Аннотация: "Трау являются в виде маленьких сморщенных старушек с серым неживым лицом, крадут неблагочестивых детей и делают из них колдовские снадобья."
Уже темнело, и ей с каждой минутой становилось все страшнее. А сперва было так весело! Они ехали на ярмарку в Йорк, папа вез подарки дяде Эдварду, который жил в предместьях Йорка и зазвал их наконец к себе в гости.
'Ярмарки бывают не каждый день, вот вы заодно и повеселитесь. Обещают представление на Рыночной площади, а Энн никогда еще не видела фокусников и жонглеров, да и твоя Дженни тоже, я думаю', - писал дядя Эдвард отцу.
И они собрались в дорогу. Папа даже одолжил у соседа повозку покрасивее, с большим верхом и блестящими колесами.
Но ехать оказалось долго и скучно, Энн ни за что бы не согласилась отправиться, если бы только знала, что будет так скучно!
Энн услышала шорохи за спиной, ей показалось еще - семенящие по жухлой листве шаги и злобный смешок. Она бросилась к ближайшему дереву, прижалась к нему спиной, огляделась испуганно. Но вокруг никого не было видно, хотя уже сильно стемнело... Энн всхлипнула.
Она вытерла нос краем накидки и побрела дальше, прихрамывая. Новые башмаки стерли ноги в кровь.
- Будешь знать, Энн, - подражая голосу матери, сказала она себе. - Будешь знать, как убегать от взрослых и прятаться.
И вот они ехали, ехали... а Йорк все не показывался. Потом у мамы закончились сказки, а у папы - терпение, и он остановил повозку за краем дороги, сказав что они сейчас отдохнут, а он накормит лошадь. А если Энн будет и дальше капризничать, то, может, даже и напоит. И к дядюшке они двинутся не раньше, чем она извинится за плохое поведение.
'Ведь мне не так уж интересны эти фокусники и представления', - сказал папа, и она поняла, что на ярмарку они могут и не попасть.
'Придется мне просить прощения', - подумала тогда Энн и заплакала от обиды.
Она вырвалась из рук матери и убежала в лес, далеко-далеко. Так далеко, что ни дороги, ни лошади, ни даже маминого плаща - ярко-голубого, нового, не было видно.
Наверное, ее звали, но сначала Энн закрывала уши ладонями и кричала на весь лес, что ни за что не извиниться, а потом уже не услышала голосов.
А еще говорят, что в лесу водятся трау - страшные маленькие ведьмы, которые варят похлебку из непослушных детей. Сама она никогда не встречала трау, и никто из ее знакомых детей тоже, но вот Питер говорил, что...
Она снова остановилась. Что же говорил Питер?.. Он любит приврать, поэтому когти до земли и черные зубы есть у каждого его страшилища, а вот то, настоящее...
Они маленькие, это Энн запомнила. И злые, а больше Питер ничего и не сказал - начал ее пугать.
- А мне все равно, ну и пусть будет трау, пусть когти, - упрямо сказала вслух она. - Только бы съела не сразу, дала согреться.
За спиной послышались быстрые шаги. Энн вскрикнула и обернулась, сердце того гляди выпрыгнуло бы.
На тропинке, взявшейся, казалось, из ниоткуда, стояла старушка. За ее спиной была вязанка хвороста, а в руке покачивался нарядный фонарь, осветивший замызганную девочку, мокрые от росы деревья и темный лес вокруг.
- Заблудилась, крошка? - как-то очень по-доброму сказала старушка. - Уж не тебя ли искали тут днем?
- Меня... - Энн хорошенько рассмотрела старую женщину и успокоилась. Никакая это не ведьма! Чистый плащ, фартук новый, а в сумке на поясе, может, есть что-нибудь поесть...
- Ну ладно, ты, наверное, проголодалась, - ласково усмехнулась старушка. - Пойдем-ка в дом, у меня есть горячее жаркое, похлебка и даже немного каши с потрохами.
- Похлебка? - пропищала Энн, вспомнив страшилки Питера. - Похлебка? А разве она уже готова?..
А старушка продолжала, как ни в чем не бывало:
- И главное - у меня в доме тепло и сухо, ты ведь не хочешь ночевать под елкой?
Она поправила вязанку за спиной, покачала головой.
- Что тебя удивляет, милая? Похлебку я сварила еще днем, когда встретила твоих родителей. Да так и держу горячей, вот, хворост закончился, пошла еще собирать. И тебя я искала, Энн...
Домик ее был такой же маленький, чистый и уютный как сама старушка. В нем вкусно пахло имбирными пряниками, тушеным мясом и мятным отваром. Девочка потопталась у порога, снимая башмаки, проходить дальше она стеснялась.
- Иди-иди, не бойся, - пропела старушка, ставя на стол большую миску жаркого. - Поешь, да и спать, а утром...
Тут Энн вскрикнула, увидев на спинке стула мамин плащ.
- Мама с папой здесь были! - она подбежала и, сорвав плащ, прижала к себе. - Как же матушка без него ушла?! Холодно на улице, как она забыла?
Старушка выпрямилась и улыбнулась. Ее морщинистое сероватое личико вдруг перестало быть добрым, а голос - приветливым.
- Кто тебе сказал, Энн, что они ушли? - проскрипела она, доставая из-под стола корзину. - На-ка вот, тебе на утро задание: почистишь, снимешь кожу и замочишь в кислом молоке. А потом я испеку нам пирожков с мозгами...
На голубом холсте плаща были какие-то брызги, в свете старушкиного фонаря казавшиеся черными. Он был даже немного влажный.
Энн, обмирая, сняла с корзины плетеную крышку. Две головы, мамина и папина, смотрели на нее укоризненно и удивленно.
Энн закричала.
- Мооолчиии, дрянная девчооонка! - с улыбкой пропела трау.
- В-вы варите похлебку из детей! Из детей, непослушных детей! - заплакала Энн, - почему вы сварили ее из мамы?!
- А ты умненькая девочка, правильно. Из твоего отца получилось прекрасное жаркое, мужчины в супе нехороши, - кивнула ведьма. Она подошла к брошенной корзине, покряхтев, поставила ее на стол, рядом с исходящей паром миской.
Трау вытерла руки о фартук и поманила к себе девочку.
- Мы убиваем не детей, а их родителей. За недосмотр, за то, что они вас плохо воспитали - так уж повелось. Нас поставили смотреть, чтобы у негодных родителей не было слишком разбалованных детей. Матушка тебя ведь работать по дому не заставляла? Ну и ну, а ведь ты уже очень большая девочка, Энн. Я тоже была противной капризной девчонкой, крошка. Пока мисстрау Ульша не накормила меня рулетом из папеньки.
Ведьма взяла Энн за руку и подвела к столу.
- Давай, ешь, да принимайся за работу. Если подумать, чистить головы лучше сегодня, пока глаза еще свежие. Мозги достану я сама, не волнуйся.
- А из костей мы, трау, делаем отличные иголки! Может, я еще успею продать часть на ярмарке в Йорке.