Аннотация: Погибшим 11-го сентября 2001 года посвящается
МУЗЫКА ДЛЯ ДУШИ
- Так вы не умерли, что ли? А?.. Или умерли?
- А понимай как знаешь!..
(Татьяна Толстая "Кысь")
Толков было множество, но все ждали объяснений от журнала. Казалось, что всё проясниться в ближайшие часы. Один Адмирал был в настроении пессимистическом и даже, как казалось, не очень хотел приподнимать завесу тайны погибшего экипажа.
--
Ну, давай! Заводи свою шарманку, майор.
* * *
Планета за номером 113050000-бета-Венера была ординарным источником урановой руды. Однако же поставки руды прекратились уже довольно давно. С Повстанцами раса, населяющая эту планету, никак не могла быть связана по причине своей примитивности. Следовательно, возникли серьёзные опасения: а не вымерли ли бедные аборигены, и не придётся ли устраивать колонию людей в этой богом забытой дыре. Конечно, такие дальние колонии составлялись из особо опасных преступников и малополезных слоёв населения, но ведь и они люди. А урановая руда - это вам не кусковой сахар зубами грызть! Поэтому, прежде чем принять такое решение, Правление должно было послать экспедиционный корабль с небольшой командой для установления истинных причин непорядка и, если возможно, удаления оных. Данный полёт воспринимался всеми не более как увеселительный, и, поэтому, в команду корабля были набраны наиболее заслуженные и заслужившие отдых экспедиторы. Было, также, двое новичков. Но в основном - старые профессионалы и солдаты из специального подразделения. Вообще, на борту творилось нечто безобразное в продолжение всего полёта. Никто не выполнял строжайших инструкций по изучению истории планеты и населявших её существ. Эта беспечность подкреплялась изрядным количеством выпивки и курева, что было просто вразрез с какими бы то ни было уставами и правилами. Особенно негодовал по этому поводу старик Касперский - заслуженный ветеран, бывший в боях не только с Повстанцами, но и с Империей, рассказы о которых стали уже легендой. Ему всюду мерещились Повстанцы, и он призывал, угрозами и ласковыми наставлениями, оставить пьяное безумство и взяться за работу. По правде сказать, возможность нападения со стороны Повстанцев была более чем, т.к. район первого круга буквально кишел партизанскими корытами. В конце концов, Касперскому, Меньшову и двум другим ветеранам, Добронравову и Углову, удалось-таки успокоиться самим и успокоить разбушевавшихся весельчаков, что и помогло посадить корабль без особых сотрясений. Но прежде чем передать полномочия документальной видеозаписи, хотелось бы остановить внимание на членах экипажа, тем более что жить им осталось не так уж долго.
В экипаже было двенадцать человек. Мы уже успели познакомиться с Касперским. Также были упомянуты Углов и Добронравов. Эта троица составляла своего рода элиту корабля. Добронравов, будучи одним из лучших навигаторов флота, настолько добросовестно относился к вопросу определения курса, что про него ходила шутка: "Добронравов третий день в запое - два дня высчитывал оптимальный путь к винному погребу и один день туда добирался". Он это знал и не обижался, т.к. от его расчётов зависела жизнь всего экипажа, и тут уж не до показухи. На насмешки коллег он отвечал, улыбаясь: "Я не спешу умирать. А вы?". Углов же был замечательным пилотом. Его находчивость не раз спасала в самые критические моменты битвы. Казалось, он мог бы вывести корабль, окружённый сотней истребителей, без единой царапины. Это был безусловный дар от бога. Была, однако, и у него маленькая слабость. А именно, огромная страсть к преувеличению своих подвигов. Новобранцы Тоша и Лёша, которые вообще первый раз были в таком длительном походе, обожали слушать его басни и искренне воспринимали любые небылицы за чистую монету, - таким он был незаурядным рассказчиком. Ему льстило внимание мальков, и он всячески развивал свои ораторские способности, дабы не разочаровать благодарную публику. Как-то во время ужина Углов завлёк всех красочным рассказом о своих героических похождениях в космосе. Путешествуя на своём скутере и перевозя партию зарядов одному другу для разработки рудников, он таки умудрился нарваться на крейсер Повстанцев. Оружие на скутере было самое что ни на есть примитивное, и вступать в бой было явно бессмысленно. Но вы не знаете Углова!..
С крейсера ему предложили сдаться без сопротивления.
- Мне нужно подумать. Хотя бы полчаса дайте на раздумья, и я ваш со всеми потрохами, - отвечал Углов совершенно потерянным голосом.
- Не о чем думать! Через пять минут мы разнесём твою посудину в щепки, - отвечали с крейсера раздраженно.
Решение Углов принял мгновенно.
- Куда вам спешить? Думаете, мне легко? Так нет ведь! Тяжело мне... у-у-у-ф... чёрт!.. тьфу!.. твою... Тяжело, говорю я вам! Еще минут двадцать, - прерывисто отвечал Углов.
При этом раздавалось пыхтение, что очень рассмешило команду крейсера.
- Укладываю, укладываю, - пробормотал Углов с улыбкой.
Через двадцать минут препираний и шуток с обоих сторон, капитан крейсера не выдержал.
- Всё, старик, твоё время вышло, - сказал он отрешенно.
- Готово-готово! Не серчай, командир. Принимай-ка лучше на борт.
От скутера отошёл одноместный челнок и направился в сторону крейсера. Когда челнок пришвартовался, в капитанской каюте прогремел совершенно изменившийся голос Углова.
- И знайте, сударь, что Углов первый и последний раз в жизни грузил для вашего удовольствия пятидесятикилограммовые ящики с зарядами. Прощайте, господин Побледневшее Лицо!
Триста килограмм отменной взрывчатки разодрало брюхо военного крейсера, который был перезагружен, по обыкновению, различным оружием.
Рассказ этот произвёл ожидаемый эффект на молодёжь. Однако Касперский, не выдержав, отвёл Углова покурить.
- Ты, брат, совсем заврался! Откуда этот бред?
- Понимаешь, хотел я им рассказать, как ходил на глухаря, да потом подумал, а что, если чуть изменить фабулу. Разница небольшая, а им интереснее. Дети ведь!
- Ну ты, брат, даёшь! - проворчал сердито Касперский, качая седой головой, - А про глухаря ты мне, вроде, ещё не рассказывал. Как сходил?..
Касперский, хоть и был ворчлив, хоть и требовал неукоснительного соблюдения правил тех. безопасности, хоть и наводил ужас на молодых, но сам, при этом, оставался в душе неисправимым ребёнком. Его слабостью, тайной страстью, можно сказать, было конструирование необыкновенных, многофункциональных игрушек. Если он проникался к вам уважением или любовью, то мог подарить, например, миниатюрный передатчик, действующий везде и всегда, не признающий расстояний. А спроси его, как эта штука работает, лишь улыбнётся загадочно и скажет: "Работает? Ну, вот и славненько!". Правительственные спецслужбы уже зареклись упрашивать его работать на них. Я, - говорит, - простой техник. И простым техником хочу остаться.
Кроме ветеранов, на корабле находилось, как уже было сказано выше, пять бойцов специального подразделения. Они отличались некоторой замкнутостью и отсутствием имён. Не то, чтобы у них вовсе не было имен, но по уставу их должно было называть Первый, Второй, Третий, Четвёртый и Пятый. А так как разницу между ними было невозможно уловить, то и называли их всех просто: Первый. Тем ни менее, водку они пили - дай бог каждому, да и с чувством юмора всё было в порядке. Одним словом, лишними на корабле бойцы не были и придавали остальным членам экипажа уверенность. Их было пять по той простой причине, что на каждого взрослого члена экипажа, по уставу, полагалось иметь одного телохранителя. Частенько ветераны спорили о том, кого какой номер охраняет. Каждый был уверен, что его-то ангел-хранитель - первым номером. Но это знали только сами бойцы и, по непонятным причинам, не могли открыть, столь волновавшую всех, тайну.
За новобранцами же смотрели все: как бойцы, так и ветераны. Однако если бы встал перед бойцом выбор: спасать своего непосредственного подопечного или новичка, то пришлось бы молодому самому спасать свою шкуру. Странно, но справедливо. Это был единственный способ вырастить из молокососа достойного космического волка. Тем ни менее, этого было недостаточно, чтобы вырасти в такого матёрого волка, каким был капитан корабля. Для этого надо, по крайней мере, прожить пять лет на никому не ведомой планете и, починив разбившийся шатл, преспокойно вернуться на Базу, ничуть не изменившись и искренне удивляясь, почему друзья ощупывают тебя, не веря в возможность твоего появления.
Таким был Князев, за свою величественную фамилию прозванный на корабле просто Князь. Сразу следует сказать, что у Князя не было слабостей и недостатков. Ни больших, ни, тем более, маленьких. В общении с подчиненными он был прост и чуток. Могло иногда показаться, что с вами говорит не начальник, а чуть ли не провинившийся подчиненный. Но не дай вам бог утвердиться в этом обманчивом впечатлении от его лучезарной улыбки и смущенного взгляда. С той же улыбкой он был способен размазать, возомнившего о себе слишком много, бунтаря по стенке и преспокойно вернуться к прерванной работе. И соскребай потом себя, проклиная собственный идиотизм. Характер Князя проявился на первом же совещании экипажа. Самым серьёзным вопросом, решавшимся командой, был, разумеется, вопрос о том, чей ангел-хранитель под первым номером ходит. Выслушав всех очень внимательно, Князь, извинившись, раздал всем подробные поручения на всё время полёта и, в заключение, добавил: "Ну, и насчёт спецов... мой телохранитель, безусловно, под пятым номером, если, конечно, ни у кого нет возражений". Все члены экипажа посмотрели на него так, будто бы впервые увидели. После этого случая ни у кого не возникало ни малейшей даже мысли затевать необдуманный спор с капитаном. Он был признан раз и навсегда. Не удивительно, что корабль с такой командой благополучно достиг своей цели и плавно опустился на планете, настоящими хозяевами которой были когда-то мадегоны и их музыка.
* * *
На экране появилось лицо Князя. Выражение было не то, чтобы весёлое, но вполне довольное.
- Ну вот, ребята, мы и приехали. На инструктаж к Касперскому, а потом в кают-компанию на торжественное мероприятие по поводу. Хотя нет, - сказал капитан, подумав, - инструктаж потом, а сейчас все сюда и побыстрее.
Дважды повторять не пришлось, и через пять минут кают-компания была наполнена людьми, весёлым смехом и звуками вылетающих пробок. Это был момент всеобщего счастья. Каждый видел его по-своему, но все ощущали нечто особенное, какой-то небывалый душевный подъем и желание жить. Никто, однако, не смог бы признаться тогда в истинных чувствах, в истинных своих мыслях. На самом же деле, у всех на душе лежал камень беспокойства и, даже, страха. Но так как страх этот был необъяснимым и беспричинным, то и значения ему никто не придавал. Касперский, по своему обыкновению, не сидел на месте, а поминутно возвращался в свой отсек, - проверить, замерить, записать, подправить... Он не мог без своих приборов, и они не могли без него. Возвращаясь к веселью, он, частенько, брал с собой какую-нибудь незаконченную игрушку и, сидя в сторонке с неизменной сигаретой, зажатой в зубах, тихонько подкручивал и подпаивал что-то своими миниатюрными инструментами. Однако это не мешало ему комментировать и разрешать споры. Иногда же, во время разговора, он неожиданно обращался к Князю: «Можно, я анекдот расскажу? Просто очень подходит к случаю». И, не дожидаясь разрешения капитана, откладывал своё занятие, вставал, и красочно (в движении) начинал изображать свою шутку. Лукавый взгляд, прекрасная мимика, выдающиеся актёрские способности и, главное, очаровательная улыбка, означавшая окончание анекдота, - всё это просто вынуждало засмеяться, даже если шутка и не была понята. Углов же, естественно, рассказывал о своих подвигах. На этот раз история о трёх кораблях Повстанцев, которые, после получасовых манёвров, ему таки удалось прошить насквозь последним выстрелом лазерной пушки. Как три куска баранины на шампур!.. Добронравов, хоть и ухмылялся про себя, но не возражал. Он был занят любимым делом - отваривал картофель с собственного огорода и, потому, в мундире. Недоверчивый Лёша, однако, рискнул спросить Углова, вертя головой, точно отмахиваясь от услышанного факта: Три корабля одним выстрелом!? На что Углов, изобразив на лице слабое удивление такому вопросу, ответил просто: Да. После чего, правда, усмехнулся чему-то своему и замолчал, дав возможность говорить другим. А охотники говорить были. И, что удивительно, этими охотниками были бойцы, разогретые событиями и шампанским. Мало-помалу разговор вышел на вопрос о том, что делать далее и из шутливого превратился в довольно серьёзный. После двадцатиминутного отсутствия вернулся Касперский, но на лице его не было видно и следа былой весёлости. Что-то явно смущало его. Раскурив сигарету и дав закончить одному из бойцов размышления по поводу устройства лагеря вне корабля, техник вежливо кашлянул, в надежде обратить на себя внимание. Но так как все увлеклись настолько, что и не заметили его прихода, то ему пришлось прибегнуть к своей новой игрушке. Аккуратно заткнув свои уши специальными затычками, Касперский нажал на маленький приборчик, невинно лежащий в его руке. Все члены экипажа схватились за головы и завыли от боли.
--
Это я к тому, - начал Касперский, как только прошёл первый шок, - что может сделать обыкновенный звук... с человеком.
--
Да ты нас так всех перебьешь, как мух! - возмутился Князь.
Один из бойцов улыбнулся и посмотрел на своих коллег с какой-то особенной гордостью. Это был телохранитель Касперского.
--
Не волнуйся, Князь, я знаю меру... Господа! - начал он, сделав паузу, - Планета приняла нас радушно... полным молчанием.
На этом месте записи жизни корабля и его обитателей, Адмирал потребовал полной тишины, будто бы пытался разобрать, действительно ли планета молчала. Но он мог слышать лишь разговор Касперского с командой.
--
Ну, вот и замечательно, - обрадовался Углов, - значит, их нет?
--
Не понимаю твоей радости, - сказал раздраженно Князь, - ведь мы потеряли целую колонию рабочих и придётся теперь всю планету обшаривать, чтобы окончательно убедиться в смерти зеленокожих...
--
Не придётся, капитан. Они живы.
Князь поморщился, как от прокисшего молока, и посмотрел в глаза Касперскому.
--
Как так живы, если ты только что сказал...
--
Совершенно верно. Это-то меня и тревожит. Меньшов, дружище, скажи-ка нам, может ли группа из пяти-десяти тысяч мидолей стоять молча?
--
Совершенно невозможно... - Меньшов осёкся, - Вы хотите сказать, что...
Все бросились к экранам и уставились на небольшие шары с зелёной шерстью, рассыпанные вокруг корабля насколько видел глаз.
--
...невозможно! - продолжал биолог, собираясь с мыслями, - Ведь их эмоции непроизвольно выражаются в музыке, не-про-из-воль-но. Они не могут контролировать это. Трудно поверить, что никто из такой большой группы мадегонов не испытывает никаких эмоций.
--
Что же теперь делать? - после минутного гробового молчания, Добронравов обвёл всех своим взглядом, в надежде получить от кого-нибудь ответ на свой вопрос.
Но никто не шелохнулся. Лёша и Тоша стояли как загипнотизированные удавом кролики. Бойцы лишь ритмично двигали скулами, думая о своём. Капитан, заложив руки за спину, переступал с носков на пятки и обратно. Касперский, опустив глаза, ковырял очередную игрушку, как бы говоря: Я своё дело сделал, теперь думайте сами. Наконец Углов нарушил молчание. Он поднял брови, поджал губы и сказал, размышляя, впрочем, скорее сам с собой, нежели отвечая на вопрос навигатора:
--
Ну что ж. Хоть и без цветов, но нас таки встречают. Это приятно... Что скажешь, Князь?
Капитан глубоко вздохнул.
--
Они молчат... Но нам-то пока еще никто не запрещал говорить. У нас задание, миссия, с позволения сказать. Вот и давайте работать. Хватит, не всё коту масленица. Мне говорили, что на корабле будут лучшие из лучших. Вот и проверим. Все по каютам, а через десять минут сюда со своими идеями. Вопросы? Нет? Ну и отлично. Идите, идите, мне тоже надо подумать.
Настроение у всех было подпорчено. Один лишь Меньшов будто бы прилип к экрану, и улыбка не сходила с его лица. Он думал о своём и не услышал капитана. Когда же все разошлись по каютам, Князь положил ему руку на плечо и сказал:
--
Вся надежда теперь только на тебя. Сдаётся мне, что это бунт, и надо действовать крайне осторожно.
--
Да, Капитан, вы правы, это бунт. И я... - он улыбнулся горькой улыбкой, - я ничем не смогу помочь.
С минуту они стояли молча.
--
Улетать? - тихо спросил Князь.
--
Да.
* * *
Особо придется сказать о расе, населявшей эту планету. С точки зрения биолога Меньшова, всю жизнь изучавшего акустическое поведение рас планет первого круга, эти мидоли были чем-то из ряда вон выходящим. Настоящее название, придуманное первыми экспедиторами, посетившими планету, - мадегоны, - было вскорости заменено весёлым мидоли из-за особенности речи мадегонов. У них не было речи как таковой. Не было словаря, не было фраз. И никакой переводчик не мог преобразовать их разговор в человеческий осмысленный текст, т.к. не мог ухватить простейшей единицы речи, проще говоря, буквы. Их речь напоминала, скорее, музыку. Но, что удивительно, для человека не составляло особого труда понять смысл этой музыки. Вскоре выяснилось, что и обратная связь возможна, т.к. мадегонам удавалось уловить интонацию и, руководствуясь только этим, понимать содержание человеческой речи. Эта музыка-речь была так насыщена и так прекрасна, что любой, посетивший однажды эту планету, уже никогда не мог забыть её. На планете не было никакого, известного человеку, общественного строя. Что-то между анархией и коммунизмом. Но это сравнение бессмысленно. Отсутствие правительства, полиции, слоёв населения, беспорядков, голода и насилия было достигнуто с помощью... музыки. Музыка была здесь и развлечением, и наказанием, и поощрением, и контролем, и всем всем всем. Никогда ни одно из существ не вступало в тактильный контакт с себе подобными. Даже оплодотворение самки достигалось с помощью особенной мелодии, производимой самцом! Но не только это интересовало Меньшова. Ему не терпелось узнать, имеют ли они способность к самозащите. С помощью акустического оружия, естественно, т.к. другого у них и не может быть. Во всяком случае, притеснения человеком не вызывали никакой значительной реакции, кроме некоторого, пожалуй, затишья. Когда же одного из подопытных мадегонов откровенно линчевали, с целью узнать насколько мадегоны могут быть опасны в критической ситуации, то всё, что удалось записать, были душераздирающий стон перед смертью и жалобное завывание во время истязаний. Примечательно лишь то, что непосредственные свидетели этой смерти, - профессионалы своего дела, - подали в отставку на следующий же день. Все, без исключения! Таким образом, несмотря на явную безобидность мадегонов, всё было не так просто и требовало дальнейшего изучения. Отправляясь в этот полёт, Меньшов, пожалуй, был единственным из экипажа, кто хотел обнаружить мадегонов живыми и получить ответы на свои вопросы.
* * *
Первыми вернулись бойцы. Они сели молча и стали ждать остальных. Казалось, им не нужно было времени на обдумывание и ушли они лишь по требованию капитана. За ними вошел Углов. Остановившись на пороге, он закурил, прищурил правый глаз от сигаретного дыма, осматривая присутствующих левым, от чего взгляд получился довольно лукавым. Наконец, остановив свой взгляд на Меньшове, он ухмыльнулся: Ну что, биолог?. После чего присел в ближайшее кресло и замолчал, постепенно создавая вокруг себя густое облако дыма. Добронравов вошел, смущённо теребя в руках несколько исписанных листков (видимо, это были расчёты), кивнул всем и быстро прошёл на своё место, подальше от ненавистного дыма. Лёша и Тоша вошли, разгорячено обсуждая что-то между собой. Но, войдя, замолчали и, заняв соседние кресла, лишь шепотом продолжали свой спор. Явился, наконец, и Касперский. Заглянул: не начали ли без него? Потом наклонил голову, подсоединил что-то к чему-то и только после этого перешагнул порог кают-компании, сев раскуривать сигарету рядом с несчастным Добронравовым и придав лицу своему абсолютно спокойное и уверенное выражение, выражение лица детектива, знающего, кто из присутствующих убийца.
--
Господа! - начал Князь, - Сразу хотелось бы уверить Вас, что моё решение, решение капитана, будет зависеть от пожеланий каждого в отдельности, а не большинства. Поэтому, будьте, пожалуйста, предельно откровенны. Первыми пусть выскажутся молодые, чтобы, так сказать... ну... это... понимаете: авторитеты не давили и всё такое... - Он явно сердился на себя за невольное принижение новобранцев. Но ребята вовсе не обиделись и сразу вскочили, готовые поделиться своими соображениями. Произошло секундное замешательство, но Лёша движением руки предложил Тоше говорить за двоих и сел, готовый, если надо, вставить слово поддержки или несогласия.
--
Мы спорили вот тут с Лёшей. Он говорит, что надо бы поставить лагерь, как по уставу предписано, в одном километре от корабля и разделиться на две команды. Мне кажется, что в данном конкретном случае надо действовать иначе. Прежде всего, войти в контакт с мадегонами и выяснить, что здесь случилось, а уж потом покидать корабль...
--
Но ведь, - не выдержал Лёша, - если мы хотим, чтобы эти жучки-анацефалы признали в нас людей, то единственно правильным мне представляется делать всё в точности так, как делали люди, прилетавшие до нас. Лишь после этого можно вступать в контакт и начинать выяснения. Если мы будем строго придерживаться устава...
--
То мы должны немедленно поднять этот звездолёт и послать срочную телеграмму дядюшке Адмиралу, чтобы он... наказал шалунишек, прислав карательный флот, - при последних своих словах пилот выразительно поднял глаза на Лёшу.
--
Углов, ты бы не перебивал, - заметил недовольно капитан, - ещё выскажешься.
На молодые сказали, что у них, вроде, всё и сели, задумавшись над словами Углова.
--
Мне кажется, - начал Добронравов по молчаливому приглашению капитана, - что ребята не совсем, может, точно поняли проблему, вставшую перед нами. По-моему, нам надо решить, то ли возвращаться, то ли пытаться уладить всё мирным путём. Я думаю, что, скорее всего, просто произошло недоразумение или от нас требуется помощь а не полицейские меры. У них что-то случилось, и мы обязаны всё выяснить и помочь. Не могут же мирные, добродушные существа быть недовольными, участвуя в укреплении... Это же не повстанцы, которые и сами уже не знают. Почему воспротивились чести служить Великому Союзу! Я предлагаю остаться.
--
Углов?
--
Ну-у-у... Это как посмотреть... - он выдержал свою любимую пятисекундную паузу. Разминая в пальцах сигарету, - То обстоятельство, что они молчат, меня настораживает. Но это пусть объяснит нам Меньшов. Со своей стороны, я просто хотел бы избежать ненужного детоубийства. Остаться обязательно, хотя бы до выяснения причин молчания этих... певцов. А там видно будет. Они ведь, по науке, совсем безобидны. Так ведь, Меньшов?
--
Трудно сказать. Этот вопрос меня особенно занимает. Дело в том, что кроме них на этой планете нет ни одного вида фауны, хоть и разнообразная флора. Т.е. никого, кто мог бы воспринимать акустические сигналы. Таким образом, возникает вопрос. То ли они единственные в своём роде. А это означает, что они переселенцы, благоустроившие доселе необитаемую планету, что маловероятно. То ли... - он вздохнул, - то ли нам надо делать ноги отсюда, т.к. они начинают воспринимать в нас конкурентов и готовятся продемонстрировать свои способности в акустической войне за право быть полноправными хозяевами своей планеты. Есть надежда, что прав Добронравов, и всё образуется, но... В любом случае, я, как биолог, не могу упустить своего шанса, т.к., похоже, мои давние догадки сбываются... Я бы остался.
--
Тоже, - кивнул головой Касперский, - и есть у меня один подарочек для экипажа. Эти наушники могут пригодиться в виду предстоящей, - он усмехнулся, - акустической войны. Две штуки уже готовы, ещё четыре будут через полчаса. К полудню - все двенадцать. Правда, с аккумуляторами туговато, ну да не беда. Особенность в том, что мы можем спокойно общаться друг с другом, как и через нормальное переговорное устройство, но, при этом, никакие внешние звуки (даже если над ухом у вас выстрелит пушка) не смогут проникнуть в ушные раковины. Гарантия пять минут. Претензии не принимаются. Я кончил.
--
Спасибо за инициативу, - улыбнулся Князь, - а что скажут наши телохранители?
Они переглянулись и кивнули на одного. Делегат медленно приподнялся и уверенно пробасил общее решение, которое уже и так было ясно.
--
Мы остаёмся, если наши, извините, объекты остаются. Мы улетаем, если будет так решено. Наши мнения - мнения наших подопечных.
--
Итак, вроде бы никого не забыли. Из одиннадцати человек, одиннадцать желают остаться. Если бы хоть один изъявил отличное желание, то я , не задумываясь, поднял бы этот корабль с этой проклятой планеты. Но я рад! Да, господа, я рад, что никто не захотел остаться в неведении, и что вы действительно лучшие из лучших. Мы остаёмся, и в рапорте будет сказано, что встреча была радушной и, несмотря на некоторые проблемы, имеющие место у аборигенов, мы надеемся на быстрое их преодоление и т.д. План дальнейших действий обсудим чуть позже. Теперь же мне нужен кофе. Крепкий и без сахара. Тоша, у тебя еще остался свой кофе? Можно, я заварю?
* * *
Вопрос был сформулирован просто: Почему прекратили работу?. Ответ был получен незамедлительно. Замигали лампочки основного компьютера. Более десяти минут запись обрабатывалась на предмет безвредности акустических её параметров. Наконец, пережевав и сплюнув, компьютер удовлетворённо рыгнул. Запись было абсолютно безопасной. Каждому предложено было прослушать ответ и написать, как он его перевёл для себя. Таким образом, можно было получить достаточно вразумительный усреднённый ответ мадегонов.
Собрав бумажки, Князь зачитал их вслух: Положи, где взял - Касперский. Щас как дам по шее - Углов. А попа не слипнется - Тоша. Ну, пока - Капитан. Слуга покорный - Меньшов. Вам виднее -Добронравов. Отставить (2р.), Отбой (2р.), Кругом (1р.) - бойцы.
--
Ну что ж, господа, - заключил Князь серьёзно, - нам предлагают забыть это место. Тучи сгущаются.
Все подошли к экранам. Картина изменилась. Количество мадегонов вокруг корабля увеличивалось с каждой минутой. Теперь это было целое зеленое море, повторяющее свой ответ капитану без перерыва, что регистрировали неумолимые приборы.
--
Видимо, - заговорил Меньшов, - их желание избавиться от человеческого покровительства столь велико, что доминирует над всеми другими эмоциями. Пока они не избавятся от нас, - они не успокоятся...
--
Да что мы тут... заперлись и ждём не пойми чего, ей-богу? Надо выйти и поставить лагерь. - Лёша явно нервничал. - Кто мы, и кто они!? Так и будем пресмыкаться перед ними, ей-богу?.. Я не знаю...
--
Я бы не стал торопиться в таком деле. - выговорил навигатор, потрясая своим карандашом в сторону Лёши. - По-моему, нам надо составить подробный план действий.
* * *
Капитан, Углов, Добранравов и три телохранителя вышли в скафандрах и разместились на небольшом катере, который доставил их на километровое расстояние от корабля. На борту звездолёта остались: техник, молодёжь, биолог и два бойца.
Адмирал во время записи постепенно менялся. Он уже не сидел, откинувшись и постукивая ногтями правой руки по спинке соседнего кресла. Напротив, его правая рука была зажата между коленями, тогда как левая подпирала голову. У него был жалкий вид побитого, и в глазах было выражение безнадёжности. Он никак не мог понять, почему из десяти профессионалов не нашлось ни одного, кто осмелился бы действовать по Уставу и спас бы, тем самым, всю команду. Нет, он прекрасно понимал причину, и от этого ему было горько. Слишком хороши, слишком опытны были члены экипажа, чтобы вверить себя собранию параграфов, приложений и предписаний. Не один раз уже подводил их этот самый Устав, и они научились доверять только своей интуиции и своему опыту. А новобранцы были слишком молоды и горячи, и им во всём хотелось походить на ветеранов.
Зрителям нельзя было видеть творившегося вне корабля, кроме как на экранах, и слышать они ничего не слышали, кроме вопросов, задаваемых Меньшовым и Касперским, т.к. переговоры велись через наушники. Дальнейшие события, однако, разворачивались с непредсказуемой быстротой, как будто в неудачном триллере, сжатом в невозможное время. Ни у кого из зрителей не возникало вопросов в том, что происходит за пределами корабля... Через несколько минут после прибытия капитана с командой на новое место, что было понятно по кивкам, которыми обменялись оставшиеся на корабле, на лицах изобразилось беспокойство... И вдруг все вздрогнули разом.
- Капитан, что случилось? Ответьте, капитан! - кричал Меньшов в исступлении.
Лица Лёши с Тошей побледнели и они встали со своих мест, невольно приближаясь к экранам, на которых, однако, ничего нельзя было разглядеть, кроме зелёной массы мохнатых тел. Касперский рванулся с места как вихрь, отбросил сигарету, схватил какой-то странный огромный обруч и, надев скафандр, взгромоздился на собственного изобретения скоростной мотолёт. Раздался страшный рёв мотора древнейшей конструкции. Этот рёв был похож на крик отчаяния, который хотел вырваться у каждого, но не мог... За этим мотолётом уже вовсю летел мотолёт телохранителя Касперского и маленький аппарат для экстренных случаев, с двумя новобранцами, которых Меньшов и не думал останавливать.
--
Ну что, Первый! - Меньшов повернулся к оставшемуся бойцу. - Теперь-то что думаешь? Есть у тебя своя мысль? Свои чувства! - Ему надо было услышать человеческую речь, чтобы не сойти с ума от того жуткого смеха капитана, на котором прервалась связь. Его глаза горели бешенством и руки, сжимавшие костюм бойца, никак не могли разжаться.
--
Меня зовут Сергей, - ответил боец, дрожащими руками отнимая от себя руки биолога, - и я жду.
--
Чего? Чего ты ждёшь? Своей очереди? Пропустишь меня вперёд или не уступишь?..
Тут раздался тихий голос Касперского.
- Я опоздал... все... и мальцы... а мой... он надел на меня свои наушники силой... а сам...
Раздался нечеловеческий вой, издаваемый человеком. Сергей, пошатываясь, подошёл к небольшому внутреннему лазерному орудию. Вывернув двести килограмм стали с корнем из гнезда, он взвалил установку на плечо и пошёл к выходу. На всё ушло не больше пятнадцати секунд под непрекращающийся крик, от которого у Адмирала зашевелились волосы. Сергей шёл в сторону своих погибших друзей, поливая вокруг из орудия и превращая зелёный цвет в чёрный. Это было жутко: открытый, безмолвно кричащий рот, огромное мускулистое тело, вздрагивающее от каждого плевка смертельной плазмы и слёзы, льющиеся из глаз бойца. Через двадцать минут Сергей пропал из поля видимости внешних камер.
* * *
--
Это твой? - раздался голос Касперского. - Двух метров не дошёл, кончилась энергия в пушке-то... Хорошо же он их, однако, - он смеялся, но не истерическим смехом, а так, как это делают дети, которых отвлекают от слёз чем-то весёлым. - Жаль, что не всех...
--
Слушай, Касперский! - голос у Меньшова стал необыкновенно твёрдым. - Возвращайся на корабль.
--
Не могу, дружище... никак не могу. Меня ж ещё пока поле спасает от обруча-то моего, но это часов на пять-шесть, а наушники оказались совсем маломощными: им на несколько минут хватило, а потом... сам видел... Ты уж прости...
--
Я успею, а обратно мы быстро, на мотолётах. Две минуты и я там. Жди спокойно, ничего не предпринимай...
--
Дружище... Санёк... Не выходи, не надо... Вот я уж и обруч отключил, чтоб ты не терзался. Сейчас наушники сниму. А ты вот что: ставь-ка автопилот и отключись, а то ведь сотворишь ещё чего... Ну а я послушаю пока концерт... Да, я не сказал тебе главного: у всех на лицах полное счастье изображено. - Он усмехнулся. - Это хорошо. Только вот то, что все они сами себя... Грех ведь это... Ну, прощай!
Меньшов был уже в пятистах метрах, ему оставалось совсем чуть-чуть, вот и Касперский. Что он говорит? А, чёрт! Меньшов сорвал свои наушники:
- ... и впрямь здорово! - говорил Касперский, улыбаясь и плача.
Только теперь в мозг биолога прорезался этот совершенно непонятный, необъяснимы и невозможный звук...
* * *
На экране вот уже полчаса было затишье. После того, как Меньшов бросился из корабля, убеждая техника ничего не предпринимать, Адмирал и все присутствующие, казалось, перестали дышать. Вдруг на экране показалась медленно бредущая фигура биолога. Он был без наушников. Вид имел потерянный и абсолютно изменился в лице. Однако же улыбка, добрая и обезоруживающая улыбка мудрого человека, не сходила с его лица. Он сел в кресло перед пультом и, запуская программу автопилота, тихо заговорил:
--
В бортовой журнал. Это запись станет, надеюсь, одной из самых важных в истории человечества. Наступает момент, когда приходиться думать. Или же тебя принудят к этому. Мы разучились судить свои поступки, т.к. возомнили, что непогрешимы. Оказалось, что это не так. Прелестно, что есть ещё сила, которая способна спустить с нас штаны и выпороть... Нет я не сошёл с ума. Судите сами, господа. Вот послушайте...
--
Майор! Остановите запись! - закричал Адмирал. Но было поздно...
* * *
Это было как в кошмарном сне: люди, стреляющие в себя, улыбки, слёзы, звонки родственникам, прыжки в окна, слёзы, улыбки, слёзы, улыбки... И ни одного безумного лица! Могло показаться, что идёт оживлённая беседа, только каждый говорил, в основном, с самим собой и, непременно, убивал себя сам.
С зажатыми плотно ушами, адмирал пробирался к выходу, но ноги его не слушались, коленки дрожали. Ему вспомнился детский сон, где он бежал к автобусу. Из автобуса ему махали руками родители и кричали, смеясь: Ну давай, прыгай! Ждём же тебя. Автобус, и впрямь, стоял с открытыми дверьми. Но вот ноги его отяжелели. Каждый шаг становился всё труднее. Он ревел, но не мог ничего сделать. Родители начали волноваться и хотели выскочить из автобуса, но двери закрылись, и он проснулся... Как бы ему хотелось проснуться и сейчас! Но это было невозможно. В конце концов он споткнулся о мёртвого майора и упал, ударившись со всего маху лицом об пол. Руки оторвались и холодная сталь звука вошла в его мозг.
Адмирал лежал и спокойно слушал божественную музыку. Не было боли, не было желания закрыть уши. Этот звук настолько возвышал, так безжалостно выворачивал душу перед ним, показывая всю его жизнь в мельчайших подробностях, напоминая, что он делал и что он при этом думал, что ему было просто по-детски стыдно...
Он нащупал в кармане устройство экстренной связи с Президентом.
- Привет, Президент! Как тебе музыка? Послушай.
- Адмирал, это вы? Что с вами? Какая музыка? Я ничего не слышу. Вам нехорошо?
- Не слышишь. Какая жалость. Ну, ничего, Президент, придёт время, и ты услышишь эту музыку. Непременно...
Его стыд нарастал и стал просто невыносим... "Хорошо, что я так удачно, мордой в пол, лежу. Трудно было бы сейчас иначе... Спасибо, Господи, за эту поблажку!"
Он торопливо достал бластер и, приставив ствол к виску, нажал на курок.