Его первое общеизвестное прозвище - Крошка-Прошка - было, в сущности, не столько прозвищем, сколько описанием внешности. Рост, в особенности для геолога, работающего в горно-таежный районах Восточной Сибири, конечно удивительный - 150 сантиметров. Но крепко сбитая фигурка была по всем пропорциям уменьшенной копией сильного мужчины, которую несколько портила сидевшая на широких плечах совершенно лысая голова с синими от бритья щеками, какие встречаются у ярких брюнетов. А вот второе прозвище - Прошка-Черномор - запечатлело некую почти анекдотическую историю.
Здесь надо сделать отступление, чтобы коротко описать обстоятельства, породившие Прошкино приключение. Происходило все в конце 1934 года. Тогда, как раз после продажи КВЖД, вывозили домой всех работавших на этой дороге советских людей с чадами и домочадцами и поезда линии Пекин-Москва уже к пограничной станции Отпор подходили полностью загруженными. Для геологов, работавших в восточном Забайкалье к юго-востоку от Читы, возникли буквально непреодолимые трудности с возвращением в Москву - нет и нет билетов на поезд, хоть разбейся. К счастью, в Борзе существовала хозяйственно-снабженческая база, обслуживавшая все отряды этой территории и железнодорожную проблему взяли в свои руки опытные хозяйственники. Им, однако, было тоже нелегко. В сутки на Москву проходило два поезда - один обыкновенный скорый, другой люкс - всего четыре международных вагона для пассажиров (полный комплект 64 человека), да к ним вагон-ресторан и специальный вагон с душем, ванной, парикмахерской и еще Бог знает с чем. Проезд в люксе стоил в три или четыре раза дороже, чем в скором, в общем дико дорого, ездили на нем богатые иностранцы и дипломаты, и никому из геологов никогда в голову не приходило пользоваться этой роскошью. Но на сей раз положение сложилось безвыходное. Наши хозяйственники никакими способами не могли добыть билетов на скорые, переполненные еще по ту сторону границы, и даже на люксы доставали всего по нескольку билетов на день, причем приходилось их заказывать заранее, за месяц, и прямо от границы, т.е. от Отпора, а не от Борзи. Впрочем, в сложившейся обстановке заблаговременные заказы имели свою положительную сторону - можно было успеть оповестить отряды, разбросанные по разным участкам, что к такому-то числу надлежит полностью свернуть работу и явиться в Борзю для посадки на поезд. Радиосвязи с отрядами в геологических экспедициях еще не было и в заводе, поэтому посылали телегами в сельсоветы и школы, если на участке была деревня, а с ненаселенными местами связывались через пограничников.
Вот теперь можно вернуться к Прошке-Крошке. Работал он в безлюдных отрогах Нерчинского хребта, богатых каменными россыпями и зарослями кедрового стланика. Чтобы составить кондиционную карту, геолог-съемщик должен исходить свою территорию вдоль и поперек многочисленным маршрутами, во время которых избежать соприкосновения с железными ветвями стланика просто невозможно. И цепляются твердые ветки за брюки и вспарывают их как ножом. Даже брезент он сначала исцарапывают, а потом раздирают. Сколько ни зашивай, а к концу сезона, считай, две пары брюк превратились в лохмотья или, как говорят сибиряки, в ремки. В таких вот ремках, закончив работу, спустился Прошка с гор в ближайшую деревню, где его ждали две телеграммы. Одна официальная, от начальника базы, с извещением, что такого-то числа со станции Борзя отходит на Москву поезд N..., отправление во столько-то часов, столько-то минут, на который для него куплен билет. Просьба не опаздывать. А другая от друзей, которые хорошо понимая, что добираться из этой деревни на станцию за 100 километров, на случайном транспорте очень нелегко, и всякое может случиться, сообщали, что едет он с ними на поезде люкс, вагон N..., что его билет будет у них, а его личные вещи, в том числе городскую одежду, они на всякий случай прихватят с собой в вагон. Посмотрел Прошка на даты и ужаснулся - до отхода поезда остается 60 часов, меньше трех суток! Куда бежать, куда броситься? Насчет транспорта надо сообразить, и брюки или штаны целые приобрести. К счастью, растерявшегося Прошку пожалели сердобольные бабы. Нельзя же мужику на людях ходить в таких лохмотах, из которых спереди и сзади срам наружу лезет! Давай в дом, какие-никакие портки оборудуем, и на чем тебе ехать, тоже сами подыщем. Полетели разузнавать, кто, когда на станцию собирается, а с портками сначала вышла заминка. Бабы знали, что в деревне ничего из одежды купить невозможно - пусто в сельпо. Да и сшить не из чего по той же причине. Но голь на выдумки хитра. Одна бабенка сняла у себя с русской печки почти новую занавеску из синего сатина в крупные красные розы, и к утру следующего дня были готовы невиданные расписные шаровары. Нашлась попутная машина - военные едут в Борзю за керосином и мазутом на полуторке, с пустыми бочками в кузове. В кабине у них места нет, а если сможет мужик вытерпеть сто верст дорог в кузове, то пускай, конечно, садится. Прошка и этому был рад - ведь ему надо торопиться, надо во что бы то ни стало попасть на станцию до истечения роковых шестидесяти часов. Поблагодарил он добрых женщин, надел все, что было с собой теплого, и пошел к машине, нимало не задумываясь о своем внешнем виде. А вид был тот еще. Этакий мужичок с ноготок, в ушанке, в коротком рыжем полушубке, из-под которого на подшитые валенки свешиваются синие в розах порточины. Вроде мальчишка-подросток, которого мамка по-дурацки одела, а повернулся - батюшки, иссиня-черная бородища лопатой, по грудь длиной! У лысого Прошки, который, конечно, в поле не брился, отросла за лето прямо-таки ассирийская борода, как бы в компенсацию за голую как колено голову. А о стрижке-бритье в волнении и спешке он не вспомнил. Военные на машине до того были ошарашены несообразным обликом будущего пассажира, что спросили у него документы и даже подергали за бороду - не фальшивая ли. Ну, все утряслось, пристроился Прошка в кузове между бочками, и поехали. Времени на дорогу у него хватало даже с некоторым избытком, но в пути сначала пришлось менять заднее колесо, потом еще что-то приключилось, так что вкатились они на станцию в ту минуту, когда давали второй звонок тому самому поезду-люкс, на котором должен был ехать наш Прокофий. Но он не впал в отчаяние, мгновенно слетел с машины, помчался во весь дух к вагонам и - о счастье! - когда поезд уже тронулся, успел вскочить на подножку и вцепиться в поручни (хорошо, что в те времена лесенки-подножки не поднимались, не убирались, а были всегда на своем месте снаружи вагона).
Друзья, приславшие телеграмму, ждали Прошку со все возрастающим беспокойством. Сначала на базе - не появился. Потом на платформе перед прибытием поезда - опять напрасно. В вагоне, кое-как побросав вещи, они заняли наблюдательные посты у окон и вдруг, когда казалось, что нет уже никакой надежды, увидели как мчится-катится к поезду какой-то пестрый ком, и ринулись к дверям своего соседнего вагонов, чтобы помочь, подхватить. И вовремя. Потому что величественный проводник, привыкший к барственным фигурам дипломатов и иностранцев, просто озверел от попытки вторгнуться в его аристократические владения какого-то чудовища, вонявшего керосином (вот оно, соседство бочек!), и пинал Прошку ногой, стараясь сбить его, стряхнуть на землю. А поезд набирал скорость. Геологи энергично оттащили проводнка, втянули изнемогающего Прошку в тамбур и принялись объяснять блюстителю люксового благолепия, что это не разбойник, а законный пассажир, вот его билет. Но проводник не сдавался. Хорошо, пусть законный пассажир, но в такой одежде, заляпанной мазутом и керосином, он его в вагон все равно не пустит. Придумывайте что хотите. Придумали. Притащили из купе пустой рюкзак и казенное одеяло, Крошка разделся догола, его быстро обкрутили одеялом, запеленутого на руках отнесли в купе, а одежду затолкали в рюкзак. Теперь можно было считать, что посадка благополучно состоялась, немного передохнуть, умыться, одеться и идти в вагон-ресторан.
В тот день отъезжающих геологов было пятеро: Прошка с двумя друзьями и мы с Борисом Александровичем. И все, чуть расположившись на своих местах, потянулись в ресторан. Шесть полевых месяцев наша еда состояла из чая, черствого хлеба, каши без масла и лапши на воде, иногда приправленной черемшой. А тут!! Разнообразные супы и мясные блюда (бифштексы! телятина!), жареная навага, осетрина фри, и на каждом столе ваза с мандаринами и яблоками! Глаза разбегались и голова мутилась от жадного желания съесть, сожрать, проглотить все это великолепие. Мы вдвоем назаказывали столько всего, что в нормальных обстоятельствах этого хватило бы худо-бедно на пять человек. Вслед за нами появился представитель Прошкиной компании, высланный вперед, чтобы поскорей заказать обед, и за их столиком повторилась вакханалия заказывания всего , что было в карте, в чудовищных количествах. Пока шли разговоры, удивлялись и вздрагивали только официанты, но когда они начали таскать поднос за подносом и нагромождать на наших столах всех фасонов посуду со снедью, в большой группе французов, сидевших неподалеку, головы стали поворачиваться в нашу сторону, вспыхнул оживленный обмен репликами, к сожалению для нас непонятными, но по тону благожелательными. И тут появился Крошка-Прошка в стандартном, но вполне респектабельном костюме, в аккуратных маленьких ботинках, сверкая лысиной, которая как бы плыла над немыслимой вороной бородищей. Французы среагировали на него общим, слитным полувздохом-полувозгласом: "О-о-о!". А потом засуетились, закричали на разные голоса, поворачиваясь уже всем корпусом навстречу настоящему гному из плоти и крови. Крошка было смутился, но - какое ему дело до чужой шумихи? - сел на свое место и с удовольствием занялся закусками и супом. Однако французы, особенно дамы, не унимались, и продолжали настойчиво рассматривать беднягу, оживленно болтая и жестикулируя. Наконец раздался женский голос, восторженно восклицавший: "Шерномор! Шерномор!...", и вся компания бурно зааплодировала. Вот это мы поняли. Французы, видимо, сочли, что дама нашла точное, и при том русское определение удивительного существа - Черномор. Но тут, в разгар аплодисментов и выкриков: "Шерномор! Шерномор!...", около Прошки вырос высокий человек в штатском, но с военной выправкой, и строгим приказным тоном произнес: "Следуйте за мной!" - "Хоть суп-то дайте дохлебать. А то остынет", - взмолился Прошка. - "Ничего. Это не надолго", - ответил строгий незнакомец, и они ушли из ресторана. Что случилось? Все геологи были поражены, взволнованы и желанные деликатесы как-то потеряли вкус. А минут через 20 разразилась новая сенсация: открылась дверь и показался Прошка... гладко выбритый, с двуцветным маленьким лицом! С совершенно белым подбородком и щеками и темно-загорелым лбом и носом. Французы просто взвыли, увидев такое превращение, но тут уж грозному незнакомцу пришлось разрешить Прокофию докончить обед, правда с предупреждением, что впредь, до самой Москвы, в ресторан ему ходить не следует, "чтобы не создавать международные недоразумения". Еду, какую захочет, ему будут приносить в купе. Оказалось, что командовал Прошкой сотрудник ГПУ, и полномочия у него видимо были большие, поскольку его распоряжениям подчинялись и ресторан и другие службы. Ну что ж? В этом поезде можно было и в купе прожить беспечально. Мало того, что еду принесут любую, из спецвагона при желании доставят книги, и шахматы или шашки.
Так бывший детдомовец Прошка обогатился неповторимым опытом путешествия на положении богатого иностранца, вокруг которого пляшет обслуга, и получил новое прозвище - Черномор. А нам достался его веселый рассказ об этапе деревня-поезд, и неожиданный спектакль в вагоне-ресторане.