Юсупа по его должности паромщика хорошо знали в целой округе, которая пользовалась паромом, чуть ли не единственным в среднем течении Юрюзани. На пароме он работал один, без сменщика, и славился тем, что не только в любое время дня, но и среди ночи безотказно выходил на призывы проезжающих. "Совестливый мужик, - говорили про него, - имеет сочувствие к народу." Трудно сказать, почему у него не было помощника, то ли потому, что его дом стоял на самом берегу и он мог прямо оттуда, так сказать, с удобствами, следить за рекой? То ли причиной была всем известная его безупречная честность, дававшая колхозу уверенность, что ни одна общественная копейка не останется в его кармане? А честность его была такова, что о ней сложилась даже легенда, имевшая в основе истинное происшествие. В разгар нэпа как-то в ночное время переправлял он ехавших в коробке двух нездешних, никому не известных мужиков, в усмерть пьяных, которые обронили на пароме "портмонет" с деньгами. Рано утром Юсуп его нашел, принес домой, взглянул на содержимое и ахнул - "портмонет" был (так гласит легенда) туго набит тридцатирублевыми бумажками. Конкретную сумму при передаче легенды разные рассказчики называли по-разному, но во всех вариантах она была фантастически огромной, такой, какую деревенскому люду не только не случалось в руках держать, но и видеть не приходилось. Сколько денег было на самом деле, никто, конечно, не помнил, да вряд ли и знал когда-нибудь. Юсуп, боясь, как бы плохой человек не польстился на легкое богатство и при этом его самого не убил, никому о находке не сказал и стал думать, куда вернее всего надо сдать деньги. А пьяные молодцы, проспавшись, обнаружили пропаду и пустились обратно по своему пути, расспрашивая всех встречных-поперечных, не видали ли они толстого портмонета с деньгами. Добрались, наконец, до парома и задали свой вопрос Юсупу. Тот обстоятельно расспросил, каков портмонет из себя (какого цвета, из какого материала, с какой застежкой), да какие деньги там были, и убедившись, что ответы мужиков совпадают с тем, что он видел собственными глазами, вернул им потерю, не потребовав никакого вознаграждения. От благодарственной выпивки, как добрый мусульманин, он тоже отказался. Получилась сумятица, шум, и широко разгласилось, что Юсуп за так отдал кошель с деньгами. Его поступок обсуждался на все лады, вызывая у одних осуждение (дурак, какой случай разбогатеть упустил), у других восхищение (бывают же такие люди не завидущие), и постепенно превратился в легенду об огромном богатстве, которое прошло через руки паромщика, не оставив на них даже малой частички.
Но легенда легендой, а щепетильность Юсупа в денежных делах была тысячу раз проверена в обычных, повседневных обстоятельствах. Если он кому-нибудь, платившему за перевоз, не мог дать сдачу, то говорил: "В следующий раз поедешь - отдам. Сейчас не получается". И не было случая, чтобы неграмотный Юсуп (а он был неграмотный) забыл, кому сколько остался должен и не отдал человеку, что ему причитается. Все это знали, полностью ему доверяли, и общественное мнение так и определяло Юсупа - надежный мужик. Не соврет, не обманет, чужого не тронет, хоть ты что ему в руки давай. Людям сочувствует - никто его не может заставить ночью на паром выходить, а он выходит, никого в лугах до утра не проморил.
Все было верно, но чего-то в этой характеристике не хватало. Не укладывался в нее хотя бы его внешний вид, более подходящий для бродяги, чем для уважаемого, почтенного человека. Голову Юсупа в любую погоду покрывала выцветшая мятая ушанка с растопыренными, торчащими в стороны ушами. Неизменными были также неопределенного цвета широкие штаны, доходившие до щиколоток и свободно болтавшиеся на худых ногах. Только на верхней половине туловища одежда менялась - в жару это была темная куртка не куртка, рубаха не рубаха, распахнутая до пояса и открывающая загорелую грудь, а когда становилось похолоднее, на ней появлялась потрепанная телогрейка. Но это было не от бедности. Вот у всех на глазах его большой хороший дом. И его выделенные сыновья живут в отличных домах. И на реке гогочут и плещутся две большие стаи его гусей - вот эти, отмеченные красной полосой на крыльях... Невольно появлялась мысль, что человек поглощен какой-то своей внутренней жизнью, мало кому открытой, и на одежду просто не обращает внимания. Так оно и оказалось, но выяснилось это позднее, когда мы ближе познакомились и стали друзьями.
Начало нашей дружбе положила, можно сказать, геологическая обстановка. Паром на Юрюзани содержала башкирская деревня Мусатово, которая стояла на надпойменной террасе недалеко от устья крохотной речонки Урдалинки. А в уступе этой террасы километра на два тянулись выходы некой толщи вроде каменного торта "наполеон", состоящей из бесконечного количества тонких слоев, похожих друг на друга и все-таки чем-то отличающихся пород. На поверхности торта не было видно никаких окаменелостей, так что в поисках фауны приходилось основательно проколачивать молотком каждый слоек. Когда же после долгих усилий случалось найти хоть обломок раковины, мы целый день, а то и два-три дня, без устали колотили твердые камни "продуктивного" слоя, добывая редкие трофеи и нагромождая кучи пустой породы. Все это происходило на глазах у Юсупа (паром был рядом), и, конечно, заинтересовавшись нашей непонятной возней с камнями, он подошел и принялся расспрашивать, что мы ищем, да зачем сначала столько камней набьем, а потом выбрасываем.
Обычно, проходя мимо нас, мужики кричали: "Что, золото ищете?" - и, не дождавшись ответа, шли дальше. А Юсуп, узнав, что мы охотимся за какими-то странными закорючками, с живейшим интересом стал выяснять, что же они такое и зачем нужны. Пришлось прочесть целую популярную лекцию о древних морях, древних ископаемых животных и значении их остатков для геологической практики. Но прикладная польза не очень его взволновала, а вот о событиях геологической истории он слушал с огоньком в глазах, переспрашивал, требовал подробностей, словом, слушал с увлечением и очень серьезно, не как непонятную выдумку, а как занимательную быль, в которой ему надо разобраться.
Движение на Юрюзани было не очень интенсивным. Среди дня и час и два мог никто не требовать паром, и пока мы копались недалеко, Юсуп в свои свободные промежутки частенько приходил к нам побеседовать. Сначала, отдавая дань нашим интересам, он рассказал про Янгантау, или Горелую гору. Что стоит недалеко отсюда гора из тонких каменных плиток и внутри с незапамятных времен горит, не сгорая, а на волю из нее горячий воздух идет. Снегу зимой на ней нет, и поверхность камней даже сухая и теплая. На это тепло по осени сползаются со всего района змеи, находят какие-нибудь ямки-углубления, свиваются в них в большие клубки штук по 50 и так зимуют. Пастухи и охотники от дедов-прадедов ходили на Янгантау лечиться от прострела, болей в суставах и многого другого. Выкопают себе канавку по росту, по всем размерам, и лежат греются. Хорошо помогало.
Янгантау мы уже знали, осматривали в начале полевого сезона, и, если отвлечься от сказочного звучания несгораемо-горящих камней, то рассказ Юсупа был достаточно точным. Янгантау слагают темные горючие сланцы, рассыпающиеся на поверхности в листоватую щебенку, пластинки которой тлеют на огне спички, т.е. хоть плохо, но горят. А сланцевую толщу разбивают много численные трещины, по которым из глубины поднимается сухой горячий воздух. Правда, нагревают его, по-видимому, не медленно сгорающие сланцы, а какие-то глубинные процессы, связанные с вулканизмом - температура воздуха в некоторых трещинах достигает 85 градусов, а внизу в реке выбиваются со дна газовые грифончики из гелия. Впрочем, в точности это до сих пор наукой не выяснено... Насчет змей, усиливающих сказочный колорит необыкновенной горы, ничего не знаю, но думаю, что можно было верить Юсупу на слово. Он был охотник, в свое время бродил по окрестностям и летом и зимой, сам грелся в канавках на Янгантау и, может быть, только немного преувеличил количество змей в клубке, определяя его на глаз. Зато лечебную силу янгантаусских тепловых ванн пастухи и охотники нисколько не преувеличили - серьезное исследование показало, что у Горелой горы есть все данные, чтобы превратиться в первоклассный курорт. В 1937 г. там и появился зародыш курорта, еще очень примитивный и очень кустарный. Место самодельных канавок заняли деревянные будочки, внутри которых над выходом горячего воздуха сооружалось нечто вроде неглубокого колодца со стенками, закрепленными досками. Больной влезал в такой колодец и грелся, а для усиления эффекта процедуры колодец можно было закрыть крышкой, состоявшей из двух половин с вырезами, огибавшими шею при складывании крышки. Селился жаждущий исцеления народ в основном в ближайшей деревне у колхозников, так как строения "курорта" сводились к двум или трем избам. А в 1981 году мне попались цветные открытки, рекламирующие туристический маршрут по Юрюзани, и среди них было изображение курортного комплекса Янгантау. Пятиэтажные корпуса с балконами, газоны, асфальтированные дорожки, освещенные электрическими фонарями...
Но я отклонилась от своего рассказа. Постепенно в разговорах с Юсупом открылась широта его интересов. Тут была история башкирского народа, происхождение человечества, проблемы нравственности и судьбы людей. Причем интерес был активный. Все, что знал и слышал, он продумывал, проверяя своим жизненным опытом и осваивал. Например, историю прародительницы Евы он рассказывал так: "Ева (выговаривал он это Еуа) был баба здоровый, большой, 150 сажен ростом. Он родил 150 баранчук (т.е. мальчиков) и 150 деука, от них все люди пошли". И добавлял в качестве объяснения: "Особенный баба был. Таких теперь нет. Обыкновенный баба сколько детей принести может? Редко двадцать. Да малыми помрет сколько. А моровой поветрие случись - совсем тогда пропали. От одной овечки большой стадо не вырастет". Будучи неграмотным, Юсуп не мог совсем отвергнуть рассказ о первых людях, внушенный ему в детстве муллой или уважаемыми аксакалами. А крестьянский здравый смысл и житейские наблюдения не позволяли поверить, что потомство одной обыкновенной женщины заселило всю землю. Так, из сочетания священного писания с жизненным опытом, возник образ грандиозной великанши, народившей 300 детей. Видимо, происхождение людей очень занимало Юсупа, раз он создал свою версию легенды, вложив в эту душевную работу всю свою пытливость и все доступные ему жизненные материалы.
В истории башкир главной темой Юсупа был Салават Юлаев, про которого я впервые от него и услышала. Показывая на левый берег Юрюзани, Юсуп объяснял, что вот там, где сейчас колхоз "Салават", родился и рос Салават, сын Юлая, большого сердца человек, замечательный охотник и храбрый воин. Он был сильный и добрый, его любили не только люди, но и животные. Самые дикие кони, которые никого к себе не подпускали, спокойно шли к нему в руки, и он легко их объезжал, успокаивал словами и песней... Рассказывал Юсуп так живо, с такой теплотой в голосе, что расстояние в полтора столетия совершенно не ощущалось. Я было решила (каюсь в своем невежестве), что речь идет о нашем современнике, любимом родственнике из другой деревни, и поняла, что это исторический герой только тогда, когда пошли описания сражений за "справедливого царя", который обещал башкирам прогнать заводчиков, расхватывавших башкирские земли, и вернуть все исконные угодья.
Имя Пугачева Юсуп не вспоминал, и анонимность какого-то там "справедливого царя" сильно охладила мой интерес к военным подвигам Салавата. Поэтому из многих рассказов Юсупа более или менее удержались в памяти лишь два эпизода - взятие Симского завода и сражение на реке Ай, удержались оттого, что касались хорошо знакомых мне мест. Взятие Симского завода, который стоял на родных землях Салавата, было прямой, открытой войной с ненавистными волками-заводчиками, отчаянной попыткой прогнать их туда, откуда они пришли. А битва на р. Ай вышла сама по себе примечательной. Там, по словам Юсупа, "казенные солдаты" скрытно под водой протащили пушки через реку, чтобы бить Салавата и его воинов. Необычная деталь! Она показалась мне весьма живописной, но фантастической, поскольку в мелком и быстром Ае, каким я его знала, скрыть под водой можно было разве что игрушечную пушку. Вероятно, дело было в моем восприятии, но мне Салават представлялся больше как певец и молодой прекрасный всадник, и только в Москве. Много времени спустя, я узнала, что он был видной фигурой Пугачевского восстания и пожалела, что не записала рассказы Юсупа о битвах пугачевцев.
Где-то я читала, что исторические события в устной передаче неграмотных людей излагаются правильно в течение трехсот лет, а потом преобразуются в сказку и приобретают фантастические очертания. И мне очень захотелось выяснить, насколько соответствует реальности повествование Юсупа о Салавате. Но что я могла проверить? Пожалуй, бой на реке Ай с этой подводной транспортировкой артиллерии и еще место рождения Салавата. Покопавшись в литературе, я нашла краткое описание сражения на реке Ае у Пушкина в "Истории пугачевского бунта" и там, к великому моему удивлению, было упомянуто, что солдаты Михельсона, наступая на повстанцев, "потопили" пушки и переволокли их по дну реки на канатах. Значит, правильно говорил Юсуп! И место рождения Салавата он показывал правильно - Салават действительно родился на левобережье Юрюзани, в бывшем Малоязовском, ныне Салаватском районе Башкирии. Да, история жила в памяти Юсупа такой, как была в действительности, может быть, с самой маленькой поэтической ретушью в виде диких коней, которые сами шли в руки Салавата.
Вот такой был мой кунак Юсуп - охотник, колхозный паромщик, "надежный мужик", доброжелательный к людям человек, полный интереса ко всему окружающему, немного философ и хранитель исторических преданий своего народа.