географических названий является случайным. Текст романа является личной интеллектуальной собственностью,
охраняемой Женевской конвенцией.
Читатель должен представлять: географию, климат
и обычаи Абабуанского государства
(см. географическую справку).
Роман предназначен для прочтения его в самолете, поезде и автобусе, а также в ожидании означенных средств транспорта.
Географическая справка
* Абабуа - столица одноименного архипелага, включающего пять островов: Абабуа, Буабель, Абубель, Бальбуа и Буабуа. Последние два острова необитаемы. Общая площадь архипелага 6 955 квадратных абабуанских миль. Население 175 тыс. человек. Правление: президентская республика. Полезных ископаемых нет. Экспорт кофе, какао, бананов, пряностей. Основная статья доходов - туризм. Денежная единица - абабуанский фартинг. На острове Абабуа расположен потухший вулкан Абаб (2 102 абабуанских ярда над уровнем моря). Религия - католицизм. Климат - субтропический. Язык - абабуанский. Национальность - абабуанцы. Столица - Абабуа.
Глава первая
Как ты далеко!
Но рядом со мной идет твоя тень.
Иль тенью следую я за тобой?
(перевод с японского)
История о Святой Бригитте Абабуанской
Много звезд окружает серебряную луну, но прекраснее всех, подобная небесной жемчужине, Геспер. Много благородных дам в свите христианнейшей королевы Иоанны Сицилийской, но нет прекраснее и благонравнее, чем юная донья Бригитта.
Земля Сицилии богата, и много сокровищ во дворце короля. Но благочестие не ищет легких путей. Королева Иоанна, подобно своей матери, Элеоноре Аквитанской, пожелала отправиться в Святую землю вместе с супругом своим, королем Арчибальдом. Все придворные дамы исполнились решимости следовать за своей повелительницей. Отныне, совершая утреннюю прогулку, дамы надевали вместо бархата и кружев холодные латы. Не веера и благовония несли за ними служанки, но тяжелые копья и щиты. Придворные портные, не поднимая головы, шили походные одеяния для дам-воительниц. Пожалуй, сарацины, рассмотрев их, как следует, сдались бы фрейлинам и без боя. Как хороши были дамы в белых туниках с разрезами по бокам, в ярко-голубых чулках и красных сапожках с отворотами, украшенными золотым шитьем!
Турниры следовали за турнирами. И никто из дам не мог превзойти в доблести прекрасную фрейлину донью Бригитту. Наконец, приготовления были закончены. Получив благословение папы, король и королева сицилийские отправились в поход.
Долог путь до Святой земли. Не раз буйные ветры, не иначе как по наущению врага рода человеческого, швыряли корабли в разные стороны как щепки. Но дамы лишь усерднее молились и пели псалмы с таким воодушевлением, что волны, грозные, точно львы в пустыне, становились кроткими как ягнята. Из мрака синих туч проглядывало солнце, освещая путь благочестивой королевской чете.
Разумеется, отважные рыцари сицилийские не могли оставаться дома, в то время как нежные дамы посвятили свои силы и жизни богоугодному делу. И сэры рыцари сопровождали своих повелителей, деля с ними тяготы путешествия. Не раз, завидев на горизонте сарацинские корабли, всем приходилось браться за оружие. И не один корабль неверных полыхал ярким пламенем после битвы.
Бесстрашнее всех в сражениях была донья Бригитта. Первой прыгала она на палубу вражеского корабля и разила сарацинов мечом с таким бесстрашием, точно родилась под свист стрел и звон оружия. Но не доплыть бы ей до Святой земли, подобно многим славным дамам (упокой, Господи, их души) сложила бы голову свою от сарацинского ятагана или стрелы, впившейся в нежную шею, если б не доблестный рыцарь сэр Патрик. Вихрем он врывался в ряды неверных, прокладывая дорогу к даме своего сердца донье Бригитте. Много баллад спел он ей под звуки лютни, пока корабли сицилийские плыли к Святой земле. А прекрасная донья Бригитта внимала пению, сидя на его плаще, и свет
ночной лампады - луны - мерцал на жемчуге, которым были украшены ее длинные косы.
Но, подобно сокровищу, которое притягивает алчное сердце, их любовь вызвала зависть у одной фрейлины. История ее имени не сохранила, как видно, в наказание за совершенное ею зло.
Долго плыли корабли и преодолели множество опасностей, но, наконец, достигли Святой земли. Сойдя на берег, король и королева сицилийские, опустились на колени и возблагодарили отца небесного за возможность ступить там, где некогда был Он. И дамы и сэры рыцари последовали примеру своих повелителей. Далее они продолжили путь на восток, пересев на прекрасных лошадей.
И замыслила злая завистница извести донью Бригитту. Зелье подмешав в питье, предложила она утолить жажду благородной даме. Но не достигла исполнения своего замысла: вместо смерти зелье вызвало сон столь крепкий, что не слышала донья Бригитта нападения сарацин на христианский лагерь. Не разбудили ее бряцание мечей и стоны раненых. Пал в сражении и верный рыцарь сэр Патрик, не пережила его и злая отравительница - глубоко вонзилась сарацинская стрела ей в горло.
Велико же было изумление прекрасной доньи Бригитты, когда очнулась она в темной хижине. Много было пленников с нею вместе, и не ведала она своей доли. Местные жители, придя на место сражения утром, подобрали то немногое, что оставили им сарацины. Взяли они и пленниц, не замеченных воинами. И по мягкости сердца не убили их на месте, а продали купцам.
И снова закачалась палуба под ногами доньи Бригитты, но не было с нею рыцаря сэра Патрика. Не служанки умащивали ее благовониями, но жалящий кнут надсмотрщика обжигал ей спину. Не мальвазию в серебряном кубке подавали ей с поклоном, но швыряли сухую лепешку с бранью. Все вытерпела благочестивая донья Бригитта, не возроптала на судьбу свою - верила она, что все происшедшее с нею случилось по воле Божьей.
Долог был путь невольников-христиан. И с каждым днем их становилось все меньше - то тяготы путешествия превышали их силы, то покупала их неверные на базарах. Все дальше на юг двигался их караван, меняя корабли на верблюдов и снова на корабли, пока не достигли земли Абабуа. И только здесь, сохранив прекрасную жемчужину для самого дорогого покупателя, купец продал донью Бригитту в гарем султана Абабуанского Алимардана Алиду.
Донья Бригитта давно выплакала все слезы в тоске по родине. Не осталось у нее больше слез, но осталась вера. Вскоре, превзойдя добродетелями всех прочих жен султана, сделалась она полновластной хозяйкой во дворце и сумела смягчить нрав своего повелителя. Немало невольников-христиан молилось за нее Богу, когда она покупала их у купцов и отправляла на подаренный ей султаном остров Абубель. Там им было разрешено молиться после работы в вырубленной в скале подземной часовне, где тонко журчал источник, наполняя чистой водой каменную чашу.
Алимардан Алиду, дождавшись от доньи Бригитты рождения девятого сына, скончался, наказав народу Абабуа слушаться и почитать его любимую жену, вплоть до совершеннолетия своего старшего сына. Донья Бригитта правила на Абабуа пять месяцев и была похоронена на вершине вулкана Абаба. Так закончила свой земной путь святая Бригитта Абабуанская, канонизированная спустя двести лет.
Так воплотилась ее вера в служении Господу нашему милосердному.
Аминь.
Глава вторая
8 марта 1970 года, понедельник. Абабуа.
Стать птичкой маленькой?
Влететь в твое окно
И сесть тихонько на плечо...
(перевод с японского)
-Девчонка совершенно отбилась от рук! Что она о себе возомнила? Тоже мне, Флоренс Найтингейл!*
По правде сказать, дон Оскар Барелли имел слабое представление о Найтингейл, но он не привык ограничивать себя в суждениях из-за слабого знания предмета разговора. Его племянница Розита в последнее время и не пыталась спорить с ним, а просто поступала по-своему.
- В ее годы сестра-покойница имела уже троих детей. Чего ей не хватает? Ах ты, моя красавица! - это восклицание адресовалось отнюдь не племяннице - на обширные колени дона Оскара мягко взобралась кошка Матильда.
- Ты тоже мало думаешь о своих детях! Правда, приносишь котят аккуратно два раза в год. Ума не приложу, кто их папаша? Слежу за тобой, как Отелло, - бормотал дон Оскар, поглаживая кошку. - Скоро сам себя буду подозревать... Не вертись, Матильда! Девочка она, конечно, видная, - это уже о племяннице, - а послушания... Матильда, сиди спокойно!
Флоренс Найтингейл (1820-1910) - английская леди, отказавшаяся от светской жизни, посвятила себя работе больнице как сестра милосердия.
Дон Оскар совершил то, от чего старушки-прихожанки церкви Святой Бригитты Абабуанской впали бы в молитвенный экстаз, а именно - встал с инвалидной коляски и, не выпуская из рук Матильду, прошествовал по пандусу на кухню.
Дон Оскар не доверял электричеству. У него были на то основания - электроприборы в его руках не желали работать, более того, норовили стукнуть током. И поэтому, когда ему пришлось сесть в инвалидную коляску (пять месяцев назад после автомобильной аварии доктор Фишзон-Рысс собрал дона Оскара почти из кусочков), в своем доме он велел построить пандус на второй этаж. Правда, для этого пришлось снести капитальную стену и пристроить галерею, укрепив ее дюжиной колонн, исполненных по собственным эскизам дона Оскара. В результате получилась странная конструкция, попавшая в путеводитель абабуанских достопримечательностей для туристов, чем дон Оскар чрезвычайно гордился.
Если съезжать по пандусу на коляске, скорость в конце путешествия развивалась приличная. И дон Оскар влетал на первый этаж вихрем, мастерски тормозя и разворачиваясь, казалось бы, за секунду до аварии. Этот трюк он неизменно демонстрировал всем, кто впервые попадал в его дом. К его сожалению, поводов для этого становилось все меньше: чаще всего он коротал дни вдвоем с Матильдой. Племянница дона Оскара донья Розита была особой очень занятой, ее обязанности Главной медицинской сестры по административным вопросам в больнице Святой Бригитты Абабуанской отнимали много времени и сил и, к радости дона Оскара, она часто задерживалась на работе, где подчиненных было несравнимо больше, чем дома.
Сегодня дон Оскар был не в духе и поэтому пошел пешком по пандусу.
- Сейчас, сейчас, - бурчал он себе под нос, роясь в холодиль?нике. - Ну вот, эта вертихвостка улетела, не позаботясь о том, что будет есть старый инвалид! Не говоря уже о кошке...
Матильда, поняв, что завтрак будет подан нескоро, вырвалась из его рук и, подойдя к входной двери, начала с остервенением драть когти о косяк.
- И не надейся, не выпущу. Все вы, женщины одинаковы - так и норовите удрать из дома.
Дон Оскар коротко вздохнул.
- И главное, с кем улетела! Видите ли, у нее конгресс!
Дон Оскар осмеливался выражать свое неудовольствие племянницей исключительно в ее отсутствие и, главным образом, Матильде.
- Ну, будь доктор Фишзон-Рысс лет на двадцать моложе, тогда понятно. А сейчас от него не то, что внуков, котят не дождешься. Матильда, на хвост наступлю!
Он снова остановился перед холодильником.
- Да, тут я уже смотрел...
Из окна была видна узкая улица Пятая Перевальная, круто спускающаяся к морю, сейчас залитая солнцем, с угольно-черными тенями от балконов, увитых виноградом. От нее ответвлялось множество тупиков, аккуратно пронумерованных от первого, ближайшего к морю, до последнего - с трехзначной цифрой - лепившегося на таком крутом склоне, что, кажется, первый же основательный дождь смоет его без особых усилий. Без балкона, террасы или галереи дом на Абабуа не мог считаться полноценным домом. Толстые стволы винограда, извиваясь, тянулись вверх, к солнцу, служа навесом над балконами. Плети виноградных веток колыхались от ветра, касаясь и переплетаясь с такой же кроной с противоположной стороны улицы.
Дон Оскар распахнул окно. Ветер дул с моря. Трудно сказать, было ли это по правилам метеорологии, но дон Оскар не мог припомнить дня, когда бы ветер дул не с моря. Сержантская бухта была видна как на ладони. Сейчас солнце до краев наполнило ее своим блеском.
- Эй, бамбино! Поди сюда! - закричал дон Оскар, высунувшись из окна, насколько ему позволял ему объемистый живот. - Значит так: беги в лавку Мануэлы... Что значит - в школу? Я в твои годы уже заработал свой первый миллион. Скажешь Мануэле, чтоб прислала свежих селявок, да побыстрее. Стой! И камбалу. А если есть тунец, то можно фунта три. Вперед!
Дон Оскар проводил взглядом мальчишку и снова вздохнул. Положим, в возрасте маленького Педро миллиона у него еще не было. Ни первого, ни второго. Миллиона у дона Оскара не было и сейчас, в его собственном возрасте. Если бы у него был миллион! Уж он бы не сидел бы в четырех стенах. Ветер странствий - вот его стихия! Ноздри дона Оскара, набитые черным колючим волосом, раздулись, толстые губы затрубили походный марш, всклокоченные бакенбарды распушились еще больше. Он снова молод и силен, трюм "Черной пятницы" набит кокой. Воет сирена патрульного катера, его баркас в луче прожектора, лево руля!
- У-у-у-а-у! - диким голосом взвыла Матильда.
Дон Оскар поспешно поднял свою ногу, освобождая кошачий хвост.
- О-о-о, моя красавица! - он попытался взять кошку на руки, но Матильда обиженно зашипела и гордо удалилась в комнату доньи Розиты, словно пересекла государственную границу.
Дон Оскар с очередным вздохом опустился в коляску. Что там по телевизору? Опять террористы, судебные процессы... Стоп! Что за манера у комментаторов так быстро тараторить, точно им за скорость приплачивают. Святая Бригитта, это он! Ле-Клерк... дали пожизненное... прокурор заверяет общественность... Что же я тут сижу? Я ведь сижу и жду от него... Теперь долго придется ждать!
В дверь позвонили. Дон Оскар понесся по пандусу в коляске и, не рассчитав, врезался в стену. Хорошо еще неделю назад с этого места убрали здоровенный фикус в кадке. Племянница решила осчастливить сиротский приют своим даром. Опять звонят, какая наглость!
- Ваш заказ, дон Оскар!
На пороге стоял младший сын Мануэлы. Он еле удерживал в руках пакет с рыбой.
- Тебя пока дождешься, с голоду помрешь! - проворчал дон Оскар, заглядывая в пакет. - А где финики? Сейчас же беги к Гомешу, возьмешь полфунта самых лучших. Что ты стоишь? Какие деньги? В твои годы я уже заработал свой первый миллион!
Мальчик, не дослушав, поплелся к Гомешу. Посыльные, кажется, уже всего Абабуа давно поняли, что свой первый миллион они заработают не на чаевых от дона Оскара.
- Что за день, что за день! А что у нас будет завтра? - Дон Оскар нацепил очки на нос и уставился в настенный календарь. - Так я и думал. Понедельник, 9 марта. Что хорошего можно ожидать от понедельника? Теперь посланец от Ле-Клерка не прилетит. Или прилетит? Кстати, в пятницу большой праздник, слышишь, Матильда?
Почуяв запах рыбы, появилась, сменив гнев на милость, Матильда.
- Ты моя красавица! Идем завтракать.
Нынешние кошки не могут, видите ли, есть сырую рыбу, подавай им вареную. Дон Оскар готов был биться об заклад в том, что в его время кошки сами ловили в море селявок и съедали их тут же, едва отряхнувшись от воды.
Матильда, помня про отдавленные лапы, держалась поодаль. Она сидела в позе кошки-копилки и, зажмурив глаза, казалась вырезанной из черного дерева. Рыба - это, конечно, хорошо. Ее промыть (чтоб не пахла рыбой), эй хозяин! Вот, если б были финики...
- Вот, если б были финики, - вздохнул в который раз за день дон Оскар.
Матильда обожала финики, при виде них она вела себя, можно сказать, неприлично. Куда девалось тогда ее достоинство? Она шла (если бы чуяла сушеные финики) на полусогнутых лапах, глаза молили дать ей, хотя бы ма-а-ленький кусочек. Ее мордочка озарялась какой-то гнусной улыбкой, а хвост медленно вращался.
Но финиками не пахло, поэтому Матильда ожидала приглашения к трапезе с гордо поднятой головой. Дон Оскар, помешивая варево, рассеянно смотрел на море. Там, у пирса, невидимая отсюда, покачивалась на пологой волне "Черная пятница".
***
Донья Розита устроилась в кресле удобнее, что, при ее габаритах, было делом непростым. Самолет разворачивался над Абабуа, задрав одно крыло.
Город Абабуа, столица архипелага, прилепился на плече давно потухшего, как считалось, вулкана Абаба, покрытого густым тропическим лесом. Его вершина являлась наивысшей точкой острова. Если взобраться на нее, все пять островов будут видны как на ладони. Другое дело, удастся ли дойти до вершины - хозяева плантаций коки не любят чужих глаз. Поэтому туриста будут водить по городу хоть за руку, хоть с ложки кормить, были бы у него деньги в кармане, но в лесу длительность его жизни была обратно пропорциональна любопытству.
На Абабуа, если взять последние триста лет, хозяевами были поочередно португальцы, испанцы, англичане, французы, опять испанцы, итальянцы и так далее, а в промежутках между ними - пираты, под чьи знамена удачи стекался весь сброд старушки-Европы. Иметь в роду пирата - значило быть настоящим, коренным, стопроцентным абабуанцем. В мэры города мог метить хоть сам господь бог, но на выборах почтенные горожане непременно поинтересуются, чем занимался его пра- или прапрадедушка. На Абабуа мэры были исключительно настоящими, коренными и стопроцентными абабуанцами.
Слава Святой Бригитте, на островах чтили традиции, иначе, как в этой исторической карусели сохранить устои? А традиции требовали, чтобы настоящий мужчина занимался настоящим делом: море, кока, контрабанда. Некоторые удачно сочетали все три сферы деятельности. Поскольку настоящие мужчины часто отсутствовали дома и, не менее часто, не могли вернуться к родному очагу по собственному желанию, отбывая срок в абубельской тюрьме, настоящие женщины Абабуа - коренные, стопроцентные абабуанки - добывали пропитание себе и своим детям, торгуя в многочисленных лавках, благо туристы прибывали круглый год.
Странное дело - на Абабуа росло все, что ни ткни в землю, все, кроме финиковых пальм. На финики была высокая пошлина, и мальчишки, постигая азы предпринимательства, начинали обычно с контрабанды этих сладких плодов.
Дон Оскар долго пытался вырастить финиковую пальму у себя во дворе. Разуверившись в удаче, он заказал маленькую пальмочку в кадке - разумеется, контрабандой. Теперь она украшала его террасу - единственная в городе, а ее счастливый владелец считался крупным специалистом-финиковедом. Советы по выращиванию фиников он давал по телефону, а так как он обладал зычным голосом, то зачастую - прямо с террасы, сидя рядом с предметом своей гордости. Контрабандист, доставивший ему пальму, в скором времени сел в тюрьму, так что дон Оскар мог спокойно почивать на лаврах. Очерк о редкой удаче садовода-любителя был напечатан в единственной газете, издаваемой на Абабуа. Большая фотография дона Оскара, снятого на фоне пальмы, украшала этот номер "Абабуанского прогресса". Среди контрабандистов болтливость не поощрялась, поэтому за свой авторитет в области финиководства он мог быть спокоен.
Если в доне Оскаре Барелли и можно было бы заметить склонность к честолюбию, то его единственная племянница донья Розита, была, несомненно, очень честолюбива; дон Оскар не мог это одобрить - женщина должна знать свое место, особенно на Абабуа.
Дон Оскар при большом желании мог бы отыскать много дальних родственников на всех континентах, впрочем, это касалось большинства населения архипелага. С равной долей вероятности он мог бы носить фамилию Барелл, Мак-Бэрил, О"Бэрр и даже ибн-Беррил. При всех вариантах он оставался бы настоящим, коренным и стопроцентным абабуанцем, так как в его родословной числился не один труженик под черным флагом. Их было даже в избытке, и только этим обстоятельством дон Оскар мог объяснить строптивость и презрение к традициям со стороны своей племянницы. Долгое время дон Оскар надеялся, вырастив, благополучно выдать Розиту замуж и дождаться, наконец, внуков. Племяннице минуло, страшно сказать, двадцать пять лет, а о замужестве она и не думала! То пыталась уйти в море на "Черной пятнице" (где это видано - женщина в море!), то чуть не убежала в горы в поисках пиратских кладов. Наконец, после беседы с доктором Фишзон-Рыссом Розита утихомирилась и, закончив колледж, начала свою карьеру в больнице Святой Бригитты Абабуанской.
Дон Оскар недолго радовался ее примерному поведению - как видно, донья Розита ничего не умела делать в полсилы. Через короткое время, взлетев по иерархической лестнице, она вошла в клан администрации. На обходах доктора Фишзон-Рысса донья Розита шествовала на полшага позади него. Белоснежный форменный чепец подрагивал при каждом шаге, вся ее пышная фигура напоминала фрегат под всеми парусами, легко скользящий по морской глади. На Абабуа идеал женской красоты имел рубенсовские формы.
Самолет взял курс на африканский континент. Теперь, чтобы увидеть все пять островов архипелага - Абабуа, Абубель, Буабель, Бальбуа и Буабуа - нужно было уткнуться носом в иллюминатор.
Вулкан Абаб на самом большом острове Абабуа не тревожил жителей уже лет двести. Его пологие склоны с высоты напоминали спину улегшегося медведя. Больших трудов стоило уместить на острове аэропорт. Столица архипелага - Абабуа - расположилась на южном склоне вулкана и подковой огибала Сержантскую бухту. Всем туристам, прилетающим и приплывающим на Абабуа, еще в самолетах и кают-компаниях сообщалось, что сверкающий ночными огнями город как две капли воды похож на Неаполь.
Донья Розита проводила взглядом, казавшуюся игрушечной, старую крепость-тюрьму на Абубеле. Двумя темными пятнышками виднелись Абабуанские Уши - маленькие скалистые островки Бальбуа и Буабуа, которых еще называли Большим и Малым Ухом. Донья Розита откинулась на спинку кресла. Ей редко приходилось летать, и она собиралась путешествовать с максимальным комфортом. Насладиться приятной беседой с попутчиком шансов у нее не было никаких: сидящий рядом доктор Фишзон-Рысс скис, как только включили двигатели. Он сидел, напряженно выпрямившись и плотно сомкнув тонкие губы. Едва опустившись в кресло, он потребовал подушку и козырек для желающих поспать в самолете. Трудно было понять, боялся ли он или боролся с дурнотой, но к разговору был явно не склонен. Донье Розите он напомнил картинку в учебнике истории - сидящего на троне фараона с таким же отрешенным видом.
Конгресс, на который летели доктор Фишзон-Рысс и донья Розита, был посвящен проблеме вакцинации туземцев. Если хорошо поискать, туземцев можно найти в любой стране мира, и почти всегда возникали проблемы с их вакцинацией. Абабуанских туземцев, живших в тропическом лесу на склоне Абаба, больше волновал урожай коки, за которой они прилежно ухаживали.
Донья Розита велела принести ей кофе со сливками, банановое мороженое с жареным арахисом, свежие газеты, бумажные салфетки, надушенные розовой водой и комплект открыток. Она выбрала одну из них, с фотографией черной кошки, и написала на ней приветствие дяде Оскару - ему это будет приятно. Донья Розита воткнула в ухо наушник от радиосети и, запивая банановое мороженое горячим кофе, или, заедая кофе холодным мороженым, принялась читать газету, как всегда, с последней страницы. Вдруг она чуть не поперхнулась - комментатор ликующим голосом возвестил миру о решении суда по делу Ле-Клерка. Пожизненное, подумала она.
***
Альфонсо Мария Антонио Батиста Гойкоэчеа внимательно разглядывал свою пятку. Проклятая колючка аккуратно воткнулась в еще незажившую трещину. Все равно придется лезть в воду. Колючка напоминала ощетинившегося ежика. Острые кончики загибались в маленькие крючочки, так что, придя с побережья, Альфонсо всегда находил дюжину-две колючек, прицепившихся к штанам.
Он почти всегда ходил босиком, был высок и худ, а когда шел, сутулясь, как обычно, то в такт шагам мотал головой из стороны в сторону, точно клевал длинным носом, и от этого еще больше напоминал большого печального марабу.
Альфонсо Мария Антонио Батиста Гойкоэчеа размышлял о том, как подействует морская вода на его израненную пятку. Море тихо плескалось о плоские, изрезанные ветром и водой, камни. В бесчисленных круглых ямках, покрывавших камни, шныряли в соленой воде креветки. Ветра почти не было. Не идти же на веслах? Крупный баклан прошествовал невдалеке, косясь одним глазом на Альфонсо.
Вот если бы на лодке был мотор! В прошлую пятницу, нет, в позапрошлую, на обратном пути с Абубеля Альфонсо совершенно разморило (то ли солнце уж как-то особенно припекало, то ли кальвадос был крепче обычного), но проснулся он в милях двадцати от Абубеля, не в той, какой нужно, естественно, стороне. Разбудил его рев сирены патрульного катера. Они даже обыскали лодку! В наказание сняли парус, и пришлось ему, как простому пеону, грести веслами. Патруль не был бы так суров к потомку благородного, но обедневшего рода, если бы в его карманах не гулял ветер. Очень кстати подошла бы бутыль кальвадоса, подлежащая немедленной конфискации, но она была почему-то пуста. Бедный Альфонсо! Досталось тогда ему от дона Оскара. Альфонсо имел в достаточном количестве лишь советы и примеры из биографии своего босса, свидетельствующие о неутомимости и усердии последнего, а главное - о его презрении к роскоши.
Пятка ныла. Залечивает ли раны морская вода? Вот донья Розита склонилась над ним, усталым путником, ее черные глаза излучают сострадание, нежные руки исцелят его раны... Дьявол! Прилив и ветер вступили в сговор - волна обожгла многострадальную пятку. Ну, все равно, ноги уже мокрые, ветер заметно усилился, пора вставать.
Баклан, точно стервятник, держался неподалеку, не теряя надежды найти на песке что-нибудь съедобное после ухода этого подозрительного туриста. Бакланов на Абабуа называли "мартинами". Они ловили рыбу в море, но с развитием туризма быстро сообразили, что подбирать объедки на пляже намного легче. На городской набережной они прогуливались с важным видом, а если и взлетали, то усаживались на фонарные столбы и сидели там, повернув носы, как по команде, все в одну сторону - против ветра.
Альфонсо заковылял по пирсу, согнувшись под тяжестью мешка с яблоками. Он бережно пристроил мешок в лодке и поплелся за вторым. Парус был чиненый-перечиненый, да еще на полицейском складе над ним изрядно потрудились крысы. Чтобы его выручить, достаточно было бы одного звонка дона Оскара, но где там! Как ему объяснить, что кальвадос и солнце, если того и другого вдосталь и хорошего качества, способны очень быстро сморить даже закаленного мужчину. Пришлось тогда Альфонсо привезти в полицейский участок большую бутыль, естественно, не пустую.
На Абабуа все росло, как уже известно, очень хорошо и крысы - в том числе. Особенно крупные экземпляры попадались в крысоловки склада полицейского участка Абабуа и в тюрьме на Абубеле - почему, никто над этим особенно не задумывался, кроме Альфонсо.
Если бы донья Розита сидела с ним в лодке! Они летели бы над вспененным океаном как птицы, крыло к крылу. Хотя неизвестно, смогла бы выдержать лодка вес такой пышной дамы.
Интересно, чем питаются крысы на Абубеле? Строптивыми арестантами? Сколько раз он был на острове, никогда не видел их кладбища. Альфонсо перекрестился.
Впереди покачивалась на волнах темная громада Абубеля. Крепость-тюрьма занимала около половины острова. На остальной территории уважаемые люди Абабуа, любители прохлады, построили себе виллы. Но туда Альфонсо никто не приглашал.
До чего были не похожи друг на друга острова Абабуанского архипелага! Буабель вечно был в туманной дымке, на Абубеле свистел прохладный ветер, даже если в море был полный штиль, Абабуа нежился в горячих солнечных лучах. На Бальбуа и Буабуа, постоянно заливаемых волнами во время прилива, смогли бы выжить лишь амфибии.
На Абабуа хотелось раскинуться на песке, подставив лицо сияющему солнцу. Или, надев белоснежный выходной костюм (если ли бы он был у Альфонсо), прогуливаться по Приморскому парку под рододендронами и раскланиваться со знакомыми. А справа, нет, слева от него выступала бы донья Розита в розовом платье и с зонтиком. Она просунула бы свою затянутую в ажурную перчатку руку в его горячую ладонь...
- Пшешчерадло-о!!! - хриплый рев дона Сигизмунда возвестил о его дурном расположении духа.
Начальник абубельской тюрьмы стоял на пристани, широко расставив ноги, точно моряк на качающейся палубе. Ярко-голубые глаза сверкали из-под кустистых рыжих бровей дона Сигизмунда Вишневецкого. Под носом, по форме напоминавшим картофелину, произрастали пышные, такие же рыжие, усы со старательно подкрученными вверх кончиками. От всей его коренастой фигуры при первом взгляде оставалось ощущение силы. Дон Сигизмунд языка своих предков-поляков не знал, и использовал лишь несколько слов по собственному усмотрению, восполняя недостаток смысла выразительной интонацией.
- Сколько можно тебя ждать, холера ясна! Ты думаешь, у меня других дел нет, как только сторожить крысиный помет?!
Лодка Альфонсо, выписывая замысловатый вензель, вошла, наконец, в маленькую бухту, называвшуюся Глоткой за особый булькающий звук, который издавал тут прилив.
Выбравшись на древние камни Абубеля, Альфонсо взвалил на спину большой мешок с отборными яблоками. За второй мешок схватился тщедушный Якоб Бен-Натан, тюремный писарь. Крякнув от натуги, он засеменил вслед за Альфонсо, согнувшись в три погибели. Дон Сигизмунд возглавлял шествие, попыхивая своей трубкой и держа на отлете руку с большим пучком розмарина.
Дон Сигизмунд был гурманом. На полках его книжного шкафа стояли кулинарные книги разного формата. Пожалуй, не нашлось бы на карте страны, о кухне которой не было бы сведений в его библиотеке. Временами, отыскав особо привлекательный рецепт, отвечающий его настроению, дон Сигизмунд отправлялся на кухню и гремел сковородками. Якоб Бен-Натан, обычный его собеседник и сотрапезник, жалобно вытягивал шею, разглядывая очередной шедевр на своей тарелке. Дон Сигизмунд критики в свой адрес не признавал, да Якобу Бен-Натану и в голову не пришло выразить хотя бы тень неудовольствия. Несмотря на усилия дона Сигизмунда, а может быть, именно вследствие его стараний, сложение тюремного писаря оставалось весьма изящным.
Но подлинным призванием дона Сигизмунда было изготовление неповторимого по вкусу кальвадоса - с розмарином. А розмарин нужного вида произрастал только на южном склоне Абаба (как раз там была расположена плантация коки дона Оскара). Для успешного произрастания этого вида розмарина как воздух был необходим крысиный помет, который могли произвести, натурально, только крысы. Итак, крысы, розмарин, яблоки - круг замкнулся. Альфонсо регулярно привозил с Абабуа в своей лодке яблоки и розмарин, а обратным рейсом - бутыль с кальвадосом для дона Оскара и пакет с крысиным пометом. Последний "продукт" старательно собирали абубельские арестанты.
Да, производство кальвадоса - дело непростое, это длительный процесс. Произнося это слово, дон Сигизмунд поднимал вверх свой толстый, с рыжей порослью, палец. Лекция о качестве настоящего кальвадоса произносилась им при каждой дегустации. Альфонсо и Якоб Бен-Натан слушали ее с неизменным вниманием. Бочонки для своего винного погреба дон Сигизмунд заказывал на Буабеле, из редкого вида низкорослого буабельского дуба.
По необъяснимой причине климат на Абубеле можно назвать суровым, по абабуанским меркам, конечно. Когда в столице архипелага не шевелился даже самый маленький листик на самой высокой пальме, на причал Глотки налетали высокие волны, и в тюремных коридорах тонко ныл ветер. Когда на пляжах Абабуа по раскаленному песку не могли ступать даже голые подошвы Альфонсо, по плотности, не уступающие верблюжьим, во владениях дона Сигизмунда впору было согреваться настоящим кальвадосом, чем и объяснялась любовь благородного дона к этому напитку.
А то, что доны тут собрались исключительно благородные (это относилось даже к арестантам), потомки древних славных родов, у них самих не вызывало никаких сомнений.
Итак, процессия во главе с доном Сигизмундом вошла под тяжелые своды тюрьмы-крепости, и, последним прости внешнего мира, прозвучал далекий гул летящего на континент самолета.
Тюрьма стояла на Абубеле с незапамятных времен. Говорили (арестанты передавали истории и легенды Абубеля из уст в уста или от стенки к стенке), что дата закладки выбита на каменной плите самого темного карцера самого глубокого подземелья, и тот, кто увидит эти цифры, ослепнет, оглохнет и онемеет, поэтому болтать на эту тему считалось дурным тоном. Во всяком случае, гости дона Сигизмунда верили его утверждению, что Васко да Гама, плывший мимо Абабуа открывать Индию, уже видел зубчатые абубельские башни.
Благородные доны с облегчением скинули с плеч на пол тяжелые мешки и уселись на массивную скамью. В углу бубнил радиоприемник.
-Пся крев! - эти слова свидетельствовали о меньшей степени раздражения дона Сигизмунда, - только и слышно "Ле-Клерк, Ле-Клерк"! Что тут особенного - дали пожизненное, большое дело! Ха-ха! Милости просим к нам на Абубель!
Глава третья
8 марта 1970 года, воскресение. Париж.
Пылью пахнет
Солнечный двор.
Медленно тает
Тополиный пух.
(перевод с японского)
Мишель открыла глаза и сначала не могла понять, почему у нее с самого утра не то, что плохое, а прямо-таки, свирепое настроение. Девушка собирается на свадьбу, правда, не на свою, но, в конце концов, ей не сорок пять. Сорок пять - возраст ее тети Рашели, которая украшала свои именинные торты именно этим количеством свечей последние лет десять, С арифметикой у тети всегда были проблемы. Мишель, разумеется, еще не исполнилось сорок пять, и даже двадцать пять были еще где-то в туманном будущем, так, что казались ей чуть не концом жизни.
Отчего же так плохо на душе с самого утра? Теперь она вспомнила - пуговица! Небольшая серебристая пуговица от клубного пиджака Марти. На ней был какой-то герб, который поддерживали два ангела, должно быть, ангелы-хранители фирмы. И надпись по кругу: "LUDOVICUS REX PLURES NON CAPIT ORBIS". Проклятая пуговица потерялась в тот последний вечер, когда она с Марти пошла в кино. Между прочим, фильм "Мужчины в ее жизни" далеко не шедевр. Тогда Мишель окончательно поняла, как много эти встречи значат для нее. Но не для него, к сожалению. Всю дорогу по пути домой она собиралась с духом, и уже возле ее дома промямлила о том, что они расстаются навсегда
(девушки почему-то обожают это слово). И в такой момент Марти обнаружил отсутствие пуговицы на своем новом, совершенно великолепном, пиджаке. Они битый час ходили по ночным улицам, уткнувшись носом в асфальт - все было напрасно. Мишель уже решила, что Марти не расслышал этого "навсегда". Марти предположил, что пуговица оторвалась еще в кинотеатре, и у него тоже испортилось настроение. И они расстались в тот вечер, удрученные каждый своей потерей.
- Если я найду эту проклятую пуговицу, - сказала Мишель своему отражению в зеркале, - то пришлю ее Марти в подарочной упаковке с посыльным.
Она принялась сочинять (мысленно) источающий ручьи, реки, озера и водопады яда, текст записки, которую она вложит в самую красивую, какая найдется, коробку. Надо написать коротко, но, чтобы разило наповал, и с оттенком молча переносимого, а главное - совершенно незаслуженного страдания. Мишель будет лежать бледная, и от этого еще более прекрасная, кроткая, простившая все нанесенные ей обиды, совсем одна... Последний вздох срывается с ее уст... Марти несется вверх по лестнице (Марти - несется?), да, врывается в приют бедной страдалицы, но - поздно! Так, еще и кофе убежал - все одно к одному! Коричневая пена шапкой поднялась и потекла из медной джезвы. Мишель вздохнула. Нет, плакать из-за пролитого кофе просто глупо, когда столько дел. Подружка невесты - не последнее лицо на свадьбе. К тому же Нора просила одеть "что-нибудь приличное". Ей-то легко говорить, ее чеки оплачивает счастливый жених, поэтому Нора упорхнула из дома с самого утра - по магазинам, примеркам, парикмахерским.
Мишель продолжала шмыгать носом, раздирая гребнем густые рыжие волосы. Как ни тяни, посуду мыть ей. Мишель и Нора снимали вдвоем небольшую квартирку на авеню де-Вильнев-Сен-Жорж. Трудно было бы подобрать двух более несхожих между собой девушек. Рядом с невысокой рыжеволосой Мишель брюнетка Нора казалась еще тоньше и выше. Близорукая, вечно все теряющая Мишель, добросовестно грызла гранит филологической науки в университете и не питала иллюзий насчет своей вполне заурядной внешности, хотя тетя Рашель убеждала ее в обратном. Нора же считала себя верхом совершенства и все свободное от лицезрения своей особы в зеркале время проводила в рекламных агентствах, пытаясь пробиться в топ-модели. Нора была "совой", Мишель - "жаворонком", поэтому большую часть суток они друг друга не видели, по временам забывая о существовании соседки и, когда сталкивались, наконец, на кухне, подолгу обсуждали последние новости, старательно обходя вопрос, кому мыть посуду. В своем отвращении к этому занятию они сходились полностью, и очередность (если дальше уже откладывать нельзя) определялась жребием: если номер на машине у соседнего подъезда был четный, мыла Мишель, если нечетный - Нора. Почему-то номера чаще были четными.
Последние две недели Нора, которая собиралась вскоре выйти замуж первый раз, такую мелочь, как посуда, вообще не замечала. Ее комната, чуть не до потолка заваленная пакетами, коробками и свертками, напоминала склад сумасшедшего. Пользуясь кредитом жениха, Нора решила исполнить все свои неосуществленные желания, начиная с детских лет. К желаниям своего нынешнего возраста, то есть, к их исполнению, она еще не приступила. Хотя, главное из них скоро должно было исполниться: наконец, она нашла мужчину, имеющего достаточные средства, чтобы ее красота сверкала как бриллиант на ее обручальном кольце.
Мишель плохо помнила своих родителей и никогда не могла воссоздать в памяти их образ. Младшую сестру Магду видела отчетливо. Девочки были погодками, их одевали одинаково и выглядели они двойняшками-близнецами. Девочкам это нравилось, и, если на прогулке они знакомились с другими детьми, то представлялись: "мы - близнецы" с многозначительным видом. У Мишель сохранилась фотография: две маленькие девочки в белых шубках и шапочках стоят по обе стороны от гипсовой статуи в парке.
Статуя изображала нимфу в короткой тунике, одна рука у нее была поднята то ли для нанесения удара, то ли для защиты от него. Мишель на фотографии сияла щербатой улыбкой (у нее в то время менялись зубы) и крепко держалась за опущенную руку нимфы. Магда щурилась или хмурилась, стоя под занесенной для чего-то рукой. Мишель много позже пришло в голову, что на этой фотографии судьба оставила им предупреждение - через полгода "близнецов" не стало. В автокатастрофе из всей семьи Твери выжила одна Мишель.
В то лето они снимали домик в Нормандии, неподалеку от Лион-сюр-Мер. Рядом с домиком, крайним в деревне, начинался сосновый лес. У Мишель осталось впечатление, что лес был похож на огромный дом с множеством рыжих колонн-стволов. Кроны сосен сплетались высоко вверху и всегда покачивались под ветром, а внизу было тихо и как-то особенно уютно. Лес казался прозрачным, так как подлеска совсем не было. Сосны посадили, чтобы защитить селения от ветра, а может быть, чтобы укрепить песчаный берег. Толстый слой хвои пружинил под ногами, и видно было далеко сквозь частокол сосен, посаженных правильными рядами. На редких полянах слой хвои истончался, не пропадая совсем; белый теплый песок светился солнечными пятнами. Здесь росли тоненькие травинки, робко, точно им разрешили тут недолго доцвести, колыхались розовые крестики дикой гвоздики.
Девочки собирали маленькие растопыренные шишки и укладывали их на земле, одна к одной, цепочкой. Постепенно выстраивались контуры комнат и коридоров лесного дома. Девочки так долго все устраивали, заполняя "дом" принесенными игрушками, сумками и ветками, что собственно, играть уже не было времени, мама звала завтракать. Девочки утаскивали еду к себе в "дом" и приглашали родителей в гости. Ходить можно было только по обозначенным шишками коридорам, а в "двери" - непременно стучать.
Собираться в обратный путь было совершенно неинтересно, но, в конце концов, они уходили, нагруженные сумками, куклами, пледами. Девочки пытались запомнить это место и часто оглядывались. Но узор из шишек быстро терялся вдали, становясь неразличимым. Никогда они не могли вернуться на то же место.
Подходя к дому, девочки плелись, еле переставляя ноги от усталости. Когда Мишель засыпала, перед глазами мелькали шишки, солнечные зайчики, муравьи, бегущие цепочкой по рыжему стволу, прозрачные капли смолы. И тихий гул высоко летящего самолета.
Лето оборвалось поздним вечером, когда девочки дремали на заднем сидении машины, а на их полосу вылетел тяжелый трейлер. Мишель долго лежала в больнице с сотрясением мозга. Боли она не помнила, о гибели семьи ей долго не сообщали, и только очень не хватало Магды. Мишель ощущала пустое место рядом с собой. Оно так и осталось незанятым.
Рашель Маризо, младшая сестра матери Мишель, маленькая суетливая женщина, уже двадцать лет была замужем за учителем географии, своих детей не имела. Она взяла осиротевшую племянницу к себе, в тесную квартирку в предместье Парижа.
В Париже была ранняя весна - к сведению тех, кто понимает, что это такое.
Мишель сидела в автобусе, рассеянно глядя в окно. Ивы на набережной, еще недавно прозрачно-серые, приобрели нежно-зеленый оттенок.
Выйдя из автобуса лавируя между лужами и пассажирами, Мишель заметила в корзине цветочницы букетики ландышей. Она купила цветы и с наслаждением погрузила лицо в зеленую прохладу нежных стебельков и листьев. Белые колокольчики пахли изо всех сил. Марти не часто дарил ей цветы, только на день рождения и только гвоздики, которые Мишель не любила - какие-то обязательные, дежурные цветы, которые дарят потому, что так принято... Так, о Марти лучше не думать.
На ступеньках церкви в пять ярусов выстроились участники и гости свадебной церемонии. Фотограф на тротуаре размахивал руками, словно дирижер оркестра во время исполнения в темпе "presto" и "con fuoco".
- Я вас умоляю, месье, возьмите на руки этого ребенка, он не способен стоять спокойно две секунды! - надрывался фотограф. - Я вас умоляю, мадемуазель, поторопитесь! - Мишель почувствовала, как ее подхватили под руки и поставили на нижнюю ступеньку.
- Но я...
- Не двигаться! - строгие глаза пробуравили Мишель насквозь. - Мадам новобрачная, вас совсем не видно за этим огромным букетом, передайте его сюда! Мадемуазель, р-разрешите! - Фотограф выхватил ландыши из рук Мишель и вручил ей букет невесты.- Передайте ландыши мадам новобрачной! Спокойствие!!!
Фотограф суетился, приказывал и умолял так вдохновенно, что Мишель не решилась уйти и разрушить то хрупкое равновесие, которое он создал.
- Все! Готово!
Разом все задвигались, зашумели, завопил непослушный ребенок; новобрачные уселись в автомобиль и уехали. Мишель почувствовала, как ее снова куда-то потащило.
- Осторожно, мадемуазель! - возмутился пожилой господин в смокинге и с белой фреезией в петлице, которого Мишель определила, как отца невесты. - Вы сломаете мне зонт!
Треск рвущейся ткани прозвучал точно выстрел. "Отец невесты" прижал, наконец, к груди свой зонт и уселся в такси, недовольно бурча себе под нос, а Мишель поспешила к месту встречи со своей теткой, засунув в карман оторванный хлястик. Свадебную фотографию увеличат, и, разглядывая ее, невеста будет принимать Мишель за родственницу жениха, а он - за родственницу невесты, думала она по дороге, бережно неся огромный букет кремовых роз.
Войдя в кафе, Мишель вытянула шею, стараясь найти среди посетителей тетю Рашель, но та уже махала из глубины зала. Маленькая женщина с вечно всклокоченными волосами неопределенного цвета, на которых каким-то чудом держалась немыслимая шляпка, не теряла времени зря: она заказала целую вазу разных пирожных и в ожидании Мишель уже успела расправиться, по крайней мере, с их половиной.
- Деточка! Какой букет! Это мне? - тети Рашели почти не было видно из-за цветов. - Кронид решит, что мне их подарил любовник! - Она залилась звонким смехом.
Мишель с улыбкой покачала головой: дядя Кронид мало что замечал, не относящееся к его драгоценному здоровью. Не забыть бы про пуговицу, думала Мишель, помешивая ложечкой свой кофе. Общаясь с тетей Рашель, можно было бы и себя потерять.
- Деточка, тебе необходимо палевое платье, да-да, для подружки невесты это самый подходящий цвет,- тетя Рашель многозначительно покачала головой.
Она всегда самым тщательным образом штудировала все попадающееся в газетах касательно моды и прилипала к экрану телевизора, когда шли передачи о новых веяниях в коллекциях известных кутюрье. Чтобы разнообразить свой гардероб, в соответствии с новыми тенденциями, тетя Рашель разорялась на покупку шарфика с известным логотипом, а шляпку украшала собственноручно, результат, по мнению ее мужа, получался умопомрачительный.
Женщины вышли из кафе и направились к остановке автобуса.
- Эдем!!!
Мишель вздрогнула от неожиданности. Очень высокий, заросший роскошной черной бородой, одноглазый пират, топая тяжелыми ботфортами, расхаживал перед входом в большой магазин.
- Рай на земле! - взревел он, и с поклоном протянул Мишель лотерейные билеты. - Войдите в магазин, и у вас появится шанс попасть в рай на земле! О-о, - застонал он, закатив свой "единственный", то есть, незакрытый черной повязкой, глаз. - О-о, Абабуа! Лотерея проводится в магазине ровно в полдень! - он снова поклонился, сняв треуголку.
Тетя Рашель с сомнением рассматривала лотерейные билеты и вздрогнула, когда над ее ухом раздался интимный шепот "пирата":
- М-мадам-м, в полдень вы испытаете свое счастье...
Оба билета тетя Рашель спрятала в сумочку и вошла в магазин со своим букетом, как невеста в церковь.
- Нам на второй этаж, - заявила тетя Рашель и повела Мишель к эскалатору, как коренная парижанка - робкую родственницу из далекой провинции.
- Деточка, как продвигается твоя японская работа? - спросила тетя Рашель и потащила племянницу в отдел женской одежды. - Непременно подари мне свою книгу, как только ее напечатают, - она откинула голову назад и, прищурившись, посмотрела на платья, точно художник - на свою палитру, прежде чем положить первый мазок на гениальное полотно.
![обложка []](/img/m/malxcewa_n_g/chernajapjatnica/untitled3.jpg)
![СБ1 []](/img/m/malxcewa_n_g/chernajapjatnica/image010.gif)
![СБ2 []](/img/m/malxcewa_n_g/chernajapjatnica/image012.gif)
![оскар []](/img/m/malxcewa_n_g/chernajapjatnica/image018.gif)
![роз []](/img/m/malxcewa_n_g/chernajapjatnica/image020.gif)
![гой []](/img/m/malxcewa_n_g/chernajapjatnica/image022.gif)
![виш []](/img/m/malxcewa_n_g/chernajapjatnica/image024.gif)
![ябн []](/img/m/malxcewa_n_g/chernajapjatnica/image026.gif)
![миш []](/img/m/malxcewa_n_g/chernajapjatnica/image028.gif)
![раш []](/img/m/malxcewa_n_g/chernajapjatnica/image030.gif)