- ...А здесь есть хоть один, кто не хочет счастья...?!
Чернобровый сделал паузу. Он смотрел прямо на Лауру. Голос переводчика стих, ей казалось, теперь она и сама понимает чужую речь. Мужчина, не отрываясь, глядел ей в глаза. Она попробовала отвести взгляд, но зрачки оратора упрямо оставались перед ней, а указательный палец его вытянутой руки холодным стволом пистолета целился в ее сердце.
- Труд и прогресс! Братство! Равенство! Свобода! Все будет в ваших руках, и скоро.
Лицо говорившего охватил восторг. В горящих глазах искрой сверкнуло недосягаемое.
Лаура вздрогнула, а пол таверны качнулся и заходил ходуном. Она снова попыталась пошевельнуться и отвести взгляд. Тут рядом что-то заскрежетало и задребезжали стекла.
Чужеземец продолжал говорить откуда-то издалека, как сквозь стену, сквозь вату,
Он исчез, но его глаза по-прежнему были тут, а слова звучали словно изнутри.
- Есть высшая цель, - шептали вслед ее губы, - На преобразования уйдут годы и десятилетия, но такова ее цена... И мир изменится.
Поезд качнулся еще раз. Послышался гудок и за окнами поплыл встречный. Стены таверны перестали дрожать, и зал наполнился обычным портовым людом. Гости пропали, Лаура улыбнулась привычным лицам. Заиграла музыка. Потом где-то, совсем рядом, заплакал ребенок, и она проснулась.
Встречный замедлил ход и остановился. Свет из чужого купе осветил неприкрытое до конца занавеской окно напротив. Там, склонив на подушку голову, поеживаясь ото сна, раскрыла глаза девушка ослепительной красоты
***
Лаура никому не показывал свои камушки. Ей не нравилось играть с куклами как ее сестрам, игрушками была галька, которую она часами раскладывала по оттенкам цветов на открытой террасе за домом. Они жили довольно далеко от залива, но галька в Неаполе была везде, как и ракушки, что выбрасывал на берег прибой. С куклами я еще наиграюсь, подумала она как-то.
Ей попадались сухие листья или кусочки ткани, но, едва коснувшись, она понимала, что они "не такие". У камней была сила, ее можно было не только чувствовать, но, сжимая пальцами, забирать понемногу себе. Больших валунов, мраморных плит, придорожных отвалов хватало на то, чтобы, играя среди них, целый день обходиться без пищи, только пить, чувствуя, как с водой сила камней растекалась по телу. У каждого камня она была своя. Таких, что хотелось взять с собой, было совсем немного. Лаура с закрытыми глазами могла отыскать красивую яркую гальку на пляже, но ее было мало даже на берегу.
Становясь старше, она поняла, что окружающие совершенно безразличны к тому, что ее занимает.
Л.юди носили некоторым камушки в аккуратном обрамлении на пальцах, на запястьях, прятали в волосах, но Лаура видела, что они, делая это, совсем не чувствуют их. Да и хранили украшения чаще лишь легкую радость, не больше, чем найденный на обочине кусочек белого или голубоватого мрамора. Став постарше, она узнала, какими дорогими могут быть камни в оправе, и сильно удивилась.
Впрочем, многое другое, чем увлекались взрослые, было ей тоже неинтересно, она решила, что всему свое время, продолжая играть с тем, что нравилось ей самой.
Лаура знала, какое значение имеет чистый цвет. Природа дарила многие оттенки, но таких, что поднимали до небес, было мало
Окрестности были полны мрамора цвета морской волны, она знала, где лежали глыбы белые как снег и черные как смоль. Земля была щедра на темно-коричневый и на светло-розовый камень, но эти цвета были не ее. Она чувствовала, что гамма занимает важное место в том, как устроен мир. Догадывалась, что радужные нити как будто соединяют вещи между собой, ведут к единому источнику, и это еще больше побуждало искать любимые краски. Она искала не только среди прибрежной гальки, лепестки цветов, наряды модниц сияли многими оттенками, однако это были лишь лепестки и только платья. И казалось, ничто не могла дать такую силу цвета, как копившие его миллионы лет валуны.
В 16 лет Лаура влюбилась. Впервые в жизни она забыла про свои сокровища. Тот, кто стал ее героем, жил на соседней улице, служил подмастерьем и как-то раз заглянул в лавку, где она начала подрабатывать. Он носил запонки из лунного камня, и такими же бледными и мутными были его глаза. Он был заметно старше и ни разу не одарил взглядом худощавую и угловатую девочку-подростка.
Впервые Лаура начала задумываться над тем, как она сама выглядит. Она вспомнила про сестер и про их кукол и вдруг поняла, что у красивых платьев есть не только цвет, но и фасон.
***
Так продолжалось несколько месяцев. Она росла и становилась обыкновенной ragazza. Научилась прихорашиваться и делать прическу. Подбирать туфли и кофты, научилась кокетничать и быть неприступной, но предмет ее желаний, так ни разу не обратил на нее внимание. Об этой безответной любви знала все улица и еще несколько кварталов.
Чтобы обратить внимание на себя, Лаура проводила в лавке гораздо больше времени, чем требовалось, боясь пропустить встречу с ним. Все было безуспешно. Но впервые
ей стало казаться, что цвет есть не только у камней, но и у людей, и точно так же - у каждого он свой. И теперь она ничуть не сомневалась, что всю свою недолгую жизнь безуспешно искала именно свои оттенки. По ночам, когда оставалась одна, она гасила свечи и, не закрывая глаза, подолгу всматривалась в сумрак пустой коморки, где жила, силясь поймать их незримый отблеск. На ум приходили порой изумительные картины, но они были сценами из жизни, прошедшими или еще не наступившими и скоро переходили в сон.
Однажды ей пригрезилось, что, переходя улицу, она нечаянно оступилась и упала. Плотно закрытая картонка, которую она несла, откатилась далеко вперед, крышка слетела, а содержимое вывалилось на тротуар и разлетелось вокруг.
Текли минуты, а может быть, часы. Мимо проходили люди, цокали копытами запряженные в пролетки кони, Лаура сидела посреди мостовой, подогнув ноги и забыв обо всем, зачарованно разглядывала и перебирала пальцами рассыпанные вокруг разноцветные блестящие цилиндрики, пока, наконец, не опомнилась и не бросилась их собирать, складывая в лежавшую в стороне помятую коробку.
Синьора, для которой предназначалась посылка, удивленно и внимательно оглядела ее с порога. Заметив виноватый блеск в глазах девушки и едва услышав извинения, она отстранила ее рукой, поставила помятую коробку на стол и медленно нараспев произнесла то, что так волновала Лауру:
- Но ты же знаешь еще не все краски, не так ли?
И, словно собираясь сказать что-то важное, плотно затворила дверь.
- Ты права, тут путь к очень многому, дорогая... Начни с прозрачной...
И это тоже тебе. Возьми...
Она заглянула в коробку и достала алый тюбик.
Лаура стояла зачарованная, не в силах уйти.
- Ах да...
Сеньора наклонилась и, осмотревшись, подняла кусочек известняка. Они обе оказались на улице, и было уже светло. Потом синьора исчезла, а Лаура так и осталась стоять, перекатывая на ладони невзрачный осколок. Она коснулась его губами, пробуя на вкус, недоуменно пожала плечами и зашвырнула далеко в сторону.
***
На следующий день подмастерье зашел в лавку, как он чаще всего это делал, ближе к вечеру.
Отсчитывая сдачу, вместе с мелочью Лаура кинула ему крошечный кусочек желтого камня. Его рука машинально взяла и опустила все карман пальто
Он подхватил покупку, развернулся и, по-прежнему не замечая девушку, даже не взглянув на нее, вышел.
Лаура достала зеркало и поднесла его к лицу...На мгновение она увидела свои губы бледными как талый снег на вершине гор. И минуту спустя почувствовала, что стала прежней, такой же, какой была до того памятного дня, когда впервые увидела этого человека.
На следующий день рано утром он принес ей букет цветов. Лавка еще не открылась, он стоял у двери, и нельзя было понять, как давно он здесь. Лаура кивнула и взяла букет. Цветы ей понравились, они были свежими и пахли росой.
С тех пор он приходил каждое утро и приносил ей букеты. Первые дни Лаура брала цветы, а потом перестала их замечать. Она снова стала приходить сюда только тогда, когда это было нужно, и ее не всегда удавалось застать.
Он оставлял ей подарки. Однажды он принес сверток и дождался ее. Она пожала плечами, взяла и, не раскрывая, небрежно бросила под прилавок. К вечеру она вспомнила о нем. Там оказалось красивое подвенечное платье, светло-лимонное, очень тонкой работы. Ей сказали, что он откладывал на него всё это время.
На следующий раз он принес ей жемчужное ожерелье с массивным золотым кулоном.
- Что ты хочешь? - спросила она.
- Тебя..
Лаура засмеялась и отбросила ожерелье в сторону.
На другой день он не пришел, не пришел и на третий, и на четвертый. Подруги шептали, что его увели карабинеры.
Без букетов стало скучно, но вокруг были другие молодые люди, и Лаура постепенно втянулась в эту игру. Они наперебой начинали ухаживать за девушкой, сами того не понимая - почему. Но потом ее стало неинтересно и с ними. Их фантазия, как и их цвет, была блеклой и невыразительной.
Сеньора иногда приходила к Лауре в ее снах, и девушка рассказывал ей обо всем. Синьора молча улыбалась. Лаура показывала гальку, которую она находила на берегу. Почему таких людей нет здесь, где же они...?
- Поцелуешь базальт, - Смеялась синьора, - познаешь силу ночи, только куда ты потом с черными губами?
Еще ей снились реки крови и белый-белый бескрайний, озаренный синевой снег.
Скоро она ушла из лавки. Ей нравилось петь, и ее без труда взяли выступать вечерами в портовую таверну Lupis Mare.
Там она меняла наряды и прически едва ли не каждый день, благо поклонников становилось все больше и больше.
Ей передавали подарки и драгоценности. Теперь камни имели цену. Но сама она по-прежнему оставалась холодной и неприступной, как и ее губы.
Так продолжалось не один месяц и даже год.
***
Этот парень был первым, кто оказался для нее загадкой. Ей не принесли от него цветов, впрочем, и она ничего не сделала для этого. У нее не нашлось подходящего камушка под рукой, чтобы передать ему, и в ее одежде или прическе не было спрятано ничего от его души.
Он приплыл на большом океанском корабле, сошел на берег с группой своих друзей, и три вечера таверна бурлила и рукоплескала, слушая их рассказы о новой жизни в далекой, холодной, но почти сказочной заморской стране. Все три дня никто не обращал внимания на портовую певичку, затерявшуюся в толпе зрителей. А она снова чувствовала себя девочкой за прилавком, глупой и наивной простушкой, тонущей в своих грезах, одной на всем белом свете, с узелком с безделушками в старом комоде у окна в маленькой коморке вверх по скрипучей лестнице на последнем этаже.
Неделю или две она ждала, что наваждение пройдет. Что причиной всему идущая на убыль зима и подувший теплый ветер. Потом, сославшись на какой-то пустяк, попросила найти того переводчика. Переводчик оставил ей вырванный из блокнота листок бумаги, где химическим карандашом было наскоро написано все необходимое. Лаура свернула листок в несколько раз и протолкнула под кофточку. Некоторое время спустя он прислал ей рекомендательное письмо для получения визы с несколькими размашистыми подписями и яркими печатями.
Чужие буквы жгли ее тело не один день, и облегчение не приходило. Сеньору в ее снах сменил скуластый парень с пронзительным взглядом, не моргая смотревший на нее из-под черных бровей. Он, не торопясь, выбирал ее в толпе и... прицеливался. Лаура послушно замирала...И просыпалась в холодном поту.
Клерк в посольстве выдал ей визу. Когда она ушла, он задумался на мгновение и аккуратно вывел в лежащем на столе бланке в графе особые приметы: "очень красива".
Еще через несколько дней она уже плыла на корабле в большой незнакомый северный город. И еще немного спустя сходила по его трапу. Вокруг лежал снег, но это ее нисколько не тревожила. Снег она видела в своих снах.
На вокзале она протянула в окошечко свернутую гармошкой полоску бумаги с неразборчивой надписью от руки.
"Кемьлагпункт", прочитала кассирша.
- Немая что ли?
Она окинула модно одетую барышню опытным взглядом.
- Один? - Кассирша вытянула указательный палец .
- Один, - Повторила Лаура одними губами
Кассирша кивнула и пробила билет на скорый поезд до Кеми.
- ...Он что у тебя, вертухай ?
- Vertuhai, - отозвалось в сердце. Стукнули где-то колеса. Vertuhai....
- Втюрилась, - Кассирша постучала пальцем по лбу.
"Баста", прошептала Лаура. Скоро. Глаза ее блеснули.
***
Через час расцвело. Поезд подходил к большой, но безлюдной станции, и проводник предупредил, что эта остановка будет ее. Кроме обычной дамской сумочки и необходимых теплых вещей, которые она уже успела надеть на себя, багажа у нее не было.
Лавируя по заснеженной тропинке между сугробами и покрытыми инеем деревьями, она добрела до завьюженного здания со свисающими с крыши до самой почти земли, сверкавшими на утреннем солнце, большими сосульками. Навстречу с лаем выбежали две собаки и, видимо, завидев ее из окна, из здания вышел человек в длинном сером тулупе. Лаура показала ему свою записку.
Он принялся что-то объяснять, указывая куда-то за ее спину рукой, но скоро с удивлением заметил, что девушка ничего не понимает, и замолчал. Осмотрел ее внимательно с головы до ног, он громко заорал через приоткрытую еще дверь:
- Савельев! Савельев!
Немедля появился Савельев, оказавшийся почти точной копией первого мужика, но не в тулупе, а в шинели. Теперь Лаура заметила, что на боку у обоих значилось по кожаной кобуре.
Второй тоже принялся ей что-то говорить, но старший краткой репликой быстро его оборвал, выхватил из рук девушки записку и протянув ему.
Тот по военному вытянулся и повел Лауру по раскатанной через заносы дороге к видневшимся в полуверсте строениям - бревенчатым одноэтажным срубам, тонувшим в искрящейся снежуре.
Подул холодный пронизывающий ветер. Едва сделав шаг, Лауре почудилось, что что-то тут не так. Черные точки людей среди бескрайнего белого наста, закрытые изморосью сосны и ели - это было все, что она видела, оглядевшись. Привычный мир красок был где-то далеко позади, вмести с ним - и все то, что прежде придавало ей силы.
Ноги плохо слушались, и она замерзала. Савельев, изредка оглядываясь, вышагивал в паре метров впереди, она семенила вслед, стараясь хоть через раз попадать своими легкими сапожками в остававшиеся от его могучих шагов воронки.
К счастью, это длилось недолго. Дом, к которому они подошли, оказался аккуратной бревенчатой избой с красным флагом над крыльцом, в ней топилась печь, вокруг пахло дровами и еще чем-то, уютным и домашним.
Савельев шагнул на крыльцо, постучал в дверь, на минуту исчез, вернулся и жестом
пригласил ее внутрь.
Еще не переступив порог, Лаура почувствовала, что будет дальше. Океан белого вокруг окончательно разбудил ее, наваждение разом сошло, как это было уже однажды в юности, но отступать было некуда, за спиной стоял конвоир, а впереди ждал тот, ради которого она оказалась здесь. Она сжала губы, сделала шаг вперед и дверь за спиной закрылась.
- Документы...
Лаура поняла, раскрыла сумочку и достала все свои бумаги.
Он сидел у окна за большим рабочим столом и что-то, не отрываясь, писал в большом конторском журнале. Лаура подошла ближе и протянула бумаги.
- Pronto...
Он взял ее паспорт, сравнивая с фотографией, мельком не нее посмотрел и процедил сквозь зубы:
- Шпионка...
- ...Сhе? - переспросила Лаура.
Тогда он приподнялся, посмотрел на нее пристально, и,... вырвав из рук сумочку, вывернув все ее содержимое себе на стол. Она в упор увидела его, как и прежде, мертвые глаза, перевела взгляд на яростно пульсирующую на шее вену, и ей стало по-настоящему страшно. Содержимое сумочки разлетелось по столу, выкатилось на пол, под стол, ей под ее ноги.
Лаура оторопела и принялась что-то сбивчиво рассказывать...Про себя, про свою таверну и про пароход. О том, что все это недоразумение, кричать и жестикулировать для убедительности, призывая невидимых друзей и свидетелей.
Тут она увидела, что его рука тянется к кобуре. Так просто и естественно, что у нее перехватило дух. Сердце бешено колотилось, и она сделала шаг вперед, чтобы как-то остановить это движение. Еще мгновение спустя, пистолет был в его руке, а ствол у нее перед глазами.
Лаура оступилась и упала. Он, не торопясь, вышел из-за стола и наклонился над ней. Его глаза и пустота ствола слились воедино. Лаура со стоном отпрянула, но он сделал ответное движение вперед и оскалился. Его зрачки снова в упор смотрели на нее.
Она замерла. Не было сил даже говорить. Пальцы нащупали на полу под собой холодный круглый предмет. Цилиндр с помадой, подумала она. Чей-то подарок, который она таскала в сумочке и о котором почти забыла. Яркой алый тюбик.
Судорожно, как утопающий за соломинку, она ухватила его пальцами, но поняла, что это лишь отскочившая от цилиндра жесткая металлическая крышка. Правела пальцами по краю и вдруг почувствовала, что он - острый.
Она снова что было сил сжала губы. Что-то в ее лице заставило его отпрянуть назад и отвести пистолет.
Ногтями левой руки она впилась своему визави в затылок и дернула на себя. Крепко держа пальцами правой острую крышку, она полоснула ею по его шее, полоснула еще и еще, пока из артерии не хлынула кровь, и он, хрипя, не повалился на бок, отчаянно вращая выкатывающимися из орбит глазами, силясь встать.
Волна тепла ударила и растеклась по ногам. Лауре показалось, что они потеряли вес. Она поднялась, перешагнула через тело на полу, собрала свои пожитки, огляделась и увидела в распахнутых настежь дверях прибежавшего на шум солдата. "Стой", - сказала она ему мысленно. Он остановился, пропустив ее. Лаура вышла на крыльцо и зачарованно замерла, глядя на утреннее небо. Низко над горизонтом висело огромное яркое солнце. Понизу кружил поземок. "C'è tutto un mondo intorno", - вспомнилась какая-то песня. "...Сhe gira ogni giorno e che... fermare non potrai. Tu non girargli intorno, ma entra dentro al mondo dai. Se nel buio che ti avvolge..."*)
Она запахнула пальто и спустилась. Послышался лай.
Из-за угла выбежал давешний Савельев, с винтовкой, и смущенно остановился, увидев капли густой алой крови на ее лице. Неловко улыбнулся и попятился назад. Лаура помахала ему рукой.
- Проводи меня до станции...
.
***
Ей снились черные собаки с горящими глазами, они бежали по белому льду, она видела , что льду не было края, и казалось, он уходил в бесконечность за самый горизонт, где пробивающиеся из-под снега торосы не то кроваво-красного льда, не то гранита очерчивали эллипс.
Стая летела прямо на нее, но почему-то никак не могла приблизиться, хотя Лаура стояла и не двигалась, зачарованно глядя в эту бескрайнюю белую, окаймленную кровавой цепью, даль. Собачьи глаза вспыхивали, сливаясь со звездами, и уже чудилось, что само небо мчится на нее, и это будет продолжаться целую вечность.
*)
Вокруг целый мир, он вращается каждый день, ты не можешь остановить его или повернуть вспять. Войди же в него... /итал./