Молодой мужчина в армейской форме обернулся. Шёл 194... год, Григорий недавно вернулся в родное село и теперь сидел на высоком берегу Оби, слушая тишину. Тишина после войны... сладкая родная тишина. Мягкая как толстый сибирский мох в сосновом бору.
Они обнялись: два едва знакомых человека, два ровесника, возвратившихся из пекла второй мировой.
- Ты как? - спросил Григорий.
- А-а-а... - отмахнулся мужчина с жёстким суровым лицом. - Пойдем, выпьем за встречу?
Довоенные тридцатые... Город, что появился на карте в конце предыдущего века (всего-ничего по историческим меркам) и переименованный новой властью в Новосибирск, уже обогнал бывший губернский Томск и стал столицей огромного Сибирского края: от Иртыша до Енисея, от алтайский гор до Северного ледовитого океана. Там росли новые здания, мостились дороги, взлетали и садились самолёты. В ресторанах и парках играл джаз, празднично одетые люди ходили вечерами на спектакли и в синематограф, а по центральным улицам проносились редкие, но уже привычные для горожан автомобили. Возник новый слой граждан - номенклатура, партийная и хозяйственная. В построенных по последней архитектурной моде зданиях в стиле конструктивизма, они работали в больших светлых кабинетах, а, устав от шумной суеты, стремились уехать на выходные подальше за город, на природу. По берегам Оби выросли дома отдыха, а к услугам тех, кто желал поохотиться, всегда были такие дальние лесничества, как дубровинское. Дикие ещё и тридцатью годами спустя места, крутые - в несколько десятков метров - берега, пьянящий сосновый воздух, рыбалка, охота, баня у егеря. И тишина. Сладкая после суетливой сибирской столицы тишина.
Мальчишка, сын егеря, приезжих не любил. Они привозили с собой тревожный городской шум, беспорядок, громкие застольные разговоры о непонятных ему вещах и много водки. Они считали себя хозяевами, а их с отцом - обычной обслугой. И все они были на одно лицо: не то, которое запоминаешь глазами, а иное... Как это выразить словами, он не знал. В один из зимних выходных рано утром к ним прибыла очередная городская компания. Егеря дома не было, уехал по делам в село, и подростку пришлось самому размещать гостей, отвечать на их вопросы, показывать окрестности. Впрочем, он был к этому приучен, и всё шло, как обычно, пока один из гостей, поспорив о чём-то со своими спутниками, спьяну не отправился в одиночку на охоту. Пьяному не то, что море, но и заснеженная январская тайга по колено. Прошло немало времени, и день уже перевалил через свою половину, когда мальчишка забеспокоился. Но на его робкие вопросы спутники пропавшего лишь отмахивались: вернётся, куда денется. Они были совершенно пьяны.
Незадачливый же охотник в это время лежал на снегу, прощаясь с жизнью. Сойдя с лошади, он не успел сделать и десятка шагов, как попал ногой в петлю. Петля оказалась крепкой, на крупного зверя, руками с ней справиться не удалось, перекусить тоже, а нож с собой прихватить "охотник" не догадался. Да нет бы в валенках отправиться, а то в ботиночках городских, петля не за обувь, за плоть ухватилась. После долгих и тщетных попыток освободиться, после громких криков - авось, кто придёт на помощь - обессилев, он лежал на снегу, понимая, что если его не найдут, то он просто замерзнет. Хмель вышел. Остался холодный, рыхлый как снег, страх и сладкая мёртвая тишина окружающего леса.
Спас его егерь. Вернулся из деревни, выслушал сына и отправился по следам в лес. Почти окоченевшего, с побелевшими губами, заезжего гостя внесли в егерскую избушку и долго оттирали оставшейся водкой.
- Проси, что хочешь, - как заведённый, повторял он. - Жизнь мне спас... проси, что хочешь...
Спасённый оказался крупной шишкой, имевшей немалую власть там, в городе. Но егерю ничего нужно не было. У него в распоряжении был целый лес, а это куда больше, чем какая-то столица Сибири.
Прошло три года.
Мальчишка повзрослел, из подростка превратился в крепкого, коренастого юношу. Помогал отцу, не раз и браконьеров ловил. С ними-то у егеря и вышла большая ссора. Накрыл очередных прямо на месте преступления: сохатого завалили. Были бы деревенские - одно дело. Но браконьеры оказались со связями, и обвинили в убийстве животного самого егеря. И не просто в убийстве, а во вредительстве. Дело настолько было шито белыми нитками, что любой беспристрастный суд просто отказался его рассматривать. Но... этот суд беспристрастным не был. Егеря забрали. Тогда-то добрые люди и подсказали парню: езжай в город! Ищи того человека, которого отец спас. Кланяйся в ноги, проси помощи. И парень отправился в сибирскую столицу. Ходил по учреждениям, рассказывал о своей беде, описывал давнего гостя. Память не подвела, когда настала крайняя нужда: припомнила и то лицо, которое ненастоящее. Которое не для Бога, а для зеркала. Спасённый некогда егерем мужчина действительно оказался большой шишкой. Даже попасть к нему на приём оказалось для егерского сына задачей сложной. Но он пробился. Поклонился в пояс, как в деревне учили, рассказал о своей беде, не забыл и про обещание напомнить. Не грубо, не в лоб, с оказией. Говорил о свидетелях, которых суд слушать не захотел, и о сфабрикованных доказательствах. Но чем дальше он рассказывал, тем более кислым становилось выражение того самого ненастоящего чиновничьего лица. В конце концов, большой столичный начальник буркнул, что ничем помочь не может, а когда парень снова стал умолять, охрана выбросила его из здания. Несколько суток он дежурил у входа, бросался к подъезжающей машине пытался убедить, умолить... Но его каждый раз отгоняли.
- Ещё раз увижу, - сквозь зубы пообещал однажды хозяин высокого кабинета. - Отправишься вслед за папашей.
В деревню парень вернулся ни с чем. Долго рассказывал о своей неудачной поездке и был твердо уверен, что мог, мог ему помочь спасённый некогда чиновник. А отец его так и сгинул где-то в лагерях, так больше его мальчишка никогда и не увидел.
- Лет десять не встречались, - Гриша задержал взгляд на наколке, украшавшей запястье давнего знакомого.
- Лагеря, Гриш... Как пошло-поехало тогда. Потом война. Штрафбат. Давай выпьем! За победу.
Они выпили.
- И куда теперь? - поинтересовался Григорий.
- Егерем пойду. Лучше леса жизни нет. Своё я отмотал, два ранения имею... Обещали устроить.
Прошло двадцать с лишним лет... Однажды, путешествуя на лодках по Оби, Гриша с Эммой заехали на старое заброшенное кладбище. За кладбищем начиналось болото, дальше шёл бор, всё ещё дикий в то время, а где-то невдалеке, в полукилометре, неторопливо текла на север широкая полноводная Обь. На кладбище был похоронен отец Григория. Прибрались на могилке, подкрасили оградку...Тишина. Никого. Только зелёные кроны сосен покачиваются на ветру. И вдруг за спиной чей-то кашель. Обернулись: стоит седой мужчина в поношенной просторной рубахе и штанах с дырами на коленях. За плечами котомка, вроде рюкзака, только поменьше. Смотрит внимательно и спрашивает:
- Гриша?
После войны ему повезло: устроился работать егерем и снова жил в доме, где родился и вырос. Несколько лет он был совершенно счастлив, насколько может быть счастлив одинокий человек, прошедший через лагеря и окопы. Потом в лесничество снова потянулись люди из города. Места здесь были исключительной красоты! А воздух? А осетры и стерлядь в реке? А охота? Однажды... Да-да, это снова случилось зимой! Однажды в избушку егеря приехал пожилой ухоженный мужчина, недавний пенсионер. Трудно было узнать в битом жизнью, отсидевшем в лагерях, воевавшем в штрафбате мужчине прежнего егерского сына. Гость и не узнал. А под водочку, когда принялись приезжие травить байки, неожиданно расчувствовался и принялся рассказывать, как сам чуть не погиб здесь лет двадцать назад.
- Места того уж не найдешь, конечно, - закончил он.
- Почему же? - глухо выговорил егерь. - Слышал я эту историю. И место мне показывали. Могу показать...
- А хорошо бы... - пьяно ответил гость.
Ночью егерь исчез. Вернулся под утро: хмурый, неразговорчивый. Опохмелил проснувшегося гостя, и стал собираться в дорогу. .
- Хмель скоро выйдет, - пообещал угрюмо. - И тишина...Там сладкая тишина.
Ехали долго. Вокруг только бор, гость давно потерял направление да продрог, хоть и тёплый случился январь, а зима всё же. Наконец, остановились.
- Нет, - пожал плечами гость. - Столько времени прошло... Поехали-ка назад, замёрз я.
- Пройдитесь хоть... Вон до кривой сосны. На ногах оно по другому смотрится.
Сойдя с телеги, гость направился к сосне и.. угодил ногой в петлю. Резко и испуганно дёрнулся в сторону, но петле только того и надо было. И снова, как это уже было прежде, он лежал на снегу, устав от крика, мольбы, унижения. И понимал, что его никто не найдет. Хмель вышел. Остался только страх.
Старая телогрейка, несколько рубашек, консервы, крупа, сахар, чай... Больше у Гриши и Эммы с собой ничего не было. Они отдали всё это седому простуженному человеку.
- Куда ты теперь? - спросил Гриша.
- В лес, - пожал плечами мужчина. - Лучше леса жизни нет. Там такая сладкая тишина...