П.М. : другие произведения.

Предел. Книга I

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мирная жизнь обитателей Предела в одночасье рушится в связи с неожиданным нашествием неведомых существ, пожирающих все вокруг. Люди вынуждены искать защиту в водах Океана, так как вода - единственное, чего боятся эти твари. Люди смиряются, новая жизнь на воде становится для них привычным существованием. Но есть отряд неравнодушных, ищущих способ вернуть себе землю. Им предстоит решить две проблемы - как избавиться от заполонивших землю тварей и что явилось причиной этого нашествия. Трагическая гибель двух членов отряда ускоряет развитие событий... Роман пишется в соавторстве с Анной Базавлюк.
  
  Пролог
  
   Косые струи дождя больно хлестали по лицу. Одежда, давно уже насквозь пропитавшись водой, липла к телу, затрудняя движения. Казалось, тело стало вдвое тяжелее, благодаря воде, которую приходилось тащить на себе. Сколько времени девушка шла? Она не считала. Дождь лил несколько дней, не переставая, это все, что она знала. Ее сознание не цеплялось ни за что. Она шла, даже не куда глядят глаза, а куда переступают ноги. Бездумно, бесцельно. И не потому, что надо было куда-то двигаться, а потому, что невозможно было оставаться без движения.
   Здесь, в северных землях, уже вовсю властвовала осень. Дыхания зимы еще не ощущалось, но и прошедшее лето уже ни чем о себе не напоминало. Небо было затянуто низкими серыми тучами без единого просвета. Листва с деревьев давно облетела, трава пожухла. Все это полусгнившим бурым склизким ковром лежало под ногами. Ни одной яркой краски - ни в небе, ни на земле. Если бы она могла чувствовать, то удивилась бы столь невероятному совпадению своего внутреннего состояния с тем, что ее окружало. Если бы она могла думать, то поняла бы, что именно ее внутреннее состояние спровоцировало и этот нескончаемый дождь, и этот унылый пейзаж. Но она не могла ни думать, ни чувствовать. Поэтому просто шла, монотонно переставляя ноги. Поэтому сопровождала ее эта безнадежная картина всеобщего увядания, и конца этому было не видно.
   Впереди сквозь пелену дождя засверкали огни большого города. Она остановилась и тупо уставилась на них. Благодаря движущейся вокруг воде, казалось, что эти огни плывут, перетекая один в другой, смешивая краски, трепыхаясь, дрожа на холодном ветру. Она стояла и глядела на эти огни. Долго. Без движения. Порывы ветра яростно кидали на нее дождевые струи то с одной стороны, то с другой. Если бы не промокшая под дождем прилипшая к телу одежда, то ветер давно бы уже сорвал ее и, играясь, унес в окрестные поля. Сейчас же все, что он мог - это безжалостно хлестать ее по лицу острыми иглами дождя, причиняя боль, которой она не замечала.
   Мелькающие впереди огни манили, кружась в водовороте дождевых струй, обещали сухость, тепло и уют, человеческую заботу и участие. Она смотрела на них, как на неожиданно выросшую на пути преграду, и не двигалась с места. Словно колебалась. Пляска огней, между тем, становилась все неистовее, завораживала своим бесконечным однообразным танцем, своим повторяющимся мельтешением, отражаясь в ее пустых зрачках. И она уж было подняла ногу, чтобы сделать шаг в сторону огней...
   Вдруг яркая вспышка осветила все вокруг, потушив на мгновение мерцающие вдалеке огоньки. А почти сразу вслед за ней грянул гром. Если бы она могла думать, то удивилась бы - в этих широтах в это время года не бывает гроз. Но она лишь бездумно повернула голову в направлении пришедшего звука и света. И тут же опять сверкнула молния, осветив нагроможденные друг на друга вдалеке камни, а затем снова прогремел гром. Какая-то сила развернула ее в ту сторону и медленно повела прочь от уютных городских огней, в самый эпицентр грозы. Наверно, ей следовало бы испугаться, но в голове по-прежнему была пустота. Дождь, меж тем, продолжал неистовствовать, молнии сверкали одна за другой, гром гремел практически непрерывно. А она шла вперед, удаляясь от лежащего на равнине города, приближаясь к горам, где резвилась гроза в своем безудержном танце.
   Чем выше в горы она забиралась, тем слабее становились вспышки молний и раскаты грома. К тому моменту, когда она подошла к беспорядочно наваленным друг на друга камням, увиденным ею с равнины, сверкнула, словно подмигнула, в последний раз молния и слабым гулом, словно прощаясь, пророкотал напоследок гром. Наступившая тишина почти оглушила ее, равно как ослепила темнота. Остался лишь слабый шелест дождя, который не прекращал идти все это время. А еще - непонятный слабый свет, который словно бы был распылен в окружающем пространстве, не имея конкретного источника. Она впервые за многие дни обрела способность думать. И чувствовать. Словно очнувшись от долгого сна, смотрела она по сторонам, и не могла понять, как она здесь очутилась и с какой целью. Холод, пронзивший тело насквозь, заставил ее задрожать мелкой дрожью. Ощутили резкую боль стертые в кровь ступни. Суставы на ногах заныли, отказываясь поддерживать ее уставшее тело.
   Она подумала о том, что должна что-то сделать, но не могла вспомнить, что. Беспомощно огляделась по сторонам: вокруг не было ни одной сухой веточки, годной для костра. Да и разжечь огонь было нечем. Поэтому она сделала единственно возможное в данной ситуации - отыскала ровную каменную плиту, покоящуюся на двух других камнях, и забилась под нее, в попытке спастись хотя бы от воды. Ее продолжала колотить дрожь, которую она безуспешно пыталась унять, внушая себе расслабляющие мысли, почерпнутые ею из глубин своей памяти. Спустя какое-то время усталость взяла свое, и она уснула крепким сном, напоследок успев подумать, что уже никогда не проснется.
   Она проснулась еще до рассвета. Кругом стояла тишина, и даже шума дождя не было слышно. Она лежала, свернувшись клубком, на голой земле и прислушивалась к своим ощущениям. Первое, что она ощутила, была тишина, второе - сухость. Она провела рукой по своей одежде и поняла, что та высохла. А третьим ее ощущением была сила, энергия, проходящая сквозь нее, как сквозь какой-то идеально предназначенный для этого проводник. Влекомая этой энергией, она встала на четвереньки и выползла из под камня, подарившего ей на ночь укрытие.
   Рассвет еще не наступил. Высокое темное небо было сплошь усыпано большими и малыми звездами, льющими на землю свой холодный свет. Но холода, не смотря на легкую одежду, она не испытывала. Зато ощущала какое-то немыслимое спокойствие и умиротворение, чувства, казалось, давно ушедшие в прошлое. Она с трудом оторвала глаза от звезд и огляделась по сторонам. Увиденный ею накануне разбрызганный по сторонам волшебный свет сделался ярче, освещая все вокруг до мельчайших деталей. Камни, окружающие ее, были явно не природного происхождения, а сделаны руками человека. И располагались на удивление гармонично. Она пригляделась к ним внимательнее. Колонны! Конечно же, это были полуразрушенные колонны разной высоты, в настоящее время не поддерживающие собою ничего, кроме открытого звездного неба. А под ногами у нее был не природный камень или земля, а выложенная причудливым узором мозаика из разноцветных, кое-где сколотых плит. Все вокруг было пропитано этим странным светом, точно так же, как и энергией, идущей непонятно откуда. Может, этот свет и был энергией? Или энергия - светом?
   Она почувствовала, что что-то мешает ей, нарушает ощущение гармонии этого места. Внимательно осмотрелась по сторонам... Ну, конечно же! Это была каменная плита, под которой она пряталась от дождя. Она подошла к плите, которая была все еще мокрой. Постояла какое-то время неподвижно рядом, словно бы размышляя или собираясь с силами. А затем положила на нее ладони, уперлась ногами в мозаичный пол, и медленно сдвинула эту плиту, освободив остатки колонн, на которых та покоилась. Потом снова вернулась и встала в самом центре окруженного полуразрушенными колоннами пространства. И, наконец, ощутила, как сила, не ограниченная уже ничем, входит в нее, проходит сквозь каждую клеточку ее тела, а затем устремляется ввысь, к звездам, сияющим на высоком темном небе над ее головой.
  
  Глава 1
  
   Тварь оторвалась от своей кровавой трапезы и сладко зевнула во все три рта. Наросты на ее морде при этом встопорщились, приоткрывая остальные пары глаз. Другой твари, ею поверженной и съеденной, сегодня не повезло. Зато кто-то сыт. Пора убираться, мелкие хищники, потревоженные шумом схватки, скорее всего, уже на подходе, слышны шорохи вокруг. Падальщики и иже с ними, бывают довольно агрессивны от голода, а тварь уже достаточно устала, новая схватка ей ни к чему. Да и сытости хватит на несколько дней. До тех пор, пока нестерпимый голод не погонит по свежему следу, и, кто знает, чем закончится очередная схватка? Какое из чудовищ станет победителем, а какое - пищей?
   Трехротая уловила смену ветра и принюхалась. Он дул с моря и пах солью и дымом. Смертью. Охотниками. Тварь встревожилась и большими скачками ушла вглубь леса, подальше от берега. Прошлая встреча с людьми чуть не закончилась для нее гибелью. Третья пара ног заживала долго, тварь хромала, а слабый противник - мертвый противник. Пришлось прятаться и голодать. Хотя, если бы сейчас она охотилась в стае... Если бы нашелся вожак, способный объединить таких, как она, одиночек, и обеспечить возможность совместной охоты... Тогда бы и встреча с опасными людьми не была так страшна. Напротив, можно было бы даже самим на них поохотиться. Но одиночкам рисковать не стоит. А все попытки объединиться, в которых тварь принимала участие, неизменно заканчивались взаимной грызней. Так и бывает в отсутствие авторитетного вожака, которого беспрекословно признают и которому беспрекословно подчиняются все. Вожака, который никогда не даст слабину. Ради кого можно было бы и поступиться некоторой долей личной свободы. Такого сейчас нет. Может, позже...
  
   Шлюп после ремонта двигался куда быстрее. Человек на корме держал арбалет наготове, бывали случаи, что твари подходили довольно близко к воде, таких арбалетный болт доставал легко. Но на берегу было все спокойно. Тогда человек стал высматривать новое место для высадки, кто знает, не устроили ли твари засаду на них, собравшись для совместной охоты? Такие случаи бывали и унесли жизни не одного охотника. Человек отогнал тяжелые воспоминания, не к добру, никто не знает, что их ждет, и сколько продлится эта вылазка на Материк. Скольких они потеряют сегодня? Скольких тварей лишат жизни? Охотник оглядел своих спутников. Разные лица. Но на всех печать охоты, печать ненависти к чудовищам, которые лишили их дома, выгнали на море.
   Никто не знает, как это началось. Твари просто захватили землю. Люди прятались в замках - твари прогрызали подземные ходы, люди забирались в горы - твари взбирались по отвесным склонам и жрали-жрали-жрали. Только воды твари почему-то боялись, и людям ничего не осталось, как покинуть Материк и уйти на острова. И летать они не умели, так что часть людей ушла в Поднебесную. Вот так и получилось, что твари оказались между небом и водой. На Материке. И жрали уже друг друга. Но почему-то от этого их не становилось меньше. И оттого, что каждая вылазка на Материк приносила свои неизменные плоды, количество огромных чудовищных хищников не уменьшалось. Конечно, охотники не могли себе позволить уйти вглубь Материка и ограничивались лишь прибрежной зоной. А что творилось там дальше - об этом можно было лишь строить догадки. Ужасные догадки. Иногда оттуда приходили люди. Те, кто каким-то образом сумел уберечься от чудищ и добраться до спасительной воды. Они рассказывали страшные вещи. Что в них было правдой, а что вымыслом, понять было трудно: почти все эти люди были повреждены рассудком. И с каждым разом таких людей приходило все меньше.
   "Двуликий, вернемся ли мы когда-нибудь к прежней жизни?" На этот вопрос человек в лодке никогда не получал ответа. Да и какой ответ может дать Бог, чья сущность - два-в-одном - добро и зло, и все едино?
   Шлюп уткнулся в мягкий песок, люди ступили на Землю. Когда-то они были хозяевами здесь и мечтали снова ими стать, а не прятаться на воде. И они прилагали для этого все возможные усилия. Пока еще тщетные. Доведется ли им ощутить это чувство вновь - чувство хозяина на своей земле?
  
   Она долго пристально смотрела вслед медленно удалявшемуся шлюпу. Когда тот превратился в точку на горизонте, послала в его сторону охраняющий знак рукой, и легкой походкой направилась к лодке, пришвартованной на соседнем причале. Проходя мимо навеса, мельком глянула на играющих под ним детей: двух девочек и мальчика. Они давно уже потеряли отчаливший шлюп из виду, поэтому занялись чем-то более привычным для своего возраста. Как быстро дети умеют отвлекаться! Старшая из девочек, заметив движение, подняла на нее глаза, и Беб едва заметно кивнула головой в сторону пришвартованной лодки. И мысленно улыбнулась, глядя, как быстро, незаметной тенью без лишних слов, девочка выскользнула из-под навеса вслед за ней: дочь растет настоящей охотницей, реализовывая ее самые заветные мечты. Но для этого еще нужно потрудиться. А самое главное, сделать так, чтобы девочка знала лес, любила его и чувствовала себя там в родной стихии. Живя постоянно на воде, это сложно. Еще сложнее любить то, что для всех остальных несет в себе смерть.
   Море. Для нее, лесной жительницы, оно так и не стало родным. И не могло стать. Соленая вода медленно ее убивала, душила, как она душит растительность на берегу. В ясную погоду солнце немилосердно жгло и иссушало кожу, и негде было укрыться от его палящих лучей, а легкий морской бриз не приносил облегчения. Все "прелести" морской болезни во время шторма ей также пришлось ощутить на себе с полной силой. Но самым ужасным было ощущение глубины под ногами. Глубины, казавшейся ей пустотой. Эта беспредельная пустота давила на ее сознание, и часто по ночам она просыпалась от ледяного ужаса, барахтаясь в этой пустоте, захлебываясь ею и давясь беззвучным криком.
   То, что скрывалось в лесу, не было таким ужасным. По крайней мере, для нее. Во-первых, там была твердая почва под ногами, а во-вторых... она могла это ненавидеть. В отличие от моря, подарившего жизнь ее народу и спасающего жизни ее друзей. А если ты можешь что-то или кого-то ненавидеть, и имеешь возможность время от времени удовлетворять свою ненависть, эта отдушина дает тебе силы жить, терпеть и ждать. У нее было время ждать, но дочь растет, и ее следует подготовить.
   Именно по этой причине лодка сейчас тоже был готова отчалить в сторону материка, не смотря на то, что место Бебель было в отплывшем шлюпе. Однако и Хаш, предводитель их маленького отряда, и ее муж Стефан считали, что после рождения сына она еще недостаточно окрепла для их обычных вылазок. Спорить с ними - не в ее привычках, к тому же это было проявлением заботы с их стороны. Но иметь свое мнение на сей счет ей никто не запрещал. А она чувствовала в себе прилив сил, которые умножались от одной только мысли о том, что скоро они с дочерью окажутся там, куда вот уже так давно рвалось ее сердце, и где она сможет продолжить ее обучение.
   Конечно, время вынужденной безвылазной жизни в городе на воде не прошло для них даром. Они постоянно упражнялись с дочкой в стрельбе из луков, причем, девочка в этом искусстве уже достигла определенного мастерства. Только вот держать взрослый лук в своих тоненьких детских руках ей еще было тяжело, поэтому мать собственноручно сделала ей несколько маленьких легких луков, подстрелить зверя или птицу из которых было трудно, но вот упражняться в меткости стрельбы вполне возможно. И по нескольку часов в день они упражнялись, стреляя по деревянным мишеням, и игнорируя пролетавших мимо морских чаек, потому что всем известно: ни одна лесная дева не убьет живое существо просто ради забавы, а только лишь исключительно из жизненной необходимости.
   Помимо этого мать учила Кьяру изготавливать стрелы, которые у Бебель всегда были особенными: чуть длиннее обычных и с оперением черного цвета с красными вкраплениями. Так сказать, ее отличительный знак. Это требовало определенных усилий, но Беб считала, что оно того стоит, ведь выпущенная стрела все равно как расписка для того, кто понимает. А за меткость своей стрельбы Беб уже давно перестала краснеть. Возможно, тут крылась определенная доля тщеславия. Но кто посмеет обвинить в этом предводительницу лесного народа, пусть теперь и последнюю его представительницу?
   Также она учила дочь плаванию. Даже не любя море, плавала она отлично, ведь в ее родном лесу было несколько довольно крупных и глубоких озер. Так что данное умение тоже было необходимо, особенно сейчас, во время вынужденного морского изгнания. А, кроме того, плавание укрепляет организм и развивает мускулы. И уж коли у них не было возможности совершать длительные укрепляющие пробежки, то приходилось компенсировать их не менее длительными заплывами. В которых, кстати, с превеликим удовольствием принимали участие все юные отпрыски их отряда. Разумеется, при наличии плывущей рядом подстраховывающей лодки с кем-нибудь из взрослых, в которой рано или поздно оказывалась вся малышня, и лишь Беб продолжала гнать свою дочь вплавь вперед и вперед, до изнеможения. И все знали, что спорить с ней бесполезно. Она точно так же воспитывала бы свою девочку, продолжай они жить в своем родном лесу. Возможно, чуть менее фанатично, но все же...
   Итак, луки, стрелы, а также заплечные котомки с небольшим запасом еды и пресной воды в кожаных флягах заблаговременно лежали под рогожей на корме лодки. А решение Беб наконец-то открыть своей дочери некоторые тайны леса было твердым и непоколебимым. Девочка была уже достаточно взрослой и родилась еще до нашествия монстров, но родной лес совершенно не помнила, а знала лишь ту жизнь, которую они вели сейчас. Да еще знала рассказы матери о лесных обитателях - зверях и птицах, которые казались ей сказочными существами, такими же, как неведомые ей принцы и принцессы, гномы, гоблины и единороги из рассказов тети Эвиаль. Этому пора было положить конец и отделить сказку от были, считала Беб.
   Они запрыгнули в лодку и уже готовы были отдать швартовы, как вдруг сзади раздался негодующий детский крик:
   - Эй, стойте! Я тоже хочу с вами! - от навеса по направлению к причалу на всей скорости мчался маленький сын Хаша, предводителя их отряда. А следом за ним бежала дочка Эвиаль, родственницы и подруги Беб.
   Беб вздохнула: незаметно уплыть не получилось. Хотя, может, оно и к лучшему. Целиком занятая своими планами, она совсем забыла о детях, оставленных на ее попечении. А ведь у мальчишки хватило бы ума прыгнуть в море и поплыть вслед за лодкой. "Еще так мал, но уже такой решительный и воинственный, весь в отца, хоть и не родной сын, - подумала Беб. - Со временем из него получится хороший воин, но сейчас этот вояка является помехой на моем пути, которую нужно срочно устранить, так как время поджимает".
   Тем временем мальчонка добежал до лодки и, не притормаживая, со всего разбега перелетел через ее борт в грациозном зависающем прыжке, какие получаются только у детей либо у хорошо обученных танцоров.
   - Отлично, малыш, но соревнования по прыжкам мы устроим позже, и выберем для этого... что-то другое, лодка предназначена для несколько иных целей, - как можно более строго произнесла Беб.
   Тонкого сарказма, заключенного в этой фразе, ребенок не уловил, будучи для этого еще слишком мал. Между тем...
   - Ты меня не поняла (ах, это я не поняла, - усмехнулась про себя Беб), - я собираюсь не прыгать, а плыть с вами!
   - Плыть с нами, чего же тут непонятного! Но позволь тебя спросить: куда?
   Мальчик растерянно заморгал пушистыми ресницами, но затем уверенным тоном произнес:
   - Туда, куда вы собрались.
   - А куда мы собрались, тебе, я думаю, не ведомо?
   - Что?
   - Как ты считаешь, куда мы собрались? - терпеливо упростила она вопрос.
   Секундная заминка:
   - Не знаю. Но я поеду туда же!
   - А вдруг, это не морская прогулка?
   - Тогда что?
   - А вдруг, там будет опасно?
   Синие глаза ребенка загорелись азартным блеском:
   - Здорово!
   - А вдруг, там будут акулы?
   Вероятность такой встречи, как видно, мальчика совсем не испугала, наоборот:
   - То, что надо! Давно хотел на них поохотиться!
   Ага, вот оно:
   - А что говорит отец насчет возраста юного охотника на акул?
   Огонек в синих глазах ребенка моментально погас.
   - Папа говорит, что возьмет меня на охоту, когда мне исполнится десять. Но это же еще так нескоро! - Вдруг, глаза загорелись новой надеждой. - Тетя Бебель, возьми меня с собой! Ты же ничего не говорила насчет возраста! Кьярка ненамного меня старше! Ну, пожалуйста, возьмииииии!
   - Не могу, малыш, извини. Я не могу нарушать запреты твоего отца (ага, смотря какие, - подумала про себя Беб).
   - Я не малыш!
   - Конечно, не малыш. Но ты еще недостаточно дорос до охоты на акул. А Кьяра доросла.
   - Интересно, кто это тут собрался на охоту на акул и не взял с собой оружия? - вдруг раздался голос со стороны мостков.
   Все обернулись в ту сторону и увидели хрупкую черноволосую женщину со строгими карими глазами, к ногам которой прижималась маленькая девочка. По всей вероятности, во время непродолжительного спора об охоте, малышка успела сбегать в дом и позвать к причалу свою мать. А может, мать сама услышала громкие крики и вышла взглянуть, что же тут происходит. В руках у женщины был гарпун, который она только что сняла с оружейной стены под навесом.
   - Эвиаль, ты как всегда вовремя и как всегда кстати, - сказала ей Беб. - И как это я забыла про оружие? - она взяла гарпун из рук подруги и, не глядя, равнодушно кинула его на дно судна.
   - Незапланированная охота, Беби? - спросила Эвиаль. - Хочешь поучить дочку? Почему не вместе со Стефом и остальными? - карие глаза при этом внимательно вглядывались в лицо подруги.
   - Знаешь, Эви, - ничуть не смущаясь, ответила ей Беб, - не хочется упускать такой замечательный для морской охоты денек, ожидая, когда наши мужчины, уставшие, вернутся со своей вылазки. До охоты ли им будет?
   - Конечно, нет. Но на охоту можно будет съездить в другой раз всем вместе, в более подходящей компании...
   - Моя дочь для меня - лучшая компания! - гневно бросила ей Беб.
   Эвиаль поняла, что сказала лишнее, поэтому миролюбиво продолжила:
   - Разумеется, Беби, всем известно, как ты любишь свою девочку. Я просто хотела сказать, что мне кажется, что в компании с нашими мужчинами любая охота будет увлекательным занятием. И потом, - как будто что-то вспомнив, продолжила она, - как же ваш принцип "не убей зря"? Акулье мясо такое жесткое...
   - Но вполне съедобное, - отрывисто перебила ее Беб. - Особенно, когда не из чего выбирать. А, насколько мне известно, запасы у нас на исходе. Охотники же наши уплыли явно не вальдшнепов стрелять. Так что кто-то должен позаботиться и о еде.
   Было заметно, что Беб начала раздражаться. К тому же она постоянно бросала отрывистые взгляды на солнце, будто сверяя по нему время. Эви отлично это поняла, но что-то внутри глодало ее. Какое-то то ли предчувствие, то ли просто вина перед Хашем за то, что не удержала подругу дома. Поэтому она сделала последнюю попытку:
   - А как же ребенок? Твой сын? Он ведь еще слишком мал и требует постоянного материнского присутствия!
   Мысль была явно неудачной. Беб нервно дернула плечом, как будто пытаясь отогнать наваждение (или совесть?), подошла к краю лодки, почти вплотную к стоящей на мостках подруге, и произнесла ровным четким голосом:
   - Всего лишь еще один мальчишка! - при этом она взяла сына Хаша под мышки и поставила его на мостки рядом с Эвиаль. - Эви, ты намного лучше меня справляешься с такой мелюзгой. Так что побудь пока с ними. Мне же интереснее с более взрослыми детьми, и я обязательно еще с ними позанимаюсь, но не сейчас. Сейчас у меня другие дела, и я прошу тебя мне не мешать, - железные нотки в ее голосе говорили больше, чем слова, и Эвиаль сдалась.
   - Ладно, Беби, я присмотрю за твоим сыном и другими детьми. Плывите по своим делам, только, прошу тебя, будьте осторожнее!
   - Эви, ты меня не первый день знаешь: я осторожна всегда!
   - Да, Беби, я знаю, - и почему это Эви было так трудно скрыть печаль в своем голосе?
   Она повернулась и, понурив голову, побрела в сторону от лодочной пристани. Ее дочь и сын Хаша, удивительно похожие друг на дружку, хоть и не родные, медленно поплелись за ней следом. А у навеса ее уже кто-то ждал, кто-то из ее миссии нетерпеливо махал руками, пытаясь привлечь ее внимание. Дела, заботы...
   Но Беб этого уже не видела. Она отвязала лодку от причала и бросила конец веревки на дно. Дочь сидела на носу и выжидающе смотрела на мать такими же черными и печальными, как у нее, глазами. Их маленький кораблик, влекомый течением, стал медленно отчаливать от пристани. Беб подошла к мачте и начала поднимать парус. Поглощенная этим занятием, она не заметила, как мальчишка развернулся, и снова с разбегу легко запрыгнул в лодку. У сидящей на носу судна Кьяры расширились от удивления глаза, но мальчик грозно показал ей кулак и нырнул под рогожку на корме. Парус, наконец, был установлен, ветер дул в сторону материка, на небе ни облачка. Охота по всем приметам обещала быть удачной.
   "Эви, жаль, что пришлось тебя обмануть, - думала Беб, стоя на корме и направляя лодку к берегу, показавшемуся вдалеке. - Мы едем вовсе не на охоту, и еды с собой не привезем. Разве что каких-нибудь ягод или растений, если они нам попадутся. Мне стыдно, но ты поймешь. Когда мы вернемся, я все тебе объясню, и обязательно попрошу у тебя прощения!"
  
   Отряд, насчитывающий всего девять человек, быстрым шагом двигался вдоль побережья. Это было обычной тактикой охотников на тварей, тактикой, раз и навсегда выработанной в борьбе с захватившими сушу чудовищами. Сначала немного пройти по берегу моря, в очередной раз убедившись, что за время, прошедшее с прошлой вылазки, твари не перестали бояться воды, а затем, все более углубляясь в чащу леса, пройти по дуге в обратном направлении, и замкнув получившуюся часть круга, выйти к месту своей высадки с другой стороны. Чудовища, оказавшиеся на их пути, были обречены на уничтожение. Вообще-то, пойти можно было абсолютно в любом направлении и безо всякой системы. Но в данной ситуации удача всегда была на их стороне. В любой части леса тварей обитало достаточное количество для того, чтобы их вылазки не оставались безрезультатными. Но Хашу нравилось подобие порядка, наблюдавшегося в их действиях. Секрет был в том, что ему самому необходима была поддержка, в чем он не осмелился бы признаться даже самым близким своим друзьям. Поддержка имитацией порядка. Потому что с некоторых пор он стал ловить себя на мысли, что все их походы, какими бы "урожайными" они ни были, не несут в себе никакой пользы. Твари все так же властвовали над сушей, а людям приходилось ютиться на воде. И конца этому не предвиделось. Конечно, столь малыми силами, которые представлял собой его отряд, вряд ли было можно добиться ощутимых результатов. И это понимали все. Но, что самое удивительное, люди, которые стонали и жаловались на вынужденное изгнание, не проявляли никакого желания пополнить ряды охотников, чтобы положить конец оккупации суши тварями, а предпочитали вести пусть полную лишений, но зато относительно безопасную жизнь на воде.
   Были, конечно, и такие, кто и на море смог неплохо обогатиться на несчастиях своих ближних. Их существующий порядок вещей устраивал, как нигде и никогда. А были и вполне сочувствующие его миссии, но при этом имеющие перед собой некие, более возвышенные цели, нежели борьба с монстрами. Как бы то ни было, его отряд то редел, то снова разрастался, но при этом оставался неизменно ничтожной горсткой людей, не способных нанести тварям сколько-нибудь ощутимый урон. Вот это-то и терзало душу его бессменного предводителя.
   Охотник, шедший во главе отряда остановился, бросил на Хаша вопросительный взгляд, и Хаш молча кивнул, подтверждая, что можно уже углубляться в лес. Теперь им приходилось идти медленно и осторожно, так как в любой момент можно было наткнуться на затаившуюся в засаде тварь. В очередной раз он пожалел об отсутствии в их рядах Бебель. Лесная дева обладала не только зоркими глазами и чутким слухом, но и чем-то большим, что его друзья в шутку называли "чувством леса". Беб утверждала, что она понимает язык деревьев, и что они всегда предупреждают ее о приближающейся опасности. Так ли это было на самом деле, или просто жизнь, большую часть которой она провела в лесу, выработала в ней умение быстро реагировать на любую ситуацию, Хаш не знал. Но то, что она всегда первая замечала притаившегося врага, было несомненным. К тому же она умела врачевать раны, используя одной лишь ей известные травы и особенную глину, которую она накладывала вместо повязки. Беб пыталась объяснить ему отличительные особенности этой глины и места, где нужно ее искать, но это было выше его понимания. Каждому - свое, говорил он ей, отлично видя, что данные слова ее задевают. Но разве он был неправ? Она метко стреляла в тварей издалека, но при ближнем бое толку от девы, единственным оружием которой были лук и стрелы, не было никакого. Хорошо хоть она умела сама о себе позаботиться, и во время порой весьма жарких заварушек не приходилось отвлекаться для ее защиты.
   Здесь Хаш поймал себя на мысли, что он несколько отрешился от существующей действительности, и что его отряд уже какое-то время назад рассредоточился в группы по три человека на небольшом расстоянии друг от друга, и продолжает движение в этом виде. При этом сам он, совершенно не думая об этом, благодаря чутью, выработанному годами, занял полагающееся ему место, оказавшись крайним правым замыкающей тройки. Надо быть внимательнее, приказал он себе, мы движемся уже достаточно долго, скоро может показаться дичь!
   Но непослушные сегодня мысли снова вернули его к теме, которая владела всем его существом. "Твари! Нужно найти новый действенный способ борьбы с ними. Потому что, не смотря на все наши каждодневные "трофеи", эту войну мы явно проигрываем. Малочисленность отряда - это еще полбеды. Хотя, и здесь неплохо бы найти возможность заинтересовать людей участвовать лично в уничтожении тварей. Плохо то, что за все эти годы мы так и не смогли изучить этих монстров. Мы до сих пор не знаем, откуда они появились, и в чем их цель. Разумны ли они или действуют лишь под влиянием инстинкта?" Еще ни разу не получалось привезти живую тварь в город для изучения. И дело не в том, что их невозможно было взять живьем. Брали, и не раз. Но при приближении к воде, с тварями начинало происходить что-то вроде истерики, и они подыхали от ужаса. Вскрытие же трупов почти ничего не дало. Ученые чем-то там восторгались, что-то описывали в своих трудах, но Охотникам-то это никак не помогало. "Но, самое главное, мы не знаем того, что нам изрядно облегчило борьбу с ними - есть ли у них иерархия, и если да, то кто стоит на ее вершине. Если у них имеется самая главная верховная тварь, то можно было бы, совершив нечеловеческое усилие, отрубить эту голову, тем самым лишив жизнеспособности всю эту мерзкую свору. За это и жизнь отдать не жалко, хотя, неплохо было бы все же ее сохранить, чтобы иметь возможность подобивать оставшихся монстров".
   На данной возвышенной ноте его размышления были прерваны шумом разыгравшейся впереди битвы. К тому времени, как он оказался на месте ее возникновения, все уже было кончено, и первая на сегодня поверженная небольшая тварь-одиночка валялась под вывороченными корнями упавшего дерева, в которых она таилась в засаде. "Довольно философствований, - сказал себе Хаш, - оставь их на будущее". И чтобы больше не расслабляться, он поменялся местами с одним из шедших впереди охотников. Подождал, пока его люди закончат все необходимые манипуляции с тушей убитого чудовища и займут свои места, и, отбросив все мысли, осторожно двинулся вперед.
  
   Бебель медленно и уверенно правила лодкой вдоль берега, выискивая шлюп, на котором уплыли охотники. Странно, что на месте прежней стоянки его не оказалось. Вероятно, Хаш решил на этот раз найти для высадки новое место. "Думает, что на старом месте уже всех перебили? - невесело усмехнулась Беб. - Они вездесущи, и перетекают по берегу, как песок. А еще они слишком глупы, чтобы сообразить, что постоянное место высадки охотников несет в себе повышенную опасность, и уйти оттуда. А жаль. Встреча с тварями нам с Кьярой сегодня ни к чему. Но ничего. Если идти по следу наших охотников, то нежелательных встреч можно будет избежать: ни одна тварь, которой сегодня посчастливится обойти охотников стороной, не пойдет по их следу. Для этого ей хватит если не ума, то чутья уж точно! Но где же, мать-природа, этот шлюп?"
   Вдруг девочка, сидящая на носу лодочки, махнула вперед рукой. Бебель присмотрелась. Точно, лодка! Значит, решив плыть вдоль берега к югу, она выбрала верное направление. Хоть тут не пришлось зря тратить время. Похоже, удача им сегодня все же сопутствует!
   Судно охотников стояла на якоре недалеко от берега. Оставлять его на берегу было опасно, а отрядить для его охраны лишнего человека, когда каждый воин на счету, было слишком расточительно. Но в данном случае ничего не грозило: твари панически боялись воды и не подходили к ней близко, а людей на побережье давно уже не было. "Что же они пьют?" - подумала Беб. И тут же сама себе ответила: кровь своих жертв! Ее кулаки непроизвольно сжались: среди этих жертв были не только монстры, но и люди, некоторых из них она хорошо знала и долго оплакивала. "Стоп, девочка, - осадила она себя, - сейчас надо думать не об этом. Скоро, уже совсем скоро, особенно после сегодняшней вылазки, Хаш со Стефом позволят тебе снова занять свое место в отряде, ведь польза, которую ты приносишь там, несоизмерима с пользой от сидения дома, где со всем отлично справляется Эви. И ты вдоволь порезвишься, взимая кровавый долг. А сейчас твой долг в другом. Дочка! Она важнее всего, важнее ненависти, важнее мести. В ней все твои надежды, и ты сделаешь все возможное для того, чтобы она жила той жизнью, для которой рождена! Мирной жизнью. Так что займись-ка лучше мирными вещами".
   И, повернувшись к дочери, она ласково произнесла:
   - Ну что, ты готова? Не боишься?
   - Да, готова, мама. Боюсь немножко. Но ведь ты всегда будешь со мной рядом?
   - Конечно, родная, я не отойду от тебя ни на шаг, - с этими словами Беб бросила в воду якорь. Убрала парус. Затем прошла вдоль борта лодки к корме, привычным движением откинула наполовину рогожу и достала два колчана со стрелами. Один, побольше, накинула на себя, другой протянула дочери, опасливо приблизившейся к ней. Ободряюще ей улыбнулась, снова нагнулась, достала два лука - свой и дочкин - и котомки с едой.
   Все это время Кьяра, стоя рядом, заворожено наблюдала за ее действиями. Затем открыла рот, словно собираясь что-то сказать, но, встретив вопросительный взгляд матери, робко улыбнулась и промолчала. "Волнуется, малышка, - подумала Беб, - ничего, даже я испытываю волнение, что уж говорить о ней?" Легко перепрыгнув через борт лодки, она оказалась почти по пояс в воде. Протянула руки и помогла перелезть через борт дочери. И так, держа ее на руках, как маленького ребенка, направилась к берегу.
   Выйдя на сушу, она поставила дочь на ноги и внимательно вгляделась в заросли, находящиеся в некотором отдалении от кромки воды, но, как и ожидала, не уловила там никакого движения. В прибрежных зарослях было пусто. Странно, что дочь при этом все время оглядывается на море. Боится и инстинктивно ищет безопасное место?
   - Кьяра, ты помнишь, о чем мы договорились? - Беб присела перед дочкой на корточки и легонько сжала руками ее предплечья. - Все время держись рядом со мной и внимательно слушай, что я тебе говорю. Если крикну тебе: беги, то, не раздумывая, мчись по направлению к воде и забеги в нее хоть на пару шагов, этого уже будет достаточно. Ни одна тварь не сунется туда вслед за тобой. Да их тут и не будет: здесь же прошел твой отец! Разве он оставит после себя хоть одну живую тварь?
   - Но он же не знал, что мы пойдем следом!
   - А это и не важно. Ни он, ни другие охотники никогда не допустят такого промаха. Так что перестань бояться, и пойдем, наконец, поздороваемся с деревьями! Но сначала... - Беб сняла с себя амулет в виде древесного листа на цепочке и надела его на шею дочери. - Я хотела подарить его тебе позднее, на совершеннолетие. Но уж пусть он будет с тобой сейчас и оградит тебя от опасности, - ободряюще закончила она.
   - Мама, это же твой волшебный знак Дерева! Я не смела и мечтать... - у Кьяры от восхищения перехватило дыхание. - Ну, раз здесь безопасно, тогда пошли! - и девочка, еще раз оглянувшись на лодку, медленно пошла рядом с матерью по направлению к лесу, благоговейно прижимая рукой к груди полученный подарок.
   Лес! Вот где проходит настоящая жизнь! Конечно, сейчас он словно бы вымер: не слышно даже пения птиц, а уж про то, чтобы встретить тут какого-нибудь зверя, не стоит даже и мечтать! Но деревья и кусты живы, они стояли века, сейчас стоят и стоять будут, сколько бы времени не прошло. Они обладают своей, неизвестной обычным людям мудростью и откроют ее далеко не всем. Вне всякого сомнения, они умеют отличить лесную деву от простого человека, но лишь представительница лесного народа может уловить ту разницу в издаваемых ими звуках, которая и позволяет ей понять особенное к себе отношение.
   Беб вдохнула полной грудью знакомый с детства живительный аромат леса и спросила дочь:
   - Кьяра, ты слышишь? Лес говорит с тобой. Он приветствует тебя.
   Девочка с интересом огляделась по сторонам, так же, как мать, глубоко вдохнула, и прошептала, будто находилась в храме:
   - Да, мамочка, мне кажется, я слышу.
   - Ты слышишь, потому что это у тебя в крови, - Беб помолчала, затем, протянула дочери руку. - Ну, пойдем. Деревья шепчут, что тут безопасно. Поверь мне!
   Девочка доверчиво улыбнулась и тоже протянула матери свою тоненькую ручку. Было заметно, что все ее волнение, как по мановению волшебной палочки, исчезло без следа. И так, держась за руки, женщины, большая и маленькая, медленно двинулись по тропинке вглубь леса.
   В это время рогожка на корме лодки зашевелилась, и из под нее вылез, растирая затекшие конечности, сын Хаша. Он безрезультатно попробовал поднять валяющийся на дне шлюпа гарпун. Нет, слишком тяжел. Вернулся на корму, пошарил под рогожей и с удовлетворенным видом вытащил завалявшийся там охотничий нож. Засунул его за пояс и, легко перемахнув через борт лодки, поплыл к берегу.
   В это же самое время трехротая тварь, быстрыми скачками удаляющаяся прочь от берега, вдруг развернулась, и медленно, крадучись, побежала обратно. Что ею двигало? Это было непонятно даже ей самой.
  
   Когда охотники, уже изрядно потрудившись и уничтожив с десяток чудовищ, расположились на привал, Хаш подсел к Вольфу, своему близкому родственнику и хорошему другу. То, что их связывало, не исчерпывалось лишь родственными чувствами. Оба они были Меняющими облик, и это делало их если не полными единомышленниками, то неплохо понимающими друг друга товарищами по... Нет, пожалуй, ни один из них не назвал бы свой дар несчастьем и не стал бы сетовать на судьбу и пытаться в ней что-то изменить. Они были во многом схожи. А еще они оба были членами легендарного Ордена Песчаных Тигров, вот уже много столетий назад поставившего своей целью защиту людей от разной нечисти и несправедливости, и успешно с этим до недавнего времени справлявшегося. Ордена, вступить в ряды которого было чрезвычайно сложно, и быть членом которого - очень почетно. То есть то, чем они в данный момент были заняты, служило их непосредственной обязанностью в отличие от прочих членов их отряда. Это же делало их борьбу делом чести, а скромные результаты этой борьбы должны были так же тревожить Вольфа, как они тревожили Хаша. Вот почему ему и захотелось теперь обсудить с другом то, что с самого утра не давало ему покоя.
   Он не стал ходить вокруг да около и сказал напрямик:
   - Тебе не кажется, что последнее время твари стали... умнее, что ли?
   Вольф поднял взгляд на друга и тихим голосом произнес:
   - Это ты к тому, что мы устали? - и секунду промедлив, добавил: - А ты не замечаешь, что и они становятся тоже более усталыми? А поэтому и более умными.
   Более усталыми? Хаш задумался. Такая мысль ему в голову и не приходила. Пожалуй, в чем-то его друг прав. Устали мы, устали и они. А значит, чудовища как-то близки и людям тоже. Что же их породило? Кто? Двуликий? Вот вы и вот они, и вы такие же, как они. Поучить? Как избавиться от них? Многие вопросы не имели пока ответа. Пока. А Вольф тем временем неторопливо продолжал:
   - Мы устали бить их по одиночке, а они - противостоять нам по одиночке. Они все чаще попадаются парами-тройками, небольшими стаями. Пока нестабильными. Помнишь, мы упустили чудовище с колючками, а потом оно попалось вместе с другими? Вот если бы они объединились в большую стаю со строгой иерархией...
   - А мы бы вычислили их вожака и убили его! - перебил его Хаш, услышав мысль, созвучную с его собственной.
   - Да, было бы неплохо, друг, - добавил Вольф добродушно. - И затем перебили уже всех остальных. Но это война и на нее надо много сил. А где они у нас? Но если твари объединятся - Материк станет неприступным. Может, и до моря доберутся. Нужна армия. - Вольф пристально взглянул на друга.
   Тот немедленно ответил:
   - Стеф и Элиз нас поддержат. Поднебесная даст воинов. Может, и Сол присоединится, - при этих словах Хаш слегка скривился - со времен войны за передел земель прошло уже изрядное количество лет, но он до сих пор не мог забыть, по чьей вине тогда погиб его прадед. - А может, и не присоединится...
   Вольф промолчал. В той войне участвовал и его отец. Правда, по молодости лет и отсутствию особой заинтересованности, слава Двуликому, никого не убил, но... Факт состоял в том, что воевал он не на стороне семьи Хаша. Ясно, что вести переговоры с Солом придется ему, Вольфу. Или, скорее всего, Стефу, как члену Совета правителей.
   Немного подумав, Хаш медленно произнес, как бы продолжая свою мысль:
   - Чтобы удачно вести войну, наш мирок должен быть сплоченным кулаком, наносящим смертельные удары, а не клубком змей, которые зачастую кусают свой же хвост. Надо ставить вопрос на Совете. Да, правителям придется принять какое-то решение, пока не станет совсем поздно. И если всем не все равно, придется собирать армию. А если?... - Хаш отвел глаза. - Тогда все зря.
  
   Беб показалось, что прошло совсем немного времени (когда занимаешься чем-то приятным, время летит незаметно), когда задувший с материка усилившийся ветер донес до нее запах приближающейся опасности. И тут же громче обычного зашелестели листья на деревьях, подтверждая ее самые нехорошие предчувствия.
   - Кьяра, - она постаралась говорить спокойно, - девочка моя, давай-ка выйдем на берег.
   У дочери, занятой в это время изучением чудом оказавшейся здесь ящерки, это предложение не вызвало восторга. Но, видя, как мать легким движением скинула с плеча лук, и натянула тетиву с вставленной в нее стрелой, без лишних слов поднялась с земли и, озираясь по сторонам, пятясь, направилась к кромке леса. Кьяра изо всех сил напрягала все свои органы чувств, но не ощущала ничего необычного. Однако она явно видела, что Беб встревожена. Что могло ее так напугать? Так, медленно пятясь назад, они вышли на песчаный морской берег, и даже успели зайти по колено в воду, когда из леса выбежала тварь с тремя парами ног. Девочка громко ойкнула, Беб отвлеклась на нее лишь на мгновение, но тварь, моментально оценив ситуацию и поняв, что добыча ускользнула, и она сама теперь рискует, быстрым движением юркнула обратно в заросли. Пущенная Беб с секундной заминкой стрела вонзилась в землю в том месте, где лишь мгновение назад находилось жуткое шестиногое создание.
   - Кьяра, - четким голосом скомандовала Беб, - быстро лезь в лодку.
   Уговаривать Кьяру не пришлось. Девочка повернулась и насколько могла быстро прошла по воде к их судну и проворно влезла в него. Мать, пройдя за ней следом, сделала то же самое. Кьяра заметалась по лодке, будто что-то выискивая, потом бросилась к корме и заглянула под скомканную на ней рогожу. Там было пусто. Беб, которая уже начала тянуть веревку, поднимая якорь, уронила его обратно, встретившись с полными ужаса расширившимися глазами подошедшей к ней дочери.
   - Что? - она сама не заметила, каким страшным голосом произнесла этот вопрос. - Что с тобой, доченька?
   Девочка, не отрывая от нее глаз, в которых застыл страх, судорожно глотнула и произнесла тоже каким-то чужим глухим голосом:
   - Дэлан остался на берегу.
   Мир как будто встал с ног на голову. Беб смотрела прямо перед собой, но видела не испуганное личико дочери, а протекающие в своем мозгу непонятные процессы. За несколько мгновений она прожила сотни тысяч шагов пути, прошла миллионы лет жизни и, сделав последний шаг, вышла на берег беспредельного одиночества, чтобы принять участие в веселом празднике, для которого ею был собран погребальный букетик увядших цветов лишь для того, чтобы увидеть, что в начале пути ничего нет... А маленький человек, стоявший рядом с ней в лодке, и бывший когда-то ее дочерью, казался теперь далеким и малозначимым. Зато огромное значение приобрел другой человек, находящийся сейчас слишком далеко отсюда.
   Затем она пришла в себя. Мысли работали слаженно и четко, выискивая наилучшее решение из сложившейся ситуации. Мальчик в лесу и тварь в лесу. Это не значит, что они уже встретились. Это еще ровным счетом ничего не значит...
   - Жди меня здесь и не вздумай вылезать из лодки! - коротко бросила она дочери и, спрыгнув в воду, направилась к берегу.
   Времени было в обрез, если оно вообще было. Казалось, будто жизнь остановилась. Даже листья на деревьях перестали шуметь. Кругом стояла мертвая тишина. Беб, держа наготове натянутый лук, зашла в лес в том самом месте, откуда ранее выбегала шестиногая тварь. Прошла мимо воткнутой в землю стрелы, не нагнувшись, чтобы ее подобрать. После. Сейчас нельзя ни на что отвлекаться. Все ее органы чувств были напряжены, как тетива, которую натягивали ее руки. Тварь могла наброситься на нее в любой момент с любой стороны. Но как она желала, чтобы так и случилось, чтобы чудовище было здесь, а не где-то там, где по лесу бродит маленький Дэлан! Убить тварь, найти ребенка и... К Черному Лику все ее планы! Ни одна мечта не стоит того, чтобы ради нее так рисковать жизнью детей!
   Предстояло решить сложный вопрос: в какую сторону убежала тварь? "Мать-природа, дай хоть какой-нибудь знак!" - взмолилась она. Вдруг, словно в ответ на молитву, она услышала звук: нечто среднее между цокотом, поскрипыванием ржавых петель и урчанием крупной лесной кошки. Слишком хорошо знакомый ей звук! Но странно, он выражал удовольствие! А вовсе не готовность атаковать. И не удовлетворение от успешной охоты! Значит, монстр занят не Дэлом, а чем-то другим. "Ага, ты тоже умеешь получать удовольствие? - подумала Беб, бесшумно двигаясь на звук. - Ладно, киска, это будет последнее удовольствие в твоей жизни!"
   Звук доносился из небольшого овражка, по которому проходило русло пересохшего ручья. Они с Кьярой сегодня уже побывали там. Беб неслышно прошла через поляну на опушке леса и очень осторожно заглянула в овражек из-за росшего на самом его краю дерева, сильнее натягивая тетиву.
   - А ты совсем даже не страшная, - голос раздался неожиданно громко и близко, словно фраза была обращена к ней. Голос принадлежал Дэлу. А затем этот же голос то ли промурлыкал, то ли промяукал что-то, Беб не поняла сразу. Дошло только тогда, когда тварь повторила это мяуканье, смешанное с исполинским выдохом ее мощных легких.
   От неожиданности пальцы Беб дрогнули, и сорвавшаяся с них стрела полетела сквозь листву дерева куда-то в сторону. В следующий момент она увидела Дэлана на расстоянии нескольких шагов от нее, живого, невредимого. А рядом с ним - шестиногую тварь, припавшую перед ним на передние лапы и вовсе не собиравшуюся на него нападать. А потом тварь встрепенулась, и во взгляде всех ее глаз Беб прочла то, что она, Стеф, Вольф, Хаш, другие охотники безуспешно пытались понять на протяжении всего времени оккупации тварями Материка. И пока тварь медленно, очень медленно перебирая своими шестью конечностями, приближалась к ней, а Беб так же медленно тянулась к колчану за новой стрелой, а потом вставляла ее в свой лук и целилась в тварь, и Дэлан разевал рот в беззвучном крике, это знание, оглушившее Беб, как неожиданно грянувший в безоблачном небе гром, ушло безвозвратно и навсегда. Ушло вместе с той, кому оно столь щедро, но абсолютно бесполезно и на такой короткий срок было даровано.
  
   Охотники завершали свой очередной Кровавый пир. Дымки от сожженных туш поднимались по всему побережью. Сколько тварей они убили за пару дней, кто знает, им некогда было считать. Клинки мелькали, гудели тетивы, свистели выпущенные из арбалетов стрелы, и кровь лилась рекой. Кровь диких тварей, с небольшой примесью человеческой - цена, которую иногда приходилось платить за проделанную работу.
   В этом походе они потеряли Стефа. Останки его тела тащили двое на волокуше из срубленных еловых веток. Они только что закончили тогда с очередной тварью, и никто не мог так сразу ожидать другую, которая оказалась достаточно проворной и сделала чудовищный скачок, намереваясь убить Хаша, их предводителя, отвлекшегося для того, чтобы добить поверженную тварь. Иногда монстры охотятся парами. И бывают особенно беспощадны, когда убивают одного из них. Об этом не следовало забывать. Непростительная роковая оплошность! Стеф заслонил друга грудью. И хотя напавшее чудовище заранее было обречено и поплатилось за это нападение, нанесенные им раны оказались смертельными.
   Такой утраты было не искупить ничем. Верный соратник, молчаливый друг, правитель Альмир, бывшей столицы Империи, призвавший Орден на службу и затем ставший частью его... Что Хаш скажет Беб, когда та увидит останки мужа? Как он сможет помочь ее горю? А их новорожденный сын, не успев осознать себя частью этого Мира, уже волею судеб стал правителем Морских Альмир, города, который Стеф при помощи Ордена построил для своего народа на воде. Смерть шла с Охотниками бок о бок, но привыкнуть к ней было невозможно.
   В отряде молчали все. Хаш как всегда, шел последним. За спиной оставались дымки. Тварей нельзя было оставлять просто убитыми, они давали пищу другим чудовищам. Туши сжигали, используя для этого магический порошок, который действовал на мертвую материю. Одна горсть его, и мертвая плоть сгорит без следа. Вдруг, идущие впереди замерли и дали знак остальным. Странно, Хаш не уловил никакого движения впереди, его фиолетовые глаза Меняющего видели гораздо лучше глаз людей. Неслышными шагами, словно тень, он скользнул в авангард отряда. Впереди была поляна перед бухтой, где они причалили. При высадке они обратили внимание, что чуть ранее там произошла схватка двух монстров, но выигравший ее довольно быстро покинул поле битвы. Возможно, Охотники спугнули его. Выйдя тогда на поляну, они обнаружили клубок разнокалиберных падальщиков над свежим еще мясом огромной твари. Падальщики людей не боялись, те тоже не стали их отпугивать. Сейчас же на поляне уже не осталось ни падальщиков, ни их омерзительной пищи. Что же привлекло внимание идущих впереди? Хаш резко отбросил прядь белых волос со лба и раздвинул ветки.
   Рядом с их шлюпом на волнах раскачивалась еще одна лодка. Это было странно. Судном никто не собирался воспользоваться в ближайшие дни, он бы знал об этом. Еще более странным было то, что на нем приплыли в то же самое место, где высадился их отряд. Значит, за ними плыли целенаправленно. Но кто? И где эти люди? Двигаясь назад к берегу, они никого не встретили, а их самих легко было обнаружить по поднимающимся к небу дымкам. Хаш сделал несколько шагов по направлению к берегу. Что-то во всем этом было не так, но что?
   Он еще раз внимательно огляделся по сторонам. В обозримом пространстве, он бы мог за это поручиться, не было ничего живого. И тут Хаш услышал шум, а затем сдавленный крик кого-то из оставшихся позади воинов. Не раздумывая ни секунды, он бросился обратно, на ходу вынимая из ножен меч. Влетел на знакомую поляну... и остановился, как вкопанный. Если здесь что-то и происходило, то это явно была не битва с тварями. И судя по скорбным позам товарищей, окруживших что-то, лежащее на земле, это "что-то" было пострашнее тварей - живых или мертвых. Но чем это могло быть и почему его люди так неохотно уступают ему туда дорогу?
   Наконец, с трудом пробравшись вперед, он увидел нечто, что когда-то было человеческим телом. Хаш уже знал, кто это, но отказывался верить. На руке, неестественно отброшенной в сторону, виднелись зеленоватые татуировки. Татуировки лесных дев. Только один человек имел такие. Усилием воли подавив в себе приступ дурноты, которую он давно уже перестал испытывать в подобных ситуациях, Хаш наклонился над телом. Грудная клетка была раздавлена. Вторая рука с побелевшими костяшками крепко сжимала искореженный лук. На лице, одна сторона которого была сильно вмята и расцарапана, застыло удивление, граничащее с ужасом. Светлые волосы пропитались кровью и стали от нее совсем черными.
   Сомнений не осталось: это была Беб, и ей уже не нужно было сообщать про гибель Стефа. Кто из них сегодня умер первым - это было уже не важно. Важно было другое: про смерть родителей теперь придется говорить их дочери! Но где найти, в чем почерпнуть силы сделать это - рассказать девочке, что сегодня она и ее маленький брат навсегда осиротели? Хаш беззвучно и бесслезно заплакал. Лишь затряслось тело, побледнела его сиреневая кожа. Что она здесь делала? Почему не была с ними? Может, тогда бы они оба остались в живых? Может, решила их догнать? Он не думал о том, что сам запретил ей ехать с ними.
   И тут страшная догадка пронзила мозг Хаша. Беб в последнее время часто намекала дочери, что скоро возьмет ее на материк. Неужели? Хаш сделал знак рукой, и охотники рассредоточились по поляне, отступая к бухте. Берег был пуст. Только две лодки качались на волнах. Хаш присмотрелся к лодке Беб внимательнее. Та не была пустой. На дне лодки лежала, свернувшись калачиком, девочка и тихо плакала. Это было понятно, потому что все ее тело сотрясала дрожь. Дочь Стефа и Беб, Кьяра. Догадка Хаша была верной. Беб решила свозить девочку на материк, показать лес, который был относительно безопасен, если идти по их следам. Оказалось, не совсем безопасен. Благородство отца и храбрая безрассудность матери оставили девочку сегодня сиротой. "Белые поступки привели к черным последствиям, ты должен быть доволен, Двуликий!" Хаш уже бежал к судну, не обращая внимания на холодную воду, заливавшуюся в сапоги. Перегнувшись через борт, схватил и прижал к себе девочку. Та продолжала трястись, зубы стучали, она не обращала внимания на мужчину. Затем подняла на не него взгляд обезумевших глаз, узнала, и выдавила из себя:
   - Дээээлааан!
   Хаш обмер. Его сын. Что, его сын? Он был с ними? Кьяра дрожащей рукой показала в сторону леса:
   - Дээээлааанушелтуда. А мама за нииим, - только и смогла выдавить она.
   Хаш встряхнул ее. Не может быть! Его сын. Как? Зачем она взяла его? Надо вернуться на поляну. Надо что-то делать. Мысли путались в голове.
   И тогда Хаш, взревев уже нечеловеческим голосом, бросился обратно в лес. Вольф сделал знак растерянным охотникам идти к лодкам. Пошел и сам. И отплывая он один заметил, как сквозь заросли пробирается гигантский бело-фиолетовый тигр. И еще. Каким-то своим вторым, звериным "я" Вольф почувствовал - сына Хаш не найдет. Ни его, ни его останков. Ничего, говорящего о том, что мальчик вообще когда-то был в этом лесу.
  
  Глава 2
  
  
   Всадница зябко поежилась. Плотнее завернулась в сиреневый плащ, но теплее от этого не стало. Раннее утро дышало прохладой. Сегодня должны вернуться Охотники. Она ехала их встречать. Интересно, скольких тварей они лишили жизни? Все ли с ними самими в порядке? С ним? Тревожные мысли не согревали. Но что с ним могло случиться? Он сам, один, уже был угрозой для тварей. Он и Вольф, как Меняющие облик, были для них практически неуязвимы. Но все равно, если бы она могла, то стояла бы рядом с ним, прикрыла бы его от когтей и зубов чудовищ. Она глубоко вздохнула. Может, так и стоит поступить? Отдать Этервиль сыну, их владения снова станут одним целым. Полвека правления Древним городом вроде бы и немного для бессмертных, но и немало. Ей уже достаточно. Только что она этим изменит? Для Хаша она всего лишь дальняя родственница, когда-то назойливый и язвительный недруг, сейчас - верный друг, надежный товарищ и не больше. Да, у него теперь одна страсть - охота на тварей. Закон Ордена - обеспечение безопасности подданных Империи вне зависимости от их достоинства и сословия. Вот он и чтит его. И только его. Любит приемного сына. Жена ему ни к чему. Ну, пусть только другом, соратником, лишь бы быть с ним рядом. Даже молодой муж ей давно опостылел, нельзя же постоянно быть с одним и думать о другом. Тем более что они так непохожи - изнеженный красавчик Мариус и измотанный, выдубленный в схватках, покрытый фиолетовыми шрамами с головы до ног, Хаш. Но не было для Элиз, хозяйки Этервиля, города на острове, милее и роднее мужчины, чем этот странный бессмертный.
   Ее кожа была бела, как снег, а волосы и глаза тоже были этого странного фиолетового цвета - наследия далеких предков. Они были в родстве. И для него это перечеркивало какие бы то ни было любовные чувства. Но женщине это было уже давно не важно. Не любить она его не могла. Он был для Элиз всем. Ради чего она жила, правила городом, дышала. Каждый раз она встречала Охотников, каждый раз, когда они уходили, она не спала, а молила Двуликого обратить к любимому свой Белый Лик. И каждый раз он возвращался обратно. Почти без ран.
   По городу висели зазывные плакаты о вступлении в ряды Охотников - чем больше народу будет в этих рядах, тем спокойнее будет ей отправлять его на Материк. Она выделила для апартаментов Ордена лучшие комнаты во дворце, но Хаш отказался, построив хижины на отмели, ближе к Материку. Чтобы быть рядом с остальными охотниками, простыми смертными. Да, он был такой, ни один мужчина Мира сравниться с ним не мог. Ни злато, ни почести, ни женщины его не манили. И за это тоже Элиз его любила. Любила горько, безответно, беззаветно...
   Тем временем лошадь уже принесла ее по знакомой дороге к лагерю Охотников. Было еще рано. Но поселок уже не спал. Элиз почувствовала, что-то произошло. На улице не было только детей. Остальные уже были на ногах и суетливо перемещались от домика к домику, то и дело, бросая долгие взгляды на море, которое было по-утреннему спокойным, тихим и... пустым. Равнодушным ко всему. Что могло случиться? Элиз спешилась, взяла лошадь под уздцы и вгляделась в берег. Лодки, кроме двух, были причалены. Значит, охотятся на двух из них. Это хорошо, чем больше отряд, тем безопаснее его членам. Время еще раннее, бывало, что Охотники возвращались только к полудню, вот тогда Элиз их не дожидалась.
   Эви, разумеется, тоже уже на ногах. Она выглянула из дверей хижины, заметила ее и махнула рукой. На этом обычно их приветствие заканчивалось, Эвиаль принималась за повседневные свои дела, временами поглядывая на море. Но сегодня, едва завидев Элиз, она запрыгнула на пришвартованный рядом с ее хижиной плот и, быстро орудуя шестом, поплыла к набережной, где спешилась всадница. Элиз уже не удивилась, но, помня о том, что Эви не простая бессмертная, а особа королевских кровей, дочь Сола Дабара, откинула капюшон плаща, уже не обращая внимания на прохладу утра и, оставив своего коня непривязанным, ступила на каменные ступени, ведущие к причалу. И обошлась без церемониальных приветствий.
   - Эви, что случилось? - от Элиз не укрылась тревога на лице всегда спокойной и невозмутимой Эвиаль.
   - Элиз! Мы сбились с ног! Вчера Беб с Кьярой уехали охотиться на акул и до сих пор не вернулись! - выпалила Эвиаль на одном дыхании.
   - Да, это довольно странно, - глаза Элиз еще больше потемнели. Но решения она принимала быстро:
   - Я прикажу выслать поисковый отряд. Хотя я уверена, что они просто решили переночевать в лодке и приехать вместе с мужчинами.
   Лицо Эви стало совсем несчастным, и она добавила:
   - Не думаю, что все так просто. Дэлан, скорее всего, тоже с ними, и Беб не стала бы ночевать в море или в лесу с двумя детьми.
   Эта новость окончательно расстроила Элиз:
   - Дэлан?! Сын Хаша?! Зачем Беб взяла его, он же совсем еще малыш! Она определенно сошла с ума со своей воинской доблестью! Вряд ли Хаш будет доволен.
   Эви сбивчиво начала объяснять Элиз, что Беб ни в чем не виновата, когда со стороны хижин раздались нестройные крики: "Охотники! Лодки!" Обе женщины обернулись к морю. Действительно, две лодки отчетливо виднелись на горизонте. И Элиз, не в силах терпеть более, быстро изменила облик, превратившись в белую птицу с фиолетовым клювом. Она расправила крылья и легко взмыла вверх. Полет был недолог, вскоре она опустилась на одну из лодок. От которой веяло смертью. Там, где был Вольф и Кьяра. На второй лодке были только охотники, так что мрачные предчувствия завладели женщиной-птицей. Она спустилась, приняла человеческий облик, быстро прошла на корму и приподняла рогожу. Беб и Стеф. Рядом обессиленная Кьяра. И Вольф, правящий парусом. Пара охотников. Элиз обняла девочку. И взглянула на Вольфа. Он тихо произнес:
   -Хаш в лесу, ищет Дэлана, - затем, немного помолчав, добавил. - Я вернусь за ним. Все будет в порядке. Возвращайся в Этервиль. Надо готовиться к Совету. Эви пошлет всем Вызов.
  Как бы не хотелось Элиз немедленно лететь на поиски любимого, Вольф был прав: толку от женщины-птицы сейчас на Материке не было никакого. Найти среди деревьев тигра, пусть необычного фиолетового окраса, каким был Хаш во второй своей сущности, даже с высоты птичьего полета было практически нереально. Даже если знаешь, где искать. Она не знала. А уж найти маленького мальчика может только зверь, идя по запаху его следов. Вольф вернется на то место, и в облике зверя пройдет по следам Хаша, найдет и поможет своему другу. В этом Элиз не сомневалась. Но, Двуликий, сколько же мучительных мгновений ей придется еще пережить!
  Она тут же одернула себя: где-то там, в лесу, кишащем свирепыми монстрами, сейчас мечется в поисках сына сиреневый тигр, каждую минуту подвергаясь смертельной опасности. Вот кому сейчас действительно плохо! Луч запоздалого солнца скользнул по ее лицу. Она взяла себя в руки, взглянула на Вольфа и увидела, как с его лица уходит напряжение. "Интересно, как бы он удержал меня?" - с горечью подумала она, кивнула ему на прощание и, снова обернувшись белой птицей с фиолетовым клювом, взмыла в воздух и полетела в сторону своего города на острове.
  
  
  Глава 3.
  
   Даг с трудом открыл глаза. Ото сна осталось лишь ощущение - страх. Ужас. Основательная встряска эмоций. "Что такое могло мне присниться, чтобы так напугать? Что могло испугать МЕНЯ?" Он встал со своей роскошной кровати (которая, тем не менее, не нравилась его жене), накинул кроваво-красный шелковый халат, расшитый морскими чудовищами. Его подданными. Заботливо прикрыл оголившееся плечо мирно спящей Джан. И, как всегда, она порывисто повела плечом, скидывая покров. Уж кто-кто, а она о себе позаботиться может. Даже во сне. Он вздохнул. Подошел к окну. Океан, заливавший окно, был спокоен и светел - солнце уж встало. Мирно проплывали стайки рыб, наискось вверху был виден чей-то темный силуэт. Кит? Касатка? Акула? Океан живет своей жизнью. Однако пора и жабры расправить!
   Даг направился к двери в шлюзовую, но привычно задержался перед зеркалом в витиеватой раме (его жена тоже не одобряла). С удовольствием провел руками по волнистым волосам цвета воронова крыла, подправил нахальные усики, подмигнул своему отражению опереточного злобного гения и снова обернулся к спящей. Их бурный преступный роман закончился ее разводом с мужем ("Отличный парень!"), скандалом в семействе ("Кузина - слишком близкая родственница") и разбирательством с ее отцом ("Сол еще припомнил, как я ее на коленки сажал играть в лошадку. Двуликий, как неприятно!"). Но теперь они вместе. В его Хрустальном дворце под толщей вод его Океана. Джан умела дышать и в воде, сопровождая его в прогулках и по делам, но рождена она была на воздухе. Поэтому он построил для нее это убежище, еще во времена, когда им приходилось ото всех скрываться.
   Что ж, каждому - свое. Кому-то музицировать и колдовать, кому-то плавать под толщей океанских вод, а кому-то красться по лесу, натягивая лук и чутко прислушиваясь к малейшему шороху... "Эк меня занесло! Давал же зарок не думать, забыть. Не вспоминать. Никогда. Незачем. Что было - то было, уже не вернется". Но сон взбаламутил что-то в нем, и, глядя на одну женщину, он невольно вспоминал другую. Беб. "Она счастлива в своей надводной жизни. Ее лесной народ ушел ко мне под воду, и я уж было подумал, что и она.... Но она ушла со Стефом (а куда еще должна идти жена, как не за мужем?), нарожала ему детей.... Опять! Не думать, забыть, не вспоминать...."
   Однако непослушные мысли продолжали роиться в его голове. "Нас, бессмертных, конечно, мало, но почему я выбрал именно ее? Не красотку Анастасию, ни "своего парня" Одри, и уж тем более не безупречную во всех отношениях Сольвейг, а ее?... Старше меня по годам (хотя это у нас, бессмертных, как у вечно молодых, значения не имеет), чуждое существо - лесную деву. Ведь Лес и Океан, как небо и земля... Беб, щуплая и угловатая, как мальчишка, с пепельными волосами, в бесформенной домотканой тунике, да еще и с татуировками на руках и ногах (что на других ему вообще никогда не нравилось - чего себя уродовать?), моя ПРЕКРАСНАЯ БЕБ! Она перевернула всю мою жизнь, подбросив меня вначале на небеса, а потом.... Не буду вспоминать".
   Его отлучки к Океану, нечастые визиты в Лес, рождение дочери.... Ведь все еще можно было вернуть! Но потом...Он задохнулся от ненависти. Данте! "Даже мертвого его ненавижу! Если бы мог еще раз убить, убил бы!" Даг нечаянно снова взглянул в зеркало. Точно, опереточный злодей! Усы встопорщились, глаза потемнели от злобы, рот хищно изогнулся. Хватит! Он выдохнул. Успокоился. И тут пришел Зов. Давненько он не приходил, последний раз Совет собирался еще на Материке, решая его оставить.
   Почувствовала Зов и Джан, мгновенно проснувшись и привстав на кровати. Увидела мужа. Тут же прояснила ситуацию:
   - Даг, любимый, ты возьмешь меня с собой? - ее хрустальный голосок рассыпался по комнате тысячей непослушных шариков. "Теперь, думаю, понятно, почему я назвал свой дворец Хрустальным. Вовсе не из-за его строительного материала, а из-за голоса моей жены".
   - На прогулку?- осведомился он.
   - На Совет! - ее губки надулись, что, мол, ее за дурочку держат? "Надо же, моя девочка обиделась. Моя маленькая ведьмочка. Готовая ради меня на все".
   - В качестве телохранителя? Моя ведьмочка защитит меня, превратив всех правителей в камни? - спросил он, подходя к кровати.
   Вместо ответа она, мгновенно выпростав обнаженные ноги из-под одеяла, обхватила ими Дага, и рывком повалила на себя. Разумеется, он был готов к такому повороту событий, поэтому успел подставить руки, чтобы не рухнуть на нее всем телом. Одно неуловимое движение, и она, перевернувшись, уже победоносно восседала на нем, крепко сжимая бедрами и восхищенно глядя на своего "поверженного" противника сверху вниз. Секундная заминка, и она, быстро нагнувшись и поцеловав его в губы, уже была на ногах, мелькала по комнате, накидывая халат, нашаривая шлепанцы ногами. "А ведь она все понимает, ну, или просто чувствует любое мое состояние. Но всегда чувствует верно, никогда не ошибается. Мое маленькое стихийное бедствие. Мой маленький голубоглазый смерч".
   - Ты уже забыл, как Совет признал тебя виноватым в Черном терроре? - как ни в чем не бывало, произнесла Джанин, подвязывая халатик.
   - Это было давно, - он отмахнулся, - уж ты этого точно помнить не можешь, ты тогда еще малышкой была. - Но его ирония на сей раз ее не задела.
   - А кто их знает, что у них сейчас на уме? - она явно хотела поколдовать, чтобы узнать, кто собирает Совет, зачем...
   Но с некоторых пор Совет мало интересовал Дага. Когда-то его несправедливо обвинили ("И это обвинение до сих пор на мне, я не потрудился его снимать, к чему оправдываться?"), признали Преступником номер один, но приговор Повелителю Вод не решился вынести никто. Так что он долго оставался нежелательной персоной. До тех пор, пока твари не захватили Материк. Земля молила его о помощи. И он принял Земной народ. Кто-то стал водным жителем, кто-то строил крепости на воде, редконаселенные острова стали обжитыми (хотя острова - уже не его епархия, а владения Островной Империи). Лесные девы сменили наземные леса на морские заросли. Все, кроме их предводительницы. Его первой жены. Его единственной любви. Бебель.
   - Значит, ты не собираешься на Совет? - спросила проницательная Джан.
   - А ты думаешь, там есть люди, которых я бы хотел лицезреть? - ответил он вопросом на вопрос. "Теперь уже нет".
   - Ну, в таком случае, ты не рассердишься, если я немножечко поколдую. Самую малость, - не дожидаясь его ответа, она быстрой тенью метнулась в угол, где хранились ее колдовские атрибуты.
   - Вряд ли они серьезно защитились, открыть секретную информацию будет несложно, - бормотала она себе под нос, роясь в своем секретере, доставая магические "штучки", одни откладывала в сторону, другие запихивала обратно.
   Даг, равнодушно потягиваясь и зевая, снова направился к помещению шлюзов. Проходя мимо зеркала, не удержался и показал себе язык. Джан за его спиной уже соорудила свою магическую конструкцию и вполголоса бубнила заклинания. Дойдя до двери и уже открыв ее, он вдруг почувствовал внезапно окутавшее спальню напряжение. Да и бормотание Джан прекратилось. Оглянулся. Жена уже сидела на кушетке в ногах кровати и смотрела в пол. На ее лице было написано замешательство. "Ну что там еще случилось?"
   Он вернулся к ней, присел рядом и, повернув к себе ее голову, заглянул в глаза.
   - Джанни, детка, ну, что ты там наколдовала? - спросил он с легким оттенком раздражения. "Похоже, поплавать сегодня утром мне так и не удастся".
   Джан порывисто высвободилась из его объятий, встала и подошла к окну. Он терпеливо смотрел на нее. Какое-то время жена молчала, спиной чувствуя его невысказанный вопрос. Потом, видимо, поняв, что молчать дальше не имеет смысла, неохотно произнесла, не отрывая взгляд от проплывающих мимо рыб:
   - Зов на Совет послала Эви. По поручению Вольфа. Это он созывает всех в Этервиль...
   - Вольф? В Этервиль? Странно. Почему не Хаш? - полученная информация Дага слегка озадачила. Ни Вольф, ни тем более Эви членами Совета не являлись.
   - Все дело в тварях. Что-то там произошло... - Джан замялась.
   - Что? - Даг вскочил с кушетки, в одно мгновение оказался возле жены, и, схватив ее за плечи, резко развернул к себе и легонько встряхнул. - Говори!
   Джан посмотрела на него, как еще никогда не смотрела прежде: в ее взгляде ясно читалась жалость. Затем отвела взгляд и тихо произнесла:
   - Твари... Я не успела выяснить подробности... Не знаю как это произошло...
   Даг уже не слушал. Он понял. Его ночной кошмар, который он так безуспешно пытался вспомнить утром, встал перед его глазами со всей своей беспощадной ясностью: лес, поляна на опушке, а на ней - растерзанное тело Беб...
   Не говоря ни слова, он развернулся, подошел к двери в шлюзовую камеру и скинул халат. Уже выходя, услышал, как жена дрожащим голосом произнесла:
   - Даг, ты куда?
   Ничего не ответив, он закрыл за собой дверь. Оказавшись в своей любимой успокаивающей водной стихии, долго плыл, куда глядели глаза, не обращая внимания ни на то, что его окружало, ни на тех, кто сейчас его сопровождал. Мир стал для него пустотой, в которой не было места никому и ничему - ни водорослям и рыбам, ни свите, плывущей за ним, ни его жене Джанин, оставшейся в Хрустальном дворце... И лишь покрыв достаточное расстояние он понял, куда плывет - к древнему городу-острову Этервилю, на отмели возле которого раскинулся городок Ордена Тигров, в котором он еще ни разу не бывал.
  
   Когда в вечерних сумерках в дверь раздался требовательный стук, Эви, как ужаленная, вскочила и кинулась ее отворять. И тут же радостное ожидание на ее лице сменилось разочарованием. Но Даг, стоящий за дверью, не обратил на это никакого внимания.
   - Хральд дома? - глухим голосом спросил он, не глядя на Эви.
   Она молча посторонилась, пропуская его внутрь. С его обнаженного тела на дощатый пол, покрытый циновками, стекала вода. Этого он тоже не замечал. Все так же молча, Эви удалилась в соседнее помещение, но через минуту вернулась и протянула ему слегка потертый бордовый халат. Машинально, не поблагодарив ее, он взял из ее рук халат и надел на себя. Затем Эви указала рукой на одно из плетеных кресел, стоящих в комнате, опустившись на другое. И лишь после того, как Даг тоже сел, она ответила:
   - Хаш третьи сутки находится на Материке. Вольф привез сегодня утром свой отряд сюда и сразу же уплыл обратно. Где они сейчас, я не знаю, - при последних словах голос ее дрогнул.
   Даг упрямо смотрел перед собой, словно не слыша Эви.
   - Мне нужен Харальд. Немедленно! - снова произнес он.
   Эви с тоской посмотрела на него. Затем встала, подошла к его креслу и опустилась около него на пол.
   - Дэлан пропал в лесу, - проговорила она шепотом, - три дня в лесу, сосем один, такой малыш, - закончила она почти совсем неслышно, и вдруг заплакала, тихо, как маленький испуганный ребенок. - Даг, что же я натворила?! - всхлипнула она.
   Даг, словно впервые заметив, внимательно посмотрел на нее. Чье-то горе, столь неожиданно переплетенное с его собственным, вдруг потрясло его до глубины души. С его глаз будто упала пелена, а молчавшее до того сердце вдруг заколотилось так сильно, будто хотело выскочить из груди. Он опустился на пол рядом с Эви, прижал ее голову к своей груди и долго молча сидел так, давая ей возможность, наконец, выплеснуть наружу накопившиеся слезы. Сколько прошло времени, прежде чем ее тело перестало сотрясаться от беззвучных рыданий, ни он, ни она не знали. Но когда Эви успокоилась, Даг, заглянув в ее заплаканные глаза, мягко, но решительно произнес:
   - Эви, расскажи мне все! Я должен знать, как это произошло.
   И пока она путано и сбивчиво пересказывала ему события трех прошедших дней, Даг, не перебивая, молча слушал ее рассказ, а его взгляд не выражал ничего. Эви не знала, как погибли Беб и Стеф. Вольф не успел ей ничего рассказать - он торопился назад на Материк. Он лишь вкратце описал ей сложившуюся ситуацию, свои планы относительно Хаша и дал ей указание подготовиться к похоронам и созвать всех через три дня на Совет. Что она и выполнила при участии Элиз, занятой теперь подготовкой к грядущему Совету, который решено было провести в ее городе. А Эви, предоставленная самой себе, ждала мужа, не находя себе места.
   Когда она закончила говорить, Даг какое-то время молчал, а потом задумчиво произнес:
   - Я готов был убить Хаша за то, что он допустил смерть... Беб, - он с трудом выговорил имя. Эви лишь крепко обняла своего кузена, не произнеся ни слова в ответ. - Эви, что же нам теперь делать? - спросил неуверенно Даг. - Как же теперь жить?
   Затем он решительно поднялся, сильно покачнувшись ("А ведь он ужасно устал, наверно, плыл весь день" - мелькнула у Эви мысль), и заявил:
   - Я должен увидеть ее. Немедленно.
   Эви вспомнила растерзанное тело Бебель, которое сейчас находилось в специально оборудованном леднике, и поспешно воскликнула:
   - Это невозможно! Она... - внезапно голос ее осекся. Даг удивленно взглянул на нее. Эви же не отрываясь смотрела на бесшумно вошедшую в комнату девочку. Даг тоже посмотрел на ребенка. Это была маленькая копия Бебель, только волосы у нее были не светлые, а огненно-рыжие. Огромными черными глазами девочка глядела на Дага. Казалось, слезы, отпущенные на весь жизненный срок, этот ребенок уже выплакал. Глаза были сухими, но от этого еще более страшными. Смотреть в них было невыносимо.
   Эви подошла к девочке и мягко спросила:
   - Кьяра, детка, почему ты не спишь?
   - Я услышала голоса и подумала,... мне показалось... - договорить фразу девочка не смогла.
   - Сейчас мы с тобой пойдем и ляжем в кроватку, - спокойно и убедительно произнесла Эви. - Я побуду с тобой, пока ты не уснешь. И ночью я тоже буду рядом, моя девочка! - с этими словами она развернула ребенка и мягко, но решительно подтолкнула к двери в соседнюю комнату. Затем оглянулась на Дага, который неотрываясь смотрел на дочь Беб, хотела что-то сказать, но только вздохнула и вышла из комнаты вслед за девочкой.
   Когда спустя какое-то время Эви, убаюкав ребенка, вернулась в комнату, Дага в ней уже не было. И только на плетеном кресле лежал оставленный им бордовый купальный халат.
  
  Глава 4
  
   Когда пришел Зов, Мануэль еще спал. И даже после того, как где-то в глубинах подсознания Зов был им принят и отмечен, он продолжал нежиться в постели, пытаясь досмотреть свой приятный утренний сон. Нет таких срочных дел, которые могли бы помешать ему в этом. Дела в любимой его Поднебесной шли замечательно, даже после массовой миграции с Материка. Пришлось лишь немножко напрячься, чтобы урегулировать ситуацию с большим потоком переселенцев, хлынувших на его летающие острова. Людей, конечно, безумно жалко, но есть предел, ниже которого опускаться не следует, перенаселение воздушных островов грозило обрушением оных на Материк, с которого все стремились уйти. Поэтому ненадолго пришлось ввести жесткие меры, и в этом ему, как ни странно, весьма помог решивший почтить Поднебесную своим присутствием Эдмунд Винер, Император, глава Совета, Рыцарь рыцарей и Верховный маг (ИГСРРВМ).
   При воспоминании об Эде сон как рукой сняло. Мэни недовольно поморщился, но так как приятная утренняя нега исчезла безвозвратно, пришлось открыть глаза. Однако вставать он не спешил. Медленным томным жестом протянул руку к шелковому шнурку, висящему у изголовья кровати, потянул за него и услышал, как в соседнем помещении так же томно один раз звякнул колокольчик.
   Тут же распахнулась дверь, и вошедший камердинер, пожелав ему доброго утра, принялся раздвигать тяжелые шторы на окнах. В комнату хлынул яркий свет уже давно взошедшего солнца. Спустя какое-то время, в покои вошла горничная с подносом, на котором был красиво сервирован его неизменный завтрак: каша из нескольких видов злаков на воде (их состав постоянно варьировался) и стакан фруктового сока (соки тоже всегда менялись). Мануэль очень ценил и заботился о своем самочувствии, отсюда полезные завтраки и длительный сон, способствующий как телесному, так и духовному здоровью. Последнее у Мануэля было на высоте (собственно, как и первое), поэтому даже некстати пришедшее воспоминание об Эде не лишило его аппетита.
   Итак, Эд. В его присутствии тоже были определенные плюсы, хотя, лучше бы его все-таки не было в Поднебесной. Однако Император, пользуясь своим исключительным правом находиться там, где он пожелает, выбрал его, Мануэля, вотчину для своего постоянного местожительства после отбытия с Материка. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь Поднебесная, которая когда-то задумывалась, как прибежище осужденных преступников и душевнобольных, то есть попросту как тюрьма и психушка, обретет ТАКУЮ популярность среди населения Империи. Однако теперь это был цветущий уголок, место, жить в котором считали своим долгом все, кто стремился к красоте и покою, и не был при этом привязан к промышленно развитым Альмирам, аграрным Восточным Землям, морскому Этервилю и Островам, либо центру художественных ремесел - Гайдвилю, не говоря уже о просторах Земли Тан. Да уж, в Поднебесной было тесновато, но Мануэль, проводя умелую миграционную политику, неплохо контролировал ситуацию. А уж в том, что этот уголок Империи был теперь сродни цветущему саду, была его непосредственная личная заслуга. Ибо многие правители до него вкладывали свои силы и любовь в эту землю, но никто из них не отличался такой тягой к прекрасному, как нынешний правитель. К тому же Поднебесной он правил уже долго. "Слишком долго", - любил он говаривать в обществе. Лукавил. Этот процесс не надоедал ему никогда, потому что не был столь уж утомителен.
  Ни промышленности, ни сельского хозяйства тут не наблюдалось. Торговля тоже велась на Материке, на Небо же завозились лишь жизненно необходимые товары, за всем остальным жители Поднебесной спускались на землю. Заключенные и психи... да, они остались. Но благодаря стараниям милосердной Сольвейг Дабар (да утешит Двуликий ее душу в Запредельном мире), все было организованно самым безупречным образом. При воспоминании о безвременно ушедшей Главной жрице, Мэни печально вздохнул, однако долго предаваться печали не стал. Ее дочь Эвиаль весьма удачно сменила мать на посту созданной Сольвейг Имперской Благотворительной Миссии и успешно справлялась со всеми его текущими делами. А за душу Главной жрицы можно было не беспокоиться: достойное место в Запределье она, несомненно, получила, проявляя неустанную заботу о несчастных умалишенных и преступниках.
   Тут Мэни снова поморщился. Самый знаменитый псих Империи тоже проживал в его Поднебесной, да к тому же приходился родственником Эду. Причем, жил в Императорском дворце, на самом верху одной из башен, куда не допускались ни люди Мэни, ни даже служители Благотворительной миссии Сольвейг. Эд окружил себя и свою семью завесой тайны, что не мешало ему постоянно попадаться Мануэлю на глаза, вмешиваться в дела управления Поднебесной, и даже (как сейчас) лезть в его думы, что было уж совсем недопустимо!
   От этой мысли Мануэль даже поперхнулся соком и закашлялся; моментально подоспевший к нему на выручку камердинер принялся услужливо похлопывать его по спине, а подскочившая с полотенцем горничная судорожно вытирать с прикроватного столика пролившийся сок. Мануэль замахал руками, прогоняя их обоих, и они ретировались за дверь, успев при этом удостовериться, что с их любимым сюзереном все в порядке, и забрав поднос с недоеденным завтраком. Из-за закрывшейся за ними двери послышались их возбужденные тревожные голоса. Мануэль расстроился. Он любил своих подданных не меньше, чем они любили его, и старался не доставлять им излишних хлопот и переживаний.
   Правитель Поднебесной встал с кровати. Чтобы как-то компенсировать слугам причиненные неудобства, решил одеться сам. Однако, оглядев покои в поисках одежды, ничего похожего на нее не обнаружил. Пришлось снова подходить к кровати и дергать за шнур, что он постарался сделать по возможности более деликатно.
   В покои тут же вошел, сияя счастливой улыбкой, камердинер, а за ним несколько слуг, благоговейно несущих на вытянутых руках все необходимые атрибуты мужского туалета. В проем незакрывшейся за ними двери заглядывала давешняя горничная, а с ней и еще парочка прислужниц. Мэни смиренно вздохнул и скинул с плеч ночную сорочку тончайшего шелка. С легким шелестом она упала к его ногам. Со стороны двери послышался нежный женский вздох. Вот так всегда. И он к этому уже давно привык. Где бы он ни находился, вокруг него всегда крутились представительницы слабой половины человечества, готовые воспользоваться своим приближенным положением, дабы бросить на него хотя бы один восхищенный взгляд. И в этом не было ничего удивительного: если тебя угораздило родиться таким красавцем, приходится жертвовать своим одиночеством. И не только им.
  Когда он, будучи еще зеленым юнцом, одержал победу в главном турнире поколения, завоевав себе звание Первого рыцаря, злые языки шептали, что победа досталась ему исключительно благодаря тому, что он затмил соперникам очи своей красотой. И вдобавок к завоеванному званию тогда же он получил прозвище Мануэль Прекрасный. Что, собственно, его никогда особо не тяготило. Мэни удовлетворенно прищурился, вспоминая те давние времена. Он никогда не ставил свою красоту в главу угла. Однако всегда ценил прекрасное. А самым прекрасным, что у него когда-либо было, помимо себя, любимого, была его первая жена, Бэлла.
   Женщины! В них у Мануэля никогда не было недостатка, но она была единственной, кто не пожелал находиться с ним рядом, и он так и не понял, почему. А спросить уже поздно: слишком много лет прошло с тех пор, как его первая супруга погибла в результате того, что впоследствии прозвали Черным террором.
   Тем временем слуги закончили с его облачением, Мануэль сел в кресло, и проскользнувший в покои парикмахер принялся колдовать над его прической, а сопровождающая его помощница занялась ногтями на его длинных тонких пальцах. После этого его лицо было гладко выбрито и опрыскано ароматной водой, и он смог, наконец, подойти к зеркалу. Оттуда на него глянуло Совершенство: черные завитые локоны до плеч, глубокие синие глаза, матово-белая кожа, красиво очерченный рот с в меру полными губами, богатый костюм его любимого жемчужно-серого цвета с бордово-сиреневыми полосами, сшитый по последней моде и идеально сидящий на его стройной фигуре. Довершал образ неизменный бутон алой розы в петлице - оружие правитель Поднебесной с некоторых пор не признавал и считал, что спасти мир сможет только красота.
  Процесс утреннего туалета занял у Мануэля около двух часов. Правда, в тех редких случаях, когда где-либо необходимо было его срочное присутствие, он вполне обходился часом, но был неизменно недоволен получившимся результатом. Однако сегодня причин для недовольства не было, и, напевая веселый мотивчик, Мануэль прошествовал в покои жены. Которой на месте не оказалось: будучи особой весьма решительной и активной, Ларина давно уже была на ногах, верша государственные дела, не требующие личного участия мужа. И это его тоже вполне устраивало. Ведь благодаря ее стремлению вести дела, которые он почитал нудными и неинтересными, он мог больше времени посвящать тому, что его действительно занимало: высокому искусству - живописи, музыке, театру, балету, опере, поэзии. Двор правителя поднебесной был наводнен различными мастерами этих жанров.
   Государственные дела вершились в тронном зале; музыканты, поэты и прочие артисты обитали в галерее, окружающей по периметру внутренний дворцовый дворик - любимый уголок правителя Поднебесной. Туда же выходили двери отведенных им комнат. Поэтому, выйдя из покоев жены, Мануэль, минуя тронный зал, прямым ходом направился в этот дворик.
   Пройдя длинный, темный коридор, увешанный портретами царственных предков, Мануэль завернул за угол, где нос к носу столкнулся с Эдом. Отступил на шаг назад и отвесил ему неглубокий, но полный старомодной галантности поклон. Привычкой, выработанной годами, заставил себя ни о чем не думать: про Императора шептались, что он умеет читать мысли на близком расстоянии. Поэтому было немного желающих находиться с ним в непосредственной близости: мало ли что?
   Эд слегка кивнул на приветствие, неотрывно глядя на Мануэля своими холодными сиреневыми глазами. Мэни в ответ послал ему свой безмятежный синий взгляд. Наконец, раздумав играть в гляделки, Император развернулся и, не говоря ни слова, неторопливо побрел в сторону внутреннего дворика. Мэни, вежливо соблюдая субординацию, то бишь находясь на полшага позади, двинулся следом.
   - Думаю, ты получил вызов на Совет? - наконец, спросил его Эдмунд.
   Все формальности были соблюдены, начало беседе положено без излишних витиеватых двусмысленностей насчет погоды и самочувствия, поэтому Мануэль, сделав решительный шаг вперед и поравнявшись с Эдом, пошел с ним рядом.
   - Ах да, Совет,... - протянул Мэни, - что-то такое припоминаю... во сне.
   Эд скосил на него слегка удивленный глаз.
   - Потрясающая выдержка, - проворчал он. - Неужели тебе ничуть не интересно, в какой связи он созывается.
   - Надеюсь, вы мне это расскажете, ваше императорское величество, - с легким оттенком равнодушия в голосе произнес Мэни. - Ведь вызов исходил от вас?
   Эд снова кинул на собеседника недоуменный взгляд.
   - Вовсе нет, с чего ты это взял? - спросил он.
   Вот тут в глазах Мануэля загорелся легкий интерес. "Если не ты, то кто?" - подумал он. И, спохватившись, проговорил вслух:
   - Кто же тогда его послал? - и, не удержавшись, добавил - Сол?
   При упоминании этого имени Эд слегка хмыкнул, но не более того. Некоторое время шел молча. Мэни тоже молчал: свой вопрос он уже задал.
   - Зов послал мой... сын, - наконец произнес Эд. Последнее слово явно далось ему с трудом.
   От неожиданности Мануэль позабыл, что приказал себе не думать, невольно воскресив в памяти историю двух влюбленных, Вольфа и Эвиаль, воспетую менестрелями; влюбленных, не побоявшихся кинуть вызов своим семьям, находящимся в состоянии клановой вражды, и счастливо соединившихся не смотря на все трудности и препятствия на своем пути. Историю любви со счастливым концом. Его, Мануэля, симпатии всегда были на их стороне, он даже предлагал им свое покровительство и защиту, не опасаясь тем самым навлечь на себя гнев обоих их родителей. Защиту, которую они, тем не менее, вежливо отвергли: вступив в Орден Песчаных Тигров, Вольф тем самым обеспечил себе и своей семье защиту, о которой можно только мечтать, и оба оскорбленных в своих лучших чувствах отца смирились с потерей, вычеркнув детей из списков членов семей.
  Все это с молниеносной скоростью пронеслось в голове Мануэля, прежде чем он заметил, что идущий рядом Эд внимательно его рассматривает.
   - Вероятно, Вольф послал Зов не от себя лично, а от имени Ордена? - сделал предположение Мэни.
   - Почему же в таком случае это не сделал Харальд? - резонно заметил Эд.
   Мэни и самому было интересно. Хаш был одной из немногих бесспорных персон высшего общества, поэтому, когда дело касалось таких щекотливых вопросов, как организация собрания людей, которые предпочли бы впиться друг другу в глотку, а не решать сообща какие-то проблемы, лучше него с этим не мог справиться никто. Не являясь дипломатом, более того, будучи начисто лишенным каких бы то ни было дипломатических качеств, никогда не скрывающий своих истинных мыслей и чувств, Хаш, тем не менее, неизменно добивался успеха в таких делах, где любой другой непременно потерпел бы поражение. Поэтому его неучастие в данном деле действительно было удивительным.
   - Значит, дело с Орденом не связано... - неуверенно проговорил Мэни, то ли спрашивая, то ли констатируя факт.
   Эд снова промолчал.
   Тем временем они вышли во внутренний дворик, который по праву считался красивейшим уголком всей Поднебесной, а возможно - и всей Империи, и подошли к журчащему в самом его центре фонтану. Не обращая никакого внимания на наполнявшую дворик артистическую братию, которая при появлении Императора, непрерывно отвешивая ему низкие поклоны (с Мануэлем отношения были более вольными), ретировалась в окружающую двор крытую галерею, Эд с задумчивым видом присел на ажурную металлическую скамейку, являющуюся несомненным шедевром кованого искусства. Просидев так какое-то время, вдруг спохватился и сделал приглашающий жест оставшемуся стоять Мануэлю. Тот присел рядом, вынул из петлицы и поднес к лицу уже начавший увядать розовый бутон, вдохнул его пьянящий аромат, и небрежно кинул в фонтан. Испуганные золотые рыбки бросились от него врассыпную. "Прямо как мои друзья-художники от Эдмунда, - невольно подумал Мэни, с трудом сдержав улыбку. - Только вот на бутон розы он вряд ли потянет! Скорее, на старый гриб".
   - Да, Зов послал мой сын, - наконец проговорил Эд, - и, должен признаться, мне это не нравится.
  Мэни, весьма удивившись такой откровенности Эда, решил высказать следующее:
   - Совет надо было собрать давно, видимо, Орден не дождался ваших действий в этом вопросе и взял инициативу на себя.
   Эд быстро и нерадостно взглянул на Мануэля. Только сейчас последний отметил на лице Императора печать невыносимой усталости. И был несколько обескуражен этим. Даже после Черного террора Император так не сдавал. Ну, еще бы! Тогда он оказался на пике своей значимости и популярности - с блеском вывел Сола и Дага на чистую воду! Мануэль хорошо помнил его блистательную речь. Но, несмотря на осуждение Совета, достаточно улик против преступников не нашлось и наказаны они так и не были. Хуже всего для Мануэля было то, что из-за этих злополучных взрывов погибла его первая жена, Бил. Они к тому времени давно уже расстались, да и недолго были вместе, но...такие потери всегда невосполнимы. Взгляд Мануэля затуманился. Как он переживал! Такая красота должна жить, цвести, радовать окружающих. А столь ужасная смерть - слишком жестокая расплата для человека, каким бы он ни был. Поток его невольных мыслей прервал Эд:
   - Да, инициативу...- медленно протянул тот, - взял бы кто-нибудь...
   Мануэль изумленно уставился на своего собеседника. Конечно, он понимал, что власть выскользала из рук Эда, как струя из фонтана. Не удержать. И наколдовать он, по всей видимости, ничего нового не может. Совет важен. Но столь явно демонстрировать свою неспособность что-либо изменить? Это было неожиданно и совсем не похоже на человека, изо всех сил пытающегося сохранить остатки своего влияния. Опасные мысли. Даже если Эду недолго осталось быть Императором, первым колдуном Империи он все равно останется, а с этим тоже следовало считаться. Поэтому думы Мануэля плавно перетекли в безопасное русло. К чему устраивать Совет в Этервиле? Какой церемониймейстер из Элиз? Мэни внутренне скривился, такие внешние проявления он себе не позволял. Тем более в присутствии Эда. Как она обустроит прием? Какие блюда подаст? Далее устриц ее фантазия не пойдет. Он бы, Мануэль, обставил Большую залу цветами, всюду играла бы музыка (но не во время непосредственно Совета, разумеется), расстелили парадные дорожки, подал изысканные яства...Нет, решительно, Совет просто обязан был состояться в Поднебесной, на Главном острове. Он деликатно кашлянул, прерывая затянувшееся молчание:
   - А почему бы не перенести Совет в Поднебесную? Это было бы разумнее.
   Глаза Эда загорелись недобрым огнем, но так же быстро и погасли, Мэни заметить не успел.
   - Этервиль, так Этервиль. Значения не имеет. Речь пойдет не о балах, разумеется, - сказал он, быстро взглянув на Мэни, - Хаш что-то надумал. И ждет от нас помощи и поддержки.
   Мэни расстроился. Вот, бросай свой райский уголок и отправляйся в Древний город! Хорошо, хоть не к террористам Солу и Дагу! Он все-таки поморщился. Хотя ходят упорные слухи, что у Дага роскошно. Так что там бы он побывал хотя бы ради интереса. Надо отдать должное - Даг умел жить на полную катушку. И дочь выгодно пристроил за сына мерзавца Оса, пирата из пиратов, но владеющего всеми запасами Жидкого огня, без которого не работает ни один механизм. Так они там все заодно! Не удивишься, если узнаешь, что Ос тоже причастен к Черному террору...Мэни тихо вздохнул. Эд истолковал этот вздох по-своему:
   - Не переживай, следующий Совет обязательно состоится в Поднебесной, обещаю.- И подумал про себя: "Если состоится вообще". Сам же добавил:
   - Через три дня нас ждут.
   - Как?! Всего три дня?! - вознегодовал Мэни. Что можно успеть за столь короткий срок? Новый туалет портные сшить явно не успеют, неужели представать перед Советом в старье? Конечно, с Эдом о перемещении можно не беспокоиться, и полдня на дорогу не уйдет, но надо же и отдохнуть после путешествия. Как неприятно! Может, предложить Эду отложить Совет хотя бы на пару деньков? Но, вспомнив, как тот осадил его насчет места проведения Совета, Мэни предлагать ничего не решился. Но осведомился о следующем:
   - Явиться с женами?
   Эд тонко усмехнулся. Ах, Мэни, Мэни, знал бы ты, что последняя твоя жена, Лара, уже и не ТВОЯ.
   - Совет - не светский прием. Но в Этервиль Ларину можешь взять.
   Свои люди нужны в таких ситуациях особенно. Тем более что она может услышать и увидеть то, на что они не обратят внимания. И уж можно не сомневаться - эта рыжая бестия Ларина не пропустит ничего. От нее пользы будет поболее, чем от ее красавчика-мужа. Хотя...Мэни, власти никакой на деле не имеющий, усиливает голос Эдда в Совете, что уже неплохо. Нет, от Мануэля избавляться пока рано.
   Тут Правитель Поднебесной решил откланяться. Он встал со скамьи и важно произнес:
   -Я поспешу с приготовлениями к отбытию. Надо должным образом подготовиться к Совету. И предупредить Лару! - важно произнес он.
   Эд не менее важно кивнул. Только Лара уже была обо всем осведомлена, так как утро застало ее в объятиях императора.
  
  Глава 5
  
   Сол наконец вонзил гарпун в зазевавшуюся и отбившуюся от стаи акулу. Охота началась! Рыбаки на других лодках тоже закинули (с разной степенью удачливости) свои гарпуны. Начался Танец смерти, акулы так просто не сдавались, тем более раздразненные приманкой, запахом крови. Их надо было вымотать и добить, затащить на суда и заговорить кровь. Ее запах раззадорил и Сола, и он принялся изматывать акулу, азартно прищелкивая языком и отдавая резкие команды своим подчиненным. Сегодня с ним охотился его зять, Джоэл. Что ж, пусть развеется после смерти жены, его старшей дочери, умершей при родах. Дети разлетелись кто куда, так что Сол сам рад был встряхнуться и заодно встряхнуть парня. Он удовлетворенно крякнул, отдавая очередной приказ. Было бы, конечно, интереснее поохотиться на китов в Северной крепости, теперь вотчине Джоэла, но разумные гиганты чуяли приближение Принимающих и всегда успевали уйти от преследователей ...
   Синие воды Океана кипели от крови (хоть и заговоренной) и сопротивления мощных морских хищников. Солнце уже выглядывало из-за собравшихся было туч, так что на бурой от крови воде поигрывали багряные же всполохи. А рыбины бились на этом вспоротом кроваво-буром ковре в своем последнем Танце. Все новые и новые лодки подавали клич об удачной охоте. Судна, к сожалению, были не слишком вместительны, так что за раз могли поднять не более трех гигантских хищников. Поэтому многие уже возвращались к Южному Тану. Сол же, стоя на борту лодки, высматривал особенную дичь. Не пристало ему, некогда Правителю большей части суши, а теперь двух плавучих городов, кучи прибрежных поселений (да и Океана, по большому счету) охотиться на мелочь!
   Джоэл окрикнул его, высмотрев достойную добычу, лодка тут же легла на другой борт, что-что, а маневренности им не занимать! Сол, переместившись правее, уже стоял у борта с новым гарпуном. Прицел, точное попадание. На лодке имелась и гарпунная пушка, но Сол предпочитал сам, собственноручно загарпунить рыбу. Пусть другие рыбаки знают, что их Владыка не утратил меткости глаза и силы рук. И Джо должен брать с него пример. Никаких соплей! Править Северным Таном твердой рукой. А если они когда-нибудь вернутся на Материк, то снова - Восточными Землями, которые ему пришлось покинуть одним из первых...
   Сол отогнал мрачные мысли, вытравливая с помощниками акулу на борт. Рыбина оказалась действительно гигантской, весьма достойной Правителя. Рыбаки на его лодке издали победный клич. В сегодняшней охоте, победил Сол, это было несомненно. Но посудина выдержит еще одну рыбину. И вот уж отдан приказ вернуться и искать новую добычу. А гарпун уже в руках у Джоэла, он в первый раз на акульей охоте. Светлые волосы его развеваются, разрушив всегда аккуратную прическу, глаза горят, выискивая добычу. Много крови будет сегодня на пиру Принимающих...
  
   Обеденный зал Южного дворца большой, как и полагается королевской семье. Некогда людный и шумный. А сейчас почти пустой. Всего двое завтракающих. Джоэл и Сол, после удачной охоты, освежившись, восседают за крепким дубовым столом. А когда-то здесь собирались и трое младших детей Сола, и Джо с женой, и Даг, племянник Сола, сын его любимой сестры, к сожалению, давно уже пребывающей в Запределье, и Энди, бывший муж Джанин, с их сыном. Огромная семья. Зал дрожал от смеха и шуток... И Сол считал, что так будет всегда. Но дети разлетелись кто куда. Эви, проявив фамильное упрямство, ушла к Тиграм с Вольфом, Джан вышла за Дага и поселилась в его подводном дворце, избегая все еще недовольного ею отца, Давид сейчас в свадебном путешествии, Энди с сыном тоже путешествуют, Джо овдовел. Но самое печальное - здесь ни разу не ступала нога Сольвейг, его любимой, но теперь уже безоговорочно потерянной жены, которую он за все эти годы, пока росли их дети, так и не смог убедить в том, что семья - это самое важное, что есть в жизни. И, когда дети выросли, она ушла к своему вожделенному Двуликому богу, предпочтя его божественную двойственность и совершенство человеку с его реальными, но, увы, такими земными чувствами и страстями. Сол вздохнул. Что ж, таков был их уговор - краткая земная жизнь с мужчиной и вечная - с богом, которого он, Сол, так и не смог превзойти в ее глазах. И это он бы еще смог пережить: проиграть Богу не стыдно. Но то, что и его, и Бога, в конце концов, переплюнул другой человек, пусть чувственный и талантливый, зато напрочь лишенный каких бы то ни было моральных принципов, было уже невыносимо. Хотя, в этом раунде Сол мог смело утверждать, что он оказался лучше ее Двуликого бога: он смог простить, в то время как Бог отомстил им обоим - и ей, и ее избраннику - навеки погрузив их в пучину морскую. От этих воспоминаний глаза Сола стали почти черными, но больше ничто не выдало его чувств. Невеселая трапеза с невеселыми мыслями продолжилась.
   В высоких бокалах томилась темная влага. На фарфоровых тарелках лежали изысканные блюда, очередной шедевр непревзойденного королевского повара. Сол никогда не отказывал себе ни в чем, жить, так на полную катушку! Лучший повар, лучший портной, все самое лучшее должно быть у бывшего правителя большей части суши, а теперь Южного и Северного Тана - городов на воде, кучи мелких прибрежных поселений да и Окена, по большому счету!.. Жаль, что акулье филе, довольно жесткое, промаринуется только к обеду. А так хотелось бы его отведать! Да, над временем Принимающие властны только частично. Вечно молодые и полные сил, тем не менее, не могут повернуть время вспять, вернуть свое беззаботное детство, вернуть ушедших, оживить умерших... и замариновать мясо за пять минут!
   Мужчины, несмотря на то, что были очень голодны после утренней охоты, завтракали неторопливо, с достоинством, присущим всем бессмертным, а уж Правителям и Принимающим - в еще большей степени. Тем паче, таким мужчинам. Они были удивительным образом непохожи друг на друга - черноволосый и кареглазый атлет и утонченный голубоглазый блондин - живущий не первую сотню лет и многое повидавший на своем веку Соломон Дабар и молодой, но многообещающий Джоэл Вандерхасс.
   Поглядев друг на друга, они, будто сговорившись, потянулись к нетронутым еще бокалам. В этот момент двери зала распахнулись, и пышнотелая няня внесла в трапезную их сокровище, маленького сына Джоэла. Младенец бессмысленно таращил глазки и пускал слюнки, заботливо подхватываемые нянькой с помощью белоснежной салфетки. Мальчик выглядел здоровеньким и вполне довольным жизнью. Мужчины стоя приветствовали самого младшего члена семьи, не опуская бокалы. Нянька поднесла малыша к столу, и отец приблизил свой бокал к нежному детскому ротику. Мальчик жадно хлебнул содержимое бокала. Странно? Нет, ведь не вино плескалось в нем - акулья кровь. И маленький Принимающий не выжил бы без нее. Малыш сделал несколько жадных глотков, прежде чем отец отнял у него лакомство. Младенец расплакался, и няня поспешила унести его. На сегодня ему было достаточно.
   Сол подмигнул Джоэлу, желая поделиться какой-то своей мыслью, но в этот момент медальон на его шее сильно завибрировал. Пришел Зов. Сол нашарил медальон под одеждой, извлек его и откинул крышку. Вначале он заметил огненный круг, затем силуэт тигра и, наконец, цифру 3. Джо свой медальон доставать не стал, ожидая услышать все от тестя. Сол не заставил долго ждать себя:
   - Совет через три дня. Собирают Тигры. В Этервиле,- произнес он низковатым раскатистым голосом.
   - И, в принципе, понятно, чего они хотят, - отмахнулся Джо,- больше охотников, оружия, активности. Готовы ли мы им это предоставить?
   - Насчет оружия и прочего обмундирования проблем не вижу. Что касается людей...- Сол помедлил, - я пока не готов посылать их туда в приказном порядке...
   - А желающих с каждым разом становится все меньше и меньше, - закончил за него Джо.
   В его голосе Сол с изумлением уловил легкий оттенок иронии.
   - Хочешь сказать, что ты бы без тени сомнения послал своих людей в отряд Хаша? - спросил зятя Сол.
   - СВОИХ людей я бы не послал: их слишком мало, - был лаконичный ответ.
   Сол прикусил губу. Большинство населения Восточных Земель погибло во время Черного террора, эпицентром которого эти земли и явились. На троне тогда был отец Джо, который чудом избежал смерти, по счастливой случайности находясь в то время с тайным визитом в лесу древесных дев, который, кстати, располагался в территориальных владениях Сола. Что не помешало Правителю Восточных Земель обвинить последнего в организации террора. Он, будучи смертным, так и умер в полной уверенности виновности Сола. Хорошо хоть у его сына на сей счет не было сомнений: Сол всегда чувствовал полную и безграничную лояльность Джо в отношении себя и своей семьи. Однако численность населения Восточных Земель восстанавливалась крайне медленно. С одной стороны, это позволило Джо очень быстро всех мобилизовать и без особых потерь уйти к Океану, когда на их территорию напали твари, с другой же - СВОИХ людей у Джо было, действительно, крайне мало.
   Сол предпочел не развивать дальше эту неудобную для него тему. Он слишком хорошо помнил срочно собравшийся вслед за прогремевшими тогда взрывами Совет Правителей. Помнил отца Джо, грозно и многословно обрушившегося на него со своими обвинениями. Помнил холодно и лаконично вторящую ему во всем Бертину, свою главную противницу и недоброжелательницу. Помнил Мануэля, тщетно старающегося призвать их к тишине и попытаться разобраться в ситуации. Помнил Деклана, тогдашнего правителя Альмир, у которого при взрывах погиб любимый брат, и который сидел, подперев опущенную голову руками и, казалось, не реагировал ни на что. Помнил молчавшего, как всегда, Хаша, лишь переводящего свои странные фиолетовые глаза с одного лица на другое в тщетной попытке прочесть на них правду. Помнил Дага, которого тоже обвиняли, и который будто бы не слышал никаких обвинений, а лишь неотрывно смотрел на тихо сидящую в уголке с опущенным взглядом Бебель. И, наконец, помнил пустующее кресло Бэллы, погибшей при взрыве замка Восточных земель Правительницы Этервиля - и оно было красноречивее всего! А потом выступил во всем своем великолепии Эдмунд Винер, и произнес свою знаменитую тронную речь.... Сола передернуло. Совет тогда не смог доказать их с Дагом участие в Черном терроре, но и обвинения с них тоже не снял. С тех пор так все и тянется. Учинивших эту бойню не нашли, но хотя бы взрывы прекратились. А потом пришла новая беда, которая пусть и не сплотила правителей, но заставила поддерживать хрупкую иллюзию мира. Поэтому, как бы ему ни было неприятно, а на Совете присутствовать надо, и с Тиграми решать что-то придется: ведь с самого начала переселения Хаш своими небольшими силами в одиночку пытается противостоять свалившейся на них всех смертельной угрозе и вернуть людям утраченную землю. И пока еще он ни от кого ничего не требовал. Видать, произошло что-то серьезное, раз они созывают Совет. Тут сердце отца тоскливо сжалось: как там Эви, его младшая, любимая дочь, так до боли похожая на свою мать? Только бы с ней все было хорошо!
   Сол посмотрел на Джоэла. Он слишком молод, чтобы прочувствовать все то, что переживал он, Сол, но можно не беспокоиться: на Совете Джо во всем поддержит своего тестя. И он поставил жирную точку в разговоре:
   - У нас с тобой есть три дня, чтобы оценить, какую поддержку мы сможем оказать Ордену в оружии, обмундировании, провизии и людях. Даже если речь на Совете пойдет не об этом, неплохо произвести ревизию своих сил. Возвращайся в Северный Тан. Через два дня жду тебя здесь с конкретными подсчетами.
  
  
  Глава 6
  
   Цитадель была самой мощной крепостью на воде. Оплот всех отщепенцев. Если тебе мало границ законности - здесь ты свой, хотя в Цитадели тоже царили определенные порядки. И порой они были куда жестче общепринятых законов Предела - вот такая ловушка для заблудших душ. Вполне в духе Двуликого - в творимом тобою Зле всегда найдется частица Добра. Нарушаешь законы - создаешь свой закон. За грабеж в Океане ты считаешься здесь героем, за разбой в Цитадели будешь мертв. Так что местные жители, отпетые негодяи и мерзавцы для всего остального Мира, здесь были сравнительно тихи и законопослушны. А закон был один - ОС, Оскар Справедливый. Выходец с самого дна, глава обширной преступной сети на Материке, он продолжил свою преступную деятельность и в Океане, оставаясь недоступным Миру и Совету в своей надежной Цитадели. Тому было много объяснений. Все мировые запасы Горючей смолы были в его руках. Вышки были понатыканы со всех сторон от Цитадели, и на них днем и ночью кипела работа. Ос вел какие-то свои темные делишки с Эдмундом (и, видимо, весьма успешно для обоих, раз тот наградил его бессмертием), соседствовал (при вечных приграничных стычках, что, однако, ему постоянно сходило с рук) с Солом, и дружил с Дагом (дружба базировалась не столько на взаимной привязанности, сколько на родственных связях - их дети состояли в браке).
   Сам Оскар был женат на очаровательной Нине Мор, законной представительнице одной из королевских семей Империи - вполне неплохо для пришлого безродного, коим являлся Ос. Ее неусыпно охраняли самые надежные люди Оса (по слухам, евнухи - доверие доверием, но подстраховаться не мешает), потому как к прелестям этой женщины ни один смертный или бессмертный оставаться равнодушным не мог. А Цитадель кишмя кишела различного рода мерзавцами и отморозками, для которых жена их предводителя хоть и была, по определению, фигурой неприкосновенной, но, находясь от нее в непосредственной близости, легко было потерять голову и раз и навсегда забыть все ранее принесенные клятвы и присяги. Поэтому Оскар не хотел рисковать как потерей своей милой женушки, так и потерей любого из своих орлов. Не зря же его прозвали Оскар Справедливый. Правда, справедливость у него была несколько отличной от общепринятой в остальном Мире, но его людей это устраивало, а о других он не думал.
   Нина, в быту окруженная всем, что только угодно было ее душе, тем не менее, скучала. Поэтому старалась принимать в делах мужа активное участие. Таков уж был ее характер: роль прекрасной принцессы, томящейся от безделья в высокой башне, ей претила. Вот и сейчас, прознав, что в Цитадель пожаловал весьма интересный гость (Даг, весельчак и балагур, у которого в запасе всегда найдется куча комплиментов даме и пара-тройка свежих и смешных анекдотов), она тут же отложила в сторону все свои текущие дела, и направилась к кабинету мужа, на ходу поправляя вырез своего глубокого декольте (Нина считала, что женское "оружие" нужно использовать в полной мере). Разумеется, в окружении своей неизменной "свиты", избавиться от которой ей никак не удавалось, не смотря на все предпринимаемые ею попытки.
   Даг был уже в кабинете Оса, когда туда ворвалась Нина, стучать в любые двери она просто не умела. Но на этот раз что-то было не так. Даг не посмеивался в свои опереточные усики, а Ос не предлагал рому, который они оба были не прочь употребить на досуге. Непонятная бледность покрывала лицо Дага, смуглого и от природы, и от постоянной жизни в море, а под его глазами залегли нездоровые тени. Все эти нюансы наблюдательная Нина отметила, едва переступив порог, а в следующее мгновение муж ловко поймал ее за локоток и прошептал ей:
   - Нина, Бебель погибла. Я принес наши соболезнования.
   Жена моментально сменила на лице выражение гостеприимного радушия на выражение глубокой скорби и присоединилась к соболезнованиям. До переживаний Дага ей не было никакого дела, но Ос вел с ним дела, следовательно, к нему надо было проявлять особое расположение. Что же касается Беб, то к ней Нина всегда испытывала теплые чувства, на то у нее имелись свои причины. Поэтому ее смерть Нину и вправду расстроила. И она, верно истолковав причину визита гостя, велела позвать Арию, дочь Дага и Беб, невестку Оскара.
   Нина была второй женой Оскара. Левелин, муж Арии, был ребенком от его первого брака. Когда-то Ария выходила за него по большой, как ей тогда казалось, любви. Однако время внесло свои коррективы. Лева (как его все называли), был художником, и в довершение всех бед - страдал слабым здоровьем. Как натура тонкая и восприимчивая ко всему прекрасному, Ария не могла не восхищаться бесподобно-волшебными творениями мужа. И, как нормальная женщина, не могла не мучиться от постоянной опеки и заботы о его самочувствии. Ему был противопоказан шум - его студия была звуконепроницаема, крики с Арены Гладиаторов сюда не доходили. Пыль, волнения и т.д. - все оставалось за ее стенами. Никто в окружении Оса не смел его ни в чем потревожить. Например, Лева даже не знал, что Ара не так давно была выкрадена недругами Дага - ее не очень длительное отсутствие объяснили ему визитом к отцу. К счастью, она не сильно пострадала, меры были приняты сразу же, но... Левушка ничего знать был не должен, волновать его было строжайше запрещено. Даже банальный насморк или дурной сон мог надолго загнать его в постель. А ведь как он поправился, когда они жили в Океане! Жаль, что продолжалось это недолго. Даг считал, что Аре у Оса будет надежнее, и она жила взаперти, почти без воды (личный роскошный бассейн, вода в котором была океанической и менялась каждый день, не мог заменить ей просторы Океана). Жила, терпя капризы мужа (хоть и невольные) и довольствуясь редкими визитами отца да воспоминаниями о своем пленении...
   Когда она вошла в кабинет (оставив свою охрану, как и Нина, за дверями), Даг не мог не отметить ее измотанного вида, но он решил, что дочь уже в курсе, зная особую информированность Оса по всем вопросам Мира. Он только судорожно обнял ее и с трудом выдавил:
   - Крепись, дочка! Мы поедем на похороны вместе. К сожалению, мне еще надо быть на Совете. Но, может, Левушка сможет поехать с нами?
   Ария остолбенела, а Ос вставил, деликатно кашлянув:
   - Лев не может сейчас путешествовать, надежный эскорт для Ары будет предоставлен. - И поглядев на Нину, которая едва заметно кивнула, добавил, - Моя жена составит ей компанию.
   - Может, ты и прав. Собирайся, дочка, - Даг уже обращался к Аре, - медлить не стоит.
   Ария слушала это все, как во сне. Она уже безо всяких дополнительных пояснений поняла, что мать погибла, это часто случалось в Ордене, члены которого каждый день играли со смертью. Ужасно! Когда умирает близкий человек, винишь себя если не в его смерти, то в недостатке внимания к нему. И Аре было в чем себя упрекнуть.
   Родители разошлись, когда она была еще малышкой и вначале Ария жила с матерью, занимая одно из озер ее Леса. Отец довольно часто навещал ее, а после совершеннолетия (14 лет у лесных дев) предложил попутешествовать по Океану. Ара согласилась, но вернуться в Лес потом так и не смогла...А Беб не смогла ее за это простить, отказавшись даже присутствовать на свадьбе дочери. Когда они в последний раз виделись? Когда она шептала матери свои тайны? Когда она говорила, что любит маму? Наверное, только в детстве. Ара почувствовала, что в душе образуется немыслимая пустота, и тут ей пришло неожиданное спасение - чувства оставили ее.
  
   Нина наблюдала из-за занавески за отплытием Дага. Она не вышла провожать гостя, так как осталась в доме присматривать за обессиленной Арией, но вовремя появившийся Левушка сменил ее у постели больной, и она вышла в залу. Вначале в воду погрузилась его немногочисленная свита - бывшие лесные девы и урожденные морские жители, затем, попрощавшись с Осом без всяких церемоний, сам Владыка Океана. Без бороды, короны и трезубца. В пижонском сюртуке и шляпе. Обычно Даг предпочитал более яркие цвета. Сейчас же траур делал его еще более похожим на опереточного злодея. Только в этой оперетте все было совсем не весело. Он вошел в воду последним. Может, тоже сделать магическую операцию и спокойно перемещаться в толще вод? Нет, не стоит даже думать об этом. Ос все равно выставит охрану да еще усилит - мало ли что? Вдруг и водный народ не устоит перед чарами его жены? Да что значит - вдруг, разумеется, не устоит! Мысли ее вернулись в прежнее русло. Что ж, Ара слегла и на похороны матери попасть не может. Нина злилась - она ведь тоже никуда не едет.
   В дверном проеме показался Ос, увидев жену у окна, хотел было ретироваться, но, передумав, прошел внутрь. Незамеченным проскользнуть все равно не удастся. Да и что толку скрываться от жены? Все равно найдет и устроит скандал из-за сорвавшейся поездки. Хотя...за этим всегда следовало не менее бурное примирение. Лучше уж разом покончить с неприятной темой.
   Нина тут же выпалила без предисловий:
   - Отбыл?
   Ос красноречиво посмотрел на окно и ничего не ответил. Сама все видела. Нина же продолжила довольно спокойно, хоть и не без нерва:
   - Может, Ара все же поправится? Хотя похороны - не самое приятное зрелище. Я рада, что могу ее не сопровождать.
   Ос остолбенел. Скандала таки не будет?
   - Но другое меня тревожит, Оскар. ("Ну, разумеется!") Я не понимаю, почему ТЕБЕ Вызов не пришел?
   Ос насторожился.
   - Нина, это же очевидно, - наконец ответствовал он, - я - не член Совета. И вызывающий медальон мне не полагается.
   - А почему ты не член Совета? - сказала Нина вкрадчиво. - Ты Правитель и имеешь реальную власть. Этого ли недостаточно? Наконец, ты женат на МНЕ, а это само по себе дает пропуск в Высшие круги. Так что я думаю - закончила она торжественно - ехать в Этервиль нам все же придется. Мы должны принять такую честь.
   Ос задумался. В словах жены была не то, что доля правды, а вся правда. Хотя деятельность Оса и была нелегальной, но отрицать его власть и влияние было просто глупо. Совет может делать вид, что его не существует, но...он есть. И он владеет всеми запасами Горючей смолы. И имеет право быть в Совете... Только надо ли ему это? Он покосился на Нину, готовую к прыжку и скандалу. Ее доводы верны. Нина - честолюбивая женщина и хочет не только блистать своими прелестями, но и влиять на события Мира. Хотя любопытно было бы знать - что ей важнее: Ос, номинально власти не имеющий, а реально имеющий еще какую или Ос, вошедший, наконец, в Совет и действующий в открытую, но с неизменными ограничениями?
   Между тем Нина молчала. Свое слово она уже сказала, и теперь ждала, что скажет муж. К какому придет решению. Житейской мудрости этой женщине было не занимать: она никогда не выкладывала все свои козыри сходу, предпочитая оставлять что-то про запас в рукаве. И всегда давала противнику сделать свой ход в ожидании, что это будет шаг к пропасти. Но если уж крыть ей было нечем и дело доходило до скандала... Тут супруга расходилась не на шутку, и остановить ее словесный поток можно было лишь дав ей вволю накричаться - физическое воздействие на женщин Оскар не поощрял. Здесь главным было выбрать подходящий момент, схватить жену в охапку и...
   Оскар прищурился. Нет, пожалуй, сейчас неудачный момент и для скандала и для бурного примирения: в соседних покоях лежит обессиленная Ария вокруг которой суетится его расстроенный сын. Ну что ж, поиграем в более спокойную игру - поддавки. Но для начала...
   Ос сделал жене знак подождать, вызвал дежурящего за дверью помощника и распорядился приспустить флаги и повесить на них траурные ленты. Увидел в глазах Нины понимание и одобрение - все-таки Бебель - член семьи, не смотря на то, что ни разу в Цитадели не бывала. Когда дверь за помощником закрылась, мысленно глубоко вздохнул и повернулся к жене с выражением глубочайшего ангельского терпения на лице.
   Нина вопросительно подняла брови, давая тем самым понять, что она все еще ждет ответа на свой вопрос.
   - Дорогая, ты же понимаешь, что, став членом Совета, мне придется жить по законам Империи?
   - И что тебя в этом смущает?
   - Да, собственно, ничего, кроме того, что придется подчиняться Императору.
   - И что? Ты с ним и так водишь дружбу.
   - Наша с ним дружба, мой пончик, носит неофициальный характер, и если меня кто-нибудь о ней спросит, я буду все отрицать. Как и он. Хотя, кто может меня спросить, пока я сам себе господин и не подчиняюсь общим правилам?
   "Пончика" жена проигнорировала. В другое время она бы уже набросилась на него с кулачками - она действительно была несколько полновата, что, однако, очень ей шло, а ее пышные формы были просто изумительны - но сейчас ее занимало не это:
   - То есть ты хочешь, чтобы так все и оставалось?
   - А почему бы и нет? Чего мне еще хотеть от жизни? У меня свой город, выгодное дело, прекраснейшая из женщин, наконец...
   На лесть Нина тоже не купилась - ее настрой наконец-то расставить все на свои места, был непоколебим.
   - У тебя нет признания Совета!
   - Милая, у меня нет признания Совета, но и Совет не признан мною. Таким образом, мы квиты. Отдельные же члены Совета меня признают и без этого.
   - Вот именно - ОТДЕЛЬНЫЕ!
   - Только самые нужные, Нина, только самые МНЕ нужные, - заметил Ос веско.
   Однако Нина, казалось, уже начала терять терпение. Похоже, на этот раз никакого козыря в рукаве у нее не было.
   - А я? А мне? - она хватала ртом воздух, не в силах справиться со своими эмоциями. - Мои чувства для тебя ничего не значат?
   Пора закругляться, - решил про себя Ос, не то хлопот потом не оберешься.
   - Солнышко мое, как ты могла такое подумать? - с искренним негодованием воскликнул он. - Ты для меня - самый важный человек в жизни!
   Хитрюга Нина как будто ждала именно эту фразу. Она тут же прильнула к мужу в нежном порыве и, заглядывая ему в глаза, проворковала тоном обиженной девочки:
   - Да, я знаю, Осик, милый, но иногда мне кажется, что я для тебя - лишь пустое место, - в ее апельсиновых глазах даже сверкнули слезы. "Вот артистка!" - искренне восхитился Оскар.
   Он поднял ее на руки, пересек залу по направлению к стоящему в укромном уголке уютному диванчику и опустился на него, держа жену на руках, как маленького ребенка, качая и баюкая ее.
   - Моя маленькая девочка, неужели для тебя так это важно - быть членом Совета? - проговорил он задушевным голосом.
   - Да, - обиженное сопение.
   - Ты ведь понимаешь, что все равно заседать в Совете будешь не ты?
   - Ну и что? - все тот же обиженный голос.
   - Ну, хорошо, ради тебя я могу пойти на эту жертву. Но, если для тебя это так важно, тебе тоже придется мне кое-что пообещать...
   Нина слегка напряглась. Апельсиновый глаз, полный подозрения, уставился на Оса.
   - Что еще я должна пообещать? - проворчала она.
   - Ты знаешь, чего я давно уже хочу.
   Нина дернулась и сделала попытку освободиться, но муж держал ее крепко.
   - Ни за что! - отчеканила она, продолжая вырываться из его объятий.
   Оскар сжал ее покрепче, пресекая возможность шевеления, да так, что Нина вскрикнула. Убедившись, что она перестала вырываться, Ос ослабил хватку.
   - Пусти! - жалобно пискнула жена.
   - Пущу, когда мы обсудим этот вопрос, - строго произнес муж.
   - Здесь нечего обсуждать, - безапелляционно заявила Нина, - МНЕ ЭТО НЕ НУЖНО!
   - А мне нужно!
   - У тебя уже есть Лев. И Рада. Зачем тебе еще?
   - Странно, что ты этого не понимаешь. Зная Левино состояние...
   - Его состояние ничем тебе не грозит! - перебила мужа Нина. - Отпусти их с Арой в Океан, и его состояние тут же улучшится! И ее, кстати, тоже!
   - И я окончательно потеряю единственного наследника! - прорычал Оскар. - А что касается Рады, вряд ли она вообще тут когда-нибудь появится после вашей последней стычки.
   - Она начала первая! - в голосе Нины отразилась давняя обида.
   - Мне не важно, кто из вас начал первый. Она моя дочь, но теперь у нее своя семья. И я уже не могу на нее влиять. А ты - моя жена, член моей семьи, и по определению - мать моих детей... которых ты не желаешь мне рожать! Но влиять на тебя я возможность имею! - гневно закончил Оскар. Похоже, он действительно не на шутку разозлился.
   Нине стало страшно. Тема продолжения рода для Оскара была больной темой. Он родился смертным, о бессмертии никогда не помышлял. Просто обстоятельства сложились таким образом, что он оказался на самом верху этой жизни, оказался нужным ее брату Эду (вовсе не из-за родственных чувств, тема ее родства с Императором в их семье никогда не поднималась - для Эда просто не существовало такого понятия, как родственные чувства), который сделал его бессмертным. Нина даже не знала наверняка, было ли это желанием САМОГО Оскара... Но факт заключался в том, что у мужа осталось сознание смертного о скоротечности жизни и что его старший сын от первого брака был слишком сильно болен. Ему требовалось здоровое потомство, родить которое было прямой ее обязанностью. Но она-то родилась бессмертной! И считала, что ЭТО от нее никуда не убежит.
   Ее изощренный мозг лихорадочно искал решение проблемы. Похоже, оттягивать ее дальше не имеет никакого смысла - муж уже находится на грани. Не в его правилах было принуждать Нину к чему-либо. Хотя, за время их совместной жизни бывали случаи, когда Нине просто приходилось идти на поводу у его желаний, делая вид, что это и ее желания тоже, лишь бы сохранить хрупкую видимость своей независимости. Как бы она того ни хотела, муж имел над ней власть, бороться с которой у нее не всегда хватало сил. В подобных ситуациях все, что ей оставалось, это получить от него как можно больше личных выгод. Вероятно, придется идти на сделку...
   Нина обольстительно улыбнулась, протянула свою изящную руку и нежно коснулась пальцами лица мужа. Никакой реакции: к ее чарам он уже привык. Ничего. Она грациозно изогнулась, и, мгновенно поменяв свое положение (хватит уже играть роль обиженного ребенка, которого еще чуть-чуть - и отшлепают), оказалась сидящей у него на коленях лицом к нему. Крепко сжала его ноги своими, приблизила лицо к его лицу и попыталась поцеловать. Как она и ожидала, муж недовольно отвернулся, не дав ей это сделать. "Миленький Осик, как ты предсказуем!" - подумала она. Снова улыбнулась. Нет, надо предпринять последнюю попытку.
   - Ну, не сердись, милый, - проворковала она, - ты же знаешь, чего я боюсь! Я стану толстой и некрасивой, и ты меня разлюбишь. Это будет ужасно!
   Ос с сомнением посмотрел на нее.
   - Ты станешь некрасивой? Это в принципе невозможно! Скорее, оба Лика Двуликого посереют.
   - Этого нельзя знать наверняка. Но если ты меня разлюбишь, я это просто не вынесу.
   - Я скорее разлюблю тебя, если ты будешь продолжать упорствовать, Нина, - голос мужа был еще строгим, но где-то в глубине его появились оттаивающие нотки. - А вот мать моих детей для меня всегда будет оставаться самой желанной женщиной на свете. И ты знаешь, что это правда.
   Да, Нина знала. Когда она впервые встретила Оскара, его первая жена была еще жива. И он не обращал никакого внимания ни на Нину, ни на кого другого. Ну что ж, попытка не удалась. Придется идти на компромисс. Она прижалась к нему еще крепче, наконец, почувствовав отдачу. "Ну да, - мелькнула в голове невеселая мысль, - все к тому и идет". Но окончательно решиться оказалось на удивление сложно. Нина медлила. Словно почувствовав это, Оскар решил-таки прийти ей на помощь. Он крепко обнял жену, сам нашел ее губы и впился в них поцелуем. Его руки тем временем гладили ее по шее, по плечам, по рукам, по спине, нашаривая и расстегивая находящиеся там застежки и завязки. Нина застонала:
   - Ос, не сейчас!
   Он с трудом оторвался от нее и глухо пробормотал:
   - Ты права, не сейчас. Сначала завершим нашу сделку.
   Она открыла рот, чтобы что-то возразить, но он приложил палец к ее губам и добавил:
   - Именно сделку, дорогая. Я вижу, что ты уже на все готова. И благодарен тебе за это. В свою очередь, я обещаю тебе, что мы поедем в Этервиль, и я добьюсь там своего членства в Совете. Ты довольна?
   Нина чуть помедлила, внимательно глядя ему в глаза. Затем молча кивнула, отвела его палец и страстно, с удовольствием ответила на поцелуй. Договор был скреплен. Так или иначе, Миром правит не политика, а любовь. Так было и так будет всегда. Во всех Мирах, во всех Пределах. За любым действием высоко стоящих мужчин прячется своя Нина. И Двуликий добродушно посмеивается в оба рта.
  
  Глава 7
  
   Эдмунд Винер, Император, глава Совета, Рыцарь рыцарей и Верховный маг, безыскусный, но в тоже время довольно элегантный в своем подчеркнуто простом одеянии черного цвета безо всяких украшений, кроме знаков императорской власти, шел по пустынным коридорам Этервильского дворца. Его немногочисленная свита бесшумно следовала за ним, отстав на несколько шагов. Казалось, дворец вымер. Где-то в отдалении он замечал людей, которые при его приближении старались свернуть в боковые коридоры либо укрыться во внутренних помещениях. Те же, кому это не удавалось, жались вдоль стен, опустив взор и непрерывно отвешивая ему поклоны. Что ж, он привык к одиночеству. В страхе, внушаемом им людям, Эд находил своеобразную прелесть: боятся, значит... Но сейчас, когда до Совета оставалось чуть больше часа, в воздухе витало нечто большее, нежели просто почтительная отстраненность челяди. Похоже, Элиз отдала своим людям приказание не попадаться Императору лишний раз на глаза. Что ж, до переживаний смертных Эду не было никакого дела. А что касается самой Элиз... пусть делает в своем городе все, что ей заблагорассудится. Сейчас Эда волновала вовсе не она.
   На похоронах Стефана и Бебель, которые состоялись утром, Эдмунд уже видел всех членов Совета, кому был послан Зов. Явились все, как один! И на Совет так же явятся. Еще бы: смерть бессмертного - довольно редкое явление, а тут их сразу двое! Да еще и оба - самого высшего ранга, тоже члены Совета. Лесная дева, правда, оставшись без своего лесного народа, потеряла право в нем заседать, но вот Стеф... Хорошо, что он погиб. У тигров стало на один голос меньше. Сын Стефана - еще младенец. Вряд ли они успеют кого-нибудь уполномочить на его место: этот вопрос как раз на Совете и должен быть решен. Правда, это далеко не самый важный вопрос.
   Впереди снова показалась группа людей. Эд, уже привыкший к тому, что все его сторонятся, даже не посмотрел в их сторону. Стоит к ним приблизиться, как они тоже куда-нибудь скроются. Однако же люди продолжали стоять на прежнем месте, будто бы поджидая Императора. Он присмотрелся внимательнее. Длинные до пола черно-белые одеяния, смиренные позы. Монахини, Возлюбленные дочери Двуликого. Даже сейчас, во время всеобщего траура, в их одеждах преобладал белый цвет, впрочем, как и всегда. И не скрылись они потому, что поклонялись власти высшей, нежели императорская. А впрочем, с их Орденом у Эда отношения всегда были теплыми, кто бы его ни возглавлял. Нынешняя Главная жрица, София, в свое время чуть было с ним не породнилась, и это сделало их если не единомышленниками, то, во всяком случае, вполне терпимыми друг к другу людьми. Правда, на сегодняшней похоронной службе она была с ним несколько холодна, однако он приписал это ее волнению - ей впервые довелось участвовать в таком масштабном действе, да и предстоящий Совет должен стать для нее первым. "Неплохо бы потолковать с ней перед его началом", - подумал Эд, останавливаясь возле группы монахинь.
   Однако Софии среди них не оказалось. Эд хотел уже было спросить, где она, как вдруг заметил среди монахинь Бертину, свою бывшую жену. Странно, на утренней похоронной процессии он ее не видел. Зачем она здесь? Уж не для того ли, чтобы... Эд кивнул ей и, не оглядываясь, двинулся дальше по коридору. Как он и ожидал, ее легкие шаги послышались за его спиной, и вскоре она уже шла рядом с ним. Ничего не говоря, он свернул в сторону парка - вряд ли кто решиться их подслушивать, но избавиться от лишних ушей в стенах все же не помешает.
   Его отношения с этой женщиной прошли полный цикл - от полнейшего неприятия ею его персоны через зарождение интереса, дружбы, затем любви и до такого же неприятия в настоящем - круг замкнулся тем же, с чего и начался. Когда-то она была для него одновременно женой, любовницей и самое главное - соратницей, человеком, с которым он делился всем. Ну, или почти всем. Теперь же, узнав, наконец, его истинную сущность и разочаровавшись в их совместных проектах, Бертина ушла замаливать грехи в монастырь, оставаясь при этом весьма нежелательным и даже опасным свидетелем прошлых деяний Императора. Он не трогал ее лишь по одной причине - она так же не любила Дабаров, как и он сам, и в том, что она ни при каких обстоятельствах не побежит доносить Солу про их совместные темные делишки, Эд был полностью уверен. Кроме того, надо было иметь мужество сознаться в грехах, которые Бертина сейчас замаливала в монастыре. И был еще один сдерживающий фактор - Рене, находящийся сейчас во власти Эда. Ради него Бертина была готова молчать и дальше. Ради него она сейчас пошла за Эдом - родственные связи были для нее священны, а перед Рене она к тому же испытывала чувство вины. Но эти же родственные связи делали ее опасной - Хаш, находящийся сейчас в беде, был ее родным братом, которому она когда-то заменила мать и к которому всегда питала слабость. И на что она может решиться ради него, Эд не имел понятия. Поэтому надо было еще до Совета прояснить ситуацию.
   Как Эд и ожидал, Бертина не стала ждать, когда Эд соизволит начать разговор, и спросила первая:
   - Как там Рене?
   - Ему не хуже, - ответствовал Эд.
   - Не хуже... - протянула Бертина, - значит, и не лучше.
   Эд многозначительно промолчал. Он знал, что она сейчас скажет.
   - Если бы ты отдал его мне... - начала Бертина, но Эд не дал ей закончить:
   - Ты знаешь, что это невозможно. И не будем толочь воду в ступе.
   Однако Берта была настроена решительно:
   - Твои лекари не могут вылечить его. Они лишь поддерживают его в одном и том же состоянии вот уже много лет. В нашем монастыре другой подход к пациентам. Мы могли бы попытаться... - Бертина неожиданно замолчала.
   - Ну, договаривай. Что попытаться? Вылечить его? Вернуть ему память? Сделать НОРМАЛЬНЫМ человеком? - Эд сделал акцент на слове "нормальным". - Ты понимаешь, чем это ему грозит? А чем это грозит всем нам?
   Бертина молчала. Она знала. Вернее, могла себе представить. Но и с тем, что Рене собой представлял сейчас, она не желала мириться. Что же делать? Молиться? Она делала это денно и нощно - днем молилась Светлому Лику, ночью - Темному. Но не было ей не то что бы озарения, но даже незначительного знака, намека, как поступать.
   - Ну, хорошо, - сказала, наконец, она, - просто отдай его мне. Я буду давать ему те же лекарства, но хотя бы окружу любовью и заботой, которых он у тебя лишен.
   - Дорогая, это невозможно. Вернись ко мне, и сможешь жить в Поднебесной и общаться со своим любимчиком, сколько твоей душе будет угодно.
   - А это невозможно для МЕНЯ! Я вступила в Святой Орден и мне теперь нет пути назад... Даже если бы я этого хотела, - веско добавила Бертина.
   Эд невесело усмехнулся.
   - Что ж, ты сделала свой выбор, - резюмировал он.
   Бертина вздохнула. Собственно, она и не возлагала на эту беседу особых надежд. Она и сама не понимала, отчего из раза в раз продолжает этот бесконечный диалог с человеком, от которого давно уже не ожидает ничего хорошего. Говорить с бывшим мужем ей больше было не о чем, поэтому она развернулась, чтобы уйти. Однако у Эда на этот счет были свои соображения.
   - Зачем ты здесь? - его вопрос пригвоздил ее к месту. - Не для того же, чтобы поговорить со мной о Рене?
   Бертина медленно повернулась и посмотрела на Эда.
   - Я здесь в свите Главной жрицы, - в ее ответе сквозило удивление.
   - И только?
   - А что может быть еще? - ответила она вопросом на вопрос.
   - Берта, не шути со мной! - в голосе Эда зазвенели стальные нотки. - Если я узнаю о чем-то, что мне не больно-то понравится...
   - Эдмунд, - в голосе Бертины, напротив, не было ничего, кроме монашеского смирения, - мы вместе с тобой творили зло, и вместе понесем за это наказание рано или поздно. Исправлять что-либо в этой жизни мне уже поздно. Я могу лишь немножко облегчить боль от причиненных мною страданий. Но мало уже осталось тех, кому это может понадобиться. Пытаться же что-то изменить я просто не в силах. В том, что ты сейчас собой представляешь, есть доля моей вины. Но я не смогу снова привлекать других людей, чтобы исправить это зло. Этим я лишь его умножу. Один человек уже страдает за это, иных жертв мне не надо. Ты можешь не опасаться меня - я обречена вечно быть с тобой, даже не будучи с тобой духовно и физически.
   С этими словами Бертина повернулась, и решительно зашагала в сторону поджидавших ее около входа во дворец монахинь, рядом с которыми топталась императорская свита. Глаза ее были полны так и не пролившихся слез. Эд хотел что-то крикнуть ей в след, но передумал, снова ненадолго погрузившись в свои невеселые раздумья. Затем он размашистым шагом направился в апартаменты, любезно предоставленные ему Элиз, которые располагались невдалеке от зала проведения Совета.
   Надо сказать, что Этервиль был действительно самым старым городом Мира. В нем не было специально оборудованного зала заседаний. Поэтому Элиз решила использовать для этих целей библиотеку, величественная тишина которой, да еще и в окружении древних фолиантов и рукописей, как нельзя более подходила для обсуждения серьезных вопросов. Этот зал был довольно мал, если сравнивать с другими подобными залами этого Предела. Потолок его был исписан неведомыми символами, возможно, на каком-то мертвом языке, центральный стол был неправильной формы, с какими-то нелепыми выемками, словно предназначался для сидения за ним и не людей вовсе. По краю стола следовали аккуратные углубления, которые использовались сейчас для салфеток, давнее значение их было утеряно. Хотя на полу лежал вполне современный ковер (пусть и слегка потертый - что ж, Этервиль давно уже не был преуспевающим городом) и за столом стояли хоть и старинные, но весьма неплохо смотрящиеся стулья. И, наконец, завершало убранство зала огромное зеркало в добротной, но незатейливой раме. На него и настроился Эд, черпая картинку в зеркальном отражении. А картинка была такова.
   За столом уже восседали Элиз, Сол, Джоэл и Даг. Герберта не было (он давно уже по поручению Эда находился в иных Пределах, пытаясь отыскать способ эффективной борьбы с заполонившими Материк тварями), зато за столом сидела Рада, бросая весьма недружелюбные взгляды на всех присутствующих. Гер оставил медальон жене, догадался Эд. Что ж, посмотрим, что можно извлечь из этого. Колдун потер руки. Жена его соратника была вздорной, хотя и неглупой дамочкой. А сейчас небольшой скандальчик был бы Эду весьма на руку. Пока все грызутся, он всегда успевал сделать свои ходы и остаться незамеченным. Мэни, Эд знал, прибыл уже давно, но появляться в зале не торопился. Готовит свой эффектный выход. Эд усмехнулся, вспомнив, как исказилось красивое лицо Мануэля, когда по прибытии в Этервиль он узнал, что необходимо будет присутствовать на траурной церемонии (заранее сообщить ему это Эд не посчитал нужным). Однако Мануэль и тут вышел из положения, надев свой самый скромный костюм серо-жемчужного оттенка, и с невообразимым изяществом повязав на рукав траурную черную повязку, одолженную у Элиз.
   Эд снова сосредоточился на обозревании библиотеки. И тут его ждал сюрприз - на месте, отведенном главе Ордена Тигров, к неожиданности Эда и явному удовольствию Сола, одиноко сидела Эвиаль Винер. Эд недовольно скривил губы. Мало того, что она осмелилась послать вызов, так еще и на Совет явилась! Взгляд Эда перекинулся на Сола. Тот сидел совершенно спокойно, тихо переговариваясь с Джоэлом и Дагом, но глаза его светились торжеством. Особенно когда он поглядывал на дочь, которая не участвовала в общей светской беседе и явно нервничала. Место главы Ордена возлюбленных дочерей Двуликого рядом с ней пустовало. Элиз предлагала Раде фрукты. Но та слегка морщила свой хорошенький носик в вежливом отказе. Ну, еще бы! Фрукты не были в диковинку в Островной Империи. И Рада не преминула козырнуть этим.
   Тут почти одновременно распахнулись двери в разных частях зала. Эд напрягся. В правую дверь вошел, сверкая и ослепляя, Мануэль Прекрасный в новом наряде (и когда успел?) и чуть приостановился в изящной позе, отвесив всем присутствующим полный галантности поклон. Затем внимание всех переключилось на левую дверь. Там стоял, весь сумрачный, в свежих, хотя и обработанных ранах, с перевязанной рукой, Хаш. Рядом с ним, как черно-белая тень, стояла мать-настоятельница София, готовая в любое мгновение поддержать Хаша, который явно был очень слаб. Эви просияла и поспешила к предводителю Тигров. Поравнявшись с ним, она легко провела кончиками пальцев по его израненной руке, торопливо прошептала ему что-то, поклонилась Софии, получив ее благословение, и так же поспешно вышла. Хаш кивнул, ни на кого не глядя, и было непонятно, то ли он кивнул в ответ своей соратнице, то ли поприветствовал всех находящихся в зале. Сидящие за столом в свою очередь выразили приветствие вновь прибывшим. Хаш нетвердым шагом прошел к месту, которое до этого занимала Эви. София опустилась в кресло рядом с ним. Мануэль сел по другую сторону от Хаша, предварительно поцеловав ручки всем присутствующим дамам, включая Главную жрицу, не успевшую быстро убрать свою руку. Эд набрал в грудь воздуху, как перед погружением в бездну. Тянуть дальше было незачем. И он быстрым шагом направился к библиотеке.
  
   Первый, кого увидела Эвиаль, выйдя из зала, где собрались члены Совета, был ее муж, Вольф. Не удивительно: в любом, даже самом многолюдном помещении, ее глаза в первую очередь замечали его, а уже потом - всех остальных. Так повелось еще со времен детства, когда Эви даже самой себе боялась признаться в своих чувствах и уж тем более таила это от всех остальных. А сейчас Вольф к тому же специально находился возле дверей зала, ожидая выхода жены. Она подошла к нему вплотную и легонько ткнулась плечом, мгновенно почувствовав тепло любимого человека - другие проявления нежности она считала на людях неуместными. Затем подняла свое лицо к нему, улыбаясь одними глазами. Разговоры были им не нужны. Эви поняла, что Хаш не нашел сына еще тогда, когда увидела в зале его полные тоски глаза. Поняла также, что Вольф отыскал Хаша и, сколь ни тяжело ему было уговорить Сиреневого Тигра вернуться, Бурый Волк это сделал. Вероятно, дело одними словесными убеждениями не обошлось - Эви заметила, что Вольф как-то неестественно ставит правую ногу, правый же висок его довольно сильно ободран, темные капельки крови застыли, как смола. Но дело сделано - Хаш доставлен в Этервиль. Обоим было понятно, что Хаш сейчас должен надавить на Совет, так как разрозненными силами разрешить конфликт людей и тварей было уже нельзя. Но будет ли он это делать в своем теперешнем подавленном состоянии? Оба надеялись, что долг пересилит горе, но поддержать его в этом они, к сожалению, не имели возможности. Так что они просто без слов заглянули друг другу в глаза, радуясь очередной встрече после полной опасностей разлуки.
   Затем чуткие глаза Эви уловили какое-то движение чуть левее и позади себя. Она почувствовала родного человека. Джанин, ее старшая сестра. Эви неторопливо обернулась. Сестру она узнала не сразу, так осунулось это знакомое и любимое с детства лицо. Эви понимала, из-за чего страдает Джан. Даг, узнав о смерти первой жены, напрочь забросил вторую, позабыв о ее существовании. Утром во время погребения Джан находилась в задних рядах процессии, но Даг даже не заметил ее, он видел только одно - свою ушедшую любовь, ничего более для него не существовало. Эви была очень занята во время погребальной церемонии, но все равно попыталась подойти к сестре, чтобы утешить ее. Тщетно, последняя сразу же скрылась, словно растворясь в толпе людей. Джан, такая добрая, открытая и отзывчивая, с детства не терпела, когда ее жалеют. По окончании церемонии погребения, Эви снова заметила Джан, понуро прислонившуюся к какому-то древнему памятнику на кладбище. Глаза ее были устремлены в пустоту, искусанные губы слегка шевелились, будто что-то шептали. Эви не стала к ней подходить, резонно отложив это на более благоприятный момент. Но она понимала, что ей обязательно нужно будет утешить сестру, столь болезненно сопереживающую любимому и такому далекому сейчас от нее мужчине.
   Сердце Эви сжалось в неприятном предчувствии. Но она отогнала мрачные мысли. Все утрясется, Даг отойдет от потери, жизнь ее сестры наладится. Однако, зная Дага, она понимала и другое. Никогда более Владыка морей прежним не станет, счастливая замужняя жизнь сестры закончилась, так толком и не начавшись. Что-то надломилось в Даге, навсегда изменив его. Горе моментально сделало из веселого жизнерадостного прожигателя жизни мрачного меланхолика. И когда это его состояние кончится, найдется ли место в его жизни для Джанни? Джан тем временем, словно что-то почувствовав, незаметно скользнула за огромный вазон на террасе и исчезла с глаз Эви. Если она хотела, то могла быть незаметной. Эви опустила глаза, погрузившись в невеселые раздумья.
   Тем временем Вольф, легонько сжав ее руку выше локтя, шепнул ей:
   - Ты как, держишься? - лишь он один из всех присутствующих, занятых собой и своими переживаниями, понимал, насколько тяжело сейчас его жене, не только потерявшей подругу и родного человека в лице Беб, но и винившей себя в ее гибели, а главное - в гибели маленького сына Хаша, за которым она не смогла уследить. Эви благодарно ему улыбнулась, однако, ничего ответить не успела: к ним приблизилась Ларина, жена Мануэля, с бокалом игристого вина в руке.
   - Великолепная погребальная церемония, дорогая Эвиаль, ты превзошла себя, - произнесла она.
   Эви непроизвольно сглотнула, но, мгновенно справившись с собой, проговорила:
   - Спасибо, Ларина, но это вовсе не моя заслуга. Церемонию провела Главная жрица София.
   Ларина улыбнулась покровительственной улыбкой, словно говорящей "мне-то можешь не заливать" и продолжила:
   - София лишь сделала свою часть работы. Но всем понятно, что все организовала ты, и сделала это на высшем уровне.
   Эви смотрела на Ларину, из последних сил сдерживая слезы, поэтому Вольф решил вмешаться:
   - Лара, - светским тоном произнес он, - у тебя изумительное платье! Я уверен, без влияния твоего мужа Мэни при его создании не обошлось.
   Ларина надула губки и недовольным тоном произнесла:
   - Не могу понять, отчего все считают его вкус столь образцовым? Конечно, он не лишен определенного... изящества, но... И в данном конкретном случае платье выбирала я сама! - закончила она.
   - Твой вкус выше всяческих похвал, Лара, - поддержал ее Вольф. - А, кстати, где тут наливают вино? Я был бы непрочь выпить бокал.
  С этими словами он взял Ларину под локоток и, слегка прихрамывая, направился в сторону стола, на котором были расставлены закуски и фужеры с напитками. Однако Ларина успела немного замешкаться, чтобы ее ответ долетел до ушей Эви:
   - Да уж, выпить тебе бы не помешало. Как, собственно, и закусить. КТО-НИБУДЬ мог бы за тобой поухаживать и получше, бедный Вольфик, - добавила она, выразительно косясь на его ободранный висок. Эви вспыхнула, но Вольф уже увлек Лару к столу, где стал накладывать ей на тарелку различные яства.
   Эви, оставшись в одиночестве, решила выйти на террасу и поискать там сестру, чтобы наконец-то побеседовать с ней. Подойдя к выходу из гостиной, она заметила одиноко сидящего на оттоманке Мариуса, мужа Элиз, хозяйки Этервиля. Ни на кого не глядя, он с мрачным видом поглощал один бокал вина за другим, игнорируя при этом стоящую рядом с ним тарелку с закуской. Причина его недовольства давно не была для Эвиаль тайной: его жена не допускала его к управлению своим городом-островом, да и особой нежности к нему не испытывала. Предмет ее тайного воздыхания тоже был Эвиаль известен, и не раз она уже была готова раскрыть, наконец, Хашу глаза, однако неизменно тушевалась в последний момент. Да и вправе ли была она вмешиваться в жизнь других людей?
   Не зная, стоит ли подходить к Мариусу и не очень-то испытывая желание это делать, она, было, изловчилась незаметно проскользнуть мимо него в парк, но усилившийся позади нее гул голосов заставил ее оглянуться. Через гостиную, ни на кого не глядя, шел последний участник Совета, без которого Совет не мог быть объявлен открытым - ее свекор Эдмунд Винер. При виде его, Эви тревожно глянула на мужа, одновременно поймав на себе недовольный взгляд Императора. В свою очередь Вольф, уловив тревогу жены, немигая уставился на отца и весь подобрался, готовясь к мгновенному прыжку, если потребуется. Какое-то время этот невидимый треугольник незримыми линиями пронизывал все помещение, нагнетая в нем волнение и тревогу, а потом Эдмунд разорвал его, отведя свой взгляд от Эви и шагнув в открывшиеся для него двери библиотеки. Эви, как подкошенная, упала на оттоманку рядом с Мариусом, успев послать Вольфу слабую успокаивающую улыбку.
   Мариус, не глядя, ловко подхватил с подноса проходящего мимо слуги бокал красного вина и молча протянул его Эви. Она машинально приняла его и осушила одним махом, бездумно вернув пустой бокал Мариусу. Тот, слегка усмехнувшись, наклонился и поставил его на пол, где уже красовалась целая батарея таких же бокалов, после чего Эви сообразила, какую бестактность она допустила и окончательно пришла в себя. Она смущенно улыбнулась Мариусу и хотела что-то ему сказать, как вдруг противоположные библиотеке двери распахнулись, и в дверном проеме появилась во всей своей красе самая одиозная парочка высшего света - Оскар и Нина, приковав к себе взгляды всех присутствующих. Парочка, которой тут быть и не должно. Хотя...Эви подумала, что, вероятно, Эд пригласил Оса для обсуждения какого-нибудь насущного вопроса - что скрывать, влияние последнего на море было делом неоспоримым. Ну и Нина не упустила, разумеется, возможности блеснуть в обществе. Даже в трауре она была великолепна! Ее темно-лиловое платье (черный цвет Нина не признавала) облегало роскошную фигуру, не скрывая ни единой аппетитной округлости, наоборот, выгодно их подчеркивая. А на нежной шее сверкал бриллиант чистейшей воды, затмевая вокруг все, кроме прекрасных глаз Нины! Они светились таким торжеством и радостью, что могли затмить своим блеском даже солнце, если бы оно было на небе.
   Ос, не мешкая, прошел в зал, а Нина, оставшись одна (не считая свирепого вида охраны чуть поодаль), неспеша подплыла к столику, расположившись невдалеке от Вольфа и Лары, лица которых, естественно, выражали неподдельное изумление. Хотя к взгляду Ларины примешивалось еще что-то. Ее наряд показался линялой тряпкой против наряда Несравненной. Так же, как и она сама - серой мышью против прекрасного лебедя. Да о чем речь! Все женщины империи не могли сравниться по красоте с Ниной Мор, принцессой Альмир. Нина кивнула присутствующим и небрежно схватила какой-то фрукт со стола, улыбнулась ослепительной улыбкой и произнесла: "Весь день в дороге, надо бы и подкрепиться!" Вольф снисходительно улыбнулся, Ларина же прошипела что-то невнятное. Но Нина уловила и это.
   - Ты чем-то недовольна, Ларина Хас-Хад?- сразу же откликнулась она. Даже девичью фамилию Ларины вспомнила. - Ой, извини, - нарочито сердечно добавила Нина,- ты же сейчас замужем...Запамятовала только, какой там по-счету у тебя муж? Вандерхасс ли ты еще?... Или еще на какую-то фамилию поменяла? - ехидно закончила она.
   Лара изменилась в лице, но нашлась довольно быстро:
   - Сейчас я Эпранеда, извини, что не приглашала тебя на свадьбу, но, знаешь ли, безродных на свадьбу приглашать как-то не принято.
   Неприятная гримаска исказила красивое лицо Нины, а в ее апельсиновых глазах блеснул недобрый огонек. Но длилось это лишь мгновение.
   - Ах, значит, Эпранеда, - задушевно проворковала она, - и живешь со старичком Мануэлем в Поднебесной?... В опасной близости от моего милого братца... Он еще не затащил тебя к себе в постель? - с невинным видом закончила фразу Нина.
   Лара уставилась на Нину, словно перед ней неожиданно возникло привидение:
   - Да как... да как... да как ты смеешь утверждать подобное? - возмущенно прокричала она и оглянулась на Вольфа, словно ища поддержки.
   - Ну что ты, остынь, - миролюбиво произнесла Нина. - Ничего я не утверждаю. Просто предупреждаю, сестренка: будь бдительна! Мой братец - опасный человек. И оглянуться не успеешь, как...
   В этот момент фужер, который держал Вольф, с громким звоном треснул у него в руках, и вино вперемешку с кровью и осколками стекла пролилось на скатерть, на которой тут же стало расползаться розовое пятно.
   Нина, оборвав фразу на полуслове, изумленно воззрилась на него. Вид у Вольфа был весьма смущенный. Он слегка покачнулся и оперся рукой о край стола, словно ища точку опоры. Взгляд его блуждал по помещению.
   - Дамы, вы не видели мою жену? - слабым голосом проговорил он. - Только что она была около Мариуса, вон там, возле выхода на галерею...Ужасно болит нога, Нина, дорогая, ты не могла бы...
   Было заметно, что Нине ужасно не хочется покидать эту маленькую теплую компанию в момент своего триумфа. Однако она все же решила пойти за Эви. Хотя не удержалась и бросила напоследок:
   - Потом разберусь с этой пятой Мэниной любовью... - на что Ларина ответила ей свирепым взглядом, прежде чем приняться хлопотать над Вольфом.
   А Нина, уже забыв об этом разговоре, плыла по направлению к выходу на галерею во всей своей красе, ловя на себе восхищенные взгляды. У открытых настежь дверей она остановилась, чтобы поболтать с Мариусом, с которым она с детства была в дружеских отношениях. Его лицо слегка оживилось при виде красивой женщины, внезапно возникшей перед ним. Но в разговор он вступать не спешил, откровенно любуясь ею. Нина же, довольная произведенным впечатлением, проворчала:
   - В вашей семье принято хамить и выказывать неуважение к гостям? Мэни бы никогда себе этого не позволил.
   Мариус спохватился, неуклюже поднялся, отвесил церемонный поклон, едва при этом не упав на Нину, поцеловал ручку и быстро шлепнулся на облюбованную оттоманку. Нина фыркнула. А до Мариуса дошел смысл слов:
   - А кто тебе уже успел нахамить? Элиз?
   - Нет, ее я еще не видела. Твоя мачеха, Лара.
   - А, очередная жена моего блистательного отца... Не обращай внимания, ссориться со всеми его женами - далеко не самое интересное и в общем-то банальное развлечение.
   Нина тихонько прыснула. Действительно, Лара была то ли четвертой, то ли пятой женой Мануэля. Не считая многочисленной армии любовниц.
   - Вообще-то я делаю Вольфу одолжение, разыскивая его жену. Говорят, ее видели около тебя. Неужто ты выпил ее? - сказала Нина, выразительно поглядывая на оттоманку, под которой выстроилась вереница бокалов.
   - Да кто еще кого! Она тут весьма лихо махнула винца и сразу же исчезла... Я на секунду выпустил ее из виду, когда потянулся за очередным бокалом.
   - Не удивительно. Ты пьешь, потому что на Совете все так плохо?
   Лицо Мариуса посерело.
   - Откуда мне знать...- раздраженно буркнул он.
   В этот момент двери библиотеки с грохотом распахнулись и из нее начали выходить члены Совета. Нина, тут же забыв про Мариуса и Эви, подплыла к вышедшему мужу и нежно взяла его под руку.
   - Ну, как, тебя можно поздравить? - проворковала она ему в ухо.
   Оскар странно посмотрел на нее и удивленно спросил:
   - С чем, дорогая?
   Нина надула губки и капризно протянула:
   - Ос, перестань кривляться! Сейчас не самый удачный момент для этого. Ты - член Совета? Мне показалось, Совет продлился совсем недолго. Почему вы так рано закончили?
   Оскар с довольным видом посмотрел на свою умную женушку и серьезно ответил:
   - Да, отныне я - член Совета. Вопрос не вызвал ничьих возражений, так что мы сразу перешли к насущным делам.
   Нина с восхищением воззрилась на своего мужа.
   - Милый, я обожаю тебя, - нежно прошептала она ему. - Какие у нас дальнейшие планы? Мне не терпится оказаться с тобой наедине подальше от этого места.
   Оскар не успел ничего ей ответить, потому что к ним подошел Даг, который, извинившись перед Ниной, увлек его к одному из окон зала. Нина не возражала. Отныне ее муж - член Совета Правителей, а значит, ей придется мириться с такими мелочами, как политические игры, в которых она и сама теперь планировала принимать активное участие. Она смотрела на Оскара, и в ее глазах светилось торжество.
  
   Когда из библиотеки стали выходить члены Совета, Вольф, так и не дождавшийся жены, стремительно, насколько позволяла раненая нога, прошел внутрь библиотеки, едва не столкнувшись в дверях с отцом. Хаш продолжал сидеть на своем месте за круглым столом, бессильно подперев руками опущенную голову. Возле него с печальным видом стояла Эви, которая, вероятно, вошла в библиотеку через другие двери. Вольф, резко сбавив скорость, подошел к ним.
   - Ну? - спросил он нетерпеливо Хаша, глядя при этом на жену. Эви вздохнула. Хаш поднял голову и посмотрел на друга.
   - Совет решил распечатать Лабиринт, - с трудом выдавливая из себя каждое слово, проговорил он.
   Вольф бессильно опустился на стоящий рядом стул. Эви подошла и сжала его ладонь.
   - Значит, армии не будет, - констатируя факт, медленно проговорил Вольф.
   - Пока нет, - бесцветным голосом ответил Хаш.
   Эви и Вольф молчали. Это было совсем не то, на что они рассчитывали. Но менять решения Совета они не могли.
   - Когда? - только и спросил Вольф.
   - Дело, как сам понимаешь, не срочное, - ядовито произнес Хаш, - но Совет пошел НАМ навстречу, решив не откладывать в долгий ящик. - И помолчав, добавил: - Завтра на рассвете. Только те, кто его запечатывал.
   - Но, значит... - Эви внезапно замолчала и обескуражено посмотрела на мужа. - Кто там будет вместо... - у нее перехватило дыхание, и она не смогла закончить фразу.
   - Кто там будет вместо Беб? - в голосе, неожиданно раздавшемся в опустевшей библиотеке, казалось, не было ничего человеческого. Эви, Вольф и Хаш синхронно повернули головы в ту сторону, откуда он прозвучал. В дверях библиотеки стоял неподвижный, словно статуя, Даг.
  
  Глава 8
  
   В предгорных окрестностях некогда великих Альмир, крупнейшего и величайшего из всех городов Предела, бывшей столицы Империи, было расположено это место. Оно и раньше-то не пользовалось популярностью, а в последнее время, приобрело зловещую репутацию, ограничивающую возможность не только физического доступа, но даже помыслы об этом. Это место никогда не было ни живописным, ни особо приметным. Никаких помпезных строений, протоптанных троп. Главная святыня магии прибывала сейчас в запустении, но и раньше не была местом особо посещаемым. Так что нынешнее скопление народа перед воротами в Никуда было явлением совершенно необычным. А ворота действительно никуда не вели. Они даже не были похожи на вход. Каменные плиты, плотно приставленные одна к другой. Не более. Таким видели это место все, кто не имел никакого отношения к магии, включая Принимающих с Меняющими. Место было для избранных. Из присутствующих только Эвиаль, Рада и, разумеется, Эд могли оценить его величие. Ну и те, кто когда-то запечатывал Лабиринт, конечно, должны были помнить, как в действительности выглядит вход в него.
   Все непосредственные участники действа были расставлены на тех местах, где когда-то стояли они либо те, кого они теперь заменяли. Не смотря на то, что прошло уже много лет, Эд до мельчайших подробностей помнил тот день, и все, что тогда происходило. В тот раз он торопился. Опасность, которую представлял для него Лабиринт, была слишком реальной, и нужно было устранить ее как можно быстрее. В любой момент здесь могли появиться те, что положат конец его владычеству этим Миром, а может, и его существованию в нем - Анастасия, невольная свидетельница его преступления, Кристал, его несчастная жертва, а может, и сама Аурика - Дух Лабиринта, благодаря которому он обрел свой дар. И в одиночку закрывая тяжелые деревянные двери (никого из присутствующих он не допустил к этому занятию), он был готов к тому, что в последний момент хрупкая женская рука высунется и остановит его. И когда этого не произошло, двери были закрыты, а заклятия наложены, он долго еще оставался в недоумении от того, что ему беспрепятственно дали совершить задуманное.
   Он нервничал тогда намного сильнее, чем теперь. И это было заметно по его лицу. Просто ему повезло, что люди, которых он вызвал для свершения этого колдовского обряда, были больше заняты собой и своими переживаниями, чем тем, что творилось в тот момент в этом месте.
   А сейчас те же люди снова были здесь с ним и, кроме них, еще целая толпа других, от присутствия которых ему не удалось на сей раз отвертеться. Они стояли в отдалении и, кто рассеянно, а кто и весьма пристально наблюдали за тем, как он готовится к обряду. Стоя ко всем спиной, он, тем не менее, ясно ощущал те эмоции, которые они испытывают.
   Даг, до этого бесстрастный и отрешенный, сейчас был как до предела натянутая струна. Но не Лабиринт и не его открытие волновали его. Уголки его чувственного рта подергивались, он чем-то позванивал в карманах своего черного пальто, покручивал перстни, бросая быстрые взгляды на Кьяру, дочь Беб. Ему было тяжело видеть ее здесь. Здесь же он в последний раз видел ее мать, когда их отношения вконец разладились и уже не подлежали восстановлению. И это воспоминание, как тупой нож, кромсало его чувствительную душу.
   Хаш, второй из участвующих в распечатывании Лабиринта, находился сейчас в крайней степени истощения. Эд чувствовал, что его рана, которую тот не успел должным образом обработать ни до Совета, ни после него, вытягивает из него все оставшиеся силы. От Хаша, как и всегда, веяло смертью, но эта смерть теперь нависла над ним самим, и это было хорошо. Однако, не смотря на всю подавленность решением Совета, он сейчас оживился, ибо все-таки верил в силы Лабиринта. А вдруг?...
   Кьяра была здесь впервые, переживала из-за отведенной ей важной миссии, а также от того, что так много высокопоставленного народа, бессмертных, колдунов, правителей, многих из которых она не знала, теперь наблюдают за ней. Ее пугала выпавшая ей ответственная роль. Она сжимала в руках амулет матери, знак Древа, тихо и деловито оглядываясь по сторонам, а сердце ее учащенно билось.
   Последним из участников обряда был Родрик, сын Герберта, заменявший здесь отсутствующего отца. Он нервно переминался с ноги на ногу, бросая на присутствующих весьма недовольные взгляды. Его отвлекли от охоты, причем - от охоты на тварей. Он уже было загнал сразу парочку монстров (ох и страшилища!), как пришел срочный зов... Но, поскольку амулет его отца был при нем, пришлось все бросать и мчаться сюда. Да еще и облик сменить. Вот проклятье! Теперь уж тех тварей не догнать...Род поморщился. В довершение всего, и Радка была тут же. Стояла, подперев руками бока и бросая на него презрительные взгляды. Что за день такой!
   Те, кто не принимал участия в готовящемся действе, между тем, тоже не были безучастными зрителями. Эд ощущал и их эмоции тоже. Как всегда бесстрастный Сол и полный молчаливого презрения ко всем непринимающим Джоэл, тем не менее, в глубине души были заинтересованы в успешном исходе события. Оскар, наоборот, желал оставить все, как есть, а его прелестная супруга Нина была единственной из присутствующих, чьи помыслы были не связаны с Лабиринтом - ее печальные глаза неотрывно смотрели в сторону видневшихся вдалеке позолоченных шпилей Альмир. В бьющихся в унисон сердцах Элиз и Софии явственно прослушивалась тревога за кого-то из присутствующих. "Интересно, за кого?" - подумал Эд. А в переживании малышки Эвиаль за малышку Кьяру не было для Эда вообще никаких сомнений. Рада, которая еще в Этервиле успела выказать свое недовольство тем, что вместо ее мужа Герберта позвали его недотепу-сына, и здесь продолжала излучать все то же недовольство. И только Ларина, верный друг, успевала внимательно следить за всем происходящим, лишь слегка отвлекаясь на нервировавшую ее Нину.
   Сгустком нервов был и сам Эд. Хотя вида он не подавал. Сейчас должно было свершиться то, чего он боялся больше всего. Сейчас ему придется убить всех присутствующих. Ведь за ту правду, что таится за каменными глыбами, ему самому не сносить головы. И не открыть Лабиринт он не мог. А вдруг, действительно, магическая Святыня сможет им помочь, загонит опять тварей в небытие, откуда ОН ИХ ВЫЗВАЛ. Раздумывая, он медлил, хотя никто его и не торопил. Все были готовы, артефакты завибрировали в их руках, когда Эд мысленно потянулся к ним и позвал Врата. Зазвенела тишина. Ожгло руки Пятерых. Кольцом ледяной воды обхватил руку золотой браслет Дагона, завибрировал медный талисман Кьяры, запылал огнем хрустальный кулон Герберта, заколыхался на ветру амулет Хаша и зазвенел белый кинжал Эда. Каменные плиты задрожали и рухнули, открывая взору присутствующих массивные деревянные полотна истинных дверей Лабиринта, изрезанные непонятными изображениями и надписями. Продолжая бормотать про себя отворяющее заклинание, Эд приготовился к тому, что произойдет, когда откроются и эти двери, и стал медленно в глубине сознания плести параллельное заклинание, которое он обрушит на всех присутствующих... Однако деревянные двери оставались закрытыми. Вся отдача, которую Эд почувствовал в начале колдовского обряда, бесследно исчезла. Лабиринт молчал.
   Эд честно попробовал еще раз, замечая помощь и старания Эви. И даже Рады. Но Лабиринт по-прежнему безмолствовал. Наконец, Эд выдохнул. И отпустил колдовство. Значит, открыть Лабиринт нельзя. Странные чувства испытывал колдун, смесь поражения и облегчения сразу. Неприятно знать, что твоя же магия тебе непослушна, причины такого непослушания тоже неясны. Странно и то, что колдовство все же наполовину свершилось. Что же ему помешало завершить его? Сопротивление тех, кто находится внутри? Вряд ли. Сколько раз за все эти годы Дух Лабиринта являлся ему во сне и требовал открыть Лабиринт! Но все же Эд испытал облегчение от того, что никто пока не узнает его мрачных тайн, многие из которых хранит это место. А все остальное он проанализирует на досуге.
   Присутствующие стали переговариваться. Первым подал свой голос недовольный Родрик:
   - Это все? Я могу уже лететь, в конце концов?
   - Да ты мог вообще не появляться, говорила же я, здесь нужен не этот неудачник, а его отец! Из-за него Лабиринт открываться и не пожелал, поди! - не смогла смолчать Рада. Родрик недовольно зыркнул на нее, но ничего не сказал.
   - И чего это вы расстались, сладкая парочка? - съязвила Лара. - Вы же просто созданы друг для друга, два склочника: ТАКОЙ момент, а они отношения выясняют.
   Хаш же держаться больше не мог. Как подкошенный, он упал на мягкую, нетоптаную траву у Врат. К нему с обеих сторон подбежали Главная жрица и Правительница Этервиля. "Теперь все ясно!" - подумал Эд. Первой оказалась все же не Элиз, а София, сноровисто укладывая его поудобнее на мягкой траве. Не переставая хлопотать около него, она бросила Эду:
   - Немедленно перемести нас в монастырь, Эдмунд Винер! Я думаю, что здесь все равно все кончено.
   - В Этервиль будет надежнее, - возразила ей Элиз.
   - Да и ВСЕХ бы не помешало вернуть в Этервиль. Или уже по домам, - предложила Нина.
   - Ага, а тебя на трон Мира сразу, - буркнула Лара, но Нина либо не услышала этой реплики, либо решила пропустить колкость мимо ушей.
   Тихо переговаривались между собой, не сдвинувшиеся со своих мест, Джоэл и Сол. Видно было, что Джоэл презрительно поджал губы, глазами указывая Солу на Врата. Сол неспешно кивнул. К ним подошел Даг, лицо которого снова превратилось в неподвижную маску, лишенную каких-либо эмоций. Эви крепко прижимала к себе ничего не понимающую Кьяру, лица обеих были влажны от слез.
   Эд медлил. Исход события, к которому он приготовился, оказался совсем не таким. Он чувствовал: надо было срочно что-то предпринять для восстановления пошатнувшейся репутации. Хаш был временно нейтрализован, но Сол с кучкой своих приближенных, представлял собой реальную угрозу. Как и всегда, впрочем. Эд мысленно взвесил расстановку сил. С одной стороны он, присягнувший ему дракон и, возможно, Оскар. Хотя, на Оскара надежды мало. С другой - Сол, Даг и Джоэл. Женщин в расчет можно не брать, хотя Эви со своими колдовскими способностями явно будет на стороне отца. Да, расклад явно не в пользу Императора. Надо срочно действовать.
   В первую очередь он, быстро соорудив коридор перехода, отправил Софию, Хаша, Элиз и Эви с Кьярой в монастырь. Элиз будет недовольна, но пускай она разбирается с Главной жрицей, а не с ним. Если, благодаря этому, удастся их поссорить - тем лучше. Эвиаль или же ее отцу можно с чистой совестью объяснить, что он отправил ее вместе с предводителем Тигров, как того и требовал ее долг.
   Однако же, пока он производил все эти манипуляции, Сол со своими родственниками успел покрыть разделяющее их расстояние и теперь стоял перед ним, неприязненно разглядывая его в упор.
   - Куда ты отправил мою дочь? - недовольно спросил он Эда.
   - Туда, куда потребовала милосердная София - в монастырь. Ее долг быть рядом с Харальдом! - последнюю фразу Эд произнес с явным удовольствием - прекрасная возможность еще раз кольнуть Сола в чувствительное место. - Ты же не будешь с этим спорить? - вопрос Императора содержал почти неприкрытый вызов.
   Вместо ответа Сол лишь отрывисто кивнул, но тут же заговорил снова:
   - А теперь, коли уж мы все в сборе, обсудим наши дальнейшие планы.
   Услышав эту фразу, к ним тут же подошла Нина, всем своим видом демонстрируя, что ни одно дальнейшее обсуждение не произойдет без ее участия. Следом за ней поспешил Оскар, не оставляющий ее без присмотра ни на минуту, а также Ларина (по аналогичной причине). И лишь Родрик, демонстрируя пренебрежение к политическим играм присутствующих, насвистывая веселый мотивчик, прохаживался по площадке перед входом в Лабиринт. Рада, после недолгого колебания, присоединилась к большинству.
   Сол слегка поморщился, глядя на Нину, и пробормотал:
   - Предлагаю НЕ членам Совета отойти в сторону, пока мы будем решать насущные вопросы.
   Нина, ничуть не смутившись, ответила, глядя на него ясным взором:
   - В виду того, что здесь присутствуют НЕ ВСЕ члены Совета, предлагаю сбавить обороты и спокойно, без перехода на личности обсудить все насущные вопросы. Можешь меня не благодарить, Ларина.
   Лара чуть не задохнулась от ярости, но возразить ей было нечего: не будучи членом Совета, она подвергалась той же участи быть отстраненной от обсуждения, чего ей явно не хотелось. Оскар благодушно посмотрел на жену и ничего не сказал. А Лара все-таки буркнула:
   - Я имею полное право заменить отсутствующего мужа.
   - Правда? - задушевно проворковала Нина. - Бедняжка! КАК ты, наверно, по нему скучаешь! А вот мой муж всегда со мной, - с этими словами она демонстративно прижалась к стоящему рядом с ней Оскару.
   Лара вспыхнула, Рада в сердцах сплюнула, а Эд строго проговорил:
   - Уймись, Нина. Что ты хотел обсудить, Соломон?
   - Твое фиаско с распечатыванием Лабиринта, - бесстрастно начал Сол, - накладывает на тебя определенные обязательства...
   - Если ты имеешь в виду вашу отправку восвояси, - перебил его Эд, - то я незамедлительно...
   - Я отправлюсь восвояси тогда, когда сочту это нужным, - не дал ему договорить Сол. - Сейчас же я хочу услышать от тебя о твоих дальнейших планах, касающихся борьбы с тварями.
   Семь пар глаз выжидательно уставились на Эда, и даже Родрик перестал насвистывать и подошел к собравшимся поближе. Эд понял, что его прижали к стенке: никакого плана у него не было. Да и ни у кого не было, однако, спрос был только с Императора. Оставался один вариант.
   - Что ж, - промолвил Эд беспечно, - раз не получилось открыть Лабиринт, придется предоставить Харальду то, что он требует - армию. С Мануэлем мы обсудим этот момент дома, - Эд улыбнулся Ларине, - с Гером мы это уже обсуждали, - кивок Раде, - Элиз наверняка подготовила необходимое число людей, равно как и покойный Стефан... Остаетесь вы с Джоэлом, - проговорил Эд, почти нежно глядя на Сола. - Ах, да, Оскар, как мило, что ты вступил, наконец, в Совет - теперь от тебя тоже потребуются люди.
   - Мои люди не будут участвовать в вылазках на суше, - тут же проговорил Оскар тоном, не допускающим никаких возражений.
   Эд пожал плечами, задушевно разглядывая Сола:
   - Видишь, Сол, на тебя ложится основная ответственность!
   - Как ловко ты переложил на меня свои заботы, Эдмунд! - бесстрастным голосом промолвил Сол. - Может, тогда уж переведешь на меня и все остальное?
   - Ты имеешь в виду МОЙ титул? - с легким металлом в голосе спросил его Эд.
   - Твой нынешний титул, Винер - пустой звук, и ты не хуже меня это понимаешь, - все так же бесстрастно произнес Сол.
   - Не забывайся, Дабар, - в глазах Эда загорелся недобрый огонек, - многие из своих титулов я получил без участия Совета, и пока еще я не лишился способностей, которые помогли мне эти титулы заиметь.
   При этих словах небо, и без того затянутое низкими осенними тучами, потемнело, а затем в нем сверкнула молния, следом за которой грянул гром. Тьма окутала стоящих у Лабиринта. Пошел мелкий холодный дождь.
   Даг и Джоэл плотнее приблизились к Солу, позы всех троих излучали неприкрытую угрозу. Оскар одной рукой отодвинул жену и дочь вместе с вцепившейся в них Лариной в сторону, а другой достал спрятанный на поясе кинжал. И в этот момент раздался истошный крик Родрика:
   - Двуликий, твари, они приближаются, целая стая!
   Он тут же обернулся драконом и взмахнул своими мощными крыльями, мелким смерчем поднимая с земли опавшие листья.
   - Могу кого-нибудь подбросить до дома, решайте скорее! - проревел Дракон.
   - Оскар, Нина, живо, - скомандовал Эд.
   - Что? - истошно завопила Нина, - я не полечу на драконе!
   Оскар молча сгреб жену в охапку, заодно захватив и дочь и крикнув: "Не возражаешь, Род?" полез дракону на шею. Тот замахал крыльями, еще сильнее поднимая вокруг ветер, и с трудом взлетел в воздух.
   Тем временем Эд быстро наколдовал переход в Южный Тан, после чего сделал Солу и его компании приглашающий жест.
   - Быстрее, - прокричал он, с трудом пересиливая вой ветра, - мне еще нужно успеть наколдовать проход в Поднебесную.
   Сол неторопливо, с достоинством прошел мимо Эда к образовавшемуся проходу и, не говоря ни слова, исчез в нем. Следом за ним так же молча покинули площадку перед Лабиринтом Джоэл и Даг. Когда проход за ними закрылся, ветер тут же стих, а небо мгновенно просветлело. Ларина подбежала к Эду и с дрожью в голосе проговорила:
   - Эд, чего же ты ждешь? Быстрее. Или мы сейчас станем пищей для тварей!
   Вместо ответа Эд спокойно подошел к дверям Лабиринта и уселся на землю, прислонившись к ним спиной, ощущая тепло старинной древесины. Затем поднял голову в небо и отыскал в нем маленькую точку - улетающего прочь дракона.
   - Милый, милый Родрик, - задушевно проговорил он, - кто бы мог подумать, что ты у нас ТАКОЙ дипломат! - А затем, обращаясь к подошедшей Ларине, с изумлением и опаской глядящей на него, объяснил: - Возле Лабиринта никогда не бывает тварей, детка. Даже закрытый, он их отпугивает. Жаль, что это действие не распространяется на Альмиры - был бы хоть один нетронутый ими город!
  
  Глава 9
  
  Эдмунд возвращался домой после неудачной попытки распечатывания Лабиринта в отвратительном состоянии духа. Прекрасное осеннее утро его совсем не радовало, он давно уже перестал замечать красоту природы. Волновало его лишь одно. Его власть, нежно взлелеянная им, выпестованная, скрупулезно построенная и укрепленная с нуля без помощи кого-либо, рушилась у него на глазах, и остановить этот процесс, казалось, не было уже никакой возможности. На прошедшем Совете еще соблюдались приличия и условности, однако то, что произошло потом у Лабиринта, положило бы конец его иллюзиям, если бы они у него оставались. Но Эдмунд был умен, поэтому никогда не жил иллюзиями. Со времен своего победоносного восшествия на Престол Мира, он всегда удерживал ситуацию под контролем, хотя никогда не являлся харизматичным правителем, которого все обожают. Но теперь, похоже, этому настал конец...
  Не попрощавшись с Лариной, сопровождавшей его к Лабиринту и обратно, он прошел в свои покои с одной единственной мыслью о том, чтобы его оставили в покое. Но не успел он снять свой камзол, как в дверь тихо, но настойчиво постучали.
  - Кто там еще? - недовольно произнес Эд, продолжая разоблачаться.
  Дверь бесшумно приоткрылась, и на пороге возник старший санитар его внука. Увидев его, Эд раздосадовано поморщился.
  - Ну, что там еще стряслось с Рене? - спросил он.
  - Ничего, господин, - произнес санитар, - все идет по установленному вами порядку.
  - Что же тогда? - буркнул Эд. - Все остальное меня не волнует.
  - Госпожа Бертина,... - произнес нерешительно старший санитар.
  - Что с ней?
  - Она пыталась проникнуть в башню в ваше отсутствие!
  - И ей это удалось? - медленно произнес Эд, в каждом слове тая угрозу.
  - Нет, господин, как вы и велели, к пациенту мы не пропускаем никого из посторонних.
  Эд, как бы ни был зол, все же усмехнулся слову "посторонних". Затем его лицо снова стало серьезным, и он спросил:
  - Ее задержали?
  - Да, господин.
  - Кто-нибудь видел это?
  - Нет, господин, только охрана, стоявшая на входе. Они сразу же оповестили меня, а я распорядился препроводить ее в караульное помещение.
  - Она и сейчас там?
  - Да, господин.
  - И никто ее не искал? Монахини или придворные Мануэля?
  - Нет, господин.
  Эд помедлил, раздумывая, затем произнес:
  - Ты все сделал правильно. Я приказываю тебе и твоим людям молчать об этом и все отрицать, если кто-нибудь будет о ней спрашивать. Я зайду к ней позже.
  Старший санитар молча поклонился и вышел. Эд же перешел в соседнее помещение, служившее ему одновременно кабинетом и лабораторией. Там он сел в свое любимое массивное резное кресло и надолго задумался. Когда солнце за окном начало клониться к закату, он встал, подошел к столу, на котором стояло все необходимое для производства химических опытов, и зажег горелку. Спустя какое-то время на ней уже вовсю что-то кипело и булькало в реторте, а по кабинету распространился слабый сладковатый запах. Верховный маг колдовал над зельем. Когда же солнце коснулось линии горизонта, зелье было готово, остужено и перелито в бутылочку.
  Эд безрадостно повертел склянку в руках и отставил ее на стол, почти отпихнул. Сам же снова откинулся на глубоком кресле, приставленном к массивному столу. Лицо его выражало усталость. Действительно, власть ускользала, как песок меж пальцев. Сколько времени, стараний, интриг позади. И вот он опять ни с чем. Как вначале пути. Все ниточки, удерживающие его власть, обрывались одна за одной. Единомышленники отворачивались. Оскар, так нежно выпестованный, сейчас наверняка уже готовит план объединения с ненавистным Соломоном Дабаром. Сол, чьи силы он подорвал, обвинив в Черном терроре, опять могущественен и независим, да еще и обзавелся новым сторонником в лице Вандерхасса. Даг же свободен как никогда. Костяк Совета! А кто отдаст жизнь за него? Таких нет. У Оса есть его преступная Цитадель, у Дракона - небо, у Гера - Островная империя. А Берта, любимая некогда женщина, дошла до того, что пытается тайком проникнуть к нему в его отсутствие и, того гляди, поведает всему свету об их темных делах. Уже пробовали распечатать Лабиринт. А там томится Анастасия, которая тоже является нежелательной свидетельницей его злодеяний. Тигры послали вызов на Совет! Его сын посмел! Да даже если бы и Харальд!..
   Эд понимал: он обложен со всех сторон. Слишком много народу, узнай о его настоящем лице, захочет свести с ним счеты. Они молятся Двуликому, а ведь он сам воплощение его в Мире. Глава Совета, Главный колдун и прочая, прочая. Убийца, интриган и манипулятор - вот его истинное лицо. Живой Бог. Эд безрадостно усмехнулся. Придвинул к себе огромный фолиант, лежащий на столе, с трудом открыл его. Записки первого Винера. Его предка. Некогда разорванные и разбросанные по всему миру, потом скрупулезно собранные и побывавшие в Огне Ведьм. Но рукописи, как известно, не горят. Пусть с обгорелыми краями, склеенные рыбьим клеем и смолой, измазанные кровью. Притчи. Иносказания, открывающиеся каждому колдуну по-разному. Вот глава про призыв Силы из других миров. Эд поежился. Он помнил, чем закончилась эта его попытка. Крахом мира, его теперешним положением. Нашествием тварей. Быстро перелистнул страницы. Ага, вот оно, то, над чем он бьется уж который день. Окончательное бегство. Ежели мир ополчится на тебя и выхода твоего не будет, перемени сущность и недруги оставят тебя, след потеряв... Ну и как же это понимать? Не покончи с собой, а измени сущность? Стать Принимающим? (Принимающих Эд ненавидел.) Или Меняющим? Отец его должен был быть Меняющим, но не был им, приобретя сущность значительно хуже. А мать - Пожирающая. Человеком он от этого брака не должен быть вообще, потому отец и не хотел ребенка. Но он был. И последним колдуном, что прошел Лабиринт и принял этот Мир. Что значит для него "измени сущность"? Стань мягким и пушистым? Загладь свою вину? Откажись от власти? Найдется много народу, желающего его смерти, если он так поступит. Выход только смерть. Бегство - только смерть. Никак больше он убежать не сможет. Сымитировать собственную смерть?
   Он со злостью захлопнул фолиант. Схватил со стола склянку и яростно зазвонил в колокольчик, стоящий там же. Появился бесшумный слуга. Чуть склонился. Эд было подал ему склянку, но отдернул руку и взмахнул другой. Слуга так же бесшумно удалился. Эд поднялся с кресла и так же с зажатой в руке бутылочкой вышел из кабинета. Прошел коридором, затем миновал несколько пролетов лестницы, охраняемой стражей, и поднялся на самое верховье Мира - Белую Башню. Владыка Мира ненадолго задержался на площадке перед искусно вытканным гобеленом, на котором Двуликий охотился на Темное Порождение Бездны и уже изготовился метнуть в него копье. Белый лик горел азартом охоты, Черный лик плакал. Эдмунд криво усмехнулся. Затем неспеша подошел к одной-единственной двери на этой площадке, приоткрыл створку невидимого окошка в ней. Посмотрел внутрь и удовлетворенно хмыкнул. Все оставалось по-прежнему. Исхудавший мужчина на кровати спал. Не безмятежно, что-то бормоча и вздрагивая во сне, но все же спал. Состояние его оставалось стабильным. Огарки свечей по-прежнему украшали аскетическую комнату. Эд мурлыкал какой-то мотивчик, когда подошел санитар, отлучавшийся за ужином для больного заключенного. Парень склонился в поклоне, и Эд поставил, наконец, свою склянку на поднос с едой. Санитар вопросов не задавал, он был нем от природы. Эд указал рукой на дверь и добавил уже словами (глухим парень не был):
   - С этого дня я добавляю кроме прочих лекарств для Рене еще это. Заходить за ним лично ко мне. Госпожу Берту в известность не ставить: не следует ее отвлекать от БОЖЕСТВЕННОГО мирскими безделицами. Понял?
   Парень быстро и отрывисто кивнул. Он был не только нем, но и понятлив. Давно понял, например, что память не просто так оставила Рене. Но молчал, ведь говорить он не мог. Эд скупо улыбнулся и, кинув еще раз взгляд на гобелен, стал спускаться по лестнице. Настроение его слегка улучшилось. Пора было оборвать еще одну ниточку.
  Он вошел в караульное помещение и огляделся по сторонам. Охранники, отдыхающие там, вскочили и вытянулись вдоль стены. Старший санитар был тоже здесь. Эд вопросительно посмотрел на него. Тот глазами указал на закрытую дверь в соседнее помещение и положил на стол ключи. А затем все так же молча вышел, увлекая за собой охранников. Эд остался в помещении один. Взял ключи со стола, отпер дверь и шагнул внутрь.
  - Берта, - произнес он, закрывая за собой дверь.
  Женщина, сидящая на длинной лавке, тянущейся вдоль всей стены, не стала подниматься при его появлении. Кроме данной лавки в помещении ничего не было - оно предназначалось для узников, если таковые появятся. Скупой вечерний свет, льющийся в узкое окошко, обозначал лишь силуэт женщины, оставляя лицо в тени. Эд, щелкнул пальцами, и помещение осветилось красноватым светом от повисшего под потолком огненного шара. Магия, как и все прочее, у Эда была весьма агрессивна, он никогда не создавал простых и приятных взору вещей.
  - Как твои люди посмели не пропустить меня к моему внуку, да еще и запереть в этом отвратительном месте? - вместо приветствия, накинулась на Эдмунда женщина.
  На мгновение он залюбовался ею, вспоминая давно ушедшие времена, когда она восседала на троне, а он был никем. Хотя, та молодая и изящная женщина-пантера, с развивающимися на ветру сиреневыми волосами и горящим взором, и эта, сломленная жизнью, монахиня абсолютно не сочетались друг с другом. Причиной этого внезапно всплывшего воспоминания был голос, вернее, его повелительная интонация, оставшаяся с тех времен неизменной, да плохое освещение камеры. Отбросив наваждение, Эд устало произнес:
  - Мои люди всего лишь выполняли мои распоряжения. А вот ты их нарушила.
  - Твои распоряжения? - переспросила Бертина. - Не могу припомнить, когда это ты распорядился, чтоб я не входила в эту башню.
  - Я говорил тебе неоднократно, что без меня ты сюда не войдешь! Однако ты попыталась сделать это, зная наверняка, что я буду в этот момент отсутствовать. Не нужно обладать особым чутьем или способностью к логическим умозаключениям, чтобы понять, что ты это сделала нарочно.
  Спорить было бесполезно и, похоже, Бертина тоже это поняла. Помолчав, она сказала уже намного спокойнее:
  - Что ж, Эдмунд Винер, теперь ты здесь, и я буду признательна, если ты проводишь меня к Рене.
  - Я уже был у него и не собираюсь подниматься туда снова, - ответил Эд. - Да и ты тоже туда не пойдешь.
  - Что все это значит? - в голосе Бертины явственно прозвучало волнение. - Что ты задумал?
  Вместо ответа, Эд присел на лавку рядом с ней и, помолчав, произнес:
  - Скоро ты сама все поймешь. А пока... позволь рассказать тебе сказочку на ночь, страшную сказочку на ночь. Ты уже большая девочка, поэтому ты не испугаешься, ведь так?
  Бертину передернуло.
  - О чем ты? Эд, мне сейчас не до сказок! - волнение в ее голосе усилилось.
  - Но тебе придется выслушать эту сказочку. А знаешь почему? Потому что ты находишься в моей власти и вынуждена делать то, что угодно мне. Так вот, мне угодно, чтобы ты всего лишь молчала, пока я буду говорить. Просто молчала, только и всего. Вспомни, как нам было хорошо в нашем огромном доме в Восточных землях. Помнишь, долгими зимними вечерами мы лежали в нашей уютной постели, и я рассказывал тебе сказки? Тогда мне тоже очень хотелось рассказать тебе эту сказочку, но ее время еще не пришло. А теперь пришло.
  - Эд, ты безумен, - с ужасом прошептала Бертина.
  - Возможно, дорогая. Так позволь безумцу сполна насладиться общением со своей любимой женщиной и рассказать ей ПОСЛЕДНЮЮ сказочку на ночь! Итак, я начинаю...
  В некотором царстве в некотором государстве жила-была девочка. Это была самая счастливая девочка на свете, потому что в момент ее рождения Двуликий бог смотрел на нее своим Белым ликом и улыбался, прикрыв Черный, чтобы тот ни в коем случае ни одним глазком не мог взглянуть на нее. Детство девочки было счастливым и беззаботным, а когда она выросла, она взошла на престол своего царства, чтобы править им мудро и справедливо. В момент ее коронации, на нее снова смотрел Белый лик Двуликого бога и улыбался, а Черный лик был повернут прочь.
  Прошло еще несколько счастливых лет. Девочка, которая уже превратилась в прекрасную девушку, правила своим царством мудро и справедливо, ее царство процветало, а ее народ возносил в Запределье хвалы своей правительнице, и они доходили прямиком до ушей Двуликого бога, который смотрел на нее своим Белым ликом и улыбался, отвернув в сторону Черный лик.
  Однажды до царства этой девушки дошла весть о том, что в соседнем королевстве живет прекрасный юноша, обладающий множеством достоинств, потому что в момент его рождения на него также смотрел Двуликий бог своим Белым ликом и улыбался. Эта девушка и этот юноша повстречались и полюбили друг друга, потому что так было угодно Двуликому богу, который желал смотреть на них вместе своим Белым ликом и улыбаться. Потом они поженились и стали вместе править царством этой прекрасной девушки. А потом их народ узнал радостную весть, что у них скоро появится наследник.
  - Эдмунд, - не выдержала Бертина, зачем ты терзаешь меня, рассказывая мне мою собственную жизнь? Эта сказка мне известна, так что не стоит...
  - Погоди, - перебил ее Эд, - все самое интересное только начинается. Слушай, что было дальше...
  У этого прекрасного юноши был друг, который являлся его полной противоположностью, потому что в момент его рождения Белый лик двуликого был занят какими-то более важными делами, и на него смотрел только его Черный лик. Этот мальчик, не смотря на свое высокое происхождение, был подкинут в бедную крестьянскую семью, где и прошло его детство среди коров и свиней. Он чувствовал, что имеет право на лучшую жизнь, но что мог поделать несчастный ребенок, считавший себя сиротой, которого обижали все, кому не лень? И лишь Черный лик Двуликого смотрел на него с немым сочувствием. Мальчик, которому от рождения все же было дано больше, чем крестьянским детям, вырос сильным и ловким юношей. Он сумел стать настоящим рыцарем, благодаря своей силе и храбрости, но этого было мало.
  Однажды он увидел ту прекрасную девушку и полюбил ее. Он захотел жениться на ней и посватался к ней, но получил отказ, потому что на девушку смотрел и улыбался Белый лик Двуликого Бога, а на него - всего лишь Черный лик. А потом она вышла замуж за того прекрасного юношу и стала жить с ним в своем царстве. Отвергнутому же юноше не оставалось ничего другого, как стать другом ее мужа, чтобы хоть благодаря этому иметь возможность изредка видеть ее.
  Обладая сходными качествами, оба эти юноши смогли по достоинству оценить друг друга и крепко подружиться. Они много времени проводили вдвоем тренируясь в различных боевых навыках и умениях. У них был один покровитель, но на одного из них он смотрел своим Белым ликом и улыбался, а на другого - всегда только Черным. И вот однажды...
  - Довольно, - перебила его Бертина, - я не желаю слушать, что было дальше! И я не понимаю, зачем ты все это мне рассказываешь!
  - Ты скоро поймешь, любимая, - зловеще улыбнулся Эд, - развязка уже близка и она весьма неожиданна. Слушай, слушай...
  У этой прекрасной девушки и этого прекрасного юноши впереди было много разных испытаний их любви, которых хватило бы на несколько сказочек. Я не буду рассказывать все, что с ними произошло, а остановлюсь лишь на печальной истории о том, как закончилась их любовь.
  Все счастливые сказки заканчиваются одинаково - "они жили долго и счастливо и умерли в один день". Моим героям было не суждено умереть в один день, хоть все к тому и шло. Потому что здесь в ход повествования решила вмешаться Судьба. А может, просто Черному лику надоело быть вечно отвернутым в сторону, когда его Белый собрат постоянно на кого-то пялится и раздражающе хихикает. И вот в одну особо темную ночь он не выдержал, и глянул на эту прекрасную девушку, о которой он столько слышал, но ни разу еще не видел. И взору его предстала следующая картина: девушка спала крепким и безмятежным сном, рядом с нею в постели лежал ее муж, прекрасный юноша, который спал таким же безмятежным сном, потому что таким же сном в данный момент спал их покровитель - Белый лик Двуликого бога. А возле постели стоял друг прекрасного юноши. Он смотрел на девушку и не мог оторвать от нее глаз. Черный лик Двуликого бога тоже залюбовался ее красотой, и с этого момента у нее больше не стало шанса быть обласканной только лишь его Белым ликом - она уже принадлежала им обоим. Затем друг прекрасного юноши достал заранее припрятанный кинжал, принадлежавший прекрасному юноше, и несколько раз молча ударил его в сердце. Кровь, брызнувшая из раны, окрасила все вокруг в красный цвет - одеяла, подушки, одежду и даже лицо прекрасной девушки, которая показалась юноше еще прекраснее, чем обычно. Она так и не проснулась, а ее муж уже не мог проснуться, так как спал вечным сном. Затем его друг вложил кинжал в руку девушки и тихо скрылся из дома.
  - Нет, - голос Бертины больше походил на стон, - ты не мог сделать этого!
  - Но почему, родная? - цинично поинтересовался Эд. - Разве я не недостаточно плох для этого? Но слушай, что было дальше, конец уже близок...
  Наутро друг прекрасного юноши, как ни в чем не бывало, пришел в его дом, где застал прекрасную девушку, рвущую на себе волосы из-за того, что она убила собственного мужа. И поверь мне, милая, у нее были причины желать ему смерти. Они прожили долгую жизнь, за которую меж ними много чего произошло. Но это истории для других сказочек, а мы вернемся к своей. Прекрасная девушка собиралась бежать и поведать всему миру о своем преступлении. Но у друга были другие планы. Он взял ее "вину" на себя. Благодаря ее связям в правящих кругах, дело это замяли. А спустя какое-то, очень, скажу я тебе, недолгое время, благодарная девушка отдалась другу своего убитого мужа - его настоящему убийце! И на все это смотрел их покровитель, Двуликий бог. Он больше не улыбался, зато оба его лика - Белый и Черный - теперь были открыты.
  А мораль сей сказочки проста - как бы ты ни стремился к абсолютному добру, зло все равно настигнет тебя рано или поздно. Поэтому лучше допусти в свой мир изначально немножко зла, соблюди равновесие. Дай Двуликому беспрепятственно смотреть на тебя обоими своими ликами!
  - Твоя мораль подходит лишь для добрых людей, - бесцветным голосом проговорила Бертина после длительного молчания. - Ты же, как родился во зле, так и жизнь свою прожил, не допустив в свой мир ни капельки белого.
  - Ты права, дорогая, - серьезно ответил ей Эд, - таков уж я есть: лишил себя даже того маленького "добра", за которое ты меня когда-то полюбила. И тебя его лишил...
  - Да простит тебя Двуликий, - прошептала Бертина и, протянув руку, осенила его божьим знаком.
  Эдмунд Винер тоже протянул к ней руку, а когда опустил ее, голова женщины поникла на грудь, а ее сердце уже не билось. Он поднялся и положил ее тело на грубо обструганные доски скамьи, последнее ложе, мало подходящее блестящей королеве, но вполне соответствующее скромной монахине.
  - Прости, любимая, ты слишком много знала. Я не мог рисковать. Спи спокойно... если сможешь, - с этими словами Эд нагнулся, поцеловал ее в еще теплые губы, и стремительно вышел из комнаты. Красный огненный шар под потолком с легким хлопком лопнул, рассыпав напоследок сноп искр. В узкое окно заглядывал желтый шар луны на ночном небе.
  
  Глава 10
  
   А ведь Мир, если смотреть сверху, изменился не сильно. Даже похорошел. Как царапины, заросли небольшие дороги и тракты. Не так монументально выглядят города. Мир стал тише и зеленее. Хотя Южные окраины все так же пусты и сухи. Все так же широки реки. Может быть, Миру без человека лучше, чем человеку без Мира? Не дымят верфи и заводы Тана. Нет распаханных Срединных и Засушливых Земель, выглядящих с высоты, как расчерченные тетради или разноцветные заплатки на нарядном платье земли. И больше не сверкают на Северных просторах Альмиры - алмазная шпилька в белых кудрях Севера. А рядом с ними - по-прежнему холоден и величественно-неприступен в своем гордом одиночестве Лабиринт...
   Зато как активны воды Океана! Словно жуки-водомерки скользят суда и лодки по его глади, как разномастные бусины торчат острова в воде. Самая крупная из них - Древний город - Этервил. Как железные кнопки на Юге - вышки Горючей смолы. И нарядная пряжка под ними - Цитадель. Как две больших пуговицы - крепости Сола на Юго- и Северо-Западе от Материка. Множество поясков около него - небольшие поселения людей в прибрежной зоне. Такой же поясок около Этервила - поселение Ордена. А в небе - все так же парят острова Поднебесной в бело-облачной дымке.
   Все это было видно с высоты полета Дракона, легко раскинувшего молодые крылья над Миром. Вспомнил он и ночные полеты. Темный материк и куча огоньков на блестящей от лунного света воде. Да еще спица огня на Вершине мира в Поднебесной, вероятно, колдовской огонь Эда. Дракон его не любил, но присягнул на верность и таковым оставался. Только никуда его Эд не звал и не направлял. Так и парили свободные крылья над Миром, так и запрокидывали головы люди, когда его тень касалась их жилищ, так же пищали дети в восторге: "Дракон! Дракон летит!" Иногда он поджаривал тварей, но энергия, исходящая от них совсем не грела, напротив - сердцу его становилось холоднее - так чужды они были этому Миру...Так что занятие это его не обрадовало. Да и что толку от его редких вылазок? Нужна война. Дракон выдохнул столб огня и повернул к одиноко лежащему в безбрежных просторах Океана Острову Иллюзий - своему нынешнему пристанищу.
   Так было не всегда. То есть не всегда он был одинок. Когда-то у него была семья. Но злодейка судьба не больно-то благоволила дракону. Мать его давно умерла, ее он почти не помнил, а отец... Отец изгнал его на этот остров, строго наказав не показываться ему на глаза, пока он не остынет. А маги, порой, остывают долго, очень долго. И ведь было бы за что! Ну, подумаешь, спер русалку, изменив с ней супруге! Супруга, кстати, недолго горевала, быстро утешившись в объятиях дракончикова папани. Но при этом еще и умудрилась дракону напакостить - тайно пробравшись на остров, где он держал свою хвостатую пленницу, выкрала ее и вернула назад, в лоно, так сказать, семьи. Да еще и папе наплела кучу таких небылиц, что он шибко на сыночку осерчал. Так что несчастный дракон остался и без жены, и без любовницы, и без отцовской поддержки! При воспоминании об этом дракон недовольно сморщил нос. Ну и пусть. Ему неплохо и одному. Все равно он не такой, как все. Одиночка. Единственный дракон в этом Мире. И никто не в силах его понять. Правда, есть одно существо.... Дракон приземлился на свой остров и проковылял к пустому бассейну под навесом из пальмовых листьев. Постоял какое-то время около него, задумчиво глядя на ровную водную гладь, неподвижность которой теперь не нарушало даже дуновение ветерка, вспоминая его недавнюю обитательницу. Нет, пора, наконец, побеседовать с ее отцом начистоту, плевать на запрет Эда, - решил он и, расправив крылья, снова взмыл в небо.
   Дракон низко летел над океаном, зорко всматриваясь в его сине-зеленые воды. И где теперь искать этого Дага? Раньше его всегда можно было застать у Сола, а если его там не было - оставить ему сообщение, которое каким-то непостижимым образом оказывалось тут же ему передано. Но с тех пор, как он поселился со своей молодой женой во дворце на дне океана, он и носа не кажет на поверхность, а к Солу вообще перестал являться. Дракон усмехнулся. Еще бы! Если бы Даг специально хотел разозлить своего дядю, то ничего лучшего, чем жениться на его дочери, он бы придумать не мог. А ведь Даг с Солом всегда были примером крепчайших семейных уз. И зачем ему понадобился этот брак, когда в твоем распоряжении целое море русалок и дриад? При том что всем хорошо известно, что для Дага существовала лишь одна женщина - Бебель, мать его дочери, Арии. Ария - дракон попытался попробовать это имя на вкус, но вместо этого выдохнул лишь столб едкого дыма, поперхнулся им, закашлялся, сбился с ритма и чуть не свалился в воду. Судорожно замахав крыльями, выровнял свой полет, оглянулся по сторонам (не видел ли кто, а то мало ли - потом насмешек не оберешься) и уже безо всяких рассуждений полетел в сторону Цитадели.
   Возле Цитадели появляться было опасно. Оскар дракончика не жаловал, и лодки всех его ребят были укомплектованы специальными сетями для поимки драконов. Эд дружески предупредил его, что лучше ему не ошиваться поблизости от Цитадели. А папа ясно дал понять, что, буде сыночек там появится, он, папа, не шевельнет и пальцем, чтобы его оттуда вызволить. Это в случае, если парни Оса вообще оставят его в живых, - счел нужным добавить родитель. Таким образом, у Оса были все козыри на руках, а бедный дракончик не мог даже пользоваться своим единственным оружием - огненным дыханием. Ну, разумеется, не применять же это средство против несчастных ни в чем не повинных людей! Дракон, не смотря на грозный вид, в душе был пацифистом.
   Чем ближе была Цитадель, тем неувереннее становился полет дракона. Не то чтобы дракон трусил, вовсе нет! Просто мало вероятности, что Даг находится именно там, а вызывать переполох в этом курятнике дракон, как истинный колосс духа и тела, не больно-то и хотел. И когда своим зорким оком дракон увидел вдалеке первую лодку пограничной охраны Оса, он, не раздумывая, сменил курс и полетел в сторону Южного Тана. У Сола не было причин нападать на дракона, а в том, что он в скором времени помирится с племянником и с некоторых пор по совместительству - зятем, никто особо не сомневался. Да уж Сол, не смотря на свою грозную репутацию, явно остывал быстрее драконова родителя.
   В территориальных водах Тана лодок было значительно больше, чем в водах Цитадели. Не удивительно: при жизни на суше в ведении Сола была основная часть территорий Мира со значительной долей подданных. У Оса же была лишь горстка разного отрепья, собранного им по всем землям Империи. Дракон поднялся чуть выше, дабы не травмировать психику людей своим видом и, рассеянно поглядывая вниз, продолжал полет в сторону Южного Тана. Вдруг что-то привлекло его внимание и он, резко сложив крылья, камнем устремился на небольшой корабль, резво бегущий в одном с ним направлении. Матросы на корабле его заметили и с тревожными криками заметались по палубе. Но дракон, не обращая на них внимания, изменил сущность еще в полете, и уже в человеческом обличье кубарем покатился по палубе в обнимку с человеком, в которого он врезался при приземлении.
   Матросы, не привычные к подобным пируэтам, тем не менее быстро пришли в себя и кинулись на помощь своему товарищу. Однако тот удивил их не меньше, чем до того дракон: с веселым смехом вскочил на ноги и, протянув руку, помог подняться человеку-дракону, сбившему его с ног, дружески при этом ткнув его кулаком в бок.
   - Родрик, приветствую тебя, дружище, какими судьбами? - спросил он человека, еще несколько мгновений тому назад бывшего драконом.
   - Здорово, Энди. Да вот, решил навестить... одного... приятеля, - ответил тот.
   Поняв, что наблюдают встречу двух друзей, матросы разошлись по своим прерванным появлением дракона делам. Разговор друзей между тем продолжался.
   - Значит, ты летел не ко мне, - Энди констатировал факт, словно и не заметив неловкой паузы в реплике друга.
   - По правде говоря, я не думал встретить тебя тут. - Произнес Родрик. И, спохватившись, добавил: - Но я безумно рад тебя видеть.
   - Взаимно, друг, взаимно. - Произнес Энди. - А я, знаешь ли, плыву повидать сына. Хочу немножко поплавать с ним вместе, пока не началась его учеба.
   - Понятно. - Сказал Родрик. - Но непонятно другое - почему ты вообще не заберешь его к себе?
   - Ну... все не так просто. Да и у Сола ему намного лучше. А что ему могу дать я?
   - Разумеется, ничего, кроме отцовской любви и заботы, - с тяжелым вздохом ответил дракон.
   Энди ободряюще потрепал его по плечу:
   - Не переживай, и у тебя все образуется!
   - Да уж, - проворчал дракон, но вступать в полемику не стал.
   Он прошелся по палубе, внимательно оглядываясь по сторонам.
   - Отличная посудина, - оценил он.
   - Все, что осталось от моего торгового флота, - спокойно произнес Энди.
   Родрик искоса глянул на него. Когда толпы людей, покидая сушу, кинулись к морю, Энди все имеющиеся в своем распоряжении корабли предоставил в распоряжение нуждающихся, а после не посчитал нужным забирать их назад. Кто-то счел это неуместным филантропством, кто-то возвел его в ранг святого... Похоже, его это мало заботило. Он оставил себе один корабль для личных нужд, а большего ему и не было нужно. У человека, рожденного в немыслимой роскоши, в жизни оказались совсем другие ценности. Уже только за это его стоило уважать.
   Дракон тоже считал этот жест чересчур широким, однако, с Энди они дружили еще со школьных времен, поэтому их отношения были выше обвинений друг друга в таких мелочах, как ненужное расточительство или сыновняя непочтительность. Поэтому он не стал акцентировать на этом свое внимание, а поинтересовался следующим:
   - Раз уж ты плывешь туда же, куда нужно и мне, и не против того...
   - ... чтобы ты составил мне компанию, - продолжил за него Энди, - то ты, мерзкая рептилия с отвратительным характером, с удовольствием мне ее составишь! - со смехом закончил он, на что Родрик лишь, ухмыльнувшись, развел руками.
   Пока длился этот разговор, кораблик на всех парусах несся вперед. И вот уже на горизонте показалась морская обитель грозного правителя Южного Тана. Спустя некоторое время, матросы свернули паруса и сели на весла, а наши товарищи вдвоем переместились на нос судна, пристально вглядываясь в приближающийся город.
   Когда корабль был пришвартован и Род с Энди сошли на пристань, последний спросил друга:
   - Приятель, к которому ты летел, случайно живет не во дворце?
   - Нет-нет, - с чистой совестью ответил тот. - Однако было бы невежливо не навестить сначала здешнего правителя. Так что я с удовольствием продолжу составлять тебе компанию.
   Никакого обмана: Даг, который был нужен Родрику, действительно уже не жил во дворце, но, навещая Сола, можно было окольными путями выведать о нем что-нибудь полезное. При этом имя Дага упоминать в присутствии Энди было ни в коем случае нельзя, если ты считаешь Энди своим другом - кошка, пробежавшая между ним и Дагом, была слишком черна. Поэтому Родрик просто приобнял друга за плечи, и они бодро зашагали в сторону дворца.
  
   Нынче, на море, жизнь стала намного проще, чем когда-то была на суше. Дворец Сола не был исключением. Он не был таким шикарным, как некогда в Тане. Конечно, это все равно был дворец, потому что Сол ни за что не стал бы жить в доме, ничем не выделяющемся среди окружающихся домов. Но ему было далеко до великолепного здания, которое осталось на земле Тан. Убранство этого дома было намного скромнее. Когда пришла беда, в первую очередь спасали людей и вывозили провизию, а уж до мебели и прочих предметов роскоши дело так и не дошло. Да и нравы, царящие внутри, были уже не те, что раньше. Не было охранников у каждой двери, не сновала туда сюда многочисленная челядь - все было теперь значительно проще. Дворецкому, встретившему друзей у главного входа, Энди коротко бросил, что сразу пройдет к сыну и, проинформировав Родрика, что если что, он будет на корабле, свернул в боковой коридор. Дракон же в сопровождении дворецкого стал подниматься по парадной лестнице. Однако они не успели дойти до первой площадки, как из коридорчика, в который удалился Энди, раздался шум, а затем гневные крики.
   Родрик резко развернулся и бросился туда. Картина, представшая перед его глазами, была весьма живописна: двое мужчин, одним из которых был Энди, отчаянно колошматили друг дружку. Родрик, особо не раздумывая, сходу попытался протаранить намертво сцепившихся противников, однако, в результате чьего-то удара, явно предназначавшегося не ему, отлетел в сторону, больно ударившись о стену. "Ну, ничего себе", - подумал он, не сразу приходя в себя. Однако когда пришел - вскочил на ноги и снова кинулся в гущу драки. И снова отлетел к стене: вклиниться в это сражение оказалось не так-то просто. Единственное, что он рассмотрел вполне - пиратскую бородку Дага. "Ух, ты, повезло! Тебя-то мне и надо, - подумал дракончик, потирая ушибленный бок. - Только как?" Ему было понятно, почему эти двое дрались - дело в Джанин - бывшей жене Энди и теперешней - Дага. Бесполезное сражение, не решающее ровным счетом ничего. Которое надо прекратить, пока они друг друга не изувечили. Но что же предпринять? Родрик сел поудобнее на пол, прислонившись спиной к стене и глубоко задумался под размеренный ритм наносимых противниками друг другу ударов. Выход, пришедший ему на ум в результате данной активной мозговой деятельности, был один - схватить того, кто схватится и при этом в своем втором Обличье. В первом ему не справиться - убедился сам. Желательно схватить Дага и потолковать с ним о своих делах - с Энди они на сегодня уже достаточно пообщались. Похоже, однако, вытолкать на улицу их не удастся. Поэтому придется изменяться здесь - как это было ни прискорбно, на горизонте и так не дюже счастливой драконовой жизни замаячил еще один серьезный враг - недовольный разрушениями, произведенными драконом в его жилище, Сол. Вот ведь судьбинушка, нарочно и не придумаешь: драку начали Энди с Дагом, а отвечать за разрушения придется дракону. На этой сверхпечальной ноте Родрику пришлось прервать свои философские размышления, потому что драка начала приобретать оттенок членовредительства, и пора уже было ее кончать. Родрик поднялся на ноги, вытолкал из коридора дворецкого, и с тяжелым вздохом изменил Облик. Послышался треск рушащихся стен здания, а потом всех, находящихся в злополучном коридоре, накрыло обрушившимися балками и перекрытиями. Род прикрыл глаза спасаясь от взметнувшегося вихря штукатурки, в образовавшейся суматохе схватил первого попавшегося из дерущихся, расправил свои мощные крылья и... да, назовем вещи своими именами - дал из дворца деру... И только отлетев на приличное расстояние Род открыл глаза и обнаружил, что судьбина и тут сыграла с ним злую шутку: в его когтистых лапах рычал и извивался его друг Энди.
   Родрик изогнулся и поднес его поближе к морде, чтобы наверняка убедиться, что это действительно не Даг. Махать крыльями он при этом позабыл, поэтому тут же кубарем полетел вниз. Хорошо, что хоть успел до того набрать высоту: в последнее мгновение сумел удержаться в воздухе и не окунуться в прохладные морские волны. Также хорошо, что с перепугу не выронил свою драгоценную ношу. Правда, оказавшись над самой поверхностью воды, поджать лапы не сообразил, а посему Энди, находящийся в них, целиком погрузился в воду.
   - Ой! - сказал дракон, снова набирая высоту. - Извиняюсь. - В ответ послышалось какое-то яростное завывание, заглушаемое шумом ветра. Тогда Родрик изловчился, и с криком "Держись!" закинул своего друга себе на чешуйчатую шею, вызвав тем самым очередной вопль негодования. - Сейчас мы тебя высушим, дружище! - И дракон, широко взмахивая крыльями, полетел над водами Океана.
   - Немедленно верни меня обратно! - закричал ему в ухо Энди.
   - Извини, не могу, - ответил дракон. - Я причинил тебе некоторый... дискомфорт и обязан исправить это досадное недоразумение.
   - Род, мы не в тронном зале, так что свои светские любезности можешь оставить на потом. Просто верни меня назад.
   - Прости, не расслышал: слишком много слов. Что ты сказал?
   - Верни меня, подлая рептилия! - взвыл Энди.
   - Вернуть? Куда? - не понял дракон.
   - Во дворец Сола!
   - Извини, не могу. Он, похоже, разрушен.
   - Что?! Тем более верни! Там мой сын!
   - Ну... Думаю, он разрушен частично, и твой сын не пострадал. И там есть, кому о нем позаботиться.
   - Вот это-то мне и не нравится! - буркнул Энди.
   - Почему? - искренне удивился Родрик.
   - Догадайся с трех раз, тупица! - заорал Энди. - Что этот хмырь делал возле покоев моего сына?
   - Думаешь, у него к нему нездоровый интерес? - ахнул дракон, совершенно проигнорировав "тупицу".
   - Двуликий! Вразуми этого последнего из ископаемых монстров! - взмолился в пространство Энди.
   - Ну... если у Дага нет к твоему сыну нездорового интереса, - размышлял на лету дракон, - значит, он просто проходил мимо.
   - Коридор не сковозной, - сообщил ему Энди.
   - Тогда позволь спросить: в каком направлении он шел, когда ты его там застал?
   - Какая разница? - закричал Энди. - Важен сам факт!
   - Друг, ты мог бы не орать мне в ухо? Я тебя отлично слышу, - заявил дракон.
   - Только что ты слышал меня не так отлично! - напомнил ему Энди.
   - Да? - удивился дракон. - Наверно, вода в ухо попала.
   - Ну да, конечно, - буркнул Энди.
   - Видишь ли, - пустился в философствования Родрик, - нет ничего удивительного в том, что мужчина находится рядом со своей женой, а она - рядом со своим ребенком...
   - Ах, спасибо тебе огромное, что напомнил, - едким голосом проговорил Энди. - И уж коль скоро мы с тобой разрешили все сомнения по данному поводу, будь добр, верни меня на мой корабль!
   Дракон какое-то время молча летел над океаном, словно бы наслаждаясь самим фактом полета. Потом поинтересовался у своего седока:
   - Ты высох?
   - Да, огромное спасибо, - преувеличенно вежливым тоном ответил тот. - Я высох и привел себя в порядок, так что мы можем возвращаться.
   - Нет, - отрезал дракон, - не можем. - И круто повернув, полетел в направлении Севера.
   - Куда ты меня тащишь? - завопил Энди.
   - Я хотел пригласить тебя к себе в гости, - спокойно произнес Родрик, - но ты, похоже, недостаточно остудился.
   - С какого перепугу ты вообще влез не в свое дело? Никто не просил тебя тащить меня куда бы то ни было.
   - Да, не просил. Но мне пришлось это сделать, - ответил дракон.
   - Ну, вот и верни меня на место, с которого утащил! - заорал Энди в ухо Родрика.
   - Я просил тебя не орать мне в ухо, - наставительно произнес Родрик.
   - Буду орать, пока не полетишь обратно! - заверил его Энди.
   - Твой настрой говорит мне о том, что этого делать ни в коем случае нельзя! - назидательно произнес дракон и прибавил скорости, так что Энди пришлось сильнее вцепиться руками в его шею и плотнее прижаться к ней. Разговаривать на такой скорости ему было проблематично.
   И уже в тишине они продолжали свой стремительный полет, сопровождаемый лишь свистом ветра, все дальше и дальше на Север. Пока, наконец, впереди не показались блестящие на заходящем солнце шпили Альмир. Сделав над ними пару кругов, Родрик повернул в сторону гор, в предгорьях которых находилась его малая родина - Лабиринт. Зачем он летел туда, он не мог бы сказать себе и сам. Просто что-то безудержно тянуло его в ту сторону, и противиться этому было свыше его сил.
   Оказавшись над Лабиринтом, Родрик бездумно сбавил скорость, и этим тут же воспользовался сидящий на его шее Энди, о котором дракон, сказать по правде, успел уже позабыть. На сей раз, Энди не стал кричать ему в ухо, а изловчился, и резко отогнул одну из его шейных чешуек. Дракон взвыл от боли и непроизвольным движением мощных плеч скинул с себя своего седока. Тот, кувыркаясь в воздухе, полетел вниз. Родрик ужаснулся, увидев, что он натворил, и стрелой кинулся догонять друга. Он изловчился схватить его почти возле самой земли и снова закинуть к себе на шею, но вот взмыть в воздух уже не успел. Единственное, что ему оставалось - попытаться приземлиться как можно безболезненнее, что в данных обстоятельствах было почти нереально. Так и произошло. Дракон, отчаянно тормозя крыльями о воздух, шмякнулся на брюхо, по инерции проехал на нем некоторое расстояние, и ткнулся мордой в закрытые ворота Лабиринта, которые и остановили окончательно его движение. Из разбитого носа дракона, медленно набухая, выкатилась капля рубиновой крови, чуть задержалась на самом его кончике, а затем плавно скатилась прямо на двери Лабиринта, деревянное полотно которых мгновенно впитало ее всю без остатка. Вырезанные на двери причудливые символы и рисунки загорелись ровным кроваво-красным светом, и сразу же вслед за этим массивные двери стали медленно со скрипом отворяться. И так же медленно отваливались челюсти дракона и сидящего на его шее судорожно вцепившегося в нее человека, неотрывно глядящих на это чудо.
   - Энди, - прошептал дракон замершему на его шее человеку, - мы с тобой... открыли Лабиринт!
   - Вижу, - так же шепотом ответил Энди. - И что?
   - В прошлый раз, - продолжал дракон шепотом, - Эду это не удалось. Интересно, почему удалось сейчас?
   - Да? - уже нормальным голосом проговорил Энди, слезая с шеи дракона и приближаясь к входу в Лабиринт. - Я про это не знал.
   Дракон приподнялся с брюха, подтянув под себя лапы, но менять облик не спешил.
   - Энди, - сказал он чуть слышно, - ты же не собираешься туда войти?
   - А почему нет? - искренне удивился Энди. Потом внимательно посмотрел на дракона и с удивлением в голосе произнес: - Да ты боишься!
   Дракон поднял переднюю лапу и смущенно почесал ею затылок.
   -Ну, не то чтобы боюсь,... - протянул он.
   - Боишься-боишься! - Энди со смехом приблизился к нему.
   - Эй, ты что! Не вздумай тут шуметь! - испуганно округлив глаза шикнул на него дракон.
   - А то, что будет? - громко поддразнил его Энди.
   Вместо ответа дракон округлил глаза еще сильнее, а Энди, поняв, что друг что-то увидел, обернулся в сторону Лабиринта.
   В проеме двери стояла девушка. Ее голубые глаза, обрамленные глубокой тенью от длинных ресниц, внимательно смотрели на дракона. Нежная матовая кожа лица ослепляла своей белизной, алые губы были слегка приоткрыты. Легкий ветерок развивал пряди ее прямых черных волос, спускающихся ниже колен, перебирал складки платья, струящегося по траве, играл концами расшитого непонятными символами пояса. Казалось, что она слегка парит над землей. От нее исходило легкое сияние, словно она была освещена изнутри мягким светом. Как будто это не человек, а призрак...
   - Дух Лабиринта, - прошептал за спиной Энди дракон.
   Девушка улыбнулась и промолвила:
   - Родрик, как же ты вырос, мой мальчик! Наконец-то ты дома! Кого это ты привел к нам? - ее внимательный взгляд переместился с дракона на стоявшего рядом с ним человека.
   Дракон хотел что-то сказать, но в этот момент в его голове раздался зов Императора.
   - Старый хрыч вызывает меня, - проворчал дракон, поднимаясь на все четыре лапы.
   Девушка снова перевела взгляд на дракона и весело улыбнулась:
   - Как видно, Эд еще не потерял своей хватки, быстро среагировал. Как думаете, рискнет ли он появиться здесь? - озорным голосом осведомилась она.
   Друзья молчали, не очень хорошо осознавая, что во всем этом может быть такого веселого. Зов в голове дракона стал настойчивее.
   - Он зовет меня к себе, я больше не могу медлить, - промолвил дракон. - Энди, ты со мной?
   - Энди! - голос девушки обволакивал, словно патока. - Неужели ты не зайдешь к нам?
   Родрик, уже приготовившийся взлететь, тем не менее, счел нужным предупредить друга:
   - Не верь ее заманчивым речам! История проста: либо ты - победитель, либо останешься тут навсегда! Не ты первый, не ты последний - так действуют здешние механизмы. Кто-то же должен все это подпитывать. Так что лучше летим. Что может дать тебе Лабиринт?
   Девушка молчала, выжидательно глядя на Энди. Ее влекущий взгляд был красноречивее любых слов. Но слова были и не нужны. Энди решил для себя все в первое же мгновение, как только увидел ее. Он подошел к дракону и хлопнул его по чешуйчатой шее:
   - Лети один, Родрик, я остаюсь - сказал он.
   Торжествующую улыбку девушки увидел только дракон.
   - Ладно, я еще вернусь, - проворчал он. - Лабиринт теперь открыт, так что... А мне, в отличие от многих, не требуется просить разрешение в него войти. Не так ли, Аура? - с этими словами он взмахнул мощными крыльями, взмыл в небо и, сделав круг над Лабиринтом, полетел в сторону Поднебесной.
   Девушка поманила за собой Энди и скрылась за дверями Лабиринта. Ни секунды не колеблясь, он шагнул вслед за ней. Как только он оказался внутри, тяжелые двери с грохотом захлопнулись у него за спиной.
   - Конечно, Родрик, ты всегда можешь сюда войти, - произнесла девушка, глядя вслед удаляющемуся дракону. - У тебя для этого есть все необходимое. - Затем она посмотрела на Энди с заговорщицким видом и добавила: - Но двери мы лучше закроем: не испытываю никакого желания лицезреть Его Императорское Величество в данный момент, если вдруг оно пожелает тут появиться.
   Энди молча осматривался по сторонам. Так вот он какой, Лабиринт, на который многие возлагают столько надежд! Внутри он ничем не отличался от того, что было снаружи - те же серые кое-как взгроможденные друг на друга каменные плиты, та же утоптанная земля под ногами с пробивающейся из нее засохшей травой, местами выбивающиеся между плитами хиленькие кустики без листьев и низкое осеннее небо над головой. Да, конечно, камни сложены в виде коридоров с множеством проходов и ответвлений и это заметно даже здесь, около входа... Но ничего грандиозного и совсем ничего пугающе-непроходимого. И это то самое колдовское место? Место, где, как говорят, погибло столько людей, не сумевших пройти Лабиринт до конца? Может, когда здесь стоял замок великих колдунов древности, это место и вызывало душевный трепет, но теперь... Намного больший интерес вызывала в Энди эта странная девушка, юный облик которой никак не вязался с опытом, угадывающимся в ее глазах, а всплески веселья не сочетались с проглядывающей в этих же глазах бесконечной тоской.
   Девушка тем временем отошла от Энди на небольшое расстояние и поднялась на возвышение, расположенное прямо напротив входа в Лабиринт. Он хотел последовать за ней, но она жестом вытянутой ладонью вперед руки остановила его. Ее лицо превратилось в неподвижную маску, и даже одежда перестала колыхаться на ветру. А затем раздался голос, в котором уже не было ничего обволакивающего:
   - ЗАЧЕМ ТЫ ПРИШЕЛ СЮДА, ПУТНИК?
   Возникла неловкая пауза. Что мог ответить Энди на этот вопрос? Его сюда принесли по воздуху, не спросив на это его мнения. Он никогда не думал о Лабиринте прежде и слабо понимал, зачем он вообще сюда вошел. Ну не за этой же обворожительной красоткой, которая вряд ли и человеком-то является!
   Вероятно, девушка сама поняла всю абсурдность своего вопроса, поэтому спустилась со своего постамента и уже знакомым голосом проговорила:
   - В общем, расклад таков: ты пытаешься пройти Лабиринт, в результате чего тебе это либо удается, и тогда ты получаешь все, что только можешь пожелать, либо не удается, и тогда ты навечно остаешься здесь слугой Лабиринта. Обязана предупредить: под фразой "все, что только можешь пожелать" понимается все, что угодно, кроме любви. Увы, эта высшая субстанция нам недоступна, иначе я была бы самой счастливой женщиной на свете. Также обязана предупредить, что прохождение Лабиринта вовсе не является таким уж простым, как это может показаться вначале.
   Энди недоуменно посмотрел на нее, а затем в его глазах сверкнула искорка.
   - Мне кажется, твой расклад начинается не с начала! - весело проговорил он.
   - Как это? - не поняла девушка.
   - Ну, ты говоришь, что я пытаюсь пройти Лабиринт и тэ дэ и тэ пэ... Но хочу ли я вообще его проходить? Вот в чем должен быть первый вопрос.
   На лице девушки отразилось удивление, которое быстро сменилось разочарованием.
   - Все ясно, - произнесла она и махнула рукой на закрытую дверь, которая начала медленно и со скрипом отворяться, - ты прав, насильно мы никому себя не навязываем. Любой, приходящий сюда, приходит добровольно. Так что... можешь быть свободен! - Последнюю фразу она произнесла с обидой, которую изо всех сил пыталась скрыть. Затем повернулась к нему спиной и двинулась прочь по одному из коридоров Лабиринта. Энди залюбовался ее блестящими волосами, обволакивающими тонкую фигуру, как траурная накидка.
   - Погоди! - крикнул он ей вслед. - Я же не сказал, что не хочу его проходить!
   Девушка остановилась. Двери тоже замерли, перестав скрипеть.
   - Я готов! Я же сам, без принуждения вошел сюда. И я даже знаю, что хочу у тебя попросить. - Его губы произносили слова так убедительно, что он сам себе диву дался. Зачем он здесь? Что ему здесь нужно? Ведь любви, единственного, чего у него не было, Лабиринт ему дать не может! Почему же он не бежит, сломя голову, от этой опасной красавицы? Почему добровольно идет на риск, в душе осознавая, что не сможет пройти это испытание? Ради нее? Чтобы навеки остаться здесь с ней? Но ей не нужен слуга. Такие женщины никогда не замечают своих слуг.
   Между тем, девушка повернулась и приблизилась к нему почти вплотную. Она была либо очень высокая, либо действительно парила над землей - ее лицо находилось на уровне его лица.
   - И что же ты хочешь пожелать в случае победы? - Ее губы не шевелились, голубые глаза смотрели как будто прямо в его душу, а голос просто возник у него в голове. От ее взгляда невозможно было оторваться.
   - Я желаю... навсегда... избавиться... от своей... любви. - Прошептали в ответ его губы.
   В глазах девушки на мгновение вспыхнул ужас, граничащий с отвращением, который тут же сменился спокойным любопытством, какое бывает у естествоиспытателя, разглядывающего под микроскопом препарированную лягушку.
   - Да будет так, - спокойно сказала она и, повернувшись, снова стала удаляться от него прочь по коридору. А в его голове продолжал звучать ее голос: "На прохождение тебе дается трое суток, никаких других правил нет. Ограничений тоже нет. Иди, куда хочешь, действуй согласно обстоятельствам. В помощь себе можешь использовать все и всех, кого обнаружишь в стенах Лабиринта, а также все знания, что ты успел накопить в своей голове к настоящему моменту. Но не слишком-то полагайся на них: в моем царстве все может быть совсем не таким, как принято считать. Сможешь обмануть моих слуг - не сочту за оскорбление, попадешься на обмане - будешь наказан. Мои слуги так же вольны обманывать и запутывать тебя. Но также могут и оказывать тебе искреннюю помощь и поддержку. Доверять им или нет - воля твоя. И помни: никаких ограничений!" Последняя фраза повторялась в его мозгу снова и снова, постепенно затихая. Вместе с последним звуком в голове исчезла в конце коридора и эта удивительная девушка. Энди остался наедине с самим собой. Где-то вдалеке часы пробили двенадцать раз.
  
   "Ты слышал, что он пожелал?"
   "СЧИТАЕШЬ ЭТО СВЯТОТАТСТВОМ?"
   "Любовь - благо... Взаимная любовь - это чудо, но чудес ведь так мало в нашей жизни. Так что не всем это дается. Но даже невзаимная любовь - это огромный жизненный дар, которым нельзя разбрасываться".
   "СТРАННО, ЧТО ТЫ ТАК СЧИТАЕШЬ ПОСЛЕ ВСЕГО, ЧТО У ТЕБЯ БЫЛО".
   "Этот человек меня... удивил".
   "ОН ОСТАЛСЯ ЗДЕСЬ РАДИ ТЕБЯ!"
   "Глупости!"
   "НУ, КАК ЗНАЕШЬ. СДЕЛАТЬ ЕМУ ПОСЛАБЛЕНИЕ?"
   "Даже не думай об этом!"
   "ПОНЯТНО. ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ ОН ОСТАЛСЯ ЗДЕСЬ НАВСЕГДА? А ИНАЧЕ, КАК ТЫ ВЫПОЛНИШЬ ЕГО НЕЛЕПОЕ ТРЕБОВАНИЕ?"
  
  Глава 11
  
   Наконец-то он высек огонь. Неизвестно, с какой попытки. Сухая солома и два камня, выковырянных из стен. Спички просить было бесполезно. Все равно не принесут. Хорошо, что остальное есть в избытке. Он вздохнул, зажигая первую свечу. Чуть не погасил пламя! Надо быть аккуратнее. Взглянул на нее, затем осторожно, прикрывая свободной ладонью тоненький огонек, начал свой обход. Свечи были повсюду: на полу вдоль стен, на столе, на всех выступах и неровностях каменной кладки, до которых можно было дотянуться. Их не было только у двери и у окон, раскрытых нараспашку. Холодная и темная комната постепенно изменялась. С каждым новым огоньком в ней становилось все светлее и теплее. А вот лицо человека, и без того печальное, становилось все угрюмее. Как будто тепло и свет его совсем не грели.
   Так и было на самом деле. Память его, изорванная в мельчайшие клочки, понемногу возвращалась к нему. Но и она, вот-вот готовая навсегда его оставить, была похожа на неверно мерцающий огонек свечи. Он слышал крики людей, видел неясные силуэты, вдыхал запах пороха и крови... Это все, что осталось от его памяти. Ему казалось, что он всегда был здесь, в этой комнате с зарешеченными окнами. Всегда. Ничего не изменялось день ото дня. Ему приносили еду. Меняли одежду. Кто-то его мыл. Только он не помнил кто. Лица стирались тут же. А прошлое, если оно у него вообще было, нервно мигало огоньком свечи, не освещая его жизни. Губы сложились сами и произнесли чужим (а может, и нет, он не помнил) голосом: "Почему?" И сам же не понял, о чем это он спрашивает. И кого?
   Его спокойный обход, между тем, подошел к финалу все свечи были зажжены. Смотреть стало нестерпимо да и дышать тоже. Но человек оставался безучастным, отстраненным, как будто он выполнял какую-то рутинную работу. Хотя, если делать это постоянно... Может, ему это нравилось раньше? Когда он впервые обнаружил ящик свечей под кроватью? Или он находил этот ящик каждый день? Он не помнил. Кровать под ним легонько скрипнула. Дело сделано. Теперь ему надо попытаться что-то вспомнить. Или кого-то? А, какое-то слово. Слово, за которым приходит настоящий свет. Бог? Нет, уверен он не был. Люди? Нет, нет и нет. Те, кто позволил себя создать - создателя обязательно недостойны. Невеликодушны, неумны и смертны, так легко смертны. Так легко! Он неосознанно провел рукой над одной из свечей на столе, нечаянно затушив ее. Так и жизнь. Горит, чадит, трещит, а одно неловкое движение и... Он поднял другую свечу и зажег погасшую. Кто-то забирает свет, кто-то его дарит. Но не Бог, его просто нет. И не люди. Они неспособны. Неспособны ни на что. Ни на жизнь, ни на смерть. Так и ждут кого-то, кто бы помог им. И в том, и в другом. Человек невесело усмехнулся, хотя злости не испытал. Просто подумал. Может, он сказал это вслух?
   Он не знал, что под дверью, с другой стороны, кто-то тихо и беззвучно плачет. Свернувшись калачиком, от жалости плакала молоденькая девушка, потому что она знала, что происходит в комнате. Вот уже несколько дней она приходила сюда вечерами, точно зная, что в эти часы он всегда один, и никто его не потревожит. Но не решалась войти. Так и сидела на полу возле двери, прислушиваясь к звукам за ней и рисуя в уме картины того, что творится внутри. А потом уходила. Чтобы на следующий день прийти снова. Единственный человек с живым сердцем в непосредственной близости от этого ходячего мертвеца. Об этом он не подозревал. Откуда было ему знать, что живое рядом с ним не имеет шансов на выживание? Люди, которые утром убирали огарки свечей, приносили новые свечи, переодевали его, мыли, вводили лекарства и пищу, убирали за ним, - не подвергались опасности от соприкосновения с ним лишь по причине того, что не были людьми. В общечеловеческом смысле этого слова.
   Безумец, он шептал какие-то обрывки фраз во сне и наяву, выкрикивал имена... Какие-то были девушке знакомы или казались знакомыми, какие-то она не знала вообще. Но одно имя он повторял, как заклятье. Вот и сейчас она услышала шум, всегда предвещающий страшный крик смертельно раненного хищного зверя, раздиравший тишь ночи. Она знала, что произойдет дальше. Он вспомнил слово и слово было важнее всего. Власти, богатства, Бога... Он орал его в низкое небо. Он повторял этот крик несколько раз. Или всего один раз. Но после этого всегда, обессиленный, падал перед окном. Там его и находили. И огарки вчерашних свечей. На весь мир лился свет с Белой башни, самого высокого места Мира, высшей точки Поднебесной. И на весь Мир было слышно имя, вырывающееся из пасти побежденного хищника, имя, которое сейчас, почти одновременно с ним, лишь долей секунды раньше прошептали губы сидящей под дверью девушки: "Одри!"
  
   Грета печально вздохнула. Столько лет прошло, а картина эта до сих пор у нее перед глазами, как будто она смотрит на себя саму со стороны. Но ведь тогда она не задумывалась над тем, как это выглядит со стороны. Тогда она вообще почти ни о чем не задумывалась, а просто жила, как во сне...
   Это произошло в последнее лето перед окончанием школы. Она проводила его в Поднебесной у матери. Родители к тому времени были уже давно разведены, а мать - замужем за Мануэлем. И Грета попеременно жила то у отца в Островной Империи, то у бабки в Этервиле, то у матери с отчимом в Поднебесной. В Поднебесной ей нравилось. И Мэни ей нравился, он никогда не пытался ее воспитывать, но всегда вел себя с нею, как с равной. Равной по возрасту, а не по статусу. Ее статус, даже не смотря на развод родителей, был высок - она являлась прямой наследницей трона Этервиля. И, как и положено всякой приличной принцессе, к тому же живущей в Поднебесной, она работала в местной лечебнице.
   Как-то раз, сидя в палате отделения душевнобольных, она услышала в коридоре непривычный шум. Выглянула посмотреть, что происходит, и увидела незнакомых санитаров, больше походивших на тюремных охранников, которые быстрыми шагами продвигались по коридору, ведя под руки... Вот именно, потому они и показались ей охранниками, а не санитарами, что человек, которого они вели, был похож на осужденного на казнь преступника - таким безучастным ко всему происходящему вокруг себя он выглядел. Охранники, шедшие впереди, загоняли всех в палату, средние - вели пациента, замыкающие следили за тем, чтобы никто не высовывался и не лез за ними. Их было на удивление много - целых шесть человек на одного больного - такого Грета не видела здесь никогда. Да и этого пациента она раньше не встречала. Новенький? Куда же его положат? Но процессия прошла мимо нее по коридору и покинула отделение.
   Грета подошла к знакомой медсестре, и, глядя на закрывшуюся за ними дверь, спросила:
   - Ты случайно не знаешь, кто это?
   И только задав этот вопрос, поняла, что ее заинтересовали вовсе не звероподобные мордовороты-санитары, а человек, которого они вели.
   Медсестра сделала круглые глаза и громко зашептала:
   - О, это особый пациент. Его содержат в башне, а сюда приводят лишь раз в месяц для обследования. Лучше вам о нем забыть. У него свой доктор и свои санитары, сами видели их морды - с ними шутки плохи. И доктор ничем не лучше. Не из наших - наших-то к нему и близко не подпускают.
   - Но кто это и почему его так усиленно охраняют?
   - Кто - не знаю. А охраняют, потому что псих. Из этих, из буйных. От таких нужно держаться подальше. Раз изолировали - значит, так надо.
   Ничего больше у словоохотливой медсестры не выяснив, Грета решила разобраться во всем сама.
   Странно, чем ее мог так заинтересовать этот человек, даже не посмотревший тогда в ее сторону? Он был явно болен, очень сильно болен. Но подобные больные разной степени тяжести были ей уже хорошо знакомы на тот момент и не вызывали никаких чувств, кроме чувства жалости и желания помочь. А с ним было что-то другое. Может, все дело в охране, явно излишней, даже для такого сильного человека, как он. Сильного? Вот, наверно, в чем все дело: на вид он казался полностью сломленным и раздавленным, однако где-то глубоко внутри него тлел огонек... Или она просто углядела в нем себе подобного?
   То, что он принадлежит к их кругу, она узнала в тот же вечер у Мануэля. Не очень охотно, это было заметно, он поведал ей, что этот пациент приходится внуком Императору, что он давно уже находится здесь на излечении и что случай, похоже, безнадежный. А также подтвердил то, что Грета уже знала: Эд держит его взаперти в башне замка, не допуская к нему никаких посетителей и сведя к минимуму его выходы "на люди".
  Было понятно, что данный "гость" ужасно Мануэлю мешает, и что Мэни был бы намного счастливее, если бы он вдруг в один прекрасный момент пропал из замка, будто его здесь никогда и не было, вместе со всеми воспоминаниями о себе. В конце беседы Мануэль, с тревогой глядя Грете в глаза, настоятельно попросил ее навсегда забыть об этом человеке.
   Два следующих дня прошли для Греты обычным образом - в повседневных делах и заботах. На третий день она, наконец, призналась себе, что ее что-то гнетет и что так дальше продолжаться не может. В тот момент рядом с ней не было ни одного человека, с кем бы девушка смогла поделиться своими переживаниями. Мать была занята семейными проблемами, младший брат (ребенок от брака матери с Мануэлем) никогда не был с ней особо близок, негативное отношение Мэни к данному вопросу ей было уже продемонстрировано, а школьные подруги были далеко. И она решилась действовать сама, на свой страх и риск.
   Дворец Правителя поднебесной, в котором жил Мануэль с семьей, был расположен на Центральной площади Главного острова. В нем же, как выяснилось, обитал и родственник Императора. Дворец (а точнее - замок) представлял собой серое здание в форме буквы "П" с короткими ножками без особых архитектурных изысков - в мире, населенном преступниками и сумасшедшими, его строили не для роскошной жизни, праздников и балов, а для удобства и личной безопасности. Единственным украшением замка являлись две башни, находящиеся с противоположных его концов, и явно пристроенные к нему в более позднее время - белая и черная. Вероятно, человек, построивший когда-то эти башни, был особо религиозен, а может, дело было в чем-то другом, однако данное деяние было явно посвящено Богу, сущность которого - зло в единении с добром - здесь, в Поднебесной, ощущалась как нигде больше! Сами по себе башни ничем особенным не выделялись, кроме камня, из которого были построены (это был черный и белый нешлифованный мрамор), а также своих размеров - они были разной высоты. Башня, построенная из черного мрамора, называлась Башней Черного Лика и была ниже башни, построенной из белого мрамора, носящей соответственно имя Башни Белого Лика. Смысл всего этого заключался в том, что оба Лика Двуликого здесь были поняты и приняты, однако, в извечном стремлении человека к добру, Белый Лик Бога все-таки является наиболее предпочтительным - ровно настолько, насколько белая башня была выше черной. И вот в этой-то Белой Башне, самом высоком строении Поднебесной, башне, изначально посвященной добру, творились злые дела - содержался под неусыпным надзором несчастный пленник Императора. А в том, что там творится именно зло, Грета почему-то была твердо убеждена.
   В тот же день она попыталась проникнуть в Башню, что называется, с парадного входа, и была грубо послана "собирать цветочки и вышивать на пяльцах". Это ее несколько обескуражило (все-таки нежная принцесса была непривычна к такому стилю общения). Однако, на нечто подобное (хотя, может, не столь грубое) она была настроена изначально, поэтому данная неудача не заставила ее опустить руки. Она стала размышлять, каким еще способом можно проникнуть внутрь. В клинике для душевнобольных ее тоже ждала неудача - никого из тамошнего персонала в Башню не допускали. К узнику нельзя было попасть даже под видом медсестры - все процедуры ему делали специально приставленные санитары. Там она узнала лишь, какими лекарствами его лечат, потому что готовили их в лаборатории данной клиники.
   Выходило, что попасть в Башню невозможно, а значит, Грете следовало смириться с поражением и остаток лета провести привычным для себя образом жизни. И вдруг, очень кстати, она припомнила любимую присказку Мануэля насчет своего отца-архивариуса. Дело было в том, что прежнего правителя Поднебесной больше интересовали книги и документы прошлых лет, нежели живые люди и текущие дела, включая собственного сына, по поводу чего Мэни иногда любил добродушно пройтись - злобы к покойному родителю он не испытывал. Данный книжный червь и затворник за годы своего правления создал и систематизировал колоссальнейший архив всего, что только можно было вообразить, касаемо Поднебесной и не только. И Грета, под предлогом изучения редких документов по истории Империи, упросила Мэни предоставить ей доступ к данному архиву (по понятным причинам он не был открыт для общего пользования), и целыми днями теперь пропадала в нем. Мать с Мануэлем умилялись прилежанию дочери, все свое свободное время проводящей среди свитков и рукописей. Несколько дней ушло у девушки на то, чтобы обнаружить то, что ей требовалось - архив действительно был огромен, правда, к чести его создателя следовало признать - образцово оформлен. В итоге у Греты в руках оказалась схема всех потайных ходов замка, а также срисовки со всех имевшихся в нем когда бы то ни было ключей.
   Еще пару дней она тщательно изучала найденную схему, выясняя, в каком из помещений Башни может находиться узник, как туда подобраться, а также, какой из ключей открывает дверь в это помещение. А после она инкогнито посетила город, заказав у мастера художественной ковки несколько разных ключей от помещений, которые показались ей наиболее подходящими для содержания пленника. Она бы заказала ключи от всех помещений Башни, однако ее скромных сбережений на это не хватило, поэтому пришлось выбирать. И вот, спустя всего лишь месяц с тех пор, как она впервые увидела так заинтересовавшего ее пленника-пациента, она была, наконец, готова к проникновению в Башню Белого Лика.
   Довольно много времени у нее ушло на выяснение ситуации изнутри. Потайными ходами давно никто не пользовался, во многих местах они были завалены, похоже, про их существование знала только Грета, а до нее - отец Мануэля, который, будучи по натуре теоретиком, на практике эти знания так и ни разу не применил. Разобраться в них и разобрать их было довольно непросто, а довериться Грета никому не могла, поэтому, все приходилось делать самой. Кроме того, она провела несколько дней, скрючившись возле двери потайного входа в башню, по часам сверяя распорядок дня пациента, пока не определила, в какие часы его надолго оставляют одного.
   Первая вылазка не принесла ощутимых результатов: пациент спал, отвернувшись к стене, явно под действием каких-то сильных препаратов, а в комнате не было никаких его вещей, по которым можно бы было судить о его личности, кроме множества свечей. Грета побродила по комнате, занимавшей почти весь верхний ярус башни, вышла в короткий коридор, в одном конце которого была парадная лестница, а в другом - тайная винтовая лесенка, по которой она пришла. Потайная дверца к ней была искусно замаскирована под отделку стены и для надежности завешена старинным гобеленом, изображающим картины из жизни и деяний Двуликого. Странно, что никто не потрудился заглянуть за него: испытывали религиозное благоговение или были так убеждены в неприступности Башни Белого Лика? Грета даже осмелилась тихонько спуститься по парадной лестнице почти до комнаты отдыха санитаров, расположенной двумя ярусами ниже, откуда можно было слышать их грубые голоса и звон посуды, но дальше испытывать судьбу не стала и вернулась наверх, а потом по потайной лесенке - к себе в покои. Она еще раз посетила башню вечером того же дня, зная, что в это время он не спит. Но стоя под дверью и прислушиваясь к звукам за ней, поняла, что страшится войти внутрь.
   На следующий день все повторилось в том же виде, что и накануне, на третий день - тоже: днем пациент (Грета уже знала, что его зовут Рене Корд) лежал, погруженный в глубокий сон, никак не реагируя на ее присутствие, а вечером она не решалась к нему войти. Когда он спал, она садилась на краешек его кровати, и долго всматривалась в его лицо, гадая, какого цвета у него глаза, и мечтая (и одновременно опасаясь этого), чтобы он проснулся и взглянул на нее. Странно, она испытывала к нему огромную нежность, которую по неопытности принимала за сочувствие к его печальному положению. А потом она призналась себе, что страстно желает его пробуждения. Именно днем. Ей казалось, что днем это будет совсем другой человек, нежели вечером - тихий, спокойный, умиротворенный. И это желание опять побудило ее к действию.
   Она снова стала посещать клинику, которую за последние дни совсем забросила. Только теперь Грета не занималась больными, а стала работать в фармацевтической лаборатории. Результатом ее деятельности вскоре явилось то, что лекарства, которые изготавливали специально для Рене, стали стремительно терять свои "целебные" свойства, будучи щедро разбавленными рукою Греты обычной водой. Осудить ее за это не мог никто - как и всегда, девушка предпочитала никому не доверяться и действовала по собственному усмотрению.
   А во время дневного отдыха она, как и прежде, по потайной лестнице поднималась в комнату "своего" пациента - приложив руку к его лечению, она считала, что уже имеет полное право так его называть. Его сон сделался не столь глубок, как раньше, но он все еще не просыпался. Грета не отчаивалась, и лишь продолжала щедро разбавлять водой приготавливаемые ему лекарства. Так прошел еще один месяц. Лето подходило к концу, неотвратимо приближалась осень.
   В один из дней, Грета зашла как обычно к нему в комнату, привычно мельком глянула на неподвижно лежащего на кровати Рене, и двинулась в сторону окна.
   - Ты пришла? - вдруг раздался за ее спиной незнакомый хриплый голос. - Я знал, что рано или поздно ты придешь ко мне.
   От неожиданности она вздрогнула и резко повернулась.
   Рене сидел на кровати, и во взгляде, обращенном к ней, читалась беспредельная нежность. Затем он сделал попытку встать с кровати, и она непроизвольно отступила на шаг к окну. Заметив это, он не стал подниматься, и лишь протянул к ней руку со словами:
   - Не бойся! Ты же знаешь, я не причиню тебе вреда.
   Грета молчала. Откуда она могла это знать? Этот человек был сильно болен, недаром же его охраняли несколько дюжих санитаров, способных, как ей казалось, в одночасье скрутить огромного быка. Почему-то она вдруг сильно пожалела о том, что хотела его пробуждения- настолько неожиданным оно оказалось. Грета бросила быстрый взгляд на дверь, находившуюся слишком далеко от окна, возле которого она стояла. Рене заметил этот взгляд, и его лицо омрачилось, а протянутая к ней рука безвольно опустилась.
   - Ты снова хочешь сбежать?
   "Сбежать? Снова? - Мысли мешались в ее голове - Разве я когда-нибудь от кого-нибудь сбегала?"
   - Молчишь... - В его голосе появились грустные интонации. - Все еще не можешь забыть его?
   Его руки судорожно вцепились в край кровати, а голова печально склонилась на грудь. В комнате повисло тягостное молчание. Девушка сделала робкий шажок в сторону двери. Но он заметил это движение и, молниеносно вскочив, оказался рядом с ней.
  Грета зажмурилась и попятилась назад, насколько позволяло пространство за спиной, пока не почувствовала, как грубый камень подоконника впился ей в поясницу. Дальше отступать было некуда. Ее губы дрогнули, то ли в попытке прочитать молитву, то ли в мольбе о помощи, однако, с них не слетело ни звука. И тут она снова услышала его хриплый взволнованный голос:
   - Ты боишься меня? Почему?
   Вслед за этим сильные руки очень бережно приподняли ее и посадили на широкий подоконник. Теперь ее спина ощущала прутья оконной решетки. Она рискнула открыть глаза и, повернув голову, посмотрела назад. За окном зияла бездна, от которой захватывало дух. Земли было не видно совсем. Со всех сторон, куда хватало глаз, голубело ясное небо, а белые облака стелились под окном, как мягкий ковер. Солнце находилось за башней, и его не было видно, однако воздух был щедро пропитан теплом летнего дня, которое было таким плотным, что его, казалось, можно даже потрогать. За окном пролетела стайка птиц, и Грета на миг ощутила себя такой же птичкой, полной сил и энергии, но угодившей в клетку, сквозь решетку которой она теперь с тоской смотрела на своих свободных сородичей. Птицы завернули за стену башни, и наваждение рассеялось. Набравшись мужества, Грета снова повернулась к человеку, стоявшему перед ней. Теперь их лица находились почти на одном уровне, и в глазах, устремленных на нее, был немой вопрос.
   Затем он поднял руку и нежно, лишь слегка касаясь, провел тыльной стороной ладони по ее щеке, чуть тронул пальцами подбородок, провел ладонью снизу вверх по другой щеке. Потом его рука стала смелее, скользнув по шее к затылку, зарылась в волосах, снова спустилась вниз по шее, переместившись к ямочке между ключицами... Если ее хотели задушить, то делали это очень мягко и нежно. Другая его рука заскользила по ее спине, осторожно массируя ее пальцами, от чего все ее тело покрылось мурашками. Ничего подобного ранее ей испытывать не доводилось. Грету охватила приятная истома, и было уже все равно, задушат ли ее или оставят ей жизнь - от таких нежных рук она была готова принять любую участь. Ее глаза снова закрылись, и только легкое подрагивание губ и ресниц свидетельствовало об испытываемом ею блаженстве. А он шептал ей какие-то слова, она не слишком хорошо понимала, какие. Смысл их ускользал от нее, а сами слова трансформировались в неземную музыку, которая звучала в ее голове, то нарастая, то почти затихая.... А потом в потоке этих усыпляющих сознание звуков она вдруг услышала слово, вернее, имя, которое заставило ее мгновенно прийти в себя. Она резко уперлась ладонями в его грудь, и попыталась отстраниться, насколько это было возможно.
   Похоже, Рене сам находился в каком-то приятном полузабытьи, потому что от ее резкого движения, он тоже как будто пришел в себя и тревожно поглядел на Грету.
   - Любимая, что с тобой? Я сделал тебе больно?
   "Любимая?!!! Двуликий, что здесь происходит?" - и Грета, пользуясь его замешательством, спрыгнула с подоконника, легкой тенью пронеслась по комнате, и выскочив за дверь, с силой захлопнула ее за собой, быстро повернув ключ в замке. После чего обессилено прислонилась к ней спиной - бежать дальше она уже была не в состоянии. И почти тут же в дверь с той стороны с силой что-то ударило - раз, другой, третий... Казалось, вся башня сотрясается от этих ударов. Грете показалось, что она вот-вот лишится чувств.
   В себя ее привел топот ног по лестнице. Страх придал ей сил, и, метнувшись к потайной дверце в конце коридора, она успела юркнуть за гобелен в последний момент перед появлением охраны. Боясь выдать себя шумом на узкой винтовой лестнице, Грета прислонилась к двери и замерла. Сквозь тонкую перегородку ей отлично было слышно, как подоспевшие санитары отворили дверь в комнату Рене, как он вырвался в коридор, рыча, словно раненый лев, а затем послышалась брань санитаров и звуки борьбы. Грета изо всех сил зажимала себе рот, чтобы не закричать, слезы бежали из глаз ручьем. "Что же я натворила?! Двуликий! Прости, прости, прости...", - сквозь заглушаемые рыдания шептали ее губы, непонятно к кому обращаясь: то ли к равнодушному богу, то ли к несчастному узнику башни. Между тем, звуки борьбы за дверью сменились звуками избиения, потом что-то тяжелое проволокли по полу в комнату, и не в силах больше этого выносить, Грета, уже не заботясь о том, что ее могут услышать, стремительно бросилась вниз по лестнице.
   Она не помнила, как очутилась в своей комнате. За ней никто не гнался. Похоже, даже для слуг ее приход остался незамеченным. Она, как была, в одежде, ничком повалилась на кровать, и долго еще лежала, сотрясаемая беззвучными рыданиями. А когда пришла в себя, твердо решила больше ни за что на свете не появляться в Башне.
   Конечно же, на следующий день она не смогла бороться с желанием снова увидеть Рене. Она успокаивала себя тем, что ей необходимо залечить раны, нанесенные ему этими уродами-санитарами по ее вине. Но это был самообман. Ей нужен был просто он, безо всяких на то причин и условий. В обычный час она снова была за потайной дверцей на самом верху Белой башни, и тревожно прислушивалась, пытаясь уловить звуки в коридоре. Но, как обычно, было тихо. Похоже, санитары не поняли, что неурочное пробуждение узника было вызвано отнюдь не случайностью, и продолжали придерживаться привычного графика и привычных лекарств.
   Грета судорожно вздохнула, и тихонько отворила дверцу. Тишина. Выглянула из-за гобелена - в коридоре никого не было. На всякий случай, прежде чем войти к Рене, спустилась по парадной лестнице вниз - из комнаты санитаров доносились привычные звуки. Тогда, успокоившись, она вернулась наверх и отперла дверь в комнату Рене. Он лежал на кровати, и все его тело было в синяках, а порванная одежда - в пятнах затекшей крови. Она, как подкошенная, упала на колени возле его кровати, едва сдерживая рыдания. Сколько времени просидела она так, прежде чем заметила, что Рене смотрит на нее, и в его глазах светится счастье, так не сочетающееся с его истерзанным телом? Как завороженная, она всматривалась в его лицо, прежде чем осознала, что нужно что-то сказать:
   - Прости меня, вчера я не успела объяснить, что я не...
   Он не дал ей договорить, нежно прикрыв пальцами ее губы.
   - Это не важно, - произнес он, - ты вернулась, и это самое главное!
   Она решительно отвела рукой его пальцы, и попыталась договорить:
   - Важно! Ты заблуждаешься насчет меня. Я не та, за кого ты меня принимаешь.
   Он терпеливо вздохнул, как будто разговаривал с упрямым ребенком:
   - Одри, любимая, я так давно тебя знаю и так безоговорочно люблю, что мне совсем не важно, изменилась ли ты за время, что мы с тобой не виделись. Даже если ты совершила преступление, я не перестану тебя любить. Ты боишься выглядеть плохой? Я совершу еще более чудовищное преступление и стану намного хуже тебя, чтобы снова и снова возносить тебя на пьедестал. Мне кажется, я любил тебя задолго до нашего рождения, и буду любить еще долго после нашей смерти. Это неизбежно. Ты ведь и сама это поняла, милая? И прекрати тревожиться. Не говори мне ничего. Ты приходила вчера и вернулась сегодня - этого мне более чем достаточно.
   С этими словами он бережно притянул ее к себе и уложил на кровать. И на Грету снова напала такая апатия и покорность, что сопротивляться и что-то доказывать уже не было ни сил, ни желания. А потом неслыханное наслаждение свалилось на нее. Никто никогда не был так нежен с ней. Никто не вслушивался в ее тело так чутко. Никому она не была так нужна, так необходима...
   Когда он, обессиленный, уснул, она тихонечко встала, оделась и неслышно выскользнула за дверь. В голове теснились разные мысли, но она была не в состоянии анализировать свой поступок. Твердо она знала лишь две вещи: первая - она хочет быть с ним, и вторая - это ей не будет позволено никогда.
   Будучи не в силах сопротивляться своему влечению, она приходила к нему все оставшиеся дни стремительно убывающего лета. Те несколько часов, что они любили друг друга, были для нее единственно реальными, хотя именно они-то и были обманом. А все остальное время, что она проводила в клинике и с семьей, было лишено всякого смысла. В те редкие минуты, когда в голове у нее прояснялось, она пыталась найти выход из создавшегося положения и ничего не могла придумать. Рядом с ним она забывала обо всем, включая себя, и жила жизнью совершенно чужого и незнакомого ей человека. Более того - человека, которого уже давно не было в живых. Одри. Ее личность полностью перекрывала личность Греты, и даже когда она не была с Рене, она все равно продолжала ощущать себя кем-то, кем она не являлась. Мать заметила, что с дочкой творится что-то неладное, но и ей она не могла доверить свою тайну. София (так звали ее мать) несколько раз пыталась вызвать ее на разговор, резонно заподозрив, что дочь влюбилась, что привело ее в ужас - Грета давно уже была сосватана за сына Императора, ждали лишь окончания школы и проведения традиционных турниров. А ее любимая девочка ходила, как сомнамбула, не реагируя ни на встряски, ни на похвалу. Тогда мать решила, пока не случилась беда, сменить обстановку и увезти Грету из Поднебесной раньше назначенного срока. Дочь не сопротивлялась и позволила ей это сделать: ежедневные посещения Рене не приносили ей облегчения. Не смотря на то, что душевные болезни не заразны и не передаются при контакте, она действительно была больна и неспособна принимать самостоятельные решения. Каждый новый день приносил ей лишь новые мучения. А Рене, которому она перестала разбавлять лекарства, снова стал постепенно погружаться в свое болезненное забытье.
   Вот так ее и увезли, но не в школу, а к бабке в Этервиль, где лучшие доктора долго лечили ее непонятную хандру и, наконец, привели ее в нормальное состояние. Теперь каждая минута ее была занята учебой. И лишь иногда во сне ей являлся человек, лица которого ей было не разглядеть, и печальным голосом пытался что-то объяснить. Проснувшись, она не могла вспомнить его слов, и лишь в душе у нее оставалась гнетущая пустота.
   Потом школа была окончена, турниры проведены, ее нареченный женился вопреки воле своего отца на другой, все прочие одноклассники тоже создали семьи, мать с Мануэлем развелись, и лишь она одна непонятно чего ждала и продолжала жить, как будто ее нет на этой земле. Так прошло десять лет...
  
   ...А он все еще там, и все еще зовет ее,... Одри.
   - Кто зовет Одри? - Голос Давида вывел из раздумий. Похоже, последнюю фразу она произнесла вслух. - Одри... так ведь звали мать Энди? Но она давно уже умерла.
   Грете стало досадно. Как можно было так забыться? Давид внимательно смотрел на нее. "Сейчас он еще решит, что я влюблена в Энди. Нет, уж лучше сказать правду. Полуправду".
   Она улыбнулась, но улыбка получилась какой-то вымученной. Что ж, история, которую она собралась поведать мужу, была не из приятных. Главное, собраться с мыслями, и внимательно следить за тем, что говоришь. И что думаешь. Она не желала причинить боль человеку, который так сильно ее любил и так долго и упорно добивался все эти годы, даже не подозревая о том, что ее сердце навсегда разбито тем, кто даже не подозревает о ее существовании.
   - Это произошло, когда мы с мамой еще жили в Поднебесной. В последнее лето перед окончанием школы. Я тогда встретила одного человека... очень несчастного человека...
  
   Эхо его шагов гулко отражалось от стен коридора. Была уже глубокая ночь, в доме все давно спали. Пришлось долго сидеть рядом с женой, пока она тоже не уснула. Рассказ разбередил ее, она плакала и никак не могла успокоиться. Он держал ее за руку и, как ребенка, гладил по спине, стараясь утешить, пока она, наконец, не затихла. Затем встал и вышел из спальни. Ждать до утра он не мог.
   Решительным шагом вошел в обеденную залу и увидел, что ожидания его не обманули. Огромное помещение освещал лишь приглушенный отсвет тлеющих в камине углей. За столом в одиночестве сидел его отец, Соломон Дабар, а перед ним стояла наполовину пустая бутылка и два фужера, в одном из которых были остатки рома. Давид сел напротив отца, отодвинул бутылку в сторону и произнес:
   - Отец, у меня важные новости. Мне кажется, я знаю, кто устроил Черный террор. И кто за всем этим стоит.
  
  Глава 12
  
   Осень в Поднебесной особенно красива. В разноцветье трав и цветов вплетается золото и пурпур. В ясную погоду летающие острова сверкают и искрятся, как самоцветы, вспыхивая на солнце изумрудами и бирюзой, опалами и рубинами, малахитом и яшмой. Растительность Поднебесной, отличная от земной, становится вообще нереальной, словно какой-то художник несколькими мазками смешал на палитре все цвета. Голубые овалы листьев фикусов соседствуют с красными сердцами кленов, синий хвощ переплетается с золотистой травой, рыжие листья лиан сплетаются с бархатной сиреневой хвоей местных елей. Буйство красок перетекает с одного острова на другой, искрится на солнце. Но стоит облакам набежать на воздушные острова, картина тускнеет, но от этого становится еще более загадочной. Все проступает в тумане облаков зыбкой рябью, где-то цвета становится слишком много, а где-то картина делается почти прозрачной, нанесенной тонкими, легкими, как паутина, мазками. Очертания дальних островов проступают зыбкими, расплывчатыми, нереальными силуэтами. Словно рядом располагается вход в сказку. Только пройди по очередному мостику над бездной и окажешься там. Но вот ты проходишь дальше, облака расступаются и снова та же картина - далекий, волшебный остров на горизонте, а к нему ведет воздушный, ажурный мост, увитый светло-лиловым плющом, отсвечивающим серебром из-за осевших на нем облачных капель.
  Острова отличаются друг от друга не только растительностью и ее цветом. На каждом острове уникальные парки, строения, искрящиеся фонтаны с прозрачной холодной водой. Но они объединены общим стилем архитектуры, воздушным, легким, кружевным. И в тоже время все линии довольно четки, несмотря на свою легковесность. Воздух Поднебесной чист и прозрачен, но довольно прохладен даже в теплое время года, поэтому жители воздушных островов предпочитают плотные одежды, хотя и не лишенные своеобразия и привлекательности.
  Мануэль зевнул и сладко потянулся. Как же все-таки прекрасна жизнь! И прекрасной ее делает красота. Если бы не существовало красоты в окружающем мире, то незачем было бы жить. Но у Мануэля было огромное количество причин, чтобы жить и наслаждаться жизнью. И, конечно же, в первую очередь - это его чудесные летающие острова, соединенные между собой мостками с ажурными перилами. Прекрасный результат трудов магов древности. История не сохранила их имен, но то, что они создали, Мануэль считал вершиной магического влияния на окружающий мир. Поднять в воздух столь огромные куски того, что некогда было частью земли, находящейся теперь под ними... Это действительно поражало воображение любого.
  Словом, неизвестно уже, кто и когда создал это чудо, но уголок это был прелестный. Центральный воздушный остров, самый большой по площади, располагал на себе большинство строений. Словно серебристые канатики, скользили легкие соединения мостиков к другим, гораздо меньшим, островам. Ну и к этим уже островам подходили паутинки самых маленьких и отдаленных островков. На одном из таких, самых мелких и незначительных, необитаемых, сейчас и находился Мануэль Эпранеда, нынешний правитель Поднебесной. Он давно не был тут. Почти забыл об этом месте. И сейчас был рад встрече с ним, как свиданию с самим собой. Только значительно моложе. На пару-тройку жизней.
  На этом острове было очень мало свободного места. Кроме того, путь сюда был опасен для жизни. Островок соединялся с соседним лишь двумя канатами, один ниже другого. Т.е. дойти можно было, ставя ноги на нижний канат, руками цепляясь за верхний. Также сверху присоединялся страховочный трос, что хоть как-то успокаивало желающих добраться до отдаленного острова. А количество желающих рискнуть жизнью не убывало. Это было и спортивно, и для кого-то жизненно важно. Дело в том, что почти весь остров занимало одно, но самое редкое дерево во всем Пределе. То был единственный, неизвестно как выживший реликт - Сребролистый клен. Дерево стояло здесь веками и никто даже из бессмертных не помнил его тонким деревцем. Мощные его корни давно пробуравили островок практически насквозь, но, тем не менее, дерево уверенно сидело в земле и продолжало медленно расти и давать новые и новые побеги на своем старом теле.
  Надо ли говорить, что клен был прекрасен? С весны он давал белесые почки, превращающиеся в полупрозрачные серебристые листья, наливающиеся тяжелым серебром к осени. Затем по краю листа появлялась черная кайма и он опадал совершенно траурным. Но пока листья еще не опали, каким величественным, серебряно-черным, словно очерченным трауром по каждому листу он был! Вот и сейчас уже кое-где стали появляться эти каемочки черного бархата на драгоценном серебре листьев. Первые признаки тлена. Предвестники смерти, делающие красоту совершенной. Мэни залюбовался этим величественным зрелищем.
  По дороге сюда он таки сорвался с каната почти перед самым финишем, поэтому руки его были в крови. Хорошо, что страховочный трос не подвел. Но проблема изодранных ладоней сейчас будет решена. Кора дерева обладала невероятным заживляющим действием. Поэтому-то поток желающих совершить акробатический подвиг не иссякал. Но дереву сбор коры не особо вредил, оно заживляло себя само. Возможно, даже медленнее старилось, освобождаясь от ненужной шелухи. К тому же, слишком много коры за раз унести было нельзя. Ну и, кроме того, существовал закон, что более одного человека в день к клену допускалось только с разрешения Правителя. И вот сейчас этим человеком был сам Правитель.
  Мэни, налюбовавшись кленом, начал обходить его по кругу, пристально вглядываясь в трещинки коры ближе к корню. Оказывается, это место поднялось несколько выше, поэтому он сразу его и не увидел. А, увидев, обрадованный, достал небольшой, но острый нож и принялся выковыривать кору из давнишней надписи. Кора крошилась на подставленную ладонь, впитывая в себя кровь и частички оборванной кожи, тут же создавая новую, затягивающую ранки. Процесс заживления был почти мгновенным и довольно приятным. Словно руку ласкал прохладный свежий ветерок, вливая в больное место новые силы. Когда первая рука исцелилась, Мэни собрал кусочки коры и во вторую. Надпись на стволе проступила полностью. Конечно же, это было женское имя. Когда-то молодой Мануэль Эпранеда, еще до победы в Турнире, вырезал его на серебристой коре, и оно выступило тут черными резкими буквами. Как давно это было! Девушка, носящая это имя, уже мертва. Мануэль прожил довольно большую и, в общем-то, спокойную жизнь. Жизнь без особых тревог и волнений. А вот ее жизнь была короткой и стремительной, как полет стрелы, и яркой, как вспышка молнии на ночном небе. И у кого же из них жизнь сложилась лучше?
  Мануэль уселся прямо на траву, мягким ковром устилавшую землю вокруг дерева, и привалился спиной к его стволу. Поднял вверх лицо, ловя сквозь листву блики мягкого осеннего солнца, зажмурился от удовольствия. Его мысли, сначала четкие и простые, постепенно спутались в клубок из неясных образов и фантазий. Правитель Поднебесной задремал. Солнце успело описать на небе небольшую дугу прежде, чем он снова открыл глаза. От его дремотного видения не осталось и следа, хотя где-то в подсознании все еще мерцал, постепенно растворяясь, чей-то чистый и прекрасный образ. Мужчина слегка прищурился, пытаясь удержать его в себе, но ощутил лишь легкое трепетание за пределом сознания, после чего наступила пустота. Однако не та всеобъемлющая и изничтожающая разум пустота, что бывает у страдающих болезненной безысходностью натур. Как уже было сказано, Мануэль любил жизнь во всех ее проявлениях и стремился насладиться каждым ее мгновением, даже не несущим в себе чего-либо особенного. В чем-то он был сродни мыслителю, однако мыслителю, целиком и полностью занятому лишь светлой стороной бытия.
  Пора было возвращаться. Мануэль поднялся на ноги и уже сделал шаг по направлению к подвесному мостику, как вдруг услышал над собой хлопанье крыльев и тихое курлыканье. Он вытянул вперед руку, на которую тут же опустился белоснежный почтовый голубь, к лапке которого был привязан свернутый в трубку кусок пергамента. Мануэль ласково потрепал птицу по изящной головке и осторожно потянул за конец веревки, освобождая ее от ноши. Затем резко взмахнул рукой, и голубь взмыл в небеса. Мануэль же замер, словно бы в нерешительности, глядя на полученное письмо, все еще свернутое трубочкой. Затем мотнул головой, отгоняя дурные мысли, и решительно его развернул.
  
  Эдмунд участливо сжал руку Ларине Эпранеда чуть ниже локтя.
  - Крепитесь, моя дорогая, крепитесь, - произнес он, глядя на нее. Но взгляд его холодных рыбьих глаз ничуть не соответствовал произносимым словам. - Это такая потеря для всех нас!
  Ларина всхлипнула и смахнула рукой набежавшую слезу. Эд меж тем продолжал убедительным тоном:
  - А ведь я говорил, что эти две веревочки над бездной - слишком опасный переход, ведущий прямиком в Запределье! И страховка! Разве можно полагаться на третью веревочку, ступая по второй и держась за первую? Какая глупая затея! И зачем Двуликий повел его туда?
  Ларина неодобрительно зыркнула на Эда и открыла, было, рот, чтобы что-то ему возразить, но Эд опередил ее:
  - Надеюсь, новая хозяйка Поднебесной примет меры, чтобы ее подданные отныне любовались волшебным Древом Жизни исключительно с безопасного расстояния?
  Ларина внимательно посмотрела Эду в глаза, так ничего и не сказав.
  
  Глава 13
  
   Оставшись один, Энди вздохнул и огляделся. Он находился перед развилкой. Каменный коридор, уходящий вправо и такой же - влево. Он встал между ними. Задумался ненадолго, и тут что-то зашелестело с обеих сторон. Это был тихий шепот. Справа он сразу узнал звонкий голосок Джан. Он снова вздохнул и хотел было уже пойти туда, но...тут он вспомнил, где слышал второй голос. Напрягся всем телом. В детстве, из которого он уже почти ничего и не помнил. Поэтому и узнавание приходило постепенно. Он не мог поверить своим ушам. Это был голос его матери, Одри. Уже безо всяких сомнений он шагнул влево. Мать он почти не помнил. Хотя представлял ее всегда в невесомом сверкающем одеянии, со светлыми короткими волосами. Такую непохожую ни на кого. Темный коридор осветился. Свет шел от одеяния женщины, спешащей ему навстречу. Светлые пряди коротких волос скользили по ее лицу, она плыла к нему, своему единственному сыну. Энди тихонько вскрикнул. Она неожиданно остановилась за шаг перед ним и нежно повторила:
  - Энди, сынок, что ты тут делаешь?
  - Мама, - произнес он с дрожью в голосе, - мама!
  Внезапно его мать взметнулась куда-то вверх, и лишь спустя несколько мгновений он понял, что это не она выросла, а он уменьшился до размеров маленького мальчика. Одри нежно погладила его по макушке и мягким, словно шелк, голосом произнесла, подавая ему руку:
  - Пойдем!
  Он доверчиво потянулся к ней, и они двинулись, но не по коридору, а прямо к стене.
  - Куда ты меня ведешь, мама? - спросил он.
  - Тебе же нужно пройти Лабиринт, сынок? Иди со мной, я проведу тебя сквозь камни к самой его середине!
  - К середине? Вот так просто? - переспросил он.
  - Вот так просто, - улыбнулась она. - Что мать не сделает ради своего ребенка!
  В этот момент они начали движение сквозь первую стену, и это оказалось на удивление не так просто, как обещала мать. Его как будто сдавило со всех сторон, стало трудно дышать, а стена, сквозь которую они проходили, вдруг сильно завибрировала, то ли пытаясь его вытолкнуть, то ли, наоборот, мешая ему протиснуться дальше. Он закричал, но не услышал своего крика. И когда он уже начал задыхаться, а в голове мелькнула мысль, что это и есть конец, рука ушедшей вперед матери вдруг с силой потянула его за собой, и он, наконец, выскочил из стены, как пробка из бутылки. По инерции они с матерью, уже безо всякого сопротивления, проскочили вторую, третью и четвертую стену, с трудом остановившись перед пятой. Тут Энди заметил, что мать медлит, и спросил:
  - Сколько здесь всего стен, которые нужно пройти?
  - Столько, сколько лет ты прожил, сынок. Плюс еще одна. Проходя через первую из них, ты испытал те же ощущения, что при своем рождении. Следующие три были первыми тремя годами твоей жизни, которые ты прожил легко и беззаботно. Но теперь... - она не договорила и отвернулась.
  - Теперь мы приблизились к тому моменту, когда... я потерял тебя, - с трудом проглотив комок в горле, договорил за нее Энди.
  Он внимательно посмотрел на эту, ничем не отличающуюся от предыдущих, стену. Его мать медлила, было видно, что ей не хочется идти дальше.
  - Сынок, ты помнишь, как я умерла? - спросила она его.
  Он попытался вспомнить, но в голове была пустота. Тогда он вопросительно поглядел на мать. Она покачала головой, что должно было означать, что она тоже не помнит.
  - Ну, пойдем? - спросила Одри нерешительно.
  Он крепче сжал ее за руку, и первым шагнул вперед. Они миновали стену легко, практически без особого сопротивления, лишь легкое покалывание испытал Энди в местах соприкосновения с ней. И когда он уже было решил, что все прошло успешно, его глаза ослепила яркая вспышка, а тело разорвалось на тысячу мелких клочков, и вслед за этим наступила темнота.
  Первой материализовалась мысль: "Оказывается, за гранью жизни тоже есть чувства!" Откуда она пришла и кому принадлежала? Она словно бы парила в пустоте. Сама по себе, без привязки к чему-нибудь или кому-нибудь конкретному. Долго ли это продолжалось? Некому было задать этот вопрос. И не было точки отсчета времени. Судя по всему, бесконечно долго. Столько, сколько можно невесомо парить в темной пустоте, думая о каких-то неведомых чувствах. Потом начало оживать сознание, вытолкнув из своих глубин новую мысль: "Ведь это моя мать, а не я, была взорвана в замке Восточных Земель!" А сразу же за ней пришла третья мысль: "Значит, я жив!" И сразу же вслед за этим мир вокруг завертелся с неистовой силой, обрушив на него все свои звуки, краски и запахи. В том количестве и концентрации они были практически смертельны, поэтому сознание сделало единственную спасительную вещь - снова отключилось.
  А потом раздался голос, мягкий и обволакивающий, как патока. Голос, который он слышал совсем недавно, вот только он забыл, где и когда. Сначала слова были неразличимы, но он совершил нечеловеческое напряжение чувств, и слова обрели смысл.
  "Я полюбила тебя с того самого момента, когда впервые увидела, - говорил голос, но в глазах все еще была чернота. - Тот образ до сих пор стоит у меня перед глазами. Я тогда подумала, что никогда не встречала мужчины, красивее тебя. Глупо, но я была всего лишь молодой неопытной девчонкой. Я даже не задумывалась о том, что такое любовь. Наверно, я и не поняла тогда, что она пришла. Но заблуждение это не могло длиться вечно, и, когда я все осознала, я уже не смогла держать это в себе, и все тебе рассказала. Я была уверена, что мы созданы друг для друга, поэтому твоя реакция стала для меня полной неожиданностью. Что я испытала в то время! Горечь разочарования, жгучий стыд, гнев оскорбленного достоинства, позывы бросить все и на коленях умолять тебя не отвергать меня. Сейчас это просто слова, столько лет прошло! Ни до, ни после этого я не испытывала такой бури эмоций. В тот момент во мне умирала девочка и рождалась женщина".
  Он все еще ничего не видел, но в его памяти начал вырисовываться образ, пока еще очень смутный: длинные черные волосы, голубые глаза, струящееся по сухой траве невесомое платье... А голос тем временем продолжал:
  "Когда спустя какое-то время я смогла мыслить трезво, я осознала, что должна попытаться забыть тебя. Невозможно зажечь огонь в сердце человека, если там не тлеет хотя бы маленький уголек. Я свела все наши возможные встречи к нулю и попыталась жить без тебя. И мне достаточно долго удавалось себя обманывать. Но правда все равно рано или поздно должна была вылезти наружу. И она выползла, холодной змеей скользнув мне по сердцу. Я поняла, что живу во лжи, и что жизнь моя пуста. Но где-то глубоко внутри моего сердца продолжал тлеть тот уголек, хранящий в себе твой образ. И мне было приятно подпитывать его мыслью, что твои неудачи в любви происходят оттого, что ты выбираешь не тех женщин, не понимая, не замечая той, единственной...
  Мне была нужна такая малость - жить с тобой в твоей Черной Башне, любить тебя, родить тебе сына. У тебя ведь не было детей, и я представляла, что это лишь потому, что ты еще не был с единственной женщиной, достойной быть их матерью".
  Он удивился: Черная Башня? При чем здесь она? И при чем здесь я? Кто я вообще? Или я тот, кто жил в Черной Башне? Почему я этого не помню? Почему я вообще ничего не помню? Кроме этого изумительного голоса, полного такой невыносимой печали...
  "Но и это наваждение прошло. Я поняла, что жизнь моя проходит, и что у меня никогда не будет детей, потому что я бы не смогла родить их с кем-то другим. И я решила сделать единственное, что умела. Я создала этот Лабиринт, мое единственное детище. Я трудилась, не покладая рук, и вложила в него не только свои силы и знания, но и свою душу. Хотя иногда мне кажется, что это не я сама творила его, а лишь подчинилась чьей-то высшей воле, приказавшей мне его построить. Да и само место, земля, полная вздохов, шепотов, мольбы вела меня по моему непростому пути, указывая, что надо делать и как.
  Пришло время моей первой тайны: в него ушли все мои колдовские силы до последней капли. Я больше не колдунья, поэтому я скрылась здесь от людей, которые бы тут же обнаружили мою слабость. Но ведь я всегда была сильной, поэтому не могла позволить другим усомниться в себе. Я никогда не могла позволить себе быть слабой. Теперь вот ты об этом знаешь.
  Этот Лабиринт - мой прощальный дар не только Альмирам, но и всему нашему Пределу, которому я принесла столько горя. Всю свою жизнь, сколько себя помню, я была источником чьих-то страданий. Руки мои в крови, а душа почернела от проклятий, павших на нее. Но я не буду каяться или оправдываться, хотя, наверно, могла бы найти себе какие-то оправдания. Вместо этого я создала Лабиринт. Это не средство от всех бед, и, как и все на этом свете, он несет в себе оба начала - доброе и злое. Но он создавался с целью защиты, и я уверена, что он эту цель оправдает".
  Только сейчас он все понял. Или почти все. Лабиринт! Он зашел в Лабиринт! С какой целью он здесь? Получить средство от всех своих бед? Еще бы вспомнить, кто он такой. Хотя, вероятно, это не самое главное. Важнее всего она. Как ей больно! Неужели это он причинил ей эту боль? Нет, это невыносимо! Он не мог этого сделать! Отчего-то он был почти уверен, что никогда никому не делал больно. Но ведь она явно обращается к нему. А значит, причина ее несчастий именно он. Почему он не может видеть?!!! Ему ведь так хочется видеть ее, себя, окружающее, хочется понять, что с ним происходит. И, если еще есть возможность, все исправить.
  "Все мои силы ушли на него. Все до последней капли. Не только колдовские. И это моя вторая тайна. Вот могила моей бедной матери, той, что подарила мне жизнь. И она отдала жизнь моему Лабиринту. Я узнала ее слишком поздно, но я рада и этой малости. Всю жизнь я ошибалась, но я рада, что осознала свою ошибку. И под конец исправила ее.
  Потому что меня тоже больше нет, и наши с ней могилы находятся здесь, рядом. Мой ученик закрыл мне глаза и задвинул плиту моего надгробия. А мой ребенок, мой Лабиринт создал этот образ, который теперь будет вечен в нем. Теперь ты знаешь оба моих секрета, и я прошу тебя не рассказывать их никому. Пусть все думают, что я жива. Ведь им, в сущности, все равно. А я... что ж, я довольна итогом своей жизни. Жаль только, что так и не довелось увидеть перед смертью тебя, моя единственная и такая горькая несбывшаяся любовь".
  А потом он ощутил осторожное прикосновение к своей щеке. И обрел зрение. Перед глазами возникло легкое трепетание, тающая сиреневая дымка, словно кто-то, кто только что был здесь рядом с ним, вдруг растаял в воздухе.
  Он поднял глаза вверх и увидел низкое осеннее небо, висящее у него над головой. Небо, затянутое тяжелыми тучами, из которых вот-вот начнет моросить колючий холодный дождь. Затем взгляд его опустился вниз, и он обнаружил, что стоит между двух каменных надгробий. Перед его лицом промелькнула первая капля дождя, и что-то зашипело у ног в траве. Он быстро нагнулся и поднял с земли едва тлеющий уголек, который слегка обжег ему руку, но совсем не больно. Капли дождя стали падать быстрее и интенсивнее, и он скрыл уголек в кулаке, интуитивно стараясь не дать ему погаснуть. Затем он приблизился к одному из надгробий, и в ореоле дождевых капель прочел высеченное на плите имя. В душе была пустота: никаких чувств, никаких мыслей. Он развернулся, и, с трудом переставляя ноги, двинулся по каменному коридору прочь от этих могил. Где-то вдалеке часы пробили двенадцать раз.
  Дождь лил все сильнее, и Энди принялся искать какое-нибудь укрытие. Но кроме каменных стен и коридоров здесь не было ничего. В считанные минуты он промок до нитки и теперь уже просто брел, сворачивая из одного перехода в другой безо всякой цели. Даже если бы он изначально запомнил расположение сторон света, сейчас это бы ему ничуть не помогло. Все кругом было совершенно одинаковое, глазу не за что зацепиться, и что делать в подобной ситуации - было совершенно непонятно. Потом дождь прекратился, так же неожиданно, как и начался. Энди же по-прежнему продолжал свое монотонное движение в никуда. На каком-то этапе он вспомнил все, что с ним произошло в этом месте с самого начала, и попытался еще раз пройти сквозь стену, но данная попытка не увенчалась успехом. Он снова стал взрослым, а стена была абсолютно реальная и совершенно - то есть ни при каких условиях - непроходимая. Энди пнул ее в сердцах, и тут ему пришла в голову мысль, что раз это - настоящая стена, то на нее вполне можно влезть и оглядеться по сторонам. Правилами ведь это не запрещено, успокаивал он себя. Здесь нет вообще никаких правил! Он подпрыгнул, и ухватился руками за край стены. Уже в прыжке ему пришла в голову мысль, что поверхность наверняка коварно усыпана битым стеклом. Но нет, вероятно, коварность Лабиринта на такие мелочи не распространялась. Он легко подтянулся на руках, закинул одну ногу на стену, и вот уже оказался сидящим верхом на ней, как всадник на лошади. Открывшееся зрелище повергло его в отчаяние: во все стороны, куда хватало глаз, тянулись бесконечные стены, переходы и коридоры Лабиринта. Все они были одинаковой высоты, и ни одна доминанта, за которую мог бы зацепиться взор, не нарушала этого монотонного однообразия. Энди спрыгнул на землю и заорал в нависающее над ним небо: "Где ты? Где твои слуги? Где твои дурацкие загадки?!!!" Лишь эхо своего голоса, отраженное многочисленными коридорами Лабиринта, услышал он в ответ. В полнейшей безнадежности он сел прямо на влажную землю, прислонившись спиной к стене, и закрыл глаза. Где-то вдалеке часы снова пробили двенадцать раз. Первый день его испытаний подошел к концу. Первый раунд из трех возможных он проиграл.
  Очнулся он оттого, что снова били часы. Он не успел сосчитать удары, но был уверен, что их было двенадцать: другое время здесь часы не отбивали. Но какой же срок его испытания они отмеряли? И сколько он проспал? Ответа на эти вопросы он не знал. Энди открыл глаза и увидел, что сидит на оживленной улице, прислонившись спиной к фасаду одного из домов. Мимо него проносились в обе стороны запряженные лошадьми повозки, деловито сновали туда-сюда люди, пробегали мальчишки. Казалось, никто его не замечал. Он с трудом поднялся на ноги, тело ломило как после целой ночи упорного физического труда, и побрел вдоль по улице, осматриваясь по сторонам.
  Совершенно очевидно, этот город был нереальным. Энди, побывавший во всех городах и более-менее крупных населенных пунктах Империи, знал это наверняка. Ему нужно было найти какую-нибудь зацепку. Что-нибудь, позволившее ему выйти на новый уровень испытания, которое он, как ни странно, еще не отчаялся пройти.
  Все дома в этом городе были деревянные. Резные палисады, рамы окон, скамеечки, дощатые улицы, расписные заборчики и оградки. Но кроме этого деревянного оформления было еще что-то, мешавшее Энди поверить в реальность этого места. Чрезмерный порядок. Словно происходящее было тщательно выписано на картине. Есть центральная часть - какой-то торговый ряд с множеством лоточков из дерева, солидное здание позади базарчика с массивными деревянными же воротами, мужик с левого края картины, запрягающий лошадь в деревянную повозку и мальчик справа, играющий на дуде. Конечно же, деревянной. Его никто словно бы и не видел. Не толкали плечом, проходя мимо. Не окликивали. Просто не замечали, будто он был пустым местом. Энди встал на дороге у идущего навстречу горожанина, а тот просто прошел сквозь него, беспрепятственно продолжив свой путь. Энди подивился такому обстоятельству, но в то же время он и ожидал здесь какого-нибудь подвоха. Люди-призраки? Или это он был призраком для них? Никакого прикосновения человека он не почувствовал. Тепла тела. Он подошел к мальчику и положил руку ему на плечо. Рука прошла сквозь ребенка, а тот не перестал старательно заниматься с инструментом. Энди это стало сердить, и он сгоряча схватился за дудочку, конечно же, не ожидая ощутить прикосновения. Как ни странно, дудочка осталась в его руке. Мальчик удивленно открыл рот. Энди повертел музыкальный инструмент в воздухе и бросил на землю. Деревяшка, как деревяшка. Мальчишка испуганно отпрыгнул подальше от предмета, который так странно себя повел, и убежал куда-то в сторону базара. Энди задумался. Значит, дерево здесь материально. Ну, или относительно материально. Он провел рукой по забору, прочувствовал его теплую шершавость. Рассеянно запустил руку в карман и нащупал что-то твердое. Давешний уголек! Он и забыл, что взял его тогда с собой. Уголь тоже был теплым на ощупь. А что, если?...
  Энди попытался представить себе эту картину в цвете. Как он подожжет эту деревянную сказку, а люди продолжат свои дела, якобы стругая прутик, разгружая якобы телегу. И все это на фоне гигантского костра, красным цветком взметнувшегося в небеса. И когда вся эта нереальная реальность сгорит, останется лишь то, что действительно имеет для него какую-то значимость. Или люди тоже сгорят? Проверять расхотелось.
  В этот момент за его спиной послышалось деликатное покашливание. Энди резко обернулся, и увидел человека, довольно старого, неряшливо (это в этом-то городе образцового порядка) одетого, со спутанной жидкой бороденкой и залихватски заломленной набекрень рваной шляпой.
  - Не стоит тебе этого делать, добрый господин, - произнес он, однако, не очень уверенно.
  - Ты меня видишь? - удивился Энди.
  Старик важно кивнул:
  - Как и то, что ты собираешься сделать.
  Энди такая осведомленность не понравилась.
  - А что я собирался делать? - едко спросил он.
  - Ты сам знаешь, господин. Убить живое живым! - просто ответил старикан. Но опять эта его неуверенность в голосе напрягла нашего странника.
  Энди прищурился, с сомнением глядя на этого человечка.
  - И что же мне нужно сделать вместо этого? - задал он осторожный вопрос. А в ушах у него зазвучал обрывок фразы: "...в моем царстве все может быть совсем не таким, как принято считать".
  Старик элегантным жестом снял шляпу, сделал ей какой-то замысловатый выкрутас в воздухе и прижал ее к груди, как ребенка. Затем заглянул прямо в глаза Энди и тихо произнес:
  - Разрушать всегда просто.
  - Это не ответ на мой вопрос! - раздраженно рявкнул Энди.
  - В этом месте ты вряд ли найдешь ответы, - философски заметил старик. - Скорее, только вопросы.
  С этими словами человек надел на голову шляпу, развернулся и зашагал прочь. Энди слегка помедлил, но потом все-таки догнал его и пошел рядом. Он чувствовал, что не все слова еще произнесены, но молчал, давая собеседнику право сделать ход. Старик не заставил себя долго ждать.
  - Тебе нравится этот город? - спросил он.
  - Нет, - не задумываясь, ответил Энди.
  - Почему?
  - Он... ненастоящий!
  - Вот-вот! - охотно согласился старик. - Но должно же быть что-то настоящее! Даже здесь.
  - Что? - резко спросил Энди.
  - Тебе решать! - туманно ответил старик, а затем растворился в воздухе.
  Энди огляделся по сторонам. Все та же картина. Дерево и люди, для которых его не существовало. И этот человек, с которым он только что беседовал. Единственный настоящий среди фальшивого. Не себя же он имел в виду? У Энди было такое чувство, что старик так и не произнес что-то важное. Но почему? Что ему помешало? Или все-таки сказал, а он, Энди, так и не понял? Не расслышал? Он снова и снова прокручивал в памяти их беседу, не находя в ней никакой зацепки. Старик говорил правильные, но абсолютно банальные вещи. Зачем он вообще здесь появился? Зачем Лабиринт послал его сюда?
  Энди потоптался на месте, оглядывая деревянный город. Ни одной мысли. Он медленно побрел вдоль улицы. Одно и то же. Заборчики, ставеньки, наличники, скамеечки, колодец с деревянным воротом, прилавки, телеги... Мужчина проходил сквозь оживленно снующих или праздношатающихся горожан (или они сквозь него), не находя ответов на свои вопросы. И тут он почувствовал, что стрелки невидимых часов скоро начнут сходиться, словно он расслышал скрежет неведомых шестеренок. Он заметался по улочкам. Нет им конца и начала. Он не видел выхода из этого деревянного плена. Что, если все же раздуть огонь из уголька, высечь искры. Вроде бы это было вполне логично.
   Он решительно сунул руку в карман, уже прикидывая в уме, какие деревяшки пойдут на растопку, как вспомнил слова деда. " Разрушать всегда просто". И беспомощно опустил руки. Но, скорее всего, этот посланец Лабиринта все же его путал, сбивал со следа. Верить нельзя. Энди оторвал несколько щеп от забора. Никто не заметил, но он сильно занозил руку. Выдернул занозы. Они, как оказалось, пробрались довольно далеко. Потекла кровь. Рану следовало промыть. Как не нужно это сейчас! Мешает выполнить работу. Шестеренки скрежетали все настойчивее. Мужчина поторопился к колодцу и набрал воды. Полил на окровавленную руку. Кровь мгновенно свернулась и раны - как небывало. Энди даже забыл удивиться, надо было спешить, часы вот-вот начнут бить. Он помчался к своим щепкам и принялся тереть их друг об друга, стараясь высечь искру. Руки опять закровили. Искра не шла. Мужчина нехорошими словами помянул Двуликого и снова подбежал к колодцу. Опять ощутил эту исцеляющую прохладу на руках, метнулся к своим щепкам...и замер. Разводить огонь совершенно расхотелось.
  Он вспомнил глаза старика, бесцветные, отрешенные. И в них плескался этот странный цвет, словно бы отражаясь в них. Откуда он взялся? Энди обвел глазами все видимое пространство. Везде желтизна свежего дерева. Никакого другого цвета. Даже одежды на людях разных оттенков песочного и коричневого. Откуда здесь этот цвет? Он уставился на бадейку с водой. Она тоже отливала деревом. А часы, наконец, начали бить. Энди принял решение. Он быстро выплеснул оставшуюся воду из бадьи на ближайший забор. Услышал странный звук, как будто песок втянул воду, а не свежевыструганная деревяшка. Удовлетворенно кивнул головой. Снова набрал воды и стал поливать все вокруг. Удар часов. Люди исчезли, словно бы их смыли. Еще удар. А бадья-то довольно вместительная! Удар. Надо набрать воды снова. Снова полить. Еще удары, их мужчина уже не считал, быстро набирая воду и так же быстро, не мешкая, поливая всю эту деревянную декорацию.
  С последним ударом часов весь город словно бы осел, растворился под дождем, впитался в землю, последним исчез и сам колодец. А из земли, стремительно и неудержимо, стал подниматься молодой, зеленый лес. Энди восхищенно выдохнул, глядя на это великолепное буйство зелени, растения поднимались невероятно быстро, обступая его со всех сторон, запели птицы, застрекотали насекомые в высокой траве, запахло хвоей и свежестью. Но мужчина недолго наслаждался этим прекрасным видом новой жизни. Глаза его закрылись, и он безвольно опустился на зеленый ковер, чтобы снова очнуться на каменных плитах Лабиринта. Он даже не успел осознать, что это испытание он по всей вероятности прошел.
  
  Энди очнулся от холода и тишины. Открыл глаза, но увидел лишь окружающую его со всех сторон серую плотную липкую массу. "Туман", - подумал он еще до того, как сделал вдох. А потом эта тяжелая масса заполнила его легкие, и он осознал, что задыхается. Энди сделал еще один судорожный вдох, за ним третий, но не ощутил облегчения. Как рыба, выброшенная на берег, разевал он рот, но его легкие не наполнялись воздухом. "Что за...", - успел подумать он, прежде чем потерял сознание.
  
  Равномерное покачивание разбудило его в следующий раз. Он обнаружил себя лежащим в странной узкой лодке, сплетенной из тростника. Его легкие работали как кузнечные меха, втягивая и выпуская воздух. Не успел он почувствовать радость от осознания этого факта, как лодку подхватило течением и быстро понесло куда-то навстречу странному шуму. Он даже почти не успел испугаться, а также возмутиться тому факту, что в лодке не оказалось весла, как со всей силы вместе с лодкой рухнул в бездну водопада.
  
  В третий раз сознание возвращалась к нему нехотя и постепенно. Сквозь пелену, плывущую перед глазами, он увидел два тонких ускользающих силуэта, склонившихся над ним. "Он жив, хвала Двуликому, Энди жив", - раздался знакомый хрустальный голос, и он почувствовал на своей груди чьи-то теплые пальцы, осторожно теребящие его одежду. "Что ты собираешься делать?" - услышал он осуждающий голос другой женщины. "Его рану нужно перевязать!" - снова первый голос. С трудом он смог слегка приподняться, и из его горла вырвался хрип, заменяющий то, что должно было быть словами: "Стены... мне нужно пройти еще двадцать пять стен!" Женские фигуры, склонившиеся над ним, подхватило порывом ветра и закружило в круговороте старой листвы и вырванной с корнем сухой травы. Их одежда, трепещущая над ним подобно развевающимся на ветру знаменам, лишила его последней возможности фокусировать взгляд, и он снова провалился в небытие.
  
  - Стены-стены, где я найду тебе стены, да еще и в таком количестве? - раздался рядом чей-то ворчливый голос.
  Энди с изумлением воззрился на своего спутника, низенького коренастого человечка, вразвалку ковыляющего рядом с ним. Сам он, невредимый и живой, шел, судя по всему, уже достаточно долго, чуть позади него. Странно, Энди совершенно не помнил начало этого пути.
  - Куда мы идем? - спросил он человечка.
  Тот, не оборачиваясь, недовольно пробубнил:
  - Куда же еще? В дом, разумеется. Где еще могут быть стены?
  - Здесь должен быть Лабиринт, - неуверенно произнес Энди и посмотрел по сторонам.
  В сумерках, окружающих путешественников, было сложно что-либо рассмотреть. Разве только то, что шли они по дороге, проложенной среди бескрайней пустоты, однообразие которой не нарушалось ни растущим деревцем, ни каким-либо строением, ни даже просто камнем, лежащим в стороне. Была лишь огромная беспредельная плоская пустота и две человеческие фигурки, бредущие по ней.
  - Где этот дом? - спросил своего спутника Энди. - Я не вижу ничего, говорящего о том, что где-то поблизости вообще есть жилье.
  Человек, идущий впереди, ничего не ответил, словно бы не расслышал вопроса. Энди внимательно присмотрелся к нему. Вся его фигура, его осанка, посадка головы, рука, держащая палку, на которую он опирался при ходьбе, ноги, твердо ступающие по растрескавшейся бесплодной земле, несли в себе скрытую угрозу. Откуда он вообще взялся тут, этот человек, этот провожатый, ведущий его к неизвестной цели? И чья это цель? Его? Или того, кого он ведет? Энди непроизвольно замедлил шаг, но его спутник продолжал идти с прежней скоростью, словно не замечая этого. Он упорно молчал, а его спина, маячившая впереди, словно бы впитывала, тянула в себя все мысли, рождающие в голове Энди.
  
  - Лабиринт, - зло проговорил тот, сверкнув на Энди своим белесым глазом, - здесь нет никакого лабиринта! Он есть лишь в твоей голове! Только там стены и перегородки образуют немыслимые по своей чудовищной сути проходы и закутки, в которых вы прячете от себя все самые темные и мерзкие стороны своей натуры! Как это удобно!
  Энди изумленно воззрился на своего спутника, примитивная внешность которого так не соответствовала произносимым им словам. Человек меж тем продолжал, все более распаляясь:
  - Бессмертные! Вы называете себя бессмертными, но кто вы на самом деле? Что дает вам это слово? Знаете ли вы истинный смысл этого понятия? Защищает ли оно вас от болезней, от потерь, от страданий, да и от самой смерти? Вы вообще хоть когда-нибудь задумывались над этим? Сколько лет старейшему из вас? Старейшему из ныне живущих? А вообще? Кто из вас был самым главным долгожителем? И где он теперь? Умер? БЕССМЕРТНЫЙ УМЕР?! Какая чудовищная несправедливость! Надеюсь, вы не слишком сильно были шокированы его уходом в мир теней?
  Сарказм, прозвучавший в последней фразе, вывел, наконец, Энди из оцепенения. Это, а также то, что его спутник сделал паузу явно в целях усиления ее эффекта, позволило Энди вставить слово в этот страстный монолог:
  - К чему все это?
  Человечек непонимающе уставился на него.
  - Я имею в виду, что природа бессмертия не слишком волнует тех, кто им обладает. В частности, меня. Но твоя первая фраза насчет перегородок в голове меня заинтересовала...
  Человечек недовольно хмыкнул.
  - Ничего не хочешь делать сам, не так ли? Даже думать.
  - Я пришел сюда не думать, - зло огрызнулся Энди.
  - Да, я знаю, ты пришел для того, чтобы проходить сквозь стены!
  - Это было моим заданием...
  - Да? И кто же тебе его дал, могу я полюбопытствовать?
  Энди нерешительно помедлил, однако все же произнес:
  - Моя мать.
  - Ах, да, твоя бессмертная мать! Кстати, сколько ей было лет, когда она умерла? Больше, чем тебе сейчас? Меньше?
  - Не смей касаться ее своими грязными мыслями! - гневно вскричал Энди.
  - Да не собираюсь я никого касаться! Я лишь пытаюсь дать тебе...
  - Что? Что ты можешь мне дать?
  - ПОНИМАНИЕ! - в голосе, произнесшем это слово, казалось, не было ничего человеческого. Да и было ли оно вообще произнесено?
  Но Энди, который теперь тоже распалился, не обратил на это внимание.
  - Что я должен понять? Или осознать? То, что мы смертны, не смотря на то, что называем себя "бессмертными"? Мы все об этом знаем. И не питаем на этот счет никаких иллюзий. Я знаю, что рано или поздно тоже умру...
  - Ты уже умер! - прошипел его собеседник. - Причем, трижды! За короткий срок.
  - Это были не настоящие смерти, коли я здесь и говорю с тобой! - горячо возразил Энди.
  - ОТКУДА ТЕБЕ ЗНАТЬ? ДА И ГДЕ "ЗДЕСЬ"? С КЕМ?
  Энди изумленно уставился на собеседника. Собеседника? Мужчина нервно огляделся по сторонам. Глаза не обманывали: он был один в этом пустом пространстве. Но голос продолжал звучать в его голове:
  "ГЛУПЕЦ! ТЫ ТАК И НЕ ПОНЯЛ ТОГО, ЧТО Я ПЫТАЛСЯ ТЕБЕ СКАЗАТЬ. ПОЛУЧАЙ ЖЕ СВОИ СТЕНЫ!". И Энди накрыла кромешная тьма.
  
  "По крайней мере, в этой темноте можно дышать!" - была его первая мысль.
  "Я ослеп?" - вторая.
  Энди потер глаза. Ничего не изменилось. Вытянул вперед руку. Ничего. Хотя... Он сделал маленький шаг вперед. Вытянутая рука уперлась во что-то шершавое.
  "Стена! Наконец-то!"
  Он поднял руку вверх. Пустота. Слегка подпрыгнул. То же самое. Снова прикоснулся к стене, уже двумя руками, тщательно ее ощупал. Неровная кирпичная кладка, зазоры и щели между камнями замазаны намертво соединившим их раствором. Не подковырнуть. И явно не пробить, даже если бы было, чем. Тут он, наконец, осознал, что и пройти сквозь нее не удается. Толкнул плечом, чтобы еще раз в этом убедиться. Сделал шаг вбок и неожиданно стукнулся о другую стену, находящуюся под углом к первой.
  Нехорошее предчувствие охватило Энди. Ему понадобилось совсем немного времени для обследования, и все это в той же непроглядной темноте, чтобы подтвердить свое предположение: он находился в каменном мешке, в четырех стенах без входа и выхода.
  Он поднял голову вверх. В кромешной тьме было не оценить, располагался ли над ним потолок или же только бесконечная высь. Если бы он был Меняющим, то, наверно, завыл бы на несуществующую здесь луну. Будучи человеком, он просто опустился на пол, прислонившись спиной к одной из стен, и задумался.
  
  Энди думал о времени. Ему казалось, что он находится в Лабиринте намного дольше отпущенных ему на прохождение трех суток. Однако его испытание все еще продолжается. Или уже нет? Может, все, не осилившие Лабиринта, так и скитаются по бескрайним его закоулкам, не зная, что их испытание провалилось?
  Думал о том, что пытался донести ему этот странный человечек, рассуждая о бессмертии. Что он от него хотел? Чтобы он отказался от своего бессмертия? Странное желание. Ведь каждый бессмертный знал, что бессмертие - это награда за одиночество. Ни один из бессмертных не мог иметь все жизненные блага разом. Поэтому, выбирая любовь, выбирая человека, с которым ты желаешь прожить долгую и счастливую жизнь, бессмертный сознательно отказывался от своего бессмертия. Ведь долгая - не значит "бесконечная". Бесконечного счастья не бывает, иначе оно просто не было бы счастьем. Поэтому среди них и не было долгожителей. Он, Энди, давно уже отказался от своего бессмертия ради Джан, с которой он и желал разделить свое конечное, ограниченное счастье. И не его вина, что ей оказалась не нужна его жертва. Так что же все-таки от него тут хотели?
  Тут его мысли переметнулись на то, чего хотел бы он сам. Разлюбить Джанин - это желание теперь казалось ему далеким и несерьезным. Неужели ради этого он ринулся в эту западню, о которой его пытался предупредить Родрик? И трех суток не прошло (если время здесь течет аналогично времени остального Предела), как его взгляды на прошлое существенно изменились. Но только ли на прошлое? Перед его мысленным взором предстала прекрасная незнакомка, заманившая его сюда. Аурика - вспомнил он имя, выбитое на могильной плите в ореоле капель дождя. Вот ради кого он сюда пошел. Но она мертва, и ее могила, которую он увидел в самом начале своего пути - красноречивое тому доказательство. В том, что она мертва, нет никакого сомнения, он ведь слышал ее историю. А Лабиринт - всего лишь груда мертвых камней, и все это ему было продемонстрировано в первый же день. Зачем же он продолжил свое испытание? Зачем пошел дальше? Почему не остался там, возле нее? "Она мертва, а значит, и мне незачем жить. Все бессмысленно!"
  Энди сунул руку в карман и нащупал маленький камешек, завалившийся за подкладку. Вспомнил: уголек! Теперь совсем холодный. Больше в карманах ничего не было. Только глупец мог прийти в Лабиринт до такой степени неподготовленным, горько усмехнулся он. Затем достал уголек и поместил на свою открытую ладонь. Всмотрелся. Нет, ничего. Глаза по-прежнему ничего не видели. Да и как можно увидеть черное в черноте? В голове мелькнуло воспоминание о чем-то подобном...
  "Убить живое живым", - вдруг вспомнил он слова старика из деревянного города. Тогда он хотел сжечь тот город с помощью этого маленького уголька. "Тогда этот уголек был живым, - с грустью подумал Энди, - а сейчас..." Он легонько подул на свою ладонь, на которой лежал уголек, и вдруг ему показалось, что во тьме мелькнула красная искорка. Тогда Энди подул сильнее и, о чудо, в самом центре уголька возникло красное свечение. В этом не было никакого сомнения: уголек, побывавший под дождем, а затем в промокшей насквозь одежде Энди, был жив и теперь дарил своему обладателю новую надежду.
  Мужчина стал дуть на него все сильнее и сильнее, и вот уже на его ладони разгорелось маленькое пламя. Пламя, которое совсем не обжигало его руку, зато осветило помещение, в котором он находился. Этого света было недостаточно, чтобы рассеять мрак над головой, но вполне хватало для того, чтобы рассмотреть окружающие Энди стены и увидеть подобие двери в одной из них. Эта дверь была настолько удачно замаскирована под кирпичную кладку, что определить ее в темноте на ощупь было совершенно невозможно.
  "Выход имеется из любой ситуации, но не всегда под рукой есть средства, чтобы его обнаружить", - пришла откуда-то мысль. Энди подошел к двери в стене и навалился на нее всем своим телом. Уголек в его раскрытой ладони продолжал мерцать ровным красноватым светом. После некоторых усилий, дверь, наконец, поддалась и медленно отворилась. Энди бросил последний взгляд на склеп, который чуть не стал его могилой, и без сожаления шагнул в открывшийся проем. Что бы ни ждало его с той стороны, вряд ли оно было хуже этого места. К тому же душа Энди была полна ликования от ощущения правильности выбранного пути, хотя он толком и не знал, в чем этот путь заключается. Просто интуиция подсказывала, что он движется в верном направлении.
  Энди прошел длинным темным коридором, который пересекало несколько других таких же, свернуть в которые у него почему-то не возникло никакого желания. Затем долго поднимался по полуразрушенной каменной лестнице, ступени которой становились все прочнее и ровнее по мере продвижения. И, наконец, вышел на поверхность.
  
  Гремела музыка. Невидимые музыканты творили ее везде и нигде. Не видно было ни оркестровой ямы, ни какой-нибудь ниши, ни сцены или возвышения для них. Энди поднял голову к высоким антресолям. И там тоже никого похожего на музыкантов он не обнаружил. А музыка была. Кружилась, обволакивала, проникала во все поры тела. Так что не танцевать было просто невозможно. Он сам не заметил, как уже кружится в легком вальсе с какой-то прелестницей. Черная полумаска скрывала верхнюю часть ее лица, оставляя для просмотра лишь нежные розовые губы и маленький подбородок с родинкой. Женщины! Существа для него далекие и непонятные. Привлекательные и жестокие. Он вздохнул. Тут осознал, что он, не будучи даже посредственным танцором, выписывает какие-то сложные па.
  Женщины здесь были одеты помпезно, и вычурно. Кринолины, крупные фальшивые бриллианты, парики... А лица скрывают маски. Он опустил глаза себе под ноги. Однако! И он сам, оказывается, одет по моде этого бала. Короткие полосатые штанишки (Энди смутился, покраснел) и чулки зеленого цвета, видимо, модного нынче среди мужчин. Хотя мужчин он пока и не заметил. Энди, кружа свою партнершу, плавно переместился в другую сторону залы. Там тоже его брата не наблюдалось. Женщины, женщины, женщины. Около колон, стайками, прикрывая лица веерами. Прохаживающиеся между экзотических растений в стеклянной галерее. Танцующие в самой зале с высокими потолками и мозаичным глянцевым полом... Только женщины.
  Энди совсем смутился. Он танцевал, но силы постепенно оставляли его и в какой-то момент он все же остановился около экзотического разлапистого цветка в кадке. Если говорить прямо и откровенно - спрятался за него. Единственным его желанием было провалиться сквозь землю, а не находится в этой зале, полной звуков музыки, ароматов духов, ярких красок... Он сделал несколько глубоких выдохов и стал пристальнее осматривать происходящее. Порядка никакого нет, разумеется. Их Двуликий Бог, наверное, был все же женщиной, а не мужчиной. Притворная улыбка товарке и презрительный взгляд ей же вслед. Жесты, жеманность. Двуличность. И что ему надо было делать в этом парфюмированном женском царстве? Энди окончательно смутился и зарылся лицом в пышные листья растения. Лучше бы еще пару каких-нибудь ненормальных городов!
   Чтоб отвлечься, он стал рассматривать цветок. Сочные розовые лепестки венчал увесистый, блестящий глянцем голубоватый мощный пестик. Вокруг, легким медовым оперением склонялись тяжелые тычинки. И этот дурманящий аромат... Он еще раз взглянул на потолки. Обнаженные красотки тянули к нему руки, груди их призывно вываливались из низких вырезов легких туник. Колонны смутно напоминали очертания женских фигур. Прошедшая мимо дама уронила веер и, приподняв его, невзначай глянула на Энди и кончиком языка провела по пунцовым губам. Две другие женщины, стоящие парочкой ближе всех к нему, как по команде, чуть приподняли юбки, продемонстрировав свои стройные ножки. Всего лишь мгновение, так, что он сам и не понял, было ли это на самом деле или все же померещилось. И вообще он заметил, что женщин вокруг него стало больше. Он словно оказался в довольно широком кругу, который теперь стал постепенно сужаться. Танец стремился в его угол. Дамы из галереи тоже стали стекаться в ту часть, где он находился. Мужчина прижался к стене и стал в уме прикидывать, как бы ему отсюда незаметно выбраться.
  Только сейчас он понял, что выбрал крайне неудачное местоположение для осуществления своего замысла. Дверь, манящая его призрачным обещанием свободы, находилась в противоположном конце помещения. "Что ж, - подумал он с угрюмой усмешкой, - сделаю вид, что принял ваши правила, а заодно разведаю обстановку". Он решительно шагнул из-за кадки с цветком и, подхватив первую подвернувшуюся под руку даму, закружился с ней в головокружительном вальсе. Женщины заметно приободрились. Его же план на деле оказался мало осуществимым: одну партнершу тут же сменяла другая, как только он открывал рот, чтобы задать вопрос. Недостатка в них не наблюдалось, похоже, они были готовы кружиться здесь бесконечно. Его же время неумолимо таяло. Равно как на глазах улетучивались силы. Как будто эти женщины высасывали их из него, заставляя играть по своим правилам. Сколько еще ему оставалось? Энди чувствовал, что скоро часы пробьют окончание его испытания.
  Энди снова был близок к отчаянию. Мысль о том, что он почти прошел испытание, так явно озарившая его под землей, бесследно исчезла. Что же ему пришло такое в голову там, в мертвенной темноте подземелья, чего он никак не мог вспомнить сейчас, при живом свете на поверхности? Он снова запустил руку в карман и достал уголек. Мертвый на свету. Неужели нужно снова спуститься во мрак, чтобы увидеть свет? Но тогда, получается, нужно вечно пребывать во мраке! Что-то в этом утверждении было ошибочно. Ответ вертелся где-то рядом, но Энди никак не мог ухватить его за хвост. И вдруг он понял. Ему нужно было что-то настоящее в этом царстве абсолютной фальши. Но что?
   Внезапно наплыв дам закончился. Энди перевел дух и увидел дверь, вернее, проем в стене, к которому он так безудержно стремился. Мужчина без раздумий рванулся туда и оказался на крытой галерее. Прикинул, может ли быть на этой галерее выход. По правилам лабиринта (на то он и лабиринт) - выхода быть не должно. Так и было. Галерея описывала полукруг и снова выходила в залу. Тогда он стал спокойно, но методично ощупывать наружные стены, выискивая их слабые места, которые, возможно, поддадутся, если применить силу. Дамы оказывали ему свое внимание легкими улыбками, кивками, поклонами. Он старался не замечать этого. Глаза всех форм и цветов мелькали из-под полумасок. Веера порхали, легкие одежды проносились мимо в новом танце.
  Выхода он не находил. Что ему предпринять, не понимал тоже. Растерянный, он прислонился к стене, обитой чем-то мягким и приятным на ощупь, и принялся рассеянно разглядывать женщин. Вот бы тут была Джанин! Она-то всегда была настоящей, даже когда обманывала его с Дагом. Энди помрачнел. Он потряс головой, нет, не затем он очутился здесь, чтоб искать ее. Может быть, тут будет та длинноволосая красавица, чей голос он слышал (а он не сомневался, что это был ее голос, ну или хотел, чтоб был ее)? Аурика. Но никого похожего на нее он тоже не наблюдал. Да, она была неповторима! Если бы Энди и мог кого-нибудь полюбить еще раз в жизни, то только ее. Хотя... Он вспомнил, что она мертва и помрачнел еще больше.
  Отвернувшись от всего этого сплошь пронизанного фальшью мирка, уткнулся лбом в мягкую стену. И вдруг почувствовал за спиной быстрое движение. Кто-то на мгновение прижался к нему и скороговоркой прошептал в ухо:
  - Берегись Эда, когда выйдешь отсюда...
  Энди резко обернулся, но позади него уже никого не было. Лишь танцевальные пары, состоящие сплошь из женщин, продолжали кружиться, как ни в чем не бывало. Он быстро обвел взглядом залу, цепко подмечая детали. Одна из пар двигалась не так, как все прочие, явно выбившись из ритма вальса. Он зафиксировал на ней свой взгляд, и когда эта пара, сделав круг по зале, снова оказалась возле него, решительно шагнул вперед, преградив ей дорогу. Женщины тут же разомкнули объятия и попытались скрыться в толпе. Однако Энди успел схватить обеих за руки, и теперь стоял, неуверенно переводя взгляд с одной на другую.
  Обе они были в черных бархатных полумасках. Одна прямо и выжидательно глядела на него ярко голубыми и, не смотря на цвет, теплыми ("Как у Джан", - невольно подумал он) глазами. Но его заворожили глаза другой... Почти прозрачные, лишь слегка тронутые голубизной, словно лед в кристально-чистом водоеме. Холодные, как сама зима. Пронзительные. Он даже поежился от этого взгляда. Взглянул снова. Почему-то хотелось смотреть и смотреть в них. Почему? Он сам не знал, что на это ответить. Рассмотрел саму обладательницу холодного взгляда. Высокая, в открытом струящемся голубом платье, с наброшенными небрежно на плечи мехами. Не похожая ни на кого из присутствующих. С острым замораживающим взглядом из-под бархатной полумаски. И не смотря на этот холодный и отрешенный взгляд такая... "Живая", - наконец, нашел Энди верное слово.
  Он поднял руку к лицу этой холодной красавицы, чтобы снять скрывающую его маску, как вдруг раздался щелчок. Так щелкают часы, прежде чем начать бить. "Нет!" - хотел закричать Энди, но вместо этого бросился к выходу на галерею, таща за собой таинственную незнакомку. Она без лишних препирательств последовала за ним. С первым ударом часов в танцевальной зале начался переполох. Женщины принялись с визгом метаться из стороны в сторону, мешая Энди и его спутнице пробираться к выходу. Почему-то у него создалось впечатление, что они это делают намеренно, не стремясь выбраться из помещения, но, явно препятствуя это сделать ему. А часы продолжали неумолимо бить, и Энди твердо знал, что если он не успеет выбраться наружу, пока раздается этот бой, то останется здесь навсегда. С десятым ударом, Энди собрался с силами, и совершил чудовищный рывок к уже недалекому выходу, по-прежнему не отпуская руку своей спутницы. С одиннадцатым они проскочили сквозь дверной проем и неожиданно оказались на залитом солнцем дворе, хотя до этого, Энди мог поклясться чем угодно, он видел в открытых окнах звезды на ночном небе. Отбежали немного и обернулись. С двенадцатым ударом великолепный дворец, который Энди даже не успел толком рассмотреть, рассыпался в прах.
  Энди перевел дух и огляделся. Он и его спутница находились среди знакомых каменных стен Лабиринта. Кроме них здесь не было ни одной живой души. Облако пыли, взметнувшееся вверх в момент разрушения дворца, растворилось, и мужчина увидел на том месте ровную круглую площадку, с причудливым орнаментом, выложенным мозаичными плитками. Площадка была окружена полуразрушенными колоннами, поддерживающими собою лишь небо, явно более древними, чем стоявший здесь недавно дворец. Вид этих камней, не смотря на ничем не прикрытые следы разрухи, был настолько величествен, так поражал взор своим совершенством, что у мужчины захватило дух. И он осознал, что это и есть центр Лабиринта, далекая цель, которой он все-таки достиг.
  В центре каменной площадки появилось какое-то мерцание и трепетание воздуха, постепенно оформляющееся в уже знакомую ему тонкую девичью фигуру в легком фиолетовом платье. Энди сделал, было, шаг по направлению к ней, когда его довольно решительно схватили за запястье. Он недовольно обернулся. Рядом с ним стояла давешняя холодная красавица, о которой он успел позабыть. На ней уже не было маски и парика, да и платье ее из помпезного вечернего стало более простым и легким, сохранив лишь свой цвет. Волосы ее оказались длинными и прямыми, роскошного рыжего цвета, и лишь глаза оставались все теми же, чуть тронутыми холодной голубизной. У Энди возникло чувство, что он когда-то уже видел эту женщину, но он не мог вспомнить, где и когда это было. Не дав ему поразмыслить на данный счет, женщина произнесла скороговоркой злым голосом:
  - Ты думаешь, что прошел испытание, но на самом деле оно только начинается! И ты сильно рискуешь. Лучше тебе остаться здесь!
  - Что ты имеешь... - начал Энди и вдруг узнал ее голос. - Анастасия?
  - У меня мало времени, - так же быстро произнесла она, кинув тревожный взгляд в центр площадки, где уже материализовалась фигура Аурики. - Но я обязана тебя предупредить.
  - Ты насчет Эда? - вспомнил Энди ее слова во время бала. - Зачем мне его опасаться?
  - Затем, что этот человек - убийца! Он прикончит любого, кто окажется на его пути. Он уже убил Кристал прямо здесь, в Лабиринте. И ты, придя сюда, подписал свой приговор.
  - Кристал? Свою сестру? Не может быть! Он сказал, что ее прикончил сам Лабиринт...
  Анастасия снова бросила быстрый взгляд туда, где стояла Аурика, и произнесла, отступая назад:
  - Тебя ждут. Решай сам, чему верить.
  
  В полном смятении чувств Энди повернулся и двинулся к Аурике, по пути размышляя над полученной информацией. Анастасия, его тетка, давным-давно, еще до нашествия тварей, ушла в Лабиринт, и осталась здесь, не сумев пройти испытание. Никто тогда так и не понял, зачем она это сделала, ведь в ее жизни было все, о чем только можно мечтать - богатство, красота, бессмертие... Одновременно с этим в Лабиринте погибла Кристал, сестра Эда, после чего Эд заявил, что Лабиринт представляет собой опасность, и запечатал его при участии четырех свидетелей. Затем Материк заполонили твари, и Эд безуспешно пытался распечатать Лабиринт. И лишь на днях ("Целую вечность назад!") это удалось сделать им с Родриком, причем, они так и не поняли, как... Во всей этой истории вопросов было больше чем ответов. И Энди прямо сейчас предстояло определиться с собственной позицией на этот счет. И он, как и всегда, быстро принял решение, еще не дойдя до ожидающего его Духа Лабиринта.
  
  Аурика с интересом смотрела на приближающегося к ней мужчину. Отметила про себя его выразительные строгие серые глаза, густые растрепанные волосы, весь его решительный и слегка усталый облик. Ей всегда импонировали сильные мужчины, победители, а он, прошедший испытание, как раз и был им. Хотя, призналась она себе, он приглянулся ей еще до испытания, когда его исход был окутан туманом неизвестности. Но к чему ей вообще все эти эмоции в ее теперешнем состоянии?
  "ТЕБЯ ЭТО ПЕЧАЛИТ?"
  "О чем ты?"
  "ЛАДНО. ЗАБУДЬ".
  Тем временем Энди подошел к ней и остановился, не сводя с нее восхищенного взора. Аурика мысленно вздохнула. Сейчас ей придется как-то выполнять обещанное. Что он там хотел? Разлюбить свою бывшую жену? Кто бы ее научил, как это можно сделать? Разлюбить того, кто навеки живет в твоем сердце!
  - Я прошел твое испытание, - видя, что она не спешит вступать в разговор, произнес Энди, - и хочу получить свою награду. Только... - он замялся.
  - Только что? - вскинула она на него свои ярко-голубые глаза.
  - Я бы хотел... изменить свой приз.
  - Изменить приз? - это ее слегка озадачило. - Такого еще никогда не было. И что же ты хочешь теперь?
  Энди показалось, что он уловил в ее вопросе с трудом скрываемый интерес. "Что она хочет от меня?" - удивился он. Ее глаза пытливо смотрели на него и словно чего-то ждали. Словно на что-то... Надеялись? Но это невозможно! Похоже, он просто выдает желаемое за действительное. "Она всего лишь призрак!" - напомнил он себе. Энди тряхнул головой, словно сбрасывая пелену наваждения, и твердым голосом произнес:
  - Я хочу забрать с собой эту женщину... Анастасию!
  Голубой взгляд Аурики при этих словах изумленно метнулся с его лица куда-то за спину. Энди оглянулся. Там, в отдалении, по-прежнему стояла Анастасия, наклонив голову, словно прислушиваясь к разговору, хотя, слышать на таком расстоянии ничего не могла. Отчего-то ее вид не наполнил душу Энди радостью, но отступать уже было поздно. Он снова повернулся к Аурике. Она же не отрывала взгляд от стоящей позади Энди женщины.
  - Зачем она тебе? - холодно спросила Аурика, не переставая разглядывать Анастасию.
  - Она... живой человек, ей не место здесь!
  Голубые глаза, неожиданно ставшие двумя обжигающими льдинками, снова переместились на Энди.
  - Значит, здесь место лишь призракам?
  - Я этого не говорил.
  - Но ты это подразумевал!
  Энди хотел, было, возразить, но прикусил язык: правда была в ее словах, не в его. Но мог ли он поведать Лабиринту, с какой целью он хочет забрать отсюда Анастасию? Он вымученно посмотрел на Аурику, но ей, похоже, уже был не интересен их диалог. Она не смотрела ни на него, ни на женщину за его спиной. Взгляд был устремлен в себя, куда-то в глубины памяти или подсознания. На лице явственно читалась печаль.
  - Что ж, - сказала она, помолчав, - не вижу причин препятствовать тебе в этом. Тем более, твоя первоначальная просьба меня несколько озадачила. Твой же окончательный выбор куда как более конкретен. Можешь забрать эту женщину! Прощай!
  Ее фигура подернулась пеленой и стала растворяться в воздухе.
  - Постой! - крикнул Энди. - Мы не можем сами идти по Материку, полному тварей! Перемести нас!
  - Куда ты хочешь? - равнодушно спросила Аурика, на глазах продолжая таять.
  - В Южный Тан. К Солу.
  Последнее, что увидел Энди, прежде чем их с Анастасией подхватил и закружил серебряный вихрь перемещения, был голубой, удивленно брошенный на него взгляд.
  
  Глава 14
  
  Когда он, наконец, очнулся, была ночь. Он неспешно встал с кровати и обошел комнату. Взглянул на дремлющего человека в кресле рядом со своей кроватью. Посмотрел на окно без решеток и магической защиты. Подумал - а не умер ли он? Только Запределье, получается, тоже тюрьма, хоть и не усиленного режима. Пошарил под своей кроватью. А зачем шарил, он позабыл. Проверять, заперта ли дверь или нет, он и не стал - Запределье, если это действительно оно, тоже имеет свои границы, не станут же оставлять дверь открытой! Выглянул в окно. В ноздри ударил влажный и соленый морской воздух. "Где это я? - подумал он. - Неужто в Этервиле? Зачем понадобилось перевозить меня туда?" Но что-то подсказывало ему, что первая его догадка неправильна. Древний город он знал хорошо, а открывшаяся панорама, несмотря на ночь, была ему совершенно незнакома. Может, все же разбудить своего охранника и расспросить? Ну, нет, тогда поймут, что он очнулся, и увеличат дозу своей обычной отравы.
  Взгляд снова упал на окно. Как-то подозрительно оно раскрыто, словно бы приглашает куда-то, наверное, внизу стоит магическая защита. Прыгнет он, а там уже заблаговременно приготовлен для него какой-нибудь неприятный "сюрприз". Или они хотят, чтобы он выпрыгнул, дабы одним махом с ним покончить? Ну, уж нет! А может, у санитара есть ключи? А если нет? Снаружи карманов не наблюдалось. А если взять, да и... Хороший свидетель - мертвый свидетель. Но если он закрыт снаружи? Тогда труп около кровати только усугубит его положение. Рене уже вне себя метался по комнате, а еще сильнее метались его разгоряченные мысли. Что делать? А если это всего лишь проверка? Рене беспомощно сел на кровати. Обхватил голову руками. Увидел почти здоровые локтевые сгибы без свежих ранок и синяков - давно ему не делали уколов. Это вообще его удивило. Может, он опять нужен Эду и тот выводит его из скотского состояния? Опять?! Быть его зомби?! Выполнять его приказы, неся смерть и разрушение?! Да лучше сейчас же вспороть себе вены! Эти мысли окончательно доконали его. Руки задрожали, во рту появился горький привкус. Страшным усилием воли он приказал себе успокоиться. Обхватил тело руками, унял дрожь. Прилег на кровать и постарался принять как можно более непринужденную позу. Рене так старался, что незаметно для себя уснул.
  Проснулся он уже когда светило солнце. Охранник его сменился. В комнате, помимо него, находился еще один человек. Рене осторожно разглядывал его из-под ресниц. Благородная осанка, широкие плечи. Явно из высокородных бессмертных. Человек был ему незнаком. Но кого-то напоминал. Черные волосы и черное же, изысканное, одеяние. Дорогой камзол с серебряной отделкой. Этот человек не привык подчиняться, птица важная. Может, какой-то колдун? Рене неприятно поежился. Но молод, очень молод. Конечно, у бессмертных молодость длилась очень долго, но взрослого бессмертного, прожившего не одну сотню лет выдавали глаза. Уставшие, много повидавшие, рассеянные. А у этого красавчика глаза были живые, молодые, пытливые. Он тихо осведомлялся у охранника о состоянии больного. Нет, в себя не приходил, отвечал тот. Так, все же они хотят, чтобы он очнулся. Опять пешка в чьих-то руках! Далее мужчина поинтересовался, не требуется ли вмешательство колдунов. Нет, ответил врач (охранник или санитар так бы не ответил), просто нужно время и восстанавливающие лекарства. Сейчас состояние больного улучшилось, жизнь его вне опасности, яд выведен из организма (Вот это да! Оказывается, вот оно как!), постепенно силы к нему вернутся.
  Рене изумился. И даже не тому, что охраняют его сон врачи, а не вооруженная до зубов охрана. Не своему странному избавлению (а он уже почти не сомневался, что избавлен). А вообще поведению молодого человека. Им интересуется не простой смертный. И он совсем не боится Рене. Тут же он задумался - а что, надо бояться? И сам себе ответил - да, я очень опасен. На моей счету много человеческих жизней, я страшный монстр, моим именем ни одна мать не назовет своего ребенка...Страшно заболела голова и сам того не замечая, Рене застонал. В голове его раздавались взрывы, рушились дома, истошно кричали люди, плакали вдовы, ревели дети...Лучше было не просыпаться! Дайте мне яду или забытья навсегда! Не надо было...По незримому зову в комнату вбежали помощники, и к нему пришло облегчение. Рене забылся новым сном. Он уже не слышал, как Давид Дабар (а это был он) сказал врачу, что, видимо, без вмешательства колдунов не обойтись.
  
  - И где я возьму колдуна? - раздраженно спросил Сол сына, прохаживаясь по кабинету.
  Давид сидел в кресле около рабочего стола отца и рассеянно перебирал на нем какие-то бумаги.
  - Герберт неизвестно где, да хоть бы был и здесь - от этой семейки сплошные... - Сол все-таки не смог произнести слово "неприятности", поэтому замолчал, но и в его молчании красноречиво проступала неприязнь. Однако эмоции, рвущиеся наружу, все-таки вынудили его заговорить снова: - Можно было бы уже напрямую обратиться к старшему Винеру. Я вообще удивлен, почему Эд до сих пор не здесь? Или внук ему настолько неважен? Тогда непонятно, зачем он нужен нам!
  Давид продолжал молчать. Лучшее, что он мог сделать в подобной ситуации, это дать отцу выговориться. Подобные вспышки гнева случались у того редко, но уж если случались - все присутствующие при этом почитали за лучшее не высовываться. Сол же между тем продолжал бушевать:
  - И что, медицина уже бессильна, раз вся надежда только на этих?... Что-то я сомневаюсь, что Эд совершал над ним исключительно колдовские манипуляции. А раз так, то у нас он даже при условии полного невмешательства должен был пойти на поправку. Я выделил ему личного лекаря, и где результат? Я тебя спрашиваю, - Сол остановился перед Давидом, - где результат?
  Давид снова промолчал, ибо вопрос был риторический: обо всех успехах в восстановлении самочувствия Рене Сол был отлично осведомлен. Между тем, Сол, видимо, выплеснув свое недовольство, уселся за стол и, сцепив руки в замок, уперся в них подбородком.
  - Колдуны,... - задумчиво произнес он. - Ты думаешь, следует позвать кого-нибудь из твоих сестер?
  Это было уже приглашение к диалогу, Давид встрепенулся и ответил:
  - Думаю, что это проблемы не решит. Ты прав, вся надежда только на медицину. Жаль, время работает не на нас. Хотя, в том, что Эд до сих пор не появился, больше вопросов, чем ответов. Надеюсь, Рене все-таки многое нам прояснит.
  - А захочет ли он это делать? - резонно спросил Сол. - Кто для него мы? Всего лишь меньшее зло по сравнению с Эдом. Но все равно - зло.
  - Враг моего врага - мой друг. Посмотрим, насколько ему ненавистен Эд, - веско ответил Давид.
  - Все намного сложнее, сын, - проговорил Сол. - С Рене мы никогда не были не то что друзьями, а хотя бы просто единомышленниками. В любом вопросе наши интересы сталкивались друг с другом...
  - Весь резон в том, что будет представлять собой его нынешний интерес, - изрек Давид. Велика вероятность, что впервые в жизни он совпадет с нашим.
  Сол внимательно посмотрел на сына. В его мозгу крутилась какая-то мысль, которую он тщетно пытался ухватить за хвост. В этот момент гонг прозвонил к обеду. Мужчины встали и перешли в обеденную залу, где уже был подготовлен накрытый на четыре персоны стол. Сол все еще продолжал размышлять, когда двери залы раскрылись, и в нее вошла жена его сына, Грета, с сыном Джанин. Давид при виде супруги просиял и направился к ней, мальчик вприпрыжку подбежал к накрытому столу, а Сол, глядя на невестку, наконец-то осознал, что неуловимо вертелось у него в мозгу. Ничего не говоря, он занял свое место во главе стола, все прочие тоже расселись, и слуги внесли первую смену блюд.
  Верный своей привычке не обсуждать дела во время приема пищи, Сол был как всегда легок в общении и много подшучивал над внуком, однако Грета то и дело ловила на себе его внимательный быстрый взгляд, который заставлял ее поеживаться.
  Ее отношения со свекром не были простыми. В детстве, когда она частенько гостила в Тане у своей тетушки, жены Сола, их общение было легким и непринужденным. Она была очень похожа на свою тетю, тем самым, вызывая в ее муже исключительно положительные эмоции. Но в силу близких родственных отношений, Грета никогда не значилась в списке возможных невест для Давида. При этом она и сама питала к своему кузену лишь родственные чувства. Но когда стало ясно, что Давид не желает видеть своей женой никого, кроме кузины, отношение Сола к Грете несколько испортилось. А после того, как ее тетя решила сменить королевские наряды на скромные одежды монахини, это отношение стало еще хуже. Ничего личного, просто Солу было тяжело видеть перед глазами это вечное напоминание о своей счастливой семейной жизни, канувшей в никуда. Поэтому Грета перестала бывать в Тане.
  Однако Давид оказался весьма упрям. Многие годы он упорно и настойчиво добивался ее взаимности. Пока однажды она не осознала, что ее добровольное одиночество не несет в себе ни единого положительного момента. А может, она просто поняла, что то, чего она подспудно ждет и на что надеется, боясь даже облечь это эфемерное чувство в мысли, все равно никогда не случится в ее жизни. Перспективы тихого семейного счастья с кузеном показались вполне приемлемыми, и она дала ему свое согласие. Солу же не оставалось ничего иного, как смириться с неизбежным. Он был рад тому, что вынужденное одиночество сына, наконец, закончилось, но заставить себя полюбить невестку не смог. По молчаливой договоренности, они старались встречаться как можно реже. Давид тоже включился в это соглашение, оберегая как любимую женщину, так и отца.
  И вот теперь Грета, ловя на себе взгляды свекра, мучительно размышляла, что же все это может означать. Ответ не заставил себя долго ждать. По окончании обеда, поднявшись из-за стола, Сол заявил:
  - Давид, мы с тобой не договорили... - и, глядя на Грету, которая собралась, было, покинуть обеденную залу вместе с мальчиком, добавил. - Грета, присоединись к нам!
  На лице Давида появилось выражение легкой тревоги, тем не менее, он, подойдя к жене и предложив ей руку, прошел с ней в кабинет отца. Там он усадил ее в мягкое кресло и встал рядом, готовый в любой момент прийти ей на помощь. Сол, видя эту трогательную заботу, неопределенно хмыкнул, и уселся на свое место за рабочим столом.
  Все трое молчали, Сол что-то обдумывая, а его сын с женой - не смея начать разговор первыми. Наконец, Сол, видимо, придя к какому-то решению, произнес, глядя на Давида:
  - Твоя жена знает про нашего... гостя?
  Давид покачал головой и кинул на Грету тревожный взгляд.
  - Странно, сын, что ты не счел нужным ее оповестить.
  Грета, обязанностью которой в качестве хозяйки Южного Тана был прием и обустройство всех прибывающих с официальными и не только визитами гостей, подняла на мужа глаза и поинтересовалась:
  - К нам кто-то едет? Кто?
  Давид смущенно кашлянул и произнес:
  - Не едет, он уже здесь, - а затем, глядя на отца, спросил. - Зачем вмешивать в это дело мою жену?
  Ничего не понимая, Грета тоже вопросительно посмотрела на Сола.
  - Затем, - отчеканил Сол, - что, насколько я могу судить, твоя жена была с ним в приятельских отношениях.
  - Но это было давно! - повысил голос Давид.
  - Это неважно. С ним кто угодно был давно. Нам же нужен человек, которому он сможет доверять! - с нажимом проговорил Сол.
  - Да о ком вы говорите? - не выдержала Грета.
  Давид не успел ответить, его опередил отец.
  - О Рене Корде, - ответил Сол, пристально буравя ее взглядом.
  Щеки Греты слегка порозовели - единственная реакция на слова свекра.
  - Он... здесь? - задала она несмелый вопрос.
  - Уже несколько дней, - ответил Сол.
  - Но... как? Каким образом? С ним все... нормально? - ее вопросы посыпались градом.
  - Это сейчас неважно, - проговорил Сол. - Важно другое: вы действительно были с ним... друзьями?
  Последнее слово оказало на Грету какое-то странное воздействие. Она выпрямилась в кресле, и спросила резким тоном:
  - Что вы от меня хотите?
  - Нам нужен человек, который помог бы нашему гостю как можно скорее прийти в себя, - с интересом глядя на нее, произнес Сол.
  - Мы не были с ним друзьями! - Грета вскочила на ноги. А затем, бросив на мужа укоризненный взгляд, добавила. - И не просите меня о подобных... одолжениях. Прошу меня извинить - гневно отчеканила она и с гордо поднятой головой покинула помещение.
  Не чуя под собой ног, не глядя, куда ступает, она прошла по коридору до своих покоев, и только оказавшись внутри, обессилено прислонилась спиной к двери. Сердце в груди стучало, как обезумевшие часы. Рене здесь! Она так старалась вычеркнуть его из своей жизни! Не вспоминать... А Давид? Что он скажет, когда все откроется. Хотя все это дела давно минувших дней. А Сол? Позор! Она не выдержит его насмешек. И тут ее мысли, наконец, метнулись к Рене. Он, беспомощный, лежит сейчас где-то рядом и ждет ее помощи. Как она может отказать ему в этом? Что может перевесить его страдания? Да она просто обязана ему помочь! Чем бы это не обернулось. Даже позором и новыми страданиями. Он тут! Но что она может сделать, и примет ли он ее помощь?
  
  Ночью ему опять снился Эд. Он видел, как тот выходит из опочивальни его бабки, Берты, лицо чернее ночи и кровь на его руках. Снилась Берта в подвенечном наряде, выходящая за него замуж. За убийцу своего мужа. Он хотел крикнуть, предупредить ее, пока еще не слишком поздно, но не мог издать ни звука. Потом снились взрывы, которые он устраивал сам. Сам, но под влиянием Эда. Эти лекарства, которые он и его бабка давали ему... Весь мир - убийцы! Снова грохот взрывов. И лицо, нет, даже не лицо - имя светлой души, путеводной звезды, своей единственной любви. Одри.
  Рене отошел от своего тяжелого сна и, только приоткрыв глаза, уже понял, что находится в комнате один. Далее он действовал быстро, и не мешкая. Подскочил к двери, тихонько ее приотворил и резко распахнул. Ему везло сегодня. В коридоре тоже было пусто. Богатое оформление стен оставило его равнодушным. Главное, как можно более тихо и незаметно отсюда выбраться. Охраны нет, и это сейчас ему было очень на руку. Просторный коридор в дальнем конце обрывался, вероятно, там была лестница, ведущая вниз. Туда Рене и проскользнул. На верхней площадке лестницы стоял стул, и Рене быстро, не напрягаясь, почти бесшумно отломал у него ножку - какое-никакое, а все же оружие. Осторожно глянул вниз. Пусто. Рене хотел уж было потихоньку спуститься, как вдруг снизу послышался шум: кто-то стал подниматься по лестнице вверх. Рене нервно оглянулся по сторонам. Коридор хорошо просматривался, поэтому притаиться и внезапно напасть на поднимающегося человека было невозможно. Что ж, возможно, это и к лучшему. Пока его не обнаружили, у него есть преимущество, и надо продлить это как можно дольше.
  Рене крадучись вернулся по коридору обратно к двери в свою комнату. Как ему ни претило возвращаться туда, но выбор был невелик. В этот коридор выходили двери еще нескольких помещений, но что там было за ними - Рене не знал. Безопаснее было вернуться к себе (при этой мысли Рене с горечью усмехнулся - своего у него давно уже ничего не было) и попытаться выбраться через окно, которое, он помнил, было открыто. Так он и сделал: тихонько приоткрыл дверь, держа наготове добытую палку, и проскользнул внутрь. Он бы ничуть не удивился, если бы увидел в комнате поджидающего его Эда. Проклятый колдун имел свойство появляться именно там, где его меньше всего ожидаешь увидеть. Но комната была по-прежнему пуста.
  Притворив за собой дверь, Рене молниеносным рывком оказался у открытого настежь окна. Затравленно осмотрелся. Похоже, он находился на верхнем этаже здания, и над ним была только крыша. Все еще темное небо было сплошь усыпано звездами. Где-то тихо плескалась вода. Больше ничего не было видно и слышно. Как будто он находился не среди людского жилья, а где-то далеко от оного. Хотя, может, так оно и было? Новая тюрьма в новом месте? Размышлять было некогда, к тому же в коридоре послышались шаги человека, с которым он чуть не столкнулся на лестнице. Рене закрепил палку за поясом, хоть это ему и было не совсем удобно, отошел от окна, затем разбежался и, схватившись руками за верх деревянной оконной рамы, легко забросил свое тело вверх.
   Как он и ожидал, его комната находилась на самом верхнем ярусе здания, а сам он, практически бесшумно, очутился на карнизе слегка покатой крыши. Влажный соленый ветер растрепал его светлые отросшие волосы. Он огляделся. Здание было самым высоким на этом странном городе-острове. Но раньше мужчина здесь определенно не был. Странные дома жались друг к другу в каком-то тоскливом порядке. "Такой город и разрушить не жаль" - с мрачной иронией подумал он. Но такой порядок строений ему был явно на руку, легко можно было уйти от погони или затеряться среди домов. Хотя, конечно, надо бежать прочь из этого места.
  Беглец скорее почувствовал, чем увидел, пристань, сплошь увенчанную мачтами кораблей и легких лодок. Туда ему и надо. Однако его хватились, по двору этого замка-тюрьмы забегали люди. Хоть они еще не стряхнули предрассветный сон, мешкать было некогда, и Рене пустился бежать, петляя, перепрыгивая через проемы между домами и минуя новые и новые крыши. Но, уже будучи на полпути к пристани, Рене заметил, что оттуда тоже поднимается гораздо большая волна шума преследования. Значит, он вот-вот будет окружен со всех сторон. Это в его планы не входило. Он оглянулся назад. Позади него, вероятнее всего, меньше народа, чем впереди. И наступали они разрозненными единицами, тогда как с причала преследователи шли плотной волной. Осознав все это, мужчина тряхнул головой, и пустился в обратный путь. О, Двуликий палач, что за испытания ты мне готовишь?
  Поверху уйти не удавалось, возможно, по узким улочкам этого города-на-воде сбежать будет проще? Он стал разглядывать кромки крыш, не видно ли где подходящего водостока, ведущего вниз или слухового окна. Дымоходы тихо коптили воздух, это затухали растопленные с вечера камины и печи, так что лезть в трубу ему и в голову не приходило.
  Хотя один дымоход привлек его внимание своим внушительным размером и полным отсутствием какого-либо даже запаха гари. В него-то наш герой и нырнул, прокляв про себя Двуликого Бога, как ни странно, ему это всегда помогало. Не дало осечки и на этот раз. Пролетев приличное расстояние вниз, ободрав локти и бедра, мужчина плюхнулся, миновав опасные затворы камина, прямо в холодную золу.
  Проклятый Двуликий Бог! Эта пробежка вымотала все ослабленные пока силы мужчины. И разум, так четко работающий тогда, когда Рене что-то делал, тем паче на краю опасности, отказывал в тот момент, когда он останавливался и задумывался.
  Рене протер глаза, чихнул как можно более тихо и огляделся. Он был в книгохранилище. И одновременно лаборатории. Так подумал он сначала. Можно было принять это и за какую-то келью, потому как помещение хоть и было просторным, но обставлено было довольно скромно. Большой письменный стол с приставленным к нему еще одним, удерживавшим различные колбы, пробирки, реторты и прегонные кубы. Рене поежился. Его дед-колдун тоже имел в своем кабинете похожую утварь. Все стены были заняты внушительными книжными шкафами, забитыми книгами. Чуть далее, к окну, где уже начал брезжить робкий рассвет, судя по светлой полоске, пробившейся в щель между шторами и падавшей на мягкий ковер на полу, стояла довольно простая кровать, похожая на его обычное лежбище у Эда. Скорее даже топчан. Хвала Двуликому - пустой.
  Надо же быть таким "везучим" - пытаясь уйти от погони, свалиться в логово Эда прямо с неба! Рене усмехнулся. Двуликий играл с ним, как с игрушкой, перекидывая меж своими белым и черным ликами, словно мячик. А с другой стороны - не является ли это "меткое" попадание своеобразным даром бога-шутника? "Что я хочу больше всего? - подумал Рене. - Убить Эда и вернуть Одри! И мое первое желание близко к осуществлению".
  Рене внимательнее оглядел помещение. Книги, книги, книги! Оружия из них никакого не сотворишь. Разве что стукнуть неожиданно по голове тяжелым фолиантом. Хотя, Эда этим вряд ли прошибешь... Стол с химикатами заинтересовал его сильнее - Рене неплохо был знаком с горючими жидкостями, успешно используя их в своей взрывной деятельности. Колбы, реторты, пробирки, мензурки... В некоторых явно какие-то яды, но в ядах Рене никогда не был силен. К тому же отравление - не его конек. Он специализировался на другом. Что ж, у Эда должны быть не только яды. Рене словно собака-ищейка быстро обошел вокруг массивного стола, принюхиваясь к жидкостям и кристаллам в сосудах. Так и есть! Пара колб на столе содержала то, что ему было нужно. Имея главные ингредиенты, было несложно добыть все остальное и соорудить для Эда смертоносный "подарок". Не прошло и получаса, как все было готово. Рене тщательно запрятал его под кровать и удовлетворенно усмехнулся. Эду будет достаточно лишь опуститься на это смертельное ложе, чтобы привести в действие профессионально сработанное устройство. Никогда еще Рене не делал свою бомбу с такой любовью и столь тщательно. Ведь предназначался это подарочек особому человеку в его исковерканной жизни.
  Теперь нужно было срочно убираться из этого помещения. Ведь если Эд его застукает именно здесь, то ему может прийти в голову мысль все тщательно осмотреть. Тогда все труды будут напрасны. Этого допустить Рене не мог. Поймают его или нет - теперь это было не важно. Самое главное - поскорее успокоить Эда. Пусть он снова запихает его в камеру, пусть пичкает своей отравой... Лицо Рене исказила гримаса, которая должна была означать улыбку. Пусть! Теперь уже все это будет продолжаться недолго.
  Уйти тем же путем, каким он сюда попал, было невозможно, он не акробат, чтобы карабкаться вверх по узкому дымоходу. Снова сбежать через окно? Рене подошел к окну, осторожно отогнул штору и тут же отпрянул назад: оказывается, логово Эда было расположено на первом этаже, и прямо перед ним на улице ошивалась парочка выставленных здесь дозорных. Оставалась дверь в коридор. Но вряд ли она открыта, не такой Эд простачок, чтобы выставлять напоказ свои секреты. С другой стороны, его репутация служила ему лучше замков и засовов. В любом случае, это был единственный вариант, так что выбора у Рене не было. Он подошел к двери и прислушался. Где-то в отдалении грохотали шаги ищущих его людей, здесь же было тихо. Рене без особой надежды нажал на ручку двери и с удивлением увидел, как дверь поддалась и стала медленно отворяться - кто-то открывал ее с той стороны!
  Мужчина затаил дыхание, нашаривая свое единственное оружие за поясом. Проклятье! Вероятно, он выронил ее во время петляния по крышам либо падения в дымоход. Искать что-то другое уже не было времени, поэтому Рене затаился, приготовившись к нападению. Как не вовремя Эд решил проверить свое логово!
  
  Грета, взволнованная и расстроенная, шла в свою лабораторию. В их с Давидом спальню еще до рассвета ворвались какие-то люди и сообщили, что Рене бежал. Давид быстро собрался и ушел с ними, настоятельно попросив ее запереть дверь и никуда не выходить из комнаты. Она же просто промолчала, снова и снова предавая Рене. А что она могла сказать? Чтобы они оставили его в покое? Он был опасен, этого даже она отрицать не могла. Сделать что-то весомое для него она тоже была не в состоянии. Она знала (Давид рассказал ей об этом), что они с отцом хотят привести Рене в норму, вывести яд из его организма, которым пичкал его Эд на протяжении многих лет. Знала также, ради чего они все это делают - Рене был для них лишь средством борьбы с Эдом. Давид также объяснил ей роль Рене в черном терроре, равно как и то, насколько это затронуло их семью. Ей трудно было спорить с тем фактом, что для Дабаров Рене Корд скорее враг, чем друг. Между тем, она вынудила мужа пообещать, что они с отцом не собираются сводить с ним счеты, ограничившись лишь своей местью императору, и когда все будет кончено - отпустят Рене на все четыре стороны.
  Для себя же она не хотела ничего. Строить какие-то планы и питать несбыточные надежды ей не приходило в голову ни тогда, в Поднебесной, ни тем более сейчас, когда жизнь давно уже шла своим чередом. Она слишком хорошо понимала, что для Рене ее, Греты Дабар, вообще не существует.
  Зыбкий утренний сон, недавно столь грубо прерванный, исчез без следа. Грета тоже оделась, но безучастно сидеть взаперти было выше ее сил. Она мерила шагами свои покои, не находя, чем бы ей здесь заняться. Присоединяться к поискам беглеца ей не приходило в голову. Это занятие не для хрупкой женщины, к тому же Рене, не совсем еще пришедший в себя, а сейчас загнанный в угол, словно дикий зверь, мог невольно причинить вред и ей. Даже ее любовь к Рене не меняла тот факт, что для него здесь все люди - враги. Но и маяться, терзаясь неизвестностью, ей было невмоготу. Нужно было срочно чем-то занять свои мысли и руки, и сделать это можно было лишь в лаборатории, где она часами проводила свои эксперименты с лекарственными препаратами, зачастую оставаясь там же ночевать. Ее скромная лаборатория, служившая ей прибежищем от всех жизненных невзгод, была оборудована всем необходимым. Правда, путь до нее был неблизкий, но Грета решила, что если будет предельно осторожна, то сможет добраться туда без происшествий.
  В коридоре, куда выходили двери спален, Грета обнаружила вооруженную охрану. Теплая улыбка осветила ее лицо: наверняка это Давид проявил заботу о ней и прочих членах семьи. Люди сейчас нужны на поиске их сбежавшего гостя, но так муж будет спокоен и сможет целиком посвятить себя возникшей проблеме, не отвлекаясь на ненужные волнения. Затем Грета строго нахмурилась и решительным шагом прошла мимо лишь слегка покосившихся на нее охранников. Никто ее не остановил и не вернул обратно в комнату. Значит, Давид, безоговорочно ей доверяющий, не счел нужным дать им указания удерживать ее в ее апартаментах. Она почувствовала легкий укол совести одновременно с разлившейся в душе нежностью к мужу. "В конце концов, я не делаю ничего предосудительного, равно как и того, о чем он не узнает!" - успокоила она свою совесть и двинулась дальше. Прошла шумными коридорами, по которым сновали люди, не обращающие никакого внимания на хрупкую женщину в длинном платье (еще бы - им было приказано ловить высокого, под два метра ростом, весьма опасного преступника), спустилась по боковой лестнице на первый этаж, и, наконец, нырнула в коридор, где была расположена ее лаборатория. И где почему-то было неожиданно тихо и безлюдно.
  Она уже была у цели. Вероятно, поэтому слегка расслабилась, и, приоткрыв дверь, сходу налетела на неожиданно оказавшегося здесь человека. Он среагировал молниеносно (а, скорее всего, он заранее приготовился, услышав, как она открывает дверь), схватив ее одной рукой так, чтобы полностью обездвижить, а другой - зажав ей рот. Где-то в подсознании мелькнула мысль "вот и все" вместе с каким-то животным желанием жить во что бы то ни стало... Это длилось лишь одно мгновенье.
  Человек, неожиданно напавший на Грету из-за двери, крепко прижал ее к себе спиной так, что она не могла его видеть. Но и без этого ей уже стало ясно, в чьих объятиях она очутилась. Она стояла, не в силах ни пошевелиться, ни издать какой-либо звук. Не сопротивлялась. И молчала. Лишь в груди быстрыми толчками билось, словно стремясь выскочить наружу, сердце. А он тоже замер, не пытаясь ни надавить на нее сильнее, ни ослабить свою хватку. Так они стояли какое-то время, словно две статуи, прислушиваясь друг к другу. А затем она почувствовала, что он наклонился к ее волосам, вдохнул в себя их аромат и его рука, зажимающая ей рот, вдруг расслабилась и слегка задрожала. Он провел пальцами по ее губам, а затем удивленно прошептал:
  - Любимая, это ты?
  Грета тоже задрожала. Он ее узнал. Узнал так, как узнавал когда-то раньше, в Поднебесной, в своей келье с тысячей свечей. Но ей и этого было достаточно для того, чтобы снова почувствовать себя счастливой. Только рядом с этим безумцем она остро чувствовала желание жить, любить и быть любимой.
  И она просто и безыскусно ответила:
  - Это я.
  Удивительно, как быстро изменился этот мужчина, еще несколько мгновений назад готовый к убийству. Рене стал мягче воска, объятья его более ее не душили, а нежно обволакивали. Лишая воли, лишая сил сопротивляться (если такие силы вообще были). И она таяла в этом кольце его рук, забывая обо всем: о долге, о семье, о самой себе, снова превращаясь в давно ушедшего человека. Женщину, которую он когда-то любил. Всегда любил. Между ними все стало предельно ясно. Не надо было слов и объяснений. У любви есть свой, особый, немой язык, понятный только влюбленным. Пропало время и пространство. Материк и острова. Где-то далеко-далеко, в другом Пределе, в другой жизни бегали какие-то люди, что-то или кого-то ищущие, но здесь, в этой комнате, в этом огромном мире, на этом островке тишины были лишь двое, которым не было дела до остальных - они уже нашли друг друга. И принадлежали только себе, как это должно было быть по великому замыслу Двуликого, как это и было всегда... Померк свет. И только свет любви разливался повсюду, сливаясь с лучами затянувшегося рассвета. Солнце и вернуло их на землю. Рене, наконец, отнял свои руки от нее на секунду, но тут же взял ее теплые ладони в свои и решительно заявил:
  - Я не отпущу тебя больше. С Эдом скоро будет покончено. И мы сможем быть вместе. Только ты и я.
  Эти слова ее отрезвили. Она вспомнила Эда, вспомнила мужа и то, ради чего он привез сюда Рене. А он тоже, словно впервые, увидел кушетку, до которой они так и не добрались, жадно ловя каждое мгновение близости. Холодный пот прошиб его от мысли о том, как близко к смерти они находились! Он вскочил на ноги, рывком притянув Грету к себе, судорожно нашаривая на ее платье застежки, пытаясь их застегнуть. Грета ничего не понимая смотрела на него. Он почти полностью совладал с ее и своей одеждой и собирался уже уходить из комнаты, увлекая ее за собой, как вдруг вернулся, опустился на пол и нежно коснулся ковра, еще хранившего их тепло. Затем снова рывком поднялся и вопросительно, и в тоже время беспредельно нежно посмотрел на нее.
  - Нам надо убираться отсюда, - произнес он. - И как можно скорее! Кстати, объясни мне, наконец, что это за место? И как нам отсюда убежать?
  - Рене, - как можно более спокойно отвечала она, поправляя платье, - ты не должен никуда отсюда бежать. Здесь твои друзья. Они хотят помочь тебе.
  - Помочь в чем? - спросил он, быстро метнувшись к двери и выглядывая в еще не освещенный зарей коридор. Затем подал ей руку и почти силой вытащил из комнаты. На ходу она говорила, не обращая внимания на быстрое движение:
  - Сол выкрал тебя у Эда... Чтобы ты помог разоблачить его в организации...преступлений против Империи...
  - Сол? Я понадобился Солу? - спрашивал он на ходу, поворачивая в очередное ответвление коридора. Грета, в отличие от него знакомая со всеми входами и выходами дворца, тем не менее, не пыталась руководить их движением, целиком и полностью отдаваясь чутью своего любимого мужчины. Все, что она хотела - быть с ним рядом, слышать звук его шагов, ощущать прикосновение руки. Но в то же время она знала, что необходимо ознакомить Рене с положением дел и привести к Солу, чем бы это не обернулось для нее. Хотя для себя она уже все решила.
  - Сол подозревает Эда... еще много в чем, - на ходу говорила она.
  - А мне-то что их подковерные игры? Пусть сводят свои счеты сами. Хватит мне быть пешкой в их руках! - отрывисто отвечал он.
  Грета резко остановилась.
  - Речь идет о судьбе всего мира, любимый. Ты не можешь стоять в стороне. Ты обязан искупить или хотя бы попытаться исправить все то зло, что натворил.
  Но последние слова девушки мужчина уже не слушал. Он внезапно замер, будто вслушиваясь в звон колокольчиков над Светлым Ликом их Бога.
  - Повтори! - только и сказал он.
  Грета, удивленная его реакцией, не сразу вспомнила свою фразу.
  - Нужно разоблачить Эда во всех его злодеяниях, - после секундной заминки произнесла она. - Этот человек мучил тебя, удерживая в башне!
  - Не то, жизнь моя! - Рене отмахнулся от ее последних слов. -Ты сказала - любимый... Первый раз, сегодня! Какой светлый день! - произнес он с трепетом в голосе.
  Потом он твердо добавил:
  - Я сделаю то, что ты мне прикажешь, любовь моя. Только не оставляй меня больше.
  - Как я могу тебе приказывать? - смутилась Грета. - Но я хочу, чтобы ты встретился с Солом и помог ему. Помог восстановить справедливость.
  Она вдруг прикусила губу, словно пытаясь скрыть свое волнение, а потом тихо произнесла:
  - Я больше тебя никогда не оставлю, любимый.
  
  Когда Солу доложили, что Грета и Рене ждут его в тронном зале, Давид все еще патрулировал причал. Соломон чуть задумался и велел не отзывать сына с поста. Сам же, быстро направившись к указанному месту, про себя по дороге яростно и грязно ругался, чего никогда не позволял себе вслух. Думал же он примерно следующее: "Что нужно этим женщинам?! Герои?! Причем, не важно, какие?! Их любят, бросают мир к их ногам, а они увязываются за авантюристами, которые готовы разрушить весь этот хрупкий мир и их жизнь в придачу! О, Двуликий! Чем больше я живу, тем меньше их понимаю!"
  Прогремевший где-то вдалеке взрыв был красноречивым подтверждением его мыслей.
  
  Глава 15
  
  Эдмунд бродил по улицам Цитадели. Надо же было как-то проводить последние дни своей жизни. Жизни, полной всего. Поражений, и побед. Власти и нищеты. Популярности и безвестности. Много чего в жизни он повидал. Хотя и не думал, что она будет такой короткой. Интересно, кто из мстителей прибудет в Цитадель первым? Ну, одного-двоих Эд все же одолеет, да даже если и всех...Мир объединится и потребует его выдачи для суда Совета. И тогда Ос противостоять всему Миру не станет. Да и не захочет.
  На улице, в пыли, какие-то оборванцы играли в карты. Вокруг них столпилась кучка зевак. Играли азартно, выкрикивая что-то. Эд присоединился к наблюдающим. Он тоже когда-то сдавал карты, но сейчас он проиграл. Проиграл, когда вернувшись с Материка после неудачной попытки открыть Лабиринт, не обнаружил в Высокой Башне ее узника. Рене сбежал, а вернее, был выкран. Чьих это рук дело, сомневаться не приходилось. Достаточно было одного Рене, чтобы распять Императора. Но мало того, через несколько дней, Эд вдруг почувствовал какое-то сильное магическое поле, которое мог давать только Лабиринт. Он мысленно потянулся к нему. Так и есть. Лабиринт был открыт. Кто-то находился внутри, но это была не Анастасия. Проклятое седалище Двуликого, почему он не убил ее сразу! Сразу после Кристал! Скольких проблем бы избежал! И Рене! Это дурацкое обещание для Берты... Тут еще Мэни попался под горячую руку со своим идиотским расследованием пропажи Бертины... Уж этот-то в силу своего почтенного возраста хотя бы мог не лезть на рожон!
  Император пролил много крови бессмертных, сейчас все тайное станет явным. Надо было тщательнее заметать следы. А теперь ничего не остается, кроме как ждать своей участи. И понятно, что мягкого приговора не будет. Хаш и Гер, возможно, успеют первыми. Сол своих рук пачкать не станет, ему лишь останется спустить Рене с поводка...А Рене ведь был первой ошибкой Эда. Зато какой ставкой! Берта сама привела ребенка к нему, чтобы колдун вылечил мальчика от ночных кошмаров. Чтобы понять, почему подросток мучается, Эд принялся изучать причины, вызвавшие недуг. А причина была одна. Рене видел, что Эд действительно убил Бертрана, первого мужа Бертины, своего деда. И видел, что никакого поединка не было, а было чистое убийство. Что это Эд заколол Бертрана, затем вложил клинок в руки Берты. Та проснулась утром, муж мертв, а орудие убийства в ее руке. Ах, как умело Эд воспользовался ситуацией, которую сам же и подстроил! Он уже был рядом, прибежав на ее крик, подсказал ей, что следует сказать и сделать ее детям. Эд и Бертран поссорились и стали драться. Берта металась от одного к другому, Эд заколол Бертрана в честном поединке. Сын простил мать, она столько выстрадала из-за отца. А вот внук простить бабку не смог, как не смог понять, как она смогла выйти замуж за убийцу своего мужа. Эд женился на Берте, чего он давно желал, и стал претендентом на трон Гайдвиля. То было его первой победой. Первой на пути к трону Империи. Первой кровью. А как ловко он воспользовался недугом мальчика, сеанс за сеансом вбивая ему в мозг идею Черного террора. Что такое трон Гайдвиля? Небольшой городок в Срединных Землях. А всем миром заправляла Островная империя, ведь большинство этого мира было водой. И Земля Тан, так как была большей частью суши. Соломон Дабар правил Таном и, фактически, Океаном, на островах заправляла Бэлла Эпранеда. Оба молодые и не менее властолюбивые, нежели Эд. Титаны. Их-то и столкнул лбами Эд в Черном терроре. Горели города, столица Восточных земель была разрушена до основания, под ее обломками погибла Бэлла. Обвинили в этом Соломона, что было вполне логично, а подозревали непосредственно его племянника и правую руку, Дагона Кавена. Соломон долго не появлялся на Совете, а Даг, объявленный вне закона, даже вынужден был некоторое время скрываться. Прямых доказательств их вины все же не было (Эд просто не догадался их подделать), так что за давностью времени все было забыто... А Эд, провернувший все эти интриги с помощью Рене, выиграл Турнир Турниров и стал избранным Советом Императором Предела. Как им гордилась Берта! Как он сам был доволен собой! И как недоволен сейчас...
  Игроки разошлись, наступило время Обхода, обходящие были парнями крутыми, сами когда-то не в ладах с Законом, так что народу на улицах заметно поубавилось. То ли все были в чем-то виноваты (что весьма походило на правду, второй кошелек за день срезали у Императора), то ли просто прятались в своих домах от греха подальше. Эд был спокоен. Пока спокоен. Смерть приближалась со всей своей неотвратимостью, и пасовать перед ней он не собирался. Завернувшись в мягкий плащ, он спустился на причал Цитадели. Порт, всегда гомонящий и разноцветный, тоже был почти пуст. Несколько рыбаков сидели на пирсе, мирно качались лодки. Эд вгляделся в горизонт. Пока никого не увидел. Пока...
  Как Энди и Роду удалось распечатать Лабиринт? Эд честно попытался сделать это с Хранителями печатей, но ничего не вышло. Энди, разумеется, совсем ни при чем, а вот Родрик...Все дело в нем. Он, его воспитанник и племянник, единственный сын его сестры Кристал. Древняя кровь. Дракон. Кровь? Внезапно Эда осенило. Он вынул из ножен на боку небольшой изящный кинжал. Орудие убийства. Которым он когда-то заколол свою сестру в Лабиринте, а потом, сославшись на то, что Лабиринт убивает людей, и запечатал его с помощью Хранителей и их артефактов. Устранил своих конкурентов одним махом. И Кристал, и всех остальных, оставшись самым сильным магом Предела.
  Лабиринт при прохождении его давал человеку несказанные волшебные силы, прошедший мог видеть прошлое и будущее, перемещаться в пространстве...да много еще чего. Зачем Эду было оставлять Лабиринт открытым для всех желающих? Разве они все были достойны этого дара? На кинжале оставалась кровь его сестры. Родрик - тоже ее кровь. Вот оно что! Без Дракона Лабиринт открыть было и нельзя... Теперь любой вошедший мог узнать про убийство, да чего там, даже и не заходя. Так как там оставалась Анастасия, жена Рене, решившая пройти Лабиринт во имя излечения страдавшего мужа. Эд знал, что она уже вышла и молчать про злодеяния Императора не будет. Круг замкнулся. Родрик, а значит и его отец, Герберт, уже жаждут посчитаться с ним за смерть Кристал. А с ними еще и Харальд Бергер, глава Ордена Тигров, его, наверняка, нет здесь еще только потому, что он в очередном рейде на Материке. Ну и Рене собственной персоной, или Даг, или, наконец, Сол... Или Возлюбленные дочери Двуликого. Только за смерть Мануэля Прекрасного некому мстить. Усмешка судьбы.
  Эдмунд обернулся в сторону дворца. Пора бы уже быть там. Сделать последние приготовления. Почитать Черную книгу магии, хотя, что она дает? Эд не смог понять самого главного в ней, так нужного сейчас. Как уйти от врагов. Как сбить со следа? Как снова всех обмануть? Он не знал.
  Он уже собирался покинуть пирс, как вдруг его внимание привлекла какая-то необычная картинка на горизонтальной плите около воды. Небольшой росчерк мела на металле. Вроде, пейзаж. Странное растение, торчащее прямо из песка и горизонт, выглядевший непривычно, края его загибались чашей. Два солнца, одно чуть меньше другого. Рисунок странен, но не сам, а что? Эд не знал, что и подумать. Рисунок до боли что-то напоминал... И Эд не сразу ухватил, что. Он окликнул старика, проходящего мимо, и задал ему вопрос:
  - Ты не знаешь, кто это рисовал?
  Старик буркнул:
  - Да Величество баловался... Везде чудные картинки рисует. Посмотри по городу, везде, где ни пройдет, есть такое, - и неспешно ушел в город.
  Оскар увлекается рисованием? Как-то на него совсем непохоже... А, это его хворый сын, Левелин. Любопытно. Эд хотел, было, уже поторопиться в замок, но остановился и провел рукой над рисунком. На мгновение тот ожил, задрожал немыслимый куст, солнца опалили лучами землю. Эд протянул руку к изображению и запустил ее туда. Кончики пальцев обжег едкий горячий ветер. Колдун отдернул руку, картина стала снова грубым росчерком на металле. "Зря я не интересовался искусством!" - подумал Эд и, окрыленный, почти побежал в замок. Ему надо было увидеть картины Левы. Да и самого художника. Мир этот он узнал. Он сам открыл двери из того предела в этот. Ему всего лишь надо было устроить небольшую заварушку, чтобы отвлечь внимание народа от своей персоны и небольших махинаций по свержению власти Сола, так что он вытащил оттуда врагов. Но он и не думал, что люди не смогут совладать с ними настолько, что придется оставить Материк. Эд сам вызвал тварей, чтобы лишить власти Соломона Дабара, своего главного недруга и противника. Но власти его не лишил, а усмирить чудовищ не смог. Потому-то и сам терял теперь все. Поэтому и ждал сейчас смерти. Да, смерть... Он не успеет донести Спасение людям. Ему надо будет связаться с Хашем, а тот даже и слушать его не станет, рубанет с плеча... Мир решит, что это - его очередная уловка. Как ему снова всех обмануть?
  Вот и дворец. Около ворот сидят нищие попрошайки. Прокаженные, юродивые, калеки. В одном из калек он узнал некогда знаменитого воина. Бросил ему остатки мелочи из кармана. Кто теперь в этих жалких обломках человека узнает некогда заставлявшего трепетать армии? Эд вздохнул и вошел в ворота, услужливо распахнутые перед ним стражей. Остановился. Подумал, как ему обогнуть апартаменты Оскара и Нины. Благо дело, они ждут его на ужин в столовой, не приступают к трапезе. Подождут. Левелин у себя. Ужин ему приносят прямо в мастерскую. К тому же, он, как всегда, нездоров. Ну, это придется подправить. Но рядом Ария, его жена. Она и занимается приготовлениями к трапезе. Эд размашистым шагом отправился в мастерскую.
  Как он и предполагал, эти двое были там. Лев отказывался от ужина, Ара настаивала, хотя и без особого воодушевления. Эд обратил внимание, что девчонка-то тоже выглядит неважно. Ее привычная прозрачность кожи сейчас выглядит почти устрашающе. Она похудела, волосы поблекли. Ей явно надо было быть в Океане. Да и Лев там чувствовал себя гораздо лучше. Но Ос держал их здесь. Ара страдала. И не столько физически, сколько морально. Она долгое время была пешкой в игре против ее отца, Дага Кавена. А пешкой быть не сладко. Эд сухо поздоровался, впрочем, Лев, казалось, и не заметил, что кто-то вошел. Ара рассеянно кивнула и спросила, ужинал ли Эд. Тот неопределенно отмахнулся, и она скрылась в дальней комнате, оставив нетронутой и свою тарелку.
  Эд рассматривал полотна Левы, не обращающего на Императора никакого внимания. Последние сомнения Эда отпали. Лев рисовал Переходы. Порталы из этого Мира в тот. Если заманивать или загонять тварей в такие порталы...да еще сделать их ловушками... Эд напрягся. Настоящая работа. Успеет ли он проделать ее сейчас? Когда к Цитадели со всех сторон устремились мстители, за тем, чтобы лишить его жизни? Поторговаться тоже не получится. Выхода нет.
  Лев хрипло закашлял.
  - Тебе плохо? Позвать лекаря? - заботливо осведомился Эд.
  Молодой человек удивленными глазами уставился на говорившего. Только сейчас он заметил, что в мастерской кто-то есть. Про жену он вообще, похоже, забыл.
  - Как обычно, - он пожал плечами и снова углубился в работу. - Отец заботится обо мне, - бросил он.
  Отец. Оскар. Эд пригляделся к юноше внимательнее. Слишком уж хрупкий Лев не походил на своего массивного коренастого отца. Скорее, пошел в мать. Тоже безродную, кстати. Так что долго Лев прожить все равно не сможет. А надо бы. Странно, что у таких родителей вырос столь болезненный сын. Ведь их кровь не была испорчена многочисленными родственными браками, как у бессмертных. Вероятно, тут не только безродная кровь. Однозначно! Кровь бессмертных текла в жилах юноши. Откуда бы? Эд слегка напрягся. По-новому взглянул на нежный профиль молодого человека. Русые волосы, синие глаза. Похож на мать, бесспорно. Но что-то еще, колючее и до боли знакомое разглядел колдун в этих чертах. Безэмоциональное, отрешенное лицо. А за ним - выразительные черты. Ну, конечно же! Данте, любитель женщин, перед которым мало кто из представительниц прекрасного пола мог устоять. И даже мать Левы попалась на его удочку. Его бывшая любовница. Одна из многих. А Данте, получается, не гнушался даже крестьянками! Эд брезгливо поморщился. Значит, ты из рода Ровин, мальчик... Вот откуда у тебя этот талант, а вовсе не от безродного Оса. Колдун задумался. Он теперь ясно видел цель, у него в голове начал складываться стройный план, но мешала нехватка времени. Перед глазами всплыл давешний воин-калека...Чем он зацепил Эда? А, кем был и кем стал...Кем был... Спрятаться, чтобы никто не нашел? Да, подключат ведьм и колдунов. Хаш не успокоится, пока не увидит его труп. И Герберт. И Рене. Ни за что. Эд сможет только оттянуть свою смерть, рассказав о порталах. Но это проймет разве что Гер. А где гарантия, что первым из мстителей будет он? А не Родрик, сын Кристал, ее кровь, будь она неладна!
  Эд схватился за голову. Вспомнил строчку из книги Колдуна. Окончательное бегство. Мир ополчился на него. Выхода нет. Перемена сущности. Да, это не смена на Принимающих-Меняющих, как он раньше думал. И тут его осенило! Это...И взгляд его, тяжелый, как стопудовая гиря, упал на хрупкого талантливого юношу. Он снова всех обманет. Он больше не боялся. Для этого ему времени должно хватить. Лишь одна ночь. И он знал, где и с кем ее проведет.
  
  А утром к пристани причалила небольшая лодка. На берег ступил высокий светловолосый мужчина с изможденным печальным лицом. Он нервно огляделся по сторонам и направился к замку Оса. Шаг его был твердым, как были тверды и его мысли. Эдмунд Винер должен умереть. За то, что он сделал с ним, Рене, и всем Пределом в придачу. За смерть Одри, которую Рене перепутал с молоденькой девочкой Гретой... Сердце Рене сжалось при мысли о том, что и сейчас он успел поломать кому-то жизнь. Украл чужую жену, думая, что это Одри, его единственная любовь...Как он мог так непростительно ошибиться? Да, он же так долго был болен! Но сам себя он за это совсем не оправдывал. Не искал прощения. Только одно сможет обелить его хоть немного, только одно! Прочь покаянные мысли! Сейчас не это главное! Убить Эда! Стереть с лица земли и вод двуличного (нет, многоликого) негодяя, убийцу и махинатора! Ничто сейчас не должно мешать ему. Мужчина уже почти бежал. Он успеет первым. Должен успеть. У всех прочих уже не оставалось шанса застать Эдмунда Винера живым. И никто из них даже и представить не мог, что приготовил им напоследок император.
  Как и предполагал Эд, никто из его врагов не смог опередить Рене с его неутоленной жаждой насилия. Что ж, свое собственное создание Эд знал слишком хорошо, чтобы питать иллюзии. Что же касается всех прочих... да, любой из них - Харальд, Герберт, Родрик, Сол или Даг - был хорош для роли его, Эдмунда, палача. Но все они прибыли в Цитадель слишком поздно.
  Харальд первым подошел к поединщикам. Удовлетворенно, хотя и несколько принужденно констатировал смерть Эдмунда Винера. Затем взор его обратился к Рене. Тот был сильно изранен, но еще жив. Прибывшие, а так же появившийся Оскар, обступили победителя. Оскар приказал позвать лекаря. Но Герберт Логрен, осмотрев раненого, уже вынес свой вердикт. Ни одна рана Рене не была смертельной, но желания жить в нем не было. Он исполнил то, что намеревался, то, к чему стремился всю свою долгую жизнь - отомстить Эдмунду за смерть своего деда, за обман Берты, за манипулирование им, как марионеткой, за Черный террор, который вершил сам по его приказанию, за свой разрушенный разум и за свою украденную жизнь. Но, самое главное - за свою убитую любовь! За Одри, погибшую у него на глазах. Наверное, у Рене все же были самые веские причины убить колдуна. Поэтому он и оказался первым. Поэтому смог его одолеть...
  Мужчины молча склонились над ним. Он прошептал едва слышно:
  - Я... не загладил своей... вины,... но видит Двуликий, уничтожил этого... гада, - он немного перевел дух и добавил. - Скоро я отправлюсь в Запределье... Кому из ваших передать привет?
  Мужчины удивленно переглянулись. Сол откликнулся первым после недолгой паузы:
  - Моим отцу и деду. Сольвейг. И сестре, - кивнул он Дагу. Тот опустил глаза.
  Оскар чуть помедлил:
  - Моей жене Раде. И всем, кто умер из-за тварей и Черного террора.
  Остальные из присутствующих молчали. Рене обратил свой взгляд и на них.
  - Вас некому ждать?
  Откликнулся только Родрик:
  - Моей матери, Кристал, передай, что она, наконец, отмщена. Хотя она и сама там встретится со своим братом-убийцей, - зловеще закончил он.
  Хаш и Герберт не вымолвили ни слова, лишь мрачно переглянувшись. Тем временем подошли слуги и, повинуясь указаниям Оскара, принялись убирать на площади. Народ Цитадели так и не решался приблизиться к месту собрания стольких высокорожденных одновременно. Поединок Рене и Эдмунда собрал зевак, но и те держались в почтительном отдалении. Герберт что-то шепнул Осу и тот приказал развести погребальный костер прямо на месте гибели колдуна. Рене поднесли удобное глубокое кресло, видимо, из покоев самого Оса и максимально бережно устроили его там. От лекаря он бесцеремонно отмахнулся.
  В тот момент, когда пламя погребального костра взметнулось ввысь, в одном из окон дворца раздвинулись шторы, и в проеме появилось бледное лицо Левелина, сына Оскара. В его синих глазах лихорадочно плясали огоньки отраженного огня, а на щеках все явственнее проступал румянец. Словно огоньки пламени, скользящие по телу колдуна, зажигали в нем новую жизнь. Словно он впитывал жар костра и тот разогревал его холодную кровь. Неожиданно он почувствовал, что за ним кто-то тоже наблюдает. Он обернулся. Его жена Ара подошла к нему и хотела, было, уже закрыть ставни. Он остановил ее руку. Она удивленно подняла на него глаза:
  - Думаю, что тебе вредно смотреть на такие вещи, Лев.
  Сама она была бледнее обычного и с трудом держалась на ногах. Левелин нехотя отпустил ее руку.
  - Да, ты, как всегда права, дорогая.
  Ара удивленно взглянула на него. Так он ее никогда не называл. Да и никогда не был таким покладистым. Равнодушным - да, но это совсем другое...
  - Там твой отец, возможно, ты хотела бы увидеться с ним, - просто сказал он, располагаясь на небольшом диванчике, стоящем в углу комнаты.
  - Он сам зайдет, если посчитает нужным, не в моих привычках навязываться ему, - спокойно ответила она, продолжая задергивать шторы, наводя в его комнате обычный полумрак.
  Лев чувствовал, что у него с Арой есть какое-то напряжение в отношениях, которому раньше не придавал никакого значения, списывая это на свою болезнь. Но сейчас он чувствовал себя куда лучше. И хотел исправить свою вину перед женой. Но как, он не знал. Поэтому брякнул наугад, для поддержания разговора:
  - Эда убил Рене, ты уже знаешь? Но за что? Почему здесь столько народу? - он кивнул на окно. - И главное, зачем здесь Род?
  Последние слова попали в цель, Ария вздрогнула, метнула на него сумрачный взгляд и так ничего не сказав, быстро повернулась, чуть не уронив с руки витой браслет, и вышла из его комнаты. Лев недоуменно застыл на месте. Но он не мог спокойно сидеть на диване в неведении. Покосился на дверь и снова украдкой выглянул в окно. Погребальный костер уж догорал. В тлеющих углях виднелось что-то черное, искореженное, в нем трудно было распознать фигуру человека. Тем более человека некогда столь могущественного. Просто кучка золы и пепла. Лев тяжело вздохнул и решительно задернул шторы.
  Герберт Логрен, высокий худощавый человек, властелин Островов, положив свою руку на плечо сына, тоже вглядывался в погребальный костер. Но уже по другим причинам. Он должен был проследить за тем, чтобы остатки тела тщательно уничтожили. Пепел развеяли по ветру. Эд, бесспорно, мертв и предан очищающему огню, но... с колдунами всякое может быть. Он на секунду обратил свой взор в свинцовое небо. Вероятно, будет дождь. Стоял пасмурный, но очень душный день, пропитанный запахом гари и железа. Раньше, даже в дороге, он на небо и не смотрел, месть гнала его вперед, поквитаться со своим обидчиком, долгое время притворяющимся его другом. Эд долго и ловко всех обманывал. Заколол его подругу, мать Родрика (и свою сестру) Кристал в Лабиринте и выдал это за действие самого Лабиринта. Чтобы его запечатали. Тем самым он устранил единственного на тот момент разоблачителя своих махинаций, над которым был не властен.
  Еще на мгновение Герберт отвлекся от созерцания костра и покосился на Хаша, стоящего неподалеку. Хаш любил Кристал, как никакую другую женщину. Ради нее он был готов претерпевать любые лишения. Ради одного ее ласкового слова, теплого взгляда, на которые она, надо признать, была не очень способна. В чем-то они с Эдом все-таки были неуловимо похожи, брат и сестра, мертвая колдовская кровь. Но что-то в ней было, в этой женщине-драконе, за что он, Герберт, и Хаш стали если не непримиримыми врагами, то, по крайней мере, полностью игнорирующими существование друг друга людьми. Эд разрубил их треугольник, устранив свою сестру. Теперь уж все перегорело. Так ли? Герберт снова быстро и пытливо взглянул на Хаша. Тот неподвижно стоял перед костром, скрестив на груди руки. Свои вечно непослушные белые волосы он отбросил назад. Лицо с необычного цвета фиолетовой кожей в свете догорающих углей, казалось, приобрело бордовый оттенок. Цвет свернувшейся крови, цвет свершившейся мести.
  Хаш сам хотел покарать негодяя, но опоздал. Герберт же, спешивший за тем же, был доволен, что марать свои руки ему не пришлось. Такое предательство, конечно, не прощают. Но и убить Эдмунда Герберту было бы трудно. Слишком многое их связывало, хоть Гер и не участвовал ни в одном из темных дел Эда. И еще он был рад, что его сын, Родрик, не сделал этого, слишком вспыльчив и горяч был его мальчик, зачастую навлекая на себя гнев смертных и бессмертных. А эта его выходка с похищением Арии, дочери Дага и жены Левелина? Ну, как он мог так поступить? Сказал, что хотел о чем-то торговаться (другого слова и не подберешь) с Дагом. Теперь Арию держат под замком в Цитадели, трудно представить, как ей тяжело здесь, в этом железном ящике, лишенной простора Океана.
  Родрик расположился чуть впереди отца, но ему-то, дракону, не страшен был никакой огонь, похоже, жара костра он и не замечал. Даг и Сол, как всегда, стояли особняком, даже не перебрасываясь словами. Однако всем казалось, что они беседуют без слов. Так они, наверное, и общались. По крайней мере, никто бы не удивился, узнав, что они понимают друг друга в молчании. Даг выглядел куда лучше, чем на Совете. Вероятно, в том была немалая доля заслуги его новой жены, красавицы Анастасии Мор, чудесным образом вызволенной Энди Маликорном из плена Лабиринта. На его лице отблески угасающего костра отражались особенно зловеще. Смуглая кожа отливала алым, в живых подвижных глазах плескались языки пламени. Казалось, сам Черный лик Двуликого смотрел на погребальный костер. Непроницаемо было лицо Сола, без тени эмоций, впрочем, как и всегда. Герберт знал, что у Сола с Эдом были свои счеты, помимо Черного террора, о которых оба предпочитали молчать.
  Оскар был чуть дальше остальных. Он последним принимал Эда у себя, был женат на другой его сестре и обязан ему своей долгой жизнью. Но отрицать все бесчинства Императора не мог даже он. И укрывать его тоже. Да Эд и не прятался особо. Сбежал в Цитадель и там поджидал своих мстителей. Как Герберт рвал свои русые волосы, когда узнал, что и в Черном терроре, и в пришествии тварей виновен Эд, которому он служил верой и правдой, даже не столь как Императору, но как Верховному магу. А уж когда, благодаря свидетельству спасенной из Лабиринта Анастасии, открылось то, что Эд собственноручно убил свою сестру! Родрик хотел сменить облик и лететь в Цитадель напрямую, через Материк. Герберт едва его удержал. Сказал, что они едут вершить правосудие, а не произвол. Ведь после смерти Эда теперь он становится Верховным магом. В отсутствие Императора он теперь - Закон. Он и Хаш. Как странно... Как причудливо взглянул на них Двуликий шутник!
  Костер догорел. Герберт разъяснил Осу насчет пепла. Тот взмахнул рукой, и слуги принялись за дело. Мужчины, не сговариваясь и не прощаясь, разошлись в разные стороны, чтобы так же молча отправиться по домам. И лишь один из них остался неподвижным в своем кресле. Это был Рене, на лице которого застыла кривая усмешка, а в мертвых глазах - боль.
  
  
  Эпилог
  
   Завершение дня на Острове Дракона - совсем не то, что в любом другом уголке Предела. Здесь все происходит по каким-то своим законам, зачастую лишенным всяческой логики, и уж совершенно неподвластным какому-либо анализу. Дни тут протекают вполне обыденно, но к вечеру начинает твориться что-то невообразимое. Бывает так, что день все тянется и тянется: уже давно должно начать темнеть, но отчего-то этого не происходит. Так и приходится ложиться спать при дневном свете, а иначе можно вовсе ночи не дождаться. А в другой раз ночь вдруг наваливается неожиданно, словно кто-то вдруг резко погасил свет: только что вовсю светило солнце и вдруг раз - и наступает кромешная темнота. На подобные случаи в самых неожиданных местах заготовлены связки свечей. Хотя, лучшее, что можно сделать - это немедленно лечь спать. На это, вероятно, подобное явление и рассчитано. Главное - добрести до ложа, не свернув себе в темноте голову. Иногда на постепенно темнеющем небе неожиданно возникают всполохи цветных огней, словно какой-то великан за горизонтом вздумал поиграть разноцветными фонариками; и это - красивейшее зрелище на Острове, прозванное Южным сиянием. В такие моменты хорошо, если рядом есть любимый человек, с которым можно сообща предаться созерцанию и размышлениям на тему природной красоты и гармонии. А бывают и вполне обыденные вечера с постепенно садящимся в розовеющем небе солнцем. Когда неплохо вести дружеские беседы за чашечкой ароматного чая или чего покрепче, с чувством удовлетворения провожая еще один день своей жизни. И неудивительно, что все здесь настолько непредсказуемо. Ведь Остров Дракона - самое загадочное место во всем Пределе, недвижимый артефакт, где во сне можно, если повезет, увидеть свою судьбу.
   В один из таких вполне обычных вечеров на розовом, отражающем закатное сияние, песке лениво расположились две фигуры. Волны тихо плескались о каких-то неведомых тайнах, люди же неторопясь беседовали о своем. Это были старые друзья Энди и Родрик, снова встретившиеся после не слишком долгой разлуки и теперь делившиеся друг с другом тем, что с ними за это время произошло. Родрик, как всегда, знал множество баек и сплетен - от любовных похождений дворцовой челяди всех королевств до недавнего убийства Императора Эдмунда. Энди же, не будучи светской личностью, мог поведать лишь о том, что ему довелось пережить в Лабиринте. Друг внимал его рассказу с глубочайшим интересом, а когда тот закончился, веско подытожил:
   - Да, тонко же ты отомстил бывшей жене за измену. Ни за что б не подумал, что ты на такое способен.
   - Погоди, - не понял Энди, - что значит 'отомстил'?
   - Подсунул Дагу красотку Анастасию - вот что! - не стал ходить вокруг да около Родрик.
   - Эй! Я не думал ни о какой мести, когда...
   - Ну, разумеется, ты думал исключительно о том, как бы вызволить несчастную пленницу гадкого Лабиринта прямо в потные лапки Эда, - перебил его дракон.
   - Все, чего я хотел, это предоставить Солу преимущество против Императора.
   - Ну да, ну да... А Сол вполне логично спрятал нашу очаровательную свидетельницу в подводном мире Дага, единственном, недоступном Эду месте. Вот я и говорю - тонкая работа. Все остальное прелестница умело провернула сама.
   Энди лег на теплый песок, вперив взгляд в потемневшее небо и привычно выискивая на нем созвездие Маятника Двуликого.
   - Это, правда, выглядит как месть? - озабоченно спросил он друга после продолжительного молчания.
   - Спроси об этом Джанин, - усмехнулся Род, скептически рассматривая загорающиеся на небе звезды.
   - Бедная девочка! - прошептал Энди.
   - Блаженный! - буркнул Род.
   В наступившей тишине лишь море продолжало шептать свою бесконечную историю.
   - Так о чем же ты попросил Лабиринт? - Родрик даже в обществе немногословного Энди не мог долго молчать.
   - Не важно, - отмахнулся его друг.
   - 'Не важно!' - передразнил его Род. - Он хоть выполнил твою просьбу?
   Энди ничего не ответил; лишь вздохнул, продолжая задумчиво разглядывать качающийся в небе Маятник.
  
  
   В это же самое время в Южном Тане Соломон Дабар, сидя в высоком кресле с листком бумаги в руке, читал послание Харальда Бергера. Хаш писал ему впервые. До этого он обходился общением с Императором Эдмундом, через него доводя до Сола все свои мысли, соображения и деловые моменты. Но теперь Эд мертв, а Совет представляет собой обезглавленный труп, подернутый душком и не предполагающий воскрешения. Совершенно ясно, что это-то и явилось для Хаша побуждающей причиной, отбросив свою гордость, взяться за перо. Сол невесело усмехнулся: Хашу нужен Совет и нужна Империя, как никому другому. Хашу, тихому, но непримиримому противнику Сола, стал нужен именно Сол - единственный человек, который может сплотить расползающуюся (а еще вернее - расплывающуюся) на куски Империю. Нужен до такой степени, что он загнал свою гордость в глубину черных подвалов Чертогов Двуликого, и первым протягивает для рукопожатия свою руку.
   Это письмо пришло дней десять назад. Сол отлично помнил первое впечатление от его прочтения. Изумление. От кого угодно он мог ожидать такого хода, но только не от несгибаемого главы Клана песчаных тигров, воина, при жизни ставшего легендой. Тот Хаш, каким знал его Сол, скорее бы послал к Черному лику все имперские дрязги и, углубившись в леса со своими верными соратниками (коих у Хаша, следует признать, никогда не переводилось), рубил бы тварей направо и налево, пока сам не пал бы от усталости или от полученных ран. Но ни в жизнь бы ни сел за стол переговоров с тем, кого он считает врагом своего рода. Разъяснение не заставило себя ждать, и пришло оно в письме дочери, лишь ненамного отставшем от послания Харальда. Оно-то и помогло Солу, пусть не сразу, но принять решение.
   Скупо и почти без эмоций Эви сообщала отцу о гибели своего мужа, Вольфа Винера, во время одной из лесных вылазок. Этот тон не обманул Соломона: безмерное свое горе Эвиаль считала немыслимым изливать на бумаге. Новость Сола ничуть не расстроила: этого события он ожидал давно, считая брак дочери бессмысленным, и понимая, что Вольф, балансирующий по краю бездны, - верный и неизбежно скорый кандидат в Запредельные дали Двуликого. Да, благородный, да, порядочный и честный, но... никогда не являвшийся достойной парой принцессе из рода Дабар. К тому же - сын ненавистного Эдмунда, о чем так называемый тесть не забывал никогда. Также он помнил, что Вольф - лучший друг Харальда, так что теперь стало понятно отчаяние последнего в проигрываемой им битве за земли Предела. Но Сола это ничуть не волновало. В тот же день он в своей не терпящей возражений манере написал дочери, что немедленно ждет их с внучкой в Южном Тане, а сам принялся обдумывать, как наиболее благопристойно и дипломатично уведомить членов Совета о выходе Тана из состава Империи.
   Соломон пересел за свой рабочий стол и быстро набросал на бумаге несколько предложений. Перечитал написанное, и уверенным движением прочертил на бумаге жирную линию. Оставалось подвести итог и передать черновик в канцелярию для оформления. Но Сол медлил. Не так-то просто разом перечеркнуть все чаяния и надежды, которые на него возлагали подданные Империи. Не так просто отказаться от того, к чему он сам еще недавно стремился всеми помыслами. Совсем не так просто, как без линейки провести на бумаге идеально ровную черту.
   Тем временем в комнате потемнело. Лишь тлеющие в камине угли давали немного красного света. Сол отложил письмо, поднялся и вышел на балкон. Морской бриз налетел на него легким ночным мотыльком, взъерошив густые черные волосы, нежно, словно таинственная возлюбленная, коснувшись смуглой щеки. Совсем еще юная ночь только входила в свои права; постепенно гасли звуки дневной суеты, разгорались огни, люди спешили насладиться уютом домашних очагов, в освещенную факелами гавань величаво входил припозднившийся корабль... Сол прикрыл глаза, подставляя лицо теплому ветерку. Думать не хотелось; хотелось лишь стоять вот так в ночной тишине, вдыхая аромат моря...Моря и свежеструганной древесины, доносящийся с места реставрации левого крыла дворца, не так давно пострадавшего от взрыва бомбы, заложенной Рене. Мысль о взрыве вернула Сола с небес на землю, он круто развернулся и вернулся в комнату. Настроение испортилось.
   Снова нахлынули неприятные воспоминания. Бледное, без единой кровинки, лицо Греты, и его же, Сола, слова, обращенные к ней: 'Ты понимаешь, ЧТО будет, когда он окончательно придет в себя?' И ее почти беззвучный ответ, скорее, читаемый по губам: 'Мне все равно...' Рене, восстановивший, наконец, память, с какой-то злой отрешенностью досконально, но бесцветно излагающий всю историю их с Эдом совместной деятельности... Его собственный гнев от осознания того, ВО ЧТО для его семьи обернулось желание расправиться с ненавистным Императором... И над всем этим - застывшее, словно маска, лицо сына и слова: 'Так было нужно, отец...'
   В дверь постучали. Вошедший камердинер зажег в комнате длинные свечи в тяжелых позолоченных канделябрах, и подал своему сюзерену небольшой запечатанный конверт. От дочери, тут же определил Сол. Дождался, когда слуга выйдет, и только после этого вскрыл письмо. Жадно пробежал глазами текст. Эви тепло благодарила отца за проявленную заботу о ней и ее семье и объясняла, почему ее долг требует остаться с Отрядом и помогать Хашу в деле, которое она сама считала важнейшим делом своей жизни. В самом конце письма Эви выражала легкую озабоченность тем, что вот уже несколько дней ничего не слышала о Джан и не знает, где та в данный момент находится.
   На несколько мгновений Сол застыл с письмом дочери в руке. Затем подошел к рабочему столу и взял с него свой собственный, только что написанный черновик послания Совету. Прямо по прочерченной линии разорвал на две части, и исписанную половину бросил в камин. Бумага вспыхнула, осветив лицо мужчины. С него не исчезла печать заботы, но тревожная складка между бровей разгладилась и бесследно ушла тень недовольства. Теперь Сол знал, что будет делать - начнет все с чистого листа. Да, семья - это самое важное, что есть в жизни. Но благополучие семьи неотделимо от благополучия всех подданных Империи. Эдмунд слишком легко позволил себя убить. Но пусть не думает, что он победил. Да, тайну появления тварей он унес с собой в Запределье. Но смеяться над жителями Предела, страдающими под их гнетом, Сол ему не позволит даже оттуда! Вместе они найдут выход из этой ситуации. Всем миром, всем многострадальным Пределом.
   И что-то еще... Ах, да, Джан! Надо будет настойчиво поинтересоваться у Дага, не начали ли они снова втайне встречаться. И на этот раз племянник уж не отвертится!
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"