Проселочные дороги, пыльные тропки, поле и лес. Две фигуры пробираются в темноте. Ночь - лучший маскировщик; их спины фактически сливаются с природным ландшафтом.
- Как думаешь, в этих лесах есть опасные звери? - спрашивает Лотар.
- Думаю, после обезвреженного грузовика с вооруженными штурмовиками, нам вряд ли может угрожать зверь, - отзывается Иосиф. - В крайнем случае, ты его пристрелишь.
- Никогда не убивал животных. Охоту без необходимости обеспечить пропитание презирал. Я убивал людей. Людей, которые могли убить меня. Но нажать на курок, держа на прицеле невинное существо, выше моих сил.
Иосиф мысленно соглашается. Он разделяет такую позицию.
В километре от них, за ближайшим полем и узкой полоской леса, брезжит свет неясного происхождения. Лотар прикладывает ладонь к пистолету и останавливается. Направленные лучи разделяются надвое и начинают мелькать по стволам деревьев.
- Это что? - шепчет Лотар.
- Фонарики.
Эхом нависает собачий лай.
- Вот дьявол! За нами всё еще идут!
В тридцати шагах слева журчит река. Лотар специально держался возле водной полосы, чтобы иметь ориентир и гарантированно свободный от нападения фланг.
- Бежим!
Пробравшись через заросли кустарников, они выходят на каменистый берег.
- Раздеваемся! - командует Лотар.
- Плыть?
- Брод! Чтобы собаки потеряли след, нужно перейти водную преграду. Иначе за нами будут следовать до самого Мюнхена.
Иосиф подбегает к воде и окунает пальцы.
- Она же ледяная!
- Если боишься заморозить зад, оставь его здесь, на корм псам!
- Трудно что-либо противопоставить данному аргументу! - говорит Иосиф, расстегивая пуговицы.
Они ступают в сентябрьские воды Изара. Им повезло: река, берущая начало в австрийских Альпах именно в этом месте узка и неглубока. Они преодолевают брод, едва намочив бедра.
- Ты уверен, что на этой стороне нас не настигнут другие отряды? - спрашивает Иосиф, стуча челюстями.
Ветерок быстро сушит кожу. Они синхронно оборачиваются и всматриваются в гущу кустов на противоположном берегу. Глаза давно адаптировались к темноте, но это помогает только вблизи. Они поспешно одеваются.
- Вообще-то нет. Зато уверен: останься мы на той, нас бы вскоре догнали.
- Что теперь?
- Продолжаем путь. Судя по карте, до Мюнхена остается около двадцати километров.
- Тебя не смущает, что мы добровольно засовываем голову в осиное гнездо? Нам трудно укрыться в безлюдной местности, чего говорить о городе. Как ты это представляешь?
- Вряд ли у нас вообще есть выбор, Йозеф. До сих пор не могу понять, как произошло перемещение во времени? Неубедительный рассказ о тибетских штучках не удовлетворил. Но меня это пока не волнует. Я серьезно. Я знаю одно: каким бы удивительным всё ни казалось, мне нужно домой, к жене и ребенку. - Лицо Лотара подчеркивает серьезность произносимых им слов. - Случившееся можно принять за сказку. Волшебную и увлекательную историю. Двое перемещаются в прошлое, в эпоху глобальных перемен. На их пути встречаются самые настоящие люди, которые однажды жили. Нам обоим не по девяносто. Мы молоды, сильны и кое в чем умны. Как типичные герои. Я боец, ты явно мозг. Это случайность или кто-то за этим стоит? Не знаю, но не исключаю. В любом случае, реальность берет свое. Если я не вернусь, через несколько недель моя семья останется без средств существования. Жена начнет получать пособие по отсутствию кормильца только когда меня официально признают мертвым. А это не раньше, чем через полгода. Мой полуторагодовалый мальчуган будет расти без отца. Жизнь есть жизнь. В ней всё не так гладко, как на бумаге. Задавать вопросы я буду только когда вернусь назад. Сейчас я должен действовать.
Иосиф соглашается с мнением Лотара. Здесь даже излишни такие подробные объяснения. Он понимает: товарищу нельзя оставаться. Впрочем, солидарность переламывается ровно в том месте, где начинается интерес. Иосиф, в отличие от Лотара, не имеет твердой позиции и не знает, хочет вернуться домой или остаться. Дожить до преклонных лет и встретить здесь старость - конечно же, нет. Но месяц, год - с удовольствием!
- Поэтому да, мы суем голову туда, куда разумный человек совать не станет, - продолжает Лотар. - Кто-то скажет, мы рехнулись: во времена процветания нацизма отправляться в логово этого самого нацизма. Без четкого плана. Без знания социальных тонкостей столетия. Но, невзирая на безумие, это единственный верный путь. Отыскать беглеца Лабберта по горячим следам эффективнее, чем выжидать, а потом хвататься за надрезанные нити.
"В последний момент я могу запротестовать и остаться!.." - думает Иосиф и тут же ужасается мимолетному желанию.
Вдоль реки пролегает шоссе. Скоро рассвет. Нужно срочно добраться хотя бы до пригорода: днем на открытой местности они будут как на ладони.
- Слышишь? - спрашивает Лотар, приостановившись.
- Мотор! Прячемся?
Из-под пригорка мягко вырастает шапка света.
- Нет. Подыграй мне.
Машина несется на высокой скорости. Покрышки гудят по асфальту.
- А если СС? - тревожится Иосиф.
- А если СС, - улыбается Лотар и засовывает пальцы в карман, - то я снесу им головы прежде, чем они что-то заподозрят.
Он становится по стойке смирно и вскидывает руку в нацистском приветствии. Иосиф нервно потирает сухой лоб и повторяет.
- Как глупо... Не помню, когда чувствовал себя нелепее, чем сейчас, - ворчит он.
Обороты двигателя спадают.
Водитель пытается разглядеть в ночной темноте два силуэта и обращается к своей спутнице:
- Смотри-ка, какие-то шуты!
Молодая особа в шляпке улыбается сквозь аромат сигаретного дыма.
- Заблудившиеся любители Гитлера. Как говорила одна знакомая, до того, как ее упекли в лагерь, "повстречать нациста в поздний час - плохая примета, сулящая неприятности, которая, в отличие от других примет, сбывается с поразительной точностью"
- Смотри, как тянут руку. Видимо, сами попали в неприятности.
Машина проносится в сантиметре от брюк Лотара и останавливается, едва заканчивается капот и начинаются стекла. Женщина продолжает смотреть вперед, будто не хочет никого замечать. Водитель наклоняет голову. На детском лице - тоненькие завивающиеся усики, за свою комичность заслуживающие анекдота.
- Что стряслось?
- Мы разыскиваем беглых преступников. Наш отряд подвергся нападению, мы остались без машины. Требуем подвезти. - Лотар произносит слова с надменностью настоящего жандарма. Иосиф же сосредоточивается и отлично играет роль верного напарника. Он замирает позади и сотворяет настолько серьезную мину, что уголки его губ начинают подрагивать от чрезмерного напряжения.
- Мы едем в Мюнхен, - сообщает мужчина, колыша усиками.
- Он нам и нужен.
2
Небо розовеет. С восточной стороны купола пропадают звезды. Воздух свеж и чарует сельскими запахами. Даже в черте города пахнет землей и сеном. Машина везет их до тех пор, пока вдоль дороги не начинают вырастать полноценные городские дома, а не маленькие пригородные домики. Лотар приказывает водителю остановиться.
Иосиф и Лотар встречаются с тихой улочкой Мюнхена 1939 года. Без промедления водитель раскручивает двигатель до высоких оборотов и отпускает сцепление. Мужчина с усиками и его спутница всё поняли правильно и не стали ни о чем спрашивать. Чужие проблемы есть чужие проблемы.
- Нам крупно повезло, - говорит Иосиф. - Они не пойдут в гестапо, чтобы сообщить о странных попутчиках. Они принадлежат к классу молодых оппозиционеров. Пассивных оппозиционеров, которые всегда искренне против любых диктатур, но одновременно не пошевелят и пальцем, чтобы что-то исправить.
- Согласен. Они не нацисты, и Гитлер со своим тысячелетним Рейхом им даром не нужен. Возможно, эту парочку где-то через полгодика отправят в концлагерь.
Храбрый дуэт пробирается внутрь города, держась поближе к домам. Жители пробуждаются. Ставни некоторых окон, скрипя, распахиваются. За ними обнаруживаются сонные, но энергичные лица. Кругом слышится негромкая речь, кашель прохожих и отдаленный голос радиоведущего утренних новостей.
При солнечном свете зеленая форма защитной полиции резко выделяется среди одеяний других людей и, несмотря на милитаризм Германии, кажется до дикости инородной. Они сворачивают за угол и выбрасывают куртки, оставаясь в простых бежевых рубашках. Таким образом, их внешний вид значительно меньше бросается в глаза просыпающихся прохожих.
- Почти как коричневорубашечники! - смеется Иосиф.
Люди встречают их изучающими, но почти ничего не значащими взглядами. Мало ли что за подразделение носит зеленые брюки и бежевые рубахи.
Оружие Лотар несет в сложенной напополам газете.
Дойдя до ближайшей площади, они останавливаются, заприметив на другом конце полицейских. Блюстители порядка увлечены разговором между собой.
Лотар закрывает глаза и запрокидывает голову. Ноздри жадно вдыхают. Он передает Иосифу свернутую газету, а сам вздымает руки как при выполнении утренней разминки.
Иосиф нервничает:
- Не время для выкрутасов.
Но едва он произносит, как его самого прижимает чем-то неподъемным. Очень сильные чувства охватывают тело, душу и разум. Плоть, от кончиков пальцев до темечка, становится легкой, почти невесомой, будто он уже не человек, или человек, но перешедший на другую ступень. Иосиф закрывает глаза, затем вновь открывает: эта улица, дом, люди оказывают фантастическое воздействие!
"Время... Боже мой, это - время!" - думают они одновременно.
Они чувствуют вихрь, ураган, порывы, их закрутившие. Это смерч, отбросивший два корабля на морские рифы. Каждый них шел своим курсом, тем не менее, судьбе стало угодно, и они оказались здесь. Оба не ведают: круговорот только начался...
Иосиф видит: полицейские выдвигаются навстречу.
- Время чудес кончено, - шепотом предупреждает Иосиф.
- Впервые за много лет на меня снизошла эйфория! - говорит Лотар. Взошедшее солнце смотрит через узкий промежуток между домами. Их лбы отражают свет нового дня.
- Уважаемые! Из какой вы организации? Предъявите паспорта или прочие имеющиеся документы.
- Вам следует отыскать тех, кто их у нас украл! - заявляет Иосиф, шагая вперед.
- Что? Как это?
- Так! Проклятые подпольщики-коммунисты! Они забрали наши куртки, в которых находились удостоверения и паспорта.
- Из какой вы службы?
- Военная почта.
- Еще раз, не понял?
- Зачем мне кричать название секретного ведомства на всю улицу?
- Предлагаете пройти к нам?
- Предлагаю не задавать вопросов!
Полицейский смущен: в стране объявлено военное положение, а по его городу разгуливают какие-то люди в неизвестной форме.
- Все же я настаиваю. Там и напишете заявление. За конфиденциальность могу поручиться.
Вмешивается Лотар:
- У нас, черт подери, задание! Идти к вам - значит потерять время, и значит всё провалить!
Полицейский кивает напарнику:
- Оставь их...
- "Оставь их?!" - раздается возмущенный голос некоего субъекта, вышагивающего из-за угла. На нем картинные пальто и шляпа. Настоящий штампованный агент-разведчик. Он неодобрительно смотрит на полицейских. - Этих господ нельзя оставлять. Они убили троих сотрудников гестапо и нескольких штурмовиков!
С разных сторон подходят еще трое. Их внешний вид словно срисован с одного шаблона.
- Бежим? - шепчет Иосиф.
- Бежим, - отвечает Лотар.
Наблюдающие за сценой мирные жители не удивлены: в Германии постоянно кто-нибудь убегает. Они делают вид, будто пытаются перекрыть беглецам дорогу, но в последний момент незаметно подмигивают и расступаются. Агенты тайной полиции грозят кулаками.
- Что будем делать? - спрашивает Иосиф. Он пытается не отставать. Это у него с трудом получается. Военная подготовка Лотара в который раз дает о себе знать.
- Ты не поверишь, я не знаю! Может, у тебя есть предложения?
Иосиф размышляет. В условиях физической нагрузки мозг отказывается генерировать четкие идеи.
- Меня должны поймать!
- Не понял?
- Я отвлеку погоню на себя, - жадно насыщая легкие кислородом, поясняет Иосиф. - Пусть меня схватят. Ты беги и прячься. Разыщешь Лабберта, потом придумаешь, как вытащить меня... или плевать, возвращайся к семье. Я останусь. Мне нечего делать в том времени.
- Пистолет. Отдай мне пистолет.
Иосиф на бегу протягивает газетный сверток. Он не чувствует под собой ног.
- Хорошо. Ты сам знаешь, что делать! - говорит Лотар, сбавляя темп. - Беги! И сделай точно так, как говорил. Беги же!
Иосиф продолжает бежать во весь опор, не оглядываясь. Словно за ним щелкают щупальца морского чудовища. Он надеется услышать выстрелы, произведенные Лотаром - пять или шесть спасительных хлопков, которыми он уничтожит погоню - но их нет.
Иосиф бежит по фруктовому саду. Листья на ветках зеленые, но пыльные и сухие. Прикрывая ладонью глаза, он минует естественные препятствия и, перескочив заборчик, оказывается на другой улице. Петляет. Постоянно сворачивает. Но четко держит направление, чтобы не бегать кругами.
Очередной переулок заканчивается тупиком. Кто-то поставил здесь забор. Иосиф мечется. Обратно нельзя. Он жмется к стене и садится на корточки.
"Все кончено! Теперь не уйти"
Иосиф закрывает глаза и совершенно неожиданно чувствует, как проваливается назад. Тогда, в открытом поле, под огнем винтовок, ему не удалось вжаться в землю, а здесь получилось... в стену. Радостно исчезнуть с ненавистной улицы, где по следам идут убийцы и палачи. Правда, магия здесь ни при чем: чьи-то руки хватают его за плечи, и в следующую секунду он оказывается в помещении.
Иосиф не может понять, отчего у него трясутся ноги. От многокилометровых прогулок по пересеченной местности или от страха?
- Залезай в подвал! - опасливо приказывает чей-то голос. Лица Иосиф разглядеть не может, в помещении полумрак. Судя по голосу - зрелый мужчина.
Рядом открывается дверь, и в образовавшемся прямоугольнике появляется второй человек.
- Ему нельзя в подвал! - он говорит, будто разжевывает простые истины. - Если шпики заявятся - это первое, куда они заглянут. На чердак его, живо!
Узкая лестница, люк, пыльный пол, куча хламья. Иосиф не успевает опомниться, как на него накидывают какие-то старые тряпки и приказывают не высовываться.
3
Проходит час. Чердак как духовка. Иосиф мокрый от пота. Через межэтажные перекрытия он слышит, как в дом заходят какие-то люди. Говорят тихо, слов разобрать невозможно. Это может быть кто угодно. Освободив небольшое отверстие, чтобы в импровизированное укрытие поступал кислород, он решает ждать, пока всё не уляжется, и за ним не вернутся.
Узкое оконце откладывает квадрат солнечного света. Когда Иосиф оказался на чердаке, квадрат был еще на полу. Он много часов следит за его перемещением. Несколько раз засыпает. Просыпается, вытирает с лица соленый пот и вновь проваливается в послестрессовую дремоту. Ему снятся странные сны. Между тем, солнечный квадрат, проделав дугу, поднимается выше, переходит в другой чердачный угол и багровеет.
Без лишнего шума скинув с себя тряпки, одну за другой, он освобождается из душного матерчатого плена. На цыпочках подбирается к окну. Стекло грязное, в маслянистых разводах и пыли. На небольшом выступе ковром валяются засохшие насекомые. За этим кусочком стекла простираются крыши других домов, тонущие в солнечном свете. Очертания одной из них доступны для почти детального осмотра: соседний дом стоит немного наискосок, не более чем в десяти шагах. Он двухэтажный, с точно таким же чердаком. Крыша в темно-коричневой черепице. На втором этаже открыты окна. Иосиф пальцем протирает на стекле маленькую точку и прищуривает глаз.
Там стоит стол, покрытый белой скатертью, ваза с цветами и пианино. На стене портрет, но Иосиф не может определить изображенную на нем личность. К столу подходит молодая женщина. На ней что-то летнее, светлое и легкое. Она наклоняется к цветам и вдыхает их ароматы. Иосифу кажется, что пыльное пространство, в котором он очутился, тоже наполнилось цветочными запахами. Она садится за пианино и начинает играть. Инструмент чуточку расстроен, но это делает звуки только прекрасней.
Иосиф уносится, подхваченный мыслями и мечтами. Он не замечает, как открывается люк.
- Вот еда. - Мужчина протягивает Иосифу тарелку с двумя картофелинами и селедкой. - Когда стемнеет, я приду, и ты сможешь прогуляться.
- А сейчас?
- Сейчас повсюду шныряют полицейские в штатском. Уйти, не подставив нас, ты не сможешь.
Иосиф жует вареный картофель.
- И что можно было такого натворить, что за тобой стал гоняться весь город? - спрашивает мужчина с любопытно-надменной интонацией. Глаза его при этом пылают уважением.
- Мелочи. - Иосиф проглатывает картофель и отмахивается.
- Мелочи?! Я ломаю голову, кого поставить в пример. Вот уж не помню, чтобы так за кем-то охотились!
4
Лабберт сидит за столом с красными как мак глазами. Дом ему не мил, и всю оставшуюся ночь он провел в кабинете. Когда коньяк и сигареты закончились, в ход шел крепкий чай. Он выпил подряд несколько кружек, чтобы сбить никотиновую зависимость выполнением схожих с курением действий. Теперь от всего этого у него болит голова. События двух прошедших суток кашей смешиваются в сознании. Мозг работает с перебоями, и порой Лабберту кажется, что он еще в будущем. На протяжении нескончаемой ночи его посещали галлюцинации. Несколько раз боковым зрением он отчетливо видел Иосифа. Тот шел к нему, но в последний момент растворялся. Потом возникал Лотар, увешанный всеми видами оружия. Он размахивал руками и угрожал. Тогда Лабберт схватил со стола полную окурков пепельницу и швырнул в фантом.
Утро. Часы показывают семь. Он окидывает кабинет туманным взглядом, пытается приподняться, но локти разъезжаются, и голова больно ударяется о плоскость столешницы. Это не очередной сердечный приступ и не обморок. Лабберт спит. Организм перенапрягся и активировал защитный механизм.
5
- Господин штандартенфюрер. - Зельда подходит к столу. В дверях стоят двое. Один из них имеет равное с Лаббертом звание СС.
- Герр Голдхабер, проснитесь! - Зельде становится тревожно. Она видит пустую бутылку из-под коньяка и разбросанные по полу окурки.
Один эсесовец делает несколько шагов по кабинету и кривит рот от такого пьяного безобразия.
Лабберт издает звуки, похожие на бессознательное бормотание. Слова неразборчивы, но получается вроде "Идите отсюда! Еще не время..."
Человек в форме хмыкает.
- Приведите своего шефа в порядок, мы подождем в приемной.
С минуту Зельда суетится вокруг лежащего головой на столе Лабберта, пока на ум не приходит идея смочить ватку нашатырным спиртом.
Резкий запах аммиака помпой выдавливает сознание из состояния, которое можно охарактеризовать как глубочайший сон на фоне крайней усталости.
Лабберт открывает глаза и, прикрыв ладонью рот, наклоняется под стол.
Его рвет. Прозрачная горькая жидкость, исторгаемая желудком, заливает пол. Зельда бежит к графину с водой и несет, не забыв захватить стакан.
- Х-у-х, - резко выдыхает Лабберт. - Ничего себе! Зельда, со мной такого никогда не было. Говорят, чем старше становится человек, тем сложнее он переносит алкоголь. Некоторое время назад я бы посмеялся над этим. Теперь согласен. Ночью я терял сознание, и после того, как очнулся, мне в голову пришла странная мысль, будто виной всему симптомы какой-то болезни.
- Возможно, - говорит она, стирая носовым платком капельки рвоты с его мундира. - Вы еще очень молоды. И уж извините, но питье и так никому здоровья не прибавляет. Наш фюрер уже много лет держится, не пьет и не курит. В свои пятьдесят он выглядит всего лишь на тридцать. - В этот момент они встречаются глазами. Она знает: Лабберт младше фюрера на целых семь лет, но кажется совсем наоборот.
- Фюрер - эталон. Не все могут быть такими. - Он встает с кресла, залпом выпивает второй стакан воды и глядит на дверь. - Кажется, в приемной кто-то есть?
- Там два офицера от рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.
- Что?! Давно? - Он взглядывает на часы: без десяти одиннадцать.
- Их автомобиль подъехал вслед за мной, а я здесь чуть более пяти минут.
Лабберт замечает, что на ногах отсутствуют сапоги, и смотрит по сторонам. Зельда чутко улавливает его взгляд, подбирает тяжелую обувь и ставит перед ним.
- Я хочу, чтобы вы сделали мне суровый выговор, герр Голдхабер, - тоном провинившегося человека говорит она.
- Это еще зачем?
- Я не хотела пускать сюда офицеров, но они зашли. Они твердили, что дело очень важное, и видеть вас необходимо сию же минуту. Я не осмелилась встать на пути у таких серьезных людей.
- Собственно говоря, и что здесь такого?
Зельда смотрит на бутылку и окурки.
Лабберт прослеживает за её взглядом.
- У нас, офицеров, свое отношение ко всему этому, - смеется он.
Четыре часа сна после нескольких суток суматошного бодрствования - недостаточно и для человека здорового. Но Лабберт чувствует себя отдохнувшим. Все-таки есть в человеке дополнительные резервы!
- Зельда, приготовь господам кофе и попроси подождать ровно пятнадцать минут.
С этими словами он покидает кабинет через другую, тайную дверь и направляется в ванную комнату.
Гладко выбритый, пахнущий кёльнской водой, при полном обмундировании полковника СС, ни на секунду не опоздавший, перед высокими гостями из Центра появляется Лабберт.
- Хайль Гитлер! - вскидывают руки эсесовцы.
Лабберт - само дружелюбие - расстилается улыбкой. Гости удивлены. Они ожидали увидеть неопрятного субъекта с небритыми щеками, в перекошенном кителе, с запахом перегара. Они поверить не могут, что перед ними тот же человек, который четвертью часа ранее в полном беспорядке среди бутылок и сигаретного пепла спал на столе и бормотал под нос неприличные выражения. Оба смотрят с чувством товарищеского уважения. Старший офицер искренне улыбается. При случае он хотел намекнуть, что негоже пить на таком ответственном посту, но теперь решил этого не делать. Своим умением преображаться вчерашний пьяница всех подкупил.
- Господа, прошу ко мне в кабинет, - говорит Лабберт.
- К сожалению, на это нет времени.
- Как же? Я должен передать вам объект и получить инструкции для дальнейшей работы.
Эсесовцы переглядываются.
- Все изменилось. Теперь у нас задание другого характера. Вы должны взять объект и отправиться с нами. Самолет ждет на аэродроме.
- Куда я лечу?
- Скорее всего, в Берлин. Точное место мы согласуем перед вылетом со штабом фюрера.
- Фюрера? Вы же сказали, я буду докладывать рейхсфюреру?
- Теперь этим заинтересовался лично Гитлер.
Случилось то, чего Лабберт не хотел больше всего. Нет, личный контакт с Гитлером его не пугает. Ему три раза доводилось видеть этого человека на различных собраниях и один раз - лично вести недолгий разговор. Правда, при этом присутствовали Гиммлер, Геббельс и Геринг. Предстоящая встреча будет напряженной. Придется общаться с глазу на глаз.
"Плевать, - думает он. - Держать себя в руках я умею"
6
Полуподвальное помещение. Спертый воздух, от которого становится тяжело в груди. По тусклому свету из закопчённого оконца на уровне потолка трудно судить, утро сейчас, день или вечер.
- Проклятые, несчастные уроды! - Недолгая пауза. - Скоты, свиньи, ублюдки! - Это ругается привязанный к стулу Лотар. Из носа течет кровь. Разбита губа.
- Я прямо не знаю, что делать с этим непрошибаемым, - сдавленным голосом говорит агент тайной полиции своему товарищу, едва они выходят за дверь. - Второй час дубасим, всё без толку.
- А какую историю выдумал, а?! Враньё - высший класс! Я на этой службе практически с первых дней её существования, но такое слышу впервые. "Я прибыл из будущего с вашим чертовым ублюдком-нацистом!". Каким нацистом? Имени не называет...
- Про своего подельника тоже петь не желает. Жаль, ему удалось скрыться. Хотелось изловить сразу две рыбки.
- Его ищут. На улицах наши люди. Дома обыскивают. Он выиграл немного времени и куда-то подевался. Но конечный результат будет один: сегодня или завтра его непременно поймают. Он будет сидеть в этом кабинете. Тогда можно устроить между ними очную ставку.
Агент хочет вернуться к допросу, но второй берет его за рукав и, легонько подтягивая за собой, жестом предлагает прогуляться по коридору.
- Я тут подумал... Тебе не кажется, что мы имеем дело с чем-то странным? Ведь какими профессионалами нужно быть, чтобы вдвоем отправить на тот свет столько вооруженных людей?
- Что говорить, мысли есть всякие... Сильно смущает оружие. С виду - обычный пистолет, но подобный образец вижу впервые. Гравировка гласит: произведено оружейной фирмой "Вальтер". Там же, где и наши с тобой, служебные. Если бы не девятимиллиметровые патроны парабеллум, можно подумать, что оружие действительно из будущего. Уж как-то слишком необычно выглядит корпус. Серийные номера я передал экспертам, но чую, результатов это не даст.
- Мы можем либо гадать, либо выбить из него необходимую правду. Применим особые методы воздействия. Неси воду, щипцы и молоток.
У гестаповца загораются глаза, он кивает.
7
Демпферная система шасси Ю-52 примитивна. Тело Лабберта подвергается встряске. Как же он ненавидит взлеты и посадки с грунтовых аэродромов! Как радуется, когда выполняя очередной перелет, предоставляется возможность воспользоваться асфальтированной полосой! Все же с неприятными ощущениями, которые длятся не более двух минут, можно смириться ради самого полета. В прошлом году его рабочее время было перенасыщено воздушными перемещениями, и он настолько полюбил небо, насколько может полюбить небо существо, обладающее неуемной фантазией, колоссальными амбициями, но по природной случайности не имеющее крыльев.
Ю-52 способен быть человеку крыльями. Пусть не настолько гибкими, как у птицы, пусть где-то неуклюжими и даже хрупкими. Но это только начало. Эпоха младенчества авиации была во времена братьев Райт, сейчас это уже крепкие подростки, которым только предстоит пройти путь и стать настоящими мужчинами.
Напротив сидит адъютант Хорст. Лабберт уважает этого молодого человека за постоянную готовность отправиться в путь. Как только стало известно, что нужно лететь, секретарша тут же ему позвонила. И, несмотря на то, что накануне ночью Хорсту пришлось описывать электронику и не спать до пяти утра, он примчался к самолету раньше своего начальника.
Хорст Гопп. Двадцативосьмилетний высокий голубоглазый брюнет. Он относится к поколению молодых людей, искренне жалеющих, что не родились 15-20-ю годами ранее и не попали на поля Мировой войны. К поколению, которое полагает, будь оно на месте своих отцов, война была бы выиграна. Полагает без преувеличения, положа руку на сердце. Но пушки той войны уже отстреляли. Началась новая война, в разы более смертоносная и невообразимо ужасная. Жажда боя скоро будет утолена пейзажами разрушенных городов, вскрытыми брюшными полостями, неумолкающими криками в госпиталях и падающими в круглосуточном режиме авиационными бомбами. В мире будет очень мало тех, кого не затронет война.
Юнкерс неспешно набирает высоту. За прямоугольным окошком самолета появляются облака. Перелет от Мюнхена до Берлина займет 2 часа 48 минут. Лабберт прижимает портфель, в котором нет ничего, кроме личных документов, прихваченной из будущего шариковой ручки и самого главного: "Объекта Х".
"А что если каким-то образом устройство сработает прямо сейчас? - опасается Лабберт. - Придется сажать эту консервную банку среди звездолетов будущего?"
8
Полет завершается на юго-востоке Берлина в аэропорту Темпельхоф.
Полоса занята, и пилоту приходится идти на дополнительный круг в зоне ожидания. Самолет накреняется, открывая тем самым хороший обзор. Лабберт смотрит вниз. Когда-то это был даже не аэродром. Здесь было поле, на котором в 1914-м ему и его товарищам приходилось отрабатывать строевой шаг. Под офицерский рев, отбивая ноги, он встречал восемнадцатилетние. Потом пересылка на фронт. Боевое крещение. Потеря товарищей. Ему до сих пор не понятно, как за четыре года сражений посчастливилось остаться без ранений. Это при том, что он не отсиживался в блиндажах и не прятался за спинами. Все, кого он знал, так или иначе получили хотя бы осколок. Всего раз пуля чуть не забрала его жизнь. В "вечерней тишине"; так они с товарищами называли артиллерийскую стрельбу, огонь которой бомбил чужие позиции где-то на горизонте и не доставлял неудобств им самим, они пытались занять себя игрой в карты. В какой-то момент Лабберту надоело играть, он поднялся и, поскольку по данным разведки нападения на сегодня не планировалось, пошел спать. Краешек солнца еще висел над полем, и каска дала блик. Вражеский снайпер сработал молниеносно. В тот момент, когда Лабберт подумал, а не пройти ли оставшееся расстояние на полусогнутых, каска слетела с его головы и с дешевым кастрюльным звуком шмякнулась о противоположную стену окопа. Он провел ладонью по коротким волосам, почувствовал кровь и потерял сознание. Ей-богу, падая на холодную землю, он даже не успел испугаться. Только спустя некоторое время, когда он вертел в руках испорченное средство индивидуальной защиты и разглядывал дыру, на него накатывал ужас. Еще миллиметр - и пуля расколола бы череп. Волосы на этом крошечном участке не растут до сих пор.
Лабберт вспоминает поименно тех, с кем был на той войне. Вот они, все здесь. Даже те, кто умер. Оживая в памяти, их тени несут с собой горечь. Но почему они так надрывно смеются? Смеются, отчего-то закрыв глаза. Такое происходит, когда изо всех сил стараются сдержать слезы. А может, это не смех, а насмешка? Насмешка над теми, кто не усвоил урок?
Хорст с интересом наблюдает за тонкой мимикой лица начальника. Лабберт, в свою очередь, фокусирует взгляд на лице любопытного Хорста.
"Где же ты будешь, когда окончится эта война? - мысленно спрашивает Лабберт. - С миллионами других прахом останешься на чужих полях, или в бегстве и бесславии проведешь последние годы?"
Хорст многозначительно улыбается, словно услышав его мысли.
9
Иосиф бродит из одного чердачного угла в другой. Перестав обращать внимание на совершаемые действия, он уже не слышит, что его шаги гулким маршем отдаются на нижних этажах. Его беспокоит участь Лотара. Теперь он жалеет, что вместо того, чтобы разделить судьбу пойманных в кабинете гестапо, обоюдно принимая удар, он целый день прохлаждается на каком-то чердаке.
Люк приподнимается. Появляется лоб и прямоугольные стекла очков в тонкой оправе.
- Эй! Чего топаешь? - бешеным шепотом сокрушается человек.
- Уже стемнело. Хочу выйти.
- Успеешь. Только вот сейчас мимо дверей прошли двое, оглядывались. Посидишь ночку, а завтра выйдешь.
- Ну, нет!
- Да что с тобой, в самом деле? Мы тебе жизнь спасаем, а ты так и лезешь в пекло!
- Я благодарен. Но друг в беде.
- Найдешь своего друга. Сиди и не трепыхайся. - Люк осторожно опускается.
Иосиф подскакивает и вставляет в оставшуюся щель кончик ботинка.
- Ты чего?
- Я должен идти! Ваша забота поможет мне сейчас, но дорого обойдется в будущем.
Мужчина приоткрывает люк и безрадостно смотрит снизу вверх.
- Хорошо, спускайся.
В доме пахнет свежим печеньем, кофе и медом. Иосиф идет следом за человеком, и вот перед ними первый этаж. Легкий беспорядок здесь давно перерос в откровенный бардак. Много вещей. Комоды, тумбочки и стулья завалены всевозможным тряпьем. Дверцы некоторых не закрываются по той же причине. Но Иосифу сразу становятся ясны мотивы этой бытовой энтропии: он замечает швейную машинку. Этот беспорядок - творческий.
- Мы с братом занимаемся швейным делом, - объясняет мужчина. - Точнее, брат помогает, занимаюсь, в основном, я один.
Кухня представляет собой совершенно другой мир. Как в области запахов - здесь уже пахнет не кофе, печеньем и медом, а пивом, луком и специями, - так и в области чистоты и порядка: все на местах, прослеживается хозяйственная рука женщины. Самой женщины не видно. За столом сидит тот самый брат. Полный, даже слишком. Смешная темно-зеленая шляпа на манер Робин Гуда. Белая рубашка с большими черными пуговицами, коричневый жилет распахнут на обе стороны, брюки на подтяжках. Одет по-своему стильно. На столе металлическая пивная кружка с крышечкой.
"Братья - как два сапога разной коллекции, - думает Иосиф. - Один сидит в мастерской, пьет кофе и, судя по засученным рукавам и исколотым пальцам, работает денно и нощно. А второй, со слоновьим брюхом, вечерами заседает на кухне с кружкой местного. Скорее всего, лень оторвать зад, чтобы дойти до пивной"
- Все-таки не утерпел, решил высунуться? - с показным неодобрением спрашивает он.
Иосиф старается отвечать полными и как можно более емкими выражениями:
- Я хочу вас отблагодарить за то, что помогли спрятаться. Жаль, при себе нет ничего материального. Остается от всего сердца сказать большое человеческое спасибо! Мне нужно отправляться на поиски друга, которому из-за меня было суждено попасть в беду.
"Исключить употребление сленгов моего времени, - быстро размышляет он. - Избегать сокращений, изъясняться развернуто". Именно такая речевая манера кажется ему наиболее подходящей. Он пока не пришел к осознанию, что в этом времени люди, в большинстве своем, общаются точно так же, как и в будущем. Нужно только избегать новых словечек, а в остальном речевые обороты аналогичные.
Совсем скоро он придет к осознанию, что специфический язык Третьего рейха слишком сильно въелся в устную и письменную речь, благодаря чему собеседникам сложнее выражать свои искрение мысли.
- Что у тебя за акцент?
- Австрийский, - вмешивается худощавый брат. Его очки поблескивают в электрическом свете. Под ними улыбка. Отдельными чертами он даже похож на Иосифа. - Да, я сразу узнал. У друга нашего отца, дяди Августа, было похожее произношение, помнишь? А ведь он большую часть жизни жил в Австрии.
- Языковед! - фырчит брат. - Дядя Август был иммигрантом Российской империи времен революции.
"Ты мне как собаке пятая нога со своими причинно-следственными связями!" - думает Иосиф.
- Может, оно и так, - огрызается худой брат. - Не важно. Зато по этому гражданину видно - он один из наших! Государственная принадлежность в таком случае уже не имеет значения.
"Наших?!" - не понимает Иосиф, молча наблюдая, как эти две противоположности пытаются определить его происхождение.
- Как твое имя?
- Меня зовут Иосиф. - Имя звучит слишком по-русски.
- Ты хотел сказать "Йозеф"?
- Что-то вроде этого...
- Что сможешь на это ответить? - Худой начинает говорить на идише.
Иосиф частично владеет этим языком. Худой заканчивает изречение и вопросительно взглядывает на Иосифа. Тот незамедлительно отвечает.
Мужчина удовлетворенно кивает:
- Ну, что я говорил? Один из наших!
В глазах толстого появляется интерес. Он ставит кружку и задает тот же самый вопрос, но на иврите. И тут Иосиф на высоте: он отвечает.
Братья кивают друг другу.
На радостях худой начинает цитировать строки из Священного писания.
- Стоп. Достаточно, - не выдерживает Иосиф. - Мне это ни к чему. Я не принадлежу к так называемым "вашим".
- Настали тяжелые времена, когда нужно скрывать свою принадлежность, но нам ты можешь открыться...
- Заканчивайте нести чушь! Вы помогли - на этом спасибо!
Братья переглядываются и решают прекратить расспросы.
- В этой одежде тебе не пройти и улицы, - говорит портной. - Раз уж собрался пускаться в бега, нужно слиться с толпой.
Через пять минут Иосиф расстается с полицейской формой, благодарит братьев и выходит за дверь.
- Я уважаю еврейский народ и не хотел никого обидеть невежеством, - говорит он, обернувшись. - Я сам в какой-то степени имею еврейские корни. Но, в отличие от вас, мыслю более глубокими категориями. Прощайте.