Погода на Крайнем Севере всегда с сюрпризами. А в феврале тем более. Но начальство пограничного отряда решило внести в копилку сюрпризов свой - командный. Когда курсанты школы сержантского состава сладко спали в предвкушении главного армейского праздника - Дня Советской Армии и Военно-Морского Флота, в казарму вошли дежурный по отряду подполковник Кривоносов и начальник школы майор Виноградов.
--Командуйте, майор,- дал разрешение старший офицер. Бывший фронтовик майор Виноградов к своим без малого пятидесяти годам не растерял командных навыков. Зычным голосом крикнул:
--Курсанты, в ружье!
Всех как ветром сдуло с кроватей. А через пару минут все пятьдесят курсантов стояли на плацу в полной боевой выкладке и с лыжами в руках.
Майор напряженно расхаживал вдоль строя и таинственно молчал, только время от времени посматривал на часы. Он явно кого-то ждал. Но вот стрелки часов показали ровно четыре утра. Майор сразу весь подтянулся, молодецки скомандовал: "Смирно! Равнение направо!" И четким строевым шагом пошел навстречу вышедшему из штабного здания начальнику пограничного отряда полковнику Афонину.
Что будет дальше, мы уже знали. К подобным ритуалам давно привыкли. Вот и на этот раз майор доложил, что школа поднята по боевой тревоге. Все курсанты в полном здравии и готовы выполнить любую команду по поимке и обезвреживанию диверсантов. Строй дружно поприветствовал высокое начальство и приготовился слушать вводную на учение.
На этот раз начальство явно перестаралось в оценке наших сил. Предстояло выдвинуться на временно организованную базу в сопках, километрах в пятнадцати от поселка. Там каждое отделение должно было получить свое конкретное задание и быстрым маневром перекрыть все возможные лазейки для диверсантов, окружить их и обезвредить. Предварительно марш-броском каждому отделению намечалось пройти на лыжах не менее пятидесяти километров. Как всегда в таких случаях, начальство с облегчением вздохнув, что успешно справилось с своей задачей, спросило:
--Вопросы есть!- И тут же само себе ответило: - Вопросов нет. Выполняйте поставленную задачу, майор.
И вдруг из строя прозвучало несмелое:
--Есть вопрос.
--Это кому что непонятно? Выйти из строя.
--Курсант Терехов,- представился невысокий паренек, сделав два шага вперед.
--Ну так что за вопрос такой у вас, курсант, что позволяете себе задерживать выполнение боевого задания?- еле сдерживая раздражение спросил Афонин.
--А кормить нас будут? Не подкрепившись много на лыжах не набегаешь, товарищ полковник.
Высокое начальство явно не знало, что ответить. Насупив грозно брови глянуло в сторону дежурного по отряду. Подполковник Кривоносов засуетился, что-то спросил у стайки офицеров, стоявших рядом, и побежал докладывать. Из его сбивчивого объяснения курсанты поняли одно: если бы не несмелый вопрос Терехова, искать бы нам диверсантов на голодный желудок. В конце концов начальство сошлось на том, что на временной базе каждому выдадут трехдневный паек сухих продуктов. А если интенданты вовремя подсуетятся, то перед марш-броском нас еще успеют покормить горячей кашей и напоить чаем.
Больше вопросов ни у кого не было.
На базе нас действительно покормили теплой кашей. Такую мы ели на ужин вчера. Сухой паек брали не все курсанты. Кому была нужна лишняя тяжесть в рюкзаках? В крайнем случае, брали только то, что могло бы пригодиться потом. Я неплохо бегал на лыжах да и нравы Севера успел изучить, потому свой паек взял полностью. Тем более, в экипировке были вещи гораздо тяжелее пайка: рожок к автомату с холостыми патронами, ракетница, саперная лопатка. Если уж отказываться, то в первую очередь от них. Так почему же я должен отказываться от еды? И как потом оказалось, это здорово помогло мне выжить.
Многие курсанты вообще были уверены, что учения продлятся недолго. Еще немного и прозвучит команда "Отбой". Начальство с чувством выполненного долга поставит галочки о проведенном мероприятии и отправится отмечать праздник. Но их ожидания не оправдались. Командир нашего отделения сержант Борисов вернулся с короткого совещания мрачный. Показывая на карте маршрут, сказал:
--Наша конечная точка поисков не определена. Дойдем вот до этой местности, доложимся по рации. Тогда и получим новое задание. А сейчас строимся по одному. Идем след в след.
Борисов взял на себя функции ведущего, а мне поручил быть замыкающим, следить, чтобы не было отстающих.
Мы отмахали уже километров двадцать, когда запищала рация.
--Привал,- скомандовал сержант.- Кажется, про нас вспомнили.
Всем отделением мы дружно завалились на снег. Для многих курсантов такая лыжная прогулка оказалась настоящим испытанием. До этого, если и приходилось бегать на аналогичные расстояния, то по ровной и утоптанной лыжне. Сегодня нам самим приходилось прокладывать лыжню в глубоком снегу и двигаться, если говорить армейским языком, по сильно пересеченной местности: то по склонам сопок, то взбираться на их вершины, где, к тому же, нужно было прикладывать дополнительные усилия на преодоление усиливающегося ветра.
Мне, как замыкающему, пришлось брать на себя дополнительную нагрузку - тащить на себе автоматы вконец обессилевших ребят. И вот теперь я лежал на вершине сопки и наслаждался покоем. Белесые тучи, вползая на сопку, буквально ощупывали нас и, подгоняемые другими, тут же уползали дальше.
Вдруг я почувствовал, как что-то вокруг стало меняться. Тучи замедлили свой бег, воздух как будто посвежел, стал мягче и теплее. На мгновение подумал, что эти изменения связаны с тем, что в просветах между туч блеснули солнечные лучи. Но вскоре пришло осознание, что это предвестник изменения погоды. В отличие от других курсантов я считался старожилом Севера, хотя эта заполярная зима фактически была первой и для меня. В свой приезд захватил, образно говоря, только кончик прошлой зимы. Но где? В арктической зоне Чукотки! Решил поделиться своими догадками с командиром отделения.
Борисов вместе с радистом курсантом Фроловым пытались связаться с базой. Однако на их "Але, але" рация неизменно отвечала только треском и противным писком.
--Ты что не отдыхаешь?- оторвался от рации сержант.- Чувствую, путь нам уготовили не близкий. Набирайся сил, пока есть такая возможность.
Рассказал о возникшей у меня тревоге, что погода Чукотки всегда так ведет себя к пурге.
--Надо сообщить об этом начальству. А самим потихоньку выдвигаться по направлению к погранотряду.
--Ты что, курсант, белены объелся! Не подчиниться приказу? Сам знаешь что за это будет,- возмутился он. И снова повернулся к радисту: - Ну что?
Фролов только покачал головой.
Когда рация, наконец, ответила, прошло не менее получаса. И первое, что удалось услышать, это взволнованное сообщение о надвигающейся пурге. Нашему отделению предписывалось немедленно сниматься с маршрута и возвращаться на базу. Еще совсем недавно казалось, что не найдется такой силы, которая могла бы поднять распластавшихся на снегу людей. Но известие о том, что мы возвращаемся, дружно подняло всех на ноги и вселило в нас хорошее настроение. Единственное, что немного омрачало радость, это явное изменение погоды. Ветер быстро усиливался и закручивался снежными вихрями во впадинах.
Порядок движения был тот же. Борисов шел впереди, я замыкал цепочку лыжников. По-настоящему пурга догнала нас, когда до базы оставалось совсем немного. Впереди уже маячила сквозь снежный вихрь сопка Колдун, а там и до поселка было рукой подать.
Но к этому времени некоторые курсанты совсем выбились из сил. Они буквально падали, и их приходилось поднимать. Чтоб как-то сохранить им остатки сил, автоматы и вещмешки передавали тем, кто еще мог двигаться. На мне тоже висела дополнительно пара автоматов.
А пурга разыгралась не на шутку. Буквально в двух шагах уже ничего не было видно. Ветер мотал обессиливших людей как тростинки. Продвижение отделения остановилось. Посоветовавшись, решили держаться друг от друга на расстоянии видимости. Сержант Борисов подъехал ко мне. Он тоже был обвешан автоматами, как гроздьями. Спросил:
--Ты как себя чувствуешь?
--Нормально, товарищ сержант,-храбрясь ответил я.
--Тогда, может, еще один автомат возьмешь? Макаренко совсем выдохся.- Я согласно кивнул. Борисов предупредил, чтобы я, как замыкающий, был внимателен:
-- Смотри, чтобы никого не потеряли. Чуть что - сигналь.- И снова ушел в голову нашей маленькой колонны.
Еще какое-то время двигались без происшествий. Но погода явно была в этот день в сговоре с дьяволом. Ветер усиливался. Снег с силой хлестал в лицо, слепил глаза и затруднял дыхание. Раскачивающиеся автоматы сбивали ритм движения. Я начинал понимать, что, давая согласие на лишний автомат, переоценил свои возможности и удачу. Сопротивляясь очередному порыву ветра, перенес всю тяжесть тела на одну лыжу и крепление не выдержало. Нога соскользнула в снег, а вслед за ней зарылся в снег и я.
Когда вскочил, вокруг никого и ничего не было видно. Я стал кричать в надежде, что меня услышат товарищи. Никто не отозвался и не появился. Тогда я сорвал с плеча автомат и, нажимая на спусковой крючок, выпустил весь рожок с холостыми патронами в воздух. Снова ничего. Только дьявольская пляска пурги вокруг. Вспомнил про ракетницу. Стал пускать в небо одну ракету за другой. Когда они закончились , я окончательно понял, что остался один на один с бушующей природой. А тут еще выяснилось, что, падая, сломал одну лыжу.
Понимал, надо что-то предпринимать. Пройдет еще несколько минут и дикий ветер выстудит разгоряченное движением тело, скует возможность двигаться. Вспомнил как в детстве мы, деревенские мальчишки, в снежные зимы рыли в сугробах проходы, норы и играли в войну, в партизанов и разведчиков.
Нащупав лыжной палкой небольшую выемку, сбросив с себя все лишнее, стал саперной лопаткой рыть снег. Приходилось сражаться с ветром, потому как он тут же засыпал отрытую ямку снегом. Пришлось изменить тактику. Стал просто накидывать из снега подобие стены. Ветер тут же закручивал возле нее снежные вихри, снежный сугроб рос прямо на глазах. Мне оставалось только все время углублять выемку. И вскоре у меня получился настоящий снежный домик. Не успел я толком устроиться внутри, как пурга наглухо запечатала лаз. Стало совсем уютно. Завывания пурги слышались значительно тише, в домике становилось все теплее. Меня сразу же потянуло в сон. Веки непроизвольно слипались.
Не знаю, но что-то не дало мне уснуть. Внутри меня поселилась какая-то тревога. И тут я в очередной раз вспомнил мальчишеское детство. Однажды все пацаны давно уже вылезли со своих нор, один Генка оставался в снежном домике. Хотели было бросить его и разойтись по домам, но тут кто-то предположил:
--Может, ему плохо стало?
Мальчишки дружно бросились на поиски. Нашли Генку без сознания. Оказалось, он так тщательно окопался в снегу, что ему стало не хватать воздуха и он потерял сознание. Как мне не хотелось это делать, но я заставил себя вылезти в снежную круговерть. Взял лыжи и воткнул их в крышу своего убежища. А уже будучи внутри постарался расположить их так, чтобы между ними образовался просвет. И потом периодически поворачивал лыжи, прочищая отверстие.
Желание уснуть со временем стало тревожить все больше. Сколько таких историй довелось услышать, что, уснув, человек больше не просыпался. Кажущаяся теплота и усталость расслабляли и меня, убаюкивали, лишали воли к сопротивлению. И когда уже был не в силах сдерживаться, взял автомат, пристегнул к нему штык и, зажав между ног, уперся подбородком в кончик лезвия штыка. Я понимал, что все равно не выдержу и усну, а потому решил подстраховаться. Усну, голова наткнется на штык, и боль меня обязательно разбудит. Так оно и было. Но эти, пусть и недолгие минуты, давали передышку измучившемуся организму. В отдельные периоды я засыпал особенно крепко. И когда боль все же будила меня, видел как по лезвию штыка стекала кровь. Я снова поворачивал лыжи до тех пор, пока в мой домик не врывался рев пурги, а вместе с ним свежий воздух и холодные снежинки.
Постепенно потерял счет времени. Мясные консервы с галетами были давно уже съедены. Кусочки сахара вперемежку со снегом разжеваны. Я не один раз вылазил из своей норы в надежде увидеть хоть какие-то просветы, дающие надежду на окончание этого светопреставления. Но мои ожидания раз за разом оказывались напрасными. По опыту знал, что такая пурга может длиться до трех и более суток. Но как мне хотелось, чтобы на этот раз все было иначе! По моим прикидкам, а я высовывался наружу и в светлую пору и в темную, получалось, что уже минуло как минимум двое суток. Но я мог и ошибаться. В моем убежище время шло совсем по другому счету. И когда в очередной раз засыпал, повисая на лезвии штыка, уже не ощущал боли. Да и мне было все равно - усну или нет. Наступал тот этап безразличия и усталости, который лишал воли к сопротивлению.
Очнулся от того, что во время очередного забытья голова наклонилась и соскользнула с лезвия штыка, порезав шею. Стало особенно больно. Почувствовал, как теплая струйка крови побежала под воротник гимнастерки. Приложил снег к ране, грустно задумался, насколько у меня еще хватит сил сопротивляться бесконечному желанию спать. Мне даже в завываниях ветра чудился ласковый шепот: "Спи, спи...".Снег быстро пропитался кровью, я пополз к лазу, чтобы выкинуть его наружу, а заодно в очередной раз посмотреть, что там делается.
Каковы же были мои удивление и радость, когда увидел, что снегопад прекратился. Ветер хоть и оставался сильным, но он гнал по земле только низовой снег. Пурга потеряла свою неистовую силу. А это был верный признак того, что вот-вот наступит затишье.
Я сразу же выбрался из своего убежища. Заправил под ремень бушлат. Добрый и надежный друг солдат выручил на этот раз и меня. Выкопав из снега автоматы курсантов, выдернул лыжи из горки и, осмотревшись, еле переставляя ноги, поплелся в сторону ближайшего склона сопки Колдун, вершина которой все еще была затянута пеленой облаков. Но они уже подсвечивались лучами солнца.
А вскоре увидел внизу склона цепочку людей. Меня уже искали. И когда заметили, сломя голову бросились в мою сторону. Меня обнимали десятки рук. Кто-то подавал горячий сладкий чай, кто-то совал печенье. Что-то спрашивали, радостно восклицали. А у меня непроизвольно с глаз катились слезы. Мне хотелось их спрятать и я старался смотреть поверх голов ребят. В стороне увидел начальника школы майора Виноградова. У него из морщинистых глаз тоже текли слезы. Когда мальчишеский запал курсантов от столь желанной встречи ослаб, майор подошел и обнял меня своими большими ручищами.
--Какой же ты молодец, сынок, что выжил! Спасибо! Какой же ты молодец!- повторил он несколько раз.
Позже узнал, что не одному мне пришлось испытать все тяготы невообразимой даже для этих мест пурги. В музыкальном взводе, с успехом отметив праздник воинов, приступили к подготовке концерта к Международному женскому дню. В одну из репетиций трубачу ефрейтору Свистунову приспичило по маленькой нужде. Он сунул ноги в валенки, накинул на плечи тулуп и шагнул за порог. В этот момент налетел порыв ветра такой силы, что, крутанув ефрейтора пару раз, бросил его наземь. Тот вскочил, но не успел сделать и пары шагов, как вновь оказался на земле. А поднявшись в очередной раз, не мог сообразить куда ему идти. Все видимые ориентиры исчезли. И Свистунов начал петлять как заяц. В данном случае это сравнение более чем уместно, потому как никто не мог понять, как он сумел пройти мимо всех домов в погранотряде, пройти через ворота ограды и выйти за пределы отряда ни на что не наткнувшись. Это позволило потом некоторым шутникам утверждать, что Свистунова водила нечистая сила.
Только метрах в трехстах к востоку от отряда солдат наткнулся на радиомачту. Он сразу сообразил где находится, но хорошо понимал, что дойти до отряда по такой круговерти уже не сможет. И поплотнее укутавшись в тулуп, сел под снежный козырек, который образовался вокруг мачты. Просидел там пока не стали просматриваться очертания ближайших строений. Отделался он легким испугом и парой отмороженных пальцев на левой руке. Во избежание гангрены ему их отняли и комиссовали из армии.
Про случай со мной начальство отряда вообще запретило упоминать. Как, впрочем, и про неудачное учение в целом. По документам оно прошло как праздничное мероприятие с выездом на природу.