Malum Universum : другие произведения.

Категоры

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 7.87*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В провинциальный город прибывает необычная семёрка. Что они хотят? И что (или кого) ищут?

Категоры

  
   За три дня до Ивана Купалы в посёлке Васильково возле причала раздался плеск воды. Пристала чёрная лодка с большими царапинами вдоль борта, словно её драли огромные когти. Лодка привезла семерых. Они с проклятиями и ругательствами поднимались на скрипучий причал, гремя ступеньками железной лестницы.
   - Сударь, в какую глушь вы нас опять забросили? - рыжая стояла на причале и внимательно рассматривала своё запястье. - Вот! Ноготь сломала! - Её визги могли бы казаться нестерпимыми, если бы не красота, которая перекрывала всё.
   Парень в кожанке только хмыкнул.
   - Перестаньте называть меня сударь, Люси. Вы знаете, как меня зовут на самом деле. - И он протянул руку, помогая выбираться остальным, продолжая тихо говорить. - Это посёлок городского типа Васильково. Тут собраны все лакомства, какие вы захотите, господа-аа. - Парень рассмеялся.
   - Лакомства? - Толстяк в ветровке огляделся. - Разве ты не чуешь, кто тут обитает, Су?
   - Так это ж самое главное угощение! - Су поднял палец. - Разве не угодно сманить его на свою сторону?
   - Нет. - Низенькая женщина в золотистом плаще поморщилась от порыва холодного ветра. - Неугодно. Это не наша работа.
   - А я думаю, никогда не поздно начать. - Парень в кожанке тряхнул длинными светлыми волосами, ткнул в бок "золотой плащ". - Никогда не поздно начать, Алла.
   В город они добирались уже в молчании. Вокруг стояла тишина, которую нарушало неугомонное стрекотание июльских сверчков. Слева тьмой стелился лес. Казалось, перед неведомыми гостями притихло всё странное, что обитало в том лесу. Справа дорога вела в город. Недалеко от причала выстроили двухэтажную гостиницу. Построена она была в другой стране, успела обветшать, наполниться клопами и тараканами, которые заменяли редких гостей. Туда-то компания и направлялась.
   За всё это время только двое не произнесли ни слова и не вступили в спор - бледная женщина, на её лице будто отразились все скорби мира. Её под руку поддерживала другая женщина - крючковатый нос, чёрные волосы, лёгкое зелёное пальто в пол. Почему-то они чудились самыми зловещими во всей компании. Может, из-за отрешённости, может, из-за упорного нежелания вступать в разговор.
   - Су, тут и правда кто-то есть, - сказала Люси. - Он мне не нравится.
   - В лесу?
   - В городе, дурак. Ты не чувствуешь, что ли?
   - Чувствую. - Су откинул светлые волосы со лба. - Но нам ли быть в печали...
   - Тщеславный дурак, - шёпотом повторил за Люси толстый мужчина. Ему было трудно идти, он задыхался и отстал от честной компании на значительное расстояние.
   Су остановился. И Люси с оханьем ткнулась ему в плечо. Оба крутили головами.
   - Слепой.
   - И безногий. Безногая, - поправилась Люси. - Она самая неприятная.
   - Что, в стране слепых и безногий король? - Су рассмеялся, самодовольно, как это только умеют делать молодые мужчины. - Господа, хватит уже. Что вы, в самом деле?
   И они снова продолжили свой путь к гостинице. Их встретили ободранный плакат "Родина - ма..." и пустая стойка ресепшена с ржавыми ключами на стене.
   - Человек, эй, человек! - закричал Су, зазвонил в колокольчик, который схватил со стойки.
   - Не ори. Два часа ночи всё-таки, - первый раз с момента их встречи произнесла Ира и снова заткнулась.
   - Сколько тут звёзд? - Су оглянулся.
   - Ноль. - Криво улыбнулась Люси. - Я же говорю - глушь. Лакомства ему.
   - Кажется, это вообще мотель... - заспанный человек в мятом пиджаке не дал договорить Алле.
   - Здравствуйте, товарищи... господа... не знаю как вас лучше. - Он растерянно оглядывал всех семерых и не мог определиться.
   - Господа, - улыбнулся Су. - Можно ли у вас снять номера?
   - Семь или?..
   - Семь.
   - Шесть, - произнесла женщина в зелёном пальто. Мы с Асей будем ночевать вместе. - Да, милая? - она склонилась к женщине со скорбным лицом. Та кивнула и опустила голову:
   - Да, Инна.
   - Вы что, из этих?.. - заспанное лицо мигом посуровело.
   - Нет, - язвительно сказала Инна. - Мы не из этих, как вы выражаетесь. Не видите - она больна?
   - Только дай ей шанс - сразу в петлю залезет, - всё ещё улыбаясь, подтвердил Су.
   Заспанный человек теперь смотрел на всех, как на психов. Только что пальцем у виска не крутил.
   Номера разобрали быстро. Это действительно были клоповники. Но толстяк завернулся в одеяло и сразу захрапел. Алла бережно повесила золотой плащ на вешалку; морщась, забралась на кровать, включила планшетку. Выяснилось, что о вай-фае тут и не слышали. Оставив тщетные попытки включить сеть, Алла уселась читать книгу. Инна что-то шептала Асе, гладила по голове. Ася молча качала головой, уставившись в темноту.
   Су, заложив руки за голову, вытянулся на кровати, улыбаясь смотрел в потолок. В номер постучали.
   - Кто там? - отозвался он тихо.
   - Лю.
   - А, ты... Вечно тебе мало. Ну, заходи.
   Через несколько минут они уже жарко целовались, только Су показывал двери средний палец - никто не собирался тут бдительно следить за любовниками, хоть бегай они голыми по коридорам, оклеенным старыми обоями.
  
   Её звали странно - Лёня. Родители назвали её в честь спартанского царя - Леонида, а ласково говорили - Лёня. Увлечённые историки до той страшной аварии, теперь они были никем. Но Лёне очень хотелось, чтобы они были хоть кем-то. Не здесь, но где-то там. Возможно ведь такое? Люди говорят, люди пишут, да и она сама знает, что они никуда не исчезли.
   Родители приходят к ней во снах. Мать с торчащей железкой из груди, отец несёт окровавленную голову в руках. Лёня сдерживает одновременно и отвращение и желание рвануть к ним, обнять, всё рассказать. Но её родители погибли в автокатастрофе. Спаслась только она, жалкая калека, которую накрыло инвалидной коляской и уберегло.
   "Почему я? - кричала тогда Лёня. - Почему я, Господи? Они, ведь это они были здоровыми, талантливыми, красивыми!" А она с самого рождения была уродом с недоразвитыми ногами. Девочка выросла, а ноги нет. Иногда она откидывает покрывало, чтобы посмотреть на свои ноги - младенческие, сморщенные, красные. Она не может на них ходить. Лёня у кого только ни просила себе здоровые красивые ноги, которые могли бы носить её тело, даже у античных богов. У Асклепия, у Гермеса, у самого Зевса. Но никто не отозвался на её просьбы.
   Только ниоткуда пришёл слепой дядя и остался жить у неё. Опекуны, которые клялись-божились в суде заботиться об инвалиде, прибрали к рукам их трёхкомнатную квартиру в Москве, а её поселили в своём деревенском доме, в Василькове. Дескать, свежий воздух будет девочке полезнее.
   Они вообще были заботливыми людьми, навещали, помогали готовить, стирать и прибираться, отдавали до копейки всю пенсию. Ну и что, что тётя ворчала шёпотом "когда ж ты уже?.. бедная, мучаешься тут...", ну и что, что все их мысли призывали к Лёне смерть? У неё ведь не было выбора. Она не хотела отправляться в дом инвалидов, на который намекали опекуны, лучше пусть так. Когда явился слепой, опекуны стали приходить намного реже. Слепой возил её коляску в магазин и помогал готовить. Вообще он был странным слепым. Если бы Лёне не приходилось им руководить на улице - поверни влево, поверни вправо, стой - то она бы подумала, что он притворяется. Так ловко этот слепой справлялся со всем в доме.
   "А у меня, знаешь, какие руки чувствительные? И нюх! И вообще я кожей вижу всё!" - смеялся он.
   Звали его Жора, то есть, Георгий. Почему он ходил по белу свету один - никто не интересовался. Лёня как-то спросила, но Жора только рукой махнул. "Откуда ты?" - пытала она. Он вскидывал палец к небу и заливисто смеялся. "Ангел, что ли?" - недоверчиво спрашивала Лёня, и сама улыбалась своим мыслям. Жора мотал головой, мол, нет. "А кто?". "Жора я, ну или Гера, а вообще Георгий" - отвечал он. И подвигал к ней тарелку с супом. Ешь давай, Лёня, не отвлекай человека разговорами.
   Сегодня она проснулась ещё засветло. На душе ворочались кошки. Неприятное ощущение, нехорошее предчувствие. От чего - сама не знает. Она подтащила к себе коляску и, помогая руками, ловко забралась в неё. Коляска - это её ноги, других она не знает. Покатила к окну, распахнула его, и задумчиво посмотрела на темнеющей лес. Сегодня там не было тех необычных огоньков. Они часто мелькали там. Жора говорил, что это стопудов - эльфы и феи, они всегда живут в чаще. "Улыбайся чаще!" - хохотал слепой. "Ага, и чаща улыбнётся тебе!" - отвечала Лёня. Шутку она почерпнула из Интернета, куда заходила при помощи древнего модема. Звонишь провайдеру в город, звонишь-звонишь-звонишь, и наконец входишь. На Интернет Лёня тратила почти всю пенсию. У слепого, оказывается, тоже была. Они вместе ходили на почту. И вместе проедали деньги. Тяжело, но жить можно. Ни ей, ни ему не хотелось ничего сверх нормы. Плату за "шикарный" деревенский дом с тремя комнатами, кухней и верандой опекуны с них не брали. И на том спасибо.
   Она слышала тихий плеск воды у причала, отдалённый разговор, но как ни напрягала слух - не могла разобрать. Сюда бы Жору с его слухом... Но он мирно похрапывал в дальней спальне.
   Лёня оперлась подбородком на скрещенные, лежащие на подоконнике, руки. Огней не было. Тьма. И тишина, которую редко взрезал глумливый смех или неясный шёпот.
  
   - Зря ты взяла это тело, - Инна красила губы, смотрясь в маленькое зеркало. - Ты себя-то видела? Кем она была? Веселушкой-хохотушкой. А теперь кто? Унылое говно. Прости. - Она отбросила зеркало на кровать и повернулась к Асе, нахмурилась.
   Ася сидела, опустив голову, сцепив руки на животе.
   - С кем ты сейчас работаешь? Мне кажется, тут твоя работа не нужна. - Инна ткнула пальцем в окно. - От одних местных пейзажей впадёшь в депрессию.
   Ася вскинула голову, посмотрела бесцветными глазами на Инну, иссушенные губы растянулись в улыбке.
   - Всегда найдётся тот, кому я нужна. Лютики-цветочки разводят.
   - Васильки.
   - И васильки. - Ася медленно спустилась с кровати. - Я работаю одна. Всегда одна.
   - Да кто с тобой согласится?..
   - Кроме тебя. Я для тебя фон, не так ли?
   Инна вздрогнула, притянула снова зеркало, уставилась в него, разглядывая себя - брюнетку с завитками волос на висках.
   - Иди нафиг. Мне не нужен фон. Я прекрасна. Как демон.
   Ася стояла у двери. Кивнула, всё ещё улыбаясь, вышла.
   В поселковом магазине с залапанными витринами и оставшейся аж с нового года мишурой уже были Су и Алла. Они делали вид, что рассматривают нехитрую продукцию, разложенную по полкам и витринам. Сок, приготовленный из химического порошка, выдаваемого за реальные фрукты, несколько сортов колбасы, по виду не отличающейся друг от друга, минералка, безыскусные бутылки алкоголя - водка и дешёвое вино.
   - Ну, - спросила пухлая растрёпанная продавщица, обмахиваясь цветным журналом, свёрнутым в рулон. - Брать чего будете?
   Ей, похоже, не нравился наряженный в кожаную куртку мужчина. В такую жарищу курток не носят.
   - Информацию, - улыбнулся ей Су. Алла из-за его плеча насуплено рассматривала толстую золотую цепочку, которая сверкала из выреза не слишком белого халата.
   - Чево-оо? - протянула утомлённая жарой продавщица. - Информацию?
   - Мы за неё заплатим, лично вам, если желаете. Ну и купим что надо. - Су кивнул на запыленные шоколадки с явно просроченным сроком годности. Местные старики шоколад не брали - слишком дорого. А молодёжь предпочитала закупать посвежее в городе.
   Алла фыркнула, тронула рукав куртки.
   - Надо поговорить...
   - Не мешай, - Су дёрнул плечом. - Нам надо знать, кто тут у вас хочет слишком много?
   На лице продавщицы отразился целый ряд чувств. Во-первых, "слишком много" тут, наверное, хотели все жители. Во-вторых, ну и вопросы у незнакомца...
   Женщина растерялась, ей даже не пришло в голову послать его подальше. Если бы кто посмотрел на неё в этот момент, сказал бы, что она очарована. Или под гипнозом.
   - Я даже не знаю. Может, писатель...
   - Писатель? Кто это? - оживился Су.
   - Да живёт тут у нас один, мы его все "писателем" называем. - Женщина вытянула шею. - Через дорогу и чуть левее от продмага. Странный. Вроде книги пишет, а мы ни одной не видели. Ходит гружёный, задумчивый, тоись. Вчера чуть с дверью не столкнулся. - Продавщица рассмеялась. - А я всегда говорила, что надо придерживать!
   Су кивнул Алле.
   - Писатель, через дорогу от продмага, чуть левее.
   Алла прикрыла глаза.
   - Есть.
   Су вновь улыбнулся продавщице.
   - Спасибо, барышня, - он развернулся. Любил Су вот так огорошить провинциальную женщину неожиданным словечком. Но это не избавило его от ненужной покупки.
   - Эй! - громогласно донеслось ему в спину. - А брать чего?
   Алла фыркнула и вышла из магазина. Чуть позже вышел Су, неся в руках шоколад с орехами и банку колы - жарко всё-таки.
   - Выбрось, - указала на шоколад Алла. - Он с червями. И зачем было так тратиться?
   Су распечатал банку газировки. Пил он с наслаждением - аж кадык ходил ходуном. Потом выбросил запотевшую банку - холодильник в продмаге работал исправно - в урну. Туда же отправился шоколад.
   - Лучше спросить словами, чем как тратимся мы на всю эту мерзость.
   Алла передёрнула плечами. Судя по всему, ей не понравилось сказанное. Зато добыча была великолепной. И женщина чуть в ладоши не хлопала. Отличную они тут работу нашли! А то захолустье, захолустье... Да именно здесь вся работа и сосредоточена.
   Кожанка тем временем была снята, Су остался в чёрной рубахе "апаш".
   - За дело, - произнёс он бодро.
  
   Борисыч не считал себя писателем в глубине души. Ну какой из него писатель? Одна книга про вампиров, модно в этом сезоне! Ну и что, что нет Букера? Кому он нужен? Этим тщеславным писакам, которые из себя вылезут, напишут фигню про фигню? Зато премия! Хотя Борисыч очень хотел премию, но подавлял желание в себе. В сущности, он тоже писал фигню для девочек. Почему-то их привлекал демонический образ. Писатель не хотел глубоко погружаться в детскую психологию, но думал, что бунт юности как-то связан с восстанием Люцифера и его падших ангелов. Перерастут все девочки Люцифера. Бунт падших забудут как страшный сон, нарожают своих детей, и уже им будут давать ремня за бунтарство. Он хмыкнул.
   - Но не перерастут свои грехи, лишь нарастят их, - сказал кто-то певуче у него за спиной.
   Борисыч резко повернулся. Ему улыбался светловолосый парень в чёрной рубахе. Рядом стояла женщина в простом, но явно дорогом платье золотого оттенка. Он привык отмечать детали, вот как сейчас. Зелёные колючие глаза светлого. Кольца с драгоценными камнями на пальцах женщины. Что-то было неестественное в этих двоих. Они словно плыли перед глазами, не удерживаясь в памяти, хотя в них было довольно зацепок "для опознания". Да ещё тёмный шлейф над ними. Часто такой шлейф Борисыч видел у плохих людей над головами, молчал только. Вдруг вампиры? Или того хуже - врачи психушки наготове. Писатель сморгнул - шлейф и зыбь в глазах исчезли. Теперь он видел двух обычных людей.
   - Как вы вошли?
   - Так открыто было, - улыбнулся светловолосый. - Закрываться надо, батенька. Вдруг воры.
   Женщина согласно кивнула.
   - Ворья сейчас полно!
   Борисыч не помнил - запирался он или нет. Но вот насчёт Васильково она была не права. Редчаший дикий мирок, где никто ни от кого не закрывался, и все друг друга знали. На необъятных просторах ещё и не такое можно найти, стоит покопаться. Он потому сюда и сбежал - чистое прекрасное место, где не давят авторитетом. Говорят, потому что здесь живут блаженные. Но вот эти точно были не из блаженных.
   - Кто вы? - впился он в них суровым взглядом.
   - Мы пришли тебе помочь.
   - Мы с вами на брудершафт не пили, чтобы тыкать, - сказал Борисыч, визгливо, сам заметил, но нечего тут...
   Улыбаясь, светловолосый обнял его за плечи.
   - Ну хорошо, мы пришли вам помочь, - выделил он.
   Писатель растерянно посмотрел в голубые глаза, отливающие серым.
   - Как... как вы мне поможете?
   - Как Маргарита Мастеру, - женщина заняла место у его старенького компьютера.
   - Или как Воланд Маргарите, - Борисыч облизал губы - чёрт его знает, почему это пришло в голову.
   - Или как Воланд Маргарите, - засмеялся Су, похлопал мужчину по плечу одобряюще. - Смотрю, Ася тут уже была, - обратился он к Алле. Она пожала плечами.
   - Пираты достают, да?
   - Да, украли книгу, отсканировали, проклятые, - заныл он привычно. - Собственно, а откуда вы?..
   Алла показала ему пластиковую коробочку.
   - Модем, штучная работа, сегодня пришёл вот. Уже пробила вашу книгу по сети. Украли. И издательства разоряются.
   Борисыч наконец вышел из ступора.
   - Откуда вы меня знаете? - закричал он.
   - Ну как откуда? - женщина повернулась к нему. - Анатолий Борисович Кожемякин, написал популярную книгу "Оборотни и вампиры вместе". Хотя, согласитесь, написали вы фигню.
   Борисыч сглотнул. Она читала его мысли. Кто она?..
   - А вам хочется писать шедевры, быть кем-то вроде Умберто Эко, - серьёзно произнёс светловолосый. - Ну или, на худой конец, как Олег Игоревич.
   - И чтобы деньги платили исправно! - подняла тонкий указательный палец женщина.
   - Кто такой Олег Игоревич?
   - Кто не знает Олега Игоревича... - задумчиво сказал светловолосый. - Ну что, Алла, наш случай?
   - Истинно наш, - кивнула она, в кивке её были радость и предвкушение.
   Су поднялся.
   - Вы вот что, Анатолий Борисович, ложитесь спать. Утро вечера мудренее. А утрами всегда приходят гениальные идеи.
   - Угу, вроде вас, - Борисыч качался на стуле как заколдованный.
   - Вроде нас. Спите, уважаемый господин Кожемякин, спите.
  
   Су стоял на крыльце дома Кожемякина и курил, смотрел в небо, закинув голову. Алла хмуро топталась рядом.
   - Эх, какой тут у неба цвет! А облака? Это не облака, а произведения искусства! Я бы тоже не отказался тут жить. Хороший городок.
   На него посмотрели со злостью.
   - Дело надо делать, а не пялиться в небо.
   Су вздохнул, бросил окурок под ноги, затушил ботинком. Потом поднял окурок, заозирался, не зная куда выбросить. Возле не было урны. Су, ругаясь, снова бросил его на крыльцо - там, вместе со своими братьями-окурками, покрывавшими ступеньки, он смотрелся куда органичнее. Кожемякин, видимо, много курит на крыльце. Много волнуется. Переживает. Лёгкая добыча.
   - М? - Алла повернулась к нему. - Что ты сказал?
   - Я громко подумал, что наш дерьмописатель - лёгкая добыча.
   - А тебе кого надо?
   - Святых. Их ломать труднее и интереснее.
   Хохот женщины спугнул стайку воробьев.
   - Святых ему подавай! Перевелись они уже, дорогуша. Хотела бы я посмотреть: остался ли ещё кто-то, кто людей любит со всей их мерзостью?
   - Есть такие...
   - И где они? Заперлись в монастырях? Тоже мне - святые! Людей на расстоянии любить всегда легче.
   Су покачал головой.
   - Нет, это всё мои апостолы. Я ищу тех, кто не разучился... И не вижу.
   - Ага, ты ещё попов вспомни, с их мерседесами и роллексами.
   - И это всё мои апостолы. Поэтому искать надо. - Он вскинулся и посмотрел на женщину в золотом, сказал раздельно и чётко. - Искать. Надо. А таких, как этот Кожемякин, хоть бульдозером сгребай. Чуть тронешь, и он уже весь твой.
   - Весь мой, - Алла мечтательно улыбнулась.
   - Да что ж ты за такая, - Су харкнул в сторону - попал на стену. Стена была обплёванной. Видимо, Борисыч увлекался не только нервным курением, но злобным плеванием на воображаемых конкурентов и критиков.
   - Какая уж есть. Я - дрянь, - снова засмеялась Алла.
   - А я - нет, - Су вновь смотрел на небо, прищурясь. - Я не дрянь и никогда ею не был. Только в глазах людей. Но они сами всё делают, сами виноваты, и сами складывают на нас свои ошибки.
   - Конечно, все дряни, кроме тебя. - Алла стряхнула с плеча упавший жухлый лист - откуда он тут, лето в самом разгаре... - Ты оправдываешь своё имя.
   Су криво улыбался.
   - Да, я такой. Уж потерпите.
   - Терпим-терпим, не переживай. Кстати, не знаешь, где сейчас Лю?
   - В кабак пошла, как обычно, женатиков ловить.
   - Ревнуешь, что ли? - Алла крутила в пальцах пожухший лист.
   Он усмехнулся.
   - Было бы кого, ту, чья работа - соблазнять. Но не думай, что она тоже всем довольна.
   Су спрыгнул с крыльца.
   - Куда пошёл? Святых искать?
   Он кивнул.
   - Они тут есть. Я их чувствую.
  
   Жора надел гогглы. Вообще-то это были чуть усовершенствованные очки сварщика, но Жора называл их "стимпанковскими" очками. Говорил, что лучше в них "видит". Как слепой может "видеть", тем более в затемнённые стёкла, Лёня не знала. Громоздкие - на пол-лица, с кусками наклеенных обломков электронных плат, широким кожаным ремнём, раскрашенные фосфором поверху, эти очки стали бы предметом гордости любого кибергота. Девушка всегда знала, где Жора перемещается в темноте - гогглы светились. Вот и теперь он вышел во двор, уставился на ночной лес. Лёня скатилась к слепому по пандусу, который соорудили опекуны, чтобы ей было легче. Он поймал её руку, сжал в ладони - рука была тёплой, приветливой. Лёня, когда хотелось поддержки, брала его за руку и успокаивалась.
   Они смотрели в лес и молчали, держась за руки.
   - Ты видишь огни? - спросил Жора.
   - Нет. А ты?
   - Тоже нет. Они затаились.
   - Твои эльфы и феи? - улыбнулась Лёня.
   Жора махнул рукой.
   - Такая большая, а в сказки веришь.
   Она рассмеялась.
   - Ты сам их придумал.
   - Ты же знаешь, что это совсем не эльфы.
   - Знаю.
   Снова замолчали, рассматривая лес.
   - Они охраняют что-то, - произнёс Жора. - Не знаю, что, но охраняют.
   - Что-то моё... - Лёня опустила голову и задумалась.
   Жора пожал плечами, стиснул её пальцы сильнее.
   - Всегда знал, что ты какая-то странная.
   - Странная... Можно подумать, ты не странный.
   Они даже улыбались синхронно. Вот и сейчас улыбнулись вместе.
   - Они меня ищут, - тихо сказал Жора. - Нас с тобой.
   - Я чувствую что-то нехорошее, ещё со вчера. Не плохое, но и не хорошее.
   - Для меня плохое, - произнёс Жора.
   - Может, тебе уйти?
   - Я не могу тебя бросить, - ответил слепой.
   - Из жалости? - Лёня откуда-то знала, что он не пропадёт, если уйдёт.
   - Из совести. Холодает. Пошли домой...
   Жора закатил коляску обратно на пандус, отбросил занавеску, повёз коляску в летнюю духоту дома, пахнущую травяными чаями. Лёня успела обернуться на лес, но огни там так и не замерцали.
  
   Су собрал всю семёрку за столом, оглядел соратников. В этот раз все, кроме Люси, решили радикально изменить внешность и подобрали нужные тела. В прошлый раз Алла была мужчиной с интеллигентной бородкой, играла роль коммивояжёра, говорила бархатно, обволакивающе. На её товар попадались все. Она тогда играла первую скрипку и, благодаря ей, было найдено искомое.
   Толстяк зачем-то подобрал тело, соответствующее его сути. Настоящий гуль. Обжора. Сластолюбец. Он сидел, развалившись на стуле, рубаху расстегнул до пупа, надул пухлые влажные от слюны губы. Су поморщился и перевёл взгляд на Асю. Вот уж кто по себе не выбрал - так это она. Ася постоянно кривила губы в усмешке - получалась не улыбка, а нервная ухмылка психически больного. Рядом сидела Инна. Никто сейчас не спорил, она стала красавицей, но суть выдавала и её. Зависть никогда не может быть красивой, хоть в какую одежду нарядись. Она и сейчас всем завидовала - красоте Люси, драгоценностям Аллы, сытости Гуля, кажущейся сдержанности Иры, самоуверенности Су. Она даже Асе завидовала, этому вечно плачущему существу, которое всегда подбирало себе такие же грустные рожи, будь оно хоть мужчиной, хоть женщиной.
   - Итак, что у нас сейчас есть? - спросил Су компанию, барабаня пальцами по столу.
   - Грампластинка с заезженной записью битлов, - откликнулась Люси и принялась тихо напевать: - Yesterday, all my troubles seemed so far away...
   Пластинку доставала Лю, считая это делом Аси. Су хмыкнул:
   - Да, вчера у нас не было проблем. А сейчас они снова появились. Не каждый раз открывается проход, и нас выпускают в мир. Что ещё?
   - Жуткая кукла. - Её в тот раз принесла Алла.
   - Ленты рисовой бумаги с иероглифами, старинная фотография, стихотворение, - они стали перебивать друг друга, говоря о своих находках.
   Су кивал, слушая их. Он-то отыскал вход, куда мог протащить всю семёрку. Но искал вместе со всеми. Только его поиски ничем так и не увенчались за столько лет. И это грызло Су сильнее прочего. Сейчас он знал, что нашёл, кого они искали помимо предметов, но и это не утешало его. Ему казалось, положение лидера в команде - шаткое. Но если не Су, то не эти же все... Разве только Люси, но она слишком ветрена. Ира всех просто сожжёт, когда сделают не так что. Остальные не годятся. Только он пригоден.
   Может, сейчас...
   - Вы что-нибудь ощущаете?
   - Да, в лесу, - кивнула Ира. - Оно там зарыто.
   - И его охраняют, - добавила Люси.
   - Кто?
   Они пожали плечами.
   - Я их не понимаю. И не умею с ними обращаться, - сказала Лю. - Кто-нибудь умеет? Гуль?
   Он отрицательно покачал головой, вслед за ним отказом ответили все. Су тоже не знал, как с ними договариваться. Прежде они не сталкивались с такими тварями. Или они были настолько слабы, что их можно было убить левым мизинцем. Эти сильные, и не предмет их держит, а упрямое нежелание уходить с насиженного места. Су знал - Хозяин справился бы с ними быстро, но сейчас его нет. Всё это настолько человеческое, что никто из них не умел и не мог.
   - Может, жертва? - сказала Лю. - Уже такое было у Аллы. Давайте попробуем?
   - Тот же сценарий? - спросил Су.
   - У нас другого нет, - вздохнула Люси. - Завтра они разожгут костры, начнут через них прыгать...
   - И?
   - И мы сделаем как раньше.
   Су нахмурился.
   - Мне не нравится это. Если Хозяин узнает, он нас не погладит по голове.
   - А кто ему скажет? - Ира вступила в разговор.
   Су постучал по голове:
   - Мы же и скажем.
   - У нас нет другого выхода. Или так, или никак, - сказала Лю.
   - Я не знаю, любят ли они жертвы?
   - Кто их не любит, - усмехнулась Лю. - А защита от нас сейчас так ослабла, что принести жертву - плёвое дело.
  
   Купалу решили отмечать в лесу. В том самом зловещем лесу с подозрительными огнями, и не было возражений. Люди не могли уже давно отличить языческих духов от христианских - от зла спасают все. Костры надумали разжечь на поляне.
   Люси довольно смеялась, обнимая парня, которого подцепила в местном "ТрактирЪе", бывшей рюмочной с новым пафосным названием. Парень был чистенький, ухоженный, красивый. И женатый. В той семье ребёнок дорос аж до трёх лет. Уже взрослый, конечно, но пойдёт. Не вмешался бы кто.
   Выпивали тут все - от мала до велика. Так что, прикинуться пьяненькой бабёнкой было несложно. Они танцевали под "Леди Гагу" - музыку крутил старый дисковый плеер, подключенный каким-то умельцем к колонкам.
  
   I want your drama
   The touch of your hand
   I want your leather-studded
   Kiss in the sand
   I want your love!
  
   - надрывалась Леди.
  
   Мне нужна твоя драма,
   Прикосновения твоих рук.
   Я хочу, чтобы обтянутый в шипованную кожу,
   Ты целовал землю
   Я хочу твоей любви!*
  
   ----
   * Перевод студии "Амальгама" (http://www.amalgama-lab.com)
  
   - Твоей порочной любви, - добавляла Люси. - Bad romance!
  
   Он ничего не понимал, но преданно смотрел в раскосые глаза, один из которых был голубым, а другой рыжим. Лю облизнула губы. Парень прижал её к себе.
   - Чего ты хочешь?
   - Диму...
   - Что? - он резко отстранился от неё. - Я не понимаю...
   - Принеси сюда своего ребёнка, и я вся твоя.
   - Н-нет, - залепетал он пьяно. - Я не могу.
  
   Она взъерошила его русые волосы. Улыбнулась в лицо.
   - Ты хочешь меня, Славочка? Я же чувствую, что хочешь, - и она расхохоталась, запрокинув голову.
   Парень кивнул.
   - Тогда приведи своего сына, я не сделаю ему плохого. Просто приведи. Ну! - Лю подтолкнула его мягко.
   - Там Таня...
   - Поверь, она крепко спит. И Дима тоже. Отсюда до дома пять минут бегом. Возьми сына в руки и принеси.
   Слава колебался. Но, наверное, его похоть была столь сильна, что затмевала родительскую любовь. Или, может, родительская любовь оказалось не столь крепкой, раз похоть возобладала? Люси не хотела разбираться в его чувствах. Если честно, она была противна самой себе. Но идея с жертвой была её, не стоило всё перечёркивать. Су так надеется...
   "Мразь, - думала она, глядя в спину Славе. - Откажись, придурок! - и тут же себя поймала на мысли, что не права, она его заставила делать, что хочет, и как всегда получилось. - Слабак, мерзкий слабак. Не зря вас всех Хозяин не любит и считает достойными его рук". Она поморщилась, крутанулась на месте так, что рыжие волосы хлестнули её по лицу, и направилась к кострам.
   - Baby loves to dance in the dark, - запела Гага.
   Люси вскинула руки, закружилась в танце. Тут были не только люди, за всей этой свистопляской внимательно следили. В ожидании жертвы? Или нет? Лю не могла определить, чего они хотят, они же все дохлые, как таракан за печкой. Что им надо? Она просто не понимает человеческие желания? Вроде должна научиться понимать за столько-то лет. Но эти были непонятны, хотя постоянно передавали свои желания тем, кто мог их слышать. Не слышали и не понимали. Ни люди, ни демоны. А на дне болота покоился предмет...
   - Люся! - Она оглянулась.
   Запыхавшийся Славка стоял перед ней, держа на руках спящего сына. Его зрачки расширились настолько, что глаза казались совсем чёрными в свете расписных японских фонарей, которые навесили для света и моды.
   - Вот... Таня спит. Откуда ты знаешь?
   Лю буквально выхватила ребёнка из его рук, зашагала к кострам, к танцующей пьяной толпе. Слава покорно шёл следом, опустив голову.
   - А вот кому ребёночка? - закричала она изо всех сил, и люди обернулись к ней. - Поверье такое есть: кто хочет ребёнка, то должен его поймать в Купалову ночь.
   - Чота я не знаю такого, - пробурчала Галина, она считалась местной знахаркой.
   - Есть, есть такое, - перебила Люси. Не хватало ещё, чтобы эта деревенщина испортила затею.
   - Бросай! Я поймаю! - закричала пьяная в дымину Светка. - Я хочу дитятко! За них сейчас деньги дают!
   Люси и Светлану разделял высокий пылающий костёр, через который намеревались прыгать.
   И Лю бросила мальчика.
   - Неееет! - закричал Слава, вдруг опомнившись, бросился к огню.
   Светлана, хохоча, тянула руки к Димке. Поймала, прижала к груди, стала покачивать нетрезво сюсюкая. От криков и движения малыш проснулся, заплакал, начал вырываться из тисков Светки.
   Наблюдатели из леса никак не реагировали, и Лю уже поняла, что жертва им без надобности.
   - Ну всё, - сказала она. - Хватит. Отдай сюда мальчика.
   - Не-а, - пьяно смеялась Светка. - Ещё кто хочет?
   - Отдай!
   - Хватит!
   - Мне бросай!
   Кричали все одновременно. И Лю, и Слава, и женщина, захотевшая себе ребёнка.
   Светка бросила пацана снова через пламя и не попала в руки. Дима упал в огонь, зашёлся в крике. Все кинулись к нему. Но кто-то уже выхватил мальчика из костра.
   Пламя темно блестело в стёклах "стимпанковских очков". Жора прижимал к себе обожжённого Диму, шептал что-то, и тот, прижавшись к нему, только всхлипывал.
   - Что ж вы творите, изверги? - прорвался тонкий голосок матери. - Господи, что же вы все за люди-то!
   Она зло посмотрела на пьяного Славу, на рыжую, на собравшихся.
   Жора уверенно подошёл к матери, отдал Диму.
   - Он в порядке, и ожогов у него нет. Я позаботился.
   Таня бросила на него подозрительный взгляд, забрала ребёнка и молча пошла домой. Лишь остановилась возле мужа. Они смотрели в глаза друг друга, затем Таня, развернувшись, снова направилась из леса, Слава поплёлся за ней.
   Наблюдатели молчали, не выказывая реакции. И Лю вдруг вздохнула с облегчением. Лучше переспать с неприятным типом, чем вот так.
  
   Лёня тоскливо смотрела из окна - теперь там было светло от фонарей и костров. Она слушала смех, музыку, весёлые голоса, и ей хотелось туда. К радостным людям. Но она была изгоем - кто ж возьмёт калеку на праздник? По-моему, это ясно даже тупому. Один раз Лёня всё-таки приехала в лес - Жора уболтал. Но безногой и слепому там не оказалось места. Стало неприятно, от того что их игнорировали, намеренно толкали, а то и в открытую смеялись. Они отбыли с того веселья униженные и будто оплёванные.
   - Мы чужие на этом празднике жизни, - процитировал Остапа Бендера Жора и горько рассмеялся.
   - Разве ты не видел, что мы мешаем им веселиться? Извини, не почувствовал?
   Он засмеялся ещё громче.
   - И увидел, и почувствовал. Мы там были лишние. Ты их винишь в этом, Леонида?
   - Нет. Нельзя обвинять в том, какой ты есть. Каждый сверчок - знай свой шесток. И я знаю. Нам не надо было к ним ходить, у нас своё место.
   - Не надо, - вздохнул Жора.
   Но Лёне всё равно хотелось, как бы она себя ни убеждала, какие бы железные этические доводы ни приводила. Ей невыносимо хотелось туда, к людям. Она жадно прислушивалась к каждому звуку - к музыке, к радостному восклицанию, к воплям и визгам. Лёня играла пальцами в такт музыке, стучала по щербатому деревянному подоконнику, улыбалась, представляла, как танцует с кем-нибудь, ведь у неё есть здоровые ноги, и ничто её не отделяет от радости. Даже Жора, надев свои гогглы, ушёл в лес. Бросил ей: мне надо, быстро. И попытки удержать не остановили его.
   Она слушала музыку, улыбаясь во весь рот.
   - Хочешь себе здоровые ноги?
   Лёня вздрогнула, оттолкнулась от подоконника и резко развернулась на коляске к говорящему. Голос был звонкий, молодой, насмешливый, точно не хрипотца Жоры.
   Опёршись о косяк, профилем к ней стоял молодой парень. Стройный, красивый, длинноволосый. И будто бы ей был смутно знаком этот голос.
   - Меня зовут Су, - представился он, не поворачиваясь. - А тебя - Леонида, все тебя называют Лёней. Наверное, это правильно.
   - Правильно? Ты вообще - кто?
   - Я же сказал - Су. Думаю, ты меня когда-то знала.
   - Я тебя не знаю.
   - Ты меня не помнишь, но так и должно быть. Но ты не ответила на мой вопрос.
   - Какой? - Лёне казалось, что она изрядно тупит.
   - Ты хочешь себе здоровые ноги? - Су повернулся к ней. Он улыбался, от его улыбки исходило очарование, у Лёни внизу ёкнуло. Она запрещала себе, но оно всё равно ёкало, даже иногда от прикосновений Жоры. А тут аж целый красавец хочет поговорить.
   - Хочу, - ответила она. - Какой же безногий не хочет себе ноги?
   - Правильный ответ,- кивнул Су. Отвернулся, и Лёня вдруг ощутила, что он хочет уйти.
   - Подожди! Зачем ты тут? Ходишь, травишь... Ты вообще кто такой?
   - Пока у вас поживу, - сказал глухо Су, стоя к ней спиной.
   - А у Братьев ты прописался?
   Он дёрнул плечом, мол, знать никого не знаю.
   - Какие ещё Братья?
   Лёня усмехнулась.
   - В Васильково это называют "пропиской". Братья Кузнецовы держат посёлок... под защитой как бы. Каждый новенький им должен заплатить. Немного, но для меня это деньги. Кто постоянно тут живёт - платит им всё время. Кто приезжает на время - платит больше и один раз.
   - Они что, феодалы тут? - вскинулся Су. - Оброк собирают?
   - Ну, считай, что так. Когда я сюда приехала, за меня заплатили опекуны, чтобы Братья не трогали. Как с ними рассчитался Жора - не знаю. Но нас, правда, не трогают.
   - А кто не заплатил?
   Лёня пожала плечами.
   - По-разному бывает, то дом подожгут, то изобьют.
   - Надо к ним Аллу послать, пусть работает.
   - Кто такая Алла?
   - Со мной приехала.
   - И они подожгут себя сами, если она с ними... поработает?
   Су расхохотался, повернулся к ней, подмигнул.
   - Узнаю тебя по речам. Ты всё так же не любишь людей.
   Лёня хмыкнула.
   - А кто их любит? Людей?
   - Никто. Даже они сами себя не любят.
   - Жора только с ними носится.
   - Зачем он с тобой?
   - Он хороший. Не тронь его. Иначе...
   - Иначе что?.. Ты ко мне поползёшь на своих недоразвитых ножках? Это было бы забавно.
   - Убирайся, - она отвернулась к окну.
   Су подошёл к ней, коснулся плеча, сжал - плечо было хрупким, несмотря на то, что девушка часто работала руками, двигая коляску.
   - Не обижайся, Леонида.
   - Убирайся. Ненавижу насмешки.
   - Я знаю.
   - Знаешь - тогда уходи. Жора скоро придёт. Не хочу, чтобы вы столкнулись.
   - Я ещё приду.
   - А надо? - она посмотрела на него, подняв голову.
   - Надо. - Су похлопал её по плечу.
  
   В тёмной прихожей Жора снял очки, протянул руку к деревянной высокой полке, достал оттуда пачку бумаги и вышитый бисером мешочек. Ловко отделил тонкий лист от пачки, насыпал на него немного табака из кисета, сделал папиросу, сунул в рот. Пошарил в кармане брюк зажигалку и прикурил. Дымить вышел на улицу - Лёне почему-то не нравился запах табака. Странно, ведь так хорошо пахнет, и дым тоже хорошо пахнет, горько и сладко одновременно. Слепой не боялся пламени. Не боялся, нет, никогда. Вот и сегодня сунул в огонь руки, чтобы вытащить пацана... Он курил взатяг и старался не вспоминать детские крики. Никого не осуждал, но ему было неприятно от того, что сделали люди. Нельзя так с детьми. Да ни с кем нельзя. Нельзя никого бросать в огонь.
   - А ты ведь боишься этого, да, слепой?
   Голос заставил Жору вздрогнуть и он развернулся к говорящему, вперился незрячими глазами - радужки не было, только бельма.
   - Ты боишься, что однажды откроешь дверь, а на тебя полыхнёт жар пламени, - тихо и вкрадчиво продолжал голос. - К тебе потянутся чудовища, изломанные непереносимой болью, искорёженные, вытянутые лица, кричащие немые рты, где уже нет языка, они хотят, чтобы ты спас... А ты не можешь. Поэтому ты ослеп. Поэтому носишь очки.
   - Кто ты? - отрывисто произнёс Жора.
   - Демон, - раздался смешок. - В аду нет огня. И чертей нет. Всё автоматизировано. - Шорох одежды поведал Жоре, что говорящий развёл руками. - Модернизация и инновация, как сейчас говорят. Люди горят сами, их жарит собственная совесть. Ещё при жизни. А уж после жизни... Нельзя сбежать ни в какие оправдания и увлечения. Человек думает, думает, думает над своим плохим поступком, пока не начнёт кричать и требовать, чтобы всё это выключили. Но нет выключателя. - Демон хихикнул. - Пока человек не поймёт, что плохого натворил, будет думать. Хоть вечность.
   - Замолчи.
   - Разве я не прав?
   - Прав. Но всё равно замолчи. Ты не знаешь, от чего я ослеп.
   - От горя. От беспомощности. От невозможности помочь тому, кто горит в огне своих страстей. Ты искупаешь свою вину, оставаясь с Леонидой, хотя знаешь - кто она.
   Жора затянулся - пальцы подрагивали, он едва держал папиросу.
   - Тебе какое дело?
   Собеседник хмыкнул.
   - Мне до всего есть дело, пойми. Сейчас - до всего. Какой предмет хранит болото в лесу? - неожиданно сменилась тема.
   - Я не знаю ни о каких предметах. А болото хранит только гнилые скелеты.
   - Ты же с ней...
   - Почему, если я с ней, должен что-то знать?
   Жора ощутил растерянность, исходящую от собеседника, злорадно ухмыльнулся. Растерянный демон - нечастое зрелище. Ну, или чувство.
   - Если хочешь выведать о болоте, - сказал слепой, - иди к бабе Тасе. Она в этих местах разбирается куда больше меня, я же приезжий. А сюда больше не приходи. Слышишь?
   Скрип ступеней дал понять, что существо уходит.
   - Ты не имеешь права мне приказывать, слепой. Но за совет о бабуле - спасибо. Конечно, тебя это не спасёт от чудовищ в голове, но это уж я не знаю, как изменить, прости.
   - Убирайся.
   - Да я-то уберусь. Но никто не уберётся сам от себя.
   И шаги сообщили, что демон, наконец, удалился. Жора снова сунул папиросу в рот, жадно и долго курил, ощущая вкус табака, выдыхая дым в небо. Смял самокрутку, бросил в помойное ведро.
   - Снова курил? - задумчиво спросила Лёня, смотря в окно.
   - Я на улице.
   Девушка кивнула.
   - С кем ты разговаривал?
   - Он сказал, что он демон.
   Лёня засмеялась.
   - Знаешь, мне тоже. Демон, блин.
   - А как он выглядел?
   Иногда Жора спрашивал у неё кто как выглядит, будто это давало ему что-то. Лёня пожала плечами.
   - Обычный парень. Светловолосый, а волосы до плеч. Бледный. Губы узкие, как полоска. Одет во что-то тёмное... Насмешливый.
   - Он тебя оскорбил?
   Девушка улыбнулась.
   - Ну, он сказал про мои ноги что-то такое... Неприятное. Будто со своими ногами я ничего не смогу сделать. Но ведь он чертовски прав, как думаешь?
   - Я думаю, каждому - своё. Даже демону. Ему насмешничать, нам с тобой приживаться в этом мире.
   Лёня медленно повернула к нему голову.
   - Как ты сказал?
   - Приживаться в этом мире. Думаешь, нам не надо?
   - Думаю, это всем людям надо, мой верный рыцарь.
   Она иногда его так называла "мой верный рыцарь", и от этого почему-то теплело на душе и как-то становилось не по себе. Жора не понимал, откуда берётся это противоречие - родное тепло и удушливый жар.
   Тебе никуда не скрыться от своих чудовищ.
   Он помнил. Всё помнил. И ту груду железа, которая раньше называлась "бронетранспортёром", и крики товарищей, и контуженного себя, когда он не мог понять - где он вообще и в каком мире, на том ли, на этом свете. Ему не было ещё и сорока, и он всё помнил, до малейшей детали. И беспомощность, и унижение, и попытку не жить, и попытку жить. Жить за всех них. Глотать этот воздух. И давать в зубы всем, кто хочет отобрать свободу. Как тем малолеткам, которые пытались стрясти дань и которых он избил, и ему было пофиг, что он совсем слепой. Вся жизнь для него была и осталась войной.
   Рыцарь. Леонида права. Он - солдат, и не надо об этом забывать.
  
   Борисыч проснулся с мерзким вкусом во рту - трава не трава, горечь не горечь - как после жестокого похмелья. Сел на кровати, потёр глаза. За окном светало, серые тени, разбавленные слабыми солнечными лучами, ложились на мебель, одежду, компьютер. Вчерашнее помнилось смутно. Вроде приходили какие-то люди, чего-то хотели. Идею украсть? У Борисыча в голове всегда крутились тысячи идей, но он отметал их - избитые или трудные, которые он не смог бы всё равно хорошо написать. Он считал себя бездарем с одной стороны, с другой - незаслуженно неоценённым талантом. Эта противоречивая самооценка раздирала сознание Борисыча до такой степени, что он переставал вообще думать.
   Вот и сейчас у него в голове прочно засела идея - написать про дьявола и его апостолов. Но кто про это только не писал? А тут ещё он полезет, бездарь Кожемякин, по книгам о вампирах которого фанатели маленькие девочки. Да и чем дьявол лучше того же вампира? Рангом только повыше. А так - всё та же нечисть. Да и не верил он ни в дьявола, ни в его апостолов, ни в вампиров. Мир рационален и прям как палка. А то, что его населяют странные существа - так все люди странные, чего в них каких-то демонов видеть.
   Писатель тяжело поднялся с постели, пошёл в маленькую кухню - тут уже вовсю играло солнце, прорываясь через зашторенные окна. На стуле стояло ведро колодезной воды. Борисыч зачерпнул алюминиевым ковшиком, принялся с жадностью пить, вода стекала по небритому подбородку.
   Напившись, Кожемякин прошёл в комнату, включил компьютер, уставился в план романа.
   - Какое же всё это... - недовольно прошипел. - Никакое. Ты ничего путного не можешь придумать, Кожемякин! Куда ты полез?
   Он плюнул, обрызгал слюной монитор. Кривясь, посмотрел, как слюна растекается по поверхности, взял салфетку, вытер. Открыл новый вордовский документ, быстро застрочил:
   Красота их затмевала любую человеческую. Они были столь соблазнительны, что перед ними падали ниц и делали им подношение - что угодно, но всё это не имело материальной ценности. В основном приводили детей, супругов, любовников, всех, кто был дорог, но кого не жаль было променять на высокие дары. Людям сулили счастье, радость и покой, избавление от надоедливых "дорогих". Да-да, именно так, в кавычках. Ведь настоящий дорогой никогда не надоест, знаете ли. А эти все были раздражающей обузой. И брат сдавал брата. Муж жену, жена мужа. Мать - ребёнка, а ребёнок - мать. Счастье несоизмеримо выше того, кто действует на нервы.
   И воцарились в том городе хаос и несдержанное веселье.
   Кожемякин перечитал, ощутил тошноту.
   Снова про демонов ада. И дьявол знает, что он вообще написал. Ему не нравилось, но текст лился сам собой. Борисыч вспотел, но стучал клавишами. Он не заметил полдня, когда солнце шкварило спину, не заметил заката, окрасившего в кровь комнату, не заметил, когда стемнело. Он разогнулся, повёл плечами назад, хрустнули кости. Кожемякин ощутил, что он хочет одновременно есть - ведь он не ел весь день, в сортир и спать.
   - Спать, - приказал он себе. - Всё сделать и спать. Ну его к чёрту, этот текст.
   Перечитал последнюю строку написанного:
   Да, они были прекрасны, но они не были живыми. Слишком поздно это поняли. И теперь в том городе воцарились скорбь и плач, ибо живое променяли на мёртвое, но заметили тогда, когда ничего уже нельзя было исправить.
   - Очередной бред, - сказал Кожемякин. - Кто это будет читать? Разве те нелюди порадуются?
   Он снова потянулся, хрустнув костями, направился в кухню, матерясь на себя и на тех, кто смог забить ему голову ерундой. Слава, успех... Они приходят к тем, кто пишет фигню про фигню, вот как он сейчас настрочил. Тщеславец и глупец. А мир - рационален. Никаких демонов, никакого дьявола, никакого ада, ничего нет, едри их всех. Но если это пипл хавает, то пиплу можно и продать.
  
   Баба Тася жила в бедности. По крайней мере, так подумалось Су, когда он вошёл в её дом. Бревенчатые стены, увешены вперемешку сушёными травами и иконами. Иконы тоже были небогатыми - вырезанными из книг, саморучно вставленными в медный оклад. В красном углу, под изображением Христа, красовалась Рублёвская "Троица". Все иконы пожелтели от времени, иссохлись, и только "Троица" была яркой, не потеряла красок.
   Старушка куталась в одеяло на старомодной железной кровати в углу. Даже в жаркий июльский полдень ей было холодно, а сейчас от холода люто стало так, что бабку затрясло.
   - Здравствуйте, Анастасия Николаевна! - поклонился Су.
   Она глянула на него хмуро, исподлобья.
   - Бабой Тасей меня все кличут. А тебе не хочу желать здоровья, недобрый ты. - И старуха поёжилась под одеялом.
   Су улыбнулся.
   - Откуда знаете, что я недобрый? И что добро, по-вашему?
   - Я хвилосопии с тобой разводить не собираюсь, - недружелюбно ответила баба Тася. - Чего пришёл?
   - О болоте в лесу хочу узнать. - Су придвинул себе древний шаткий стул, уселся рядом с кроватью, опёршись о спинку.
   Сморщенные губы бабы Таси - сплошь в старческих пятнах - скривились.
   - Болото и есть болото, чего о нём говорить?
   - Что там случилось-то?
   Бабка опустила голову, вспоминая - мутные глаза бегали из стороны в сторону. Крючковатые пальцы теребили край засаленного одеяла.
   - Бой там был. В великую отечественную. Много народу полегло. Наши солдатики, немчура тоже. Копатели приезжали, откапывали медали и увозили. А солдатиков похоронить не подумали.
   Бабка качала головой, и непонятно было - то ли старческое это, то ли она сокрушается по поводу людей, которым только медали и нужны.
   - Не только советские медали находили? - уточнил Су.
   - Не, нарыли там и крестов этих фашистских, касок каких-то. А когда бой там случился, я ведь молоденькой была, страшно мне было - авось пристрелят. Страшно. Вот как сейчас с тобой...
   - Да неужели я страшнее пули? - засмеялся Су.
   - Пуля - не пуля, а холод от тебя такой же. Лютый. - Бабка пожевала губами. - Недобрые - все холодные.
   Су махнул рукой.
   - Чёрт со мной, рассказывайте дальше. Говорят, там много народу полегло?
   - Все наши полегли, и немец тоже. Все, - она тяжело вздохнула.
   - А огни - их неупокоенные души?
   - Откуда знаешь про огни? - бабка подозрительно посмотрела на него.
   - Сам видел.
   - Народ бает, похоронить их всех надо по-человечески. И наших, и немцев. Солдатики же, им приказали, они и стреляют.
   - Вам всех жалко?
   Скрипучий смех был ему ответом.
   - Раньше нельзя было про это... А сейчас всё равно. И мне помирать, и не гоняют за это. И ты не из них.
   - Из кого?
   - Тех, кто гоняет. Они по сравнению с тобой - детки.
   - Так кто же я, по-вашему?
   Тёмные слезящиеся глаза уставились на него.
   - А я не знаю! Можа, бес какой. Видно, нагрешила я много, раз ты ко мне явился.
   Су поднялся.
   - Не переживайте, Анастасия Николаевна. Душа у вас светлая. Спасибо за информацию.
   Он ещё раз поклонился ей и вышел, скрипя давно немытыми половицами. На улице вдохнул полной грудью свежего воздуха после затхлого, пропахшего кислым дома.
   - Значит, как я думал - неупокоенные люди, - произнёс вслух, говоря с самим собой. - И что же нам делать? Похоронить? Они дадут доступ к чему надо?
   Су вздохнул, направился к гостинице, загребая ботинками пыль. Вроде июль, жарко, а в посёлке словно застыла осень, умирание. Такое ощущение сложилось у него от Васильково.
  
   Затхлость и гниение тянули в окно - они были очень тонкими, но Татьяна их всё равно замечала. Сидела, покачиваясь на стуле, прижала к груди спящего Димку. У ребёнка на самом деле не было ожогов, как обещал тот слепой. Ребёнок прильнул к плечу матери и дремал. Татьяна следила, как собирается Вячеслав. Бросает в сумку и глаженое и мятое, и стиранное и нестиранное.
   - Да не люблю я её! - вдруг закричал Слава. - Слышишь, не люблю? Не знаю, что со мной было, как затмение какое нашло!
   - Сперма в голову ударила, - спокойно заметила Таня.
   Слава сжал кулаки, еле слышно зарычал.
   - Я не знаю, не знаю я! И ты не знаешь!
   - Уходи, - Таня прижала сына к себе ещё крепче.
   Мужчина повернулся к ним, раскинул руки как для объятий.
   - Я же только вас люблю. Тебя, Диму...
   - Поэтому кинул сына в огонь по её приказу?
   Он снова зарычал как подбитый зверь.
   - Это наваждение...
   - Скажи ещё, что она тебя в той пивной очаровала.
   Он улыбнулся криво.
   - Да, в той пивной, как ты догадалась? Подцепил на свою голову!
   - Вот и цепляй на себя что угодно, а нас не трогай.
   Слава смотрел на них, молчал, тяжело дыша. А потом рухнул на колени, обнял Таню, Диму.
   - Простите меня, простите... Я правда не знаю, что нашло!
   Таня оттолкнула его ногами, хотя муж крепко цеплялся за неё.
   - Я же сказала - уходи, бабник проклятый! - зло зашипела она.
   Слава не был бабником, но когда увидел ту рыжую в кабаке, забыл всё. Она была такой красивой. Красивее никого не встречал. Ради неё можно было сделать что угодно. А ради ночи с этой красоткой, он бы душу продал. Только теперь Слава понимал, что в Люсе ничего такого не было. Обычная толстогубая шлюха с большими сиськами, проститутка, какие стоят редким живым оцеплением по всему шоссе, ждут клиента. Водила фуры никогда не откажется от мимолётного удовольствия.
   - Я не знаю, не знаю... - чуть не плакал он. - Не знаю!
   - Уходи, - непреклонность Тани корёжила хлеще того огня. Лучше бы он сам туда прыгнул и сгорел живьём.
   Они не видели тёмный профиль в окне на фоне серых сумерек. Су печально улыбался, взирая на них, губы беззвучно шевелились...
   Слава поднялся, застегнул сумку, закинул её на плечо.
   - Если передумаешь, то...
   - Не передумаю, - Таня не дала ему договорить. - Сваливай от нас подальше. Бабник. И убийца, - зачем-то добавила она.
   Парень зарычал, стукнул кулаком в стену и помчался в коридор. Хлопнула со стуком входная дверь.
  
   Слава плёлся по центральной улице Васильково, сжимая ремень сумки. Быстро темнело, на небе зажигались светлые звёзды. Он даже думать не хотел, как всё вышло, и зачем он отнёс сына этой рыжей суке. Может, Таня права, и ему ударила сперма в голову. Похоть, вот как это называется. Но ведь он никогда не изменял жене. Пить - пил, а измен не было. Он обкатывал эту мысль в голове и обкатывал, отбрасывал её, не желая анализировать, обзывал себя трусом, но больше не хотел думать о произошедшем. Слава устал от всего настолько, что мозг отключался.
   Чья-то тёплая ладонь легла ему на плечо.
   - А я ведь так и не сказала тебе "спасибо".
   Он дёрнулся.
   Рыжая шла рядом и улыбалась ему. В этой улыбке будто сосредоточились все его неисполненные желания. И утешение. О, да, утешение ему сейчас было так необходимо! И она могла всё сделать для него, он это знал. Любой каприз, даже тщательно скрываемое желание. Слава облизал губы, бросил на Люси взгляд.
   - Мне не нужны твои благодарности.
   - Но как же? Ради меня ты пожертвовал самым ценным - родным сыном.
   Славе вдруг захотелось её избить. Схватить за эту рыжую густую шевелюру, бросить на дорогу, долго, с наслаждением возить лицом по грязи, чтобы не смогли отличить грязь от лица. Он стиснул зубы и прибавил шагу.
   - Мне от тебя ничего не надо. Шлюха, - раздельно произнёс он.
   Она неприятно засмеялась.
   - Вот как ты заговорил... А в кабаке называл "солнышком". Не видел, что ли, что я не солнышко?
   - Я на тебя заявление напишу, солнышко, - Слава шёл всё быстрее.
   - И что ты там напишешь? Что принёс в жертву собственного сына?
   - Это сделала ты!
   - А кто меня видел?
   Слава остановился, перевёл дыхание.
   - Все.
   - Все? Все были пьяны, и меня давно не помнят. Зато помнят, как Вячеслав Лобанов кинул сына в костёр. Очень хорошо помнят, хотя водка ударила им в голову. Люуууди, - презрительно сказала она, сплюнула под ноги как мужик. Похлопала Славу по плечу.
   - Что ж, оставайся, Славик. А мог бы за все свои несчастья поиметь столько удовольствий!
   - Убирайся! - закричал он. - Я тебя сейчас ударю!
   Люси примирительно подняла руки.
   - Ухожу-ухожу.
   И она буквально растаяла в воздухе. Только переполненному отвращением Славе было не до того как она ушла - лишь бы ушла.
   В окно на них смотрела Таня, морщась. Разговора она не слышала. Только видела как рыжая обнимает мужа и ластится к нему. А он смотрит на неё как ошалелый.
   - Бабник, - презрительно сказала она вслух. - Не хочу тебя, урода, больше видеть.
   И она задёрнула плотную штору так, что заскрипела гардина.
  
   Когда стукнула входная дверь, Лёня вздрогнула. Жора так не ходил. Он был тихим, всегда бесшумно крался, даром, что слепой. Половицы заскрипели под тяжёлыми шагами, и в комнату вошёл Су. Он был в джинсах, тёмной рубахе, светлые волосы связаны сзади чем-то.
   - Привет, - небрежно кинул он ей. - Можно присесть?
   - Садись, - пожала плечами Лёня. Она устроилась в коляске, отвернувшись от него, уставившись в окно. До пояса укуталась в лёгкое одеяло-пэчворк - в такую жару невозможно прятаться в плед. Поэтому Лёня не любила лето. Жарко, нельзя укутаться с носом в тёплый плед, так, чтобы быть невидимой миру. Детская позиция "я в домике, меня не видно", но девушке так было комфортнее на душе.
   - Тепло-то как, - заметил Су. - Чего сидишь в душном доме?
   - Щас встану, побегу, - огрызнулась Лёня. - В бадминтон играть.
   Су расхохотался.
   - Любишь чёрный юмор?
   - Мне только такой и нравится, - парировала она.
   - О! - он поднял палец. - Заметила? Мы уже играем в бадминтон. Только словесный.
   Лёня снова пожала плечами, мол, мне-то что.
   - Я всё же хотел поговорить насчёт возможности ходить. Люди, знаешь ли, не принимают не таких как они. Даже слепого они примут лучше, чем безногого. Людям надо, чтобы кто-то был рядом. Понимаешь? Чтобы кто-то касался их, обнимал, трогал. Тактильные ощущения. А безногого часто не бывает рядом, он сидит в своих четырёх стенах, тоскует. И к нему никто не прикоснётся, и он ни к кому.
   Лёня метнула на него гневный взгляд.
   - Что ты хочешь сказать?
   - Правду, - Су развёл руками. - И ничего, кроме правды.
   - Рядом со мной всегда Жора.
   - И рядом с другими кто-то есть. Но они долго не выдерживают. И уходят. Знаешь, им бывает стыдно, что они не смогли, и они желают смерти. Не себе. Тому, кто не может ходить, кто не может быть такими как они. Люди ненавидят их, презирают, гонят, смеются, издеваются. С глаз долой, как говорится, из сердца вон.
   Лёня опустила голову, сцепила пальцы в замок на одеяле. Ей хотелось его прогнать и не слушать, и в то же время... пусть говорит.
   - Получается, безногий их искушает, - продолжил Су. - Вообще любой сильно не такой как все искушает нормальных людей. Они хотят быть милосердными, и они не выдерживают. Это раздирает рассудок людей, они сходят с ума от противоречий. Но вместо того, чтобы разобраться в себе, начинают ненавидеть и желать смерти. Опять же оправдывая это желание благими намерениями. "Пусть умрёт, и ему же будет лучше, не будет мучиться, не будет мучить других". Я прав?
   - Не знаю, - Лёня кусала губы.
   - Я всегда прав. А ты - категор.
   - Кто?
   - Падший ангел, который искушает. Так нас называют в старых иудейских книгах.
   - И ты падший?
   - Конечно. Я падший ангел. Я есть искушение и горе тем, кто не смог мне противостоять.
   - Су, Су... - бормотала Лёня, прикрыв глаза. - Ты Супербия, гордыня. Один из семи смертных грехов.
   Он встал и поклонился ей до пола.
   - Честь имею, как говорят люди. - Снова уселся, закинув ногу на ногу. - Но нас не семь. Нас гораздо больше, чем семь. Просто один смертный грех рождает другие. Это люди успокоились, что нас семь, а зря. Очень-очень много, чему люди не могут противостоять. Но и ты не просто категор.
   Лёня вскинула голову, оглядела Су, щурясь.
   - А кто?
   - Ты категор категоров, скажем так.
   - Предлагаешь мне теперь искуситься и тщеславно надуться?
   - Нет. Предлагаю тебя освободить.
   - Откуда?
   Он кивнул на коляску.
   - Отсюда.
   Лёня зло усмехнулась, сжала удлинённые подлокотники. Костяшки её пальцев побелели.
   - А что я буду должна за это?
   Су снова засмеялся. Подошёл к ней, взъерошил волосы, провёл пальцами по щеке, отчего у Лёни снова ёкнуло где-то внизу.
   - Я не имею права приказывать, Леонида. Ты будешь делать всё, что захочешь.
   Она помотала головой, стряхнув пальцы с лица.
   - Мне нужно подумать... Но ты сейчас меня искушаешь.
   - Да, - просто отозвался Су. - Искушаю. Или наставляю на путь истинный падшего.
   - А как же Жора?
   Супербия усмехнулся.
   - Жора - конченый человек. Он винит себя в том, в чём нет его вины. Он винит себя в гибели товарищей. Его сожрала гордыня - он слишком много на себя взял. А весь мир для него сейчас - продолжение войны. И он пойдёт войной на всех, кто будет против него.
   - Даже на меня?
   - Даже на тебя.
   Лёня покачала головой.
   - Мне нужно подумать, - упрямо повторила она.
   - Думай, - Су взъерошил ей волосы. - Думай.
  
   Гуль и Ира пробирались к болоту по едва заметной тропке, поросшей осокой. Пахло торфом и сыростью. Дорога нащупывалась палками, выструганными из осины. Они боялись провалиться в топь, особенно толстяк. Иногда он оступался, ругался шёпотом, а Ира подавала ему руку. Она была воплощением спокойствия, даром, что внутри неё бушевал огонь такой силы, что мог спалить и весь этот лес, и болото. Но Ира молча шла вместе с Гулем. Облачённые в камуфляжные штаны и куртки, эти двое могли сойти за грибников. Но их путь пролегал вовсе не к грибам.
   Тут и там ярко, призывно краснели ягоды морошки - собирай-не хочу. Но на них даже не обращали внимания. Болото было всё ближе. И первый мутно-синий огонёк вдруг зажёгся вдалеке.
   - Стой, - задыхаясь, сказал Гуль. - Видела?
   - Да. Это они. Ну и как будем...эээ...говорить?
   - Я не знаю, - толстяк опёрся о палку. - Ты же демон.
   - И ты.
   - Что, так и будем препираться?
   Ира замолчала. Мутные огоньки - синие, зелёные, жёлтые - зажигались на болоте, один за другим и приближались к демонам. Казалось, светлячки плавают в воздухе, окружают.
   - Что вам надо? - закричала Ира. - Скажите, что вы хотите?
   С болота начал подниматься туман. Неуклюже принимал человеческую форму - солдата в шинели.
   - Ruhe... - зашелестел мох, осока, травы морошки. - Ruuuuheeee...
   За призраком встал ещё один. Даже в туманной форме у него не было головы. Шинель клочьями стелилась липким туманом по болоту, достигала демонов, и те отшатнулись.
   - Покоя, - завыл туман. - Покоя...
   - Похоронить вас? - деловито спросила Ира.
   - Jaaa... Дааа...
   - Чтобы ваши кости вытащить, надо болото осушить, - сказал Гуль. - Мы можем что-нибудь сделать для вас, чтобы дать вам покой после смерти?
   Стон, вой и плач стали ему ответом.
   - Они тут почти шестьдесят лет лежат, и никто не удосужился их похоронить. Ради медалей и касок рисковали, ради гнилых костей - нет.
   Ира стояла, склонив голову, размышляя над чем-то.
   - Кажется, я придумала. Если это не сработает, то не знаю, что делать. Выбираемся обратно в посёлок.
  
   Отец Димитрий выходил из храма после вечерней службы. Нежно переливался колокольный звон в высоком небе. Батюшка всегда замирал, слыша его. Вот и сейчас он замер, улыбнулся лёгким и радостным мыслям. Звон захватывал его, возносил на небо -там он был свободен... Отец Димитрий машинально теребил пояс рясы, летал мысленно вместе со звоном и не хотел поддаваться мрачным мыслям, что сбивали его в полёте, прижимали к земле. Нехорошо это. Земная жизнь не для того дана, чтобы унывать или праздно мечтать. Он медленно пошёл к старенькому "Запорожцу" - у него не было так много денег, чтобы поменять машину, но она была нужна, что бы там ни говорили. Недавно вот скончался дед Сергей, пришлось мчаться к нему на "Запорожце", чтобы успеть исповедовать до кончины. А то так бы и помер с неотпущенными грехами.
   Когда батюшку окликнули, он уже садился в автомобиль.
   К нему спешила женщина в ярко-красном летнем платье, расписанном цветами.
   - Подождите! Надо поговорить!
   Отец кивнул: подожду.
   Женщина остановилась рядом с машиной, отдышалась.
   - Есть разговор, батюшка. Но он долгий. Где мы можем поговорить?
   Он смерил её взглядом. Красивая женщина, но очень уж неприятная. Глаза серые, холодные. И от неё тянуло могильным холодом. Священник передёрнул плечами, стараясь не оценивать. Мало ли что случилось у человека, нельзя, не сметь осуждать.
   - У меня дома. Садитесь, - он открыл дверь с другой стороны.
   Женщина села рядом с ним. И отцу было всё равно, какими взглядами одаривали его некоторые прихожане. Чай не на блуд едут, прости господи. Да и матушка дома.
   Священник включил зажигание, крутанул руль, вывернул на дорогу. Он жил на краю посёлка. На втором этаже новостройки, которых здесь понаделали вместо снесённых частных домов. Всего семь или пять этажей, но уже можно называться "городским типом".
   Дома было прохладно и уютно. Ветер колыхал белые занавески на кухонных окнах. У супругов не было детей, поэтому жили в простой однокомнатной квартире с окнами на теневую сторону - отсюда и вечная прохлада в доме. Пока батюшка переодевался в домашнее, его жена поила гостью чаем на кухне.
   Димитрий сел за стол, заметил, что невольно скрестил ноги под столом и сцепил пальцы на столе - так велела делать в детстве бабушка, которая верила в дурной глаз. Но что ж он такой суеверный, нельзя же... Это просто женщина. Вон и матушка ей светло улыбается. Он поставил ноги прямо, но рук не разжал.
   - Вы хотели поговорить.
   Женщина кивнула и рассказала ему про болото. И про огни. И про непохороненных с великой отечественной войны солдат.
   - Что я должен сделать? - священник разглядывал свои пальцы. Она права - их надо захоронить в нормальных могилах, но кто свяжется с этим болотом, тем более что все его боялись? Вон, говорят, там отбившуюся скотину нашли, странно так нашли - вывернутую наизнанку. Теперь далеко в лес люди боятся ходить.
   - Отпеть их, - сказала женщина, ранее она представилась Ириной. - Ну и крест какой-никакой водрузить.
   - Какой? Православный? Католический? Лютеранский? Там же не только русские погибли.
   - Просто крест, без особых опознавательных знаков. Две перекладины. И отпеть, как умеете.
   - Вы мне предлагаете пойти на болото?
   Матушка перекрестилась.
   - Да. Не одному. Будут ещё люди. Ну и вы возьмёте, кто вам нужен. - Она вдруг вцепилась в его руку, ногти у неё были длинные, бордовым крашенные. - Отпеть их надо, понимаете? Тогда всё спокойно будет.
   Она вздохнула, убрала руку, улыбнулась грустно:
   - Всё будет хорошо...
  
   Коттедж братьев Кузнецовых выделялся среди домов васильковцев как... Алла пыталась найти приличное сравнение. Как цветник на мусорной свалке? Слишком безвкусно для цветника. Эти розовые стены, эти лепные балюстрады с ангелочками, это мраморное крыльцо как в римской бане. Барокко? Рококо? Кусок дерьма, обложенный цветочками, чтобы красиво и богато одновременно. Алле хотелось плюнуть прямо в лепную рожу ангела, но она сюда пришла не мебель портить, а по работе.
   Дверь открылась, и на пороге появился младший из Кузнецовых, Олег - в трениках и растянутой майке. Граф, блин. На волосатой груди блестел золотой крест немаленького веса. Парень был под хмельком, или ещё старый алкоголь не выветрился. Олег подозрительно смотрел на Аллу. Видать, принял её за коммивояжера, распространителя дурацкого и ненужного хлама, который впаривается за бешеные деньги. Алла когда-то была таким распространителем. Торговала духами и помадой. Домохозяйки, искусившись бархатным голосом, проникающим взглядом и красивым лицом, расхватывали товар как горячие пирожки. У одной из них на чердаке лежал предмет. И когда несчастную повели на тот чердак, заросший паутиной, как следует трахнули на разваливающейся софе, поставив раком, Алла, бывшая тогда Александром, вновь испытала к людям отвращение. Отвращение, смешанное с жалостью. Люди так слабы плотью. А эту женщину муж не удовлетворял настолько, что она готова была лечь под первого желающего.
   - Здравствуйте, - чуть заикаясь, сказал Олег.
   Кузнецов был такой же лёгкой добычей как Кожемякин. Тем более, алчными братья были и без искушения. Но они чуть не утонули в болоте, когда призраки окружили их, едва вырвались. И этому есть объяснение. Алла хотела взять это "объяснение" для своей команды. Демоны демонами, но с ними пойдут люди, им требовалась защита.
   - Я принесла дань, - сказала Алла громко.
   Кузнецов зашипел, замахал руками, мол, чего орёшь.
   - В дом проходи, чо мы на пороге. В дом, пжалста.
   В доме была такая же безвкусная обстановка. Бархатные драпировки, золотистые обои, лепнина по потолку, росписи. Хм, росписи.
   Алла остановилась напротив одной.
   По стилю узнала картину Бориса Вальехо. Кажется, "Waiting for the Angel", в ожидании ангела. Женщина стояла, повернувшись спиной к зрителю. Разорванные красные чулки из кожи. Крылья. Раскинутые маленькие руки, выглядывающие из-за мускулистых плеч женщины.
   Странное чувство юмора у того, кто расписал эту стену. И брат, кажется, дождался этого падшего ангела в рваных чулках.
   - Нравится мне эта баба, - сказал Олег из-за плеча Аллы. - Жопа такая, что ущипнуть охота. Ой, извините, - он, наверное, сообразил, что говорит с женщиной
   Алла улыбнулась ему, той обворожительной улыбкой коммивояжёра, что Олег отступил на шаг.
   - Мне тоже нравится Вальехо, - вкрадчиво сказала она. - Но как быть с платой? Я тут ненадолго, в местной гостинице...
   - В этом клоповнике?! - воскликнул Олег. - Знаете, у нас, гхм, много места...
   Алла положила руку ему на плечо с синей татуировкой "вилы", символ воровского авторитета. Древняя наколка вообще-то, такие уже почти не делают. Странный парень. Вилы... Алла задумалась. Она не помнила, чтобы от призраков защищали вилы.
   - Нет, нет, всё в порядке, мне удобно, - всё так же задумчиво произнесла она. - Деньги. Вот. - Она вытащила из красной лаковой сумочки деньги, скрепленные поперёк бумагой, подала ему.
   Олег посмотрел сначала на пачку, потом на улыбающуюся Аллу.
   - Я от вас не возьму.
   - Почему?
   Кузнецов скривился.
   - Вы же не дань принесли. Вам что-то другое надо. Что?
   Догадливый парнишка. Даром, на лице написано три класса церковно-приходской школы.
   Алла положила деньги на столик рядом с росписью.
   - Возьмите. Но вы правильно догадались. Болото.
   У парня вырвался мат, и он захлопнул рот.
   - Извините. Не хочу об этой твари даже говорить.
   - Твари?
   - Болото. Вы не представляете... там такое... - Он снова выругался.
   - Привидения.
   - Типа того. - Он хмуро посмотрел на неё. - Откуда вы знаете?
   Улыбка Аллы стала ещё шире и обаятельнее.
   - Знаю. Вас тогда что-то спасло. Неужели наколка на плече?
   Олег махнул рукой.
   - Этот старый кольщик сказал, что когда-нибудь меня это вытащит. Сука, прав ведь оказался. Ой, извините.
   - Ничего, при мне можно выражаться. Итак, это были вилы.
   И Олег рассказал ей.
   Они с братом по пьяни пошли на болото. Кураж мутил им голову, и вообще их мутило от выпитого. "Там плохо, говорили друзья по пьянке, не надо туда, там водится всякое". Кузнецовы только смеялись - им море было по колено, а тем более какие-то болотные привидения. Распевая песни, прихватив наиболее рьяных дружков, они направились на болото. И плевать, что поджидала реальная опасность - топь. По колено же! Дружки отстали ещё при входе в лес - страх вдруг навалился на них. Кузнецовы были пьяны настолько, что ничего не чувствовали. Они уже зашли глубоко, когда им тоже стало страшно. Братья ломанулись обратно, но поняли, что заблудились. Матерясь, пытались выбраться, но их словно затягивало дальше, в болото. Окончательно хмель слетел с них, когда их окружили огни - огней было много, они шептали разными голосами. Вроде и по-русски говорили, и в то же время - нет. Когда заиграл орган - величественно и громко, его брат, Костик, закричал. Олег закричал следом. Музыка, шёпот, огни окружали их со всех сторон. Братья видели туман, который превращался в черепа, окровавленные лица, без глаз, носов, нижних челюстей. Гнилые руки в лохмотьях кожи тянулись к ним, скрючив пальцы с длинными жёлтыми ногтями.
   Олег не знал, что его тогда толкнуло, но он рванул рукав футболки, обнажив плечо с наколкой. Костик говорил, что вилы заблестели, будто были из настоящего металла, а не нарисованные. Призраки с визгом отшатнулись и растаяли. А братья обнаружили себя затянутыми в болото по пояс. Олег не помнил, как они оттуда выбрались - грязные, мокрые, трезвые как стекло, дрожащие от страха. Помогали, держась друг за друга и за острые как лезвия кусты, обдирая кожу ладоней до крови. Он плохо помнил, как они вышли из леса и добрались до дома, завалились в грязной одежде кто куда и сразу уснули, провалившись во тьму.
   Алла слушала его рассказ, понимающе кивала.
   - Но вам всё-таки придётся сходить со мной на болото, Олег.
   - Нет! - закричал он. - Да я вам сам забашляю, чтобы туда больше не ходить!
   Алла притянула его к себе за ворот рубахи, ласково заглянула в глаза.
   - Пойдёшь, мой мальчик, пойдёшь.
   Она отпустила его, Олег сел в кресло, обмяк весь.
   - Мне нужны твои "вилы". И ты пойдёшь со мной, когда я тебе прикажу. Понял?
   - Понял, - еле ворочая языком, ответил Олег.
   - Ты слишком алчен, мой мальчик, - улыбнулась Алла. - Поэтому от меня не отвяжешься.
   Она ещё раз кинула взгляд на "ангела" в рваных кожаных чулках, с белой задницей, которую так и хотелось пощупать, усмехнулась.
   В коттедже Кузнецовых бесшумно закрылась входная дверь.
  
   Инна и Ира тоже не оставались без работы. Сейчас они разглядывали мрачную усадьбу, окружённую высоким деревянным забором. За забором, надрываясь, лаяла собака. Судя по звуку и надрыву - овчарка. Люди, которые здесь жили, не только были завидущими, но и загребущими. Они называли себя Истинными Верующими. Вообще слово "истина" часто звучало в лексиконе завистливых людей. Ведь только они знали Всю Правду Обо Всём! А остальные были жалкими червями, ползающими во тьме незнания и поголовной лжи.
   Истинные Знатоки Истины знали Всю Правду о том, как, например, правительство обманывает народ, как ворует у народа и как, в свою очередь, народ ворует у правительства. Они знали Как Надо. Как Надо Правильно Жить! А вы, а вы, а вы все - и дальше пребывайте во тьме, если не хотите слушать! Ира с Инной часто и с удовольствием сталкивали Истинных Знатоков Всего лбами. С наслаждение смеялись, видя, как они размахивают флагами своих знаний, иногда применяя эти флаги в качестве оружия. Вот тебе флагом по голове, а вот тебе древком как штыком. Крови! Крови ради правды! Сколько же рождается Гнева! А сколько Зависти? То-то. Демонам тоже нужна еда, пусть не так как людям.
   И не тщеславие двигало людьми более всего, хотя и оно тоже, а Гнев и Зависть. Вдруг кто скажет Истину раньше? Ведь придётся же новую выдумывать, нечестно так.
   Вот эти Истинно Верующие всё точно знали о Боге. Официальные конфессии со своими древними книгами тоже не отставали и претендовали на знатоков Истины. Но им уже Зависть была не так важна. Любого сопротивляющегося и сомневающегося можно было треснуть догматом по голове, чтобы успокоился и познал Истину о Боге. Остальные - вон.
   Остальные, меж тем, не отставали. Благо, книг было за это время написано много и ещё больше. Книгами можно было крутить-вертеть так и этак, и когда это делалось в своё удовольствие - это было не более чем забавно. Но когда они официально выходили на публику со своими благоглупостями, о, вот тут начиналась работа демонов. Они разжигали страсти и вдохновляли на подвиги Истинных подвижников. В Интернете это было проще простого, а вот в жизни приходилось трудиться.
   Вот и сейчас Инна смотрела на мрачный дом и думала, что официальным церквям они и так завидуют. Значит, их надо столкнуть друг с другом. Пусть завидуют друг другу и впадают в ярость. Супербия давно окопался среди верующих всех сортов, да так надёжно, что уже не выковырять и Господу Богу.
   Кстати, когда верующим напоминали, что они погрязли почти во всех смертных грехах, то эти самые верующие давали Гневную отповедь, с охотой кормя демонов эмоциями.
   Когда ворота с натужным скрипом отворились, то женщины увидели мужчину в длинном чёрном балахоне.
   "Да что ж теперь людей соблазнить-то так легко? - обменялись категоры мыслями. - Этого только задень, он всех собак спустит".
   - Здравствуйте, - улыбнулась Ира и сразу с места в карьер. - Мы бы хотели познакомиться с вашим вероучением.
   - Женщины? - отозвался недобро пожилой дядька, блеснув глазами из-под кустистых бровей. - Почему без платков на голове многогрешной?
   - Простите, мы не знали, - кротко отозвалась Инна, но Ира слышала её мысленный хохот.
   - А ещё православные! - назидательно сказал дядька. - Проходите.
   Им выдали чёрные замусоленные, но вроде чистые платки, они смиренно повязали их и вошли в дом. Тут было примерно так же безвкусно и вроде как "богато", как у Кузнецовых, только стены иконами увешаны. Инна поморщилась.
   Следующие часа полтора они выслушивали мешанину из Вед (обязательно православных, другие все ложь!), святоотеческих преданий, какого-то исконно-посконного язычества, выдуманного во второй половине двадцатого века. Эта смесь была придумана начитанным, но весьма неумным человеком, который путал Тора и Тюра, а обоих со славянским Перуном. Но так искусно всех сваливал в кучу, что оставалось прицокнуть языком, ну или пасть ниц, что для Знатоков Истины было бы предпочтительнее.
   - Эклектичненько, - сказала Ира, ядовито улыбаясь.
   - Что? - не понял мужик с бородой и кустистыми бровями.
   - Она говорит - знатно вы горбатого лепите! Кхм, то есть, всё перемешали, - отозвалась Инна.
   - Уголовная лексика в устах барышни, - покачал головой другой мужик. - Некрасиво.
   Ира сжала руку Инны.
   - Простите её. Она простая, но исправится. Ваше учение ей поможет, я знаю это.
   - Наша вера всем помогает! - сказал бородатый. - Она наущает уму-разуму. А вам, барышня, - обратился он к Инне, - надо поститься вперёд всего!
   - А как? - блеснула глазами Инна. - Что порекомендуете?
   - На хлебе и воде пока, - сурово отрезал другой знаток.
   - Может, хоть воду медком? - прослезилась Инна, и оттёрла слезу краем платка.
   - Только вода!
   Но зерно было уже брошено, и из него росли гроздья гнева.
   - Пётр Акимыч, думаю, можно и медком. Пчела всё ж таки святое животное!
   - Разве пчела - животное? - задумчиво сказала Инна. - Всегда думала, что насекомое отряда перепончатокрылых.
   - Не перечь, ба... барышня! - стукнул кулаком бородатый. - Пчела - животное. Святое. Так говорил преподобный Емелюшка!
   - Емелюшка не будет ерунды говорить, - Ира толкнула локтём Инну. Они обе не имели представления о том, кто такой Емелюшка, но жарко поддакивали.
   Акимыч снял со стены какую-то фотографию, вставленную в оклад. С неё печальными глазами взирал худенький болезненного вида мальчик.
   - Емелюшка, - с придыханием сказал бородатый. - Поцелуете иконку, и все болезни как рукой снимет.
   Ира потянулась к мальчику губами. Инна поморщилась.
   - Помер он во отрочестве, избавитель наш, - хрипло заговорил бородатый. - Но вот настанут последние дни, и явится Емелюшка во сиянии. А вокруг всё ангелы, ангелы порхают. И Божия Матерь его за плечики держит...
   - Так что же он? Новый Спаситель?
   - Цыть! - закричал бородатый. - Всем известно, что Спаситель явится на белом коне. Но Емелюшка будет провозвестником!
   - И ангелы вокруг? - переспросила Инна. - Порхают?
   - Ангелы всегда порхают, куда ж без них, - тихо ответила Ира.
   - И ангелы! В сиянии! - затряс бородой Акимыч. - А не верите - уходите.
   - Верим, верим, - успокаивающе улыбнулась демон Инна. - Во всё, что вы говорите, верим. Как у вас клянутся?
   - Клясться - это преступление, - наставительно сказал мужик в чёрном балахоне.
   Инна встала. Ира за ней. Их никто не стал останавливать. Демоны знали, что споры о том, животное или насекомое пчела - разгорятся с новой силой. И, возможно, даже сделают раскол между лидерами секты. Мелочь, а приятно.
   - Уфф, - сказала Ира, тряся головой.
   - Вшей нет?
   - Да вроде всё чисто, пока не нахватали.
   Инна глумливо засмеялась, потирая руки. До чего ж легко людей сейчас довести, а? Это раньше перед ними надо было... порхать в сиянии. А сейчас достаточно сомнительной информации.
   Ася сидела без дела в гостиничном номере, пилила ногти на руках, морщась. Пришёптывала, мол, ногти попались плохие, слоистые, нормальный маникюр не сделаешь, да что ж это такое. Она всегда ворчала на любую не понравившуюся мелочь - на капающие краны, на крапающий дождик, на суетливых людишек, которые толкали её в транспорте.
   Из душа вышла Инна, с полотенцем-чалмой на голове.
   - Всё сидишь?
   - А что делать-то? - Ася отложила пилку для ногтей. - Все в восторге от этого городишки, много работы, лёгкой добычи. А для меня ничего нет! - Она всплеснула руками. - Уныние унынием, а веселиться тут умеют. То пьют, то работают, то цветы выращивают.
   Инна вытирала волосы перед зеркалом.
   - Искуси кого-нибудь весёлого и неунывающего. Ввергни его в печаль. Знаешь, сколько очков сразу?
   Ася посмотрела на неё внимательно.
   - Ты права. Но не вижу кого. Писателя вашего? Он и без меня весь в думах. Священник отмашется своим Богом, сектанты своим. Слепой меня сам сломает. Безногая - непростая. Слушай, ты ведь чувствуешь, что с ней что-то не так?
   Инна задумчиво накрутила мокрое полотенце на кулак.
   - Определённо, с ней что-то не так. Супербия так и вьётся, как муха на го... на мёд, - поправилась она. - Слушай, Ась, можно я тебе морду набью? Не нравишься мне ты. - От громкого смеха задрожало зеркало.
   - А я тебе пилочкой в глаз!
   - Да хоть в два глаза! Всё равно не свои! - Инна засмеялась ещё громче.
   - Так, что за шум, а драки нет? - Су, довольно улыбаясь, вошёл в комнату. - Я бы с удовольствием посмотрел, как две женщины дерутся.
   - Тьфу на тебя, - Ася кинула в него журналом. - Всё бы тебе на непотребное смотреть.
   Все трое засмеялись.
   - Я что зашёл-то? - Супербия уселся на стул у кровати. - Завтра выдвигаемся за предметом на болото.
   - Всё готово? - Инна расчёсывала волосы.
   - Да. И поп готов отпеть, и защита есть.
   - Защиту могут сожрать, - покачала головой Ася.
   - Да и чёрт с ней, - Су махнул рукой. - Невелика потеря, уголовник какой-то, от которого весь город стонет. Они только рады будут.
   - Тебе совсем-совсем не жалко людей?
   - Чего их жалеть? - удивился Су. - Всё равно все нашими будут, к Хозяину попадут в огонь.
   - Кстати, о Хозяине... - Ася задумчиво водила пилочкой по покрывалу. - Ты его так и не нашёл?
   - Нет.
   Инна подмигнула ей в зеркало.
   - Этот предмет укажет, не волнуйся.
   - А что это?
   Су пожал плечами.
   - Откуда я знаю? Хоть ржавый гвоздь.
   - Предлагаю взять безногую, - весело сказала Инна.
   - Зачем?
   - Ты сам знаешь, что она непростая. Так что...
   - Как ты прикатишь коляску на болото?
   - Слепой прикатит. Он очень ловкий, будто и не слепой вовсе.
   Блондин склонил голову, кусая губы.
   - Я бы не стал так рисковать...
   - И с каких же пор ты заботишься о людях? - Инна посуровела.
   - С таких. Ну хорошо, если вы хотите...
   - Хотим, - отрезала Ася. - Пусть она тоже придёт. Приедет. Слепой привезёт.
   - Хорошо, пусть она тоже там будет.
  
   Утро выдалось пасмурное, не по-летнему свежее. Небо затянули низкие фиолетовые тучи, вдалеке громыхал гром. Деревья качались, шелестя тёмной листвой - ветер усиливался. Вход в лес окружали склонённые деревья, сплетённые высоко ветвями, так, что казались воротами. Через эти символические ворота вошла большая группа людей, одетая походно.
   Сначала семеро мужчин и женщин, их возглавлял блондин. Он натянул капюшон, но из-под него выбивалась светлая прядь.
   Затем, постоянно оглядываясь, шёл молодой широкоплечий парень. Парень был одет легче всех - в безрукавку, открывающей его татуированные синим руки.
   За ними следовал православный священник в длинной ризе, скуфье - особой шапочке, красной, расшитой епитрахили, надеваемой на шею, наперсным золотым крестом, блестевшим в лучах восходящего солнца. Оделся парадно, ибо ему требовалось совершить чин отпевания. Батюшка молитвенно сложил руки и беззвучно молился. Бледные губы шептали "Отче наш". По всему было видно, что ему страшно. Да и шедшему впереди парню было страшно. Наверное, только присутствие священника останавливало его дать дёру из этого жуткого леса.
   Крест на себе безропотно тащил дьяк местной церкви. Он был вместе со священником.
   Цепочку замыкала коляска с безногой девушкой, которую двигал вперёд слепой парень в странных очках сварщика. Сзади его никто не страховал, но он шёл по тропе, уверенно ставя шаг.
   Чем ближе к болоту, тем труднее стало добираться. Всё поросло осокой, которая доставала до пояса. Сделалось совсем темно от низко склонённых и переплетённых деревьев, ветвями они закрывали небо и солнце. Слышалось пугающее бульканье - природные газы выходили наружу, да отдалённое кваканье лягушек.
   Олег Кузнецов не выдержал первым.
   - Всё, не пойду дальше, хоть режьте меня. Сволочи, - почти неслышно добавил он.
   Алла обернулась, посмотрела на него недовольно и осуждающее.
   Отец Димитрий вздохнул.
   - Не бойтесь, Олег. Почитайте лучше молитву. - И он метнул взгляд на семёрку, мол, отпустите парня, зачем его мучить?
   - Не знаю я никаких молитв!
   - Повторяйте за мной. Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое...
   Олег зашептал, повторяя.
   - Да придет Царствие Твое...
   Алла передёрнула плечами, отпустила ледяные пальцы Олега, пока он проговаривал молитву. Процессия тронулась дальше.
   - Не проедем, - отчётливо сказала Лёня слепому. - Тут очень высокая трава.
   - Проедем.
   Жора вынул мачете и стал одной рукой прорубать дорогу, толкая коляску другой рукой.
   - Ты видишь, где резать?
   - Нет. Но отличаю живое от неживого.
   Услышав это, Гуль заторопился вперёд. За ним быстрее пошла Люси и все остальные.
   Внезапно, из глубины чащи донёсся тоскливый вой. И не волк это был. Вой напоминал человеческий, и в то же время в нём не было ничего человеческого. Он словно душу вымораживал, выворачивал наизнанку. Безответные и беспредельные тоска, печаль, скорбь. Вой нарастал, процессия замерла.
   Олег прервал молитву.
   - Отпустите меня. Хотите, я заплачу. Всё, всё вам отдам. Отпустите только!
   И он заплакал.
   Удивительно было наблюдать сильного плачущего мужчину, чьи руки расписаны грозными татуировками. Когда-то Кузнецов держал в страхе весь посёлок, теперь его репутация резко падала. Было время, его избил слепой, используя неведомые Олегу приёмы драки, но никто об этом не узнал. И братья, и слепой молчали. Первые не хотели опозориться, а второй не был тщеславен, чтобы трепать языком.
   Узнав, что младший брат пойдёт на болото, Костик сначала долго матерился, потом плюнул. Олег почему-то был непреклонен, хотя его страх перед болотными привидениями лишь усилился.
   - Пусть парнишка уйдёт, - мягко сказал священник.
   - Нет, - ответила Алла. - Вас пригласили отпеть мертвецов, вот и занимайтесь своей работой. А мне оставьте своё.
   Алла подошла к Кузнецову, влепила звонкую пощёчину, хоть была ниже ростом.
   - Прекрати истерику. Ты же мужчина.
   Она хотела ещё добавить: любишь медок - люби и холодок, но не стала дразнить всхлипывающего парня.
   Супербия заложил руки за спину, натянуто всем улыбался.
   - Мы почти у цели.
   Похоже, никто, кроме Кузнецова, не боялся.
   Жора если и боялся, то только за Лёню. А Лёне было любопытно - она крутила головой, чуть не подпрыгивая в коляске от нетерпения.
   Алла подтолкнула Олега в спину.
   - Иди. Иди.
   И он как зачарованный обогнул всех, направился к болоту, безотчётно выбирая сухую, незаросшую тропку.
   Вспыхнули огни, окружили его. К ногам клочками пополз туман. Вой стал оглушительным. Туман тащил Олега к болоту, как крючьями захватил. На коже показалась кровь, и Кузнецов по-бабьи завизжал.
   - Раздевайся! - крикнула ему Алла. - Быстрее! Снимай безрукавку!
   Олег повиновался её голосу и стянул безрукавку через голову.
   Металлически блеснули вилы на плече. И туман отпустил его.
   - Приступайте, - кинул Супербия отцу Димитрию. - Начинайте чин.
   Растерявшийся было отец, собрался. Подошёл к Олегу. Ещё дома батюшка долго думал, что упокоит воинов разной религиозной принадлежности, какие тропари читать, в какой последовательности. А сейчас слова будто сами собой полились. И не текст, и не песня.
   - Видя меня лежащего безгласным и бездыханным, восплачьте обо мне, все братия и сродники, и знакомые. Вчерашний день я беседовал с вами, и внезапно настиг меня страшный час смерти; но приидите, все любящие меня, и целуйте последним целованием. Я уже более не поживу с вами или о чем-либо не собеседую; к Судии отхожу, где нет лицеприятия: там раб и владыка вместе предстоят, царь и воин, убогий и богатый в равном достоинстве; каждый от своих дел прославится или постыдится. Но прошу и умоляю всех: непрестанно о мне молитесь ко Христу Богу, да не буду низведен по грехам моим в место мучений, но да вселюсь туда, где сияет Свет жизни.
   На эту последнюю мольбу усопшего мы спешим откликнуться, взывая ко Христу:
   "Молитвами рождшия Тя, Христе, и Предтечи Твоего, апостолов, пророков, иерархов, преподобных и праведных, и всех святых, усопшаго раба Твоего упокой".
   - Вечная память!
   Его голос вознёсся к небесам.
   Вечная память - пропели люди хором следом за ним.
   Вой утих. Огни погасли. Туман уполз обратно в болото.
   Отец Димитрий перевёл дыхание. Окрестил болото. И снова запел:
   - Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!
   Дьяк и люди подхватили его слова.
   Потом на сухом месте водрузили простой крест: две скрещённые перекладины - так настояла семёрка. Не православный, не лютеранский, не католический. Просто крест.
   Всё успокоилось. Давящая на уши тишина окружила процессию. Только громко булькнуло болото. На топи вспучился пузырь, лопнул, а из болота вылетел ржавый гвоздь и по кривой траектории полетел к собравшимся. Все застыли.
   Гвоздь приземлился в руки Лёне. Она смотрела на предмет, широко открыв глаза, затаив дыхание.
   И тогда семёрка демонов окружила девушку, почтительно склонила головы, опустившись на колени.
  
   Лёня, сидя по обыкновению у окна, крутила гвоздь в руках. Это был самый обычный гвоздь, разве что проржавел, находясь в воде. Но не рассыпался в прах, был крепким, остро заточенным, чуть загнутым на конце. Она проследила взглядом за Супербией, который, заложив руки за спину, в волнении ходил по маленькой комнатушке - от окна к кровати, заворачивал к стене с ковром и потом вновь к окну и Лёне.
   - Что всё это значит? - хмуро спросила она, играя гвоздём в руке.
   Супербия остановился напротив, не смея смотреть ей в глаза, тихо сказал:
   - Ты сама должна догадаться.
   Леонида опустила голову, зажмурилась, прошептала.
   - Но почему я? Что, мне без этого не хватает?
   - Хватает. Но... Христос тоже спрашивал у Отца, почему Он. Тоже сомневался в своей природе.
   Лёня вскинула голову.
   - Но я не Христос. Я совсем наоборот.
   Су пожал плечами. И в этом пожатии ничего не ощущалось, кроме привычного равнодушия. Даже ни грамма сочувствия.
   - У каждого своя работа здесь. У Него одна, у тебя - другая. Стоит ли за это осуждать? Бог лучше знает, кому что дать и для чего.
   Лёня отвернулась.
   - Почему я стала... такой?
   - Какой? Здесь или?..
   - Или.
   - Это ты должен помнить сам. Сама, - поправился демон.
   - Говорят, меня сгубила гордыня.
   - Люди говорят. А как оно было на самом деле, не знаю даже я.
   Леонида смерила его взглядом. Гордыня выбрал себе прекрасное тело. Впрочем, он, наверное, никогда не выбирал плохого. Считал недостойным себя брать второй сорт. Да и у всей семёрки были хорошие тела, если не красивые, то крепкие. Вот оно счастье демонов - быть здоровыми и во всём совершенными. Лёня сглотнула комок, который невольно подступил к горлу.
   - И что же мне теперь делать?
   Супербия развернулся к ней на каблуках. Склонил голову вновь.
   - Приказывать.
   - Кому?
   - Нам приказывать. Руководить своими демонами как считаешь нужным. И подготовить приход в этот мир того, кого в страхе ждут люди.
   Леонида горько рассмеялась, моргая, чтобы не разрыдаться в голос. Но рыдания всё равно прорывались в её речи.
   - Я не хочу! Понимаешь? Не хочу так! У меня совсем другой взгляд на мир. Да, я не люблю людей, потому что они сделали мне много плохого, ведь они считали, что я совсем конченый человек. Не за что их любить, ты прав. Но. Я не хочу! Пусть они идут своей дорогой куда угодно, а я своей... поеду.
   Су подошёл к ней, погладил по лицу, по волосам. Прижал к себе, и она безвольно обвила его талию руками.
   - Всё хорошо, Леонида. Помни лишь, что происходящее - правильно. Так хочет Он. Мы все работаем на Него. Даже ты. Даже я. Кто-то должен испытывать людей. И это делаем мы, падшие. Демоны, которые когда-то были ангелами, и пошли за тобой. Нас называют демонами, но на самом деле мы зовёмся категорами, теми, кто испытывает. И не наша вина, если люди проваливают экзамен, иногда не замечая этого.
   Лёня всхлипнула.
   - Говоришь, я могу приказывать?
   - Да.
   - Если я прикажу тебе встать на колени передо мной, ты это сделаешь?
   - Да.
   - Я приказываю тебе встать на колени.
   Супербия отстранился и опустился на колени перед коляской, где сидела Лёня. Она долго смотрела в его красивые серые, отливающие голубизной глаза, а потом дала ему пощёчину. Голова Су мотнулась, и он удивлённо воззрился на неё.
   - За что?
   - За то, что ты лапал меня без приказа.
   Её пальцы вцепились в густую светлую шевелюру, крепко сжали затылок. Леонида притянула к себе Супербию. И вот они уже жадно целовались. Лёня никогда не целовалась, но сейчас это происходило так, будто она целовалась тысячу лет и обучилась этому искусству в совершенстве. Су застонал ей в рот, когда она укусила его язык, оторвался, тяжело дыша, опустил голову и посмотрел на покрывало, скрывающее ноги Лёни.
   Она поняла, что он хочет, и закричала.
   - Нет! Не надо! Не открывай!
   Но было поздно. Су отшвырнул покрывало в сторону, уставился на её недоразвитые, младенческие ножки, выглядывающие из шорт. Уродство, которое она прятала всю свою жизнь. И он увидел это уродство. Лёня закрыла лицо ладонями. Вздрогнула, когда ощутила, как её обнимают тёплые руки. Дёрнулась всем телом, поняв, что её несут к кровати. Выгнулась невольно к Супербии, почувствовав, что он навалился на неё, покрыл жадными поцелуями тело, ласково гладил под одеждой.
   - Нет! - снова закричала она. - Я приказываю: оставь меня!
   Он остановился, поднял на неё потемневший от возбуждения взгляд.
   - Но почему?
   - Просто оставь меня, демон.
   - Я не искушаю сейчас.
   - Знаю, но... уходи. Прошу тебя.
   Супербия кивнул и поднялся. Застегнул рубаху.
   - Как прикажешь.
   Она слышала его шаги по скрипучим половицам, слышала, как громко хлопнула входная дверь.
   Только тогда Лёня позволила себе разрыдаться.
  
   ...И Сатана сказал людям: отдайте мне самую ненужную часть своей души, тогда отойду от вас. Люди разошлись, подумали, и на следующей день снова предстали перед Князем Тьмы.
   - Я жду, - он обвёл толпу тёмным взглядом.
   - Ничего мы тебе не отдадим, - ответили люди. - Ни части своей души, даже той, которая тревожит нас. Нельзя разбрасываться душой, какая бы она ни была.
   Князь засмеялся.
   - Ваше решение, люди. Но тогда я не оставлю вас!
   Строчки новой книги летели из-под пальцев Кожемякина. Хотя он сознавал, что это творение не будет нужно никому, даже девочкам, обожающим Люцифера, но всё равно писал и не мог остановиться. Он почти не ел и не пил, исхудал, зарос щетиной, но перед ним словно открылся источник, и там Кожемякин черпал вдохновение. Он не задумывался о природе источника, и о тех странных и неприятных существах, которые приходили к нему.
   Он писал.
   И ничего важнее этого для него уже не существовало.
  
   Семь категоров собрались в тесной комнатушке Леониды. Супербия стоял у окна, приложив к стеклу длинные пальцы, смотрел на улицу, где сильный ветер поднимал пыль, нёс по дороге, закручивал клубами. Сзади коляски Лёни стоял слепой Жора в обычных тёмных очках. По судорожно сжатым губам было заметно, как напряжён бывший солдат, будто перед новым боем. Остальные шесть демонов расположились на стульях, или стояли у стены, скептически рассматривая девушку. Лёня опустила голову, прикрыла глаза и не смотрела ни на кого, только её пальцы с силой сжимали подлокотники коляски.
   - Итак, - негромко произнёс Супербия, не отрывая взгляда от пыльной улицы. - Мы нашли его. Только теперь он - это она.
   - И калека, - насмешливо отозвалась Люси, скривив губы.
   Супербия перевёл на неё взгляд, прищурился.
   - И калека. А ты думала: для чего мы собираем предметы? Чтобы дать свободу. Мы знали, что с ним что-то не так, правда?
   - Кому? Свободу? - дёрнулась Лёня.
   - Тебе, дорогая, кому же ещё, - улыбнулся Су.
   - Я не хочу от вас ничего.
   - А ноги ты не хочешь? Люди, знаешь ли, не терпят тех, кто сильно выделяется. Все люди разные, у всех есть грехи, но многие хотят жить чужим умом, жить по стереотипам. На этом я их ловлю. Стоит только сказать: вот этот не такой как все, как люди встают против него. У него нет ног? Ату его! Он забирает наши деньги из налогов! Почему мы должны кормить какого-то калеку? Он трахается не так как мы? Ату его! Гомофобию придумал я, и собираю славный урожай из гордецов, которые возомнили себя Богом, возомнили, что могут решать кому что делать с собственным телом.
   У Жоры нервно дёрнулся кадык.
   - Фашистов тоже ты придумал?
   - Да, я. И нацистов. И сепаратистов. Всех, кто считает свою нацию великой, а остальных дерьмом, годным только в газенваген. Для людей все войны происходили из-за дележа территории, а на самом деле основой всех войн была Гордыня наций. Так-то. Мало кто задумывается об этом, но я собираю богатый урожай.
   Он поклонился Лёне.
   - Для Хозяина.
   - Тогда я останусь в цепях, - процедила Лёня. - Потому что мне это всё омерзительно.
   - Не тебе решать. Однажды ты уже хотел стать Богом, - произнёс Гордыня. - Ничего хорошего из этого не вышло. У людей свободная воля. И они сами выбирают между добром и злом. Зло они часто принимают за добро. А добро видят злом. Люди сами всё делают.
   - У меня тоже есть воля. Я не хочу больше мерзости, о которой ты говоришь.
   - У ангелов, даже падших, нет никакой воли, - развёл руками Супербия. - Они выполняют свою работу. Тебе назначено сидеть в аду и руководить нами.
   - Чем ад лучше вот этого? - И Лёня обвела коляску руками.
   - Ничем.
   - Вот именно. Сейчас я человек, и у меня есть свобода выбирать. Свобода не искушаться. И я говорю вам: уйдите от меня, демоны. Я не хочу вас знать. Хотя бы сейчас.
   Люси хмыкнула. Ася сочувственно покачала головой. Остальные остались безучастными.
   - Не получится, - сказал Супербия. - Или ты отвергаешь свой долг перед Богом? Заметь, я сейчас не искушаю, я говорю, как реально обстоят дела. Я не могу применять предметы без твоего приказа.
   - Она же сказала, что не хочет! - голос Жоры был таким громким, что все вздрогнули. - Убирайтесь отсюда, тошно без вас всех.
   Лёня посмотрела на него, сжала руку, которую Жора положил на её плечо.
   Супербия вздохнул. Направился к выходу. За ним последовали другие демоны. Гордыня обернулся.
   - Ты подумай. Мы ещё придём.
   Жора вдруг схватил подушку с кровати и швырнул ему вслед, зарычал как обессиленный зверь. Подушка стукнулась о захлопнутую дверь.
   Лёня беззвучно плакала, прижав ладони к лицу. Жора сел перед ней на колени.
   - Лёнечка, не надо, ну хватит, - сказал он утешительно. - Они ушли уже. Они просто сумасшедшие. - И слепой погладил её волосы.
   Она мотнула головой, всхлипнула, сказала глухо:
   - Нет, они не сумасшедшие. Я чувствую - они говорят правду. И я думаю, что делать.
   - Ты хочешь избавиться от них.
   Лёня кивнула.
   - Хотя бы временно. Всё равно я потом попаду туда, куда попаду. - Она рассмеялась, подняв голову, смотрела в потолок и смеялась сквозь слёзы.
   - Может, тебе в церковь сходить?
   - Меня туда не пустят, - истерически хохотала Лёня. - Да и меня, сам знаешь, от церквей наизнанку выворачивает.
   - Давай позовём к тебе отца Димитрия, он хороший.
   Она кивнула, криво улыбнулась.
   - Он хороший, но лучше его не искушать категором категоров.
  
   Супербия сидел у себя в номере. Читал статью в газете, где Антихристом называли какую-то недостойную мелочь, усмехался. Если кто и родит сейчас Зверя, то Хозяин. Вернее, Хозяйка. Даже удобнее. А семя даст ей он, грех Гордыни. И свяжет навсегда себя с Хозяином. Не придётся больше ничего искать, менять тела, быть тем, кем быть не хочется. Порой Супербию изображали женщиной с зеркалом, от чего демона передёргивало. Никакая он не женщина, чёрт бы вас всех побрал. У него нет ни пола, ни возраста, а в женском теле он чувствует себя так, будто ему дали по голове, поэтому больше никаких женских тел. Не то, что он шовинист, он очень любит женщин, но их плоть не для него разума.
   Бедный Хозяин... Су задумался. В общем-то, у него не такое уж противное тело и лицо. Супербия вспомнил мягкую грудь, он ощущал частое дыхание, трепетание под пальцами. Между ног стало приятно твердеть... Да, он женщина, и это очень удобно для миссии. Гордыня довольно засмеялся. А сейчас надо позвать Люси, пусть она снимет напряжение.
  
   Пальцы расслабились, потом, задержавшись, выпутались из волос, и Люси подняла голову, облизнулась. Улыбнулась пухлыми алыми губами.
   - Ты доволен?
   - Да... Спасибо.
   Супербия выпрямился, застегнул брюки. Подошёл к письменному столу, начал перебирать бумаги, всё больше погружаясь в задумчивость. Люси так и сидела перед кроватью на коленях, обернулась, щёлкнула пальцами.
   - Эй, я всё ещё здесь.
   - Я чувствую, - пробубнил Су, теребя какую-то бумажку.
   - Я же лучше.
   Супербия удивлённо приподнял бровь.
   - Кого?
   - Её.
   Он повернулся к Похоти - теперь она лежала на кровати, соблазнительно оттопырив зад в обтягивающей красной мини-юбке. Может, человек бы и повёлся, но он никогда не был человеком.
   - Он наш Хозяин.
   - Он - да. Сейчас он - не он.
   - Да какая разница кто он сейчас? - раздражённо сказал Супербия.
   - Такая.
   Люси перевернулась на спину, рыжие волосы разметались по постели.
   - Ты хочешь, и я не знаю - кого.
   Су недовольно посмотрел на демона. Люси сжимала пальцами постель, улыбалась ему развратно. Красный лифчик выглядывал из расстёгнутой прозрачной блузки.
   - Слушай, ты, - сказал он. - Мне нет разницы.
   - Есть. Ты любишь женщин в самом соку.
   - Например, тебя?
   - Например, меня.
   Супербия прикрыл глаза. Только этого ещё ему не хватало. Ревности шлюхи, которая спит со всеми без разбора, а после этого долго моется и ругается.
   - У нас есть работа, развлекаться будем дома.
   - Я свою сделала, не отказалась, - улыбнулась Люси ещё шире. - А ты? Совратил этого писаку?
   - У меня сейчас забота покруче.
   - Какая? Обхаживать ту девку?
   Су вдохнул и выдохнул медленно. Он не хотел злиться, злоба сбивала с мысли. А ему сейчас нужен мозг.
   - Это не девка.
   - О, это Хозяин! И ты сделал стойку. В буквальном смысле этого слова.
   Он рванул к ней, оказался сверху, сжал бёдрами её бёдра, схватил за рыжие волосы. Люси испуганно посмотрела на него. В ней на самом деле чувствовался страх. Неужели он такой страшный? Супербия усмехнулся.
   - Чего ты хочешь, Похоть? Впрочем, и так ясно - ты всегда хочешь только одного. Мозгов у тебя нет, - он выругался.
   - Слезь с меня, - зло прошипела Люси.
   Он впился в её рот, но не целовал, а кусал до крови её губы. Она выгибалась, вырывалась из-под него. И Супербия оставил её. Люси, разрыдавшись и вытирая кровь с подбородка, выбежала из номера.
   - Всех вас, тварей, нужно учить дисциплине и субординации, - сказал Гордыня в пустоту. - Иначе вы всё испортите, куча идиотов.
  
   Тарас, улыбаясь во весь рот, шагал по дороге. А чего ж не улыбаться? Жизнь прекрасна! Дома ожидает непросмотренный фильм, неосвоенный новый гаджет, а ещё бабка обещалась напечь пирогов. Июль был в самом разгаре, душа пела, и огорчения по поводу неудач в институте остались далеко позади. Ну, ещё Тарас был толстым. И это его тревожило. Он боялся подступиться к красивым девушкам, ведь они не любят толстых, любят красивых атлетических парней, вон, к Олегу постоянно липнут какие-то тёлки. Он и красивый, и при деньгах. Хотя деньги не волновали Тараса, волновала толстая шкура. И как он мог таким уродиться? Хорошо, что ноги есть, а то вон как та инвалидка через два дома вообще на коляске ездит. Юноша не хотел даже думать, каково ей. И вообще это самоуспокоение из ряда "а в Африке дети голодают!".
   Тарас пнул камешек. Тот покатился по дороге. Тарас проводил его взглядом. Камешек остановила нога в полусапожке до щиколотки. Девичья нога. Тарас поднял глаза и увидел симпатичную девушку, одетую как вдова на похороны - длинное чёрное платье с рюшками, высокий воротник, перчатки в сеточку, маленькая шляпка с вуалью набок, приоткрывающая один глаз, густо подведённый чёрным. Она сидела на лавке у гостиницы, солнечные лучи падали на неё, высвечивая каждую деталь одежды.
   - Привет, - сказала девушка. Она катала камешек ногой. И даже не улыбнулась.
   - Привет, - Тарас подошёл к ней.
   Девушка протянула руку в перчатке, и он пожал холодные пальцы.
   - Я - Тарас...
   - Я - Ася.
   Странное впечатление оставляла эта девица. На вид молоденькая вроде, не старше восемнадцати лет, но одежда старила её до возраста столетней старухи. И Тарас не удержался от вопроса:
   - Ты гот, что ли?
   - Кто? Ах, да! - Ася грустно улыбнулась. - Ну, типа. Мне нравится так одеваться.
   - Жарко же. На самом солнце сидишь.
   Она пожала плечами.
   - Красота требует жертв.
   Тарас сел рядом.
   - У тебя что-то случилось?
   Ася склонила голову, и тень от вуали скрыла её лицо.
   - Наверное. Просто я одинока. И у меня ничего не получается.
   Он не ожидал такой прямоты. Не по интернету, а здесь, на этой серой гостиничной лавке. Тарас не нашёлся спросить лучше, чем:
   - Ты как здесь оказалась?
   И сам себе ответил мысленно: "стреляли".
   - Решила развеяться, повидать мир.
   - Васильково - не мир. Так, городок. Я сюда на каникулы приезжаю.
   Ася вскинула на него взгляд.
   - Я знаю, что это просто маленький город. Я такие специально ищу. А у тебя прикольные веснушки, - без перехода сообщила она.
   Тарас смутился. По правде сказать, веснушки ему тоже не нравились, и он думал, что девушек это отпугивает не меньше чем его пухлость. Как оказалось, он неправильно думал.
   - Спасибо... - он уставился на дорогу. - Ты тоже красивая. Но эта одежда тебе не идёт, - и сам себя обругал за прямолинейность.
   - А какая идёт?
   - Ну, сарафан там лёгкий... Извини, я не очень разбираюсь в женских тряпках.
   - Сарафан, - Ася задумчиво покатала камешек опять. - Могу и сарафан. Что это изменит?
   - Ну, наверное, ты не будешь такой мрачной, - Тарас поёжился. Странно, солнце шпарит во все лопатки, а холод как в ноябре. Промозглый стылый воздух. Как будто от неё тянет.
   Тарас встал, сделал шаг в сторону.
   - Уходишь?
   - Мне пора. Но если хочешь, давай встретимся вечером. Тебя устроит пять вечера? - Юноша повернулся к ней. Что-то в ней было такое... отталкивающее. И в то же время, чувствовалась, что она в беде. А он не привык бросать людей в беде. Но почему-то сейчас хотелось бежать от неё, сломя голову. Хоть она сказала кучу хорошего. И его поведение казалось ему несправедливым.
   - Я приду, - ответила Ася. - В пять вечера. Буду тут. В сарафане и васильках.
   Тарас натянуто улыбнулся.
   - До встречи.
   - Пока.
   Она проводила его взглядом по дороге. Со стороны могло показаться, что вдова наводит порчу.
   Но эта была просто девушка-гот. И обычный студент на каникулах.
  
   Супербия иногда жалел, что в этом посёлке не наладили нормальный интернет. Приходилось мучиться с модемом Аллы. Где она его только откопала... На новостной сайт демон всё-таки вышел, прочитал статью, радостно и громко заржал, потирая ладони. Сам с собой он не стеснялся проявлять сильные эмоции и не строил из себя утончённого демонического аристократа, хотя ангельское происхождение позволяло. Су, в общем-то, был весёлым и открытым парнем, не гнушающимся примитивными действиями, которые свойственны людям и его напарникам. Хорошо покушать, напиться допьяна, потрахаться с красивой тёлкой. Что лучшее может предоставить плоть? Гордыня и не собирался узнавать, главное - хорошо делать работу.
   Вот и сейчас он увидел, как один тщеславный священник хвалит работу других гордецов, которые вляпались в грех и не заметили. Все, все попадаются на этот крючок Гордыни, ставя себя праведнее и чище других. Это здесь, в Васильково, священники хорошие и светлые, работают на Господа, а возьми выше - и вот они все демоны, как на ладони. Думают, что работают на Бога, а сами усердно стараются для Хозяина.
   Нет, не было никакого спора между Добром и Злом, кто кого перетянет на свою сторону. Никто не ударял по ладоням, никто не делал ставок. Это придумали люди, им так интереснее. И людей не собирались разуверять.
   Но механизм работал отлажено. Ни Добро, ни Зло не должны побеждать в этом мире, односторонний мир погибнет. Понятно, что на сторону Добра стремились все, иногда ценой собственной души, не понимая, куда ведут благие намерения. Поэтому на сторону Зла пришлось взять тех, кто ошибся ещё в самом начале. И Хозяин был вынужден сидеть в аду, а тем, кто пошёл за ним, прислуживать. Кто выбрал сознательно тёмную сторону, потому что - ну надо же кому-то это всё делать? Люди слабы, они мечутся туда-обратно, и только ангелы-рационалы делают сознательный выбор остаться там, где никто оставаться не хочет.
   Супербия опустил голову на скрещенные руки. Знали бы все, как ему омерзительно за этим наблюдать. Но пришлось расслабиться и стать поистине мерзавцем, научиться получать удовольствие от своих дел. В глубине душе порой возмущённо звенели некие струны. И бывший ангел горел в личном аду. А пожаловаться-то некому. И уже незачем. Он стал машиной подлости, которая хорошо делает своё дело, отбрасывая ненужные рефлексии. Только мысль о том, что он один из главных шестерёнок, движущих мир, успокаивала его. Наверное, он и правда был тщеславием во плоти, если это его утешало.
  
   Жора держал ладони Леониды в своих руках. Глаза скрывали солнцезащитные очки. Он говорил.
   - Понимаешь, люди слабы, потому что смертны. И поэтому боятся.
   Она кивнула, нахмурясь.
   - Хочешь, я расскажу тебе историю из жизни?
   - Давай...
   Жора грустно улыбнулся.
   - Вот говорят, что в Афгане даже дети стреляли. Это было правдой. Но правдой было и то, что все эти мальчишки боялись смерти. Глядя на автомат, они боялись до одури. Ты понимал: или ты его, или он тебя. - Слепой вздохнул. - Но я не стал стрелять, слышишь? И он не стал. Он кинул оружие и убежал. Я помню песок, который пацан разворошил босыми ногами. Песок струился почему-то вслед, так странно... Этого не должно было быть. Но я понял, что поступил верно.
   Лёня сжала его руки.
   - Наверное, ты святой.
   Слепой засмеялся.
   - Святой из меня... Я убивал людей.
   Они вздохнули в унисон.
   - Я не хочу, - тихо сказала Леонида. - Но это мой долг. Как твой, воинский. Ты знал, что всё неправильно, но пришлось убивать.
   - Странный долг. Плохой.
   - Плохой, но я чувствую правильность в нём.
   Она опустила голову, хрипло прошептала:
   - Лучше бы всё кануло в небытие...
   Жора сжал её ладони со всей силы.
   - Никто не знает, как лучше. И что лучше. Я вижу пути. И вижу, что мой путь рядом с тобой.
   Она погладила его по лицу.
   - Даже всё зная?
   - Даже всё зная.
   - Ты святой.
   - Ты ошибаешься, Лёня.
   И они задумались, каждый о своём пути.
  
   - Инна, одолжишь мне свой сарафан?
   Зависть крутилась перед зеркалом.
   - Зачем тебе? Он простой, а у тебя вон какое роскошное платье!
   - На работу пойду. На свидание.
   Инна удивлённо посмотрела на Асю в чёрных одежду.
   - С кем это?
   - Да тут... с мальчиком одним.
   Неприятный смех был ей ответом.
   - С маа-ааальчиком, - насмешливо протянула Инна. - Да помнишь ли ты кто такая? Тебе тысячу лет, ты выползла из Тьмы, - перефразировала она "Машину времени". - До мальчиков ли?
   - Ну... - Ася рисовала ногтем круги по постели. - Он славный. И он работа.
   Инна махнула рукой.
   - Забирай. Тебе будет впору.
   И тут Ася впервые радостно улыбнулась.
  
   Ровно в пять часов Тарас стоял с букетом роз у серой гостиничной скамейки. Он не мог позволять себе опаздывать, вообще пунктуальность была его "тараканом", как выражались друзья по институту. Ася опаздывала на пятнадцать минут, и это не нравилось Тарасу, но он смиренно ждал. Наконец она появилась на ступеньках здания, махнула ему рукой. Но даже не улыбнулась приветственно. На ней действительно был лёгкий сарафан, белоснежный, в мелкий синий горох, расписанный васильками по подолу. Русые волнистые волосы распущены по плечам. Она была похожа на диковинный цветок - вроде радует глаз, а ощущения грустные, когда смотришь.
   Он вспомнил, что после встречи с ней мир вдруг стал серым, любимые бабулины пирожки безвкусными, а новый фильм - бездарным и скучным. Снимают же сейчас такое уныние, но выдают за шедевр. Тарас долго смотрел в погасший экран монитора, пока старые часы с боем не пробили половину пятого. Тогда юноша засуетился, причесался, как мог, оделся, выскочил на улицу - сначала искать цветы, а потом уже идти на свидание.
   Девушка подошла к нему, и он вручил ей розы в шелестящей упаковке. Не знал - целовать в щёку или нет, подумал, что для первого свидания лучше не надо. Из-за своих комплексов он не умел обращаться с девушками.
   - Спасибо, - Ася застенчиво взяла цветы, и опустила тёмные длинные ресницы.
   Они оба стеснялись, только каждый по-своему.
   Из окна на них смотрела Инвидия, Зависть. Губы её горько кривились. Инна находила Тараса симпатичным парнем. Да, он не стройный юноша, но ей такие и нравились - плотные, в теле, есть что пощупать. Где-то ведь подцепила. Сама тоска смертная, а вот повелись же. Самые лучшие достаются самым худшим, наверное, это и есть правда.
   Нет, Инна не считала Ацедию худшей, она всегда исправно выполняла свою работу. И на глобальном уровне: увеличение количества суицидников в мире - её работа, греха Уныния, тоски, нелюбви даже к себе, не то, что к миру. И на локальном всё у неё всегда получалось. Она добыла несколько нужных предметов для освобождения Хозяина. Подумав о Хозяине, Инна разулыбалась. Вот теперь Люксурия, Похоть, попляшет, будет носиться возле Гордыни и ревновать. А сама-то! Шлюха. Нужна она теперь Супербии как дыра в мосту. Разве неясно, к кому рвётся некоронованный король команды демонов? Что ему сейчас горстка каких-то чертей, когда он нашёл их Хозяина?
   Инна проводила взглядом парочку, Тараса с Асей. Они, кажется, даже не разговаривали, шли, опустив головы, каждый в своё мире. Ася судорожно прижимала цветы к себе. Да кто ж позовёт это на свидание? А тут такой успех!
   Мысленно перемыв всем кости, Зависть ушла к себе, возмущённо хлопнув дверью так, что даже Ира вздрогнула в своём номере.
   На самом деле, эта калека спутала все их планы. Что, теперь не надо больше ничего искать или в мир выходить, хотя бы в человеческих телах, чьё сознание умирало, когда демон вселялся в него? Это уже ни в никакие ворота, даже в адские. Пусть бы сидел себе здесь хоть ещё миллион лет и не портил им веселуху. Ира, Гнев, кусала губы, подавляя в себе злость на всех, особенно на Хозяина.
  
   Ася и Тарас бездумно шли по дороге, парень взял девушку под локоть:
   - Куда мы сейчас? Может, в кино?
   Она посмотрела на него, и Тарас заметил, какие печальные у неё глаза, будто все скорби мира собрались в них. Заглянешь в такие, и сам захочешь в петлю.
   - Давай на кладбище? - негромко произнесла она.
   - Ну, может, для готов прогулки среди памятников - это модно, но, мне кажется, это не лучшее место для свиданий.
   Ася покачала головой.
   - Это не для моды. Просто там... очень спокойно. Никогда не замечал? Мёртвые, если упокоенные, всегда тихие. Ни суеты от них, ни шума, ни гама. Покой, умиротворение, расслабление...
   Тарас поёжился. Кладбища ему не нравились. К мёртвым он не питал никакого пиетета и не находил в них ничего расслабляющего. Разве только после своей смерти... Но на первый раз можно и на кладбище, если девушка хочет.
   - Надо на край города, - сказал он. - Давай дойдём до остановки, сядем на автобус.
   Ася подняла на него глаза.
   - А ты куда хочешь?
   - Я?
   - Да, ты.
   Тарас задумался.
   - Не смейся только, я в парк хочу, на каруселях кататься.
   - А здесь есть такой парк?
   - Есть.
   - Давай тогда туда. Далеко ехать?
   - Да тоже на автобусе,
   И она улыбнулась.
   - Мы идём в парк!
   Тарас рассмеялся за ней.
   - В парк!
   Взявшись за руки, они вприпрыжку побежали к остановке, словно маленькие дети.
  
   Кожемякин ткнулся лбом в монитор, и ему было плевать на пятна, которые оставляет его влажная от пота кожа.
   Книга близилась к завершению, но он совершенно не знал, как её закончить. И никто не мог подсказать. Странные люди больше не являлись ему, а источник вдохновения стал похож на змею, которая кусала сама себя за хвост. Зацикленные мысли, повторяющиеся идеи. Писатель тихо зарычал. До самого финала он будто на американских горках нёсся: сюжет вёл неожиданными, извилистыми, захватывающими дух путями, поднимался и ухал вниз; герои, хоть и банальные, казались интересными, и вдруг всё резко остановилось и упёрлось в тупик.
   Борисыч вышел на крыльцо покурить, финал в голове покрутил так и этак, но ничего не складывалось. Он тихо зарычал. Впору было орать: зачем ты покинул меня? Кто? Борисыч не знал. Муза, пёр, вдохновение, кто-то, он сам. Обратиться к самому себе? Кожемякин задумался. Теперь он смутно видел финал, но от этого кошки на душе скребли. Нельзя же так... Он никогда не считал своих персонажей живыми, но сейчас будто всё изменилось, и герои ожили, стали выпуклыми, радовались и страдали именно как живые. Может, для хорошей книги - это правильно, но уж очень тяжело для автора, который впервые столкнулся с такими персонажами. Кожемякин бросил окурок на крыльцо, загасил и тяжёлой поступью вошёл в дом. Сел за компьютер и начал строчить финал, иногда вытирая слезу, застилавшую глаза.
   Что за чёрт? Он плачет?
   Он хочет стереть все эти дурацкие бабские слёзы. Ну что за пафос - плакать над недописанной книгой? Да и текст удалить к чёртовой матери, какой-то он странный, все эмоции на взводе. А писатель должен быть хладнокровным. Как убийца. Борисыч точно об этом где-то читал.
   - Пафосное дерьмо!
   В раздражении Кожемякин нажал reset. Гори оно всё в аду жарким пламенем.
  
   И метался Сатана в тесной железной клетке, усеянной лезвиями и шипами. Куда бы он ни повернулся - лезвие резало его, шип втыкался в израненную плоть. Он уже не кричал от боли, не хрипел, только смеялся. Может быть, он сошёл с ума. У него было единственное утешение - Свет впереди. Но кто-то выключил лампочку перед клеткой недрогнувшей рукой. И Сатана погрузился во тьму.
  
   Васильково окутала ночь. Звёзды никому не светили, если только не задрать голову и не посмотреть в небо. Супербия стоял перед домом Лёни, но не решался постучать. Сказать по правде, он боялся Жоры. Его неистовости и страсти. Хоть солдат был слепым, он не утратил своих чувств, напротив, они только обострились. Это чутьё беспокоило Су. Жора был человеком, он был демоном, но они могли противостоять друг другу, вот что. Никогда, ни один человек не был равен по силе демону. Разве рождённый другим демоном, но и тот не был человеком. Неужели война делает из людей чудовищ, силой равных демонам? Гордыня не встречал таких. Он прислушался к тишине в доме, и ощутил, что Жоры нет. Он тихо стукнул в дверь. Лёня сразу отозвалась:
   - Кто?
   - Это я, - произнёс Гордыня.
   - А, демон. Мой демон, - она тихо засмеялась. - Ну входи, не топчись на пороге, не заперто. Не бойся, Жора уехал. Редкий случай, когда я одна, совсем одна.
   Супербия вошёл в прохладу дома. Лёня сидела у окна, смотрела на звёзды, улыбаясь. Он встал в отдалении, заложив руки за спину, вперился в неё взглядом.
   - Что, трахнуть хочешь? - Лёня так и не посмотрела на него. - Валяй, нам никто не помешает. Или ты брезгуешь моими ногами? - Она вытянула шею и, сощурясь, разглядывала какую-то, наверное, особо яркую звезду.
   - А ты догадлив...ая, - хмыкнул Су. - Нет, твои ноги не помеха. Помеха - твоё нежелание быть со мной.
   - Кто тебе это сказал? Я не говорила.
   - Я чувствую.
   Наконец, она посмотрела на него. На её лице играла хищная улыбка.
   - Чувствует он. А сейчас?
   Она была закрыта эмоциями так, что он в самом деле ничего не ощущал.
   - Я тебя не чувствую и сейчас.
   Леонида подъехала к нему на коляске, взяла за руки, улыбнулась.
   - Я тебя не соблазняю. У меня никогда не было мужчины, все боялись моих ног. Ты первый, кто захотел меня.
   - А слепой?
   - Жора слишком благороден для такого. Ты - нет. И я, судя по всему, уже нет. Если правда то, о чём ты говоришь. Тогда мне ничего уже не страшно. Ниже падать некуда.
   Она громко засмеялась, закинув голову. И вот сейчас Супербия ощутил её человеческий страх перед ним. Она сжимала его руки, но она боялась, как всякая человеческая женщина испугалась бы демона.
   - Я пойду, - сказал Гордыня. - Не хочу так.
   - Как?
   - Из отчаяния. Из незнания, как лучше поступить. Я хочу, чтобы это случилось по доброй воле. Даже твой рыцарь мне тогда не будет помехой.
   - Он не мой рыцарь. Мой рыцарь теперь ты. А Жора просто солдат. Сам по себе.
   Су кивнул.
   - Как скажешь. Но не сейчас. Ты боишься. Мне не нужен твой страх. Человеческим я питаюсь, твоим - нет.
   Он высвободил свои руки из её хватки. Повернулся к двери.
   - Не думай, что это такой флирт или соблазнение с моей стороны, я правда не хочу, чтобы ты боялась. Я приду, когда ты будешь готова принять меня.
   И поток ночного июльского воздуха дал ей понять, что демон ушёл.
  
   Лето ещё не закончилось, но уже катилось к закату, к августу. Дни были жаркие, вечера и ночи тёплые. Но листва на деревьях начинала желтеть, подсохнув на летнем солнце. По листочку, но деревья неумолимо желтели. Кому-то не нравился такой порядок вещей, медленное и красивое умирание природы, ещё не старость, но уже и не молодость, и редкие жёлтые листья обрывались. Лето, можно многое успеть, некоторые в отпуске ещё не погуляли, и незачем напоминать о грядущем увядании. Так молодящиеся женщины спешат продлить молодость до старости - используют косметику для дам за. Только ведь не отвертишься от того, чего не миновать. Никто не любит думать о смерти, особенно о своей.
   К концертной площадке люди стаскивали скамейки. Обещали блокбастер, но перед этим придётся вытерпеть лекцию неких заезжих учёных. Наверное, британских. У одного была фамилия Супербия - точно иностранец. Еврей, что ли? Национальность и настоящее место проживания учёных не указали в программе, поэтому все их называли "британскими", как назвал их кто-то в шутку. Наконец водрузили старую деревянную трибуну с тусклым гербом СССР, которую нашли в неком сарае, поставили стакан воды. К этому сооружению прошёл один из учёных.
   Это был высокий блондин. Так и хотелось, чтобы на нём был какой-нибудь чёрный ботинок, начищенный до блеска, а другой, так и быть, пусть будет жёлтым, это же смешно. Но учёный был обут в остроносые высокие казаки, идеальную черноту которых нарушали блестящие цепи, соединённые где-то под каблуком. Чёрные джинсы и футболка с надписью "I'll be back".
   Блондин встал за трибуной, обвёл собравшихся изучающим взглядом, опёрся о трибуну, неожиданно улыбнулся. И непонятно было, что больше в этой улыбке - дружелюбия или презрения.
   - Вы верите в Бога? - мягко спросил он.
   - Ну вот, обещали учёных, а снова привезли свидетелей Иеговы, нам своих за глаза хватает, - насупившись, бурчал Трофимыч, местный сторож.
   Слыша недовольный шёпот, видя недоумевающие взгляды, Супербия снова улыбнулся.
   - Ну вот, теперь я вижу, что Бог вам до лампочки, - сказал он. - Вернее, вам всё равно существует Он на самом деле или нет, даже если вы в Него верите.
   - Но-но! - поднял руку Пётр Акимыч из Истинной Церкви Живого Бога (и Емельяна, пророка Его). - Я верю истинно, а у вас права какие так говорить?
   Супербия развёл руками.
   - Все права. Но это к делу не относится. Вот вы, простите, не знаю, вашего имени-отчества...
   - Пётр Акимыч, - насупился сектант.
   - Так вот, Пётр Акимыч, вот как вы верите в Бога?
   - Как? Да я молюсь каждый день! Иконы целую! С грехами борюсь!
   Отец Димитрий, сидевший за две скамьи, только головой покачал.
   - С грехами говорите? А с какими? - Супербия буровил Акимыча суровым взглядом.
   - С гордыней, например! Это самый ненавистный мой грех!
   - А ещё с пидорасами, - выкрикнул молоденький сектант, сидящий рядом с Акимычем.
   - Давайте оставим модную тему в покое, - разулыбался Су. - Вот вы боретесь с грехом гордыни, а как?
   - С помощью гнева и зависти! - закричал кто-то с дальних рядов и заржал в голос.
   - Цыть! - вскочил Акимыч. - Кто это там орёт? Пидорас? Вас сейчас много развелось!
   - Нет, чурок больше, - сказали с левого угла импровизированного зала. - Собрать бы всех и расстрелять. Дышать стало бы легче. А уж как повысилась бы духовность!
   - Мы за чистое небо над головой! - громко поддакнул Акимыч. - И за духовность!
   Отец Димитрий только вздохнул и спросил у Супербии.
   - А вы знаете методы борьбы с грехами, кроме молитвы и поста?
   - Знаю. Не поддаваться им.
   - Человек слаб, ему нужна помощь. Связь с Богом.
   - Эта связь давно утрачена, - ответил Супербия. - Есть люди, которые радуются смерти других людей. Есть люди, которые злятся на то, что другие люди существуют. Есть люди, которые завидуют другим людям. И есть люди, которые тоскуют, потому что они не такие как все. Словом, обычная жизнь. Всё как всегда. И Бога я здесь не вижу.
   - А я вижу, - подал голос Жора, солдат сидел в первом ряду, рядом с Лёней в коляске. - Да, люди разные, они слабы, но они способны исправиться и понять, что были не правы.
   - Вы тоже так думаете, Леонида? - обратился к девушке Супербия. - Люди способны на добро?
   Она задумчиво кивнула.
   - Способны.
   - И много вам добра сделали?
   - Сделали, не сомневайся, - отозвалась Леонида. - И добро, и зло. Люди же разные бывают, а ты не знал?
   Супербия склонил голову набок, разглядывая Лёню.
   - Знал. Но их всегда можно толкнуть в пропасть, стоит уцепиться за тёмное в их душе.
   - Поэтому сами люди цепляются за светлое, как могут, - сказал отец Димитрий. - За века выработались сотни светлых правил, они приводят людей к Богу.
   - Вам не кажется, что правила отупляют, делают светлое... механистичным, что ли?
   - Кто не делает это механически, а со всею душой, тот не упадёт, - ответил отец Димитрий.
   - Вот! - поднял тонкий палец Супербия. - Кто делает, понимая, что он делает. Только я вижу, что выйдя за порог вашей церкви, батюшка, никто уже ничего не понимает и не помнит. Куличи там освятить, помолиться заученными фразами, просто сходить в церковь - это же модно. Поднимает надои духовности. Простите.
   Гордыня снова обратился к Леониде:
   - Теперь ты понимаешь мою правду?
   И в голове у неё прозвучало: "теперь-то ты видишь, что люди должны быть уничтожены?"
   - Понимаю, но не принимаю.
   И отправила ему ответ, так же мысленно (а общаться телепатически, оказывается, легко!): "Люди всегда такими были, зачем их куда-то толкать и уничтожать? Кому это надо, тот всё сам сделает".
   - Что же вы хотите сказать? - проскрипела баба Тася со своего места. - Что наступили последние дни?
   Супербия улыбнулся ей открыто.
   - Последние дни, уважаемая Анастасия Николаевна, здесь всегда. Как только люди забывают о Боге, последние дни и наступают и наступают и наступают и так до бесконечности. Мне кажется, пришло время задуматься. - И он сказал тихо, в сторону. - А нам не терпеть.
   Гордыня посмотрел на притихших людей.
   - Признайтесь мне в ваших грехах. Только честно.
   - Это тайна исповеди, - сказал отец Димитрий. - У вас нет сана, чтобы исповедовать. У вас вообще ничего нет, чтобы испытывать людей.
   - Он категор, он может, - прошептала Лёня, сцепив пальцы, опустив голову.
   - Что ты сказала, девочка? - спросил батюшка.
   - Я говорю, что я хочу сказать о своём грехе, - громко сказала Лёня. - Извините уж, вставать не буду по всем ясной причине.
   Люди переглянулись, по площадке прокатился шёпот, было в нём и обычное любопытство, и сочувствие, и недовольство, что кто-то вылез.
   Супербия смерил её взглядом.
   - И что же ты хочешь сказать, Леонида?
   - Меня поглощает грех гордыни, - ответила она, сверля его взглядом. И Супербия вздрогнул. - Я настолько тщеславна, что возомнила себя Избранной, как в том фильме, который нам сейчас будут показывать. О, времена, о, нравы! - Лёня засмеялась. - Да, я возомнила себя Избранной силами Тьмы, разве это не гордыня? А какая девочка, да ещё калека, не страдает тщеславием? Не мечтает о своей супермиссии? О том, что несёт возмездие во имя Луны? Но Луна хоть романтично, а тут... банальный дьявол. - Она опять засмеялась и махнула рукой. - Но в духе времени.
   - Подтверждаю, - подал голос Кожемякин. - Все сейчас мечтают стать невестой Люцифера. Взгляните хотя бы на книжные полки - вампиры, оборотни, прочие ужасы и нечисть.
   - А сам Люцифер не хочет ли стать невестой? - возвысил голос Супербия.
   - Пидоры идут, - пробурчал сектант. - А я предупреждал!
   - Там и тут, - гундосо подхватил сидевший рядом.
   - Так что же Люцифер, у него есть ответ? - Супербия не слышал будто остальных говоривших.
   - Нет ни у кого ответа, - сказал Жора, ровным, хорошо поставленным голосом. - Отвяжись от нас. Других ищите.
   - Никто не хочет признаваться, - Гордыня развёл руками. - Чего вы боитесь, люди, если Бога нет, или если вы уже сходили в церковь и Он вас успел защитить? Я жду.
   - Не дождёшься, - прохрипел Жора.
   Люди молчали, склонив головы. Но они действительно не хотели выворачивать души перед незнакомцем. Да и перед соседями было стыдно. Позор-то какой, сказать, что ты, например, спёр серебряную ложку на юбилее. Или спишь с чужой женой, а она совсем не против. Или там предал друга, а тот и понятия не имеет - кто сказал, что он берёт себе соляры в керосинку. С электричеством-то в Васильково бывают перебои. Люди даже у отца Димитрия на исповеди молчали как рыбы, не то что сейчас рот открыть. Одна инвалидка призналась в какой-то ерунде, которую так никто и не понял, но ей можно. Юродивым всё можно.
   - Значит, никто не хочет? - Су кивнул. - Я так и думал. Но не могу, не спросив...
   - Что не можешь? - спросил Акимыч.
   - Изучать людей. Я же учёный. Британский, - и он расхохотался. - Ладно, смотрите свой фильм. Наверное, уже заждались. Кинщик, крути шарманку!
  
   Чем ближе подходили к парку развлечений, тем шире становилась улыбка Аси. Она ощущала тёплую ладонь Тараса, которая сжимала её ладонь, и впервые за много тысяч лет ощущала позабытые спокойствие, уверенность и лёгкость, будто прошлое вернулось. И она снова может летать и счастливо смеяться. И имя ей не Уныние, а какое-то совсем-совсем другое, приятное и светлое.
  
   Время мчится, будто всадник
   На горячем коне,
   Но сегодня мой избранник,
   Отшумевший звонкий праздник,
   Вспоминается мне.
  
   Этой ярмарки краски,
   Разноцветные пляски,
   Деревянные качели,
   Расписные карусели.
  
   - доносилась из динамиков старая песня, и Ася неожиданно для себя радостно засмеялась.
   - Нравится? - спросил Тарас.
   - Очень! Давно у меня не было такого хорошего настроения!
   - Знаешь, я рад, - Тарас осмелился поцеловать её в раскрасневшуюся щёку.
   Ася остановилась, сердце заколотилось как бешеное. Она почувствовала исходящую от юноши повышенную тревожность - ну зачем я! - и желание. В нём вообще было столько комплексов, неуверенности и нелюбви к себе, что тоске окрутить его не составляло никакой проблемы. Только вот Ацедия не хотела. Пусть остальные развлекаются как хотят, ищут кого-то, а она в этот раз будет сама по себе. Забудет о том, кто она, хотя бы на время.
   - Извини... - отстранился он.
   Ася повернулась к нему, обвила рукой шею и поцеловала крепко в мягкие тёплые губы, от которых так славно пахло.
   - Всё в порядке, - улыбнулась она ошарашенному парню. - И всё хорошо. И ты очень хороший, даже не представляешь, какой ты хороший. Пойдём кататься? - кивнула она в сторону каруселей.
   - Пойдём, - теперь она чувствовала его счастье, и от этого была счастлива сама.
   Счастлива! И пусть всё идёт лесом.
   Деревянные карусельные лошадки были ободранными и очень смешными.
   Ася хотела на карусель, и не знала, куда деть цветы.
   - Да выбрось ты их, - махнул рукой Тарас. - Не догадался, что с цветами в парк как-то неудобно.
   - Нет, я придумала кое-что лучше, - озорно сверкнула глазами Ася, схватила Тараса за руку. - Мы будем стоять на выходе и раздадим цветы людям. Ты не против?
   - Класс! - вытянутый вверх большой палец говорил о том, что идея и впрямь хорошая.
   Они снова побежали к выходу, набегу распаковывая цветы.
   - Это вам! - сказала Ася, протягивая розочку задумчивому усатому мужчине. Она читала его эмоции, и понимала, что это тоже очередная добыча. Мужчина маялся нелюбовью ко всем, включая себя, жену и детей. Часто он приходил домой и орал на всех, просто потому, что ему надо было куда-то сливать негатив. Иногда он раздавал подзатыльники детям и программировал их на уныние: "ты неудачник, кому ты такой будешь нужен?". Зло рождает зло, и Ацедия уже знала, что дети вырастут такими же затурканными как отец, который ненавидит всех и вся. Сейчас ей хотелось прервать эту порочную цепь.
   - Мне? - удивился мужчина.
   - Вам, вам, я хочу, чтобы вы были весёлым. - И бывший ангел искренне улыбнулся ему.
   Мужчина робко принял цветок, прижал к себе - продавец срезал шипы и, наверное, за это взял больше денег, но сейчас это было никому не важно. Ася чувствовала, как что-то неприятное, тёмное, то, в чём жила она сама всё время, отходит от него. Незнакомка подарила ему розу, и от этого стало вдруг хорошо всем.
   Цветы раздали быстро. Ни у кого не возникло сомнений в том, зачем молодые люди - не промоутеры - делают это. Просто хорошо. Так надо на ярмарке, где цветные карусели, смех и веселье.
   - А теперь к лошадкам! - и они побежали, свободные и счастливые.
   Ася влезла на карусельную лошадку, схватилась за деревянную гриву. Краска на лошадке местами облезла, не все разноцветные лампочки работали, украшая аттракцион, но это не смущало. Это вообще никак не влияло на настроение. Особенно когда карусель закружила Асю, и девушка ощутила, как расписанный васильками подол сарафана прижимается к ногам, а ветер овевает её как в полёте, словно опять выросли крылья за спиной. В толпе ожидающих мелькал Тарас, он махал ей руками и свистел. Асе хотелось раскинуть руки, взлететь, но она держалась и только смеялась.
   Домой возвращались уже к вечеру. Тарас ел розовую сахарную вату, купленную при выходе, давал откусывать Асе. Сладость таяла во рту, оставляя лёгкий клубничный вкус, понятно, что краситель, но это тоже не смущало. Оба накатались чуть не до тошноты, но были счастливы до одури. Им даже сахарная вата казалась лучшей едой в мире.
   - Мы ещё увидимся? - спросил Тарас перед гостиницей.
   Ася вдруг помрачнела.
   - Ты уверен, что хочешь меня видеть?
   - Конечно, ты лучшая девушка из всех, кого я встречал. - Он не так уж много ходил на свидания с девушками, а точнее два раза, но эта была очень необычной, ни с кем ему не было так хорошо, что Тарас забыл все свои терзания. Ему стало стыдно, что о ней чёрт знает что подумал, когда всё показалось серым и унылым.
   И они поцеловались, обнявшись, чувствуя тепло и вкус клубники.
  
   Кожемякин посмотрел на текст, вздохнул. Это не отвязывалось от него, и он бездумно продолжал, стуча по клавишам. Будь что будет.
  
   Сатана сидел в кромешной тьме и абсолютной тишине. Любой человек сошёл бы с ума от таких условий. Но Сатана не был человеком. Хорошее место, чтобы размыслить над своим поведением. Его вина была в желании стать Творцом. Но кто такой Творец? Он не имеет формы, не имеет плоти, он бесконечен и безначален, он есть всё, Абсолют. К нему хотелось присоединиться. Люди это делали после смерти, но ангел хотел это сделать, будучи живым. За это его и наказали. За попытку слиться с Тем, кем он когда-то был и были все ангелы Света. Но только Люцифер, которого называли теперь Сатаной, осмелился. Ему пришлось биться с ангелами Света, которые забыли, кто они изначально, но стали безвольными машинами, биологическими придатками Творца. Его руками, глазами, нервами. Он не хотел быть машиной. Может быть, он был не прав, но он не хотел. И сейчас находится в тюрьме. Где справедливость? И воспоминания навалились на него:
   - Ты можешь быть несправедливостью, ибо ты пробудил зло. Ты можешь быть тем, кого все ненавидят и презирают. Ты можешь быть навечно помещён во Тьму, которую называют адом. Вместе с теми, кто послушал тебя и пошёл вслед за тобой. Но ты не будешь лишён выбора, мой любимый сын. Ты готов принять эту тяжесть? И готовы ли пойти за тобой и дальше те, кто шёл?
   - Я готов, - хрипло сказал он. - Но я не могу отвечать за выбор других. Мало кто захочет сидеть во Тьме со мной.
   - Я спросил.
   - И каков ответ?
   - Есть те, кто готов пойти за тобой. И есть те, кто не готов.
   - Я благодарен тем, кто готов быть со мной. Остальным Ты - Судья.
   Сатана прикрыл глаза, ощущая, как проваливается в забытьё, и Изначальный Свет утешает его, ибо больше никто и ничто не могло помочь...
  
   Писатель оттолкнул от себя клавиатуру. Он не знал как воспринимать то, что написал. Пафос? Сочувствие? Непонимание? Не знал и всё тут. И не знал, как отреагирует читатель, наверное, камнем в окно. Но это не его проблемы - восприятие читателя. Борисыч вообще не понимал, как можно отвечать за чужие души, если они даже из-за невинной сказки могут схватиться за нож. А текст про маньяка оставит их равнодушными.
   Думать, будто ты всегда в ответе за тех, кого знать не знаешь, за их чувства и реакции - это и есть тщеславие. Его разновидность, по крайней мере. Потому что подвидов, как подозревал Кожемякин, очень много.
  
   Ася робко вошла в гостиницу и замерла. На ресепшене никого не было, зато в холле собралась вся команда демонов. Супербия тяжело посмотрел на Асю, сидя в кресле. Остальные расположились - кто на диване, кто на притащенных стульях.
   - Явилась - не запылилась, - ехидно произнёс Су. - Ну и что же с тобой делать?
   Ацедия с вызовом посмотрела в его ледяные глаза.
   - Не тебе решать.
   - А кому?
   - Хозяину.
   - Его нет среди нас, - демон гордыни неприятно засмеялся.
   - Мы его нашли.
   - Не в том виде, в каком он может приказывать нам...
   - Но он может.
   Супербия кивнул.
   - Может. Но сейчас он не в том состоянии.
   - Зато в состоянии трахаться с тобой, - засмеялась Ася.
   - Наручники, - кинул Инвидии демон.
   - И кляп? - Ася безумно смеялась, ощущая, как холодный металл прикасается к коже. Она могла противостоять Зависти, возможно, ещё троим демонам, но она не сможет выстоять против шестерых. Поэтому лучше не дёргаться, если и будет боль, то не дополнение к той, какую она получит в битве.
   - Можно и кляп, - ответил демон. - Но мне нравится слушать крики.
   - Не будет тебе криков, - сказала Ася, кривя губы.
   Среди них в этот раз было только двое мужчин - Супербия и Гуль. Последний сгрёб Ацедию в охапку, молча закинул на плечо и понёс в её номер. Там её приковали к трубе отопления, и Ася порадовалась, что сейчас лето - не придётся терпеть ожоги от горячего.
   - Ты зря так думаешь, - сказал Су. - Горячее тебе будет. Прямо сейчас.
   Она дёрнулась, обвела взглядом команду. Инна опустила глаза.
   - Я выйду. Без меня.
   Но Гордыня схватил её за руку железной хваткой.
   - Нет уж, дорогая. Останься, посмотри, что бывает с отступниками.
   Инна вскинула на него потемневший взгляд.
   - Я знаю, что бывает с отступниками. Их душевная боль не идёт ни в какое сравнение с тем, что ты хочешь сделать сейчас. Я бы сказала, что ты глуп, и твоя роль сводит тебя с ума. Но ты не глупый и не безумец. Тебе просто нравится делать больно.
   Улыбка сошла с лица Супербии.
   - Да, я плохой. Я же демон.
   - Вспомни, что ты когда-то был ангелом, - Инна с силой вырвалась и ушла, ни на кого не посмотрев.
   - Что стоим, переминаемся? - закричал Су. - Ира, приступай! - и он сунул ей в руки железный прут, на конце которого было клеймо в виде буквы D.
   Ира посмотрела на него, на бледную Ацедию у трубы, вздохнула, и уставилась на букву. Через несколько секунд клеймо было раскалено, светилось белым.
   - Кто хочет?
   Желающих не нашлось. Су усмехнулся, взял из рук Иры прут.
   - Тогда придётся мне.
   Он подошёл к Асе, рванул сарафан до пояса, обнажая белую грудь.
   - Теперь все твои ухажёры будут знать, кто ты. И ты тоже помни, кто ты - демон.
   Он вжал раскалённое клеймо чуть выше левой груди. Завоняло горелой плотью. Ася выгнулась от боли, мышцы напряглись, он прокусила губу до крови, но не закричала. Демоны выносливее людей, но боль ощущают точно так же, чужое тело становится их телом. Когда Су убрал прут - на её теле появилась глубокая рана, ожог до кости. Ацедия безвольно обвисла у трубы.
   Су подошёл к ней, приподнял за плечи, медленно провёл языком по ране. Слизал кровь с прокушенной губы. И отошёл.
   - Освободите её, перенесите на кровать, перевяжите рану. Дайте воды, если попросит. Она скоро будет в норме, - распорядился он, выбросив прут в ведро у шкафа. - Это даже не пытка, так, баловство.
   Супербия проследил за тем, как несут бесчувственную Асю на кровать, укладывают на подушки, несут бинты. Хмыкнул и покинул номер.
  
   В городе снова поднялся ветер, взлохматил волосы Супербии, который, ссутулившись, медленно брёл по дороге. Гордыня сунул руки в карманы, спрятал лицо в воротник лёгкой кожаной куртки. Резко похолодало, хоть стоял июль. Небо капризно нахмурилось и обещало расплакаться дождём. Супербия не заметил, что ноги принесли его к порогу знакомого дома. Он посмотрел в распахнутое окно - там качалась занавеска, но у окна никто не сидел. Демон вдруг почувствовал, как его охватывает запредельное одиночество, которому вторил ветер своим воем.
   "Как там она?" - подумал он о Лёне. И вдруг захотел её увидеть, отрешившись от всех своих намерений. Просто увидеть. Казалось, что ей сейчас тоже одиноко, как ему. Он усмехнулся, передёрнул плечами.
   Сейчас он - просто мужчина, а она - просто женщина. Почему бы им не быть вместе?
   Но он - демон, а она - его падший Хозяин. Им нельзя быть вместе без последствий.
   Гордыня скептически хмыкнул. На Земле у него иногда случалась амнезия, когда он не мог понять, где он и кто он, потом память восстанавливалась, заставляя его выть как зверя, которым Су, в общем-то, был. Что же сейчас чувствует Лёня? У неё совсем не осталось памяти.
   Он тихо стукнул в дверь, и девушка почти сразу отозвалась:
   - Не заперто. Входи.
   Супербия вошёл, пригладил взъерошенные волосы.
   Лёня читала у торшера, сидя в обычном кресле. Она была закутана до пояса в одеяло.
   - У тебя всегда не заперто. Не боишься?
   Девушка подняла взгляд от книги, нахмурилась.
   - Кого?
   - Воров, например, - "или заезжего демона", подумал Супербия, но вслух не сказал.
   - Тут есть защита.
   - Чья? Братьев?
   Леонида поморщилась.
   - Кого, когда и от чего защитили эти гопники? Защиту делает Жора.
   Настала очередь удивляться Супербии.
   - Как?
   - Он не говорит, но я чувствую себя защищённой.
   Гордыня ухмыльнулся.
   - Он ангел, что ли?
   - Говорит, нет, и я ему верю, - она задумчиво смотрела в книгу. - От демонов же он меня не защитил.
   - Потому что ты сама - демон. Категоров категоров. - Су не стал называть имя, что толку - здесь и сейчас Хозяина зовут иначе. - Но как он тогда живёт рядом с тобой?
   Лёня дёрнула плечом.
   - Не знаю. Может, я ему противна, но не чувствую. Я чувствую, что он грустит по мне. Не из-за того, что я калека, а потому что... грустит. Сочувствует, плачет внутри себя. И остаётся рядом. Он сам выбрал быть с демоном, добровольно.
   - Похвально, - кивнул Су. - Но так ведут себя святые.
   - Повторяю: я не знаю, кто он. Правда, не знаю. Хотя меня называют Отцом Лжи, но я не умею лгать и ненавижу ложь.
   - Я в курсе, - Супербия осмелился выйти из тени и шагнуть к Леониде. - О тебе говорят много несправедливого.
   - Пусть, значит, заслужила, - сказала Лёня, не отрывая взгляд от книги. - Я предназначена, чтобы на меня сливали дерьмо. Душевная помойка, - она тихо засмеялась.
   Демон сжал её плечо.
   - Я тебя хорошо понимаю. Я сам... помойка.
   Она вскинула голову, их взгляды встретились.
   Супербия наклонился к ней и поцеловал, откинул одеяло - Лёня вздрогнула, но не стала сопротивляться. Она не сопротивлялась, когда демон взял её на руки, отнёс на кровать, раздел. Не сопротивлялась его ласкам. Поддалась жадным поцелуям в губы, выдохнула стон ему в рот, когда демон вошёл в неё. Он был слишком большой, поэтому двигался осторожно, но страсть захватывала его, заставляя двигаться быстрее. Лёня судорожно сжала его бёдрами, застонала, когда он сделал глубокий толчок. И удивлённо замерла, ощутив, как горячее семя потекло ей на живот, а не в неё...
   Демон сдавленно застонал, лёг на спину. Так они молча лежали некоторое время, восстанавливая дыхание, прижавшись влажными телами друг к другу. Потом Лёня растёрла семя демона по животу.
   - Почему? - спросила она.
   - Потому что я передумал. Люди сами себя уничтожат, без чьей-то помощи. А Зверем назначат того, кого сами захотят. У них ведь свободная воля, - презрительно фыркнул он. - А ты - не предмет, чтобы тебя использовать.
   Она рассмеялась.
   - Когда ты это понял?
   - Я всегда это понимал. Ты не вещь, и я не вещь. И все мы - не вещи. За это ты пострадал. Пострадала.
   Они снова замолчали. Потом Лёня повернулась и обняла Супербию.
   - Не похож ты на демона гордыни.
   - Отчего бы нет? Я слишком сжился с этой ролью, и она мне даже понравилась. Но иногда мне хочется простой ласки, без ролей.
   - Разве Люси не ласкает тебя?
   Супербия улыбнулся.
   - Ласкает и ещё как. Но можно ли спаривание двух зверей назвать лаской? Зверей, которые при удобном случае сожрут друг друга...
   Лёня задумалась.
   - У вас всё так плохо?
   - Вчера я сделал одну штуку... - Супербия вздохнул. - Я наказал демона за то, что он отказался сыграть свою роль. Больно наказал. Я не прав?
   - И этого я не знаю. Но отказ от роли того, кем тебя хотят видеть - не преступление.
   - Значит, не прав. Но я должен был показать остальным, что бывает, когда не хотят выполнять работу.
   - Работа должна приносить удовольствие.
   - И мне нравится моя работа. Но я знаю, как Люси каждый раз моется после своей работы, горланя похабные песни. Я знаю, как Гуль пытается сидеть на диете. Вчера вот Ася позволила себе веселиться, и была наказана. Каждый из нас - комок противоречий.
   - Как я...
   - Как ты, Леонида.
   Он нежно поцеловал её в губы.
   - Отнести тебя в душ? Где он тут у вас?
   - В доме построили. Но у меня есть салфетки, - Лёня смутилась. - Мне не нравится, когда мне с этим помогают.
   - Да у тебя гордыня! - захохотал демон, подхватил её на руки. - Показывай дорогу.
   - А ты не передумаешь? - она посмотрела ему в глаза.
   - Не передумаю. И это же всего лишь мытьё. Или... тебе ещё хочется?
   - Ещё...
   - Не передумаю, - и он понёс её в душевую кабину.
  
   Тесную клетку с Сатаной привезли к людям. Их только-только выгнали из рая, они были оборванные, в грязных шкурах, но некоторые уже взяли в руку сучковатую палку. Палкой можно было копать, а можно было ударить по голове собрата. Все особи хмуро взирали на клетку и на окровавленные, изломанные крылья, которые Сатана не мог уже сложить, ибо кости были перебиты.
   И вострубил ангел. Люди, жмурясь, задрали головы к небу.
   - Вот причина ваших несчастий! - сияющий перст указал на клетку. - Он пробудил изначальное зло, помните об этом.
   Сияющий ангел исчез. Клетка с Сатаной осталась. Падший кое-как там устроился, стараясь не доломать крылья, поник головой.
   Люди вдруг засвистели, закричали, зашумели, и в Сатану полетели палки, комья грязи, человеческие экскременты. Никто ещё толком не мог говорить, но виноватого назначили и по-человечески осудили.
   Бывший ангел смиренно принимал экзекуцию, ничего ему не могло повредить, но сделать неприятно даже ангелу - всегда можно.
   Кожемякин перечитал отрывок, фыркнул.
   Не хотел бы он в ту клетку. А этот сидел, терпел. Слабак. Борисычу тоже хотелось плюнуть в него и чем-нибудь швырнуть. Тоже мне - бунтовщик, мятежник, чёртов Люцифер. Не может противостоять толпе жалких блох. Испепелил бы их одним взглядом.
   Писатель вздрогнул.
   Кто так подумал? Не может быть, чтобы он сам. Он должен хладнокровно сочинять, а не плевать в выдуманных мифических персонажей. Что ж он как восторженная девочка опять. Кожемякин оттёр испарину со лба, почесал щетину на подбородке, выдохнул, и снова принялся строчить, громко щёлкая клавиатурой.
  
   Лёня рассматривала себя - чёрные волосы, немного раскосые зелёные глаза, обрамлённые длинными тёмными ресницами, полные губы, белая кожа.
   Если бы не кожа, с полным правом можно было бы процитировать Блока: да, скифы мы, да, азиаты, с раскосыми и жадными очами.
   За спиной в зеркале появился Супербия, обнажённый до пояса. У него действительно было роскошное тело. Не накачанное и не пересушенное, как у тех, кто занимается бодибилдингом неправильно. Двигался Супербия естественно, у него не было ни одного ломаного движения. Демон обвил руками её плечи, уткнулся тёплыми губами в волосы Леониды. Она вздрогнула. Рассматривая Гордыню, Лёня догадалась. Но разве это могло быть правдой для демона?
   - У тебя - твоё тело. В отличие от других ты ни в кого не вселяешься, да?
   - Да, - просто ответил он, зарываясь лицом в её волосы. - Я бы не смог погрузить в кому собственное тело. И прихожу сюда таким, какой есть.
   Она резко повернулась к нему как могла, заглянула в холодные глаза.
   - У этой особенности есть цена?
   Супербия отстранился, кивнул.
   - Да, есть.
   Леонида нервно рассмеялась.
   - Приносишь чудищу в жертву девственниц?
   - Приношу в жертву себя.
   Лёня содрогнулась.
   - Как это?
   Су улыбался, сложив руки на груди. Но в его взгляде была печальная ирония.
   - Я приношу Тьме в жертву часть своей души. Не много, но достаточно, чтобы раз от раза становиться хуже.
   - Что такое Тьма?
   Демон развёл руками, усмехнулся.
   - Это такой безмозглый паразит, который пожирает сознание людей. Но силу Тьма даёт. Люди не умеют этой силой пользоваться. И набрасывают, - он усмехнулся. - На вентилятор.
   - Грехи прокладывают этому путь?
   - Да. Но люди даже не понимают, что им даётся, разбрасываются душами по мелочам. Вот, например, деревенские ведьмы что-то чувствуют и наводят порчу. В гордыне своей не понимая, что не их это дело, людям вредить. Так они падают во Тьму, отдавая ей своё сознание.
   Лёня обхватила голову ладонями, сжала виски.
   - Я не хочу...
   - Чего ты не хочешь?
   - В этом участвовать!
   - И я не хочу, но выбор сделан.
   - Придурок!
   Супербия подошёл к ней, обнял.
   - Лёня, ну что ты, успокойся, пожалуйста.
   Она оттолкнула его, сдерживая рыдания.
   - Ты можешь приказать мне уйти, - грустно сказал Гордыня.
   - Нет, приказываю - останься.
   Супербия прижал ладонь к груди.
   - Слушаюсь, мой повелитель.
   Лёня посмотрела на него. Демон ни разу не шутил, не глумился, даже иронии не было в его глазах.
   - Как можно от этого избавиться?
   - Ты сама знаешь. Не поддаваться нам. Гневу, зависти, алчности, унынию, похоти, чревоугодию. И гордыне.
   - Я поддалась тебе?
   Он покачал головой.
   - Я не хочу думать, что ты в меня влюбилась, демона любить нельзя, я знаю, но... мне кажется, ты не поддалась.
   Лёня долго молчала, опустив голову. Демон тоже не произнёс ни слова.
   - Я люблю тебя. Пусть это смешно и банально - влюбиться с первой ночи, но, думаю, это давно случилось, как тебя увидела.
   Супербия дёрнулся.
   - Нельзя...
   - Можно! - она почти выкрикнула это. - Поэтому вы не спасаетесь, ибо считаете, что демона любить нельзя. Это ваше искушение. Вы поверили в нелюбовь. И ходите теперь несчастные, творите зло.
   Она не спросила: любит ли он её. И кого любит на самом деле: Лёню или Люцифера. На неё почему-то напали жуть и нежелание знать ответ. Леонида прикрыла глаза.
   - Первое зло сделали люди, когда определили во всём виноватого. Теперь они не знают, что идут в пасть к паразиту. Зато от грехов избавляются весьма своеобразно. С помощью других грехов. Гордыня, какая есть у церковников, даже Сатане не снилась. Не все же понимают, что им говорилось в притче.
   - В притче?
   - О побиении камнями блудницы. Только Христос подал ей руку. - Она снова посмотрела на демона. Её глаза лихорадочно блестели. - Не мир вам принёс, но меч. Это и ваш Хозяин мог сказать. Я ненавижу Тьму, ты тоже. Так в чём проблема?
   Супербия растерянно пожал плечами.
   - Наверное, прошло слишком много времени, машина закрутилась. Ты видишь выход?
   - Пока нет, но думаю, он есть.
   - Мир без Тьмы погибнет.
   - Но может освободиться от её влияния тот, кто хочет быть свободным. Например, ты. Или я.
   - Так что же нам делать, Хозяин?
   Лёня повернулась к зеркалу, пристально посмотрела туда.
   - Не диктуй команде роли, и увидишь, что никто не хочет обратно.
  
   Семёрка опять собралась в номере Гордыни. На этот раз заседание возглавляла Лёня. Она растерянно оглядывала демонов. Супербия стоял позади, сжимал ручки коляски. Она чувствовала - её мысленно подбадривают. Леонида откашлялась, произнесла хрипло:
   - Ну, привет всем.
   Она не знала, как здороваются с демонами: может, высокопарно с королевским величием, а, может, пренебрежительно, словно они - грязь под ногтями.
   Демоны послушно склонили головы и снова уставились на неё, как на музейный экспонат. Лёня ощущала недоверие, жалость, презрение, всё что угодно, только не желание сотрудничать. Грязью под ногтями здесь была она.
   - Я сама не верю, что это происходит со мной, поэтому понимаю вас, - сказала она и вздрогнула: "неужели это сказано вслух?", но продолжила. - Тем не менее, всё случилось так, как случилось. Возможно, кто-нибудь напомнит, как я здесь оказалась? Только, пожалуйста, без "стреляли", эта шутка уже стала пошлой.
   - Но ведь и правда - стреляли, - сказал Гордыня за спиной. - Тебя, Хозяин, хотели обезвредить.
   - Обезвредить? Это как?
   Она прикрыла глаза и вдруг увидела и ощутила: много Света и много боли. Все бьются со всеми, ад залит кровью тёмных соратников и светлых ангелов. Да кровь ли это? Нематериальная субстанция, которой демоны и ангелы пытаются лишить друг друга.
   И... она в это не может поверить, среди ангелов Света - Жора. Зачем же он соврал?
   - Он не соврал, ангелам нельзя врать, даже нам, - сказал Гордыня. - Но Жора - не ангел всё-таки.
   - А кто он?
   Лёня напряглась.
   Кто-то из демонов вздохнул, кто-то криво улыбался, кто-то впал в задумчивость.
   - Мы до сих пор не знаем, прости нас, Хозяин. Но это существо поставило на тебя сковывающие печати.
   - Печати?
   - Артефакты, которые мы ищем, чтобы вернуть тебя, - грустно сказала Ацедия.
   - И выходим на свободу, когда ищем, - заметила Люси.
   Лёня опустила голову. Выходит, она лишила их свободы.
   - Вы всё нашли? - спросила Леонида.
   - Всё, - ответил Супербия. - Гвоздь был последним, и этот артефакт должен был указать на тебя.
   - Вы не ожидали увидеть меня и сразу найти, так ведь?
   - Да, - отозвалась Люси. - Не ожидали. Мы знали, что ты в цепях, но не в таких же, - она ухмыльнулась.
   - А вы думали, это сияющий столб, увитый цветами или чем-то приятным глазу? А на мне терновый венец. С рогами, - зачем-то добавила она. - И я весь такой несчастный, большеглазый, с трепетом ожидаю свободы от верных друзей, пока орёл терзает мою печень, или что там терзает эта птичка. Так, по-вашему?
   - Не злись, - Гордыня был само спокойствие. - Мы действительно не знали, что это за оковы.
   Лёня выдохнула.
   - Не злюсь. Но я чувствую презрение собственной команды. Да, я не умею вытаскивать тараканов из рукава и сжигать взглядом, вообще не обладаю ничем сверхъестественным. О киношных спецэффектах тоже забудьте. У меня нет доказательств. Поэтому не знаю - будут ли слушать мои приказы.
   - Будут, - ответил за всех Супербия.
   - А вы уже зачали Зверя? - вдруг спросила Люси. - Пора бы уже. Маленькому Антихристу необходимо время, чтобы разогнаться.
   - Никого мы не зачинали, - с раздражением сказал Гордыня.
   - А, вы ждёте, когда заработают артефакты, - кивнула Люси. - Понимаю.
   Лёня ощутила, как Гордыня хочет ударить Похоть, но сдерживает себя. В нём всё кипело. Да уж, один грех крепко связан с другим.
   - Ты знаешь, как всё это работает? - спросил Супербия, взяв себя в руки. - Я лично - нет. Надо ещё догадаться, что с чем совместить. Квест, понимаешь ли.
   - Не надо, - Лёня хлопнула ладонями по подлокотникам кресла. - Не надо гадать, не надо ничего использовать. И Зверь тоже не нужен.
   - Значит, всё было напрасно, - глухо произнёс Гуль, рассматривая свои короткие пухлые пальцы.
   Демоны зашумели, возмущённо смотря то на Лёню, то на Супербию. Конечно, им не понравилось такое положение вещей. Кому бы понравилось, что его труд оказался никчёмным?
   - Замолчите, - тихо произнесла Лёня, и все, к её удивлению, притихли. - Зверь будет, его воспитают сами люди. Они всегда тянулись к жестокости, подлости, всякой мерзости. Самое отвратительное - оно же самое привлекательное и самое лёгкое, не так ли? Не волнуйтесь, люди вырастят вашего Антихриста и сами радостно пойдут за ним, думая, что он есть вера, надежда и любовь. Даже если эта тварь будет непроходимо тупа и смысла в её действиях будет ноль.
   Лёня перевела дыхание.
   - Ты, Гнев, - она ткнула пальцем в Иру. - Сколько раз ты видела, как люди злятся бессмысленно, но оправдывают это чем-то приятным и понятным рассудку? Ах, меня обидели, и я буду злиться! Или того хуже, почему бы свою злобу не оправдать благими намерениями? Я злюсь, потому что какая-то собака обидела моего близкого человека, уничтожить обидчика! Пусть знает! Берём ещё выше и приятнее, благие намерения становятся благими намерениями для всеобщего счастья - уничтожим тех, кто не попадает в норму. Сколько раз ты это наблюдала, Гнев?
   - Без счёту, - ответила Ира, опустив глаза.
   - А ты, Гордыня?
   - Да постоянно кто-то мостит дорожку ко мне, - ответствовал Супербия, усмехаясь. - Одни люди себя напрасно самоуничижают, другие возвышают, не понимая, что и то и другое - гордыня.
   Лёня согласно кивнула.
   - Ты, Зависть? Сколько раз ты видела, как из притяжения к тебе люди устраивают подлость друг другу?
   - Много, - Инвидия вздохнула.
   - Ведь ты приводишь Алчность. - Леонида грустно рассмеялась. - Ну как же, я не могу быть беднее вон того парня. А вообще богатство накапливать никогда не поздно. Пока не превратишься в скелет на сундуке с золотом.
   - Всё так, - сказала Аварития. - И даже больше.
   - Не сомневаюсь, ты в курсе всех нюансов.
   И Лёня пристально уставилась на Асю.
   - Сколько людей ты отправила в петлю, Уныние? Сколько выпрыгнуло из окна? Сколько порезало вены? Сколько людей уничтожило свои души, потому что им было тоскливо?
   Ацедия вздрогнула, прикрыла лицо руками.
   - Сколько сломано жизней, потому что плоть людей слаба, и они хотят недоступного? - обратилась Лёня к Люксурии. - Сколько людей отвергает настоящую любовь, потому что она им кажется несуществующей, неправильной, неугодной якобы Творцу?
   Люси пожала плечами.
   - Плоть слаба, верно. А сдерживают её порывы таким образом, что становится только хуже.
   - Плоть слаба, - поддакнул Гуль.
   - И поэтому нужно сначала много жрать, потому что обуздан Чревоугодием, а потом жрать яйца глист, чтобы стать стройным и гламурным. И, наверное, счастливым, - рассмеялась она. - И мало кто понимает, что причина негламурности плоти может быть вовсе не Чревоугодием.
   Все примолкли, думая каждый о своём.
   - Вам нравится быть такими мерзавцами? - серьёзно спросила Лёня. - Искушать, соблазнять, приставать к тем, кто и так слаб?
   - Что? - тонко воскликнула Люси. - Ты хоть понимаешь, кто мы? И что это наша работа? Какой ты после этого Хозяин?
   - Хреновый, по всей видимости, - рассмеялась Лёня. - Но я больше не хочу быть мерзавцем. И я не воспользуюсь артефактами.
   - Однополярный мир погибнет, - возразил Супербия. - Творец не дурак, раз послал нас к людям.
   - Не погибнет, - сказала Лёня. - Вы уже так глубоко в сознании людей, что они всё делают без вашей помощи. И Зверя сделают.
   - А что же делать нам, твоим слугам?
   Лёня улыбнулась.
   - У меня нет слуг, во-первых. Вы все добровольно пошли за мной, насколько я могу понимать. По канону вас швырнули с небес в инферно, но так бы сделал гневливый человек, а Бог не подвержен грехам, Он дал бы всем выбор.
   Демоны переглянулись.
   - Во-вторых, я всё ещё могу приказывать. Не слугам, а тем, кто выбрал идти рядом.
   - Да, - сказал Гордыня. - Приказывай.
   - Хорошо. - Лёня задумалась, все замерли: а вдруг будет приказано всем сейчас же покинуть Землю и найденные тела.
   - Я прошу, но не приказываю вам перестать быть мерзавцами. Делайте, что хотите, пока не окончится время, но не искушайте.
   - Это невозможно! - вскочила Люксурия. - Ты приказываешь нам отказаться от своей сущности!
   - Я прошу, - Лёня твёрдо посмотрела на неё. - Прошу не отказаться от сущности, но вспомнить.
   - Чего это ты стала такой добренькой? Неужели секс с красавчиком так расслабляет?
   Лёня ощутила, как становится пунцовой. Ей не хотелось краснеть перед Похотью, но Леонида была всего лишь человеком, как бы её ни называли.
   - Хозяин прав, - тихо сказала Ацедия. - Я хочу другой жизни. И я её проживу.
   - Ты отступница. И Хозяин тогда тоже отступник, - ехидно улыбнулась Люси.
   - Я всегда был отступником, - пробормотала Лёня. - Тебя что-то удивляет, Похоть?
   Супербия сжал плечи Леониды.
   - Я тоже отступник, Люксурия, - сказал Гордыня. - Я не захотел помочь сотворить Зверя. И я люблю.
   - Кого? Хозяина?
   - Вот эту девушку в коляске, - кивнул Супербия. - Я не позволю её обижать.
   Люси смерила его презрительным взглядом.
   - Сначала скажи это тому, кто сделал повелителя жалким калекой - ангелу вашему, Жоре, или кто он там на самом деле. И я посмотрю, как вы все попляшете. Демоны, чёртову мать вашу.
   Она выскочила из номера, громко хлопнув дверью, заставив всех вздрогнуть.
   - А сущность Искусителя в тебе осталась, - засмеялся Супербия. - Но теперь я не знаю, что за игру ты затеял, Хозяин.
  
   Ацедия паковала чемодан, впихивала туда пышную юбку с воланами. Юбка сопротивлялась, высовываясь то одной оборкой, то другой. Чёрный в серую полоску корсаж был упакован в жёсткую сумку. За всем этим наблюдала Инна. Она стояла у окна в номере, курила в форточку, туда же сбрасывала пепел, не задумываясь о том, что может попасть на чьи-то головы. Ася кое-как застегнула молнию на вздутом чемодане. Чемодан напоминал чернокожего утопленника. Зависть хмыкнула, оглядела Асю.
   - Ну и куда ты теперь? - спросила презрительно.
   Ацедия выпрямилась, выгнулась назад, упёрла кулаки в поясницу, выдохнула, разогнулась. Посмотрела на Инну.
   - К Тарасу.
   Зависть усмехнулась.
   - Ему бабушка не разрешит. Ты что, людей не знаешь? Не захочет бабуля отдать кровиночку какой-то заезжей девахе.
   - Разрешит и захочет.
   Инна, улыбаясь, затянулась тонкой сигариллой, выдохнула дым медленно.
   - Ну-ну. Не забывай, что ты теперь меченая.
   - Не забываю. Смотри.
   Ася задрала блузку и показала метку на груди - ожог стал бледнее, почти слился с кожей.
   - Я работаю над этим.
   Инна склонилась к ней, прищурившись.
   - Ух, ты! Как это так у тебя получилось?
   - Я просто не забываю, что умею кое-что. То, что могла раньше.
   - Ты лечишь себя?
   - Да.
   Ася опустила блузку, одёрнула её.
   - Всё равно это не твоё тело.
   - Не моё.
   - И тебе придётся сказать Тарасу.
   - Я не скажу, просто уйду.
   Инна рассмеялась.
   - Ага, в закат. Какая драма! Ты не находишь?
   Кривая улыбка была ответом. Инна ощущала, что Асе невыносимо грустно.
   - Нахожу. Но Хозяин попросил перестать быть мерзавцами. И, знаешь, я с ним согласна. Я попробую.
   - Подумай, перестанешь ли ты быть мерзавкой, если кинешь парня, когда тебе придётся уйти? Если он в тебя влюбился, то может и в петлю залезть... То есть, ты оправдаешь свою суть, Уныние.
   Ася закрыла глаза ладонью, сжала веки пальцами.
   - Я знаю, Инна, всё знаю. И я постараюсь сделать так, чтобы ему было не до уныния.
   - Как?
   - Я найду ему другую девушку, Тарас забудет обо мне.
   - Ой, ли, - Инна снова стряхнула пепел в форточку. - Не верится мне.
   - А я верю.
   Ацедия посмотрела на Инвидию, в этом взгляде читалась такая уверенность, что Зависть прикусила язык.
   - Ладно, желаю тебе удачи.
   - И тебе удачи, друг. Ты не такая уж плохая, как демоны привыкли думать о себе.
   Ася вскинула сумку на плечо, одной рукой подхватила чемодан, в другую взяла сумку с корсажем. Постояла на пороге, вздохнула, и покинула гостиницу с демонами навсегда.
  
   Инвидия лежала в кровати, уткнувшись лицом в подушку, сжимала покрывало. Тишина стояла такая, хоть ножом режь. Но за окном радостно пела какая-то птичка, своим щебетанием нарушая молчание. После ухода Аси было тоскливо. Грех уныния пришёл к греху зависти? Инна ухмыльнулась. Одно слово крутилось в голове демона: метанойя. Ну и что? Как и где она сделает это? Не в этой же церквушке, переполненной Тьмой, как запечье тараканами. Но батюшка там хороший, жаль, ничего не видит. Инна кое-как встала с постели, нашла шифоновый шарф в сумке, вышла на свежий воздух.
   Маленькая васильковская церковь стояла высоко на холме. И хоть стены её были белыми, а купола сияли золотом, демон видел Тьму, струящуюся кверху. Тут шла натуральная борьба стихий. Народ уже разошёлся, но отец Димитрий был ещё в церкви, задержался зачем-то, а, может, ожидал бессознательно необычного посетителя. Инна накинула шарф на голову и вошла в церковь. Тьма тут же обступила её, потянулась, ластясь к ногам и рукам, Инна с раздражением махнула рукой, отгоняя того, кто был ей покорен. Она отчаянно вспоминала, что происходит во время метанойи в православных храмах. Русский язык, греческий и латынь мешались у неё в голове, язык, на котором она говорила дома, вообще заменял всё. Но он сейчас совсем без надобности.
   Отец Димитрий вышел ей навстречу. В его взгляде читались дружелюбие и понимание. Демон неловко поклонилась. Она нервно теребила концы шарфа.
   - Извините, если невовремя...
   - Ничего, всё в порядке. Я вижу, у вас что-то случилось?
   - Мне нужна... метанойя. Или как у вас говорят? Исповедь? Да, исповедь.
   - Вы же из тех иностранцев, которые живут сейчас в гостинице? - позволил он себе поинтересоваться. Не спросил - крещена ли она в той вере, которую исповедует сам. Он вообще был умным человеком и понимал, что если спросит - женщина сейчас же уйдёт. А это неправильно. Отец Димитрий вообще считал неправильным не оказать кому-то помощь, если в этом нет вреда.
   - Да, вы правы.
   - Не смущайтесь, проходите вот сюда.
   Он жестом пригласил её к высокому столбу напротив алтаря. Там лежали прикрытые вышитой тканью какие-то предметы. Так неудобно, никаких тайных комнат, где можно выговориться. Инвидия подошла к аналою, опустив голову. Тьма послушно тянулась за ней.
   - Я хочу поговорить... исповедоваться... я не знаю. - Она кинула взгляд на священника. - Выслушаете?
   - Конечно. Обычно исповедь проходит утром или вечером, но я выслушаю в любое время.
   Батюшка, наверное, привык к роли местного психолога и смиренно выслушивал оплошавших людей, которые хотели бы снять груз с души, даже особо не веря ни во что.
   - Тут много нехорошего, - зачем-то сказала она, толкая ногой то, что всегда давало силы жить.
   Священник кивнул.
   - Я знаю. Люди приносят сюда всякое. Свят только Господь. Зато выходят чистыми. Так вы хотели поговорить?
   Инна вздохнула, не знала, куда деть руки, поэтому всё так же теребила концы шарфа.
   - Я плохая, отче, - сказала она и сразу успокоилась.
   Батюшка внимательно посмотрел на неё.
   - Не бывает совсем плохих или хороших людей. Все мы совершаем ошибки, но можем измениться.
   - Вот и он так говорит... Хотя не положено ведь.
   - Кто?
   Инвидия махнула рукой.
   - Неважно. Я, если честно, совсем запуталась. Вот есть чёрное, мы его выбираем, а есть белое - мы тоже его выбираем. Я выбрала чёрное.
   - И вам теперь плохо?
   Она опустила голову.
   - Да. Наверное. Моя подруга решила попробовать.
   - Стать хорошей?
   - Да. Но ведь каждый выбирает свой путь?
   - Несомненно.
   Отец сложил руки на украшенном символами шарфе, который спускался с шеи. Инна не помнила, как он называется.
   - Я выбрала путь зависти. Меня корёжит, если у кого-то что-то получается лучше. Но в отличие от гордыни, я ни к чему не стремлюсь, ничего не делаю, просто обвиняю тех, кто лучше меня. И так всегда.
   - Вам это нравится?
   - Раньше я думала, что так и надо.
   - А сейчас?
   - Сейчас я уже ничего не знаю.
   - Послушайте, простите, не знаю как вас...
   - Зовите меня Инной.
   - Послушайте, Инна, если вы чувствуете, что выбрали неправильный путь, то, может, лучше отказаться? Грех зависти очень плох. Если вы веруете, то он отвращает от Бога, если вы просто сомневающаяся мирянка - то подумайте, зависть не даёт вам развиваться как личности.
   - Бог меня отверг, - она хмуро посмотрела на священника.
   Он улыбнулся.
   - Бог никого не отвергает. Он всех любит и прощает. Даже разбойников и убийц.
   - Ну да, вы же священник, - тихо сказала Инна, ощущая, как Тьма с визгом уползла куда-то в угол.
   - Да, я просто священник. И просто выражаю свою точку зрения с позиции веры.
   - Вы никому ничего не навязываете?
   Отец Димитрий развёл руками.
   - Навязывание Бога - это гордыня.
   - И никого не стращаете концом света и геенной огненной?
   - Такое запугивание - тоже гордыня. Я же вправе предупредить. А Второе Пришествие всех рассудит.
   Инна вздохнула.
   - Спасибо.
   - За что?
   - Я привела мысли в порядок. Извините, если не буду делать то, что делается на обычной исповеди. Я знаю, что нарушаю некий этикет, но... простите.
   Она повернулась и пошла к выходу. Услышала, как отец всё равно читает молитву.
   ..."прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих".
  
   Жора нервно ходил по комнате, заложив руки в карманы. Гогглы матово блестели в сумерках. Слушал Лёню, и душа его металась словно загнанный зверь.
   - Почему ты сделал это?
   - Что?
   - Наложил на меня печати.
   - Потому что ты - Сатана.
   - И что, теперь надо мной можно издеваться?
   Слепой вздохнул. Сжал кулаки в карманах.
   - Раньше я думал - да. Князь Тьмы заслуживает только страданий.
   - Кто ты? - спросила Лёня. - Ангел?
   - Солдат. Просто солдат. Капитан. Ну, ты знаешь. - Он вздохнул. - Хочешь, я расскажу тебе свою историю?
   - Очень хочу.
   Лёня пошевелилась в кресле, устроилась поудобнее - от того, что движений было мало, тело всё время затекало и онемевало. Она шевелилась каждый раз, даже подтягивалась на самодельном турнике, чтобы не случилось пролежней. С турником придумал Жора, и она была ему благодарна. Она вообще была благодарна всем, кто так или иначе поддерживал её. И свои покалеченные ноги не стеснялась только ему показывать. Хоть он не видел как все, но Лёня знала, что как-то видит, по-своему, но видит.
   Жора рухнул в кресло, сцепил руки на коленях. На этот раз он не сидел "по-американски", закинув ногу на ногу, наверное, счёл это неуместным в данной ситуации.
   - Когда эти суки подорвали наш бэтээр, я видел, как все горели, я горел сам, и ничем не мог помочь. Я видел, как огонь искажает лица, потому что кожа плавится, я слышал безумные крики, и я отключился, когда на меня упало что-то.
   Георгий очнулся в месте, залитом светом, на зелёной лужайке - она была такая яркая, что аж глаз резало. Он же был в дымящемся грязном камуфляже. Приподнявшись, огляделся. Никакого боя, никаких врагов, никакой техники. Зелёная лужайка, цветущие деревья, птички поют, высокое синее небо над головой. Рай.
   - Я в рай попал? - сказал он сам себе удивлённо. И тут же увидел несколько светящихся существ, что шли навстречу.
   - Ты не ошибся, это можно назвать раем, - подойдя или даже подплыв, сказал один из них, блеснув ярко-синими глазами. - Но ты не умер, ты контужен. И скоро будешь отправлен на Землю. Сюда тебя занесло случайно, это к лучшему для всех. Ты же солдат?
   Жора кивнул отстранённо. В голове всё плыло от ярких красок и резкой смены обстановки. Хотелось пить, и он облизал губы. Тогда другое существо поднесло ему воды в стакане. Пока он жадно пил, думая, что это самая вкусная вода в мире, все молча стояли рядом.
   - Ты выполнишь нашу просьбу? - спросил синеглазый.
   - Какую?
   - Ты обезвредишь Сатану.
   - Что? - вскинулся он. - Да кто я такой? А вы?
   - А мы будем отвлекать его команду, пока ты делаешь своё дело. Пойми, мы уже не можем биться с ним как раньше, один на один. У него такая сила, что он нас передавит как мошек. Поэтому мы нашли выход.
   Они говорили так спокойно, так уверенно, что не возникло сомнений. Ну мало ли, почему они сами не свяжут Сатану? Вон, какие сияющие и чистые. А он просто грязный солдат, которому самое место в аду, потому что убивал. И детей, стреляющих в него, тоже убивал. Гони, начальник, в ад!
   Существа дали ему какие-то предметы, похожие на свинцовые бляшки с выгравированными непонятными знаками. Сказали, что он должен метнуть их все в Люцифера, тогда он ослабнет, потеряет силу.
   В аду действительно было скверно. Нет, серой не пахло, котлов с шустрыми чертями не было. Что-то неприятно давило на сознание, перекрывало свободное дыхание, выворачивало чувства наизнанку. Вроде место как место, на войне и не такие встречались, но здесь действительно было очень плохо. Невозможно описать, насколько плохо.
   Князь Тьмы не ожидал их, встрепенулся, расправил Тьму, которая оказалась его крыльями
   Дальнейшее Жора не помнит. Ангелы бились с демонами, это правда. Солдат же механически метнул в Сатану все бляшки, которые ему дали.
   Он видел, как это существо упало. Сатана дёргался и хрипел от боли, сжимал пальцами носки запылённых сапог Жоры. Он видел, как съёжились ноги Князя Тьмы до младенческих.
   - Помоги, - хрипел Сатана. - Пожалуйста...
   Жора ощутил его эманацию, запомнил и очнулся с этой памятью в госпитале. Глаза забинтовали - зрительный нерв был повреждён, солдат ослеп. Как он мыкался потом по белому свету, то прося подачки в виде пенсии, то играя на гитаре в метро, живя на одном хлебе и воде, Жора не хотел вспоминать. Зато его память хранила крик Сатаны, и солдат кричал ночами, просыпаясь в холодном поту. Георгий не выдержал и пошёл за этим криком, неотрывно звучащим в голове, который привёл его в Васильково, к покалеченной девочке. Он сразу узнал эти младенческие ноги - похоже, связанный Люцифер переходил из одного безногого тела в другое, а сам Жора попал далеко в прошлое. Сейчас солдат ничего не видел, но изуродованное тело сразу опознал. А вот Сатана ничего не помнил, ни одну из своих калечных жизней. Он благодарил за помощь, сжимал его ладони - и он ощущал тепло руки. Леонида ни разу не была противна ему. Всё, что переживала сейчас она - убогость, изгнание, горечь от себя и от мира - пережил и он.
   Солдату было стыдно, он горел в огне собственной совести. Да, он же сыграл за добро, но что-то добра в его поступке не ощущалось.
   - Значит, это искупление? - задумчиво произнесла Лёня.
   - Можешь считать, что так, - развёл руками Жора. - Наверное, я за это попаду в ад, но не думаю, что ты плохая или плохой.
   - Ты мне поможешь? - спросила Лёня.
   - Смотря, в чём.
   - Иди сюда, я расскажу, что задумала.
   Он склонился к ней. Лёня горячо зашептала, иногда размахивая руками, и довольная улыбка осветила лицо Жоры.
   - А ты? - вдруг опомнился он. - Что будет с тобой?
   Лёня погрустнела.
   - Конечно, я бы хотела выбраться, но буду там, где мне положено быть. Не надо мешать. Да и все уже пожалели, скорее всего, об этих печатях.
   Жора только скрипнул зубами.
  
   Кассетный "Панасоник" своей древностью мог поспорить разве только с советским кассетником "Весна". Оттуда доносился прокуренный голос всех любимиц непритязательной попсы:
   "Угнала тебя, угнала!"
   Наверное, все прелюбодейки страны в этом месте пускали понимающую слезу - мы не одни, вон, даже поют о нас!
   Люксурия была блудницей, но слезу не пускала. Она вообще себя никак не оправдывала: ни песнями, ни книгами, ни фильмами. Мало ли у кого что бывает, не повод оправдываться. Или признаёшь свою вину, или не признаёшь. Третьего не дано.
   Она затушила сигарету в пепельнице. Все демоны дымили как паровозы, и не находили в этом ничего предосудительного - человеческое тело-то не своё. Кто-то вселялся в живых людей, убивая их разум, кто-то, кто совестливее и небрезгливый, в ещё не остывших покойников, единственный Супербия не вселялся ни в кого, предпочитая собственное тело. У остальных падших ангелов кишка была тонка - поступать как он. Похоть всё время хотела прийти собой, но каждый раз что-то останавливало - страх перед Тьмой, страх потерять толику хорошего, что сохранилась... Но каждый раз выбирала тело хоть чем-то похожее на неё в реальности.
   Люси подняла глаза на сидящую перед ней Таню. Та тоже курила. И зря, дура, зря. Рак лёгких не за горами, если продолжит. Повинуясь безотчётному порыву, Люксурия вырвала у неё сигарету и затушила в пепельнице. Ожидала истерики, но женщина удивлённо только воззрилась на демона.
   - Не кури, - сказала Люси. - Тебе нельзя.
   - Почему?
   - Не спрашивай. Нельзя и всё. Тебе сына растить.
   Таня ухмыльнулась.
   - О Димке, значит, вспомнила. Вовремя ты.
   Однако новую сигарету из пачки не достала. Женщины молчали. Но, казалось, между ними натянулась нить - тронь и зазвенит, рассыплется истерикой, слезами, обвинениями да и выдранными волосами, чем чёрт не шутит.
   - Я уже сказала, что извиниться пришла.
   Татьяна вертела вскрытую пачку сигарет нервными пальцами.
   - Зачем ты это сделала?
   Люси вздохнула: об истинной причине нельзя говорить. Скажи она, что выбирала жертву, и никаких извинений не получится. Зато получится бригада санитаров психиатрической лечебницы.
   - Мне понравился Слава.
   - А сейчас? Уже не нравится?
   - Нравится, но он любит тебя и сына.
   - Любит, - насмешливо протянула женщина. - Так любит, что сына в костёр бросил.
   - Это я запудрила ему мозги.
   - Вы убийцы.
   "Ты придёшь спасти меня, ангел завтрашнего дня",
   грустно прохрипело из кассетника.
   - Там все были пьяны, - Люси не знала, как оправдаться. - Никто никого в огонь не кидал. Всё получилось случайно. Я бросила мальчика какой-то женщине, она бросила его мне в ответ, и тут ребёнок упал в огонь. - И ведь так оно и было, Похоть ни разу не соврала. - Диму бы сразу вытащили, Слава бы и вытащил.
   Вот в этом она была не уверена, Слава оказался под её влиянием, и вряд ли вообще замечал, что происходит с ребёнком. Таня хмыкнула. Демон чувствовала, как в женщине борются противоречия - она любила, но злилась на мужа, ведь она любила беззаветно и сына. Таня не знала - можно ли прощать.
   "Можно, можно, это всё я", подумала Люси, но вслух сказала.
   - Он ни в чём не виноват. Просто мужчина.
   "Человеческий мужчина", добавила она мысленно.
   - Кобель он, - слезливо сказала Таня. - Повёлся.
   - Все ошибаются. Разве ты никогда не делала ошибок?
   Таня вздрогнула. Демон увидела случайную связь по пьянке, аборт, чувство вины за совершённое, чувства к Славе, самому заметному парню в посёлке.
   - Не тебе судить, - женщина снова потянулась к сигарете, но замерла.
   - Не мне, верно.
   "Но Похоть была и у тебя, сыграла на твоей слабой плоти".
   Люси сказала:
   - Он не виноват. Ты подумай. Я не могу тебе ничего навязывать, но ты подумай, ладно?
   Она коснулась её запястья, улыбнулась.
   - Всё будет хорошо, Таня. У тебя, у Славы, у Димы. Может, ты не будешь вместе с мужем, но у вас у всех всё будет хорошо, потому что вы - хорошие люди.
   "Просто люди".
   - Откуда знаешь? - женщина посмотрела на неё, закусив губу.
   Люси пожала плечами.
   - Ну, я так чувствую. Только прости, пожалуйста.
  
   Тихо стучали ходики, отмеряя ход времени. У людей время конечно, у демонов - бесконечно. Но сейчас демон хотел умереть.
   Ася и Тарас лежали в одной кровати. Тарас отвернулся и уставился на ползающую по занавеске муху. Они молчали, только было слышно: чак-чак-чак. Бабушкины часы. Некоторое время назад Тарас и Ася занимались сексом. Несколько минут назад Тарас сказал, что у него есть девушка в городе.
   - Ну как - девушка? - Тарас нервно соединял и разъединял пальцы. - Она ко мне клеилась. Я-то думал, что смеётся... - Он сам не знал, почему откровенничает с Асей, другой бы никогда не сказал такого, обидится сразу. А этой отчего-то можно. Язык сам развязался. Хотя чувствовал, что ей больно это слышать.
   - А теперь ты понял, что нравишься девушкам, - сказала Ася.
   Тарас виновато склонил голову.
   - Омг, тех драма, - улыбнулась Ацедия.
   - Что?
   - Не обращай внимания. Это я так, к слову.
   Она принялась одеваться - всё тот же сарафан в васильках, сунула ноги в белые босоножки.
   - Ты обиделась? - он сжал её предплечье.
   - Нет.
   "Дурачок, какой же ты наивный, тысячи человеческих юношей это спрашивают и считают себя офигеть какими порядочными при этом".
   Ася встала, оправила сарафан.
   - Ты сейчас куда?
   - Не знаю.
   Ей действительно было некуда идти. Не к собратьям же. Тоже наивная. Как там сказала Лю? Мать твою, демон. Захотела стать ангелом. Давно это было, давно забыто, незачем отрекаться от сущности. Ася вскинула сумку на плечо, взяла чемодан, который стоял в углу спальни.
   - Зачем ты так? - глухо спросил Тарас.
   - Как? - обернулась к нему.
   - Уходишь. Сразу уходишь.
   - У тебя же есть девушка.
   - А ты могла бы отбить, - голос у него дрожал, он сам не знал, зачем вообще говорит то, что говорит.
   "Могла бы. Но зачем мне это? Ты - человек, я - нет. Всё к лучшему".
   Ацедия далеко уже отошла дома Тараса, позволила себе присесть на деревянную скамейку возле чьего-то палисадника. Поставила чемодан у ног. Нет, ей было не тяжело, но руки дрожали. Она сжала горящее лицо ладонями.
   Тоска навалилась на Уныние, смертная тоска, от которой хотелось умереть. И Ацедия поняла, что бывает с людьми, к которым она приходит.
   - Ыыы, - тоненько завыла она от безысходности, чтобы никто не слышал.
   Она всего лишь хотела выполнить просьбу Хозяина. Или не так что делала? Ася не знала, ничего не знала. Ей хотелось просто исчезнуть в никуда. Так, наверное, случалось со всеми людьми, которые почувствовали уныние.
   Чем она раньше думала? Надо было от широкой души бывшего ангела осчастливить мальчика? Так это сделано, Тарас понял, что нравится девушкам, что способен как мужчина, что производит впечатление. Что ещё надо? Отвали теперь, демон.
   Теперь она смеялась, подставив лицо лучам солнца. Вскинула руки, ловя пальцами солнечных зайчиков.
   Изыди, демон!
   Они что, правда думают, что демона можно изгнать простым экзорцизмом и плясками вокруг со священной колотушкой?
   Ася всё больше смеялась.
   Тьму нельзя изгнать, если человек не захочет. А демон убивает сразу, зачем сражаться с сопротивляющимся разумом. Тьма во всех, стоит только зацепить, и костяшки домино повалятся. И в Тарасе Тьмы много, просто она не на поверхности. Но Ацедия может зацепить, тогда он узнает любовь демона.
   Стоп!
   Никто ничего цеплять не будет.
   Ася резко поднялась со скамейки, подхватила чемодан и решительно зашагала куда глаза глядят. А глядели они всегда в сторону другого демона, между ними была крепкая связь. Так что, ноги её принесли в дом, где теперь обосновался Супербия. В дом Лёни. Из которого стал уходить Жора.
  
   Теперь Жора и Лёня стали чаще ссориться, хотя раньше между ними был мир. Никто ни к кому не лез в душу, и всем было хорошо. Сейчас же скандалы вырастали как грибы после дождя.
   - Ты что, ревнуешь? - спросила как-то Лёня удивлённо.
   - Было бы к кому.
   Солдат запирался в своей комнате, которую вечно заливало солнце, брал гитару, перебирал струны и напевал с хрипотцой своих любимых "После 11":
   Я не знаю, но чувствую, я не вижу, но верую,
   Если вырастут крылья за спиной -
   Я хочу, чтобы были белыми...
   По идее, он должен был ненавидеть, но Жора не мог. Странно, он часто просыпался с клокочущим чувством ярости внутри, но ненавидеть не мог. Даже этого странного парня, который приходил к Лёне. Жора тогда убегал из дома. Он подозревал, чем они занимаются, но за девушку не боялся. Всегда ведь знал, кто такая, но именно сейчас страха не осталось вовсе. Её стражи её защитят.
   От кого? От него? От того, кто заставил её страдать много лет? Жора не знал, на сколько лет или веков назад его перебросили. Сатана переходил из одного тела в другое, и у всех так или иначе не было ног. У этого вот - дисплазия, недоразвитие. Хотя до пояса Лёня выглядит очень хорошо, но стоит снять одеяло... У всех этих людей с церебральным параличом, дисплазией, даже у тех, кто лишился ног в молодости, было специфическое выражение лица, он бы не смог объяснить, но всегда узнавал. У Лёни не было подобного выражения. Она вела себя так, будто у неё было всё в порядке, не обращала внимания, как на неё пялятся добрые люди. Жора ощущал их любопытные взгляды, словно раскалённые уголья - они прожигали насквозь. Ну как же - две калеки, одна в коляске руководит слепым, который эту коляску везёт.
   Никто ведь не знал, что он видит. По-своему, но видит. И не глазами, а как-то иначе. Силуэты, то светлые, то тёмные. Некоторые бы он назвал тенями, настолько они посерели, что сливались с окружающей средой. Кое-кто сильно почернел, но даже не знал, что ходит обугленный. В основном почему-то такими оказывались психованные дамочки - сколько им не говори "успокойся", они распсиховываются сильнее, начинают орать и истерить. Готовый продукт для адской поджарки, наверное. Жора не верил в адские сковородки, но эти так и намекали на то, что делают в аду. Очень редкие люди светились, от их яркого света резало повреждённые глаза.
   Лёня была странной. Яркий свет, запечатанный в круг тьмы. И это была не его печать. Леонида сама так сделала, будто оберегала свой свет от всего - и от собственной тьмы, и от постороннего влияния. А, может, это не она так сделала. Жора уже не мог понять, где кто. Сознания стали единым целым, и память не хранила правду о том, кто есть Лёня на самом деле.
   Такими же необычными были приезжие существа: они хранили свет в оболочке тьмы, но давали ей доступ к себе и людям. Они могли разжечь тьму в том, у кого её было слишком много, и она ждала часа вырваться на волю. Словно злую собаку спускали с цепи, а она радостно мчалась кусать всех подряд.
   Люди говорили "нервы", он называл это Тьмой, которая переходит на всех, кто спускал собаку с цепи.
   Нервы надо держать в кулаке. Жора был в таком пекле, где люди с Тьмой внутри не выживали. А если выживали чудом - потом давали ей волю на дембеле. Кто-то становился убийцей, кто-то лез в петлю, кто-то спивался и наркоманил. Жора так не хотел. Он кричал ночами от кошмаров. Кричал, потому что видел горящих людей, видел людей, которым оторвало голову, видел раздавленных людей. Кричал, потому что слышал крик того, кого сам покалечил. Единственное, что ему оставалось - найти того, кому сделал больно, и хоть как-то утешить его боль.
   А сейчас он, наверное, не нужен. Лёня утешается с тем странным блондином. И нет, это была не ревность. Не страх за неё. Возможно, обида? Но Жора и правда виноват. Очень сильно виноват, и не знает, как правильно искупить.
   И солдат перебирал струны гитары:
   Оставаться надолго, надо не надо, споров не избежать,
   Мне осталось немного, что будет дальше, к счастью не мне решать.
  
   На ужин была простая яичница с овощами. Супербии не нравилось, как готовит Лёня, но и сам он готовить не умел. Демону не требуется пищи, даже в человеческом теле. Но девушку приходилось кормить. Так что, он наловчился делать вполне съедобный продукт.
   Су попробовал вчерашний Лёнин омлет, сморщился, выбросил в ведро, тщательно выскребая ложкой тарелку. На лице демона было написано: "какая гадость, эта ваша заливная рыба!". Когда солдат пришёл домой, то унюхал аромат чего-то явно вкусного. Он хотел уйти, но Лёня вцепилась в край рубахи.
   - Давай ужинать. У Супербии всё готово. Не бойся, не отравит.
   - Не боюсь я, - буркнул Жора, сел рядом, уставился в телевизор. - Я сам могу отравить, из меня неважный повар.
   Из кухни на голос вышел Супербия.
   - О, у нас гости! Тогда на двоих поделю!
   - Я не буду ужинать, - мрачно отозвался Жора, глядя на стробоскопическое мелькание в телевизоре и ничего не видя.
   - Брезгуешь?
   - Нет.
   - Тогда кормиться... ужинать. Вам, людям, надо, я знаю. - Супербия давно не пытался скрыть перед ними демонскую сущность.
   Вскоре все уныло скребли вилками в тарелках. А демон, улыбаясь, тянул красное вино из широкого бокала с тонкой ножкой. За день Су выпивал не меньше бутылки вина в одно лицо. Лёня подозревала, что вино стоит столько, сколько они себе с Жорой не позволяли проедать за неделю. Как-то демон дал ей попробовать вина, но ей не понравилось, да и голова заболела.
   - Это же Шато Лафит! - сказал тогда Супербия. - Его самому Людовику XV маршал де Ришелье рекомендовал для поправки здоровья и для вечной молодости!
   - Не допил, что ли? - хмуро сказала Лёня.
   - Кто?
   - Король вино не допил, вот ты мне и суёшь.
   Супербия весело заржал.
   - Ну и шуточки у тебя, Хозяин. Король давно выжрал все свои погребки и почил вместе со всеми любовницами. - Он картинно вздохнул и процитировал: - Истлевшим Цезарем от стужи заделывают дом снаружи. Пред кем весь мир лежал в пыли, торчит затычкою в щели.*
  
   ---
   * В. Шекспир, "Гамлет", перевод Пастернака.
  
   - Нельзя смеяться над мёртвыми.
   - Мне можно. И тебе, - подумав, сказал он. - И, конечно, великим поэтам. Над смертью можно смеяться. Только настоящие любовь и смех могут её победить.
   - Иди ты, - мрачно ответила тогда Лёня.
   Вот и сейчас они жевали яичницу, уткнувшись в тарелки, а Супербия пил свой лафит, смотря телевизор.
   - Шоу "Сверхъестественное: Битва" начинается! - проорал ведущий. - Итак, первым в нашу студию пришёл... вы не поверите - кто, - прошептал заговорщически ведущий телезрителям, при этом его лицо увеличилось и придвинулось, потом камера отъехала. - Люциииифееееерррр! Аплодируем, господа! Аплодируем!
   Супербия поперхнулся.
   - Кто? Очередной выскочка королевских кровей? Почему ещё не отдыхает с Наполеоном в тихом месте?
   Лёня и Жора синхронно повернулись к экрану.
   Ведущий уже беседовал с Люцифером, который гордо и, как ему самому казалось - величественно, смотрел на людей, прах у его падших ног.
   Если честно, на Князя Тьмы более походил ведущий шоу - вёрткий, хитрый, вкрадчивый и подсовывающий шпильки в нужный момент.
   - Вы на самом деле считаете себя Люцифером?
   - Это просто сценический псевдоним, - ответил приглашённый, стараясь не щуриться от софитов. При этом старался закинуть блестящий плащ на плечо королевским движением. Но выходило жалко - будто нищенка кутается в отрепья.
   - Оно и видно, что актёришка, причём хреновый, - хохотнул Супербия. - Почему у них глаза всегда подведены гуталином?
   - Это не гуталин, - угрюмо сказала Лёня. - Такая особая тушь. Наверное, повелось с "Кабуки". Там же лица выбеливали, а глаза подводили. Мужчина мог играть женщину.
   - "Кабуки" - это здорово, только это уже не "Кабуки", и даже не хороший цирк.
   - Ты что, никогда телевизор не видел? Там всегда цирк. И это твоя вотчина, демон Гордыни.
   Супербия пожал плечами, долил себе вина. Лёня иногда задумывалась над тем, зачем ему рюмка? Он мог бы хлестать вино из горла, никто бы не осудил.
   - Мне это уже не интересно, оно само собой развивается, я осваиваю новые технологии.
   - Например, интернет? - Жора подцепил часть яичницы, отправил в рот.
   - Например, интернет. Там мы уже все. И быстрее, и надёжнее.
   - Прыткие вы.
   - Люди сами подают руку нам. Ты знаешь, какая сейчас теория в моде у тех, кто пропадает в сети?
   Солдат покачал головой, мол, не ведаю зла. Гордыня усмехнулся.
   - "Да, я такой, и мне всё равно, каким вы меня считаете". Неважно, что человек идёт по головам и душам, неважно, что вредит кому-то, главное - никто бы не тронул его целостность. Да разве это целостность? Тьма говорит - да, ты цельный, но человек уже разрушен ею, разбит на куски. Он идёт в бездну, а думает, к чему-то хорошему.
   - Ты всё извращаешь.
   Демон развёл руками.
   - Извращать - моя работа. Даже хорошую теорию, предназначенную для изломанных душ, я обращу на пользу Тьме. Никто и не заметит. Особенно хорошо Тьма рушит и так изломанных, они жопу от пальца уже не отличат, мечутся между плохим и очень плохим, слишком далеки от хорошего. Слишком далеки. - Гордыня спохватился и поклонился Лёне. - Извини, Хозяин.
   Лёня отбросила вилку.
   - Заткнись, демон. Меня тошнит.
   Все замолчали. Только в тишине слышался жизнерадостный голос ведущего.
   - А что вы умеете?
   - Я умею читать мысли!
   - А мои прочитаете?
   Ведущий думал: "ну и козёл же ты, парень".
   - Приветствую тебя, Князь Тьмы, на этом шоу!
   - Бинго! А ещё?
   "Ври дальше, придурок".
   - Ври дальше, придурок, - повторил "Люцифер", захлопнул рот и выпучил глаза.
   Лёня вздрогнула.
   - Это же прямой эфир, шоу хочет казаться крутым, - расхохотался Супербия. - А ты настоящий придурок.
   Приглашённый ткнул пальцем в ведущего. Блестящий плащ полетел на пол.
   - Ты настоящий придурок. А я никакой не Люцифер. Я Василий из Малых Степей, и шоу у вас дурацкое.
   В воздухе повисло молчание. Даже клакёры замерли.
   - По техническим причинам мы прерываем нашу передачу, приносим извинения, - раздался металлический голос ведущей канала.
   Весёлая музыка немного сгладила напряжение. Жора щёлкнул пультом - почти все надписи на кнопках уже стёрлись, но слепому было без разницы - телевизор погас.
   - Зачем ты это сделал? - хмуро спросила Лёня у Супербии.
   - Ну весело же было? А то что-то мы загрустили.
   - Ты пьян? - она никогда не видела демона напившимся, он вообще не мог захмелеть.
   - Наверное, я пьян. От Тьмы. Наелся досыта.
   Супербия вздохнул и отшвырнул пустую бутылку в угол. Только теперь Лёня поняла, почему опору старинной пушки называют лафетом.
  
   Кожемякин тащился к церкви. Он был сильно не в себе. Кажется, новый текст сводил с ума. Ночью снились кошмары с выпотрошенными телами, покрытыми окровавленными перьями. Кто-то куда-то полз, оставляя за собой слизь, кто-то незримо стонал, кто-то просил вытащить отсюда. Но выхода в густой удушливой Тьме не было. Писатель ощущал чьё-то присутствие и сочувствие, но это было явно не присутствие Бога.
   Если долго всматриваться в бездну, то бездна начнёт всматриваться в тебя... Прав, ой как прав был умный сифилитик Ницше. Только ум не спас его от позорной болезни. И вообще ни от чего не спас.
   Борисыч остановился среди дороги, перевёл дыхание. Нет нигде спасения от удушья, потому что оно уже в тебе, в голове, в душе. А ты даже не понимаешь. Радуешься жизни. Ну-ну. Зараза - выругался он.
   Лестница манила в небеса. И Кожемякин бездумно стал по ней взбираться. Благо, нигде не было ни души, только пыльная дорога да шумящая от ветра листва.
   Он вскарабкался, очутился в прохладном тесном помещении. И понял - это колокольня.
   Осторожно, стараясь ничего не задеть, особенно колокола, писатель подошёл к окну. Небо было синим, бездонным. Ветер гнал одинокое белое облако. И оно отдавало небу свои частицы, становясь всё меньше и меньше, пока не растворилось совсем в вышине.
   Борисыч смотрел в небо.
   Если долго всматриваться в бездну...
   Он моргнул. Зашептал:
   - Господи, защити меня, спаси меня, не знаю, как молиться, но услышь меня, пожалуйста. Я всего лишь хотел прославиться, я не знал, что это будет так тяжело... Так... Так... - Писатель не мог подобрать слов, только чувствовал как по разгорячённому лицу стекают слёзы. Он их слизывал, и соль таяла на губах. - Так выматывающе, Боже. Я не знаю, что Тебе ещё сказать, чтобы Ты понял, но мне кажется, Ты поймёшь.
   Кожемякин кивнул сам себе. Приложил руки ко лбу.
   - Дай мне сил, просто сил. Я хочу это написать. А славы не надо. Ничего не надо. Ни славы, ни денег.
   Он посмотрел на лестницу. Путь вниз казался теперь страшным, дорога - далёкой и чужой. Проще было спрыгнуть. И не собрать костей. Писатель вздохнул. Раскинуть бы руки и...
  
   Жора задумчиво взирал на Лёню, когда та детально обрисовывала ему план задуманной операции. Слушал, не перебивая. Машинально приглаживал свои волосы, хмыкал. Потом сказал хрипло:
   - Но ты же погибнешь?
   Она развела руками.
   - А как ты ещё предлагаешь вывести демонов из города?
   - Всё то же самое, только ты уйдёшь. Уедешь. Короче говоря, всех кинешь.
   Лёня покачала головой.
   - Не получится. Я же одна из них, я их лидер. Забыл?
   - Всегда помню.
   - Не похожа?
   - Нет. - Жора встал. - Но они говорят правду. И сейчас я мечусь между одним долгом и другим.
   Лёня хмуро оглядела его снизу-вверх. Мятая рубаха навыпуск, взъерошенные русые волосы, вечная небритость. И вечные гогглы, закрывающие незрячие глаза. Как он только в них не потеет, в этих жутких очках.
   - Я освобождаю тебя от одного твоего долга. Ты же был со мной только потому, что именно ты поставил печати? Так вот, свободен, солдат.
   - Ты не имеешь права мне приказывать. Я не из твоих, - он презрительно скривился.
   - Это не приказ, это моя просьба.
   Жора вздохнул.
   - Неужели твой любовник послушает тебя и позволит?..
   - Да. Он демон, у него другая мораль, и ему ничего не страшно.
   - А тебе?
   Молчание. Потом Лёня нервно сглотнула.
   - Страшно. Но хватит уже людей подталкивать к бездне. Они сами туда идут, без посторонней помощи. Я не хочу, чтобы в этом был замешан ещё кто-то, кроме людей. Я хочу свободы для всех. И для себя тоже.
   - Хитро же ты лезешь в петлю, - грустно сказал Жора.
   Лёня дёрнулась, отвернулась к окну.
   - Я никуда не лезу. Зачем ты так? Если придумаешь вариант лучше, я его приму. И вполне вероятно, у меня скоро будут здоровые ноги.
   - Что?
   - Что слышал. Я хочу разгадать все загадки. Мне тупо интересно.
   Леонида засмеялась, сжимая подлокотники кресла и вспоминая.
  
   Они отдыхали с Супербией в обнимку после очередного бурного секса. И Лёня вновь завела старую пластинку.
   - Слушай, как ты можешь с калекой?
   - Я спал со многими. С женщинами, с мужчинами...
   - С овечками, - добавила Лёня, ухмыльнувшись.
   - Нет, только со взрослыми, говорящими, разумными.
   - А безногие что, твой фетиш? Ты возбуждаешься?
   - Так сильно возбуждаюсь только на тебя.
   - Но я же...
   Супербия перебил её, процитировав:
   - Пена, кровь, страданья, муки. Хорошо хотя бы руки не забрали у Безногим, пусть не нравится он многим.*
  
   ----
   * Сетевой мем, авторство приписывается БЕЗНОГNМ.
  
   - Что это? - Лёня приподнялась на локте.
   - Стихотворение. Артефакт. Автора так и не отыскали. Ира нашла обрывок бумаги в сумасшедшем доме, где это было написано. Оно оказалось одной из печатей.
   - И что это значит?
   Супербия пожал плечами.
   - Я не знаю. Я запустил стихотворение в Интернет - оно было записано странно развёрнутыми буквами, я их тщательно скопировал и пустил слух, что якобы оно было связано с Вайомингским инцидентом. Стихотворение стало сетевым мемом.
   - А что такое Вайомингский инцидент?
   - Пиратское вещание в Чикаго во время показа популярного сериала "Доктор Кто", показывали некие значки и символы. У многих людей потом были неприятности какие-то. Но к инциденту я не причастен. Да и был ли он на самом деле - никто не знает. Ролик, который сейчас ходит по Сети как запись инцидента, на самом деле фейковый. В общем, концы в воду, но печать я добыл.
   Лёня легла на спину, уставилась в потолок. Супербия погладил её по плечу.
   - То есть, все печати - загадки?
   - Да. И если ты их разгадаешь, ты получишь здоровые ноги. Я думал, ты знаешь все ответы...
   Леонида отвернулась к стене.
   - Ничего я не знаю, извини. Я даже себя не помню, не то, что какие-то там печати.
   Демон вздохнул
   - Ничего, всё можно разгадать. Ты умная. Мы вернём тебе ноги
   - Верните Жоре зрение лучше.
   Супербия улыбнулся в темноту.
   - Этим пусть занимаются светлые ангелы. А мы будем заниматься тобой.
  
   Алла трезвонила в особняк Кузнецовых. Стояла у железных кованых ворот, с остервенением вдавливала кнопку звонка. После болота на воротах появилось новое "украшение" - узорчатый металлический орнамент. Алла разглядывала узор, видела стилизованные ветки и ягоды, черепа и вилы, умело вплетённые в рисунок, но ей было понятно значение символов. Она нехорошо улыбнулась, тут же одёрнула себя. Демоническая сущность давала о себе знать, и Аварития не собиралась от неё избавляться по первому слову неизвестно кого. Ну, может, Супербии и известно, что это Хозяин, но что-то он ни одной загадки не решил ещё.
   Тогда, что я делаю здесь? - спрашивала себя Алла.
   Камера слежения незаметно повернулась глазком в её сторону, для людей, впрочем, незаметно, а для демона очень даже заметно - можно уловить боковым зрением. Спустя время, ворота неприятно скрипнули, показался Олег.
   - Опять ты! - сморщился он. - Не пойду я больше на ваше болото. И от тебя не могу избавиться, чёрт тебя задери, что ты за шмара такая. Замочишь?
   - Я извиниться пришла, - сдержанно произнесла Алла.
   - Извинениями сыт не будешь.
   - Тебе деньги нужны?
   Кузнецов отшатнулся за ворота.
   - Засунь бабло себе в... - он не договорил. - Проваливай.
   - Я прошу прощения за случившееся на болоте, - Алла склонила голову. Только сейчас поняла, что пальцы всё ещё лежат на кнопке звонка. Рука скользнула вниз, повисла плетью вдоль тела.
   - Прощаю тебя. И иди уже, - Олег покраснел от кипевшей внутри ярости.
   - Как там у вас желают удачи?
   - Бог навстречу, - процедил Кузнецов.
   - Вон даже как, - Алла кивнула, улыбаясь. - Тогда Бог навстречу тебе, Олег. И замени роспись на стене. У Вальехо много хороших картин.
   Она ушла и не слышала, как Кузнецов зло и с чувством прошептал демону вслед: "Бог навстречу" от тебя, маруха ты ежовая, как "амба тебе, братан". Накликаешь ещё. Дура!". Олег механически перекрестился и плюнул вслед. Закрыл ворота - с той стороны зазвенели, заходили ходуном обереги - от серебряных православных икон до весёлых китайских колокольчиков.
  
   Лёня снова крутила гвоздь в пальцах, внимательно рассматривала.
   - А тут что за тайна?
   Супербия указал на шляпку.
   - Видишь, скол? На этом месте должна быть гравировка. Возле змея и Мирового Древа что-то лежит. Но что?
   Она подняла на него глаза.
   - А вы что, не догадались?
   - Нет. Мы идиоты, Хозяин, согласен. Мы только про Древо поняли, хотя оно нарисовано двумя палками. Да и не думали, что нам придётся это разгадывать, ты и так всё знаешь, - Супербия хрипло рассмеялся. - А ты догадалась что там?
   Лёня отрицательно покачала головой, поцарапала ногтем скол.
   - Гвоздь средневековый?
   Супербия поднялся на ноги, прошёлся по комнате.
   - Мы выходим два раза в столетие. Выходили на поверхность шесть раз. То есть, триста лет мы тебя ищем. С восемнадцатого века. Гвоздь может быть любым, понимаешь? Ржавый, потому что в воде долго лежал.
   - Самая сложная загадка - самая простая, - сказала Лёня, смотря на ржавую шляпку, поднеся гвоздь близко к глазам. - И очко знатоков уходит в зрительный зал...
   - Что?
   - Не обращай внимания, непристойная шутка. Но в этой телепередаче гордыня хотя бы реализуется собственным умом.
   Довольная улыбка растянула губы Су, показывая белые ровные зубы.
   - Весь телевизор - мой.
   Лёня махнула рукой.
   - Твой, твой, не переживай. Особенно утренние проповеди. Итак, что же тут было? Мне кажется, яблоко.
   - Почему?
   - Потому что известная библейская символика. Ассоциация ясна как Божий день: искуситель, дерево и... яблоко.
   - Слишком примитивный ответ.
   - А я думаю, хороший. Как проверить только - правильный ли... Куда мне этот гвоздь воткнуть и произнести ответ?
   Демон сложил руки на груди, нахмурился недовольно.
   - Ты сегодня просто неутомимый источник пошлостей, Леонида. Я сбегаю к ювелиру... Тут есть ювелир?
   Лёня пожала плечами.
   - Никогда не увлекалась дорогими побрякушками. Не на что просто.
   Супербия забрал у неё гвоздь.
   - Хорошо, если нет ювелира, загляну в скобяную лавку. Скобяные лавки в таком посёлке обязательно должны быть. Наверное, там найдётся умелец, который восстановит гвоздь. Триста лет искали тебя, и ещё три дня подождём. Ты не против?
   Она поёрзала в коляске, разминая тело.
   - Я-то не против, просто хочется быстрее узнать ответ.
   - И мне. Но за шесть дней только мир создаётся, а расхлёбывать сотворенное приходится всю бессмертную жизнь.
   Лёня опустила голову, разглядывая затейливый разноцветный узор на одеяле-пэчворк. Она так всегда делала, когда хотела сосредоточиться или помечтать. И узор рисовал прекрасные сказки в её воображении. Вот бежит принцесса в воздушном платье, вот едет принц. Коня правда не видно, но он едет. Лёня в это верила - принц едет обязательно. Пусть он хоть трижды демон рогатый и хвостатый.
   - Сколько ещё загадок? - спросила она.
   - Пять, - ответил Супербия. - Одна другой заковыристее.
   - Будем разгадывать.
   Су приложил пальцы к виску, вытянулся.
   - Есть, сэр! То есть, мэм!
   Демон и человек рассмеялись.
  
   Ювелир в Васильково оказался колоритным старым дядькой. И в то же время - банальным сухопарым евреем, по совместительству часовых дел мастером. Его лысину плотно охватывал ремень с приделанной к нему лупой. Когда надо было увеличить что-то мелкое, ювелир прищуривал один глаз, второй закрывала огромная лупа. Прошлый век! Даже позапрошлый. Но васильковцы мастера не гнали, а наоборот уважали и не собирались менять его на кого-то нового. Мастер Коэн, как он хотел, чтобы его величали, не скрывал своего происхождения, фамилии и тёмного прошлого, о котором почти ничего не знал. Однако фамилия намекала - его род ведёт происхождение аж от самого Аарона.
   Супербии было как-то не очень удобно показывать ему гвоздь со змеем, и в то же время демон знал, что они все хитрые протобестии, даже змеи у них оказались банальной реакцией кальция на огонь. Правда, Супербия понимал, в те времена глюконат кальция не существовал. Зато были чудеса.
   - Таки вы хотите, шобы я тут нарисовал яблочко? - спросил мастер Коэн. - И шо получится? Змий и яблоко! - он радостно потёр ладони, посмотрел на Су, щерясь, стало заметно - у мастера не хватает двух зубов на нижней челюсти. - Знаете, дорогой мой, сейчас все так и кинулись изображать всякую нечисть. Модно, батенька. И денег, всегда есть денег.
   Где-то тихо заиграла Enigma, Dancing with Mephisto. Супербия вздрогнул, хлопнул себя по карманам, выхватил мобильный. Эту мелодию он поставил на вызов Хозяина.
   - Да, - зашептал он в трубку, отвернувшись от ювелира. - Нашёл, он мне нравится.
   Супербия послушал, что говорят, нахмурился.
   - Что ты хочешь сказать?
   - Не траться, повторяю, это не яблоко, - проговорила в трубку Лёня. - Дьявол не только Еву искушал.
   - А кого ещё? А-аа! - Демон хлопнул себя по лбу.
   - Вот именно что "а-аа, Семён Семёныч!". Читать надо.
   - Я читал...
   - Я знал, я знал, профессор, но забыл, - передразнила его Лёня. - Ты понял, что надо гравировать?
   - Но не один же раз был? И не с одним.
   - Не один и не с одним. На что тебе две палки? Вы дебилы, что ли, извини, принять две палки за Древо? А теперь представь шляпку гвоздя, она же махонькая. И что на ней можно нарисовать.
   - Чёрт, - Су вспотел.
   - Я тут, - громко рассмеялась Лёня. - Дошло?
   - Вроде, да.
   И он сказал Лёне ответ.
   - Скорее всего, так и есть. Вот их и гравируй, больше ничего не лезет.
   Супербия нажал отбой. Пока говорил, ладонь взмокла. Неужели волнуется? А ещё это может означать, что они на правильном пути.
  
   Лёня снова держала в руках гвоздь. Очищенный от ржавчины, он блестел как новенький. Демон вспомнил, как мастер Коэн цокнул языком, сказал Супербии: "таки это не золото, а простой металл. Что гравировать будем, молодой человек?"
   Теперь Леонида рассматривала два камня вместо скола на шляпке. Рисунок был мелким, но искусным. Золотые руки делали, золотые руки восстанавливали.
   - Vade retro, Satana, - сказала Лёня. - Отойди от меня, Сатана. Знаешь, мои родители были историками, они и мифологией увлекались, и меня увлекли. Странно, если бы я не знала этот эпизод. Странно, что не сразу вспомнила. Так вот, дьявол приходил к Христу в пустыню искушать. "Если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами". Матфей, глава четвёртая, стих третий. Тогда-то дьявола и послали, откуда пришёл, - она усмехнулась. - Ну, знаешь, когда делаешь грязную работу, надо всё равно её делать хорошо. А то не получится ничего и ни у кого.
   Супербия вздохнул, сейчас он вертел гвоздь в пальцах, ощущая тепло пальцев Лёни.
   - Ты что-нибудь чувствуешь? Какие-нибудь изменения в теле?
   - Ничего я не чувствую, извини.
   Ноги под одеялом не менялись, как были маленькими, так и остались.
   - Чудес не бывает, мой дорогой демон.
   - Бывают. Наверное, надо отгадать все артефакты. Сейчас я отвезу тебя к команде. Попробуем что полегче.
   - И что это?
   - Рисовая бумага с иероглифами.
   Когда раздался стук в дверь - оба вздрогнули. Жора ушёл, не сказав - куда, он вообще не сообщал, где бывает. Лёня сначала беспокоилась за слепого, а потом махнула рукой, когда он возвращался целый и невредимый, с неизменной кривой усмешкой на губах. Мол, что, надумала в морг звонить.
   Супербия открыл дверь, будто он хозяин в доме, и отступил на шаг. Перед ним стояла понурая Ацедия.
   - Что случилось?
   - Меня выгнали.
   - Кто?
   Она махнула рукой на улицу.
   - Парень. Человек.
   Вытянулась, заглядывая через плечо Су, увидела Лёню, широко улыбнулась.
   - Слышишь, Хозяин? Я честно пыталась быть хорошей. Но он заговорил о другой девушке. Всё как у людей, - Ася хрипло рассмеялась.
   - Не стойте на пороге, - сказала Лёня, - Ацедия, проходи.
   Су посторонился, и Ася вошла в комнату.
   - Чай будешь? - спросил демон. - А вино?
   - Чай? Вино? Да, наверное, буду. Хотя не отличу вино от чая.
   - Зря, - Супербия засуетился, кинулся на кухню. - У вина свой вкус, у чая - свой.
   - Не надо вина, сделай чай, - сказала Лёня. - А мы пока поговорим.
   - Ага, как женщина с женщиной, - крикнул Су из кухни. - Понимаю и не мешаю.
   Ася подтащила стул, села напротив Леониды. Та взяла её холодные руки в свои.
   - Женщина? - удивлённо выгнула бровь Ацедия.
   - Пока, да. И ты тоже. А ты была мужчиной?
   - Да. Но женское тело больше выражает мою сущность, я ведь и настоящая - женщина. Это Супербия у нас ни в кого не вселяется.
   Лёня кивнула.
   - Я знаю. И зачем-то отдаёт свою душу.
   Ася сдвинула колени, сарафан обтянул стройные ноги. Посмотрела Лёне в глаза.
   - Цвет глаз у тебя всё-таки не изменился, Хозяин, и ничего у тебя не разные глаза, вечно люди напридумывают... - Она помолчала, задумавшись. Лёня тоже молчала, только сжимала холодные пальцы демона. - А я боюсь делать так, как Супербия, - продолжила Ацедия. - Во мне и без того хорошего не осталось. Только тоска и злоба.
   - На что злишься?
   - На кого. На себя, - она моргнула светлыми ресницами.
   - За свой выбор? За то, что пошла за мной?
   Ацедия опустила голову, прошептала:
   - Прости, Хозяин. Я даже не предполагала, что всё будет так плохо.
   Лёня погладила её волосы, убрала свисавшую прядь с лица, коснулась пальцами щеки - она тоже была холодной, будто с мороза.
   - Не надо просить у меня прощения. Я сама не знала, что так получится. Неужели совсем нет плюсов в нашей жизни?
   - Разве тот, что мы не подчинились. А что толку? Сидеть в штрафбате, стрелять в своих, чтобы не отступали.
   - И в этом я вижу плюс. Не всегда людям нужен пряник. Некоторые понимают только кнут. Но я больше не хочу. Может, я это здесь говорю. - Лёня вздохнула. - Но мне плевать на людей и что с ними будет. Я хочу своей судьбы. И поэтому попросила вас отказаться от работы.
   - У ангелов нет своей судьбы, - Супербия показался в дверях кухни с дымящейся чашкой чая. Подал Асе. - Вот, попробуй. И пахнет вкусно. У каждого чая свой аромат. Но чаинки всё равно не отвертелись от того, что я залью их кипятком. Как не отвертеться падшим от огня.
   Ася осторожно сделала глоток чая.
   - Горячо...
   Су погладил её по голове.
   - Прости за то, что тогда с тобой сделал. Причинил боль. Я действительно плохой, потому что до сих пор не понимаю, что сделал дурного. Я просто хотел, чтобы ты выполняла свою работу.
   Лёня печально улыбнулась ему.
   - Ты не плохой, и ты всё понимаешь. Мы оставим людей в покое. Давайте только разгадаем тайну артефактов сначала. И уйдём домой свободными от долгов и цепей. А дома решим, что нам делать.
  
   Супербия катил коляску с Лёней к гостинице. Жоре оставили записку "Не теряй, я в местной гостинице. Леонида".
   Лёня слушала птичий гомон в зелёной листве, детский смех на дороге, голоса сплетничающих кумушек, счастливо улыбалась, жмурилась от яркого солнца, вдыхала полной грудью свежий воздух и запахи. Запахов было так много, что кружилась голова. Вот остро пахнет зеленью, сладко летними цветами из садов, а вот запах бензина - едут машины по просёлочной трассе. Вкусно пахнет горячей выпечкой откуда-то. Она даже запаху навоза радовалась. Радовалась каждой мелочи, из которых складывалось бытие.
   Не часто Лёне удавалось выбраться далеко от дома и вобрать в себя запахи, звуки, картинки - чтобы хранить и чувствовать до следующего раза.
   Коляска остановилась перед входом, и Супербия тихо выругался. Ацедия, которая шла за ними, грустно вздохнула. У гостиницы не было пандуса, никто же не думал об инвалидах, которым взбредёт в голову остановиться в номере. Всяк сверчок - знай свой шесток.
   Су легко поднял коляску - Лёня даже охнуть не успела - занёс на крыльцо, вкатил в холл. И снова остановился перед лестницей в коридор под удивлённые и немного злорадные взгляды охранника.
   - Ваша девушка? - спросил он, подойдя к демону. - Номер на неё не зарегистрирован. Хотите поселиться в отдельном номере? - обратился охранник к Лёне.
   Она замотала головой. Ей захотелось уехать отсюда как можно скорее, но Супербия крепко держал ручки коляски и не менее злорадно улыбался охраннику.
   - Моя девушка, - сказал он с вызовом. - Хотим ко мне в номер. Ещё ведь нет одиннадцати вечера?
   В глазах охранника явно читалось "и чем вы там будете заниматься?".
   - Сказки рассказывать, - ответил на его немой вопрос демон. Вытащил из кармана кошелёк, не глядя вытянул купюру, сунул офигевшему охраннику деньги в ладонь. - Это не взятка. Посторожите, пожалуйста, коляску, она недешёвая. Мы скоро.
   Он склонился к Лёне, ловко завернул её ноги в одеяло, поднял на руки - она машинально обхватила любовника за шею - взбежал по лестнице. За ними побежала Ася.
   - Оргии запрещены! - тоненьким голосом воскликнул охранник и закашлялся.
   Супербия остановился, повернулся к нему.
   - Никаких оргий, господин охранник. Я честно сказал, у нас состоится вечер сказок. Симпозиум. А эта дама, - он указал кивком на Леониду, - наша почётная гостья.
   - Меня никто не предупреждал...- растерянно пробормотал парень.
   - Ну вот я и предупредил вас. Берегите коляску. Отвечаете головой.
   Охранник нервно сглотнул, кивнул осторожно.
   Глядя на его закаменевшее лицо, Лёня вдруг поняла, что он костьми ляжет, но никого к ним не пустит, тем более, убережёт коляску.
  
   У себя в номере Супербия бережно опустил Лёню на кровать, подложил под спину подушки, так, что девушка оказалась в сидячем положении.
   - Позови их всех ко мне, - сказал он Ацедии.
   Она вдруг стушевалась. Супербия окинул Уныние внимательным взглядом, тяжело вздохнул.
   - Ладно, я сам. Тебе ничего не надо? - обратился он к Лёне.
   - Не надо... Зря мы сюда, Су, - тихо сказала она. - Лучше бы как раньше у меня...
   - Тебе надо гулять. - Демон надменно улыбнулся. - А людишки пусть знают, кто в доме Хозяин.
   И он вышел позвать демонов из команды.
   Лёня взглянула на Асю. Та села рядом, взяла её за руку.
   - Не обращай внимания, он всегда такой наглый.
   - Да уж, - вздохнула Лёня. - Наглость - второе счастье. Но он такой разный, я иногда отказываюсь его понимать, пугаюсь даже.
   Ася засмеялась.
   - О, испугать Супербия может кого угодно. Но я чувствую, что... - она не договорила, в комнату вошла Инна. Увидела Асю, нахмурилась.
   "Да, у меня ничего не вышло!" - мысленно сказала ей Ацедия.
   "Зато ты попыталась. И я попыталась. Думаю, нам не стоит грузить голову тем, что не получилось сразу", - ответила Инвидия так же мысленно. Заняла место у трюмо.
   За ней вошла Люси, посмотрела на Лёню долгим взглядом, едва слышно фыркнула, забралась на подоконник с ногами, отвернулась от всех, обняла колени. Юбка у Похоти была такая короткая, что можно было заметить белые трусики. Ира, Алла, Гуль и Супербия, зашедший последним, сделали тесный номер ещё теснее и душнее. Зато все были в сборе.
   Гордыня занял место возле Лёни, оказавшись в центре внимания, прочистил горло, посмотрел на команду.
   - Люси, тебя не видно из-за шторы.
   Люксурия нехотя слезла с подоконника, устроилась на табурете с другой стороны трюмо. Села ко всем полубоком, только чтобы Лёню и Супербию не видеть. Её телодвижения разгадал бы даже ребёнок, но ей казалось, что она от всех спряталась.
   - Итак, - демон Гордыни сцепил пальцы, - мы все здесь собрались, чтобы...
   - ...я сообщил вам пренеприятнейшее известие, - перебила его Люси. - Извините. Просто ты так театрально выражаешься.
   Похоже, только Похоть могла смутить Гордыню. Су мгновенно зарделся, но не отреагировал.
   - Чтобы рассказать Хозяину об артефактах. С гвоздём мы уже всё решили. Осталось пять печатей.
   - А что там было? - поинтересовалась Ира.
   - Булыжники. Камни, которые Хозяин предложил Иисусу сделать хлебом. Хорошая шутка, - демон рассмеялся. - Ты просто тролль, Лёня. Умеешь подразнить.
   Лёня вскинула на него потемневший взгляд.
   - Не люблю дразниться. Не играет детство у меня кое-где.
   Супербия развёл руками.
   - Вот теперь ты говоришь как Люцифер, а не его жалкая подделка. Потому что настоящий дьявол не дразнит никого, а предлагает. Горе тому, кто согласится. И горе тому, кто откажется.
   - А в чём разница? - хохотнула Лю. - И так тупик, и этак.
   Супербия прижал кулак к сердцу.
   - Себя надо слушать. Свою душу, которую дал нам Создатель. Потому что не всегда согласие и отказ несут в себе горе. И не всегда дьявол делает плохо. Но этого никто не понимает. Согласие и отказ происходят, когда Хозяина всегда считают воистину плохим, но никто не подумает, что он может быть и хорошим. Поэтому тупик будет в любом случае. В данном случае выбор сделан правильно. Божественность заключается не в умении превращать камни в хлеб, а в том, чтобы сделать правильный выбор. Понимаете?
   Люси потёрла невесть откуда взявшееся яблоко о край юбки. Смачно, с хрустом откусила
   - Неа. Не понимаю. Ты ж знаешь, у меня с философией туго, - она внятно говорила даже с набитым ртом.
   Супербия махнул рукой.
   - Чёрт с тобой, демон.
   - Сейчас он с тобой, демон, - улыбаясь, сказала Лю.
   - Это всё лирика, - улыбнулся ей в ответ Супербия. - Давайте к артефакту. Я решил начать с рисовой бумаги. Кто достал?
   Гуль поднял руку.
   - Я. Там иероглифы.
   - Мы перевели. - Су поклонился Лёне. - Ты хотела бы видеть печать?
   - Конечно. И не надо мне больше кланяться. Я что, раньше это просила? Может, ещё сапоги лобызать требовала? И кольцо всевластья? Или что там у меня было?
   Гордыня рассмеялся в голос.
   - Нет. Это моя, как сейчас говорят, фишка. Борюсь с гордыней в себе, знаешь ли.
   Лёня кивнула.
   - Понимаю, но не надо кланяться, особенно мне.
   - Как скажешь. - Он хотел было поклониться опять, но сдержался. - Гуль, тащи печать.
   Через время Лёня рассматривала пожелтевшие от времени почти прозрачные хрупкие полосы. Полосок было три, на каждой по строке сверху-вниз, а в самом низу на бумаге осталось свободное место, будто предназначенное, чтобы написали что-то ещё. Иероглифы начертали чёрной, а от времени ставшей коричневой, тушью, они казались больше картиной, чем письменами.
   - И что здесь написано?
  
   О, мой ловец стрекоз!
   Куда в неведомую даль
   Ты нынче забежал?* -
  
   ---
   *Перевод Веры Марковой.
  
  
   процитировал Су.
   - Это известное хайку известной японской поэтессы Тиё-Ни. Она написала его на смерть своего маленького сына. Потом Тиё стала монахиней.
   - А в чём загадка?
   Су пожал плечами.
   - Я думаю, это просто смерть.
   Лёня покачала головой.
   - Всё так, но... но вспомни, кто я. И это как бы о всех людях. Они уходят в неведомую даль и не возвращаются. Это не просто смерть.
   - А мучительная смерть, - вставила слово до сих пор молчавшая Ира.
   - Нет... Просто нужно слово, которое характеризовало бы всё, что относится к смерти. Или как-то так. Кажется, я знаю это слово.
   - Называй, не тяни кота за хвост, - бросил Супербия.
   - Думаю, "смертность". Все люди смертны. Это их особенность. Счастье или наказание, которыми наградил Создатель.
   Супербия внимательно разглядывал полосы бумаги, сказал задумчиво:
   - В "смертности" как раз три японских иероглифа: смерть, убегать, и то, что европеец назвал бы процентом. В общем, люди убегают в неведомую даль, а процент убежавших, то есть, умерших - и есть смертность.
   Демон кинулся к шкафу, порылся в вещах, вынул баночку с тушью и кисточку.
   - Традиционная каллиграфическая, - похвалился он, показывая всем кисть. - Моя сделана из хорькового волоса с овечьей шерстью.
   Супербия сел за письменный стол у окна, выдохнул.
   - Уйдите от меня на расстояние... - шикнул на демонов Су.
   Он прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Потом обмакнул кисть в тушь. Вывел первый иероглиф на свободном месте третьей полосы бумаги.
   - Ши, смерть, - сказал он, выговаривая "Ш" так, что невозможно было понять - буква "ша" это или буква "эс".
   Нарисовал второй иероглиф.
   - Бо, убегать.
   И на первой полосе.
   - Рицу, процент.
   Супербия осторожно отложил кисть в сторону и посмотрел на высыхающую надпись.
   - Шиборицу, смертность.
   Лёня вдруг выгнулась и дико закричала. Су бросился к ней, роняя тушь и бумагу на пол.
   - Что? Что случилось?
   Она смотрела на него, трясясь как припадочная.
   - Больно, мне больно... Сделай что-нибудь... - Леонида снова закричала, схватившись за ноги.
   Демоны испуганно разглядывали её, столпившись у кровати.
   - Это первая печать, да?.. - спросила она хрипло. Испарина выступила на её лице.
   - Да, мы нашли это в первый раз. - Супербия обнял трясущуюся Лёню. - Ты что-то чувствуешь?
   - Мне очень больно... будто кости ломают.
   - Вон! - закричал Су. - Уходите, оставьте нас! Ну?
   Все поспешно вышли, толкая друг друга, перешёптываясь и оглядываясь на Лёню, которая корчилась в судорогах боли. Она вцепилась зубами в ворот рубахи Супербии, побелевшие пальцы судорожно сжимали ткань. Лёня старалась не кричать. Только глухо стонала.
   Супербия снял покрывало с ног и ахнул. Недоразвитые суставы стали изменяться, будто вырастая, принимая верную форму. Бедренная кость пробила плоть левой ноги, рана капала кровью на постель.
   - Проклятье, - выругался демон, схватил Лёню на руки, отнёс в ванную комнату.
   Он всегда был брезгливым. Поэтому, заселившись, тщательно вымыл ванну и кафель вокруг, ни одна горничная не сподобилась бы на такое, а Супербия любил принимать горячие ванны. Тут было тесно, неуютно, кафель отсутствовал местами, открывая плесневелые грубые стены, в которые утыкались ржавые водопроводные трубы. Тускло светила лампочка. В углу паук меланхолично плёл паутину. Но демон не собирался отказываться от удовольствия, которое дарила горячая ванна с пеной.
   Лёня билась у Супербии в руках, она уже не могла тихо стонать, громко и пугающе вскрикивала. Демон наполнил ванну тёплой водой, содрал одежду с Хозяина, отшвырнул в сторону. Опустил девушку в воду, и вода сразу окрасилась алым.
   У Лёни исправлялись и росли кости ног. Демон уже не сомневался. Однако мышцы не нарастали. Снятая печать только формировала кости.
   Но как же должно быть больно!
   Су давно не лечил, даже забыл, как это делается. Руки сами собой потянулись к Лёне, он ощутил, как с кончиков пальцев струится некая энергия, он не мог подобрать слово, но это исцеляло и обезболивало.
   Лёня взирала на него блестящими от боли, помутневшими глазами, тяжело дышала, дрожала. Но ей становилось легче, он чувствовал и видел. Супербия полотенцем оттёр пот с её лица.
   - Что это, Су?
   - Печать упала.
   - Как больно... Мне будто все кости переломали, я кричала...
   - Забудь. От такого кто угодно закричит.
   Они посмотрели в воду. Кости ног росли уже без боли, нервы ещё не успели восстановиться. Теперь ноги Лёни выглядели как обглоданный по бёдра скелет.
   - Господи, как страшно... Я такой и останусь?
   Су покачал головой.
   - У нас ещё четыре печати. И несработавшая шестая - гвоздь. Наверное, они сделают остальное.
   - Наверное?
   Демон посмотрел на неё умоляюще.
   - Я не знаю, прости. Печати делали ангелы, и что они сделали на самом деле, не знаю.
   Супербия зажмурился. Он и правда ничего не знал. Ощутил, как влажные пальцы касаются руки, гладят.
   - Ты меня прости. От меня столько проблем. Лучше бы они меня сразу убили.
   Он открыл глаза.
   - Ты что такое говоришь? Ты что?
   Лёня грустно усмехнулась.
   - Ну да, однополярный мир не может существовать.
   - Причём тут однополярный мир? - взвился демон. - Я за тебя беспокоюсь. За тебя, за Лёню, понятно? Вечно вы, бабы, придумываете. Извини.
   Она засмеялась, откинувшись на бортик ванной.
   - Я тебя не так поняла. И, может, придумываю. У меня сейчас в голове такое творится...
   Леонида не договорила - Супербия запечатал ей рот поцелуем.
  
   Акимыч держал икону Емелюшки, рассматривал нечёткую фотографию, разрекламированного пророка, который сам верил в своё предназначение. Ну как сам? Масло в огонь подливала мать, заглядывая ему в рот, записывая все его высказывания. А мальчик нёс несусветный бред, почерпнув образы из мультиков, фильмов, книг. В результате, она проморгала банальную пневмонию, от которой Емельян и помер. Примочки из святой воды против пневмонии - что молитва от комаров, и то молитва скорее поможет. Несчастная женщина утверждала, что сын так сам хотел, но Акимыч не верил ей. Он уже вообще ничему не верил и никому, а проще говоря - был атеистом. Вот истина - бога нет, а есть шуты гороховые, которые наживаются на его имени. Было время, когда он с придыханием взирал на всё это, сейчас он с придыханием смотрит на ворох денег, которые несут прихожане.
   В сердцах он плюнул в лицо Емельяна, с неким яростным удовольствием разглядывая, как слюна тягуче сползает по стеклу.
   - Не злись, - услышал он тихий голос. Вздрогнул, обернулся.
   Перед ним стояла женщина, из тех двоих, кто приходил, интересовался. Сейчас она была без платка, и он видел, что это брюнетка со очень короткой стрижкой каре. Волосы покачивались у впалых нарумяненных коричневым щёк.
   Пётр Акимыч не знал, что сказать гостье, а женщина села рядом, улыбнулась дружелюбно.
   - Не надо гневаться, особенно на себя, это ещё никому не помогало.
   - Кто вы?
   Дурацкий вопрос, который задавали демону миллион раз, потому что не знали, что сказать по существу. Она снова улыбнулась.
   - Можете звать меня Ира. Не Ирина, а Ира. А вы - Пётр Акимыч, я помню.
   Она взяла из его рук икону Емельяна.
   - Какой несчастный мальчик, мне его жаль. Его мать была одержима и гордыней, и алчностью, и завистью. Кто пророка не почитал, на того она изливала гнев. А если бы не злилась на весь мир, глядишь, не запустила бы болезнь.
   - Откуда вы знаете?
   - А вы разве сами не знаете?
   Акимыч тяжело вздохнул.
   - Мне кажется, я уже ничего не знаю. Я запутался.
   - Вам всего тридцать восемь лет, Пётр. А выглядите вы на все семьдесят. Зачем? Чтобы солиднее казаться?
   Она не спросила, что у него произошло в жизни, с такими вопросами обычно посылают далеко и надолго. Поэтому считала с поверхности его памяти - он пил, много, сильно, пока его не затянули в секту, и он там не стал самым рьяным адептом. Но Пётр не просто запил, его измышления о Древней Руси никто не хотел публиковать. Оно и понятно, ведь все факты были высосаны из пальца. А печататься в бульварных газетках вроде "Голос Вселенной" ему не позволяла гордость. Пётр хотел научных публикаций.
   - Не надо себя осуждать да ещё с гневом, - сказала Ира. - Это чревато явлением всей шайки. А уж демоны всех, давших им зацепку, с хохотом уволокут в преисподнюю.
   - Вы же неверующая? - угрюмо произнёс Акимыч. - В тот раз пришли над нами поглумиться со своей подругой. Ни в Бога, ни в чёрта не верите.
   Ира рассмеялась.
   - Чёрта, говорите? Ну-ну.
   Она похлопала мужчину по плечу.
   - Я вам советую не злиться. Ни на себя, ни на кого. Даже на это преподобную мамашу, угробившую сына. У него ведь на самом деле были способности, и от него демоны шарахались, как от прокажённого. Что вам сделал этот мальчик?
   - Ничего...
   - Тогда просто съездите на могилу, отнесите цветы. Но не надо плевать на фотографию.
   Ира вернула ему икону.
   - Может, ещё покаяться перед ним? - с ожесточением сказал Пётр.
   - Не надо каяться, просто отнесите цветы.
  
   На колокольне было ветрено. Теперь Кожемякин часто сюда приходил, и никто его не прогонял. Он смотрел в небо, подставлял ветру лицо, раскидывал руки, и ему казалось, что он летит. Ветер шевелил волосы, забирался под одежду, казалось, давал долгожданную свободу от всего. И очищал. Антон блаженно улыбался. Кошмары перестали его преследовать, книга писалась не так болезненно. Главное - писалась. О странных вещах и странных героях, они цепляли его душу, но больше не выматывали. Издаст - не издаст, станет популярным или нет, это больше не волновало. Только сейчас он понял, что дело в процессе, а о результат потом. Если думать о результате, когда сочиняешь, процесс тормозится, становится уничтожающим. Вообще если всю жизнь подходить к делу не с той стороны, дело когда-нибудь обозлится и сожрёт. Любая работа должна приносить радость, а не самоуничтожение.
   Как хорошо, что он нашёл это место! Здесь легче дышится и думается. Здесь пришли в голову лучшие, по мнению писателя, повороты сюжета. И здесь он увидел отличных персонажей. Они будто летели в небесной синеве, среди облаков, и весело смеялись, а Кожемякин зарисовал их у себя в голове, перенёс на бумагу и увидел, что они вписались в текст, словно там были.
   Чтобы справиться с проблемами - надо забираться высоко, а не прятаться в тёмном холодном подвале, как Антон иногда делал, когда хотел сосредоточиться. В подвале водятся некрасивые чудовища на цепи, а в небе персонажи летают, радуясь свободе.
   Кожемякин, улыбаясь, опёрся на деревянные балки и задумался над очередной мыслью.
  
   Супербия раздавал демонам распоряжения. Лёне теперь пришлось сидеть в номере у Су, её нельзя было шевелить, о возвращении домой никто больше не заикался. Это надо было как-то решать. Как проблему с выросшими хрупкими костями, которые покоились в воде.
   Потом все забегали в поисках нужного. Иногда заходил Су, менял воду, спрашивал о самочувствии, говорил что-то успокаивающее, и снова исчезал с глаз
   . Он что-то делал у себя в комнате. Лёня слышала стук молотка и шуршание. Когда она услышала голос Жоры - дёрнулась и смутилась, но бежать уж точно было некуда. Она беспомощно ожидала своей участи. Старалась не всматриваться в собственные ноги. Почему-то радости не было никакой, только страх и стыд.
   Супербия и Жора вроде не ссорились, а что-то усердно сооружали, давая друг другу советы. Наконец, на пороге появился Супербия. За его плечом маячил слепой.
   - Не стесняйся, - бросил Су.
   Он осторожно подхватил Лёню, а Жора молча взялся за кости ног.
   Лёня невольно свела бёдра. Стыд охватил её полностью. Супербия недовольно прошептал в ухо:
   - Я же сказал: не стесняйся. И не шевелись. Не время строить из себя невинного агнца.
   Мужчины перенесли её на кровать Супербии, над которой повисли деревянные рейки и эластичные бинты. Демон и солдат подняли кости ног, аккуратно зафиксировали бинтами подвижные суставы. Лёня оказалась связанной, с разведёнными ногами. Су прикрыл её одеялом, сказал, рассматривая конструкцию из реек и бинтов:
   - Если бы ты была человеком, я бы сейчас ещё думал о стерилизации твоих несчастных ног. Но ты не человек, и ты самоочищаешься, я вижу. Сама себя обеззараживаешь. И это сильно облегчает нашу задачу.
   Жора всё это время молчал. Стоял у кровати и молчал.
   - Садись уже, солдат, в ногах правды нет.
   - Я постою, - холодно ответил слепой.
   - Да садись ты, не маячь. Нам надо снимать вторую печать. И это будет кошмаром, потому что начнут восстанавливаться мышцы. Плоть без нервов и кожи.
   - Как у обгоревших, - задумчиво сказал Жора. - Нам пригодятся бинты. Зачем тебе такие мучения, Леонида?
   - А на что бы ты пошёл ради зрения?
   - На всё... Я даже мочой глаза промывал, народная медицина, - признался он, и опустился на стул рядом с кроватью.
   Супербия хмынул.
   - Бинты уже купили. Перекись для смачивания тоже. Но у тебя будет опухать горло, Хозяин. Может начаться отёк лёгких. Восстановленной плоти нужно дыхание, но без кожи не получится. Дыхания не будет хватать.
   - Что же делать?
   Демон метнул взгляд на солдата.
   - Я дам тебе своё дыхание, не переживай. Дальше хуже - начнут формироваться нервы. Будет очень больно. Прости, я не знал, что так произойдёт. Надеюсь, у тебя выдержит сердце.
   Жора рыкнул, вскочил, прошёлся в волнении по комнате.
   - Выдержу. Не переживайте.
   Супербия переплёл свои пальцы и её.
   - Выдержишь, не сомневаюсь. Ты и не такое выдерживал.
   Лёня кивнула, но по её расширенным зрачкам, которые, казалось, затопили всю радужку, можно было догадаться - она боится.
   - Давайте вашу загадку.
   - Я буду рядом. Только позову всех.
   Вскоре демоны вновь наполнили номер. Лёня заметила, как они невольно отводят глаза от неё, только Люси нагло и откровенно пялилась, осматривая ноги, даже подёргала за бинт, выдала с улыбкой:
   - Надёжно.
   Лёня устало откинулась на подушки. Вспомнила, что не ела и не ходила в туалет целый день. Может, демонам это не надо, но она пока очень даже человек.
   - Мне нужна пауза. И пусть со мной пока останется Ася, - сказала она. - Если что, позову другую женщину.
   - А я? - обиженно сказал Супербия.
   - А ты принеси что надо, я же видела - вы купили памперсы для взрослых. Ася поможет надеть. Блин! Гордыня! Не забывай что я тут человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Ты можешь сколь угодно говорить мне "не стесняйся", а ещё очаровывать охранников и отводить им глаза, но мне этого мало! - Лёня кипела от возмущения. - Купи лучше пожрать.
   - Ладно-ладно, только не волнуйся. Куплю тебе булочку и кофе.
   Прошёл ещё час, за окном стемнело, в форточку тянуло ночной прохладой. Сумасшедше пели сверчки, перебивая друг друга.
   - Что там у вас, - хрипло сказала Лёня.
   - Старинная фотография, - Алла протянула ей пожелтевшую карточку. - Пришлось доставать у одного коллекционера. Немаленькую сумма тогда выложили.
   Леонида долго всматривалась в снимок.
   - Но тут же не все живые...
   - Да, - ответила Алла. - Это postmortem, посмертное фото. В девятнадцатом веке оно было в моде, последняя память о покойном. Семья собралась возле умершей девочки. Вот она сидит, на руках матери, надо думать. Вся в цветах, и кукла прислонена.
   - По кукле я и поняла, что не так что-то. Девочка её не держит, и как-то странно смотрит.
   - Потому что у неё глаза нарисованы на веках. Так раньше делали, чтобы сделать имитацию живого.
   Лёня скривила губы.
   - Но тут ещё одна странность, - сказала Аварития.
   Леонида вертела карточку так и этак. На хрупкой обратной стороне ничего не написали. Она внимательно пригляделась к фото.
   Семья была снята на фоне вокзального здания с большими окнами. В правом окне отражалось прибытие поезда. Стоп. Вот этот поезд, с виду нормальный, был необычнее мёртвой девочки. Аж мурашки по коже прошли.
  
   - Это поезд не отсюда, - тихо произнесла Лёня. - То есть, не из девятнадцатого века. В окне отражается вполне себе современная голова поезда, а не паровоз с трубой. Как так может быть?
   - В том и загадка, - сказал Супербия. - Мы осмотрели фотокарточку, отчётливых деталей нет. Вычислили, что поезд приходит в полночь.
   - Почему вы так решили?
   - Тебе не кажется странным, что эти люди с мёртвой дочерью сидят у здания вокзала? Чего они ждут?
   - Поезда?
   - И он прибывает!
   - А почему в полночь?
   - Посмотри на небо. Звёзды смазаны. Планета двигалась, а ночью ведь была огромная выдержка. В пасмурную погоду, например, неподвижно надо было сидеть перед камерой сорок пять минут. А уж что говорить о ночи. Пока они сидели почти час перед фотоаппаратом, Земля успела сместиться. Свет падал от фонаря слева, вот он, смотри.
   Су ткнул пальцем в фонарь, возле которого вились мошки, а за ними отчётливо тянулся след движения. Фонарь нависал над людьми сбоку, освещая всех.
   От этой фотографии веяло невообразимой жутью. Супербия, между тем, продолжал.
   - Так вот, нам удалось определить расстановку некоторых звёзд, пусть они смазаны. Но мы поняли, что тогда наступила полночь. Аккурат, в момент прибытия. Значит, придётся идти наугад на местную станцию, и ждать.
   Лёня взглянула на него, мучительно сдвинув брови.
   - Так идите. До полуночи осталось минут сорок. До железнодорожной станции Васильково ходу двадцать минут или больше. Хотя, может, вы летать умеете, не знаю.
   Гордыня кивнул.
   - Я пойду. Ногами.
   - Я с тобой, - вызвалась Люксурия.
   - И я с вами, - поддакнул Гуль.
   - Можно я? - вдруг сказал Жора. - От меня не будет проблем. Что так тьма, что этак. А городок я успел изучить до каждой трещины.
   - Хорошо, - Супербия похлопал его по плечу. За время строительства подвесов для ног Лёни они успели если не сдружиться, то хотя бы перестать испытывать друг к другу неприязнь. Демон убедился, что слепой знает меру и умеет работать руками, не лезет туда, где будет бесполезен. Тщеславия в нём не было в принципе. Это давало Жоре соизмерять свои возможности с реальностью, отчего он становился полезнее многих здоровых, но суетливых и тщеславных людей.
   - А мы останемся здесь, - Ася села на край кровати, сложила руки между коленей, будто ей стало холодно вдруг.
  
   Темнота не смущала демонов. Они шагали по дороге к станции, даже не перебрасываясь словами, не прикасаясь друг к другу. Жора шёл позади всех. Зачем-то надел очки, блестел стёклами и пугал редких прохожих сильнее демонов ада.
   Супербия подошёл к нему.
   - Ты так лучше видишь?
   - Да, - солдат чётко вышагивал рядом.
   - А что видишь?
   - Силуэты... Но не так, как видят обычно слепые. Я вижу ослепительный свет или тьму темнее той, что вижу всегда.
   Гордыня задумался, рискнул спросить.
   - А что ты видишь у меня?
   - То же, что у Лёни. Свет, запечатанный во Тьму.
   - Поэтому ты не против нас?
   Жора хмыкнул.
   - Как я могу быть против тех, кто сделан из одного теста? Кто вместе пережил многое? Я не имею права даже возмутиться. Кроме того, вы любите друг друга. Кто я такой, чтобы разлучать вас?
   - Лёня меня и правда любит? - оживился Су.
   - Догада, блин. - Жора плюнул в придорожные кусты. - Попробуй только её обидеть, я тебе все кости переломаю, не посмотрю на то, кто ты. И кто я.
   - Ты её рыцарь, - улыбнулся Супербия.
   - Нет, я поклялся себе защищать Леониду, несмотря на всё. Но её рыцарь - теперь ты. Не вздумай её огорчить, слышишь?
   - Слышу. И не огорчу. Сначала я хотел её использовать, - признался демон и выдохнул. Прежние мысли угнетали.
   - Знаю. Но потом ты понял, что нельзя.
   - Нельзя, - Су опустил голову, пожевал кислую травинку, которую сорвал недавно и машинально сунул в рот.
   - Потому что твой Хозяин?
   - И это тоже. Но... она искренняя, понимаешь? И доверчивая. Нельзя.
   - Понимаю. Ты прав. Так что, люби, но не используй. Не будь человеком.
   Супербия дёрнулся, удивлённо посмотрел на лицо Жоры, будто сложенное из каменных плит.
   - Спасибо, что напомнил. Люди используют свою любовь, а потом безжалостно выкидывают, даже не объяснившись, ведь страх сильнее их слабого разума. Очень мало тех, кто любит по-настоящему.
   - И они все праведники?
   Су покачал головой.
   - Не все. Но светлый поступок всегда засчитывается. Даже намерение засчитывается. Так что, и ты не суди себя строго. Ты сделал, что мог тогда.
   Солдат задумчиво кивнул.
   - И тебе спасибо, демон.
   Дальше они шли в молчании, размышляя каждый о своей печали.
   На станцию пришли без десяти полночь. Их освещали только фонари возле недавно выбеленного одноэтажного здания, служившего пристанционным пунктом. Рельсы, матово блестя в свете фонарей и звёздного неба, выходили из тьмы и уходили во тьму, казались призрачными. Шумели на ветру кусты, что росли у дороги. Чудилось - там кто-то засел и шевелится, пугая случайного путника.
   На пути почти никого не встретилось: ни орущей толпы, ни бомжей, лишь пара запоздалых прохожих, торопящихся домой. Сверчки тоже затихли. Только звенела тишина, напряжённая, наполненная смутной тревогой.
   Демоны и Жора встали у здания, не зная, что делать. Они знали лишь то, что надо было ожидать поезда. А придёт он или нет - никто из них не ведал.
   Длинный гудок заставил всех дёрнуться и обернуться на шум. Поезд всё же прибывал. Он неожиданно беззвучно появился из тьмы, словно колёса не соприкасались с рельсами. Кусты и фонари просвечивали сквозь поезд, будто он был прозрачным. Головой встал рядом с ожидающими. И они поняли, что к ним выйдет не кто-нибудь, а машинист самолично.
   - Поезд-призрак, - выдохнула Люси. - Вот уж где не ждала. Хотя в этом городе можно ожидать чего угодно.
   Супербия шикнул на неё и направился к выкрашенной в чёрное, без опознавательных знаков, кабине машиниста.
   Отъехала дверь. На пороге показался скелет в лохмотьях и цилиндре. Увидев демонов, он хохотнул так, что затряслась нижняя челюсть.
   - Приветствую вас, дамы и господа! - Скелет театрально поклонился, снял цилиндр с оторванным верхом. - Приветствую в гостях у страшной сказки! Надеюсь, вы не боитесь?
   - Не боимся, - презрительно сказала Люси. - Кому ты нужен, шут гороховый.
   Гуль ткнул её пальцем под рёбра, мол, заткнись уже.
   - Демоны не боятся смерти! Конечно! - воскликнул скелет. - А у людей всё иначе.
   - Ты нам хотел что-то отдать, Азраил, - Супербия был спокоен. - Ведь так?
   Скелет затряс головой, отчего все его кости застучали друг о друга.
   - Демон Гордыни, ты чертовски прав. Я тут катаюсь туда-обратно, надоело уже, честное слово. Ангелы Света вручили мне какую-то фигню, я должен отдать её тебе. А уж ты знаешь, кому передать.
   - Ты сам согласился работать на светлых, теперь отдувайся, бывший ангел, - недовольно вставила Люси. - Или не ожидал, что возить придётся не только праведников?
   - А кто это там говорит? - Скелет отодвинул Су в сторону, будто пушинку. - Ах, Люксурия, ты всё прекраснее и прекраснее, хоть это и не твоё тело. Но я вижу суть!
   - Моя суть не изменилась, Азраил, - сварливо ответила Люси. - Давай уже сюда, что передали.
   Супербия вытянул руку, чтобы взять.
   - Простите! Работа так вымотала! - Он порылся в карманах дырявого сюртука.
   - Не вывалилось? Вдруг потерял? - насмешливо сказал Супербия.
   - То, что отдаёт Гавриил, никогда не теряется, - назидательно ответствовал скелет. - Ах, вот, нашёл. Держи.
   Су взял чёрный кругляш, вгляделся, произнёс недоумённо:
   - Но это же чёрная метка!
   - Ну согласись, Стивенсон придумал нечто изысканнее пикового туза, который был в ходу у пиратов.
   - А кого в чём обвиняют? Какой кодекс кто нарушил?
   - Ты сам знаешь, демон.
   Скелет поклонился компании, скрылся в тёмных недрах кабины. Дал рвущий душу сигнал - этот поезд отбывает в ад.
   И мимо пронеслись наполненные удушливой тьмой вагоны, в которых грешников терзали их грехи. Стоны и крики измученных душ, их призрачные руки, скрюченные пальцы в окнах, попытки вырваться на волю, ещё стояли в ушах и глазах. Жора в отчаянии сорвал очки и ушёл первым, не вынеся мрачной картины. За ним последовали хмурые демоны, думая о том, что бывают и другие поезда, наполненные Светом, умиротворением, покоем.
   Дружелюбные проводники разносят чай в запотевших стаканах со серебряными подстаканниками. И те, кто следует к своей последней станции, за окном видят зелёные поля, шумящие на ветру деревья, нежаркое солнце. Нет духоты и нет сквозняков, нет суеты, нет гомона толпы. Пассажиры смотрят в чистые окна, улыбаются воспоминаниям и ни о чём не тревожатся. Всё будет хорошо, знают они.
  
   Чёрная метка внушала одновременно и смех, и страх. Было в этом что-то киношно-надуманное. Лёня смотрела на метку, словно завороженная. Компания демонов, окружившая кровать, тоже не проронила ни слова.
   - Мне перевернуть и прочитать, что написано? И так ведь ясно.
   - Переверни, - Супербия сел на кровать, решительно обнял Лёню, прижал к себе крепко. - Я рядом.
   Она усмехнулась:
   - Будто от этого что-то изменится.
   Перевернула чёрный круг. Прочитала едва различимое чёрное на чёрном.
   - Низложен.
   Супербия хмыкнул.
   - Ну да, из светлых ангелов тебя давно выперли. Какой информации нам ещё ждать?
   Лёня вдруг содрогнулась, закричала, вцепилась в его руку. Да с такой силой, что оставила следы от ногтей.
   - Жжётся... Как знакомо...
   Она снова завопила, не в силах больше произнести ни слова.
   Су без стеснения откинул одеяло, и демоны ахнули хором. Пульсирующие жгуты плоти начали обвивать кости, стали образовываться сосуды, нарастать крупные вены. Зрелище было не из приятных. Мышцы пульсировали и содрогались.
   - Как освежеванная, - тихо уронила Люси.
   - Как обожженная, - Жора оттолкнул Похоть. - Что там? Мышцы появились?
   Лёня кричала, выгибаясь, не в состоянии вырваться из фиксации.
   - Снимайте бинты! - скомандовал Су. - Сделайте повязку. Быстрее!
   И сам стал ослаблять фиксацию. Плоть теперь росла с такой скоростью, что он еле успевал развязывать бинты с подвесов. Жора, почти неслышно матерясь, помогал ему. Остальные тупо пялились.
   - Что стоите? - крикнул Су. - Помогайте!
   Ася и Гуль тоже стали убирать фиксаторы. Инна перевязывала ногу Хозяина сухими бинтами. По бледному лицу Лёни было видно, как ей больно. Она хватала ртом воздух, словно рыба на суше.
   - Я не могу дышать, - призналась она.
   Супербия снова уселся рядом. Склонился к её губам.
   - И целоваться не могу, - она попыталась засмеяться, но получились какие-то рыдания.
   - Я не целоваться. - Демон осторожно начал вдыхать воздух в её лёгкие, невольно вспоминая строки из песни:
  
   Я раньше и не думал, что у нас
   На двоих с тобой одно лишь дыхание...*
  
   ---
   * Наутилус Помпилиус "Дыхание".
  
   Он готов был отдать весь свой воздух ей. Боялся, что начнутся отёки, не знал, как отреагирует на это человеческое тело. Супербия запасся обезболивающими и жаропонижающими таблетками, и сейчас Ася принесла их со стаканом воды.
   Лёня уже не могла стонать, только подвывала. Таблетки с помощью Су едва проглотила.
   - Нам нужно быстрее разгадывать оставшееся. У неё просто сердце не выдержит, - сказала Ася.
   Люксурия невозмутимо красила губы перед зеркалом.
   - Да и хрен с ней, - произнесла она тихо. - Я не верю, что Хозяин будет орать как резаный от содранной кожи. С ним и не такое делали.
   - Заткнись, а то я тебя заткну, - вдруг сказал Гуль. Он оказался рядом. Люси хмыкнула.
   - Выслужиться хочешь? Пред Хозяином? Перед Гордыней?
   - Перед своей совестью. Тебе этого не понять. Сука, - Чревоугодие стукнул кулаком в стену.
   - Вали отсюда, жирный. Всё равно тебе не достанется, - накрашенные губы расползлись в ехидной улыбке.
   - Ну-ка, тихо, - возвысил голос Супербия. - Что там за перепалка? Несите лучше следующую загадку.
  
   Лёня была похожа на мумию. Ноги, смазанные особой мазью, обмотали сухими бинтами, чтобы мышцы не сохли, а вытекающая лимфа впитывалась в бинты. Если в коляске Лёня хотя бы могла двигаться, то сейчас нет. Из-за бинтов она была скована. Девушка не знала - радоваться или огорчаться тому, что ноги у неё хоть и мучительно, но появляются. Дыхания не хватало всё равно, и Супербия иногда вдыхал в неё кислород. Поднялась температура, которую сбивали жаропонижающим.
   - Судя по всему, у тебя начнут формироваться нервы, и будет очень больно, - честно сказал Супербия. - Поэтому мы будем разгадывать две загадки одновременно. Чтобы сразу наросла кожа.
   - Давайте, - устало произнесла Лёня. Прикрыла глаза, опершись спиной на подушки.
   Сейчас ей уже стало не до искушений людей и тем более демонов. Она пыталась справиться с болью, но это изматывало разум почище моральных терзаний, когда она была безногой.
   - Поэтому в аду нет физических страданий, - грустно улыбнулся Супербия. - Они не дают сосредоточиться на размышлениях о том, что было сделано неправильно. А вот о грехах можно размышлять, сколько влезет, пока не осознаешь. Короче, тащи следующую печать, Аварития, - он резко сменил тему.
   Пока Алла несла куклу, Лёне сменили повязки. Сначала смочили старые бинты перекисью, сняли осторожно, потом обмотали ноги без кожи свежими бинтами.
   Через время все уже разглядывали куклу. Она была самой обычной - немецкого производства, с резиновой головой, ножками и ручками, в капроновом цветном платье и такой же шляпке. Только глаза были странные. Сделанные из выпуклого коричневого стекла, обрамлённые пушистыми ресницами, они были словно живые, пристально заглядывали в самую душу.
   Лёня передёрнула плечами, когда взяла куклу в руки. Бесцеремонно задрала ей платье - увидела белые замызганные трусики. Вообще замызганным в кукле было всё - белый кант, обрамлявший платье, само платье, шляпка. Резиновые щёки тоже были грязными залапанными. В углы глаз набились небольшие комки земли. Куклой долго и небрежно играли. Или вообще "хоронили", закапывали в землю, как это бывает в жестоких играх детей. А иначе - откуда земля? Лёня вопросительно подняла глаза на Аллу.
   - Соглашусь, кукла жуткая. Говорят, она вбирала в себя души взрослых и детей, пока её не убрали на чердак, где я её и нашла. Но я ничего не чувствую, никаких душ. Однако если куклу перевернуть, она поёт странную песенку на любом известном языке. Переверни.
   - Не хочу, - мрачно ответила Лёня. - Напереворачивалась уже. Хватит.
   Аварития взяла игрушку в руки, поправила платье и наклонила куклу лицом вниз. Все услышали хриплый голосок, поющий на чистейшем русском:
   - Мама! Обними меня! Гибну тут, и слёзы - зов к тебе. Любовь твоя вернёт, а моей любви уж нет.
   - Эту чудовищную колыбельную предлагалось слушать детям? - удивилась Лёня.
   - Наверное, - Алла прижала куклу к себе. - Она поёт о печати.
   - А что именно?
   - Мы разгадали смысл песни, - вставил Супербия. - Но что делать дальше - не поняли. Или просто не думали. Надеялись, что ты знаешь все ответы, но...
   - Но я ничего не знаю, извините, - Лёня вздохнула. - Совсем ничего. Поэтому говорите, в чём смысл колыбельной, а дальше применим мозговой штурм.
  
   Охранник из гостиницы жевал бутерброд с докторской колбасой, при этом экспрессивно говорил, размахивая руками:
   - Ты представляешь, никак не выживу этих иностранцев со второго этажа! Вечно, то олень, то тюлень! А ещё кто-то периодически там вопит женским голосом, будто её пытают. Что они с ней делают?
   - Сходил бы, проверил. Горничная сказала, что её просто не пускают в номера, - меланхолично сказал администратор, набивая любимую ореховую трубку табаком. Охраннику Толе было всё равно - курит кто-то или нет при нём, неважно ест он, спит или читает.
   Ни Толя, ни горничная, ни администратор не говорили друг другу, что иностранцы дают денег им лично, сверх платы за проживание. При этом делают такое лицо, что, мол, никто не должен узнать. О том, что происходит в номерах и там живут незарегистрированные постояльцы, тоже не должны выведать. Таких денег никто из васильковцев не видел за всю свою жизнь. Ну, может, только Кузнецовы, которые как-то странно присмирели, смотавшись в местный лес, пользующийся дурной славой. Что там произошло - братья молчали. Священник тоже молчал, хотя к нему и его матушке пытались подкатить с расспросами. Чувствовалось, отец Димитрий хочет послать любопытных матом, но они только благословлял всех и ничего не отвечал.
   Так что, говоря о проверке, администратор Игорь Петрович лукавил. Никто иностранцев проверять не собирался, даже если они там устроили притон с пытками. Васильково посёлок тихий - хоть слухи расползаются быстро, страх держит у всех рот на замке.
   - Инвалидка тоже куда-то пропала, - сказал Толя. - Ну та, что живёт в доме Ковалёвых. Они-то прибрали к рукам её трёхкомнатную, а её сунули в их старый дом. Дом, конечно, неплохой, но трёхкомнатная в центре Москвы лучше домика в деревне. - И он глумливо расхохотался.
   Администратор криво улыбнулся. Разжёг трубку, закурил с наслаждением. Древесный запах ароматного табака поплыл по тесной комнатушке охранника.
   - Может, они её пытают? А что, беспомощному человеку некуда деваться.
   Охранник вздрогнул. По совести - надо было идти вызволять девушку, но деньги жгли карман.
   - Слепой бы не дал никого в обиду, - сказал он, потупив глаза. - А я его вижу, он тоже иногда сюда приходит. Он бывший "афганец", а они повёрнуты на справедливости.
   Мимо открытой двери в комнату прошествовала Люси. Толя оживился.
   - О, вот есть у них самочка! Всем самочкам - самочка. Сиськи - во, жопа - во! Я бы не отказался с ней... - Толя, сутулый, долговязый, совсем невыразительный парень, засмеялся. - По паспорту значится как Людмила Демонович. Болгарка, что ли?
   - Это пила - болгарка, - неприязненно ответил Игорь Петрович. - Сербская фамилия.
   - Но по-русски хорошо говорит.
   - Языки похожи. Может, и русская.
   Люси вернулась, зашла в комнату. На ней была всё та же красная юбка, едва прикрывающая ягодицы, прозрачная блузка и красный бюстгальтер, вызывающе просвечивающий через блузку.
   - Привет, мальчики, - она улыбнулась Толе и Игорю Петровичу. Последнему стало вдруг стыдно за засаленную кофту с заплатками и вытянутые заношенные джинсы. Администратор мечтал продать убыточную гостиницу, а на полученные деньги, которые составляли годовую прибыль, уехать из посёлка, забрав семью. Ему надоело каждый день слушать пиление жены и спрашивать себя: почему он такой неудачник?
   Толя вскочил, машинально поддёрнул мятые камуфляжные штаны.
   - Можно присесть? - Люси кокетливо подтянула к себе шаткий стул, уселась на него, закинув ногу на ногу, отчего её стройные ноги оголились полностью.
   Мужчины сглотнули.
   - Пожалуй, я пойду, - сказал Игорь Петрович.
   - Останьтесь, господин Симонов, - произнесла Люси. - Вы держатель этого... отеля?
   - Да, - Игорю Петровичу вновь сделалось стыдно. Гостиница продавалась по дешёвке, и он думал, что сделает её приличным отелем. В чём его обманули, Игорь понял сильно позже: сюда почти никто не приезжал. А здание вообще хотели списать под снос.
   Люксурия качала ногой в красной босоножке на высокой платформе и говорила, улыбаясь:
   - Вам не кажется, что здесь происходят странные вещи?
   - Нет, - поспешно отозвался Толя и захлопнул рот.
   - А, ну да, вам, конечно же, платят за молчание. Хотите, я вам тоже заплачу? - она соблазнительно выгнулась, тряхнула рыжими волосами. - Не деньгами. Но вам понравится.
   Никогда они не видели такой красивой женщины. Настолько красивой, что все деньги мира были не в состоянии оплатить её любовь.
   - Что нам нужно сделать?
   - Ничего сложного. Вызвать полицию, которая взломает номер 201. Вы увидите много поразительного и отвратительного.
   - Что там?
   Люси снова выгнулась к ним, оголив грудь, едва скрываемую лифичком. Соблазнять этих деревенщин было нетрудно, стоило принять узнаваемые и простые позы.
   - Увидите, мальчики.
  
   От колыбельной, которую пела кукла, на самом деле становилось жутко. Лёня утёрла пот со лба - температура держалась, кислорода всё так же не хватало, и она часто вдыхала ртом воздух. Отёк горла не спадал, она сглатывала с трудом даже слюну. Кожа нужна была как можно быстрее.
   Супербия записал слова колыбельной в столбик, выделив слова начальных строк большими буквами:
  
   Мама!
   Обними меня!
   Гибну тут,
   И слёзы - зов к тебе.
   Любовь твоя вернёт,
   А моей любви уж нет.
  
   - Это простая анаграмма, - сказал демон. - Прочитай первые буквы строк.
   Ноги Лёни на всякий случай развязали, подложив бинты - вдруг начнут расти нервы. Приготовили укол с обезболивающим. Инъекцию планировали сделать в руку. Лёня скользнула глазами по стихотворению, передёрнула плечами.
   - Могила. - Прислушалась к себе. Нервы не появились. - Проклятье! - Теперь отчаяние в голосе было не скрыть. - Чья могила?
   - Наверное, ребёнка, откуда взята кукла.
   - По вашим рассказам кукла пролежала на чердаке лет тридцать.
   - Тридцать пять, - поправила Алла.
   - Ну, тридцать пять. Пусть ребёнок прожил десять лет. Тогда кукле, получается, все сорок пять лет.
   - Ребёнок прожил семь лет. То есть, кукле сорок два года. Почтенный возраст для игрушки. Где вы взяли эту вещь? В каком городе? Стране?
   - В Германии, тогда ещё страна была поделена на две части - ГДР и ФРГ, - ответил Гордыня. - Куклу нашли в Штутгарте, в тысяча девятьсот семидесятом году. На чердаке частного дома. В это же время Аварития отыскала ещё один предмет - старую пластинку с записью песни Битлз.
   - Одной записью? - уточнила Лёня.
   - Да. И песня-то известная - "Yesterday".
   - А с ней что не так?
   - Знать бы ещё, где тут кроется печать, - задумчиво проговорил Супербия.
   - Никогда не любила "Битлз". Английских слов не знаю вообще, кроме этого "естердэээй". - Она улыбнулась ему. - А дальше что?
   - All my troubles seemed so far away, - пропел демон. - Мои проблемы были так далеко.
   - Точно. Так далеко, что я их не помню, - засмеялась Лёня. - Мышцы сохнут. Надо снова сделать из меня мумию.
   Пока ноги снова обматывали смоченными в перекиси бинтами, обсуждали, что делать с куклой. Анаграмма была только подсказкой.
   - Надо отвезти куклу в Штутгарт, на могилу девочки, откуда её взяли на чердак, - сказала Лёня. - Кукла нам сказала направление. Значит печать где-то на могиле в Германии, в городе, где вы нашли куклу. Пока вы ездите в Германию, я попробую решить загадку песни "Битлз". Вам сейчас придётся из Васильково уехать в Москву, там самолётом до Штутгарта. На всё про всё уйдёт не меньше двух дней.
   - Кто едет? - спросил Супербия.
   - Я, - вызвалась Ася.
   - Я с ней, - Инна встала рядом.
   - Ну, так как я нашла этот артефакт, и мне придётся, - сказала Алла. - Вдруг там будет какая-то деталь.
   - Деньги у вас есть? - спросила Лёня.
   - Всё есть, - Супербия поправил бинты на её ногах. - За это не беспокойся.
   - Трое женщин... - задумчиво оглядела их Лёня.
   Алла громко рассмеялась.
   - Трое демонов, не забывай. Хозяин. - Она обернулась к компаньонкам, сказала насмешливо. - Так, девочки, собираемся. Минимум одежды. Не забудьте трусы и зубную щётку.
   Когда демоны ушли, Лёня нетерпеливо взглянула на Супербию.
   - У тебя записан текст "Yesterday" на английском? Почему-то кажется, что пластинку слушать не надо. Послушаю потом, если не сработает сам текст.
   - Всё записано, не волнуйся.
   - Мне давай. Посмотрю.
   Гордыня порылся в своих вещах, протянул Лёне сложенную вчетверо уже бумажку. Девушка медленно развернула, вчиталась в текст:
  
   Yesterday, all my troubles seemed so far away
   Now it look as though they're here to stay
   Oh, I believe in yesterday
  
   Suddenly, I'm not half the man I used to be
   There's a shadow hanging over me
   Oh, yesterday came suddenly...
  
   - А перевод?
   - Ну что-то типа того:
  
   Вчера все мои проблемы казались такими далекими,
   А сегодня я не представляю своей жизни без них.
   О, я верю во вчерашний день.
  
   Неожиданно я стал уже не тем, кем был раньше,
   Уныние овладело мной,
   О, вчера настало так внезапно.*
  
   ---
  
   * Перевод студии Амальгама. (http://www.amalgama-lab.com)
  
   - Легенда гласит, что мелодия приснилась Маккартни, - сказал Супербия. - И показалась ему странно знакомой. Будто он всегда её знал. Пол был уверен, что не сам её сочинил, а кто - так и не поняли. Чтобы не забыть мелодию, он записал белиберду в словах. И первоначально песня называлась "Яичница-болтушка". Милая моя... - демон вдруг закашлялся. - Боже мой Хозяин, там же такие слова...
   - Какие? - Лёня напряжённо смотрела на него.
   - I love your legs... Я люблю твои ножки...
   - Ножки, - она улыбнулась. - Может, это и есть отгадка. Надо теперь дождаться ответа, который привезут из Штутгарта.
  
   Накрапывал мелкий противный дождь. Здесь было не более двадцати градусов тепла. Прохожие натянули прозрачные плащи, спрятались под прозрачные зонты и казались клонами, если бы не разноцветье плащей и зонтов - жёлтых, салатовых, розовых. Демоны затерялись среди толпы. Алла внимательно смотрела в карту на смартфоне и командовала подругам, словно отстранённый голос навигатора GPS, сопровождая речь указательными жестами:
   - Поворачиваем налево, поворачиваем направо, сейчас идём прямо.
   Все молча следовали за ней, не суетясь и не споря, как это по обыкновению делали люди в поисках нужного места.
   Протестантское кладбище в Штутгарте приютилось у стен церкви. Стены, потемневшие от времени, стали ещё темнее от дождя. Церковь будто плакала - дождь стекал струями, капли падали с парапета в мелкие лужи, собравшиеся у стен... Тихий шелест воды как плач по мёртвым.
   Могилы были ухоженные и даже какие-то уютные. В таких-то и покойникам лежать было в радость, наверное. А родственникам смотреть, тихо, но светло печалиться.
   - Так куда сажать куклу? - спросила Инна.
   - Фамилия женщины, где я нашла игрушку - Шварц. Тогда мы говорили о том, что куклу взяли с могилы Шварцев.
   - А откуда вы знаете? Женщина могла выйти замуж, сменить фамилию, уехать, её ли это кукла вообще? - спросила Инна.
   Алла шмыгнула носом, натянула капюшон на лоб.
   - Мы с Супербией уже обсуждали на всякий случай, и решили, что нужна именно эта могила. Девочки по фамилии Шварц. Зачем забрали оттуда куклу - я не знаю. Может, для колдовства. Люди для этого используют всякие предметы, сами не понимая, зачем они колдуют, зачем берут то или иное, зачем вообще мир, и они в этом мире. - Алчность рассмеялась. - Безмозглые, не умеющие анализировать, верящие всему, что скажут, готовые убиться за свою тупую веру. Люди как люди. Вы знаете.
   Ася тяжело вздохнула.
   - А как вы поняли, что там заперты души?
   Алла улыбнулась.
   - Хозяину раньше нравилось вылавливать из инферно души разных маньяков, серийных убийц там, кровавых вождей народов. Он запечатывал их в жестяные пивные банки, когда стали производить. Мол, пусть мучаются дольше положенного срока, раз такие твари. Люцифер очень не любит грешников, за которыми следит. - Она смахнула каплю дождя со щеки, продолжила. - Когда мы осматривали куклу, поняли: там заперто несколько душ. Кто-то повёлся на её обаяние, и она буквально затянула в себя души каких-то людей.
   - Как она так смогла? - удивилась Инна. - Игрушку делали ангелы.
   - Не забывай, для кого.
   Ася осторожно осматривала старые памятники.
   - Эльза Шварц, 1962 года рождения. Шварцев тут много, но девочка с подходящим возрастом одна.
   Женщины окружили могилу. Она была, как ни странно, украшена свежими цветами - мелкими белыми розами, увита зелёным плющом. На памятнике восседал маленький ангел со сложенными вместе ладошками. Фотографии не было. Зато тут лежали игрушки - совсем коричневый от дождя плюшевый мишка, красный резиновый мячик. И... пустое место, словно предназначенное для ещё одной игрушки.
   Алла усадила куклу на это место. Дождь тотчас намочил платье и шляпку, сделал темнее, чем обычно. Кукла сидела, вытянув руки, и по её резиновой щеке скатилась капля, как слеза. Женщины ожидали, пристально смотря на игрушку. Кукла вдруг упала лицом вниз. Раздался плачущий вой. Он будто раздавался со всех сторон, окружал. Человека бы это напугало. Но демоны спокойно подняли головы, увидели потоки света, которые вырывались из резиновой плоти, как раз там, где было устройство, чтобы кукла пела.
   - Это сожранные души, - прошептала Ася. - Освобождаются.
   Ацедия даже умилялась происходящему. Помахала рукой душам, улыбнулась счастливо, погрозила пальцем.
   - Летите, куда вам предназначено.
   Алла опустила голову, рассматривая могилу. Кукла вытянула руки так, что казалось она обнимает розовый мяч. Аварития осторожно подняла его, отряхнула от крошек земли. Оглядела со всех сторон, увидела сияющие символы, как на кукле - такие знаки стояли на всех артефактах, и увидеть их могли только демоны. Ну и тот, кто был повержен обычной куклой или стихотворением, конечно
   - Вот настоящая печать. Возвращаемся.
  
   - Когда ты исчез, мы огорчились, - сказал Супербия, глядя в окно на пыльную посёлочную дорогу. - Потом к нам прибыл Азраил, ангел смерти, и всё рассказал. Он не верил, что мы тебя найдём, вроде ты спрятан так надёжно, что сами ангелы тебя потеряли.
   - Ты сейчас о Люцифере? - Лёня смотрела на спину демона, на спутанные светлые волосы, растрепавшиеся по плечам, поймала себя на мысли, что невольно любуется им.
   - О нём, о ком же ещё, - со вздохом произнёс Су. - Он теперь запечатан в тебе.
   - А я кто? Змея в змее, сосуд в сосуде? - процитировала Набокова Лёня.
   - Это не о том, - Супербия улыбнулся про себя. - Хотя тебя можно назвать Лилит. Наверное. Не помню, чтобы Хозяин так сильно любил женщин.
   - Так он шовинист, ваш Хозяин?
   - Нет. Просто не любит женщин. У него к ним что-то личное.
   - А, после Евы, - понимающе махнула головой Лёня. - Нечего было лезть к бедной женщине с искушениями.
   Супербия хмыкнул.
   - Кто, кроме него?
   - Не знаю, - Лёня пожала плечами. - Что теперь говорить. Дело сделано, поезд ушёл. Всё закончилось тем, что я лежу тут как мумия и жду невесть чего.
   Демон лёг рядом с Леонидой, взял её руку в свою.
   - Ты случайно не подражаешь Хозяину?
   - Нет. Я не питаю к женщинам неприязни.
   Она вдруг порывисто обняла его одной рукой. С неподвижными ногами трудно было обниматься.
   - Не оставляй меня. Все меня всегда бросали одну. Родители погибли, а ведь я им говорила никуда не ездить в тот день. Не послушались, и вот... - Она помолчала, собираясь с мыслями, горько улыбнулась. - Опекунам нужна была наша квартира, что уж я, не понимаю. А для Жоры, выходит, я не более чем долг. Сейчас лишь поняла, зачем он рядом. Он же весь такой честный, благородный, справедливый до мозга костей. Я ему очень признательна, но не то это, всё не то. Ты меня не оставишь? - Она пытливо заглянула ему в глаза.
   - Не оставлю, я люблю тебя. Сначала хотел использовать, но потом понял, что испытываю к тебе совсем другое, да и нельзя с тобой так. Веришь?
   - Верю. И я тебя люблю. Какая без веры любовь? Если не веришь тому, кого любишь, любви не может быть. Рано или поздно отношения будет отравлены неверием, подозрениями и ложью.
   Лёня с силой стиснула его пальцы.
   - Никогда не лги мне.
   Супербия сидел, опустив голову.
   - А если я тебя обману? Откажусь от своих слов? Я же демон. У меня нет ни совести, ни чести, а благородство есть только у Жоры.
   Она посмотрела на склонённый профиль Су. Ох, и красив же этот парень. Куда ей, калеке, лезть в его жизнь...
   - Просто не лги мне, если разлюбишь или полюбишь кого-то ещё. Всякое ведь в жизни бывает. - Лёня прижалась щекой к его плечу. - Я верну тебе ангельское. У тебя же не только крылья отняли, у тебя забрали куда больше. Душу у тебя забрали. И у меня, наверное, тоже.
   - Как ты это сделаешь? - хмыкнул демон.
   Лёня покачала головой.
   - Ты не испугаешься?
   - Нет.
   - Тогда, мне кажется, я знаю - как. Если не получится, буду думать уже потом, как вернуть нам прежнюю судьбу. Я не откажусь от своего долга, но мне не всё равно, кем я буду. Бездушной машиной, или ангелом, который добровольно взвалил на себя тяжёлую ношу. А ты как считаешь?
   Холодные серые глаза словно впились в неё.
   - Я тоже не хочу быть бездушной машиной. Так что, делай как знаешь.
  
   Аэропорт "Внуково" встретил их настоящим ливнем. Демоны долго стояли у высокого окна, смотрели на стоящие мокрые самолёты через пелену воды, терпеливо ожидая, пока закончится дождь, и можно будет сесть на такси, чтобы доехать до междугороднего автобуса, везущего в Васильково.
   Летели "Эйрбасом 319", принадлежащим малоизвестной компании "Джерманиквингс". Инна разминала затёкшие ноги, слишком тесно было между кресел - она была высокой, не помещалась.
   - Никогда больше не полечу эконом-классом, - ворчала она. - Неудобно. И музыка какая-то орёт.
   - Не какая-то, а рэп, - заметила Ася.
   - Угу, немецкий. Мой тонкий слух не для этого брутального, гм, пения.
   - А тебе Вагнера, что ли, подавай? Вагнер сейчас не в моде.
   - На экономе мы сэкономили, - скаламбурила Алла, водя пальцами по стеклу за струями воды. - Кажется, дождь заканчивается. Надо на выход, чтобы поймать такси подешевле. А то сейчас будут на клочки рвать бомбилы.
   Женщины засуетились, подхватили сумки, чемоданы, мокрые зонты, и рванули к выходу. Пахло дождём и нагретым пластиком. От дьюти фри, где всегда толпился народ, несло дешевизной вперемешку с дорогими духами, шоколадом и табаком, от кафе тянуло не очень качественной едой, которую с наслаждением поглощали люди, думая, что едят высококлассный продукт. Возле стендов с игрушками кричали и плакали дети. Указатели систематически запутывали. И, тем не менее, здесь был некий, сопряжённый с привычным хаосом, уют, в котором хотелось остаться навсегда. Под льющуюся с небес воду не было желания идти, но время поджимало. Надо было успеть на автобус до Васильково.
   В автобусе уже воняло чем-то прогорклым и бензином одновременно, шелестели пакеты, переговаривались люди - тихо москвичи, чуть громче провинциалы и гортанно гастарбайтеры с солнечного юга. Эта музыка была не так гармонична как рафинированный немецкий рэп. Ася уронила голову на плечо Инны, которая тихо материла "вонючих людишек". Когда закончилось ровное городское шоссе, их затрясло по ухабам "замкадья", что вызвало новую ругань Инны и призывы на головы человечества казней египетских.
   Алла сидела молча, прижимая к себе пакет с новым артефактом, розовым мячом. У неё крутилась в голове одна мысль - доехать быстрее до посёлка и проверить действие артефакта. Если Супербия верно догадался о ногах, то нервы и кожа будут формироваться одновременно. Они, в принципе, и так должны одновременно расти, иначе это будет ад хлеще безножья. Кстати, а зачем гвоздь, зачем это стихотворение из психушки, распространённое как сетевой мем? Гвоздь был найден раньше. Стихотворение-мем позже, значит, он не влияет на умение ходить. Демон погрузилась в размышления, не замечая остальное.
   - Вставай, приехали, - Инна толкнула её. - Не потеряй артефакт.
   Огромная лужа растеклась на дороге, её приходилось огибать. До гостиницы с остановки добирались пешком. Дождя уже не было, но небо оставалось пасмурным, затянутым тучами, свежий ветер холодил разгорячённые лица.
   Лёня всё так же лежала в номере Супербии, её ноги были перебинтованы словно у мумии. Вопросительно глянула на них.
   - Всё привезли, не волнуйся, - сказала Алла. - Кстати, где Люси?
   - Трахается, поди, с кем-то, - заметила Инна. - Ой, Хозяин, извини. Привыкли, что ты любишь крепко словцо.
   Ответом ей была кривая улыбка Леониды.
  
   Пальцы скользнули по упругой попке, любезно отставленной кверху. И вдруг кожа потянулась за пальцами словно кисель. Толя отпрянул. Возбуждение мгновенно улеглось.
   - Что это? - Толя брезгливо тряс пальцами, пытаясь отделаться от прилипших частиц кожи.
   - Ну что там ещё? - недовольно сказала Люси. - Вы сделали всё, что я просила. Теперь я плачу по счетам.
   - Что у тебя с кожей? Ты болеешь? Она тянется, и всё сморщилось местами.
   - Ах, это... - вздохнула Люси.
   "Это потому что мне пора домой, тело разлагается. Очень вовремя, блин".
   Она повернулась к охраннику, раздвинула ноги.
   - Я не болею.
   Он подозрительно посмотрел ей в глаза. Люси притянула его к себе, крепко поцеловала в губы, чувствуя щетину, отпустила.
   - Не хочешь - могу уйти.
   - Хочу, - растерянно сказал Толя. - Но...
   - Что но? Ты боишься меня?
   Глаза мужчины затуманились, он будто бы забыл всё, что видел.
   - Не боюсь, - уже увереннее сказал Толя, и лёг на случайную подругу, ощутил мягкость, податливость тела, и возбуждение стало нарастать с новой силой.
   "Знал бы ты, что сейчас трахаешь мертвеца, - Люксурия засмеялась про себя, выгнулась всем телом, обвила ногами обнажённые ягодицы парня. - Но тебе незачем это знать, человек. Вы такие неразборчивые".
   И пока Толя делал своё дело, постанывая от удовольствия, Люси, широко улыбаясь, смотрела в серый потолок, скользя пальцами по влажным от испарины плечам любовника.
   "Мне ещё Игорь Петрович предстоит. До него надо будет как-то скрыть следы разложения".
  
   Алла подала мяч Лёне. Та осторожно взяла его, покрутила. Закусила губу. Ноги снова развернули.
   - Да, - с трудом сказала она. - Я чувствую, как снова изменяюсь. - Она мучительно посмотрела на Супербию. - Мне становится больно...
   Пока демоны ездили в Штутгарт, остальные где-то нашли проигрыватель. Гордыня поставил пластинку с Битлз, и голос Маккартни спел всем известную песню.
   Лёня тихо стонала от боли.
   Супербия осмотрел её ноги.
   - Кожа не появилась, да и нервы как-то странно растут.
   - Спой мне то, что ты пел про ноги, - тяжело дыша произнесла Лёня. - То, что Маккартни написал в первый раз, чтобы не забыть мелодию. - Она облизнула пересохшие губы. - Помнишь, сказку? "Красавица и чудовище"? Спой чудовищу песню, красавец.
   Гордыня сел напротив её ног и тихо запел на мотив "Yesterday":
   - Scrambled eggs, oh, my baby how i love your legs...
   Лёня закричала, судорожно сжавшись. Боль казалась нестерпимой. Она кричала, пока росли нервы и кожа. Укол обезболивающего не помог. Супербия и Жора шептали ей что-то утешительное, гладили и держали её руки, но девушка их не слышала, от боли она была в полубессознательном бреду. Затихла только тогда, когда в дверь громко постучали:
   - Откройте! Милиция! То есть, полиция. Открывайте!
  
   Любил ли Люцифер? Если любил, то кого? Архангела Гавриила, который вырвал ему крылья? Или ангелов, которых не испугала судьба отступников, и они последовали за восставшим?
   Какая еретическая, крамольная мысль! Однополая любовь ангелов!
   Кожемякин оттолкнул от себя клавиатуру.
   Нет, он не мог себе этого представить. Даже думать было страшно. Конечно, любовь ангелов совсем не такая как у людей. Писатель подозревал, что у таких существ иначе всё. И мыслят они иначе, и чувствуют. И любят. Всё, всё не как у людей. И мотивы другие, которые людям никогда не подойдут, даже отвращение вызовут. Но он-то - всего лишь человек и не имеет права покушаться на святое.
   Борисыч грустно рассмеялся. Уже покусился, когда поддался этим проклятым демонам. Теперь вот пишет всякую чушь, от которой крыша едет.
   Что было от любви, когда демоны остались рядом? Может, безграничное уважение к лидеру или что-то ещё? Разгадал ли кто эту тайну, или её вообще никому не надо было разгадывать?
   К нему приходили и женщины. Кожемякин выдохнул. Пусть текст пишется, ведь он совсем не о том, что всегда считывают люди. А считывают они в первую очередь сексуальные намёки. Большинство вообще не верит ни в какие-такие Великие Чувства, а только понимают бессмысленный и беспощадный секс да бесконтрольное размножение, которое подстёгивает правительство. Родине нужны солдаты! То есть, пушечное мясо. Детей любят лишь педофилы, остальное - не любовь к детям, властям же виднее. Писатель поймал себя на том, что злится на людей, и что это нехорошо.
   Люди - не ангелы. И даже не демоны.
   Кожемякин подумал, что для ангелов и демонов люди - не более чем мусор, который они сгребают на свои стороны. И, наверное, матерят тупых людей за их проделки и непонимание чего-то очень важного. Того, что вкладывал в них Творец, а люди махнули рукой, мол, нам всё равно. Не зря же их создавали. А они так ничего и не поняли. Теперь и демонам их легко искушать, и ангелам спасать уже некого.
   Эсхатологические думы окончательно ввергли Кожемякина в печаль. Текст перестал литься, и писатель выключил компьютер. Лёг в кровать, уткнул лицо в подушку. Лучше бы он сочинял о вампирах, а тема, за которую он взялся, слишком трудна, словно по лезвию бритвы идёшь.
  
   Закатное солнце залило кровью округу. Отец Димитрий смотрел на окрашенную пурпуром листву, и ему становилось не по себе. Он часто думал о людях, но не желал их уничтожения. Его коробило от дел, что творило начальство церкви, но с другой стороны его истинным начальником был Господь, а не люди. Богу отец верил, но не мог отречься от тех, кто рукоположил. Там было много хороших людей, кто не шёл в пасть Сатаны, не был алчным, не страдал гордыней, не завидовал и не гневался. Димитрий, слыша порой церковные новости, сам делался пурпурным от стыда. Но всё так же был уверен, что люди заслуживают спасения. Многое его смущало, но он не смел впадать в осуждение, за что его самого часто осуждали. Единственное что мог отец в рамках своей веры - наставить на путь истинный, по которому шёл сам. И он твёрдо веровал в то, что сказано в Евангелии от Матфея: "Тогда Петр приступил к Нему и сказал: "Господи, сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семи ли раз?" Иисус говорит ему: "Не говорю тебе: "до семи раз", но до седмижды семидесяти раз". То есть, очень и очень много. Бесконечно прощать, если ошибки бесконечны.
   Это демоны никому и никого не прощают, глумясь и ёрничая над несчастными. И никто не подаст запутавшимся людям руку помощи. Отец Димитрий был уверен в том, что он должен подавать руку, даже если ему самому плохо, стыдно или больно. Не было в этом тщеславия, одна только совесть, которая горела в душе яркой искрой. А у бесов не было совести и души.
   За этими размышлениями его застал звонок в дверь. Открыла матушка. Говорили так тихо, что отец невольно прислушался, ничего не разобрал. Потом в комнату вошёл Жора. На слепом были обычные тёмные очки.
   - Могу я с вами поговорить?
   - Конечно.
   Отец провёл Жору к креслу, усадил.
   - Я хочу вас попросить об одной вещи, если вы откажетесь - я пойму.
   Солдат долго рассказывал, в какие-то моменты опускал коротко стриженную голову, сцеплял до побеления пальцы. Димитрий тоже сдерживал эмоции.
   - Я дам денег на всё это, - сказал Жора. - Не отказывайтесь. Мне не нужно. Лёне тоже, как вы понимаете.
   - Хорошо, - помедлив, сказал отец. - Я добавлю свои сбережения. Должно хватить?
   Жора кивнул.
   - Должно. Спасибо вам. - Солдат встал. - Вы не осуждаете меня?
   - Нет. Ни вас, Георгий, ни эту несчастную девочку Леониду. Только Бог ведает кому что назначить.
   Когда слепой ушёл, батюшка задумался: всё ли правильно? И всё ли ему рассказал солдат? Димитрию показалось, что Жора чего-то не договаривает. Что было тому мотивом? Желание защитить? Чувство вины? Всё сразу? Никто не умеет разбираться в чужих душах. Даже священники, профессиональные душеведы.
  
   Когда пришёл Слава, Таня что-то готовила, да так и забыла. Только запах сгоревшего отрезвил их, страстно целующихся. Признаться, она очень скучала по мужу. В голове всплывали только приятные воспоминания с ним, хотя Таня старалась вспомнить что-то ужасное, где Слава чудовищно вредил ей, сыну, но... Но она ничего такого не вспомнила, только всё хорошее. Как заботился о них муж, как на спине Диму катал, а сын заливисто смеялся, как начал работать на двух работах, когда денег не стало хватать. Как Слава уставал, но не обижал её как женщину. По всему выходило, что он изменился в одну ночь, когда принёс собственного сына в жертву. Или, может, изменился тогда, когда зашёл в местный бар, называемый кабаком, и встретил ту рыжую. Она потом явилась в гости, назвалась Людмилой, долго извинялась, винила во всём себя. Сначала Таня ей не верила, мол, изворачивается, зачем только пришла. Но в ней было что-то искреннее, это чувствовалось. Людмиле на самом деле не нужен был её муж, эта ведьма хотела использовать его и Димку в каких-то своих дурных целях. Это отталкивало. Но ведьмы часто винятся за недоброе, если осталась хоть капля совести. В Людмиле, наверное, осталась, раз пришла.
   Целуясь со Славой, Таня отринула от себя плохие мысли о нём. Пусть вся вина за произошедшее лежит на рыжей. Все могут попасть под чужое обаяние, как сама Татьяна. Это было так давно и так противно, что не хотелось вспоминать.
   И женщина простила мужа. Сама удивилась своему неразумному решению. Но Таня решала сердцем, а не головой. Может, это было правильным? Какая разница. Она могла только надеяться на жестокий урок, преподнесённый Людмилой, и что Слава больше ничьему обаянию не поддастся, будь он хоть трижды мужчина.
   Прибежал Дима из своей комнаты, обнял сразу маму и папу, радостно засмеялся.
   - Мы пойдём шегодня на качели? - шепелявя, спросил он.
   - Пойдём, родной, - Слава взъерошил волосы сыну. - Ты меня простишь?
   Дима был ещё слишком маленький, чтобы помнить и понимать. Однако ответил по-взрослому, серьёзно:
   - Всё в порядке, пап. На качели пойдём.
  
   Есть такое вульгарное выражение - задницей почувствовать. Вот и майор Глухарёв задницей почуял, что не стоит им реагировать на этот звонок, меньше знаешь - лучше спишь. Хотя не реагировать тоже было нельзя.
   Милицейский, теперь уже полицейский участок в Васильково называли по старинке - околоток. Спасибо хоть милиционеров не обзывали жандармами. В участке служили двадцать два человека, половина из которых добиралась из города на работу на служебном автобусе. Этот транспорт выколотил для обретённых полицейских сам майор, иначе никакой оперативности точно не предвидится.
   Звонок поступил поздно вечером, заикающийся мужской голос сказал, что в васильковской гостинице, в номере 201, кого-то всё время пытают, администрации платят за молчание, так что, полиция просто обязана приехать, иначе... Что иначе, Глухарёв так и не понял, звонок прервался. Голос показался смутно знакомым, а в искусственности заикания, чтобы скрыть личность звонящего, майор был точно уверен. Лавры Кущёвской, где поубивали всю фермерскую семью с малыми детьми, Глухарёву нафиг были не нужны. Он, конечно, брал взятки, те же Кузнецовы регулярно отдавали процент от своей дани, и коррупция в Васильково цвела буйным цветом, но не отреагировать на звонок о пытках майор не мог.
   В ту ночь они выехали в гостиницу на одном автомобиле с мигалкой и сиреной, в составе три человека, включая самого Глухарёва. Больше не наскребли.
   Ввалившись в холл, они напугали охранника - а, Толян, ты, привет - и немолодого уже администратора.
   - Нам нужен двести первый номер, на втором этаже, - сказал Глухарёв администратору, сначала предъявив удостоверение полицейского. - У них документы в порядке?
   - Да, - дрожащим голосом ответил Игорь Петрович, содержащий этот замызганный отель. - Весь второй этаж заселили иностранцы. В двести первом живёт некто по фамилии Супербия.
   - Он сказал, что у них там симпозиум какой-то. По сказкам, - вставил охранник. - Нашу безногую притащили, ну, вы её знаете, в доме Ковалёвых живёт. Слепой к ним ещё приходит. Вся надежда на него.
   Глухарёв мысленно схватился за голову.
   - А вы поверили в симпозиум?
   Это и правда была какая-то невероятная ложь. И Толю, и Игоря Петровича словно по голове ударили чем-то тяжёлым, и наступило просветление. С самого начала эти иностранцы были какие-то подозрительные. То странный лес навещали, куда отродясь все ходить боятся, то непонятные лекции народу устраивали. Теперь вот симпозиум с инвалидами. Немудрено, что этими иностранцами, в конце концов, заинтересовалась полиция. Удивительно, что так поздно.
   Загремели тяжёлые военные ботинки по шаткой деревянной лестнице. Люди взбежали на второй этаж. Было слышно, как они громко требуют открыть.
   Толя и Игорь Петрович переглянулись. Администратору вдруг захотелось спрятаться под стойкой и не выходить оттуда ещё тысячу лет. Но его присутствия требовал протокол. Поэтому Игорь Петрович уныло поплёлся следом, одновременно матеря всех иностранцев и читая молитвы.
  
   Баба Тася смотрела в давно немытое окно на спину уходящего батюшки.
   Его предложение было невозможным для неё. Уехать из посёлка, где прожила почти пятьдесят лет? Где похоронены муж и дети? Где столько всего пережито? Да в своём ли он уме? В последнее время странные дела тут творятся. Старая женщина ощущала правду в словах батюшки, и в то же время всем сердцем противилась отъезду. Ну куда она поедет? К младшей дочери в Москву? Сколько выручит за свой неказистый домишко? Но отец Димитрий так убеждал её, говорил, что спасётся, если уедет в срок, что мысли метались от одного решения к другому. Вот же пришлось на старости лет выбирать.
   Сам же отец чувствовал себя чуть ли не Авраамом, который выводит праведников из города грехов. Ну ладно, Анастасия Николаевна, бабушка, которая никому никогда не причиняла вреда, но братья Кузнецовы? Писатель Кожемякин? Или, прости Господи, сектанты эти? Там праведностью даже не пахло. Тем не менее, батюшка добросовестно обошёл всех людей из списка, который дал ему Жора. Не противились только Кузнецовы. Кажется, они давно собирались сорваться с насиженного места и уехать. А после прогулки в проклятый лес - тем более.
   Однако задумались все. Может, удастся собрать названных людей в условленном месте.
   В досвященническую свою пору отец Димитрий был пилотом крупного пассажирского самолёта, однажды едва вывел судно из крушения и посадил. Сейчас он был уверен, что ему помогали. Кто именно помогал - отец уже не сомневался. После крушения сдали нервы и здоровье, и он ударился в православную веру. Так сильно и вдумчиво, что стал настоятелем в провинциальном городке. Но тяга к небу и полётам у него осталась, никакое крушение этой тяги не испоганит. И он хотел помочь солдату ещё не забытыми навыками. Никто ведь не подумал тогда о пилоте, а без него весь проект летел в тартарары.
   "Что будет с остальными?" - спросил священник у Жоры, получив список.
   "Ничего. Жить будут. Но остальных надо увезти. Город уже запятнан грехами. Пусть те, кого искушали, уедут. Остальные разберутся с собой сами".
   Пришлось согласиться. Нескольких людей ещё можно увезти, но не весь посёлок, где жили уже больше четырёх тысяч человек.
   Он позвонил в дверь дома Чистяковых, Татьяны и Вячеслава.
   Улыбнулся, когда ему отворила молодая женщина. За ней показался мужчина, у которого на плечах сидел маленький мальчик.
   "Поздравляю! Вы теперь праведники!" - заговорил мерзкий насмешливый голос у него в голове, и отец заглушил его внутренним диалогом.
   "Заткнись, бес. Не нам с тобой решать".
  
   Дверь в номер двести один открылась.
   - Заходите! - раздался из глубины жизнерадостный голос хозяина. И не подумаешь, что занимается чем-то криминальным.
   Полицейские топтались на пороге, потом нехотя вошли, достав табельное оружие. Всё им казалось подозрительным. Устойчивый больничный запах напрягал.
   Глазам предстала дивная картина: на разобранной кровати лежала Леонида Ковалёва, та самая, которую, должно быть, пытали. С одного края кровати сидела печальная женщина в чёрном, с другого - весёлый блондин в джинсах и лёгкой рубахе. Леонида недобро посмотрела на вошедших. А Глухарёв посмотрел на неё и проглотил заготовленные слова.
   У безногой были ноги. Но какие! Явно не для дефиле на подиуме, чтобы демонстрировать модную одежду. Покрытые ошмётками тонкой кожи, через которую просвечивали сосуды и вены, а ещё тонкие, будто черви, нити. Майор услышал, как сопровождавший его капитан, шумно сглотнул. Кажется, полицейские были близки к обмороку, и тогда Глухарёв закричал:
   - Что вы здесь делаете? Что это вообще такое?
   И он указал пистолетом в отросшие ноги.
   - Не тыкай пушкой, коп, - мрачно сказал блондин. - Вдруг выстрелишь. Работа вся насмарку.
   - Откуда у тебя?.. у вас?.. - сорвавшимся голосом произнёс майор.
   - Что? Ноги? - спросила Леонида, настороженно разглядывая служителей закона.
   - Ноги! - завизжал капитан Петров за плечом. - Ты же... вы же всегда в коляске ездили?
   - А, это, - блондин махнул рукой. - Нетрадиционная медицина.
   - Уринотерапия помогла, да, - зло прошептала Лёня.
   - Что-то я о медицине, которая выращивает ноги, не слышал, - взял себя в руки Глухарёв. - Где украли?
   - Что?
   - Ноги! - снова заорал Петров.
   - Помилуйте, батенька, какое воровство конечностей? Вы в своём уме? - блондин, не стесняясь, издевался.
   - Нелегальный рынок биологических товаров! Где склад? Отвечайте! - кричал Петров.
   Третий прибывший со всеми полицейский медленно сползал по стенке, будучи без сознания. Игорь Петрович хотел по-тихому уйти, но ноги его не держали и администратор вернулся на лестницу, присел на ступеньку, схватившись за перила. Вздохнул тяжело, голова кружилась. Откуда-то потянуло палёным.
   - Вы мне надоели, - устало сказала Лёня, и у Петрова загорелись волосы на голове. Столб огня бил аж в потолок.
   Супербия захохотал, потирая ладони. Глухарёв посмотрел на капитана, закричал, роняя оружие. Зато Петров стал палить в блондина, но пули будто отклонялись от него, впиваясь в стену.
   - Не стрелять! - закричал майор, ударив его по руке. - Я сказал: не стрелять, чёрт тебя дери!
   Леонида тоже засмеялась. И огонь перестал. Теперь волосы Петрова дымились, но были в порядке.
   - Уходите, - нахмурившись, сказала Лёня. - И забудьте всё, что вы здесь видели.
   - Нет уж! - воскликнул Су. - Пусть твои ноги будут им сниться каждую ночь! Пусть будут просыпаться от тяжёлых кошмаров! Это ж надо придумать - нелегальный склад ног. Наказать всех! Я так хочу! А ты, Хозяин?
   - Они не виноваты, им кто-то настучал.
   - Настучал? - Супербия угрожающе сощурился. - Это точно. Но пусть всё равно не забывают, пусть помнят, что не надо лезть не в свои сани, а то медведь задерёт да цыгане добавят. Идите! - он повелительно указал полиции на дверь. - И товарища своего не забудьте прихватить. Мало он фильмов ужасов, что ли, видел? Скажите там, чтобы нас больше не тревожили!
   Глаза полицейских остекленели, оружие было спрятано. Капитан с майором подхватили подмышки бессознательного полицейского, поволокли из номера. Дверь Глухарёв осторожно закрыл ногой.
   Когда они проходили мимо сидящего администратора, тот ничего не стал спрашивать, только горько усмехнулся. Толя круглыми глазами смотрел на уходящих полицейских, один из которых был без сознания, у второго дымились волосы, а третий стал красным как рак и смотрел перед собой в одну точку.
   - Всё в порядке? - тихо спросил охранник.
   Глухарёв кивнул.
   - Всё в порядке, Толян. Просто не трогай их.
   - Есть, не трогать...
   Майор безжизненно улыбнулся.
   - Вот и хорошо. Жить будешь.
  
   После ухода полиции в номере Супербии воцарилась тишина. Демоны или переглядывались, или сидели смущённые и красные. Тишину разрушил Гордыня.
   - Я знаю, кто настучал.
   Ася вздрогнула. Она ещё помнила, как демон выжег клеймо ей на груди. Ожог сейчас пульсировал с силой. Все уже поняли, кто вызвал полицию. Ревнивая влюблённая демоница. Может, не она сама, но она могла запудрить мозги людям. Но разве Гордыня не был тоже виноват, используя товарища по команде в личных целях? Разве он как-то препятствовал любви, всё понимая и чувствуя? Нет, ему это нравилось, он самодовольно наслаждался чужими чувствами к нему.
   - Люксурия, - тяжело уронил Су. - Почему я не вижу её среди вас?
   - Я её чувствую, - произнёс Гуль.
   - И где она?
   Женщины промолчали, хотя сразу ощутили Похоть и могли отследить связь. Но мужская солидарность победила.
   - В заброшенном доме на окраине посёлка, - помедлив, сказал демон Чревоугодия. - Приводит тело в порядок. Люси стала разлагаться.
   - Что-то рано. Срок не вышел. Или она переусердствовала со своей работой? Чу! - Супербия поднял тонкий палец. - Я её чувствую тоже. Она действительно где-то на окраине, ты не ошибся, Гуль. Переживает. Я бы тоже на её месте переживал. Тело можно нажить, а вот предательство - уже серьёзнее. Кто приведёт её. Или я сам.
   - Су... - тихо сказала Лёня. - Может, не надо.
   Гордыня метнул на неё суровый взгляд.
   - Надо, Хозяин, надо. Перестань уже быть таким добрым ко всяким.
   - Не говори мне, каким быть, и я не скажу, куда тебе идти, - взвилась Лёня.
   Супербия издал протяжный вздох, скрипнул зубами, сказал:
   - Так кто пойдёт за ней?
   - Я, - ответил Гуль.
   Ася встала.
   - Я с тобой.
   - Приведите Люксурию в её номер.
   Демоны ушли, и все вновь погрузились в молчание, нарушаемое тяжёлым дыханием Лёни. Кожа почти восстановилась, но дышать было пока трудно. Супербия отправился к Люси, ждал её там, остальные тоже разошлись кто куда. С Леонидой остался только Жора, но он тоже не проронил ни слова. Кажется, судьба демонов его вообще не тревожила. Он погрузился в свои мысли и не обращал ни на что внимания.
   Лёня вздрогнула, когда в коридоре раздались голоса, а затем стукнула дверь в номер Люси.
   Похоть вернулась. И её ожидал разъярённый Гордыня.
   - Вон, - сказал он Асе и Гулю, смотря на них из-под прикрытых век. - А ты, Люксурия, останься. Тебе уже некуда деваться.
   Похоть съёжилась у стены, вжалась спиной. Когда Ася и Гуль уходили, она бросила на них умоляющий взгляд, и Ацедия сказала шёпотом:
   - Я буду рядом.
   - Не шептаться! Уходите!
   Дверь с щелчком закрылась. Супербия встал к Люси, поднял лицо пальцами к себе, убрал волосы. И невольно вздрогнул. Похоть превратилась в сморщенную старуху, улыбнулась ему, оказалось, у неё выпали почти все зубы.
   - Что, стала некрасивой для тебя? - засмеялась она.
   - Ты стала некрасивой стукачкой, - отрывисто произнёс демон. - Кто натравил полицию на нас?
   Врать ему было бесполезно, всё равно читает мысли.
   - Я попросила людей. А за это пообещала им себя.
   - Сука, - презрительно сказал Супербия. Намотал рыжие волосы на кулак, потащил Люси к кровати. Она истерически захохотала.
   - Опять покусаешь до крови? Искуситель ты наш. Искусатель.
   Супербия дёрнул за волосы её голову к себе, зарычал.
   - Выжжешь клеймо? - всё смеялась Люксурия. - Стукачка?
   - Убить тебя мало.
   - Меня нельзя убить, знаешь ли.
   - Я бы с тебя кожу живьём снял, - заговорил с ненавистью Супербия.
   - Кожа сама слезет.
   Демон рывком повернул Люси лицом к себе. И вдруг начал бить по лицу, оставляя гематомы и ссадины. Часть сползшей кожи прицепилась к его руке. Люси только смеялась и всхлипывала.
   - Перестань! - крик Леониды отрезвил его.
   Лёня, покачиваясь, стояла у стены. Её поддерживала Ася.
   - Не надо её бить, - задыхаясь, сказала Лёня. - Ты же мужчина. Так нельзя.
   - В первую очередь, я демон.
   - Она тебя любит!
   - Что? - Супербия уставился на Люси. - Любишь? Не просто трахаешься?
   - Люблю! - выдохнула ему в лицо Люксурия. - Всегда любила. Думаешь, зачем стала демоном Похоти? Я за тобой пошла! А ты, - она ткнула скрюченным пальцем в Лёню, - не защищай меня. Мне не нужна твоя защита, Сатана.
   Леонида вздрогнула, безвольно обмякла в руках Ацедии. Только выросшие ноги ещё не держали, и ходить и стоять было непривычно.
   Супербия разжал пальцы на рыжих волосах, выпутал руку. Повернулся к Лёне, сказал растерянно:
   - Что нам теперь с ней делать?
   - Ничего, - ответила Лёня. - Скоро каждый из нас выберет свою судьбу. И я, и ты, и все демоны. Но я уже выбрала, - она горько улыбнулась, обратилась к Асе. - Доведи меня, пожалуйста, до кровати. Мне предстоит учиться ходить.
  
   Путь домой был не таким приятным для новых впечатлений. Лёня сидела в коляске, опустив голову, задумавшись. Ноги задрапировали так, чтобы их не было видно. Пока Алла и Ира пудрили мозги охраннику, кокетничая с ним, Супербия быстро вынес на руках Леониду, усадил в коляску и вывез на улицу как раньше. Люксурия не захотела выходить из номера. Остальные пожелали удачи и выздоровления.
   На дворе уже стоял август, даже собаки гавкали как-то по-осеннему. С бахчей сладко тянуло запахом поспевающих дынь и арбузов. Стояла летняя жара. Су расстегнул верхние пуговицы на рубахе. Он быстро катил коляску к дому Леониды. Жора молча шагал рядом. Он и Су не перебросились даже парой слов. Лёня чувствовала нарастающее напряжение. В Георгии ощущалась некая решимость, но Леонида связывала это с её проектом о Васильково, и понимала, что Жора может не хотеть такого исхода. Однако она уже настроилась на всё, и не собиралась менять планы.
   А дома их ждали гости. Тётя Галя, сестра отца, опекунша Леониды, деловито мыла окна - мыльная вода лилась по стёклам на подоконники, занавески были сняты и замочены в стиральном порошке, в пластмассовом тазу. Увидев Лёню в сопровождении двух мужчин, она аж крякнула. Вперила недовольный взгляд в троицу. Тётя всегда считала, что у инвалидов скорбная участь и они никому не нужны, тем более, в качестве супруга. Тяжким крестом опекунства над убогой она тыкала каждому налево и направо, чтобы пожалели и посочувствовали, ибо достижений у тёти не было ровным счётом никаких.
   Строго оглядев "сиротку" и парней, тётя процедила:
   - Говорят, ты замуж собралась? За кого? Почему не оповестила нас?
   Во взгляде тёти читалось только одно, приправленное истерикой: "Как ты могла не оправдать моих надежд, шлюха-проститутка! Ты никому не нужна! Я сказала!"
   - За меня, - с вызовом ответил Супербия и заулыбался. - Разрешите поцеловать вам ручку, уважаемая...
   Тётя растерялась и промямлила:
   - Галина Степановна...
   Супербия браво подошёл к ней и протянул руку. Галина совсем разволновалась, сунула ему полную ладонь, распаренную водой. Демон поднёс её запястье к губам, чмокнул, совсем не брезгуя.
   - Драгоценная моя Галина Степановна, мы хотели на днях сказать вам, но вы опередили. Сюрприз получился. Вы же не обиделись?
   - Нет... - тётя была им уже полностью очарована, наглость и обаяние Гордыни не знали границ.
   - А теперь все в дом! Отметим помолвку! - радостно возвестил Супербия. - У меня где-то завалялась бутылочка лафита.
   За столом Супербия подливал очарованной тёте вина, что-то постоянно говорил. Жора и Лёня угрюмо наблюдали за этим фарсом.
   - Как же так, она без ног, а вы решили жениться... - выдала вдруг разомлевшая от вина Галина Степановна. - Такой красивый мужчина. По всему видно, что не бедный.
   Супербия погрозил пальцем.
   - Как говорил один литературный персонаж: ноги в этом деле - не главное! - и он жизнерадостно захохотал, заставив Лёню покраснеть. Печать "шлюха, а ещё ишь, больная" от тёти окончательно укрепилась на девушке. Жора фыркнул.
   - А я думала, если кто женится на нашей Лёнечке, так это Георгий, - процедила тётя, переведя взгляд на солдата. - Они вместе уже несколько лет.
   - У нас дружеские отношения, устал вам повторять, - сказал Жора, стараясь говорить ровно и сдерживая желание врезать дурной бабе по роже.
   Тётя скривилась:
   - Угу, дружеские.
   - Жора, конечно, славный парень, - Су хлопнул Георгия по спине. - Но я, как видите, снова опередил.
   Для Галины Степановны главным было то, что Жора не славный, а слепой. Пусть подобное тянется к подобному. А такие мужчины как Супербия пускай идут к её прекрасной доченьке Марине. Непорядок какой-то сложился в небесной канцелярии, по мнению тёти Гали: калекам всяким достаётся хорошее, а красивым и здоровым девицам - ничего.
   - Мы с Мариной приедем поздравить, - пообещала она, имея тайной мыслью отбить жениха.
   - Не надо никуда приезжать, потому что мы на днях уезжаем, - мрачно проговорила Лёня.
   - Куда?
   - За границу. И связи с нами не будет. На дом я подпишу вам дарственную, или какие там нужны документы, чтобы вам всё отдать. Забирайте. Дом и квартиру. Мне больше не надо. У Георгия есть жильё.
   - Россияне всё ещё не решили квартирный вопрос! - Супербия взмахнул руками. - Какое уж тут строительство коммунизма, как хотели ангелы! Сначала должны решиться чисто человеческие вопросы. Людям нужно спать где-то, люди вовсе не похожи на ангелов. Совсем, совсем другие создания.
   - Откуда вы знаете, что хотели ангелы и на кого они похожи? - тётя подозрительно смотрела на Супербию.
   Он улыбнулся, отпил вино из бокала.
   - Так, знаете ли, фантазирую. О, забыл вам сказать! - он панибратски ткнул пальцами в плечо Галины Степановны. - Я же писатель, я пишу! В свободное от бизнеса время.
   Остапа несло, поняла Лёня. Она толкнула демона в бок.
   - Ой, - он картинно схватился за бок. - Печень пошаливает, извините.
   - Сходите к врачу, а то вдруг рак, не дай Бог, - участливо посоветовала тётя.
   - Типун вам на язык, Галина Степановна, - Лёню начало всё это раздражать. - А ты, - обратилась она к Супербии, - меньше хлещи своё вино.
   - Вы что ещё и это... употребляете? - поинтересовалась тётя, в глазах тут же нарисовалось явное "алкаш! я так и знала!".
   - Пью, - радостно ощерился демон, который сам уже не знал, как вытурить назойливую гостью. - Вино! Вкусное!
   "Всё с вами ясно" - прочиталось на лице тёти.
   - Засиделась я тут, пойду. Спасибо тебе, Лёнечка, за гостеприимство. Будь счастлива. А документы муж привезёт, всё оформите.
   - Оформим, оформим, не волнуйтесь, - закивал Супербия. - Всё чин по чину подмахнём.
   - Вам за всё большое спасибо, - Лёня поцеловала наклонившуюся к ней тётю в щёку. - Я бы и правда пропала, если бы не вы. Со мной тяжело, я знаю.
   Тётя горделиво махнула головой. Наверное, уже пристраивалась на роскошный жертвенный алтарь и примеряла терновый венец.
   - Вас проводить? - вскочил демон. - Темнеет уже.
   - Ничего, ещё солнце светит, дойду сама.
   И тётя, наконец, ушла, оставив Леониду и Жору в задумчивости, а Супербию в весёлом настроении.
   Лёня прервала молчание.
   - Зачем ты сказал о помолвке?
   - А разве мы не женимся? - удивился Супербия.
   Жора дёрнулся, а девушка вздохнула:
   - Свадьбы не будет.
   - Да нужна нам эта свадьба! Мы и без свадьбы станем отличными супругами.
   Лёня смотрела на яркую звезду в открытом окне.
   - Свадьбы не будет, Су. Для нас останется лишь боль.
   - Это временно, - как-то натужно засмеялся Гордыня и погрустнел вдруг.
   - Я тебя не тяну за собой. У тебя же своё тело, тебе и правда будет больно.
   - И у тебя своё, - Супербия взял её руку, переплёл пальцы. - Это недолго, нам чуть потерпеть, а потом - раз! - и сразу дома.
   - Угу, дом, милый дом, - склонила голову Леонида.
   - А зачем ты снимала все эти печати? - возмутился Жора. - Какой в этом тайный смысл, если ты не пройдёшь со своей командой по Земле с огнём и мечом? Если человечество заслужило Армагеддона? Делай своё дело, не отказывайся, раз так вышло.
   Лёня вскинула голову.
   - Армагеддон - слишком просто. Уничтожить всегда можно. Но чтобы дать шанс - нужна сила и смелость.
   - Наш ангел прав, люди проиграли все свои шансы, - вставил Супербия.
   - А я верю в людей, - Леонида повернулась к нему.
   - Ты? Кого презирают? На кого легко сваливают свои ошибки и заблуждения, кого во всём всегда винят? Кого считают злом и источником мерзости? Ты, Сатана, веришь в людей?
   - Верю. Я, наверное, последний оплот, который должен пасть и раздавить человечество. Я больше не хочу падать.
   Супербия уставился на звезду, которой любовалась Лёня, прищурился.
   - Я, демон, не вижу в людях хорошее.
   - Ты, ангел, прозрей.
   Яркая звезда едва мигала в тёмном небе, и Жора сказал:
   - Это, наверное, Сириус. Я чувствую свет звёзд.
  
   Кожемякин поставил финальную точку.
   Всё равно это никогда не напечатают. Но пусть будет. Этот роман, выматывающий, давшийся огромными моральными силами и болью, должен быть. Другая точка зрения тоже имеет право на существование, даже если выводит из себя. Здесь привыкли ходить строем при любом режиме и смотреть в рот тем, кто властвует. Слушать другую точку зрения было невыносимо, лучше заткнуть источник зла, по мнению толпы. Закидать камнями. Освистать. Заставить молчать.
   Писатель хмыкнул.
   Уже было ясно, что от своего произведения он не получит никаких дивидендов, кроме булыжника в окно. Зря старались искусители, не получат они ничего, и он тоже ничего не получит. И чёрт с ними всеми.
   Тихий стук в дверь, и Кожемякин облился испариной. С тех пор, как явились к нему незнакомцы, он стал запираться на несколько замков. Ещё и цепочку навешивал.
   Борисыч, крадучись, подошёл к двери, спросил "кто?".
   - Здравствуйте, - сказал отец Димитрий. - Это я.
   Открылись засовы, стукнула о косяк металлическая цепочка.
   - Входите.
   Батюшка вошёл, осмотрелся. У Кожемякина дома был бардак. Кружка с остатками кофе и носки лежали на компьютерном столе. Постель разобрана. Штора на окне некрасиво задралась. Да и сам рабочий инструмент находился в небрежном состоянии. Монитор залапан и заплёван, клавиатура в крошках - стратегический запас еды, как сам насмешливо говорил Кожемякин. Отцу было предложено сесть на стул более-менее приличного вида, сам писатель сел напротив, на скрипящую деревянную табуретку.
   Они долго говорили. Кожемякин хмурился и не всегда понимал, что ему говорят. Если честно, писатель всё воспринимал религиозным бредом, потому что вообще ни во что не верил никогда.
   - Ну да, у меня есть квартира в Москве, помимо этого дома, - сказал он батюшке. - Почему я должен добираться до города таким странным образом? Электричкой можно уехать комфортнее.
   - Но это же интересно! - засмеялся отец Димитрий. В этот момент он смахивал на ребёнка, которому показали что-то необычное. - А этот дом продайте, всё равно в нём вам делать нечего. Если вам нужно уединённое место для сочинительства - на те же деньги всегда можно купить другой.
   - Сколько у меня есть времени? - Кожемякин ощутил, что вопрос не праздный, время сейчас очень важно.
   - Дней пять, наверное, - подумав, сказал священник.
   - Да за пять дней я не продам дом в такой глуши!
   Отец Димитрий улыбнулся и встал, намереваясь уходить.
   - Тогда просто оставьте эту юдоль скорби, - он обвёл рукой бардак в доме Кожемякина. - И уезжайте с нами. Но не забудьте своё произведение. Вы же что-то писали в последнее время?
   Кожемякин потупился.
   - Да. Но вам всё равно будет неприятно это читать.
   Священник только махнул рукой.
   - Моё дело - защищать и спасать. А ваше дело - дать пищу для ума. Не забудьте.
  
   Супербия осторожно поддерживал Лёню.
   - Так, шажочек, ещё шажочек. Умница! Теперь без меня. Просто иди в мои объятия.
   Девушка счастливо смеялась. Теперь она ощущала ноги. Можно ходить! Даже бегать! Ничто не сравнится со счастьем обретения мечты, о которой думалось в самых невероятных фантазиях. О такой радости невозможно рассказать. Лёня излучала эмоцию счастья. Супербия это чувствовал, и радовался вместе с ней. Они не думали о том, что им предстоит, наслаждались моментом здесь и сейчас.
   Гвоздь, едва его взяли в руки, быстро помог восстановить навыки хождения, которых Лёня никогда не знала. Она всё-таки получила свой хлеб вместо камней.
   Неуверенно ещё она пошла к Супербии сама, глядя то в пол, то на него, и любовник сгрёб Лёню в охапку, когда она дошла до него, зацеловал её, сжал в объятьях. Раньше демон сдерживал свои чувства. Но сейчас махнул рукой на свою игру, от которой делалось тошно.
   В комнату вошёл Жора.
   - Извините, что помешал.
   - Не помешал ни разу! - улыбаясь, сказала Лёня. Ей очень хотелось разделить свою радость не только с Супербией, но и с лучшим другом. - Ты представляешь - я хожу! Хожу!
   - Поздравляю, - буркнул Георгий и полез под кровать доставать свой рюкзак, с которым пришёл когда-то в этот дом.
   - Не будь букой, - заметил Супербия.
   - Извини... - сказала девушка, прижимаясь к демону.
   - Всё в порядке, - солдат механически заглянул в пыльные недра рюкзака, потащил его на середину комнаты.
   - Ты куда? - Лёня тревожно наблюдала за его действиями.
   - Я ухожу. - Жора открыл шкаф, достал какую-то свою одежду, стал скидывать в рюкзак.
   Эти слова будто ударили Леониду по голове. Радость без границ вдруг сразу затмилась чем-то очень неприятным, грустным и неправильным.
   - Куда уходишь?
   Солдат пожал плечами.
   - Не знаю. Найду куда.
   Лёня нервно оглянулась на Супербию. Тот стоял с каменным лицом, только желваки ходили на скулах.
   - Поговорите, вам надо, - демон отпустил Лёню, проследил, что она уверенно стоит, и вышел.
   Лёня проковыляла к Жоре, взяла его руку.
   - Почему ты уходишь именно сейчас?
   - А почему уходишь ты? - парировал он. - Ты научилась ходить. Ты не хочешь быть Люцифером. Просто живи.
   - Я не могу просто жить, ты знаешь.
   - Знаю. Твоя гордыня так велика, что ты хочешь избавить мир от грехов.
   Она вздохнула.
   - Не так всё. Я не могу вложить своё понимание в головы людей, стань я хоть какой крутой и будь хоть трижды обуяна гордыней. Но я могу вернуть сущность тем, кто пошёл за мной. Добровольно, заметь, пошёл.
   - Это твой долг, я понимаю, - Жора застыл с рюкзаком в руках. - Но и мой долг завершён. Ты держишь меня?
   - Нет... - Лёня растерялась. - Но почему именно сейчас? Когда мне нужна твоя поддержка?
   - Тебя есть кому поддержать.
   - Но ты мой друг!
   - Ты уверена?
   - Да!
   Георгий вздохнул, стал заталкивать вещи в рюкзак.
   - Извини, я ухожу. И не хочу ничего больше объяснять. Моя миссия закончена. И не волнуйся, твой план отлично выполнит отец Димитрий, я уже передал ему список.
   Лёня поняла, что плачет, худенькие плечи вздрагивали, она не хотела всхлипывать, но не получилось. Она вытерла нос тыльной стороны руки. Жора молчал, не утешал её, никак не реагируя, молча складывал вещи в рюкзак.
   - Пожалуйста... - сказала она умоляюще. - Ты мой друг.
   Он промолчал, с силой затянул рюкзак. Тогда Лёня произнесла:
   - Ты позволишь мне сделать тебе подарок напоследок?
   Жора вздрогнул.
   - Какой?
   - Я верну тебе зрение.
   - Не надо... Я тогда потеряю своё видение...
   - Не потеряешь. И не отказывайся, пожалуйста! Садись сюда, очки сними.
   Георгий послушно сел на стул. Очки Лёня убрала на комод. Нежно сжала его прикрытые веки тёплыми ладонями. Жора застонал, ощутив, как что-то раскалённое резануло по незрячим глазам. Он стиснул зубы, но не смог удержать протяжный стон.
   - Потерпи немного, - прошептала Лёня. - Сейчас всё закончится.
   И он терпел, чувствуя, как режет в глазах и где-то в лобных долях мозга. Потом боль стихла. Леонида отняла руки от глаз Жоры, и он зажмурился - в глаза бил свет, то ли непосредственно от солнца, то ли просто свет дня. Отвыкшие от видения глаза слезились, Лёня подала чистый платок. Жора стал вытирать слёзы, моргать. Зрение, наконец, сфокусировалось, и солдат смог разглядеть предметы в доме. Оглянулся на Лёню, которая улыбалась ему.
   - Ты красивая... - хрипло произнёс он.
   - Такая же, как другая?
   - Кто?
   - К кому ты уходишь.
   Жора отвернулся.
   - Я не знаю пока, не видел. Но на ощупь - красивая, да.
   - А я себя никогда не считала красавицей...
   Он встал, схватил очки с комода, надел - так было легче смотреть на данный момент. Глаза ещё болели от света и слезились.
   - Ты права, я не потерял прежнее зрение. И я вижу Свет и Тьму.
   - А что видишь во мне?
   - Всё то же самое. Запечатанный во Тьме Свет.
   Он взвалил рюкзак на плечо.
   - Спасибо тебе за лечение. Я даже не подозревал, что ты умеешь. Я твой первый пациент, да?
   - И последний. Не уходи! - Лёня жалобно смотрела на него. - Пожалуйста!
   - Извини, - он вышел, хлопнув дверью.
   Она упала на кровать, разревелась, шептала бессвязно "не уходи, не уходи". Их союз был намного шире, чем союз друзей, или союз мужчины и женщины. Между ними не было секса, но была связь выше, что позволяло быть синхронными во всём, в мыслях и в действиях. Они понимали друг друга с полуслова, с едва заметного прикосновения. Нет, это нельзя было назвать любовью, нельзя было назвать и дружбой, в этом было что-то совершенно иное. Может, от небесного союза ангелов. Она не знала. И никто не знал. Но всё это было.
   И вдруг он уходит к другой женщине, добровольно опуская их отношения до человеческого уровня. Почему?
   Лёня ощутила тёплую ладонь на своём затылке.
   - Потому что он - человек, - сказал Супербия. - А человеку не место рядом с ангелом. Не плачь о нём больше. Всё идёт своим чередом, всё хорошо и всё правильно. У Георгия свой путь, у нас свой.
   Она порывисто его обняла, и демон крепко сжал её в объятьях.
   - Наша дорога ждёт нас. Что будет впереди - не знаю даже я, хоть могу видеть будущее. Но я его не вижу.
   - Может, у нас нет будущего? - тихо промолвила Лёня.
   - Будущее есть у всех, только иногда сильно запутано. Так сильно, что и не разглядеть. - Супербия поцеловал её волосы. - Всё будет хорошо.
  
   Ацедия надела своё чёрное платье, села на скамеечку, прищурилась на стоявшее в зените солнце. Было выматывающее жарко, но Асю знобило - признак того, что срок выходит, и она скоро тоже станет похожей на Люксурию. Надо уходить, чем раньше, тем лучше. Скидывать человеческое тело, как бабочка скидывает куколку, становясь взрослой, способной к полёту особью. Ася обхватила плечи, глянула на дорогу и охнула. По ней торопливо шагал Тарас. Он направлялся к ней, и Ацедия усмехнулась. Поздно и ему разыгрывать из себя героя-любовника, и ей королеву любви. Всё поздно. Она спрятала лицо в кружевные оборки высокого воротника, гадко пахнуло нафталином.
   - Здравствуй, - Тарас остановился напротив.
   - Здравствуй, - Ася не подняла взгляд на него, всё так же сидела, обняв плечи, зарывшись носом в воротник.
   Тарас не знал, что сказать. Ася тоже. И они неловко молчали.
   - Можно присесть? - заговорил юноша.
   Она отодвинулась.
   - Садись.
   - Ты снова как гот?
   - Снова, - Ацедия отвечала односложно. Не знала, о чём говорить с людьми. Заниматься работой больше не хотелось, а налаживать связи уже было слишком поздно.
   - Мне без тебя плохо, - признался Тарас.
   Надо же, без Уныния ему плохо. Ася пристально посмотрела на юношу. Она читала все его мысли, что он собрался отказать той девушке из университета, и что он хочет быть только с Асей, и вообще он уже ничего не знает о том, что творится вокруг, все его чувства в раздрае и смятении.
   Ася вязла его ладонь в свою, и Тарас поразился какая у неё ледяная рука.
   - Ты замёрзла?
   - Нет. И не надо за меня волноваться. Я скоро уезжаю.
   - Куда?
   - Домой.
   - А дом у тебя где?
   - Далеко, очень далеко. - Ацедия улыбнулась. - Тебе пока туда не надо.
   Тарас поднёс её ладонь к губам, стал согревать дыханием.
   - Ты очень холодная...
   Ася улыбнулась ещё шире, задумчиво посмотрела на яркое солнце.
   - Знаешь, я хочу сказать тебе спасибо. За то, что показал мне жизнь, и её приятные мелочи, которые радуют, греют... Моё сердце так давно не ведало тепла. Только ты это сделал.
   - Ты с другой планеты, что ли? - пошутил парень, но в его голосе скользили серьёзные нотки.
   Она тихо засмеялась.
   - Можно сказать и так.
   Ацедия коснулась его щеки губами.
   - И губы у тебя холодные, - задумчиво сказал Тарас.
   - Мне пора, - Ася поднялась со скамьи. - Удачи тебе. Хочу, чтобы ты был счастлив. -
   Она взлохматила его волосы. - Никогда не унывай, тоска отнимает у жизни время. А его так мало, чтобы согреться и порадоваться мелочам.
   - Не буду, - сказал Тарас внезапно севшим голосом, глядя снизу-вверх, держа демона за руку.
   - Прощай.
   - Прощай, Ася...
  
   Быть слепым даже в какой-то мере хорошо, как бы цинично это не звучало. От насыщенности и яркости красок у Жоры заболела голова. Он шёл, покачиваясь, как пьяный, его тошнило. Даже будучи незрячим, он так криво не ходил по улице. Надо привыкнуть, просто привыкнуть, убеждал он самого себя. Шатаясь, он подошёл к назначенному его новой любовью месту - уединённая летняя беседка в берёзовой роще.
   Он не знал и не хотел думать, как любимая разогнала парочки и людей вокруг. Здесь было тихо, спокойно. Влюблённых на самом деле никто не мог увидеть. Жора сел на скамейку под резным навесом, сложил руки, стал терпеливо ждать. Очень хотелось обрадовать любимую тем, каким он стал - зрячим и может оценить её красоту целиком. Теперь Жора сможет найти любую работу, не будет сидеть как привязанный рядом с другим инвалидом. Солдат заглушал в себе мысли о Лёне и волну жгучего стыда, которая поднималась в душе, когда он думал о девушке и о том, что с ней будет. Он теперь свободен, а больше ничего не имеет значения. Стыд всегда можно загнать в угол. Слишком долго Жора терпел эти неприятные уколы.
   - Георгий, - тихо раздалось у его левого плеча, и он в нетерпении оглянулся.
   Любимая была как-то необычно одета для летней жары. В тёмное шерстяное платье до пола с длинными рукавами и высокие сапоги, руки закрывали перчатки. На лицо спускались покачивающиеся на ветру рыжие волосы. Он не видел её глаз, вообще не мог разглядеть внешности. Раньше Жора мог рассмотреть только её душу - свет, запечатанный во тьму как у Лёни и демонов, но очень активный, будто в женщине шла борьба. Так было у многих людей. Он встал, подошёл к ней.
   - Люся...
   Она вдруг отшатнулась.
   - Ты видишь?
   - Да, - растерянно произнёс Жора. - Это же хорошо для нас.
   - Это плохо! - истерически закричала вдруг Люся, тщательно закрывая лицо длинными волосами. - Очень плохо! Ты не должен был на меня смотреть! Только трогать!
   - Да что случилось? Ты болеешь? Так мне всё равно.
   Люся истерически засмеялась, и её смех прерывался рыданиями.
   - Это он, всё он, всё они...
   - Да кто же? Что вообще происходит?
   Жора протянул руки, чтобы убрать волосы с её лица, но она отпрыгнула в сторону, злобно прошипела:
   - Тебе не понравится то, что ты там увидишь.
   - Да ты не представляешь, что я раньше видел!
   Она снова расхохоталась, всё так же с истерикой.
   - Ну на, смотри, только не проблюйся.
   Люся откинула волосы с лица. Кожа свисала рваными лохмотьями, обнажая гниющие мышцы, один глаз вывалился из глазницы, покачивался на ниточке нерва, и женщина судорожно вправляла его обратно.
   Жора сглотнул. В фильмах о зомби такое перевоплощение выглядело эстетичнее. Люся, между тем, стягивала уже перчатку с левой руки, и ошмётки кожи вместе с плотью тянулись следом, обнажая белые кости.
   - Хороша? - спросила она, улыбнулась полусгнившим синим ртом, и солдат увидел, что зубов у неё тоже почти нет.
   - Что с тобой стряслось? - растерянно выдавил он, отводя взгляд.
   - Разлагаюсь я, понял? - Люся уже откровенно веселилась. - Это навсегда. Скоро одни кости останутся. Ты будешь любить скелет? Или ты не некрофил?
   Зачем только дьявол вернул зрение, наверное, отомстил, захотел поиздеваться напоследок. Вот тебе сатанинский подарочек. Жора закрыл глаза ладонью. Он уже понял, кто такая Люся. Похоть из команды демонов, та, кто любит Гордыню. Но он-то ей зачем?
   - Зачем? - снова засмеялась Люси. - Ну, сначала я хотела отомстить этому напыщенному дураку Супербии. А заодно Люциферу, чтобы не считал себя невесть кем. Потом пригляделась к тебе, и поняла: ты мне нравишься. Ты такой чистый, непосредственный... Дурачок, - ухмыльнулась она. - Не зря ангелы завербовали, душа у тебя светлая. Демону светлая душа - лакомство. - Люси тряхнула волосами, снова закрывая лицо. - А потом случилось это. Тело не выдержало и начало протухать раньше срока. Ни у кого не протухло, а у меня - да.
   Жора хотел обнять её за плечи, но она вывернулась.
   - Не трогай меня! Твоей Лёне всё-таки удалось докопаться до моей совести. Я не хочу причинять тебе боль. И я ухожу.
   - Ты не любишь меня? - он не знал, что ещё сказать, слишком много навалилось на него за один день.
   - Нет. Я люблю демона Гордыни. Я пойду за ним, куда бы он ни шёл, пусть он сволочь каких ещё поискать. К тому же, на Земле мне придётся менять тела, а значит, убивать людей. Не хочу больше так. Слышишь?
   - Слышу, - понуро ответил Жора. - Я не хочу, чтобы ты убивала. Делай, как считаешь верным.
   Люси беззубо улыбнулась, погладила его по щеке правой рукой в перчатке.
   - Не грусти. У тебя теперь есть зрение. И ты устроишь свою человеческую жизнь, не сомневаюсь.
   Он поднял на неё глаза.
   - Мы ещё увидимся?
   - Не знаю, - Люси помялась. - Даже не знаю, где буду теперь я. Но если там, где была прежде, лучше нам не встречаться. - Она порывисто схватило его за руку. - Ты меня простишь?
   - Бог простит, - Жора отвернулся, осторожно высвободил руку из хватки, и, пошатываясь, побрёл в гостиницу, откуда собирался отправляться домой.
  
   Поднялся сильный холодный ветер, но в васильковском проклятом лесу не шевельнулся ни один лист на деревьях и кустах. Демоны цепочкой шли к лесу. Были они задумчивы, неуютно ёжились в осенней одежде - плащах и куртках. Они не знали, что их ждёт. Вернее, представляли, что ожидает в следующей час, но вот что потом... Первым грузно шагал Гуль, приминая тяжёлой поступью жухлую траву. За ним следовали Ира и Алла. Чуть отставая, семенила Ася, нервно осматриваясь, Инна поддерживала её под локоть. Сзади, обнявшись, шли Супербия и Лёня. Последней тащилась Люси, одетая всё так же тепло, заштукатуренная до вида мумии, в очках на поллица, скрывающих зелёные трупные пятна.
   Никто из демонов не заметил Жору, который спрятался за деревьями.
   Только Лёня остановилась, толкнула Супербию, чтобы тоже встал на месте.
   - Георгий? - она улыбнулась. - Выходи, я тебя заметила.
   Мимо быстро прошла Люксурия, согнувшись, опустив голову в цветастой косынке, скрестив руки на груди.
   Жора нехотя вышел из-за осины, где прятался. Он старался ни на кого не смотреть, задрал голову, разглядывая ослепительно синий просвет небес сквозь кроны деревьев.
   - Как тебе в шкуре Иуды? - видно было, что Лёню так и распирало сказать гадость. Супербия закашлялся. - Хотя Иуда предал Христа, а я наоборот, как ты знаешь. Поэтому тебя прославят в веках. Да и не предавал ты никого, так просто, бросил в самом конце пути. Знаешь, я и так бы тебя отпустила.
   - Важно, что это сделала бы ты первая? - устало поинтересовался Жора.
   - Нет. Важно - побег это или просто честный уход.
   - Не хочу тебя слушать, Сатана.
   - Не слушай, - Лёня махнула рукой. - Слушай свою совесть, она сейчас, наверное, говорит часто и много. И осину не трогай, она не поможет.
   - Хватит, - раздался голос Супербии. - Оставь его. Пойдём.
   - Пойдём. Ангел из Георгия и впрямь никакой, а ты ещё подозревал.
   И они снова направились вглубь леса. Жора сполз спиной по стволу осины, скрипнул зубами, от бессилия зарычал тихо. Он запутался во всём. И теперь уже не разрубить этот гордиев узел. Пусть всё идёт как идёт.
   Ира остановилась у сухого дерева, вопросительно глянула на Лёню.
   - В это время года лесные пожары - не редкость. Да и этот лес должен частично сгореть. Ты сможешь поджечь это дерево?
   - Да, - Ира медлила.
   - Ты боишься?
   - Немного, - ответила Ира. - Никогда не уходила таким путём с Земли. Супербия нашёл относительно безопасный выход...
   - Но сейчас он нам не подходит, - Лёня осмотрела команду. - Эти же тела - не ваши? Люди давно мертвы. Так что, вы станете свободными без боли.
   - А ты? - спросила Ася. - А Гордыня? У вас же свои тела! - и она с остервенением вытерла слезу с щеки.
   - А мы с вами не пойдём, - ответил Супербия. - Мы вернёмся туда, откуда пришли.
   - Как не пойдёте? - возмутилась Алла. - Тогда и нам нет дороги назад.
   Лёня мягко положила свою руку на ее плечо.
   - Есть. Я надеюсь, всё получится. Ира, приступай. Иначе я сама подожгу этот чёртов лес, только с непривычки могу ошибиться.
   Супербия обнял Леониду, и она спрятала лицо на его груди, обвила руками, прижалась всем телом. Её колотило от страха, возбуждения и незнания итога дел своих.
   Огонь распространялся быстро. Треск горящих и рушащихся деревьев нарастал. Отблески пламени освещали демонов и их Хозяина, рисовали пляшущие зловещие тени на всём.
   Люси встала рядом с Лёней и Супербией, сжала плечо Гордыни, и он обнял её другой рукой.
   - Пусть не нравится он многим, - прошептала Леонида. - Помнишь эту печать?
   Демон встрепенулся.
   - Помню. Так... Все повторяйте за нами!
   И демоны хором произнесли стихотворение последней печати. Прямые лучи пентаграммы высветились возле них. Пламя охватило только этот участок, не выходя за рамки пентаграммы.
   - Закрой глаза, - сказал Супербия Лёне. - Мы вместе, и всё будет правильно.
   Огонь приближался.
  
   Жора смотрел, как необычно ровно горит лес, бушующее пламя не выходит за определённые рамки. Там сгорает его подруга со своей командой, но не слышно ни криков, ни стонов, какие издают сгорающие в жестоком огне. Тишину взрывает лишь шум падающих пылающих деревьев, которые сразу гаснут, не перебрасывая огонь на растительность возле.
   Георгий не мог ничем помочь, ведь правильно сказали, никакой он не ангел и даже не святой. А демоны и Люцифер сами так захотели. Но отчего же лицо стало мокрым? Он вытер слёзы, с ненавистью глянул на нависавшую чёрную осину, где не было листвы, и рванул обратно в город. Ему предстояла дорога домой.
  
   Аэроклуб "Феникс" находился в ста километрах от Васильково. Отец Димитрий заказал там прокатный аэростат, проще говоря - воздушный шар, на десять человек, отдав накопленное Лёней и Жорой, добавив свои сбережения. Деньги для богатого человека были, конечно, совсем небольшие, но для провинциального жителя - неподъёмные. В клубе аэростат называли шарльером.
   Батюшка любовно оглядывал белый баллон, пристроившуюся к брюху гондолу - плетённую из ивовых прутьев корзину, в которой должны лететь экипаж и пассажиры. Корзина была разделена на пять секций. В середине размещались газовые баллоны, наполненные гелием, и находился пилот. От пилота аэроклуба, которому тоже надо было платить, отказались, потому что шаром будет управлять бывший пилот, сам Димитрий.
   Он не понимал, зачем Леонида выбрала аэростат, но, значит, так было нужно - подняться в небеса. Священник радовался возможности полёта. Радовался он и раннему утру - небо только посветлело, было чистым и ясным, в воздухе, чирикая, носились птицы, пахло свежескошенной травой. Погода была лётной, как её оценили в клубе.
   К месту отлёта стали подтягиваться пассажиры с сумками и чемоданами. Они уже знали, что никогда не вернутся в посёлок.
   Неспеша шли супруги Чистяковы, Слава и Таня и их сын, который уже предвкушал предстоящий полёт и что-то радостно кричал, подпрыгивая. Ковыляла с тросточкой баба Тася, ворча себе под нос. Её тележку с пожитками вёз бывший сектант Пётр Акимыч. Он сбрил бороду, и сразу стало ясно - какой он видный молодой мужчина. За ними шёл студент Тарас, ссутулился, руки держал в карманах куртки. Он и так уезжал скоро из посёлка, каникулы заканчивались, но почему бы не таким интересным образом? Будет что рассказать друзьям. Майор Глухарёв уволился из местной полиции, и тоже решил отчалить в Москву, поискать счастья в столице. Жаль, что не смог Толян, который помогал Игорю Петровичу с гостиничными делами. После того как в отеле побывали демоны, народ повалил в Васильково толпами, местная церковь вдруг стала редким памятником архитектуры, на который надо было непременно глянуть и тем более сфотографировать.
   За Глухарёвым шёл Кожемякин, взвалив сумку на плечо, погружённый в мысли как все писатели.
   Братья Кузнецовы замыкали цепочку пассажиров. Их лица ничего не выражали, кроме желания убраться с гиблого места как можно скорее.
   Все прошли подробный инструктаж ещё вчера.
   Отец Димитрий не собирался покидать ни посёлок, ни свою церковь. Он просто довезёт пассажиров до места назначения, а потом вернётся. Оделся в тёплую куртку и брюки.
   В аэроклубе уже готовили шар к старту, а стартовать предполагалось с чистого зелёного луга. К корзине пристраивали горелки, шлангами присоединили к баллонам. Купол трепетал в направлении ветра. Только сейчас отец Димитрий понял, что там есть какая-то надпись. Он подбежал к людям из клуба, которые уже присоединяли баллон карабинами к корзине, помог наполнить баллон холодным воздухом при помощи вентилятора. Когда купол взметнулся белоснежной птицей, батюшка смог прочитать надпись, выполненную красной краской.
   Не плачь, Маша, я здесь! Не плачь, солнце взойдёт! *
  
   ---
   * Аквариум, "Дубровский".
  
   Священник вдруг радостно засмеялся. Нет, птицу не подбили. Просто Феникс дал знать, что он жив.
   Он вместе с помощниками наполнил купол газом.
   - Заходите! Быстрее! - крикнул он пассажирам.
   И все стали подниматься в корзину по специальным лестницам. Акимыч подхватил Анастасию Николаевну на руки, аккуратно усадил на скамью в корзину, закинул её пожитки. Баба Тася ухнула по-молодецки, улыбнулась, разрумянилась. Пассажиры заняли в корзине свои места.
   А отец Димитрий занял место пилота, нагрел воздух в шаре. И они стали подниматься в небо. Пассажиры хоть и знали правила техники безопасности, но засвистели, захлопали в ладоши, стали ёрзать на местах.
   - Мы летим! Мама! Папа! Мы летим! - закричал Димка.
   - Летим, мой хороший, - Таня обняла ребёнка. Посмотрела на каменное лицо мужа, прижалась к нему.
   - А куда делся Георгий? - опомнился Глухарёв.
   - Я вчера заходила, спрашивала. Он решил добираться до города электричкой, - грустно ответила Таня.
   Шар начал отчаливать от места старта. Приземляться решено было на специальной площадке аэроклуба в Москве. Там уже было всё готово.
   Батюшка понял, что его роль пилота аэростата заключалась в сплошной импровизации. Снизить высоту шара, или поднять ещё выше, управляя клапанами и горелками, учитывая скорость ветра.
   Пролетая над васильковским лесом, отец Димитрий заметил выжженный участок травы и погибших деревьев в форме ровно очерченной пентаграммы. Земля ещё дымилась, пахнуло горелым, хотя огня уже не было. Священник покачал головой, снова устремил взгляд в небеса.
   Неожиданно там он увидел необычное свечение. К шару приближались сияющие фигуры. Отец Димитрий насчитал шесть существ. Они окружили шар, благодарно склонили головы. За их спинами он разглядел трепетание, как от светящихся и продолжающихся в небе крыльев.
   - А где Лёня? - тихо спросил батюшка, и не расслышал собственный голос.
   От фигур отделилась одна. И он почему-то решил, что это Ася.
   "Леонида и Супербия решили выполнить свой долг", прозвучало в его мыслях.
   "Так они..." - мысленно ответил священник, не смог закончить мысль.
   "Да. Это их выбор. Никто больше не захотел. Пусть они простят нас".
   - Мама, ты видишь ангелов? - спросил Дима, показывая пальцем куда-то вбок.
   - Нет, сынок. А ты видишь?
   - Кто-то светящийся к нам сейчас подлетел...
   Таня закрутила головой и ахнула. Она тоже увидела фигуры. И увидела женщину, которая приходила к ней. Только сейчас она была другая. Совсем-совсем другая.
   "Прощайте! - сказала Ася священнику. - И будьте счастливы, живите в ладу со своей совестью".
   "И вы будьте счастливы", - ответил отец Димитрий, направил аэростат к месту посадки, когда существа ярко вспыхнули и исчезли в небе, оставив лёгкий сияющий след.
   - Ветер сильный! Спускаемся! - крикнул он пассажирам. - Будет "твёрдый спуск".
   И снова ему зааплодировали, чем привели батюшку в смущение. Нет, пассажиры самолёта тоже хлопали при посадке, вызывая неудовольствие. Но ведь это тоже была гордыня, своего рода искушение, которое отец отмёл, передёрнув плечами. Если дело делается хорошо - почему бы и не выразить признание в такой форме?
   Он открыл клапан и стал выпускать воздух из шара. Корзина плюхнулась на площадку, вызвав восторги и крики. Пассажиры стали выбираться, шумно и восторженно переговариваясь, высказывая впечатления от полёта. К шару подбежала ожидавшая команда аэроклуба, священник тоже вылез из корзины. Пока ещё шар совсем не сдулся, он увидел мелкий шрифт под надписью, слова из той же песни "Аквариума".
  
   Небесный град Иерусалим
   Горит сквозь холод и лёд,
   И вот он стоит вокруг нас,
   И ждёт нас, и ждёт нас...
  
   Отец Димитрий улыбнулся в бороду и повернулся к разбредающимся пассажирам. Они все уходили в сторону шоссе, намереваясь поймать попутку или сесть на маршрутный автобус.
   - Всё будет хорошо, - сказал священник, подняв голову к слепящим небесам и солнцу, которое уже взошло.
  
Оценка: 7.87*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"