Более всего он походил на большую грушу. Неуклюжий, неповоротливый, весь оплывший вниз - в живот и бедра. Ноги его при этом казались неестественно тонкими, будто карикатурными. Одет был неброско, но аккуратно, во все новое. Никогда не видел его грязным или неумытым, с порванными штанами или сбитыми ботинками.
Он не был идиотом. Выросший до подростковых пятнадцати дурачок, застывший в своем умственном развитии годах на семи. В школу он не ходил. Зато любил проводить время на ее крыльце, наблюдая, как на переменах мальчишки выбегают на улицу погонять мяч или, деля на ходу сигареты, спешат за соседний дом подальше от учительских глаз. Сигареты его не интересовали. Он бредил футболом. Мог часами стоять по вечерам и канючить - негромко и безобидно - прося, чтобы его приняли в игру. В эти минуты у дурачка были грустные глаза собаки, на которую никто не обращает внимания. Обычно он просился к ребятне из младших классов, но те лишь гнали его прочь. Сверстников дурачок сторонился, чувствовал, они - другие. Да и насмешками подросшие мальчишки изводили его частенько. Дурачок мрачнел, супился, надувал большие губы и уволакивал свое грушевидное тело на тоненьких ножках куда-то во дворы.
Однажды он появился на школьном стадионе сияющим, как надраенный о валенок медный пятак. В руках дурачок нес новенький футбольный мяч - импортный, яркий, с надписями на английском и названием какой-то известной фирмы. Это был миг триумфа. Ребятня, всегда равнодушная, сгрудилась вокруг дурачка, восторженно вертела мячик, сжимала в руках, пробовала нагонять на коленке, что-то спрашивала, перебивая друг друга. Триумф оказался коротким. Через несколько минут мальчишки уже играли в футбол новеньким импортным мячом, а дурачок тихо плакал, стоя у невысокого металлического забора. Его не взяли...
... В тот день меня уволили с работы. Вернее, уволился я сам, по собственному желанию, просто потому, что работать в 92-м году, когда зарплаты перестало хватать на сигареты, не видел никакого смысла. Впереди меня ждала неизвестность. Новый строй. Новая жизнь. Новые проблемы. Одни только проблемы... А главное, я совершенно не понимал, как их следует решать. На душе было тоскливо и пакостно, да еще день выдался пасмурным, настроение зашкаливало за критическую отметку, когда хочется взять на последние деньги бутылку водки, напиться в одиночестве, а потом заснуть тяжелым пьяным сном. Я бесцельно ходил по городу уже третий час, пока случайно не забрел в тот старый райончик, где когда-то прошло моё детство. Вот и школа... И дурачок привычно сидит на крыльце. Надо же, я его до сих пор помню! И ведь совсем не изменился - всё та же большая груша на тонких ножках, только изрядно постаревшая. Я подошел поближе и увидел, что дурачок весь перемазан в грязи. Руки, лицо, брюки... Один рукав порван, на одутловатой скуле наливается синяк. На лице его застыли две тропинки от убежавших за подбородок слез. И все же было какое-то неуловимое несоответствие во всем этом. Что-то явно нарушающее картинку.
- Привет, - осторожно сказал я.
Дурачок меня не узнал. Но откликнулся, сидя все также вполоборота ко мне.
- Привет, - произнес он.
- Что случилось? - спросил я.
- В футбол играл, - ответил дурачок. - По настоящему. В первый раз!
И счастливо ткнул пальцем в синяк на скуле. А потом, забеспокоившись, видно, что я не поверю, повернулся и сообщил:
- Меня на ворота ставили!
И только тут до меня дошло. Дурачок совсем недавно плакал... от счастья.
Я шел домой быстрым шагом, никуда больше не сворачивая. Шел и улыбался. На душе у меня было тепло и уютно. Несмотря на пакостное серое небо, скачущие вверх цены и полное непонимание того, что я буду делать завтра.
Но я столько раз играл в детстве в футбол! Я столько раз был счастлив...