Самолёт отлепился от серого неба и ринулся вниз. Земля тяжело вздохнула и послушно устремилась навстречу, посверкивая вечерними огнями. Первые облака испуганно ударились о фюзеляж, но потом успокоились и поплыли рядом сонными подушками. Подушки, растянувшись на многие километры, постепенно удлинились в рыб, затем в деревья. Потом появилась Oна. Облака непрерывно меняли форму. Никто другой ничего не мог разглядеть в этом месиве, но он знал. Это было Oна. Она неслышно шла по саду облаков и рыб, окружённая неясным мерцанием. И это делало её ещё более бесплотной, чем сад - мираж.
Гоняя в тумане на дачу по шоссе Брест-Москва или сидя в пробках на Садовом, он часто разговаривал с ней, как будто она была рядом. А ещё она приходила ночью. Через кровать проплывали облака, потом полупрозрачные рыбы, деревья, и появлялась мерцающая Она. Вначале он отгонял эти видения, но со временем смирился и находил в этом даже какое-то порочное удовольствие. Ну да, конечно это было опасно. Он мог назвать жену её именем.
Её звали Таня. Он знал её давно. Своя в доску и симпатяга: глазищи на пол-лица, нахальный носик и пухляшки-губы, готовые в любую минуту расползтись во вреднючей улыбке. Не худенькая. Но это были не расплывшиеся складки, а упакованные в эластичную кожу мышцы бывшей гимнастки. Она напоминала плюшевого медвежонка, которого хочется пожалеть, погладить и забрать на ночь в постель. Забрать её в постель Женька пытался неоднократно с одинаковым отрицательным результатом.
Он никак не мог понять - почему. Другим женщинам он определённо нравился. Чуть выше среднего роста, чуть больше среднего веса, интеллигентная борода, наивная усмешка и шутка к месту притягивали к нему женские сердца, как магнит. Но видно её сердце было из бетона и на магнит никак не реагировало:
- Ты знаешь, за бутылку шампанского и коробку зефира в шоколаде я, пожалуй, соглашусь,- вредничала она. В те годы для Женьки это было целое состояние.
- Тебя, Женька, скромным не назовёшь. У тебя было много женщин, в том числе замужних, и с ними все получалось. Почему здесь облом?
- В том-то и дело, что замужних. Замужние не хотят носить паранджу. Они хотят, чтобы ими продолжали восхищаться. А как обычно восхищается муж? Как все зануды: "Что, у тебя новая причёска? И сколько мне это стоило?". Когда наперёд знаешь, что он скажет, что он сделает или не сделает... И тут появляюсь я- маленькое приключение на одну ночь. Эмоциональное напоминание, что все ещё не так плохо.
- А почему ты меня расспрашиваешь? Ты же Автор. Как захочешь, так и напишешь.
- Скажем, я - очень демократичный Автор. А главное, я же вас не придумал, а взял из жизни. Моя задача сводится только к описанию событий. Чтобы во время чтения скулы не сводило.
Прошло время. Она успела сходить замуж за невообразимо красивого пьяницу и гулёну, родить ему дочку и развестись. Женька тоже успел жениться, переехать в столицу, обзавестись каким-то бизнесом, что давало ему возможность относительно безбедного существования в белокаменной. Но вы замечали, что все сказки кончаются свадьбами? Дальше начинается быт. Древние греки пытались описать этот быт. В результате получился сплошной фрейдизм. Да и как можно сохранять верность не самой, как оказалось, лучшей жене, когда вокруг бродят тучные стада девиц, падающие навзничь ещё до того, как их попросишь.
Женька не обращал внимание на девиц, он помнил Таню. Наверное, в ней всё-таки что-то было. Ощущение неповторимо ангельского, какая-то неземная мечта, которая бывает только у воспитанников детских садов. Не зря же она обожала стихи Заходера.
Нет, он никак не мог успокоиться.
Более того, однажды он умудрился вывезти Таню в Прагу, чтоб в обстановке романтики и готики пробиться к её сердцу и, разумеется, к телу. В Прагу она с ним поехала, смеялась, катаясь на забавных пони, читала наизусть Бродского и Сафо, прогуливаясь по мостам, и... оставалась такой же ироничной и непробиваемой.
- Ну почему?- возмущался он, когда она в очередной раз убирала его не совсем скромные руки, или нежно чмокала в щёчку, а не в дымящиеся от страстей губы.
- Ты понимаешь, я к тебе очень хорошо отношусь и не хочу потерять в тебе друга,-пухлые губы становились серьёзными и ещё пухлее,- ведь романтические отношения рано или поздно заканчиваются. И что у меня останется вместо тебя?
Такое комплиментарное объяснение его устраивало, но не останавливало. Он даже пытался с ней прервать отношения после Чехословакии. И не смог. Хотя ...
- Женька,она ведь взрослый человек. Понимает, что зря в Чехословакию не зовут.
- Она не взрослая. Она вечный ребёнок, играющий во взрослую жизнь. Она ровесница своей собственной дочки и я теряюсь в догадках, как она эту дочь произвела Она даже целуется по-детски, наверное, в совковых фильмах насмотрелась.
- Но вы всё-таки целовались? Что ж, первый шаг сделан.
- Издеваешься? Кто может знать, в какую сторону шагнёт женщина в следующий момент, если она сама этого не знает?
Хотя нет, за годы боль несколько притупилась.
Он прилетел в её город через пять лет, на юбилей старого друга. Город помолодел. Что-то подкрасили, что-то перестроили. Люди в нем постарели, их не перекрасишь, не обновишь. Он вошёл к ней, небрежно стряхивая с плеч пыль столицы и неба. Сквозь поседевшую бороду пробивалась та же таинственная улыбка. В руках Женька держал цветы, шампанское и коробку зефира в шоколаде.
Она не изменилась совсем. Ни внешне, ни внутренне. На лице ни удивления, ни восторга. Как будто только вчера травили друг другу анекдоты:
-Ужинать будешь?- и, наконец, не выдержала, улыбнулась. Губы привычно расползлись по щекам, занавески в комнате вспыхнули светом заката, и где-то высоко замигала первая бледная звёздочка.
2.
На юбилее они сидели рядом. Он грамотно старался, чтоб в её рюмке не заводилась паутина и постоянно доливал. Но она и без допинга была великолепна. Кокетливым движением талии сшибала с ног всех присутствующих мужчин, пообещала с Женькой выпить набрудершафт, когда никто не будет видеть, расшвыривала улыбки налево и направо, как конфетти, танцевала и даже пробовала петь. Жёны, как по команде, сдвинули свои тела поближе к супругам, укоротив до минимума поводки, и хором пытались загнать благоверных назад, под каблук. Не тут-то было. Даже юбиляр, шарикоподшипниковой наружности седовласый импотент, по-видимому что-то вспомнив, развернул свой нос - флюгер в Танину сторону и плотоядно пускал слюни.
Вечер закончился. Огни ресторана за спиной по одному поглощала ночь. Женька провожал Таню домой, а она, как маленькая девочка, продолжала вытанцовывать перед ним. Видно в эту ночь были выпущены все больные из психушки, потому что даже милиционеры обходили их и не цеплялись. Его голова кружилась от алкоголя и восторга. Ему казалось, что в ней наконец просыпается то, что он пытался разбудить уже долгие- долгие годы. Женька ловил её ладони, целовал пальцы, рассказывал, как втихаря всю жизнь за ней подсматривал.
От дороги к её дому нужно было подняться по деревянным ступенькам. Она бабочкой вспорхнула на самый верх, дождалась его и с размаху чмокнула прямо в губы:
- Женька, ты чудесный,- и скользнула к двери. По движению её спины он понял - его за собой не зовут.
- Ну вот, только я хотел в любви объясниться, - забубнил он ей в спину.
Но она то ли не услышала, то ли сделала вид, что не слышит, и исчезла за дверью. Он постоял с каким-то странным чувством:
- Даже на чай не пригласила, - и разочарованно побрёл назад, к остановке такси.
- Таня, ты почему его даже на чай не пригласила? В этом ведь ничего плохого нет.?
- А ты считаешь оно бы просто чаем закончилось? В моем старом друге Женьке, к которому я привыкла за сто лет, проснулся кто-то другой, желаниям которого невозможно сопротивляться.
- Шарм?
-Возможно. Скажем так: что-то необычное. Да и подпаивал он меня зря, что ли? Я же тоже живое существо,- она кисло улыбнулась. И потом...у меня есть другой мужчина, - глаза её потемнели - она заглянула внутрь себя, проверяя насколько правда то, что она сейчас выпалила,- уже много лет. Я ему очень обязана. Однажды она спас мою дочь. Когда я была одна. Без средств. И уже отчаялась... Он нас спас... и я его люблю. Наверное.
Потом она долго стояла, прислонившись спиной к двери, слушала Женькины удаляющиеся шаги и боялась пошевелиться. Боялась, что не выдержит и позовёт.
Небо перечеркнул метеорит. Видно спешил на край вселенной по своим делам. А под ним на берегу пьяненький гармонист пугал вздохами лунную дорожку.
Ещё несколько раз до его отъезда они встречались. Пили чай. Болтали. Обменивались колкостями. За прошедшие пять лет он действительно изменился, много успел повидать, научился двусмысленно шутить, его комплименты проникали гораздо глубже, от чего Танина голова кружилась всё быстрей, как в любимом ею вальсе, и она опасалась её потерять.
В пятницу, когда уже смеркалось, Женька притащил какой-то коньяк:
- Завтра я уезжаю, а ты обещала со мной выпить набрудершафт.
- Ну разве можно верить пьяной женщине, - отпарировала она давно заученной фразой.
- Так ты тогда ещё трезвая была, - уточнил он.
- А трезвой тем более нечего верить. И вообще, кто это верит женщинам?
- Значит то, что ты меня не любишь, это неправда?
- Нет, я тебя люблю, но это неправда, - не унималась она, расставляя рюмки и лёгкую закуску.
Но сквозь все колкости он чувствовал, как постепенно исчезают многолетние проволочные заграждения. Он боялся верить, но видел, как растворяются надолбы и противотанковые рвы.
- Ты подумай, что ты теряешь? Твои ангельские крылышки от этого не растворятся. Или я тебе физически неприятен?
- Да вроде нет, - она покосилась на него и улыбнулась.
- А ведь меня завтра уже не будет и вряд-ли я ещё когда-либо здесь появлюсь. Так прими меня как лекарство для маленького ночного удовольствия. Потом я исчезну, и будем вспоминать друг друга как приятный сон, пока меня не хлопнут московские террористы или рекетёры.
- В том-то и проблема. Ты меня разбередишь и испаришься, а мне как? И потом ты, наверное, знаешь, у меня есть постоянный мужчина.
Про мужчину она ему говорила неоднократно ещё раньше, в самые неподходящие моменты. Но на сей раз Женька пропустил это мимо ушей.
Они выпили. Он коснулся её чуть влажных от коньяка губ. Губы пахли ромашкой и лугом. Во всем этом было ощущение нереального, как морзянка светлячков недавно ушедшего лета. Женька пытался глядеть на себя как бы со стороны и не верил, что это он гладит её губы своими! Она не отворачивала лицо, но и не отвечала.
- Давай я хоть тебя целоваться научу, школьница,- почти прошептал он.
Таня продолжала молчать. Женька опять нежно коснулся её губами, и в этот момент она ответила. Он понял, что учить её нечему. Костёр разгорелся в пожар. Но несмотря на это, он ещё долго пробивался сквозь её скромность, издержки в пуританском воспитании и какие-то условности. Под одеждой, как оказалось, она состояла из не менее приятных и очень горячих выпуклостей в самых необходимых местах.
- Ты знаешь, я была холодной, но после рождения дочери началось такое... Что это значит, он почувствовал на себе, и к утру от него остались одни глаза, наполненные детской радостью, сознанием мужской состоятельности и гордостью, как у вернувшихся из космического полёта.
Женька надеялся, что провожать его на вокзал она пойдёт сама, но за ними увязался Женькин друг, шарикоподшипниковый колобок- юбиляр. Он все время путался под ногами, донимал тупыми остротами и никому не давал вставить слово. Прощаясь, она молча чмокнула Женьку в щеку и формально несколько раз махнула вслед удаляющемуся поезду.
Bернувшись в Москву и выйдя на работу, он первым делом позвонил ей. Таня успокоила его, что все в порядке, она ни о чем не жалеет и что она просто не могла быть более нежной в присутствии постороннего.
3.
В кино вся история заканчивалась бы просто: столичный бизнесмен закрывает свой столичный бизнес, раздаёт все сбережения церковным нищим и, рыдая от умиления, спешит навстречу любимой, которая уже с первой серии стоит на берегу океана и ждёт его, раскрыв объятия. Какого океана? Ну ладно, просто речки. Но ждёт.
Вначале Женька хотел поступить как киногерой: всё к чёрту бросить и вернуться к Тане. Он даже предупредил свою партнёршу о возможных крутых изменениях в биографии. Но поостыв, снял розовые очки и включил калькулятор. Вопрос первый: что будет с его сыном? Жена не работает уже много лет, якобы, занимается воспитанием Мишки и, конечно, сына ему не отдаст. Знакомый адвокат подтвердил, что не отдаст. Вопрос второй: кем он станет в маленьком периферийном городке? Иждивенцем при Тане? С неё хватит бывшего мужа, уже полного алкоголика, периодически заползающего перехватить "рупь до зарплаты". С другой стороны, Таня ничего от него не требовала и, тем более, не просила. Калькулятор отказывался прогнозировать светлое будущее как результат любых Женькиных потуг. Выжидать? Спрашивается, чего? Еженедельные звонки к ней тоже ничего не меняли. Его звонкам она была рада и год назад, и десять. Таня категорически не хотела воевать за него:" Знаю, знаю, гордая,- думал Женька,- или поостыла и пытается вежливо пятиться на исходные позиции?"
Последнюю мысль он быстренько прятал за весомое заблуждение всех мужчин, что секс привязывает женщину более чем мужчину.
- Ты, как Автор должен знать, что для женщины очень важно осознавать, что её любят. Даже если её не любят, она придумает того, кто якобы оказывает ей знаки внимания.
- Только для женщины? А разве сознание того, что Таня выбрала именно тебя, совсем не окрыляет?
- Окрыляет. И я был бы действительно счастлив, если бы верил в сказки со счастливым концом. Но уже не верю. Более того, я себя корю за миражи с фламинго, которые для неё понастроил. А превратить миражи в реальность... Впрочем, что такое женское счастье? Таню земные блага или штамп в паспорте мало интересуют. Ей гораздо важнее знать, что она любима. Да, и пожалуй любить самой.
- Ну-ну, продолжай заблуждаться.
Начальное смятение прошло. Жизнь постепенно набирала обычные обороты. Зимние отчёты заставили его вернуться к реальности, к сугробам снега за окном, к быту, к ревизорам... И тогда по ночам стали появляться облака. Они заставляли его опять думать о ней. Заставляли вспоминать горячечность тел посредине холодной ноябрьской ночи, шёпот простыней, её почти не различимое: - Да, да, - в шуме ночного города.
Облака проплывали через спальню, замирали под потолком лохматыми кальмарами или синими косяками китов пересекали кровать, потом превращались в деревья. Она шла между деревьев и молча улыбалась ему. Потом они целовались или тут же под деревьями - рыбами любили друг друга. Потом наступало утро. Ощущения были настолько реальными, что он даже чувствовал запах её духов и... боялся, чтоб этот запах не почувствовала жена. Облака стали приходить все чаще. Иногда он уже затруднялся сказать, какое из этих двух состояний более реально. Его уже несколько раз штрафовали гаишники, а однажды он умудрился остановить машину как раз поперёк Нового Арбата. Подошедший милиционер глянул на его улыбку "не от мира сего", улыбнулся сам точно также и отпустил. Видно через его москвич в эту секунду тоже проплывали чьи-то облака.
- Ты знаешь, что наш основной заказчик от нас отказался,- толстая ярко-раскрашенная партнёрша Анжелла с утра накинулась на него, - если мы сегодня выплатим жалование, то завтра будем вынуждены закрыться.
Женька знал. Он также знал про её грязные игры с клиентами на стороне, контакты с мафиозниками и, даже, какую сумму она положила в карман, обобрав их основного заказчика. Знал, и молчал, не хотелось идти на скандал. Но подводить своих работников он не мог:
- Значит, закроемся. Людей я обманывать не буду.
Но на следующий день она не пришла на работу и через день опять, оставив его самого разбираться с плечистыми спортсменами из службы какой-то охраны. На телефоны она не отвечала тоже. Все было ужасно плохо.
- Hайди нам свою подругу, или баксы из панчохи доставай!- резюмировал старший,- время пошло.
Она позвонила через неделю, неумело сочинив байку про каких-то южных друзей, чуть ли не силой затащивших её на дачу в Барвиху, и просила Женьку пока рассчитаться за неё. Деньги она никогда не возвращала, да и суммы такие у него не водилось. Поэтому, когда Женьке предложили срочно поехать по контракту на год в Америку, он тут же согласился. Конечно, пришлось кое-кому приплатить, зато через несколько дней он уже летел через океан, оставив партнёршу саму разгребать то дерьмо, в которое она его так старательно впихивала.
Он поселился в городке Рива, недалеко от Аннаполиса. После шумной столицы этот маленький уголок планеты казался заповедником, где всемогущие инопланетяне пытались спасти остатки человечества от компьютеров, автострад, небоскрёбов. Женька купил за девятьсот баксов старенькую кэмри. Машина была настолько битая, что даже самые нищие угонщики брезгливо проходили мимо. Тем не менее до Вашингтонского кольца она доползала, и Женька стал потихоньку ездить в Грин Белт крутить гайки в какой-то медицинской лаборатории. Тане он позвонил как только появилась возможность.
Она уже спала. Он попытался ей рассказать про облака, про свои злоключения, забросившие его через океан, объясниться за вынужденное молчание, но похоже, она просыпаться не хотела и была далека до восприятия таких глобальных проблем.
- Послушай, Женька, тебя сама судьба подталкивала к ней. Неужели Америка оказалось ближе? Я думаю, Таня надеялась, что ты выберешь её, а сейчас она просто разочарована.
- А что ты предлагаешь? Прятаться под Таниной юбкой? Извини, ты несёшь чушь.
Женька, как он считал, неплохо знал английский, но только через год это признали его американские коллеги. Тане он звонил все реже. Домой не звонил вообще. Только посылал деньги и изредка посылки. А зачем звонить? Жена трубку сыну не даёт все равно. Её всегда интересовала его зарплата больше, чем сам Женька со всеми его потребностями.
Утром его подрезал пижонско-жёлтый открытый мерс. Яркая брюнетка из мерса приветственно помахала ему средним пальцем, унизанным множеством колечек. "Прощай, возьми ещё колечко, Оденешь рученьку свою..." Блок. Некстати. Это была его новая начальница Шэрон. Филиппинка по крови, родом из Питтсбурга, она была мало похожа на азиатку. Bысокая, почти как Женька, худая и мускулистая, да ещё с нетипичной красноватой кожей, обветренной на военных базах, где Шэрон успела отслужить 12 лет. После увольнения из спец войск она продолжала следить за своей формой, периодически занимая призовые места по марафону.
- Кто? Русские? Отличные ребята. Очень образованные, но большие лгуны.
- Это почему?,- не соглашался Женька.
- Да врут, что жёнам не изменяют, - и она игриво усмехалась.
Женьку американки совершенно не впечатляли. Он находил их грациозными и красивыми, но восхищался не более чем рыбами в аквариуме.
Шэрон была другая. Они часто беседовали на отвлечённые темы, обменивались колкостями и иногда прогуливались в обед пешком.
Однажды во время обеда она попросила Женьку помочь передвинуть диван. Мерседес доставил их к её дому в считанные минуты. Но вместо ожидаемого им массивного монстра, он увидел обычный двухспальный диван. И пока Женька недоумевал, Шэрон опрокинула его на диван, прижала и мгновенно зубами расстегнула замок на брюках. Женька оценил мастерство проведённой операции, тем не менее многозначительно упёрся в её плечи и дал понять, что изнасилованным быть не желает.
- Женька, в России ты бы так не поступил. Ну не свинья ли ты после этого?
- Конечно, свинья. Только здесь не Россия, а Америка. Подобные связи работодатели оценивают очень негативно. А мне моё рабочее место значительно важнее, чем прелести Шэрон. Ты же в своём описании можешь сочинять по этому поводу все, что тебе заблагорассудится.
4.
Пять лет срок совсем небольшой. За пять лет можно научить мужа закрывать крышку на унитазе. Самых продвинутых можно научить подавать кофе в постель и даже быть как -то полезным в доме. За пять лет можно поменять шесть любовников, трёх мужей и успеть рассказать соседке короткую историю из жизни их общей подруги.
У Женьки за прошедшие пять лет поменялось многое. Он поменял несколько работ, продлевая рабочую визу самыми невероятными путями, пока не получил грин карту. Тогда он сменил свою маленькую студию в Риве на комфортабельные аппартменты в дорогом Олни, поближе к работе, а затрапезную кэмри на почти новую со всеми наворотами. В Россию за это время он съездил только один раз и только на один день.
Его встретила пьяненькая жена, в халатике на уже видавшее виды голое тело, и с порога объявила, что у неё теперь другой муж, не в пример Женьке серьёзный бизнесмен, что их сын ночует у товарища и что видеться им вовсе не обязательно. В квартиру его не впустили, но сквозь проем в двери он видел, как мордатый серьёзный бизнесмен, поблёскивая стальными фиксами, деликатно хлестал коньяк прямо из бутылки. Жене он годился в сыновья.
Женька подписал согласие на развод и вернулся в аэропорт. Больше о своей бывшей он не вспоминал. Ещё в юные годы Женька научился больные места в биографии ампутировать, как зубы, вместе с корнями.
Зато теперь все его мысли были сфокусированы на Тане. Женька стал полностью избегать женщин. Ушёл в глухую защиту. Ни одинокие эмигрантки, ни жены случайных приятелей не могли пробиться через его невидимый хитиновый панцирь. Он ждал. И дождался. Он наконец летел к ней.
Самолёт отлепился от серого неба и ринулся вниз. Земля тяжело вздохнула и послушно устремилась навстречу, посверкивая вечерними огнями. Первые облака испуганно ударились о фюзеляж, но потом успокоились и поплыли рядом сонными подушками. Подушки, растянувшись на многие километры, постепенно удлинились в рыб, затем в деревья. Потом появилась Она. Облака непрерывно меняли форму. Никто другой не мог ничего разглядеть в этом месиве, но он знал. Это было Она. Она неслышно шла по саду облаков и рыб, окружённая неясным мерцанием.
Перед прилётом он ей позвонил. Таня сказала, что он прилетает очень вовремя и, что она как раз берёт отпуск. Город ещё более помолодел, друзья ещё более постарели. Таня не изменилась. Ну может быть самую малость раздобрела где-то ниже талии. Женька для начала ограничился только поцелуем в губы, хотя душа в фантазиях уже летала между седьмым небом и двенадцатым приёмом Камасутры; он ходил за ней по дому, любовался каждым жестом и вилял невидимым хвостом. Правда, как тут же выяснилось, отпуск она брала не из-за него, а из-за дочери-студентки, приехавшей на каникулы. И, конечно, при дочке он не мог загнать Таню в постель, чтоб отомстить ей за всё своё многолетнее воздержание.
Женьку это не смутило. Он бросил вещи в гостинице, вернулся к Тане на чай, и стал терпеливо ждать удобного момента, когда понимающая дочка уйдёт к друзьям, и тогда они с Таней смогут свободно поговорить, точнее, заодно поговорить.
Дочка с возрастом стала очень похожа на маму. Унаследовав все смешинки, пухляшки и, главным образом, мозги, она быстренько протестировала Женьку на тупость, и, убедившись, что его IQ выше даже чем у американского президента, сославшись на друзей, исчезла.
Вот тут началось самое страшное. Видно, за годы своего затворничества он отвык от неё реальной и, похоже, полностью потерял квалификацию. Ему казалось, что она действительно ему рада и хочет того же, что и он, но он не знал с чего начать. Нельзя же сразу кинуться на человека сo спущенными штанами наперевес. Женька смущался, нёс какую-то ахинею, потом используя свой наработанный приём опять предложил выпить набрудершафт. Они выпили, но поцеловать её он не успел:
- Знаешь, ты не обижайся, ты делаешь все правильно, но не вырабатывается у меня на тебя химия,- заявила она, не стирая с лица улыбки.
Внутри у него всё упало и скорее всего разбилось. Он вдруг почувствовал себя бабочкой, приколотой иголками к учебнику по биологии. Мышцы отказывались подчиняться. Женька заплетающимся языком ещё пытался рассказать, как он думал о ней все годы, как представлял их вместе, он ещё пытался поймать её пальцы, но уже понимал: это приговор и обжалованию не подлежит.
- Таня, Таня, что же ты наделала?
- Я только дала ему понять, что очень уважаю его и не хочу унижать своим согласием, как подачкой. Я ведь никогда не говорила ему, что люблю.
- Но почему же ты согласилась тогда, пять лет назад?
- Не знаю. Наверное, это был какой-то порыв.
- Он больше никогда не вернётся. Ты совсем не жалеешь о том, что он ушёл?
- Не знаю... Не мучай меня. Я ничего не знаю... Иногда мне кажется кто - то во мне сидит и командует всеми моими действиями.
Она проводила его до остановки автобуса. Почему автобус Женька не знал сам, но он покорно вошёл на ватных ногах в створчатую дверь, даже не оглянувшись.
Он пришёл в себя в гостинице, в весьма подпитом состоянии, мрачно разглядывающим открытую бутылку водки на столе:
- Ну, нет. Так не пойдёт. Клин вышибают клином! Никто нас в жизни не может вышибить из седла!- пропел он в темноту и начал звонить.
В течение получаса Женька назначил пяток свиданий со своими бывшими пассиями. Все они были рады ему. Они всегда его любили и помнили о нём. Они все готовы на всё и прямо сейчас, о чем речь. Он выпил ещё четверть стакана и набрал номер, против которого стоял знак вопроса. Ему всегда нравились девушки карманного размера, а Саша была, наверное, метр восемьдесят и стройная, как топ модель. Моложе Женьки лет на десять, натуральная блондинка с глазами дикой рыси и со смятыми, непонятной формы губами, она была при этом изумительно красивой. До сих пор между ними ничего не было. Так, танцевали пару раз на общих пьянках. Пару раз Женька отпустил что-то пошленькое по поводу её ног, растущих не как у всех нормальных людей, а от затылка и предлагал проверить или его предположение соответствует действительности. Когда он женился и уезжал, Саша пришла проститься и плакала. Ему казалось, он знал почему.
Да, она у телефона. Да, она уже знала, что он в городе и очень надеялась, что позвонит. Да, он может прийти прямо сейчас.
Такси привезло его на край города. Найти её квартиру не составляло большого труда.
- Ну, и каким способом твой благоверный будет спускать меня отсюда? По лестнице или через балкон?
- Благоверного уже давно нет, видно его верность была не во благо. Мои близнецы сегодня у мамы. Я одна. Хотя нет, вдвоём,- она махнула в сторону уже начатой бутылки с какой-то экзотической этикеткой.
- Я надеюсь, что не окажусь третьим лишним.
Она рассказывала. Он больше слушал. Немного пили. Экзотическое вино отдавало керосином, но ему было уютно и спокойно. Они уже болтали больше часа, когда Женька вдруг почувствовал поднимающуюся со дна желудка злость. Нет, он не мог больше находиться в этом городе. К черту. К черту все запланированные свидания. Держись, бабский пол! Как вы обошлись со мной, так же я поступлю с вами. Пленных не берём. Завтра он улетает! А пока надо взять то, за чем он пришёл. В нём зашевелился первобытный самец, которому инстинкты подсказывают всё, что надо делать. Он подошёл к Саше и поцеловал её за ухом. Она не сопротивлялась. Она ждала этого. Ещё, когда он позвонил, она знала, что сопротивляться не будет. И всё-же, подставляя шею и плечи, она шептала, как заклинание:
- Я сопротивляюсь... я сопротивляюсь.
Под голубым пеньюаром у неё оказался белый лифчик из странных верёвочек:
- Виктория Сикрет?- ни к месту пошутил он.
Виктория Сикрет была единственной компанией, выпускающей белье, которую он знал. Она странно посмотрела на него и ничего не ответила. Наверное угадал.
Женька поцеловал её в губы, почувствовав запах вина. Для смелости она приняла стакан не дожидаясь его.
Саша была именно стройной, а не худой. Она загорелась как порох. Её ласки могли завести не только Женьку, но и кирпич. Да и сама она вскрикивала то и дело:
- Сильней, сильней!
Женька старался сильней, но после двадцати минут уже готов был сдаться и сойти с дистанции. Он был мокрый от пота и чуть ли не терял сознание. Как в тумане он видел её закрытые глаза, ощущал руками тонкую спортивную талию и то ли подумал, то ли произнёс:
- Ты очень красивая.
И в этот момент опять нахлынули облака. Они шли плотной молчаливой толпой, превращаясь в рыб и в деревья. Таня не появилась. И деревья были другие. Чёрные. Как после пожара.
5.
Осень. Кто сказал про природы увядание? Не в этих краях. Здесь просто переодевание, так сказать, всенародная линька. Узри Пушкин такую красоту и даже на дуэль не пошёл бы, всё стихи писал.
Женька брёл по Морнингвуд по направлению к своим апартментам. На душе было светло и пусто. Сахара. Все свежие мысли тут же плавились, вытекали сквозь трещины в мозгу и испарялись, не долетая до горячего асфальта.
Он услышал из красного дома на другой стороне улицы русскую речь и подошёл поближе. Сквозь неплотно прикрытую дверь какой-то эмигрант сиплым голосом читал стихи.
...Люблю человека за то, что в ней
Сегодня ненастно, дожди
со снегами,
За одинаковость
между нами
От светлых дней
до дождливых дней.
Люблю человека
ещё и за то,
Что тихо беспомощно падают
листья,
За одиночество
шёпота, мыслей...
Облака больше не приходили. Воспоминания? Да так, лёгкие шрамы. Пустыня. Сахара, она Сахара и есть.
В соседнем магазине двое чёрных парней устанавливали на подиум женский манекен. Манекен был высокий, блондинистый, с рысьими стеклянными глазами и в белом лифчике из верёвочек.
- Где-то я уже это видел,- подумал Женька.
Когда он проходил мимо, манекен ему улыбнулся. Но это заметил только он.
- Женька, ну признайся, тебе же неважно просто переспать с женщиной. Тебе важно, чтоб между вами возник некий внутренний диалог.
- Наверное. Мне сейчас лень думать на эту тему.
- И, разумеется, тебе важно, чтобы женщина знала, что её любят.
- Хватит кормить меня прописными истинами, тем более эту тему мы уже обсуждали.
- Просто я в своих историях напридумывал разных ангелов, от болезней, от недорода, от сглаза... А вот такого, как ты, не придумал. Ведь ты необычный ангел. Ангел от одиночества.
- Только кому это "ангельство" помогло? Что изменила моя многолетняя преданность идолу с именем Таня? Ей я оказался не нужен, а многие женщины, которых я мог бы обогреть, за это время замёрзли. Им сейчас тоже никто не нужен. Ангел выполнил дьявольскую работу. Ха-ха, ангел, которому нужен нимб, чтобы прикрыть рога.
- Ты не прав. Тане нужны и ты, и твоё чувство. Просто для некоторых женщин секс необходим как прямое доказательство любви, другие верят на слово.
- Ага, одним розы, другим сексаул. Ну уж нет. Моё ангельское терпение кончилось. Пролетарии всех стран, соединяйтесь в койках, под телегами и на лестничных площадках. Да здравствует принцип коммунизма: "Каждой женщине по потребностям". От одиночества нужен не ангел, а дьявол. Хочу быть дьяволом. Или демоном. "Великий Демон, дух изгнания.."
- Успокойся. Что-то ты сегодня и вправду разошёлся. Те женщины, которых ты обогреешь сегодня, будут ждать твоего тепла и завтра. Только завтра ты уже будешь с другой. Что у них останется? Сексаул? Нет, мой друг, полная пустыня. А если сам нарвёшься? Подумай, что будет в будущем с тобой?
- Вот в будущем и подумаю. А пока, марш с дороги, забодаю.
Вначале Женька позвонил Тане. Она действительно была рада его звонку.
- Я подумала, что ты уже больше не позвонишь...и расстроилась.
На секунду в нем вспыхнула маленькая искорка надежды, но тут же погасла: она не хотела его обижать, не более того.
- Понимаю. Я сам виноват. Чувствам не прикажешь, а насиловать я не умею. И ещё...я тебя люблю. А знаешь, что мне тюкнуло только что? Опишу-ка я нашу с тобой историю. Это будет рассказ о любви. Хотя у меня в школе по сочинению была четвёрка, но у меня есть приятель, который мне поможет. Да ты его знаешь.
Потом он позвонил Саше.
- Привет, а я загадала, позвонишь ты мне или нет. Спасибо, что позвонил.
- А я просто хотел сказать ещё раз, что тебе равных нет. Импотенты должны тебя принимать, как лекарство. Для тебя неизлечимые просто не существуют. Ты очень классная девчонка. И ещё..ты знаешь, я в ваш город больше не приеду, но постараюсь попасть в Москву, повидать сына. Если я тебя вызову туда, ты приедешь? Ответ он знал заранее, поэтому тут же добавил:
- А ещё мне понравилась у тебя одна картинка.
- Это которая розовая, с фламинго?
- Нет, маленькая такая, с жёлтым ангелом. Он выглядит таким одиноким.
- Нет-нет, он лечит от одиночества.
Последний звонок был к Шэрон:
- Эй, Шэрон, я тут диван купил и мне его надо передвинуть. Не хочешь помочь?
6.
Хорошо было грекам в их древней Греции - у них время текло. Для тружеников России время не текло, оно бежало все быстрее, а как только труженикам переваливало за сорок лет, время вообще садилось на спортивный велосипед и неслось с горы. Мелькали спицы. Раздельные ночь и день сливались в сплошное-серое ночьденьночьдень. Женьке было уже далеко за сорок и жил он в Америке, поэтому его день и ночь летели с бешеной скоростью жёлтого мерседеса с открытым верхом.
Таню теперь он вспоминал редко, как рану, которая вызывает скорее грусть, нежели боль. Впрочем однажды зимой на шоссе его вынесло по льду на встречную полосу. Колёса его кэмри бешено вращаясь, но машина упрямо скользила под идущий навстречу грузовик. За пол секунды Женька успел попрощаться со всеми близкими, и ещё пол секунды вспоминал Таню. Вторые полсекунды растянулись непостижимым образом. Он успел вспомнить как она улыбается, как она идёт, опираясь на маленькие аккуратные пальчики на ногах, как музыкально гладит кошку. В этот момент колёса нащупали асфальт и Женькина машина умудрилась выскочить на другую сторону шоссе из под самых колёс грузовика. Потом он ещё долго сидел, уткнувшись бампером в кювет и боялся пошевелиться, не верил своему везению. В кабине почему-то пахло ромашкой и лугом. Откуда ему так знаком этот запах?
Он переехал к Шэрон почти сразу. К этому времени Женька уже успел назавидоваться на жизнь билгейтцев и томкрузов по телевизору, а чтобы самому так... Жизнь на новом месте показалась ему чем-то средним между раем и коммунизмом. Днем они работали интенсивно и с полной отдачей, ночью так же интенсивно и с полной отдачей предавались любви, а в выходные ещё более интенсивно тратили всё заработанное. В первую же неделю она одела Женьку в "Армани" и "Гуччи". Только один его новый галстук стоил столько же сколько в Москве он зарабатывал за неделю.
- Таким галстуком губы вытирать уже не будешь, - шутил он.
Она была щедрым человеком. Собственно ей было из чего тратить. Зарабатывала Шэрон очень прилично, и это было мелочью по сравнению с тем, что она получила в наследство от своих предков, скотоводов и плантаторов. Её дом находился не в очень дорогом пригороде Вашингтона, зато по размерам напоминал футбольное поле. На стенах, между массой современных художников, висели настоящие Ренуар и Вламинк. На полках пылились свезённые со всего мира фарфор, хрусталь, керамика, даже шкатулка, судя по сертификату, сделанная в мастерских Бенвенуто Челини. В отличие от своих подруг Шэрон читала не только этикетки на упаковке, она знала философию Соловьева, Кузанского и историю современного искусства не хуже Женьки. Правда, питались они из разовой посуды. Несмотря на наличие автоматической посудомойки, заниматься мытьём никто не хотел. У Женьки в доме было только две обязанности: любить хозяйку, с чем он вполне справлялся, и выгуливать её любимца, громадного мастиффа Немо. Собак Женька не любил, но эта меланхоличная псина напоминала мордой московского таксиста, и они подружились. Он даже обиделся на Шэрон, когда та заперла собаку в чулане на день без еды за какую-то нелепую провинность.
- Да ведь это только собака, она не понимает твоих требований, - от волнения путая русские и английские слова, упорствовал Женька.
- Значит, будет сидеть в чулане пока не поймёт.
На минуту ему показалось, что это не просто угроза.
Почти каждую неделю их куда-нибудь приглашали. Когда деликатесы, официанты в смокингах, снобы, притворяющиеся своими парнями, начинали надоедать, он принимал три - четыре - пять фужеров какого-нибудь крутого шабли, а потом ходил за Шэрон и хныкал, как он её любит, как готов ей это доказать прямо сейчас, и как лопается все, что может лопаться, от этого желания:
- Шерон, ещё минута и я замком от своей ширинки застрелю вон ту белку!
Шэрон смеялась и уходила с ним домой; секс она любила не просто как удовольствие, но и как спорт. Видно в период её службы в армии, других развлечений на базе было мало, вот и привыкла. Однажды ближайшая подружка Шэрон, ярко-рыжая и высокомерная Пэт, услышав Женькины причитания, с демонстративной робостью опустила свои голубые глаза и звеня бриллиантами, как гремучая змея хвостом, спросила:
- Может, я могу чем-нибудь помочь?
- Конечно, можешь,- нашёлся Женька,- подержи Шэрон, чтоб она не убегала минут сорок. Вообще постельный английский Женька освоил гораздо быстрее, чем производственный, и беседовал на пикантные темы вполне лихо. Пэт, до этого не замечала Женьку в упор. Она привыкла к пресмыкающимся аборигенам. Такое явное игнорирование заинтриговало её светлость, она соизволила обратить на него внимание. И надо сказать более, чем пристальное. Теперь при каждом удобном случае Пэт касалась его ладонью, или грудью, как бы случайно неловко садилась напротив, позволяя разглядывать содержимое её декольте чуть ли не до колен. В Женьке это вызывало не более чем раздражение. Шэрон, заметив уловки подруги, шепнула ему:
- Если ты с ней заляжешь, будешь ночевать в чулане.
B ответ он только иронично усмехнулся. Нет, он не забыл о клятве доставлять женщинам маленькие радости, но Пэт для него не входила в число женщин. Скорее так, земноводное.
Тем временем намёки Пэт становились всё прозрачнее, а защита Шэрон все компромиссней. Она уже поняла, что к подруге Женька не сбежит, а если даже разок залезет на неё, то это как бы внесёт элемент мелодрамы в их чересчур гладкие отношения:
- Послушай Юджин, как она называла Женьку на американский манер, я решила сделать тебе подарок. Я знаю, что каждый мужчина мечтает переспать с двумя женщинами одновременно, а Пэт спит и видит, как забраться к тебе в штаны. Я ей похвасталась, что в России только бананы растут маленькие, а все остальное... Хочешь, я приглашу её к нам на вечер посмотреть нашу спальню?
Нет, он определённо не хотел:
- Будет лучше, если содержание моих штанов останется нашей производственной тайной.
Шэрон промолчала, но обиделась. Наверное, попыталась убедить себя в том, что старалась ради Женьки.
Пэт не отставала. Уже, совсем не смущаясь присутствия Шэрон, она то и дело поглаживала своей рукой его колено, или ползала под столом своей ногой по его, стараясь забраться чем повыше.
Очередная атака Пэт не заставила себя долго ждать. На приёме, когда Женька уже достаточно принял за воротник и готовился в очередной раз доложить Шерон о проблемах с гульфиком, ему вдруг показалось что в отдалённой толпе женщин стоит Таня. Видение было настолько реально и нелепо, что он не нашёл ничего лучшего, как двинуться в её сторону с открытым ртом. Когда он проходил возле столика, где Шэрон и Пэт играли в карты, Шэрон ухватила его за рукав и, нетрезво спотыкаясь на каждом слове, сказала:
- Пэт потребовала, чтобы я поставила на кон тебя, я согласилась, поэтому если я проиграю, ты с ней переспишь.
Женька ошарашено посмотрел на Шэрон. Она не шутила. Плоскомордый муж Пэт, с повадками гея, ухмыльнулся через её плечо и, как показалось Женьке, злорадно замахал зеленым длинным хвостом. Таня куда-то исчезла. Женька не выдержал:
- Определённо, в тебе проснулась кровь твоих предков - рабовладельцев. Я не игрушка и не твоя собственность. Лучше играй на мерседес.Он не успел закончить фразу, как получил по физиономии. До сих пор женщины его ещё не били. А этот удар сделал бы честь их знаменитому Майку Тайсону. Захотелось упасть на зелёную, как будто покрашенную траву, и больше не подниматься, но он повернулся и на заплетающихся ногах пошёл к выходу. Женька уехал домой, не дожидаясь Шэрон.
Она вернулась поздно. Через окно он видел, как она целовалась с доставившим её мужчиной. Минут через двадцать Шэрон вошла в дом. От неё несло алкоголем и злобой:
- Сегодня я устала, поэтому ты будешь ночевать отдельно,- и она указала на дверь подсобки. Женька молча вышел, прихватив со стола бутылку водки. Лёд внутри разросся до размеров Антарктиды. Он даже не обратил внимание на визг, метнувшийся в его спину:
-Матрёшка! Балалайка!
Женька лежал на диване в подсобке. Его мысли были далеко-далеко отсюда. Он опять вспомнил Таню.
- Ну что, наигрался? Будущее, о котором мы говорили, наступило раньше, чем предполагалось.
- Глупости, чего в семьях не бывает. Поругались - помиримся.
- В семьях бывает. Но какая у тебя семья? Оформить ваши отношения она не захотела. Детей пока тоже не хочет. А когда захочет? По случаю твоего выхода на пенсию? Помириться вы, конечно, помиритесь. Куда ты денешься? Не бросишь же такой жирный кусок. Лучше подавишься.
- Мы воспитывались в очень разных этнических средах, нам нужно притереться, привыкнуть друг к другу. Для её среды все, что она делает, вполне нормально и допустимо. Она меня любит - это главное.
- Конечно, она тебя любит. Как собаку. Как занятную русскую игрушку. И отношение такое же. Для неё и для Пэт ты не более, чемRussiantoy (русская игрушка, - авт). Ты притираешься к Шэрон каждую ночь, у неё от твоих притираний скоро пирсинг на пупу сотрётся. И что же? Просто тебе нравится жить в большом доме и ездить на жёлтом мерседесе, вот ты и боишься правды. Ну, что молчишь? Когда приволжская лягушка играет в любовь с амазонской жабой, то для жабы это в худшем случае кончается несварением желудка, если лягушка окажется недоваренной.
В дверь подсобки поскреблись и на пороге появилась Шэрон. В руках она держала два бокала и запечатанную бутылку вина. Она наконец протрезвела и сообразила, что Женька со своим непредсказуемым русским характером не простит, уйдёт, а ей так надоело быть одной. Да и привязалась она к нему:
- Ты прав, не надо было мне насиловать тебя с этой Пэт.
Женька молчал.
- Если хочешь, можешь меня ударить,- выдохнула она,- только не уходи.
Женька даже не повернул голову. Шэрон молча вышла, тихо прикрыв дверь.
И в этот момент опять появились облака. Они неслись прозрачными маленькими стайками, превращаясь в пескарей, которых он ещё мальчишкой ловил за городом. Пескари покружили по ту сторону ставшей вдруг прозрачной стены и нырнули к земле, образовывая серебристые тополя. Тополей становилось всё больше. Потом появилась Oна. Прямо перед его креслом. Это уже была не та Таня, которую он знал всю жизнь. Она стала выше и как будто стройней, исчезли её хаотичные движения. Улыбка? Да, улыбка осталась: