Запел кузнечик. Летняя ночь обволакивала облаком ароматов, щекотала ноздри. Неправдоподобная тишина окутывала луг. Тишина летней ночи, звенящих комаров, стрекочущих кузнечиков и прыгающих куда-то по своим делам лягушек.
- Ну? - она ткнула кулачком своего спутника - И чего?
- Тс-с-с, сейчас... Погоди немножко.
Они сидели совсем рядышком, за раскидистым кустом, касаясь локтями, и воровато выглядывали из-за ветки в ясную лунную ночь словно чего-то ожидая.
- Да ну, придумал ты все, - девушка демонстративно надулась и слегка отодвинулась, - А я тоже дура, поверила в такую чушь.
- Тише ты, - зашипел на нее молодой человек, - Ничего я не придумал. Подожди немножко, сама увидишь...
Полная луна на секунду скрылась за облаками, легкий ветерок зашелестел в кущах иван-чая. Кузнечик снова застрекотал, к нему присоединился еще один, и еще.
- Пойдем отсюда, а? - прошептала девушка, и зябко поежилась, - Мне холодно.
"...и страшно" могла бы добавить она. За зарослями иван-чая, прямо за заросшей осокой канавой начиналось старое кладбище. В лунном свете четко вырисовывались каменные надгробья, тонущие своими подножьями в густой темноте. Старые березы исполинскими угольными силуэтами тянулись вверх, и таинственно шелестели листвой над древними могильными камнями.
Она изо всех сил злилась на саму себя за то, что дала уговорить себя и пришла в полночь в такое место. За то, что как маленькая поверила в рассказанную сказку. Но больше всего за то, что сама была рада сидеть в мокрой траве под кустом и касаться его локтя своим. Ей было досадно и обидно, что ее спутник, словно позабыв о ней, жадно вглядывается в темноту. Идя сюда она ждала чего угодно, но не этого. Может быть каких-то признаний под сенью старого дуба, через разлапистую крону которого пробиваются неверные лунные лучи, может робких касаний, попыток взять за руку, или даже поцеловать. Ждала того странного чувства, которое возникает, когда ты с кем-то вдвоем, и всему остальному миру нет места рядом. Когда вся ночь, все звезды над головой, весь свежий летний ветер словно заключены в незримый объем, вращающийся вокруг двоих, оставшихся наедине друг с другом и со всей вселенной. Ждала всего этого, и, может быть, где-то в глубине души, ждала повода и случая игриво оттолкнуть, сказать "нет", убежать по росе и лунным лучам не понимая, что может быть бежит по чьим-то чувствам. Ждала - да нет, уверила себя в том, что так и будет - и теперь жестоко расплачивалась. Он сидел рядом, но был не здесь - он весь тянулся туда, в зловещую темноту за канавой, в шепот берез, бархатистый мрак и тишину старого погоста озаренного лучами луны. Он словно и правда верил в рассказанную им историю, а этого не могло быть, потому что этого не могло быть никогда. Ей хотелось верить, что всю эту нелепость он придумал только для того, что бы остаться с ней наедине, и именно поэтому она поддержала его игру - поддержала лишь до поры до времени, как она для себя решила, но теперь... Теперь ей оставалось либо поверить в его фантазии до самого конца, либо признать, что это она напридумывала себе черт знает что, и пришла сюда во власти романтических фантазий.
Словно зыбкая дымка на луг незаметными мягкими кошачьими шагами прокрался туман. Скрадывая расстояния и очертания, он лег белым пуховым одеялом поверх травы, выпал жемчужинами росы на листья, напитал влагой воздух, превратил кочки в сугробы. Близкое стало далеким, далекое близким, и только звезды продолжали ярко блестеть высоко в небе. Мир погрузился в белую таинственность.
Неожиданно он вскинулся, еще больше подавшись вперед, нашарил и стиснул ее пальцы.
- Слышишь? Ты слышишь?!
- Ничего я не слышу, - она раздраженно выдернула руку, - И вообще! Я ухожу!
- Да нет же, прислушайся! - не отводя глаз от затянутого низким туманом кладбища он склонил голову набок, и повторил уже совсем шепотом - Прислушайся...
- Отстань... - это было сказано почему-то совсем негромко, и скорее просительно, чем гневно, - Ничего я не слышу. И слышать не хочу!
Как будто подтверждая свои слова, нехотя, скорее что бы сохранить лицо хотя бы перед собой, чем действительно уйти, она начала вставать. Медленно она выпрямилась во весь рост, встав над белой пеленой низкого тумана.
Движение словно сломало некую тонкую корочку, до сих пор ограждавшую ее от внешнего мира. Совершенно неожиданно она почувствовала насколько замерзла, почувствовала, что ступни в сандаликах совершенно заледенели, а ноги почти по колено мокры от росы, и к ним противно липнет сырая ткань. Над головой мерзко зазвенели комары, а по щеке поползла какая-то ночная мошка. Ей захотелось оказаться далеко-далеко отсюда, где-нибудь в тепле и уюте, подальше от этого луга, от недалекого и жуткого кладбища под березами, и от этого несуразного парня, который притащил ее сюда. Но прежде чем уйти она должна ему сказать. Она ему все скажет! Она еще не знала что именно, но обида и разочарование уже подступили к самому горлу, обожгли его едкой жгучестью. Она открыла рот...
...и совершенно неожиданно для себя услышала. Услышала, и по спине сверху донизу словно бы провели ледяной, и одновременно с этим горячей пятерней. Она замерла, на губах застыли готовые вот-вот сорваться едкие и обидные слова. Она стояла, боялась слышать, и в то же время боялась упустить этот едва различимый, но такой ясный звук. Плывущий над лугом со стороны кладбища чарующий звук скрипки. Невидимый смычок скользил по струнам, приподнимался, падал, и пел, пел, плакал, дышал и вибрировал, выводя тихую мелодию.
- Слышишь? - его голос был не громче ветерка. Она не ответила.
Там, под шелестящими в тумане березами в руках неведомого скрипача пела скрипка, иногда совсем неслышно, теряясь в шелесте травы, иногда словно взлетая к самому ночному небу, где ей подыгрывали и подпевали сами звезды. Мелодия вилась и струилась, и под ее чарующими звуками снова куда-то ухнул весь мир, отодвинулся затянутый туманом луг, и незаметно звезды над головой встали в величественный и торжественный парад. Она стояла, и не могла понять, как же не услышала эту скрипку сразу. Теперь уже смычок в искусных руках играл не просто на струнах, он словно оказался где-то в том пространстве, в котором можно играть на натянутых до звона нитях желаний и фантазий, на струнах души, где-то там, где все быстрее и быстрее бьется заходясь от щемящего восторга сердце. Скрипичная мелодия увлекала за собой, вела, манила, вселяла трепет, трогала потаенные струны, звучала в унисон.
Скрипка пела. Над головой вращалась сияя мириадами звезд лунная ночь. Под ногами плескался молочный кисель тумана, а на старом кладбище шелестели березы.
Неожиданно и кристально ясно для нее стало понятно и то, почему он привел ее сюда. Для нее это была игра, обычная игра в недомолвки, краткие прикосновения, старая как мир игра в шаг вперед и два назад, и она совсем-совсем не задумывалась о том, что это значит для него. Она играла с ним, играла и с собой, забавляясь, строя воздушные замки, и со вкусом их разрушая, и ей было невдомек, что эти маленькие и невинные игры могут причинять боль. Нет, она не хотела играть с его чувствами, у нее и в мыслях этого не было, но она только сейчас поняла, заметила, осознала, что для него все совсем не так, как для нее, иначе. Иначе настолько, что все это время он пытался ей что-то сказать. Что-то очень для него важное. Пытался, как умел, но не мог, а сама она не хотела это услышать. И тогда, может быть как последнее средство, он привел ее на этот луг, в надежде, что тихая ночная скрипка расскажет лучше него, достучится и объяснит. Скрипка играющая на старом-престаром кладбище, где давным-давно никого не хоронят, играющая в руках неведомого скрипача, выводящего своим волшебным смычком не доигранную годы назад коду.
Скрипка пела и пела, а они слушали - стоя рядом, и крепко взявшись за руки.