Вспоминая о великой битве с немецко-фашистскими захватчиками, ветераны Отечественной войны чаще всего рассказывают о том, как выполняли боевые задания командования, буднично, как о самых что ни есть рядовых делах. Но за этими рассказами - массовый героизм наших воинов, их стойкость, воля к победе.
Предлагаемый ниже рассказ, основан на воспоминаниях участника боев в Заполярье майора запаса Николая Ермилова, записанных в 1980 году, накануне 35-летия Великой Победы над фашистской Германией и её сателлитами.
* * *
После часовой канонады на миг становится тихо. Успевшие подобраться прямо к траншеям врага, пока била артиллерия, наши автоматчики устремляются вперед. Потом поднимается вторая волна, третья. Тут и службы управления и боеобеспечения ротами. Следующая очередь наша.
Командир батальона майор Балубкин выпрыгивает из крохотной ямки, где он провел холодную и тревожную ночь, подает сигнал рукой. Встают его радисты и связные, пехотный младший лейтенант и мы - четверо от артиллерийской батареи. Наша задача поддерживать батальон в ходе его наступления огнем своих орудий.
Правее, впереди, черной глыбой уходит в темное небо мрачный силуэт сопки Кариквайвыш. На её вершине еще дымится дот, расстрелянный расчетом старшего сержанта Дременкова. Там же мечутся маленькие фигурки фашистов, беспрерывно строчащих из автоматов и бросающих гранаты. Тем не менее, передняя цепь наступающих уже приближается к гребню седловины, куда острой своей стороной скатывается Караквайвыш.
Мы бежим за майором, стараясь не отстать ни на шаг. Рация тяжелым горбом придавливает к земле. На ходу сообщаем на "КП", что видим, куда движемся. Бежим, перепрыгивая с ходу окопы, отрытые горными стрелковыми егерями, доблестью которых так хвастались фашисты совсем недавно. Бежим, минуя их изуродованные, окровавленные трупы, мимо брошенных батарей тяжелых гаубиц и рядом с ними многочисленными ящиками неизрасходованных снарядов.
Свистят над головой шальные пули крупнокалиберных пулеметов, со звоном тут и там рвутся мелкие мины...
Кольская тундра сплошь усеяна валунами разной величины. Мы бежим от камня к камню, пригибаясь и следя друг за другом, чтобы в случае необходимости вовремя оказать помощь. Бежим вниз, к Титовке - узкой, но бурной реке, разделившей нас и фашистов.
--Шаг не сбавлять! Не упустить мост! - кричит Балубкин на ходу. - Передать в роты. Не возьмем мост, будем купаться.
Неожиданно в лицо ударяют густые и мокрые хлопья снега. Погода в Заполярье меняется быстро, и нас очередным обильным снегопадом не удивить. Но на темпе наступления это сказывается, он постепенно затухает.
Снег бьет в глаза, Исчезает видимость. Намокшие шинели враз тяжелеют, ноги глубоко проваливаются в моментально напитавшийся влагой и без того вечно мокрый в эту пору мох. Холодные подтеки через ворот гимнастерки скатываются по телу. Стынут влажные руки. Но никто не останавливается.
Радисты работают на ходу. Нам передают, что батареи снимаются, чтобы сменить позиции. Лейтенант Культьев докладывает об этом Балубкину. Тот с досадой машет рукой:
--А-аа, чертова погода! Ни позже, ни раньше...
--Не погода причина, - отзывается лейтенант, тяжело дыша.- Далеко ушли. Со старых позиций фашистов уже не достать.
--Понимаю. Я о своем. Если бы не эта метель, Титовку с хода форсировали бы. Теперь немцы получат плюс во времени. Подтянут резервы. Вот и воюй!
В это время заговорила рация, и радист Макасян эхом продублировал:
--Первая рота достигла землянок второго эшелона.
--Передай: землянки обойти, пробиваться быстрее к реке. Мост нужен, мост, - говорит командир уже как будто себе.
Погода вдруг снова меняется: был снег и нет. Открывается даль - волнистая гряда сопок. Видно, как на обратном склоне немцы, группируясь на ходу, спешат к Титовке, катят легкие зенитки.
--Эх, сейчас хотя бы две-три противотанковых пушки! - вздыхает командир - Напрямик бы из них по скоплениям пехоты и по зениткам, пока их не установили.
Но все понимают, нет их пушек-то. Они за Кариквайвышем остались, а впереди широкая, проросшая редкой карликовой березкой долина. И её, эту долину, сплошь усыпанную валунами, еще надо преодолеть. Она была нейтральной и потому первозданная, совершенно непроезжая. Артиллеристы и тыловики сейчас раскатывают валуны, которые можно сдвинуть, проделывают проходы технике. Им помогают саперы. Они разминируют узкие проходы и толовыми шашками дробят большие камни. А неподалеку на дно долины, сметая все на своем пути, несется бурлящий поток. И через него надо будет сооружать что-то, чтобы дать возможность артиллеристам продвинуться вперед.
Стало понятно, что весь короткий октябрьский день уйдет на то, чтобы прорваться через всю эту мучительную преграду и выйти к дорогам, которые в пору спокойного противостояния проложили немцы, соединяя свои тылы с линией обороны.
Они отлично знают, что в рядах нашей пехоты пока нет артиллерии, и что наши тяжелые орудия исчерпали свои возможности. Оттого и не опасаются. Торопятся оседлать левый берег Титовки, ухватиться за него и задержать наше продвижение. Остатки их автоматчиков на этом берегу тоже ожесточенно отстреливаются, пятясь к мосту.
Первая рота, выйдя за землянки к реке и, повернув вдоль берега направо, пытается отрезать их от моста. Но на нее обрушиваются зенитки. Они бешено начинают обстреливать наступающих наших солдат из-за реки прямой наводкой. Оттуда же по ним ударяют пулеметы. Рота несет потери, наступление вот-вот захлебнется. И тут происходит нечто невероятное. За нашими спинами под Кариквайвышем грохают два сильных орудийных выстрела. Вздрагивает холодный намокший воздух. Вздрагиваем и мы, испуганно повернув головы назад. Оказалось, стреляет та самая батарея, мимо которой мы пробегали совсем недавно, которую бросили в панике гитлеровцы. Стволы ее уже повернуты в сторону фашистов. Из них медленно выкатывается молочный дым. На кромке левого берега Титовки взметываются огненные разрывы. И снова дрожит воздух. Враг от неожиданности как бы немеет. Смолкают и зенитки, и пулеметы. Все в растерянности, в ожидании - что дальше?
Батарея снова грохает - на этот раз уже всеми четырьмя орудиями. Балубкин, прячась за камнем, весело оглядывается на лейтенанта:
--Ваши? Ну и молодцы!
Немцы тоже соображают, наконец, в чем дело, Тех, которые на нашем берегу, сметает как ветром. Они бросаются, стараясь спастись, на мост. Но не успевают перебежать его: он вместе с ними взлетает, рассыпаясь в воздухе, и по частям медленно опускается в воду.
Балубкин аж подпрыгивает от ярости:
--Взорвали все же, сволочи!
А нас вызывает командир полка. Радист вслушивается в его голос, туже прижимая разговорную трубку к уху, повторяет его слова:
--Берите корректировку огня на себя. Указание целей - ракета и трассирующие пули. Выдвигаюсь к вам.
В следующую минуту Балубкин через свою рацию командует ротам:
--Указывайте нашим артиллеристам цели и передавайте нам.
Завязывается бодрый диалог между пехотными радистами и нами. Они нам: "Две короткие трассы - пулемет". Мы тут же дублируем и добавляем: "Уничтожить!" Радисты шлют и шлют огневикам команды:
--Зеленая ракета- ротный миномет. Уничтожить! Одна длинная трасса- зенитка. Уничтожить! Две длинные правее моста - опорный пункт. Уничтожить!
Бушует пламя на батарее. Еще больше бушует оно над Титовкой, по ту сторону, где мечутся в панике немцы. Гудит от напряжения тундра. Балубкин, все еще досадуя, что не удалось с ходу взять мост, с ожесточением покрякивает:
--Так их, сволочей! Еще, еще! Это за мост им!
Увидев, приближающегося к ним капитана артиллеристов Клименко, бросился ему навстречу:
--Ну вы молодцы! Как догадались про немецкие батареи?
-Да это собственно ваш радист нас надоумил,- сказал Клименко и кивнул в сторону Малкасяна.- Когда передавал про брошенную батарею, вздохнул: "Вот бы ее в дело!" А мои артиллеристы и подумали: "А почему бы и нет? Стрелять из этих орудий мы обучены!" Взяли часть людей и во всю прыть туда. А остальных оставили пробиваться. И вот, как видишь, кажется, вовремя успели.
--В самый аккурат. Мост только жалко. Но ничего не поделаешь - придется купаться.- Вздохнул Командир и крикнул своему радисту: