Повесть о счастье, Вере и последней надежде.(НЕОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ВАРИАНТ)
Из Части второй Главы 12. «Никаких слёз! Только не надо слёз…»
..
Из дневничка Бабы Гали:
«04.04.1990
Очень ранняя и дружная весна. Всё цветёт, пахнет травой и свежей листвой под нашей лоджией. На душе камень — очень тяжело. У Казика обострилось астмическое, приступы удушья участились, помощи никакой. Он ведь инвалид, плюс астмическое состояние. Ах, Казимир Петрович, Казимир Петрович, вы никогда не слушались полезных советов, я давно предчувствовала немного, что этим может окончиться. Я как-то орала: «Да у тебя — астма!» я не понимала, что он не хочет связываться с больницей. Там не лечат, никто там никому не нужен.
«Что я буду без тебя делать? Ты и так уделяешь много внимания мне»
Милый, славный, чистый…»
Х* Х* Х*
Два года подряд Федя ездил в Дрисню один, и его встречал либо батя, либо никто не встречал, и он — махал додому пешкодралом. Такой был человек, что не любил напрягать родственников, тем более что никаких тяжестей из столицы он никогда не возил. Наоборот в первопрестольную перебазировалась Краткая Литературная Энциклопедия, папки с рукописями… А обратно — налегке…
Поэтому был очень удивлён, что на этот раз его встречал Рюрик, родич. Было много людей , много вещей… На платформе они сразу же окунулись в неизбывную жару. Сверху жарило ослепительно жаркое солнце. Подмышки пропотели сразу . Федя вдруг почувствовал, что он отвык от жары и даже стал немножко задыхаться. Но Вера была в хорошем настроении:
И на Федино возглас-сетование уже в машине:
— Жарко-то как!
Вера ответила с непривычной на её лице улыбочкой: «А я люблю тепло!»
Но машина—списанный УАЗик или точнее ГАЗик была батиной. Родич Рюрик был улыбчив, пригласил в гости к себе на кирлелут, сделал какой-то комплимент Вере, пощёлкал пальцами перед личиком младенца, и даже спросил—как доехали? Федя почувствовал, что дела родича пошли в гору…
— Да он не тебя встречает! — сказал проснувшийся хрипатый.— Он встречает твою жену…
Давать ли раскладку как сели в машине?
— Да вот устроился на машзавод, вот уже практически почти год проработал, работать приходится много, как говорится, за себя и за того парня… Но для начала, я думаю, что нормально… — стал рассказывать Федя, думая что родичу это интересно..
В молодости Рюрик был красавцем, но и сейчас, остепенившись, он сохранял шарм…
Привёзши до подъезда, сослался на спешную занятость, ему срочно надо было куда-то ехать, родич откланялся. Все вещи Федя затаскивал на четвёртый этаж сам. Но не это его больше всего поразило. А то, что двоюроднй племяш не зашёл к своему сводному дяде, то есть к бате.
Что-то поменялось… Всё вроде было как прежде и одновременно не совсем…
Предчувствия Федю не обманули — батя осведомился, где Рюрик. Федя ответил. Батя сжал губы и сдвинул брови на переносице. Федя почувствовал его недовольство. Но это недовольство было каким-то молчаливо скорбным. Даже без вздоха. Через несколько минут батя тяжело задышал, закашлялся схватил какой-то продолговатый цилиндр, воткнул в правую ноздрю и стал жадно вдыхать…
В квартире на четвёртом этаже точно так же душно и жарко, как и на улице. Разве только нет прямых лучей солнца. Южное лето было в полном разгаре. Батя задыхался. Федя обливался потом.
— Есть ли у вас тараканы? — спросила Вера, раскладывая вещи из чемодана и сумок в так называемой детской.
— Нет! — с испугом выкрикнула Федина матушка. Это было неправда.
Федя потупился. Если бы не матушкин вопль, он бы сказал правду… Его всегда немножок бесило матушкино желание, нет, не врасть, — это очень грубое слово, а скажем так аккуратненько—приукрашивать… Её характеристики надо было всегда поправлять процентов на тридцать в худшую сторону, а то и наполовину…
— Они перед нашим приездом их всех потравили, — нашёлся вдруг что сказать Федя. Тоже враньё. Так в жизни и бывает: одно враньё «Вся власть—Советам!» неизбежно тянет за собой другое — «Нынешнее поколение будет жить при коммунизме»…
Он этого не понимал; он считал, что проще сказать правду, какой бы она горькой ни была, чем … На Федин взгляд: если бы большевики сказали, что не только Советы, но и мы, большевики, тут не при чём—а реальной власть кзанить и миловать будет обладать психопат и маньяк, садист с руками по локоть в крови—Сталин, = это было бы гораздо проще и легче…
Зачем врать? Не проще ли быть честным?!
Нуда, он так считал, а сам по жизни поступал иначе
Х* Х* Х*
… Таракан на подушке рядом со спящим сынком…
Х* Х* Х*
В Москве они купили СВ. Федя сказал, что батя компенсирует затраты, и Вера согласилась. Сумма по тем временам немалая, но несмотря на дороговизну, этот класс вагона по своим удобствам того стоил. Достаточно сказть, что в купе у них оказалась раковина с краником, из которого капала вода. Каждое купе было рассчитано только на двух человек. В низком вагоне было оглушительно тихо. Даже стук стыков рельсовых был приглушённым. Не оставляло ощущение, что у CD какие особые рессоры, он не раскачивался так, как, остальные вагоны, а—как-то мягко… Никаких очередей в туалеты. Достаточно чисто и спокойно. Спокойно вёл себя и сынок, за всю дорогу он только один раз наложил в пелёнки.
Где-то после полуночи Федя проснулся оттого, что ему захотелось в туалет; медленно с привыкающими к темноте глазами—Вера спала, положив ребёнка между собой и стенкой, он слез и бесшумно открыл и закрыл дверь. Вагон ехал чересчур плавно, а почти скользил по рельсам, как корабль по воде, покачиваясь —в полутьме коридора за окнами проплывала кромешная темнота…
Сходив в туалет, он вышел и ему как-то не захотелось возвращаться в купе. Сердце сдавила неимоверная тяжесть. Он ехал навстречу своему горю, навстречу тяжело больному отцу… Наш герой остановился в этом предбаннике, облокотился на поручень и почти уткнувшись носом в стекло вперился взглядом в качающиеся и танцующие на чёрном фоне огоньки .
Жизнь складывалась более или менее удачно, — во всяком случае не хуже, чем у других. Вот и вагон, не просто вагон—но СВ. Хотя и поздно (как острил дядя Боря—»в возрасте американского жениха»), но у него образовалась семья, появился со второй попытки ребёнок… Жена Вера совершенно спокойно справлялась с функцией жизненного щита, оберегающего его от потока мелких житейских неприятностей. По характеру своему Вера была лидером и любила, как она говаривала, «собачиться» . Чего-чего а этой боевитости у неё хватало с лихвой на двоих.
Единственным тёмным пятном на этом благополучном фоне была неожиданная болезнь бати, грозившая его скорым уходом в мир иной… Но наш герой как-то сразу согласился с этим горем, не в последнююю очередь потому, что она хорошо вписывалась в модную в то время концепцию
— За всё надо платить!
И сейчас вперившись тупым неподвижным взглядом в законную в это время заоконную ночную темень, он думал: «Получается, что верна эта мысль, получившая небывалое распространение как раз во времена перестройки…»
Бесплатный сыр быает только в мышеловке.
Стоила ли Москва смерти бати?
Ощутимо приближающийся уход бати, привёл нашего героя к ещё одному размышлизму
Батя видел, что его сын не приспособлен к жизни: он не умеет давать отпор, он тихоня, не всегда адекватно отображает обстановку, потому что погружён в свой какой-то странный и непонятный никому кроме него самого— Иллюзорный Мир…
«Но он, видимо, не понимает, что моё влияние в Дрисне — это чисто его влияние, батин авторитет, а не мой, — и как только его не станет то я стану тем, кем я есть на самом деле — никем…».
Так какая мне разница: где быть никем— в Дрисне или в столице нашей Родины? — пробормотал Федя, забывшись… Потом спохватился и испуганно оглянулся …
На душе стало так мучительно, как никогда ещё не было… Нет, вру—один раз всё-таки такое было с ним…
Правильно ли он сделал, как бы бросив родителей, причём оставил их в самый тяжёлый момент?
Ему вспомнилось цыганкино проклятие: «Молодой, красивый, да на тебе ни одна девушка не женится!» он усмехнулся, потому что всё вышло с тонностью до наоборот…
ВАРИАНТ:
— Это ты неправильно сделал… — сообщил ему хрипатый.
— что?
— Ты бросил своих родителей, самое дорогое, что у тебя есть, оставил их в самый тяжёлый момент? И уехал устраивать своё личное счастье…
Х* Х* Х*
14.11.1990
…подслушанные разговоры. На подходе к Са-Танинской проходной. Впереди меня: двое мужиков по одёжке — типичные работяги пожилого возраста, матерятся:
— Я за прошлый месяц получил чистыми 600 рублей.
— А хуля с них толку?! — второй. — Чего ты на них щас купишь?
— да, — соглашается первый, — лучше как раньше 180, но чтобы в магазинах хоть что-то было …
Федя столкнулся с той же самой проблемой: все сбережения , в том числе и батины горели прямо на глазах… Что-то стоящее можно было приобрести только с рук, на так называемый «чёрном рынке»…
Х* Х* Х*
Я до сих пор не знаю ( я думаю, что и она сама не знает!), почему Вера согласилась ехать с сынком в далёкий путь, когда ему не исполнилось ещё и годика…
Я не помню в деталях этого ключевого для меня разговора, но согласилась она отчего-то очень быстро.
Я помню, что я ожидал пачки доводов, что с таким маленьким, ещё капельным и т.п. нельзя ни в коем случае пускаться в такой дальний путь… Об этом сказала кстати и тёща.
На это Федя планировал вспыхнуть и наговорить грубостей и глупостей… До сих пор такое у него не получалось. Но был очень серьёзный момент, в какой-то мере небывало важный для него—в любую минут батя мог отбросить коньки, так и не увидав внука… Единственный аргумент, чем он мог помочь тяжело задыхающемуся отцу …
Но неожиданно всё обошлось… Согласие на поездку было дано моментально, быстро и без… Как только он заикнулся, он получил совершенно неожиданную для него поддержку жены.
На радостях Федя предложил: «и вот что я ещё думаю– давай возьмём с собой и Кваксика»…
Вот тут Вериному восторгу не было предела, она пообещала любить Федю… У него была такая задняя мыслишка, что чужого ребёнка Вера побоится взять = это же взять на себя такую ответственность, ведь не дай Бог, с ним что-нибудь случится!?
— .-.=.-.— — .-.=.-.— \| /\- — .-.=.-.—
И тогда подумав о достаточно гнетущей ситуации со смертельно больным человеком, нашему герою вдруг пришла мысль, что эту обстановку мог вполне разрядить — ПРИСУТСТВИЕ постороннего человека, который бы стеснял окружающих и не давал родным людям слишком часто переходить на личности…
Это оказалось верным расчётом: Кваксик совершенно не боясь с большим удовольствием заходил в большую комнату к бате и совершенно откровенно рассказывал обо всём, в том числе и о своём отце(?) Как они живут не только в Москве, но и в Чехословакии… Низкий ему поклон и большое спасибо ему за это… В тот момент он здорово выручил нас… А самое главное делал это многословно, с большим обилием деталей и подробностей… У него было такое семейное прозвище— «Птица Говорун»
Х* Х* Х*
Девяностый год – это год страшной катастрофы для меня, по сравнению с которой все эти путчи, перестройки, галопирующая инфляция и т.п., – это просто кукольный театр для детского сада «Петушки. \(Штаны на лямках)»______. , потому что это всё было снаружи. А самое главное для меня— то что вунтри меня самого.. В этом году я понял, что мне придётся отказаться от много из того, что я задумывал и т.п., т.к. я потерял внутреннюю опору.
Как это в жизни и бывает, когда родители были более или менее относительно здоровы, Федя не задумывался об их значении для самого себя. И только лишь потеря—или даже просто угроза такой потери—приводит к пониманию настоящей роли и истинного значения…
Всё, что они имели с матерью—здоровый образ жизни, трёхкомнатную квартиру, приличные денежные накопления и т.п. — это был всё он = батя. И даже чувство спокойствия, душевный конфорт—это тоже потому, что есть он—батя…
Всё это исчезнет вместе с ним. Бесследно. Был он—было счастье, нет его наступают—злыдни…
— .-.=.-.— \/, — .-.=.-.—
Меня не оставляло ощущение, что после инсульта у бати малость поехала крыша, и он стал не совсем адекватен… Если бы не инсульт, — я был в этом уверен, — я бы легко взял у него деньги и купил дачку, нет, не дачку, а скорее всего домик где-нибудь в Подмосковье, может быть даже в – дальнем рядом с границе Московской области вместе с тем (at the same time). — .-.=.-.— — .-.=.-.— \/, — .-.=.-.—
— .-.=.-.— \/, — .-.=.-.—
Батя был здоровый, и легко относился к деньгам, зная, что легко заработает их… Легко отдала… А вот теперь представь, что деньги потребуются на какое-нибудь лечение.—дорогостоящее, а я у него их заберу? Обратно продавать «подмосковный домик»?
Федя понял в полной мере, что теперь ему придётся рассчитывать только и только лишь на свои силы…
Запись от седьмого июля 1990 года: «Когда он признался, что мужество жить покинуло его, в действительности именно в этот самый момент оно и появилось, это реальное мужество!». Это была первая неделя их пребывания в Дрисне.
И прожил он, тяжело мучаясь, после этого еще целый год с хвостиком. И победил! Пусть не физически, а нравственно, психологически. Пусть победил только в моих глазах, глазах своего сына—но ПОБЕДИЛ! На всю жизнь (тут уже немного осталось!) он навсегда останется для меня примером. Как он тогда скривился: «Зачем ты связался с этой несчастной старухой!». От полноты сил, от избытка… Да, я, действительно, трус. Удивительно, но факт: наедине с вечностью абсолютно безразлично при каком строе жить – социализме или капитализме… самое трудное остаться в этом любом строе—просто человеком,..
Когда Вера с Кваксиком рванули на море, и мы остались втроём, сынок заснул. В большой комнате мы собрались втроём, с некоторых пор мне стало трудно разговаривать с моими родителями — мать моя всхлипнула и не то. Чтобы дала большого ревака, но слёзы потекли по щекам, батя весь напрягшись сказал:
— Никаких слёз! (хриплый вдох—выдох) Гала, слышишь!? (хриплый вдох—выдох) Только не надо слёз… слышишь!?
Мать успокоилась, хотя нос её был всё ещё полон слёз.
Тихий ангел пролетел.
Это было поворот. И такой поворот вниз. Неизвестно, где мы приземлимся и что с нами будет. С этого момента я мог рассчитывать только и только лишь на свои собственные силы. А они—увы и ах! — были жиденькие…
Если бы батя был бы жив, то Федина судьба сложиалсь бы совершенно иначе. После смерти бати Федя уже не мог экспериментировать, ставить опыты. Не мог бросить работу и жить опираясь на материальную поддержку родителей… У него была семья и он должен был её худо-бедно, хоть худо-бедно, но содержать… Все замыслы, в том числе И Человеческая Трагикомедяи откладывались на потом… Откладывалась под надежду весьма эфемерную: а вдруг…
Х* Х* Х*
Одной из загадок моего бати были странные приступы, во время которых они приезжал с работы и катался по полу от боли, тяжело дыша, весь покрываясь потом, глотал таблетки… я был маленьким от 10 до 14 лет и—прятался в такие моменты… Помочь ему и облегчить его боли я не мог, а смотреть как он мучается было очень тяжело и не менее мучительно…
Причина этих болевых приступов была непонятна. В среднем где-то через полчаса они проходили. Батя продолжал лежать на полу и постанывать… Он продолжал лежать, как правило, на спине и тяжело дышать—на все три комнаты…
Главврач говорил ему:
— Давай я тебя положу в больницу, и мы тебя хорошенько обследуем…
Батя отказывался; у него постоянно находилась причина—то посевная, то уборочная, то технику ставили на консервацию… Впрочем, приступы не были частыми… Иногда несколько месяцев проходило без ничего…
Вполне возможно, что батя перенапрягся именно в эти годы примерно 64-69 (ему было 34-39 лет), ибо закончить вуз без отрыва от производства, причём сделать это на год раньше, один из это годов он закончил два курса, — это всё же что ни говори…
А семья?
А ребёнок?
Бесконечные эти курсовые… Тетрадки с контрольными работами… Именно в эти годы и пошатнулось его здоровье…
Х* Х* Х*
И тут когда они расположились в квартире Вера начала раскладывать вещи из сумок и чемодана, Федю вдруг осенила мысль:
— А ведь я буду здесь целый месяц…
Так долго дома он не был целых три года, которые промелькнули как молния; всё в гостях да в гостях…
И тут я не знаю, как показать этот отлёт. Внезапная … нет, не мысль, не слова, а скорее смутное разлитое чувство своей какой-то чуждости, выразить можно только очень отдалённо. И бледно:
=- А что я тут целый месяц буду делать?
— А что ты будешь делать в москве, — тут же отреагировал хрипатый…
Сволочь! Тараканы-то как расплодились… Когда он жил здесь, он вёл с мирскими захребетниками войну не на жизнь, а на смерть… Но батю сначала парализовало, а потом… Матушка к тараканам относилась индифферентно…
Первым делом Вера стала намывать туалет, потом перебралась на кухню, где перемыла все тарелки и столовые приборы…
Х* Х* Х*
Квакс рос общительным, говорливым и очень добрым мальчишкой.
Бесстрашно вступал на защиту таракаников, когда на этих полузучих тварей, мирских захребетников ополчались баба с дедом. В детский садик его отдали, как только ему исполнилось полтора годика, и он ничего не говорил, только мычал; как ни странно. Но в окружении говорящих уже детей старше его возрастом он очень быстро заговорил, да так, что остановить его иногда было очень трудно…
— .-.=.-.— — .-.=.-.— — .-.=.-.— \/, — .-.=.-.—
Х* Х* Х*
Перезапись от 17.05.1991.
Чувство «вины» — чуть ли не исторической! — перед родителями… (12.09.2004 Сейчас, через 15 лет, — это уже пройденный этап, но тогда он возник для меня неожиданно…)
Требования со стороны родителей
А) досматривать их в старости лично
Б) развлекать, занимать их, поскольку на пенсии…
Бабка чётко поставила диагноз: ненормальные…
Нет, не полностью, конечно, но именно элементы…
— Сынок, ты нас не бросишь?
_ Мамуля, всю жизнь ты мечтала, чтобы никто не лез в твою кухню, не ковырялся в твоих тряпках, никуда не <неразобр> , грезила, что будешь жить в благоустроенной квартире с удобствами, где газ, ванна, туалет, — всё под жопой и не надо бегать на двор, чтобы… Ну и вот, наконец, ты достигла вершины своих мечтаний, что тебе ещё надо? Чтобы золотая рыбка была на посылках? Так в жизни не бывает. Это ещё Пушкин знал… Смотри, чтобы не было хуже…
Х* Х* Х*
Было это ранним утром, когда большинство взрослого населения Дрисни торопилось на работу, Ранним—потому, что в остальное время дня жара была такой, что можно было легко изжариться не только на солнце, но и в тени. Доехав до стадиона, Федя остановился перед привокзальной улицей, по кторой туда-сюда шныряли автомобили… Он смотрел направо, он смотрел налево, ожидая момента, когда можно будет перебежать с сынком через дорогу…
И в этот момент сынок выпрыгнул из прогулочной коляски! Федя был в шоке. Девятимесячный младенец в первые секунды падения даже не заплакал. А Федя чуть не задохнулся от сердцебиения.
Прежде всего я уже не помню катастрофически зачем, я поехал на вокзал… Но если я поехал, значит, мне что-то было нужно… Я не увидел самого момента его выпадения, но было такое впечатление, что это произошло за секунду не больше… Или всё же это произошло на моих глазах? Коляска (и это точно!) осталась на месте, не перевернулась, он как-то совершенно необыкновенным и нереальным образом выгнулся пузом вперёд и перевалился через поручень и плашмя рухнул спиной на бордюр. И как-то выгнулся пузом кверху. И — первая мысль обожгла просто:
— Перелом позвоночника!
Он мгновенно пропотел. Он не подумал ни о голове, что сынок мог удариться головой об асфальт, ни о руках— девятимесячный мог поломать руку… Феде показался перелом позвоночника и представилась вся дальнейшая жизнь сына в инвалидной коляске…
— Это конец! — сами собой пробормотали губы… В ушах завзвенело. Следующая мысль вообще была убийственной:
«Как я объясню… Ну как я объясню!»
То есть этот кульбит произошёл на моих глазах, но был настолько неожиданным и быстрым, что я даже если и хотел бы, то ничего не смог бы сделать… Сынок уже лежал поперёк тротуарного бордюра. Я даже совсем не понял, как он мог вот так перевалиться через перила прогулочной коляски и — Это же надо какая-то сила, который он по моему мнению не обладал. Как будто его кто-то невидимый приподнял и выбросил на тротуар!
Сердце моё от страха остановилось. Я задохнулся от волнения. Когда он упал, наверное, ударился, но как ни странно не закричал а как– то молча… и только когда я в следующее мгновение подхватил этот кулёк на руки, он заревел благим матом… И вот здесь сердце застучало как бешеное.
Продолжая холодеть весь внутри, я начал его качать, укачивать
Мозг отказывался понимать происходящее..
– Ты зачем это? — бормотал я.— Ты зачем это, а?
В какой-то момент этой раскачки на руках мне показалось, что это маленькое существо сделало это специально, назло мне…
Хотя потом я сообразил: вместо того, чтобы—максимум в песочнице, отец как умалишённый возит его далеко-далеко… Спрашивать у него было бесполезно—он ещё не говорил. Но то, что он перестал плакать и успокоился…
После этого усадив его, я вёз его очень осторожно… Ни на секунду не спускал с него глаз. И если что-то то
А вспомнил! — зачем я попёрся на вокзал. Это было уже ближе к отъезду — я хотел за день раньше предварительно , узнать на какую платформу завтра прийдёт наш поезд, которым мы отпрвимся в Москву, посмотреть, как вообще осуществляется посадка…
— .-.=.-.— — .-.=.-.— — .-.=.-.— — .-.=.-.—
Х* Х* Х*
— .-.=.-.— — .-.=.-.— — .-.=.-.— — .-.=.-.—
Х* Х* Х*
— Я тогда хотел в зоопарк, — и слёзы навернулись у бати на глаза…
Н-да! С одной стороны, быстрый и неожиданный выигрыш и Москва в кармане, точнее ты в кармане у Москвы (нет, не в нагрудном, а в том, который на жопе!), а, с другой стороны, точно такой же быстрый и неожиданный проигрыш — неминуемо приближающаяся потеря бати… Станового хребта и кормильца, за спиной которого жилось как у Христа за пазухой…
Когда слёзы …
Х* Х* Х*
«Любили ли они друг друга?» — для Феде, наиболее близкого им человека, это было загадкой; но такой загадкой, которую он и не собирался разгадывать. Ему было всё равно какие взаимоотноления были между ними, для него главное, что они были… И то, что они были для него стеной, за которой он прятался от жизин —было для него самым главным.
Х* Х* Х*
Было ещё не очень жарко. Вера пошла в райпо. Он только что открылся… Рядом со зданием магазина из ворот вышло несколько мужчин.
В одном из них я неожиданно узнал давнишнего коллегу по бригаде грузчиков, в которой я трудился на машзаводе после торжественного изгнания из школы… Когда невестка «первака» клятвенно пообещала, что я никогда не устроюсь учителем ни в одной городской школе…
С какой-то дурацкой радостью. В душе я решил похвастаться: живу в Москве, вот сын родился… И я со счастливой улыбкой показал на Ярославчика, томившегося в прогулочной коляске…
— Ха!- весело ощерив пьяненький рот, сказал Коля Рыжий, — Конечно, узнал! Тебя, чё — со Строгановки уже выписали? Ну и как ? — Вижу никак подлечили на дурке? –
Я весь сжался и — это же надо?! Вот так!
Несколько секунд я остановившимися глазами смотрел на него — он не против был побазарить с психом, с мною, впрочем, это было видно и по кривившемуся в ухмылке рту с гнилыми корешками зубов, по блистающим глазкам … Похмелился бродяга.
Феде захотелось даже огреть «коллегу» по морде
В следующий момент я почему-то посмотрел на сынка. Хорошо, что он такой маленький и ничего не слышит, как говорят про его отца… Точнее он всё слышит, но ничего не понимает… Для него это набор бессмысленных звуков…
Как бы в ответ «понимает», сынок закуксился и—как будто почувствовал этот шматок нечисти и ненависти к нам обоим…
Я поспешно повернул детскую коляску и покатил её мимо, ожидая себе в спину ещё чего-то точно такого же мусорного, грязного и гнусного, куска словесного гамна… но не услышал… В смятённых чувствах не заметил как прокатился до самого конца базарной улочки. Или лучше тупик: я метнулся вправо, но там был забор, я повернул влево—глухая кирпичная стена… Вспомнил, что сейчас Вера должна выйти из магазина, а нас сыном нет… Делать было нечего иного: надо было возвращатсья к месту встречи, изменить которое я не мог—мобильников тогда не существовало…
То. Что о Феде гуляла по Дрисне очень нехорашая слава, распространяемая людьми, которым он не сделал ничего плохого, которых не знал вообще он — он знал давно… Началось это всё с того времени, когда он начал работать в газете…
Строгановка—было одно из тех слов, смысл которого был понятен практически абсолютно всем взрослым Дрисни, впрочем, и не взрослым—тоже… Это Энская областная психиатрическая больница имени Лунца.
Он понимал. Один раз появившись. Эта слава, этот шлейф, эта королевская мантия психически больного человека будет сопровождать его всю его жизнь где бы он ни был… и после смерти его она будет витать над ним как терновый венец Царя Иудейского…
Х* Х* Х*
Обратно отвозил тоже Рюрик. Как ни странно.
Жаркий полдень. Хотя не главный вокзал, но всё равно столпотворение. Особенно наглы в толпе эти, в основном, тётки с вёдрами абрикос, помидоров, вишни и т.п. «Три рубля — ведро! Возьмите дыньку! Не пожалеете…» — резкие оглушительные крики. На платформе он заметли Рюрика, высокого, под 50 мужчину, с заметно округлившимся животиком. Его открытое простое, очень приятное лицо, было бронзовым, и на этой бронзе как-то не очень естествнно смотрелись голубые глаза…
— Ну какие вы — белые! Белые приехали, белые уехали—с обаятельной улыбочкой
— В погребе загорали! — в тон ему ответил Федя.» А начинал я именно так…
Я не могу оторваться от «я » и взглянуть на себя со стороны…
Федя вспоминал давний разговор с Рюриком, когда Федя только-только вернулся из армии… Сводный двоюродный брат высказывал ему претензии по поводу его «неправильного» поведения…
- .-.=.-. - вместе с тем (at the same time) - .-.=.-. -
Х* Х* Х*
Из дневничка Бабы Гали:
«22.08.1990 Ровно месяц и 5 дней пробыли Феденька, Ярославчик и Верочка у нас, да ещё и Максимка. Своя ноша не тяжёлая. Сейчас очень скучно без наших москвичей, привязалась к ним всем, особенно внуку, даже Казимир и тот почувствовал кровное родство. Гнилое море, дома, сквозняки, день рождения Веры…