РАЗМЫШЛЕНИЯ У КАРАСИНОГО ОМУТА
     
                                 Рыбак, смотря, как тонет в омут
                            снасть прутяная - нерето,
                            басит мне: 
                            "Что ты! Кто же сломит? 
                            Никто не сломит нас, никто.
                            Мы - 
                            русские! 
                            Мы из породы
                            борцов!" 
                                 
                                 Где ж дух наш боевой?
                            Когда белуга мутит воды,
                            в ил прячемся мы с головой.
                            Смелы ль мы - 
                            в омуте России?
                            Остерегаясь щук, белуг - 
                            рыб хищных, 
                            мы - 
                                       не караси ли:
                            приманку схватим, 
                            а в ней 
                                        крюк.
                            Мы глупы: 
                            к голавлю Володе
                            прильнём, 
                                        боясь акул-господ.
                            Его ж - 
                            в апреле половодье
                            к нам с тезисами прёт-несёт!
                            Потом спохватимся и в страхе
                            все в тину -
                                       Господи, спаси!
                            Умом-то задним все о крахе
                            помыслим: 
                            глупы, 
                            караси.
                            "Голавль - 
                                          хороший: 
                            деток любит", - 
                            все хищники нам стали врать,
                            хоть карасей тамбовских губит
                            им присланная щучья рать:
                            там караси не теми стали,
                            белеют. 
                            Сделать их красней!
                            Погром от щук в карасьем стане
                            такой - 
                            пожрали и детей.
                            Что после? 
                            Терпим щучью силу,
                            бедой грозящую: 
                            боясь,
                            из чистых вод стремимся к илу,
                            чтоб влезть в спасительную грязь.
                            Но - 
                            ил спасает ли: 
                            трепещем
                            мы в щучьих пастях каждый день.
                            А пасть схватила - 
                            не заплещем,
                            когда заря прочь гонит тень.
                            Борцы ли мы, 
                            карасья стая,
                            обманутая голавлём?
                            Живём, 
                            друг друга не спасая,
                            и - 
                                      смертью не своею мрём.
                            А голавля - 
                            болезнь убила.
                            Но власть всё та над карасём:
                            не стал он вылезать из ила,
                            ждал хищника - 
                            сома с усом.
                            А хищник сом с усом не глуп же,
                            раз главарём стал щук, белуг.
                            Страх в карасях, 
                            зарылись глубже,
                            но их находят, 
                            и - 
                                   каюк.
                            Ох, сом с усом зла накорёжил
                            с поры той давней и до сей!
                            Хоть умер он, 
                            а словно ожил:
                            всё держит в страхе карасей.
                            На дохлого сома белуга 
                            взялась реветь,
                            хоть и сама,
                            как сом,
                            опаснейшая злюка.
                            Когда выходит из ума,
                            то хищно смотрит, 
                            смотрит люто,
                            начнёт плавник в кулак сжимать.
                            Но кузькину лишь почему-то,
                            а не свою, 
                            покажет мать.
                            А мать родная задала бы 
                            вопрос белуге, 
                            не дрожа:
                            "Мать кузькина -
                                                кто? 
                            Что за баба?
                            Акулы мать? 
                            Кита? 
                            Ежа?!"
                            Белугу - 
                            на ежа б морского,
                            чья в иглах с ядом вся спина,
                            чтоб не ждала белуги слова
                            с бед обмелевшая страна!
                            Нам при белужьей-то коммуне
                            жить не придётся никому:
                            белуге ль верить, 
                            ведь у лгуньи
                            химера с дурью на кону.
                            Так что ей, 
                            лживой и неправой,
                            нет чести 
                            и не будет впредь.
                            На иглы острые с отравой
                            ей лучше б 
                            сесть и умереть.
                            Да прок ли в том? 
                            Ведь плохи сами:
                            когда белугу кашалот
                            заменит - 
                            будем карасями
                            мы, 
                                   тину любящий народ.
                            Мы жить-то не хотим иначе,
                            привыкнув зарываться в грязь.
                            Не потому ль и неудачи
                            у нас, 
                            что каждый мы - 
                                                карась.
                            А он, рыбак, закинув в омут
                            с картошкой мятой нерето,
                            басит мне: 
                            "Что ты! Кто же сломит? 
                            Никто не сломит нас, никто".
                            
                            1961, 2007.