КООПЕРАЦИЯ


Не вздорю я - насмешник - с грустным дедом.
Я дружно с ним живу в его дому.
Но он смешон, когда перед обедом
раскрою милостынную суму
и притворюсь обманщиком, зловредом.


С серьёзным видом я делю куски.
Дед смотрит строго: честно иль нечестно.
Хоть, правда, и не дёрнет за виски,
но хмыкнет в бородёнку: "Интересно
ты делишь! Да не глупы старики.


Нечётным был последний блин-то. Значит,
он должен быть разорван пополам".
Я возмущаюсь: мол, старик дурачит.
"Не дам! - мотаю головой. - Не дам!"
И дед мой от досады чуть не плачет.


"Ну, ладно, - засмеюсь, - дели-ка сам".
Беру блины и складываю вместе.
Дед, поводив руками по штанам,
делёжку завершает честь по чести.
"По три блина. Что ж рвать-то пополам?


Всё верно", - утверждаю понарошке.
Но дед не соглашается со мной:
в карманах ищет блин и на окошке.
А где же блин? Я спрятал за спиной.
Ах, он давно под печкою у кошки!


Облизывая губки языком,
идёт она, от радости глазаста.
Дед понял и заметил со смешком:
"Вот так: хитря, прогадываем часто.
Убыточно, вишь, быть озорником".


Жалеет об утрате за обедом.
Но раз уж тут во всём моя вина,
я честно рассчитаюсь с грустным дедом:
отдам ему, чтоб рад был, полблина,
ведь я шутник, не покоряюсь бедам.


Опять надев через плечо суму,
иду вдоль по селу, поскольку нужен
мне самому и деду моему
не только-то обед, ещё и ужин.
А дед плетёт мне лапотки в дому.


"У нас кооперация!" - смеётся
Старик и смотрит на меня светло,
коль радостным вернусь и из колодца
далёкого я принесу ведро
воды, и в самовар та гулко льётся.


"Конфетку к чаю дали, что ль, Николка?" -
дед спрашивает, слюнки на губе.
"Нет: мёд!" - "Что ставишь самовар так долго?
Пока ты лупишь тряпкой по трубе,
растают Мокша и Ока, и Волга!"


Потом в окно глядит, как со столба
соседского деру берёсту. Паром
не кипятка, а холода изба
полна. Но рад мой дед пред самоваром:
"Гляди-ка, выручила городьба!"


Запел ведёрный наш пузач, забулькал.
Суму снимая, говорю: "Дед! Сын
Ермохи с Настькой - на побывке. Булкой
вот угостил. Ещё дал сахарин".
И дед надулся на меня: "Надул как!"


Но, с чая сладенького разопрев,
откинулся и молвил виновато:
"Обманов не люблю. Прости за гнев.
Хорош был сахарин. Да маловато".
И лёг спать в шубе, тут же захрапев.


1962.