Маленький Мук : другие произведения.

Розовые губы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   МУЖСКИЕ СКАЗОЧКИ

Мальчик пишет письма мальчику.

Это нормальная мужская сказочка.

Просто это любовь!

И это нормально!

Мультфильмы. "Мальчик"

  
  
  
   Розовые губы
  
   Сквозь стакан водки с тоником море на картинке выглядело восхитительным - невероятно живым и свежим. Алек разглядывал барашки на волнах, синева окружала, медленно раскачивала и перекатывала их. Возникало полное ощущение пляжного песка, лета и свободного, ничем не обременённого тела. Вокруг не было ни души, ни даже одинокого паруса. Острова множились в гранях, небо было розовым, море голубым.
   "Странное дело, как эти два цвета преследуют меня, - созерцание настраивало на воспоминания о самом приятном. - Вчера какой-то парнишка уставился мне в висок голубыми глазами красавца с обложки журнала о мужском здоровье. Сегодня - розовый шарфик и опять вдаль... или вглубь?.. убегающий взгляд. Впрочем, ничего плохого, что я ещё могу нравиться мальчикам, так сказать, привлекать внимание не сориентированной молодёжи. Хотя почему "не сориентированной"? Этот сибарит испробовал всё, что мне в его годы только снилось... и ищет чего-то ещё. Не найдя ничего нового, он будет менять друзей, подруг и в конце концов, разочарованный бессмыслицей слёз и сердечных переживаний, станет вполне зрелым циником".
   В дверь позвонили. Пляж уступил место уютной, тесно заставленной мебелью квартирке в тихом городском центре. Девочка-кришнаит, улыбаясь уголками рта, протянула "Белую Книгу". "Такая у меня уже есть", - ответил он и на предложение помочь в богоугодном деле согласился, что "да, конечно же, но не сегодня". "Розовый дом с голубыми воротами; шапка голландская с отворотами", - пришло на ум. Подшучивая над самим собой, Алек вернулся к прежнему занятию - разглядыванию заставки на мониторе.
   "У нас тают снега, у них заливает побережье, и Голландия, может быть, совсем скоро уйдёт под воду. - Пузырьки в стакане, подобно гигантским медузам, всплывали на поверхность. - Ещё немного, и я достигну неимоверной лёгкости, оттолкнусь от стенок и дна, устремлюсь в неизвестность. Что это, опьянение? Когда газы растворяются в воздухе, ими приходится дышать, а они не все благородны. Испить бы до дна... вместе с пузырьками, с наслаждением, со стонами... хотя это уже совсем не о том, а скорее об этом, - рука скользнула под резинку домашних брюк и ощупала набирающий силу пенис. - Вот ведь, тоже мне, чудо всех времён и народов. Сколько не гляди - наглядишься едва ли. А если ещё сжать крепко, так, чтобы не умещался в ладони, да провести пару раз сверху донизу, до изнеможения вытягивая упругие ноги, тут только всё и начнётся".
   Алек медленно повторил движение кистью, задрав майку, приспустил ставшие тесными штаны и осторожно, поглаживая вдоль выгнутой спинки, извлёк на свет драгоценное содержимое. Он называл это "взять себя в руки". С каждым мгновением головка всё более багровела и, любопытная, всё дальше высовывалась из ненадёжного прикрытия крайней плоти.
   "Патологическое желание поцеловать тебя, испить... Ну что? Рад, наверное, очутиться в родных объятиях? Или предпочитаешь Аркашины губы? Они умеют обходиться с тобой, даже когда я этого не хочу. Да если тебя ещё и засосать на полную катушку, язычком по крылышкам, будешь настоящий герой - гордый, вздыбленный, как монумент, и немножко подрагивающий, словно бы от холода или напряжённого желания получить своё"
   Одной рукой он шарил по всему паху, другой подёргивал инструмент удовольствия, последний сильной пульсацией отзывался на каждое его слово и поползновение. Алек закрыл глаза и, прикусывая губы, воображал себе что-то на вспененном взморье: волнение усиливалось, палуба шла ходуном и капитан едва справлялся с парусами. Руки работали всё быстрее, носки ног упирались в стену. "Этак и кончить можно", - пронеслось топотом в голове и струя белой жидкости сняла накопленное напряжение.
   "Вот те на! Пьянство до добра не доводит, - чертыхнулся счастливый обладатель горячего коктейля. - Аркаше сегодня придётся здорово потрудиться над моим дезертиром. - Тот обмяк и поглядывал виноватым глазом. - Надобно осудить тебя за правый уклонизм", - Алек размазал капли по животу, похожему на чайное блюдце, строго посмотрел на сладострастного дезертира, чуть встряхнул и убрал обратно в штаны.
   "На чём это я остановился? На каком многоточии? - вернулся он к прежним размышлениям. - На пузырьках. Это они сбили меня с толку, заставили фантазировать. Но и без фантазии плохо, ведь именно ей я обязан внешним благополучием. В один прекрасный день, поразмыслив, я понял, что мне нужно немного: кров, пища, тепло. И если честно признаться, с программой минимум проблем не было. Всё житейское иллюзорно. А на хлеб, как уверял один гений, я раздобуду медь... Теперь, когда у меня есть первое, второе и третье, я не хочу ничего, кроме любви. А она неуловима, как идея: шастает по головам одураченных ею болванов и выдаёт себя за действительность, многообещающе привлекая то одним, то другим телом. Подумать только: смерть в Венеции! Я бы сказал: смерть Венеции, последнее европейское наводнение. Бредовая погоня за красотой погубила не одну только Гоморру. И теперь я - холодный лирик, приятель сомнения - тоже поддался ей. Сколько народу перебывало у меня? А всё кажется мало, всякий раз хочется чего-нибудь новенького... Свежачка! При всём при том однополая любовь привлекает меня больше, и даже не потому что один мужчина может дать другому, чего никогда не даст женщина, а скорее в силу каких-то иных, нефизических обстоятельств".
   "Как там у поэта? - и Алек с восторгом, будто в рекламе настоящего кофейного напитка, продекламировал:
  

"И тебе пленительно знакомы

Сладкий дым бензоя, запах нарда,

Тонкость рук у юношей Содома,

Знойность уст у женщин Леонардо"

   "Да! А ведь Леонардо не придумал ничего более экстравагантного, чем срисовывать этих женщин с себя самого. Сколько времени суждено идти от одного прекрасного тела к другому, чтобы понять, что красота не принадлежит ни одному из них, но всего лишь снисходит до них, - так, помнится, учил Сократ. А затем разглядеть, что красота прекрасна сама по себе, без всякого воплощения. Тавтология. Красота души, конечно, ценнее, если в голове не завелись тараканы. Нет, без всякого если. Ценнее, и точка. Но странное дело: для души остаётся до обидного мало места".
   Новейший ученик Сократа с тоской посмотрел в окно. Надвигался вечер, накрапывал дождь, и единственным спасением, волшебно озаряющим мир, куда падали звёзды, был терпкий вкус тоника, разогретого в сорока градусах. "Все дни у Бога хороши, все дни - одно благословенье". Кусочки льда таяли быстро и без остатка, как будто обломки великого ледохода, вынесенные неумолимой рукой судьбы, утопали в торжествующем океане.
   "Хотя, может быть, это и правильно: душа вечна, а жизнь быстротечна, -подобные сентенции в какой-то степени утешали его. - Во всяком случае, до Страшного Суда у души уйма времени. Пусть не миллионы, но тысячи лет. Успеет преобразиться во что-нибудь достойное небесной канцелярии. Ведь если разобраться беспристрастно, делопроизводителем я был неплохим. Кто его знает? Может, и там пригодится навык армейского писаря? Что-что, а бюрократическую машину я усвоил, или она усвоила меня, досконально, поэтому волю монарха, или ещё кого покруче, довести смогу без искажения и притом неукоснительно проконтролирую исполнение, а это немаловажно. Изгнать из рая значит изгнать, и воина с мечом у входа. Потоп так потоп... Утоплю всех. Хотя нынче времена другие, более терпимые, что ли: не топят, голодом не морят. Саранча, что не говори, всё равно летает и поедает, треклятая, невинные побеги злаков и сорняков. Так что же - благодать это или благословение? Месть или милость, купленная кровью того, кто любил всех нас, какие мы есть... Какие мы есть", - с расстановкой повторил он и допил выдохшийся тоник.
   "И вот теперь я не ищу ничего, кроме любви. Опять палка о двух концах, сизифов труд: чем больше я его знаю, тем больше думаю о нём и тем больше хочу его, и если эту телегу не толкать со всем напрягом верх, она уверенно покатится вниз, прямо-таки с ужасающим ускорением и может при этом спокойно погрести своего толкача. Любить приходится либо всё сильнее, либо никак, перегорев и опустошась. А ведь начиналось всё с обыкновенного траха... Наверно, Аркаша и был тогда не в меру горяч, но я ни за что бы не подумал, что наутро он позвонит и будет настойчив в просьбе приехать к нему. Пришлось переться, чёрт знает, в какую даль у самой черты города. Потом поездки стали привычны - сначала мне нравились чудеса, какие он умел вытворять, затем его член в моей заднице поселился всерьёз и надолго, и, наконец, что совсем не имеет отношения к заднице, человека с такой красивой душой я ещё не встречал. Правда, в голове его тараканы, а значит, с тем, чтобы о чём рассудить или понять элементарные вещи, возникают проблемы. Вот оно различие между разумом и душой - самые прекрасные цветы растут на унавоженной почве. Как я его?! Человека, которого люблю. Ну и ну... Хватает же подлости. И всё-таки с каждым днём я всё больше привязываюсь к нему, а вот он от меня, похоже, устал. Так что насчёт того, чьи это тараканы, предстоит ещё разобраться".
   Мысли спутались.
   Алек молча уставился в монитор.
  

Night and dark

Forever in my heart.

Walking in the midnight rain

I'll never fall in love again.

  
   Британская поп-звезда обольстительно жаловалась с компьютерного винта: программа исправно и бесконечно повторяла один и тот же мотив. Казалось, Алек не замечал ничего: мрачный, он ждал взбалмошного любовника. Аркаша опаздывал на целый час, и это опоздание, и этот досадный затяжной дождь - всё предвещало, что визит не состоится. "И никогда не позвонит, идиот", - рассыпались проклятия. Но Аркаша позвонил, - и совсем не по телефону, - наманикюренным ноготком утопив податливую кнопку звонка. Обиды были забыты. Алек почувствовал, как волнение, весь вечер подавляемое, разом выплеснулось наружу. Пара быстрых шагов - и дверь нараспашку.
   Гостей было двое: с порога голубыми глазами песенно-есененного провитязя смеялся давешний парнишка. "Линзы! - вдруг ни с того, ни с сего сделал вывод утомлённый ожиданием домосед. - Такие штучки всегда используют линзы".
   - Санечка, - протискиваясь в прихожую, подал руку незнакомец.
   - Мало-ой, - протянул Аркаша, - вишь, как не терпится, - и самолично захлопнул дверь.
   - Алек, - откуда-то издалека откликнулся едва узнаваемый голос.
   - Ну ты чо, командир? Не узнал, что ли? - Аркаша обидчиво выпятил губы и стал похож на индуса. - Вчера переглядывались, глазки строили. Я сразу догадался, кто это.
   - Догадался ничего не сказать?
   - А-а! Разве в Н-ске можно найти что-нибудь новое? - "Индус" не был разочарован, но хотел сразу всего. - Малого через неделю в армию заберут: повестку получил. Оторваться хочет. Во как...
   "Неужели? - не подавая вида, усомнился Алек: - кому там нужны на войне такие розовые губы? Действительно, кому? Не для того ли, чтоб вдвойне бои нам показались грубы?", - обхватил малого и поцеловал, со знанием дела, как обычно поступал при гостевой процедуре. В тот же момент бойкая Аркашина пятерня проникла к нему в пах и с невидимой лёгкостью обнажила головку. Ободренный дезертир, не зная роздыха, встал во весь рост.
   - Посмотри, какую причёску я ему навёл, - в мгновение ока Аркаша оставил растерянного друга без штанов и уже проводил ладонью по бритому хозяйству. - Особенно получилось пламя, вот здесь у пупка. Глянь, три язычка.
   Пальцы очертили круг вдоль тропок, выстриженных на лобке. "Командир" был явно смущён: не то чтобы стеснялся вида распалённого полена в костре, над пламенем коего дружок таки постарался за пару дней до визита, но всё же не представлял он себя в качестве экспоната под пристальным взором красавца-попутчика. Да ещё эти разболтанные колокольчики, поигрыванием с которыми занялись подушечки белых пальчиков домашнего парикмахера, окончательно ставили его в дурацкое положение.
   - Ну как? Правда, здорово?
   - Здоровый головастик, - хмыкнул Санечка и потрогал самую крону ствола. "Экспонат" предпринял слабую попытку завершить знакомство одеванием, но малой не позволил и, уставившись куда-то в область шеи, проворковал: - Я у тебя отсосу, а ты меня трахнешь.
   Святые угодники! Это было предложено с такой уверенностью, с таким неподдельным капризом, что не оставалось ни тени сомнения о направлении предстоящих действий. Каким-то боком, нелепо переваливаясь от шкафа к стулу, от кресла к столу, они достигли дивана. "Индус" разделся. На плотном теле широкими кругами выделялись крупные соски: они равно привлекали мужское и женское внимание, где бы ни были выставляемы на показ. Время от времени он ожесточённо сжимал их. Под стать сильным бёдрам в длинной, как у бычка, мошонке свисали невероятного размера шары.
   - Дай! - вот всё, что успел сказать Санечка, протянув к ним ладошку, и два дружественных фаллоса угодили в объятия его губ. Для того чтобы забыться, всякой божьей твари нужно упоение. Добрые люди читают хорошую литературу, пусть кое-кто и называет её бульварной, но именно она упоительна до нереальности: малой сосал, радостно погружая лицо в кучерявые волосы, жадно дыша и тяжело вбирая каждый кусочек гениталий.
   - Трахни его, - будто не услышал, а увидел скрытую в бессловесной улыбке заговорщическую подсказку всё ещё несколько растерянный этаким оборотом дел "командир".
   - Трахни его!.. - смеялись глаза.
   Алек высвободился и с излишней резкостью, расстегнув на красавчике джинсы, принялся стаскивать их. Как он и думал, трусов под ними не могло и быть, и всё, что находилось в штанах, незатейливо вывалилось наружу. Малой был красив, настоящее подобие Аполлона. "Не тело, а песня", - подумал захваченный врасплох давешний "экспонат" и с животным вожделением запустил пальцы в упругое и гостеприимное юное отверстие. Малой тихонько застонал.
   - Не делай вид, что тебе больно: удерживай кальций в костях, - съязвил "индус" и сложил губы в трубочку. - Ты же этого хотел, разве не так?
   Санечка не отвечал, только подчинялся. Алек одной рукой трогал его набиравший силу "аппарат", другой не покидал "внутреннего мира" находки, в который вдруг оказался вхож.
   - Хочешь быть нашим подопытным? - Наконец-то Аркаша ощутил себя в своей колее. - Вытерпеть сможешь? Мы можем многое - такое, что тебе и не снилось. К примеру, посадить тебя сразу на два. Попробуешь? - "Индус" наклонился и раздвинул ему ягодицы. - Ну поиграй, поиграй дырочкой. - Алек высвободил руку, подопытный резко сжал и раскрыл анус. - Погляди какой... Войди в него.
   - Ты убеждаешь меня, будто мы в порно снимаемся, - сказал "командир" и безо всяческих церемоний ввалился в розоватую глубь.
  
   В ту ночь ему приснились военные действия: народ бежал, кто куда, в небо поднимались ракеты. В центре города высотное здание этажей тридцати или сорока было единственным островком среди невесть откуда обрушившегося потопа. Люди понабились в него битком, и он тоже искал спасения. Вода наполняла железобетонное убежище. Синяя-синяя вода. Кто-то успел взобраться выше, на самый верхний этаж. И всё-таки вода добралась и туда и стремительно разлилась по всему помещению. Всё! Бежать больше некуда! За пределами дома ничто - мир исчез, его поглотил океан.
   Внезапно в этом безвыходном положении, прозрачная, как небо, и лёгкая, как пеньюар, огромная голубая лента возникла ниоткуда и взмыла под самый потолок. Обнажённые юноши карабкались, прилагая отчаянные усилия, чтобы удержаться на ней: так всадник пытается оседлать непокорного жеребца. Были хорошо видны их спины с широкими гибкими мышцами и округлые, связанные в одно целое сёдла кочевников. Усидеть было тяжело, но возможно - изо всей мочи упираясь голыми коленками в скользкий круп. Руки беспомощно цеплялись, тянули его за собой, дыхание было сбивчивым, учащённым, и, подобно пузырьку воздуха, теряющему свой вес, он, несмотря ни на что, проник на спасительную высоту.
   И они полетели. Несколько юношей и мужчин - он видел, как прекрасны их силуэты! - поднялись над стихией. В картине всемирного потопа движение вселяло надежду на избавление. Внизу люди моляще простирали к ним руки - бесполезно: кто не успел, тот опоздал. Лента, переливаясь всеми цветами радуги, направлялась к распахнутому окну. "Всё - конец, смерть", - высветилось в смятенных потёмках воображения, дух захватило от предчувствия падения в пропасть. Но лента не упала. Извиваясь, она вылетела наружу. Что он увидел? Величественные небоскрёбы не человеческого масштаба выступали прямо из океана и упирались в облака. И свет, слепящий глаза свет - царство света! Страх сменился торжеством, ощущением полёта и детского, словно избыточного, счастья. "Так смерть открывает путь в новую жизнь", - успел прошептать он и проснулся.
   Тепло в паху - жар, что вечно заставляет проснуться! Двое товарищей, подкошенные крепким сном, давно прекратили свои опыты. Малой лежал на боку, подобрав под себя ноги. Алек невольно уставился в центр его полусфер. Желание не ослабевало, хотя ему отчего-то было жаль этого красивого парнишку, безумного в постели и безразличного ко всему прочему. "Скоро всё будет совсем наоборот, - подумалось ему. - Однако как только мы его не крутили!". Приятно было снова и снова вызывать эту картинку: они сучили его без перерыва, намеренно затягивая процесс, возбуждаясь до бесконечности.
   "Я открыт людям, потому что я такой. Мне не жалко, пусть пользуются, - признался Санечка: - либо ты кого-нибудь пользуешь в качестве женщины, либо тебя пользуют, как её. Везде унижение. Я предпочитаю последнее. Мне нравится доставлять удовольствие людям".
   "А-а, всё равно, - Алек мягко поцеловал потаённое место, столь доверчиво отворённое и в буквальном смысле до конца отдаваемое людям. - Вот ты какой, - он не мог не коснуться, проскользнуть мимо промежности. - Отсюда можно углубиться в саму неизвестность. Неистребимый соблазн вновь и вновь проникать сюда. Хочется вывернуть её наизнанку, сделать общедоступной. Открыть. Но разве обязательно открывать неведомое? Пусть оно остаётся собой - таким же, когда впервые был близок с ним".
   Немного погодя, критически разглядывая себя в зеркале над умывальником, Алек решил, что старость всё-таки подкрадывается по ночам: "С утра глазки маленькие-маленькие, щёлочки узенькие-узенькие, заплывшие. Надо меньше спать: человек потихоньку умирает во сне". Вспомнились Аркашины с бесёнком глаза, и тогда одна мысль, всеохватывающее и разрушительное подобие океана, вытеснила из сознания всё: "Моя любовь теперь ещё сильнее".
   Ночь и тьма
   Навеки в моём сердце.
   Прогуливаясь под полуночным дождём,
   Я больше никогда не полюблю. (англ.)
  
   1
  
  
   1
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"