Мы не часто произносим - 'автомобиль'. Для нас неудобно это казённое слово. Обычно мы говорим - 'машина'. И это не случайно, это вернее, потому что 'машина' - слово рода женского, и характер у нее тоже женский. Нам, мужчинам, он кажется, порой совершенно непредсказуемым, хотя и создана машина нашим, мужским умом и нашими же руками она и собрана. В общем, произошла она от нас, от мужчин, словно Ева из адамова ребра.
Тем не менее, понять своё творение мы можем далеко не всегда: машина - она такая ранимая, такая противоречивая! Если вы давно не оказываете ей знаков внимания - жди капризов, обид, и, однажды, как назло в самое морозное утро, не поедете вы на работу в тепле и удобстве, а побежите скоренько с автостоянки на автобусную остановку, придумывая на ходу тему для объяснительной.
Впрочем, если вы день-деньской крутитесь вокруг неё без надобности, суетясь и надоедая неумелыми ухаживаниями, результат, скорее всего, будет тот же.
Но даже если вы живете с ней душа в душу и понимаете её с полузвука, и умеете и угодить, и предугадать её желания и прихоти - однажды она возьмёт и безо всякой причины начнёт фыркать и привередничать...
Через какое-то время её дурное настроение исчезнет само собой, и она помчит охотно и весело, откликаясь на малейшее ваше к ней прикосновение: просто ей так сегодня захотелось!
Они сделаны из одинаковых деталей и на одном конвейере и одними и теми же руками собраны, и хозяева у них по характеру схожи, но вот одна безропотно работает, трудится на износ в любую погоду, и если что и ломается у неё, то отслужив вдвое больше нормы, и аварии минуют её каким-то особым везеньем....
А другая только выедет куда из гаража, то или сломается, или покоцают её невзначай, или вообще угонят...
Значит, с рождения каждой из них предначертана своя судьба, своя доля. И судьба эта, как характер, тоже женская.
Какая же судьба ждала эту малышку - 'Оку', доверчиво смотрящую наивными глазенками фар на первых своих хозяев, нам ещё только предстоит узнать...
* * *
Тогда, в первой половине девяностых, под заглушающий выстрелы и взрывы водопад реклам, быстро-быстро, словно поганки, возникали финансовые пирамиды, а для их дальнейшего роста необходимо было одно важное условие.
А именно - немногочисленная прослойка-удобрение из первых счастливчиков, успевших сказать: 'крекс - пекс - шмекс' и наглядно снять пенки. Из тех, чьи закопанные в поле деньги должны были за ночь вырасти золотыми деревьями и миллионам алчущих осветить путь в эту страну дураков.
Кто-то на глазах у почтеннейшей публики стократно умножал акции, кто-то успевал снять со счета немыслимый процент, а вот семье Мигунько почти даром достался автомобиль.
А начиналось всё как-то непонятно и невсерьёз. Сперва назойливой мухой зажужжала, забилась о стекло телевизора реклама: сдав деньги сегодня, через месяц получите вы авто на треть дешевле! Ну и что? Они никогда о машине и не мечтали и поначалу на этот шум просто не обратили внимания.
Но как-то раз Зина Петровна, как глава семьи и главбух по специальности призадумалась и молвила:
- А что, Петя, цена-то вроде, небольшая, - толкнула она мужа в бок.
Петр Иваныч что-то промычал, не отрываясь от телевизора, и решение было принято. Отстояв полдня в очереди таких же поверивших в чудо, внесли они свои денежки и стали ждать-пожидать...
И время как-то сразу стало меняться. Каждый новый день становился всё длиннее и томительней. И чем дольше длилось ожидание, тем нужней и необходимей казался им собственный 'выезд'.
- Ведь слушай, Петя, как хорошо-то, после ночной смены - раз! И на дачу! - лучезарно мечтала Зина Петровна в первые дни ожидания.
-Да, мать, хорошо... - беззаботно поддакивал ей Петр Иваныч, переключая телевизор, но однажды и он озарился вопросом:
-Да, мать, хорошо.... А кто поведёт-то?!
Действительно, искусством рулить в семье не владел никто, и сдавать на 'права' решено было отправить сына Глеба.
Через три недели время, казалось, и вовсе загусло, словно холодец. Отданная сумма представлялась им теперь с каждым днем всё более и более значительной. Но дни ещё как-то еле-еле тянулись, а вот ночи...
Ночью для семьи начиналась пытка бессонницей Зины Петровны.
Сколько раз, в раздражении, объятая неясными подозрениями и мысленно простившись с деньгами, пилила она мужа, что и машина-то им уже не нужна, и ездить-то некуда, да и не умеет никто! И хорошо ещё, что сдали только на 'Оку' а не на 'Жигули' какие, или, там 'Москвич', потому что деньги уж точно пропали, а могли бы купить и то и это...
Уж чего только не напокупала она на эти деньги!
Под конец месяца Зина Петровна и вовсе извелась. Она ежедневно звонила на фирму и терроризировала супруга, гоняя его лично узнавать, как там идут дела. Таким образом они знали там уже и весь персонал, и часть персоналовых родственников, а уж их -то точно не забыли там до самого дефолта.
Однако, рано или поздно, месяц со скрипом протиснулся в прошлое. Назначенный день наступил, и вот уже Петр Иванович, наняв водителя из родни, в компании других таких же суматошных буратин, организованной толпой выехали в главный областной центр. Там, сдав какому-то засаленному прощелыге и паспорта и квитанции, они неприкаянно мыкались вот уже шестой час, ожидая его на непонятной, заброшенной складской территории. Немытый субъект тихо исчез в боковую дверь и больше не объявлялся.
Барометр настроений падал всё ниже и ниже, вспыхивали и тут же гасли различные слухи и предположения, мгновенно собирая вокруг себя толпу потных лбов и дрожащих рук. В голове Петра Ивановича словно заевшая пластинка почему-то крутилась старая зековская присказка: ' Заходи - не бойся, выходи - не плачь...'
Незаметно для себя он иногда бормотал её вслух побелевшими губами.
Кто-то сидел, кто-то нервно рассекал туда-сюда, кто-то, уже привалясь без сил, вяло закидывал под язык валидол, когда в желтом нимбе закатного солнца, на склад стремительно ворвался утренний прощелыга. Словно новоявленный Мессия он провозгласил впившейся в его уста толпе, что всё в порядке, и машины можно получать...
- Но! - добавил он, перекрывая стадный гомон - Надо немного доплатить...
Доведённый до кондиции народ в суетном экстазе принялся выворачивать карманы...
* * *
И вот уже позади и недоверчивые метания выбора: что лучше - вон та, без запаски, или эта, с запаской, но на четырёх спущенных?
Позади и дальний перегон...
Всё позади, и вот она, встреча с семьей!
Притихшие, растерянные Мигунько и эта маленькая, ладная машинка стояли и рассматривали друг друга, не вполне ещё веря в произходяшее. Она ещё некрасива, как все новорождённые, покрыта мутным воском, но как тихо и призывно шуршит её двигатель, как чисты и опрятны все её узлы и агрегаты!
- Эх, Петь, надо было на 'Волгу' сдавать, - вздохнула Зина Петровна, враз позабыв, как целый месяц пилила супруга.
Они ещё постояли - потоптались вокруг машины, наконец, Глеб робко подошел ближе и, тихо открыв дверь, сел за руль...
О, как дурманит голову аромат нового, необжитого салона, эта смесь запахов резины, пластмассы и много чего ещё!
Глеб огляделся - изнутри машина показалась ему очень большой и солидной. Он осторожно обнял руль и нажал на газ...
И всё в их жизни затормошилось и понеслось кувырком! Казалось, в семье появился маленький ребенок, а ничего ещё и не готово. Пока родители, заняв денег, метались по объявлениям в поисках гаража, Глеб, словно потный истукан с острова Пасхи отбывал вахту в ГАИшных очередях.
Когда же минули и эти хлопоты, он наконец-то занялся обустройством 'Оки'. Две своих месячных зарплаты он сразу же вбухал в музыку, сувенир на зеркало, ароматизатор, литые диски и большой красивый набор блестящих инструментов из Тайваня. За этим последовали маленький 'спортивный' руль, тонированные стекла, противотуманки, потом много чего ещё, и зачем-то прицепной крюк сзади. Захлестнувших его планов было так много, что Глеб под конец устал и от затеи вывесить запаску на заднюю дверь (как у большого джипа) отказался.
Впрочем, от большей части этого азиатского барахла толку было мало, и лишь прицепное устройство пригодилось ему однажды, да и то так, что и врагу не пожелаешь...
Глеб быстро освоился с управлением и через пару месяцев, к середине лета, не видел никаких препятствий считать себя водителем опытным и даже бывалым. Правда, родители ездить с ним побаивались:
- Да ну тебя, психа, мы уж лучше на автобусе... - ворчала Зина Петровна на его энтузиазм подвезти их до гостей, - С тобой страху натерписься!
И вправду, Глеб резво гонял в потоке машин, беззаботно втыкая малютку в любую щель меж других авто, не обращая внимания ни на недовольные бибиканья, ни на визг тормозов сзади:
- Ну, чем, урод, недоволен? Я ведь мигнул тебе поворотом - перестраиваюсь, дак и подвинься! - ворчал он на этих недотеп-чайников.
Особенно полюбилось ему одно место в городе, где после светофора три полосы сужаются в одну перед мостом через реку. Иногда там можно было, протиснувшись вдоль очереди по правому ряду подгадать на зеленый свет и выстрелить вперёд всех на узкий мост. Там Глеб сбрасывал газ и катил себе не спеша, с удовольствием глядя в зеркало как дергается и мигает сзади фарами огромный джип:
- Ну, чо, ворюга, нахапал денег, а едешь-то сзади и никак тебе меня не обойти! Понабрали тут, понимаешь, хламья иностранного... Ты, блять, ещё автобус бы себе купил! - ликовал Глеб, глядя, как безуспешно пытается бедный джипа протиснуть вперед свою тушу.
И вот тут-то и пригодилась бы та ручка звукового сигнала, которую подсмотрел он в кино про американских дальнобойщиков. Она свисала на цепочке откуда-то из-под потолка необъятной кабины, и когда тот крутой америкос тянул за неё, мощный пневмосигнал вырывался из сверкающих поверх магистрального тягача раструбов.
Это было недосягаемой мечтой Глеба!
Как здорово было бы ворваться на своей 'Окушке' в деревню, весело подпрыгивая на кочках и разбрызгивая вместе с грязью зазевавшихся кур, потом чуть притормозить возле дома того гада - тракториста, что вывернул недавно на своем вонючем навознике прямо перед едущим Глебом, и, потянув заветную ручечку, сотрясти окрестности тягучим басом морского парохода.
'Ф-ф-фа-а' - с чуть сиплым придыханием гудок повис бы над деревней.
Он был бы таким плотным и материальным, что, казалось, его можно было бы вычерпывать из воздуха и брать в руки, и все в деревне тогда бы знали, что это он, Глеба, приехал отдохнуть на дачу на своей новой машине.
Да, ездить Глеб любил! Ему нравилось рулить машиной и чувствовать её покорное послушание, но всё же отношения их как-то не складывались. Он видел в ней всего лишь набор железных деталей, и по неопытности, в которой сам себе не признавался, посматривал он на 'Оку' с настороженным подозрением, втайне боясь каких-то подвохов.
Конечно, он что-то слышал про техническое обслуживание, но значения этому не придавал, пусть этим занимаются дотошные и мнительные гаражные пенсионеры на 'Запорожцах', а у него машина новая, а железо-то - оно ведь железное, чего ему будет...
Благо, стояло лето, и она всегда радостно заводилась и везла хозяина куда надо, деликатно помалкивая, что давно пора менять и фильтры, и масло, да подкачать бы правое заднее колесо...
А Глеб раскатывал туда-сюда, веселясь сам по себе как стрекоза из басни. Ни дружбы, ни даже симпатии у них так и не возникло, а после того случая с 'Мерседесом' их отношения и вовсе начали портиться.
По незначительности сейчас уже и не вспомнить, куда Глеб ехал в тот раз, но он как всегда спешил, а светофорная масть как назло, ему не шла. Вот и этот перекрёсток проскочить не хватило совсем чуть-чуть.
Глеб нетерпеливо ёрзал на сиденье, гипнотизируя красный глаз светофора, когда огромный чёрный 'Мерс' из соседнего ряда вдруг медленно выплыл вперёд и, сверкнув полированной бочиной, встал впереди Глеба.
- А-абарзели, буржуи! - перекатил он желваки на скулах.
Зажегся жёлтый, затем зелёный, а 'мерин' всё стоял в странной задумчивости, загораживая дорогу. Матерясь, Глеб впечатал бибикалку в руль. Жалкий писк 'Оки' беспомощно упёрся в жирную жопищу 'шестисотого'...
Эх, вот сейчас бы ему ту американскую ручку!
Наконец, словно очнувшись, 'Мерседес' дёрнулся и не спеша покатил вперёд. Своими широченными шинами он тихо шептал что-то на ухо асфальту, двигаясь прямо по осевой и занимая сразу две полосы, а Глеб болтался сзади, безуспешно пытаясь обогнать наглеца то справа, то слева.
Всё же перед следующим перекрёстком он кое-как вырулил в соседний ряд и встал на красный нос к носу с 'мерсом'. Сжав одной рукой баранку, Глеб сквозь недобрый прищур глаз выцеливал светофор. Другая рука нервно поигрывала пальцами на рычаге передач, словно рука ковбоя над кобурой.
И вот - жёлтый! 'Ока' взвизгнув, пульнула с места и резво понеслась вперёд, подвывая моторчиком, а супостат опять засиделся на старте.
Глеб облегченно вздохнул: вот оно - счастье! Знай наших! Мастер - он и на 'Оке' мастер...
Эх, жаль нету ручки!
Но тут 'Мерседес', словно паря над дорогой, как бы и не замечая, обогнул 'Оку' и, подрезав, невозмутимо потёк впереди, безразлично отражая городскую действительность на чёрных стёклах.
- Гад, ворюга, бандюган! - возопил Глеб, окончательно выходя из себя.
Ярость и воздвигнутый впереди безразмерный багажник 'мерина' застили ему весь белый свет:
- Что ж ты, сволочь, думаешь вместе с 'шестисотым' и Правила дорожные купил!?
И Глеб ринулся на обгон, словно бык на тряпку.
Газ в пол и вперёд! Давай же! Так... Вот он догнал.. Вот уже миновал багажник и поравнялся с дверцей...
Ещё немного - достанет и до водительской...
Каждая секунда обгона тянулась нестерпимо долго.
'Ну же, ну!.' - Глеб дёргался на сиденье изо всех сил топоча педальку газа, а длиннющий, словно питон, 'Мерс' всё также медленно тянулся и тянулся рядом.
'Ока', чуть не плача, старалась, вытягивалась, но быстрее она просто не могла.
И казалось Глебу, что там, за слепыми чёрными стеклами сидят мордатые, обкуренные бандюги в золотых ошейниках и, тыча сосисками пальцев, скаля сальные рты, ржут и потешаются над ним, честным человеком...
Стиснув зубы, 'Ока' всё же медленно разгонялась, но и 'Мерседес', чуть шевельнув колесами, пошёл быстрее. И к тому времени, когда Глеб всё же преодолел долгий путь вдоль капота 'мерина' и, едва уйдя от встречной, вильнул вправо, он уже мало что различал красными бешеными глазами.
Добела раскаленное самолюбие клокотало и рвало на части и, повинуясь жгучему желанию вредно отомстить, Глеб ударил по тормозам: 'На, получай!'
'Ока' резко подставилась перед 'Мерседесом'. А тот, казалось, не замечая её стопов, со страшной силой налетал сзади, стремительно раздуваясь в зеркалах и как бы охватывая малышку своими фарами-глазищами. Он и не думал останавливаться!
Ёкнув, Глеб запоздало отпустил тормоз и испуганно нажал на газ. Столкновение было неизбежно, но 'Мерс' как бы опомнившись, разом присел, упираясь колёсами в асфальт, и вдруг шарахнулся на тротуар. Там, метнувшись от толпы на остановке, он со всего ходу смачно хлопнулся в столб...
Не помня себя, Глеб свернул в ближайший двор, где страх, покрутив его в каких-то переулках, затолкал в неприметную щель между гаражами: 'Всё, конец, они уж точно запомнили его номер...'
Несколько секунд Глеб тупо сидел в машине, потом вдруг выскочил и зачем-то побежал назад, к месту аварии.
'Мерседес' всё так и стоял, заглотив мордой столб. Ещё шипел пар из-под смятого капота, внизу разливалась, вытекая меж колёс, горячая темная лужа.
Из машины никто не выходил. Опасливо подошедший народ тщетно силился разглядеть что-то там, за зеркальной чернотой стёкол. Видя неподвижность машины, толпа осмелела, и одинокие возмущенные возгласы слились в негодующий шум.
Оттого, что народ был против 'Мерса', а значит за него, Глеб ободрился и даже сделал пару шагов вперёд из своей подворотни, стараясь хоть что-то увидеть там, за стеной этих сомкнутых спин. Но шум вдруг разом стих и толпа раздвинулась, словно занавес в театре, потому что водительская дверь машины, мягко щёлкнув, стала открываться...
Она плавно отходила всё шире и шире, и в тишине над толпой вдруг прошелестел жалостливый вздох...
Из машины, прижав руки к ушибленной груди, медленно вышла девушка.
'Красивая какая!' - оторопел Глеб.
Действительно, её юную красоту не могла испортить ни кровь, сочившаяся из раны на лбу, ни ссадина на коленке.
Девушка медленно, как во сне, прошла вперёд, затем повернулась к разбитой машине полными ужаса глазами. Она опустилась на асфальт и тихо заплакала.
Настроение зевак резко поменялось, народ враз загудел:
'Да тот, на 'Оке' сам был виноват!'
'Уехал и бросил!.. Может, номер кто запомнил?'
'Скорую надо и милицию!..'
Услыхав про милицию, Глеб опомнился и на гнущихся, пластилиновых ногах побрёл назад. 'Ока' послушно дожидалась его там же, во дворе. На душе было погано, и Глеб злобно пнул её в бок: 'У, кибитка несносная, табуретка недоделанная!'
Хотя она-то здесь при чем?..
Глеб повернул ключ, и 'Ока', обиженно дёрнувшись, всё же завелась. Выехав из щели, озираясь, он прокрался дворами на соседнюю улицу и влился в общий поток.
Девушка всё не шла из головы.
'Да, блин, дура она, дура, сама виновата! Не умеешь ездить, сиди, проститутка, дома', - твердил Глеб, но сердце всё равно щемило.
Так было несколько дней. Затем, когда он уверился, что его уже не найдут, ему значительно полегчало.
А вскоре он и вовсе надолго позабудет о ней, но потом, с годами станет вспоминать всё чаще и чаще. Стройную, испуганную, с беззащитно прижатыми руками и струйкой крови на лице.
Лишь в зрелые годы он поймет, что машина эта не могла быть её собственной. И быть замужем за богатеем той девушке вряд ли было по возрасту.
Скорее всего, взяла она 'Мерса', быть может, даже и без спроса, у дружка-бандюгана, который, наверное, спьяну, показал ей накануне как заводить и трогаться.
И знает только Бог, как ей потом пришлось за это расплачиваться...