--- Я тоже когда-то любила и была любима,--- сказала Урсула Грассер.--- Кажется, это было столетия назад. Я была дочерью довольно богатого буржуа Анри Грасссера. Мы жили за городом в красивом домике с розовыми занавесками и черепичной крышей. Моего возлюбленного звали Жак де Дамар, его семья жила буквально через дорогу от нашего домика. По правде сказать, де Дамары были гораздо богаче нас; к тому же, дворяне. Но это не мешало нам с Жаком любить друг друга с пылом, так свойственным юности. Ведь нам было всего по семнадцать лет! Наши родители полностью одобряли наши чувства, и все были уверены. Что когда-нибудь мы поженимся. И я тоже так думала. Как раз перед тем трагическим событием, мы с матерью ездили в Париж и купили красивое подвенечное платье. Мне казалось, что никакая сила в целом мире не способна разлучить нас. Что может быть сильнее любви? Ответ был настолько прост, что никогда не приходил мне в голову --- смерть.
Урсула Грассер лежала на большой кровати, обложенная со всех сторон белоснежными кружевными подушками. Ее седовласая голова безвольно покоилась на одной из подушек, водянисто-голубые глаза бесцельно смотрели все время в одну точку, а сухие губы с трудом выговаривали слова. Серебристые спутанные волосы рассыпались по подушке одной клокообразной массой, а худые илистые пальцы теребили край белоснежной простыни. Рядом на стуле сидел мужчина в черной одежде, по всей вероятности, чиновник или просто клерк. Он старательно записывал под диктовку каждое слово умиравшей женщины. Она хотела, чтобы эта история была отослана в Вест-Индию к ее дочери. Где та жила уже много лет. Когда-то между Урсулой и ее дочерью произошла крупная ссора на почве какой-то старой истории, связанной с Урсулой. Теперь ее дочери пришло время узнать всю правду.
--- Смерть разлучила меня с моим любимым Жаком,--- с болью в голос произнесла Урсула.--- Но я хочу рассказывать все по порядку. Г-н Гюгенен. Вы должны записать все, что я скажу. Я хочу, чтобы моя дочь поняла меня и простила. Жак дарил мне замечательные вещички, у него был очень утонченный вкус. Все его подарки я храню до сих пор, хотя вид у них уже совсем не важный, им уже около шестидесяти лет... Г-н Гюгенен, подойдите, пожалуста, к моему бюро и откройте самый нижний шкафчик.
Нотариус выполнил просьбу Урсулы --- перед ним предстало трогательное и в то же время леденящее сердце зрелище. Из темного ящика пахнуло сыростью и запустением. На полках лежали странные предметы, покрытые плесенью и пайтиной. Это были старинные фарфоровые и деревянные фигурки дам и кавалеров в нарядах времен Марии-Антуанетты; музыкальные шкатулки, обтянутые зеленым бархатом, потертые во многих местах; позолоченные бонбоньерки и веера. Все эти предметы несли на себе печать времени и запустения. Движимый любопытством, г-н Гюгенен держал в руках одну из бонбоньерок, рассыпавшихся на глазах. Она была инкрустирована позолотой и небольшими аметистами, но со временем позолота облезла и покрылась слоем грязи и пыли. Он открыл маленькую фарфоровую крышечку и заглянул внутрь, но в тот же момент с отвращением откинул от себя вещицу --- внутри лежали почти полностью сгнившие остатки сладостей. "Сумасшедшая старуха!" --- с омерзением подумал г-н Гюгенен и взял в руки другую вещицу. Это была старинная музыкальная шкатулка, он покрутил ручку, и заиграла мелодия, чем-то напоминавшая игру клавесина. Одновременно на шкатулке танцевала девушка в прелестном светло-розовом платьице с цветочным венком на позолоченных волосах. Г-н Гюгенен взглянул на Урсулу Грассер. Ее глаза на секунду оживились, и на губах заиграла улыбка, мелодия казалась ей знакомой, но на середине игры вдруг послышалось неприятное дребезжание внутри шкатулки. И музыка перестала играть, а девушка в венке замерла в одном из своих па. Взгляд Урсулы сразу померк, она равнодушно посмотрела на нотариуса:
--- Как вам нравятся эти прелестные вещицы? Разве можно сейчас найти такую красоту? Нет, такое было возможно только шестьдесят лет назад, когда была жива настоящая монархия в лице Людовика 16 и этой очаровательной "австриячки" Марии-Антуанетты. Разве можно назвать монархом, властителем Франции, этого буржуа, Луи-Филиппа?! --- с отвращением пробормотала Урсула.--- Нет, чудесные времена моей юности прошли безвозвратно, а вместе с ними и моя любовь...
--- Не хотите ли продолжить? --- нетерпеливо заметил г-н Гюгенен после того, как спрятал обратно в бюро все вещи и с некоторой доли неприязни запер дверцу серебряным ключиком.
--- Да, конечно. Ту музыкальную шкатулку подарил мне Жак в день моего восемнадцатилетия. Она стоила ему много денег. Но он любил мне делать подарки... Но я продолжаю. У Жака была сестра, Анжелика. Это была взбалмошная девчонка. В том, что случилось, немалая доля ее вины. Сейчас я все объясню. Однажды Анжелика поехала к своей подруге Жоселин в гости, несмотря на то, что на улице стояла предгрозовая погода. Я и мадам де Дамар тщетно пытались отговорить ее совершать это прогулку - она не желала даже слушать нас, за что и поплатилась впоследствии! Возвращаясь домой от подруги, она промокла до нитки, так как к этому времени пошел дождь и. К тому же, у кареты, в которой она ехала, сломалось колесо. На следующее утро у Анжелики начался жар, ужасные приступы кашля --- бедняжка просто задыхалась, ее страшно лихорадило. Естественно, чтобы не заразиться от нее. Мне пришлось уйти домой, но Жак... Жак остался рядом с сестрой. Они вызвали доктора, но он ничем не смог помочь. Единственное, что он сказал, это то, что "мадемуазель Анжелика слишком сильно застудилась; к сожалению, не в моих силах спасти ее. Нужно уповать лишь на Господа." Верный брат не отходил ни на шаг от больной до самой ее кончины. Разумеется, я была очень опечалена ее смертью, но что была эта печаль по сравнению с тем горем, которое я испытала, когда узнала, что Жак заразился ужасной лихорадкой... --- при этих словах на глазах у Урсулы выступили слезы, она прикрыла рот рукой, словно пытаясь подавить рыдания, рвавшиеся из горла. Но вдруг она с неожиданной силой села на кровати и протянула длинную иссохшую руку с крючковатыми пальцами в сторону небольшого столика рядом с кроватью. Догадавшись, г-н Гюгенен подал ей маленький вышитый мешочек, лежавший рядом с ночником.
--- Что это, мадам Грассер? --- с интересом спросил он.
Урсула лихорадочно пыталась развязать шнурок; когда ей это удалось, к ней на колени упал маленький платочек с кровавыми отметинами. Она нежно гладила пальцами отметины крови и задумчиво улыбалась. Г-н Гюгенен в ужасе отшатнулся от нее. Но она этого не заметила --- все ее внимание было сосредоточено на этих маленьких кровавых пятнышках. Любовно прижав платочек к губам напоследок, она спрятала его обратно в мешочек. Теперь она снова повернулась к г-ну Гюгенену и, совершенно не замечая его замешательства, продолжала рассказывать:
--- Это платочек Жака, и кровь, как вы уже. Наверное, догадались, тоже его. Он мучился куда сильнее своей сестры. Когда он кашлял, из его рта струилась кровь --- мы никак не могли ее остановить. Каждый раз, когда он кашлял, то прижимал платочек к губам. Его все время лихорадило, жар не проходил ни на минуту. Почти все время бедный Жак находился в забытьи. Но, слава Богу, так он меньше кашлял, а. Значит, меньше мучался. Ни меня. Ни свою мать он не узнавал... Хуже этого ничего не могло быть! Я даже не смогла нормально попрощаться с ним; он не понимал, кто я и что делаю возле него, хотя во сне все время звал меня, заклиная прийти к нему. Когда же я приближалась к его кровати и пыталась успокоить Жака, он с ужасом отползал от меня на край кровати. Горе его матери было просто бесконечно --- после смерти Анжелики она уже готовилась потерять Жака. Она все время плакала и почти не выходила из своей комнаты. Я же, наоборот, ни на секунду не отходила от постели любимого. Да, я не боялась заболеть, я не боялась смерти. Напротив. Я бросала ей вызов, я была бы счастлива, если бы она забрала меня вслед за моим возлюбленным Жаком. Жизнь стала для меня непосильной ношей, я молила Господа забрать меня к себе на небеса, чтобы мы с Жаком смогли снова воссоединиться там. Я ведь знала, что он умрет. Но Господь упорно не желал внять моим молитвам... Жак умер... Умер во сне, захлебнувшись собственной кровью... Ужасная смерть для такого благородного. Честного и доброго человека, как Жак де Дамар! --- Урсула замолчала, глаза ее блуждали по комнате, как у сумасшедшей, а пальцы нервно теребили мешочек. Г-н Гюгенен воспользовался паузой и сказал:
--- Я знаю, что слова здесь бесполезны, мадам Грассер... Но я прошу вас принять мои самые искренние соболезнования. Я понимаю, какое это было ужасное горе для вас и с каким трудом вы его пережили. Вы --- самая сильная и храбрая женщина из всех...
Неожиданно слова г-на Гюгенена прервал ужасный сухой смешок, больше напоминавший карканье вороны. Урсула опять присела на кровати и уставилась на него своими прозрачно-голубыми глазами, отчего у г-на Гюгенена кровь застыла в жилах. Этот нечеловеческий, жуткий смех потряс его до глубины души.
--- Пережила?! --- прохрипела старуха.--- Я не ослышалась? Вы сказали: пережила?! А вы думаете, я этого хотела? Думаете, я хотела пережить смерть моего дорогого Жака?!
--- Но что же вы могли сделать? --- растерянно пробормотал г-н Гюгенен.
--- Я могла покончить со всем разом... Я могла покончить со своими страданиями, но при этом, правда, добавить страданий своим близким и друзьям. Но вы должны понять меня --- в тот момент я не владела собой, мой разум помутился от горя. Единственное, о чем я думала, --- это то, что я больше никогда не увижу милого мне лица. Единственное, о чем я мечтала,--- это воссоединиться с ним навеки, чтобы больше не расставаться. Я готова была почти на что угодно ради этого, даже совершить преступление перед Богом. Я хотела убить себя. Говорят, что тот, кто посягает на собственную жизнь, обречен на вечные страдания. Он проклят навеки. Ведь это величайший грех перед Господом! Но если после смерти меня ждал Жак, я согласна была на это...
" эта старуха точно выжила из ума",--- подумал г-н Гюгенен.--- "Неужели я должен записывать весь этот бред?"
--- ... У меня не было времени раздумывать, как сделать это. Поэтому я выбрала наиболее простой путь... Я приготовила прочную веревку... В моей комнате, в старом доме, был такой выступ возле окна, за который можно было перекинуть веревку... И я сделала все. Я была готова расстатьтя с этой бренной жизнью. Решительным движением я оттолкнула от себя скамеечку. На которой до того стояла, и повисла. Я почувствовала, как веревка все плотнее обхватывает мне горло, мешает дышать. Я теряла равновесие. Мои ноги безвольно болтались в воздухе. Поверьте, ничего ужаснее этого чувства и быть не может! Я понимала, что мне оставалось жить считанные секунды. И вот я уже чувствую ужасающую боль в шее... Вроде бы, конец!.. Но случилось непоправимое. В этот момент в комнату постучались. Это был мой отец. Услышав мои стоны, он немедля взломал дверь и ворвался в комнату. Еще секунда, и все было кончено. Надо сказать, что видя в каком состоянии я пребывала эти дни, родители подозревали, что я могу попытаться покончить с собой, и следили за мной... Несколько месяцев я лежал в постели, находясь где-то между жизнью и смертью. Но, благодаря тщательному уходу и вниманию доктора Симона и моей матери, скоро я пошла на поправку...
--- Простите, что прерываю вас, мадам Грассер.--- неожиданно вставил г-н Гюгенен.--- Но я кое-что хотел бы уточнить. Вы действительно желаете, чтобы я записал ваши последние слова про самоубийство? Я полагаю, вашей дочери вовсе не обязательно это знать. Ведь это может расстроить ее и даже ранить...
--- Нет! --- гневно воскликнула Урсула, резко подняв голову с подушек. Ее глаза пылали яростью и возмущением, а тонкие сухие пальцы вцепились в руку нотариуса, что вызвало в нем новую волну отвращения к старухе.--- Беатрис должна знать правду! Однажды она обвинила меня в том, что я не пожелала вступить в брак с е отцом --- Жоржем Дебюволлем. Она сказала, что я --- эгоистка и не способна любить! Но она ведь не знала, что ни один мужчина на земле не способен заменить мне моего дорогого Жака де Дамара... Она должна знать совершенно все детали, понимаете?
--- Я все понимаю, мадам,--- со вздохом ответил г-н Гюгенен.--- Но ведь у нас даже нет доказательств... Что, если это неправда? Что, если никогда и не было никакого самоубийства?.. Не забывайте, г-жа Грассер...
--- Мадам Грассер!--- властно вставила Урсула.
--- Да, мадам Грассер... Не забывайте, что я пишу здесь официальный документ. Который будет храниться в нотариальной конторе до того момента, пока не будет отправлен вашей дочери в Вест-Индию.
--- У меня есть доказательство,--- зловещим голосом оборвала нотариуса Урсула.--- Разумеется, я вам его сейчас покажу.
С этими словами она потянулась к шнуровке на шее. Завязка с легкостью поддалась. И она спустила с шеи множество оборок и лент, в которых утопала до этого. Глазам г-на Гюгенена предстало омерзительное зрелище --- вокруг тонкой морщинистой шеи проходил длинный шрам пепельно-синего цвета. Он резко выступал и контрастировал по сравнению с желтоватым оттенком кожи и идеально-белоснежной сорочкой.
--- Это --- след от веревки,--- торжественно заявила Урсула.--- Ну что, теперь вы довольны, г-н нотариус? Разве это не самое лучшее доказательство, какое только может быть?--- с презрительным смехом добавила она, снова завязывая все шнурки и ленты.
--- Разумеется, миледи... Теперь я верю, я сделаю приписку о том, что воочию видел доказательство ваших слов...
--- И сделаете мне тем большое одолжение, г-н нотариус!
--- Но продолжайте свой рассказ, сударыня.Я весь во внимании.
--- А вы записали мои последние слова?--- с подозрением поинтересовалась Урсула.--- Я ведь вас предупредила, что я желаю, чтобы каждое мое слово было на бумаге, не так ли?
--- Да, мадам Грассер. Я вас прекрасно понял,--- поспешил заверить ее г-н Гюгенен.
--- Замечательно. Следующие слова будут адресованы моей дочери лично. Они обязательно должны быть на бумаге. Итак: моя дорогая Беатрис, надеюсь, ты прочитала эту рукопись и дошла до этих слов. Если ты почувствовала хоть малейшее сожаление и сочувствие по отношению к своей матери, которая немало выстрадала в своей юности, то непременно должна понять следующее. Ты была совершенно не права, когда обвинила меня в том, что я --- эгоистична и равнодушна к людям, окружающим меня. На самом деле, я любила и была любима так же страстно и пылко... Да, это было очень давно и, к сожалению, не с твоим отцом. Хотя о Жорже Дебюволле я оставила самые приятные воспоминания, и я всегда испытывала к нему бесконечную нежность и уважение, как к отцу моей единственной дочери. Да, я не вышла замуж за Жоржа Дебюволля. Ты должна понять, что, выйдя замуж за Жоржа, я предала бы память о Жаке, память, которая всегда жила в моем сердце и никогда не умирала. Я просто не могла выйти замуж за нелюбимого человека! А любила я всегда только одного --- Жака де Дамара. Теперь, дорогая, ты знаешь всю правду. Только теперь ты можешь судить меня, зная все детали моих отношений с другим человеком, не с твоим отцом. Но будь снисходительна, ведь тот, кто хоть раз в жизни испытала настоящую любовь. Поймет меня. Это не так сложно! Я недолго еще проживу! Я чувствую --- конец близок, скоро я встречусь с ним. И я этому безмерно рада.
После этих слов Урсула замолчала. Казалось, она полностью погрузилась в свои мысли и совершенно не замечала г-на Гюгенена. В ее глазах стояли слезы, а на губах играла печальная улыбка, полная нежности и томления. Г-н Гюгенен не решался прервать ее размышления и лишь в ожидании глядел на слезы, катящиеся по старческим, морщинистым щекам. Внезапно Урсула очнулась от своих мыслей и, насмешливо взглянув на нотариуса, сказала:
--- Чего вы ждете, мсье Гюгенен? Разве вы не поняли, что это все? Я закончила свой рассказ. Оставьте мне то, что вы написали, я перечитаю. Завтра в это же время приходите за своими бумагами с тем, чтобы отправить их по назначению. Всего хорошего, мсье Гюгенен!
Нотариус молча поднялся и удалился, оставив пожилую женщину мечтать о давно ушедших днях.
* * *
На следующий день в это же время г-н Гюгенен стоял у парадной двери особняка, отделанного в стиле рококо. На звон колокольчика дверь ему открыла все та же молоденькая горничная в очаровательном накрахмаленном чепчике.
--- Мадам Урсула у себя. Она отдыхает после обеда и ждет вас.--- сказала Клодин (так ее звали).
Г-н Гюгенен в дверь комнаты его вчерашней собеседницы. Но ему никто не ответил. Постучав еще некоторое время, нотариус решил, что мадам Грассер. Видимо, задремала, и, тихонько приоткрыв дверь, заглянул внутрь. Но тут же в ужасе отшатнулся от двери. Прошло несколько долгих минут, прежде чем г-н Гюгенен пришел в себя --- то, что он увидел, было поистине кошмарно. Урсула лежала на кровати навзничь, раскинув руки в разные стороны. Ее глаза были широко открыты и выражали беспредельный ужас. Рот тоже был приоткрыт, а на губах виднелись капельки крови. На ней было белое подвенечное платье, поблекшее от времени, кружева на груди во многих местах были порваны или растрепаны, широкая юбка струилась длинными фалдами вокруг тела Урсулы и спускалась с кровати. На шее сверкали великолепные брильянты. Грязная и пожелтевшая фата. Прозрачная как паутина, покрывала лицо Урсулы и обволакивала все ее тело, словно саван. В одной руке мадам Грассер сжимала мертвой хваткой бокал, на дне которого еще оставалось несколько капель золотистой жидкости. Рядом с ней на подушке лежал листок бумаги. На нем дрожащей рукой было начертано всего несколько слов: "Я больше не могла ждать..."