- Пап, - сказал Мурашкину его отпрыск Стасик. - А трудовик дал нам домашнее задание - сделать скворечник.
- Почему скворечник-то? - спросил Мурашкин, не отрываясь от газеты. - Почему не табуретку? Или разделочную доску.
- Пап, ты что, с дуба рухнул? - удивился Стасик. - Весна же. Скворцы скоро прилетят. А им жить негде - хаты нет. Трудовик потом, когда оценку поставит, мой скворечник мне же и отдаст, чтобы я его пристроил у себя в ограде. Поможешь? А я тебе за это пятерку принесу.
- Делать им нечего, скворцам этим, - проворчал Мурашкин. - Вот и шастают туда-сюда. Ну, ладно, а пятерку-то ты мне по какому принесешь?
- Да по любому! У деда вон займу, он как раз пенсию на баксы поменял.
- Так он тебе и даст, - усомнился Мурашкин. - Дед наш, как прибавили ему пенсию, так сказал, что только жить начинает, и копит теперь на турпоездку в Таиланд. Откуда твои скворцы прилетают. Нет, брат, ты мне все же лучше пятерку по какому-нибудь предмету принеси.
- Построим нормальный скворечник, и будет тебе пятерка по труду.
- Но учти, я ведь не плотник и не столяр там какой-нибудь, а всего лишь бухгалтер, - предупредил Мурашкин, откладывая газету. - Кроме ручки и калькулятора, другого инструмента в руках и не держал.
- Да знаю, - отмахнулся Стасик. - Хотел маму попросить. Но ей некогда, она теплицу ремонтирует.
- Ладно, пошли во двор. Я пока материал подыщу, а ты спроси у мамки молоток, эту, как ее, ножовку и гвозди.
Когда Стасик вернулся, Мурашкин уже сидел под яблоней и вертел в руках старый посылочный ящик.
- Смотри, сына, уже почти готовый скворечник, - обрадованно сказал он наследнику. - Надо только выпилить в одной стенке дырку. Чтобы скворец мог попасть к себе домой.
- Так он же из фанеры! - обескураженно сказал Стасик. - А трудовик дал задание сделать скворечник из досок.
- А ты ему скажешь, что сейчас время такое, надо на всем экономить! Ну, давай, пили дырку!
- Да почему я-то? - возмутился Стасик. - Мы же честно с тобой договорились: ты помогаешь мне, а я тебе несу пятерку. Или что дадут.
- Я тебе материал нашел? Нашел! Так что пили давай.
Стасик, обиженно пыхтя, заелозил ножовкой по скользкой фанере.
- Нет, так у тебя ничего не выйдет, - с сожалением сказал Мурашкин. - Тут нужно стамеской работать. Ну-ка неси стамеску!
Теперь за дело взялся сам Мурашкин. Он ударил по стамеске молотком два или три раза, и в стенке ящика образовалась безобразно большая и неровная дыра.
- Сюда не то, что скворец, а и самый задрипанный воробей не зачет поселиться, - разочарованно сказал Стасик.
- Да? - удивился Мурашкин и сконфуженно почесал стамеской лысеющий затылок. - Слушай, может, его где купить можно, этот чертов скворечник?
- Если бы, - вздохнул Стасик. - Может, все же маму попросим помочь нам?
- Нет, не женское это дело, - категорично заявил Мурашкин. - Мы это сделаем сами. Вот только из чего?
И тут его взгляд остановился на собачьей будке, в которой жил и довольно условно охранял их покой маленький беспородный пес Тузик. Будка тоже была небольшой, может, чуть больше только что безнадежно испорченного посылочного ящика.
- Так, крыша есть, вход тоже оборудован, - бормотал Мурашкин, оценивающе рассматривая будку. - Вот, сына, покрась будочку, грузи ее на тачку и вези своему трудовику. У тебя будет самый большой птичник. Штук на десять скворцов. Так что пятерка тебе обеспечена.
- А как же Тузик?
- До осени в бане поживет, а на зиму опять займет свой скворечник... Ну же, крась давай! А я пойду, вздремну. Устал очень. Шутка ли - целое скворчиное общежитие построили!
ВОРОБЫШЕК
Вот и отступили суровые эвенкийские морозы. За окном - апрель, с крыш закапало, во дворе нашего дома весело зачирикали воробьи. В сорока-пятидесятиградусные морозы их не видать и не слыхать - прячутся где-то, бедолаги, от лютой стужи. А тут, пожалуйста, - объявились, радостно прыгают по двору, склёвывая какой-то только им видимый корм. Мне же при их виде сразу вспомнились далёкое детство, моя родная деревушка Пятерыжск на высоком песчаном берегу седого Иртыша, и вот эта история, связанная именно с воробышком.
Стояло жаркое, настолько жаркое лето, что босиком по пыльным сельским улицам ходить было невозможно - раскалённый песок обжигал подошвы. Мне тогда было лет семь, моему брату Ренату - около пяти. И вот в один из таких знойных дней мы почему-то вместо того, чтобы отправиться купаться, забрались с ватагой пацанов на пустынную в эту пору территорию совхозного склада - играть в прятки. А может быть, залезли мы туда уже после купания - точно не помню. За дырявым забором высились амбары для зерна, комбикормов, бугрились крыши врытых в землю ледников для мяса, хранились нагроможденные друг на друга конные сани, пылились зернопогрузчики с длинными железными шеями-транспортёрами, тянулись штабеля дров. Между амбаров и за ними буйствовали заросли чертополоха и конопли, лебеды. В общем, рельеф - самый подходящий для игры в прятки.
Я, как старший брат, всегда старался держать в поле зрения Рената, и потому мы вместе побежали прятаться за весовую. Это такая будка под шиферным навесом перед огромными напольными весами. А за будкой весовой мы увидели вот что: под стеной одного из семенных амбаров глянцево блестела под лучами белого раскаленного солнца чёрная и неприятно пахнущая битумная лужа диаметром примерно метра три-четыре. В центре неё валялись несколько порванных бумажных мешков. Битум находился в них, но они полопались, когда их небрежно свалили здесь ещё в прошлом году. Осень, зиму и весну мешки с битумом, который должны были пустить на ремонт кровли прохудившихся амбаров, вели себя прилично. Крыши чинить почему-то никто не торопился, а в жару битум растаял и поплыл из дырявых мешков.
В центре этой чёрной лужи мы увидели отчаянно трепыхающегося и уже хрипло чирикающего воробышка. Ему в ответ галдела целая толпа его сереньких собратьев, сидящих на колючих ветвях растущей рядом акации, а также вприпрыжку бегающих по самому края битумной лужи. У воробушка прилипли лапки и кончик хвоста. Глупыш, как он туда попал? А, вот в чём дело: к поверхности коварной лужи прилипло множество кузнечиков, бабочек и ещё каких-то козявок. Видимо, воробышек захотел кого-то из них склюнуть, вот и прилип.
Я еще не успел подумать, что же можно сделать для погибающего воробышка, как Ренат что-то крикнул мне и побежал по чёрной лоснящейся поверхности к трепыхающемуся комочку. Хотя где там - побежал. Он сделал всего несколько шагов, и битум цепко прихватил его за сандалики. Братишка дёрнулся вперёд, назад, потерял равновесие, одна его нога выскочила из сандалии, он упал на бок и испуганно закричал. На нём, как и на мне, были только сатиновые трусишки. Ренат сразу влип в битум одной ногой, боком и откинутой в сторону рукой.
- Ой, мне горячо! - захныкал братишка. - Вытащи меня отсюда!
Я страшно испугался за него, но не знал что делать. Взрослых нигде не было видно, а пацаны разбрелись и попрятались по всей большущей территории склада - не забывайте, мы ведь играли в прятки. К стене весовой будки было прислонено несколько широких досок. Я уронил одну из них на землю, притащил к чёрной луже и подтолкнул к продолжающему плакать брату. Затем прошёл по доске к нему и попытался за свободную руку вызволить из плена. Но Ренат прилип намертво. Я дёрнул его за руку ещё раз, другой, и чуть не упал рядом с ним сам. Ренат заревел с новой силой. А перепуганный воробышек, из-за которого мы и влипли в эту историю, напротив, замолчал и лишь часто открывал и закрывал свой клювик.
И тут, на наше счастье, на территорию склада с обеда пришли несколько женщин, работающих на очистке семенных амбаров под приём нового урожая. Они нас увидели, заохали, запричитали. Но не растерялись, а быстро притащили откуда-то несколько лопат. Этими лопатами женщины начали поддевать с краю и сворачивать в рулон (ну, как блин) битумную массу. Подвернув этот чудовищный блин почти впритык к временно умолкнувшему и во все глаза наблюдавшему за собственным спасением братишке, они дружно, в несколько пар рук, вытянули его из битумной массы.
Ренат стоял на твердой земле без сандалий - они остались там, где он только что лежал, - и дрожал, несмотря на жару, а с его правого бока, ноги и руки свисали чёрные битумные лохмотья и сосульки. Он был так нелеп и смешон в этом виде, что я не выдержал и захихикал. Засмеялись и женщины - но это, скорее, был смех облегчения, - и пошли в свой амбар работать.
- Ну, татарчата, бегите домой! - деланно строго сказала задержавшаяся около нас наша соседка тётя Поля (она тоже работала на складе). - Обрадуйте мамку. А я сейчас попрошу управляющего, чтобы вам подвезли солярку.
- Зачем? - удивился я.
- А как Ренатку-то отмоете? Только соляркой, - сказала всё знающая тётя Поля. - Керосином - оно бы лучше. Да нет его теперь, керосину-то, электричество у всех. Так что и солярка пойдёт.
- Ну, пошли домой, - я взял брата за чистую руку, в уме прикидывая, достанется мне за него от матери или нет.
- Не пойду! - вдруг уперся Ренат. - Воробушек там остался.
А ведь верно, про воробышка-то я и забыл. Он молча сидел в битумной западне, причем уже как-то боком, с полузакрытыми глазками и широко распахнутым клювом. Оказывается, бедолажка прилип к битуму уже и концом одного из крылышек.
- Идите, идите отсюда, он уже не жилец! - прикрикнула на нас тётя Поля. Лучше бы она этого не говорила. Ренат заголосил так, что тётя Поля уронила лопату, а мне заложило уши.
- Спасите воробушка! - в истерике кричал братишка, а из глаз его ручьем текли слёзы. - Вытащите его, а то я снова туда лягу!
- Ты посмотри на этого жалельщика! - всплеснула руками тетя Поля. - Сам чуть живой остался, а за пичужку переживает! Ну ладно, попробую.
Так как битумная лужа уже была скатана с одного конца, до птахи уже можно было дотянуться. Тётя Поля наклонилась над встрепенувшимся и слабо защебетавшим воробышком, осторожно выковыряла его из битума при помощи щепки и протянула его мне:
- Нате вам вашу птицу!
Я завернул обессиленного и перепачканного воробышка в сорванный под забором лист лопуха, и мы пошли домой. Не буду рассказывать, как нас встретила мама. А впрочем, почему бы и не рассказать? Она нас встретила, как и полагается в таких случаях: и плакала, и смеялась, и шлёпала нас (чаще, конечно меня), и целовала (а это уже чаще Рената). Потом она поставила братишку в цинковое корыто и стала оттирать его, хныкающего, жёсткой мочалкой, смоченной в солярке. И солярка стекала по нему на дно корыта уже тёмная от растворенного битума, Ренат же с каждой минутой становился всё чище и чище. А на подоконнике, в картонной коробочке с покрошенным хлебом и блюдцем с водой, дремал чисто отмытый сначала в керосине (для него всё же нашли чуть-чуть), потом в тёплой воде воробышек. Ренат не соглашался на солярочную процедуру до тех пор, пока мама первым не привела в порядок спасённого воробья.
Срочно вызванный с работы папа растапливал баньку. Он носил туда вёдрами воду, подносил из поленницы дрова, при этом что-то бормоча себе под нос и удивлённо покачивая головой - мама ему всё рассказала.
А дальше было вот что. Уже на следующий день по распоряжению перепуганного управляющего отделением битумную лужу срочно убрали. Ещё через пару дней наш воробышек совсем ожил и был выпущен на волю. Во двор его вынес, осторожно держа в горсти, сам Ренат. Он поцеловал птичку в светло-коричневую головку и разжал пальцы. Воробышек взмахнул крылышками, взлетел на верхушку клёна в палисаднике и громко зачирикал оттуда. Может быть, он благодарил нас на своем воробьином языке за его спасение? Довольные, мы побежали с братом купаться на любимое озеро. Там уже с утра самозабвенно плескались в тёплой, парной воде наши друзья, и их счастливые визг, крики и смех разносились очень далеко окрест. А впереди у нас было ещё много таких безмятежных дней и всевозможных приключений...
ЧЕРВЯЧОК ПЕТЯ
Я тут впервые внука своего на рыбалку вывез. Ну, приехали мы на озерко мое любимое. Я пока машину в тенечек ставил, внучок тем временем на берегу играл, что-то там выкапывал, закапывал.
Ну, вот, все приготовления вроде закончил, удочки размотал, говорю внуку:
- Игореша, неси-ка мне ту банку, с червячками которая.
- Щас, деда! - говорит. И бегом ко мне.
Я заглянул в банку - а там червей штук с пяток всего осталось.
- А где остальные? - спрашиваю.
- Ушли погулять, - отвечает.
Вот чертенок! Это же он с наживкой моей игрался!
"Ай, ладно! - думаю. - Можно и на пяток червей неплохо поймать".
- Ну-ка, - говорю, - дай мне одного из них.
Игорешка выудил из банки самого жирного червя.
- Вот, - говорит, - деда, познакомься, это Петя.
Я удочку уронил.
- Какой еще, - говорю, - Петя?
- Да вот же, - сует мне руку с извивающимся червяком внучек. - Скажи ему: здравствуй, Петя!
- Здорово, Петя! - машинально поприветствовал я червяка.
Взял его. И уже не знаю, что с ним делать. Был бы просто червяк - все понятно. А тут - Петя...
- И что ты с ним будешь делать? - спрашивает внучек.
- Ну, на крючок его насажу, и в воду закину.
- Петю? На крючок?! - вытаращил на меня глаза Игорешка. - Но ему же больно будет.
- Будет, - вынужден был я признаться. - Но немножко.
И тут внучек выхватил у меня из руки червя.
- Нет, деда! - сказал он очень решительно. - Не дам я тебе Петю колоть крючком.
И неумело замахнувшись, кинул червяка Петю подальше в траву. Петя, не будь дураком, немедля уполз.
- Ну, дай же мне кого-нибудь другого, - взмолился я. - Того, с кем еще не успел познакомиться.
Но внучек уже вытряхивал из банки и оставшихся червяков.
- Деда, - сказал он. - Я их тоже знаю. Их зовут Гриша, Коля, Паша и... И Маша.
Так и пропала наша рыбалка. Но я почему-то не расстроился...