О "К клеветникам России". Многие современники негодовали - зачем Пушкину понадобилось писать стихотворение представляющее проправительственную точку зрения? Иные вовсе разочаровались в Пушкине.
Другие радовались: вот и сам Пушкин "наш"!
Надо учитывать эпоху. Николаевский режим. Двух этих слов достаточно - "николаевский режим".
Режим требовал полной покорности подданных, беспрекословного рабского повиновения. Никакое "своё мнение" существовать не могло. Пресекалось немедленно. Та ещё обстановочка, а? Но хуже то, что общество в целом этот режим с восторгом поддерживало! После провала восстания декабристов общество доходило до низости выражая верноподданную преданность. Доносы писались на родственников, на самых близких друзей.
Да, были и героические примеры тех, кто не отрёкся от декабристов. Но в целом... в целом обстановка была такая, что разочаруешься в человечестве.
И Пушкин понял, что это, увы, всерьёз и надолго.
Что придётся иначе существовать в наступившую эпоху.
Что человечность, цивилизованность придётся пробуждать изнутри, терпеливо, осторожно. Что путь к свободе и цивилизованности займёт много поколений. Но трудится над этим надо сейчас и каждый день.
Тогда кому Пушкин адресовал "Клеветникам России"? Не Европе же. Там наши стихи кто прочтёт?
Русскому обществу? Так там и так проправительственную позицию все хором поддерживали. Самому правительству?
Да. И обществу, и правительству.
Но не следует думать, что Пушкин изменил идеалам и встал под знамёна правительства. Иные "патриоты" приводят примером прекрасных отношений Пушкина с правительством что царь был его личным цензором. А Пушкину это было хуже, чем нож к горлу! Это проскальзывает в письмах. В разговорах с близкими друзьями открыто. С цензором ещё поспоришь, поругаешься, убедишь. А Николай.... Николай требовал писать такое, что считал правильным и хорошим вкусом. И баста! И как об стену горох. И убедить Николая - дело безнадёжное. Один его взгляд чего стоил! Вы об впечатлении, которое при личном общении Николай Павлович (Палкин) производил, узнаете перечитав "Историю одного города" Салтыкова-Щедрина. "...вперял в толпу цепенящий взор. .. Но что это был за взор... О, господи! что это был за взор!..." В главе об Угрюм-Бурчееве. Это не мои догадки. Так современники писали (тайком). Характер Николая передан в изображении Сатаны на стене церкви глуповской (та же глава). В портрете Угрюм-Бурчеева Аракчеев. И фамилии схожи. И всё же это Николай. Изобразить явно Николая было нельзя. Не пропустит цензура никогда. С Аракчеевым проще. Он стал уже одиозной фигурой. Но эти двое были друг другу под стать. Два сапога. И личный цензор Николай был для Пушкина даже хуже, чем если бы цензор Аракчеев.
Вот короткий отрывок из той главы: "...Картина представлявшая мучения грешников в присутствии врага рода человеческого. Сатана представлен ... с мутным взором, устремлённым в пространство. Ни в фигуре, ни даже в лице врага человеческого не усматривается особливой страсти к мучительству, а видится лишь нарочитое упразднение естества. ...Как ни ужасны пытки и мучения, в изобилии по всей картине рассеянные, ...но каждому зрителю непременно сдаётся, что даже и сии страдания менее мучительны, нежели страдания сего подлинного изверга, который до того всякое естество в себе победил, что и на сии неслыханные истязания хладным и непонятливым оком взирать может". -- или ещё короче: - афоризм Козьмы Пруткова о Николае I - "Всё человеческое мне чуждо".
Вот перед кем приходилось представать Пушкину, со своими произведениями, полными жизни, страсти, человечности. Перед ним был тусклый взор несгибаемого идиота.
Так что не берите за чистую монету, что Пушкин, попав в ученики Николаю I и Бенкендорфу, поумнел и стал приверженцем деспотизма и казарм. Вы верите, что поэт осознал, какая благодать цензура Охранки для народа и для него лично? Если вам случится взглянуть в мутные глаза идиота, который будет решать вашу судьбу - тогда поймёте Пушкина того времени.
Он начал ту работу, которую потом продолжил журналом "Современник". Где серьёзные проблемы трактовались намёками. Где по форме вроде одно, и не сразу догадаешься, что на деле выйдет противоположное.
Общество, даже самое просвещённое, не сразу смогло понять новый стиль Пушкина. "Современник" не мог распродать даже 600 экземпляров! Хотя уровень журнала был высочайший.
Притом журнал "Москвитянин" насчитывал 25 тысяч подписчиков в те годы. А что являл миру "Москвитянин"? Верноподданное холуйство во всей красе. Напыщенное самодовольство и беспросветный "патриотизм". Козьму Пруткова перечитайте. Он стиль "Москвитянина" и прочих проправительственных изданий николаевской эпохи пародирует отменно.
И публика восприняла "Клеветникам России" как подпевание проправительственному холуйскому хору. Адам Мицкевич написал стихотворение в ответ:
А кто поруган злей? Кого из вас горчайший
Из жребиев постиг, карая неуклонно
И срамом орденов, и лаской высочайшей,
И сластью у крыльца царёва бить поклоны?
А может, кто триумф жестокости монаршей
В холопском рвении восславить ныне тщится?
Иль топчет польский край, умывшись кровью нашей,
И, будто похвалой, проклятьями кичится?
(Перевод А. Якобсона)
Прямым текстом обвинил Пушкина в "холопском рвении".
Пушкину было обидно. Есть черновик стихотворения-ответа Мицкевичу "Он между нами жил". Там Пушкин в том смысле говорит, что: Братец! Ну чернь ругается не задумываясь. Так им простительно! Но ты-то должен был почувствовать. Это не просто было понять, но ты свой, с Парнаса, ты должен был почувствовать, понять. В моём стихотворении всё тоньше, всё иначе, я не предаю идеалов свободы, цивилизации. Хотя по форме лакейство, но найди там иные глубины.
Вот эти стихи:
Он между нами жил
Средь племени ему чужого; злобы
В душе своей к нам не питал, и мы
Его любили. Мирный, благосклонный,
Он посещал беседы наши. С ним
Делились мы и чистыми мечтами
И песнями (он вдохновен был свыше
И свысока взирал на жизнь). Нередко
Он говорил о временах грядущих,
Когда народы, распри позабыв,
В великую семью соединятся.
Мы жадно слушали поэта. Он
Ушёл на запад - и благословеньем
Его мы проводили. Но теперь
Наш мирный гость нам стал врагом - и ядом
Стихи свои, в угоду черни буйной,
Он напояет. Издали до нас
Доходит голос злобного поэта,
Знакомый голос!.. Боже! освяти
В нём сердце правдою твоей и миром,
И возврати ему...
Пушкин не отрёкся от идеалов. "Когда народы, распри позабыв, В великую семью соединятся." - разве он отрёкся от этой цели? Перечитайте ещё раз. Не отрёкся. Разве там есть что-нибудь в типа "склони-ка выю спесивый лях, пред царём нашим, а то...Короче - мы всех побеждали и будем побеждать. Правда за нами!" ? Нет. Он всем сердцем хочет, чтоб "народы, распри позабыв, в великую семью", а вовсе не покорять штыком во славу русского царя. Но время свободы не пришло. И идеализм только погубит всё.
Пришло другое время, тяжёлое, николаевское.
Пришло время говорить эзоповым языком - намёками, иносказаниями, но не сдаваться. Пушкин это раньше всех понял. И другие мыслители и писатели русские смогли со временем это понять и усвоить иной, необычный, тонкий иронический стиль. Как эриксонианский гипноз примерно. Там соглашаются с неприемлемой точкой зрения, поддакивают. Но закончится тем, что оппонент незаметно для себя на твою точку зрения переходит.
Или как у Козьмы Пруткова. Когда по форме верноподданный, "правильный", а по сути издевательство над всем "правильным". Обратите внимание: Начинал Козьма Прутков пьесой "Фантазия". Там по форме всё правильно, всё как надо. Подразумевает нечто глубокомысленное. А в сути - пустопорожние пустяки несусветные. Государь император Николай Павлович в раздражении покинул ложу не дожидаясь конца пьесы. Он раньше всех понял, что издеваются над ним, над его Системой. Над его идеалами. Современники отметили, что это был единственный случай, чтоб император покинул ложу до конца представления. Он был фанатиком строгого соблюдения формальностей - строго к началу прийти, строго по окончании выйти. Глупые пьесы попадались. Неудачные. Он терпел. А тут...О! Вот тут Император понял, что смеются над ним И метко. И вышел из себя.
Но и время Козьмы Пруткова ещё не пришло. Надо было быть крайне осторожным.
Я стал умён, я лицемерю -
Пощусь, молюсь и твёрдо верю,
Что Бог простит мои грехи...
Как государь мои стихи.
Вот что стоит нам сейчас вспомнить. Трагедию Пушкина "Борис Годунов". Трагедию свою Пушкин привёз в Москву и здесь читал её своим друзьям. Первое чтение состоялось у Соболевского 10 сентября 1826 года, затем читал у Вяземского, у Веневитиновых. Слухи о новой трагедии стали распространяться, а в конце ноября Бенкендорф обратился к Пушкину с требованием предъявить трагедию для просмотра Николаем I. При этом Бенкендорф разъяснил Пушкину, что ни печатать, ни читать свои произведения до их разрешения Николаем I он не имеет права.
Это вам как? Это честь, что Царь Личный цензор? Или удавка на глотке? Если даже друзьям нельзя прочесть. Далеко не говоря, чтоб напечатать.
Рукопись была отдана на отзыв Булгарину. В отзыве говорилось :"Дух целого сочинения монархический, ибо нигде не введены мечты о свободе, как в других сочинениях этого автора, и только .... " - дальше уж пошло. Запретили.
Из этого придётся делать вывод, что от Пушкина требовали сочинений духа монархического. Верноподданного. Требовали!!
И как требовали?! - за глотку держали! Если даже трагедию "Борис Годунов" НиколайI назвал комедией и приказал Пушкину переделать её в роман наподобие Вальтер Скотта.
Даже друзьям прочитать нельзя. Запретили.
И были у него "беседы" в III отделении. Доставали сильно.
Нет, он не сдался. Даже не напечатанного Бориса Годунова переделать отказался наотрез.
А всё же? Что делать? Выходов-то нет.
И, чёрт возьми, народ поддерживает их, а не его. Он попытался понять. Увидеть глубже.
"Клеветникам России" это не Пушкин "от первого лица". Это Пушкин "от лица" проправительственного хора. И Охранка и простодушная публика приняли его мистификацию: - Пушкин наш! Так это сначала восприняли и просвещённые дворяне. Но это не просто мистификация. Не "мимикрия" Пушкина. Всё глубже! - Ведь эта вспыхивающая в народе слепая преданность деспоту - массовое явление. И проявляется регулярно на протяжении столетий. Это заметил Пушкин. И пытался понять душу народа. Понять, почувствовав изнутри. Чувствуя как они. Просвещённые дворяне не сразу поняли это. Не сразу поняли Пушкина. И не сразу поняли, что этот народный идиотизм преданности безумным деспотам - это серьёзное явление русской жизни и с этим надо считаться. Наивно надеяться, что так просто скажешь им про это - и они поймут. Они не поймут. Нужны тонкие кропотливые подходы. Нужно глубоко понимать явление.
Не вполне верно представлять русский патриотизм как вспышку коллективного идиотизма. Это не так! Чувства подлинные. И светлые. Но и идиотизм присутствует. Вот иллюстрация:
Вспышка патриотизма в войну 1812 года. Патриотизм потребовал отставки Барклая. А ведь этот полководец сразу догадался применить верную стратегию и тактику, которая солдатское мясо не транжирит, но Наполеону не оставляет шансов. (Хотя по виду Наполеон побеждает). Хорошо, что и Кутузов это понимал. Он и на Бородинское сражение пошёл лишь по требованию всенародного патриотизма-идиотизма. С тяжёлым сердцем. Но не колеблясь увёл войска с Бородинского поля на следующий день. Сдал Москву без боя! Продолжил прежнюю стратегию и тактику - месяц, другой - и Наполеон вылетает из России без Армии, без ничего. Едва ноги унёс.
А если бы вели войну в обычном патриотическом стиле, то войну закончили бы не за полгода, а за 3 или 4. Как Великую Отечественную. Или ещё того хуже. И солдат, и офицеров угробили бы неисчислимо. Горы и горы родных трупов навалили. Величественно! И простого народишку угробили и разорили до тла несчитанно.
Пусть знают русскую войну!
Но ведь и народный патриотизм не последнюю роль сыграл. Ох не последнюю! "Дубина народной войны" - это Явление! Так что патриотизм и губил, и был спасением. Это народный инстинкт, выработанный столетиями. На западе научились воевать искусством. Не транжиря зря солдат. А нам приходилось так. Потому в глазах превосходных стратегов Кутузова и Барклая Бородинский бой бессмысленная и рискованная выходка. А в глазах народных слава и доблесть, нас возвеличившая.
Так что русский патриотизм вовсе неоднозначное явление. Вот и Пушкин в "Клветниках" не стоит на позиции тупо дремучего, преданного царю, как восприняли и просвещённые дворяне, и Охранка, и верноподданная публика. Но нашёл в этом настрое русских людей иные глубины. Иную правду жизни. И за эту правду и через 200 лет не стыдно. И через 800 лет не будет стыдно.