Аннотация: Повесть опубликована в моём авторском сборнике прозы "Срок". Издательство "Константа" (г. Белгород), 2014 г. Тираж 1000 экземпляров.
Виталий Мальков
СРОК
Повесть
Резкое тарахтенье прервало мрачный сюрреализм сна, в котором Полынов бродил по странному, безлюдному городу, окружённому забором с колючей проволокой.
Будильник он всегда ставил на без четверти шесть, чтобы было время спокойно попить кофе и посмотреть утренние новости, настроиться на предстоящий рабочий день. Но зачастую Полынов просыпался сам за несколько минут до включения будильника. За четырнадцать лет службы в его организме, видимо, выработался рефлекс на пробуждение.
Нажав кнопку, он с минуту лежал, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Вставать и идти на работу категорически не хотелось - мысль о том, что опять будет то же самое, давно опостылевшее, угнетала и вызывала острое желание послать всё подальше. Обычно такое творилось с ним к концу недели, но сегодня был только вторник.
- Старею, что ли? - вслух произнёс Полынов и усмехнулся. - Или обленился.
Переборов хандру, он рывком вскочил с кровати и зашлёпал босыми ногами по полу. Это шлёпанье внесло приятное оживление в пустоту однокомнатной квартиры. Даже почудилось, будто это не его собственные шаги, а чьи-то ещё.
Поставив греться чайник, он включил пультом небольшой телевизор, стоявший на холодильнике, и выбрал канал "Россия". Там молодые, жизнерадостные ведущие мололи всякие глупости о том, что надо быть успешным человеком, и швыряли направо и налево новомодные иностранные словечки: "креатив", "гаджеты", "инновации", "тренды". Казалось, с экрана звучит не родной русский язык, а какой-то малопонятный речевой суррогат, который, судя по всему, очень нравился телеведущим.
Чайник засвистел. Полынов налил в чашку дымящийся кипяток, сыпанул туда ложку растворимого кофе и бросил пару кубиков рафинада, тщательно перемешал и стал пить осторожными, маленькими глотками.
Начался выпуск новостей, и новости эти вызывали в душе уныние. В мире творились нехорошие вещи - шли войны, совершались террористические акты, лилась кровь. Всю Северную Африку и Ближний Восток трясло от "цветных" революций, которые, похоже, делались по одному и тому же сценарию, писавшемуся где-то за океаном. Тунис, Йемен, Египет, Ливия, Сирия...
В Афганистане подверглись нападениям представительства ООН, а неугомонные палестинские боевики вновь пуляли ракеты по Израилю. В Ираке происходили очередные выступления курдов, а сомалийские пираты опять бузили в Аденском заливе.
На фоне всех этих безумств радовала лишь одна новость - российский космический корабль "Юрий Гагарин" летел к международной станции, словно бросая своим полётом вызов человеческому варварству и напоминая всем людям, что на дворе всё же двадцать первый век...
На завтрак Полынов, недолго мудрствуя, пожарил яичницу с салом и луком, сдобрив её майонезом и укропом. Получилось вкусно и сытно. Поев и собрав хлебным мякишем остатки, пошёл в ванную бриться и чистить зубы.
В висевшем в ванной зеркале появился человек, которого Полынов слишком хорошо знал целых тридцать семь лет. Поворачивая голову то вправо, то влево, этот человек из зазеркалья внимательно рассматривал его, недовольно хмурясь и упрямо сжимая губы. Он был всё таким же: коротко стриженные тёмно-русые волосы, немного оттопыренные уши и карие глаза, смотревшие на мир с грустной иронией. Пожалуй, стал чуть-чуть взрослее и суровей. А ещё в тёмной щетине виднелись едва заметные проблески седины.
"Первые признаки грядущей старости", - с тоской подумал Полынов. - "И ничего тут не сделаешь. Природу не обманешь".
Пока сбривал щетину, в голову полезли невесёлые мысли о жизни, которая, похоже, не сулила впереди ничего хорошего. Служебная карьера не задалась - застрял он крепко в капитанских погонах, скорее всего, уже навсегда. Минимальная пенсия, благодаря стажу "год за полтора", у него имелась, но что толку? На одну пенсию не проживёшь, а найти другую работу, более-менее приличную, вряд ли получится. Кому и где он нужен без профессии? Идти же охранником - тоже не вариант. Так что, оставалось тянуть лямку до самого конца, накапливая выслугу. А потом - всё, амба. Тушите свет!
- Прозябание, - вспомнил он звучное русское слово, таящее в себе глубокий смысл. - И никакого просвета.
Хорошо ещё, что появилась своя квартира. Спасибо родителям - разменяли ради сына двухкомнатную. Но всё же, в стране, где простой человек сделался "неуспешным", а значит, второсортным, самое лучшее теперь принадлежало тем, кто мог за это заплатить.
- Ничего, как-нибудь прорвёмся, - подмигнул он тому, кто был в зеркале.
Картина личного будущего так же пока не прорисовывалась. Вера... Отношения с ней зашли в полный тупик. Особенно это касалось их интимной близости, во время которой женщина вела себя как неопытная, стыдливая девчонка, отчего возникали конфузы. Но, в то же время, Полынова тянуло к Вере. Влекли её детская непосредственность и душевная чистота, никак не вяжущиеся с современной действительностью. Ассоль, которая так и не увидела алые паруса... Полынов знал, что Вера сама тяготится своей странностью, но, вместе с тем, не знал, что может сделать для этой женщины. Он всё меньше и меньше понимал, как ему вести себя с ней, и от этого всё сильнее испытывал растерянность и горечь...
Каждое утро, надевая форму, Полынов чувствовал необъяснимый прилив энергии и внутреннюю трансформацию. Он как будто становился совсем другим человеком, более значимым и официальным. Конечно, он прекрасно понимал, что это всего лишь иллюзия, потому как любая система превращает человека в маленький, безликий винтик одного гигантского механизма. Пока этот винтик исправно работает, не создавая проблем всему механизму, он нужен, о нём заботятся, но едва он начинает давать какой-то сбой, его тут же выкручивают и заменяют новым. Для этого даже имелся чётко отработанный приём - увольнение "задним числом".
А иной раз Полынов видел себя деревянным болванчиком, в спину которого воткнут заводной ключик, предназначенный для рук начальства. От этого болванчика требовалось совсем немного - уметь правильно выполнять нужные команды и произносить несколько нехитрых фраз: "здравия желаю", "разрешите доложить" и "виноват". В такие моменты он серьёзно помышлял уйти с этой работы. Уже невмоготу ему было видеть каждый день уголовный элемент, о котором государство стало почему-то заботиться лучше, чем о законопослушных гражданах. Да и от начальства, если честно, он порядком подустал, оно ведь редко когда попадается мудрым и заботливым о подчинённых. Навидался Полынов за годы службы много всяких начальников и начальничков. Обычно все эти товарищи необычайно любили кем-то командовать и ругаться почём зря, имели весьма важный вид и сердитый взгляд, напоминая персонажей Салтыкова-Щедрина. Иногда даже казалось, будто этих самых начальников выращивают из пробирок в неких специальных секретных инкубаторах, как особую породу людей для руководства другими. Потому что умные, добрые и совестливые люди никогда до высокой должности не дослуживали...
Полынов начистил до блеска ботинки, застегнул камуфлированную зимнюю куртку, утеплённую искусственным мехом, и нахлобучил на голову фуражку, завершив своё преображение. Проверив, не забыл ли удостоверение и деньги, он покинул квартиру в начале восьмого...
* * *
Город встретил его неприятной, холодной моросью. В утреннем сумраке вокруг, во все стороны шли люди, спешили - на работу или по каким-то своим делам. Задумчивые, неулыбчивые лица...
"А ведь любой из них может оказаться в колонии. Например, вот этот мордастый парень или вон тот тщедушный мужичок, в очках и с кожаным портфелем. Совершенно любой".
Эта неожиданная мысль поразила Полынова простой и жестокой жизненной логикой.
"Сегодня кто-нибудь из них оформляет кредит или берёт ссуду, мечтая о машине или собственном доме, строит планы на будущее, на что-то надеется, а завтра какая-то глупая случайность или же нехорошие мысли приведут этого человека на скамью подсудимых и дальше - за тюремную решётку. Точно неизвестно как именно это произойдёт, но это уже будет неважно. Свершится непоправимое - человек превратится в зека, и вся его дальнейшая жизнь пойдёт совсем по другому сценарию..."
На остановке уже скопился народ, и Полынов присоединился к ждущим, став с ними одним целым. Многих он видел здесь почти каждое утро и знал, кто какой маршрут ждёт.
Люди подходили в точно определённое время и уезжали на автобусе или маршрутном такси в нужном им направлении. Всё это походило на тщательно отлаженный конвейер всеобщего поступательного движения, в котором, конечно же, имелся какой-то смысл, и все люди, приходящие сюда, на эту остановку, и уезжающие отсюда, были объединены этим смыслом в единый организм полезной деятельности. Полынов, как и все прочие, тоже был причастен к этому организму, выполняя в нём пусть и небольшую, но важную функцию.
Вскоре он, едва втиснувшись в битком набитый автобус, ехал на окраину города, туда, где находилась колония. Все посторонние мысли покидали голову, а окружающий мир обретал упорядоченность и стабильность.
В душе появлялся специфический, необходимый в этой чёртовой работе настрой, притуплявший всё доброе и хорошее. Без этого настроя никак нельзя было обойтись, он служил надёжной защитой от бесконечных душеизлияний и покаяний тех, кто получил свой срок за то или иное преступление. Впрочем, иногда в защите появлялись бреши, которые хорошо заделывались водкой...
Через четверть часа Полынов стоял перед КПП, ведущим в сумрачный "мир зеков и ментов". Привычный лязг металлических дверей, заспанное личико девушки-сержанта за стеклом проходной и грустный взгляд кавказкой овчарки Нюрки, охранявшей площадку для досмотра транспорта - это было уже много-много раз, и всё чаще начинало казаться, будто другого мира нет и вовсе. Есть только забор с колючей проволокой и вышками - забор, опоясывающий всю Вселенную, сжатую в бесконечно малую точку с названием ЗОНА...
* * *
В дежурке, как всегда по утрам, царила суета. Заступившая смена принимала колонию и готовилась к проведению проверки, вникала в "местные новости".
Отстоявший ночь оперативный дежурный майор Бровко, обладатель пышных чёрных усов и любитель всяких историй и баек, отчитывал прапорщика Бычкова, молодого парня с туповатой физиономией, вечного объекта насмешек за свою недалёкость.
- Бестолочь! Ты думаешь вообще, что пишешь? - не сдерживал эмоций майор. - Ну какие такие рыльно-мыльные принадлежности? Это же официальный документ! - Он тряс перед Бычковым какой-то бумагой. - Твою дивизию...
Дежурка заполнилась смехом. Всем стало ясно, что речь идёт о рапорте, где Бычков перечислял изъятые при обыске предметы.
- Иваныч, я по запарке, - пытался оправдаться прапорщик. Его щёки густо покраснели. - Ну, виноват, ну... поспешил...
- Надо этот шедевр сохранить, - с серьёзным видом сформулировал заступивший капитан Ершов. - Будет хоть что на пенсии вспомнить.
- Только за такие шедевры начальник потом раком ставит. - Бровко свернул лист и спрятал его в карман куртки. - Бегом переписывай, Толстой.
- Ну что ты, Иваныч, ругаешься. На таких людях система держится, - пошутил Ершов. - А то бы совсем тоска была.
- Тоже верно, - с усмешкой согласился Бровко и, взглянув на висевшие на стене часы, включил "внешнее оповещение". - Внимание, в колонии объявляется проверка! Всем осуждённым построиться на плацу. Повторяю...
- Ладно, пошёл я. - Ершов повесил на плечо громкоговоритель.
- Удачи, - пожелал ему майор...
Проверка проводилась дважды в сутки - утром и вечером - по картонным карточкам, на которых были наклеены фотографии зеков, указаны их фамилии и имена, статьи, а так же даты начала и конца срока. Сначала просчитывались отряды, затем подбивалось общее количество обитателей колонии.
Полынов смотрел из окна дежурки на плац жилой зоны, где строились поотрядно люди в чёрных телогрейках. Более полутора тысяч отбывающих наказание за кражи, грабежи и разбои, убийства и изнасилования, и у каждого из них минимум две *ходки за спиной - всё-таки, строгий режим. Процентов семьдесят этих злодеев совершили преступление "по пьяни", не соображая, что творят, но это их, конечно, ничуть не оправдывало.
С трёх сторон плац сплошной стеной окружали здания - общежития, клуб, комбинат бытового обслуживания, столовая и медицинская часть. На стене комбината красовался большой, поблёкший от времени плакат "Осуждённый, помни, тебя ждут дома!". Там же была изображена женщина с ребёнком на руках. С четвёртой стороны плац упирался в дежурку и высокую бетонную стену, отделявшую от жилой зоны штрафной изолятор и туберкулёзную больницу. У врачей больницы, куда свозили зеков со всех изоляторов и колоний области, помимо доплаты к окладу, трудовой стаж шёл "год за два". То же самое получали и младшие инспектора смен, закреплённые за "тубиками". Но, в принципе, опасности подхватить туберкулёз подвергался любой сотрудник, поскольку заболевшего зека могли выявить не сразу...
Очередной будничный день колонии вступил в свои права. Он был так же расписан по часам, как и все предыдущие, подчиняясь внутреннему распорядку. После проверки зеки, работающие в первую смену, потянулись чёрной колонной к санпропускнику, который связывал жилую и производственную зоны, а остальные возвращались в свои общежития, чтобы коротать там срок и "маяться" от безделья. Это раньше, в советские времена, на благо Родины обязаны были трудиться все преступники. Теперь же у государства таких возможностей не было, да и, похоже, оно не очень-то этого хотело, поэтому осуждённые трудоустраивались в основном по желанию либо для погашения материальных исков, но последние, как правило, работали плохо и всеми способами пытались "откосить". К тому же, прокуратура зорко следила за тем, чтобы в колониях соблюдался трудовой кодекс и не нарушались права человека. Прекрасно об этом зная, зеки по любому малейшему поводу строчили жалобы, по которым обязательно приезжали восстанавливать справедливость дяденьки в голубых мундирах.
А с экранов телевизоров молодой, лощёный, сияющий ослепительной "американской" улыбкой, президент с пугающей регулярностью твердил, что пора подтянуть уголовно-исполнительную систему к европейским стандартам и улучшить условия содержания в пенитенциарных учреждениях. Только при этом президент почему-то забывал о том, что законопослушные граждане в России тоже живут далеко не по-европейски...
У выхода из санпропускника зеков уже ждали сотрудники производственного отдела, строившие свои бригады и разводившие их по цехам. Среди них был и капитан Полынов, старший мастер цеха металлообработки, производившего сельхозтехнику...
* * *
Начальник цеха майор Клименко, как обычно, с утра был не в духе и "спускал пар" на зеках. Он лично строил бригады, осматривал внешний вид рабочих и громко отчитывал тех, у кого находил отклонения от "установленной формы одежды", подкрепляя свою речь красочными эпитетами.
- Егоров, где нагрудный знак? До обеда чтоб пришил, разгильдяй!.. Степанов, почему пуговицы не все? Идёте как оборванцы! Думаете, на работу можно в свинячьем виде ходить? Вы не на курорте, мать вашу!..
Бригада Полынова в это утро оказалась образцовой, придраться было не к кому. Но и это вызвало раздражение майора - он кривился и зло сверкал глазами из-под фуражки, видимо, не до конца освободившись от негативной энергии.
- Заигрались с ними в демократию. Скоро в зонах лучше, чем в пионерлагерях будет, а нам всем шутовские колпаки выдадут, чтобы веселить этих уродов. - Клименко выругался и пнул попавшийся под ногу камень.
Бригады втягивались в железобетонное чрево цеха и расходились по своим участкам. Внутри их встречали застывшие на пролётах ряды плугов и культиваторов, а так же грязные цеховые кошки, которые, издали завидев своих хозяев, бежали к ним с жалобным мяуканьем, выпрашивая еду.
Наверное, в любой колонии есть свои кошки-зеки, которые тоже отбывают срока и часто пожизненно. Обычно они имеют зачуханный и грустный вид, да и само их бытие неважно. Лишь единицам таких четвероногих бедолаг удаётся освободиться вместе со своими "старшими братьями", большинство же из них рождаются и умирают в зоне - в основном насильственно. Периодически в колониях проводятся "кошачьи зачистки" - животных травят разными гадостями или просто собирают в мешки и вывозят подальше. Полынову и самому приходилось участвовать в отловах, и такие "операции" оставляли в душе тяжёлый осадок...
Постепенно всё вокруг приходило в движение, оживало, наполняясь хорошо знакомым производственным шумом. Включился один станок, затем другой, а вскоре уже на полную зазвучала механическая симфония обработки металла, исполняемая оркестром токарных, сверлильных и фрезерных станков. Четырнадцать лет Полынов слушал её изо дня в день и мог на слух определить, какой именно "инструмент" играет в этом оркестре, выделяясь своим неповторимым "голосом" среди всеобщего визжания, тарахтения и рычания фрез, свёрил и резцов.
Конечно, периодически менялись сами "музыканты". Одни освобождались по концу срока или "условно-досрочно", других списывали с работы за различные нарушения или увозили этапом в другие зоны. Кроме того, примерно раз в два года кто-то из работающих в цеху осуждённых попадал в *тубонар, откуда его, после полугодового курса лечения, переводили в отдельный "туботряд". Вообще цех металлообработки представлял собой благоприятное для этой страшной болезни место, особенно зимой, когда температура внутри, не взирая на отопление и тепловые завесы на воротах, опускалась ниже нуля.
Но на смену выбывшим тут же приходили новые - происходил бесконечный круговорот лагерной жизни. Единственной трудностью было то, что с каждым годом всё острее ощущался дефицит опытных специалистов.
- Сажали бы побольше работяг, - мрачно пошутил как-то Клименко. - А то сплошные кончелыги, которые ни хрена не умеют делать...
Впрочем, на воле творилось примерно то же самое, потому что рабочие профессии теперь были не в престиже...
В бригаде Полынова числилось двадцать три зека, многие из которых только здесь, в колонии, впервые в жизни узнали, что такое каждодневный труд, и обрели специальность. Возможно, они и сами были удивлены тому, что могут, оказывается, и работать, создавать что-то нужное и приносить какую-то пользу. А у некоторых вдруг проявлялась настоящая одержимость в работе - они старались быть лучшими, оставались во вторую смену, сами чинили свои станки и сами придумывали кондукторы и разные приспособления для удобства. Как-то не верилось, что на свободе все эти люди занимались чёрт знает чем...
Полынов легко взбежал по металлической лестнице на второй этаж, где находился кабинет мастера, и отомкнул дверь. Вошёл и занял своё кресло местной конструкции, сваренное из кусков труб и уголков, тяжёлое и с виду неприглядное, но вполне удобное для работы. Открыл журнал сменных заданий и стал вписывать напротив фамилий наименование и количество деталей.
В кабинете бесшумно, словно привидение, появился бригадир Толик Жульбис. Он знал все станки как свои пять пальцев - до первой судимости работал на заводе токарем. Да вот беда, когда выпивал, то напрочь терял голову - становился буйным и мог наломать дров. За это и сидел уже в третий раз. Был он на два года моложе Полынова, но выглядел старше - ранняя седина на висках, глубокие морщины на лбу.
- Сергеич, чайку? - спросил бригадир.
- Завари-ка, Толик, покрепче, - кивнул Полынов. - А то что-то голова тяжёлая. Надо мысли прояснить.
- Пил, что ль, вчера? - Жульбис хитро прищурился.
- Пил, пил... Кефир. Лучше бы рюмочку пропустил.
- Ну, тебе с этим проще...
Жульбис вышел из кабинета и через минуту вернулся с пластмассовой канистрой, из которой налил в электрочайник воду. Поставив канистру рядом, на сейф, присел за второй стол, стоявший у противоположной стены.
- Что там с твоим *УДО? - спросил Полынов.
- На следующей неделе пойду на комиссию, - радостно сообщил бригадир. - Даст бог, летом дома буду.
- Думаю, пройдёшь. Начальник цеха тебя поддержит, работаешь ты хорошо. Как в отряде?
- Да нормалёк всё. Нарушений не имею.
- Значит, точно пройдёшь.
- Суд может прокинуть. - Жульбис вздохнул. - Всё от судьи зависит.
- А до конца срока сколько?
- Почти полтора ещё.
- Да нет, не прокинет, - уверенно сказал Полынов.
- Эх, скорей бы домой. - Жульбис грустно смотрел в окно, выходившее на участок. Там вовсю кипела работа, суетились у станков зеки. - А то достал уже весь этот зоопарк.
- Какие-то проблемы?
- Да не то чтобы, - пожал плечами бригадир. - Просто блатные вот уже где. - Он провёл рукой по горлу. - Все эти смотрящие и подсматривающие... Бродяги сраные... - На его скулах заиграли желваки. - Понятия у них... Какие там, на хрен, понятия?! О правильной жизни сказки травят, а сами только и думают, как бы мужика обобрать. Я по первой ходке в Курске сидел. Вот там были блатные, не то что эта шантрапа. Там всё по уму было.
Полынов перестал писать и хмуро слушал бригадира. Он и сам заметил, что так называемые "блатные" чувствуют себя в зоне всё вольготней и вольготней. Не совсем было ясно, почему такое происходит.
- Сейчас попасть на бабки плёвое дело, - продолжал изливать душу Жульбис. - На всё запрет мужику наложили, а за любое разрешение надо платить. Играешь в карты, надо отстёгивать смотрящему за игрой, хочешь свой сотовый иметь, плати, и так по любому поводу. Даже бражку поставить...
- Прямо не зона, а дилерский центр, - подивился Полынов.
С одной стороны получалось, что для руководства колонии такое положение вещей даже выгодно - через блатных проще управлять основной массой зеков. Но... как всегда, имелась и "другая сторона медали". Выглядело это так, будто администрация признаёт и даже наделяет определёнными правами так называемых "отрицательно настроенных осуждённых", вместо того чтобы их всячески преследовать за верность устоям преступного мира. Такиее заигрывания с блатными могли обернуться для всех очень нехорошим побочным эффектом.
- Раньше в зонах за мужиков спрашивали строго, особенно воры. А сейчас хрен знает что творится. - Жульбис по-стариковски крякнул. - Нет, не везде, конечно. Остались ещё нормальные командировки, но один чёрт... имеется такая тенденция. - Он улыбнулся, видимо, довольный своей умной фразой.
- Тенденция, говоришь? - Полынов замер от неожиданно пришедшей в голову мысли, что, в самом деле, это могла быть общая для всей страны тенденция, вполне закономерная и объяснимая.
Ведь простой человек, то есть мужик-работяга, сделался теперь в России кем-то вроде второсортного "холопа", презираемого богатыми и власть имущими. Быть рабочим или рядовым инженером, врачом, учителем, служащим стало не престижно и чуть ли даже не унизительно. И больше всего поражал тот факт, что всё это буквально вдалбливалось в мозги молодёжи по телевидению и в Интернете, а так же со страниц "жёлтых" газет и модных, гламурных журналов. Героем дня обычно становился не человек труда, а банкир, олигарх, бандит, крупный чиновник и представитель шоу-бизнеса. Про них писали книги и снимали фильмы, их наглые рожи мелькали тут и там, без всякого стыда делясь со всем честным миром своими любовными похождениями и пьяными дебошами. От этой ТЕНДЕНЦИИ веяло чем-то тщательно продуманным и очень нехорошим.
И всё это, вполне даже может быть, сказывалось на современной "лагерной" жизни. Раз уж мужик был неуважаем на воле, то и в зоне к нему относились соответственно...
- Нет, лучше уж в одиночке сидеть, - покачал головой бригадир. Видно, всё это в нём накипело и само рвалось наружу. - А здесь ты в постоянном напряжении. Не дай бог, что-то не так скажешь или сделаешь, сразу сожрут и в грязь втопчут. Как пауки в банке. В *дальняки тоспокойно не сходишь. Везде глаза и уши. Слушают, смотрят, а чуть что, сразу к блатным бегут жалиться. Мыши серые...
Чайник закипел. Жульбис бросил в заварник горсть чая и налил дымящийся кипяток.
- Ничего, Толик, скоро новые зоны появятся. - Полынов вспомнил о принятой в Москве концепции развития уголовно-исполнительной системы. Ведь всем давно уже было понятно, что отрядный принцип содержания осуждённых приносит больше вреда, чем пользы. Только в небольших группах, не имеющих прямого контакта с преступными лидерами, люди могли избежать влияния закоренелой уголовной среды. В отрядах же, где находилось по сотне и больше зеков, человек неизбежно был обречён на изменение своей психики в худшую сторону. Конечно, ни о каком исправлении тут не могло быть и речи. Ничего тут не могли сделать ни опера, ни режимники, ни воспитательный отдел. Потому что сама зона воспитывала попавшего в неё гораздо быстрее и эффективней, только воспитывала по-своему...
- Будете сидеть в шестиместных камерах, как в Европе.
- Это, конечно, круто. - Жульбис кисло усмехнулся. - Только где они столько бабла возьмут, чтоб все зоны перестроить?
- Если честно, не знаю, - признался Полынов. - Но, по крайней мере, так говорят.
- Ага, они много чего говорят. - Бригадир с сомнением махнул рукой.
- Ты бы лучше за ум взялся. Не надоело по колониям да тюрьмам мыкаться?
- Да надоело, конечно, а что поделаешь. - Жульбис покривился. - Вот ты, Сергеич, свою жизнь поменять не хочешь? Или доволен всем? - То-то же... Получается, оба мы срок мотаем, хоть и по-разному.
- Ладно, философ, налей-ка лучше чайку. Наверно, настоялся уже.
Бригадир поспешно встал, достал из сейфа чашку и, налив в неё чай, поставил чашку на стол Полынову. Положил рядом пару карамелек.
- Сергеич, угости сигареткой, а то я свои все раздал работягам. Приходится помогать бедствующим.
Полынов достал из кармана куртки пачку "Донского табака". Сам он старался курить как можно реже, но не всегда получалось.
- Бери пару.
Жульбис поблагодарил, забрал журнал сменных заданий и отправился расписывать зеков. В окно было видно, как он передвигается от одного станка к другому, что-то кому-то говорит, на кого-то покрикивает. Он как нельзя лучше подходил для своей непростой должности бригадира. В колонии это было ценное и редкое качество - уметь находить общий язык и с зеками и с начальством.
Полынов с тоской оглядел кабинет. Серые стены, чёрные сейфы и коричневые столы - всё это действовало угнетающе. Возникло сильное желание прямо сейчас сбежать отсюда, пройтись по сосновому лесу, окружающему колонию, раствориться в его зелени и забыть о работе. Забыть навсегда о том, что на свете существуют зоны и зеки...
"Надо хоть стены перекрасить", - с неприязнью подумал он. - "В зелёный, что ли..."
На лестнице загрохотали тяжёлые шаги. Дверь распахнулась от резкого толчка, и на пороге возникла массивная фигура начальника цеха. Майор Клименко, как всегда, быстрый и энергичный, вбежал в кабинет и, бросив на стол Полынову какие-то бумаги, рухнул на соседнее кресло.
- Это тебе привет из маркетинга. Ознакомься.
- Опять срочный заказ?
- Не опять, а снова. Так что, допивай чай, получай металл и запускай. Заказ большой, не будем с ним тянуть. Не хочу лишний раз выслушивать от директора.
- Понятно. - Капитан бегло просмотрел бумаги.
Чертежи и техническое описание, нормы расхода материала и расценки на операции - всё как обычно. На ближайший месяц участок работой обеспечен, и это хорошо. По крайней мере, у зеков не будет времени на разные глупости...
- Достали меня с этими заказами. - Майор откинулся на спинку кресла и заложил руки за голову. - Скорей бы отпуск. Хочу в Крым съездить. Куда-нибудь в Коктебель или Судак. Отдохну хоть по-человечески. Пять лет в Крыму не был. Всё время что-то мешало. То семья, то делишки какие-то... А теперь, когда развёлся, и время свободное появилось, и желания... Можно сказать, новая жизнь началась. Ни в чём себе не отказываю, ни перед кем не отчитываюсь, кроме начальства. Ещё бы и его не было...
Полынов усмехнулся.
- Скажешь тоже. Как же без начальства? Без него ведь, родимого, никакая разумная жизнь невозможна...
- Это точно, - рассеянно ответил Клименко. - Да, заскочи ещё в техотдел. Я краем уха слышал, вроде, сеялка какая-то. По ходу, делать начнём.
- Понял, заскочу.
Полынов закинул в рот конфету и стал быстро допивать чай.
* * *
Мысли сами собой опять закрутились вокруг отношений с Верой, и опять весь этот круговорот затянул его в тёмный омут, из которого невозможно было выбраться. Точнее, выход здесь оставался только один - всё бесповоротно оборвать. Пусть их недолгий роман останется в памяти в виде маленькой, доброй сказки без классического счастливого конца - "а потом был пир на весь мир"...
Они нашли друг друга в Интернете - величайшем изобретении конца двадцатого века, сделавшем намного проще поиск своей второй половины. Там, в этой Мировой Паутине, даже самый стеснительный и неуверенный в себе человек мог решиться на то, чего не сделал бы никогда в обычной жизни. Ведь у сидящего перед монитором компьютера есть преимущество - ему легче в психологическом плане, он может прикрыться любой маской и знает, что одним нажатием клавиша сбежит в случае неудачи.
На сайте знакомств Стас зарегистрировался скорее от скуки, особо не надеясь найти там себе спутницу жизни. Большинство девушек и женщин в своих анкетах неприкрыто писали, что им нужен "щедрый, без материальных проблем, уверенный в себе мужчина, который будет делать подарки". Это скорее напоминало рекламу товара с единственной целью - продать его подороже. Становилось грустно от того, что все эти "искательницы женского счастья" мечтают лишь об обладателе толстого кошелька и, похоже, совсем не ведают о том, что кроме денег на свете есть иные, нематериальные, ценности.
Но как-то, будучи выпившим и в очередной раз просматривая все эти напыщенные "ценники", Стас натолкнулся на фотографию Веры и был очарован её по-детски наивным, беззащитным взглядом. Такой взгляд явно мог принадлежать только женщине, которой не важно, какой марки машина её избранника и есть ли она у него вообще.
Стас прочёл анкету. Вера оказалась одного с ним возраста, была разведена, жила одна и не имела детей. Он написал ей что-то смешное и ободряющее, а Вера ответила примерно тем же. Так началось их знакомство - просто и обыденно. Очень быстро выяснилось, что у них схожие увлечения и художественные вкусы - Есенин и Гумилёв, Замятин и Булгаков, фильмы Георгия Данелия и Марка Захарова. Пару недель они общались на сайте, затем перешли на телефонные звонки, а потом договорились встретиться вживую. Произошло это в самом конце сентября, возле памятника князю Владимиру, крестившему Русь. Место выбрала Вера, сказав, что оттуда открывается красивый вид на город.
В жизни женщина оказалась гораздо лучше, чем на фотоснимке - стройная фигура, полная грудь, тёмно-русые волосы, собранные на затылке заколкой-крабиком и свободно спадавшие на спину, и синие-синие глаза, в которых затаилось ожидание... Именно такой Стас её и запомнил - в тёмно-синем джинсовом костюмчике и с сумочкой через плечо...
- Привет, - немного охрипшим от волнения голосом сказал он тогда и протянул ей букет разноцветных хризантем, купленный на улице у старушки.
- Спасибо. - Вера с заметным смущением приняла цветы, затем улыбнулась ему, как хорошему знакомому. Впрочем, благодаря Интернету, так оно и было - они успели узнать друг о друге многое.
- Погуляем? - предложил Стас.
- Давай, - согласилась она.
Сначала они бродили по парку, наслаждаясь тёплым, безоблачным вечером, затем выпили кофе в каком-то небольшом и уютном кафе, после чего Стас проводил Веру до самого подъезда и на прощание галантно поцеловал ей руку.
- Встретимся ещё? - спросил он с надеждой на продолжение знакомства.
- Конечно, встретимся, - пылко ответила Вера.
Вернувшись домой, он ещё долго не мог успокоиться от нахлынувших эмоций, снова и снова переживая прошедшее свидание, и уснул лишь под утро, вконец измождённый, но по-настоящему счастливый...
* * *
Майор Левицкий, начальник технического отдела, задумчиво разглядывал карту Советского Союза, занимавшую целую стену его кабинета. Карта пожелтела от времени, но социалистические республики всё ещё сохраняли яркость своих цветов, напоминая о былом величии канувшей в Лету страны.
- Ностальгия? - спросил Полынов, войдя в кабинет.
Майор неопределённо хмыкнул, погладив указательным пальцем пышные, рыжие усы, и вернулся за рабочий стол, на котором лежали чертежи какой-то сельскохозяйственной техники.
- Что за монстр такой? - Полынов склонился над чертежами, пытаясь разобраться в назначении агрегата. - Сеялка, что ли?
- Она родимая. - Левицкий накрыл пятернёй бумаги. - Сельхозакадемия заказала... В принципе, тут ничего особо сложного нет. Кое-что придётся покупать, но основное нам вполне по силам. Высокоточных работ не потребуется, так что наши раздолбанные станки сгодятся.
Полынов уважал майора за его техническую грамотность и широкий кругозор, резко отличавший Левицкого от многих сотрудников. Прекрасно разбираясь в электротехнике и механике, майор мог быстро и точно выполнить чертёж любого нового заказа, если дело касалось какого-нибудь металлического стеллажа, сейфа или гаражных ворот. Он сам придумывал штампы и разные приспособления для изготовления фигурных деталей плугов и культиваторов и всегда сердился, если кто-то не понимал сразу его идею.
- Балбес! - раздражённо кричал Левицкий на такого зека или мастера. - Где тебя учили?..
Кроме того, майор был начитан, любил цитировать стихи Пушкина и Лермонтова и даже знал различия поэтических размеров. С ним всегда было интересно общаться, а своей статью, выправкой и манерой поведения он напоминал Полынову офицера царской армии из старых фильмов. Только характер у Левицкого был далеко не простой. Особенно не нравились майору лентяи и "раздолбаи", и он старался при каждом удобном случае указать им на эти недостатки и устроить разнос.
Иной раз перепадало от майора и Полынову, но это скорее напоминало дружескую трёпку, и поэтому Полынов не злился - понимал, что сам виноват, допустив по работе ту или иную оплошность. Тем более что Левицкий был старше на целых девять лет и имел полное право учить уму-разуму...
- А вообще, зря наши умники из управления затеяли это. - Майор скривился. - Вот увидишь, будет эта сеялка в цеху ржаветь. Сейчас ведь везде упор на импортную технику. Наши допотопные плуги берут всё хуже и хуже, а скоро они на хрен никому нужны не будут.
- Так зачем мы будем зря металл переводить, да ещё и зекам платить за работу?
- А это уже не наше дело. - Левицкий вспылил. - Мы ж с тобой лягухи! Есть большие дяди, которые принимают решения, а мы с тобой должны эти решения своевременно исполнять. Хотят, мать их, сеялку, значит, будем конструировать.
Майор замолчал и с минуту смотрел на рыбок, резвящихся в столитровом аквариуме. Среди обитателей этого аквариума, помимо гупёшек и сомиков, были две золотые рыбки, щеголявшие своими ярко-красными нарядами.
- Хорошо им. - Левицкий кивнул на аквариум. - Плавают себе молча и забот не ведают, лишь бы кормили вовремя. Но мы-то не рыбы...
Полынов присел на край топчана, стоявшего у окна. Топчан этот майору соорудили на участке деревообработки, чтобы можно было коротать с удобствами ночные дежурства. За топчаном стоял водяной обогреватель, сваренный из квадратных труб. Зимой промзона обычно отапливалась плохо, и такие обогреватели были почти в каждом кабинете, давая дополнительное тепло. Но сейчас хватало и основного отопления - в кабинете было даже жарковато.
Компьютер на столе и книжная полка на стене придавали обстановке почти домашний уют. На полочке стояли всевозможные справочники по металлообработке, термическим и сварочным работам, школьные учебники по физике и математике, а так же несколько художественных книг, среди которых Полынов заметил и два чёрных тома "Братьев Карамазовых".
Левицкий открыл верхний ящик стола и выставил перед Полыновым цветную фигурку сотрудника высотой сантиметров десять-двенадцать. Полынов знал, что такие фигурки лепятся из хлебного мякиша, перемешанного с клеем, а потом раскрашиваются.
Стас взял в руки фигурку, оценив точность лепки деталей формы и внешности. Погоны с майорскими звёздами, фуражка с кокардой и ремень с наручниками - всё как положено. Даже рыжие усы были на своём месте.
- В неволе у людей открываются самые разные таланты, - философски заметил Левицкий. - Интересно, какой бы открылся у меня?
- Посадят, узнаете. - Полынов усмехнулся.
- Типун тебе на язык. Я законопослушный гражданин.
- А как же поговорка? От тюрьмы да от сумы не зарекайся.
- Надеюсь, минёт меня сия чаша. - Майор забрал у Полынова фигурку и спрятал её обратно в стол.
- Кто ж такие лепит?
- Да это наш новый *шнырь Михалыч. Его к нам в зону недавно перевели с особого режима, откуда-то с Вологодской области. За хорошее поведение.
- Ого! - Полынов присвистнул. - Что, маньяк серийный?
Он уже видел пару раз нового дневального техотдела. С виду безобидный, тщедушный старичок в очках, похожий строгим взглядом на школьного учителя.
- Да нет, слава богу, не маньяк. - Левицкий ухмыльнулся. - А ты его сам расспроси, что да как. Он большой любитель о жизни поговорить.
- Все они тут любители поговорить. - Полынов махнул рукой. - И у каждого есть оправдание. Знаем, плавали.
- Не скажи, такие персонажи в зоне редко попадаются. - Майор пружинисто встал и вышел из кабинета в смежный, более просторный, где стояли два чертёжных кульмана, большой шкаф с технической литературой и три рабочих стола. - Михалыч, зайди-ка на минутку!
Левицкий вернулся в кресло и хитро подмигнул Полынову.
В кабинет вошёл дневальный. У него, как и у майора, были усы, но только седые. Роба на нём была свежая и глаженая, ботинки блестели. Полынов невольно покосился на свои берцы, местами покрытые засохшей грязью промзоны.
- Михалыч, расскажи гражданину капитану, за что ты на особый режим угодил. - Левицкий сложил на груди руки, с интересом глядя на зека.
Старик посмотрел на Полынова поверх очков, и от его взгляда повеяло холодом.
- Да убил одного засранца непутёвого. Он пьяный был и прицепился к девчонке-поварихе. Я было заступился, а он, стервец, за нож схватился... В общем, пальнул в него из ружья... Это было далеко отсюда.
- Что, за одного хулигана особый режим дали? - спросил Полынов.
- Да я ведь и раньше за это сидел. - Михалыч вздохнул и опустил взгляд, словно что-то припоминая. - Трое уже на совести.
- А тех за что? - Полынов внимательно разглядывал осуждённого, пытаясь понять, что это за человек.
- Заслужили. - Старик нахмурился. - Вели себя не по-людски, да и выбора мне не оставляли. Не я их, так они бы меня или кого другого порешили.
- И сколько за них отсидели?
- За первого дали шесть с половиной, за второго восемь, а за третьего десятку.
- Итого почти четверть века, - подытожил Левицкий. - Не жалеешь?
- Не жалею, - уверенно ответил старик. - И если опять попадётся какой-нибудь остолоп, сделаю то же самое. С такими иначе нельзя. Здоровье только стало подводить. Сердечко пошаливает... Боюсь, новую ходку не осилю.
- Да, зона мало кому здоровье добавляет, - согласился Левицкий. - Жить надо на воле. Хотя, конечно, человек ко всему привыкает. Так сказать, приспосабливается.
- Тварь ещё та, - задумчиво произнёс дневальный.
- И охота вам всю жизнь сидеть за каких-то уродов? - Полынов поёжился от лёгкого озноба, пробежавшего по спине.
- А что поделаешь? - Михалыч развёл руками, задумчиво глядя в пол. - Видать, судьба моя такая.
- Каждый человек хозяин своей судьбы, - возразил майор.
- Нет, начальник, не прав ты. - Зек теперь смотрел немного насмешливо, словно ведал о жизни что-то такое, о чём другие не догадываются. - Это нам только кажется так. Я в этом давно уже убедился, ещё в первой отсидке. Видать, всё же есть на свете бог. Каждый своё получает...
- Может, и есть. - Левицкий задумался, постукивая пальцами по столу. - Только кто это знает?
Михалыч пожал плечами и погладил гладко выбритый подбородок.
- Сидеть ещё долго? - спросил Стас.
- Два года разбил в феврале.
- На УДО подали?
- А на кой оно мне?
- Как это, на кой? - Левицкий удивлённо вскинул брови. - Домой не хотите? Или некуда идти?
- Да почему ж некуда, есть...
- А что ж тогда? Не по понятиям? Так ты ж, Михалыч, не из блатных. Или решил на старости масть сменить? - Майор ухмыльнулся.
- У меня свои понятия, - сердито ответил старик, глядя с непонятным вызовом. - Ладно, господа офицеры, разрешите идти. Полы ещё надо помыть.
- Ну какие же мы тебе господа? - Майор улыбнулся с прищуром. - Господа на Рублёвке живут и пьют коньяк за тыщу баксов, а мы люди простые и пьём водку за сто пятьдесят рублей.
- Да какие они господа, эти с Рублёвки, - пробурчал старик. - Так, быдло при деньгах. Просто время сейчас такое. Лихолетье. Вся грязь вверх всплыла и глумится над народом.
- Михалыч, ты мне тут политику не разводи. - Майор шутливо погрозил пальцем. - Иди лучше полы мой.
Старик крякнул в усы и, покачав головой, вышел из кабинета твёрдой, совсем не старческой походкой.
- Ну, что скажешь? - Левицкий стал что-то внимательно разглядывать на чертеже.
- Сильный дед, волевой. Настоящий русский мужик.
Полынов в самом деле чувствовал симпатию к старику. Убийца-то убийцей, но ведь не злодей и не шушера уголовная. Каждый человек может попасть в такую ситуацию, только не у каждого хватит духа за себя или за другого постоять. А этот старик и в зонах сумел не сломаться, не превратился в законченного зека, как многие, кого Стас повидал за годы работы в колонии.
- Даже странно, что он дневальным пошёл. Хотя, конечно, можно понять. Поменьше хочет на бараке находиться.
- Вот пусть здесь и сидит. Хороший дед. - Левицкий нахмурился и сделал на чертеже какое-то исправление. - Инженеры, мать их! Не могут без ошибок дважды два посчитать. Ладно, что-то мы с тобой заговорились. - Он пододвинул на край стола стопочку листов с чертежами. - Начинай пока делать ступицы, оси и валы, а мы займёмся рамой. Металл уже на складе. Получай, и с богом. Всё понятно?
- Без вопросов. - Полынов взял чертежи и аккуратно свернул их в трубочку. - Нам чай не привыкать. Разрешите идти?
- Всё, вали! - Майор взял трубку внутреннего телефона и стал набирать номер.
Сейчас его лучше было не нервировать...
Заводоуправление находилось возле самого входа в промышленную зону, и до двери цеха отсюда было больше сотни метров. Полынов замедлил шаг, продлевая удовольствие от пребывания на дневном свете. Возвращаться в полумрак не хотелось.
А солнце, пробившись сквозь тучи, словно специально решило подразнить его яркими, весенними лучами. Оно как бы напоминало, что совсем уже скоро тепло окончательно победит, и в природе наступит очередной период цветения и бурления жизни...
* * *
Опять воспоминания уносили Полынова в то чудесное время, когда окружающий мир казался огромным и полным удивительных вещей и явлений. В этом мире он, пятилетний Стасик, любил бывать с родителями в гостях у деда Ивана. Там, в пригородном посёлке, у мальчика имелось настоящее раздолье для игр и приключений. С местными пацанами он бегал в дубовую рощу, где летом здорово игралось в индейцев, викингов или просто в "войнушку". Конечно же, в этих играх он всегда был на стороне "хороших" - партизан или "краснокожих братьев", сражаясь с ковбоями и "немцами" за справедливость. Но порой он ходил в лес один, бродил среди могучих дубов и фантазировал, представляя себя странствующим рыцарем или каким-нибудь звёздным скитальцем, заблудившимся в одном из измерений.
Дед Иван жил в своём доме, просторном и полном таинственных шорохов по ночам. Эти шорохи вызывали у маленького Стаса различные детские страхи, связанные с верой в сказочных существ. Ему казалось, что в темноте вылезают из своих укрытий злые тролли и добрые гномики, которые могут заколдовать его и утащить в волшебное королевство.
А ещё у деда было много кроликов - больших и ушастых. Они сидели в деревянных домиках, покрытых сверху рубероидом и черепицей, и постоянно хрустели сухариками, комбикормом и сеном. Наблюдать за ними через металлические решётки дверок было очень забавно, особенно за крольчатами...
Но во всех этих воспоминаниях почему-то чаще всего маячили другие эпизоды - более тягостные и кровавые. Несколько раз он, Стасик, становился случайным свидетелемтого, как дед Иван убивает и разделывает своих кроликов, и это зрелище всегда завораживало его детский разум жутковатой обыденностью происходящего.
Дед привязывал кролика, отобранного для забоя, за задние лапы вниз головой, и тот начинал яростно трепыхаться, словно предчувствуя свою близкую смерть. Тем временем дед одной рукой брал кролика за уши, а второй бил его молотком по темени. Обычно хватало одного несильного, но точного удара - кролик несколько раз конвульсивно дёргался и замирал, а из его ноздрей начинала сочиться тёмно-красная струйка крови.
- Ну, вот и всё, - вздыхая, говорил обычно дед и принимался сдирать с убитого зверька ножом шкурку, делая сначала надрезы на задних лапах и в паху. - Отмаялся бедолага.
Шкуру он затем отвозил в какую-то контору, где получал взамен комбикорм...
- Деда, ты его сейчас убьёшь? - спросил как-то Стасик, видя что дед Иван привязывает очередного обречённого кролика. - Да?
- Убью, внучок, чтобы сделать из него вкусные котлеты.
- А он хочет, чтобы ты его убил?
- Он не хочет, но мы ведь для этого их и разводим. Кролики вырастают, а потом мы их кушаем.
- А почему так? - Стасик пытался выстроить в уме чёткую картину мироустройства, ощущая какую-то несправедливость по отношению к симпатягам-кроликам. - Они ведь хорошие. Их жалко.
- Жалко, - согласился дед, - но ничего не поделаешь. Они живут для того, чтобы мы их кушали. Так уж устроено природой...
А через несколько лет умер дед Иван, и Стас увидел его лежащим в красном гробу. Тогда к нему пришло понимание, что дальше он будет жить уже без любимого "деды", и от этого ему сделалось страшно и очень тоскливо. Он представил, что когда-нибудь тоже умрёт и так же будет лежать в красном гробу, а потом его зароют в землю, и больше уже ничего не будет. Совсем ничего! Весь мир однажды исчезнет навсегда-навсегда. Думать о таком совсем не хотелось...
* * *
В цеху пахло краской. На смотровом стенде стоял свеженький пятикорпусной плуг, возле которого суетился с краскопультом зек по фамилии Лавров. Он был опытным уже маляром и наносил краску аккуратно, ровными слоями, умудряясь тратить её меньше нормы. Имелась, правда, информация, что Лавров поворовывает излишки краски, но за руку он пока ещё пойман не был. Понаблюдав за его работой, Полынов решил пройтись по всем участкам и поглядеть что да как.