Ночь. Темная дымка облаков затянула непроглядной тьмой чистое глубокое небо, лишь стальные звезды освещали холодным и тусклым светом путь полуночных странников. Бледно-розовый серп луны свисал с небесных качелей, пытаясь достать до земли и обжечь ее теплым ночным пламенем. Было тихо и ветер, покачивающий весеннюю колыбель реки, одаривал прохладой ночных обитателей этого мира.
Но, вот, забарабанил дождь, он нарушил чистую гладь тишины и с каждой секундой начинал стучать по листьям, траве и земле все сильнее и сильнее. К мелодии воды добавились мелодии сотни маленьких ручейков и тысячи постукиваний прозрачных капель. Тяжелые черные тучи заполонили небо, полностью скрыв от взора страждущих мерцающие звезды, и лишь изредка объеденный кусочек луны мог наслаждаться своим отражением в ряби воды. Но вот и луна исчезла, и тьма заняла все пространство этого мира. Тучи, падающие на землю, вглядывались в такую же мутную бесконечность тьмы на земле, все замерло...
- Эй, гном, подай мне свою бренчалку!
Гробнар, услышав, что кто-то зовет его, резко обернулся, но, узнав голос грубого небритого человека, сделал это неохотно. Он вглядывался на блики от затухающего костра на его лице, отчего выражение следопыта стало еще устрашающе.
- Ты испытываешь мое терпение? - спросил Бишоп, подкидывая очередное полено в костер. Его голос был суровым, но эта суровость никак не отразилась на нем, он так же настойчиво смотрел на светловолосого коротышку, отбивающего кончиками пальцев ритм какой-то песни.
Бард перевел взгляд со смуглого лица на землю, усеянную каплями дождя, как бы ему сейчас хотелось просочиться туда, где его, наконец, не смогут найти.
- Ты ничего от него не добьешься... - отрезал Касавир, кутаясь в плащ - он никогда не расстанется со своим инструментом, думаю, если его лютню будут сжигать, Гробнар, как истинный мастер своего дела, кинется за ней. - Паладин сухо рассмеялся, сосчитав, что шутка удалась, но тут же остановился, услышав ответ Бишопа.
- А паладинскую рожу тут никто не спрашивал, вечно ты суешь нос не в свое дело!
Касавир сузил глаза, оставив, лишь еле различимые щелки, он не знал, что ему ответить, да и не сильно хотелось отвечать "грязи". Паладин догадывался, что когда-то этот ублюдок заплатит за свои оскорбления, но точно не сейчас, он выжидал момента, когда сможет опустить его прилюдно или же в присутствии кого-то, чье мнение важно для него самого. Каталмач еще больше завернулся в черный плащ, достал откуда-то самокрутку и, запалив один конец, начал курить, успокаивая свои нервы и показывая всем своим видом, что не расслышал следопыта.
Бишоп вновь взглянул на барда, но тот уже был готов отдать ему все, что есть, кроме жизни, конечно. Гном перекинул ремешок лютни через плечо, тем самым сняв ее с себя, и протянул инструмент мужчине.
- Я говорил не про эту.
Выждав пару секунд Гробнар не двигался, он не мог понять, что еще нужно серу Бишопу, у него всего один струнный инструмент, да и он ему не подходит. Следопыт заметил озадаченность гнома и указал на его рюкзак. Из туго затянутой сумки выглядывал гриф большой грушевидной лютни. Гном обернулся, чтобы узнать, на что показывает мужчина, и ужас исказил его дурашливо-доброе лицо.
- Сер Бишоп, я не могу вам ее дать, я даже не знаю что это, и как оно работает!
- Давай сюда, я разберусь, - следопыт протянул руку.
Долгое время бард колебался, если же дать, то возможно эта штука убьет грозного господина, что ему не хотелось, а если не дать, то этот грозный господин убьет его самого. Он нехотя пополз к сумке и тут же ощутил холодные взгляды курящего паладина и жующей початок кукурузы Нишки, отчего ему совсем расхотелось что-либо делать.
Дождь продолжал стекать по лицам сидевших вокруг костра, он не унимался ни на секунду, и казалось, что не было возможности сегодня ночью продолжить свое движение. Все дороги размыло, и если же кто-то и мог пробраться по тропам горной долины, так это козы, попрятавшиеся в горных пещерах не подозревая об обитании троллей в них.
Вдалеке показалось два золотистых огонька, предвещавших, что скоро прибудет группа разведчиков. Карнвир, завидя хозяина, бежал все быстрее и быстрее, несмотря на дождь и лужи вокруг, его когтистые лапы позволяли ему передвигаться в любую погоду. Хоть он немного подустал он не прекращал сбавлять темп, а наоборот набирал скорость и, когда уже поравнялся своими волчьими зеркалами с не менее волчьими глазами следопыта, зверь позволил себе отдохнуть. Он просунул голову под ладонь Бишопа, осторожно лег на влажную траву и тяжело вздохнул.
Неистовая стихия набирала обороты. Вот, уже вместе с дождем посыпались хлопья серебристого снега и ветер, некогда теплый, веял уже холодным дыханием и задувал снежинки под одежду путников. Становилось холодно, и этот холод ощущался не столько физически, сколько душевно...
- Гробнар! - напомнил о своей просьбе Бишоп.
Гном медленно начал развязывать веревку на сумке, руки его закоченели, и, периодически грея их дыханием, он отрывался от своего дела. Изредка бард оборачивался в надежде на то, что следопыт откажется от своей затеи, но только встречался с янтарным взглядом полным серьезности и уверенности. Наконец, он развязал сумку и вытащил инструмент - это была хорошо отполированная и лакированная лютня, по форме она напоминала сплющенную грушу, но еще более женский стан, розоватое дерево отдавало завораживающим блеском и еще раз хорошенько разглядев ее гному расхотелось отдавать инструмент.
- Сер Бишоп, может не надо?
- Надо, Гробнар, надо! - послышался задорный голос девушки тифлинга, она уже некоторое время пританцовывала на месте, чтобы согреться. Хоть она надела на себя меховую накидку, ничто не могло согреть ее ноги, как движение или же тепло от костра, но он как назло почти потух.
Бард кинул на нее неистовый взгляд и, плюхнувшись на свое место, передал инструмент следопыту. Теперь он не сожалел о содеянном, а наоборот радовался тому, что, наконец, кто-то разберется с этой штукой.
Старые деревья тихо перешептывались, обсуждая предстоящий поединок. Каждый раз, когда дождь усиливался, им приходилось замолкать от того, что их дети-листья играли друг с другом, это могло продолжаться долго, но вязы и дубы привыкли ждать, срок их жизни мог длиться бесконечно. Но теперь пошел снег и деревья замолчали, чтобы насладиться легкостью белого ковра, они уже несколько сезонов ждали эти искристые предвестники их радости, наконец, деревья смогут всласть отоспаться.
Наблюдая, как следопыт осматривает загадочный инструмент, гном достал свой. Ему уже долгое время хотелось что-то спеть, но паладин, искренне ненавидевший барда, а еще более его песни, всем своим видом показывал, что расправа будет скора, если... Гробнар перекинул через себя ремешок лютни и, скрестив ноги и усевшись поудобнее, начал перебирать струны. Сначала он брал только низкие ноты, пытаясь подстроиться под ночь, затем чередовал их с высокими, добавляя к тьме мерцание звезд, но вскоре он решил изменить смысл своей песни, более всего сейчас его интересовал дождь. Гном ускорялся, когда это нужно, и сбавлял темп, когда этого требовал ветер. Все эта неистовость напомнила ему старый мотив, который он давно обещал исполнить своей госпоже. Бард долго не решался ее петь, ожидая, что отряд разведчиков вернется, но, поняв, что таким образом только нагоняет тоску на себя, начал дергать нужные струны в нужном темпе.
Что ж ты, сестрица, нос свой повесила,
Что ж не горит в твоем доме очаг?
Дождик идет и мне снова не весело,
Будто не кости, а цепи в плечах...
Снился мне крик и плачь, такой жалобный,
Снилась мне ночь бездонная синь...
Скажи-ка брат-ветер, что тебе надобно
Средь погоревших бездомных осин?
Ворон нарушил покой средь живущих,
Ворон нарушил все шорохом крыл!
Где были беды - все стало пуще,
А где дома, лишь молчанье могил...
Что ж ты, сестрица, нос свой повесила,
Что же огнем не осветишь мой путь?
Дождик идет и мне снова не весело,
Вот, я пришел, дай чуть-чуть отдохнуть!
- Очень красивая песня! - проговорила стуча зубами пританцовывающая Нишка, ее нос уже посинел и какое-то время назад она сбавила темп своего танца.
Дослушав песню до конца паладин только фыркнул, но, заметив, что снег прекратился, сел спиной к дереву и намеревался услышать еще парочку песен до того как он заснет, или же до того, когда наступит рассвет. Касавир подкинул полено в костер, но оно оказалось настолько сырым, что препятствовало остальным веткам разгораться и могло быть причиной затухания пламени. Вор уже некоторое время облегченно смотрела на объект спасения, ожидая, что, наконец оставшийся язык пламени превратиться в кострище, который сможет обогреть ее с ног до головы, но тут, этот святоша делает ошибку, которая как ей показалась, может стоить ему пару выбитых зубов. Осторожным движением ноги рогатая девушка вытолкнула поленце и, демонстративно покрутив пальцем у виска, продолжила свой танец.
Дождь почти закончился, но живые ручейки, весело смеющиеся и вливающиеся в чистую горную реку, еще долго не закончат свой бег. Они просачивались там, где не было ходу даже насекомым, они уползали под землю, и через несколько шагов выпрыгивали из норки, они скатывались водопадом и превращались в туман... Но во что бы то ни было, во веки веков они попадали в хрустальную реку-мать, которая берегла их и охраняла всю свою вечную жизнь.
- Слушай, Гроби, - сказала девушка, продолжая стучать зубами и скакать, - у тебя есть что-то повеселее?
Гном почесал свой гладкий подбородок, потом взъерошил соломенные волосы и под конец раздумий пожал плечами. У него не было настроения сейчас веселиться. Обычно веселый и смешной гном в первый раз за их путешествие загрустил.
- Точно, гном, твоя песня сойдет только на похороны...- проговорил следопыт, и потом тихо добавил, подмигнув Нишке, - паладинские...
Вор залилась громким хохотом, отчего задремавший Каталмач проснулся. Его утомила вся эта шайка и теперь он жалел, что не пошел вместе с разведывательной группой. Вытащив очередную сигаретку, паладин не поленился подойти к костру, окинуть всех холодным взглядом и пройти в тень дерева.
Гробнар заметил что-то странное в поведении Касавира, но не придал этому никакого значения. "Ну, злиться, пусть злиться..." - думал он, пожимая плечами и что-то доказывая сам себе.
Месяц вскоре пробился сквозь толщею тьмы и позволил путникам немного расслабиться, хоть он и не дарил тепла, ему была особенна рада тифлинг, которая теперь не безнадежно танцевала, а, вскидывая руки вверх, шутя, как шаманка просила его подарить тепло.
Туман поднимался все выше и выше над горами, и это значило, что вскоре костер сможет гореть в полную силу. Сквозь него месяц уже казался не розовым, а перламутровым, окаймленным серебристыми звездами, и теперь уже не тучи, а он сам падал вниз, чтобы поглядеть на свое отражение. Давящая тишина сменилась стрекотанием цикад и пением птиц, после бури все вновь ожило...
Бишоп взглянул на небо и ему показалось, что он уже где-то видел эту картину мира. Ощупав себя на наличие кинжала и все еще держа в руке лютню, он разбудил волка. Карнвир сладко позевал, потянулся и, взглянув янтарными глазами на хозяина, лизнул его руку. Зверь понял печаль следопыта, точно так же, как и все чувства, которые его переполняли. Чтобы раздавить молчание волк тронул носом струну и завыл.
- Он, наверно хочет, чтоб вы сыграли, сер Бишоп. Обидно, что вы не умеете, - проговорил Гробнар, наблюдая за волком.
Мужчина рассмеялся в ответ и дернул ту же самую струну, что и его любимец. Ожидая реакции Карнвира на это, Бишоп немного подождал, а затем дернул струну еще и еще раз. Затем, снова выдержав паузу, мужчина ускорил темп и стала различима какая-то мелодия. Он начал перебирать струны все быстрее и быстрее, изредка делая паузы, выбивая темп, и это уже показалось Гробнару не простым перебиранием, а настоящей игрой. Следопыт резко перестал играть, но, снова взглянув на звездное небо начал туже самую песнь, но теперь она казалась не нелепым перебиранием несмышленого ученика, а целомудренной игрой настоящего мастера...
Нет, звезды не греют землю, но они дарят теплоту тем, кто в них верит. Они достойны только тех, кто знает смысл существования, они открываются только отчаянным. Проживая свою долгую жизнь, они наблюдают тысячи смертей и тысячи рождений. Звезды не Боги, но в какой-то мере они колдуны... Продлевают или укорачивают жизнь, дарят свободу или наказывают заточением... Они придумывают нашу судьбу, и, если мы возьмем свою судьбу в руки - достанем самую прекрасную звезду с неба...
Молния ударила в засохшую ель, когда игра следопыта стала ожесточенней, и только теперь, Каталмач понял, кто так виртуозно играет. Ему показалось, что сама природа откликается на мелодию наглого следопыта и поет вместе с ним. Зависть уколола паладина и он, почувствовав еще одно преимущество Бишопа, скрестил руки на груди и совсем отстранился от этой троицы.
Бишоп дернул последнюю струну и стихия затихла. Показалось, что вокруг все стало настолько смиренно, что возможно протянуть руку и узнать смысл жизни, узнать, что такое счастье, узнать тайну бессмертия... Он взглянул на Гробнара, тот глядел на "сера Бишопа" восторженными глазами и казалось, что он вот-вот расплачется. Реакция Нишки отличалась от реакции барда настолько, насколько тифлинг отличался от гнома. Перестав танцевать, девушка смиренно села к костру и, восторженно раскрыв глаза и рот, начала разглядывать небо, будто знала весь смысл песни, тот смысл, что мог знать только сам следопыт.
- Се-е-ер... сер Бишоп, это восхитительно! - выкрикнул Гробнар, вставая с земли - Расскажите, как сыграть это, как играть на этом чудесном инструменте?
Следопыт смутился, ему совсем не было жалко рассказать что-то, что можно было рассказать, но ему не нравилась сама реакция.
- Много будешь знать - раньше умрешь! - отрезал мужчина и погладил своего любимца по голове, показывая, что разговор окончен.
Гном огорчился и открыл рот, чтобы возразить, но не нашел, что сказать. Сомкнув брови на переносице он на полном серьезе промолвил:
- Пусть лучше меня уложат в коробку...
- Гробнар! - прервала его тифлинг и строго взглянула на огорченное лицо.
- ...пусть моя песенка будет спета, но я должен узнать эту тайну! - промолвил гном и топнул ногой так, что оставшиеся на дереве капли упали на него.
Бишоп рассмеялся над выходкой барда, а еще более над ее последствиями, но теперь к его смеху прибавился хохот Нишки, резко отпрыгнувшей от намокшего гнома и совсем забывшей, что некогда ее ноги закоченели. Но их смех продлился недолго, следопыт вспомнил, что Карнвир вернулся довольно давно, а разведывательная группа еще и не давала о себе знать. Обеспокоившись в глубине своей души, но, совсем не подав вида, мужчина отложил в сторону инструмент и прошел в ту сторону, куда несколько часов назад ушли его сопартийцы.
Предрассветные часы не были душными, как обычно, а дарили прохладный и чистый горный воздух и одновременно с этим тепло, отражающееся от скал. Бурная река, ускорив свой темп, испарялась и теперь над горными долами стояла не стена дождя, а непроглядный туман, словно белая вуаль над горами-невестами. Земля тряслась, может быть от холода, который настиг путников, может от страха перед будущим, а может и от нескончаемого смеха...Горы чувствовали смерть и кровь, которые они увидят вскоре, после ухода этих путников. Горы много знают, но они не умеют сопереживать, они умеют только наслаждаться...
Сначала вдалеке показался голубоватый огонек, затем, чуть выше него белый, а вскоре был слышен громогласный голос бородатого дворфа, и всем сидящим вокруг костра стало легче. Голос Келгара становился все громче и громче и, когда, наконец, была слышна коронная фраза: " За битву", все поняли, что это точно они.
Серека проскользнула мимо Касавира незаметно, возможно из-за того, что был сильный туман, а возможно из-за того, что паладин ослеп от ярости, но Каталмач даже испугался, когда увидел инфернальное пламя, парящее прямо перед его носом.
- Не спи, а то замерзнешь! - проговорил дворф и, похлопав святошу по плечу, проследовал за чернокнижницей.
Полчаса спустя лагерь был разобран, и замерзшая Нишка была готова бежать куда угодно, лишь бы снова не закоченеть. Она раньше всех собрала свою котомку и раньше всех получила шарик света над головой.
- А им можно согреться? - спросила тифлинг, прыгая вокруг аасимарки, та всем всоим видом высказала отрицание.
Нишка переглянулась сперва с Гробнаром, а потом с Бишопом и встретила такой же непонятливый взгляд, как и у нее самой.
- Почему ты все время молчишь? - продолжила свой расспрос вор.
Реван перевела взгляд с рогатой девушки на дворфа, казалось, что она вот-вот накинется на него.
- У нее язык волки съели! - промолвил Келгар, запихивая наплечник в свою сумку. Хоть шутка была и глупой, почти все засмеялись.
Взъерошив влажные волосы на голове, следопыт начал ругать Карнвира:
- Чтож, ты, трусливая собака, убежал, и не защитил ее! - хоть было ясно, что он шутит, его голос оставался холодным и серьезным. Волк ощетинился и, отпрянув от своего хозяина, проследовал к хозяйке. Видно, пока он отвлекся на поимку зайца, он потерял Сереку с Келгаром и, ему ничего не оставалось сделать, как вернуться по знакомой дороге.
Чернокнижница погладила своего зверька за ушком и что-то прошептала, но когда заметила, что ее манипуляцию увидел дворф, прикусила губу.
- Эй, девчонка, ты сжульничала, ты заговорила! - прикрикнул воин, и указывал пальцем на девушку с волком, будто уличил ее в грабеже. Чернокнжница встала с колена и, приняв выражение полное спокойствия, скрестила руки на груди.
- На счет шепота мы не договаривались! - прорычала она так же, как некогда ее зверь.
Келгар приподнял одну бровь и легонько ткнул девушку в бок.
- Ну, я ж шучу! - проворил он, состроив глаза, полные искренности.
Не теряя ни минуты, аасимарка замахнулась, чтобы дать ему подзатыльник, но вместо этого, потрепала по щеке, назвала "самым милым коротышкой" и удалилась во тьму.
Этим утром вся группа шла быстрее обычного, кроме удивленного дворфа, так и не получившего то, что должен вследствие победы.