Хочешь рассмешить бога - поделись с ним своими планами.
(Английская поговорка)
Впервые за целый месяц на побережье подул ветер. Несильный - плыть было легко, - но море задвигалось, зашевелилось невысокими волнами.
Постепенно его охватило состояние блаженной зависимости от этой живой механики, когда движение мыслей, рук, ног и воды подчинены единому текучему ритму. Так было каждый раз, когда он плыл от берега. И каждый раз он терял ощущение времени и расстояния, и нужно было заранее назначать себе предел, чтобы повернуть обратно. Эта странная очарованность напоминала о себе и потом, когда уставшее от солнца тело отдыхало на прохладных простынях, даже не воспоминанием, а иллюзией покачивания, словно море, все еще имело власть над ним.
Сейчас он плыл к цепочке белых пенопластовых мячиков, нанизанных на трос и ограждающих безопасный участок моря для купания. Впрочем, большинство обитателей отеля особого интереса к морю не выказывали, предпочитая проводить время под пальмами возле затейливых бассейнов с пресной водой.
Белые шарики то выныривали из воды, то совсем пропадали из вида. Неожиданно они оказались совсем рядом. Он схватился рукой за трос для короткого отдыха перед обратной дорогой.
- Па-а-па-а! - он услышал голос своего сына, звавшего его с берега.
Прежде чем повернуть назад, в последний раз посмотрел в широкую даль. И тут он увидел то, чего не замечал раньше, а может быть чего и не было вовсе - там, далеко-далеко - ещё одной границы из белых подвижных поплавков. Он даже не успел подумать, зачем нужна эта дальняя граница, но она уже влекла его: "Если я туда доплыву, то..."
Он развернулся, увидел неправдоподобно близкий берег и фигурку сына, закутанную в желтое полотенце.
- Назад! Назад плыви! - торопил мальчик.
Он вытолкнул себя из воды, замахал сыну рукой, и снова подумал: "Если, я доплыву..."- И в тот краткий миг, когда он был над водой, мысль сама закончила себя: - "То..."
...............
Без слов. Грань между знанием и чувством. Мгновенное узнавание.
Он сразу поверил, что именно этого хотел всю жизнь.
Нет, для этого он и жил, боясь признаться, не думая, не называя...
Но...
...Теперь он не плыл, а рвался к берегу, к сыну. Дыхание сбилось, движения стали суетливыми. Казавшийся близким берег не становился ближе.
Казалось, море отпускает пловца, возвращающегося к берегу, теряет к нему интерес.
Когда он, неловко ступая на камни, вышел на берег, то чувствовал настоящую усталость: "Если я доплыву, то... Должно хватить сил на обратную дорогу". Непрошеная мысль приобретала силу зарока.
- Па, долго как. Мне скучно.
- А ты бы со мной.
- Не, я не люблю. Вода соленая и в лицо плещет.
Они поднялись вверх по лестнице, ведущей с пляжа к маленькому искусственному раю. Белые домики, цветущие деревья, вечнозеленая трава при полном отсутствии дождей. И все это отделено от мира морем и горами. Дорожки, пересекая сад, сходились на крошечной площади, не без претензии названной Агорой. Площадь замыкало кольцо сумрачных лавочек со всякой всячиной. У входя стояли корзины с вышитыми турецкими туфлями, стопками войлочных фесок, блестели желтым стеклом и медью кальяны, ветер трепал развешенные на веревке шелковые шали.
Но мальчика притягивали висевшие по соседству гирлянды странных стеклянных безделушек. Он положил одну на ладонь - синий диск, на нем белый и в нем черный внимательный стеклянный зрачок.
- Что это? - мальчик посмотрел на отца.
- А? - тот с трудом оторвался от собственных мыслей.
- Ты же обещал, сначала один в море, а потом будешь заниматься мной.Что, это такое? - он протянул раскрытую ладонь.
- Это талисман турецкий. От сглаза, кажется. Могущественный-премогущественный, - отец сделал таинственный голос.
- Ой! он разбился, - мальчик растерянно смотрел на лежащие на песке осколки, нестерпимо синие. Казалось, они сейчас растают на солнце, как тают выброшенные из воды на берег медузы.
Из лавочки выбежала полная турчанка, прервавшая свой обед, на ходу вытирая фартуком лоснящиеся губы.
- Do not worry, ничего-ничего, - она торопливо подбирала подходящий для постояльцев язык.
- Теперь что-то случится плохое, да?
- Да ну, чушь какая! - слишком быстро ответил отец, скрывая собственную тревогу. - Они, наверное, каждый день здесь десятками бьются.
Турчанка уже собрала осколки в свой фартук. И вдруг приколола что-то мальчику к футболке.
- Подарок, подарок! - широко заулыбалась и замахала руками, когда отец полез за бумажником.
Они поспешили уйти. К футболке была приколота крошечная медная булавка, а на ней блестел синий глазок, только очень маленький.
- Если я доплыву, - снова кольнуло его. Но вслух он сказал: - Завтра мы уезжаем.
- Не порти настроение, - рассердился сын и потащил его к стойке бара, где мокрые от пота парни, наряженные пиратами непрерывно с утра до вечера смешивали коктейли и разливали ледяной лимонад в высокие бокалы.
На открытой эстраде два пожилых немца с холёными телами и женщины разных национальностей старательно выполняли упражнения под музыку. Ими руководила очень юная девушка-турчанка, почти подросток. Кажется, она была единственной, кому это занятие действительно нравилось, и кого оно не делало нелепой.
Отцу вдруг стало тошно от ламбады, от искусственных поз, запаха пива, жары. Рай превратился в унылый нескончаемый балаган. Море стало недосягаемо далеким, как во сне, когда видишь себя на перроне, и понимаешь, что был на море и ни разу не искупался, а сейчас сядешь в поезд и уедешь навсегда.
Из оцепенения его вывел резкий звук свистка, раздавшийся прямо над ухом. Свистел клоун, собирая отдыхающих для игры в мяч.
- Папа, я побежал, ты на меня посмотришь? - сын дергал его за руку.
И побежал прочь.
Отец стоял и смотрел, как клоун в желтом балахоне уводит его сына и слышал надсадную трель свистка. К ним сбегались другие мальчишки. Сын обернулся:
- Сплавай пока! И приходи.
С бьющимся сердцем он побежал к морю.
Мальчик в безопасности. За ним посмотрят. Только туда, до далеких белых буйков. И обратно. Не надо только думать, что это что-то специальное. И что в самом деле за бабьи зароки.
Он с наслаждением зашел в воду. Медленно оттолкнулся и поплыл. И снова море объяло его, сделало своей частью. Все шло удивительно легко. Скрылся за левым плечом причал для катеров. Осталась за спиной первая низка белых поплавков. Но сейчас, когда ветер стих и поверхность воды разгладилась, оказалось, что вторя линия ограждения значительно дальше, чем он предполагал вначале. Значительно дальше.
Поплавки не прятались, а постоянно были перед глазами. Или, вернее, это он не мог оторвать от них взгляд. И наконец настал момент, когда стало ясно они совсем рядом - он доплывет.
И тут он почувствовал, что он один далеко в море, а под ним огромная, непроницаемая для света толща мертво-соленой воды. Какой-то первобытный темный ужас охватил его. Он с ненавистью смотрел на близкие белые буйки, такие близкие, что можно было разглядеть зерна пенопласта и повисшие на тросе водоросли...
...И не в силах двинуться дальше, повернул к берегу.
Потом они сидели с сыном на высокой стене над морем. Под ними была зеленая трава, а над ними сосны. Древняя прекрасная земля поверженной химеры - Кемер. Очертания гор уже начали бледнеть, таять, сливаясь с небом. Отец смотрел сквозь сосновые ветки на солнце, любуясь колкой игрой лучей и хвои. Пахло морем и дымом. Душистым дымом очага.
- Па! Ну па! Помоги же.
Отец поднял глаза и увидел сначала испачканные песком ноги, мокрые плавки, плечи закутанные просоленным полотенцем.
- Да возьми же - горячо! - мальчик протягивал две круглые деревянные дощечки с чем-то невероятно душистым, пахнущим горячим дымом, луком и свежим хлебом. - Да что с тобой сегодня?! Я, знаешь что нашел? - он уселся на траву. - Там такой шатер из рогожи, а внутри женщина сидит на коленках. Печет лепешки. Па! Представляешь, сковорода углями набита, а она тесто раскатывает на длинной палке, вот так, - он странно замахал руками, как будто держал флаг, - а потомбросает прямо на раскаленную крышку! Раз - и готово. Я не знал, как про начинку сказать - просто пальцем показал. Тьфу! Все глаза дымом выело.
Только теперь отец увидел размазанные по щекам у мальчика слезы. И за спиной у него море.
Он опустил глаза. На пляже играли в волейбол. Подавал белобрысый немец, тот что утром занимался аэробикой. Его легко было узнать по короткому ежику на голове и усам, какие обычно рисуют карикатуристы солдафонам. Как глупо - немец похож на карикатуру немца. А почему он решил, что немец пожилой? Прекрасное тело, красивый, даже очень красивый загар.
Чтобы не смотреть в море, словно в чем-то виноват, он стал приглядываться к игрокам. Да, очень белые носки, отглаженные шорты и принужденные движения человека постоянно помнящего, что на него смотрят, или могут смотреть. Это внимание к себе выдает весь страх перед тем, что неумолимо надвигается. Должно быть, бросок был удачным. Смуглый парнишка с длинными волосами стянутыми резинкой в мокрый хвост подскочил к белобрысому и поднял руку в спортивном приветствии. Движение парня было таким открытым порывистым. что немец слегка отпрянул, потом оглянулся, улыбнулся широкой аккуратной улыбкой и легонько ударил парня по раскрытой ладони. Он вдруг понял причину своей неприязни к немцу. Тот напоминал ему о том, что его собственные часы тоже идут вперед, что ТО - самоеглавное - может с ним не никогда и не случиться.
Раздался какой-то шум.
- Воду в трубе пустили! Бежим вместе! - Сын легко вскочил на ноги.
Труба - их любимое развлечение - длинный жёлоб, по которому струится поток воды. Можно взявшись за руки нестись вместе с этим потоком вниз, а в конце с водопадом лететь в неглубокий бассейн, смеясь и захлебываясь.
- Иди один. А я подойду потом.
- Ладно уж иди. Последний вечер, все-таки. Туда и обратно. Потом приходи ко мне, - фразу мальчик закончил уже набегу.
Отец остался один. Вечернее море было почти одного цвета с небом.
Он поплыл удивительно свободный от мыслей и ожиданий, заранее решив, что там - на глубине - вода держит человека так же надежно, как и у берега.
Он больше не оглядывался...
...И совсем ничего не почувствовал, когда перед ним совсем близко оказалась заветная линия. Ни страха, ни одиночества.
Одно движение - и мокрый зернистый шар оказался в его руке. Перед ним - безграничное, свободное пространство, море живое и вечное. Мгновенно анестезия кончилась: счастье охватило его горячей волной. И стало невозможно быть одному с такой радостью!..
...Он взлетел по ступенькам. Чуть не сбил с ног какую-то женщину. Она с кем-то переговаривалась у фонтана, и шум воды мешал ей слышать. Вдруг тело ее словно сломалось, сложилось пополам. Острый угол локтя рванулся к колену. Лицо исказила гримаса страха и она закричала в ответ кому-то невидимому:
- I don't understand!
Ветер подхватил брошенные пустые стаканчики и разноцветные соломинки.
Он бежал мимо шезлонгов с забытыми полотенцами, повсюду натыкаясь на невесть откуда возникших дюжих парней с рациями и надписью Security на футболках. И наконец прорвался к трубе.
Воду отключили, и она текла слабой струйкой по пересыхающему жёлобу. Нестерпимо пахло хлоркой и резиной, от множества оставленных на солнце вьетнамок. И тут он увидел!.. Мальчик лежал на земле - на другой стороне бассейна.
Могучий турок, по-видимому, врач, делал мальчику искусственное дыхание.
Лица ребенка не было видно. Только розовые ступни со сморщенной от воды кожей, десять пальчиков-горошин ритмично вздрагивали от каждого движения врача. Время остановились. Ничего не происходило. Вдруг к мальчику прорвалась растрепанная англичанка, та самая, что кричала у фонтана, и бросилась на колени.
Время шло, но мальчик не двигался. Кто-то тронул отца за руку:
- Папа!
Только теперь до него дошло очевидное - там лежит сынок англичанки, а не его ребенок.
Они стояли, взявшись за руки.
Женщина не плакала и не кричала. Она прижала узкие ладони в ступням мальчика. И было в этом жесте что-то такое трагическое и настолько необходимое, что верилось - это поможет! Именно это нужно сейчас.
- Папа, папочка! Его спасут? Сделай же что-нибудь. Помолись за него.
Отец с такой силой сжимал висевший на шее крест, что едва не порвал истертую цепочку.
Они были вместе, в почти невыносимом желании спасения...
- Его спасут, вот увидишь.
Утром они уезжали, оставляя цветущий мирок, где, казалось, ничего плохого не должно и не может происходить.
В прохладном холле уже с чемоданами, раздавая чаевые и оплачивая счета, отец спросил почему-то шёпотом у веселого портье в пиратской треуголке:
- Тот мальчик, англичанин... Где?
Портье, вежливо кланяясь, отступил - к новым приезжим, которые направляются к стойке:
- Конечно, сэр! - поклонился на прощанье отцу. - Very well! Счастливого пути, сэр. All right!
На улице под ярким солнцем мускулистый носильщик выгружает чемоданы из багажника такси.