Букет в университете, а теперь ещё и газетчик с диктофоном... Всё это более прилично для дам, нежели для серьёзных людей, занимающихся наукой. Как и полагалось серьёзному человеку, профессор Харчевский не знал, как к подобным вещам относиться. Поэтому пришлось и то и другое привезти к себе домой. Но цветы хотя бы стоят себе спокойно в банке на журнальном столике и не задают дурацких вопросов, как этот самодовольный усатый тип, рассевшийся на стуле:
- Какие из своих поступков вы могли бы поставить в пример вашим детям?
Профессор сощурился, с тоской оглядывая голубые стены холостяцкой малогабаритки.
- Позвольте мне приберечь ответ для моих детей.
- Разумеется. А какие-нибудь примечательные истории из вашей жизни?
- Простите, я не мастак рассказывать анекдоты. Не лучше ли перейти к разговору о моих научных трудах?
- Несомненно. - кивнул журналист, - Но у нас популярное издание. Наши читатели хотят за сухим перечнем достижений разглядеть живого человека, многогранную личность, с её бытом, проблемами, а главное, взлётами. То, что понятно каждому...
Профессор с сомнением скривил губы и дёрнул рукой, смахивая муху с рукава.
- Кажется, дознаватели поставляют в СМИ достаточно добродетельной жвачки, завёрнутой в увлекательную упаковку.
- Великолепно, что вы об этом вспомнили. - гость натянул рабочую улыбку, - Как по-вашему, попади вы под "Предпоследнее дознание", какие случаи из вашей биографии могли бы привлечь внимание следователей?
- Надеюсь, этого никогда не случится.
- Ну а всё-таки?
- У вас, случаем, нет других вопросов? Эта тема мне неинтересна. Я не отношусь к поклонникам указанной службы.
- Отчего же? Что плохого, когда люди раскрывают лучшие стороны человека и на реальных примерах учат видеть отблеск добра в каждом ближнем?
- Только, пожалуйста, не надо патетики. - профессор невольно поморщился от душистого запаха роз, - Указанная служба проституирует эти лучшие стороны человека, делает их товаром, инструментом оболваниявания масс, и средством личной наживы.
- Даже наживы?
- А разве дознаватели работают бесплатно? Немалые суммы идут из бюджета и десятков фондов, - и это при том, что само существование такой службы абсурдно. Взять, например, полицию. Её существование обусловлено реальной потребностью общества в поддержании порядка. А на что способно это "Дознание", кроме слащавой демагогии? "Мы расследуем добрые дела". Абсурд! - слова вылетали веско и размеренно, как и подобает человеку, умеющему уважать своё мнение, - Я всегда относился с глубоким соболезнованием к тем несчастным, кого угораздило попасть на разделочные столы этих "дознавателей", присвоивших себе право решать, какой из добрых поступков человека сгодится для шоу, а какой - пойдёт на выброс. В былые времена коматозных больных милосердно усыпляли, без публичного издевательства. Что, позвольте, смешного вы находите в моих словах?
- Простите. Подумалось вот, что бы вы сказали, узнай, что в этот самый момент находитесь под следствием "Предпоследнего дознания"?
- Сказал бы, что эта беседа начинает меня утомлять.
- Если бы узнали, что лежите сейчас на одном из тех самых "разделочных столов", а окружающая обстановка - продукт психоэмулятора, разработанного учёными "ПД"?
Профессор поднялся:
- С вами было приятно познакомиться.
Журналист встал.
- Если бы узнали, что я - последний человек, с которым вы общаетесь?
- Не смею вас задерживать.
Журналист подошёл к окну.
- Неплохой вид. - сообщил он и ударил по раме кулаком. Стекло разлетелось вдребезги, сверкающие осколки полетели на пол, и на их месте открылась зияющая чернота. Комната погрузилась во мрак, диван вдруг вытянулся и почернел, дверца шкафа раскрылась и, сорвавшись с петель, рухнула. От испуга профессор сел.
Фигура молодого человека стала еле видна в наступившей темноте. Всё освещение комнаты исходило от тех осколков, что ещё сохранились в раме. В них, как в разбитом зеркале, по-прежнему виднелись освещённые полуденным солнцем верхушки деревьев, голубое небо и угол соседней высотки.
Молодой человек пересёк комнату и остановился в прихожей.
- Вопросы я задал. Вернусь чуть позже. Надеюсь, к тому времени вы успеете подумать над ответами.
И ушёл, хлопнув дверью.
*
Карев открыл глаза. Синие проводки перед лицом, выше - белый потолок с золотистыми кружками-лампочками. Стерильно-химический запах. А вот и руки в белых рукавах, десять минут назад они прикрепляли эти проводки, значит, сейчас... ага, оторвали. Довольно бесцеремонно. У висков защипало. Скосив глаза, следователь разглядел знакомую сутулую фигуру в белом халате и с высохшей, как доска, бородатой физиономией.
Павел ухватился руками за края кушетки и резко сел, свесив ноги. В ушах зашумел морской прибой, перед глазами поплыли очертания чёрных ящиков, мониторов, вешалка у двери, стулья, стол, листы бумаги, мрачный Патканян у изголовья...
- Головокружение есть? - осведомился тот.
- Есть маленько.
- Через минуту пройдёт.
Карев назло лаборанту не стал дожидаться - поправив усы, спрыгнул на линолеум, сунул ноги в лакированные туфли и зашагал к вешалке. Покачнувшись, снял и надел серый кашемировый пиджак, выдвинул стул, плюхнулся, облокотившись о стол.
- По моей части замечаний нет? - спросил Патканян, не отрываясь от монитора.
Карев задумался, крутя между пальцами авторучку и глядя на стопку белых листов перед собой.
- Мужчинам дарят гвоздики или калы. Но никак не белые розы.
- В эмуляторе прописаны просто "цветы". Конкретизирует их сам подследственный. Что насчёт вариантов?
- Я принял решение развивать контакт по варианту "б". Эмуляция успешно выдержала локально-деструктивное воздействие.
Реакция подследственного?
- Замешательство. Остальное узнаем завтра.
Бородач в белом халате резко обернулся:
- Я считаю, что вы неоправданно рискуете. В результате таких действий мы можем потерять контакт!
Что забавляет в учёных - так это фанатичная вера в истинность любого своего мнения. Если учёный считает, что запивать бутерброды можно только молоком, разубедить его можно лишь написав диссертацию по бутербродоедению.
Павел постарался сдержать улыбку и подобрал официальный тон:
- Я помню ваше мнение по варианту "б", уважаю его, но остаюсь при своём.
Патканян фыркнул и отвернулся к экрану.
Карев невольно перевёл взгляд дальше, на вторую кушетку, где с глухим колпаком на голове возвышалась пузом кверху внушительная фигура господина Харчевского. Из-за неё почти не было видно женщины с таким же колпаком на третьей кушетке. Следователь открыл колпачок и, поморщившись, принялся наносить значки на бумаге. Отчёты первого уровня секретности полагалось заполнять от руки. Пора привыкать.
*
Минута тянулась за минутой. Профессор сидел в темноте, словно оцепенев, и молча слушал, как гудят под потолком мухи. Почему-то встать и даже пошевелиться было страшно, будто от одного неверного движения всё окружающее могло разлететься на осколки и кануть в бездну.
Но долго так не просидишь, да и что в том проку? Он поднялся с дивана и осторожно просеменил к двери. Щёлкнул включателем и облегчённо вздохнул, когда электрический свет послушно брызнул с потолка, возвращая комнате привычный вид. Более-менее привычный. Если не считать окна, куда Харчевский смотреть избегал. Выйдя в прихожую, профессор нажал ручку - дверь не поддалась. Порылся в карманах брюк, извлёк ключи, руки тряслись, пока искал нужный. Нашёл!
Замолк щёлкнул. Но дверь не шелохнулась. Харчевский затряс ручкой. Потом отшагнул и с размаху грохнулся всем корпусом. Ещё раз! Бесполезно. Заперто наглухо.
Профессор повернулся в полутьме прихожей и отдышался, силясь думать логически, вспомнить... Вспомнил - телефон! Рука метнулась в карман, выдернула трубку... Работает! Пухлые пальцы забегали по кнопкам, выбивая номер полиции.
- Абонент находится вне действия сети или временно недоступен.
Харчевский оторопело посмотрел на экранчик. Сбросил вызов, набрал номер службы спасения.
- Абонент находится вне действия сети...
Сброс. Номер ректората.
- Абонент находится...
- Проклятье!
Трубка отлетела в комнату и шлёпнулась возле книжного стеллажа.
Эдуард Васильевич опустил руки и сполз по двери, усевшись на полу. Складки на лбу проступили резче. Снова потекли минуты в темноте. Сидел он долго, почти неподвижно, лишь изредка отмахиваясь от докучливых мух.
Затем профессор встал и вернулся в комнату. Осторожно подошёл к окну. В раме сохранились считанные куски стекла, в них по-прежнему виднелась улица - небоскрёб напротив, кривые тополя с желтеющими листьями, хотя ещё только август... Если изогнуться, можно разглядеть дорогу внизу, ряды припаркованных "прыгунов", редкие фигурки прохожих, даже коробочку робота-уборщика, как он подползает к урнам, опустошая их одну за другой, как заправский выпивоха.
А за этой щёлочкой в обычную жизнь стояла сухая, беспроглядная бездна, чернее, чем небо в пасмурную ночь. Смахнув с подоконника стекляшки, он выглянул наружу, чуть не по пояс. С этой стороны оконные осколки вели себя как положено, - были совершенно прозрачными. Чернота плотно обступала окно со всех сторон и не было ей ни конца, ни края. Профессор потянулся в нагрудный карман за авторучкой. Включив лазерную указку, попытался бросить вниз, но тьма поглотила ручку, едва та выскользнула из пальцев. Харчевский судорожно отпрянул от окна.
Взгляд упал на компьютерный столик. Профессор догадывался, что и здесь всё перекрыто, однако проверить труда не составляло - сделать два шага, щёлкнуть кнопкой на посеревшем от пыли бруске. Профессор догадывался, и всё же сердце заколотилось, когда экран вспыхнул и показал чаек над морем - предзагрузочную картинку... Но дальше дело не пошло. Харчевский переключил монитор на телевидение и заставка, моргнув, сменилась равнодушно-синим прямоугольником.
Эдуард Васильевич устало сплюнул и вернулся в прихожую. Входная дверь всё так же не поддавалась. Поразмыслив, он решил провести ревизию остальных помещений. Двери в туалет и ванную открывались. Из кранов, когда нужно, текла вода, горячая и холодная. Лампочки исправно загорались и гасли. А вот окно на кухне стало матово-серым, будто затянутое непроглядным смогом, и, естественно, не открывалось. В какую-то безумную секунду Эдуард Васильевич собрался было разбить его, но вовремя спохватился: ещё одной дыры в бездну ему не надо.
С холодильником был полный порядок, на полках лежал острый кусок сыра, обрезок копчёной колбасы, яиц неполный десяток, вскрытый пакет молока, цыплячьи окорочка и ещё кое-что по мелочи, вроде йогуртов и зелени. Но есть не хотелось. В раковине ждала помывки масляная тарелка, на плите - сковорода с ошмётками утренней яичницы.
Профессор вернулся в комнату. Подобрал с дивана пульт, выключил мерцающий синим экран. Какое-то время размышлял. Сосредоточиться мешало разбитое окно, чёрная дыра мозолила глаза и давила на нервы. Харчевский подошёл к стеллажу и, чтоб отвлечься, взял первую попавшуюся книжку. Оторопело полистал. Достал вторую. А потом раздражённо крикнул:
- Да что ж такое? Совсем уже ни в какие ворота не лезет!
*
Отчитавшись у Петровича, Карев спустился в отдел, на "палубу" - светлое вытянутое помещение, условно разделённое на шесть закутков шестью рабочими столами.
- Ну, с почином, мой друг! - подмигнул одинокий Халл, повернув от экрана узкое, точёное лицо с острым подбородком.
- Спасибо, Роберт! И тебя тоже. - улыбнулся Карев, шагая к себе в левый угол, - Что-то безлюдно нынче. Кроме тебя никого?
- Ещё София. Отлучилась ради полуденной трапезы.
- А остальные?
- Николая сковал недуг, а наш вьетнамский товарищ сбирает плоды на словесных пажитях.
- Ясно. - Карев уселся в кресло и откинулся, - Что ж, так даже лучше. Как твои дела... с клиенткой?
- Как по тонкому льду идти. Метафора не нова, но удивительно подходяща.
- А у меня скорее как быка за рога. Посмотрим, что выйдет. Ладно. Слушай, Роберт, хотел я с тобой посоветоваться. Тут у Инны день рождения грядёт, кстати, приходи в следующую субботу...
- Я польщён и тронут до глубины души.
- Ну да. А у тебя, случаем, нет идей... короче говоря, не могу придумать: что бы ей подарить?
Халл приподнял брови и развёл руками:
- Увы, Павел, от закоренелого холостяка в таком деликатном вопросе мало проку. На ум приходит только классика вроде парфюмерии, бижутерии, цветов, дорогого ресторана и заграничного путешествия.
- Да, в основном всё уже было. - Карев задумчиво поправил усы, поглаживая приподнятые кончики, - На счёт путешествия мысль правильная, это она любит, но я только что отпуск отгулял. А Петрович и выходных не даст из-за Проекта...
- Нередко случается так, что женщина сама намекает, чего бы ей хотелось...
- Может, и намекала, да я не понял. Я пытался вспомнить... - Карев сморщил лоб, - И почему женщины не могут прямо сказать: "хочу то или это"?
- Им хочется, чтобы избранник угадывал желания. - пожал плечами Халл, - В этом они видят проявление внимания.
Карев задумчиво поднял взгляд к потолку.
- В ближайшие мгновенья вернётся София, - продолжал коллега, - Вполне естественно было бы...
- Нет, Роберт, только не надо вплетать Соню...
Тут дверь распахнулась и ...
- Привет, Павлик! Что это вы тут про меня болтаете?
Долговязый Халл вскочил с кресла и галантно улыбнулся миниатюрной девушке с нарочито растрёпанной копной малиновых волос.
- София, не была бы ты столь любезна помочь мне разрешить одно затруднение?
Павел грохнул локти на стол и, простонав, уткнулся в ладони.
- Валяй. - Соня подошла к Халлу и уселась напротив, на пустующий стол Квана.
- Предположим, я захотел преподнести дорогой для меня женщине подарок, свидетельствующий об искренности и глубине моих чувств. - продолжал Халл, чуть склонив голову, - Что бы ты могла посоветовать?
- Ох, Роби, я бы не стала возражать против обручального кольца. - Соня многозначительно поиграла левой бровью и рассмеялась. Хмыкнул и Карев, наблюдая сквозь щелки меж пальцев, как смутился Халл.
- Что, Павлик, у Инны день рождения скоро?
Карев поперхнулся и опустил ладони.
- Глубина твоей проницательности, София, может сравниться только с великолепием твоей красоты. - заполнил паузу Халл.
- Только не надо пошлостей, Роби. И сядь, наконец, терпеть не могу, когда надо мной нависают! Павлик, спорим ты за всю семейную жизнь не подарил ей ни одного платья?
- Платье? - тот вскинул брови, - Но она же сама покупает себе одежду...
- Сама! - Соня соскочила со стола и всплеснула руками, - Ну конечно! А духи она тоже сама может купить! Разве нет? И цветы! А что, разве женщинам не продают цветов? И украшения тоже! А муж на что?!
- Постой-ка... - сосредоточенно сощурился Карев, подняв палец, - Кажется, вспомнил... Вроде, она намекала на что-то в этом духе... что, мол, у неё давно ничего нового из одежды не было...
- Ну до чего же тонкий намёк! - девушка аж задохнулась от возмущения, - Бедная Инночка! Судя по тому, что ты это запомнил, ей пришлось раз десять повторить! Какие же вы, всё-таки, мужики... чёрствые!
Халл отвернулся, пряча улыбку.
- Кстати, ты тоже приглашена. - пробормотал Павел.
- Конечно приду! Чтоб она не закисла в столь "внимательном" обществе. Бедная девочка!
- А вдруг я куплю, а ей не подойдёт? - сосредоточенно пробормотал Карев.
- Ты что, хочешь купить сам?!! - воскликнула Соня, - Кошмар! Как тебе вообще такая мысль могла в голову придти?! Без примерки! Я представляю, что ты купишь! Да вы, мужичьё, бального платья от скафандра не отличите! Вместе с Иннкой иди в бутик, вместе выберете, а ты оплатишь.
- Но ведь тогда...
- Что?
- Сюрприза не будет...
- Ой, да знаем мы все ваши сюрпризы наперечёт: духи с рынка, поломанные гвоздички, какие-нибудь чудовищные серёжки, которые ни к чему не наденешь или билет на непонятно что! Идите вместе, я тебе говорю! И помогай ей выбирать, подыгрывай, а не это - кислая рожа и монотонное мычание "ну нормально" после третьего варианта!
- Ладно, хорош кричать! - Карев рубанул ладонью воздух, - Спасибо за совет, обдумаю. А вы оба - никому ни слова. Всё. А мне ещё надо это... заняться плодами... на словесных пажитях. - он подмигнул Халлу.
- Чего? - недоумённо нахмурилась Сонька.
Некоторый люди хороши, когда их мало. И чем их меньше, тем они лучше. Кстати, говорливых среди них - большинство.
Карев включил персоналку и полез в блокнот, искать номерок госпожи Харчевской. Ещё очень неблизко до блаженных 18:00, когда можно будет наконец расслабиться и подумать о минувшем дне, глядя из салона прыгуна на проплывающий внизу город и даже, быть может, что-нибудь надиктовать для дневника...
*
Пятница. День, окрашенный предвкушением выходных, особенно после обеда. В пять уже никто толком не работает. В этот раз для меня не так. Проект тяготит сверхурочкой, контору придётся посетить и завтра и послезавтра.
Да и сегодня денёк выпал не по-пятничному хлопотный. Масса новых впечатлений, которые ещё не успели отлежаться в памяти, оставляя, как при литографии, отпечаток уходящего дня. Первая встреча с Харчевским, разговор с его женой. Оба по-своему тяжёлые люди. Особенно она. Наверное, стоило заехать к ней на дом, такие люди не любят говорить о личном по телефону. Но что толку, - результат был бы тот же, а неприятный осадок - сильнее.
Идея насчёт платья довольно свежа, спасибо Соне. Хоть что-то приятное за сегодня. Посмотрим, как отнесётся Инна, если ей понравится - одной горой на плечах меньше.
И ещё: не умею я брать интервью. И выдавать себя за кого-то другого тоже не умею. И не люблю.
*
Суббота
- Ну что, Эдуард Васильевич, давайте знакомиться заново. - послышалось из прихожей на следующее утро, едва часы показали одиннадцать, и тут же вчерашний усатый тип прошмыгнул в комнату, - Старший следователь Павел Карев, "Предпоследнее Дознание".
Харчевский не ответил и даже не взглянул в сторону гостя.
- Как вы уже, наверное, догадались, расследую я вашу нескромную персону. Кстати, впервые имею возможность общаться с подследственным.
Профессор по-прежнему молчал.
- Понимаю. - следователь неторопливо прошёлся по комнате, - Вы этого не ждали. И я помню ваше отношение к моей службе. Но работать-то надо! - усатый парень задержался у журнального столика и склонился над банкой с розами, - Ах, какой аромат! - Карев распрямился и снова посмотрел в спину профессора, - Поверите ль, мне и самому общение с вами удовольствия не доставляет. Не я выбирал вас. Начальство спустило. Теперь вот вожусь.
Лысый толстяк по-прежнему глядел в противоположную стену. "Ноль эмоций" - как говаривали древние.
- Вчера общался с вашей бывшей женой. - Карев продолжил прогулку по комнатке, - Экспрессивная женщина. Уж как я её ни уламывал, - наотрез отказалась сотрудничать. Сроду, говорит, за Эдиком добрых дел не водилось, и не ищите. Ну, тут уж ничего не поделаешь - искать надо. И я найду. - голос следователя на миг стал резким, - Супруга ваша ещё много чего говорила, но это уж... опустим.
Снова быстрый взгляд на неподвижного профессора - никакой реакции.
- А вы неплохо здесь со вчерашнего прибрались. - заметил следователь, остановившись у завешенной рамы, - Может, мне и оставшиеся осколки выбить, так сказать, для порядка?
- Нет! - заговорил хозяин, - Не надо!
Следователь выдержал паузу, глядя в требовательные глаза толстяка.
- Ну чтож, нет - так нет. Тогда, быть может, поговорим?
В три шага он вернулся к стулу и уселся, широко расставив ноги. Снова вчерашняя диспозиция: хозяин на диване, гость на стуле, друг против друга.
- О чём... говорить? - выдавил из себя профессор, отвернувшись к стене.
- Знамо, о чём. О добрых делах.
- Не знаю за собой таких.
- Эдуард Васильевич, ну зачем вы так со мной? Я ведь последний человек, с которым вы общаетесь в этой жизни. Неужели ещё не понятно? Вы в глубокой коме. Эти стены и предметы, равно как и моя проекция воссозданы в вашем сознании с помощью экспериментальной медицинской аппаратуры.
- Впервые слышу о подобных экспериментах.
- Ещё бы! Такие вещи не афишируются. Но не о том речь. Главное, что нам предстоит вместе поработать над вашей биографией. Покопаться, поискать доброе, светлое, вечное...
- А я, может быть, не хочу. - мрачно огрызнулся профессор, - Мне до вашей работы дела нет. Ну, что вы мне сделаете? Пытать будете? Ещё что-нибудь сломаете?
- Конечно, нет. Можете не говорить, не сотрудничать. Ваше право. Но тогда мне придётся самому копаться. Кто знает, что я раскопаю... попутно?
- Почему это должно меня трогать, если я больше не вернусь в настоящий мир?
- Резонный вопрос. Это должно вас трогать потому, что мой отчёт создаст образ, с которым вы останетесь в памяти потомков. И вам даётся уникальный шанс - самому определить своё место и облик в истории. Неужели вы им пренебрежёте? Не думаю, что вы столь глупы. - на руке следователя что-то пикнуло, и молодой усач, изогнув бровь, поднялся, - Ах, время, время. А мы ведь только начали! Но что делать, наши разговоры - удовольствие недешёвое. Продолжим завтра. - Карев замер у двери, - Подумайте над моими словами. А пока разрешите откланяться. Сегодня мне ещё предстоит разговор с вашей дочерью.
Дверь распахнулась, Харчевский импульсивно подался вперёд, вглядываясь сквозь прихожую. На секунду он различил зелёные стены коридора, синюю обёртку от мороженного на жёлтых плитках пола... Дверь захлопнулась. Словно во сне профессор поднялся и подбежал к ней. Вцепился в холодную ручку, задёргал, но уже понял - бесполезно. Дверь словно вросла в косяк.
*
- Викентий Петрович, можно?
- Заходи, Павлик. Дверь закрывай.
Помещение, в котором всегда чувствуешь себя школьником, пришедшим на экзамен.
Пройдя к здоровенному, в треть кабинета, столу, Карев протянул исписанные листки. Грузный начальник молча взял и, положив стопку перед собой, полез в ящик.
- Номера страниц проставил? - осведомился он, доставая печать.
- Простите, Викентий Петрович, забыл. Ещё не привык. С колледжа так много не писал от руки.
- Привыкай. - почесав второй подбородок, шеф наклонил красное лицо к отчёту и принялся визировать листы, прижимая печать к краешку каждого.
- Хочешь что-то спросить? - не поднимая головы, проскрипел он спустя десять секунд.
- Нет, я уже всё. - Карев попятился к двери.
- Павлик!
- Да, Викентий Петрович?
- Метод колации должен дополнять, а не заменять оперативную работу. Не забывай об этом.
- Разумеется. Вчера я общался с бывшей женой подследственного, на сегодня запланировал разговор с его дочерью, прорабатываю документы...
- Буду рад, если об этой линии следствия ты будешь своевременно уведомлять меня. Можно по сети. Это ведь тоже касается Проекта.
- Хорошо. Обязательно.
- Тогда у меня всё.
Карев вышел из кабинета и аккуратно прикрыл за собой дверь.
*
Чем всё-таки выгодна работа на выходных - можно побеседовать со свидетелями в более располагающей к тому обстановке - куда эффективнее, чем вырывая их из кофейно-стрессоидной сансары рабочего дня.
Динь-динь! Связь установлена. С экрана смотрела некрасивая девушка с вытянутым, будто кроличьим лицом в обрамлении густых кудряшек. Неприглядный плод несчастливого брака.
- Здравствуйте, Екатерина! С вами говорит следователь Павел Карев, "Предпоследнее Дознание".
- Да, я получила ваше уведомление. Мне нужно рассказать о папе?
- Совершенно верно.
- К сожалению, мы недолго жили вместе, мои родители разошлись, когда мне было одиннадцать. И я не очень много помню из детства. Папа тогда работал в институте и приходил поздно, когда я уже спала. Каждый вечер я боролась со сном. И если удавалось дождаться, я кричала из моей комнаты, и папа заходил пожелать мне хороших снов, а мама ругалась, что я не сплю.
Екатерина улыбнулась и на миг стала симпатичнее, словно потеплела изнутри.
- Может быть, вам запомнилось что-нибудь особенное?
- Наверное. Но я не знаю, подойдёт ли это вам, господин следователь.
- Продолжайте, прошу вас.
- Хорошо. Вроде бы, мне было около девяти лет. Тогда только открыли Фэнтези-Парк, его повсюду рекламировали. Как и все мои подруги, я мечтала там побывать и, конечно, все уши прожужжала родителям. И вдруг папа сказал, что отведёт меня в Парк! От одного предвкушения я была не седьмом небе. Ждала выходных и боялась, что у папы случится сверхурочка и поход не состоится.
Девушка теперь смотрела перед собой, разглядывая мысленно картинки прошлого.
- Но когда наступила суббота, мы действительно отправились в парк! Это было так здорово! Обычно папа много работал и редко проводил с нами время, а тут он подарил мне целый день! Аттракционы, виртуальные игры, восстановленные животные... Я молилась, чтобы тот день никогда не кончался, а потом ещё с месяц хвасталась подружкам. Мне так приятно, что папа это сделал для меня.
- Я вас понимаю. - кивнул Павел, - Некоторые воспоминания согревают всю жизнь. Хотите добавить что-нибудь ещё?
- Не знаю... Я готовилась к тому, что вы позвоните, и специально вспоминала. Но из детства я помню так мало... Память у меня как решето.
- Вы строги к себе. Я просто интересовался. Возможно, мы ещё вернёмся на днях к рассказу о Фэнтези-Парке, если потребуется уточнить какие-нибудь детали. Мой номер теперь у вас есть, если вдруг что-нибудь вспомните, не стесняйтесь позвонить.
- Буду очень рада. Господин следователь, а можно спросить...
- Конечно.
- Как там папа... сейчас? Вы его видели?
- Да. - Карев на мгновенье запнулся, подбирая слова: - Он лежит в хорошей палате. За ним осуществляется надлежащий уход. Но, сами понимаете, в его состоянии всё достаточно статично.
- Можно ли мне придти к нему? Я бы хотела увидеть его ещё раз до... ну, вашей процедуры. Просто подержать за руку. Поговорить. Вдруг он услышит?
Девочка с кудряшками, чего ты ждёшь увидеть? Неподвижное тело с катетером в подключичной вене, а ещё одним - на мочевом пузыре, с пищевым зондом в желудке, дыхательной трубкой в горле и ведре эмулятора вместо лица?
- Мне больно отказывать вам, Екатерина. Боюсь, это не получится. Доступ посторонних лиц в здания службы строго ограничен. Но я постараюсь походатайствовать перед начальством о вас.
- Огромное спасибо! Я вам так благодарна!
- Подождите, ещё не за что. Я не могу гарантировать положительного ответа.
Его и не будет.
- Нет, господин следователь, примите пожалуйста, мои благодарности за ваше внимание и... за то, что вы делаете для папы. Это очень важно для меня. Буду ждать публикации вашего отчёта о нём.
*
Суббота. Непривычно пусто в конторе. Не только в нашем отделе - даже в коридорах. Но главные лица на месте. Всё такой же мрачный Патканян в лаборатории, всё такой же угрюмый Петрович в кабинете, одинокий Халл на "палубе". Всё такой же непробиваемый Харчевский. Упёртый тип. Пытаться разговорить его - всё равно что куриным яйцом разбивать камень. Надо бы что-то другое нащупать, но что?
Хорошо хоть дочка его помогла. Пусть мордашкой не вышла, а из всей этой семьи самый приятный человек. Ниточку подкинула не совсем "чистую", но и то хлеб, на запаску сгодится. А то неизвестно, заговорит ли вообще Харчевский. Чем, интересно, занимается этот напыщенный толстяк, когда остаётся один в своей голове? Что делает в эту минуту?
Приятно, что работы на сверхурочке мало. А всё равно для отдыха день запорот, выходные ценны в своей цельности, когда можно спать хоть до обеда, а проснувшись, жить лишь семьёй. Эх!
*
Воскресенье
- Ну и как у нас продвигается? - прямо с порога поинтересовался следователь, явившись на третий день.
Профессор обернулся от книжного стеллажа и поджал губы.
- Что вы от меня хотите? Что вы тут всё ходите? Я не хочу вас видеть.
- И я вас не хочу. - парировал молодой усач, непринуждённо усаживаясь на облюбованный стул, - У меня вообще-то своих дел полно, куда как более интересных. Дома жена-красавица ждёт, сегодня ей платье пойдём покупать. Но - приходится вот с вами возиться. Работа такая. А нужно мне не так много: найти в вашей жизни хоть что-то достойное внимания. Чем скорее вы мне в этом поможете, тем скорее мы распрощаемся.
Харчевский отошёл от стеллажа, сжимая в руке тряпочку для пыли.
- Что я должен сказать? Я - учёный. Я занимался наукой. Совершал изобретения. Подготовил несколько поколений исследователей...
- Простите, речь немножко о другом. Семнадцатилетнее издевательство над студентами добром не назовёшь. А что до науки... Я смотрел ваше досье. Вы разрабатывали С-пули. Вот ваша заслуга перед человечеством и наукой. Поверьте уж, хвалиться здесь нечем.
Следователь замолчал и отвернулся к чёрному окну.
- Меня однажды подстрелили вашей пулей. - глухо проговорил он, глядя в бездну, - Было неприятно. Слава Богу, рядом оказался офицер с противоядием. Это, кстати, кто изобрёл? Вы?
- Нет. - отозвался профессор, - противоядием другой отдел занимался. Возглавлял работу доктор Гарр.
- Вот кому бы я от души спасибо сказал. - заметил Карев, - Скольким людям жизнь спас!
- Можете навестить его в тюрьме. Осуждён за убийство.
- Ох, люди-люди... - Карев поднялся и подошёл к окну. Взгляд скользнул по журнальному столику. Воды в банке поуменьшилось, но розочки смотрелись всё так же свежо. И благоухали.
Профессор плюхнулся на диван.
- Как все. - буркнул он, сцепив пальцы рук, - Кушать хочется, работаем. Я пули нового поколения разрабатывал, вы вот на чужом добре паразитируете, чтобы свои серебренники получить...
- Сейчас, - следователь развернулся и поднял вверх указательный палец, - на поддержание десяти минут этого разговора тратится больше денег, чем я получаю в месяц. Так что не надо, пожалуйста, тыкать мне моей зарплатой.
Они помолчали. Карев стоял у окна, глядя поверх уцелевших "дневных" осколков в непроглядную ночь.
- Зря вы так. - заметил следователь, не оборачиваясь, - Дело-то нехитрое. И... неужели вам самому не интересно? Неужто и впрямь отдадите мне право рисовать ваш облик для истории?
Профессор не ответил, разглядывая серую тряпку в руках.
Карев нехотя нагнулся, подобрал с пола треугольный осколок стекла. Пошарил взглядом по раме.
- Вроде, сюда...
Харчевский невольно вскинул взгляд и проследил, как усатый парень подносит кусок стекла к двум сияющим обломкам в раме. И вдруг произошло чудо: трещина исчезла, осколок словно врос в остальные, и зажёгся продолжением вида из окна, добавив ещё несколько этажей соседнему небоскрёбу.
- Как... - выдохнул профессор, - Как вам это удалось?
- Ловкость рук, - ответил Карев, оборачиваясь, - здесь совершенно ни при чём. Не пытайтесь сделать это самостоятельно. Поскольку моя проекция и эти декорации производятся одним источником, то я, естественно, имею особые меры воздействия на выстроенный у вас в голове мир.
Следователь нагнулся и поднял следующую стекляшку.
- Как вам такой вариант: за одно названное дело - возвращаю один кусочек. Идёт?
Профессор не сводил взгляда с осколка в руке Карева.
- Я... не знаю, что там у вас принято говорить...
- Ну, начнём с хрестоматийного: "алкал Я, и вы дали Мне есть; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне"... Случалось ли у вас что-то подобное?
- Брата я... навещал в больнице. - выговорил профессор, - Когда он после операции лежал.
- Великолепно! Когда это было?
- Лет десять назад.
- С чем он лежал?
- С геморроем.
- Видите, как всё просто? - следователь ободряюще улыбнулся и поднёс осколок к уголку рамы. И вновь заиграло волшебство: стекло срослось, картинка перетекла - теперь профессор видел отчётливо! - и мозаика полуденного вида пополнилась ещё одним фрагментом. Нечасто приходится видеть, как на твоих глазах латают расколотый мир.
На запястье следователя что-то пикнуло.
- Ну вот, уже пора. - резюмировал тот, - Эдуард Васильевич, позвольте откланяться!
Усач прошёл в прихожую. Скрипнула входная. Снова мелькнули на мгновение зелёные стены коридора и жёлтый пол с мятой обёрткой, но в этот раз профессор к двери не кинулся.
*
Карев осмотрелся. По первому взгляду - та же унылая холостяцкая малогабаритка с блекло-голубыми обоями и стеллажами, только на журнальном столике нет банки с цветами и, разумеется, окно целёхонько. Желтеющие кроны тополей, кусок облачного неба, многоэтажка напротив - знакомый видок. Карев задумался. Будто ещё чего-то не хватает. Усмехнулся, сообразив: привычного гудения под потолком.
Следователь прошёл в пустую комнату и дёрнул щекой, избавляясь от ощущения, будто Харчевский где-то здесь. Ещё раз огляделся. По второму взгляду различий набралось больше. Жилище оказалось грязнее и захламленнее, чем представлял себе профессор. Возле дивана валялись серые носки, стул был развёрнут к компьютеру. Компьютерный столик утопал под грудами распечаток, из них выглядывали визитки, клетчатый носовой платок, возле колонки лежал обломанный карандаш, а ещё монеты, конфетный фантик, зубочистка и россыпи крошек. Перед сканером стоял стакан, на дне которого темнело коричневое пятно и высохший чайный пакетик.
Карев пододвинул стул, уселся поудобнее, и щёлкнул кнопкой. Пыльный экран выдал предзагрузочную картинку - чайки, реющие над морем, а затем показал сетку файлов. Дальнейшая работа проходила по стандартной схеме и заняла без малого два часа драгоценного воскресного времени.
Что обычно дознаватель ищет в персоналке? Прежде всего, следы деятельности. Записи ежедневника, отчёты, иногда личный дневник, впрочем, это редкая удача. Как ни странно может показаться, но то, что человек отмечает или сохраняет для самого себя как важное, для "Предпоследнего Дознания" обычно оказывается "пустой породой". Хотя, конечно, бывают и исключения.
Затем идут электронные письма. Обязательна сортировка на деловые и личные. Как правило, полезные для следствия сведения встречаются в личной переписке. С помощью анализа почты уточняется круг "актуальных знакомств" подследственного, можно проследить развитие отношений, их конкретику. Именно здесь чаще всего кроются приятные сюрпризы.
И, наконец, заключительный пункт - проверка записей сети. У многих людей, особенно одиноких, есть хобби, увлечения или проекты, которые открывают новые круги знакомств, неизвестные повседневному окружению, и даже не отражённые в переписке. Бывает, что разработка этих кругов приносит свой плод, позволяя открыть неожиданные стороны личности и поступки.
Обычно проверка персонального компьютера даёт сразу несколько перспективных вариантов, по значимости она сопоставима с анализом официальных документов, - завещания, личного файла из Госконтроля и бумаг с работы. Но в случае профессора Харчевского всё оказалось безрезультатно.
Дневника он не вёл, ежедневник фиксировал заурядное расписание, в почте львиную долю занимала переписка с университетом (информация с кафедры, письма дипломников и диссертантов), консультации с другими специалистами по баллистике, немногочисленные праздничные поздравления от дочери и брата, роль хобби выполняли наброски к курсу лекций, которые Эдуард Васильевич, видимо, планировал опубликовать. И совершенно не за что зацепиться.
Карев выключил компьютер и помассировал виски.
Затем, поразмыслив, принялся перебирать стопки распечаток на столике. На всякий случай. Не хотелось верить, что поездка в эту халупу была напрасной.
Но пришлось. Время поджимало - сегодня ещё предстояло встретиться с Инной чтобы купить платье.
*
Громкое и назойливое жужжание от окна. Жирная тёмно-синяя муха колотилась о стекло, в левом нижнем углу. Глупое насекомое безуспешно пыталось вырваться наружу.
- Да, мне бы тоже туда хотелось. - сказал Харчевский мухе.
Протянув к стеклу левую руку, он нащупал большим пальцем копошащийся комочек и надавил. Жужжание смолкло. Затихший комочек упал, оставив белую кляксу на стекле.
Профессор долго и задумчиво смотрел на дорогу, пока не затекла согнутая спина, и ноги не стали постанывать от напряжения.
*
Воскресенье. Ещё один испорченный выходной. Вроде, разговорился этот товарищ. Хотя... кто его знает, что он завтра выкинет. Эх, подольше бы остаться, дожать... Но нет, Патканян чуть что шипит. Десять минут и точка. Ладно, не хочу об этом говорить. И думать не хочу. Сейчас за Иннушкой заскочу и полетим в бутик. Надо ещё список гостей уточнить, а она вроде меню подготовила, обсудим...
Конечно, чем больше гостей, тем больше подарков... но и хлопот куда больше. Ладно, лишь бы ей понравилось.
*
Понедельник
10:58. Эдуард Васильевич стоит в прихожей, скорчившись в темноте под вешалкой. Пальто, не убранное с весны, пахнет ветхостью и пылью, под потолком гудит муха, летая вокруг погасшего абажура. По лбу Эдуарда Васильевича стекает капля, внутренности будто стянуты в узел под ледяным прессом, руку оттягивает зажатый в ладони молоток.
10:59. Эдуард Васильевич вдруг понимает, что входная дверь откроется прямо на него и тогда всё пойдёт на смарку. Нет, нельзя чтобы он увидел или даже посмотрел. Профессор перебегает влево, за угол, и замирает, прислонившись к двери туалета. Рукоятка становится влажной под ладонью. От напряжения ноги почти не чувствуются. Муха наконец угомонилась наверху. Тихо. Из-за входной двери слышатся размеренные шаги. Всё ближе.
11:00. Шаги остановились. Скрежет задвижки, дверь открывается, ох, да почему же так медленно? Вот из-за угла выдвигается рука, плечо, профиль с крупным носом, вздёрнутые усы, лицо поворачивается...
замах, удар!
Под стриженной шевелюрой треснуло, и этот, в сером костюме, с грохотом распластался по паркету. Эдуард Васильевич замахнулся снова, но, присмотревшись, отбросил молоток. Упавший неподвижен, только из-за головы медленно расползается тёмное пятно.
Отдышавшись, Эдуард Васильевич выглянул за угол. Дверь открыта. Выход есть! Пустая лестничная площадка, жёлтый кафель, синяя обёртка от мороженного, лифт...
11:01. Переступив через вытянутые ноги в чёрных лакированных туфлях, Эдуард Васильевич шагнул вперёд, к дверному проёму. Вдруг левую лодыжку кто-то схватил снизу. Усатый. Поднимает замазанное кровью лицо:
- Далеко собрались, Эдуард Васильевич?
Крик.
*
Ровно в одиннадцать Карев толкнул дверь и, миновав прихожую, прошёл в знакомую комнату, не разобуваясь. Он ведь только что оставил туфли на полу лаборатории, а снимать одну и ту же обувь два раза подряд - уж слишком абсурдно.
Сидевший на диване Харчевский не поздоровался и в этот раз, но было видно, что следователя он ждал.
- Я буду сотрудничать с вами, - заявил профессор, - но не потому, что желаю играть в вашу игру. А исключительно потому, что результаты этого дела в конечном итоге будут касаться и моей научной репутации.
- Уважаю ваше решение. - Карев подошёл к окну и достал электроблокнот, - Итак?
- В 87-м я помог своему приятелю Тиму Котту найти работу. Я оформил его для участия в программе баллистики под грант по С-проекту. В то время Тим нуждался в деньгах, и моя помощь значительно поправила его финансовое положение.
- Замечательно! - следователь чиркнул несколько строк по экранчику, - Ещё?
- Другому подчинённому я как-то дал денег. Ему не хватало на дорогу к матери. Дело было под Рождество. Дорожные тарифы повысили, а зарплату задерживали до праздника. И я дал ему из своих личных. Не помню точно, когда это было, кажется, лет двадцать назад. Звали его, вроде бы, Семёном.
- Хорошо! - новая запись на планшетке, - Продолжайте.
- Ещё было как-то: студент один, кореец, со второго технологического, просил поставить автоматом за семестр. Я таких вещей обычно не делаю. Но ему уж очень было надо. На свадьбу опаздывал. И, в общем, вошёл я в положение. Поставил.
- Превосходно! - с деловой сдержанностью похвалил следователь, - Один пример лучше другого!
- Ещё вспомнил. За два дня до нового года, а было это в 91-м, - возвращался я поздно домой. Иду от парковки, гляжу - человек передо мною идёт. Весь шатается, ну, ясное дело, уже напраздновался. Я уж беспокоиться начал - как бы ко мне не полез. А он вдруг споткнулся - и прямо в снег. Копошится там, а встать не может. Я подошёл, гляжу: человек-то приличный, одет хорошо, но пьяный вдрызг. Без шапки, видно, успел потерять. А в руках зажал две поломанные гвоздички. И мне что-то мычит. Ну что? Не смотреть же, как человек погибает. В общем, поднял я его кое-как, довёл я до лавки перед подъездом, усадил. Говорю: очухайся здесь, дальше сам пойдёшь. Да попихал его, чтоб не заснул. Такая, значит, история.
- А вот это уже уровень. - следователь оторвал на миг взгляд от блокнота и взглянул с таким уважением, что у профессора аж защемило в груди.
Карев нагнулся и поднял с пола четыре больших осколка. Один за другим вставил их в раму, по краям. Один за другим вспыхнули новые кусочки дневного вида. Следователь даже не заботился, подходят ли они друг к другу, любые зазоры попросту зарастали на глазах. Почти вполовину окно было восстановлено.
- Знаете, я бы тоже кое-что хотел спросить. - Харчевский встал и обошёл диван.
- Спрашивайте. - повернулся Карев.
- Почему... - профессор достал с полки наугад книжку и продемонстрировал белые страницы, - Вот! Почти все пустые. Только отдельные фразы в разных местах. А на некоторых даже названия нет...
- А вы помните какую-нибудь книгу наизусть?
- Целиком? Нет, конечно. Вы намекаете, что здесь только то, что я помню из этих книг?
- Именно так. Комната, которую вы видите - это сложный продукт взаимодействия вашего сознания и, в том числе, памяти, с внешней программой. Ваш мозг испытывает воздействие особых волн и химических соединений, реагируя на которые, он порождает эмуляцию.
- Жаль. А то я хотел почитать что-нибудь на досуге. Чтоб отвлечься. Ладно. Есть ещё вопрос.
- Да?
- Нельзя ли мух убрать? А то прямо спасу нет. Кстати, не помню, чтобы в моей настоящей квартире когда-нибудь творилось подобное безобразие.
- Да, мухи сгенерированы специально, и поэтому, к сожалению, убрать их нельзя. Они усиливают чувство реальности. Это очень важно.
- Дурдом! - фыркнул профессор, - Другого ничего не могли придумать?
- А зачем? Мухи хорошо справляются. Это ёмкий образ, одновременно визуальный, звуковой и даже тактильный - когда они садятся на вас и касаются кожи своими маленькими лапками...
- Прекратите, а то меня сейчас стошнит!
- Я просто отвечаю на ваши вопросы. - пожал плечами следователь и отмахнулся от подлетевшей мухи.
- И ещё... - Харчевский присел на подлокотник дивана и наморщил лоб, - Как я умер?
- Вы не умерли.
- Ну, впал в кому. Не цепляйтесь к словам. Как это случилось? Когда?
- Почти три недели назад. Вы сели в университетский "прыгун", который прибыл за вами, а из него уже не вышли. При инсульте кома развивается стремительно. К сожалению, вас обнаружили слишком поздно. Из реанимации переслали к нам.
- Почему я этого не помню?
- Видимо, наши учёные сделали так, чтобы дать мне возможность манёвра. Я ведь мог и не сообщать вам правды, а постараться вытащить нужные сведения продолжая иллюзию полноценной жизни.
- Как они это делают? - Харчевский как-то весь подобрался, буравя собеседника взглядом.
- Если вы ждёте от меня подробностей, то вынужден вас огорчить. - следователь развёл руками, - В мои обязанности входит стандартное делопроизводство с поправкой на экспериментальные условия. А обеспечение этих условий - забота учёных.
- Хотелось бы всё же понять. Какое-то время мне казалось, что это сон. Иногда бывают такие сны, в которых успеваешь несколько лет прожить. Но здесь я тоже засыпаю. А видеть сны во сне... Это уж слишком.
- И что же вам снится?
Профессор усмехнулся.
- Сегодня мне приснилось, что я вас убил.
- Вот как? Почему?
- Просто хотелось выйти в коридор. Знаете ли, сидеть взаперти в четырёх стенах не очень-то весело. А кроме того... меня занимает идея проверить этот мирок на прочность. Раз он существует в моей голове, то должен подчиняться моей воле.
- Не советовал бы вам.
- Отчего же?
- Этот мир не так прочен, как кажется. Существует масса факторов, каждый из которых способен привести к полному разрушению эмуляции.
- Что же в том плохого?
- Предпочитаете вон там оказаться? - следователь, ткнул пальцем в зияющую дыру разбитого окна.
- А может, я наоборот, проснусь? Вернусь в настоящий мир...
- Это невозможно.
- Почему? Ведь ваши учёные сумели реанимировать моё сознание и даже вселить в него вас. Почему они не могут полностью вернуть меня к жизни?
- Затрудняюсь ответить. Честно. Вы же видите, Эдуард Васильевич, я с вами придерживаюсь принципа предельной открытости. Обещаю спросить об этом у наших учёных.
- Спросите. Хотя... - Харчевский усмехнулся, - придерживаются ли они с вами принципа предельной открытости?
Часы Карева пикнули.
- Как вовремя, не правда ли? - съязвил профессор, - Чтож, до завтра, господин следователь. Я уже привык к тому, что мне от вас никуда не деться. Вы, наверное, тоже?
*
- Скажите, а возможно ли с помощью колации полностью вернуть человека в сознание? - поинтересовался Карев, слезая с кушетки.
- Нет. - буркнул Патканян, глянув исподлобья.
- Даже чисто теоретически? - Павел "влез" в туфли.
- Да.
- Почему?
- Чтобы понять, вам нужно иметь соответствующее образование и степень.
- Кто ясно мыслит, тот ясно излагает. Слышали такую поговорку? - Павел снял с вешалки серый пиджак, - Если вы не способны объяснить профану, значит сами не понимаете.
Патканян шумно вздохнул и отвернулся к монитору.
- Если говорить очень упрощённо, - недовольно проговорил он спустя минуту, - метод колации работает лишь с тем состоянием сознания, в котором уже находятся коматозные больные. Он не способен принципиально изменить это состояние, вернуть его на автономное существование, поскольку носитель - мозг - омертвел почти полностью и продолжает разрушаться.
- Но ведь Харчевский полноценно осознает себя и окружающее...
- Сознание связано с мозгом, но не тождественно ему. Известны случаи, когда удаление значительной части мозга человек переносил без ущерба для сознательной деятельности. Конечно, это исключения. Но эти двое - он кивнул на кушетки с неподвижными телами, - тоже исключения в своём роде. Раньше их состояние называли смертью мозга. На самом деле незначительная церебральная активность на четвёртой стадии комы сохраняется, она ничтожно мала, но всё же отлична от нуля. Нам удалось структурировать эту затухающую активность и в очень редких случаях добиться на короткий срок воссоздания подобия сознательной жизни в режиме психоэмуляции.
- Почему нельзя добиться большего?
Патканян опять вздохнул, как вздыхают люди, смертельно уставшие от непроходимой тупости окружающих, и обернулся к собеседнику.
- Представьте затонувшую подводную лодку, которая, погружаясь, замерла, балансируя на краю обрыва во впадину. Камешек, на котором она задержалась, может лишь отсрочить неминуемое погружение в бездну, но не способен поднять подлодку и уж тем более не способен залатать пробоины и вернуть её в строй. Понимаете? Мозг Харчевского продолжает разрушаться, и это процесс необратим. Именно поэтому у нас только восемь сеансов, после чего эмуляция ещё какое-то время будет поддерживать угасающее сознание, но вашего внедрения уже не выдержит.
- Да, теперь стало понятнее. - согласился Карев, усаживаясь за стол перед стопкой чистых листов, - Спасибо, что объяснили. Ещё вопрос: что будет, если во время сеанса Харчевский попытается меня убить?
- Он вам угрожал?
- Нет. И всё-таки?
- Для него вы - элемент эмуляции. С таким же успехом он может пытаться убить стену или свой диван.
- Неплохо сказано. Спасибо, что снизошли.
Когда через двадцать минут следователь ушёл, прихватив рукописный отчёт, лаборант, покосившись на дверь, вытащил из внутреннего кармана телефон и набрал номер.
- Алло, Викентий Петрович?
*
Занеся отчёт, Павел свернул направо и сбежал по лесенке к стеклянным дверям следственного отдела. Двери автоматически разъехались, пропуская на "палубу". За окнами темнело пасмурное августовское небо на фоне пеньков-многоэтажек. В ноздри ударил запах кофе.
- Привет всем!
- Здравствуй, Паша! - улыбнулся Кван, оторвав взгляд от экрана.
- Приветствую! - воскликнул Халл, приподняв дымящуюся кружку в руке.
- О, какие люди! - усмехнулась со своего места София, - Ну как там твой спецподопечный?
- Это вообще-то первый уровень секретности, Соня. - покачал головой Карев, - ты бы поосторожнее со своей проницательностью.
- Ха-ха-ха! - она понизила голос и картинно выпучила глаза, - Пока не угодила на Минусовой, да?
- Куда? - переспросил Кван.
- Минусовой этаж, новичок! - заговорила Соня "загробным" голосом, - Тех дознавателей, которые начинают совать нос не в своё дело и узнают слишком много, или тех, кто не уделяет достаточно внимания бедным девушкам, - она театрально зыркнула на Халла, - в один ужасный день Петрович вызывает к себе и выползает из своей берлоги...
- Петрович выходит из кабинета? - засмеялся Карев, усаживаясь в кресло.
- Не перебивай! Он берёт за руку этого несчастного, заходит с ним в лифт и спускается вниз, всё ниже и ниже, ниже первого этажа, на тот самый... Минусовой этаж!
- И что там?
- Сие неведомо. Ибо никого из тех, кто спускался в то подземелье, больше не видели в мире живых!
- В смысле? - обеспокоено заморгал Кван.
Халл добродушно хмыкнул.
- Профессиональная байка, мой друг. Однако, София, Павел прав. Позволь полюбопытствовать, откуда...
- Да успокойтесь вы, зануды. - махнула ручкой Соня, - Ничего я толком не знаю. Кроме того, что у вас подслушала. Вы бы с Павликом поменьше языками чесали об этой своей секретности, если не хотите, чтобы весь отдел знал!
Вьетнамец засмеялся. Карев покачал головой и включил компьютер. Предстояло вторично связаться с госпожой Харчевской, а также вычислить тех, о ком сегодня рассказал профессор.
За окном начало накрапывать. Маленькие капельки замирали на стекле, множились...
- Павлик, вы купили платье?
- Да, вчера. Спасибо за совет. Ой...
- Что?
- Вспомнил, что забыл выложить его из "прыгуна". Ладно, сегодня выложу.
- Оно что, здесь? Павлик, а можно мне взглянуть?
- Конечно. В субботу увидишь.
- Ну Павлик! До субботы я сгорю от нетерпенья!
- Было бы интересно посмотреть. Соня, я вообще-то работаю. И тебе советую.
- Зануда.
- Всё, включаю "заглушку".
Прекрасная чёрная кнопочка под столом. Одно нажатие - и ты в отдельном кабинете. Нет сониной болтовни, серых спин ребят, "палубы"... Только почему-то мерзкий кофейный запах остаётся, проникая виртуальность. "Свиное пойло" - так выругался первый европеец-конкистадор, отведавший этого мутного индейского напитка. И отчего товарищи не вняли его гласу, прихватив эту отраву в цивилизованный мир?
*
Понедельник. Наконец-то дело пошло! Слава Богу! У Халла тоже всё путём. Хотя он своей тётке так и не сказал, что она в коме. Представился писателем, желающим написать её биографию. Вот уж действительно, всё гениальное просто. Но с моим бы такое не прошло. Ох, язва. Сегодня начал сам спрашивать. Баш на баш, так сказать. Убить меня во сне хочет. Или это угроза? Суров дядька, ничего не скажешь.
А вообще ведь... с помощью колации, если даже нельзя реанимировать, то, по крайней мере, можно устраивать встречи, - допустим, с юристами, - чтобы завещание изменить, или с родными, думаю, Катя Харчевская не отказалась бы свидеться с отцом... кстати, надо Петровичу её просьбу передать, а то всё забываю. Странно, мне казалось, они хотят этот метод внедрить повсеместно, заместо обычного следствия. Теперь выясняется, если верить Патканяну, что работает колация в единичных случаях. Тогда чего ради было затевать Проект?
Как же льёт сегодня! А я, дурак, зонта не взял. И ведь Инна, вроде, предупреждала утром. Ничего, прорвёмся...
*
Вторник
День незаладился, едва начавшись.
На работу Карев прибыл раздражённым и подавленным. Кивнул коллегам, сунул под стол пухлый пакет, щёлкнул кнопкой. Из Госконтроля переслали документацию по С-проекту. Изучение материалов только ухудшило настроение. Наскоро чиркнув несколько строк о результатах, Павел отправил их по внутренней сети Петровичу и, машинально покручивая ус, осмотрелся. Кван снова на выезде, Колька всё ещё болеет. За столами сидели Халл - впереди, а слева - Соня, необычно тихая сегодня.
Звякнул динамик - пришло письмо от Петровича:
Павел, будьте внимательнее при составлении промежуточных отчётов. Кто-то пошутил с функцией "автозамена" в вашем компьютере.
Нахмурившись, Карев полез к сохранённому файлу, пробежался по строчкам и тут его прошиб холодный пот.
...из разговора со свидетелями мне удалось установить, хотя я и дурак, что подследственный навестил брата по принуждению, твою мать. Подробная проверка документации показала, хотя я и дурак, что...
Рука метнулась к панели "сервис", дальше "автозамена"... Вот оно! В графе "заменить" - запятая, а в соседней - ", хотя я и дурак,", а вместо точки...
Кулак грохнулся о стол.
- Твою мать, кто лазил в мой компьютер?! Сонька, ты?
Девица заржала - заливисто, с оттягом. Просто извержение хохота в перекошенное лицо Карева. Он вскочил, сжав кулаки. Тут же поднялся Халл, выставив ладони:
- Павел, успокойся...
Вдох-выдох.
- Дура! - сказал, словно плюнул, Карев и рухнул обратно в кресло, отвернувшись к стене.
Звонкий смех оборвался.
- Ой, Павлик, ты что, куда-то отослал это?
Молчание.
- Павлик, прости, я думала, ты заметишь. Ну прости, пожалуйста! Ты что, Петровичу отослал? Павлик, ну не молчи. Я ведь думала... Я действительно дура. Ну хочешь, я пойду сейчас к Петровичу и всё ему объясню? Хочешь, пойду?
- Да сиди ты! - отмахнулся Карев, - И так весь день под откос, а тут ещё ты со своими дебильными подколками! Замуж тебе пора, вот что!
- Прости, Павлик, ну пожалуйста, я же не знала... А что у тебя ещё стряслось?
- Слушай, отвали! И лучше не подходи ко мне!
- Павел, ты разговариваешь с леди...
- А ты, Халл, заткнись!
В комнате удушливым смогом повисло молчание.
- Я платье запорол. - наконец проговорил Карев и щёлкнул кнопкой перед собой. Экран погас.
- Как это? - Соня шагнула к нему, но, подумав, остановилась.
- Всё этот долбанный шёлк! Откуда мне было знать, что его нельзя гладить?
- Ты что же, на пару гладил? Павлик, да зачем?
- Пока вчера нёс в пакете... - сквозь зубы процедил Карев, - под ливень попал. Дома смотрю: всё пятнами пошло. Решил прогладить, пока Инны нет, а оно вообще... скукожилось...
- Так можно ведь мастеру отнести, он заменит пострадавшую часть той же тканью, Инна и не заметит.
- Если деньги нужны, только скажи. - кивнул Халл.
- Да когда мне всё это делать? - простонал Карев, - Только что с отчётом разобрался, а уже пол-одиннадцатого. Сейчас идти... на очередной сеанс. Потом опять отчёт. И где такого мастера найти? Я уже рыскал по сети, ничего толком не разберёшь в их рекламах. - он помолчал, глядя перед собой, - Да и денег, честно говоря, маловато осталось.
- Ой, нашёл о чём беспокоиться! Ты платье с собой привёз или дома оставил?
- Да здесь оно.
- Вот и чудно! Иди-ка на свой сеанс или что у вас там за секреты, а мы с Роби всё уладим. Я знаю одного мастера, просто волшебник, а Роби с деньжатами разберётся, правда?
- Почту за честь.
Карев поднял голову и нерешительно глянул ей в глаза. Только тут он заметил, что они у Соньки тоже малиновые. Линзы.
- Давай платье и ни о чём не беспокойся. Позволь мне искупить вину. Давай-давай сюда.
Павел потянулся вниз и достал из-под стола пакет.
- Та-ак, что тут у нас? Ну, не так уж и страшно. Павлик, выше нос! Да усы свои поправь, вон они как обвисли, впервые у тебя такой ужас вижу!
Он встал и заковылял к стеклянным дверям. Обернулся, словно подбирая слова, но, так и не подобрав, молча вышел.
*
Вновь коричневые стены, чёрные ящики, белые листы бумаги на столе, одна пустая кушетка и две с неподвижными людьми в шлемах, всё такой же мрачный Патканян перед монитором.
- Привет. - поздоровался Павел, снимая туфли.
- Вы пришли раньше.
- Я сказал "привет", ты что, не слышал? Что, так сложно поздороваться? Или для этого мне нужно иметь соответствующее образование и степень?
- Здравствуйте. Не надо тыкать. Вы пришли раньше положенного срока.
- Ну и ладно. - Карев лёг на кушетку и вытянул ноги, - Раньше начнём, раньше кончим. Давай, коли руку и цепляй свои проводки.
- Нет. Вы ничего не понимаете. Необходимо проводить сеансы в одно и то же время, поскольку точно отмеренные промежутки способствуют "якорению" сознания подследственного в эмуляции.
- Слушай, Патканян, ну что ты меня грузишь? Тут всего семь минут осталось. Что ты всё талдычишь, как заведённый? Мы пять дней вместе работаем, а ты мне ни одного человеческого слова не сказал! Что с тобой, парень? У тебя проблемы? Думаешь, у меня их нет?
- Господин Карев, перестаньте тыкать. И прекратите истерику. Если вы не в себе, то лучше сегодняшний сеанс отложить.
- Ага, а как же периодичность, "якорение" и прочая мутотень? Да коли уже! Я свою работу знаю, выполняй свою.
Бородач досадливо цокнул, взял шприц-пистолет и прислонил к оголённому локтевому сгибу дознавателя. Пшикнуло. Павел увидел проводки с присосками, почувствовал нажим у висков.
- Ну что ты такой сухарь, а? У меня вот подарок жене накрылся, всё из-за этого проклятого шёлка, дело сыпется, с отчётом в дурацкую ситуацию угодил...
- А почему вы решили, что я должен интересоваться вашими проблемами?
- Да потому что ты - человек, Патканян! - устало огрызнулся Павел, проваливаясь в бурый водоворот - У тебя характерные признаки человека: прямохождение, речь, отстоящий большой палец на руке... А если ты человек, то и относиться должен...
*
- ...по-человечески... - пробормотал следователь, вваливаясь в прихожую.
- Что? - переспросил профессор, вставая с дивана.
Дверь хлопнула.
- Да это я так... не обращайте внимания. Это я не вам.
- А кому? - в груди "ёкнуло", Харчевский невольно шагнул вперёд, - Там кто-то есть? В коридоре?
- Нет. - спохватился Карев, - не в коридоре. Там...
- Где?
- Ну, в этом... Внешнем мире. Когда я ложился на кушетку, перед погружением сюда, говорил с одним... товарищем. Он там за аппаратурой смотрит. Такой желчный тип с чёрной бородищей и в белом халате.
- Вот как? - профессор пожевал губами, - И о чём же вы беседовали?
- Да там... понимаете, у моей жены скоро день рожденья. Я ей купил платье в подарок. Вечером, выходя из "прыгуна", попал под дождь...
- Там дождь? А здесь всё ясно... - Харчевский оглянулся на солнечно-дневные осколки в раме.
- Да, у нас лило как из ведра. И сегодня сыро. В общем, платье намокло, пошло пятнами, я решил погладить и ткань совсем испортилась.
- А в чём проблема-то? - пожал плечами профессор, - Подарите ей духи или цветы. Или серьги, в конце концов.
- Так она уже видела платье. Вместе выбирали.
- Ну, скажите тогда, что платье испортилось не по вашей вине, и что вместо него она получит духи.
Карев поднялся и подошёл к разбитому окну. Вода в банке позеленела, бутоны склонились ниже, а кончики лепестков сморщились и пожелтели.
- Но ведь она расстроится.
- Женщины всегда чем-то недовольны. К этому надо относиться спокойно. Пообещайте, что в следующий раз купите новое платье. Вот и всё.
Вместо ответа следователь наклонился и поднял с пола сразу стопку осколков.
- Знаете, Эдуард Васильевич, неправ я был с этой игрой. - заговорил он, вставляя их в раму один за другим, - Глупо это всё.
Через полминуты дыра в ночь затянулась и исчезла. Без следа.
- Спасибо за окно. Знаете, Павел, я хотел бы спросить...
- Пожалуйста.
- После того, как вы наберёте достаточно материала... что дальше?
- Ну... денёк мне будет нужен, чтобы оформить отчёт. Затем бумаги уйдут на рассмотрение комиссии. А там уже решат, можно ли закрыть дело. Если сочтут, что отчёт мой негоден - назначат дополнительное следствие...
- А если годен? То - всё?
Карев нахмурился.
- Необязательно. Мы не принимаем таких решений. Вас отправят на "определитель". Это вроде жребия. Если выпадает один вариант - значит, там, наверху считают, что не всё про вас узнали, и нужно новое следствие. Так может происходить до нескольких раз.
- А если второй вариант?
Карев развёл руками:
- Тогда аппараты жизнедеятельности автоматически отключаются. Мне очень жаль.
Профессор надолго замолчал, сосредоточенно моргая.
- А сколько обычно уходит на всё это времени?
- Недели две на следствие. И примерно неделя на комиссию, иногда больше или меньше, в зависимости от очереди и сложности дела.
- Значит, я умру примерно через три недели? - медленно проговорил профессор.
- Необязательно. - повторился Карев, - Возможно ведь дополнительное следствие.
- И сколько бывает этих... дополнительных?
- Точно не помню, кажется, до пяти. Но это в исключительных случаях. А вот на второе следствие "определитель" отправляет довольно часто.
Профессор как-то ссутулился, заморгал, машинально потянулся к подбородку...
- Я не готов умереть.
Карев вздохнул.
- Что я могу сказать? Начинайте готовиться. Всё это - химера, цепляться за неё бессмысленно. А в наш мир вам путь заказан.
- Вы уверены? Разве не было ни разу, чтобы кто-то из подследственных выходил из комы?
- Нет.
- А вы узнавали?
- Да. К нам попадают только те, для кого уже точно нет возврата.
- Откуда вам знать? Сколько раз я слышал или читал, как люди выходили...
- Только не из четвёртой степени.
- Идеология... Конечно. Если такие случаи были, вам не скажут.
- Эдуард Васильевич! Поверьте, мне действительно жаль. Но вы уже не сможете вернуться к нормальной жизни. С этим нужно смириться. Я не могу вам помочь. Не могу напутствовать и всё такое. Я не священник. Я просто следователь и должен выполнять свою работу. Давайте вернёмся к нашим добрым делам. А то с ними у нас беда.
- Ну что там?
- Как-то не складывается всё, не выдерживает проверки.
- Что вы имеете в виду?
- Ну, например, про брата, которого вы навещали в больнице. - часы на руке следователя пикнули, но он продолжил: - Александр Васильевич подтвердил этот факт. Более того, сказал, что не ожидал от вас такого, и был глубоко тронут.
- И в чём проблема?
- В показаниях вашей бывшей супруги. Ираида Петровна утверждает, что вы наотрез отказывались его навещать. Что она уговаривала и заставляла вас это сделать почти неделю, прежде чем вы согласились.
Харчевский побагровел, вскочил с дивана, ногой топнул:
- У, швабра старая! Всю жизнь из меня кровь сосала, теперь и уйти спокойно не даст!
- Вы подтверждаете, что это имело место?
- Ну да, и что? Мымра! Стерва! Курва! Всё равно ведь сходил!
- Из-под палки. Против воли. Я не сужу, ни в коем случае. Не моя компетенция. Но для отчёта это не пойдёт.
- Безобразие. Психопатка хренова! Ну а с остальными что?
- Остальные проверяем. - часы снова пикнули, - Мне пора, Эдуард Васильевич.
*
- Вы задержались на пятнадцать секунд. - сухо сообщил Патканян, отрывая от висков синие проводки с присосками.
- Виноват, исправлюсь.
- Это очень опасно.
- Чем же?
- Продолжительное пребывание в состоянии контакта способно привести к необратимым последствиям. Вы можете не вернуться, попросту говоря, сами впадёте в кому.
- Да, серьёзно. - Карев поднялся и поболтал ногами, свесив их с кушетки, - Слушай, Патканян, прости, что я тебе наговорил перед сеансом. Просто тяжёлый день выдался.
- Ладно, проехали.
- Спасибо. И ещё: давай на "ты", ладно? Мы в дознавательском отделе все на "ты", даже Халла заставили. Одно ведь дело делаем. Хочется по-нормальному говорить. А лакированно-вежливый официоз уже в зубах навяз от болтовни со свидетелями.
- Ладно.
- Тебя Артуром звать, так?
- Да.
- А меня Павлом.
- Я помню. Так что у тебя там с женой?
- День рожденья у неё. В субботу. А я ей платье купил...
*
- Викентий Петрович...
- Что ещё?
- Харчевский спрашивал меня о нашей процедуре...
- И?
- Я ему, в общем, рассказал. И про комиссию, и про "определитель"...
- Правильно. Мы из этого секрета не делаем.
- Да. Но он говорит, что... пока не готов к смерти.
- Так в чём же дело? Пусть готовится. Время ещё есть.
- Я ему точно так и сказал.
- И?
- Одно дело - найти ловкий ответ, другое дело - с живым человеком разобраться.
- А чего разбираться-то? Ох, Павлик, увлёкся ты личным контактом, я смотрю. Не увлекайся.
Несколько секунд Петрович внимательно смотрел на подчинённого узкими серыми глазами, а потом вдруг опёрся обеими ладонями о столешницу и грузно поднялся:
- Пойдём!
Они вышли из кабинета. Миновали прихожую. Далее - по коридору до лифта. Роста начальник оказался совсем невысокого, отчего могучие плечи и свободная талия делали его почти квадратным. В серой лифтовой кабине он заговорил снова, пристально глядя на Карева:
- В нашем обществе тема смерти табуирована. Люди силятся забыть, что они смертны. Даже говорить об этом - неприлично. Разве что шутить. Чтобы завуалировать собственный страх. Идиотизм, не правда ли?
- Ну да. - пробормотал Павел, хмуро наблюдая, как под потолком проползают друг за другом полоски света от межэтажных ламп. Куда они едут?
Лифт звякнул и остановился, но шеф нажал что-то на запястье и кабина поползла вниз.
- Избегать мыслей о смерти - едва ли не величайшая глупость нашего времени. Ты можешь не жениться, не учиться, не работать, а вот можешь ли ты не умереть? Можешь?
- Нет. Не могу. - машинально отозвался Павел.
- Вот именно. - их снова дёрнуло, на этот раз двери раскрылись, и Петрович шагнул на площадку, Карев последовал за ним, - В средние века человека готовили к смерти с рождения. Это называлось ars bono morierti - искусство хорошо умирать. Люди не искали повода спрятаться от неизбежного, они готовились. И в итоге - могли выбирать, с каким выражением лица встретить смерть. А нынешнему человеку осталась лишь гримаса животного ужаса. Он сам лишил себя выбора. Всю жизнь старается не думать о конце, а когда конец наступает, остаётся одиноким, испуганным и растерянным. Как и твой Харчевский. Ишь ты, видите ли, "не готов" он! Интересно, как он своим студентам отвечал на эту фразу? Отменял ли экзамен? Сомневаюсь. Не ты, Павлик, и не наша служба виноваты в том, что господин Харчевский оказался "не готов". Времени на подготовку у него было предостаточно. Лет пятьдесят, или сколько ему там?
- Пятьдесят четыре. - отозвался Павел, сосредоточенно разглядывая пустой коридор, по которому они шагали.
- Ну вот. Давно уже не мальчик. А вообще ему многие бы позавидовали. Знать точно, что у тебя есть в запасе три недели. На полное овладение ars bono morierti не хватит, но худо-бедно подготовиться - вполне можно. Всё, пришли.
Петрович остановился перед плотно закрытой дверью с ручкой-вертушкой, как у сейфовых замков.
Карев хотел спросить, но сдержался.
- Многие дознаватели рано или поздно приходят к этому вопросу. - буркнул начальник, повернувшись затылком и прикладывая палец к чёрной пластине, - Ты - почти подошёл. Так чего тянуть?
Замок щёлкнул. Руки с короткими пальцами обхватили колесо, крутанули влево - раз, другой, и дверь отошла. Дохнуло застоявшимся воздухом, пылью.
- Иди. - скомандовал шеф.
Карев шагнул внутрь и сердце невольно вздрогнуло...
*
- София, не стоило так огорчать нашего друга.
- Ну я же не знала, Роби, что так обернётся! Я думала, он заметит. Реально! Это же древняя шутка. Ну ладно, хватит об этом, ты же не хочешь привить мне комплексы?
- Парочка бы не помешала. - подметил Халл, почёсывая подбородок.
- Перестань, Роби! Давай-ка платье посмотрим.
Соня достала тёмно-зелёный ворох и разложила на столе отсутствующего Квана. Халл склонился, приподняв брови.
- Твой диагноз? - осведомился он спустя пару секунд.
- Кошмар! Ну разве можно что-нибудь доверить мужчинам? Это же надо было так изудоровать вещь!
- Восстановлению не подлежит?
- Да можно сделать, я думаю...
- Ты не уверена?
- Откуда мне знать, найдётся ли у мастера такая же ткань? Довольно качественный шёлк и сложный рисунок. Хм. Неужели Инна это выбрала сама? Ни за что не поверю, что современная молодая женщина по доброй воле наденет на себя такую аскетику. Наверняка это Павлик на неё давит! Бедняжка!
- В какую цену может встать работа мастера?
- Понятия не имею. Работы здесь много, ткань дорогая, да ещё накинь за срочность - вот тебе и цена, сопостовимая с покупкой ещё одного платья.
- В самом деле?
- А у тебя напряг с деньгами? Давай я помогу, хочешь вскладчину?
- Нет-нет, мой вопрос продиктован чистым любопытством. Ты говорила, у тебя есть мастерская на примете?
- Да, знаю одного старичка. О, привет, Кван!
Халл от неожиданности поперхнулся. В свою очередь вьетнамец застыл на входе, при виде коллег, разложивших платье на...
- Здравствуйте, Соня, Роберт. Рад, что вам пригодился мой стол.
- Кван, ради Бога, прости нашу беспардонность. Всему виной форс-мажорные обстоятельства, которые, разумеется, лишь объясняют, но никак не оправдывают нашего проступка...
- Роби, умоляю, не погребай Квана под грудами твоего красноречия. Мы уже убираем. - Соня начала складывать рукава, - Понимаешь, дело в том, что у Инны, жены Павлика, в субботу день рождения...
- София!
- Я помню, Роби, что Павлик просил нас об этом не распространяться. Но одно дело - молчать, а другое дело - лгать в глаза. Разве мы можем солгать Квану? К тому же здесь ведь ничего постыдного нет. Ну, почти ничего. Впрочем, что взять с мужчин!
Халл развёл руками и сник.
- Короче, Павлик купил жене в подарок платье. Потом оно попало под дождь, он его вздумал гладить и вот, результат налицо.
- Шёлк нельзя гладить. - закивал вьетнамец.
Соня удивлённо оглянулась на него и продолжила, чуть медленнее:
- А мы взялись помочь ему. Я подскажу адресок и договорюсь с мастером, а Роби даст денег и отвезёт сейчас платье.
Глаза Халла округлились.
- Прости, София, но я никак не могу выехать в город. Павел уже на Проекте, а мне нужно идти следом. Я освобожусь не ранее, чем через два часа.
- Ну надо же! А у меня в полвторого встреча со свидетелем. Это сенатор, он не поймёт, если я перенесу встречу...
- Необязательно так делать. Я отвезу платье в мастерскую. Только скажите адрес.
- Кван, ты - чудо! Записывай...
*
Павел невольно вздрогнул - посреди серой от пыли комнаты высился стеклянный саркофаг с мужчиной внутри.
- Знакомься - самый древний человек из ныне живущих на Земле. - проговорил Петрович, проходя к саркофагу и недовольно морщась, - Господин Каменцев. Родился ещё в ХХ веке. В конце. Да ты проходи, не бойся. Не укусит. Он уже лет двести как не кусается.
Карев отшагал положенные пять метров. Бесшумно мигали лампочки на коробке стабилизатора. Под стеклом бледнело мясистое круглое лицо с закрытыми глазами. Чуть пожелтевшая, словно высохшая, кожа. Острый нос, капризные морщинки у рта. На вид мужчине было не больше сорока. Тело скрывала длинная бежевая рубаха.
Петрович скривил губы, осматриваясь по сторонам.
- А ведь должны каждый месяц прибираться. - пробормотал он, доставая из кармана клетчатый платок и протёр стекло. Черты лица проступили яснее.
- Как он... - заговорил Павел и замолчал.
- Прошёл 27 дознаний. - сообщил Петрович, - Первое - ещё при самом Тонне.
- И что же, все...
- Да, все эти разы "определитель" отправлял на дополнительное следствие. Не принимают его наверху. - шеф невесело хмыкнул, - Каждый начальник следственного отдела при вступлении в должность обязан прочитать дело Каменцева. Я тоже читал в своё время. Все двадцать семь томов. Следователи нескольких поколений нарыли всё, что только можно. По внешним источникам.
Оглядевшись, Карев увидел, что комната не такая уж и пустая, как показалось сначала. В правом углу стоял стул, чуть ближе, вдоль стены тянулся шкаф, где за стеклянными створками теснились ряды пухлых папок - должно быть, материалы предыдущих дознаний, - а напротив, из левой стены, выступал пластиковый короб с пультом и матовым табло сверху.
- А почему об этом никто не знает?
Петрович поднял насмешливый взгляд:
- Потому что плохо учат курс "полной истории ПД". Небось, к экзаменам по "краткой" готовился?
Карев озадаченно кивнул.
- То-то и оно! Данный факт никто не скрывает, но и не афиширует. В своё время вокруг этого господина большой ажиотаж был. Загадка века и тому подобное. Один богатый сумасброд даже положил миллион кредиток на счёт для того, кто её разгадает. Так они и лежат до сих пор. Но уже лет сто журналюги утихомирились. И все забыли. Попытки дознания были прекращены за исчерпанием доступного материала. Последняя предпринималась, кажется, полвека назад. Да и она, как и ещё пять-шесть перед ней, строилась на различных интерпретациях материала предыдущих дознаний. Новое-то откуда взять? Все свидетели давно истлели в земле, все документы перерыты.
Карев заворожено вглядывался в щетинистый подбородок, губы, нос, брови, веки, - которые последний раз открывались, когда не родился ещё его прадед. Сокрытые ими глаза видели древний мир, может быть, самого Гитлера, или Ленина, или Эйнштейна, или даже Пушкина, или... кто там ещё жил в конце ХХ века?
- Как же он смог так... сохраниться?
- А что ему станется? В летаргическом сне люди не стареют. Аппаратура поддерживает жизнь.
- Но это же невероятно. - пробормотал Карев, вглядываясь в небритое круглое лицо, - Всё равно что монетка двадцать семь раз подряд выпадет орлом!
Петрович кивнул:
- Этот Каменцев - словно заноза, которую никак не выковыряешь. Как издёвка над всем, что мы делаем, над всей системой "Предпоследнего Дознания". Мы знаем о нём всё, что можно, и добра накопали столько, что на десятерых хватило бы. Но вот не принимают работу - и всё тут.
Петрович поднял взгляд на подчинённого и многозначительно сощурился.
- А метод колации мог бы открыть дорогу к новому материалу. - догадался Карев, - От самого Каменцева!
- Соображаешь. - одобрительно усмехнулся шеф, - но для начала метод надо обкатать как следует. А то не хотелось бы, чтобы господин из XXI века просто умер на наших глазах.
- Такое уже бывало?
- Да. Когда пытались с помощью колации вернуть подследственного в сознание. Спроси у Патканяна, если захочешь испортить ему настроение.
Петрович чихнул и, повернувшись, пошёл к двери, утирая платком нос. Карев ещё раз глянул на лицо под стеклом и зашагал вслед начальнику. Вышли в коридор. Петрович коснулся пальцем квадратика, крутанулась ручка, дверь пошла обратно, закрывая комнату с неподвижным человеком в стеклянном ящике.
- Всё, что ты услышал и увидел в этих стенах, Павлик, не подлежит разглашению.
- Да, Викентий Петрович! Я понял.
- Вот и чудненько.
Они пошли по коридору. Гулко отдавались шаги неприятным эхом, будто кто-то идёт тебе вслед. В пустых коридорах всегда неуютно. Глядя на плотно закрытые двери с сенсорными замками, Павел не удержался:
- А что в других комнатах?
Петрович хмыкнул, не оборачиваясь:
- До этих вопросов ты ещё не дорос.
Больше не было ни лекций, ни нравоучений. И наверх они поднялись молча. Только уже выходя из лифта, Петрович негромко заметил:
- На самом деле, ты помогаешь ему подготовиться. Больше, чем ты думаешь.
*
Вторник. Господи, я думал, этот день никогда не кончится. Платье, Патканян, Харчевский, Минусовой этаж... А что в сухом остатке? Оборваны ещё несколько нитей. Новых нет. Хорошо хоть мастера нашли, но ещё не известно, в какую копеечку это встанет. Проклятый шёлк!
А Каменцев этот... вот, значит, какова цель Проекта. Чтож, залезть к нему в голову и впрямь соблазнительно. Интересно, сколько процентов набежали на тот миллион за сто лет?
Но... мне кажется, в эксперименте есть что-то изначально неправильное. Ребята, которые придумали колацию, начальники, которые подписывали проект, не учли чего-то...чего-то важного...
Много надо обдумать, но сил нету, голова будто камнями набита. Скорее бы домой!
*
Среда
Профессор стоял у стеллажа, на фоне разноцветных корешков книг, и читал книгу в чёрной обложке с золотым крестом.
- Доброе утро, Эдуард Васильевич! Всё-таки нашли что почитать?
- Здравствуйте, Павел! Тут отрывки, как вы и предупреждали. "Не судите, да не судимы будете". - он перелистнул страницу, - И даже это, то что вы мне говорили: "алкал Я, и вы дали Мне есть; был странником, и вы приняли Меня". А я и забыл, что это из Библии. Надо же, как моя память всё ловко рассортировала. Жаль только, контекста не сохранилось. Хотелось бы всё это в контексте перечитать. - Харчевский закрыл книгу и аккуратно вернул её на полку, - Кстати, Павел, можно личный вопрос?
- Ну... задавайте. - Карев сел на стул, и против воли принюхался: в воздухе витал неприятный прелый запах.
- Знаете, когда мне прежде доводилось слышать о вашей конторе, я был уверен, что вы просто сидите и пишите в своих отчётах то, что в голову взбредёт. А теперь вижу, что всё куда основательней. Мне интересно... зачем это вам?
Вонь исходила от гниющих роз в опустевшей банке.
- Работа такая.
- Работ много. Почему вы избрали именно такую?
- Чтобы увидеть другую изнанку жизни.
- Что вы имеете в виду?
- Лакированная шкатулка с червями.
- Простите?
Следователь нахмурился и закинул ногу на ногу.
- Мои родители были нигилистами. Так они себя называли. Культура, в которой меня воспитали, да и не только меня, с детства вколачивала веру в то, что жизнь состоит из лакированной поверхности лицемерной показухи, под которой скрываются лишь грязь да черви порока - и больше ничего.
- Так...
- А я чувствовал за этим ложь. Не может жизнь человека ограничиваться только коробкой и червями. Должно быть что-то иное. Совсем иное. И вот Тонн, основатель "Дознания", словно вывернул и показал иную, светлую изнанку жизни и сказал: "вот, ребята, вот оно, то самое, что вы чувствовали, но боялись признать, о чём вам столетьями лгали болтуны, придите и потрогайте. Оно реально!" И мне, в общем, захотелось придти и потрогать.
- Не разочаровались?
- Напротив! Это затягивает. Конечно, рутина утомляет, когда нужно перекапывать "блестяшки"...
- Что?
- Так мы называем корыстные добрые дела. Как правило они всплывают первыми, среди них и приходится искать настоящее золото. Скурпулёзно перебирать, проверять, испытывать. Корысть - главный принцип, лакмусовая бумажка, по которой можно отличить элемент лакированной коробки от той самой светлой изнанки.
- А вам не кажется, что для многих людей ваши отчёты по дознаниям - тоже лишь элемент коробки?
- Может быть. Тут уж каждый решает сам. Но кто захочет ощутить - ощутит. Потому что мы действительно стараемся откопать настоящее. Наверное, как древние золотоискатели. Перекапываешь кучу грязи и пустой породы, зато какая радость, когда находишь настоящий слиточек!
- И обязательно находите? - сощурился профессор.
- Как правило. Хотя и не всегда. Настоящие добрые дела тяжело искать. Их не документируют. О них забывают. Свидетелей как правило нет, или очень мало. Обстоятельства... неоднозначны. И метод колации как раз должен помочь. Ведь сам человек знает о себе заведомо лучше других.
Харчевский приподнял уголки губ, а потом неожиданно посерьёзнел.
- Ещё я хотел спросить. Вы сказали, что встретились с Катей...
- Ваша дочь? Не встречался, разговаривал по связи.
- И как она... там?
- Мне сложно с чем-то сравнивать. Судя по всему, глубоко переживает то, что с вами случилось.
- Вот как... А Саша что? Вы вроде и с ним говорили.
- Наш разговор был достаточно официален.
- Понятно. А на кафедре вы были?
- Нет. Сегодня собираюсь заглянуть. Учебный год уже начался.
- Интересно, кого они там вместо меня поставили? - Харчевский помедлил, разглядывая поцарапанные плитки ламината под ногами, - А эта как живёт? Ну, моя бывшая?
- Эдуард Васильевич! Думаю, у меня нет той информации, которая вас интересует. Мы слишком много времени пускаем на посторонние разговоры. Вот уже который день. Давайте вернёмся к нашему делу.
- Но ведь я назвал вам факты. Разве этого мало?
- Сегодня мы не успеваем уже толком поговорить. Но прошу вас: подумайте ещё. Повспоминайте. Чем больше, тем лучше. Кстати, куда вы дели мух?
- А, заметили наконец? Выгнал их наружу, когда ещё дыра была.
- Хм! Умно. - часы пикнули, - Мне пора.
*
Семь высоких окон, залитая светом профессорская с массивной мебелью, запах высохшего дерева и бумажных книг, интеллигентные старцы в пиджаках, вежливые улыбки.
Много общих слов, но любые попытки перейти к конкретике сразу упирались в стену замешательства и недоумения.
Проректор по учебной части, солидный мужчина с совиным лицом и внушительными бровями, проводил следователя на курс, где преподавал Харчевский. Пока шли через длинный людный коридор, мимо дверей и стендов с расписаниями и списками, Павел успел набрать на мобильнике и отправить приглашение младшей сестре на субботу.
В старых университетах поневоле чувствуешь себя маленьким. А всё оттого, что пространство увеличено. Бесконечные лестницы, колоссальные поточные аудитории, коридоры с высокими потолками, и ты, букашка, ползаешь где-то внизу, у подножия этого святилища науки... Или это, напротив, чтобы юные пытливые умы не привыкли стеснять себя низкими потолками?
Вошли в аудиторию одновременно со звонком. Огромный зал с портретами деятелей науки по стенам. Пёстрые группки усталых студентов на уходящем вверх амфитеатре парт. "Надо будет Соне сказать, что она неоригинальна" - ехидно подумал Павел, приметив во втором ряду девицу с малиновой гривой.
Карева подвели к кафедре. Разумеется, и проректора и молодого преподавателя пришлось попросить удалиться. Не смотря на это, вытащить что-то из "юных пытливых умов" оказалось ещё сложнее, чем из интеллигентных старцев.
Студентки хихикали и рисовались, парни зевали и морщили лбы
- Ну, преподавал... Зверь-мужик, выше четвёрки никому не ставил... Читал с "планшетки", удавиться можно было... Да не, нормальные лекции...
На вопрос, помогал ли профессор Харчевский кому-либо из них - переглядки и смешки.
"Если бы с каждым отдельно поговорить, наверняка что-нибудь всплыло бы", - подумал Карев, закрывая за собой дверь аудитории, - "Но где столько времени? Харчевский преподавал здесь тринадцать лет, через него уже прорва студентов прошла".
Проректор любезно вызвался проводить следователя до выхода, но Павел "не счёл себя вправе утруждать", рассеянно поблагодарил, попрощался и сошёл вниз. Минуя проходную, достал трубку и нажал кнопку "любимого номера".
- Здравствуй, милая, как ты там? Умница! Я пригласил Веру. - он вышел на улицу, с наслаждением вдыхая свежий воздух. - Да. Нет, сегодня буду поздно, прости, не получается. Много дел по работе. Перешли мне список, я куплю в круглосуточном. Только всё подробно, а то забуду. Ага. И я тебя! До встречи!
А вот что приятно в старых университетах - парковая зона вокруг, с ларьками, клумбочками, скамейками и редкими желтеющими деревцами... А ведь ещё позавчера было лето. Вокруг конторы "ПД" тоже есть что-то паркообразное, но куда скромнее по размерам.
Рука привычно полезла в карман за пять шагов до "прыгуна", нашарила пульт, кнопку, и дверца поднялась как раз перед самым носом следователя. Карев залез в салон, уселся в одинокое кресло. Поразмыслив, набрал на панели координаты конторы и достал из кармана "персоналку". Дверца мягко закрылась, машина оторвалась от газона, на котором так по-наглому приземлился Карев, и начала подниматься, набирая скорость. Обычно Павел любил в этот момент отвлечься от дел и глядеть в окно, на уходящие вниз многоэтажки, уменьшающихся людей, деревья... Но сейчас было не до релаксаций.
Уставившись в экранчик на коленях, он вошёл в сеть и сделал запрос на адреса сотрудников лаборатории Харчевского за те года, что он там работал. Ожидая ответа, проверил почту, и тут его вдруг осенило. Найти сайт выпускников было делом минуты. Показались зелёные полосы поверх квадратиков фотографий. В рубрике "Объявления" он, недолго думая, оставил сообщение для тех, кто желает помочь следствию "Предпоследнего Дознания" по профессору Харчевскому.
Инна тем временем переслала список продуктов. Павел едва успел поставить на список "напоминалку", как пикнуло новое сообщение: ответ из Госконтроля на запрос, список на восемь фамилий с личными номерами. С Коттом уже беседовали, оставалось семь.
Вздохнув, Карев на секунду оторвался от персоналки и глянул из окна на проплывающий внизу город. Предстояло связаться со свидетелями, семь раз кряду повторяя одно и то же разным лицам в квадратике и, в свою очередь, выслушивая одни и те же недоумения, извинения, общие фразы и ссылки на плохую память.
Карев продолжал разговаривать и когда "прыгун" приземлился возле огромного белого куба с двумя синими треугольниками, говорил он и проходя по коридору, а закончил с последним свидетелем уже за своим столом, кивнув по дороге озабоченному чем-то Халлу.
Всё впустую. Ни одного нового "задела". Пришлось вернуться к проверке старых и отослать запрос в полицию.
*
Среда. По программе осталось всего два сеанса. Надеюсь, Эдуард Васильевич мне ещё подкинет ниточек, а то совсем дело плохо. Давно такого запутанного дела не было. Надо бы отвлечься от стандартных схем, которые в подобных случаях только мешают увидеть то настоящее, что лежит у тебя под носом.
Но вот парадокс - общение с самим подследственным совсем не помогает отвлечься. Даже напротив. Думаешь уже не о деле, а о человеке. Оно вроде звучит красиво, а реально ведь ни делу ни человеку лучше от этого не становится.
А ведь иначе и не могло быть. Да.
Кажется, я понял, что неправильно. Понял, почему ничего не выходит. Книга. Контекст. Оказывается, знание контекста может дать куда больше, чем кондовый цитатник с курсов. Только что мне теперь с этим делать? Как быть со следствием?
Господи, скорей бы всё кончилось. Теперь я действительно жду субботы с нетерпением. Пусть будет много гостей. Чем больше, чем лучше. Скорей бы!
*
Ночь. Лунный свет струится от окна, контрастно выделяя предметы. В коридоре Барон поскуливает своим собачьим снам. Тёплое дыхание любимой у плеча. Она тоже не спит, шепчет:
- Милый, ты совсем вымотался. Что у тебя? С работой сложности?
- Ты угадала.
- Не получается найти, да?
- Опять угадала. Дело непростое. Все ниточки обрываются, а новых нет, и не могу придумать, где их искать.
- Что же делать?
- Копать глубже. Ничего страшного, такое и прежде бывало. Кажется, что уже всё, тупик, а потом - раз, и находишь. И здесь найду. Обязательно найду. - Карев улыбнулся в темноте, - Не дождётся Роби своего "Кникера".
- Зачем Роберту шоколадка?
- Мы с ним поспорили на батончик "Кникера", кто из нас двоих первым получит минус. Ладно, не будем об этом. Наш инструктор на курсах говорил, что если дома начинаешь думать о деле, значит тебе пора в отпуск. А отпуск мы только что отгуляли.
*
Четверг
Всё тот же прелый запах в комнате. На журнальном столике полукругом белеют опавшие лепестки.
- Эдуард Васильевич, сегодня у нас предпоследняя встреча, - сказал Карев, усаживаясь на привычный стул, - Поэтому давайте сразу к делу. Вам удалось что-нибудь вспомнить?
- А что с теми фактами, которые я уже назвал?
- Не прошли проверки.
- Как это понимать?
- Эдуард Васильевич, право же, не стоит об этом.
- Что значит: не стоит? Я вам свою жизнь выложил, а вы приходите и просто заявляете, что это идёт на выброс. Потрудитесь объяснить!
- Ну что ж... Господин Котт безмерно признателен за то, что вы устроили его на работу. Спасителем называет. Но я-то проверял отчётность по С-проекту и видел, что вы представляли разработки Котта как собственные, и забирали себе 60% из той суммы, которая причиталась ему.
Ещё пара лепестков упала на столик. Профессор нахмурился и покраснел одновременно.
- Это... секретные документы. Вы не могли их видеть.
- Для "предпоследнего дознания" открыты документы почти всех уровней секретности. Мне на самом деле жаль. Отчёт не складывается. Со студентом тоже. Хризостом Ким, я говорил с ним, жизнерадостный такой молодой бизнесмен. Тоже очень вам благодарен. Не проставь вы тогда автоматом, выперли бы его с университета. Или свадьбу пришлось бы переносить. А вы помогли, и, по его словам, всего за 300 кредиток.
- Он дал мне денег? - Харчевский выглядел озадаченным - Я не помню. Честно, забыл.
- Нисколько не сомневаюсь. - заверил Карев, - Меня такие нюансы волнуют в чисто практической плоскости: пройдёт или не пройдёт. И оплаченные добрые дела у нас не проходят. Только бескорыстные.
- Я помню. Ну а с Семёном что? Уж ему-то точно я давал, а не наоборот.
- Да нет, не дали вы их в итоге. Обещали, собирались - это он подтвердил. Однако ему удалось выбить из бухгалтерии аванс. Поэтому денег он у вас так и не взял. Я верю, что вы готовы были ему их отдать, но всё таки между тем, чтобы сделать доброе дело, и обещать его сделать - большая разница. - ещё один увядший лепесток оторвался от бутона, - Честно говоря, больше всего я надеялся на тот случай с пьяницей. Но и тут всё сорвалось.
- Почему? - Харчевский вдруг ощутил, как холод пробирается по спине.
Карев отвернулся к окну.
- Ну, сорвалось и сорвалось. Так ли теперь важно - почему?
- Да нет уж, вы договаривайте!
Следователь вздохнул и пожал плечами:
- Чтож... Утром 30 декабря 2291 года господин Никос Икономидис был найден мёртвым на скамейке. Смерть наступила ночью, от переохлаждения.
Профессор побледнел.
- Я же говорил ему: "не спи!" - прошептал он, уставившись перед собой.
- Не расстраивайтесь. Вы же не знали, что так случится.
Харчевский будто не слышал. Какое-то время они сидели молча. Тихо. Было слышно даже как шелестят опадающие на столик лепестки.
- Не расстраивайтесь. - повторил Карев, почему-то остро захотелось поддержать этого поникшего человека, - Есть кое-что, добытое в ходе стандартного расследования. Хотя ещё и не проверено, но, думаю, здесь порядок. Ваша дочь сообщила о походе в Фэнтези-Парк. Как вы отвели её туда, и это стало самым ярким воспоминанием детства.
Харчевский сидел на диване, склонив голову.
- Катя правда вам так сказала? - молвил он, глядя в пол.
- Да. А что?
- Этого не было.
- Простите?
- Я не водил её в Фэнтези-Парк. Да, она всё время просила об этом и я действительно обещал отвести. Но в ту субботу наш отдел повели в ресторан, отмечать день рожденья начальника. И я вспомнил про Катю и своё обещание только когда возвращался. Вечером.
- Вот как... Ясно. Ложные показания. Такое бывает. Иногда люди думают, что так лучше.
Сухие бутоны уронили сразу три лепестка.
- Вот и цена всем этим дознаниям, - горько усмехнулся профессор, не поднимая головы, - Не скажи я вам, вы бы, небось, написали трогательный рассказ о любвеобильном папаше, не так ли?
- Нет. Не всё так просто. Все подобные "заделы" тщательно прорабатываются. Чем я, собственно, и планировал заняться сегодня после обеда. Думаю, рассказ Екатерины опровергла бы, во-первых, ваша бывшая жена, а во-вторых, анализ входных оплат с кредитных карточек в Фэнтези-Парке за соответствующий год.
Харчевский не отозвался.
- Эдуард Васильевич, давайте вернёмся к тому, с чего начали. Вы можете дать новые факты?
Профессор покачал головой, глядя в пол:
- Я же говорил ему: "не спи!"...
Часы пикнули.
*
Отключив связь, Соня выбрала в записях следующий номер. Узкое лицо с острым подбородком вылезло на экран. Тонкие губы изогнулись в улыбке:
- О, София! Услада и отдохновение для моего сердца лицезреть тебя в водовороте суеты.
- А вне водоворота? Ладно, Роби, не бойся, не буду тебя надолго отрывать. Я говорила только что с мастером, он сказал, что платье готово. Пора перечислить денежки. Четыре триста.
Брови Халла еле заметно дрогнули, но он остался невозмутим:
- Превосходно. Как только я получу от тебя номер счёта, немедленно сделаю перечисление.
- Молодец! А сможешь завтра к десяти утра заехать в мастерскую?
- София, мне ужасно стыдно, но обилие дел не позволяет выкроить даже лишнего часа.
- Правда? Что ж ты так загрузился? Ну ладно, попробую попросить Квана.
- Ни на минуту не сомневаюсь в твоём таланте убеждения.
- Ага, рассказывай. Будь так, ты бы уже давно предложил мне руку и сердце. Ладно, чао!
Соня отключила связь, затем напустила на личико просительно-невинное выражение и повернулась к Квану. Тот уже смотрел на неё, обнажая белые зубы в улыбке:
- Да, Соня, я смогу. Я ведь отвозил, почему бы не забрать?
- Кван, ты просто душечка!
В задорных малиновых глазах он задержал взгляд чуть дольше, чем обычно.
*
- Вот отчёт, Викентий Петрович!
- Клади сюда, Павел.
Карев насторожился. Обычно шеф вспоминал полные имена подчинённых когда был недоволен. Поговаривали, что при увольнении он даже переходил на "вы"
Толкнув нижний край, Петрович развернул монитор. В глаза бросились зелёные полосы, квадратики фотографий...
- Будь добр, прокомментируй это.
- Это объявление, которое я разместил на сайте выпускников университета, где преподавал профессор Харчевский.
- И что здесь сказано?
- "Просьба к тем, кто располагает информацией по профессору Э.В. Харчевскому, обратиться по адресу..."
- Нет, Павел, ты ошибаешься. Это объявление гласит: "я, следователь из "Предпоследнего дознания", слишком ленив, чтобы выполнять свою работу. Пожалуйста, кто-нибудь, сделайте её за меня".
Школьный экзамен, так и есть. Также душа стынет в пятках. И билета, как всегда, не знаешь, а рыпаться всё равно надо...
- Если позволите, я мог бы объяснить.
- Попробуй.
- Специфика работы моего подследственного предполагала экстраординарно широкий круг людей, которым он мог оказать помощь. Проработка каждого человека заняла бы неоправданно большое количество времени и сил. Поэтому мне показалось примлемым решением использовать средства массовой информации. Ведь аналогичным образом действуют и полицейское ведомство, и госконтроль...
- К твоему сведению, там это делают люди из специальных отделов по связям с общественностью. И, кстати, у нас тоже есть такой отдел. Ты согласовывал своё объявление с его начальником?
- Нет.
- У меня точно такая же информация. Что касается другого твоего аргумента, Павел, то хочу тебе напомнить, что каждый наш подследственный за свою жизнь общается с тысячами людей. Сотни в школе, сотни в институте, сотни на работе. Ты, случаем, не собираешься теперь выступать с обращением к нации каждый раз, когда получишь новое дело?
- Простите, Викентий Петрович. Я облажался.
- Следи за речью, Павел! - строго сказал шеф, подняв указательный палец, - здесь тебе не базар.
- Простите.
- Ты понимаешь, что наделал? Слава Богу, ребята из общотдела вовремя засекли и стерли сообщение. Павел, подобные выходки уродуют общественный имидж "Предпоследнего Дознания". Если вернуться к делу, то твою задачу можно было решить массой других способов. Например, просто поговорить со старостами курсов. Это вполне обозримый круг людей, при том, что особо выдающиеся события студенческой жизни они, как правило, знают и помнят.
- Я виноват, Викентий Петрович. Такого не повторится.
Шеф властно поднял ладонь, приказывая замолчать и, выдержав паузу, продолжил:
- Я постараюсь уладить инцидент и, думаю, мне это удастся. Без внесения минуса в послужной список. Но, Павел, попрошу тебя об одном личном одолжении: в следующий раз думай о последствиях.
- Непременно.
- Мне бы твою уверенность. Ладно, с этим закончили. Теперь собственно к делу. Я прочёл твои отчёты по сеансам. Чем ты занимаешься? На обеспечение одного сеанса уходит моя квартальная зарплата. А ты уже несколько сеансов кряду тратишь на то, чтобы разъяснить господину Харчевскому структуру нашего ведомства, ход следствия или поболтать о его снах, твоём детстве...
- Прошу прощения. Я считал, что установление личного контакта будет способствовать эффективному сотрудничеству.
- Да. Ты вправе самостоятельно выбирать тактику в отношениях с подследственным, при условии, что она даёт положительный результат. Она даёт?
- Эдуард Васильевич пошёл на сотрудничество и назвал целый ряд перспективных "заделов".
- Перспективы этих "заделов" упёрлись в мусорную корзину. Это всё "блестяшки", Павел. За прошедшие три дня Харчевский не предоставил тебе никакой новой информации.
- Он тяжело воспринял результаты проверки уже оговоренных направлений.
- Это издержки выбранной тобою тактики общения. Но дело не только в разговорах с Харчевским. Павел, твоя работа по внешнему следствию на данный момент столь же бесплодна. Это после недели предварительной работы и ещё недели колации. Завтра у тебя последний сеанс. Я жду к понедельнику хотя бы один "задел". В противном случае... ты знаешь, что это означает.
- Да, Викентий Петрович! Буду стараться.
- Опять пустые слова! - раздражённо сморщил пухлые губы Петрович и взмахнул пальцами: - Всё, Павел, свободен.
*
На выходе из белого куба "ПД" его кто-то схватил за рукав.
- Господин следователь!
Карев вздрогнул, обернувшись. Справа застенчиво смотрела сутулая девушка с вытянутым лицом и чёрными кудряшками до плеч.
- Здравствуйте, Екатерина. Что вы здесь делаете?
- Простите, я не могла вам дозвониться.
Врёт. Просто думает, что в живом разговоре большего добьётся. Надо отойти куда-нибудь, а то ребята ходят, неизвестно ещё что подумают.
- Давайте присядем. - он показал на далёкую пустую скамейку среди желтеющих осинок и решительно сбежал по ступенькам. Девушке осталось лишь поспевать.
Скамейка оказалась сыровата, да и грязновата, но оба сделали вид, что всё в порядке и присели.
- К сожалению, встретиться с отцом вы не сможете.
- Это точно? Мне очень нужно его увидеть.
- Зачем?
- Чтобы поблагодарить. За тот день, в Фэнтези-Парке. Я понимаю, звучит странно, но для меня это важно. Это было... настоящее счастье. Мы пробирались по средневековым замкам и чужим планетам, скакали на лошадях и летали на драконах, папа показывал мне восстановленных животных и мы играли с ними...
Карев глубоко вдохнул и, зажмурив глаза, прижал веки ладонью
- Если всё было так замечательно, - медленно проговорил он, - неужели вы не поблагодарили отца, когда возвращались из Парка? Екатерина, мой рабочий день кончился, у меня много дел дома, если вы хотите продолжить разговор, прошу вас, говорите прямо. Зачем вы хотит встретиться с отцом?
- Я читала про его состояние. Очень много. И я... я думаю... если он услышит...
Ох, ну только девичих слёз не хватало.
- Не волнуйтесь, пожалуйста. Мы ведь просто разговариваем.
- Да. Да. Простите. - решительно вытерла глаза, размазывая тушь, - Я подумала, что если смогу поговорить с ним, и... если он услышит меня, то сможет проснуться. Я знаю, такие случаи были...
В голубом небе ползла чёрная точка чьего-то "прыгуна".
- Екатерина, поверьте, мне очень жаль вас огорчать. Но это невозможно. Процессы разрушения мазга вашего отца стали необратимы.
- Что значит: необратимы?
- Посмотрите на эти деревья. Сейчас самое начало сентября, а уже так много жёлтых листочков. Через неделю мы увидим их ещё больше, и ещё, они станут опадать... Это необратимо. Мы не можем вернуть листья на деревья и сделать их опять зелёными, свежими.
- Но... весной ведь они снова зазеленеют...
- Верно. Но только после зимы. Зима неизбежна для каждого из нас. От нас зависит лишь, с каким выражением лица мы её встретим. - нагоняй от начальства, следственный тупик и даже проблемы с платьем в этот миг вдруг уподобились крошечной чёрной точке, плывущей среди бескрайнего неба, - Екатерина, вы верующая?
- Да.
- Тогда просто помолитесь за него.
*
Четверг. Надо же было так лажануться с объявлением. И с Харчевским тоже. Не следовало ему всё рассказывать. Хотя при его толстокожести не ожидал, что он настолько сильно примет к сердцу. Да и с объявлением в другое время я бы сообразил, не будь всего этого напряга. А всё от того, что нагрузка увеличилась минимум вдвое, а выходных вовсе нет. Сделали бы сеансы через день...
И Катя Харчевская... ох уж эти девочки. Много она читала про кому, ага. Десяток газетных статеек из серии "десять фактов, которые потрясли мир". Ладно, Бог с ней.
О премии придётся забыть. Не о том уж речь, лишь бы дело довести. Послезавтра иннин день рожденья. Ещё неизвестно, что там с платьем сделает этот сонькин портной. Устал я от всего. Всё, кончаю запись, надоело.
*
Пятница
- Привет, Соня! Салют, Роберт!
- Ой, Павлик, ты какой-то замученный уже с утра.
- Мало спал ночью. Бессонница.
- Можешь расслабиться. Платье готово.
- Ох, спасибо, друзья! Вы просто спасли меня! Первая приятная новость за два дня. Где оно?
- Кван поехал в ателье, уже должен подвезти, но что-то задерживается.
- Вы и ему сказали?
- Нам пришлось. Ты не сердишься?
- Ну что ты, Соня? Роберт, сколько я тебе должен?
- Нисколько, Павел. Пусть это будет моя скромная лепта в ваш с Инной праздник.
- Ой, такая ли скромная? Соня, сколько мастер запросил?
- Четыре триста.
- Однако! - Павел присвистнул, - Четыре штуки за трое суток! В такие моменты жалеешь, что не пошёл в портные. Роберт, спасибо, я обязательно верну. Только чуть позже, сейчас совсем с деньгами сложно, день рожденья, сам понимаешь...
- Павел, прошу, не беспокойся о таких пустяках. Честно.
- Ещё раз спасибо вам обоим. И Квану!
- Я ему сейчас позвоню.
*
Кван вышел из ателье в четверть одиннадцатого, и тут же у груди завибрировал мобильник. Следователь аккуратно опустил пухлый пакет с платьем на асфальт и полез в карман. Глянув на определитель номера, Кван заметался: неподалёку стояли мусорные баки, которые как раз обрабатывал замызганный робот-уборщик - не лучший фон для видеосвязи. Пара шагов - и фоном стали нависающие с обеих сторон башни-небоскрёбы. Кван судорожно поправил причёску. Теперь можно было ответить. Улыбнуться.
- Здравствуй, Соня!
- Привет! Ну что, забрал платье?
- Да. Через полчаса буду в конторе.
- Умница! Я у тебя в долгу. Чао!
Экранчик погас. Ещё не расставшись с улыбкой, Кван обернулся и увидел, как металлическая коробка подползла к оставленному пакету и буквально за секунду проглотила его.
- Стоп! Стоп! - заорал Кван, выхватывая на бегу жетон с двумя синими треугольничками.
Робот остановился, подчиняясь, разумеется, не символике "Предпоследнего Дознания", а сигналу встроенного в жетон микрочипа.
- Открой мусорный отсек!
Крышка гулко отскочила, выпуская облачко дыма и сажи в лицо дознавателю.
- О нет! - Кван рухнул на колени.
Прохожие с удивлением оглядывались на странного чумазого человека, который в дорогом сером костюме стоял посреди улицы на коленях и осыпал свою голову ударами.
*
- Здравствуйте, Павел! Пожалуйте за стол.
Карев оторопело уставился на журнальный столик, который стоял теперь между диваном и стулом. Банка с мёртвыми цветами исчезла, уступив место двум чашкам, чайнику и тарелке с неровными бутербродами, где жёлтые треугольнички сыра чередовались с колбасными кружочками.
- Садитесь-садитесь. - настаивал Харчевский, - Лучше сюда, здесь мягче.
Следователь послушно сел на диван. Хозяин взялся за чайник.
- Вам покрепче?
- Нет. Эдуард Васильевич, спасибо за угощение, но сегодня у нас последняя встреча и будет досадно, если не удастся вывести следствие из тупика.
- А вам это чем-то грозит? - профессор сел на стул и аппетитно отхлебнул из чашки.
- Не найти ни одного доброго дела это гарантированный минус в послужном списке. Если их наберётся три, меня снимут со следственной работы.
- Уволят?
- Вообще-то увольняют. Но меня не смогут, я орденоносец. Поэтому скорее всего переведут на низшую должность в какой-нибудь из неследственных отделов. Зарплата меньше, соцстатус ниже, и карьеры никакой.
- Вот как... Знаете, я думал. Честно пытался вспоминать. Ничего не приходит на ум. Только...
- Что?
- Котёнок. Но это несерьёзно. - Эдуард Васильевич сделал долгий глоток и отставил чашку.
- Расскажите, пожалуйста.
- Да что тут рассказывать. В детстве, когда мы с мамой гостили у бабушки, я спас котёнка. У соседки была кошка, она окотилась, а соседям котята были не нужны и они хотели их закопать. Живьём. В мешке. А мне было жаль котят, и я, в общем, украл одного. Спрятал его на сеновале. Носил ему тайком молока. Мой секрет раскрыли на следующий день. Но бабушка растрогалась и решила котёнка оставить. Вот и вся история.
- Ясно. - Карев прижал указательный палец к наморщенному лбу, - Ваши мама и бабушка уже мертвы. А брат был тогда с вами?
- Нет. Саша сильно обжёгся за неделю до того и его отправили в город.
- А как звали соседей?
- Тётя Валя и дядя Миша. Звонковы.
- Сколько вам было лет?
- Кажется, семь.
- Название деревни напомните.
- Да бросьте, Павел, вы что, всерьёз собираетесь об этом писать?
- Почему бы нет? Вполне нормальный "задел". Только свидетелей найти будет сложно.
- Ладно, не издевайтесь. Это же позор. Единственное доброе дело профессора Харчевского. Ему стоило умереть в семь лет, потому что после этого он всё равно не жил, а лишь перерабатывал воздух и пищу. И отравлял жизнь окружающим.
- Не стоит абсолютизировать результаты следствия. Мы ведь не ставим цели узнать о всех добрых делах подследственного. Наверняка есть что-то ещё, о чём вы просто пока не можете вспомнить.
- Не надо, Павел. Во-первых, я действительно все последние дни только и делал, что вспоминал. А во-вторых, вы ведь разговаривали с Катей, Ирой, Сашей, с коллегами из университета и лаборатории... Они ведь тоже не смогли вспомнить, судя по тому, как вы цепляетесь за эту жалкую историю с котёнком. А то, что Катя сказала... шкатулка с червями. Это и есть моя жизнь. И котёнок её не спасёт.
Харчевский поднял голову и посмотрел прямо на собеседника:
- Павел, мне очень жаль, что вас подстрелили моей пулей. Простите меня.
- Не берите в голову, Эдуард Васильевич. Вашей вины здесь не больше, чем вины изготовителя кухонных ножей. К тому же... - Карев рассмеялся, - именно за это мне и дали орден.
- Может быть... Вы правы были, когда говорили о моём следе в истории человечества. Много ли людей благословляли изобретателей пороха или атомной бомбы? Ладно, не будем тратить время на пустое. Павел, я хотел попросить вас.
- Да?
- Я понимаю, что сейчас нельзя. Но, быть может, потом, лет через десять, рассекретят эту методику. Если это случится, не могли бы вы тогда передать моим родным, что я... Передайте Ираиде... - Харчевский запнулся и с усилием выговорил: - Мне стыдно за то, что я загубил ей жизнь. Да, так и есть. Именно так. Я знаю, она за меня не по любви вышла. Так сложилось. Я помню, как она старалась полюбить. Чтобы семья наша стала "мы", а не просто два "я" под одной крышей... А мне это тогда казалось... неважным. Главное - карьера, статьи, возня на семинарах... Суета сует. А жизнь-то ведь совсем другою могла бы стать...
Часы пикнули.
- Пора мне, Эдуард Васильевич. Если смогу - передам.
- Спасибо! - горячо выдохнул профессор, - И Кате передайте. Я бы всё сейчас отдал, лишь бы съездить тогда с ней в Фэнтези-Парк. Скажите ей, что она самая лучшая дочь, какая только может быть.
- Пойду я, Эдуард Васильевич. - Карев поднялся, - Простите меня.
- Но вы даже не съели ничего. Хоть чаю допейте.
- Не могу. Надо идти.
- Давайте я вас провожу.
Они вышли в прихожую. Следователь открыл дверь, и остановился на пороге.
- Эдуард Васильевич...
Часы снова пикнули.
- Да, Павел?
- А хотите, выйдем отсюда вместе?
- Выйдем? Куда?
- Ну... помните, наш первый день знакомства? Неделю назад? Я подошёл к вам в университете, оторвал от друзей-профессоров, мы сели в университетский прыгун, перелетели через полгорода к вашему дому... Это всё создавал эмулятор, думаю, он сможет создать ещё раз. Пойдёмте!
- Можно? Правда?
Часы на руке дознавателя запикали часто-часто. Карев нахмурился, сорвал их с руки и, отойдя к лестнице, бросил вниз, меж перилами.
- Думаю, да. Вы ведь хотели бы... ещё прогуляться? Выйти отсюда?
- Да...
Профессор осторожно занёс ногу и переступил через порог, недоверчиво оглядывая зелёные стены. Засмеялся.
- И правда вышел...
Он посмотрел под ноги, на жёлтые плитки, а затем, шагнув ещё, присел на корточки, над синей обёрткой от мороженного.
- Пойдёмте, Эдуард Васильевич, времени всё-таки действительно мало.
- Нет.
- Что?
- Нет, Павел. Спасибо вам. Но не надо.
- Почему?
- Фантики... - профессор поднялся и показал обёртку, - Помню, в детстве я слышал сказку про одного бедного мальчика. Он никогда не пробовал настоящих конфет, от богачей ему доставались лишь фантики, которые он собирал и облизывал в темноте, когда никто не видел. Жалко было мальчика. Да, я бы очень хотел ещё раз выйти на улицу, ощутить свежесть воздуха, даже запахи города, хотел бы ещё раз съездить в университет, попрощаться с друзьями, очень, очень хотел бы увидеть Ираиду и Катю, и... попросить у них прощения... Но ведь всё это будут фантики. Всё будет ненастоящее. Знаете, всю неделю я избегал думать об этом, а вот теперь, глядя на обёртку, понял, что мысли о смерти - единственное настоящее, что у меня осталось. Не хотелось бы променять это на фантики. Спасибо вам, Павел, спасибо большое. Простите меня, мне очень жаль, что я не смог помочь вам со своим делом...
- Эдуард Васильевич... - Карев поднял руку и запнулся, - Я постараюсь... я выбью для вас лишнюю неделю...
И тут дознаватель исчез, словно растворился в воздухе...
*
- Ты что, рехнулся, Карев? - кричал взмокший Патканян, сжимая в трясущихся руках отсоединённые синие проводки, - Ты что делаешь? Пятнадцать минут! Ты же мог там остаться! Сам оказаться в коме! Я же говорил тебе!
- Я помню, Артур. Не надо кричать, голова болит.
- Ну скажи, о чём ты думал? И чем ты думал? Я тут чуть не поседел! Двойное превышение допустимой нормы!
- Да всё ведь в порядке. Видишь, я установил новый рекорд. Запиши себе...
- Ай, иди ты!
Патканян наконец отбросил проводки и рухнул в кресло, утирая рукавом лоб. Карев глубоко вдохнул и медленно сел на кушетке, глядя на лакированные чёрные туфли внизу.
- Ты же мог там остаться, Павел. - отдышавшись, заговорил Артур, - Ну зачем ты это делал? У тебя ведь жена, дети...
- Детей пока нет.
- Будут! А мне, думаешь, мало... этого... Вирхофа... на моих глазах... остановка дыхания, смерть мозга...
- Прости, Артур. Ну прости. Ну надо было договорить. Это же последний мой сеанс. А он ведь... живой! - Карев мотнул головой на соседнюю кушетку.
Затем неуклюже поднялся и кое-как сунул в туфли сначала одну, потому другую ногу.
- Погоди, рано тебе вставать! Мутит, небось?
- Да... есть немножко... как в первый раз... Нормально.
Павел надел пиджак и, подобрав авторучку, склонился над столом. Для написания самого короткого своего отчёта ему хватило минуты.
- Я сейчас в буфет. - сказал он Артуру, складывая листок, - Хочешь принесу тебе чего-нибудь?
Тут Карев впервые увидел, как Патканян улыбается.
- Не, Паш, не надо. Спасибо. У меня есть тут. Мама приготовила.
*
"Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе?" (Евангелие от Матфея, 25 глава, 37-39 стихи)
Примечание: они не помнят.
Петрович неторопливо прочистил горло и поднял на подчинённого бесстрастный взгляд.
- Что это, Павлик? Ты решил заняться моим просвещением?
- Это отчёт, Викентий Петрович. Официальный сдам в понедельник, как вы и велели. Туда подошью предыдущие материалы. Но ничего принципиально иного там не будет.
- Ты понимаешь, что это для тебя значит?
- Да, Викентий Петрович. Мне бы хотелось, чтобы авторы Проекта тоже кое-что поняли. Нельзя заставлять человека самого рассказывать о своих добрых делах. Одно дело сказать: друг меня выручил деньгами, а совсем другое дело сказать: я выручил друга деньгами. Если человек это помнит, и говорит вслух, то дело автоматически становится "нечистым", загрязняясь корыстью пусть даже элементарного тщеславия. Настоящие добрые дела человек забывает. То, что подсознание подкинуло господину Харчевскому сплошь дела с червоточинкой - весьма показательно. Я считаю, что метод колации вреден для нашей службы. Это изначально порочный путь. Его нельзя использовать в следственной практике. Таково моё официальное мнение. Не знаю, что скажет Халл.
- Много патетики, Павлик. Но сквозь неё я слышу лишь оправдания плохой работы.
- Викентий Петрович, я глубоко уважаю вас как мудрого и опытного человека. Уверен, что на моём месте вы бы пришли к тем же выводам гораздо быстрее, чем я. А я на вашем месте, скорее всего, никогда бы к ним не пришёл.
Шеф усмехнулся.
- Ловко сказано. Ладно, отдохни, Павлик. Вернёмся к этому разговору в понедельник.
*
Карев прошёл стеклянные ворота и спустился на "палубу", к Соне и Халлу.
- Слушай, не знаю, куда Кван запропастился. - нечасто можно увидеть на сонином личике озабоченное выражение, - И на звонки не отвечает...
- Надеюсь, с ним всё в порядке. - ответствовал Павел, - Кстати, Роберт... это тебе к кофе.
Проходя мимо стола Халла, он достал из кармана батончик в красной упаковке и небрежно уронил на столешницу.
- Да? Спасибо. Эй, ты же не хочешь сказать, что... - Халл обеспокоенно оглянулся, - Это из-за нашего глупого спора?
- В самую точку. Официально всё будет в понедельник, но к чему ждать?
- Погоди. - Халл поднялся и подхватил со стола шоколадку, - Возьми обратно. Ты что? Давай подумаем вместе, поищем...
- Эй, ребята, о чём вы?
- Павел хочет закрывать дело с "нулём".
- Павлик, ты что, не сдавайся! Тебе же отметят...
- Да ладно вам. Это ведь просто минус на бумажке. Или в файле. К тому же первый, а не третий. Небо на землю не упадёт из-за этого. О, а вот и Кван! Привет!
Соня и Роберт обернулись ко входу, уставившись на помятого коллегу с измазанным в саже лицом и пухлым пакетом под мышкой.
- Где это ты так изгваздался? - удивилась девушка, - А платье-то принёс?
- Да. - кивнул вьтнамец.
Павел взял у него ношу и подошёл к пустующему шестому столу. Зашуршал пакет. Халл и Соня обступили его, все трое склонились, касаясь друг друга плечами.
Пауза.
- Эй. Это же другое платье.
- Да. - повторил Кване с убитым видом, - Прости, Паша, я на секунду оставил пакет и его уничтожил робот-уборщик. Прости меня. Я взял у мастера мерку и купил новое. Для запасного варианта. Прости...
Халл молча схватился за голову.
- Мужчины! - простонала Соня и обмякла в кресле.
Карев расхохотался и хлопнул Квана по плечу:
- Ну и дела! То-то будет смеху завтра! Только извини, старик, но третье платье я оплатить не смогу.
- Паша, я и не претендовал. Лишь бы ты не сердился...
- Расслабься. Это всего лишь платье. - и едва Павел произнёс эти слова, вдруг почувствовал себя легко-легко, будто отпустило что-то внутри, - Ох, поеду-ка я домой. Ещё успеем что-нибудь с Инной придумать до завтра. А это... хм, мне кажется, это точно не в её вкусе. Да и маловато будет. Соня, не хочешь примерить?
- Карев, ты с ума сошёл?
Кван покраснел. Халл засмеялся. Карев посмотрел за окно, где по голубому небу ползла чёрная точка чьего-то "прыгуна"...