Аннотация: О людях, чью дружбу может разрушить ВОЙНА
ДРУЗЬЯ ВРАГИ.
Имена персонажей очерка изменены по понятным причинам.
В привокзальном ресторанчике, в самом углу, сидели два молодых майора. Оба были высокими, статными, черноволосыми. Оба были очень серьезны. Хмуря брови, они заказали себе закуски и выпивку. В продолжении трапезы они негромко разговаривали, не обращая ни на кого внимания. Создавалось такое впечатление, что эти двое находятся вне времени, будто они отгородились от окружающих непробиваемым панцирем. Назойливость официанта некоторое время оставалась без внимания, пока один из них с раздражением не послал его куда подальше. Озадаченный официант ретировался, так и не поняв, чего это офицеры вот уже два часа сидят, пьют горькую, и время от времени их глаза наполняются слезами. Нет, они не плакали, мужчины не плачут, но по всему было видно, что у этих двоих - горе. Заинтересованный официант несколько раз предпринял попытку подслушать, о чем это они так долго разговаривают. Так ничего и не поняв, он подошел к бармену и полушепотом поведал ему: "Вроде бы прощаются. Вон тот, слева, сегодня уезжает в Баку, тот, другой, через несколько дней в Ереван. У них, там, заварушка, наверное, командование решило разделить их, от греха подальше". "Дурак ты Витька. Ничего-то ты не понял. Друзья это. А водку пьют, потому что прощаются, и возможно навсегда. А может быть, как раз через эти несколько дней, станут лютыми врагами. Один-то, который уезжает сегодня, похоже, азербайджанец, а тот армянин. Да и прощаются они не как враги. Почитай уж два часа с лишним сидят, а до поезда еще часа полтора. Не лезь ты к ним больше. Надо будет, сами позовут".
Прав оказался бармен, психолог душ человеческих. Сколько на его пути встречалось разных людей? Были и веселые, бесшабашные, были и убитые горем, но все, и те, и другие одинаково хотят выпить и закусить. Ему достаточно было обрывка фразы, чтобы понять, что гложет человека. Вот и сейчас, он понял, что в ресторане сидят не какие-то там забулдыги, заливающие свою грусть - печаль водкой, а друзья, и тот свисток трогающегося локомотива, разорвет ту невидимую нить, которая связывала этих молодых людей долгие годы.
Тем временем, за столом, вспоминая прошлое, разговаривали Рияд Аббасов и Георгий Мануков.
"Помнишь, как наши старики спорили, кто, кого спас во время войны? Дядя Гурген говорил, что мой отец его спас, а тот, наоборот, что его спас твой отец". "Да, конечно помню. Но это было так давно, и они действительно спасали жизнь друг другу. Я этого никогда не забуду. И то, что дядя Аббас с тетей Саяд спасли мою маму, я тоже никогда не забуду".
За такой беседой проходило время, а друзьям, которых не брал хмель, казалось, что они сидят каких-то несколько минут, и они не успеют вспомнить все хорошее, что было в их жизни. А вспомнить действительно было чего.
Дружба двух этих парней началась задолго до их рождения. Да, да, я не оговорился. По другому просто и быть не могло. Судите сами.
В Баку, во дворе дома-"итальянки" проживали две семьи - Аббасовы и Мануковы. В суровые годы Великой войны, в 1943 году, ребята-погодки Гурген и Аббас были призваны в армию. Служили в одной дивизии, в одном полку, в одной роте. Были они, не разлей вода. Для двух друзей не было такого понятия, как "мое". Все у них было общее и кисет, и краюшка хлеба, и шинель. Вместе ходили на корректировку огня, и когда была необходимость в голосовой связи, обоих, только по разную сторону, сажали за радиоприемник. Тогда они, переговариваясь по-азербайджански, давали необходимые координаты. Гурген хорошо владел языком.
В одном из боев, сержант Мануков Г. А. был ранен, а фашисты все перли и перли. И как бы сложилась его судьба, неизвестно, если бы его не вытащил из того боя земляк, сосед, друг Аббасов А. Позже, уже во фронтовом госпитале, медсестра вошла в палату, держа в руках три граната. Гурген, еще только увидев ее, улыбнувшись, сказал, - "Смотри ка, Аббасу посылку прислали", - и спросил, - "Что же этот черт нерусский сам не зашел?" Медсестра, улыбнулась в ответ, ответила: "Если бы доктор пустил, обязательно зашел бы". "Ерунда, - говорит Гурген - ты его не знаешь. Для него никакой доктор не преграда". В воздухе еще звучали последние слова, как в окне появилась физиономия Аббаса. "Ну, что я тебе говорил, да?"
Советские войска продвигались вперед, и Гурген смог догнать своего друга только через полтора месяца. Так они вместе и шли к победе. За все это время Аббас не получил ни одного ранения, зато вместо ранений на груди появлялась очередная медаль. Война шла к концу. Победу друзья встретили в Праге. И все бы ничего, да вот только не бывает на войне заговоренных. Весь мир уже праздновал ПОБЕДУ, а какой-то фанатик-фашист влепил по разрушенному дому, где отдыхали наши солдаты, из фаустпатрона. Несколько человек погибло, а тяжело раненного Аббаса, Гурген, кляня всех подряд и матерясь, приволок на себе в санбат.
Война закончилась, началась демобилизация. Со слезами на глазах разъезжались солдаты победы по родным местам. Только Гурген ходил за своим командиром с просьбой не увольнять его. Командир смеялся, убеждал Гургена, что, мол, выздоровеет твой друг, сам приедет домой. А Гурген, чуть не плача, доказывал ему: "Командир, ну как ты не понимаешь? Что я скажу его родным, когда приеду домой один? Скажу, что бросил его в госпитале, да, а сам уехал, да?" Убедил таки командование Гурген Ашотович. Дождался, когда выйдет из госпиталя его друг. Вместе они вернулись в Баку. Вместе вошли во двор родной "итальянки", и две семьи, собрали всех соседей за праздничный стол, чтобы отметить возвращение солдат-друзей.
Прошли годы, а дружба Аббаса и Гургена, пройдя испытание войной, все крепла. Однажды, Гурген, будто ожидая одобрения друга, познакомил его с красавицей Ануш, а Аббас, обняв и поцеловав ее, сказал: "Рад, что теперь у меня есть сестра". Девушка смутилась, но, увидав, как светятся счастьем глаза двух друзей, заулыбалась. Обняв их, сказала: " Теперь уж пора знакомиться с родителями". Гурген привел в дом жену, а через какое-то время и у соседей было свадебное торжество.
Шли годы. Друзья трудились на промыслах в Каспии, а дома их ждали Ануш и Саяд, ставшие за это время ближе, чем родные сестры. И их девчонки, дочери Гургена и Аббаса, росли так же, как сестры. Однажды вечером, когда друзья были в море, Саяд с Ануш, уложив девчат спать, устроили для себя посиделки. За женскими разговорами коротали время. Постепенно разговор зашел о мужьях. Ануш посетовала: "Гурген все расстраивается, что нет у него сына". "Да и мой ходит, сам не свой. Думаю, что на сей раз рожу ему наследника. В положении я, да и ты, ахчи, вроде бы ждешь ребенка". Посмеялись и начали подсчитывать, когда им обеим рожать. Досчитались до того, что пора рожать им придется одновременно к концу года. Вдруг глаза Ануш зажглись озорным огоньком и она сказала: "А знаешь, Сая, действительно ведь мальчишки будут у нас. Наши мужья-то до того близки, что решили одновременно получить от нас по мальчику".
В декабре 58 года, Ануш провожала подругу в "Крупскую", и все причитала: "Без меня уезжаешь, бессовестная". А через три дня и сама приехала в этот же роддом. Мальчишки родились с разницей в пять дней, вот и не верь теперь в судьбу. Как думаете, друзья, когда началась дружба двух этих пацанов? И дружба ли это? А может быть, что-то крепче дружбы? Так и есть. Пока у Ануш после родов не было еще молока, ее сына кормила Саяд, и армянский мальчик сосал грудь мусульманки, азербайджанки.
Мальчишки росли на радость родителям, и не было для них разницы, кого из пацанов покормить, кого пожурить, и кому дать рубль на мороженное. Ребят вместе отдали в ясли, потом в детский сад, а потом и в школу. Вместе они бедокурили и вместе же держали ответ перед родителями. А похулиганить мальчишки были мастаки. Как вспоминала Нелли Романовна, первая учительница ребят, ни дня не проходило без их проказ. То они принесут в класс летучую мышь, и среди урока выпустят ее. То "набьют" в сумку учительницы кучу маленьких лягушат. То тряпку для вытирания классной доски окунут в керосин. Всех их шалостей не перечислить. У них было такое чувство взаимовыручки, что если вдруг, один из них не участвовал в проказе, то в любом случае он обязательно принимал на себя всю ответственность наравне с другом. Подобные шалости происходили так часто, что если в классе вдруг происходило что-то непредвиденное, учителя сразу же, без разбирательства, вызывали в школу родителей Манукова и Аббасова. Как правило, в школу приходил один из родителей провинившихся, и он же не дожидаясь решения отца другого мальчишки, брал в руки ремень. Часто от заслуженного наказания ребят спасало их усердие в учебе. Как говорила тогда учительница русского языка и литературы, классный руководитель, Вера Ивановна Громова: "Порой так бы и прибила обоих, а как посмотрю на них, как загляну в журнал, а там только по дисциплине тройка, так и настроение меняется, а родителей все равно приходилось вызывать". При всей их непоседливости, учились они не плохо, и если одному из них был не понятен заданный урок, другой обязательно приходил на помощь. После окончания восьмилетки, ребята решили продолжить обучение в школе им. Нахичеванского. Школу открыли в конце шестидесятых, и хотя она не получила статус Суворовского училища, все равно выпускники школы имели те же условия для поступления в военные училища. Здесь мальчишки стали намного серьезнее, дисциплинированные, уравновешенные. Бывшие школьные учителя удивлялись: "Неужели это те проказники, что срывали нам уроки?"
После окончания "Нахичеванки" ребята поступили в Бакинское общевойсковое училище, и успешно завершив обучение, разлетелись в разные стороны. Впервые за время их жизни, чуть не плача, они расставались, но это была суровая действительность офицерской судьбы. Рияд получил назначение в Приволжский Военный Округ, а Жора уехал в Забайкалье. Оторвав из родного Баку молодых жен, друзья разъехались по местам службы. Встретятся ли они еще когда-нибудь? Конечно же, они встречались. Встречались, когда могли совместить время своих отпусков, когда у кого-то из них намечалось семейное торжество, когда в 82-м умер отец Жоры, Гурген Ашотович.
Позже, судьба опять свела их вместе, когда они поступили в Академию им. Фрунзе, и не было их радости предела, когда после окончания Академии, судьба подарила им счастье служить в одном полку.
Весть о Сумгаитских погромах друзья встретили с тревогой, но и она не смогла пробить брешь в их дружбе, только в отношениях между женщинами, Роксаной и Севиль, появилась некоторая напряженность. Заметив это, друзья тут же пресекли любое недопонимание между ними. Часто, по вечерам, после службы друзья собирались семьями. Обсуждали происходящее. На чем свет стоит ругали этого демагога Горбачева, доставалось и Везирову, и Демирчану, Балаяну, и Панахлы и многим другим, кто спровоцировал и не смог предотвратить те события. А тем временем из Армении шли потоки беженцев. Тогда друзья еще не знали, что Сумгаит - первая ласточка в преддверии развала Великой Державы.
Январь 1990 года потряс страну. Бакинские "попы Гапоны" все чаще собирали митинги, и все чаще звучали лозунги "Долой армян". Поддавшись "пламенным речам", неуправляемая, озлобленная толпа беженцев из Армении, а к ним подключились и активисты Народного фронта, крушила все на своем пути. В те дни Аббас киши и Саяд ханум, прятали у себя Ануш Левоновну Манукову. Как-то вечером у дверей соседской квартиры произходила возня. Аббас киши вышел посмотреть, в чем там дело. Он с удивлением обнаружил, что квартиру их друзей Мануковых пытаются вскрыть. Это оказались беженцы, которые оправдывали свои действия тем, что им негде жить, а эта квартира принадлежит армянам. Став свидетелем такого бесчинства, А.Аббасов, вооружившись топором, вступил с ними в препирательство, не позволив вскрыть квартиру. Конечно же, топор в ход не пошел, и сдрейфившие налетчики ушли восвояси. Утром следующего дня те же самые беженцы пришли в сопровождении "активиста". Между ними и Аббасом Аббасовым завязалась потасовка, но на помощь Аббасу киши, пришли соседи. Всем миром они выгнали наглецов со двора, и с этого дня был выставлен караул на входе во двор. Пока шла драка, Ануш Левоновна несколько раз порывалась выйти из своего убежища, и вместе с Аббасом ответить обидчикам, но Саяд ханум не выпустила ее из комнаты.
Волнения в Баку стихли так же стихийно, как и возникли. Толпа, как будто, насытившись, начала редеть, и непонятно по чьей прихоти, но в город начали вступать десантники. Тяжелая техника "легендарного" генерала Лебедь А.И. давила людей без разбора. Сегодня говорят, что это была вынужденная необходимость, но 20 января (вернее на 3 - 5 дней позже) в далекой Российской глубинке два друга, армянин и азербайджанец, одинаково тяжело переживали за своих родных, не зная ничего об их судьбах. Тогда ни Рияд, ни Жора, еще не знали, что старый солдат, Аббас Аббасов, совершил еще один подвиг во имя дружбы, отдавая дань своему покойному другу Гургену.
В привокзальном ресторанчике, в самом углу, сидели два молодых майора. Оба были высокими, статными, черноволосыми. Оба были очень серьезны.
"Пора, - сказал Рияд, - объявили о прибытии поезда". Они вышли на перрон. Подошли к вагону. Носильщик помог разместить вещи в купе, а они, словно стыдясь чего-то, не могли смотреть в глаза друг другу.
Только со свистком локомотива друзья крепко, по-мужски обнялись, и на глазах у обоих навернулись слезы. "Прости меня, Жорик. Прости за Сумгаит и Баку". "Нет. Это ты меня прости, за войну навязанную вам".
Поезд тронулся, увозя Рияда на юг, а за последним вагоном, на перроне еще долго было видно одинокую фигуру провожавшего его друга.
Меньше, чем через месяц, Рияд командовал своим батальоном на Агдаринском направлении, и молил Бога, чтобы именно здесь не было Жоры. "Только бы не Жорка", - и эхом в его мозгу звучал голос Георгия: "Только бы не Рияд".
На заброшенном армянском кладбище, на одной ухоженной могиле, время от времени появляются свежие цветы. Пока жив был Аббас Аббасов, он хотя бы раз в месяц навещал своего друга. Отец умер, и Рияд, приняв завет отца, навещает могилу дяди Гургена.
Прошли годы перемирия, ни войны, ни мира, и поседевший полковник, передвигаясь по траншеи от позиции к позиции, время от времени прикладывает окуляры бинокля к глазам и долго всматривается вдаль - а вдруг там, с той стороны на него смотрит его друг-враг.
В привокзальный ресторан вошли два высоких, статных, убеленных сединой человека. Они привычно прошли в дальний угол, и, подозвав официанта, заказали закуски и выпивку.