Поздно вечером мне наконец удалось поймать попутку.
- Вам - куда? - спросил водитель.
Я ответил.
Тогда он сказал:
- До туда я вас не смогу отвезти. Но я могу подкинуть вас до Кривина. Там переночуете в местной гостинице и поедете завтра утром на первом же автобусе до нужного города - они из Кривина каждые два часа катаются.
Я согласился и сел в машину. Мы примерно полчаса ехали, не разговаривая. Фары изредка выхватывали из ночной тьмы столбы и дорожные знаки. На одном из них, чуть скосившемся, было написано: 'Кривин - 2 км'.
- Сейчас будьте осторожны. Дорога в Кривине не самая хорошая, - сказал водитель, когда издалека показались слабо горевшие огни в окнах.
Когда огни стали ближе, машину пару раз тряхнуло. На обочине справа я увидел ещё один знак: 'Кривин'. Знак был прибит к дереву. Рядом я заметил железную опорку знака - она, вся заржавевшая и перегнутая, была аккуратно приставлена к дереву рядом.
Дорога в самом деле была плохой. Машину мелко трясло, иногда машина подпрыгивала, и мы вместе с ней на свих местах.
- В городе до сих пор не могут отремонтировать дороги. Они в аварийном состоянии. А в областной администрации уже три года постоянно отправляют деньги на ремонт дороги, но то суммы не хватает, то деньги просто пропадают, то ещё что-то происходит - но никто до сих пор их не взялся ремонтировать, - сказав это, водитель негромко засмеялся. - Невезучий город.
Мы выехали, видимо, на одну из центральных улиц города - с обеих сторон были дома, дорога была помягче, чем на въезде в город. Свет мало где горел. Видимо, все уже спали.
Меня удивил вид домов: они были какими-то побитыми, покошенными. У некоторых из них просто осели в землю углы. Далеко стояла высокая башня, завязанная в узел. Сначала я подумал, что всё это мне просто кажется от усталости, но потом я присмотрелся и увидел, что всё это на самом деле. Ещё меня удивил небольшой двухэтажный домик, построенный лет сто назад, хотя сказать точно было трудно - даже хрущёвки выглядели так, будто их строили до революции и с той поры не ремонтировали. Окна дома были разной формы, труба вздымалась над крышей, представлявшей из себя не равнобедренный треугольник, как должно быть, а какой-то жутковатый прямоугольный с совершенно невозможным соотношением между сторонами. Я обалдело смотрел на это здание, а потом спросил своего водителя:
- А... что это за жуткий дом?
- Что вы! Это же дом, который сто лет назад построили для крупного мецената Кривина, Алексея Перекосова, по его личному заказу.
- А кто же... его... - от удивления я забыл на тот момент все известные слова.
- Гауди, - ответил водитель.
- Как?.. - потрясённо спросил я.
- Да... сами не знаем. Гауди создал проект, а построили его уже другие люди. Да, я понимаю ваш шок, м-м... этот модернизм все формы портил... Вот, например, астронома башня - другое дело...
- Это та, которая словно в узел завязана? - спросил я.
- Точно, - кивнул мне водитель.
- А откуда вы так много знаете про этот город?
- Я его изучал, - улыбнулся водитель. - Я писал книгу по истории Кривина. Я местный краевед. Знаете, у них история очень необычная... да... очень...
- Какая же? - спросил я, уже ожидая услышать что-то такое же, как архитектура города.
- Городу уже лет четыреста. Бесчинств Смуты он не избежал, в 'Бунташный век' сюда пришли банды убийц, при Петре I здесь вырубили всех староверов... И так далее. А уж во время обеих революций, в Гражданскую войну, в войну против Гитлера и времена Сталина как этот город остался цел и населён, я просто не представляю.
- А жители после такой истории как относятся к чужакам? - спросил я.
- Да нормально. Они очень добры и приветливы. Вам здесь понравится, - когда водитель это говорил, мне казалось, что в его речи промелькнула интонация профессионального экскурсовода.
Наконец, он довёз меня до гостиницы - трёхэтажного дома с перекосившимся крыльцом. Архитектурный стиль гостиницы был чем-то явно интересным: то ли от чудачества архитектора, то ли от плохого чертежа, по которому строили дом. Три стены стояли нормально, как и во всех привычных нам домах. А вот четвёртая просто выбивалась из колеи своей несуразностью. Мало того, что она была деревянной в противовес остальным бетонным, так она ещё и была под наклоном к земле градусов на восемьдесят. А длина странной стены была раза в два больше. Плоская крыша дома была перекошена в сторону меньшей стены. Две боковых были похожи на трапеции, которые я рисовал на уроках геометрии. Кроме того, в кривой стене не было окон: она представляла из себя своеобразную монолитную плиту из дерева. Этого я вообще не могу понять, потому что доску толщиной триста и высотой пятьдесят метров вряд ли можно получить.
Когда я вошёл, то был не меньше удивлён: стены и пол внутри откровенно плясали. Первым делом я подумал, что перепил. Я прошёл коридор и заметил: в паре приоткрытых комнат пол был настолько кривой, что это можно было увидеть без специальных устройств, а вся мебель стояла где пониже - видимо, чтобы не скатывалась (или она уже скатилась туда). Стены внутри тоже были кривыми. Или это уже был обман зрения?
Я подошёл к ресепшн. Там стоял высокий тощий человек, сильно страдавший от нервного тика. Из-за него господин этот часто мигал, и можно было подумать, что говорит он обо всём крайне двусмысленно.
- О, здравствуйте, мы рады видеть у себя посетителя. У нас в городе так давно не было гостей! - воскликнул он скрипучим голосом. - Вы - первый посетитель Кривина за последние три года. Я - Кирилл Косарь, ударение на последнюю букву, владелец гостиницы. Я рад видеть вас в здесь. Что привело вас в наш город?
Перед тем, как вкратце рассказать ему о причине своего пребывания здесь, я подумал, что, видимо, у всех жителей города, наверное, были какие-то 'перекошенные' фамилии.
Потом Косарь, ударение на последнюю букву, довёл меня до комнаты. Она была, как мне показалось, кривее всех. Я посидел там недолго, потом лёг и понял, что спать отчего-то не хочется. В доме рядом (обычном, то есть, конечно, кривом) было шумно: видимо, кто-то проводил там вечеринку. На балконе, непонятно почему не обвалившемся, целовалась парочка: горбатая девушка и толстый маленький человечек. Сладкая парочка, прямо как в старом анекдоте.
Мне всю ночь не спалось. Я наблюдал за толпами горбатых, на костылях, дёргающихся от конвульсий людей, шедших к соседнему дому, чтобы там отдохнуть на вечеринке. Глядя на них, не было понятно, как они могут отрываться под современную музыку. А пили они, как я думал, валидол, потому что их инвалидная внешность не располагала ни к чему, кроме этого препарата.
Всё время их вечеринки я думал (то есть думал я всю ночь, потому как эта компания инвалидов и пенсионеров не хотела прекращать вечеринку до утра). Я вспоминал теории, говорившие, что человеку свойственна асимметрия: одна рука длиннее другой, развито только одно полушарие, двушей почти нет, правая бровь выше левой или наоборот, отпечатки пальцев неодинаковы и так далее. И я вдруг подумал, что идеал красоты страшно изменчив. Мне вспомнилась страшноватая парочка, целовавшаяся на том балконе. Они любили друг друга или во всяком случае чувствовали друг к другу влечение. Значит, в них было что-то не совсем отталкивающее. Для них тоже была красота.
А на утро я нашёл в тумбочке книжку под названием 'Ужасное и прекрасное'. На фотографии рядом с аннотацией я увидел того самого краеведа, который подвёз меня до Кривина. В книге он писал о том, что ужасное - это тоже прекрасное, только не всем понятное. Он писал, что если прекрасного слишком много, то оно может переходить в ужасное. И тут я подумал, что этот город - просто своеобразная карикатура на наши взгляды. В нём всё доведено до такого абсурдного преувеличения, что кажется просто ужасным и непонятным. Вот мы привыкли говорить о том, что человека украшают шрамы. А в дом на вечеринку рядом заходил один мужчина, всё лицо которого было изукрашено оспинами и шрамами. Мы говорим о том, что лёгкая необычность, например заикание, может придать человеку даже привлекательность. Так было, например, с Ключевским. А здесь в доме напротив голосил какой-то жуткий заика-тамада, который сбивчиво бормотал свой тост минут пятнадцать из-за того, что просто не мог выговорить ни одной фразы нормально, да ещё и матерился через каждое слово. Но ему аплодировали.
Мы привыкли видеть в светских мужчинах позапрошлого века лёгкую щеголеватую изогнутость фигуры, но когда она переходит в горб, нам это уже кажется уродливостью.
Но раз излишество того, что может нравиться, ужасно, то то же происходит при излишестве того, что не нравится. И оно, как писал краевед, может стать красотой. Это можно было увидеть на примере той пары, которая целовалась на балконе. Следующим утром я случайно заметил их, они говорили с владельцем гостиницы. Когда они ушли, он рассказал мне, что эти двое считались самыми красивыми молодыми в городе. Хотя их лица были просто ужасны, и даже на вид нельзя было сказать, что они молоды.
Этот город вывернул всё наизнанку: он страшное стал считать прекрасным.
Уезжая из города, я много потом думал на этот счёт. Я понимаю, что здесь что-то есть. Возможно, вы мне поможете. Я не знаю, что, но что-то здесь есть. Какая-то идея...
Всё вышло криво. Видимо, я и сам в конце концов чем-то стал похож на этот город.