Аннотация: Трудно выживать после ядерного апокалипсиса. Но можно. Особенно, если вспомнить теорию Дарвина о том, что выживает сильнейший. И... Подлейший!
Жертва.
Плач Шавкат вначале принял за скрип металла по металлу. На ветру.
Вот только ветра здесь не было... Хм-м... Да, считай - уже года полтора.
Он ещё раз внимательно и не торопясь осмотрелся.
В мертвящей тишине как обычно казалось, что тоска и безысходность навсегда нависли над пустошью, бывшей некогда жильём людей, мёртвой леденящей хваткой вцепившись в сердца чудом выживших. И буквально - подавляя...
Нет, ничего подозрительного на покрытой свежевыпавшим серо-белым снегом бугристой равнине, с торчащими кое-где из-под неглубокого покрова ржавыми балками, чудом уцелевшими отдельными фрагментами стен, изломанными кусками водо- и газопроводных труб, и серыми глыбами бетона, в которую превратился цветущий город, не заметно. Никаких "шевелений", или подозрительных новых формаций, могущих служить укрытием, не видно даже в отцовский цейссовский бинокль.
Подобравшись поближе к источнику странного звука, он различил и отдельные всхлипывания, с надрывом и каким-то всхрапыванием: похоже, рыдала женщина. Охрипшая. Значит, рыдает уже давно. Но - всё ещё взахлёб, отчаянно, так, словно у неё страшное, непоправимое горе.
Какое горе могло случиться на исходе третьего года после Катастрофы, Шавкат представлял отлично: умер кто-то из последних родных или близких. Не представлял он только одного: как в этой разгромленной клоаке, помойке, безлюдном пустыре (Как ни назови - всё правильно будет!), словом, в полностью уничтоженном взрывными волнами центре того, что раньше было горделиво-великолепной столицей независимого Узбекистана, ещё мог сохраниться кто-то живой.
Правда, вскоре обычная осторожность и привычка всегда вначале думать, а не поддаваться естественному порыву подойти и пожалеть, возобладали: он перебрался чуть ближе, и снова залёг и замер, напряжённо вертя головой в защитном бело-сером капюшоне во все стороны: а ну, как снова - подстава?
Минут через пять осторожно двинулся по кругу: проверять подозрительные места.
Однажды его уже пытались так подловить. Тогда, правда, плакала маленькая девочка, а в засаде сидели её родители и два дяди. Но было это почти два года назад, когда только-только спала остаточная радиация, и руины перестали, наконец, светиться по ночам. Да и он сам - совершенно не поддался на приманку. Вычислил, где могут быть самые удобные места для засад, подобрался, и накрыл всех.
И ничуть не стыдно, что он убил и женщину - мать девчонки. Потому что его спасло от пули из её Макарова только то, что он вовремя перекатился за другой сугроб!
Правда, вот поживиться оказалось нечем: все припасы в крохотном подземельи-берлоге с отвратительным запахом плесени, прогорклого масла, застарелого пота и мочи, оказались съедены. Вероятно, поэтому взрослым и пришло в голову "поохотиться". "На живца".
Ну правильно с одной стороны: не тащиться же тридцать кэмэ в пригороды, чтоб там попытаться подстрелить выживших кое-где баранов, что-то упорно пытавшихся выкопать из-под снегов долин и холмов. Или попробовать накопать оставшихся так и неубранными картошки, моркови или свеклы.
А сейчас, как выяснил Шавкат, и поля давно копаны-перекопаны, а жалкие остатки корнеплодов съедены прямо сырыми. Потому что всё какая-никакая, а страховка от цинги.
Вот только засеять хоть что-нибудь никто не торопится. Во-первых - некому. Во вторых - нечем. А в-третьих, ни пахать, ни, разумеется, сеять при минус десяти невозможно! Да и бараны исчезли. То ли - откочевали на юг, то ли их переловили, то ли просто - сами передохли. Им-то никто не говорил, что есть радиоактивную траву нельзя.
А вот с яблоками, виноградом, дынями, арбузами и всей прочей прелестью, которую щедро родила благодатная земля, и которую привычно называли дарами садов и полей, оказалось куда хуже. Потому что всё, что полили кислотные и радиоактивные дожди, и на что осела просто пыль после взрывов, есть смог бы только совсем уж слепой. Или отчаявшийся... Как не вспомнить анекдот советских времён про "Чернобыльские яблочки". Которые у бабки-продавщицы ещё как раскупают: кто тёще, кто начальнику в больницу...
Так что девочку - её звали Мукаддас - пришлось забрать с собой.
Вот только прожила она у них недолго. Видать, те, кто руководил её маленькой группкой, не понимали, что такое наведённая радиация, и как опасна пыль, попадающая в Убежище без фильтра. Все трупы, из которых Шавкат повыдёргивал обратно свои стрелы (слишком ценные "инструменты", чтобы оставлять вот так, красивыми жестами), носили следы лучевой болезни: лица в проплешинах отваливающейся кожи, зубы шатаются, волос на голове нет, тощие тела в язвах. Под нижними штанами оказались подложены прокладки из хэбэшной ткани: видать, люди уже не могли усилием воли сдерживать то, что должен был удерживать клапан-сфинктер толстой кишки. Лучевая во всей "красе".
Мукаддас умерла через два месяца.
Не сказать, что она оказалась приятной "напарницей". На дежурстве не "бдила", а плакала, иногда - засыпала... Ну, рыдала-то она почти всё время. Часто отказывалась от пищи, и просила отпустить её похоронить папу и маму. Как же, похоронить - Шавкат сам занёс тела обратно в берлогу охотников-неудачников, и выломал и убрал три двери, благодаря которым там удерживалось тепло от маленького костерка в печке-буржуйке.
Идиоты! Нельзя топить в жилом помещении. Во-первых, можно самим угореть. А во-вторых, всё время засасывается воздух снаружи - хотя бы для поддержания горения. А при этом все радиоактивные нуклиды, что ещё летают в воздухе, или осели на грязно-белую поверхность снега, попадают в жилую комнату. И, соответственно, - в лёгкие.
Ну а в третьих - нельзя поддерживать огонь днём. Потому что только слепой не увидит дым, или, если даже дрова сухие - волнообразное конвекционное течение нагретого воздуха из трубы!
Шавкат тогда, забрав всё, что представляло интерес, тщательно замаскировал подвал, навалив на вход обломков и кусков ржавого кровельного железа. Накидал и снега. Тщательно запомнил место.
Теперь у него имелся ещё один склад "консервов на чёрный день".
Вот только - не дай Аллах, чтоб этот день когда-нибудь наступил.
День, когда придётся есть человеческое мясо.
Он на всякий случай давно вёл "разъяснительно-агитационную" работу "среди" своей жены. Объяснял. Приводил примеры - что все установки и моральные нормы любого Общества на самом деле - чистая условность.
Что, например, аборигены Новой Зеландии считали доброй традицией съедать трупы своих врагов - убитых ли в честном бою, или из коварной засады... И как аборигены "съели Кука". Потому что их вера не то, что позволяла - приветствовала такое! И что чёртовы майя вообще приносили человеческие жертвоприношения - чуть не по двадцать тысяч каждый год. И что условия жизни у них теперь даже ещё хуже, чем в Новой Зеландии. Особенно в смысле катастрофического положения с продуктами: магазины и склады, которые можно было растащить и разграбить, растащены и разграблены в первый же месяц.
И надеяться вырастить фрукты на растрескавшихся от мороза деревьях попросту глупо: растрескались и сдохли деревья. И капитально обосновавшаяся в их широтах зима вовсе не собирается уходить.
А жаль. Три яблони, хурма и урючина давали неплохой урожай даже в их крохотном огородике-участке. И сами варили варенье, и всем родственникам развозили. Эх, ностальгические воспоминанья... Поэтому он только недавно позволил себе распилить почерневшие скрюченные стволы на дрова.
Жена традиционно рыдала, сердилась, и пеняла ему за пропаганду людоедства. Что правоверный мусульманин должен жить по правилам Шариата, и соблюдать заветы предков. На что Шавкат не менее традиционно отвечал, что при предках, и при Пророке Мухаммаде ещё не знали такой напасти, как ядерная зима. Да и бомба...
Они часто говорили об этом. Буквально слово в слово повторяя аргументы и доводы. Всё - словно по утверждённому кем-то, и никогда не меняющемуся сценарию, где для каждого расписаны реплики. И нет места экспромтам. Собственно, обычно так и бывает в тех семьях, что живут много лет, вырастили и поставили на ноги детей, и теперь коротают свой "предпенсионный" и пенсионный век вдвоём...
Но в последнее время, когда жену стали сильнее донимать слабость и лающий сухой кашель, она уже не столь бурно выражала свой протест против того, что он предлагал. Разнообразить их рацион и мясом. Мясом людей.
Потому что всех собак и крыс, которых он смог подстрелить, или поймать капканами, они уже подъели.
Шавкат не обольщался: раз у жены появились эти симптомы, и недержание мочи, конец недалёк. Он и сам не надеялся протянуть больше ещё пары лет. Жизнь, вернее - выживание в каменно-железных джунглях, оставшихся от прекрасного и богатого Ташкента, стала привычкой. Он лучше жены понимал, насколько бессмысленны их попытки "протянуть подольше". Прожить, протянуть ещё - значит просто немного отодвинуть неизбежную физическую агонию... Которая, как он по себе знал, поистине мучительна.
А морально-то они давно себя похоронили. Потому что умерла надежда.
Никто на помощь, как они было думали в первые дни, не придёт.
Все сами в таком же положении. Дохленькое радио, которое ещё полгода назад кое-как ловило эфир, показывало, что, по крайней мере государственных радиостанций нет больше на планете. Остались только любители: такие же чудом выжившие крысы, как и они сами, сидящие по таким же, как у них, подвалам-норам, и теперь на всех языках мира взывающие о помощи... Чаще всего - на английском, конечно. (Его он понимал.) Вот только никто никому помощи не обещал. И об "успешно спасённых" не рассказывал.
Значит, все страны в таком же, как они (Если - не в худшем!) положении. А больше всех досталось, понятное дело, тем, что были экономически "сильнее развиты".
Перемалывая все эти, и море других горестных мыслей в жерновах полузамёрзших, и словно со скрипом ворочавшихся, мозгов, он продолжал движение. Тренированное сухопарое тело делало своё дело: искало, вслушивалось, вглядывалось, внюхивалось. (Сейчас "берлоги" людей куда как легче находить по запаху гари и прогоркшего масла коптилок. Поэтому они сами и установили в дымоходе фильтр - от глушителя джипа.)
Но, наконец, через полчаса придирчивого осмотра он убедился, что рыдающая женщина действительно - не подстава. И ей действительно больно и одиноко.
За это время он успел описать вокруг места, где она "базировалась" полный круг, и выяснить: выпавший за ночь на старые сугробы тонкий слой снега не тронут. Не двигалось и не движется здесь никто и ничто.
Всё, следовательно, чисто: женщина ниоткуда не пришла, а выбралась наружу из своей норы-берлоги. Интересно, с кем она так долго... Выживала.
Подходил к ней он, однако, осторожно: мало ли. Может, он недостаточно внимательно смотрел. Случается, как говаривали местные русские, и на старуху проруха. Может, эта женщина сама - охотник. Вернее, охотница.
Однако он приблизился уже на десять шагов, когда женщина наконец заметила его.
Ну как - его: камуфляжный грязно-белый маскхалат и капюшон, с серо-бежево-синими кляксами и разводами, которые он накрасил сам, отлично скрывали его тело на фоне "техногенных" руин и снежного покрова. А шагов в мягких унтах не слышно. Так что заметила она, скорее всего, просто некое неопределённое движение.
Женщина вскинулась, вскочила с какого-то бревна, на котором до этого мостилась, свернувшись маленьким и беззащитным калачиком:
- Кто здесь?!..
Нет, осторожностью, или хитростью не пахнет. Невозможно так передать голосом и дёрнувшимся телом ужас и панику. Разве что она - превосходная профессиональная актриса. (Ха-ха! Где их сейчас найдёшь?! Вот именно...)
- Не пугайтесь. - он отвечал по-русски, так как она использовала этот язык. При этом старался ещё и избежать ненужных резких движений, чтоб не спугнуть. Хотя и отлично понимал, что особого основания доверять его словам, как и радушному тону, у неё нет, - Меня зовут Шавкат. Я - такой же выживший, как и вы. Местный. В-смысле, житель Ташкента. - он, поморщившись, как от зубной боли, поправился, - Бывший житель. Бывшего Ташкента. А кто вы?
- Я?!.. Я... - она закусила губу. Соврёт? Хотя - вряд ли: смысл? - Меня зовут Тамилла. Я... Тоже - выжившая.
- У вас кто-то умер? - он старался говорить чётко, и спокойно, продолжая незаметно для неё оглядываться. Это было нетрудно: слёзы, безобразным колышком так и застывшие на подбородке, всё ещё текли из глаз женщины, наверняка застилая поле зрения мутной пеленой, и вряд ли она видела даже его лицо - так, серо-неопределённый силуэт.
- Да. Да, отец. - она всё ещё боялась, дрожала теперь наверняка не только от холода и горя, но ещё и от банального страха: могут и съесть! Как и делает большинство выживших сейчас банд мародёров и бандитов. И он не мог её не понять, - Отец... Умер.
В первый год они и сами всех и вся боялись. Да и было с чего! Если б не то, что он ходил в секцию лучников, и не держал дома тиски и авиационную фанеру, им бы ни за что не выжить! Мародёры, особенно на второй месяц, совсем обнаглели! Ходили среди бела (Вот только он теперь - не белый. А дымчато-серый!) дня... Совали свой жадный нос везде. Вынюхивали - кого можно убить, чтоб забрать его запасы еды.
Вот так у Шавката и появились три автомата АК-47, два пистолета Макарова, обрез, и семь больших ножей. Про дубины из кусков труб, и цепи от мотоциклов, можно и не говорить. Плюс три сквозных (К счастью!) дыры в бедре, икре и предплечьи. (Если б не старинная огромная банка с бальзамом Вишневского, вероятней всего, он от заражения крови бы и умер...) Плюс лёгкая контузия головы. Плюс первые "мясные" консервы в конце двора - в бывшей кладовке. В количестве двух, потом - трёх, потом плюс ещё двух штук. Всего, с учётом родных девочки-приманки - одиннадцать. Если, конечно, порядочно так называть убитых. Пусть - бандитов, но всё-таки - людей.
- Пойдёмте посмотрим. Может, я сумею чем-то помочь?
- Нет! Нет, - она вскинулась, словно он предложил свершить некое кощунство, - Не надо на него смотреть. Ничем вы ему уже не поможете.
- Хорошо, не буду. - он помолчал. Сказал:
- Тогда - может быть, чем-нибудь помочь вам? У нас дома есть пища и тепло. Или... У вас на попечении кто-то ещё?
Пауза затягивалась, и он даже подумал, а слышит ли она его вообще. Потом она всё же ответила:
- Нет. Я осталась совершенно одна. Не знаю, что мне теперь делать.
- Ну как - что делать? Собирайте ваши вещи, и идём жить к нам. - он не задумываясь предложил гостеприимство, понимая, что лишний часовой им не помешает. Вот только надо вначале убедиться, что "отец" действительно умер, и всё это - не очередная хитрая ловушка. Для наивно-добрых, "совестливых", лохов.
Отец не произвёл на Шавката особого впечатления: старичок и старичок. Сухонький. Благообразный. Был, наверное, седой - а сейчас лысый.
- Когда он умер? - Шавкат не мог не обратить внимания, что от старичка... Попахивало! Возможно, оттого, что в "логове" всё ещё было явно выше ноля.
- Кажется, позавчера... Или позапозавчера. - она закусила губы, и он испугался, что сейчас вновь разрыдается. Но она сдержалась.
- А почему вы не... похоронили его тогда же - ведь он уже начал разлагаться?
- Я... Я даже не думала об этом. В-смысле, похоронить. Он же - мой отец. Он не должен был умирать! Это... Это - чудовищный сон! - она сорвалась на крик-визг, - Бред! Кошмар!!! Вот! Сейчас я проснусь, и ничего этого не будет! - она закрыла лицо руками, - И всё снова будет по-старому... мы все вместе, дома. На кухне тепло и уютно. Мама накладывает ужин - плов. А Малика опять говорит, что от него толстеют. А папа...
Она умолкла, но руки так от лица и не отняла. Плечики поднялись и медленно опустились, одновременно с глубоким вздохом. Вспышка истерии прошла, едва начавшись.
Как он понимал её!
Ему самому почти каждый день казалось, что всё это - кошмарный сон. Бред. Сюрреалистический сюжет из фантастического фильма-катастрофы. "Послезавтра". "Матрица". Или ещё какой-нибудь тупой антиутопии. Про ядерную войну.
Но достаточно было шагнуть, чтоб хрустящий снег, или скрипящие под ним осколки бетона и кирпича отозвались в ушах чёрной действительностью: Судный День наступил. И никто богобоязных "праведников" не спас: почти все, что праведники, что грешники, отправились туда - к последнему, Высшему, Судие.
- У вас осталась какая-нибудь еда?
- Да. Немного. Папа... В последние дни не ел - говорил, что не хочет. Это сейчас я понимаю, что он просто пытался сэкономить её для меня. Вон: сухари... и мука. Полмешка ещё осталось.
Глядя на её такое, оказывается, тощее тело, Шавкат подумал, что ей этого хватило бы... Да, месяца на два. Но нужны ещё дрова.
- А дрова?
- Нет. Вот дров не осталось, - она указала жестом на печь-буржуйку у входа. - дрова кончились ещё неделю назад.
- А почему тогда у вас здесь всё ещё тепло? - Шавката вновь кольнуло подозрение.
- Это просто. Я жгла бензин. Вернее, тряпки, пропитанные бензином.
Верно. Бензином воняло. Как и всем, чем обычно воняет в таких берлогах-норах: потом, гарью, плесенью и... д...мом. Его глаза, привыкшие, наконец, к темени ничем не освещаемого пространства, выявили две стандартных канистры в дальнем углу.
Надо же. Похоже, мужчина, и так бывший на последней стадии истощения, банально угорел. А почему тогда она сама не?.. Ладно, неважно. Зато теперь у них с женой будет третий сменщик для караула.
- Что вы хотите взять с собой?
- Ну... - она замялась, - Вон тот тюк с одеждой и постелью. Это я уложила, когда поняла, что остаться здесь... Всё равно не смогу. Вот и сидела снаружи, тянула с уходом до последнего. Не знала только - куда податься...
Ещё вон там - сухари. Мука. Старая шуба. Два пистолета.
Он повертел их в руке. Опять Макаров. Затем засунул в карманы парки: не пригодятся, наверное. Свой девятимиллиметровый "Стечкин" он за всё это время ни разу не использовал. Просто - носил как страховку к бесшумному луку... Но и оставлять оружие здесь нельзя: вдруг мародёры ещё рыщут. Город был большой. Пошарить есть где...
Лекарств оказалось немного: аспирин, уголь, йод, сенадексин да но-шпа. Что ж: лекарства-то точно пригодятся. Их-то аптечка, конечно, побогаче, но не взять - глупо.
Он помог закинуть ей на спину тюк с одеждой. Тот оказался лёгким. Остальные вещи взвалил на спину себе, чуть подвинув лук:
- Идёмте.
Первые два часа шли молча. Шавкат просто двигался назад по своим же следам, аккуратно обходя холмики, и ямы, в которых могли таиться предательские осколки стекла и острые куски арматуры. Женщина держалась сзади, шагах в пяти. Шла профессионально: ничто не скрипнет, не хрустнет. Значит, научилась двигаться здесь. Значит, точно - городская. Когда в город забредали наудачу те, кто выжил в пригородах, они топали и ломились, как стадо взбесившихся бабуинов, двигаясь цепью, и громко переговариваясь. Но от таких поисковых партий Шавкат попросту прятался. За Дом же он не беспокоился: подвал-бункер замаскирован так, что даже стоя на его крыше невозможно ничего обнаружить.
Наконец, заметив, что женщину начало качать, и она отстала что-то уж совсем сильно, он решил сделать привал. Они уселись за куском кирпичной стены, так, чтоб с того места, откуда они ушли, их нельзя было заметить, даже если кто-то и следил за ними.
Он вынул из-за пазухи свёрток с варенной вермишелью. Переломил резиноподобный небольшой круг пополам:
- Угощайтесь.
Она молча кивнув, взяла. Ела вначале вяло, механически, но вскоре, не то распробовав, не то - поняв, что голодна - с жадностью. Он ел не спеша, всё ещё прислушиваясь, и оглядываясь: нет, ни слежки, ни преследования. Или он стал староват, и ничего не замечает из-за севших слуха и зрения?..
Солнце, вернее, тот отсвет, что оставался от него на небе, явно клонилось к закату. Значит, весь долгий день конца лета прошёл. Разведка, можно сказать, прошла успешно.
Всё-таки найдено полмешка муки, кучка таблеток, старая шуба. Да третий сторож.
Тоже немало, если подумать: помощь им сейчас... нужнее пищи. Потому что зрение в последние недели точно - стало сдавать. Он уже был вынужден достать из аптечки более сильные - минус четыре - очки. От которых с непривычки глаза слезились.
- А как вы выжили? - спросила вдруг Тамилла.
Шавкат мысленно воздел очи горе. Его этот вопрос тоже всегда удивлял. А и правда: как они выжили? Каким чудом сложилось так, что они как раз находились в подвале, вяло переругиваясь из-за того, что из консервации уже можно открывать, а что - оставить на следующую осень.
Когда вдруг загрохотало, и на потолок подвала рухнули обломки их двухэтажного дома, он понял: это - не землетрясение. Это - она.
Война.
Катастрофа.
Апокалипсис.
Слишком уж велика в последние месяцы была эта с...ная "международная напряжённость", и слишком часто две страны - обладательницы основного арсенала, перебрасывались аккуратно, а затем - и не очень аккуратно замаскированными угрозами и обвинениями-оскорблениями... Так что - молодец он, что настоял на покупке ещё одного мешка риса, и большой упаковки соли. Плюс вермишель. Плюс сахар, рожки, мука...
- Мы выжили, потому что нам повезло. Когда взорвались боеголовки, мы с женой находились в подвале. Нас завалило, конечно, но я смог на третий день выкопаться наружу. А после этого мы сразу прокопали ход в магазинчик - тот стоял прямо через дорогу.
Вытащили оттуда всё, что нашли полезного: муку, рожки, консервы, печенья, бутылки с водой и напитками... Забрали даже мороженное из холодильника. Нам "повезло", что всех остальных жителей махали, практически сразу... убило. Я, как выкопался, звал, кричал - никто не отзывался. Наверное, те, кто не погиб под обломками, попросту умерли от жажды. Или ран.
Поэтому нам "запасаться" никто не мешал.
Мародёры из других районов появились только через две-три недели.
- А-а. Теперь понятно, почему у вас ещё есть еда. Но я ещё хотела спросить... Вот у вас лук за спиной. Он такой... Странный. Это - вы сами сделали?
- Да. - он не без гордости потрогал обмотанные старинной изолентой и покрашенные в белый цвет мощные плечи-рычаги из одиннадцатислойной авиационной фанеры. - У нас в подвале есть тиски. И инструменты. А я в "бурной" молодости посещал секцию лука. Умею и стрелять, и стрелы делать. Чинить. Трудно было только выпилить центральную втулку. - он показал сложную монолитную конструкцию, - Еле нашёл подходящий толстый брус.
- А... кем вы работали?
- Я адвокат. - он сразу понял по её вопросу, что ей непонятно, откуда столь странное увлечение. Всё верно: большинство его сверстников, да и не только, предпочитали хобби попрактичней: делание денег. - Свободное время у меня оставалось. А нужно же как-то поддерживать спортивную форму. Не бегать же по утрам! Не хотелось, чтоб соседи смотрели, как на идиота. Меня отец ещё в детстве записал. А я остался. Мне нравилось.
Он подумал, что ему и правда - нравилось. Сложно, требует силы. Координации. Иногда бесит... Но иногда - столько счастья, когда серия "идёт", и всаживаешь одну за другой!.. Разумеется, требует и навыков, и твёрдой руки, и интуиции. Да, главное - чутья.
Вот уж повезло, что "развил". Ведь всех нападавших уложил практически с первой стрелы. Даже тех, кто прятался: закалённые наконечники из прутка десятки легко пробивали черепа...
- А как называется район, куда мы идём? Над ним не... Взрывали?
- Нет. Взрывали над Каракамышом, Куйлюком и Ипподромом. Как мне кажется. А мы идём на Шофойиз. Туда, где раньше была соборная мечеть. Это - Шайхонтохурский район, ну, бывший Октябрьский. Тоже - почти центр. Махалля. Наверное, поэтому и не бомбили - мала плотность населения. Наш район "уцелел" так же, как и ваш: все здания смело ударной волной, но, в-принципе, в подвалах жить ещё можно. А вот по густозаселенным районам, там, где стояли девятиэтажки, или четырёхэтажные... Да вы видели.
Он подумал, что она не могла не заметить, что ничто теперь не возвышалось над поверхностью земли выше, чем на пару метров... А ведь - было рассчитано на девятибалльные землетрясения. Посильней такого землетрясения, значит, были удары.
- Да-а, видела. Теперь понятно. А мы... - она замолкла было, но потом продолжила. Он видел, что это стоит ей определённых усилий - не разрыдаться вновь: носик смешно дёргался, и губы она поджала, и кусала так, что те побелели, - Мы с отцом были в гараже. У него там хорошая яма. Вот там, в яме, мы и были, когда всё случилось. Отец сливал старое масло из картера, я держала ведро. Поэтому когда гараж грохнулся на "Мерседес", мы уцелели. А потом переползли в подвал. У нас гараж был при доме, и яма сообщалась с подвалом - ну, вы же заметили лаз туда.
Да, он заметил лаз. И так и подумал: в гараж при доме. Бывший гараж. При том, что было домом.
Она кивнула:
- Да, мама и сестрёнка погибли сразу. Их раздавило стенами. Мы потом... Откопали. Чтобы похоронить. Ну, пока ещё не выпал снег, и земля не промёрзла.
Видя, что она замолчала, он сам спросил:
- А ваш отец... Он работал в аппарате Президента?
- Нет. Н-не совсем.
- А как же у вас дом оказался в этом районе?
- А-а, вот вы о чём... Нет, отец был не в аппарате, но тоже - "крупный" чиновник. Первый Зам. Генерального Прокурора.
Да, подумал он, пока всё сходится. Жить в "спальном" центре у ЦУМ-а, главного Универмага столицы, могли только или очень "высокие начальники", или богатые нувориши... Земля там стоит - почти как в Лондоне. Просто так дом, да ещё с гаражом и участком, не купишь. Нужно или ворочать миллионами, или... Получить по наследству. Вот как он получил свой. А отец решил "на старости лет" перебраться в пятикомнатную на центральной улице - проспекте Буньедкор. Сказал, что хватит с него возни с ремонтом крыши, копания сада-огорода, и присмотра за деревьями и виноградником.
Шавкат его вполне понимал: возиться с землёй, как делали многие его сослуживцы, он не любил. Ну вот не было у него этой "жилки дехканина". Да и ладно.
- Надо же. Ваша правда - солидный человек. Жаль его. Ладно, поднимайтесь. Пора двигаться, если хотим добраться засветло.
До Дома добрались уже в сумерках.
Оглядываясь в очередной раз, он подумал, что у них в "норе" хотя бы потом не воняет: хоть мыться было и невозможно, обтирались влажной губкой почти каждую неделю.
Он условным образом постучал. Жена отодвинула все чёртовы засовы-крючки. Но вот дверь-люк пришлось толкать самому. Он спустился первым, подал руку Тамилле, чтоб та с непривычки не свалилась с трёхметровой стремянки с осклизлыми ступенями. Тамила спускалась осторожно, щурясь, и пытаясь приспособить зрение к слабому отсвету масляной коптилки, пробивавшегося через открытую сейчас дверь предбанника.
- Гуля, познакомься. Девушку зовут Тамилла.
Гюзель, вначале молча смотревшая на их спуск, обрела наконец голос. Встала в позу. И орать стала на узбекском. Наверное, потому, что ругаться на нём ей гораздо привычней - не нужно подбирать слова. Те сами приходили на язык, "автоматом":
- Свинья поганая! Скотина похотливая! Где ты прятал её всё это время?!! А я-то думаю: куда это он таскается каждые три дня?! "Разведчик" хренов! А ты, значит, кобель вонючий, решил, что хватит трахаться на стороне, и, раз жена сильно больна, и не может, пора свою шлюху привести прямо сюда?! Или у неё там еда закончилась?!
- Дура. Замолчи. Ни с кем я не трахался. - он отвечал тоже по-узбекски, чувствуя, как кровь бросилась в лицо, и надеясь, что их перебранки не поймут, - Сегодня нашёл её там, у Театрального, в квартале для чиновников. У неё умер отец. Могла бы выразить девушке хоть какое-то сочувствие.
- Ах, сочувствие?! Ты, значит, теперь свой ...й с...ный будешь постоянно совать в чужую ..., а я, значит, должна "посочувствовать"?!.. Как давно ты её трахаешь?!
Шавкат собрался применить традиционный метод успокоения - то есть, мат, а если нужно - то и кулак, но оказался поражён странными звуками: приведённая, и сейчас тихо стоящая в углу предбанника женщина... Смеялась. Значит, всё поняла.
Правда, при внимательном рассмотрении оказалось, что она ещё и плачет при этом. Зрелище было диким и нереальным. (Впрочем, что сейчас не-дико в их "Мире"?)
Гюзель почему-то сразу успокоилась, и переключилась на женщину:
-Ты - чего? Что смешного?!
- Ха-ха... Смешного... Вы думаете, что я спала с вашим мужем? Вот поэтому и смеюсь, что смешно. Да мне и самой смешно, что я до сих пор... - она, булькнув, словно подавилась собственной слюной, или слезами, сглотнула. - Всё ещё девственница.
Воцарившуюся тишину нарушил действительно удивлённый Шавкат:
- А сколько вам лет, Тамилла?
- Тридцать шесть.
- Н-да. Тогда, действительно, странно, что вы... А как? Замужем ни разу не были?
- Нет, не была.
- Нереально для Узбекистана. У нас менталитет обязывает рано выходить замуж. И ведь у вас был - отец? И - немаленький человек. Куда он смотрел?
- Куда, куда... Он смотрел только в кошельки моих "кандидатов". Спрашивал, кто родители. И все они его не устраивали. А тех похотливых старых козлов, которых находил он, браковала я. Ну, как бы - в отместку. - женщина невесело усмехнулась.
Гуля смилостивилась:
- Ладно, хватит вам стоять в углу. У нас тепло. Так что снимайте верхнюю одежду, и оставьте тут, в предбаннике. Повесьте вон на вешалке, чтоб сохла. А я пока суп разогрею. Там уже стемнело?
- Да. - заперевший назад все засовы, и прошедший в комнату Шавкат кивнул.
- Значит, можно печку снова растапливать.
- Надо же... - в голосе прошедшей в "комнату" (ну как - комнату: помещение пять на четыре, и высотой - поднять руку, и достать до бетонного перекрытия - потолка!) Тамилы прозвучала настоящая зависть, - у вас и книги сохранились!
- Да. - Шавкат был горд, что удалось так много спасти. Мало ли! Вдруг - пригодятся? Хотя топить ими ужасно не хотелось бы... - Целый стеллаж. Правда, вот читать почти времени нет - то стрелы строгаешь, то на разведку ходишь, то вон - фильтр чистишь, да стекло четвертое протираешь от влаги... А то не видно от грязи да испарений даже дневного света... А вы книг не спасали?
- Спасали... Но когда кончились дрова - сожгли. Вернее, это я сожгла, когда отец уже ходить не мог. У нас-то мы всё, что было можно сжечь - давно сожгли...
Шавкат подумал, что похоже на правду. Хотя и не верилось, что вот такая женщина, вернее - девушка, не оставила бы на память хоть томик стихов... Странно.
После ужина выяснилось, почему Тамилловских "кандидатов" отклоняли. Почти все они были танцовщиками.
А сама Тамилла работала в театре оперы и балета. (Шавкат фыркнул: "Навои, что ли?"). Да, в нём. Том самом. Имени Алишера Навои. Балериной.
А вот в это запросто можно было поверить: несколько нескладная и тонкая длинная фигура вряд ли весила больше сорока кило, и двигалась, действительно, довольно грациозно: несколько неестественно выворачивая ступни, словно их так поставили с детства. Впрочем, почему - "словно"? И поставили. Гуля спросила:
- И сколько же лет вас там мучили-учили?
- Шесть лет в Училище. И почти двадцать - в труппе.
- Ты - солистка? - жена решила, что если балерина моложе, и с мужем действительно не спала, можно называть её и на "ты".
- Нет. Нет, к сожалению, не пробилась. - она опять криво усмехнулась, и дёрнула плечиком, - Чтобы пробиться в солистки, нужно было пройти "диванное прослушивание". Ну, с нашим Главным. А я никогда не соглашалась.
- А почему тебя тогда просто - не уволили?
- А опять-таки - из-за отца. Говорю же: он у меня - заместитель Прокурора города! Ну, был. - глаза потухли.
Но Шавкат и Гуля снова переглянулись: очень похоже на правду. Такого не придумаешь. Отец - деспот, конечно... Но то, что он - большой начальник, гарантирует, что с работы не турнут, даже если и отказала шефу в интимной близости. А сольных партий и перспектив не видать как своих ушей по причине... Ну, понятно - по какой причине.
Патовая ситуация.
- И большая зарплата была у... балерин?
- Нет, Гюзель, маленькая. Даже сказать стыдно. Мы получали даже меньше, чем артисты хора - ну, те, которые подпевают солистам в каждой опере.
- Хм-м... Какого же... Вернее, я хочу спросить, за счёт чего же тогда живут балерины?
- Ну, во-первых, те, кто прошёл "прослушивание", получают как солистки куда больше. Тем, кто совсем уж ничего не может, остаётся идти в ночные клубы - танцевать какие-нибудь "экзотические" танцы живота, или даже просто - стриптизёршами. Пластика-то у всех поставлена!
- А вы... - это влез Шавкат.
- Нет. Нет. - Тамиллу передёрнуло, - Я никогда не хотела этого. Ну, "дополнительных приработков". Или - за секс-услуги. Потому что реально, те наши, кто там работал - именно с этого и кормились. Подарки. Доллары...
- Получается, большинство балерин - просто высокооплачиваемые шлюхи?
- Ну... Можно и так сказать. Особенно те, что покрасивей. А дело просто в обучении. В "традициях" и привычках, что заложили в юности. Из наших девочек большинство жило "половой жизнью" уже в Училище. А как иначе? Партнёр лапает тебя и тут и там, гладит, поддерживает за... э-э... Вожделенно сопит. Поневоле и сама... Возбуждаешься. И - хочется. Как бы это... Снять напряжение. И ведь верно - помогает. Снять...
Ну - так девочки рассказывали. А у меня не было оснований им не верить. Так что потом, в театре, для них фактически ничего не поменялось. Да и для тех, кто работал в ночных клубах - всё то же самое. Только уже за деньги. И - неплохие.
- Надо же. И что - там, в театре - нет никакого этакого "волшебства", вдохновения, полёта мечты?
Тамилла долго смеялась. Только вот не было веселья в её смехе - скорее, он отдавал злой иронией и самоиронией. Потом она вздохнула:
- В самом начале я тоже так считала. Ну, как же: все будут на меня смотреть, а я, такая вся вдохновенная и грациозная, буду нести людям радость, и заставлять верить в Мечту... Ну, и прынца своего найду, конечно. Он придёт ко мне за кулисы с огромным букетом алых роз, а я... Тьфу ты. - Тамилла покачала головой, - Забываюсь. Я же - простая артистка кордебалета. Прошли эти годы. И эти наивные мечты.
Если честно - конечно, было трудно. Работать приходилось по пять-шесть часов каждый день. Мышцы надо держать в тонусе. Гибкость - разрабатывать. Постоянно! Наши солистки вообще пашут, простите - пахали, - как каторжные. Амина на шпагате сидела по два часа - чтоб в прыжке ноги раскрывались как положено - на сто восемьдесят... Нам, кордебалету, конечно, попроще. Зато - на каждый Государственный Праздник: кто выступает на площади Мустакиллик? Правильно - балет. Как же без него?..
- Так что - всё это высокое искусство - фикция? - Шавкат спрашивал не из вежливости. Как человек, никогда не сталкивавшийся с изнанкой кулис, он не совсем понимал.
- Ну, почему? Солисты, что балета, что оперы, действительно - стараются. Тьфу ты - я хотела сказать - старались. Чтоб зритель получил шоу по-полной за заплаченные деньги. Это для нас, статистов, представление - просто тяжёлая работа. Нет, правда - её нужно было делать честно, и так, как положено. Так что, думаю, зрителю нравилось.
- А сами вы, там, в труппе - что говорили про это? Как вообще жизнь там, за кулисами? - Гулю вопросы явно заинтересовали.
- Ну говорили-то мы обычно обо всём, чем угодно, только не о работе. Доставала потому что за пять-то часов... Ну - как обычно. Некоторые девочки успели родить, и смогли вернуться, сохранив так сказать, кондиции. Так они и говорили - только о своих любимых и ненаглядных детишках. Остальные девочки... Хм-м... ну, я-то достаточно стара была, чтоб интересоваться всеми этими навороченными гаджетами в новых айфонах, и интернетом. Поэтому как бы... Больше молчала.
Это Шавкат понять мог. Пожилая, бесперспективная девица. Синий чулок. С которой и трахнуться не получится, но и отношения портить опасно - папа всё-таки... Похоже, Тамилла была той ещё изгойшей. Не удивительно, что так замуж и не вышла.
- Ну а сами спектакли? Неужели ничего интересного не случалось?
- Ну как же! У нас много девочек уехало в своё время в Астану работать. На их место понабрали совсем девчушек - прямо из Училища! А они-то спектаклей ещё не знают! Чего только во время работы не случалось!
Однажды один пьяный танцовщик нырнул со своей партнёршей прямо в оркестровую яму: на мужика с контрабасом. Так они оба как ни в чём не бывало выбрались оттуда через их, оркестра, дверь, и снова зашли на сцену - благо, идти всего несколько шагов!
В другой раз ещё один придурок-солист так надрался, что не смог дотанцевать, и прямо в середине танца просто... Ушёл со сцены, громко так буркнув партнёрше: "Давай дальше сама. Я - блевать!" Потом ещё помню, на опере "Дилором" (мы там в последнем действии тоже заняты), одну танцовщицу на пиру у хана как бы отравили. Ну, она упала, как положено - типа мёртвая. Так ребята из миманс-ов, которые должны были вчетвером её унести, подняли, и... выронили! "Выскользнула!", как их начальник потом объяснял.
Ну, стук от удара головы по доскам был такой, что на галёрке было слышно.
Спектакль сорвали полностью - хор так смеялся, что и они петь-то дальше не смогли. И зритель смеялся. И громче всех - сама "уроненная".
Потом ещё однажды на ёлках... - Шавкат подумал, что театральная жизнь, оказывается, весьма и весьма... Своеобразна. Интересно - есть ли хоть какие-то мемуары, или романы об этом? Потому что то, что рассказывает разогревшаяся и раскрасневшаяся от пищи и тепла Тамилла, интересно. И наверняка ни от кого другого, кроме старого артиста, такого не услышишь. Не сказать, что очень смешно... Но - оригинально. Ново.
Поэтому он не мешал Гуле , которой явно было интересно, слушать и задавать вопросы. Сам же думал.
Не вязалось у него никак, что такую красивую и с юмором девушку так никто замуж и не взял. Даже с папой-деспотом и возрастом... Она же действительно - симпатична? А раньше, "в боевой раскраске", с огромными чёрными глазами и стройной статной фигурой, несомненно, считалась красавицей.
Но почему так получилось, он понял позже: когда Гуля постелила Тамилле на запасном стеллаже.
Стоило девушке развязать длинный шарф, на шее обнаружилось безобразное бордово-красное родимое пятно. Оно пересекало весь подбородок, и уходило на грудь, возможно продолжаясь и ниже... Чёрт возьми.
Он отвёл глаза.
- Простите, а где у вас?..
Он сразу понял.
- Идёмте. - зажёг от фитиля масляной коптилки с помощью длинной лучины запасную коптилку. Провёл женщину за дверь тамбура. Поставил коптилку на полку над слесарно-столярным столом. И показал:
- Вот. Всё оно прямо здесь, в отсеке, значит, с АГВ. Чтоб и тепло, и не воняло. Ну, стену-то я сам сложил, уже потом, когда мы тут, так сказать, надолго зависли. Стали "выживать". Получается - тут же и кухня. Вон в том отсеке. Опять же - свежий воздух идёт через ватный фильтр - и к АГВ, и сюда... Поэтому смотрите: вот так отодвигаете эту крышку, а когда всё закончите - снова задвигаете. Яма глубокая, пять метров. Сам копал. С запасом. Потому что мы не знали. Сколько "выживать" придётся. Похоже, что ещё долго. А помощи ждать... Неоткуда.
Она, оглядывая мощный штабель разнокалиберных дров у двух стен "служебной" комнатёнки, большой АГВ на сто сорок литров, и стоящую рядом печь-буржуйку с соединённым вверху общим дымоходом, и дырой наверху печи для кастрюль-казанов, и мешки с крупами и мукой у четвёртой стены, тоже сразу согласилась. Покивала:
- Ваша правда, Шавкат. Неоткуда.
Шавкат сказал, что в первый день ей сторожить не надо. Потому что она и устала и расстроена. Тамилла сильно и не протестовала - он пояснил, что на разведку и добычу ходит раз в три дня, а потом, значит, отсыпается.
Поэтому какое-то время обе женщины просто лежали: Гуля - глядя на него, Тамилла - отвернувшись к стенке. Шавкат, уже разжёгший маленький костерок в печи под АГВ, оглядев внимательно батареи с водой, (сам отрезал ножовкой и забил деревянными пробками ту ветку, что вела когда-то наверх, в Дом) убедился, что нигде ничего не пропускает, и воды в расширительном бачке хватает. После чего ушёл в предбанник, и прикрыл за собой дверь. Здесь, конечно, холодней, чем в жилой комнате, но всё-таки - и не так страшно, как сейчас будет на улице.
Ночью там опускается до минус тридцать. И это - сейчас, в конце лета. Зимой - ...рен его знает, что будет. Прошлой, когда тучи были иссиня-чёрные, и день лишь чуть-чуть отличался от ночи, стояло минус пятьдесят пять.
Он плавно выдвинул и развернул перископ. Медленно повёл тубусом по дуге.
То, что он занимался привычным делом, не мешало думать о Тамилле.
Насчёт отца...
Да, с Рашидом Саидходжаевым он пересекался, конечно, по работе пару раз. Но не очень хорошо помнил, как тот выглядел. Лицо, вроде, то. Вот только худоба...
Впрочем, кто знает: как он сам будет выглядеть без волос и на последней стадии истощения: вдруг и родная жена не узнает?..
Сама Тамилла, похоже и правда - бывшая балерина. Такие подробности закулисной жизни и специфику работы в театре может знать лишь человек, действительно долго проработавший в театре. И - именно в балете. Вот только...
Может ли помешать то, что она - балерина, тому, что она ещё и... Подстава.
Если "девица" - подсадная утка, хитро заброшенная к ним, её сообщничков сейчас будет заметно. Поскольку на небе ни одной звезды, а достать прибор ночного видения сейчас нереально, придётся им, чтобы атаковать якобы "уснувших", "поведшихся", идиотов, использовать фонари. Потому что, разумеется, ни от одной звезды, или луны, света нет. Потому что нет на небе ни звёзд, ни луны. Всё то, что вдохновляло чёртовых поэтов и музыкантов, скрывает сейчас серо-монолитная, непроницаемая пелена не то - туч, не то - облаков. Не видно без фонаря или хотя бы факела ни зги.
А вот сам он сумел разжиться прибором ночного видения. Так что - никто, если только он выделяет тепло, незамеченным не останется!
Но напрасно он вертел во все стороны хитро замаскированный раструб: ни единого шевеления, или проблеска от желтизны человеческого тепла не обнаружилось. Неужели?..
А он уж было приготовил в тамбуре оба своих пистолета, и Калашникова с двумя запасными магазинами. С трассирующими пулями. Ночью лучше стрелять из АК, потому что иначе - совершенно невозможно разглядеть, попадаешь, или - всё без толку...
В два ночи разбудил жену. Та поворчала, что "можно было бы и в первую ночь подключить эту... Не девочка, чай, не развалится!" Однако на вахту заступила. Шавкат знал, что на бдительность жены вполне можно положиться: она почти не выходила из их подвала, и не нахваталась той дозы, которую неизбежно получал при своих "экспедициях" он. И зрение у неё ещё не подсело. Да даже волосы - почти не вылезли. А красавица она у него! Порода чувствуется! Даже после двух родов фигура - загляденье!
Не то что эта... селёдка. Ещё и с пятном.
Утром его разбудил запах подгоревшего бекона: никак Гуля на радостях открыла предпоследнюю банку армейской тушёнки. Не китайскую, со всяким сбоем и ливером, а - именно старинную. С мясом. И, разумеется, как всегда бывает, когда на кухне две хозяйки, пища... Слегка подгорела. Потому что "не уследили!".
Поели от души. На первое Гуля развела горячей водой суп. Из муки. На второе - тушёнка с отжатой и посоленной вермишелью.
От супа Тамила отказалась, поморщившись:
- Мы с отцом только его и ели в последние дни. Вот здесь, - провела рукой по горлу, - стоит!
Но зато со вторым расправилась быстро: видно было, что соскучилась по мясному. Причмокивала. Руки чуть подрагивали - ложка так и сновала от общего котелка ко рту. Затем девушка, ложку уже облизывая, припомнила Гуле и вчерашний "блин":
- Ах, прелесть какая... Спасибо. Наелась на два дня... А можно спросить: как у вас получается такой... Не твёрдый, и не мягкий - а в самый раз! - блин из вермишели?
- О! - Гуля не хотела, конечно, показать, но Шавкат видел, что ей приятно, что оценили её профессионализм даже в столь диких для готовки условиях. - я просто ставлю определённую порцию воды и всыпаю туда порцию вермишели. По объёму. Вон там - мерная баночка. Получается, что ни промывать, ни сливать лишнюю воду потом не надо. Ну, или надо слить совсем чуть-чуть. Главное - всё время мешать, чтоб не подгорело. А в "блин" она формируется уже потом - в вон той бадье.
- А-а, понятно. А мы с отцом, - Тамила снова на секунду помрачнела, - вермишель не варили. У нас её не было. А были только рыбные консервы, да мука. Но консервы кончились. А мука...
- Да, я прикинул. Её вам хватило бы месяца на два. А что бы вы стали делать потом?
- Ну - как что. Я бы наверное, всё же никуда не пошла - страшно. Вот свернулась бы калачиком где-нибудь в глубине нашей пещерки, да и лежала бы себе... А потом уснула.
- Ну, это вы бросьте. Мы всё же надеемся. Что рано или поздно тучи уйдут. И тогда мы вылезем на поверхность. Чего-нибудь посадим. Из полей-гор-холмов вернутся какие-нибудь животные. Поохотимся. Что-нибудь придумаем. Только бы продержаться до этого времени. Я верю, что солнце всё же появится когда-нибудь.
- Ха-ха-ха... - Тамилла вдруг смутилась, поправилась, - Простите. Мне так кажется, что это не я, а вы - мечтатель.
- Да уж, он у меня такой. - взгляд, которым одарила Шавката жена, отнюдь одобрением не горел, - А я вот считаю, что никогда этого не случится. И надо сваливать отсюда к такой-то матери!
- Э-э, дорогая, когда я тебя научу культуре общения? Что про нас может подумать молодая девушка? Не - "сваливать", а уходить. Не к "такой-то матери", а - на юг. Впрочем, мы этот план уже обсуждали. Вряд ли на юге намного теплее. Нет: тучами покрыта вся планета. И когда они уйдут в области экватора, уйдут и здесь.
- Это тебе крысы рассказали? Или последняя кошка?
- Нет. Это я сам помню. Из того, что читал про моделирование ядерной зимы.
- Ах, скажите пожалуйста - он читал! Про "моделирование"! А ничего там не было написано насчёт того, сколько продуктов в бункерах у этих тварей - что вырыты под зданием Министерства? И - под Главным Домом Правительства?!
- Нет, ничего. Да и не думаю, что и там хоть кто-то выжил. Удар был слишком внезапным. А космической обороны, сама знаешь, у нас нет. Дорого стоят все эти локаторы, радары, обслуживающие компьютеры и прочее такое. Так что скорее всего - никого даже не успели предупредить. Даже Самого.
- А знаете, мы с отцом слышали об этом. Ну, о Бункере. И если и правда - кто-то успел туда влезть, там должно продуктов хватить на пять лет. На двести человек. Только вот я думаю, вы правы: никто никого не предупредил. А ударная волна... Вернее - волны - были такие, что вряд ли тот, кто был не в подвалах - ну, как вы и мы - имели хоть малейший шанс.
- Ваша правда. Нехорошо такое говорить, но я сам... - он сглотнул, передёрнул невольно плечами. - видел разорванные, обгоревшие, растерзанные и сплющенные тела. Понятно, что никто не выжил, и уж тем более - через три дня. Когда мы смогли, наконец, выбраться, и уже унесло радиоактивную пыль туда - в поля... Мы поэтому и решили: запасём всего, чего только сможем! Ну - вы же заметили: у нас до сих пор есть даже туалетная бумага!
- Да, верно. - Тамила мило покраснела, - Вы... Очень неплохо снарядились. Как на подводной лодке. - она обвела рукой. - Но теперь вам будет полегче. Гуля рассказала, что вы дежурите по пять часов. Теперь можно будет - по три. Я тоже хочу помочь. Выжить.
- Отлично. Считайте себя в команде. - Шавкат, разморённый теплом и сытной пищей, уже почти дремал, развалившись на своём лежаке. - Но сейчас можете тоже, как и мы - смело отсыпаться. Потому что днём мародёры теперь не ходят. Впрочем, как и ночью. Никому не охота в темноте обо что-нибудь споткнуться, грохнуться, порезавшись, или ногу сломать. Да их почти и не осталось. Разве что из пригородов или районов кто забредёт. Но это - маловероятно. Последняя "партия" проходила мимо месяца... три назад!
Так что заступите сегодня ночью. Ваша смена будет - с пяти утра до восьми. А потом становится светло. Почти.
Ладно, милые девушки, предлагаю поспать. Вчера у нас был хлопотливый день.
Она подождала для верности час: хотела убедиться, что крошечный шарик опиума-сырца, кукнар, подброшенный в мучной "суп", сработал как надо. Сама она суп не ела.
Затем, стараясь не греметь, и закрыв дверь предбанника, выбралась наружу, поднявшись по обледеневшим ступеням, и отщёлкнув задвижки, и сняв крюки с массивной двери: такую и правда, захочешь - не взломаешь!.. А через дыры-бойницы можно и отстреливаться!
Осталось взобраться на ближайшую кучу мусора и поджечь зажигалкой тряпку на палке. Теперь подождать минут двадцать, пока они доберутся до неё на снегоступах.