Иван Селиванов копался в двигателе своей "ласточки" и не услышал, как в гараж вошёл сосед по гаражному кооперативу Борис Тимофеев. От неожиданности вздрогнул, когда тот спросил:
--Что-то ты, Михалыч, сегодня припозднился!
Селиванов вскинул голову и недовольно пробурчал в ответ:
--Да и ты, как я посмотрю, не торопишься домой. Крадёшься, как тень бессловесная.
--С каких это пор ты стал такой пугливый? А боишься, так не оставляй двери нараспашку, - примирительно произнёс Тимофеев, подходя поближе. Заглянув под капот Лады Гранты, спросил:
--Может, помощь какая нужна? Так ты не стесняйся, Иван, скажи. По-соседски помогу. Как никак, а я всё же автомеханик.
Оторвавшись от своих дел Селиванов с любопытством взглянул на Бориса. Про него действительно водители отзывались как о хорошем специалисте. Охотно пользовались его автосервисом, организованном при гаражном кооперативе вместе с напарником.
--Признавайся, сосед, что у тебя случилось? Что-то ты сегодня чересчур добрый.
Тимофеев, переминаясь с ноги на ногу, понуро сказал:
--Вот ищу с кем бы выпить. Настроение паршивое, а одному не пьётся. Не составишь мне компанию? -
Он ловко извлёк из внутреннего кармана початую бутылку водки с двумя бумажными стаканчиками, надетыми на горлышко, и выставил на верстак. Видя, что Селиванов колеблется, поспешил открыться:
--В семье у меня не всё ладится. Вот и не хочется торопиться домой.
Иван не спеша вытер ветошью руки и, указав на стул, грубовато сказал:
--Что же вам всем неймётся, не живётся мирно! Ладно, присаживайся и рассказывай.
Тимофееву дважды предлагать не понадобилось. Он поспешно разлил водку в бумажные стаканчики и, бережно пододвинув один в сторону хозяина гаража, предложил:
--Давай сначала по стаканчику пропустим. На душе уж слишком муторно.
Иван, морщась, выпил и, поспешно занюхивая коркой хлеба, оставшегося от обеда, предположил:
--А не в этом ли причина всех ваших семейных бед?
Отдышавшись, продолжил:
--Водка, между прочим, дрянь. Любой женщине такое амбре не понравится.
--В том -то и дело, что водка тут ни при чём. Я и выпивать-то стал совсем недавно. - И неожиданно признался:
--Изменяет Лизка мне. Снова принялась за старое.
Было видно, что последние слова дались Тимофееву нелегко. Выражение лица приобрело обиженный вид. Сдёрнув с головы кепку и бросив её на колени, он нервно стал мять её двумя руками. Иван терпеливо ждал. Понимал, что на такой разговор не каждый мужчина решится.
Вдруг в возникшую паузу ворвался резкий звонок смартфона. От неожиданности мужчины невольно вздрогнули.
--Ужинай, Соня, без меня. Ко мне заглянул сосед по гаражу. У нас разговор непростой предстоит.
Какое-то время молча слушал, потом не выдержал и раздражённо буркнул:
--Не могу я тебе точно сказать, через сколько времени я приду. Человека выслушать надо, у него неприятности в семье.
Голос женщины в смартфоне сразу так накалился, что его стало хорошо слышно в тишине гаража.
--У тебя они тоже будут! - пригрозила жена и, не стесняясь в выражениях, пообещала прийти в гараж и разогнать алкоголиков по домам.
Тимофеев, сочувственно посмотрев в сторону Ивана, с горькой иронией констатировал:
--Похоже, я пришёл лечить душу к такому же больному. Пожалуй, я лучше пойду.
--Никуда ты не пойдёшь, - набычившись, возразил Иван. - Давай наливай! Ишь раскомандовалась!
Мужчины выпили и в надежде быстрее преодолеть неловкость, возникшую после звонка, суетливо закурили. Но, судя по внешнему виду Селиванова, погасить досаду ему никак не удавалось. Тимофеев понял, что разговора не получится и собрался уходить. Иван попридержал его за рукав. Затушив окурок, хмуро произнёс:
--Да уж, что-что, а настроение наши жёны портить научились. - Увидев, что в бутылке ещё немного оставалось водки, настоял:
--Остатки дожмём, а потом уже расходиться будем.
* * *
В квартиру Селиванов входил, стараясь не шуметь. Не хотелось лишний раз вступать с женой в ссору. Последнее время их и без того хватало. Ссоры особенно участились, когда дочь Машенька, окончив среднюю школу с хорошими баллами, поступила, как и мечтала, в московский институт на курс "Конструирование и цифровое моделирование одежды" и заранее укатила в столицу обживаться. Уверяла, что так ей будет легче адаптироваться к учёбе.
Благом поначалу показалось то, что квартиру не пришлось снимать. По линии жены в Москве нашлась какая-то дальняя родственница. Женщина была уже в весьма солидных годах и взамен якобы рассчитывала от квартирантки только на помощь по хозяйству. Но постепенно расходы на дочь серьёзно возросли. У хозяйки московской квартиры неожиданно открылись запросы не только к кухонным изыскам, но и к выходам, как она выражалась, в свет. А вкладывала она в это понятие многое: и посещение кинопремьер, и модных театральных спектаклей, а иногда даже и ресторанов. При этом уверяла девушку, что это, в первую очередь, нужно ей:
--Засветишься в культурных местах, посидишь за чашечкой кофе, присмотришься к московской публике, себя покажешь. А там, глядишь, и тебя кто-нибудь приметит. Девушка ты завидной внешности, свежая.
Вот и приходилось Ивану Петровичу, в дополнение к основной работе мастером на авиационном заводе, подрабатывать таксованием. "Ласточка", как он любовно называл свою машину, хоть и была со стажем, но служила исправно. Правда, время от времени приходилось кое-что в ней подшаманивать.
После посиделок в гараже с второсортной водкой Селиванову сильно хотелось пить и он поспешил на кухню. Ужин на столе стоял нетронутым. Мелькнула теплая мысль, что жена одна ужинать не стала, решила подождать его.
Перехватив воды из-под крана, позвал её, усаживаясь за стол:
--Соня, я дома, иди ужинать будем.
В доме по-прежнему было тихо. "Уснула, наверное",- подумал Иван и пошёл будить жену в спальню, но её там не оказалось. Не было жены и в других комнатах.
--Меня, видимо, искать побежала, - предположил Селиванов и собрался уже сам разогревать ужин, но в этот момент зазвонил домашний телефон.
Звонивший представился майором полиции Игнатьевым и спросил:
--Вы знакомы с гражданином Тимофеевым Борисом Федоровичем?
От неожиданности Иван не сразу сообразил, что речь идёт о соседе по гаражу. И прежде чем он подтвердил это, майор уже успел несколько раз крикнуть в трубку: "Алё, алё". А затем суровым казённым языком произнёс:
--Вам надлежит немедленно явиться в полицию. Машину за вами я сейчас вышлю.
--А что случилось? - встревожился Селиванов. Но ответ майора обеспокоил его ещё больше:
--Произошло убийство женщины. Необходимо срочно выяснить кое-какие детали. Так что поторопитесь.
Вихрь тревожных мыслей буквально захлестнул Ивана Петровича. "Неужели он, таксуя, допустил не замеченную им самим какую-нибудь оплошность?" Вспомнил недавний случай, когда после ночной смены, уже возвращаясь в гараж, чуть не налетел на раннего пешехода. Был утомлён и не сразу заметил, как на дороге появился невысокий паренёк. Но тогда, вроде бы, всё обошлось. Претензий к нему не было. "Что ж в таком случае произошло?" Тяжелые раздумья не оставляли его всю дорогу до отделения полиции.
Дежуривший по отделению полиции молодой лейтенант, уточнив кто перед ним, проводил Селиванова в нужный кабинет. Увидев его, Тимофеев, до этого понуро сидевший на стуле перед широким столом следователя, обрадованно вскочил и подался ему навстречу. Не обращая внимания на окрик Игнатьева, умоляюще обратился к Ивану:
--Петрович, скажи им, где и когда ты меня видел! Не убивал я свою Лизку, а они хотят убийство на меня повесить.
--Гражданин Тимофеев, немедленно сядьте! - повысил голос следователь. - Не осложняйте своё положение попыткой повлиять на свидетеля.
Поспешно выйдя из-за стола, он фактически силой принудил Тимофеева вернуться на место и указал Селиванову на его стул.
Услышав, что он находится в ранге свидетеля, Иван воспрял духом и всем своим видом подчеркивал, что готов отвечать на вопросы.
* * *
Беседа в кабинете следователя затянулась до полуночи. Майор Игнатьев упрямо хотел добиться от Тимофеева немедленного признания в убийстве своей жены. На его взгляд, на это указывали все улики. Не хватало только пары штрихов, чтобы составить полную картину преступления.
В арсенале следователя оказалось много заготовленных коварных вопросов. Он задавал их поочередно то подозреваемому, то свидетелю, пытаясь запутать и сбить их с толку. Особенно дотошно майор пытался уточнить время посиделок товарищей в гараже. Это был важный момент в цепи доказательств. Оно никак не согласовывалось с предварительным заключением медиков скорой помощи о времени смерти Лизки. Получалось, что Тимофеева в момент трагедии не было дома. Не удалось найти в доме и орудие убийства.
Слегка рассерженный неудачей следователь, тем не менее, уверенно заявил:
--Соскочить со статьи тебе, гражданин Тимофеев, всё равно не удастся. Найдём и нож, и наши эксперты уточнят время убийства. И что оно совпадёт с твоим приходом домой, я не сомневаюсь. Так что лучше тебе сейчас признаться во всём. Картина предельно ясная. Застал жену в постели с другим, но любовник успел сбежать, а ты отыгрался на жене.
--Как будто это в первый раз подобное с женой происходит, - вяло возразил ему Тимофеев. - Упустил я время за нож хвататься.
От такого признания мужчины только рты пошире пораскрывали. Первым опомнился следователь и предложил:
--Ну тогда поведай нам, как всё было на самом деле.
Из эмоционального рассказа подследственного, выяснилось, что, вернувшись домой, он увидел на полу в спальне окровавленную и, как показалось, бездыханную жену. Из одежды на ней была только полупрозрачная короткая ночная сорочка. Невольно отметил, что даже в таком положении его Лизка оставалась красивой.
Немедленно вызвал скорую помощь в надежде, что медики всё-таки ещё смогут чем-нибудь помочь жене. Смущало только то, что и без того короткая сорочка на женщине, видимо, при падении, сильно задралась, обнажив всю нижнюю половину тела. Тимофееву показалось неприличным оставить всё как есть. Не хотел допустить, чтобы его любимую женщину увидели в таком откровенно неприличном виде посторонние люди. Тем более, если вдруг среди медиков окажется мужчина. И он решил исправить ситуацию. Сдёрнул с разобранной кровати помятую простынь и старательно укрыл ею жену по грудь, не заметив, что при этом слегка измазал брюки кровью.
Приехавшие медики, констатировали смерть женщины от ножевого ранения. Сразу же вызвали полицию и дали показания, что кроме хозяина дома, суетившегося рядом с окровавленным телом жены, никого другого в доме не видели.
--Так я и стал подозреваемым номер один, - сокрушался Тимофеев, делясь с Иваном своими переживаниями и злоключениями, после того, как они, вконец измотанные вопросами Игнатьева, покинули отделение полиции.
С явным облегчением подытожил:
--Хорошо хоть майор отпустил под подписку о невыезде из города. Это исключительно благодаря твоим показаниям.- Он с благодарностью посмотрел на товарища.
Уже собираясь разойтись каждый в свою сторону, Тимофеев неожиданно попросил Селиванова:
--Давай где-нибудь посидим, Петрович, в какой-нибудь кафешке! Не могу я идти сейчас домой. Тошно мне и душа болит. Да и что я буду делать один в пустой квартире!
Иван понимал, что Соне вряд ли понравится его долгое отсутствие. Непременно последует новый скандал. Но рассудив после некоторого колебания, что оставить товарища наедине с горем будет неправильно, согласился на предложение Тимофеева. Успокаивал себя тем, что жена перебесится и успокоится. Не в первый раз такое происходит! Тем более, что в этот раз она знает, где он находится. Отправляясь в полицию, Иван оставил ей записку. Да и, скорее всего, она уже давно спит.
* * *
Крепкие напитки не стали заказывать, решили обойтись одним пивом. Сначала разговор не клеился. Неторопливо потягивая напиток из высоких бокалов, мужчины обменивались лишь дежурными, ничего не значащими фразами по событиям этого вечера. Но потом Тимофеев разговорился. Видимо, произошедшая трагедия с женой продолжала ноющей болью тревожить сознание. И постепенно разговор стал похож на исповедь.
После окончания автотранспортного колледжа Борис поехал присмотреть работу в таёжной глубинке Иркутской области. Родственник по линии брата отца пообещал парню хорошие заработки на лесоразработках.
-- Это было время разгула разных дельцов. Они наживали целые состояния на бесконтрольной вырубке леса и вывозе его кругляком в Китай. Все это делалось по сговору не только с местными властями. Из столичных высоких кабинетов приезжали вояжёры и привозили нужные бумаги. Нечто вроде охранных грамот, разрешающих вырезать даже заповедные кедровые массивы. За считанные годы изничтожили лучшие участки тайги.
При воспоминаниях о той поре и без того мрачное настроение Тимофеева ещё больше ухудшилось. Было видно, как по угрюмому лицу волнами прокатывались бурные эмоции, вздувая желваки на скулах. Руки мужчины начинали дрожать, голос срываться. Редкие полуночные посетители кафе начинали коситься на них. Тогда Борис на некоторое время умолкал и делал несколько глубоких глотков пива. Но это помогало слабо.
В голосе мужчины по-прежнему чувствовалась горечь, даже когда он заговорил о знакомстве с будущей женой.
--Лизка была из такой оборотистой семьи. Семьи дельцов. Она и вела себя согласно уклада жизни семьи - дерзко, вызывающе, не считаясь с мнением даже близких подруг. Но было что-то в ней такое, что стоило мне один раз с ней пообщаться наедине, расставаться больше не захотелось. И вроде ничего особенного собой не представляла: невысокого роста, мальчишеская стрижка, заносчивый взгляд, а взяла меня в плен сразу и бесповоротно. При всем её вызывающем характере, с ней было как-то по-особому уютно. Во всяком случае поначалу. Потом всё изменилось.
С последними словами на лице Тимофеева появилось нечто наподобие усмешки. Но получилась она уж больно какой-то кривой. За ней последовал такой тяжкий вздох, что Селиванов начал понимать, какую огромную тяжесть переживаний накопил за годы семейной жизни его собеседник. И теперь, рассказывая о них, как будто отрешался от всего мира.
Склонив голову к столу и удерживая перед собой двумя руками бокал с пенным напитком, неспешно вспоминал одну историю за другой.
--Меня предупреждали многие о нравах этой семьи, и что Лизка плоть от плоти своих родителей. Но мне тогда не верилось. Я был молод, влюблён и слеп, как котёнок. Но очень быстро убедился в правоте людской молвы.
Особенно много девушка переняла от матери, любимым выражением которой было: "Услужила - заслужила !" Это она так говорила о вознаграждении. Вот и Лизка с первых дней, ещё нежась со мной в постели, на моё восхищение подаренными мне эмоциями, как бы в шутку спрашивала: "А что ты мне за это подаришь?" Но когда я затягивал с подарком, она напоминала уже с раздражением.
Потом как-то обратил внимание, что среди личных вещей жены стали появляться такие, о покупке которых мы разговоры не вели. Жена пояснила, что это подарки родственников. А так как её семья была богатой, сомнений в правдивости её ответа у меня не возникло. И только случайно узнал, что подарки вовсе не от родственников, а от других мужчин за услуги сомнительного свойства. Кто-то из любовников отделывался простенькой цепочкой, а кого-то Лизка раскручивала на дорогие серьги, перстень или браслет. Не гнушалась в счёт подарка брать у охотников шкурку соболя или лисицы. Места там богатые были на пушного зверя.
Неожиданно в невесёлый монолог Тимофеева вклинились его судорожные вздохи. Лицо мужчины моментально побелело, как будто от него отхлынула вся кровь и ему перестало хватать воздуха. Селиванов не на шутку испугался. Вскочил и, обогнув стол, стал стучать полусжатым кулаком товарищу по спине. Потом помог поднести к лицу бокал с пивом и настойчиво потребовал:
--Пей! - Поддерживал бокал, пока Борис не сделал несколько глотков.
Всполошился и бармен. До этого он внимательно прислушивался к разговору за столом и сразу оценил состояние мужчины. Понял, что от горечи воспоминаний у него спазмами перехватило дыхание. Быстро приготовив какой-то коктейль, он подал его на стол со словами:
Борису действительно стало легче. Но возобновлять свой рассказ он не спешил. Было заметно, что воспоминания глубоко погрузили его в давние и не очень приятные события. И в другой ситуации он вряд ли стал бы ими делиться. Но они так сильно давили изнутри, что требовали выхода.
Мало-помалу самочувствие Тимофеева стабилизировалось и он, извинившись перед барменом, что создал неловкую ситуацию, возобновил свою исповедь.
--По настоящему я начал осознавать, что происходит на самом деле, когда жена, забеременев, отказалась рожать. Втайне сделала аборт, лишилась возможности иметь детей. На мои упрёки зачем она так поступила, с вызовом ответила: "Я не была уверена, что это был твой ребёнок".
Вместо того, чтобы развестись, я настоял на переезде на мою родину. Наивно полагал, что, вырвав её из привычной среды, изменю её поведение. Какая глупость! Получилось наоборот. Лизка стала менять нравственное содержание окружающих нас людей уже здесь. Правда, люди в нашем городе победнее, чем в прежних местах. И в доме больше не появлялись дорогие вещи. Так, ширпотреб. И только однажды, совсем недавно, я увидел на её руке дорогой и красивый перстень. По стилю он был похож на старинный. Она подтвердила, что этот чудо-перстень из семейной шкатулки одного поклонника.
Мы тогда очень сильно повздорили. У меня было нехорошее чувство, что перстень принесёт в наш дом беду.
С горестным вздохом Борис Федорович завершил свой рассказ:
--Выходит, не ошибся. Интуиция не подвела. Кстати, полиция не только нож не нашла, но и перстень.
Не ожидая реакции товарища, Тимофеев поднялся из-за стола и, не прощаясь, понуро пошёл к выходу из кафе. Ивану ничего не оставалось, как отправиться следом.
* * *
Дом встретил Селиванова ночной тишиной. Соня крепко спала. Не проснулась даже, когда Иван осторожно прилёг рядом. Обрадованный, что удалось избежать ссоры с женой, быстро уснул.
Проснулся от шума дождя и грохота грома за окном. Небо то и дело озарялось яркими всполохами молний. И похоже гроза и не думала прекращаться. Небо было сплошь затянуто темными тучами, дождь с каждой минутой только усиливался.
Приподнявшись на подушке, Селиванов увидел, что жены рядом нет. И в этот момент, словно она наблюдала за ним, раздался её возглас из кухни:
--Вставай! Завтракать пора. Я не намерена по несколько раз разогревать тебе пищу.
Прислушался, пытаясь отгадать по голосу, какое у жены настроение. Вздохнул с облегчением, поняв, что привычной утренней ссоры, скорее всего, не предвидится, в голосе жены были различимы даже весёлые нотки. А вскоре Соня и вовсе затянула какую-то незамысловатую мелодию.
Освежившись под душем и облачившись в лёгкий спортивный костюм, Селиванов поспешил на кухню. На его сдержанное приветствие, жена ответила улыбкой и стала подавать на стол завтрак. Взгляд мужчины мгновенно привлёк изумительно красивый перстень на её пальце. Не мог не привлечь! Жена, похоже, была безмерно рада новому приобретению и сама всё делала, чтобы супруг по достоинству оценил ювелирное украшение.
--Семейный бюджет не пострадал. Мне он достался по случаю, по дешёвке, - беспечно проворковала жена.
И вдруг Иван ощутил, как в голове промелькнула какая-то мысль, которая сразу напрягла его. Она мгновенно всколыхнула в памяти вчерашние события, связанные как раз с перстнем. Стараясь не выдать возникшее волнение, максимально равнодушно спросил:
--А всё-таки, дорогая, где ты его взяла? Такие перстни на дороге не валяются. Скорее всего, это довольно редкая вещь.
Было заметно, что теперь уже слегка напряглась супруга. Она суетливо стала пододвигать мужу то чашку с кофе, то вазу с фруктами. А когда заговорила, то голос её был мягкий, лишённый привычных ноток резкости. Она как бы не давала оценку фактам, а просто фиксировала их:
--Тебя вчера, помнишь, долго не было и я решила спуститься этажом ниже к Петру, партнёру Тимофеева по бизнесу, с которым ты собрался пьянствовать. Не терпелось узнать, что случилось в его семье. На прикроватной тумбочке в спальне я и увидела этот перстень. Восхитилась им, а Пётр взял и предложил мне его.
И уже с вызовом спросила:
--А ты что отказался бы от такого предложения?
--Нет, но я бы обязательно поинтересовался, где он его взял.
Селиванов едва сдерживался, чтобы немедленно не устроить скандал. Признание о прикроватной тумбочке соседа-холостяка ясно давало понять, чем оплачен этот подарок. Жена бросила Петра два года назад и переехала жить к молодому парню, хотя и Пётр совсем не старый - чуть больше сорока. Селиванов и раньше замечал, что тот при встрече всегда заглядывался на его жену, но Соня не давала повода для ревности и он только с ухмылкой говорил вслед:
--Подбери слюни, дружок, не для тебя пирожок.
И вот теперь всем своим существом он ощутил, что "пирожком" сосед существенно полакомился. Со скандалом решил повременить, прежде собрался выяснить тот ли это перстень, который фигурировал в уголовном деле о смерти Лизки.
По его звонку буквально через считанные минуты приехал Тимофеев. Даже за короткую перебежку от машины до подъезда он весь промок. Гроза и не собиралась успокаиваться. Борис сразу подтвердил, что перстень с руки его убитой жены. Не откладывая, мужчины позвонили следователю Игнатьеву, и тот, несмотря на выходной день, откликнулся на звонок сразу же.
Дальше события для таких случаев развивались обыденно. Петра задержали, перстень изъяли. В его квартире нашли и орудие убийства. Петр даже не собирался его прятать, был в полной уверенности, что убийство полиция повесит на Тимофеева. Собственно, для этого он и затевал преступление. Уж очень хотелось, признавался он на следствии, остаться единственным владельцем доходного автосервиса. А перстень просто попался убийце под руку. Устоять перед такой красотой не смог и машинально сунул его в карман.
После того, как детали приключений всех персонажей, имевших дело с перстнем, стали известны и были запротоколированы, Селиванов подал на развод с Соней. И совсем не удивился, когда на заседание суда явилась дочь Машенька и просила судью не разводить её родителей, так как они скоро станут бабушкой и дедушкой. Охотно демонстрировала при этом свой огромный живот.
И будь судьёй женщина, она, скорее всего, дала бы срок для примирения. Но судьёй был мужчина и он только сдержанно ехидно улыбался, выслушивая признания Сонечки. Она клятвенно заверяла суд, что вовсе не была корыстной, как про неё говорят. Бесхитростно призналась, что изменяла не ради перстня, что связь с Петром у них уже давно. И даже пожалела, что Петра так долго не увидит.
Покидая здание суда, теперь уже Селиванов предложил Тимофееву посидеть где-нибудь за бокалом пива, посудачить о женских шалостях. Может, хоть сейчас, прожив четыре десятка лет, удастся разгадать тайну женских душ.