Хоко спал. Давно он не видел таких красивых снов. Он мерно покачивался в мягкой теплой кровати, подвешенной на ветвях огромного, исполинского дерева. Ветер шумел жесткими медными листьями. Он прилетел с гор, где чистота снега соединяется с голубым светом молодого солнца. Крылья его несут запах зеленых лугов, первых медвяных цветов, разогретой хвои, журчание ручьев, плеск волн, шум водопадов. Его голос - песня торжествующей природы, ее возрождения и обновления. Из далеких лесов он принес легкокрылых золотых птичек, они расселись на ветви около него, тихо пересвистывались, поглядывая быстрыми умными глазками. Пушистые белки прибежали откуда-то сверху, быстрые, веселые, еще в зимних серебристых шубах. Вот они у изголовья, обмахиваются веерами из сухих дубовых листьев. Строгий дятел важно прошествовал по краю кровати, заложив пестрые крылья за спину, надвинув на глаза свою красную шапочку. В клюве он нес тяжелый бронзовый желудь. Солнце сверкало и переливалось на его полированном боку. Глаз дятла смотрел внимательно, не мигая. Хоко хотел шевельнуть рукой, чтобы вспугнуть птицу, но что-то мягкое и теплое сковало его движения. Дятел хитро прищурился и пронзительно застрекотал. Желудь упал на подушку, покатился по складкам. Хоко почувствовал на щеке его тепло и тяжесть. Снизу приползли блестящие черные ужи. На их переливающихся спинах, ухватившись перепончатыми лапами, восседали самшитовые лягушки. У самого большого ужа на голове, между двумя желтыми пятнами, сверкала маленькая золотая корона, а на спине он нес тонкую малахитовую ящерку. Слепо щурясь, из дупла напротив, переваливаясь, вышла серая ушастая сова. Полуприкрыв свои зеленые кошачьи глаза, она уселась у изголовья. Ярко-желтые весенние бабочки прилетели в сопровождении блестящих, закованных в железные латы, жуков. Сердолик и яшма, рубины и изумруды, жемчуг и кораллы. Их жесткие подкрылья покрыты тонкой гравировкой, витиеватыми вензелями и гербами. Они опустились на покрывало и почтительно склонились в поклоне. Тихий теплый вечер шевелил кружевные крылья бабочек, длинные концы перьев на ушах совы, пушил серый блестящий мех беличьих хвостов. Ужи сверкающими кольцами свернулись в ногах и замерли. Ветви качались, листья шелестели. Где-то далеко внизу была земля. Но ее не видно. Пелена тумана скрывает ее. Там сумрачно, сыро и холодно. А здесь тепло. Хоко сонно прикрывает глаза и улетает куда-то высоко-высоко. Ветер шевелит его волосы, покачивает кровать и Хоко засыпает. Он будет спать долго, и сон его будет крепок, как это дерево, и сладок, как песня прозрачных золотых птичек.
* * *
Повелитель блох остановился и зарычал. Сван подошел к ослу и взял его за повод. Так быстрее можно дотянуться до гравитона. Впереди в тумане послышались чьи-то шаги. Сван сделал знак собаке "тихо" и замер. Двое вышли из-за камней. Они не видели Свана. Вид их удивил даже привыкшего ко всему странника. Впереди шел седой всклоченный старик, охватив свои плечи длинными руками. Длиннополый серебристый халат на два раза обмотан вокруг его костистого согнутого дугой тела. Он не шел - просто падал вперед, всякий раз успевая подставить нетвердую подгибающуюся ногу. Сзади брел второй, в летном комбинезоне, на голове шлем с огромными солнцезащитными очками. Руки сложены на груди крест-накрест, как у покойника, круглая голова в шлеме опущена. По всему видно, путники едва живы. "Может бродячий цирк разбежался? Карлика я уже нашел, теперь еще вот - два клоуна".
Повелитель блох оскалил свои острые зубы. Приказ хозяина - и он порвет этих двоих на тысячу клочков.
- Эй, странники! Куда лежит ваш путь?
Седой старик поднял голову, на бледном лице только усталость, ни удивления, ни страха. Смертельная усталость. Второй, похоже, не слышал слов Свана и продолжал идти вперед, пока не уперся в серебристую спину старика.
- Куда идете вы в этот ранний час?
- А-а-а? Ты знаешь дорогу в Валор?
- Вы идете правильно, еще час пути и вы у цели.
Второй путник поднял белое лицо и снял защитные очки. Глаза полуприкрыты, черный рот перекошен. Чистый покойник. Только по пару, который вырывался при дыхании можно понять, что он еще жив.
Старик понял удивленный взгляд Свана по-своему.
- Мы разбились на Перевале, в горах. Он серьезно ранен. Проводи нас, и я хорошо заплачу. Щедро заплачу.
- Я с радостью помог бы вам, но нам не по пути. Мне необходимо перейти Срединный перевал. И я должен торопиться.
Старик тяжело поднял глаза и властно посмотрел Свану в лицо.
- Ты не понял. Ты должен нас проводить. Я дам столько, сколько ты запросишь.
"А старик с перцем!" Сван усмехнулся в бороду.
- Если ваш спутник ранен, то ему лучше пойти со мной. Я иду в больницу, она на той стороне Перевала, в Шахтерском. Отсюда до него часа два-три ходьбы. Сван достал из вьючного мешка флягу с сатраном. Молча подал ее седому. Тот обхватил ее руками и приложил к разбитым, потрескавшимся губам. Один-два глотка. Старик закашлялся, согнулся пополам. Щеки его порозовели.
- Спасибо, это было кстати. Мы немного устали. То есть, я хотел сказать, подыхаем от усталости и холода.
Он подал флягу второму.
- Эликсир жизни. Это я как врач говорю.
А тому было действительно плохо. Ноги подогнулись, и он почти упал на камни. Сван подхватил его под руки.
- Уважаемый, теперь ты видишь, нам срочно надо вниз, в Валор.
- Там, на осле, мальчишка, у него отморожены ноги. И я должен отвезти его в больницу. А это в Шахтерском. Извините, доктор.
- Что ж, спасибо за сатран. И тебе спасибо, что не перегрыз нам горло.
Повелитель блох, недовольно ворча, подошел ближе к ногам Свана.
- Флягу возьмите себе.
Сван помолчал.
- Это, конечно, не мое дело, но эта стрельба на Перевале и у Двуглавой...
Старик, молча, смотрел ему в глаза.
- Если у вас есть причины избегать встреч с СЧ, то через Перевал вам, конечно, идти не следует.
Сван говорил тихо, как бы сам с собой.
- Разумнее всего было бы где-нибудь переждать, набраться сил, подлечиться. Сейчас рассвело. Из Сотеса, наверняка, вылетели "вампиры", со стороны Перевала вышли отряды СЧ. В горах еще лежит снег. Там не спрячешься. Поэтому надо идти в Валор или Тортес. Там только два-три офицера и с десяток солдат. Если с умом устроиться, то это не помеха. В Корлайн, к железной дороге, пока тоже идти не стоит. И вообще, через пол дня, день, весь этот район может быть оцеплен. Вот такой невеселый расклад.
- И что бы вы посоветовали, уважаемый?
- Взбодриться сатраном и спускаться вниз, в Валор. Там на входе, со стороны гор, недалеко от основной тропы, можно увидеть каменный дом под высокой черепичной крышей. Дом с круглыми окнами и каменной изгородью. Там живет мой добрый друг. Расскажите ему все, не скрывая. Он поможет. Передайте ему привет от Свана. Если б не мальчик, я и сам постарался помочь вам... Хозяина зовут Брюк, он мастер-кожевенник. А ваши имена я не спрашиваю, желая удач всем нам.
- Брюк... Сван..., - второй путник открыл глаза, - уж не те ли это двое с Побережья?
Сван пристально вгляделся в его лицо.
- Простите, уважаемый, не узнаю.
- В лицо не знаешь, но, должно быть, слышал о Чичо из Подземелья?
Сван широко улыбнулся, сквозь завитки черной бороды сверкнули белые зубы.
- Конечно, слышал, о нем слагают легенды. Но только все они с печальным концом.
- Сказки врут. Смерть не берет, а жизнь не отпускает. Что с мальчишкой?
- Ночь на перевале, холод обглодал ему ноги.
- Грустная история, но конец ее должен быть хорошим.
Путник сморщился от боли и закрыл глаза.
- Сван, а это - Повелитель блох. Как я сразу не понял?
- Поторопитесь, командор. Стало светлее. Дорога будет легче, но и сверху вас смогут легко увидеть. На основную дорогу через перевал не выходите, идите по тропе. Она выходит прямо к дому Брюка.
- Храни тебя Ургу, Сотрясатель Тверди.
- Сила земли, всем вам моя погребальная весть. Эти двое посмотрели друг другу в глаза. Один удивленно, другой спокойно и уверенно.
Осёл тронулся вперед. Повелитель блох бежал рядом, то и дело, оглядываясь и глухо ворча. А Хоко все качался в своей заоблачной колыбели, слушал пение птиц, стрекот серебристых белок и длинные лесные сказки, которые шептал ему на ухо черный уж в маленькой золотой короне.
* * *
В Корлайне на вокзале было малолюдно. Конечная станция. Часть пассажиров поезда разъехалась. Кто-то пошел на площадь перед вокзалом, дожидаться рейсового кара, чтобы ехать дальше. Кто-то ждал у железной решетки выдачи багажа. А Сиф Оул направился на вокзал. С чемоданом и мешком, в котором остались две банки с рыбой, в буфет его не пустили. Поэтому он подошел к сидевшей на большом узле монашке и, придав лицу любезное выражение, вежливо попросил ее присмотреть за вещами.
- Не злоупотребляйте горячительным, уважаемый.
Пожилая женщина осуждающе оглядела рваное пальто и красный нос просителя. "Вот ведь, старая дура! Не злоупотребляй!" Самое время, день начался, проблемы, заботы, беды, несчастья. Их столько, что жить можно только приняв изрядное количество болеутоляющего. Бутылочка, которую он брал в дорогу, кончилась еще до Песто. На столичном вокзале торговец запросил так дорого, что ему пришлось отдать почти все наличные деньги. И это за одну бутылку дрянного сатрана! Выпить хотелось страшно. Выпить, а потом поесть. Чего-нибудь горячего. Ухи или горохового супа. И еще мяса. В горчичном соусе. Но сначала - выпить. За столиками перед стойкой сидели четверо. Дорожный торговец, с карточкой на черной шляпе: "Только мои иглы - иглы достойные вашего внимания!" Потертый хлыщ в длиннополом сером сюртуке с шелковыми отворотами - не иначе, карточный шулер. И двое из гильдии сукновалов, если судить по повязкам на рукавах. Эти в Корлайне по делам. Шулер оценивающе посмотрел на Сифа Оула, видно дела его шли хуже некуда, если его мог заинтересовать такой клиент. И что за времена!? Что за ставки, клиент пошел жадный, вспыльчивый и на расправу скорый. Чуть что - в морду. Картежник цыкнул дыркой от выбитого зуба. И где теперь эти белые пароходы, эти крытые зеленым сукном, заваленные горами золотых и серебряных монет, карточные столы. Богатые гостиницы, игорные дома, рестораны. Он снова безнадежно цыкнул. Разве что с теми двумя попробовать? И внимание его переключилось на сукновалов.
Сиф Оул долго изучал список. Это дорого, это дорого. Наконец, выбор был сделан. Говяжьи ноги, сыр и огурцы. Сатран? Да, большую бутылку. Прощай уха, прощай любимый суп из паты! И, да здравствует напиток забвения и согласия! Собрав тарелки на поднос, Сиф Оул сел за стол. Дрожащей рукой налил зеленую тягучую жидкость в пузатую стеклянную кружку. Рот наполнился слюной. Эх, корлайских бы форелей сюда, с грибами, с зеленью, с молодой фасолью!
Выпитая жидкость огненным комом прокатилась по горлу. Обожгла желудок, вышибла слезу. В носу привычно защипало. Сиф Оул поднес к обвислым сизым губам разрезанный вдоль огурец. Понюхал. Прикрыл глаза. Замер. Вздохнул. Примирение с действительностью состоялось. И лучше быть живым шакалом, чем дохлым львом. Или что-то подобное. Поэзия Эпохи Солнца. А на "финери" это звучит так.... Забыл? Забыл. Ничего, будет время - вспомнит. Не беда. Сколько действительно важного он уже забыл, и ничего! А тут "финери", сонеты Эпохи Солнца. Плевать! Вторая кружка показалась Сифу Оулу вкуснее и слаще. "О-о-о, напиток-то не дурен. Совсем не дурен". В голове щелкали какие-то пружинки, скрипели колесики, напряжение последних дней уходило, уступая место бездумному покою и благодушию. Сыр? Хороший сыр. С зеленью. Сиф Оул понюхал заплесневелый сыр. Пикантно! И он налил третью кружку сатрана. Самое время поговорить. Пообщаться, так сказать, с народом. И чтобы попроще, из самых, что ни на есть низов. Поговорить о жизни и о смерти. Сиф Оул трагически встряхнул сальными космами. Глаза наполнились слезами. О! Он многое знает о жизни, и еще больше - о смерти. Ведь то место, где он провел десять лет, называлось Долиной Смерти. Нет, официально нет, она носила название вполне безобидное.... Сухая балка или Песчаная балка, как-то так. Пустыня, дорогие мои собеседники. Летом - раскаленный песок, зимой - ледяной, обжигающий ветер. Десять лет и вся жизнь. Вот вы, почтеннейший. Вы участвовали когда-нибудь в охоте на крыс? О! Изысканное, эстетское действо. Загонщики, стрелки, дублеры, все стоят на своих номерах, пути бегства животных перекрыты! Азарт, нетерпение, сердце в груди бьется, бьется. Но, чу! Сигнал к охоте. Загонщик картонкой накрывает лаз в крысиную нору. Другие стучат деревянными башмаками по цементному полу. Эй-эй! Крысы мечутся под нарами, под длинным столом посередине барака. Эге-гей! Вот в цель летит первый башмак! Мимо! Крыса оскалясь прыгает на грудь загонщику, тот хватает ее за хвост и с размаху бьет о бетонный столб! Но крыса еще жива, она вырывается, кусает старающиеся схватить ее руки, кубарем катится вниз, на пол. Вот полетели башмаки. Есть! Пронзительный визг говорит о том, что цель поражена. Быстро елозя на животе, к дергающейся крысе ползет загонщик. Взмах и животное извивается на длинном заточенном гвозде. Рев восторга и радости. Другие участники охоты преследуют и настигают свою добычу. Крики, стук деревянных башмаков, грохот падающих табуретов. Наконец, охота окончена. Кучка окровавленных серых тушек лежит на столе. Завтра они будут ободраны и разделаны. Днем их сварят, а ночью, когда по лагерю будет объявлен отбой, погаснет свет, участники охоты соберутся вместе у своего котелка. " А помнишь, как она убегала, а помнишь, она меня за палец, а я ее об пол!" Охотники вспоминают былое, делятся впечатлениями. Крысиное мясо приятно на вкус. Как вам сказать, уважаемый, по вкусу оно напоминает лотерского тушкана, а это фирменное блюдо в ресторанах Систа. Не доводилось бывать? Да, я там провел незабываемые годы студенчества. В голове приятно шумит. Мысли разбегаются. Все плывет.
Тогда он был молод и перед ним лежал целый мир. Летние вечера пахли ночной фиалкой и прудовой сыростью. Уключины весел тихо поскрипывали, у носа лодки журчала вода, белые кувшинки слабо покачивались на розовой поверхности тихого пруда. Он был молод, он был влюблен, тогда он знал секрет счастья. " О, Конси, милая моя". Воспоминания юности греют душу. Он снова там, молодой, пылкий, неумело управляющий старой рассохшейся лодкой. И вода, заливающая дно так, что пришлось снять новые щегольские ботинки. И Конси, сидящая на корме, поджав ноги. Ее смех, его неумелые поцелуи в этой качающейся, готовой опрокинуться лодке. И белые кувшинки, и розовый закат. Было ли это?
Бутылка наполовину пуста. Вот беда! Но он свою меру знает. Все. Вот бутылочка, а вот и пробочка. Сейчас он ее закроет и в карман. К чему портить удовольствие излишеством. "Эй, любезный, вызовите кар. Да, дорогие друзья, пора, неотложные дела, знаете ли. Я человек науки!..
И невдомек пьяному старику, что сидит он один в грязном привокзальном буфете, среди грязных тарелок. Сидит и разговаривает сам с собой. Буфетчик подходил пару раз, постоял, послушал пьяное бормотание старика. Нет, ничего. Сидит тихо, не кричит, посуду не бьет. Да и черт с ним. Все равно до обеда никого не будет.
- Эй, любезный, позвольте, а где мой чемодан?
- Иди-иди, - буфетчик махнул рукой.
- Мой чемодан и этот..., - Сиф Оул попытался вспомнить, безнадежно махнул рукой.
- Уважаемый, это государственное дело, вот предписание, - он хлопнул рукой по внутреннему карману пальто, - надлежит прибыть в ...
- Проваливай, пьянчуга, пока палочника не позвал.
- В Сотес, да, в Сотес. Знаешь, где это?
Ватные ноги не слушаются, руки не могут ухватить дверную ручку. "Усталость, недомогание - ничего более!" В зале было пусто. Сиф Оул вспомнил укоризненный взгляд монашки. "Старая карга".
- А где мои чемоданы? Кругом одни жулики.
Он, покачиваясь, огляделся и увидел знакомый мешок. А вот и его чемодан. "Жулики, бандиты, чемодан из рук нельзя выпустить". Тут он увидел толстую фигуру в форме палочника, стоит, расставив ноги, возле его чемодана, похлопывает длинной дубинкой по блестящему голенищу. Вот он пальцем манит его к себе. На ватных ногах Сиф Оул подошел к стражу порядка.
- Извините, господин, это мой чемодан.
- Хватай его в зубы и за мной, ублюдок, - толстяк затопал коваными сапогами, направляясь к выходу. Пьяный Сиф Оул, согнувшись в три погибели под тяжестью чемодана, засеменил следом. " Попался, опять попался". Одно хорошо, в кармане еще полбутылки. Это вселяет уверенность. И жизнь продолжается!
* * *
Не прошло и часа, как Свана остановил патруль.
- Поднять руки, за голову, иди сюда.
Медленно, с поднятыми руками, Сван подошел к трем военным. Горные куртки и гравитоны с ночными прицелами. На меховых шапках знаки СЧ.
- Кто ты, откуда идешь? Проверили документы.
Повелитель блох спрятался в камнях. Это они проделывали много раз. Жизнь человека стоила немногого, а жизнь собаки - еще меньше. Ради жестокой забавы, от скуки, для развлеченья - пристрелить собаку ничего не стоит! Проще ему спрятаться, чем объяснять - чья это собака, да зачем она тебе.
- Осел твой? Что там?.. Мальчишка?
- Эй, здесь еще один! Горбун какой-то..., спит.
- Я тебе сказал. Перевал закрыт, иди назад.
- Осмотрели вещи?
- Нет, ничего нет. Жратва и тряпки.
Хорошо, гравитон догадался спрятать в камнях.
Из-за острой гряды с ревом вылетел черный "вампир". Потоки воздуха от сверкающего винта подняли тучи снежной пыли. Солдат крикнул что-то в микрофон рации и махнул рукой.
- Проваливай, я сказал.... Какое мне дело, пусть подыхает! Хочешь, я его пристрелю, чтобы не мучился?
Солдаты захохотали.
Хорошо, в сапогах не нащупали золотые пластинки. А что плохо - то, что мальчик не попадет в больницу. Это серьезно. Может начаться гангрена.
"Вампир" сделал над перевалом круг и ушел на юг.
- Да, господин, ракетоплан мы нашли. Ничего нет. Ищем....
- Эй, каменщик, - Сван обернулся,- ты по дороге ничего подозрительного не видел? Нет, говоришь...? Ну, иди.
- Они где-то здесь. Из Валора и Тортеса вышли отряды местных отделений СЧ. Да, все тропы перекрыты.
Еще один "вампир" показался сл стороны перевала, облетев ближние скалы, он направился на восток. Серьезная игра, по крупному. Успели они дойти до Валора?... Бедный мальчик.
- Пить, - Хоко проснулся.
- Сейчас, сейчас, - Сван открыл бутыль с двойными стенками. Из горлышка повалил белый пар.
- Попей горячего, малец, да и я с тобой.
Они спускались вниз уже около часа, когда к ним присоединился Повелитель блох.
- Беги к Брюку, предупреди его. Вперед.
Хоко мучила жажда. Жар усиливался. Все тело затекло, ноги нестерпимо болели.
- Пить!
- Потерпи, скоро мы придем домой, - что еще он мог сказать бедному горбуну?
* * *
В Столицу пришла весна. Еще утром над крышами домов поднимается дым от очагов, еще тонкий ночной ледок прихватывает весенние лужи, а холодный ветер заставляет прохожих кутаться в одежды и натягивать на уши шапки. Но солнце светит уже по-весеннему, прилетевшие из-за Южных и Синих гор птицы целыми днями галдят в городском парке. Северная окраина Столицы лежит в руинах. После взрыва газохранилища здесь больше недели шли бои. Повстанцы прятались в домах, в подвалах. Солдатам никак не удавалось выбить их из Торгового ряда. Это целая улица магазинов, рынков, банков, меняльных контор. В островной части города справиться с ними оказалось легче. Прижатые к каналу, повстанцы пытались уйти по водостокам за город, к очистным сооружениям, но дожди в верховьях подняли уровень воды в Вишневой. Все набережные были подтоплены, вода в канале вышла из берегов и заилила причалы. Сколько их тогда утонуло, никто не считал. Черными тенями в багровом небе кружили "вампиры". К вечеру с базы у Побережья прилетели тяжелые "векторы". Земля вздрогнула от грохота и свиста. Оплавленный бетон перекрытий вспучился от жара падающих с неба лучей. Вода в канале кипела, пар и дым погрузили Остров в непроглядную тьму. Жители, те, кто не смог или не успел уйти из зоны боев, метались по улицам, попадая под перекрестный огонь гравитонов. Звук выстрелов слился в единый нескончаемый вой. После второго захода "векторов" островная часть Столицы осталась лежать в развалинах. Не осталось ни одного целого дома. Стена ревущего пламени, свист пара и грохот падающих зданий. Человек десять повстанцев с угловой башни элеватора пытались обстреливать восточное крыло дворца Властелина. Повредили часть кровли, разбили окна зимнего сада. Выстрел излучателя ударил в основание элеватора, в небо взлетели клубы огня и дыма. Запах гари, тонкая мучная пыль не давали дышать. Пламя охватило все здание. Второй залп излучателя смел элеватор до основания. Он просто испарился. Огромный огненный пузырь надулся, загорелся нестерпимо ярким светом, хвостатые молнии опоясали его сверкающей сетью. Оболочка шара на мгновение опала и с ужасающим, адским грохотом разлетелась, скручивая пространство вокруг себя в гигантский огненный смерч. Темное, залитое багровым светом, небо раскололось, сине-фиолетовый столб перегретых газов вырос на месте исчезнувшего здания, как зловещий грозный демон разрушения. Низкий рев громовых раскатов, раскаленные клубы дыма, треск молний. С поверженного неба хлынул черный дождь. Пыль, пепел, гарь, разрушение, смерть.
Отряды повстанцев на севере Столицы успели сжечь казармы и ангар с десятком тяжелых ракетоносцев, склад вооружений, здание правительственной связи. Но силы были неравны. Пути отхода перекрыты, все повстанцы уничтожены. С тех пор прошло почти пятнадцать лет, а северный район Столицы и ее островная часть - лежит в руинах. Это как гнойная, незаживающая язва на ее лице. В целом, благополучный город, красивый, богатый, Столица так и не смогла преодолеть последствий тех событий. Богачи и вельможи предпочитают селиться на Побережье, многие рыбацкие деревни за десять лет превратились в роскошные морские курорты. Да и сам Властелин лишь изредка появляется в Столице. Его дворец в Форте был отстроен пять лет назад. Огромное многоэтажное здание на берегу моря. Парк, искусственные пруды, водопады, гроты. Под стеклянным куполом находится обширнейший зимний сад. Говорят, это настоящий тропический лес. Там можно заблудиться.
А северные районы Столицы, особенно ее Островная часть облюбовали многочисленные банды налетчиков, вымогателей, воров и убийц. Толпы нищих, калек, проходимцев всех мастей и обличий. Так появился район, в народе прозванный Буль. Буль - название игральной кости. Первые игорные дома появились именно здесь. Центральные улицы расчищены, на месте руин появились казино, рестораны. Огромные вывески публичных домов, огни рекламы дорогих клубов. Но стоит сойти с залитых потоками огней, мощенных розовым камнем, тротуаров центральных улиц, и ты попадаешь в шевелящуюся тьму зловещих развалин. Из всех щелей, подвалов, ям начинают выползать оборванные, грязные калеки. Они прыгают на костылях, ползут по земле. Они появляются из ниоткуда, в их движениях пугающая быстрота. Их слепые глаза видят лучше, больные руки крепче, их согнутые недугом тела подвижны и сильны. Безногие встают с земли, они готовы настигать, их костыли превратились в острые пики. Жалкие калеки, вымаливающие подаяние, стали свирепыми убийцами, безжалостными и беспощадными. А на улицах Буля кипит ночная жизнь. Дорогие кары останавливаются у дверей игорных домов, из открытых окон ресторанов несется музыка. Ни одного палочника здесь вы не увидите. Этот город - вне закона. Здесь можно все. Здесь никто не защищен больше, нежели может защитить себя сам. Здесь право заменено правом сильного. Здесь мораль - выгода. Долг - долг игрока в буль. А платить долги иногда приходится собственной жизнью. Поэтому жизнь здесь - обычный товар. Кто-то продает, кто-то покупает. Деньги и власть - лучшее средство для достижения цели. Власть денег и богатство власти -- одно не отделимо от другого.
В шестнадцать лет Пирр стал бойцом в банде налетчиков, которые держали в страхе восточные пригороды Столицы. Он был ловок и смел. Не раз ему доводилось участвовать в кровавых драках, когда в ход пускались кастеты, бритвы, электрошоковые дубинки, а порой и гравитоны. В девятнадцать он встал во главе банды. Налеты на портовые склады, меняльные конторы, бензоколонки, банки - это сделало его почти знаменитым. Ни облавы, ни провокаторы в его банде, ни даже искусные ищейки СЧ не смогли поймать его. В то время Пирр был уверен, что ему в этом мире дозволено все. Самомнение и наглость, замешанные на страхе одних и восхищении других, жестокость и дерзость говорили ему: "Ну, вот, еще немного и ты взойдешь на вершину мира!" Деньги, которым не было счета, любовь уличных девок, скоростной кар, золотой перстень, серьга с огромным бриллиантом в ухе (ее Пирр не мог вспоминать без улыбки), тонкое белоснежное белье, инкрустированный перламутром коллекционный гравитон под подушкой, бешеные оргии в ресторанах, игра в кости с огромными ставками - эта жизнь на острие ножа, постоянное ощущение опасности пьянили его.
Несколько раз Пирр был ранен. При попытке ограбления Морского Банка выстрелом из гравитона оторвало его знаменитую серьгу вместе с мочкой уха. Десять человек его банды были застрелены в подвале банка. Черный кар Пирра настигли на серпантине дороги, ведущей к горному курорту. Порой, в ночных кошмарах, Пирр снова видел приближающуюся черную тушу "вампира". Мотор кара ревел, заглушая булькающие всхлипы раненого. Кремовый пиджак Пирра, который он положил под его голову, пропитался кровью. Ему оторвало руку и она, кровавая, неестественно вывернутая, лежала рядом. Живым Пирр решил не сдаваться. Раненый за спиной начал выть пронзительно и громко. Смерть уже сидела на его груди. Ее запах Пирр почувствовал сквозь запахи бензина и горелого масла. И этот запах неотступно преследовал Пирра в его ночных кошмарах. После трех предупредительных выстрелов по обочинам, "вампир" развернулся, на секунду скрывшись за выступом скалы, и, скользя на правом боку по пологой дуге, устремился навстречу кару. Последнее, что Пирр помнил в этой бешеной гонке - ослепительную вспышку, а потом, после еле различимого звука, напоминавшего звук лопнувшего мыльного пузыря, наступила тишина. Очнулся он в темноте. Все тело нестерпимо болело. Он встал на четвереньки. Перед глазами все плыло. Его стошнило. Руки ободраны, изрезаны, но целы. На ногах не было ботинок. Рубашка вся в пятнах крови, но на теле серьезных ран нет. Роскошная золотая булавка придерживала шелковый галстук, вернее то, что от него осталось. Вероятно, первый удар из серии выстрелов излучателя не попал в машину, а выжег воронку перед ее колесами. Страшным ударом Пирра вырвало из сиденья и, сквозь лопнувшее от жара лобовое стекло, бросило в пустоту пропасти. И это его спасло. Потому что второй луч разрезал кар пополам, смял в бесформенную груду раскаленного металла, а взорвавшийся бензобак довершил общую картину. После того, как чадящие обломки были потушены, и из кучи искореженных листов железа, труб и балок был извлечен обгоревший труп, а так же лоскутья кремового пиджака с оплавленными золотыми пуговицами и знаменитый перламутровый гравитон - все решили, что это и есть " Золотой Гвоздь", неуловимый налетчик, дерзкий грабитель, счастливый игрок. А сам Пирр в это время, перелетев ограждение из металлических тросов, пробив плотную крону растущего рядом вишневого дерева, упал на подушку густого вереска, скатился с нее, скользя по поверхности длинного песчаного языка, удачно избежал встречи с острыми краями огромных валунов и был удержан корнями сухого дерева от дальнейшего падения на дно ущелья. Так Пирр перелетел из одной жизни в другую. В который раз, судьба благоволила ему.
* * *
Под землей не бывает рассветов, там нет закатов, потому что там нет солнца. Но любой житель Страны Подземных Городов возмутится, скажи ему, что под землей нет солнца. За многие тысячелетия слово "эль", схожее по звучанию с финерийским "элон", что означает - "ослепительно-яркий свет", имело разные смыслы. Элор - сияющая гора, Коэлир - лампа рудокопа, Эльвар - человек света. Все эти слова имеют один корень. Примечательно, что слово "солнце" (нэк) на языке чимпо имеет другое происхождение, и "дитя солнца", так чимпо называют всех живущих на поверхности, звучит как "финэк". Согласно древним преданиям чимпо произошли от эльваров, людей света, которые появились в Вишневых горах задолго до того, как был построен первый подземный город. Сведения о них скудны и противоречивы. Некоторые исследователи не без основания указывают на связь некоторых эльварских преданий с древнефинерийскими. В пользу гипотезы о близости происхождения эльваров говорит и схожесть написания некоторых графических символов. Последние же исследования позволяют утверждать, что эльвары пришли в Вишневые горы задолго до того, как на их склонах появились кожаные шатры кочевников - финерийцев. И в то время, когда финери в своих примитивных печах выплавляли первые медные топоры, в недрах Вишневых гор мастера-эльвары изготавливали высокопрочные железные орудия, осваивали первые Залы, добывали золото и камни. Элеор, трансформированное слово "элор", сияющая гора, был не первым эльварским городом, а уж "Отцом Городов" он стал, по историческим меркам, совсем недавно, лет пятьсот-шестьсот назад, когда административный центр страны Чимпо переместился из Города Голубых Струй на север, ближе к Великому Подземному Озеру. Этому предшествовали религиозные войны, противоборство главных течений в эльварской теологии. Противоречия, копившиеся столетиями, проблемы, не находившие решения десятилетиями, амбициозность одних и нерешительность, и вялость других, все это и привело к тому, что в глубине Вишневых Гор началась первая, в ряду многих последующих, война. Во имя религиозной идеи, во имя исполнения родового долга, за честь господина, за прежние обиды одни чимпо убивали других. И этому не было конца. История последних шести веков - это история кровавых войн. Они то затухали, то разгорались с новой силой. Десятилетия мира, когда злоба и ненависть отступали, на смену приходило понимание необходимости все споры решать мирно, вдруг прерывались кровавой резней. И вновь безумие охватывало жителей Страны Подземных Городов. Как бы наверстывая упущенное, злобная ярость терзала их души, заставляла в безумной жажде самоуничтожения доходить до предела. Подземные реки, красные от крови, несли свои воды в сердце Подземной Страны - в Великое Подземное Озеро. Правых и неправых, убивающих и убитых - всех принял его темная глубина. Еще мудрецы древности увещевали: "Кому это надо? Смерть, смерть и смерть. Мать носит дитя, и кормит его молоком. Сын тешит старость родителей, дарит надежду на Вечность. Но вот он берет острый меч, секиру и свой арбалет. Безумие входит в него, и он убивает отца, и мать злобно рубит мечом. Пускай не своих, но чужих. Другие придут в его дом. Другие сожгут его кров. Они умертвят его мать, когда убивает он сам".
Легенды гласят: "Эльвары пришли из Света во Тмьу. И каждый из них нес огонь в руке, в глазах и в сердце. И были они высоки и стройны, приятны лицом и голосом. Великодушны в мире и беспощадны в войне. Умея смотреть в будущее, не всегда могли отличить доброе от злого. От их пристального взгляда кварц крошился, как мел, от пламени их ладоней плавились металлы и камни. От звука их голоса содрогалась Твердь, и просыпались вулканы. Они были здесь, но в то же время и там. Они были везде и нигде. В глазах одиночество, в мыслях - величие. Перед ними была пустыня, за ними сияли огнями прекрасные города. Они ушили, когда поняли, что время их вышло. И зов их сердец велит им покинуть сей мир. Последние из эльваров покидали Подземную Страну, где они строили дворцы и пробивали дроги, насаждали науки и развивали искусства, радовались и страдали, любили и ненавидели. Они уходили с песней на устах. И в глазах их стояли слезы, но не было в них одиночества".
"Исследователи предполагают, что нынешние народы, населяющие Срединную Страну и Страну Подземных Городов, являются далекими потомками эльваров и финери. Тысячелетиями проживающие бок о бок, народы не могли не ассимилировать. Легенда же об исходе эльваров не имеет исторического подтверждения. Возможно, речь шла о неком сообществе посвященных, малой части всех эльваров. Но и ранние предания финери так же утверждают, что люди света покинули подземные чертоги, голос пустоты позвал их в путь. Хотя, допускается, что эти сказания могут быть просто переложением эльварсках легенд. Но упоминание о пустоте, Великой Пустоте, Священной Пустоте, Великом Ничто свидетельствуют в пользу оригинальности легенд финери. Являясь приверженцами идеи Абсолюта, эльвары никогда не упоминали его имени в своих сказаниях. Нет его и среди Священных Надписей в Зале Обрядов. Совершенно очевидно, что финерийский источник излагает события, достоверность которых ему доподлинно известна. Некоторые исследователи легенд и сказаний финери утверждают, что после своего исхода, часть эльваров осела в восточных предгорьях, между рекой Зеленой и Вишневой. Другая, менее значимая часть, на Побережье, в районе города Каледа, что нам представляется маловероятным".
"Люди света, облаченные в панцири, опоясанные голубыми молниями, на их лицах золотые маски с пылающими глазами, в их руках огненные бичи. Они идут по земле, они проходят сквозь стены. Сердце их тверже алмаза, руки крепче железа. Души их ненасытны, мысли их легче ветра. Они идут и расступаются горы, они запоют - в прах обращаются скалы".
Еще в детстве Чичо наизусть знал многие древние легенды. Когда ему исполнилось шесть лет, родители его, люди состоятельные и образованные, отдали его в школу при храме Ота в Городе Голубых Струй. Именно там ему открылся прекрасный мир древности. Опытные наставники научили его понимать дух повествований, сумели привить интерес к познанию. Именно от понимания логики образов древних легенд, от сути познания и преодоления, события тысячелетней давности обрели плоть и кровь, наполнились чувством и мыслью. Сказочность действий определяла стройную систему реальных образов. В каждом слове был подлинный, строго однозначный смысл. С понимание этого к Чичо пришло убеждение, что мир, пространство и время едины, и существуют, как одна, всеобъемлющая субстанция. Что сказочные события, произошедшие десятки тысяч лет назад так же реальны, как и его настоящая жизнь, как будущее, его будущее и отдаленное, сокрытое тьмой веков - все они совместимы, неразделимы и заключены мыслью в Великое Нечто.
С отличием окончив школу при храме, Чичо поступил Элеорский университет, изучал теологию, но интереса к древним сказаниям не утратил. Монастырские книгохранилища, храмовые реликвии, работы ведущих специалистов - все стало доступно лучшему из студентов. Но что еще важнее, в Элеоре он нашел единомышленников. Дни и ночи напролет чичо просиживал над древними свитками. Разглядывал древние знаки, сравнивал тексты, размышлял над словами.
"Что бы ни делал ты, будь верен себе. Не потеряй в себе веры. Кто неуверен, тот ищет причин и предлогов, чтобы не делать. Не тот, кто словно стержень стальной - это не вера, упрямство. Вера моя, как огонь, вьется и пляшет в ночи, но ветру его не задуть, вера, как в фонаре, сокрыта в сердце моем".
Разговаривая с седобородыми старцами, Чичо не ощущал своего возраста. И старики рядом с ним забывали о своих сединах. Цепкий и острый ум, краткость и точность суждений, юношеский напор и азарт. И предмет разговора - поэтическое наследие древних эльваров. Для них все это было словно вчера. Еще вчера великий Элон взломал каменные ворота Подземной Страны. И толпа эльваров осторожно шагнула во тьму. И тьма поглотила их. Холод и страх завладели ими. Но еще опаснее враг - простое сомнение. Правильно сделан выбор или истина в том, что истины нет?
"Тьма поглотила эльваров. Холод сковал их тела, призраков бледные тени встали их смрадных глубин. Бьются отвагой сердца, недругов ищет рука. Нет никого перед ними, только одна Пустота".
И когда волна отчаяния была готова захлестнуть их, великий Элон взял в руки огонь: "Здесь слишком много Тьмы и очень мало Света - неравновесием мер мы уравняем весы". И Пустота исчезла, она наполнилась светом и тьмой. В противоборстве двух начал - движитель мироздания. Что же послужило сигналом к появлению мира? Воля Элона или изначальный огонь в его руке? Седобородые оппоненты, забыв свои годы, вскакивали с кресел, потрясая иссохшими кулаками. Для одержимого страстью нет возраста, рода занятий. Кто ты и как ты живешь. Все грани стирают близость идей и стремлений. И в этом была страсть эльваров, завещанная предками.
В выпуске теологического факультета Чичо вошел в десятку лучших. И темой его выпускной работы были те же эльвары. "Изначальность идеи божественного". Верховный совет, состоящий из первых иерархов Всевидящего Ока, весьма настороженно отнесся к попыткам соискателя провести рискованные параллели между теологическим значение Третьего Слова и древнеэльварскими легендами о великом Элоне. И только блеск ума, смелость мышления, свежесть в подборе примеров смогли удержать иерархов бросить черные кости. Работа найдена достойной, но не бесспорной. На приеме, который был устроен учителями университета в честь удостоенных звания "фиэля" (хранителя храмового светильника), первого ученого звания, к Чичо подошел сгорбленный седой старец. Он обнял юношу и со слезами на глазах сказал: "Я горжусь тобой, Чичо, и считал, и считаю тебя своим духовным сыном. Хочешь ты иметь такого духовного отца?" "О, да, достопочтенный, я чувствую вашу заботу обо мне". Учитель храмовой школы в Городе голубых Струй, один из верховных иерархов культа Всевидящего Ока сказал ему тогда: "Достоинства твои бесспорны, знания потрясающи. Я отдаю тебе должное, ибо знаю - похвалы тебя не испортят. Вы, молодые, тесните нас, стариков. На поле идей, в поединке блестящих суждений нет равных вам. Такими же были и мы. Извини, дорогой, но во мне увидишь себя, лет так через пятьдесят-шестьдесят. Я доволен уж тем, что спокоен - я прожил не зря. И прости стариков на Совете, это оценка не твоей работы, а их старческой осторожности, если не сказать, маразма...". И старик громко рассмеялся.
* * *
Рейсовый кар, в который посадили Сифа Оула, был на половину пуст. Два чиновника, торговцы, крестьяне, женщина с ребенком, аптекарь и еще двое-трое, их он толком не разглядел. После сатрана и ночи, проведенной в каталажке, все тело ужасно болело. Голова раскалывалась, каждое движение отдавалось болью суставов и приступами тошноты. В голове звенели и потрескивали каленые орехи. Язык заплетался. Белый горный снег резал глаза. Но стоило их закрыть, огромный маховик приходил в движение. Мир, увлеченный вращением скрежещущих колес, грозил опрокинуться. Откуда-то сверху покатились огненные колеса. Единственное средство борьбы с несовершенством мира - утренняя кружка сатрана. Но те пол бутылки, которые Сиф Оул заботливо сберегал во внутреннем кармане пальто, пропали. Крах! Катастрофа! Наверное, вытащили, пока он лежал убитый хмелем, на деревянных нарах. Сокамерники и вытащили! Бандитские рожи. Особенно тот, в сером сюртуке, игрок с хитрыми бегающими глазками. Слава Оту! Больше взять было нечего. В карманах только воздух и дыры. Временное удостоверение и предписание. Бывший каторжанин. В чемодане две грязные сорочки, ветхие суконные брюки, пара носовых платков, носки, да кожаный кисет с дешевым местным табаком. Остальной объем довольно большого чемодана занят тетрадями и книгами. К крышке приклеен листок с описью содержимого: "Книги и рукописи проверены, запрещенных записей и статей не содержат. Отдел цензуры и контроля Г-на-П (Города на Побережье)". Мешок с двумя банками рыбных консервов. Никто из палочников ни на табак, ни на банки не позарился. Грязный опустившийся пьяница. Помятое, в пятнах засохшей грязи пальто. Солома на воротнике и в волосах, сизые обвислые губы, распухший багровый нос. Никто не сел на сиденье рядом с ним. Вонь от него, наверно, страшная. Сиф Оул рассеянно зевнул, в голове что-то хрустнуло. Сейчас бы кружку, кружечку, да хоть глоток, добрый глоток зеленого сатрана! Для поправки организма. Сейчас я не человек, ничего человеческого, так, кусок дерьма. Да, господа, живой пример разложения и деградации.
"Я пью, ибо не пить не могу. Я раб, я невольник, я тело для пытки, я сам и палач, и несчастная жертва. Бегите скорее часы и минуты. Бегите года - я давно уже умер". Строки финерийского поэта Эпохи Солнца. Он тоже был несчастен, он искал утешение в вине. Умер молодым. Прочь грустные мысли! "И новый день, и ночь кошмаров позади, сверкает снег, сияет солнце, тает лед. И воздух напоет желанием любить, и жить, как не жил до меня никто!"
- Время, господа, мы отправляемся, - водитель опустил голову со своего места наверху.
Корлайн - Сотес. Это часов восемь пути. В Тортесе остановка.
Утром в камеру зашли палочники и подняли заспанного Сифа Оула.
- Вставай, поднимайся же, мешок с дерьмом.
Офицер, пожилой, усатый, короткая стрижка, просматривает его бумаги.
- Ты еще позавчера должен был быть на месте.
- Да, господин. Поезд опоздал.
- За опоздание в административном порядке тебя могут наказать принудительными работами.
- Но, господин, моей вины нет.
- Ассенизационные работы, очистка стоков...
- Помилуйте, господин.
- Не перебивай меня, отщепенец.
- Но справедливость, господин...
- О какой справедливости ты говоришь? По справедливости тебя давно нужно было забить полками, заморить голодом, выпустить всю кровь.
- Господин, у меня есть выбор?
Офицер устало прикрыл глаза.
- Посмотри на себя, ты старый человек, большая часть жизни позади, не всегда она была сладкой. Тебе многое пришлось вынести. Ты - враг государства, но ты отсидел свой срок. Пусть права твои урезаны и прежней жизни не вернуть, но ты остаешься человеком. Даже сейчас ты, грязный, заросший, дурно пахнущий, остаешься человеком. И то, что отличает человека от скота, называется достоинством. Живи достойно и умри достойно.
- Прекрасные слова, господин.
Кар пересек окраины Корлайна, переехал арочный мост через овраг, на дне которого зло бурлил начинающий набирать силу поток. Миновал длинный ряд лесопилен, складов, башню ретранслятора, ржавые трубы доедаемого разрухой заводика и поднялся на вершину холма. Город остался слева внизу, покрытый серой пеленой дыма и утреннего тумана. Двигатель кара натужно гудел на одной нескончаемой ноте. Дорога пошла в гору. Снег почти сошел, но в ложбинах, в расщелинах скал, в тени каменных насыпей он сиял под лучами весеннего солнца.
"Моя жизнь. Такая, другая, иная, но это моя жизнь. И живу я так, как могу или хочу. Я не доволен своей жизнью, это отвратительная жизнь, но я так живу. Я презираю себя, но я не могу себя ненавидеть. Потому что в этом заключается мой выбор. Могу ли я отказаться от сатрана? Нет. Не могу, но, главное, не хочу. Пусть время сделает свое дело. Я не знаю другого способа, надежнее этого. Я дойду, доползу до конца. И жил я - достойно. Мне не в чем себя упрекнуть. И умру я - достойно, как достойно умирает любое живое существо. И только я один буду оценивать достоинства своей жизни и своей скорой, надеюсь, смерти".
Сиф Оул не ожидал, что слова палочника смогут вывести его из себя. Он привык презирать их всей душой. Это было презрение, смешанное со страхом. Так относятся к извивающемуся ядовитому гаду, скользкому и холодному. В мыслях он не считал их людьми. Секретная Часть - одно из главных ведомств, детище самого Властелина. Оно покрыло сетью своих отделений всю Страну. Везде были его глаза, его уши, его руки. Никто не мог быть уверенным, что сказанное им вчера за кружкой вина в каком-нибудь кабаке слово, на утро не будет зафиксировано в рапорте начальнику местной СЧ. Ни одна книга, ни одна газета не может быть напечатана без разрешения печатного отдела СЧ. Научные трактаты, Сиф Оул с этим не раз сталкивался, должны пройти процесс одобрения. То есть должны быть одобрены советом Академии, полностью подконтрольным отделу СЧ по науке и искусству. Пока Сиф Оул находился на вершине пирамиды, был обласкан властью, это его нисколько не волновало. Исследования, проводимые им, имели секретный характер. Он занимался наукой, чистой наукой. Ему не было дела до политики. Он занимался наукой, а кто-то занимался им. Он своей лояльностью к власти покупал возможность исследовать и познавать. В то время Сиф Оул мало задумывался о прикладном значении своей работы. Его гораздо больше интересовали сами временные мутации, чем те всплески энергии, которые появлялись при их возникновении. Потоки излучения сжигали оборудование, гибли люди. Это противоречило всем теориям и расчетам. Приложенная энергия в количестве одной единицы вызывало всплеск, превосходящий первоначальный уровень, в миллионы раз. Вы зажигаете брикет угля, чтобы приготовить себе ужин, а от взрыва, который при этом происходит, полгорода лежит в дымящихся руинах. Это сразу заинтересовало СЧ и военных. Над лабораторией и над самим Сифом Оулом пролился золотой дождь. Он увеличил штат, запасся совершеннейшим оборудованием. Он работал день и ночь, он готов был жить в своем кабинете. Он привлек лучших специалистов. Дело двинулось. И чем глубже он проникал в суть явления, тем больше появлялось вопросов. Он стоял на пороге чуда. Военные требовали создания управляемых взрывных устройств. Но Сиф Оул не это считал главной задачей своей лаборатории. Он сумел (даже во хмелю Сифа Оула переполняет гордость) предсказать, а затем и создать замедленные или убыстренные копии настоящего. Изменение линейности определяло их некоторое отличие от оригинала. Отсюда и их название. Времена-мутанты существовали самостоятельно, параллельно с настоящим, матрицей. Права, они были не устойчивы, удержать временной зазор между ними было трудно. Вдобавок ко всему, при "схлопывании" системы, когда временной мутант сливался с матрицей, происходило выделение колоссального количества энергии. Первый взрыв был чудовищным. Никто не был готов. Здание лаборатории было полностью разрушено. Сифа Оула спасло то, что за пять минут до взрыва его вызвали на академический Совет. Его кар, стоявший у подъезда, перевернуло, а сам он очнулся на газоне в пятидесяти тулонах от дымящейся ямы.
Агенты СЧ предполагали диверсию. Но, быстро разобравшись, поняли значение произошедшего. В руках Властелина могло оказаться мощное, разрушительное оружие. А это лучший аргумент при улаживании споров с государствами-соседями.
Сиф Оул экспериментировал, менял параметры. Он пытался проникнуть за покров Непознанного. Он использовал новейшие методы, лучшую аппаратуру, всю силу своего интеллекта. В его руках была сосредоточена чудовищная энергия. Ее было достаточно, чтобы уничтожать многомиллионные города, разрушать горные массивы, испарять целые моря. Исследования показали, что в результате воздействия на мутантов, те в свою очередь, изменяют матрицу! Он изменял Время! Но это стало пределом в его исследованиях. Дальше продвинуться он не смог. Порой ему казалось, что он ищет не там, что пытается пробить каменную стену, тогда как рядом есть дверь. Дверь в другой Мир. Возможно, в конце концов, он познал этот "другой мир". Десять лет в Долине смерти на соляных копях. Вполне достаточно для полного изучения. Возможно, это была месть Времени, и он сам так изменил свое будущее. Теперь он никогда этого не узнает. В пьяном мозгу крутились обрывки фраз, лица из прошлого, которое теперь ему не принадлежало. Голова падала на грудь, и пожилой офицер СЧ из Корлайна в фиолетовой мантии академика грозил ему пальцем: "Жить достойно. И умереть достойно! Помни это!" Жена крутилась, как назойливая муха: "Деньги, деньги, деньги. Все дорого, дорого". Сиф Оул разлепил глаза. Кар стоял на площади перед ратушей. Над входом висела табличка: "Тортес - город долгожителей". Еще, наверно, с тех времен, когда Тортес был горным курортом. Пассажиров в каре не было. Все вышли, чтобы перекусить в местном буфете. До Сотеса еще четыре часа пути. Сиф Оул качаясь, вышел из кара. Поднял тяжелую голову. Мутный взгляд, сиплое дыхание. Он нашел то, что искал. "Сатран высшего качества на разлив. Выпей кружечку!" Местный кабатчик, похоже, процветал. Навес над входом, украшенный литыми завитушками, резная дубовая дверь, в окнах разноцветные стекла. Сиф Оул постоял, что-то тяжело обдумывая, пожевал синими губами, махнул рукой и, качаясь, побрел к кабаку.