Узнала, что мой бывший учитель умер. "Прямо в оркестровой яме."
Нет больше огня.
(Его звали Файер. Хорошее еврейское имя.)
Помню, как приходила к нему домой на уроки, в комнату, полную рассованных повсюду старых скрипок. Я так никогда и не узнала, сколько именно их у него было. Любимой была, кажется, одна пузатенькая из Тироли. "Тиролька, тиролька!" - говорил он ласково. Как однажды меня укусил комар или паук, рука вспухла, я не могла играть, но всё-таки пришла на урок, и как он тёр мою руку одеколоном.
Как рассказывал о том, что однажды услышал, как занимается в соседнем классе Ойстрах, и как ему стало настолько стыдно, что он тут же собрал свою скрипку и ушёл домой.
Как он разбирал со мной концерт Чайковского, откидывая седую прядь со лба, как советовал играть "по-пьяному", и с какой гордостью показывал старые фотографии: "Молодой был, горячий..."
Как, много позже, я встретила в Техасе грузинку, игравшую с ним в опере, и как она хвасталась, что была его лебединой песней.
Всё правильно. Остаются лебединые песни и аппликатура и штрихи в концертах.