Аннотация: Поиграем в войнушку, поедим конфеты и посмотрим на дождь... (детям по одиннадцать лет).
Есть дни, когда на улицу выходить противно. Не то чтобы нельзя, можно, конечно, но такая серость во всём, что хочется поуютней закутаться в одеяло, и с горячим чаем смотреть по телевизору какую-нибудь комедию, чтобы отогнать от себя скуку, а за окном пусть себе темнеет.
Вот в один из таких дней возле дома номер 48, который ото всех других домов был отгорожен зарослями кустарников, крапивы и огромных лопухов, на улице Хожей, что извивалась, как змейка и была неровная вдоль и поперёк так, что по ней нельзя было проехать в непогоду, в деревне Зажиток, играло трое мальчишек. Погода их не беспокоила. В своих забавах дети не обращали внимания на такую мелочь. Наверное, даже сильный ливень не охладил их пыла, если бы домочадцы не позвали их домой. Но дождя не было, а была водяная пыль, которая мальчишкам вовсе не мешала, и они весело продолжали играть.
- Тра-та-та-та-та, - наперевес с палкой, изображавшей автомат, высунулся из-за дерева высокий и худощавый мальчик с лицом, напоминавшим немного мордочку хорька, волосы у него были белые, и даже не пшеничного цвета, а просто белёсые, будто их выжгли перекисью. Загар его кожу даже не тронул, хотя на улице он проводил большую часть своего времени, и от того казалась прозрачной. Маленькие глазки постоянно щурились, как от солнца, а голос был писклявый и громкий. Это был Сашка Спиридонов из соседнего дома. Он приезжал на лето к бабушке, а с приходом осени вновь возвращался в город. Он немного гордился тем, что среди деревенских мальчишек он один такой городской, и каждый раз не уставал об этом напоминать. Он был старше своих друзей на год, а то и на три и это давало ему ещё одно преимущество. Сашка имел авторитет перед малышнёй и гордился этим.
Его двоюродный брат, Данька, тоже приезжавший на лето к бабушке, только не из города, а из соседней деревни, был младше Сашки на полтора года и тоже питал к брату чувство сродни уважению. Это был мальчик маленького роста с большими карими глазами, которые тоже, как и у брата щурились, но только тогда, когда он что-то замышлял, а всё остальное время они были широко раскрыты и выражали чувство насмешки над всем происходящим. Его загорелое лицо всегда улыбалось, и сам он редко плакал. Данька часто кого-то изображал, но чаще всего животных. Он почему-то любил подражать их повадкам, и движения у него самого были какие-то резкие, диковатые. Пока Сашка стрелял из "автомата" по воображаемым противникам, которых было несметное количество, как говорил он сам, Данька успел перебежать от одних зарослей крапивы в другие и притаиться, чтобы понаблюдать, что же будет делать Лёнька Мягков.
Это был жилец того самого дома номер сорок восемь, возле которого и разворачивались боевые действия. Лёнька был рослый полноватый мальчик простоватой наружности. Спортивные штаны, заправленные в резиновые старые сапоги, которые достались ему от какого-то родственника, который из этих самых сапог давно уже вырос, потёртая куртка-ветровка с двумя белыми полосками по бокам, сверху неё жилетка на молнии, а на голове шапочка с помпоном. Его загорелое простодушное лицо не имело какого-то определённого выражения, оно всегда менялось. Но не одно его выражение не было естественным, потому что он всегда боялся, что над ним могут посмеяться осудить какое-то его действие и поэтому большую часть своего времени он подражал своим друзьям. Все его действия были полным отражением Сашки и Даньки: тот же визгливый громкий смех, те же прищуренные глаза и иногда проскальзывающие диковатые движения. Ему не нравилось его имя. Почему? Он не мог объяснить, просто не нравилось. Он даже просил маму, Анну Ильиничну называть его Максимом, но она сказала, что это смешно и по-детски, а он уже взрослый мальчик. Взрослые мальчишки на это начали называть его Пельменем, что, кстати сказать, тоже не соответствовало желанию Лёньки, и он постоянно обижался на это прозвище. Только друзья исправно называли его Максимом, а потом это ему самому надоело, и он сказал, чтобы его называли его настоящим именем.
- Тра-та-та-та-та, - в свою очередь высунулся Лёнька из-за другого дерева и направил палку на не спрятавшегося Сашку, - Я тебя убил! - победоносно воскликнул он и поднял руки вверх для выражения своего восторга.
- У тебя пистолет, а не автомат, как у меня. Ты не мог так стрелять, - обиженно пискнул Сашка и спрятался за дерево.
Лёнька тоскливо посмотрел на обломок деревяшки, зажатый в руке, и убедился, что он ни как не подходит на роль автомата, но и падать в грязь лицом перед старшим товарищем тоже не хотелось.
- Ну, и что? Я несколько раз нажал на курок. Поэтому так и получилось, - насупившись, сказал в ответ Лёнька, покрепче сжав палку и не сводя её с друга.
- А вот и нет! У тебя был всего один патрон, ты не мог несколько раз выстрелить, - кривляясь, прокричал Сашка и вновь спрятался за дерево, иногда выглядывая из-за него.
Лёнька ещё больше насупился, и ещё крепче сжал палку в руке.
- У меня был не один патрон, - крикнул он.
- Один, - визгливым голосом крикнул Сашка из-за дерева.
- Нет, не один!
- Ты выстрелял все предыдущие, когда мы пробивали оборону. Так что один, - на минуту высунулся Сашка и, закончив, вновь спрятался.
- Пуф - пуф - пуф, - выскочил из своего укрытия Данька и направил два "пистолета" на споривших Сашку и Лёньку. Первый прыгнул куда-то в сторону второй в ответ, достал из-за пояса запасной "пистолет" и выстрелил.
- Убит, - радуясь, сказал он.
- А вот и нет, - весело заметил Данька.
- Почему? - недоумённо спросил Лёнька, опуская своё оружие за ненадобностью.
- А у меня девять жизней было, а теперь восемь, - радуясь своей находчивости, сообщил Данька.
- Так нельзя! Это не честно! Тогда у меня тоже девять жизней, - начиная срываться, прокричал Лёнька.
- Нет, - заметил Данька, - Я с самого начала этим обладал, а ты только сейчас себе это присвоил.
- Я тоже с начала этим обладал, - теряя надежду на оправдание в глазах друзей, сказал Лёнька.
- Нет, если бы ты обладал то надо было об этом кому-нибудь сказать, - наставнически начал Данька.
- Но ты же никому не сказал.
- Сказал. Вон Сашке. Сашка, подтверди, - крикнул Данька в ту сторону, куда скрылся его брат. Тот вылез из ближайших кустов и подошёл к ним.
- Да, мы с самого начала об этом договорились.
- Так не честно. Я... я же не знал, - крикнул, задыхаясь в приступе, Лёнька.
- А мы и не обязаны были тебе говорить, - просто заметил Сашка, щуря глаза.
- Всё, я с вами не дружу! Вы мне больше не друзья! - раскидав своё "оружие" по сторонам, Лёнька, отчаянно топая ногами, направился домой. С силой распахнув калитку и саданув её о забор, он вбежал на террасу, скинул сапоги и, так же топая, прошёл в избу. Бабушка Лёньки, Антанина Семёновна на кухне вязала носки и на топанье внука подняла голову.
- Всё! Больше не дружу! Не друзья они мне! - резко говорил он, открывая и тут же закрывая холодильник. Антонина Семёновна вновь принялась за работу, а Лёнька прошёл в большую комнату и, включив мультики, уселся на край дивана и сложил руки на груди. Он, так и не раздеваясь, просидел полчаса.
За окном была всё такая же серость. Небо с утра было затянуто тучами, но полноценный дождь так и не шёл. Только водяная пыль вперемешку с ветром. Всё казалось тусклым и лишённым красок, как будто взяли, плеснули воды, и всё размылось, оставляя только непонятные тёмные пятна и ни одного белого просвета.
- Иди, покушай молочка, - Антонина Семёновна сильно согнувшись, как сгибаются старые люди в деревне, которые всё свою жизнь проработали в поле и занимались тяжким трудом, прошла в комнату с чашкой молока в руке.
- Молоко не кушают, а пьют! - резко отозвался Лёнька, поднимая своё лицо с нахмуренными бровями на бабушку.
- На, на попей, - протянула она ему кружку.
- Не хочу, - продолжая хмуриться, сказал он.
- Лёнька! Лёнька! Эй! - послышалось с улицы. Сидящий на диване, Лёнька сразу узнал Сашкин голос.
- Я с вами не дружу, - буркнул он себе под нос, как будто друзья находились рядом и могли его услышать.
- Лёнька! Эй! Выходи! - послышался уже Данькин голос.
- Пришли, - недовольно протянул Лёнька и, встав, направился к двери.
На пороге уже стояли Сашка и Данька.
- Ну, чего вам? - сложив руки, на груди спросил Лёнька. Он старательно пытался хмуриться, но было видно, что он уже не так обижен, как полчаса назад.
- Выходи. Давай в прятки играть, - улыбаясь, предложил Данька.
- Да, давай! - всё так же щурясь, поддакнул Сашка.
- Я с вами не дружу, - с сомнением в голосе проговорил Лёнька и опустил руки.
Братья переглянулись.
- Мы будем честно играть, - заверил его Сашка.
- Честно?
- Честно-честно, - смеясь подтвердил Данька.
- А где? - спросил Лёнька, натягивая сапоги.
- Давайте здесь, - обводя рукой вокруг, предложил Данька.
- Нет, давайте в Низах. Там места больше, - в свою очередь предложил Сашка.
- Ну, давайте, - неуверенно проговорил Лёнька, спускаясь со ступенек.
- Хорошо, - пожав плечами, ответил Данька и хлопнул друга по плечу.
Низами называли место за огородами. Раньше там были топкие места - болота, но всё уже давным-давно высохло, заросло крапивой и другим сорняком. Хотя в самом низков месте, на протяжении всех Низов, всё ещё тёк маленький ручеёк, в котором уже успели выловить всю рыбу, и засорить так, что он больше походил на болото, чем на проточную воду. Рядом с этим ручейком, в разных местах, находились родники, которые никогда ни при какой низкой температуре не замерзали, какие давно были заброшены, а какие всё ещё находившиеся в применении местных жителей.
- Сейчас бы сухариков, - разлёгшись на поваленном дереве, протянул Сашка.
- Ага, - подхватил Данька, который сидел верхом на том же самом дереве. Лёнька стоял рядом и ничего не говорил. В прятки они наигрались. Вдоволь набегавшись по крапиве и окончательно перемазав одежду в грязи и траве, они решили отдохнуть. Теперь после таких активных игр хотелось есть. Но домой идти никто не хотел, потому что их непременно туда загонят окончательно и заставят отмываться.
- Где бы денег на них достать? - спросил, скорее у себя, чем у друзей, Сашка.
Ребята молчали. Каждый из них переводил взгляд с одного на другого, потом на деревья, раскинувшиеся где-то впереди и покачивающиеся из стороны в сторону, потом на небо, всё такое же серое и унылое, а потом вновь на одного из друзей. Они, казалось, думали одинаково, но на самом деле мысли были у каждого из них разные.
- Лёнька, а у тебя дома печенья есть? - приподнявшись на локте, спросил Сашка, щуря свои маленькие глазки.
- Нет, а что? - простодушно и без всякого опасения ответил Лёнька. Он пребывал в расслабленном состоянии, и думать ему не хотелось. Может быть печенья, они и были дома, только вот идти туда, и смотреть есть или нет, было лень.
- Да, так, - опускаясь обратно на дерево, сказал Сашка, и чуть-чуть подумав, добавил, - ты мне просто десять штук должен, вот я и спросил, есть ли.
Лёнька пожал плечами. Он знал, за что эти десять штук печенья. И от этого ему ещё больше не хотелось идти домой и смотреть есть ли они вообще. В прошлый приезд Сашкиной родни у них в саду жарили шашлык, и Лёньке перепало два куска с их стола, вот теперь Сашка и требовал за эти два куска десять штук печенья.
- А может у тебя ещё, что дома есть? - потирая картинно живот, спросил Данька, - А то есть ужасно хочется.
- Может, обойдёмся? Мне лень туда идти, потом обратно возвращаться, - сделал попытку оборониться Лёнька, чувствуя, как друзья начинают на него давить, но ещё не осознавая этого.
- Тебе, жалко что ли? Мы ведь друзья. Я тоже в следующий раз тебя угощать не буду, когда ты меня попросишь, - обижено сказал Сашка и сложил руки на груди, будто бы обидевшись.
- Сходи! Сложно что ли? - поддакивал Данька, раскачиваясь взад и вперёд, не то, в самом деле, от голода, не то от безделья.
- Хорошо, хорошо! - крикнул Лёнька, поднимая руки, - Только вы тоже в следующий раз меня будите угощать.
Он развернулся и пошёл к дому, поминутно поскальзываясь на мокрой траве, так и норовя растянуться на ней. Что могло быть дома съестного кроме колбасы, которой осталось совсем немного после плотного завтрака, он не знал. Мама, Анастасия Ильинична, должна была прийти только вечером и заодно принести с собой еды.
Лёнька вошёл в дом, и тихо миновав кухню, где всё ещё сидела с вязанием бабушка, проскользнул в комнаты. Остановившись посередине, он задумался. У них в доме была в запасе коробка конфет, Анастасия Ильинична всегда припрятывала одну, на случай если гости приедут, или кому подарить. Где хранится коробка, Лёнька не знал, но почему-то смутно догадывался, что она находится где-нибудь в комнатах, скорее всего под какой-нибудь кроватью или в мешках со старым тряпьём.
После пятиминутного поиска коробка с шоколадными конфетами была найдена в старой детской кроватке, которая выполняла роль шкафа, так как его самого в доме не было, и в которую обычно складывали все вещи. Снизу были те, которые не по сезону, они были аккуратно уложены, а сверху те, что носили в данный момент. Часто бывало так, что постиранные и высохшие вещи тоже складывали сверху. А когда кто-нибудь приезжал в гости, кроватку аккуратно накрывали пледом или покрывалом.
Лёнька, сияя от счастья, и преисполненного долга кинулся к поваленному дереву в Низах, где всё ещё находились Сашка и Данька - его друзья.
- Принёс? - спросил Сашка, и ради такого случая сел на дереве, и чуть нагнулся вперёд, маленькими глазками рассматривая коробку.
- Да! - победоносно воскликнул Лёнька, и поднял коробку с конфетами над головой.
- Вот молодчина! - улыбаясь, сказал Данька и, спрыгнув с дерева, подошёл к другу.
- А как называются? - спросил он.
- "Серебряный дождь", - весело отозвался Лёнька. Его переполняла гордость за то, что он не подвёл друзей и доказал им, что ему ради них ничего не жалко.
- А они вкусные? - поинтересовался Сашка, тоже спрыгнув с дерева и подойдя к Лёньке. Он взял из рук друга коробку и, не церемонясь, разорвал прозрачный полиэтилен, обмотанный вокруг неё.
- Не знаю. Я никогда таких не пробовал, - ответил Лёнька и заглянул через плечо Сашки, что бы увидеть какие конфеты лежали в этой коробке.
- Фи, обычные конфеты, - прокомментировал внешний вид сладостей Сашка и сразу же засунул в рот две штуки. Это были обычные на вид шоколадные конфеты округлой формы и с белой начинкой внутри.
- Ммм... Вкусно! - облизываясь, сказал в свою очередь Данька и потянулся за следующей конфетой, когда как его брат ел уже пятую. Лёнька некоторое время наблюдал за тем, как едят его друзья, и улыбался. Ему было радостно от того, что он сумел сделать для них что-то.
-А ты чего не ешь? - спросил Данька, и протянул ему коробку конфет, в которой уже осталось всего две штучки. Лёнька, преисполненный благодарности, взял одну конфетку, и медленно, наслаждаясь вкусом, прожевал. Вторую взял Сашка и будто проглотил её.
- Обычные конфеты. Жаль, что мало, - сказал он.
А Лёнька всё стоял и наслаждался вкусом молочного шоколада и сливочной начинки.
На улице стало темнеть и вскоре друзья разошлись по домам. Лёнька вошёл в избу и сразу увидел маму, Анастасию Ильиничну, которая стояла возле холодильника и складывала туда продукты, которые только что принесла. Она обернулась на звук открывающейся двери и приветливо улыбнулась вошедшему Лёньке.
- А к нам сегодня тётя Лизавета с Лёлей приедут, - сообщила она ему. Лёнька обрадовался такой новости. Елизавета Николаевна родная сестра его матери, приходилась Лёньке крёстной и бывала у них довольно часто. Себя она предпочитала называть Лизаветой, так как считала, что полное её имя не сочетается с отчеством, которым её величали на работе. Это была высокая крупная женщина с волевым и всегда гордо поднятым подбородком. Глаза её большие и карие резко выделялись среди маленького носа и тонкой линии губ. Волосы всегда были коротко стрижены, а седина закрашена чёрной краской. Лизавета ужасно любила детей. Когда она приезжала в гости к сестре она всегда привозила какой-нибудь подарок Лёньке. Она была замужем всего один раз. Муж бросил её после двух годов совместной жизни. Это было и понятно. Такого человека, как Лизавета было вытерпеть сложно. Детей она любила и была ласкова с ними, а вот со взрослыми предпочитала не церемонится.
Лёлька, приёмная дочь Лизаветы, частично переняла её манеры. Ей было три, когда её удочерили. О жизни в детском доме она не помнила, а может просто не хотела рассказывать. Она была скрытная и почти никогда не нарывалась на скандал. Не любила ссорится и спорить. Глаза зелёные спокойные, посмотришь в них и будто вся её душа у тебя на ладони. Но упрямая, и если что задумает, то обязательно сделает и никто ей не сможет помешать. Из родственников её мало кто любил. Потому что чужая она была для них и дикая. Только Лизавета, да Лёнькина семья в ней души не чаяли.
К вечеру раздался звонок в дверь, и на пороге появилась статная фигура Лизаветы, и загадочный силуэт Лёли в сумраке террасы. Анастасия Ильинична бросилась их обнимать, расспрашивая об их делах, о том, как они добрались.
- Не кудахчи, Настя, - немного грубоватым голосом сказала Лизавета, обнимая сестру, - Мы только с дороги.
- Ах, Лиза, Лизавета, я так давно тебя не видела, - проговорила Анастасия Ильинична, приглашая гостей в избу.
Чайник уже закипал на плите и так уютно свистел, приглашая всех за стол, что никого не пришлось просить дважды и все сразу расселись по местам.
- Ну, и погода, хоть бы дождик капнул, - сказала Антонина Семёновна, посмотрев в окно.
- Мама, он целый день только и делает, что капает. Лучше бы как ливанул, так ливанул, чтоб по легче стало, а то всё тянет, - придвигая к себе чашку с горячим и ароматным чаем, сказала Лизавета.
- Землю бы промочил, - добавила Анастасия Ильинична, вставая и выходя с кухни.
- Как её то? Всё ищет? - Лизавета кивнула в сторону вышедшей сестры.
- Ищет он. Как же. Чёрт неладный. Ни себе не ей житья не даёт. Хоть бы работу нашёл и деньжонок принёс, а он всё знать гуляет. Эх, бес проклятый, даже о сыне не думает, - проворчала Антонина Семёновна.
- Поговорить надо с ним, - сказала Лизавета, изредка бросая взгляд в сторону, куда скрылась сестра.
- А что говорить то? Сказано уже всё давно. Эх, Настенька, нашла же на свою-то голову, - продолжала Антонина Семёновна.
- А она чего?
- Надеется, вот чего. Только и разговоров, что мой Васенька то, мой Васенька сё. Тьфу! Дура!
- Я поговорю.
- С кем? С ним?
- Нет, с ней. Пусть ко мне приедет погостить на месяц. А в библиотеку свою она замену найдёт. А то сидит там, целыми днями, не вылезая.
- Куда пропала? - спросила Лизавета у сестры, когда та вошла.
- Конфеты искала. Куда коробку положила, ума не приложу, - ответила Анастасия Семёновна, садясь на стул. Лёнька непроизвольно дёрнулся. Он-то знал, о каких конфетах шла речь.
- Память твоя девичья, - посетовала Лизавета и одним глотком допила чай, - Как конфеты то назывались?
- "Серебряный дождь". Мне их Вася в прошлый приезд подарил. Я их для случая берегла.
Лёнька весь залился краской и опустил глаза, изучая рисунок скатерти. Ему было стыдно за то, что он украл ту коробку "Серебряного дождя". Ему вдруг захотелось признаться во всём. Сказать, что это он взял конфеты, что их съел тоже он, Лёнька весь сжался, чтобы его не заметили. Внутри у него происходила борьба: сказать, не сказать. С одной стороны ему очень хотелось признаться, чтобы не видеть, как мама переживает, а с другой ему не хотелось, что бы его сейчас ругали. Он посмотрел на лицо матери, которое выражало беспокойство, и сказал:
- Это я взял.
- Ты? - Анастасия Ильинична удивлённо посмотрела на Лёньку.
- Да, - подтвердил он и опять опустил глаза.
- Но зачем? - всё ещё не понимая поступок сына, спросила она.
- Мне очень захотелось.
- Но почему ты не спросил? Ты же взял без спросу. Так нельзя, - Анастасия Ильинична вся покраснела, и грозила сорваться на крик.
- Мне хотелось, - тихо пробормотал Лёнька, чувствуя, что его сейчас будут сильно ругать. Он уже успел пожалеть о том, что сознался.
- Это же подарок отца, - воскликнула Анастасия Ильинична, вставая.
- Настя, успокойся, - Лизавета взяла сестру за руку и потянула вниз, - Тоже мне подарок. А конфеты я такие же привезла, - она подтянула себе сумку и вытащила оттуда коробку со сладостями.
- Пойдём, поговорим, Настя, - вставая, сказала Лизавета, и направилась к выходу. Анастасия Ильинична тихо встала и последовала за ней. Несколько минут на кухне было тихо, только чмоканье Антонины Семёновны, пьющей чай, было и слышно.
- Дождь пошёл, - вывел всех из задумчивости голос Лёли, которая взглядом указала на окно. Там, в белом свете фонаря были видны косые серебряные нити дождя, пронизывающие воздух и насыщающие его влагой. Возле калитки потихоньку начинало возникать серебряное озёрце, от частых капель будто бурлившее.
- Серебряный, - протянул Лёнька, завороженный этим зрелищем. Он прильнул к стеклу и долго-долго смотрел на серебряный поток, льющийся с неба.
На столе лежала раскрытая коробка "Серебряного дождя", из под крышки которого виднелись два шоколадных кругляшка, но их так никто и не тронул.