Максимов Николай Фёдорович :
другие произведения.
Умыкание Рысжан
Самиздат:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
|
Техвопросы
]
Ссылки:
Оставить комментарий
© Copyright
Максимов Николай Фёдорович
(
nikolai-maksimov@mail.ru
)
Размещен: 03/10/2006, изменен: 30/11/2006. 11k.
Статистика.
Поэма
:
Поэзия
Ваша оценка:
не читать
очень плохо
плохо
посредственно
терпимо
не читал
нормально
хорошая книга
отличная книга
великолепно
шедевр
"Тпру, Пегий!" - крикнул я у джурта -
заросших кольцевых канав.
В одной из них свой войлок юрта
подсунула под корни трав.
Не в мазанке, а в юрте лето
живёт пастух Ахмет с женой:
их мазанка далёко где-то,
живут в ней только лишь зимой.
А летом - вот в степи, с отарой,
пока не стукнут холода.
Ахмет - довольно-таки старый.
Супруга ж - очень молода.
День жарким был: всего лишь в платье
стоит молодка на ветру.
Огнём шёлк блещет на закате,
шурша подолом по ведру.
Ведро уже не с кизяками.
Их дым не ввысь, а под меня,
и я - как бы над облаками,
как с неба, прыгаю с коня,
как в бездну, пахнущую чадом, -
в неподнимающийся дым:
тяжёлый он. А взглядом, взглядом
к хозяйке льну.
"Вот как чадим!" -
смеётся, а глаза в печали.
Знать, только что опнула плач:
не хочет, чтобы повстречали
её в тоске. А я-то - зряч:
видны мне все её страданья,
видна мне вся её мечта,
с тревогой ждущей умыканья:
ведь старый муж - ей не чета.
Любила в юности Галыма.
Как льнула к ровне-молодцу!
Да что! - был сиротой, калыма
не смог он заплатить отцу.
"Ахмет, учиться на акына
и ныне прискакал орыс!" -
кричит Рысжан, а из кувшина
в сабу овечью льёт кумыс.
Вдруг обмерла: в степи Галыма -
свою любовь, а не судьбу -
увидела, и льётся мимо
струя кумыса, не в сабу...
Ахмет - акын. Хоть нравом добрый
он, тренер мой, а львом взревел:
"Ты почему и ныне с домрой?
Не с балалайкой, как велел?
Не нарушай моих запретов:
юнец ты, а я - аксакал!
Забвению приказ мой предав,
не с балалайкой прискакал!"
И бряк по струнам - от удара
домбра, как битый пёс, визжит.
Метнулась прочь овец отара.
И конь мой тоже прочь бежит.
"Не тремоло сильней - бряцанье
в борьбе с казахскою домброй:
Ты с домрой - кляча из Рязани,
а с балалайкой - конь лихой!
Оправдываться?! Не балакай,
а догоняй коня скорей
да мчи в поля за балалайкой
из нераспаханных степей!"
А домру - вырвал: "Дай, запру-ка
в сундук её. А ты скачи!
Скачи, сказал я!.. Эй, супруга,
подай от сундуков ключи!"
А та - та смотрит на Галыма:
"Зачем с ним ныне два коня?
О, счастье - не кумыс, не мимо
течёт: мил умыкнёт меня!"
Скачу на стан за балалайкой,
что я с Рязанщины привёз,
где, как Галым, бродяжил, плакал,
где, как Галым, безродным рос.
А думушки - и о Галыме,
и о Рысжан, и о себе,
и о Гюльжан: мы с нею - с ними
уж очень схожи по судьбе.
Галым два дня учился в школе.
А я - весь год и ползимы.
Хлебнувшие сиротской доли,
безграмотны сегодня мы.
Но счастье не проходит мимо,
любовью не обделены:
Гюльжан - в меня, Рысжан - в Галыма
влюбились, хоть мы и бедны.
Галым - с домброй, я - с балалайкой,
мы оба песенники с ним,
с чертовской не связались шайкой,
мы каждый ангелом любим.
Живём как надо, честь по чести,
не кражами - трудом, трудом...
И в горе - отнятой невесте
всё ж гимны радостно поём:
облезла балалайка, с щелью,
как жизнь Галыма и моя,
а тремоло зальётся - трелью,
глиссандо - посвист соловья!
Вернулся я - Рысжан фигура
в огне закатном вся видна
сквозь шёлк.
"Что только в платье, дура?" -
кричит Ахмет. Молчит жена.
А муж закашлялся - от дыма:
"Пойдём-ка в юрту!" - говорит.
Рысжан, любуясь на Галыма,
в закате словно бы горит.
В трепещущем от ветра шёлке
так ярки отблески огня.
Влюблённый, пристальный и долгий
взгляд счастья - восхитил меня.
Всем существом она с любимым:
он ровня ж, а не старый дед.
Я меж Ахметом и Галымом
стою: не зрит юнца Ахмет.
"Рысжан перед тобой, наверно,
красуется. Какая грудь!
А статью-то - стройна, как серна.
Смотри, не вздумай умыкнуть:
убью! Я очень счастлив с нею, -
взглянув у входа на жену,
сказал Ахмет. - Разбогатею -
куплю себе ещё одну".
Кашлюн седой, что делать с ними
ты будешь при своих годах?
А взгляд Рысжан всё на Галыме.
Соедини ты их, Аллах!
С облезлой крышкой полукруглой
сундук. Замок, наверно, с пуд,
стал рыжим, лишь местами смуглый
он - перевёрнутый верблюд.
В проушины копыта всунул
и задних, и передних ног.
А ключ-петух насквозь проклюнул
замку-верблюду правый бок.
Вид восклицательного знака
у скважины. В неё по грудь
внырнул петух, чтоб после звяка
верблюжьи ноги разомкнуть.
Со скрежетом открылась крышка,
вся в белом лаке изнутри.
С треуха спрыгивает мышка,
а вслед за ней с бешмета - три.
А домра на халате синем,
Не кинулась ко мне прыжком,
ведь ног-то нет, не мышь.
"Акыном
я становлюсь лишь только в нём, -
халат свой синий из-под домры
достав, октавит мне Ахмет. -
ведь плечи, глянь, что помидоры
красны, с кистями эполет.
Лишь только в нём я вдохновенно
импровизировать могу
и даже победить Есена.
А коль в ином в чём - ни гу-гу.
Самим Бикеем был подарен
мне этот шёлковый халат
(Бикей был бай - по-русски, барин)
за то, что крал ему девчат.
Скота не счесть, но бай калыма
не платит за красавиц-кыз :
крадёт - из Кулунды, из Крыма,
А раз обворовал Тунис...
. . . . . . . . . .
Ну, что - начнём? Не трусь айтыса:
Акын Есен-то наш - петух,
когда напьётся он кумыса,
а не пил - падаль, пища мух.
Пред состязанием словесным
глотни кумыса литра два,
и сразу же к экспромтным песням
готова будет голова!
Петь соловьём начнёшь - чета ли
ему ты, старому хрычу!"
Под балалайку
без печали,
домбре в ответ, и я шучу:
"А мне - рязанского бы кваса!
Квас - вырви глаз - светлит умы:
Не кончим и второго класса,
Но всё равно поэты мы".
Меж тем
вблизи цок-цок копыта.
Помочь влюблённым я хочу:
чтоб получилось шито-крыто,
я вовсю мочь бренчу, кричу:
"Моя Рязанщина в России -
что в дальней Персии Шираз:
известно ж, пахари простые
извечно бахари у нас.
В лугах на сенокосном стане,
когда примолкнут трактора,
дед сказывать былину станет -
так с вечера и до утра.
А гусли конюха Юнёхи,
когда на них его рука,
играли мне о скоморохе,
что пел-плясал у нас века.
Поэтом станешь поневоле:
оконца рубленой избы,
как девичьи глаза, на поле
глядят из кружевной резьбы.
Поэзия - в обряде, в слове,
в наряде свадебном, в крыльце,
в румянце молодом, пунцовом
и в чёрном старческом лице.
Там я сказал: "Мой край виновник
в том, что под ямб чеканю шаг
на взгорье, где цветёт шиповник
и окна школы на большак".
Хоть не закончил я той школы,
учился год да ползимы,
но жаворонками глаголы
летят ввысь и из-под сумы!
Эх, не кумыса бы, а кваса!
Квас - вырви глаз - светлит мозги:
Не кончив и второго класса,
творим экспромты взапуски!"
- "Так! Так! Бренчи! Кричи! И топай!
Ни лёгких не жалей, ни скул! -
хвалил-задорил тренер добрый. -
Вишь, с балалайкой-то - бул-бул !"
А вышел проводить - за дымом,
чадящим из трубы печной,
его жена Рысжан с Галымом
на двух конях в дали степной...