- Слушай, русский, ты можешь меня выручить? - Ида выглядела странно, но всё же, приложив определенные усилия, можно было узнать дочку инспектора полиции Амельфота в чудовищном существе с разноцветными длинными волосами, выпрямленными и торчащими в стороны, словно иглы огромного дикобраза. Красные шипы чередовались с черными шипами, а по экватору шли зеленые пряди. Глаза, не подведенные, а обведенные черной полосой шириной в сантиметр, черные губы и длинные черные ногти, цепь с замочком на шее, булавка в носу... Наверное, хочет купить еще одну модную булавку для носа, не иначе.
- Конечно, сколько тебе нужно?
- Нет. Речь не о деньгах. Можешь пойти со мной на вечеринку?
- А, вот почему ты так странно выглядишь! А что, у своего предыдущего кавалера ты уже выпила всю кровь?
- Не то что бы, но мне нужно прийти именно с русским.
- Это что, вечер румынской и русских общин? Или постановка "Вампиры на Красной площади"?
- Почти угадал.
- А что там будет?
- Кино, чай, разговоры...
- Танцы?
- Нет, пожалуй до танцев не дойдет, но петь - будут.
- Когда вечеринка и как я должен выглядеть? Как матрёшка? Как Гагарин?
- Ты знаешь, вечеринка - она прямо сейчас. И насчет "выглядеть" - ты, пожалуй, прав...
Ида завела Фёдорова в подворотню около Фритекса, велела снять куртку, вытащила баллон и, несмотря на протесты русского, напшикала на рукава его куртки черной краски, а на шею закрутила истасканный арабский платок. Затем она достала из своей сумки мус и превратила прическу Федорова в некое подобие сорочьего гнезда. Также надо было убрать в рюкзак дорогие часы, плеер, и всё, что еще связывало Фёдорова с цивилизованным миром, включая носки.
- Да, кеды на босу ногу - то что нужно, - сказала Ида и пару раз наступила Фёдорову на ноги, чтобы запачкать кеды пылью.
- И что, - спросил Федоров, - вот так сейчас одевается прогрессивная норвежская молодежь?
- Ага. Но ты недостаточно еще грязный...
Федоров решительно запротестовал против дальнейшего усовершенствования внешности и сказал, что он уйдет, если Ида продолжит делать из него панка.
- Может нам лучше купить еды или выпивки? Это же принято?
- Только не среди них. Разве что украсть.
- А к кому мы идём?
- Увидишь. Но подыгрывай мне во всем, прошу тебя. И сначала помолчи.
Дом, в который пришли наши друзья, располагался около Нигардспарка. Норвежский модерн, простоватый и наивный, аляповатые витражи, скамейка и розовый куст, "Бойкот Израилю" на мусорном баке. В общем, обычный двор в центре Бергена. Дверь открыл очень худой косоглазый парень с обесцвеченными волосами. Фёдоров подумал, что вот он теперь выглядит точь в точь как этот туземец в рваной футболке, который молча поднимался за ними по лестнице.
В комнате второго этажа все окна были завешаны черными кусками материи, около эркера за овальным столом сидела компания. Но собрание не походило на обычную вечеринку бергенской молодежи. В центре стола лежало несколько пачек конфет и пряников, банки с пивом. Одетые, словно персонажи старого фильма про наркоманов, старающиеся перещеголять друг друга в чудаковатости, девушки, парни и существа неопределенного пола - все сидели с очень суровыми и напряженными лицами.
- Это и есть тот русский коммунист? - спросил у Иды парень в красной майке с Че.
- Да. Фёдор. - Как только Ида заговорила, Фёдоров изумленно посмотрел на свою подружку. Это был не голос Иды. Иду не узнала бы сейчас и родная мать. И даже экспертный отдел родного отца.
Ида решительно двинулась к столу, усадила Фёдорова во главе, взяла из пакета пряник и заговорила на английском - опять же, не своим голосом:
- Наш русский товарищ Фёдор приехал вчера. Бежал от власти кровавых палачей, предателей коммунистических идеалов! Он, к сожалению, не говорит по-норвежски, поэтому я буду говорить на языке английского пролетариата. Мы немного опоздали, потому что набивали трафареты. - Ида выложила на стол тонкие пластинки, измазанные черной краской и Фёдоров не поверил своим глазам. Серп и молот. На трафаретке был серп и молот. И - нет, только не это...
Вообще, если углубиться в тему настенных изображений, то больше всего Федорова в Бергене раздражали именно призраки коммунизма. Серпы и молоты, сталины, ленины и апофеоз идиотизма - коммунистический пантеон: святая троица, дополненная Мао и Сталиным. Ему всегда хотелось отыскать уродов, которые бомбят именно эти профили и, предварительно хорошенько врезав, прочитать лекцию по истории России.
И теперь все, все - девушка с глазами навыкате и с жуткими растянутыми каналами в ушах, лысый потрепанный непропорциональный бородач, парень в женском платье, какое то кривомордое существо, косоглазый привратник, жирная баба в тельняшке, худая подслеповатая мышь, панк с высоченным зеленым ирокезом и отпечатками ног на куртке - все теперь знали что это именно он, очкарик с сорочьим гнездом на голове, изгадил все стены города ужасными картинками. Фёдоров подумал: "А что если сначала придушить Иду, а затем опровергнуть сказанное ею?" Но что было делать с черными рукавами джинсовой куртки и инспектором полиции? И с восторженными глазами, которыми на него смотрели собравшиеся?
Страх Божий Ида продолжала: - Сейчас я вас друг другу представлю.Товарищ Фёдор, наше знакомство будет способствовать укреплению интернациональной дружбы.
Фёдоров еще раз поглядел на собравшихся и подумал, что ни с кем из них, пожалуй, он не смог бы укрепить интернациональную дружбу. Разве что с Идой - если бы она была постарше лет эдак на пять. И Фёдорову живо представилась картина, как он бы укреплял дружбу с дочкой инспектора Амельфота. Причем в этой картине Ида выглядела более психически здоровой и была сверху. А простыни должны были быть алые-как-знамя. От занятных мыслей его отвлекла необходимость пожать руки всем фрикам.
Участники безумного чаепития, как оказалось, обладали занятными биографиями. Низенького роста бородач сидел в польской тюрьме за кражу велосипеда из магазина, парень в женском платье был ярым противником геев, но сторонником женского равноправия, кривомордый оказался всё же мужиком и борцом за права рабочих, худая очкастая мышь руководила "Социалистическим киноклубом", в котором и проходило собрание, девушка-навыкате отвечала за печать листовок и стикеров, а жирная баба в тельняшке приехала из Дании к тому самому панку с зеленым ирокезом - видно, тоже для укрепления международных связей - но у них что-то не сложилось и она теперь сидела подле косоглазого. Все собравшиеся считали себя марксистами-сталинистами. И планировали поглядеть сегодня фильм "Ленин в Октябре". - Ну, а меня ты уже знаешь! - завершила монолог Ида.
Напрасно Ида просила Фёдорова молчать. Он и так не мог проронить ни слова.
- А чем занимается товарищ в России? - спросил Зеленый ирокез.
- Революционной борьбой, - сказала Ида. - Он и его группа устраивает митинги на которых, объясняет рабочим, солдатам и красным матросам...
"Офигеть, и матросам даже", - пронеслось в голове у Федорова.
Фёдоров вспомнил, как упал в обморок на школьной линейке и толкнул колонну с гипсовым Марксом. Гипсовая голова классика откололась от упавшего на пол бюста и подкатилась к ногам директорши школы. Директоршу в тот же день уволили. А Фёдорова исключили не только из школы, но и из пионеров. Что означало также лишение почетного права носить галстук-алый-как-знамя, стоять в карауле у мемориала неизвестному солдату во дворе школы и проводить перед уроками политинформацию. Тогда это казалось кошмарным наказанием.
Норвежцы радостно закивали, услышав про звериный оскал капитализма. Тут Мышь сказала,что подошло время смотреть фильм.
Совершенно непролетарского вида проектор высветил "Ленина в октябре" на таком же непролетарском экране в дальнем углу комнаты. Черно-белое набившее оскомину видео. Совок. Глубокий совок. И компания бергенских маргиналов. Фёдоров подумал, что сейчас самое время незаметно сбежать, но Ида, словно угадав его намерения, взяла его под руку.
Посмотрев и обсудив раритетное совковое кино, норвежцы стали собираться по домам. Засовывать в рюкзаки стикеры и блокнотики с записями о беседе. Бородач прибрал все оставшиеся конфеты.
- Теперь держись, - шепнула Ида.
Все кружковцы встали. Ида тоже встала и кивнула Фёдорову. Он поднялся.
- Товарищ Фёдор будет петь на русском, - сжав руку Фёдорова, сказала Ида.
А Федорову подсказала: - Интернационал!
Хорошо еще, что слова революционного гимна были навечно вдолблены в голову еще во времена школы.
Допев, революционеры разошлись, договорившись о дате следующего собрания. Девушка с глазами навыкате выбила из русского обещание дать интервью для марксистской норвежской газеты и рассказать о революционном сопротивлении,о красных пролетариях, солдатах и матросах России. Фёдоров согласился, сдерживая смех. С умалишенными лучше соглашаться - это правило было как раз про сложившуюся ситуацию.
Ида и Фёдоров вышли на воздух, обменялись последними братскими объятиями с школьниками-подпольщиками, студентами-недоучками, деятелями профсоюзов и хозяйкой революционной типографии.
- И что все это значит? - спросил Фёдоров, когда они с Идой уже подходили к остановке легкого метро.
- Как что. Ты не понял? Я веду разработку этой тупой радикальной группы.
- Что, прямо радикальной? Они что, взрывают?
- Да нет, они вообще ничего не делают уже пять лет. Только воруют хавку из магазинов и обсуждают листовку, которую они вот-вот подготовят и которая перевернет мир, потому что там будет очень красно всё сформулировано.
- А о чем листовка?
- Понимаешь, у них заминка на первой строке. Не могут найти консенсус. Текст должен начинаться так: "Товарищи рабочие и фермеры!" - Крестьян-то тут нет. А дальше: "Революционно-марскистское движение"...
- И что?
- Ну что, половина чуваков хочет, чтобы было написано "Революционно-Марскистское", а другая половина - что "Марскистско-Революционное"...
- И не могут решить?
- Нет. Их же только десять, четное число. Пять против, пять за.
- А ты?
- Видишь ли, я пришла как раз на то собрание, во время которого от них ушел товарищ Сталин.
- Кто? - не поверил своим ушам Федоров.
- Сталин. Вернее, Стиг. Один оборванец из Ставангера. Разругался с этими и ушел к троцкистам.
- И опять стало вас десять?
- Ага. И я, естественно, проголосовала так, чтобы сократить пат. Сталин и у троцкистов не прижился, впрочем. Твои новые знакомые, кроме того, что пишут листовку, еще русскую литературу обсуждают. Изучают опыт революции. Товарищ Матрос...
- Мышь, - Федоров вспомнил, как Ида называла имена марксистов.
- Ага, так вот товарищ Матрос даже русский начала учить,чтобы читать Ленина в подлиннике.
- А если бы я не знал слов Интернационала?
- Тогда бы мы прокололись. А что, есть русские, которые не знают Интернационала?
- Ида, ты думаешь, что в России все такие как в вашем кружке?
- Ну по крайней мере наше РМД...
- МРД, - сохранил равновесие мира Фёдоров.
- ...так считает.
- И давно ты к ним ходишь?
- Прикинь, уже год. Дурацкие трафареты эти делаю.
- Кстати, о трафаретах. И как же тебе не стыдно весь город загаживать этим дерьмом. Это же портреты убийц. На счету которых миллионы жертв
- Ну, давай, давай, рассказывай мне... Как ты думаешь, зачем я этим занимаюсь?
- Зачем?
- Для авторитета. Понимаешь, они за пределами этой комнаты не особенно революционеры. Украдут карамель разве. Так что я у них считаюсь отвязным и безбашенным радикалом. Они безобидны. Но вполне могут стать жертвенной коровой.
- Как это?
- То есть их могут как экстремистов подставить.
- Зачем?
- Чтобы замести следы. Следы настоящих террористов.
- Ида, ты совсем с ума сошла?
- Между прочим, я никогда еще не ошибалась и у тебя нет ну ни малейшего повода так говорить. Если я выгляжу как идиотка, это еще не значит что я идиотка.
Подошел бибанен в строну центра, Ида зашла в вагон, переломала иглы волос, надела косынку, сняла булавку и достала зеркальце, чтобы смыть краску с лица.
Само письмо от Иды состояло из одного предложения: "А вот, собственно, и то, о чем я тебе рассказывала".
Аттачем пришла фотография трансформаторной будки. На боковой стороне - не увидишь с тротуара - висела листовка с заглавием:
"Ешь буржуев" и примерно такой текст: "Пока рабочие прозябают в нищете, богачи богатеют. Настало время расплаты. Жги, режь и убивай! Ешь буржуев!"
Ида постучалась в скайп.
- Теперь видишь?
- Это не ваше?
- Нет.
- Листовку я нашла год назад и решила раскопать, чья она. Периодически подобные листовки появляются в разных частях города. Сначала я думала, что их клеят ревмарскисты, даже вот втерлась к ним в доверие. Но теперь точно уверена, что не они.
- А что говорят революционные марскисты про эти бумажки?
- Они, конечно, все за равенство. Но дело в том, что у них родители буржуи: у кого рыбный цех, у кого магазин, а бородач вообще работает в автосалоне своего отца. То есть кино посмотреть, листовку посочинять - это да. Но до "режь, жги и убивай" у них не доходит. Иначе родители просто не дадут им денег на еженедельные пьянки.
- А что, и пьянки бывают?
- О! Это самое клевое! Все напиваются в конец по пятницам.
- И ты?
- Я говорю, что по пятницам веду тайный марксистский кружок в школе.
- А, кстати, их не смущает что твой папа - коп?
- Они не знают. У меня хорошая легенда. И, к тому же, я маскируюсь. Через несколько магазинов возвращаюсь и всюду меняюсь слегка. Никто не выследит.
Но, может быть, эти листовки печатает какой-нибудь такой же безобидный псих, как и ваши.
- Очень сомневаюсь. Потому что месяц назад сожгли машину председателя банка ДМБ Нор.
- И что?
- Ну что "и что". Я поехала поглядеть и нашла обгорелый кусочек листовки.
- А полиция, что же, его проглядела?
- Да, проглядела.
- Просто это совсем маленький кусочек листовки - Ида показала что-то, но в размытое видеоокошко скайпа сохранило показанное в тайне от русского.
- Видишь? Не видишь? Потом покажу!
- Ну мало ли какое совпадение может быть!
- Это произошло в день седьмого ноября!
- Да ладно, - сказал Фёдоров.
- Седьмого ноября, - повторила Ида.
- В таком случае чего теперь бояться? Сожгли и успокоились.
- Э нет. На листовках ведь появилась и дата. 24 декабря! Рядом с рисунком знаешь чего? Динамита!
- Надо сообщить в полицию.
- Ага. И они первым делом арестуют членов РМД, анархистов, фашистов и палестинцев. Но этот парень все равно все взорвет.
- Этот парень? Ты знаешь кто это?
- Ну конечно. Это Стиг. Он даже песню пел такую "Жги и убивай". А работает Стиг знаешь где? На стройке туннелей. Направленными взрывами занимается.
- Так почему бы его не сдать?
- А на основании чего? У нас же нет доказательств.
- И что ты решила?
- Я решила уйти из группы РМД!
- Не совсем понимаю.
- В общем, уйти от них и пойти к Стигу. Он же знает, какие они инертные. Подумает, что я горю огнем революции и всё такое. Он полный дебил.
- Ты хочешь пойти взрывать.
- Именно. Так его можно будет взять с поличным.
- С динамитом.
- С динамитом.
- Но это же опасно!
- Поэтому я возьму тебя.
- Ни за что!!!
- И что делал этот парень у себя в России? - недоверчиво сказал Стиг.
Террорист-теоретик был человеком невзрачным. Высокий, светло рыжие волосы, очень короткая стрижка, дурацкая полосатая шапочка. В руках Стиг держал каску.
- Ну да? - удивился Стиг. Фёдоров удивился еще больше. - Я не слышал, чтобы в России кто-то пускал под откос поезда.
- Люди, извратившие светлые идеи коммунизма, задушили российскую прессу. И ни одна газета, кроме газеты партийной ячейки товарища Федора, не писала про ущерб, который был нанесен власти капиталистов, когда боевая группа под руководством товарища Фёдора подорвала правительственный поезд.
- Да ну, неужели правительственный? Мне надо проверить, правду ли вы говорите.
Тут раздались звуки сирены и Стиг побежал к туннелю. А Федоров задумчиво поглядел на красный динамитный стаканчик, вбитый в скалу прямо под его ногами
- Ида, я ничего не знаю про динамит
- Почитаешь.
Стиг позвонил девушке с глазами навыкате. Хельга сказала, что русского коммуниста Фёдорова знает как пропагандиста среди революционных матросов. Насчет Иды она рассказала больше. Ида была, по мнению Хельги, бесстрашной опытной революционеркой, человеком, способным на все ради идеи. Также Стиг узнал, что Ида уже год как набивает по Бергену трафареты. Его всегда интересовало, кто бомбит. Также Хельга рассказала, что на последнем собрании Ида и Фёдоров выступили с предложением начала радикальной борьбы. Что было единодушно отвергнуто остальными революционными марксистами. После чего русский и его знакомая самоисключились из Движения. И даже не остались смотреть прелюбопытнейший фильм "Великая октябрьская революция".
Стиг сказал, что для дела трех человек вполне достаточно. И что у него есть необходимое количество динамита.Взорвать Стиг хотел центральный офис ДБН Нор. Ида и пропагандист Фёдор поддержали эту идею. Ида сказала, что готова пожертвовать ради революции жизнью. Фёдоров посмотрел на неё с ужасом, а Стиг с радостью. И ласково сказал, что рад инициативности девушки, так как никак не мог в одиночку привести в исполнение свой план. Если бы он взорвался - некому было бы выложить ролик в сеть и написать идеологически верную статью про акцию. Ведь Стиг неплохо пишет и было бы неправильно жертвовать его жизнью. По крайней мере, на этом этапе борьбы. И что теперь при участии Иды и товарища Фёдора акция пройдет как надо.
План состоял в том, чтобы зайти в банк и соединить проводки бомбы, которую Стиг давно собрал. А там уж акция возмездия свершится и буржуи, которые принесли деньги рабочих и крестьян в банк, погибнут.
- Но это будет совсем небольшое количество буржуев, - сказал Федоров.
- Ничего! - сказал Стиг. - Все равно мировому пролетариату жить будет полегче!
ДНБ Нор был украшен венками из остролиста, мерцающими гирляндами и золотыми ёлочками. Сгорбленные старушки и розовощекие викинги, крошки в разноцветных шарфах и беременные мамаши, туристы и туземцы сновали мимо крыльца банка с рождественскими покупками. Единственное, чего не хватало для полного ощущения Рождества - так это снега.
Наконец Стиг занял руководящую позицию около Галереи. Он должен был снять шарф и это стало бы сигналом, что Ида должна идти в банк.
- Амельфот в курсе дела? - шепотом поинтересовался Фёдоров, роль которого заключалась в видеосъемке и хитроумном заливании видео на ютуб.
- Ага, я сейчас отправлю смс, - сказала Ида, на плече у которой висела сумка с динамитом. - Повернувшись спиной к Стигу, она вытащила из кармана мобилку, но мобилка упала в снег. Поднять означало привлечь внимание Стига. Фёдоров хотел остановить девочку, но она сказала: "Все под контролем" и зашла в банк.
Прошла минута, две, три. Хотя, возможно, время просто тянулось - как всегда в моменты опасности.
Ничего не произошло.
Ида, глаза которой были очень широко раскрыты, вышла из дверей банка, перешла дорогу, подошла к Стигу: - И почему не было взрыва?
- Потому что ты арестована, - И Стиг пристегнулся наручниками к руке Иды.
Федоров уже лежал лицом в снегу, на его спине лежала какая-то зверская горилла в шлеме, а вокруг съезжались полицейские машины в невероятном множестве.
Инспектор Амельфот стоял около окна своего кабинета в Управлении. Перед ним сидели Ида - с лицом, черным от расплывшейся косметики - и Федоров, обхвативший голову руками. На столе инспектора лежал маленький диктофон Иды.
Прослушивание записи подходило к концу: - Захожу в банк.... Поливаю бомбу из бутылочки... Выхожу из банка....
За дверями кабинета толпились полицейские.
- То есть вы спасали Норвегию от страшного террориста?
- Па!
- То есть ты считаешь, что можешь вот так запросто в 14 лет ходить по городу с сумкой динамита и тебе ничего за это не будет?
- Но я полила динамит водой!
- Да я сам полил его водой! Но пойми, я же и в страшном сне не мог представить, что этой террористкой окажется моя дочь. Террористкой, поимку которой Управление разрабатывало несколько лет! А русским, который якобы пускал под откос правительственные поезда - этот кретин! Хотя, в принципе, мог бы уже догадаться. Вы же делаете мне всю статистику преступлений. Стиг много лет работает в отделе по борьбе с экстремизмом, - продолжал инспектор, - и в плановом порядке пробивал все радикальные группировки, провоцировал разные группы. У нас были сведения, что в городе появились опасные люди. Но почему, скажи мне, почему единственным человеком, который согласился вместе с ним взрывать банк была моя дочь?
- Папа, я хотела тебе помочь.
- Какой позор! А уж ты-то... - но на этот раз у Амельфота просто не оставалось душевных сил, чтобы посылать Федорову лучи ненависти. - Убирайтесь! Вернее, ты иди к черту, - это предназначалось русскому. - А тебя, Ида, Марк отвезет к матери. И месяц - слышишь?- месяц домашнего ареста!
Фёдоров пошел домой пешком. Мимо дома в стиле модерн, в ужасными витражами. Мимо того самого дома, в котором заседали революционные марксисты. Всё было по-прежнему. Мусорный бак, розовый куст. В ночной тишине еле-еле слышалось, как на втором этаже несколько фальшивых голосов поют Интернационал.