Ломовой извозчик не с горя ли матерщинник?
Честит господа-бога
на площади:
работает на самой сложной машине -
на лошади.
Сломал ногу его тяжеловоз -
не приставишь другую.
И мужик -
тут не до слёз -
освобождает сбрую.
В колодец провалился жеребец ногой,
в узкогорлую яму.
А я
весь
давно уже
в яме такой
среди скопища,
среди гаму.
Пропадёшь
ни за грош:
и без жены,
и без сына.
Пьёшь и пьёшь -
горло под нож,
обессилел.
И обнял я извозчика-мужика,
деревенского,
нашего.
Он мне про свою беду -
вот когда град по щекам! -
а я про свою
теребил-выспрашивал.
"Умерла поповна твоя, умерла...
Умерла, говорю...
С кручины горючей...
Попадья теперь внука-орла...
уй-не-верь-седеть...
там, кажись, учит.
Попом, сказывают, будет, попом..."
Ох, и не закипит в нём кровь бунтарская:
смиряйте-де душу моленьем, постом,
только божья есть воля да царская.
И заплакал я. Мужик ободрял:
"Найдёшь ты сынка, велик ли Питер".
А я всю душу ободрал,
пока глаза вытер.
Что мужик один
без кормильца-жеребца?
Что сын
без отца?
А вчера шли студенты с песней -
конная навстречу полиция...
И за что, про что - не известно...
Плетями!
По лицам!
По лицам!
Это он!
Сын!
Как я же, скуластый,
и глаза с удалым разрезом...
И прыгнул я в свалку, мужик шаболястый,
бесом.
Тепло потекло по спине...
Между коней
медленно осел я, как в патоку...
Пропадать всему -
пропадать и мне,
и сыну...
на каторгу...
Вставал -
не видел, с каких камней:
свет в глазах -
красным шаром...
...Всю до листочка ты, жисть,
опалила душу мне,
как яблоню, пожаром.
Пропадёшь
ни за грош:
и без жены,
и без сына.
Пьёшь и пьёшь -
горло под нож,
обессилел.
Я о себе, мужик,
я о тебе, мужик,
я о всех мужиках на земле
горюю:
жисть крестьянская -
глухой тупик,
упадёшь -
ногами дрыг, дрыг,
дрыг, дрыг...
Кто освободит сбрую?