Sny i sumrak
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Сны и сумрак.
Слепые блуждают
ночью.
Ночью намного проще
перейти через площадь.
Слепые живут
наощупь,
трогая мир руками,
не зная света и тени
и ощущая камни:
из камня делают
стены.
За ними живут мужчины.
Женщины.
Дети.
Деньги.
Поэтому
несокрушимые
лучше обойти
стены.
А музыка - в них
упрётся.
Музыку поглотят камни.
И музыка
умрёт в них,
захватанная руками.
Плохо умирать ночью.
Плохо умирать
наощупь.
Так, значит, слепым - проще...
Слепой идёт
через площадь
(И. Бродский).
Глава I.
Мир вокруг меня терял очертания, контуры предметов размывались. Все, что было мельче спичечного коробка, просто исчезло. В конце концов, осталось только пространство в радиусе пяти метров вокруг меня, да еще изредка попадалось бесполезное оружие. Я не мог разглядеть то существо, что меня преследовало, но отчетливо видел его желтые глаза. Лестница подо мной разрушалась синхронно с ударами сердца, ладони вспотели. Бежать было тяжело, как будто я по пояс в воде. Я заметил груду коробок, и быстро спрятался под ними. От жажды язык прилип к небу. Существо было совсем рядом но, кажется, не замечало меня. Оно смотрело по сторонам своими желтыми глазами, и я вдруг понял, что оно знает, где я. Словно услышав мои мысли, Желтоглазое существо двинулось в мою сторону. Я выскочил и сильно ударил его по лицу. Это не причинило ему никакого урона, но отбросило немного назад, и дало возможность мне проскочить мимо него. Я побежал по узкому мосту. Мост находился на уровне десятого этажа, откуда-то я точно это знал. Существо двигалось медленно, но все равно неумолимо приближалось. Как только я об этом подумал, оно догнало меня и ухватилось за руку. Я посмотрел вниз, в ужасе представив, как упаду за перила моста (с детства ужасно боюсь высоты). Не успел я об этом подумать, как это произошло. Я сходил с ума от ужаса, но земля не прекращала мой полет. Я чувствовал себя Алисой в кроличьей норе, все замедлилось, воздух походил на эфир. Вдруг я осознал, что реальность зависит от моих мыслей. Я поднес к глазам указательный палец и сконцентрировал на нем внимание. Он приобрел резко очерченные контуры, как в комиксах. Я представил, как мягко приземляюсь, и тут же почувствовал под ногами землю. Но, кажется, я переборщил с мягкостью посадки, и земля поглотила меня, окутала меня и сковала всего. Я почувствовал, что лежу в кровати, и не могу пошевелиться. На моей груди сидело то самое существо, в темноте я видел его очертания и светящиеся глаза. Это было воплощение древнего, первобытного ужаса. Я хотел позвать на помощь, но не мог выдавить из себя ни звука, и только слезы катились по щекам. Громкий скрипящий голос стал кричать мне на ухо какие-то слова, заклинания, больше похожие на лай собаки, чем на человеческую речь. Я осознал, что моя жизнь подошла к своему ужасному концу, и почти смирился с этим. Из последних сил сосредоточив остатки воли, я начал молиться: "Господи, я никогда в тебя не верил, но если существует на свете такой потусторонний ужас, то можешь существовать и ты. Помоги мне, пожалуйста, сам я уже походу не справлюсь. Обещаю, если останусь жив, я всегда буду в тебя верить".
Бога устроили мои условия, и он пошел на эту сделку. Сначала я обрел руки, затем смог дышать полной грудью, и наконец обрел себя полностью. Я встал, прошел по пустой комнате. Ужасно хотелось пить. Я сходил на кухню, попил воды прямо из чайника. Что за чертовщина. Как я попал домой? Понемногу я стал воссоздавать картину вчерашнего дня.
Весь вчерашний день у меня было плохое настроение. Я сидел за компьютером, играл в FIFA 2013 и пил вермут. Когда он закончился, я сходил за вискарем и позвонил Лехе. Дальше все фрагментами, как на порванной киноленте: бар, клуб, телки, охранник. Надо позвонить Лехе, как он там? Стоп. Где мой телефон? У меня перехватило дыхание от страха и отчаяния. Я проебал телефон. Совсем новый. Я всего пару недель назад отдал за него девять косарей. Потом и кровью заработанных. Я проверил все карманы, пошарил по полкам. Трубы нигде не было. Можно было позвонить Лехе с маминого, но было стыдно показываться ей на глаза. Я с трудом оделся и пошел к Лехе в соседний подъезд. Был уже полдень, но из-за низких туч на улице было пасмурно и мрачно. Леха открыл дверь, увидел меня и дружелюбно улыбнулся:
-- Щас, подожди, накину что-нибудь.
Через минуту он вышел на лестничную площадку в каком-то бабушкином пальто на голое тело, и с таким выражением лица, как будто сейчас даст мне в морду.
-- Ты куда вчера пропал? -- сходу начал он, -- я тебя заебался искать. Я с двумя девчонками познакомился, а ты в туалет ушел и не вернулся.
-- Воу, воу, полегче, парень, -- дружелюбно улыбнулся я, -- расскажи мне все с самого начала.
-- А с какого момента ты не помнишь?
-- С того, как мы вискарь глушить начали.
-- А, ну понятно. Короче, допили мы эту бутылку, и ты предложил продолжить в кафе. Мы поехали в "Елки-палки", чтобы не заморачиваться из-за еды. Но там выяснилось, что ты где-то потерял свою куртку. Ты начал гнать на официантку, кричал, что ее у тебя украли. Потом потребовал жалобную книгу. Тебе дали какой-то листочек. Писать ты был не в состоянии, и попросил меня. Я с твоих слов все записал, и отдал угарающим официантам. Мы решили двинуть дальше в клуб. Когда мы выходили из кафе, на ближнем к двери стуле ты нашел свою куртку. Походу, когда мы только зашли, ты ее туда аккуратно повесил. По дороге в клуб ты захотел поссать и пропал. Я пошел во двор за тобой, и увидел, что ты сцепился с каким-то мужиком. Вы стоите друг напротив друга как два бычка, но больше боитесь получить по морде, чем хотите друг друга ударить. Я успокоил вас, и мы с тобой ушли. Как ни странно, в клуб нас пустили без проблем. Там ты вроде пришел в себя, мы заказали по пиву. Потом ты пошел в туалет, а я познакомился с двумя телочками. Мы ждали тебя, потом я пошел тебя искать, но не нашел.
-- А почему не позвонил?
-- Так ты телефон мне дал позвонить, и не забрал потом.
-- То есть, он у тебя? -- обрадовался я.
-- Ну да, держи. -- Леха достал из кармана пальто трубу и протянул мне.
-- От души братан, я думал проебал.
У меня просто камень с души свалился. Я попрощался с Лехой и вышел на улицу. Домой идти не хотелось, было стыдно перед мамой. Идти мне было некуда, и никто меня нигде не ждал. Я пошел в сторону набережной Волги. Ранняя весна очень похожа на позднюю осень. Все вокруг сырое, монохромное и мрачное. Уверенные в себе люди спешат по своим важным делам. Как всегда с похмелья, начались приступы паранойи. Я отошел подальше от трассы, чтобы не попасть под машину, но прохожие мне казались не менее опасными. Я боялся задеть их плечом, они вызывали во мне непонятную неприязнь. Голые деревья, будто подернутые мертвецким тленом, покрытые чем-то скользким и влажным, рождали в душе древний страх человека перед лесом. Мои ноги в кроссовках отсырели, холодный ветер бил каплями по лицу. Небо опускалось все ниже, было совершенно непонятно, где солнце, но зато прямо надо мной висел полумесяц, нагло наплевав на свой режим. Весь мир был чужим и враждебным, а жизнь казалась совершенно бессмысленным мучением. Я вспомнил Алину, и то, как она ушла от меня. Это не вызвало ни грусти, ни ностальгии. С ее уходом одиночества в моей жизни не прибавилось, только стало больше времени, чтобы страдать от него. Я прекрасно осознавал, что одинок был всегда, и проживу таким всю жизнь. Этим я не отличался от любого из прохожих, только некоторым посчастливилось познать эту тайну лишь перед самой смертью. Наверное, поэтому они ее так боятся. Мне же смерть виделась только избавлением. Ощущение жизни рождают обычно только полные яйца или пустой желудок, в остальное время мир является просто декорацией моего внутреннего моноспектакля.
Неоновые вывески светились ледяным голубым светом. Я замерз, и зашел в дешевый кафетерий, выпить чая. Мои руки отказывались слушаться, я с трудом отдал деньги. Чай показался мне нектаром, а чебурек -- амброзией. Посетителей почти не было. Вся наша жизнь больше всего походит на путешествие по сырому холодному городу, мимо таких же одиноких людей, с редкими перерывами на чай. Метафора эта пошлая и тупая, но именно поэтому она так удачно подходит к тому, что принято называть словом "жизнь". Жизнь. Шизнь.
В кафе нестерпимо запахло тушеной капустой, и я поспешил уйти, как только дожевал чебурек. Погода немного изменилась, как водится, в худшую сторону: закрапал холодный дождик. Тем не менее, домой идти совсем не хотелось, и я продолжил путь. Вдруг мое внимание привлекли волшебные звуки, появившиеся в воздухе из ниоткуда. Это была вторая симфония Джона Корильяно, последнее произведение старого гея. Плач скрипки удивительно органично вписывался в унылый городской пейзаж, и на мгновение мне показалось, что это просто слуховая галлюцинация на почве похмелья. Эти звуки могли появиться только из моей памяти, современный город предпочитает хардкор или дабстеп.
Вдруг скрипка умолкла, а мое внимание привлекли два подростка-цыгана, выбежавших из перехода. Почти еще дети, худые, они злобно смеялись и перекрикивались на своем языке. Я подумал о том, что цыгане и евреи, эти два кочевых народа, являются антиподами. Если вторых избрал бог, то первых точно поцеловал в темечко Баал-Зебуб. Но у них есть и общее. Евреи контролируют верх социальной лестницы, а цыгане -- низ, и в итоге гоям остается только страх.
Из сжатой руки одного убегавшего выпала желтая десятирублевая монета. Он остановился, и подобрал ее. Скрипка молчала, и в глубине перехода тишина казалась оглушительной. Я спустился по лестнице вниз. Похмелье и полумрак нагоняли иррациональный страх. В самом низу я увидел Человека с повязкой на глазах, сжимающего в объятиях скрипку, напоминающую силуэтом женщину. Он сидел, прислонившись спиной к бетонной стене. Во всю стену красовалось граффити "Нам срочно нужно поговорить. Бог". Возле Человека лежал футляр для скрипки с несколькими желтыми монетками.
-- Обидно, -- сказал Человек приятным низким голосом, -- черт с ними, прости господи, с деньгами, обидно, что для них это повод собой гордиться.
-- Да, они явно не страдали угрызениями совести, -- я вдруг вспомнил их горящие глаза, -- но, если тебя это утешит, скорее всего, они потратят добычу на наркотики.
-- Не утешит. Вообще, среди цыган распространена глупая небылица о том, что Бог разрешил им воровать. Якобы, когда Иисус Христос нес крест на Голгофу, какой-то цыган спер гвоздь, который солдаты должны были вбить Спасителю в сердце. Даже если считать это правдой, то цыган просто продлил мучения Мессии.
-- Ну да, с точки зрения христиан милосердным был поступок солдата, убившего Христа копьем.
Мы помолчали минуту.
-- А ты, значит, не христианин? -- вдруг спросил меня Человек, -- наверное, прости господи, мусульманин?
-- Не знаю, -- замялся я, -- скорее агностик. Меня в детстве крестили, в три года. Трудно назвать это добровольным выбором, хотя моя мать настаивает на этом. Ее главный аргумент это то, что я смеялся во время церемонии.
-- Вот дура, -- с завистью вздохнул Человек.
-- Эй, это все же моя мать!
-- Да я не со зла. Просто всегда завидовал людям с религиозным, прости господи, мировоззрением. Как им должно быть уютно в своем маленьком мирке, где нет никаких неразрешимых вопросов.
- Ладно, ты еще долго тут играть собираешься? Кстати, как тебя зовут?
-- Ты можешь называть меня Володя, если, конечно, хочешь. А ты хочешь меня куда-то позвать?
-- Да, я вот на набережную иду. Знаешь, сколько помотало меня везде, не видел ничего красивее вида на Волгу с высоты набережной. Даже уродский мост не портит картину. Корабли плывут, как будто щепки по ручейку, запущенные рукой веселого юного бога. Как и много лет назад, люди сражаются со стихией, воруя у нее рыбу. Только бурлаки все с берега ушли на мебельные фабрики, да крепостное право отменили. Потому что раб, считающий себя свободным, трудится даже в обеденные перерывы.
Володя усмехнулся:
-- Да, хорошо ты описал, метко. Только ничего, что я слепой?
Я опешил и почувствовал стыд.
-- Извини, пожалуйста. Я думал, это чтобы больше денег давали.
-- Интересно. Ты цинично, прости господи, смотришь на людей, и романтично на природу. Ладно, давай лучше ко мне пойдем, я рядом живу. Чай попьем.
-- Ну, пошли.
Володя передвигался довольно уверенно, сказывался огромный опыт проживания в возлюбленном отечестве. Жил он в ближайшем к переходу доме, в однокомнатной, почти не меблированной квартире. В небольшом фарфоровом чайнике заварились лимон, имбирь и зеленый чай, разнося по кухне пряный запах.
-- Прости за нескромный вопрос, -- мне было неловко, но это было действительно важно знать, -- а ты от рождения не видящий или потерял зрение в течение жизни?
-- От рождения. -- Володя сделал глоток горячего чая и поморщился.
-- Значит, ты даже не представляешь, как выглядит реальность? Не знаешь, какого мир цвета?
-- Ну и что? Ты тоже многого не представляешь, но спокойно живешь. У тебя девять основных чувств. Но кто знает, сколько всего способов познавать так называемую действительность? Зрение, кстати, не самый надежный из них. Его легко обмануть.
-- Стоп, стоп! Какие девять чувств? Я со школы помню, что их пять: зрение, слух, обоняние, осязание, вкус, а шестым называют интуицию.
-- Конечно, это вопрос классификации. Но в моем мировосприятии, где нет возможности мгновенно ориентироваться на картинку, особенно важны термоцепция, эквибриоцепция, ноцицепция и, прости господи, проприоцепция.
-- И давно ты один живешь? Это же просто невозможно, жить в нашем возлюбленном отечестве без зрения?
-- Зато бардак вокруг не вижу, -- засмеялся Володя, -- только слышу о нем все время. На самом деле мне помогает, прости господи, соседка. И еще социальный работник в магазин иногда бегает. Я все это сам тоже могу, только очень медленно. Пособие мне положено небольшое, на работу, как ты понимаешь, не берут, даже Главным Библиотекарем в Буэнос-Айресе, вот и играю на скрипке.
-- Слушай, а сколько тебе лет?
-- Мне сказали, что я родился в тысяча девятьсот восьмидесятом. Сам я, прости господи, не помню этого. По моим воспоминаниям, я родился в восемьдесят четвертом. С того года я начал воспринимать себя и окружающий мир.
-- Интересно. А почему ты все время говоришь "прости господи"? Ты разве верующий?
-- Ну, разумеется, я прошу прощения не у христианского бога, пусть сам первый извиняется, если на то пошло! Но, например, в концепции пантеизма, бог это вся вселенная. И уж у нее-то попросить прощения никогда не будет лишним.
-- За что?
-- Понимаешь, чтобы ты смердил хотя бы шестьдесят лет, должны погибнуть тысячи живых существ. Ты источник страданий и причина смерти огромного количества умеющих чувствовать. Конечно, речь не только о тебе, а о любом человеке. И при этом многие из них умудряются считать себя венцом природы, центром мироздания, да и еще благодарить бога, создавшего это. Но винить людей нельзя, они тоже жертвы.
-- Но нельзя же видеть один негатив, -- возмутился я, -- есть на свете благородные, искренние люди, жертвующие собой ради других. Этот мир -- не ад, он просто равнодушен, но никак не зол.
-- Именно ад. Ад это все, и слова, и материя. Все заключено в рамки. Поэтому все есть ад. И смысл жизни каждого -- принести в этот мир больше страдания. Для себя и для всего, что может его испытать. Хотя кто знает, может невыразимо страдают и камни. Самый благородный поступок, на который способен человек, это кормежка трупных червей. Все остальное имеет только одну причину -- эгоизм. Человек дает монету нищему и восхищается своим благородством. Отказывается от мясной пищи и восторгается своим милосердием. Только трупных червей он кормит честно. Без самолюбования. И все же мясо лучше не есть. Оно засоряет разум. Да и жизнь живых существ важнее гордыни лысой обезьяны.
-- Я не готов отказаться от мяса.
-- И правильно. Если ты перестанешь есть трупятину, то начнешь смотреть на всех как, прости господи, на говно.
-- Слушай, -- разозлился я, -- ты вот такой умный. Скажи тогда, в чем смысл жизни?
-- Давай сначала ты расскажешь про свой смысл, -- Володя оставался невозмутим.
Я замялся.
-- Ну, не знаю. Мне бы хотелось умереть героем. Пожертвовать собой ради других. И больше всего я боюсь того, что в решающий момент мне не хватит смелости. Поэтому мне ближе Юкио Мисима, чем Александр Грин. Хотя, наверное, каждый в душе мечтает стать вторым Иисусом.
-- Иисусом? -- засмеялся Володя, -- да что ты про него знаешь?
-- Что и все, -- обиделся я, -- что написано в Евангелие.
-- Это все херня. Когда-нибудь я расскажу тебе правду о событиях, имевших место быть почти две тысячи лет назад.
-- Рассказывай сейчас!
-- Нет, это длинная история. Я завтра уезжаю на неделю в деревню Малые Фивы, что под Рязанью, к старику одному, по делам. Через неделю заходи, я тебе все расскажу. А сейчас, прости господи, тебе пора.
Я посмотрел в окно, город заволокла темнота густая и вязкая, как чернила. Мне действительно было пора. Я попрощался и вышел.
Глава II.
Дождь-перфекционист залил все кругом, лужи на асфальте походили на заплаты. Людей на улице почти не было, редкие прохожие, во всем черном, торопливо двигались к своим сокрытым целям. У них не было лиц, только яростное движение и черные одежды. Я почувствовал себя героем сериала "Валькин дед". Но на чьей я стороне? Я испугался внезапной догадки: вот уже больше десяти лет я играю за мертвецов. Я начал лучше понимать ходячих. Вероятно, они видят мир с того же ракурса, что и я, и хотят помочь людям, избавить их от мучений, которыми полна жизнь.
На следующий день после странного знакомства со скрипачем я поехал в Москву на Большое Дерби, ЦСКА - Спартак. Я уже пятнадцать лет болею за красно-белых, и это дало мне самые чистые и сильные эмоции с тех пор, как мама в последний раз купила мне LEGO.
Ехать на дерби я решил еще зимой, заранее купил билеты на поезд, а вот с тикетами на стадион вышла накладка. Игра формально была гостевой, и для нас выделили всего двадцать пять тысяч билетов, а желающих было в три раза больше. За четыре дня до выезда я целый день серфил сайты и паблики в социальных сетях в поисках заветного кусочка бумаги. Мне повезло, я познакомился на форуме с необычной девушкой под ником Пит-Бульчик. В приватном общении она рассказала, что ее зовут Любовь, но просила называть просто "Питти", а также обещала купить для меня билет. Немного страшно было посылать деньги малознакомой девушке, но деваться было некуда. К счастью, Питти оказалась честным человеком, и даже пообещала вписать меня переночевать после игры к себе домой.
Игра была в субботу, поезд же отправлялся с вокзала в 11:30. Погода стояла прекрасная, около двадцати градусов тепла. Я одел поло и, на всякий случай, жилетку, но в последний момент узнал, что надо быть в белом, и поэтому кинул в сумку еще и олимпийку. Вокзал конечно же был ветхий, советский, всюду бегали бродячие щенки и цыгане, тоже, видимо, бродячие. Я гладил щенят, подставляющих, как и я, морды весеннему солнышку, когда увидел, что пара цыганок пристает к симпатичной девушке с непристойным предложением "погадать". Я вмешался и вежливо послал их восвояси. Они последовали туда гуськом, не забывая ужасно проклинать меня. Подумалось, что в последнее время в моем городе стало слишком много этих кочевников, и они становятся все наглее. Им бы, как и евреям, выделить после второй мировой войны свою страну, вот было бы здорово. Цыгане-врачи, цыгане-полицейские, цыгане-ученые.
В вагоне меня ждал сюрприз - естественно, мое место заняла старушка. Я сел на свободное, но она пообещала, что через пару часов выйдет. Бабушка оказалась разговорчивой, поведала мне грустную историю о том, как в Набережных Челнах положила на телефон 250 рублей, а они так и не пришли, и ей срочно нужно позвонить сыну, чтоб он ее встретил на вокзале. Естественно, я дал ей свой телефон. Потом она попыталась завести беседу о том, кем я работаю и куда еду. Я тактично включил плейер, улавливая обрывки ее разговора с лысым толстым мужиком. Они обсуждали Сталина и клеймили нынешнюю власть. Немного поражал напор мужика. "Да мне дядя рассказывал, что при Сталине порядок был. Если бы репрессировали и убивали по 300 000 человек в месяц, как писал этот падла Солженицын, в СССР никого бы не осталось. В лагеря ссылали только тех, кто не хотел работать, поэтов всяких и других сук". Ну ладно, что уж. Спорить с ними я не хотел, да и не смог бы, если честно, не хватило бы аргументов.
Я слушал аудиокнигу Стейнбека про мальчика, который ухаживал за больным пони, и уже потихоньку проваливался в сон, когда надо мной нависла грозная тень. "Здравствуйте, транспортная полиция. Документы предъявите, пожалуйста". Я показал им паспорт и билет. "Психотропное, наркотическое, запрещенное везете?" Удивительно, почему всегда про это спрашивают. Неужели прокатывает иногда. "Какие сигареты курите?" Интересно, кто-то реально в сигаретах наркотики возит? Больше во всем вагоне никто интереса у них не вызвал, даже узбеки, сидевшие спереди меня.
Полицеские ушли, я помог старушке выгрузить вещи и пошел к туалету, зарядить телефон. Ко мне подошел узбек, стал на ломаном русском рассказывать про свою жизнь. Дескать, у него в Иваново жена русская. Вот уж точно, город невест. Рассказал, как нашел телефон дорогой и знакомому продал за четыре тысячи, потому что полиция найдет. "А я, - говорю, - тоже нашел телефон, и хозяину вернул. И мне так же возвращали". Узбек недоверчиво покосился и пошел к своему товарищу. Его место занял пьяный русский мужик. Он посмотрел по сторонам, достал бутылку, налил в одноразовую пластиковую кофейную чашку больше половины, и, морщась, выпил. Меня чуть не стошнило. Его речь я понимал с трудом, и поспешил ретироваться. Больше в поезде ничего занятного не было.
Москва встретила меня жутким холодом и ветром. Я надел олимпийку, но толку от нее не было. До открытия метро было полчаса, я стоял и понимал что, скорее всего, заболею. За те семь лет, которые прошли с моего первого приезда в Москву, первопрестольная почернела, как гигантская гематома. Это настоящее нашествие варваров на Третий Рим, их в метро гораздо больше, чем лиц со славянской внешностью. Как сказал Рамзан Кадыров: "Если смог Сулла, то почему не смогу я?"
Трясясь от озноба, доехал до Славянского бульвара, с трудом ориентируясь по карте метро. Там меня встретила Питти с могавком на голове и огромной собакой на поводке. Я рассчитывал поспать, но у нее были свои планы. Мы сходили на рынок, потом купили в аптеке лекарства для ее брата. Он обжог лицо и на футбол идти не мог, поэтому отдал нам свой билет. Я чувствовал себя ужасно, за тысячу километров от дома, продуваемый всеми ветрами. Все удовольствие футбольных выездов - это воспоминания и фотографии, ради них и приходится терпеть все.
Дальше все было еще хуже: мы пошли в гости к ее бабушке. Та встретила нас, успокаивая кого-то по телефону. Оказалось, умер родной брат Егора Гайдара, и невидимым собеседником Любиной бабушки была его мама. Тут я совершил первую ошибку. "А, это тот Гайдар, который уничтожил советскую промышленность, а жить решил на нефтяные деньги?" Бабушка сверкнула глазами: "Это самый честный человек в стране, если бы не он, мы бы все жили в нищете, не было бы еды! Они с Ельциным пошли на эти годы разрухи, чтобы отдать страну людям! Если бы не он, была бы Гражданская война". Мне было откровенно похуй. Мы побеседовали о Ницше, Достоевском, Пелевине. Она оказалась очень интеллигентной женщиной, знакомой с Улицкой, Быковым, Прилепиным и прочими звездами литературного бомонда. Нам было пора прощаться, и я допустил вторую оплошность. Она стала предлагать мне свою книгу о Гайдаре, а я отказался. Сказал, что не беру книги, когда не уверен, что верну. Это было, в общем-то, честно, но я иногда все же беру так книги. И даю. Безвозвратно. Но Гайдара я не очень любил, как и его дедушку. Все же они еще не так далеко погрузились в пучину времени, чтобы я мог воспринимать их как писателя и реформатора, абстрагируясь от миллионов живых людей, вдруг ставших мертвыми без веской причины.
До стадиона мы добрались без приключений, хотя несколько коней по дороге попались. Рядом со входом осчастливили какого-то парня своим лишним билетом по номинальной стоимости. На секторе я встретил знакомого парня из своего города, очень рад был такой неожиданности. Кони на противоположной трибуне стали жечь баннер с Тихоновым, нашим легендарным игроком, и внутри рождалась настоящая ненависть. Я чувствовал единение с этим морем людей, и одиночество исчезло, исчез и страх. Появилось ощущение силы, и мой голос сливался с тысячами других, и я пошел бы хоть на Кремль в ту минуту. Появился азарт, я очень обрадовался тому, что наш сектор выпускали последним, была надежда на встречу в метро с нашими врагами. Но когда мы шли со стадиона, врагов не оказалось, зато позвонила бабушка Питти. Она была категорически против, чтобы я ночевал у Любы, зато предложила переночевать у нее. Это был какой-то абсурд. Я ответил, что останусь у друга. Мы с Питти доехали до Славянского, я позвонил своему старому другу, анархисту и панку Воване, и предложил встретиться. Тот был рад мне, как раз в это время они с приятелем тусили в центре. Мы с Питти придумали план: идем к ее бабушке ужинать, потом я говорю, что уезжаю к другу в Митино, гуляю с ним какое-то время, и вечером приезжаю к ней. По-хорошему, я очень не хотел идти к ее бабушке, но с утра у меня во рту не было ни крошки, поэтому решил не отказываться. Бабушка была нарочито мила, о литературе и политике речь не заводила. Я чувствовал, что она подозревает во мне лимиту, позарившуюся на квартиру Питти. Мне было стыдно за себя, хотя я не хотел ничего дурного. Когда обо мне думают плохо, мне всегда очень стыдно. Хотя я редко задумываю что-то злое или даже просто вредное другим.
Мы встретились с Вованей и его другом на Курской, и зашли в какой-то трактир. Решили взять с ним водки, друг его оказался стритэджером. Огромный бородатый бармен попросил меня предъявить паспорт, он не поверил, что мне больше восемнадцати лет. Когда я это сделал, он глухо засмеялся: "Брат, мне тоже, как и тебе, двадцать пять, а мы выглядим, как отец и сын". Это действительно было правдой, и я искренне улыбнулся ему в ответ. Атмосфера в трактире напоминала "Москву кабацкую" Сергея Есенина. Я начал читать вслух его стихи, и неожиданно почувствовал себя в своей тарелке. Публика, кроме нас, была самая обычная: кавказцы, гопники, маргиналы, не до конца опустившиеся алкоголики. Причем каждый из присутствующих подходил как минимум в две из этих категорий. Потом мы поехали на красную площадь, веселились, фотографировались, я тыкал средний палец в сторону мавзолея. Вова с другом устроили бойцовский клуб, и его друг победил. Вова в шутку брызнул ему в лицо из перцового баллончика. На шум сбежались чеченцы из ближайшего ресторана, но разочаровались, узнав, что это просто дружеские шутки. Я был пьян и хотел поиграть в футбол, но ребята были против. Тут Питти прислала смс, что бабушка может утром заглянуть, и попросила пробить другие варианты, оставив ее на крайний случай. Узнав, что у меня накрылась вписка, Вова предложил ночевать у него: там были плейстэйшн и еда. Только он просил не говорить маме, что я вегетарианец: она прочитала в каком-то журнале, что анархисты не едят мясо. Конечно, я согласился, но тут вдруг его приятелю стало плохо, покраснело лицо, заслезились глаза. И тут, очень вовремя, мне позвонил мой друг Федор. Оказалось, что он в это время на соседней станции ждал жену. Федор тоже был панк, но не такой, как Вова. Федор глубоко верил в Бога, а дракам и угару предпочитал чтение книг. Я попрощался с ребятами и сказал, что переночую в Бутово.
Мы встретили Машу, жену Федора, она куда-то плавала на байдарке и была полна впечатлений. Мне приятно было снова очутиться в Бутово, где я совсем недавно встречал новый год. Мы шли по улице, которую три месяца назад с помощью трафарета переименовывали из улицы Кадырова в улицу генерала Ермолова, и вели мутную беседу о понятиях и явлениях. Из-за водки и усталости я жутко тупил, а Федор, как обычно, искал слабые места в моей логике, и бил по ним. Маша, как всегда, поддерживала мужа. Я говорил, что добро и любовь - это слова-гомункулы, которые придумали люди. Они парировали, что если есть понятие, значит, есть и явление. Мне помнятся еще какие-то фразы из той беседы, но я не уверен, прозвучали они тогда или приснились мне, а может, я просто их придумал.
В квартире я тепло поздоровался с многочисленными обитателями, попил чай и лег спать. Надо сказать, в этой квартире постоянно жила Маша, две ее сестры, два брата, еще какой-то растаман из Калининграда, скрывающийся от военкомата, и еще все время обитали разные непонятные личности.
Рано утром я проснулся от смски. Это была Питти, она звала на Воробьевы горы. В итоге мы встретились и поехали к ней домой, потому что сил не было никаких, и вирус ОРВИ в моем организме брал вверх в войне с иммунной системой. Дома у Любы проживали еще восточно-европейская овчарка Фрай и дворняжка Яги. Яги в детстве была травмирована, у нее нарушилась координация, и поэтому она постоянно крутилась волчком. Еще с ними жил меланхоличный лысый кот Жорик, которого Яги гоняла по всей квартире.
Мы взяли с Питти пиво, Фрая, и пошли в парк. Фрай был безумно рад носиться с нами. Люба взяла его из питомника, приговоренного к смерти, худого, как военнопленный. Ближе к вечеру мы вернулись домой, выпили еще пива и пожарили картошку с овощами. По глазам Питти было понятно, что она предпочла бы овощам сосиски, но ради меня пошла на такие жертвы. После еды мы почти сразу уснули, а утром она проводила меня до Казанского, и я отбыл домой.
В поезде я сразу открыл повести Булгакова, но где-то ближе к Мордовии они закончились. Долгая поездка без книги или с книгой отличаются для меня примерно как рай и ад для средневекового протестанта. Зато привычно началась полиция. Все по той же схеме: не провозите ли запрещенное, какие сигареты курите. Этот мент оказался дотошнее, начал выяснять, с какой целью ездил в Москву на два дня, попросил открыть сумку. Мне сначала было весело, объяснять ему что-то не хотелось. Потом, непонятно откуда, взялась тревога. Умеют они все же внушить беспокойство и чувство вины, даже когда абсолютно чист. Мент полез глубже в сумку и увидел спартаковскую розу. "А что ты сразу не сказал, что на футбол ездил! - мент осклабился в улыбке. - эх, жалко, что не выиграли." Я смущенно улыбался и молчал.
В Рузаевке вышли почти все пассажиры, и во всем вагоне осталось всего человек пять. Тут же ко мне подсела какая-то женщина:
- Когда к вам полицейский пристал, я подумала, у них наводка есть. Странно, к вам только подошли. Ко мне ни разу не подходили
Я недоуменно посмотрел на нее:
- Может, потому что вы взрослая женщина, а я молодой парень. Ко мне всегда подходят, я привык.
- Мне кажется, просто у вас слишком напряженный вид, - женщина широко улыбнулась, - нужно радоваться жизни. Я недавно поняла, что все в этом мире взаимосвязано. Дарите миру добро, и он ответит тем же. Вы слышали о Николае Рерихе?
Я почувствовал навалившуюся усталость и скуку. Мы немного побеседовали о Рерихе, Блаватской, я зачем-то вспомнил про Кастанеду и Кроули, но она, к счастью, не почувствовала иронии. Она проговорилась, что наша жизнь мимолетна, и имеет значение только то, что вечно. Мне вдруг стало ее жаль, я не смог сказать, что о вечности она думает потому, что ей уже под шестьдесят, детей у нее нет, и вечность сама скоро о ней вспомнит. В сущности, это была добрая, хорошая женщина, искренне верящая, что наткнулась на откровение. Скорее всего, совсем скоро и мне предстоит неминуемый поиск лекарства от страха приближающейся смерти. Вышли мы на одной станции, тепло распрощались, и я побрел домой. Город изменился за четыре дня, что меня не было. Мир существенно постарел, пока я рассекал в вагоне поезда метареальность. На вокзале я взял баночку пива и с удовольствием выпил. Я знал, что мама в это время уже на работе, поэтому купил в магазине еще полторашку пива, но уже подешевле, и маленькую чекушку паленого армянского коньяка, на всякий случай. На улице было темно, черные тучи закрыли все мое небо. Дома я включил музыку и уверенно набухивался в одиночестве. Вечером пришла мама, и я стал симулировать крепкий сон. Она смотрела по телевизору какое-то ток-шоу про личную жизнь так называемых "селебрити". Я лежал в другой комнате пьяный, прикладывался к остаткам коньяка и недоумевал, зачем моя мама смотрит, как бесполые фрики рассказывают интимные подробности своей личной жизни, к тому же, явно надуманные. Эти развращенные импотенты и геи, шлюхи с каменными от ботекса лицами, они не работали в своей жизни не минуты, но получают благ и народной любви больше, чем любой работяга, отдавший всю жизнь заводу. И тот же самый работяга, вместо того, чтобы их за это ненавидеть, с интересом следит за перепетиями и интригами, которые продюсеры выдумали для своих подопечных. Гораздо естественнее было бы презирать этих паразитов на теле общества. Ведь даже сквозь лоск и глянец явно проступают признаки гниения и разложения, и становится понятно, что жизнь этих червей еще более никчемна, чем жизнь любого алкоголика с мебельной фабрики, так как диссонанс и развращенность там в куда более впечатляющих масштабах.
Следующие три дня я пил. Денег потратил не особенно много, потому что пил уже не чтобы пить, а чтобы похмелиться наутро. Это ощущение, когда проснувшись, преодолев тошноту и отвращение, делаешь глоток теплого пива, и вместо рвотного рефлекса получаешь прилив силы во всем теле, наверно это и есть доказательство бытия Божия. Я пил с друзьями в подъезде под аккомпанемент музыки из динамиков телефонов, пил с Лехой на кухне под мужские разговоры, но по большей части я пил один. Три этих коротеньких дня вместили пять обстоятельных пьянок, не считая пива, которое я пил все время из больших пластиковых бутылок. Дома я старался не появляться из-за стыда перед мамой. Временами ко мне возвращалось сознание вместе с пугающими рефлексиями, и я поспешно заливал это новой порцией алкоголя. Один раз этот приступ случился, когда я пил вдвоем со знакомой девушкой, и из-за этого у меня не встал. На улице все три дня висели тучи, совершенно не двигаясь с места, несмотря на сильный ветер, и постоянно лил дождь, как будто машинист поезда ошибся, и привез меня в Макондо.
Глава III.
Совершенно неожиданно я проснулся с жуткого похмелья в квартире Володи. Приятно пахло кофе, сам хозяин импровизировал на скрипке. Я подумал, что он мне соврал, когда сказал, что слепой от рождения. У меня появились сомнения, что он вообще слепой.
- Володь, - позвал я его хриплым голосом, - я вчера ничего не натворил?
Мне было очень стыдно, как обычно бывает с похмелья. Вообще, в последнее время чувство стыда покидало меня только в минуты самого жесткого опьянения.
- О, проснулся, - обрадовался Володя, - сейчас будем кофе пить. Нет, не натворил. Я когда приехал, ты меня в подъезде ждал, пьяный, прости господи, в полное говно. И радостный такой ко мне подскочил, мол, я недавно бога видел, и он сильно ругался. Бог тебе сказал, что зовут его "Эн-уру-гал", и попросил тебя водку чередовать с поганками.
- Чего? - удивился я, - какой, нахрен, бог? Пора завязывать. Допился до белочки.
- Конечно, до белочки, - утвердительно кивнул Володя, - только белочка, это что такое? Порождение бессознательного, как правило, коллективного. И бог твой появился не из ниоткуда. Вообще, ничто не появляется из ниоткуда, но все именно оттуда и появилось.
- Что за херня, - разозлился я, - бред какой-то.
- Не бред, а простая диалектика. Вообще, не заморачивайся. С такого, прости господи, похмелья, немудрено, что ты раздражительный, как тиран перед смертью. Набросишься, еще чего, на меня...Выпей кофе лучше.
Я выпил превосходный кофе, заваренный в турке. Интересно, Володя по звукам определяет, что кофе закипел? Потом я пошел в туалет, где долго и упоительно блевал. Сначала вышел свежий кофе, потом какая-то красная жидкость с острым запахом алкоголя. В ней попадались кусочки орешков, неприятно царапавшие носоглотку. Блевать было приятно, голова свежела моментально.
- Слушай, - крикнул с кухни Володя в минуту моего редкого затишья, - а ты вчера с Нергалом встречался.
- Кто это такой? - слабым голосом спросил его я, и снова принялся за свое основное занятие. Из меня выходил последний желудочный сок, а потом желудок просто корежило в спазмах, впустую. После этого я почувствовал себя лучше, помыл лицо в ванной и прошел на кухню.
- Ну вот, прости господи, и порядок, - удовлетворенно произнес Володя. - Ты бы послушался совета своей галлюцинации, на грибы отвлекался хоть иногда. Нергал плохого не посоветует.
- Какой, нахрен, Нергал, - опять разозлился я, - ты что, думаешь, я алкоголик конченный?
- Да бог такой вавилонский. Чем ты его заинтересовал, интересно. Ну, это он раньше был бог, потом христиане всех чужих богов записали в демоны. А сейчас, ввиду отсутствия электората, Нергал, похоже, подрабатывает галлюцинацией у пьющих маргиналов.
- Откуда ты все это знаешь, если не умеешь читать?
- А тебя ебать не должно, - вдруг неожиданно злобно ответил Володя, - сам, может, придумываю.
Я опешил, и обиженно замолчал. Несколько минут мы посидели в тишине, потом Володя примирительно налил мне кофе и снова заговорил:
- Жалко, что ты ничего не помнишь. Мне нужны подробности твоей беседы с богом.
- Зачем тебе? - удивился я, - это просто глюк. Даже если его корни в языческой мифологии, смысла тут особого нет.
- Ты не понимаешь. В мире все имеет смысл, просто его важность колеблется. Твоя прогулка в киоск ранним утром за пивом имеет мало смысла для тебя, но много для майского жука, которого ты раздавишь, даже не заметив. Встреча с Нергалом, может, не важна тебе, но имеет огромное значение для меня. Нергала, кстати, еще называли "дикий бык небес", и он приносил людям чуму и лихорадку.
Я глубоко погрузился в себя, стараясь вспомнить свое видение. Ничего не выходило, весь вчерашний день после полудня исчез из моей памяти начисто, будто после шумерского вавилонского бога я встретил людей в черном. Я стал наблюдать за мыслями в своей голове. Они возникали из ниоткуда, это было удивительно. Была основная мысль о том, что нужно вспомнить разговор с богом, и несколько периферийных. Уже несколько секунд спустя, погружение в глубины памяти превратилось в тупое повторение фразы "вспомнить бога, вспомнить бога", и быстро ушло на окраины сознания, а в центре оказалась не выраженная словами мысль о горечи во рту после крепкого кофе. Я понял, что могу вспомнить этот разговор только случайно, и от меня это не зависит. К тому же, сильно заболела голова.
- Володь, - обратился я к хозяину квартиры, перебарывая стыд, - у тебя, случайно, нет дома пива?
- Что, голова болит? - сочувственно спросил он меня.
- Ага...
- Нет, пива у меня нет. Но я тебе помогу. Сядь, как тебе удобно, и выпрями спину. Зажми правую ноздрю, и вдохни воздух левой, мысленно четыре раза произнеся слово "ом". Оказывается, это не только единица измерения, прости господи, сопротивления, но и суть всего. Теперь еще восемь раз произнеси "ом", задержав дыхание. В Упанишадах сравнивают этот звук со стрелой, наложенной на лук человеческого тела, которая пронзает темноту невежества и находит себе новую цель - область Истинного Знания. Выдохни через правую ноздрю, еще восемь раз произнеся "ом". Теперь повтори это с другой ноздрей.
Я проделал все, что мне говорил, Володя, и головная боль действительно уходила.
- Теперь повтори все то же самое, увеличив в два раза все периоды и количества "ом".
На этот раз я с трудом смог проделать это упражнение, но почувствовал легкость, как будто мой организм очистился от всей грязи, что налипла на него за последнее время. Мир стал ощутимо ярче и четче, и даже звук дождя за окном и вид тяжелых туч, будто бы опустившихся еще ниже к городу, перестал меня угнетать.
- Спасибо, Володя, - с чувством поблагодарил я его, - это реально работает. Ты волшебник, я сразу это понял. Слушай, ты обещал мне рассказать легенду о каком-то пророке. С удовольствием сейчас тебя послушаю.
- Не легенду, а историю. Сегодня ты хреновый слушатель. Проспись хорошенько, прости господи, и приходи завтра. Только не бухай, а то сдохнешь раньше, чем я тебе ее до конца расскажу.
Мне опять стало обидно. С похмелья я очень ранимый и все время на паранойе, и мне вдруг показалось, что Володя относится ко мне свысока. Но любопытство было сильнее, поэтому я поблагодарил его и пошел домой.
Дождь прекратился, но из-за туч было сумрачно. Я уже забыл, когда в последний раз видел солнце не через призму облаков. Захотелось рвануть на море, но денег оставалось совсем чуть-чуть. Мама уже вернулась с работы, и встретила меня молча. Я отказался от ужина, макарон по-флотски, потому что там было мясо. Маму это задело.
- Ты работу не нашел еще? - спросила она меня после долгого молчания.
- Нет еще. - Мне стало стыдно, точнее, я вернулся в свое обычное состояние. Захотелось укрыться одеялом и уснуть. Желательно, до самого второго пришествия.
- Завтра собеседование, - соврал я и лег в кровать. Уснуть, к сожалению, не получалось совсем. Я решил встать и включить компьютер но, к своему удивлению, не смог открыть глаза и понял, что уже сплю. Тут же я оказался на стадионе, рядом с футбольным полем. Газон был изумрудного цвета, идеальный, какой я видел только по телевизору. Я захотел пройтись по нему, но провалился под воду и стал задыхаться. Когда я уже попрощался с жизнью, а мои легкие разрывались без воздуха, я вдохнул воду. К моему удивлению, ею вполне можно было дышать, а вокруг уже был городской ландшафт: машины хаотично ехали по дорогам мимо домов, светящихся неоновыми вывесками. Прохожие сновали по своим делам. Я присмотрелся, и к своему ужасу понял, что прохожие не похожи на людей. Это были самые разные уроды: циклоп с клювом вместо носа, андрогин с женским лицом с одной стороны, и мужским - с другой, круглая голова на коротких ножках и наоборот, длинный ноги, увенчанные, минуя туловища, головой старика, и великое множество других, которых я не запомнил. Все они обернулись на меня, и остановились. В панике я бросился бежать, завернул в какой-то переулок, и отпрянул от яркого огня, возникшего на моем пути.
- Не бойся, - раздался приятный мужской голос прямо из сердца пламени, - они тебя не тронут.
- Ты кто? - Испуганно спросил я, - неопалимая купина?
Из огня послышался тихий смех.
- Можно и так сказать. Раньше меня звали Ишум. Я хочу помочь. Нергал выбрал тебя. Но ты не должен исчезнуть.
- Зачем ему я? Ему нужно мое тело?
- Нет, ему нужно больше. Ты должен сохранить себя. Дай ему пройти сквозь тоннель.
Кроме голоса пламени, я услышал еще какой-то шопот. Он становился все громче, и я разобрал слова:
...Убийца львов и людей, помни
Во имя Договора, подписанного меж Тобой и родом человечьим
Аз взываю к тебе! Внемли мне и помни!
Из великих врат владыки Шаммаша, Сферы Солнца,
Кровавожертвенный Бог, Властитель Битвоприношений, Градоразрушитель Врагов,
Телопожиратель Человека, Повелитель Могуществнного Меча, Оружий и Армий,
Дух Зарева Полей Брани, распахни свои врата!
Дух Вхождения К Смерти, распахни свои врата!
Дух Летящего Копья, Пронзящего Меча, Парящего Камня,
Открой врата в свою сферу,
Врата Кровавой Планеты, откройтесь!
Врата Бога Войны, разверзнитесь!
Врата Бога Победы, Завоеванной В Бою, откройтесь!
Врата Властелина Арра И Агга, распахнитесь!
Иа Нергал-йа! Иа Зи Аннга Канпа!
Иа Ннга! Иа Ннгр-йа! Иа! Ннгийа! Иа Зи Дингир Неенийа Канпа!
Иа Канталамакакийа Тарра! Канпа!
Голос, нараспев произносящий эти странные слова, не имел пола или возраста, и доносился будто бы из самой преисподней. Сначала тихий, едва слышимый, последние заклинания он проревел, сорвавшись на нечленораздельные звуки или слова на каком-то древнем, неизвестном мне языке. Кровь застыла у меня в жилах от ужаса, и вдруг я вспомнил, что это просто сон. Я тут же принялся щипать себя, стараясь проснуться.
- Ты во сне, но проснуться не так просто. - Голос, принадлежавший пламени, раздался где-то внутри меня. Я стал бить себя по щекам, и с облегчением увидел, как пространство вокруг расплывается и превращается в черную вселенную закрытых век.
- Открыть глаза - еще не значит проснуться, - донесся откуда-то издалека голос, и я услышал свое сердце, бешено отбивающее драм-н-бейс в грудной клетке, а затем увидел знакомые фотообои на стене.
Было уже девять утра, и реальность снова стала объективной. El sueЯo de la razСn produce monstruos, гениальный испанец оказался пророком не только тотального безумия, предстоящего человечеству, но и одной ночи неприметного человечка в провинциальном городке, где-то в самом сердце большой северной страны.
Было непонятно, чем занять себя. Я поискал в интернете работу. В основном были объявления о вакансиях строителя, официантки, фрезеровщика и помощника руководителя. Я позвонил по поводу последнего варианта. Милый женский голос пригласил меня на собеседование через пару дней. На всякий случай, я записал адрес. Еще требовался старший менеджер в отделе продаж крупной косметической фирмы. Одна моя знакомая устроилась в подобную фирму, и в ее обязанности входило обзванивать случайные номера в телефонной книге и предлагать им продукцию. Рядом с ней тем же самым занимались еще десять старших менеджеров в отделе продаж крупной косметической фирмы.
К Володе идти было рановато, и я решил просто прогуляться по городу. Наконец-то не было дождя, и за одним серым облаком светился намек на весеннее солнышко. Настроение мое немного приподнялось, и мир мне улыбался. Прохожие надели оранжевые куртки и бирюзовые шапки, девушки смотрели на меня с интересом. Я шел по центральной улице своего родного города, в сторону парка Дружбы Народов. Но все это было только обманом. Под фотошопом неоновых реклам в архитектуре явно прослеживался стиль сталинского репрессионизма, особенно в здании администрации города. И то, что этот стиль еще называют ампиром, наводит на мысли скорее о героях пелевинского романа, сидящих в кабинетах этого здания, чем о величественных постройках французских зодчих.
Я спустился в парк по главной лестнице. Насколько хватало взгляда сверху, лестница была оборудована удобными перилами, ступеньки носили следы недавнего капитального ремонта. Но после шестого пролета все было нетронуто со времен открытия парка в 1969 году. Парк производил странное впечатление. С аллеи на верхней площадке открывался шикарный вид на Волгу. Это, без преувеличения, самый великолепный пейзаж, что я видел в своей жизни. Мост, соединяющий два берега, со снующими по нему машинами, как и в далеком детстве, казался мне чудом, победой человеческого разума над природной стихией. Правда, после крушения теплохода "Александр Суворов", заплывшего не в тот пролет, эта победа казалась сомнительной. Но темные воды Волги притягивали взгляд, и казалось, будто древние скифы, погибшие в сражении с Дарием, глядят, не мигая, из глубины. Волга не похожа на обычную реку, скорее это море, разлившееся вдоль. Ширина ее в районе Камского устья достигает сорока километров. Но на берегах реки почти не осталось мест, где можно спокойно посидеть в одиночестве, полюбоваться луной и звездами, отражающимися почти без искажения, ведь течение здесь неторопливое, незаметное. Всю территорию на обоих берегах от истока до устья заняли предприимчивые коммерсанты, понастроившие платные турбазы и санатории.
Вода Волги зеленовато-черная, и похожа на саму кровь Земли, а если приглядеться, то можно разглядеть развалины крепостной стены города Итиль, столицы Хазарского каганата, наводившего ужас на арабов до самого Ирана. На этих берегах жили свирепые гунны, до того, как в рамках великого переселения народов захватить добрую часть Европы, до самого Рейна и Дуная, и заставить платить дань великую Римскую Империю. Под натиском войска Атиллы пал бы и Рим, но папа Лев Великий сумел отговорить гуннского полководца от разрушения Вечного города. Давно черная вода смыла и затянула в мягкий холодный ил мертвых богов Тэнгэр Эцэг и Гайтосира, богинь Табити и Аргимпасе, а все жертвы, принесенные им сотни лет назад, оказались тщетны - боги умирают без агонии, смиренно покорившись Времени.
Еще главной особенностью парка Дружбы Народов являются пятнадцать скульптур, возведенных ваятелями из всех республик Советского Союза. Мне они внушают иррациональный страх, как и многие памятники некогда великой державы: автобусные остановки со странными мозаиками, изображающими рабочих, космонавтов или военных, барельефы и лепнина с изображением колосьев или пятиконечных звезд, некогда олицетворявшие могучую силу, теперь это памятники тлену и неотвратимости смерти всего сущего.
Я прошел мимо каменного сооружения, представляющего республику Азербайджан, с символичными строками, выгравированными в граните: "Мой край далек, и дружба в нем столица". Это вызывало грустную иронию, ведь совсем недавно вся Россия следила по сводкам новостей за поимкой азербайджанца, зарезавшего в Бирюлево русского парня, гулявшего с девушкой. Дальше я свернул на узкую тропинку, вдоль которой старые березы и тополя пронзали небо, как ракеты мечтательных советских инженеров. Современные ученые стали гораздо меркантильнее, редкая ракета сейчас долетает даже до середины Днепра. Зато поднатаскались с тех далеких времен разные пиарщики и политтехнологи, и это клевета, что раньше советские бонзы лучше манипулировали сознанием масс. Сейчас это получается у разных криэйторов и телеведущих куда эффектнее, раз люди даже не замечают, что давно погасло солнце, куда важнее то, что Венцеслав из Дом-2 бросил своего парня и увеличил член. Общество мифа сменилось обществом потребления.
Тропинка завела меня в тупик. Это было удивительно, ведь раз есть тропа, значит, кто-то вытаптывает эту мокрую траву. Сколько еще человек, подобно мне, зашли в этот тупик? На секунду чувство тотального одиночества сменилось приятной теплотой. Приятно, когда ты не один. Даже если в полной заднице. Особенно, если в полной заднице. Только когда в полной заднице. Нестерпимо захотелось тут же перерезать себе горло розочкой пивной бутылки, но это была лишь минутная слабость. Если смерть неотвратима, то чем я рискую, если потусуюсь еще немного на этой планете?
Я поднялся наверх и побрел по аллее к дому Володи. Впереди я заметил странного парня. Он шел, выпятив свой тощий зад, обтянутый желтыми зауженными джинсами. В отражении витрины я заметил на его лице темные очки, несмотря на то, что солнца не было видно, по моим наблюдениям, около полугода. В полусогнутой правой руке тип нес женскую сумочку, а на шее был повязан клетчатый шарф. Словно примоднившийся Гелиогабал, он походил или на бесстрашного гея, решившегося прогуляться по городу, пока спит гопота, или же до нас докатилось модное движение хипстеров. Впрочем, я думаю, контингент этот пересекается процентов на девяносто. Парень посмотрел по сторонам и, не заметив никого, громко испортил воздух. Верно сказал французский режиссер-марксист Годар, после эпох античности и Возрождения наступила эпоха задницы.
Володя встретил меня в махровом халате, с туркой горячего кофе. Опять возникла мысль, что он просто кривляется, притворяясь слепым. Я рассказал ему свой странный сон.
- Это все очень любопытно, - Володя, казалось, совсем не удивился, - и это не просто сновидение, конечно же.
- Ты думаешь, что сон вещий?
- Вещих снов не бывает. Просто некоторые древние сущности очнулись ото сна, и разыгрывают свои спектакли. А ты стал их сценой. Через тебя они попытаются вернуться в этот мир. Ведь ты и Вселенная это одно и то же.
- Перестань, не смешно! Мне кажется, что я схожу с ума. Еще и солнце исчезло.
- Серьезно? А в моем мире солнце это просто желтый шар, излучающий тепло. И он исчезает всегда, когда я о нем забываю. А сны твои могут быть куда реальнее, прости господи, попоек с друзьями, которые ты даже помнишь куда хуже. Из настоящей ткани соткан мир или из той же, что и сны ночные? Кто знает, кто знает...
- Володь, - взмолился я, - перестань сводить меня с ума. Этот мир подчиняется объективным законам, которые не меняются каждый новый день. Только я вот сегодня еле сдержался, чтобы не перерезать себе горло битой стеклотарой.
- О, ты никогда не был так близко от смерти, - саркастически усмехнулся Володя, - а по поводу объективности, то я бы на твоем месте поостерегся так говорить. Но ты ведь здесь не за этим. Я обещал тебе рассказать историю. Выслушай ее внимательно, ведь время иногда сжимается в одну точку, даже твои смешные ученые заметили это. Тем более, когда речь идет о прошлом, и то, что было вчера, находится там же, где и то, что было триллион лет назад. Поверь, и тогда что-то уже было.
Я устроился поудобнее в кресле, Володя налил мне кофе и начал свой рассказ, уставившись невидящими глазами куда-то вглубь самого пространства.
Глава IV.
Правдивая история самаритянина Симона Волхва, именуемого так же Магом.
Через двадцать лет после рождения Йехошуа Назаретянина, в деревне Кита, близ города Шомрона, родился мальчик, названый Симоном. Его родители, Антоний и Рахиль, были пусть не сказочно богаты, но и не бедны, что в те времена уже было не так уж плохо. Младенец был кроткого нрава, с ясными голубыми глазами и живым умом. В возрасте полутора лет он уже заговорил, а в четыре года выучился читать. Родители не скупились на его образование, наняли наставников, обучивших мальчика греческому языку, естественным наукам, священным писаниям, логике и словопрениям. С раннего отрочества у мальчика проявлялся особый интерес к тому, что зовется первопричиной, альфой и омегой грубого мира физических тел.
Надо тут вспомнить, что жители Шомронских земель были не простыми иудеями. Они считали себя древними потомками колен Эфраим и Менаше, и единственными настоящими хранителями Завета, а признавали только Пятикнижие и книгу Иисуса Навина. Символом Творца у жителей Шомронии была прекрасная голубка.
В те времена Иудея находилась под господством Великого Рима, и страстно жаждала освобождения. Евреи ждали прихода Мессии, который освободил бы богоизбранный народ из-под гнета чужеземцев. Спрос, как известно, рождает предложение, и поэтому земли Израиля были наводнены всевозможными разными пророками и мессиями. Римляне, конечно, не воспринимали их всерьез ровно до тех пор, пока эти пророки были своего рода развлечением, реальные бунты же карались строго.
Когда Симону минуло десять лет от роду, в израилевых землях объявился новый пророк, называвший себя, ни много ни мало, сыном Божьим. Он проповедовал кротость и милосердие, любовь и всепрощение. Мы зовем его Иисусом, но в те времена его звали "Йехошуа" - от имени Бога Иегова и древнееврейского "шуа" - спасение.
В Галилее и Декаполисе проповедовал Йехошуа о покаянии перед лицом Царствия Божьего, о любви к ближнему и к Богу. Везде шли с ним его ученики, и был он им пастырем, а ближе всех держал он к себе двенадцать, и звались они апостолами, а его называли Царем Царей и Краеугольным камнем, а еще Светом Миру.
Слава о проповеднике добра и любви, творящем чудеса воимя Бога, бежала далеко впереди Йехошуа, и достигла Шомрона намного раньше самого Мессии. Личность человека, провозгласившего себя Сыном Божьим, заинтересовала юного Симона.
В селении Вифания Йехошуа сотворил одно из своих главных чудес - вернул к жизни почившего четыря дня назад мужчину по имени Лазарь. Это чудо принесло Йехошуа славу от Иудеи до Великого Рима, и преумножило его паству.
В то время исполнилось Симону тринадцать лет, в чертах его угадывалась огромная воля, глаза светились ясным светом. Был он сведущ в философии, медицине, древних текстах, говорил на латыни, греческом и египетском языках. Занимался с ним один единственный наставник, старик Авессалом. Невозможно было понять, сколько Авессалому лет, с равным успехом ему могло быть пятьдесят или восемьдесят. Он отличался крепким здоровьем и недюжей силой, память его была тверже памяти ребенка. Он помнил наизусть все Пятикнижие, знал десятки греческих философов и читал по звездам будущее.
Однажды утром Авессалом разбудил Симона и велел ему собираться в Шомрон. Старик был молчалив, и неохотно отвечал на расспросы юноши. Из скупых, сухих, как растительность пустыни фраз, Симон понял, что в городе остановился знаменитый пророк Йехошуа со своей свитой. Эта новость развеяла остатки утреннего сна, и ученик с наставником направились в путь.
Дорога от деревни Кита до Шомрона занимала добрый час хорошего шага. Утреннее солнце не такое беспощадное, как полуденное, и идти было в охотку. Жизнь скотоводов начиналась еще затемно, и по дороге путникам попадались пастухи с отарами овец, женщины с козами или коровами. В придорожных кустах шуршали шафаны и нимии, безоблачное белесое небо оживляли стайки перепелов, жизнь вокруг шла своим чередом, совершенно не нуждаясь в пророках и мессиях. Черные скелеты олеандров напоминали о пожаре, облизавшем окрестности две луны тому назад. Пустыни и каменистые холмы земель Шомрона служили плохой пищей прожорливому огню, и частые пожары так же быстро заканчивались, как и начинались. На пепелище вскоре появлялась первая зеленая поросль молодой травы, а после первого дождя пробивались светлозеленые побеги, сначала ядовитых колоцинтов и калотрописов, а затем и любой другой растительности.
Солнце стало припекать, и Симон было подумал о том, что зря он взял с собой так мало воды, когда показались первые дома Шомрона. Стена самого первого дома, построенного, как и прочие, из глиняных кирпичей, треснула, и мужчина лет сорока старательно замазывал прореху. Авессалом приказал юноше спросить у него, не знает ли он, как найти Йехошуа, называющего себя новым царем Иудеи. Мужчина объяснил, что Йехошуа со своими апостолами отказался жить в постоялом доме или у многих желающих дать им приют добрых горожан, и остановился в пещерах неподалеку. Только, добавил он с грустной улыбкой, Йехошуа никакой не царь, а всего лишь сын плотника. Симон поблагодарил его и отправился со своим наставником дальше к холмам, где по тонкой струйке дыма быстро нашел нужную пещеру.
Перед входом в пещеру на камне сидел человек. Это был высокий сильный мужчина с густой черной бородой. Он окликнул путников:
- Эй, кто вы, что вам надо?
- Мир твоему дому, - поприветствовал его Симон, - мы ищем Йехошуа из Назарета, называющего себя сыном Бога. Нет ли здесь его?
- Мой дом там, где я найду покой после смерти, а здесь я живу где придется, как повелит мне Бог. Зачем вам Йехошуа?
Симон вопросительно посмотрел на своего учителя. Старик молчал, и казалось, не имел отношения к происходящему.
- Мы хотим получить ответы на некоторые вопросы, - начал было Симон, но страж пещеры прервал его:
- Ищите ответы в священных писаниях или в речах своих первосвященников. Убирайтесь отсюда.
Симон почувствовал себя несправедливо оскорбленным, а еще больше раздосадовало его молчание Авессалома.
Вдруг из пещеры показался мужчина. У него были черные вьющиеся волосы, смуглая кожа, короткая борода и, столь редкие в здешних землях, ясные голубые глаза.
- Петр, почему ты кричишь? - обратился он к часовому, - неужели, когда ты станешь привратником моего царства, ты также будешь кричать на пришедших?
- Йехошуа, - ответил высокий, - они могут быть посланы фарисеями или римлянами. У тебя много врагов.
- Нет, - возразил Йехошуа, - у меня нет врагов. Есть только несчастные люди, которые, к сожалению, озлобились. Не обижайтесь на Петра, - Йехошуа обратился к Симону и Авессалому, - он просто боится за меня. Что привело вас сюда?
- Ничего, - вдруг проскрипел Авессалом, - мы уже уходим.
Симон, Йехошуа и Петр с удивлением на него посмотрели. Старик повернулся и пошел прочь. Симон извиняюще улыбнулся и побежал за ним.
- Почему мы ушли? - спросил он старика, - мы же ничего у него не спросили.
- Мы пришли слишком рано. Скоро мы снова его увидим. Когда он совершит главную ошибку. А ошибки этой не избежать.
Симон обернулся. Две фигуры на холме рядом с пещерой были еще видны, но разговор их уже не возможно было расслышать. Петр что-то говорил Йехошуа, и яростно махал руками. Симону показалось, что он бранит своего пророка. Йехошуа стоял, виновато склонив голову, и сухой ветер трепал черную смоль волос.
Жизнь в Кита снова пошла своим чередом. Авессалом все реже навещал Симона, велев ему послушаться совета Петра и поучиться мудрости у первосвященников. Ближайший храм располагался в Шомроне. Симон воспользовался советом старца, и стал ходить туда каждое утро, но быстро разочаровался. Первосвященники сжигали жертвенных голубей, вели споры, можно ли использовать шкуру тахаша для изготовления освященных предметов, а в ответ на главные вопросы (что было до создания мира; почему Бог допускает несправедливость, если он всемогущ; куда попадают праведники-неиудеи после смерти и т.д.) первосвященники могли и побить палкой.
Родители Симона, Антоний и Рахиль, возлагали, конечно, на него особые надежды но, тем не менее, успели родить ему двух братьев и сестру, и все силы и внимание уходили на младших.
Спустя три недели после встречи с Йехошуа, Авессалом предупредил Симона, что утром, еще затемно, им нужно будет выйти в путь. Как повелось, в подробности посвещать он юношу не стал.
В оговоренный час Симон крадучись вышел из дома. На краю деревни он увидел прямую высокую фигуру старика, и поспешил к нему. Мир жужжал им всеми своими насекомыми, а роса дарила приятную прохладу. Авессалом объявил, что они отправляются в Иерусалим, чтобы в последний раз увидеть Йехошуа.
- Почему в последний раз? - удивился Симон.
- Он скоро умрет, - сухо ответил старик. - И это будет непростительной ошибкой.
- Почему Йехошуа умрет? Три месяца назад он выглядел здоровым.
- Его казнят. Сегодня прокуратор Понтий Пилат вынесет ему смертельный приговор. А он его вынесет, у него нет выбора.
- Но за что? Йехошуа не показался мне опасным. Что он совершил?
- Он не совершил ничего дурного. Просто его обманули и предали. Он решил в какой-то миг, будто бы знает, что есть такое добро и зло. И, как это всегда бывает, ошибся.
Впечатлительный Симон вспыхнул, как сухой хворост от искры.
- Нужно его спасти! - юноша еле сдерживал крик, - он не заслужил смерти. Йехошуа добрый, это так же видно каждому, как ночью - луну, а днем - солнце.
- Иногда, люди за всю жизнь так не могут разглядеть солнце. Слишком поздно. Завтра на Холме Черепов его прибьют к кресту, и он будет считать это своим выбором. Йехошуа считает, что искупит этим вину человечества. Он не поверит никому, кто скажет ему обратное.
- Но зачем Богу жертвы?
- Мой мальчик, Богу не нужны жертвы. А кровожадные боги не нужны людям. Но Йехошуа убедили в обратном. Он считает фокусы и спектакли, разыгрываемые для него, знамением его избранности. В его кротости таится великая гордыня, которая даст ему силы сыграть свою роль до конца.
- Но мы должны сказать ему об этом!
- Он нам не поверит. И потом, апостолы не дадут нам поговорить с ним.
Старик и юноша замолчали, и каждый молчал о своем. Путь до Иерусалима занимал долгих шесть часов по сухой земле, и Симон дивился тому, как легко и быстро шагает Авессалом, что юноша едва поспевал за ним. Людей они не встречали, только мириады насекомых спешили по своим делам, по-прежнему плюя на пророков и тиранов, да перекати-поле делало самое древнее дело на земле, разбрасывая семя ради продолжения рода, несмотря ни на что.
Наконец показались первые дома Иерусалима. Величественный город не был похож ни на Кита, ни даже на Шомрон. В местах, где обычно бывал Симон, дома походили больше на землянки, низкие, уходящие в землю, а в Иерусалиме стены домов были высоки, в полтора человеческих роста, а некоторые окрашены в самые разные яркие цвета. Время подходило к полудню, улицы кишили самым разным людом, где преобладали нищие, торгаши и городская стража. Авессалом сказал, что казнь состоится завтра, а переночуют они у его старого друга Менахема, живущего почти в самом центре города, рядом с базаром.
Менахем оказался хоть и старым другом, но совсем не старым мужчиной, лет примерно тридцати. Он жил один в богатом двухэтажном доме, семьи своей не имел. Принял гостей Менахем с большой радостью, накрыл богатый стол: фаршированная щука, телячья печень, хала, тейглах, миндальные хлебцы, дыни, манго, овечий сыр, красное и белое вино, гораздо старше Симона. После обильной трапезы они с Авессаломом вспоминали людей, которых Симон не знал, и события, о которых он никогда не слышал. Только потом Авессалом перешел к цели их путешествия.
- Мар Менахем, - обратился Авессалом, - слышал ли ты что-нибудь о завтрашней казни Йехошуа, называющего себя сыном Бога?
- О, конечно! Вы из-за этого сюда явились? А я уж подумал, что ты соскучился по старому другу, - улыбнулся Менахем.
- Мы постарались совместить два дела. Так что говорят в городе об этом странном философе, приносящем себя в добровольную жертву?
- Если честно, почти ничего не говорят. Каждый погружен в свои проблемы. Ты же знаешь, как тяжела жизнь простого горожанина. Нужно платить подати Риму, покупать ягнят и голубей для пожертвований, платить Ироду Антипе, да еще кормить свою семью. Какое дело народу до лжепророков?
- Адони, глядя на твой дом, такого не скажешь, - улыбнулся Авессалом.
- Мне просто чуточку повезло, - заговорщицки прищурился Менахем, - большинству повезло меньше. А Йехошуа учит это большинство быть покорными и подставлять вторую щеку. В итоге его справедливо невзлюбили как местные, мечтающие сбросить ярмо римлян, так и власть, видящая в нем претендента на место царя Иудеи. Есть и третья сила, которую представляют первосвященники Анна и Каиафа. Они видят в Йехошуа опасного еретика, угрожающего основе основ существования иудеев - их религии.
Симон, смиренно сидевший и молчавший при разговоре взрослых, тут уж не смог сдержаться:
- Эйфо адони rар, а разве ты не иудей? Ты говоришь "их религия", но разве она не твоя?
Авессалом зло обернулся к юноше, но Менахем терпеливо принялся объяснять:
- Нет, мой друг, я хоть и коренной житель Иудеи, уроженец Иерихона, но давно отрекся от Яхве. (при упоминании имени Неназываемого, Симон непроизвольно испугался). Я не приверженец какой-либо религии в твоем понимании, но чту память греческого поэта Орфея, а также его учение. Он учил о том, что душа заключена в темницу тела, а человек раздвоен на доброе естество Загрея и злое - титанов, убивших его. Когда-нибудь ты узнаешь об этом, ведь у тебя такой мудрый учитель. Если он еще ничего тебе не рассказал об этом, значит, время еще не пришло.
- Адони, - подал голос Авессалом, - а как ведут себя спутники Йехошуа, его апостолы?
- О, они ведут себя как жуки, попавшие в муравейник. Но у них не получается расшевелить муравьев, занятых непосильной ношей, которая, к тому же, скоро убьет их. Апостолы нашептывают горожанам, какое событие готовится - искупительная смерть божьего сына. Я спросил одного из них, почему же они не пытаются его спасти, а он ответил, что это божий замысел. Божий замысел - закласть своего сына, как ягненка, себе же в жертву, чтобы искупить грехи людей, которых он же сам и создал грешниками. Странному и злому богу поклоняются эти люди! К тому же, ходит слух, что сами апостолы и выдали своего Мессию римлянам. Один из них, Иехуда Искариота, привел римскую стражу в Гефсиманский сад и выдал своего учителя.
- Ты не пытался спасти несчастного? Я знаю, у тебя большое влияние и серьезные связи в главных домах Иерусалима.
- Я сделал все, что в моих силах. Через Клавдию Прокулу я убеждал Пилата оправдать невиновного. Он и сам знал, что несчастный ни в чем не виноват но, как я выяснил, прокуратору не оставили выбора. Корни этого преступления, по-видимому, уходят в Рим. Только я не могу понять, кто и зачем замыслил это злодеяние.
- Мне тоже хочется это выяснить. А сейчас, с твоего позволения, мне хотелось бы подремать. Я устал с дороги. Моему другу это тоже было бы полезно.
Менахем велел слугам постелить гостям в саду, в тени виноградника. Сон быстро сморил усталых путников, глубокий сон без сновидений, так чудесно восстанавливающий силы.
Проснулись они только под вечер. Менахем и Авессалом удалились вглубь особняка, продолжив беседу наедине, а Симон остался в саду, изучать при тусклом свете свечи труды Солона. Пламя свечи весело плясало, напоминая извивающуюся танцовщицу. Фантазии унесли Симона прочь от скучного афинского мыслителя в объятия юной красавицы, которую он в своих грезах спасал от разбойников.
- Что ты тут делаешь? - прервал его высокий женский голос.
Симон заметил, что гладит себя там, где не следует, и густо покраснел.