Марковский Игорь Леонидович : другие произведения.

Рассказ

автор: Игорь Марковский

Нищий ты, иль господин,

Не грусти, не надо.

Ведь итог у всех один -

Холмик, да ограда

Подушечка от

геморроя.

Юмористический рассказ о вреде предрассудков

Недавно Михаилу Сергеевичу Подыхайло исполнилось пятьдесят восемь лет. В этом возрасте люди обычно уже много сделали и многое осознали; они начинают задумываться, что же им удалось сотворить хорошего в своей жизни, что плохого, и куда отправит их костлявая бабка с косой после смерти. Михаил Сергеевич не сделал ровным счетом ничего. Нет, может быть, за свою долгую жизнь он, и успел сжевать кили грамм пятьсот молочных сосисок, стрескать два железнодорожных состава картошки, выпить шестьсот, столько же пива, и в самой юности употребить пятьдесят грамм спирта. Но вот ничего примечательного Подыхайло за свои пятьдесят восемь полубессознательных лет совершить не успел, разве что получить кучу тумаков, синяков и ударов в спину под лопатки, которые ему щедро дарили коллеги и начальники. И только коллеги, ибо друзей Подыхайло не имел, из экономии.

Михаил Сергеевич всю жизнь прожил и проработал в городе , в НИИ машиностроения имени тридцать второго, планировавшегося, парт съезда КПСС в Уганде. Трудился он на славном поприще усовершенствования комбайнов, старшим "усовершеносвовальшиком какой-то крутилки", по крайней мере, так значилось в ведомости по зарплате. Правда, ведомость эту Подыхайло видел не чаще, чем раз в полгода. Поэтому концепцию и смысл своей профессии он благополучно позабыл еще в 19** году. Скопить денег на дачу, квартиру и машину он не смог, да и не захотел, поэтому ютился в коммуналке по соседству с Николашей Вторым, Жорой Бибиковым и прочими "товарищами по сортиру" иже коллегами по работе.

Каждое утро Подыхайло занимал очередь в сортир, завтракал вареным яйцом, запивал завтрак бульоном из-под вареного яйца, ругался с Бибиковым из-за очереди в сортир, сидел в сортире минут пятнадцать назло тому же Бибикову, уходя, не гасил свет, хватал портфель, сделанный на фабрике "Гумно" Украинской СССР, и бежал на работу. На работе он вновь ругался с Бибиковым, и в стотысячный раз слушал историю Николаши Второго о гибели царевича Алексея, и расстреле Его Императорского Величества лично. А еще Подыхайло регулярно получал тумаки и выговоры с внесением за себя, за коллег, за НИИ, и за своего любимого начальника Харитона Ив. Шпрунделя. И так вся жизнь Подыхайло до пятидесяти восьми лет и трех с половиной месяцев тянулась бездумно, безоблачно и тихо, пока не произошла катастрофа...

* * * *

Была у Подыхайло одна ценная вещь, единственное, что он любил по настоящему в этой жизни. Была это подушечка из войлока, мягкого войлока, набитого ватой пополам с паралоном. Подушечка эта всегда находилась под обширным седалищем Михаила Сергеевича, тем самым, спасая его от геморроя. Дело в том, что этот недуг ХХ века косил его родственников нещадно толпами, а сам Подыхайло был потомственным геморройщиком в тридцатом колене. Этот сплющенный и плохо пахнущий кусок материи стал для Михаила Сергеевича символом его задолбанной и переплющенной от ударов жизни; своеобразным талисманом, которым он прикрывался от судьбы, ласково приговаривая: "Ах ты, моя подушечка" Ни разу в жизни еще Подыхайло не вышел из дома без своей любимицы. Это для него было равносильно смерти.

И вот однажды Михаил Сергеевич пришел на работу, и увидел Жору Бибикова более красного и злого, чем обычно (как оказалось впоследствии, Михаил Сергеевич, страдавший еще и наследственной амнезией, забыл спустить воду, после очередного "большого" посещения коммунального "дома раздумий", после чего продукт получившийся в результате употребления в пищу не в меру тухлых яиц смывали всем обществом, три раза подогревая воду)

- А что это вы, дядя Миша - осведомился Бибиков - думаете о себе, будто ваше э-э-э, ваши фекалии сами в унитаз нырять умеют.

- Не понимаю, о чем вы - сказал Подыхайло, морально приготовившись к очередному снятию побоев.

- Ах, не понимаешшшшш... - рассвирепел Жора - та я те объясню. Я те объясню, как за собой г..мно не смывать, чтоб я его потом из дырки вытаскивал. Я те сейчас....

И Бибиков поднял семиколлограммовый кулак на уровень лба. Михаил Сергеевич, борясь за жизнь и здоровье, отпрыгнул метра на три. А Бибиковский кулак, повинуясь закону земного притяжения, плавно пошел вниз, так же плавно опустился на стул, на котором за мгновение за того сидел Подыхайло, и подмял под себя войлочное счастье.

Когда Жора убрал кулак, на искореженном стуле осталась только часть материала и несколько клочков ваты. Остальное застряло между пальцами и под ногтями Бибикова до следующего банного сезона. Паралоново-ватная идиллия рухнула.

Подыхайло с криком: "Ах ты!!!", дико посмотрел на Бибикова, потом на стул, и возопил, плюхнувшись на то, что осталось от стула: "Моя подушечка!!!!!"

Домой Михаил, Сергеевич вернулся в совершенно расстроенных чувствах. Хотя коллеги, особенно Бибиков, убеждали, что все поправится, жить не хотелось. Хотелось повеситься. Эту акцию Подыхайло попытался провести в тот же вечер трижды, но каждый раз, в самый решающий момент подтяжки странным образом отцепливались от сливного бачка.

На следующий день Михаил Сергеевич пошел на работу без яйца и без сортира. Нарушение режима абсолютно отрицательно сказалось на родовом недуге. Геморрой давал себя знать, развернулся в полную красу. В этот день все коллеги смотрели на Подыхайло более враждебно, чем за последние сорок лет совместной работы, прошедших под войлочной защитой. А когда в конце рабочего дня любимый начальник Харитон Ив. Шпрундель сделал очередной втык, Михаил Сергеевич рефлекторно потянулся к мягкому месту, а там - пусто...

Геморрой дал себя знать с новой силой.

Вернувшись с работы, Михаил Сергеевич пробрался в "дом раздумий", сел на дыркой, вспомнил черную неблагодарность коллег и начальства, вспомнил свою любимую, войлочную... Дернулся от резкого приступа геморроя и......умер.

(Как сказано в медицинском заключении "от черствости окружающих, и несоблюдения режима, прописанного Богом и необходимостью")

* * * *

Хоронили и поминали Подыхайло всем НИИ, совместно с коммуналкой, за госсчет, то есть на халяву. Бибикова, правда, сначала пускать не хотели, окрестив его "убийцей", но когда Жора принес два ящика пива, ему объявили амнистию. Поминальную речь вызвался говорить любимый начальник Харитон Ив. Шпрундель.

- Ну, товарищи, шо тут скажешь: был человек, и нету - воодушевлялся Харитон Ив. - Да-аа.. Такие дела.. Был он для нас.... Для нас был он.. Центром сувере.. суверне.. тета в общем, чего скрывать. Вот.

И тут, неожиданно, даже для самого себя, Харитон Ив. сказал внезапно умную мысль:

- Подушечкой от геморроя он был, защитником, родной наш...

И Харитон Ив. заплакал. А вслед за ним заплакали и завыли все остальные: "Родной наш", "Защитник", "Памятник ему, нерукотворимы-ый", "Подушечка-а-а".

После распития бибиковского пива решили воздвигнуть Подыхайло мавзолей с эпитафией. После этого вспоминали добродетели покойного, и умалчивали о недостатках. После добавили еще пива, а потом и водки, не чокаясь. Только Бибиков в очередной раз чокнулся мордой с салатом.

* * * *

Ночью в разные стороны города разбредались три пьяные фигуры: Николаша Второй, Харитон Ив. Шпрундель и Бибиков. И хотя брели они порознь, мысли у них были одинаковые. Все трое вспоминали покойного, как он сносил все обиды, как прикрывал их своим телом от сурового начальства, как получал выговоры и лишения зарплаты за весь НИИ, словом избавлял их, и многих других от лишнего... геморроя.

И когда всех троих развозили в заплеванных и вонючих машинах по разным вытрезвителям, у всех троих на уме была одна и та же мысль: "Был бы он здесь - защитил. Родной наш, подушечка наша, от геморроя..."

29.11.2000