- Что?.. - отозвалась женщина в аккуратной темно-синей накидке.
За окнами возилась ночь, то и дело постукивая ветками о ставни. Женщина дремала на стуле, периодически просыпаясь и судорожно, почти с испугом, взмахивая спицами. Отогнав от себя остатки прилипчивого сна, она подняла на внучку взволнованные, выцветшие глаза.
Девочка не смутилась: глаза ее бабушки всегда были такими - наполовину испуганными, наполовину взволнованными, но неизменно - добрыми. Малышка приподнялась на локте, упираясь им в подушку, и терпеливо повторила вопрос:
- Я говорю, правда, что все на свете для чего-нибудь нужны? Ну, звери, птицы, даже цветы...
- Правда, - улыбнулась женщина и отложила спицы. Сдержавшись, чтобы не ойкнуть, она поднялась со стула и пересекла комнату.
Малышка с теплым восторгом проследила из своей кроватки, как сизая бабушкина тень встала вместе с ней и потянулась по противоположной стене к низкому потолку, разрастаясь подобно тучам, заходящим над дальними огородами. Искривившись, тень скользнула по старенькой лампе, бережно обогнула плафоны и двинулась вперед, закрывая собой комод, стол и дедушку, низко склонившегося над разложенными перед ним схемами. Тот приподнял голову, потер шею воротником ветхой рубахи, и вернулся к своим мыслям.
Женщина опустилась на стул у изголовья внучкиной кровати. Стул тихонько скрипнул, провисая днищем.
- Это правда, - кивнула она. - На Земле все нужны друг другу: звери и птицы, цветы и деревья...
- И даже червяки, ба? - скривилась девочка.
- И червяки. Они тоже пользу приносят. К примеру, они...
- А какую пользу лягушки приносят? - перебила малышка, хитро прищуривая чуть раскосые глазки, но, заметив намерения бабушки, не дала ей и рта раскрыть: - Не-е-ет, не говори, я сама знаю, смотрела про Кваки. "Мария, Мирабелла", помнишь?
- Помню, - кивнула женщина и незаметно стерла слезу.
- А для чего тогда люди нужны, а? - не унималась малышка.
Дед поднял глаза от схем. Взгляды взрослых на мгновение встретились, чтобы в следующую секунду взорваться крошечной шаровой молнией мысли.
Что ты ей скажешь ТЕПЕРЬ?.. - понеслось от сознания к сознанию.
Как ни в чем не бывало, дед снова уткнулся в бумаги. Тусклая настольная лампа, прикрытая старой простыней, запахла обгоревшей пылью. Дед со вздохом стянул пеленку и выключил свет. В комнату ровными прямоугольниками упала луна. Скрипя половицами, шаги деда удалялись, пока окончательно не стихли на крыльце. Входная дверь хлопнула, и в форточку неторопливо потекли привычные струйки невидимого дыма.
Бабушка протянула руку к ночнику. Девочка терпеливо ждала.
- Знаешь, - вымолвила наконец женщина, - старые, мудрые люди говорят...
- А разве ты не старая?!
Женщина вздрогнула. На ничтожную долю секунды ее плечи гордо расправились, но тут же поникли вновь.
- Старая... Конечно, старая. Но не такая старая, как ОНИ. Так вот, слушай-кысь и не перебивай - это нехорошо... Старые и мудрые люди говорят, что звери и птицы, цветы и деревья нужны для того, чтобы каждому делать свое дело - то, что было отпущено Богом.
- Какое? Что они делают?
- Они... Все они приносят пользу, делая при этом совершенно разное...
- А человек? Человек тоже приносит пользу? И человека тоже сделал Бог?
- Да.
- Для чего?..
- Мудрые говорят - для того, чтобы человек увидел, как много чудес создал Бог, чтобы понял, насколько творение Его велико и прекрасно, и... восславил Бога.
Девочка скривилась.
- Получается, я живу для того, чтобы все время Бога славить, да? И для того, чтобы ходить в церковь? Но это же скучно! - тяжко вздохнула она, с живостью вспоминая свои уставшие ножки и отяжелевшую головку после созерцания воскресной службы.
Бабушка рассмеялась: ее горло поскрипывало, а голова смешно покачивалась из стороны в сторону.
- Нет, не для того, чтобы ходить в церковь. Если ты не хочешь, Он не заставит тебя туда ходить.
- Да, радоваться, - произнесла она тихо и убежденно. - Славить - это означает восхищаться жизнью, радоваться ее бесконечному великолепию, каждой прожитой минуте, каждому новому вздоху... Поняла?
Девочка торопливо закивала, надеясь сокрыть преступную недогадливость. Бабушка сделал вид, что поверила, и тоже кивнула седой головой. На миг обе замолчали. Во дворе звякнуло о рукомойник. Начинался дождь. Девочка вслушалась в ускоряющийся темп падающих капель и расплылась в довольной улыбке: спать сегодня будет очень сладко. Бабушка скосила глаза на внучку и улыбнулась:
- Кстати, моя голубушка, ты прекрасно славишь Бога.
- Правда?! - обрадовалась малышка. Всегда приятно слышать похвалу, особенно когда понимаешь, за что тебя хвалят. - Нет, правда, бабуш?
- Да. У тебя это получается здорово, гораздо лучше, чем у многих.
Девочка опустилась на подушку и потерла затекший локоток.
- Значит, Бог похвалил бы меня, если бы вдруг оказался здесь? - с затаенной надеждой спросила она.
- Он и так здесь. Он ВСЕГДА здесь.
- Где?..
Малышка взволнованно окинула комнату взглядом, боясь обнаружить присутствие, сокрытое в гуще теней. В тот же миг тени шевельнулись и зашептали. Проваливаясь в крошечные щели между половицами, они двинулись вперед и обступили кроватку, гневно поглядывая на свет крохотного ночника.
Исчезни с нашего пути! Ибо имя нам - Легион! - беззвучно убеждали они, но, тусклый и одинокий, страж тихих детских сновидений и не думал отступать.
Девочка торопливо натянула одело до самого носика. Теплая и сморщенная ладонь легла ей на лоб и мягко двинулась вдоль русых волос. Бабушка тихо усмехнулась.
- Не бойся. Ты не должна Его бояться. Он не сделает тебе ничего плохого.
- Потому что Он невидимка?! - догадалась девочка и повеселела. - О невидимках мне мама рассказывала. И о барабашках. Они невидимые и ненастоящие, поэтому их здесь нет... Но они смотрят, хорошо я засыпаю, или балуюсь! - выдала она, ощущая почти приятную дрожь легкого испуга.
- Н-да? - протянула бабушка озадаченно. - Вообще-то я не о том... Бог присутствует здесь незримо, это правда... Но Он - ЕСТЬ. А бояться Его тебе нет нужды.
- А-а-а-а! Как Кусаку! Или Лихо Одноглазое! - радостно поддакнула малышка. - Мама говорит, что их не нужно бояться, потому что ил... илзюзи не могут никого обидеть!
- Иллюзии?..
- Да.
Бабушка вздохнула и покачала головой. Девочка загрустила: ведь это означало, что она снова сказала или сделала что-то не то, вот бабушка и расстроилась.
- Прости, пожалуйста, - поторопилась шепнуть малышка. - Я больше так ни-и-икогда не буду!
Ей было все равно, за что просить прощения. И пусть она и не понимала, в чем ее вина, но обижать бабушку ей не хотелось.
- Я тебе надоела, да?.. Мама говорит, всегда я лезу со своими глупыми вопросами...
Бабушка вздрогнула.
- Нет, что ты! Но тебе и в самом деле уже давно пора спать...И все-таки, прежде, чем ты заснешь, я хочу доверить тебе один секрет... Маме не расскажешь? - шепнула она заговорщически.
- Не-а! - хитро прищурилась малышка. - Давай свой секрет!
Бабушка со значением кивнула и приблизила морщинистое лицо к щеке внучки. В ноздри немедленно просочился тонкий аромат лаванды и детских грез. Она незаметно сморгнула слезу и шепнула:
- Бога не надо бояться потому, что Он любит тебя. Любит больше, чем я, деда, папа и... даже мама.
Против ТАКОГО откровения у девочки еще не было иммунитета. Она резко отпрянула и недоверчиво воззрилась на бабушку.
- А мама говорит, что любит меня больше всех на свете! Значит - больше Бога! А Он даже меня не знает, между прочим!
- Ну, конечно, мама правильно говорит! Мы все ОЧЕНЬ тебя любим. Просто... Мы не способны ТАК СИЛЬНО любить, как Бог, и потому никогда не сравнимся с ним. А Он любит и тебя, и меня, и маму, и папу, и всякую козявочку, представляешь?
Глазенки малышки горели восторгом и сомнением.
- Откуда же у Него столько... много любви?!
- Он взял ее из наших сердец. Потом усилил, отразил и отдал назад. Люби Его так сильно, как можешь, и Он отдаст тебе в три раза больше. Забудь Его однажды - и Он трижды забудет тебя. Запомни это, милая... - шепнула бабушка и притихла, ожидая вопросов. Но вместо них до нее донеслось лишь легкое и умиротворенное сопение.
* * *
Он лежал с закрытыми глазами. Было очень жарко. И все же, с завидным постоянством сменяя друг друга, вдох и выдох не становились слабее. Сдавленная тем, что некогда было стеной лифтовой кабины, грудная клетка едва заметно приподнималась, закачивая в легкие остатки кислорода. Задымленный воздух потрескивал, удушливо воняя горелой древесиной и человеческой плотью: где-то наверху догорал четвертый этаж, то и дело осыпаясь яркими искорками угольков.
Он лежал с закрытыми глазами, и потому не видел угольков. Было больно. И все же борьба чувства самосохранения и силы тяжести завершилась в его пользу: он сумел пошевелить остатками пальцев левой руки. Тысячи вольт боли, ударившие в предплечье, приподняли и несколько раз встряхнули тело. Рассудок качнулся и нырнул в предвечное, замирая на самой оконечности жизни. Импульс остановил вдох, освобождая пространство для будущих колоний земляных червей, но сердце все еще сопротивлялось. Настырное, оно хотело видеть больше, чем остановившиеся зрачки распахнувшихся серых глаз.
Мгновения проваливались к первым этажам вместе с останками стен. Узенькое пространство разрушенного лифта медленно наполнялось пеной. А далеко вверху гасли огоньки потолочных перекрытий, глухо стучали камнем о камень куски осыпающегося южного крыла и шелестели души сгоревших заживо. Лестничные пролеты, еще несколько часов назад давящиеся людскими криками, казались теперь просторными и тихими. И лишь то немногое, что осталось от торгового центра, простиралось вниз и вверх угольно-черной полосой, словно стремясь заколоть само пространство закопченными копьями перил. Зловонное и суховато-едкое, оно криво усмехалось в ответ на эту по-детски наивную попытку, щурилось пустыми глазницами окон и выло сиренами МЧС.
А он лежал, уже с открытыми глазами, но по-прежнему не видел и не сознавал. Лишь медленный ручеек, толчками вырывающийся из его отсеченной руки, все тише и тише просил о спасении.
Они торопились. Синие и красные молнии "мигалок" тянулись к самому небу, к грохочущим точкам пожарных вертолетов, но бессильные, достигали лишь обгоревших ветвей одинокого тополя. Трепеща в напряженном ожидании, они гнали человеческие тени по обожженному бетону потолочных перекрытий, гнали дым и смерть прочь от погибшей многоэтажки, заставляя их сворачиваться сизыми завитками и исчезать, утопая в скрючившейся от жара листве. Силуэты людей, рассредоточившихся вдоль обвала, казались призрачными фигурами ангелов, сошедших в Преисподнюю. Не хватало, пожалуй, лишь крыльев, но их вполне могли заменить собой баллоны с кислородом.
Они двигались быстро, со знанием дела. Разум в разум, рука об руку - неустрашимые рыцари небес, способные почувствовать дыхание жизни рядом с удушливым смрадом смерти - и отобрать у Костлявой еще не успевший остыть трофей. Привычно - часть от части, половинка от половинки самих себя - так они находят людей. Раскрыв сердца и уши - слышат стон, отпустив сознание в угоду интуиции - слышат тишину... И запах надежды, мощной ментальной струей бьющий с той стороны обвала рассудка.
Они еще не знали, где его найти. Но они не знали и о том, что сегодня им помогает само небо. А небо, как всегда, знало обо всем на свете.
* * *
- Папочка! Папа! Па-а-апа!!! - кричала девочка, захлебываясь в слезах и мелко сотрясалась всем телом.
Ее правая ладошка с такой силой стискивала левую, что стоило ей оторвать руки одна от другой, и в ямочках, оставленных ноготками, проступили капельки крови.
- Папочка, это все сон! А сон - это неправда! Я сплю, и ты спишь! А во сне не умира-а-ают!!! - выкрикивала она, но человек внутри разрушенного лифта не мог ее услышать.
- Па-а-апочка-а-а!!! - ее голосок сорвался, перешел в визг, потерялся в надрывном в вое сирен. - Я не могу подняться и снять плиту-у-у!!! Потому что сплю, и ноги не дви-и-игаются! Давай вместе проснемся! Я уже не хочу больше спать! Разбуди меня, пожалуйста, я не могу сама! А потом я и тебя разбужу-у-у!!!
Силуэты метались в ночи, сновали туда-сюда, кидались друг на друга и беззвучно кричали.
- Разбудите меня, пожа-а-алуйста! - умоляла малышка, но люди не слышали друг друга, люди потеряли уши, люди потеряли голоса.
"Скорые" визжали тормозами, подбираясь к завалам и тем, кто все еще продолжал сидеть или лежать на земле, выкрикивая проклятия в грязную октябрьскую ночь. Скорчившись на картонных коробках, наваленных у самой стены торгового центра, неподвижно темнели никому уже не нужные, холодные тела. Серое, растертое багровым у самого асфальта, давило на глаза и выжигало сердце. Девочка кричала, не слыша собственного крика.
- Папочка, меня никто не слышит! Давай попросим у Бога, чтоб Он нас разбудил! - хрипела малышка, глядя широко распахнутыми глазами туда, где лишь она одна могла увидеть человека. - Бабушка говорит, Бог нас всех очень любит!..
Черные пятна людских силуэтов мелькнули на фоне яростных вспышек - и малышка зажмурилась.
- Бог! Мне страшно!!! Пусть мой папа проснется и разбудит меня! Мне больше не хочется смотреть этот сон! Он страшный! И папа стал страшный! Почему у него больше нет руки, Бог?!
На минуту девочка замолчала, словно задумавшись над тем, что хотела сказать. Наконец, собравшись с духом и мыслями, она крикнула что было сил:
- Знаешь что, Бог?! Если Ты НЕМЕДЛЕННО не разбудишь моего папу, я больше не буду Тебя СЛАВИТЬ! И вообще любить не буду! Понял?! Я ПАПУ люблю, а не ТЕБЯ! - злорадно закончила она.
И проснулась.
* * *
Пошатываясь и постанывая, девочка брела к умывальнику. Ярко-зеленые вспышки ритмично пульсировали перед глазами, словно огонь из сновидения оказался настолько сильным, что сумел дотянуться до реальности и оставить о себе вполне настоящее воспоминание.
Расталкивая звенящую темноту трясущимися ручонками, малышка добралась до двери. Она уже хотела было выйти на крыльцо, но остановилась как вкопанная, услышав за дверью чужой голос.
- Он сумел продержаться в задымленной шахте сорок пять минут... Это - чудо. Потому что угарный газ убивает за две... Вы верите в чудеса?.. - голос за дверью на мгновение смолк, и девочка смогла услышать, как наступившую тишину прорезал нечеловеческий вой. Малышка не узнала голос бабушки. А вот голос деда - сухой и отстраненный, но все же оставшийся прежним - она не могла не узнать.
- Он жив?.. - спросил дед у безликого ночного гостя и откашлялся, словно стараясь избавиться от внезапной хрипоты.
- Жив, - отозвался голос, казалось бы, с сочувствием. - Его нашли спустя сорок восемь минут с момента взрыва. Ему повезло оказаться в лифте гораздо ниже того этажа, где... произошла трагедия. Кабина остановилась между вторым и третьим, и... э... не позволила вашему сыну выбраться. Он потерял руку.
Слепая от слез старуха, в которую превратилась мать, взвыла с новой силой.
- Но остался в живых. Один. Среди сотен сгоревших заживо. Мама, не надо плакать. На вашем бы месте я немедленно вытер слезы и помчался в церковь. Потому что никто из нас не видел на своем веку ни одного человека, способного вынести жар, дым и боль и, в довершение всего, не скончаться от кровопотери... К слову, кровотечение было остановлено упавшей ему на руку частью разрушенной лифтовой кабины, которая несколькими минутами раньше спасла его от взрывной волны.
Бабка заголосила.
- Послушайте, все мы здесь взрослые люди... - начал было голос, но девочка не услышала больше ни слова. Потому что теперь к надрывному вою чьего-то невыразимо знакомого голоса присоединился сухой и кашляющий плачь деда.
Малышка с силой стиснула ладошкой правой руки посиневшее запястье левой - и толкнула дверь босой ногой.
Мужчина, стоявший на пороге...
оранжевое, синее, оранжевое
...впился глазами в девочку. Бабушка полулежала-полустояла на коленях в трясущихся объятиях деда и выла, не замечая никого и ничего вокруг себя. Холодный и невыразительный взгляд малышки скользнул над ее седой головой и остановился на протянутой руке... Собственной руке, поданной незнакомцу для приветствия.
- Доброй ночи... - мужчина обрел, наконец, утерянный мгновение назад дар речи. - Как тебя зовут?
- Я все слышала.
Невидимая стальная струна, натянутая внутри девчоночьей души, сразила спасателя в самое сердце - его голос дрогнул, но он нашел в себе силы ответить:
- Ты слышала правду.
Девочка немного помолчала, косясь на сотрясающиеся плечи стариков, и шепнула:
- Я знала, что Бог разбудит моего папу.
- Да?.. - мужчина, казалось, смутился, но не прошло и нескольких секунд, как уверенность и твердость духа снова вернулись к нему: - Тогда попроси Его от моего имени, чтобы когда-нибудь Он разбудил нас всех...