Пожалуй, это появилось у него лет в 13, ему вдруг необъяснимо и совсем нестерпимо захотелось, чтобы его выпорол отец по попе, объяснить себе самому такое странное и необычное желание парень не смог бы, сколько его не проси, но эта жажда быть выдранным гнездилась у него где-то там, глубоко внутри, где, собственно и прячутся все наши тайные пороки и желания, жажда эта росла, крепла, и он все больше и больше утверждался в своей мысли, что ему просто необходимо порка, зачем и почему он не знал, наверное это своеобразный мазохизм, но только он столько раз представлял себе самому в своих мечтах, как его порют ремнем, что у него кружилась даже голова, у каждого человека свои скелеты в шкафу, и ключ от этого шкафа всега с человеком. Одно останавливало его, он не знал, что и как надо сделать, чтобы этот добряк, балагур и весельчак его отец выпорол его, да еще и ремнем, пару раз он, шутя, шлепал сына рукой по заднице, но это для пацана было неинтересно, это всего лишь игра, а по-настоящему, так, чтобы было больно, чтобы попа потом напоминала красный, переспелый помидор, чтобы от боли нельзя было сесть, чтобы каждый шаг причинял невыносимые муки и страдания, так его еще никогда, ни разу не пороли, а ему этого так хотелось, может он расчитывал таким способом испытать самого себя? Может, только разницы нет никакой, хочется и все, хоть тресни, как охота, и отец добряк ему в этом деле не помощник, и мальчик тосковал, оставшись один на один в своей комнате со своими мыслями и страхами, ну почему все так несправедливо, одним все, а другим ничего. Он вспомнил свой разговор с Витькой из паралелльного, тот рассказывал, как его, Витьку, выдрал папашка за двойку по матише, пацан слушал с неподдельным любопытством, он был полностью поглощен рассказом приятеля и, затаив дыхание, завидовал ему и восхищался им, Витькой, одновременно, как это романтично и прекрасно слушать рассказ Витьки, который, словно угадывя желания пацана, смаковал и мельчайшими подробностями рассказывал ему о процессе порки, и с замиранием сердца, он впитывал в себя подробности, которые он нетерпиливо еще и ппереспрашивал у Витьки и, зажмурив глаза, представлял себя на месте Виктора.
Но это всего лишь мечты, может кому они и покажутся странными, но только не пацану. Между тем парень дожил благополучно до 14 лет, перечитал кучу книг по вопросу наказания детей в семьях и о порке подростков, нашел в интернете книгу англичанина С. Кэла "Порка мальчика-подростка" и зачитал ее до "дыр в экране монитора", но все это только лишь подхлестнуло его странное желание, ему еще сильнее захотелось быть выпоротым.
Решил проблему довольно банальный и простой случай, пацан собирался с отцом на дачу, ему и хотелось туда и не очень, странное состояние его души было практически необъяснимо, а потому он еще с утра устроил "концерт", от которого естественно родители остались не в восторге, уже в электричке отец попытался как-то примирить положение, сгладить обстановку, а потому он и шутил и всячески пытался развеселить сына, но тот сидел угрюмый и недовольный, словно он толоко что проиграл самое важное и главное, что только у него было, а потому хотел он этого или нет, но испортил отцу настроение так же, как и себе, остаток пути они проехали молча, также весь путь до участка они молчали, в воздухе висела зловещая тишина и, как пишут в книгах, пахло грозой, все это просто давило на них обоих.
На самой даче пацан, ко всем бедам, еще и уронил ключи в собачьи какашки, надо же такому случиться, во всем поселке бегали всего-то ничего, две с половиной собаки, а он, пацан, умудрился уронить ключи от дома в собачье дерьмо, и отец, его добряк отец, первый раз по-настоящему рассердился, да нет, пожалуй, разозлился, ему все вдруг тоже стало противным и омерзительным, ну надо же такое и все же произошло, случилось, и кто бы мог подумать, что его добряк отец умеет и злиться.
А события шли своим, только им, событиям, известным порядком: пацан пролил воду на сапоги отца, потом, пытаясь удержать дверь сарая, не справился, и она, эта самая дверь, огрела отца больно по лбу, сломал четыре спички прежде чем сумел расжечь печку и в довершении ко всему уронил ложки на грязный пол. Тут-то и произошло то, что в дальнейшем изменило жизнь обоих мужиков.
Отец просто был выведен из себя и ничего не хотел больше понимать и слушать, его терпению пришел конец, а внутри подростка поселился самый что ни на есть настоящий бес, который дергал его за разные ниточки и заставлял вершить отвратительные поступки.
- Ну, все ты меня достал, - рявкнул отец, хватая пацана за шкурятник и привлекая его к себе, - Даже моему ангельскому терпению пришел конец, счас ты у меня получишь на орехи, - и отец потащил сына на веранду. У пацана от счастья замирало сердце, он с тупой покорностью следовал за отцом, а внутри него все пело, вот оно, свершилось, счас он получит на орехи и получит от своего же папочки, совсем, как у Витьки, все по-настоящему, пацана трясло от возбуждения. Отец притащил сына на веранду и тут растерялся, он впервые не знал, как поступить и что делать дальше. Ему на вырочку пришел его же сын, пацан интуитивно понял, что сейчас может все кончиться, так и не успев начаться, а потому он самым элементарным образом стал отца провоцировать:
- Папочка, не надо меня пороть, я буду хорошим, я больше никогда не буду так делать, - в душе же пацан расчитывал как раз на обратное, на то, что его все же отец выпорет, но он чувствовал, что без его подсказки отец так и не решится на это. потому-то он и сделал небольшое, но все ударение на слове "так". На секунду отец задумался: выпороть, может действительно стоит, и в самом деле всыпать сыночку хорошенько, делов-то, потом спасибо скажет, но он тут же отогнал эту мысль от себя, насилие над человеком ему было противно по определению, а с другой стороны пацан его сегодня, ну просто достал, словно специально. Колебания отца пугали пацана, неужели он его не выпорет, и тут новая напасть, пацан дернулся и со всей дури наступил отцу, в буквальном смысле этого слова, на его любимый мозоль, отец взвыл, боль затмила все доводы, и наконец-то отец решился:
- Ну все, это была последняя капля, - сказал отец, прыгая на одном месте, - Теперь пиняй на себя сам, я тебя выдеру, как сидоровую козу. Отец немного отошел от сына, а потом, махнув рукой на все и вся, велел:
- Заголяйся и на диван, пороть буду, никогда не порол, но верно был прав батя, который говорил, что пацанов драть и драть надо, так что милости прошу, - и он широким жестом пригласил пацана на диван.
Внутри пацана все ликовало, свершилось, вот оно заветное и тайное желание осуществляется, счас его как выпорят, и он, конюча и сопя, стал постепенно раздеваться, отец смотрел на все это и в душе его творилось не пойми что, ему, вдруг неизвестно почему, но захотелось и в самом деле отшлепать этого пацаненка, который так нагло и так бесцеремонно себя сегодня вел, ему вспомнилось, как его самого лупил его отец, как доставалось ему, и как он потом, гораздо позже был все же благодарен папаше за науку, и он, не отдавая отчета самому себе, схватил пацана, содрал с него штаны с трусами, зажал его голову между своих сильных и крепких ног, вытащил свой брючный ремень, сложил его пополам и дернул ремнем сына по заднице, ремень упруго стукнул сына по попе и отскочил, у отца внутри все оборвалось, и его кинуло, словно в омут, ему стало необъяснимо жарко, и у него внутри запрыгал, обрадовался бес, который ему нашептывал, как приятно пороть человека, это же бесконечная, ничем неограниченная власть, такое даже во сне не приснится, и отец принялся пороть сына, ритмично и размеренно, словно выполнял свою работу.
Пацан ликовал, его попу ожог первый удар, ремень сладко, именно сладко, прошелся по его попе, потом второй удар, боль разливалась, струйками растекалась по телу, и пацан млел, ему было приятно, боль, обжигая все внутри пацана, пробиралась к нему в сумрак его души и там устраивала себе гнездо, она полагала теперь жить с пацаном долго, очень долго, третий и четвертый удары не были столь волшебно приятны, они были просто болезнены, но не менее восхитительны, и пацан уже представлял себе, как завтра он будет рассказывать об этом Витьки, и как Витек будет слушать его, пацана, рассказ, открыв рот от восхищения и зависти.
Отец решил проо себя, что выпороть сына это вполне нормально, он же его кормит и воспитывает, а значит может с ним делать все что захочет. Порка теперь уже не казалась отцу столь уж ужасным насилием над личностью, он вдруг понял, что совершенно зря все эти годы не порол своего сына, что зря прятал ремень от самого себя в шкаф, чтобы тот лишний раз не напоминал ему, что можно и так тоже можно воспитывать сына, отец стегал сына по голому заду, и с каждым ударом приходил к мысли, что это не последняя порка сына, что он наверняка найдет еще много разных причин и важных, и не очень, чтобы пацана отлупить. А ремень распевал песню, песню великому человеческому стремлению к кайфу, стремлению, которое делает человека глухим и слепым, и оставлял новые и новые рубцы, которые багрово-краснели на попе пацана, постепенно попа парня принимала вид переспелого помидора, и именно о такой попе и мечтал пацан.
Отец выпорол сына, устало вдел ремень в брюки, посмотрел на пацана, сын не без труда поднялся с колен, натянул штаны с трусами на испоротый, горящий огнем зад и улыбнулся отцу, они оба вдруг поняли, что эта не последняя порка, и это стало теперь их тайным и порочным желанием.
Вечером, когда они возвращались домой отец, как всегда балогурил и смешил пацана, а пацан слушал отца, улыбался ему и смеялся своим таким юношеским, заразительным смехом, они возвращались, но возвращались не одни, с ними возвращались и их бесы.
На следующий день отец снова порол сына - за замечание в дневнике.