Здесь описывается несколько встреч. Любой, читающий, вправе сам выбрать, какая из них предпочтительнее. Часть повести - вымысел.
- ...прошу, командир! Я готов остаться вместо него.
- Да что тебя так "плющит"? Кто он тебя: кум, сват, брат, или еще кто?
- СЫН.
За долгие годы, я впервые покидал Азербайджан.
Возраст берет свое, и у меня, как и у многих, возникли проблемы со здоровьем. Врачи настоятельно рекомендовали выехать на "воды". Не знаю, будет ли мне какая польза от этого лечения, но, тем не менее, я все-таки купил путевку и вылетел в Ессентуки.
В аэропорту Бина, ко мне, поздоровавшись, подошел человек, лицо которого мне показалось очень знакомым, но где и при каких обстоятельствах я был с ним знаком, припомнить не удавалось. Поняв, что я не могу вспомнить его, он, представившись, сказал: "Подполковник Бабаев Азад. Вы меня не помните, а Вас никогда я не забуду". Я вспомнил его, и, извинившись, спросил: "Кого-нибудь провожаешь, Самедыч, или сам куда летишь?"
Оказалось, что летим мы одним рейсом до Минвод, только он потом едет в Пятигорск.
Пройдя регистрацию, таможенный и пограничный контроль, мы наконец-то уселись в свои кресла.
Мы говорили и говорили, вспоминая годы армейской службы. Обсуждали причины наших неудач в войне, которые, как любой здравомыслящий человек, без труда может себе представить. А на главный вопрос - "Почему?", который висел в воздухе, но так и не был задан, в общем-то, напрашивался ответ: "Мы так и не научились ненавидеть врага. Во многом мы схожи, много у нас общего, и очень многое нас связывает. Однако, благодаря этой войне у нас, азербайджанцев, стало возрождаться национальное самосознание".
Самолет, набрав высоту, перешел на ровное гудение двигателей, а мы как давние друзья-товарищи рассказывали друг другу о том, как у нас складывалась жизнь после, так и не закончившейся, войны.
За нашим разговором, мы не обратили внимания, как он плавно перешел к событиям лета 1992 года, свидетелем которых я невольно оказался сам. Говорил в основном Азад. Чувствовалось, что у него наболело, ему надо выговориться. И он говорил, найдя в моем лице внимательного слушателя.
Воистину, неисповедимы пути Твои, Господи!
Как много выпадает на долю одного человека? Что в состоянии выдержать он? Сколько испытаний сможет вынести? Слушая его, задавая себе эти вопросы, я мысленно переживал все то, что пришлось на мою долю. Однако мои переживания показались мне такими ничтожными по сравнению с тем, что пришлось вынести моему собеседнику.
Так за разговором шло время, а я вспоминал события тех уже далеких дней.
Летом 1992 года, на Агдаринском направлении, фронт дал трещину. Армянские силы были смяты и беспорядочно отступали. Азербайджанские части вышли к Сарсангскому водохранилищу, откуда рукой подать до Ханкенди (Степанокерта), но почему-то остановились, прекратив развивать наступление. Позже говорилось, что поступил приказ о прекращении наступления, хотя кто отдал такой приказ, установить не смогли. Командиры утверждали, что приказ поступил от Министра Обороны, а сам Р.Газиев, наотрез отказывался от этого. Передовая часть, не получив поддержки ни справа, ни слева, была вынуждена отступить, и уже, теперь, наши войска беспорядочно отходили. Короче, план наступления провалился. Но рассказ мой не о том, а о событиях, последовавших после этого.
В этих боях, было взято в плен много армянских солдат, попавших в окружение. Часть из них привезли в расположение батальона самообороны, где раньше дислоцировалась советская воинская часть. Мне не приходилось бывать в этом военном городке в мирное время, и когда я приехал сюда в первый раз, то обратил внимание на чистоту и порядок в нем. Складывалось впечатление, что я в обычной воинской части Советских времен. Это было тем более заметно и потому, что во многих расположениях БСО, подобного порядка, я не встречал (вернее, кроме бардака). Трудно было поверить, что батальоном командовал не кадровый военный, хотя я знал, что у командира в заместителях - офицер, подполковник Бабаев А.С.
В те дни, каждый командир батальона самообороны, считал себя, чуть ли не Главнокомандующим, а здесь, командир прислушивался к мнению своего зама, уважал его за профессионализм, ну и конечно, не дай Бог кому, неуважительно отнестись к нему. Чего греха таить, к нам, к кадровым военным, после января 1990 г, относились, если не с предубеждением, то, по крайней мере, с подозрением. Здесь же, чувствовалось полное взаимопонимание. Сам командир пользовался уважением, непререкаемым авторитетом, и своего заместителя поднял до должного уровня.
Почему я так подробно остановился на личности командира Вы, уважаемый читатель, сейчас поймете.
Звали этого человека Лоти Али (блатной Али). Близкие, доверенный люди, обращались к нему почтительным "Гядящ" (в современном понимании - тот же блатной, а в истинном значении - старший брат), все остальные Али бей. Большую часть своей жизни Али провел в заключении, заработав там туберкулез, и за те пять лет, как освободился от последней отсидки, он обзавелся семьей, растил сына. Поговаривали, будто "короновали" его в далекой Сибири, но сам он никогда не говорил о прошлой жизни, да и, вообще, не любил говорить о себе. Странно. Для любого "народовольца" - было, чуть ли, не долгом чести, как можно больше рассказать о себе были-небылицы, а этот не любил. Более того, если начинал говорить, то с ним было интересно разговаривать. Правда, такой винегрет получался - сочетание "фени" с литературным языком, азербайджанского языка, вперемешку с русским. Да и по-русски он говорил хоть и с акцентом, но правильно. Было странно, и непривычно видеть бывшего уголовника читающим. Я был приятно удивлен, и не поверил своим глазам, когда впервые встретился с этим человеком. Он сидел за столом в командирском кабинете и читал. Что бы вы думали? В жизни не догадаетесь, и не поверите. Это был журнал "Роман газета", Анатолий Иванов "Вечный зов". Интересно? Уголовник, хоть и бывший, из азербайджанской провинции, читающий "Вечный зов". Скептики, наверное, и сейчас скажут: "Не может быть", - и, тем не менее, это так. На мой вопрос: "Откуда это?" Он просто, будто стесняясь своего увлечения, ответил: "Здесь в библиотеке полно валяется. От русских осталось. Вот взял - интересно".
А уж как доставал он Бабаева, когда принимался за чтение Общевоинских Уставов. Тот был готов бежать хоть на край света, лишь бы не слышать его вопросов: "А почему так? А почему эдак?" Но был вынужден терпеливо рассказывать и объяснять Али и значение для части Устава гарнизонной и караульной службы, и каков должен быть порядок в расположении части, в казарме, и т.д. и т.п. Так, не служивший ни одного дня человек, познавал воинскую науку.
Он не любил пустопорожней болтологии, и главным для этого человека было слово чести. Для многих честь имеет свое, искаженное, представление, а Али ни разу не отступился от данного слова, даже тогда, когда сам понимал, что сказанное им однажды может ему здорово навредить.
До сих пор ходят досужие разговоры, что азербайджанцы формировали целые подразделения из уголовников, и направляли их в боевые действия. А сзади, чтобы уголовники не разбегались, шли заградотряды. Все это - ерунда, не имеющая оснований. Не было у нас ни смертников-уголовников, ни заградотрядов. Действительно, многие, и я в том числе, не раз предлагали ввести систему заграждения, но наши предложения не нашли взаимопонимания, по одной лишь, но существенной, причине.
Азербайджан - маленькое государство, население которого так перемешалось, что в любом районе найдутся или родственники, или близкие люди.
Пожалуй, Али был единственным уголовником, которого я знал лично.
В тот день, подполковник Бабаев, забрав данные о пленных, закрылся с машинисткой в своем кабинете, чтобы подготовить сопроводительные документы для отправки их в Баку. Все время, пока Азад готовил документы, он ощущал какую-то необъяснимую тревогу. Перед глазами возникал образ любимой женщины, уехавшей с сынов в 90-м году. В последнее время, он часто вспоминал их, мысленно разговаривал с ней, но сегодня попытался отмахнуться от воспоминаний, как от назойливой мухи: "Отстань, не до сантиментов, сейчас. Почти сто человек оформить надо", - незлобиво думал он. А ее образ все не уходил, представая перед глазами, то веселым и радостным, то с тоской и укоризной во взгляде.
Девушка-машинистка, автоматически щелкала по клавишам машинки, а он, так же автоматически читал ей данные о пленных. Вдруг, Азад осекся, замолк, словно с разбега натолкнулся на камень. Он побледнел, на лице выступил холодный пот, а лист бумаги, который он держал в руках, мелко дрожал. "Что с вами, Азад бей?" - только и успела спросить девушка, а он уже выбежал из кабинета. Он бросился в сторону автопарка, где содержались военнопленные. Подбегая к парку, его глазам предстала картина, как группа молодчиков, взяв в круг нескольких пленных, избивают их, передавая от одного к другому. Азад ворвался в круг, матерясь, с яростью стал наносить удары. И армяне, сбившись в кучу, и азербайджанцы опешили, с удивлением смотря, как подполковник, выхватив из круга самого здорового бойца, с остервенением наносит ему удар за ударом. Ничего, не понимая, бойцы безуспешно пытались разнять их, пока кому-то не пришла в голову мысль, позвать командира. Из группы пленных выскочил паренек, лет девятнадцати-двадцати, попытался встать между дерущимися, уговаривая: "Не надо, дядя Азад". Парню тоже попало под горячую руку, но он так и не отстал от них.
Мы с командиром подбежали к парку, когда военнопленных уже закрыли в боксе, а драку разняли. Бойцы все еще никак не могли понять: "Какая муха, вдруг, укусила их подполковника?" А командир рассудил все по своему: "Отныне ни одного военнопленного никто пальцем не тронет. Хотите драться - деритесь в бою. Бить безоружного, не смеющего дать отпор - не позволю". На этом инцидент был исчерпан - для солдат, но разговор с Азадом имел продолжение на повышенных тонах.
Придя в кабинет, командир строго спросил заместителя:
-В чем дело? Что это ты себе позволяешь?
Еще полностью не остыв от драки, Азад, в возбуждении ошарашил нас с командиром:
- Командир, разреши отпустить Бабаяна Азата?
- Как это отпустить? Куда отпустить? Ты в своем уме?
- Я никогда, ничего не просил, а сейчас прошу, командир! Я готов остаться вместо него.
- Да что тебя так "плющит"? Кто он тебя: кум, сват, брат, или еще кто?
- СЫН.
- Как, сын? Чего ты несешь, какой сын, чей сын?
- Мой. Это долгая история, но поверь, Али бей, я не шучу.
- Да уж, какие тут могут быть шутки? А хоть представляешь себе, как это будет выглядеть? Да узнай кто, - чуть поостыв и посмотрев в мою сторону, - с нас Сурет три шкуры спустит.
Я вмешался в разговор, что, если это касается меня, то я - ничего не знаю.
- Да при чем здесь вы? - в сердцах сказал Али бей, - Кроме вас в батальоне три сотни бойцов. Иди пока, Азад. Я подумаю. Не надо пока вносить его фамилию в списки.
Понурив голову, подполковник вышел от командира, и вошел в свой кабинет.
Работа не шла. Девочке приходилось перепечатывать листы по два-три раза, но она, понимая, что что-то неладное происходит с подполковником, ни разу не возроптала.
Тем временем, в кабинете командира, мы обсуждали возникшую ситуацию, думали, как можно выйти из положения, ведь о количестве пленных уже доложено.
Командир приказал привести к нему военнопленного Бабаяна А.А.
Минут через пятнадцать-двадцать в кабинет ввели молодого человека, совсем еще мальчишку, в разорванной "афганке", с кровоподтеками на лице, чуть прихрамывающего, какими-то неуловимыми чертами похожего на заместителя. В нем не было бравады и той беззаботной удали, присущей людям его возраста, но в глазах не было и страха. Было видно, что он осознает свое положение, положение военнопленного, и не ждет снисхождения, даже притом, что здесь совершенно случайно повстречал близкого друга своих родителей, почти родного человека.
Али бей разрешил парню сесть, и стал расспрашивать его о жизни, где родился и вырос, где сейчас живет, как и при каких обстоятельствах познакомился с подполковником Бабаевым, и т.д. И парень рассказал, что родился он неподалеку от Баку, на острове Артема. Там и детство его прошло. Что в 86 году его отец Бабаян Артур Геворгович погиб в автомобильной катастрофе, а мама Каринэ Суреновна, преподает русский язык в школе. Январь 1990 года в рабочем поселке о. Артема, прошел относительно спокойно. Не было тех погромов, избиения армян и прочей вакханалии, что творилось в центре Баку. Так, ходили вдоль улиц разрозненные группы крикунов, а по обеим сторонам дороги собирались толпы зевак, и армяне в том числе. Они с мамой, все же были вынуждены уехать из Азербайджана в Пятигорск, где, и живут в настоящее время. В Пятигорске среди армян, особенно, среди беженцев из Баку, хорошо поработали агитаторы, вербуя людей для защиты интересов исторической родины. В этом году, обманув мать, что поехал поступать в институт в Саратове, он улетел в Ереван, а оттуда в Карабах. Мама не знает, что он в Карабахе. В первом же бою попал в плен. Дядю Азада знает с пеленок. Он друг детства отца, и семьи, и хотя имя у него армянское (Азат- землевладелец, феодал), но назван в честь друга (Азад - свободный).
Из его рассказа, мы поняли, что парень запутался, и что, хотя они с матерью и были беженцами, в нем нет ненависти, и приехал в Карабах он больше по романтике, чем из патриотизма.
Командир приказал отвести пленного к старшине. Старшина, с недовольством, все-таки выполнил распоряжение командира. Парень умылся, побрился, был накормлен, и заперт в бывшей "секретке".
Командир вызвал к себе заместителя.
- Вот что, Азад. По ту сторону фронта пацана я не отпущу, но если сможешь увезти его к матери, возражать не стану. Вот только, как ты сможешь армянина провезти через всю республику, не возьму в толк.
- Спасибо командир, до конца дней своих буду за тебя молиться. А вывезти, я его смогу. Это моя проблема.
- Две недели тебе хватит?
- Думаю, даже много будет.
Подготовив соответствующие документы, на случай, если по пути кто-то проявит бдительность (по дороге, их действительно останавливали несколько раз), в тот же вечер, переодев юношу в гражданку, вывез его на своей "Ниве" в сторону Баку. Всю дорогу они ехали молча, перекинувшись от силы парой - тройкой фраз. За четыре с лишним часа дороги, у Азада перед глазами прошла вся его неустроенная жизнь.
С Артуром Бабаяном их связывала многолетняя дружба. В далеком детстве, когда родители привели ребят в первый раз в школу, их по иронии судьбы, а может быть ради шутки, посадили за одну парту - Бабаева с Бабаяном. Мальчики, как и все их сверстники, были изрядными шалунами. Часто доставалось им от учителей, когда мальчишки бедокурили. "Хулиганил" Артюша, доставалось Бабаевым, а когда наоборот, то Бабаянам. А классные шутники прозвали друзей Бабабаяновы, чтобы никому из них обидно не было.
У обоих мальчиков и судьбы были схожими. Обоих воспитывали только мамы. У Азада отец умер, когда ребенку было всего пять лет, а у Артюши, когда ему не исполнилось еще семи.
Ребята, закончив восьмилетку, ушли из школы, чтобы пойти работать, но оба пришли в ту же школу, только в вечернюю. Днем работали в Газокомпрессорном цехе, а вечером в ШРМ (школа рабочей молодежи).
Как-то, знойным летним воскресным днем друзья решили пойти на море. Оседлав свои старенькие велосипеды, они поехали на скалы. Уже проехав значительную часть пути, ребята нагнали двух девчат, идущих в том же направлении. Остановившись, они разговорились с девушками, познакомились, и предложили подвезти их к морю. Девчонки не отказались и, усевшись на задних сиденьях, поехали с друзьями на Кожемякины скалы. После моря развезли они подруг по домам, но эта встреча положила начало большой любви, такой, которую не всем Бог дает. Дни сменялись один за другим. Прошли месяцы. Азад и Карина уже не могли обходиться друг без друга, и любое свободное время были рядом. Все было в их отношениях хорошо, вот только мать Карины, Нора, никак не могла смириться с привязанностью дочери. Время от времени, срывалась она на нее:
- Ну что ты нашла в этом турке. Смотри на Артура, чем не пара. Да и любит он тебя.
А Карина, свое:
- Никто мне не нужен.
Артур с Леной тоже встречались, но ничто их не связывало. Его больше тянуло к Азаду с Кариной, и ребята видели, что Артюша стал явным воздыхателем Карины. Видели, и относились к этому с пониманием, только изредка подшучивая над ним.
Тем временем, парни оканчивали школу, и решили пойти по стопам отцов. Артур решил стать моряком, а Азад военным.
Весна выдалась буйной. Пышным цветом цвела сирень и акация, а молодежь искала выхода энергии, накопившейся за зиму. Эта весна становилась точкой отсчета взрослой жизни. Они были покорены, подавлены неизбежностью; он ее лаской и нежностью, она, его притягательностью и мужской властностью. Невольно вспоминаются стихи Асадова:
Не вычеркнуть из нашей жизни прочь, ту ночь,
Что стала многому причиной.
Ты стала женщиной в ту ночь,
И в ту же ночь, я стал мужчиной.
Так и наши влюбленные, без остатка, отдали себя во власть любви. Им хотелось огромного счастья, всего и немедленно. То нежно, то, страстно целуясь, находясь вне времени и пространства, они дарили это счастье, и всепоглощающую любовь, друг другу. Не знали еще тогда Азад и Карина, что эта их первая незабываемая ночь любви, долгие годы будет сниться им обоим, а разлука, попутчицей пройдет через всю их жизнь.
На следующий день, Карина провожала Азада в Ленинград, а через некоторое время с радостью поняла, что станет матерью.
Артюшка тенью ходил за Кариной, ведь только ему она смогла рассказать о своем счастье, и ему же, с огорчением, говорила, что от Азада не пришло ни одного письма.
Когда положение Карины стало заметно, а приступы тошноты все труднее и труднее сдерживать, Артур, взяв букет цветов, пришел в дом Севумянов просить руки их дочери.
Свадьбу, чтобы скрыть позор, сыграли скромную, а Азад так и не приехал на каникулы ни зимой, ни летом. Мама сообщила ему, что Карина вышла замуж за его лучшего друга. Только, получив, лейтенантские пагоны, Азад впервые за четыре года приехал в родные края. Ему хотелось, чтобы мама смогла с гордо поднятой головой пройтись по улицам, держа его под руку. А еще ему хотелось посмотреть в глаза своим бывшим близким людям, и, пожелав, им счастья уйти навсегда.
Взяв соседский мотоцикл, Азад поехал без всякой цели по улицам родного острова, а колеса привели его к дому любимой. Во дворе дома, наслаждаясь вечерней прохладой, зорко наблюдая за сыном, игравшего в песочнице, сидели Карина и Артур. Завидев Азада, Карина быстро собрала мальчика, и скрылась в подъезде дома. Артур медленно подошел к Азаду, протянул, было руку, но, вдруг, передумав, крепко обнял друга.
- Разреши поговорить с ней.
- Нет, сначала со мной!
Артур, ничего не скрывая, все рассказал ему, и единственное о чем попросил, чтобы сын не узнал, что он не родной его отец.
Оставив малыша дома, Карина спустилась к мужчинам, а Артур из приличия отошел в сторону. Она с укоризной и обидой, обратившись к Азаду, спросила:
- Почему ты не писал мне?
От возмущения у него перехватило дыхание:
- Как это не писал? Да я каждый день отправлял тебе по два письма. Это ты не ответила ни на одно из них.
Карина, поняв все, вдруг заплакала и обняла Азада.
Уходя, Азад попросил разрешения, иногда навещать их, когда будет приезжать в отпуск. Он обещал никогда не нарушать покой в их доме.
Дома, у Карины с матерью был серьезный разговор. Мать призналась, что все письма, приходившие от Азада, она перекупала у почтальона, и тут же, разорвав на мелкие кусочки, выбрасывала в мусорный бак. Только, находясь на смертном одре, мать подозвала Карину, и тихо прошептала: "Прости".
В каждый свой отпуск, Азад непременно навещал близких ему людей. Видя, как Азад балует малыша, закидывая его игрушками, как играет и сам весело заливается смехом, у Артура возникало нечто похожее на ревность. Но он отгонял от себя это подленькое чувство, будучи уверенным, что Азад, скорее умрет, чем нарушит данное им слово.
1990 год, разорвал ту невидимую нить, связывавшую Азада с семьей Бабаян. Он так и не женился, а на укоры матери, Зулейхи ханум, что пора жениться, обзавестись семьей, он неизменно отвечал:
- У меня есть семья!
"Нива", надрываясь редуктором, прошла через весь город, и они, свернув на Калинском повороте, выехали на артемовскую трассу. Азат дремал на заднем сиденье, пока машина не стала подпрыгивать по асфальту ближе к аэродрому Кала. Дорогу испортили танками в 90-м, когда колонна маршем прошла в Баку.
Начиная от артемовской дамбы, и до самой остановки у дома Азада, Азат приникнув к стеклу машины, выглядывал в ночной темени с детства знакомые и родные места. На глазах навернулись слезы, и он только и смог спросить: "Почему, дядя Азад?" А что он мог ему ответить?
Поздней ночью, Азад переполошил мать, разбудив ее. Зулейха ханум, перепугавшись из-за позднего приезда сына, открыла дверь, и тут же с порога начала причитать:
- Что случилось, сынок? Почему так поздно? Ты здоров, не ранен? А кто это с тобой?
- Все нормально, мама. Видишь, я жив и здоров, а это Азат, сын Артюши, - как-то с нажимом на последние слова, сказал Азад.
Зулейха ханум, узнав парня, обняла, поцеловала его, и повела в кухню. Сразу же стала накрывать на стол, а сама все расспрашивала его о матери, о том, как он встретился с Азадом, да и вообще, как он оказался в Баку. Было заметно, что Азату трудно говорить на эту тему, но он не смог обмануть пожилую женщину, и честно рассказал ей, как Азад вывез его из плена. Она, слушая, только причитала:
- Вай, Аллах! Вай, Аллах!
Пока парень рассказывал бабушке свою историю, Азад не прекращал курить, сменяя одну сигарету другой, а позже, когда на столе, исходя ароматом, дымилась яичница с помидорами, попросил у матери водки. Выпив почти полный стакан, чуть поковыряв в тарелке, он сказал:
- Завтра, Иншаллах, отвезу Азата к матери.
Зулейха ханум просила, хотя бы два-три дня погостить дома, но, поняв всю бесперспективность своей просьбы, ушла в комнату стелить постель. Азад так и не смог уснуть, лишь изредка проваливаясь в тревожную дрему, и в перерывах между дремотой, поглядывал на мерно посапывающего сына.
На следующий день, разведя бодягу, и приготовив еще каких-то растворов, Зулейха ханум принялась лечить внука, пытаясь снять кровоподтеки с лица. А, вечером собрав кое-какую снедь, проводила детей в дорогу.
Дорогу они прошли без приключений. Позади остались полтора суток пути, давно проехали Махачкалу и Нальчик, и только на въезде в Пятигорск, Азад разбудил сына, чтобы он указывал дорогу к дому.
К вечеру, "Нива" остановилась возле калитки небольшого садика. Карина, такая же красивая, как в юности, только чуть раздобревшая, поливала цветочную клумбу. Услышав, как неподалеку остановилась машина, а следом скрип открывающейся калитки, повернула голову на звук, и выронила лейку. По дорожке, к ней спешил улыбающийся сын, а чуть поодаль, следом, шел хмурый Азад. Обняв сына, Карина вдруг все поняла без слов. Оставив недоумевающего сына, она, разрыдавшись крепко обняла Азада, и стала целовать его, не оставляя ни одного сантиметра на лице. Он, осторожно поглаживая ее голову, беззвучно шевеля губами, повторял: "Карочка, Кара, моя кара". Из глаз мужчины скатилась скупая слеза, а когда к ним присоединился Азат, уже, совершенно не стыдясь, не смог их сдерживать.
Эту ночь, Азад, наконец-то провалился в глубокий сон, сказались несколько бессонных суток. А на следующий день, едва раскрыв глаза, он увидел молча сидящих, как у больничной койки, и смотревших на него двух, из трех, самых дорогих в его жизни людей - любимую женщину - жену, и единственного сына. Они счастливо улыбались ему, и первое, что он услышал, проснувшись, было:
- Доброе утро, отец.
Пока Азад спал, Карина рассказала сыну об их любви, пронесенную через всю жизнь. Про дружбу Азада и Артура, и о том, какой благородный был его отец Артур, ни разу за всю жизнь, не укоривший Карину.
"Уважаемые дамы и господа! Наш самолет приземлился в международном аэропорту Минводы".
Как быстро пролетело время, и я с тоской подумал, что так и не узнаю продолжения истории жизни этих замечательных, ставших для меня такими близкими, людей.
Через, минут тридцать-сорок, мы, пройдя надлежащую процедуру при пересечении границы, получив багаж, выходили из терминала. Из толпы встречающих, в нашу сторону побежал мальчонка, лет семи, с громким криком: "Дедушка приехал! А почему няня Зуля не приехала?",- он бросился на шею Азада и крепко поцеловал его.
- Это мой внук, Артюша. А этого парня, Вы, наверное, помните. Будьте знакомы - мой сын, Азад.