Это дерево растет в Армении, на высоте более 3500 метров над уровнем моря, на склоне Аждаака - высокого потухшего вулкана. Местные жители называют его Драконьим, да и само слово "аждаак" означает "дракон". Однако это вовсе не разновидность драцены, как можно было бы подумать, а дуб, правда, весьма необычной формы. О нем бытуют любопытнейшие легенды, возносящие его к временам доисторическим, но ученая братия относится к ним до странности равнодушно. Впрочем, местному населению это только на руку. Среди окрестных пастухов живет стойкое поверье, что дерево исполняет желания. Правда, не все и не всем. Просители - и в этом сходятся все предания - должны безукоснительно следовать инструкциям. Преодолеть без чьей-либо помощи довольно-таки трудный подъем, подойти к дереву, приложить к его причудливо изогнутому стволу ладони, затем прижаться лбом и в таком положении мысленно произнести свое желание, после чего поклониться в пояс и сразу пуститься в обратный путь, невзирая на усталость и вполне понятное любопытство. Существенная деталь: если дерево решит выполнить ваше желание, оно пошлет вам знак - на участке склона, покрытом кроваво-красной пемзой, что-то произойдет с вами, такое, что вы прольете свою кровь, пусть даже несколько капель. Говорят, именно кровь счастливых избранников Драконьего дерева и окрасила пемзу в ярко-красный цвет. Разумеется, огромное количество пемзы вовсе не означает, что округа утопает в счастье. Дерево ведь не заботится о последствиях выполненного желания. А просчитать вперед, как начнут развиваться события после достижения заветной цели, вне человеческих возможностей. При этом дешевые трюки с деревом не проходят. Некий лукавец, например, попросил, чтобы ему "всегда было хорошо". И что же? Ступив на тестовый участок, он споткнулся, ободрал колено, вымазав при этом кровью подвернувшийся кусок пемзы, увидел в этом добрый знак и ликуя понесся вниз. С тех пор радужно-безмятежное настроение его не покидало... Интересно, что бы произошло, найдись среди нас альтруист и пожелай, чтобы "было хорошо всем"? Мир из одних блаженных это что, рай на земле или гигантский сумасшедший дом?
Есть и еще байки о попытках перехитрить дерево. Все кончаются плохо. Беда в том, что аппликантам не удавалось найти для своих просьб безупречных формулировок, гарантирующих их от казусов. Полсотни легенд - это по сути вариации на тему "хочу, чтобы исполнялись все мои желания" с концовками, сочетающими трагедию и анекдот. Хотя, на мой взгляд, намного обиднее история о ловеласе, пожелавшем, чтобы "перед ним не могла устоять ни одна женщина". В результате дамы стали обходить его за километр, так как, стоило особе женского пола, независимо от характера и степени его интереса к ней, попасть в поле его зрения, как она тут же падала как подкошенная.
Да, непростое дерево, с юмором. Или, наоборот, слишком простое, исполняющее буквально то, что просят. Во всяком случае, следует тщательно продумать формулировку, прежде чем пойти к нему. Впрочем, моя история гораздо сложнее, вернее, совершенная загадка. Дело в том, что меня Дерево позвало само. А случилось это так. Однажды, находясь в подпитии после очередного провала в поисках работы, я в сердцах воскликнул: "Надоело мне быть человеком!" Увидев обращенные ко мне недоумевающие взоры собутыльников - таких же бедолаг, не умеющих найти себе применение в мире, где побеждает сильнейший, я принялся развивать свою мысль. Речь моя, будучи очищена от пьяного словесного мусора - нытья, безосновательного хвастовства и повторов - состояла в следующем. Жизнь человеческая безрадостна и бессмысленна, ибо интеллект и воображение в сочетании с мизерными возможностями убивают нас духовно еще намного раньше смерти физической. Влачить существование живого трупа мучительно вдвойне, когда не видишь этому ни оправдания, ни конца. Изменить свое отношение к существующему порядку вещей, как советуют психологи, я не могу. А если уж непременно надо кем-то быть, то я предпочел бы быть деревом. Тут я, по свидетельствам друзей, впал в кому, продолжавшуюся минут двадцать пять - тридцать. Как ни старались мои протрезвевшие от страха приятели привести меня в чувство, я не подавал признаков жизни. По непонятной причине никому из них не пришло в голову вызвать скорую. Исчерпав фантазию в попытках вернуть меня из небытия, они просто расселись вокруг и тупо уставились на мое недвижное тело. И внезапно я очнулся и сел, дико вращая глазами, будто никого и ничего не узнавая. Однако через пару минут я пришел в себя и рассказал, что со мной произошло. По счастью, друзья догадались записать мой рассказ на диктофон. В противном случае впоследствии я вряд ли смог бы воспроизвести его с такой убедительностью, а, скорее всего, посчитал бы все это плодом передозировки. И уж точно, я ни за что не пустился бы в самое удивительное в моей жизни путешествие в далекую экзотическую страну.
Я включил диктофон, надел наушники и, преодолев приступ стыдливого отвращения, охватывающего меня всякий раз при звуках электронной версии моего голоса, вслушался в запись, стараясь сохранить суверенное сознание. Тщетно. Уже через две минуты я перестал слышать свой голос и заново проживал то, что внешне выглядело, как кома, а в действительности... Я летел, нет, что-то вылетело из меня и понеслось вверх с невероятной скоростью, а я наблюдал это со стороны. Опять не то. Летел все-таки я, но при этом сознавал, что это не весь я, что я - еще где-то и из этого "где-то" анализирую ощущения своего же полета. Хотя, если быть точным, это вовсе не был полет, во всяком случае, не то восхитительное свободное парение, какое бывает во сне. Меня (или часть меня) несло сквозь тоннель в темно-серой облачной массе... Впрочем, слово "тоннель" я употребил за неимением лучшего, да и "массы" никакой не было. А было непонятно на чем основанное, но уверенное ощущение того, что где-то в запределье для меня создали воронку в пространстве - так, что оно сгустилось, завихрилось и втянуло меня. Только, вопреки моему представлению о воронке, она расширялась передо мной, а не наоборот, что, впрочем, могло быть и оптическим обманом. Итак, пролетев сквозь этот условный тоннель, я со всего размаха влип в Дерево. Однако я не почувствовал ни боли от удара, ни шока от резкой остановки. Как описать?.. Я вошел в дерево, а оно вошло в меня. Но при этом мы отнюдь не слились воедино. Я полностью осознавал себя, свою индивидуальность и в то же время думал и чувствовал как оно, вернее, вместе с ним, воспринимая мир его средствами перцепции. Совершенно отличные по природе, они были несравненно мощнее человеческих. В один миг я узнал об окружающем мире так много, что у меня голова бы пошла кругом, если бы мои способности не были многократно усилены. Я узнал, например, что все сущее обладает интеллектом и душой и непрерывно излучает информацию. Я как бы был погружен в океан информационных потоков, шедших отовсюду. Тем не менее я не терялся в нем. Меня окружало защитное поле, ослаблявшее излучения так, что они как бы сливались в общий фон, подобный гулу толпы. Но стоило мне сфокусировать внимание на каком-либо объекте, как его сигнал усиливался, выделялся из общего многоголосья, и я свободно читал его. О, я на удивление быстро сориентировался и начал свободно управлять этим энергетическим щитом. Только от Дерева я не мог блокироваться. Позволяя мне отвлекаться время от времени то на один заинтересовавший меня сигнал, то на другой, оно, не переставая, вливало в меня лавину информации. Нет, оно не говорило со мной в человеческом понимании процесса общения. Оно просто впустило меня в себя. Я узнал, кстати, что с точки зрения растений, травоядные животные - хищники; косари и лесорубы - убийцы, использующие оружие массового поражения, а те, кто срывает цветы для одного удовольствия, - отвратительные извращенцы. Мне открылось также, что древние были правы насчет дриад. У деревьев действительно есть души. И эти души способны проникать повсюду, не покидая своего обиталища. Правда, не все обладают одинаковыми возможностями, в частности, не все способны влиять на людей и события в человеческом мире. В этом аспекте мое Дерево - уникально. А еще я получил ответ на мучивший меня вопрос о свободе воли. Годами я терзался, не в силах понять, в чем заключается свобода воли для человека, если все в мире вершится по воле Божьей. Если признать тезис о свободе, то как быть с предопределением? Если признать, что "ни один волосок...", то как быть с ответственностью? Оказалось, все очень просто: ничего нельзя сделать против воли Бога. То есть человеческие поступки и, соответственно, события в мире людей делятся на те, что происходят по Его воле, сиречь по изначальному замыслу, и те, которым Он всего лишь не противится. Пример - рождение Исмаила. Исаак был задуман изначально, Исмаил же родился потому, что Сара, не выдержав ожидания, уговорила Авраама заиметь ребенка от Агари. Это решение супругов не было по воле Всевышнего, Он лишь не воспротивился ему, позволив людям реализовать право выбора. А последствия - это уже другая тема. И еще много, много другого я узнал за те полчаса общения с Деревом. При этом я не то чтобы задавал ему вопросы с какой-то последовательностью, но они возникали спонтанно, по случайным ассоциациям. Я как бы вертел головой во все стороны, изумлялся увиденному, пытался осмыслить его, при этом на меня налетал целый рой ассоциаций, и неожиданно я обнаруживал, что знаю ответ. Причем он не являлись мне в виде цитаты из вселенской энциклопедии, я просто знал его и все. Эта легкость, почти мгновенность мыслительной работы - только подумал, и все ясно - странным образом отнюдь не восхитила меня, но вызвала безотчетный протест. Впрочем, длилось все это недолго. Дерево, как бы дав мне время прийти в себя от шока, слегка адаптироваться к ни с чем не сравнимому, фантастическому состоянию включенности в мир природы, перешло к делу. Оно... предложило мне стать его душой. Вернее, тот или та, с кем я общался и называл Деревом, предложи... - пусть будет "ло" - мне сменить его. Кем оно было до того, как поселиться в Дереве, оно мне не открыло, но дало понять, что пребывает в этой ипостаси несколько тысячелетий. Решив сменить род занятий - по соображениям, которыми также не стало со мной делиться, - оно начало искать себе замену. И тут услышало мое пьяное воззвание и просто-напросто пошло мне навстречу. В самом деле, почему бы не облагодетельствовать Божье создание? Ты будешь жить в полной гармонии с Вселенной, а наскучив покоем, сможешь пуститься в приключения. Дерево - отнюдь не тюрьма, а дом. Твоя задача - не покидать его надолго, ибо от этого оно хиреет. Оно, учти, ровесник твоего мира, его посадил Торгом. И ты будешь вполне свободен. Устанешь от суеты - к твоим услугам все знания, вся информация Вселенной. Задавайся какими угодно вопросами и решай их. А главное, ты познаешь любовь без разочарований. Все это даст тебе Дерево, только захоти...
В наступившей паузе мне почудилось затаенное нетерпение, и в тот же миг весь чудесный мир вокруг, будто сбросив волшебный покров, стал чужим и враждебным, полным невидимых опасностей и явных угроз. То есть стал моим привычным миром. Свободно читая мои мысли, Дерево, я думаю, сразу поняло, чем вызвана метаморфоза в моих ощущениях, но продолжало хранить молчание. И в этой второй фазе паузы я явственно почувствовал упрек и стыд за меня. Но вместо того, чтобы успокоиться и найти достойный ответ, я запаниковал еще больше. Меня обуял ужас, я рванулся прочь изо всех сил и... очнулся в своей квартире, среди встревоженных друзей, лица которых выражали полную гамму чувств от тупого недоумения до восторга.
Окончательно придя в себя и поняв по возгласам приятелей, что для них мое путешествие по ту сторону видимой действительности - полная тайна, я вначале решил отмолчаться, но испугался, что яркость впечатлений поблекнет, детали забудутся, и я не смогу восстановить всего, что пережил и узнал, если не расскажу тотчас же. По счастью, среди собравшихся никто не отличался трезвым рациональным умом. Я был уверен, что никто не делает за моей спиной выразительных знаков, никто не собирается, усыпив мою бдительность фальшивым сочувствием, незаметно вызвать санитаров с полным набором зомбирующих средств. Напротив, их живейшим образом интересовало только одно: было ли то, о чем я рассказал, сном, причудливой игрой подсознания, подогретого алкоголем, или... Или! Я был убежден и сумел убедить их, что такого не сочинить даже подсознанию интеллектуала в запое. Но за этим возник другой вопрос: что я буду делать? И тут, как это ни было противно, пришлось прибегнуть к логике. Если принять, что Дерево существует, значит, где-то должны быть упоминания о нем, хотя бы в литературе о реликтовых растениях. Со своей стороны, я не сомневался, что узнаю его среди тысячи других. В действительности все оказалось сложнее. Я не нашел ничего похожего ни в одном из известных каталогов и уже был близок к отчаянию, как неожиданно мою берлогу посетил дальний родственник - заядлый путешественник-скалолаз. По моему описанию он уверенно назвал и место его нахождения, и сайт, на котором я мог найти необходимую информацию.
И вот я схожу по трапу самолета, вдыхая знойный, обжигающий легкие воздух незнакомой страны и вглядываясь в смуглые горбоносые лица ее жителей, непрерывно галдящих, суетящихся и мешающих друг другу. Но не мне. Иностранцев эти люди отличают сразу. И относятся к ним с невероятным дружелюбием и какой-то особенной, доверительной симпатией. При этом в них нет и тени раболепия или желания услужить в надежде на мзду. Скорее, они встречают вас как хорошего знакомого, приехавшего из мест, где они когда-то жили или бывали. Вот-вот! Это самое поразительное - они ведут себя так, будто знают вас, давно и хорошо. Однако они нисколько не фамильярны, даже, напротив, излишне стеснительны и закомплексованны во всем, что касается личного. С другой стороны, любой из них, независимо от пола, возраста и сословия, готов в любую минуту пуститься с упоением в философствование, причем на любую тему, по любому поводу и без. Они патетичны и многоречивы. Дух противоречия и эгоцентризм делают их несносными спорщиками: в споре они ищут не истины, а самоутверждения. Но что потрясает в них больше всего, это почти патологическая щедрость и готовность прийти на помощь. Эти люди знают почем фунт лиха. Впрочем, они и вообще хорошо информированы в ценах. Пожалуй, второе любимое их занятие - это торговля. Торгуют тут, кажется, все, повсюду и всем. Говоря все, я имею в виду, что среди торговцев здесь можно встретить кого угодно, вплоть до впавших в безденежье гениальных ученых. О гениях - особая статья. Это еще одна бьющая в глаза черта армян. Чуть ли не каждый второй здесь убежден в своей гениальности. А если не в гениальности, то в исключительной талантливости. Если же налицо нет никакого определенного таланта, то - просто в своей исключительности. Вот исключительный он и все. И вы должны признать это за ним со всей деликатностью, иначе он не только глубоко оскорбится, но (!) преисполнится к вам презрения. Однако, приглядевшись, я заметил более интересное явление глубинного порядка. Армяне - и такое впечатление производят практически все - будто постоянно прислушиваются к чему-то глубоко внутри. Кажется, что они хранят память о былом величии и, соразмеряя его с нынешним своим прозябанием, страдают так, что ненавидят попеременно то себя, то окружающий мир. Я поделился этим наблюдением с десятком новых знакомых-ереванцев, и, к моему удивлению, со мной соглашались и... тут же предлагали объяснение. К примеру, многие здесь верят в то, что армяне - потомки древнейшей на земле цивилизации. Находятся ученые, всерьез изучающие следы ее деятельности; мне показывали их книги, полные свидетельств о поразительном уровне культуры этого пранарода. Что ж, может и так, но у меня возникла другая версия. Глядя в эти истонченные самоистязанием лица, я вдруг подумал, что быть армянином - это наказание. Для гениев разных времен и народов, по какой-либо причине не справившихся со своей миссией. И вот, представьте, душа такого исполина духа помещается в низкорослое, кривоногое, волосатое создание с приплюснутым черепом и крючковатым носом. И, заметьте, пожизненно! Правда, об этой своей догадке я не поведал никому. Тем более что вскоре мои мысли приняли совсем другое направление.
Вначале я, должен признаться, просто слонялся по городу, оттягивая встречу с Деревом, потому что, несмотря на жгучее желание прикоснуться к его тайне наяву, я не представлял, что я стану делать, если мое виртуальное приключение окажется правдой. Что я решу, если... нет! Это-то уж я знаю точно - деревом я быть не хочу. Тогда что? Просто поглядеть на него и вернуться в свое никуда? Обидно. Присоединиться к толпе просителей? Логично, но что попросить? Вот ведь вопрос вопросов... Чтобы не ошибиться с желанием, надо представить его выполненным, просчитать все последствия. Но человеку это не под силу. Может, Дерево именно это и делает? Скажем, анализирует все варианты будущего, в котором данное желание данного индивида исполняется, и таким образом решает, какие удовлетворять, а какие нет. Но по каким критериям? Наверняка главное условие должно состоять в том, чтобы будущее изменилось в дозволенных пределах, не нарушая общего хода истории. С другой стороны... впрочем, зачем гадать, когда можно - и очень просто - проверить все самому. Но я продолжал бродить по городу, присматриваясь и прислушиваясь к его жизни. И не упускал ни одной возможности пообщаться с коренными жителями, чтобы лучше понять их, словно это помогло бы мне понять себя. И тут произошло неожиданное. Я увидел, что у меня с этими людьми общая беда - неприкаянность. Да. У нас было одно общее свойство - неспособность приложить к жизни творческий потенциал. Незанятость. Невостребованность. Одним словом, ненужность. Я был не нужен там, где я был, а они не нужны здесь. Они только и мечтают уехать за бугор. И это при почти патологической зацикленности на своих исторических корнях и постоянно декларируемой любви к хайренику (родине). С другой стороны, и винить-то их нельзя, поскольку государственная система здесь, особенно в части налогов, крайне недружелюбна к предпринимателям. Так что перед нами банальный порочный круг. Фью! Ну вот и достойное меня желание. Я стану их президентом. Точно! Наберу команду из профессионалов, лучших из лучших во всех областях, привлеку друзей-интеллектуалов, которых у меня не счесть по всему мыслящему миру, и начну организовывать жизнь в этой стране. Здесь ведь пруд пруди такого, чем можно привлечь интерес большого капитала. Ни ходить далеко не надо, ни копать глубоко. Надо... Стоп. Кажется, меня завихрило! Сначала надо изучить законы этой страны. Ведь я - иностранец. Я даже не знаю требований, которым тут должен отвечать кандидат в президенты. А, что зря голову ломать! Пойду-ка я, наконец, к Дереву, и пусть оно займется этой проблемой.
Оно поразило меня. Более того - подавило. Но отнюдь не мощью - оно вовсе не было деревом-исполином. Оно... обнажило меня. Мне рисовалось подойти к нему с достоинством и изречь нечто вроде "Ну, здравствуй" - как равный равному. Вместо того я почувствовал себя нашкодившим пацаном, изо всех сил пытающимся скрыть свой страх. Постояв же перед ним минуты две, я понял, что это мерзенькое ощущение вызвано тем, что оно видит меня. Видит насквозь, читает мои мысли и... молчит. Почему? Наконец, не выдержав унизительной паузы и не желая принимать навязываемого мыслеобмена, я заговорил вслух:
- Ты вроде бы удивлено?..
ќНикакого ответа. А чего я, собственно, ждал? Хотел услышать голос - человеческий голос, чтобы обрести уверенность в себе? Как странно! Когда-то я думал, что язык - речь - мешает людям, что будь мы телепатами, мы и понимали бы друг друга лучше, и мысли наши были бы чище... Оказалось, нет. Оказалось, это унижает...
- Ты молчишь. Хочешь сказать, что такая простая человеческая эмоция тебе не свойственна? Но я явно чувствую твое удивление. Дело в моем упрямстве? Упорстве, с которым я преследую идиотскую цель? Это у меня от прадеда с Пиренеев.
И тут я наконец услышал его. Вернее, его ответ вспыхнул в моем мозгу.
- Я действительно удивлено, но совершенно обратному - тому, что твоя цель вовсе не "идиотская". Твое желание - фиолетового цвета, а это означает предназначение.
У меня заколотилось сердце.
- Предназначение? Что это значит? Что мне, иностранцу, который еще месяц назад почти ничего не знал об этой стране, предназначено стать ее президентом? Но, постой! Если бы это было так, ты бы знало об этом. Как же ты совсем недавно предлагало мне сменить тебя на... твоем посту? Ведь мой сон был правдой? Я хочу сказать, это был не сон?
- Все так и все не так.
- Объясни. Я умный, пойму.
И тут оно засмеялось. Ей-ей! Как бы это объяснить? Не слыша его голоса в буквальном - акустическом - смысле этого слова, я все-таки как бы слышал его, улавливал интонацию, эмоциональное наполнение, я даже готов был поклясться, что голос принадлежал мужчине...
Итак, оно засмеялось.
- Самонадеянность в сочетании с несостоятельностью - это и впрямь смешно! Впрочем, попробую. Вы, люди, не правы в главном: ищете причину события в прошлом, а надо в будущем. Строго говоря, причин вообще не существует. Только цели. Конкретное событие происходит не из-за чего-то, что произошло, а для чего-то, что должно произойти. Вы же постоянно копаетесь в прошлом, все пытаетесь доискаться, почему да как, грызете себя: вот если бы то-то было так-то, и так далее. А вектор жизни направлен в будущее. И надо думать только о том, что нужно сделать, чтобы желаемое осуществилось. Или вовсе не думать - довериться инстинкту жизни. Инстинкт жизни - верный поводырь. Неудачи происходят вследствие попыток помешать целевому развитию событий. Соответственно, глобальное неприятие мирового устройства - бунт - приводит к полному жизненному краху. Тут надо различать видимость успешного достижения цели и действительный успех.
- Что есть действительный успех?
- Самореализация, резонирующая с объективными целями.
- Что есть объективные цели?
- Точки перехода качества. Неподвижные узлы пересечения путей.
- А можно изменить эти цели?
- Допускается только перепрограммирование путей.
- Кто же это делает? Ангел, ответственный за данный участок? - попробовал съязвить я.
- Вселенная. Пользуясь вашей терминологией, Вселенная - это самоперестраивающаяся система. Любое изменение какого-либо параметра вызывает соответствующее изменение всех его производных. Это - естественная реакция. Потому что Вселенная, с другой стороны, это живой организм.
Я потряс головой.
ќ- У-у-х! Кажется, я не... А как в это вписывается мое предназначение?
- Я думало, ты понял!
-...
- Президентом этой страны может стать тот, кто является на данный момент наиболее вероятным кандидатом, а можешь и ты. Такая замена не представляет угрозы в отношении главной цели в данном регионе, но послужит к пользе этой страны, поэтому Вселенная не будет тебе препятствовать. Так что быть тебе президентом или нет, зависит только от силы твоего желания. Более того, если сила твоего желания будет достаточно велика, если ты будешь желать этого всей душой, Вселенная станет помогать тебе. Таков механизм.
- А ты?
- Тут другое. Если в дело вступлю я, нарушатся естественные отношения между Вселенной и тобой как ее части. Я, так сказать, возьму на себя, узурпирую некоторые функции Вселенной. Я приведу тебя к твоей цели, но при этом будут задействованы иные силы и механизмы. Понадобятся жертвы. Прольется кровь. Таков закон.
Я молчал, оглушенный.
Что делать? Допустим, денег на обратную дорогу хватит, но прозябать дальше, варясь в собственном соку, смешанном с алкоголем и наркотиками, я не хочу. Остаться здесь - еще нелепее. Кончатся деньги, и я из желанного гостя превращусь в нищего бесправного бродягу. Что говорит это Дерево? Желать всей душой? Что-то не верится. Сколько раз я желал чего-то всей душой, а оно не сбывалось! И потом, желай - не желай, в чужой стране, без денег, без друзей, не зная языка... Абсурд! С другой стороны, ну о какой крови может идти речь? Я не убийца. И никогда им не стану. Я вообще не собираюсь прибегать к какому-либо насилию. Я хочу созидать. Только созидать. Разве что придется многое изменить, перестроить, сместить каких-то людей, упразднить какие-то должности, но почему непременно через кровавые жертвы? Абсурд! Зато с помощью Дерева успех мне обеспечен. Или нет? Я покосился на него. Что-то в нем изменилось. Сейчас оно казалось самым обыкновенным деревом. Может, я сошел с ума? Стою тут и разговариваю сам с собой... А может, оно намеренно хочет сбить меня с толку и заставить отказаться от желаемого? Кровь пиренейского предка бросилась мне в голову, и я торопливо выполнил все, что требовалось по обряду. Ничего не произошло. Разве что на меня навалилась страшная усталость, захотелось спать. Я уже было лег на землю, как внутри у меня зазвонил тревожный звоночек: именно этого и нельзя делать! Надо бежать, бежать со всех ног. И я побежал.
- Давид? Что ты тут делаешь? Когда ты приехал? Почему не позвонил? Ты потерял ключ?
Я вжался в скамейку под градом вопросов, исходивших от неожиданно метнувшейся ко мне совершенно незнакомой женщины. Левой, свободной от сумки рукой, она вцепилась мне в плечо и склонилась надо мной так низко, что черные вьющиеся волосы касались моего лица. Я попробовал улыбнуться и промычал что-то вроде "простите, не понял". Я уже вполне сносно владел армянским, но по чудовищному акценту незнакомка сразу поняла, что обозналась. Схватившись за сердце, она медленно опустилась на скамью рядом со мной.
- Вам плохо? Чем я могу помочь? Отвезти вас домой?
Она отрицательно качнула головой и продолжала сидеть, прижимая руку к груди и хмуро глядя пред собой.
Я тоже отвернулся и попробовал читать газету. С разговорным армянским дела у меня шли неплохо, а вот алфавит давался с трудом. Газетные строчки плыли у меня перед глазами, сливаясь в сплошную вязь. Многие буквы казались неотличимо похожими друг на друга; я не понимал, как их можно запомнить, и очень быстро уставал. То ли услышав мой вздох, то ли подумав, что должна объясниться, женщина снова заговорила, на этот раз медленно, четко выговаривая каждое слово, как обычно говорят с иностранцами.
- Я, наверное, должна извиниться. Так налетела на вас... Просто вы очень похожи на моего мужа. Невероятно похожи, - она оглядела меня быстрым подозрительным взглядом.
- Хотя, если приглядеться, разница есть. Не пойму еще в чем, но есть. Может, выражение лица, взгляд... И сидите вы по-другому. И у вас морщинка вот здесь, она показала на свою переносицу. Нет, если приглядеться, вы совсем другой. Чего это я так испугалась?
- В самом деле, - подхватил я, - что в этом такого страшного? Я вот читал, что у каждого человека есть двойник, даже несколько. Двойники знаменитостей, кстати, делают на своем сходстве неплохой бизнес...
Она согласно закивала, заулыбалась. У нее была типичная для армянки внешность: тонкие черты лица, огромные темно-карие глаза с длинными загнутыми ресницами, припухлый рот и нос с горбинкой. Великоватый, пожалуй, нос. Впрочем, впечатления он не портил, напротив, придавал лицу породистости. Глаза только... какой-то горький у них прищур... Я незаметно окинул взглядом ее всю. Миниатюрна, изящна, одета со вкусом - белые бриджи, шифоновая кофточка цвета увядшей розы. Под прозрачной тканью тяжелая округлая грудь. А вот руки и ноги трогательно тонкие, как у подростка. Почувствовав, что ее осматривают, женщина занервничала. Я поспешил перехватить инициативу.
- Так что же все-таки у вас стряслось? Что такое с вашим мужем?
- Не знаю. Не знаю, что сказать, а еще вернее, не знаю, что думать... Он...
Она замолчала. Губы у нее мелко задергались, как бывает, когда хотят сдержать рыдание.
- Если не хотите рассказывать, я...
- Нет-нет. Тут нечего скрывать. Обычная история. Очень обычная история. Слишком обычная история...
Она явно не знала, как приступить к рассказу. Я решил помочь ей.
- Он уехал на заработки и от него нет вестей?
Она благодарно кивнула, усмехнувшись.
- Догадаться нетрудно, да? Все так, все так. Сотни семей так. Может, тысячи. И все-таки что-то тут не то!
Она надула губы и, наморщив лоб, посмотрела в высокое ярко-синее небо. Я думал, она больше уже ничего не скажет, но стайка воробьев, неожиданно с громким чириканьем вспорхнувших с дерева, вывела ее из задумчивости. Она повернулась ко мне и как-то потерянно произнесла:
- Он... он у меня в Чехии...
Я непроизвольно дернулся. Она осеклась, метнула на меня острый пытливый взгляд.
Я поспешно забормотал:
- Ничего-ничего. Продолжайте.
- Несколько лет назад муж потерял работу, и мы не знали, что делать. Деньги таяли... у родственников свои проблемы. Оставалось одно. Он очень не хотел... Весь посерел из-за этого... Нет, вы не думайте, это не я его заставила. Я молчала. Хотя, наверное, это и было хуже всего. Это-то, наверное, его и доконало. В общем, он стал челноком. Челночил в основном в Польшу. С деньгами стало получше, хотя это очень тяжелый хлеб. Очень тяжелый. Ну вот. Стало вроде полегче жить, но он... захирел. Да, иначе не скажешь. По ночам... стонал во сне, зубами скрежетал... Я тогда впервые поняла, что "зубовный скрежет" это не метафора... А потом, в этой своей Польше он познакомился с одним чехом - директором крупного завода. Услышал случайно в аэропорту, как тот сокрушался, что не успел купить подарок для дочки. Давида осенило: он подошел и предложил чеху игрушечный компьютер своего изобретения. Он ведь у меня классный компьютерщик. Что? - она снова остановилась и, казалось, впилась мне в самую душу цепким недоверчивым взглядом.
О я, болван! Я ведь ожидал чего-то в этом роде. Программист, веб-дизайнер, электротехник - довольно широкий выбор. У меня труды по искусственному интеллекту, а все последние годы я зарабатывал на жизнь, делая на заказ веб-страницы и чиня проводку. Я был готов услышать что-то подобное, но тем не менее у меня дрогнули ресницы, а взгляд застыл, пусть на одно мгновение, но достаточно, для того чтобы вызвать подозрение. Черт! Надо научиться владеть собой. Неконтролируемые движения - самые опасные предатели для того, кто хочет уйти от своего прошлого или выдать себя за другого. Счастье, что она слишком поглощена собой. Я кашлянул.
- Продолжайте, что же вы?
- Да так... Вы так странно посмотрели... Ах, да! - поняла: вас удивило, как такой специалист, умница, мог остаться без работы. Но здесь это на каждом шагу! Не то что у вас, в цивилизованном мире. Да, где же я остановилась?.. Так вот, Давид, конечно, не сказал этому заводчику, чем он занимается в Польше, представился туристом. А тот, как только уразумел, что Давид - виртуоз в своем деле, пригласил его к себе. Мне Давид позвонил уже из Праги. У него... голос звенел от счастья... Сказал, контракт на три года. Ищет квартиру. Как только найдет, позвонит, и я приеду к нему.
Она снова замолчала. Я ждал, опустив голову, чтобы не обидеть ее непрошенной жалостью, ибо финал этой love story был очевиден. Однако пауза затягивалась, и я, не выдержав, взглянул на нее. Она беззвучно плакала, закусив губу. Безотчетным движением я протянул руку и тыльной стороной ладони потер ее мокрую щеку. Тут она заплакала в голос, и я, уже не стесняясь, придвинулся к ней вплотную и, взяв ее руки в свои, стал утешать, незаметно для себя перейдя на чешский. Она перестала плакать, удивленно вслушиваясь в звуки незнакомой речи.
- Что это? Какой это язык? Неужели чешский? Ты тоже оттуда? Давид, это все-таки ты?!
Она вскочила, сверкая глазами. Но тут же обмякла и снова села.
- Я схожу с ума. Простите.
Двое-трое зевак, привлеченных этой мизансценой, понимающе переглянулись и вернулись к созерцанию бесконечного паркового дефиле.
- Так что же все-таки случилось? Доскажите.
- Ох! Как я уже сказала, обычная история. Сначала он звонил каждый день. Потом через каждые три. Потом раз в неделю. Говорил, мол, потерпи, надо устроить то, утрясти это... И так полтора года... И вот сегодня я увидела вас и... Ох! Не знаю, что и подумать...
- Ну, насколько я понял, ничего не произошло?..
- Да. Только вот на душе очень тревожно. Особенно последние несколько дней. Вы знаете, а я ведь не должна была здесь находиться, то есть я имею в виду, я никогда не хожу в этот парк. Тем более одна. Не знаю... как-то это так... странно... получилось. Я шла от подруги, и вдруг что-то меня толкнуло. Будто какая-то сила заставила свернуть с дороги и прийти сюда... и тут - вы...
Я проглотил комок.
- Может, это судьба? Может, надо было, чтобы мы встретились? Я здесь очень одинок, как и вы... Что если мы, - я накрыл рукой нервно сцепленные на коленях тонкие пальцы.
Тотчас ее лицо приняло холодно-надменное выражение. Она почти грубо отстранила меня и, вскочив, отрезала:
- Об этом не может быть и речи! - и, не слушая моих торопливых извинений, зашагала прочь, неестественно выпрямившись, безжалостно втаптывая каблуки в нагретый асфальт.
Я плюхнулся обратно на обшарпанную, усеянную птичьими "весточками" скамейку и внутренне застонал. Дернул же меня черт форсировать события! Ведь должен был предвидеть ее реакцию.
Ереванки, как я уже успел узнать, страдают ложной гордостью. Это - особое проявление общей закомплексованности. Ереванка ни за что не покажет, не признает, что ей льстит внимание мужчины, что он ей нравится, что, наконец, ей хочется быть с ним. Она, скорее, предпочтет удалиться, задрав нос, как эта сейчас, и долго, безрадостно, бесцельно увядать в башне из прессованного пепла...
Обидно, я не знаю ни ее имени, ни... ничего, что помогло бы разыскать ее... Хотя, если наша встреча устроена Деревом, значит, мне не о чем беспокоиться - продолжение последует!..
Я с головой окунулся в изучение чужой жизни, наблюдал, читал книги по истории и культуре, смотрел местные каналы, но главное, заводил знакомства, где только мог, и практиковался в речи. Это принесло плоды: вскоре меня перестали после первых же произнесенных мною слов спрашивать, откуда я родом. Это означало, что я могу уже без особого риска разоблачения искать частные заказы, так как для этого здесь не нужны никакие документы. Достаточно кому-то приглянуться, и тебя станут называть "аперь" ("брат"), принимать, а главное, повсюду представлять как своего. А когда тебя здесь приводят "как своего", то тебе уже не задают никаких лишних вопросов. Все вопросы решают с тем, кто тебя привел. Тебе же только улыбаются и оказывают всяческое содействие. А если ты к тому же "оправдаешь доверие", то есть покажешь, что действительно чего-то стоишь, можешь быть уверен в успехе, будь то решение какой-то частной проблемы или пожизненное покровительство. Так можно совершать разнообразные сделки без бумажной фиксации, обеспечить себя заказами, снять квартиру - словом, устроить свою жизнь в первом приближении. А вот с легализацией было труднее. Я до сих пор не придумал ничего, что выдерживало мало-мальской критики. Ибо для того, что я задумал, нужна была безупречная платформа. Никакого криминала, никаких фальшивок и, разумеется, никаких легенд о потерянных или украденных документах, иначе рано или поздно все тайное станет явным и используется конкурентами - по самой банальной, старой как мир схеме. Что было бы глупо и обидно. Из страха наделать непоправимых ошибок, я после нескольких осечек оставил попытки завести подружку. Та встреча в парке уже начала тускнеть в моей памяти, о чем я не особенно жалел, так как гротескная ситуация с двойником раздражала мой эстетический нерв. К тому же женщина была не в моем вкусе. Особенно меня отталкивала безжизненность, застылость в ее чертах и движениях. Кстати, это - характерная особенность армян. Их плющит груз тысячелетий. Чтобы выдержать бремя древности, они вынуждены поддерживать постоянное внутреннее напряжение. А их взрывчатость, которую ошибочно принимают за тривиальную южную импульсивность, на самом деле объясняется предрасположенностью к нервным срывам. Я не раз наблюдал у них многократные переходы от вялости к буйству и обратно, когда можно было легко обойтись без таких излишеств. Ровное, благожелательное состояние духа, а тем более жизнерадостность здесь редкость. Настолько, что я и не встречал. Впрочем, я и сам никакой не живчик и потому мне не сложно затеряться здесь в толпе. От "иностранного налета" я уже избавился, а заметно поубавившийся акцент я с легкой руки одного разговорчивого торговца объясняю долгим пребыванием за границей... Интересно, что бы сказали обо всем этом мои друзья в Праге? Я не сомневаюсь, что эсэмэска, отправленная мной из Рузыне, их заинтриговала. Но вот станут ли они следовать моим инструкциям?.. Впрочем, до этого еще далеко. Странно, я чувствую себя здесь лазутчиком. А ведь изначальным мотивом моих действий было желание помочь этим людям реализовать заложенный в них потенциал. Что же не так?
Вот чего я точно не ожидал, так это того, что мне понравится здешнее пиво, мне, избалованному "Флековским лежаком" и "Бернардом". Ящик "Киликии" я получил от директора бара - в придачу к гонорару за веб-страницу - и был приятно удивлен. Однако горький вкус и хмелевой аромат напитка вызвали такой неадекватно сильный приступ ностальгии, что я захлопнул лэптоп, поставил на него недопитую кружку и вышел. Образы Праги - родная Золотая улочка, Карлов мост, куранты Староместской ратуши сменяли друг друга на моем внутреннем экране, и некоторое время я шел, не сознавая, где я, куда иду и почему так сильно ощущаю дискомфорт несоответствия. Только звуки детской считалки в исполнении соседского мальчишки ќ- позывные моего мобильника - вернули меня к действительности. На меня обрушился обжигающий ереванский зной, и я резко остановился под удивленными взглядами фарцовщиков, уныло отгонявших мух от овощей и фруктов, выложенных пирамидами на столиках, тянущихся вдоль всего тротуара. Все это не только не улучшило моего настроения, но сделало тоску еще острее. И я решил двинуть в "Славянский" ресторан, где можно было залить ностальгию водкой, да и пообедать прилично. Словно в ответ на мои мысли рядом притормозило такси. Однако шофер вышел и, хлопнув дверцей, прошел в магазин, не обратив на меня никакого внимания. Повинуясь непонятному импульсу, я заглянул внутрь. Парень с девушкой, целовавшиеся на заднем сиденье, отпрянули друг от друга. Я извинился. Но они заулыбались и принялись с характерной для местных жителей спонтанной горячностью звать меня поехать с ними, то и дело перемежая речь заверениями, что таксист будет буквально через минуту. Выяснилось, парочка ехала на обмывон диссертации общего друга. В "Славянский" ресторан. Последнему обстоятельству я не удивился. Не оставляло сомнений, что там для меня заготовлен сюрприз. Не удивился я и тому, что, услышав мой акцент, они перешли на русский. Увидев же, что с русским у меня не намного лучше, они беспомощно переглянулись. И тут, видно все еще под действием мозговой чесотки, я признался, кто я и откуда, живописал перипетии своего конфликта с чешским научным сообществом и кончил заявлением, что приехал сюда жить насовсем. По их вытянувшимся лицам я понял, что решения моего они не понимают, не одобряют и (!) подозревают что-то нечистое. Они, похоже, уже раскаивались, что пригласили на вечеринку такого сомнительного типа, но, соблюдая реноме, не только продолжали мне улыбаться, правда, уже натянуто, но и начали, вытягивая руки в открытые окна форда, указывать мне на достопримечательности, мимо которых мы проезжали. И, разумеется, увлеклись, так что к ресторану мы подъехали с таким раскладом ролей: они - радушные хозяева, я - перебежчик, попросивший политического убежища. Так они меня и представили честной компании. Вопреки моим ожиданиям, собравшиеся были вполне трезвы - больше изображали пьяное веселье, хотя стол и ломился от бутылок. Впрочем, вечер только начинался. Заметив, что я разглядываю напитки, виновник торжества ухмыльнулся и спросил, не желаю ли я сливовицы. Услышав, что я предпочел бы тутовку, он почему-то понимающе кивнул и, поставив передо мной налитый до краев бокал, вперился в меня буравящим взглядом.
- Вот ты бросил свою родину...
От неожиданности и самого заявления, и неприязненной, почти враждебной интонации я, против обыкновения, перебил его:
- Почему бросил? Они погибли.
- Кто? Чехи?
- Почему чехи?
- А кто, словаки? Вы ведь от них отделились!
- А при чем тут словаки? Я вообще по отцу баск.
Последовавшая реакция вогнала меня в шок. Лицо новоиспеченного кандидата наук осветилось выражением умиленного раскаяния, глаза заблестели, мне даже показалось - от слез.
- Ты баск? Ты, значит, считаешь своей родиной Басконию... Так вот почему ты сюда приехал! Брат, прости! Ду мэрн эс! (Ты наш!) - от волнения он даже перешел на армянский. Потом схватил мою руку и начал неловко трясти ее. Остальные тоже потянулись ко мне, жали руку, хлопали по плечу, подмигивали. Я поддакивал, кивал, мычал что-то неопределенное... И только когда все наконец успокоились и общее внимание переключилось на что-то другое, я понял причину всей этой путаницы в духе "Безумного чаепития". Меня подвело слабое знание русского. По-чешски "родина" означает "семья", и когда мои сотрапезники имели в виду страну, откуда я родом, я полагал, что речь идет о моих близких!.. Зато у меня родилась потрясающая мысль: если у басков и армян общие предки, значит, меня сюда потянула кровь, а вовсе не Дерево! То есть Дерево послужило слепым орудием в руках провидения. Но возможно ли это? Может ли быть "слепым" тот, кто имеет доступ к вселенской базе данных? С другой стороны, оно само сказало, что у меня предназначение... Однако немногим раньше оно предлагало мне свой пост, то есть, получается, тогда у меня этого предназначения еще не было... Черт! Я совсем запутался. Голова пошла кругом. Так я чего доброго свихнусь и... и надо бы исчезнуть по-английски, пока обо мне забыли.
Я решил пройтись, благо, от "Славянского" рукой подать до площади Республики, на которой в это время года работают "поющие и танцующие" фонтаны, а это не только красивое зрелище, но и редкий тут источник прохлады. Я прохаживался по площади, рассматривая гуляющих, которых, кстати, было немало, несмотря на поздний час. Скамеек у фонтанов не было, и люди, устав, садились прямо на каменный бордюр. Я решил последовать их примеру. Высматривая местечко, я увидел миниатюрную фигурку, застывшую у самой воды, в полной досягаемости для сверкающих брызг. Женщина, одна, в такое время! Необычно для Еревана. Охваченный любопытством, я подошел поближе и узнал Женщину-из-парка. Я присвистнул. Она посмотрела в мою сторону и... сцена в парке повторилась, причем в усиленном варианте. С воплем "Давид, Давид!" она бросилась ко мне и повисла у меня на шее. Не найдя ничего лучшего, я принялся гладить ее по голове и шептать в самое ухо: "Успокойся, дорогая, все хорошо, все в порядке..." Но она не только не успокаивалась, а, наоборот, расходилась все пуще. Наконец я довольно резко снял ее руки со своей шеи и громко произнес: "Успокойтесь и объясните мне, в чем дело". Она мгновенно замолчала и уставилась на меня с выражением такого комичного изумления, что я рассмеялся. Жестоко, конечно, но это сработало. Она пришла в себя. Высвободила руки и, понурившись, пробормотала: "А, это опять вы!" - "Да, это опять я, а у вас, похоже, опять, - с нажимом повторил я, - опять что-то случилось!"
И она рассказала. Она рассказывала, а я словно видел резаные кадры хроники. Эсэмэска. Муж сообщил, что прилетает. Номер рейса, дата, время. Лихорадочные покупки, подготовка, оповещение знакомых. Аэропорт. Томительное ожидание. Тревожащее отсутствие сведений. Потом - беспорядочная беготня, недоверчивые возгласы, истерические вопли, страшные стоны поверивших и осознавших. Катастрофа произошла в воздухе. По неизвестной причине. Точнее, причину им не объяснили. Пассажиры превратились в месиво. Ей предложили помочь добраться до места, куда рухнули останки самолета. Она отказалась. Позже компания выслала ей вещи мужа, оставшиеся в его квартире и офисе, и перечислила какие-то деньги, она толком не поняла, что. Когда она замолчала, я не мог выдавить ни слова утешения, не мог даже заставить себя шевельнуться. Я оцепенел, примерз к камню, на котором сидел.
И со дна души серым клочковатым туманом пополз ужас.
Нет-нет-нет-нет! Я не виновен в их смерти! Не виновен, не виновен, не виновен...
Кто это сделал? Дерево? Вселенная? Я? Или это одно и то же? Все эти люди, погибшие вместе с... Давидом... почему они оказались на борту того самолета? Возможно ли, чтобы около сотни людей принеслись в жертву, чтобы создать мне условия для "естественного" внедрения в среду? Чтобы я мог достичь своей цели "конституционным путем" - как гражданин страны. Целевая программа. Цель - президентское кресло. Условия - кратчайший срок, минимум затрат. Значит - отбрасываем насильственный захват власти, изменение конституции, массовый гипноз и тому подобное. Остается влезть в шкуру местного жителя и идти наверх согласно демократическим законам Республики Армения. Как? - заняв место оптимально подходящего для этого человека. Давида. Внешне мы так похожи, что жена уже во второй раз приняла меня за него. У нас две очень важные точки пересечения - Чехия и программирование. Несостыковки можно отнести за счет длительного отсутствия. Пробелы заполнить с помощью... как же ее зовут? Святый Боже! Я все еще не знаю ее имени и при этом ни на йоту не сомневаюсь в ее готовности стать моей... хм... кем? Женой, партнером, соучастницей... Плохое слово. Ассоциативно связанное с преступлением...
Но ведь я хотел добра! Этой стране я хотел добра! А то, что погибли люди, так, может, они и должны были погибнуть. То есть всем девяноста трем - пассажирам и экипажу - волею высших сил было суждено умереть именно в тот день и час. И их всех тем или иным путем собрали в обреченный самолет. По принципу экономии.
Один только вопрос извивался червяком над только что поставленной точкой: был ли Давид приговорен к такому финалу изначально? Или его судьбу скорректировали и принесли в жертву моей?..
В плотном ртутно-сером тумане плавали красноватые змейки - запоздалые сожаления и гибельные догадки. Время от времени какая-нибудь впивалась мне в мозг, и я отчаянно мотал головой, чтобы стряхнуть ее. Наконец я догадался, что можно вытянуть их через уши. Вот только чем? Я пошарил вокруг руками и наткнулся на что-то спасительно твердое. Это оказался голос. На странно звучащем, но почему-то понятном мне языке он повторял и повторял одно и то же: "Открой глаза, открой глаза". И я открыл их. И тут же услышал: "Ну, слава Богу! Как ты меня напугал! Что это с тобой было? Впрочем, нет, не объясняй. Я понимаю". Женщина-из-парка провела ладонью по моему лбу и села рядом, обняв меня за плечи. Я был благодарен ей за ласку. Голова все еще нестерпимо болела, но я все же спросил ее, что произошло. Она облегченно вздохнула, будто зрелище моей слабости придало ей сил.
- Ты потерял сознание. И, кажется, я понимаю, почему, - она умолкла, не решаясь продолжать.
Мне стало страшно, но я подбодрил ее кивком.
ќ- Ты винишь себя в его смерти. Как и я. Ты думаешь, что это мы, что это из-за нас, чтобы мы могли... Ведь мы неслучайно встретились. Так не бывает...
Внезапно она вскинула голову и, глядя прямо мне в глаза, спросила: "Как тебя зовут? - и тут же прижала руку к моим губам. - Молчи. Я скажу сама - Давид?"
Я молча кивнул, будто признаваясь в преступлении. Она горько усмехнулась:
- Я так и знала. Я знала это с самого начала. Я не понимаю, в чем тут дело, но я с самого начала знала, что ты - это ты.
- Кто? - тупо спросил я.
- Ты, - повторила она. - Ты - мой Давид. - Она сделала ударение на слове "мой" и улыбнулась горько-нежной, как запах орхидеи, улыбкой. С мужем мы были чужими. Я все время чувствовала, что мешаю ему, раздражаю. Он принадлежал к другому миру - рациональному, - с запинкой произнесла она. - Работал над искусственным интеллектом. Мечтал воспроизвести человеческий мозг и создать биоробота. А я спорила. Я говорила, что он уже создан. Господом! По Его образу и подобию. Зачем создавать копию копии, когда и так полно всяких уродов? Хотите механических рабов? - пожалуйста! Но почему с человеческим интеллектом? А вдруг они к тому же окажутся способными на чувства! Рабы с интеллектом и чувствами - что может быть ужаснее? Зачем создавать существо еще более несчастное, чем человек? Зачем умножать скорбь?.. Это же фашизм!
Она задыхалась от волнения, а я стиснул зубы, чтобы не застонать. Не замечая моего состояния, она продолжала:
- А ты не такой. Ты - чуткий и... хрупкий... у тебя болит душа... за всех... Что с тобой? Опять?
- Нет-нет, ничего, со мной все в порядке, я просто закрыл глаза - голова болит...
Не мог, не хотел я открыть ей, что меня уволили из института как раз за то, что я потребовал свернуть работы по искусственному интеллекту. Наша группа подошла очень близко к решению задачи. Оставалось совсем немного, и все это знали. Нам во всем давали зеленую улицу. На нас смотрели, как на богов. Это все и погубило - высветило этическую сторону проблемы. Когда я, поняв, что уже вот-вот, дал волю воображению и начал с упоением рисовать себе беседы с будущим "дитятей", я осознал, что первыми его вопросами будут "Кто я?" и "Откуда я?" А, получив ответы на эти вопросы, оно неизбежно спросит: "Зачем вы меня создали?" И что мы ему скажем? То-то и оно! Что бы мы ни ответили, с его точки зрения это будет звучать абсурдно. Наша работа - первый шаг к абсолютному краху людей как цивилизации. Сначала меня слушали внимательно, сочувственно, спорили - осторожно и деликатно. Поняв, что разубедить меня невозможно, отстранили от дел - временно, как они тогда уверяли. А когда я, не сдавшись, напечатал статью, где назвал их убийцами человечества, уволили, найдя подходящий пункт в договоре. Некоторое время я еще пытался бороться, но против меня развязали медиатравлю, а дальше все было просто: никто не хотел брать на работу ренегата-ретрограда-психопата... Скатиться на самое дно мне не дали друзья.
Странно... Получалось, что мы с мужем моей Незнакомки были двойниками-антиподами. Если бы не крушение самолета, он наверняка занялся бы тем, от чего я отказался. И наверняка преуспел бы. Нас будто заменили - одного на другого. Чтобы я занял его место здесь, а он мое - там. Значит... Ничего это не значит! Он погиб. А я еще не занял никакого места. Я повернулся к ней.
- Скажи теперь и ты... нет, просто расскажи о себе.
Она улыбнулась неожиданно кокетливо.
- А ты не хочешь угадать мое имя?
- Ну... Я не знаю... Сабина? - предложил я с надеждой: мне всегда нравилось это имя. Она обиженно покачала головой.
- Нет. Меня зовут Лилит.
- Лилит? Первая жена Адама, женщина-демон... хм... послушай, можно, я буду называть тебя Лили? Мне так... привычнее.
Она потупила голову, и я испугался, что задел ее чувства. Женщинам ведь необходимо, чтобы вы одобряли в них все, иначе они не верят, что любимы. Но она, верно, решила, что одна замена стоит другой, и серьезно произнесла:
- Хорошо, милый. Хорошо. Я буду Лили. И не только для тебя. Я потребую, чтобы меня так отныне называли все. Пусть все будет новое. Новое, но не с нуля, - неожиданно заключила она. - Не с нуля: у нас с тобой уже есть прошлое.
И я понял ее. Тень самолета, в котором погибли 93 человека, накрыла нас, заставив мое сердце похолодеть. Или, может, это была тень Дерева?
План действий мы продумали вместе. Первое: Давид Пржибыл должен исчезнуть. Своим знакомым здесь я объявлю, что изменившиеся обстоятельства требуют моего срочного отъезда - на время. Если будут спрашивать, на какое, отвечать озабоченным выражением лица и пожатием плеч. Второе: я должен "нежданно-негаданно" появиться в доме Лили (с дорожной сумкой, набитой вещами, присланными из Праги) и разыграть возвращение блудного мужа. Легенда: меня на том самолете не было. В последний момент я передумал лететь в Ереван, решил погулять в Подебрадах. А там случайно узнал о катастрофе, пришел в ужас от мысли, что на родине меня "похоронят", и поспешил домой. Знакомые поахают и забудут. С документами тоже особых проблем не будет. Надо объявить о потере паспорта, и если в паспортном столе начнут копать и докопаются, что человек с такими данными числится среди погибших в авиакатастрофе, представить ту же легенду и сказать, что мы не хотим делать из этого шумихи и просим дать нам шанс восстановить семью. Лили поплачет, намекнет на беременность. По-человечески нас поймут и "пойдут навстречу". Остальные же бумаги - спасибо соотечественникам - были в наличии. Дальше - надо интенсивно заводить новые знакомства, налаживать нужные связи и, по возможности, минимизировать общение со старыми друзьями.
И мне надо привыкать к новой фамилии - Еквордян.
Лили с головой ушла в претворение в жизнь нашего плана. Она обнаружила яркую фантазию, артистизм и недюжинные способности к конспирации. Она то и дело звонила мне на мобильник, чтобы сообщить о какой-нибудь новой детали, уточнении или поправке к плану. Но она, похоже, даже не задавалась вопросом, зачем все это нужно мне. О своей конечной цели я ей не говорил. Она ничего не знала ни о Дереве, ни даже о моей прошлой, пражской жизни. Задумывалась ли она вообще о том, кто я такой, или просто отчаянно пыталась заполнить пустоту в своей жизни? А может, мое сходство с ее мужем создавало у нее иллюзию того, что она меня знает? Как-то само собой наши отношения обрели характер игры. Мы вели себя, как заговорщики, что, с одной стороны, сближало, а с другой, позволяло камуфлировать истинные чувства не только перед внешним миром, но и друг перед другом. Когда я заявил, что нам не следует больше встречаться до моего "официального возвращения", чтобы ненароком не сорвать весь план, она сразу же согласилась, но по ее лицу прошла тень. Почему? Уж не влюбилась ли она в меня? Во всяком случае, она, несомненно, пыталась заигрывать со мной, кокетничала. Это была как бы игра в игре. А я сам? Какие чувства я испытываю к ней?
Все прошло как по маслу. Лили - молодчина! Такой и должна быть супруга политика - преданной, сдержанной и изобретательной. Когда охи, ахи, расспросы, сетования, поздравления, et cetera были позади, и гости - соседи, друзья и родственники Лили - разошлись, я, совершенно измочаленный, впал в прострацию. И, пока она ликвидировала остатки нашествия, мучительно решал, как повести себя с ней сейчас, когда мы впервые по-настоящему наедине. Что касается меня, то я предпочел бы честный деловой секс, так как разыгрывать что-то большее я не хотел, а полное отсутствие интима невозможно было бы скрыть от посторонних глаз. Любая фальшь была опасна как для наших отношений, так и для дела. Пока я так размышлял, она неожиданно появилась на пороге, сияющая, принаряженная и с обновленным макияжем.
- Предлагаю отметить нашу первую и немаленькую победу. В лучшем ресторане города!
Я был только рад и благодарен, что принятие судьбоносных решений откладывается. И что можно еще продолжать игру в заговорщиков. Оставалось только правильно выбрать ресторан, то есть такой, где я не бывал под своим настоящим именем. Поняв мои колебания, она засмеялась:
- Да перестань ты бояться - с этими усами и скинхедовской стрижкой тебя никто не узнает! В самом деле, я и забыл, что уже две недели брил голову и отращивал модные усики и бородку, что и впрямь преобразило меня почти до неузнаваемости. Давида Пржибыла помнили с нечесаными патлами до плеч и недельной щетиной на щеках. Давида Еквордяна - аккуратно выбритым и подстриженным в духе yuppie. Для меня же мы, в соответствии с легендой, придумали нечто третье - облик неверного мужа, изменившего имидж перед тем как пуститься в бега с подружкой. И неожиданно меня осенило: вот оно, решение! Мне не надо стараться быть похожим или не похожим на кого-то. А надо быть самим собой, ибо в новых условиях, а эти условия настолько необычны, что потребуют от меня радикально иной линии поведения, - я буду меняться волей-неволей. А Лили... пожалуй, лучше предоставить ей решать, какими будут наши отношения. Я улыбнулся, встал и с комической торжественностью подал ей руку.
Нас обуяла организаторская лихорадка. Оказывается, ничто так не сближает, как игра с налетом тайны и опасности. Я не узнавал Лили. От прежней анемично-апатичной незнакомки не осталось и следа. Она завалила меня заказами, находя их через подруг, бывших сотрудников и однокурсников, говоря всем, что, мол, я вернулся с кучей гениальных задумок, но мне надо сначала встать на ноги. Она постоянно что-то придумывала для моего будущего офиса и записывала идеи в специально купленный для этого красный блокнот. Однажды я заглянул в него и был потрясен. Красным фломастером было выделено название для офиса - "ПРОГРАММИРОВАНИЕ ЖИЗНИ" и ниже шла расшифровка:
"Древние были мудры - их жизнь от рождения до смерти определял уклад. Они знали, как воспитывать детей, где и чему их учить, как одеваться, что и как есть, как вести себя, как и о чем говорить в тех или иных случаях и т.д. и т.п. Мы не знаем ничего этого. Даже добившись успеха на каком-либо поприще, даже очень разбогатев, мы остаемся в неведении относительно того, как организовать нашу жизнь.
ООО "ПРОГРАММИРОВАНИЕ ЖИЗНИ" поможет вам в этом. Мы составим для вас программу жизни. Мы продумаем ваш имидж - гардероб, макияж, походку, манеры, лексику. Мы подскажем, в каком районе вам следует строиться, каким должен быть ваш дом, найдем архитектора, подберем обстановку. Мы посоветуем, куда вам лучше отдавать детей, найдем репетиторов. У нас вы можете узнать, куда поехать на отдых и как можно отдохнуть в нашем городе. У вас есть деньги - мы научим вас ими пользоваться".
Эта была полная программа для будущей фирмы и, что самое потрясающее, - великолепная платформа для плавного перехода в политику. А ведь я ни разу не заикнулся о своей тайне тайн!.. Да, Лили, загадала ты мне загадку... Я закрыл блокнот и осторожно положил его на прежнее место - рядом с сумочкой. Сумочка была тоже красной, из великолепной кожи, модного фасона - плоская, вытянуто-прямоугольная. И... раскрытая! Мне неудержимо захотелось заглянуть внутрь. Будто таким образом я загляну к ней в душу. Чушь, конечно, но я еле остановил себя. В конце концов, что я там мог найти? - флакон духов, помаду, мобильник... Интересно, роются ли настоящие мужья в сумочках своих жен? Я никогда не был женат. И мои самые близкие друзья также были холостяками... во всяком случае, не помню, чтобы кто-то делился со мной подобными откровениями.
Забавно, а ведь я впервые подумал о Лили как о жене. По обоюдному согласию мы решили не лезть из кожи вон, изображая любящих супругов, и на людях держаться максимально просто. Я, как и было договорено, называл ее Лили, а она меня - Давид-джан. "Джан" - это принятое в Армении обращение, означающее "милый", "дорогой", но это не совсем английское "honey" - здесь так могут называть и постороннего человека. Я очень часто слышал обращенное ко мне "Давид-джан" от людей, с которыми только-только познакомился. Кстати, это "джан" может присоединяться не только к имени. Здесь говорят "ахперь-джан" ("брат"), "тха-джан" ("парень", "сын"), "варпет-джан" ("мастер", "учитель"), обращаясь к совершенно незнакомым людям, часто к шоферу такси, сапожнику, сантехнику и т.д. И я сам стараюсь развить у себя эту привычку.
В сущности, мы с Лили живем хорошо. Мы искренни без нытья, доброжелательны без "чииза", нам интересно узнавать друг друга... нам интересно жить. Эврика! Вот она, недостающая формула для программы - интересно жить! - "Мы сделаем вашу жизнь интересной!" Мне не терпелось рассказать Лили о своей находке. Я взглянул на часы. Без пяти девять. Странно. Она никогда не задерживалась так поздно. Я постарался отогнать смутную тревогу, прошелся по квартире. По пражским меркам квартирка была более чем скромной - двухкомнатная, с махонькой кухней, но зато большой лоджией, которую я приспособил под кабинет, совместив его со спальней. Там стояли тахта, крытая старинным ковром, пара старых кресел и совсем уж антикварный книжный шкаф, набитый книгами на семи языках, из которых я знал только английский, русский (неважно) и армянский - уже намного лучше. Каждый день мы с Лили выделяли два часа для занятий языком. Она была прирожденным лингвистом, раскрывала мне этимологию слов, обращала мое внимание на нюансы произношения, проводила параллели с другими языками. Скоро я начал чувствовать армянский язык и даже несколько раз поймал себя на том, что думаю на нем. Хотя сам не знаю, рад ли я этому...
Я продолжил импровизированную экскурсию по квартире, которую должен был считать своей. Комнату поменьше мы отвели Лили, а в другой устроили полугостиную-полуприемную, решив, что на первых порах сойдет. И сходило. Я огляделся. Все здесь было предусмотрено так, чтобы создать у посетителя приподнятое светлое настроение. Рассредоточенное освещение; мебель - сочетание светлого дерева и стекла; на полу ковер с ненавязчивым абстрактным рисунком; на стене Сарьян - натюрморт с цветами (Лили утверждает, подлинник).
Комната Лили - полная противоположность. Перешагивая ее порог, попадаешь в "лавку древностей". Хаотичное собрание старинных и просто старых предметов. Трюмо XIX века, глядя в помутневшие зеркала которого, вы видели не себя, а трех незнакомцев, чьи отражения они поймали и держали в плену полтора столетия. Пирамида из резных страшно неудобных (я пробовал) стульев. Фарфоровые статуэтки с отбитыми носами и пальцами. Веера. Вазы. Швейная машинка "Зингер", на которой верхом сидели куклы в пышных нарядах из парчи и шелка... Ума не приложу, как она ухитрялась ориентироваться в этом мини-музее, но что мне определенно нравилось в ее "будуаре", это всегда открытое окно и всегда свежие цветы в тяжелой китайской вазе, занимавшей единственный свободный от мебели угол. Как она умудрялась менять в ней воду?
- Что ты тут делаешь?
Я вздрогнул, пойманный врасплох. Впрочем, она, кажется, вовсе не была раздосадована моим вторжением, напротив, как будто старалась сдержать улыбку радостного изумления. Я пожал плечами, выразительно кивнул на фарфоровые каминные часы, которые, хотя и не ходили, но служили прекрасным символом утекающего времени. Лили рассмеялась.
- Не беспокойся. Наверстаем. Только поставлю кофе, и начнем.
Она определенно решила, что я беспокоюсь из-за "урока". Ей даже в голову не пришло объяснить, почему она задержалась, где была... Или она таким образом хотела дать мне понять, что считает себя свободной женщиной? Насколько свободной? Я поморщился. Мысль о возможной измене неприятно кольнула меня, хотя о какой измене могла идти речь в сложившихся обстоятельствах? И все-таки она не должна...
- Ты не должна вести себя так неосторожно! - выпалил я.
У нее вытянулось лицо. Она посмотрела на меня чуть не со страхом, но тут же улыбнулась:
- Ого! Семейная сцена? - это интересно!
Тут я, к счастью, вспомнил о своем know how и перевел разговор, попутно признавшись еще в одном грехе. Надо отдать ей справедливость, она не стала тратить время на банальные сетования, а сразу подхватила идею, удивив меня убежденным заявлением, что нам уже пора открывать лелеемый в мечтах офис. Однако я вовсе не был в этом уверен, главным образом, из-за денег: мне не хотелось влезать в долги. Мысль о том, что, имея за спиной Дерево, я застрахован от финансового краха, я отогнал. Я вообще решил ни в чем не рассчитывать на покровительство таинственных сил, но всего добиваться самому. Да ведь так оно, в сущности, и было до сих пор. Или нет?.. Меня охватила непонятная тоска. То, что я вначале считал преимуществом, сейчас казалось тяжким долговым обязательством. Но почему? Я не подписывал никаких кровавых договоров. Я не продал душу. Я вообще ничего не обещал взамен. Но логика низкого здравого смысла твердила: ничего не дается даром. Ты просто не хочешь этого признать, упрямый осел! Настанет день, и придется платить по счетам, и тогда...
- О чем ты задумался, милый? - нежный, чуть глуховатый голос вывел меня из ступора. Движимый безотчетным импульсом, я бросился к Лили, обхватил ее за плечи и зарылся лицом в ложбинку между шеей и плечом. Она осторожно обняла меня, и так мы стояли, обнявшись, пока я не преодолел нервический приступ и начал перебирать губами по бархатистой коже. Она тут же отстранилась и вскрикнув: "Кофе убежит!" - метнулась на кухню. Я пошел за ней. Она потерянно стояла над джезвой с выкипевшим кофе, под которой все еще продолжал гореть огонь. Я подошел, выключил плиту и привлек ее к себе.
Любовницей она была неумелой, что, впрочем, меня не удивило. Я наслаждался взрывом страстной нежности, ощущением бесконечного доверия. Я знал, что отныне она будет предана мне всецело. Любовь - всепоглощающее, лишающее разумных ориентиров чувство, которому я когда-то отдал дань, - обманывала меня не один раз. И всякий раз это было больно и гадостно. А тут - доверие, основанное на духовной связи и уверенности, что тебя желают, - идеальная основа для брака!.. Впрочем, мне следует быть начеку: а вдруг это очередная ловушка жизни... Лили же как будто не знала подобных опасений. Она с упоением отдалась буйству чувственности. Бывший муж, как она утверждала в порыве суетливо-сбивчивой откровенности, "не умел быть нежным". Его беда была в том, что из всего разнообразия масок на карнавале любви он выбрал образ мачо, хотя нисколько ему не соответствовал. Когда я, восхищенный предпринимательской жилкой Лили, спросил ее, почему она не смогла создать такого же круга клиентуры в свое время, когда ее муж лишился заработка, она испуганно заморгала глазами. А после довольно продолжительного молчания, нехотя объяснила, что и сама не подозревала о наличии у себя организаторского таланта. В самом начале их союза он потребовал, чтобы Лили (с отличием окончившая институт иностранных языков) не работала, и после нескольких лет, проведенных практически в четырех стенах, она просто-напросто потеряла уверенность в себе. "Мне даже в голову не приходило, что я могу чего-то добиться, - заключила она. - А сейчас... я сама не понимаю: не успею о чем-то подумать и буквально вижу решение". На миг перед моими глазами будто качнулись тени ветвей. Невидимая рука стиснула горло. А что если вся эта удачливая "бизнес-активность" и паче того ее влюбленность имеют одно и тоже объяснение - Дерево! Я чуть было не задохнулся от этой мысли, но вдогонку ей пришла вторая, спасительная: разве не всякая любовь - наваждение? Да и открывать в индивиде скрытые способности - ее исконное свойство. Я успокоился и сконцентрировался на заказе парскахая , купившего здание бывшего рынка на Третьем участке и желавшего переоборудовать его под торговый дом.
В Le café de Paris - славненьком кафе-террасе на Абовяна - можно просидеть целый вечер, попивая настоящий Moka и наблюдая местный бомонд. Заботами хозяйки (бывшей парижанки) здесь царит легкая непринужденная атмосфера, воспользовавшись которой я делал зарисовки с интересовавших меня людей, фиксировал их предпочтения и поведенческие особенности. Я проводил так вечер за вечером; набрав достаточно материала, подвергал его компьютерному анализу и выводил стереотипы. Позже я собирался разработать программу, которая, исходя из фотографии клиента и целевого набора параметров, создавала бы оптимальный для его целей имидж. Внезапно я почувствовал, что сам обратился в объект наблюдения и, оторвавшись от блокнота, встретился взглядом с человеком лет тридцати пяти - сорока, располневшим, даже начавшим тучнеть, однако благодаря sack suit от Brook Brothers из тончайшей шерсти выглядевшим довольно элегантно. Карие глаза под высокими дугами бровей смотрели пристально, изучающе, но вот уголки рта чуть дрогнули, и массивная голова наклонилась в еле заметном кивке. Внутри меня затрепетала, а затем туго натянулась, грозя лопнуть, нервная струна. Вот оно! Такая спокойная, властная уверенность может иметь только один источник - очень большие деньги. Стараясь не выдать волнения, я сдержанно улыбнулся и кивнул в ответ. Тут же он сделал приглашающий жест. Я поднялся и подошел, всем видом выражая заинтересованность человека, готового услужить, но знающего себе цену.
- Куришь?
Золотой портсигар скользнул в мою сторону. Еще один приглашающий жест. "Часы и запонки от Картье, эксклюзив", - отметил про себя я и, тонко улыбнувшись, покачал головой.
- Курю, но свое.
Серебряные трубка и табакерка с клеймом Арно - местного ювелира-дизайнера, которого в Ереване знают все, - произвел ответное впечатление: его работы не каждому по карману.
Пауза, в течение которой он раскуривал свою Гавану, а я пускал кольца из трубки, подаренной Арно, длилась ровно столько, сколько было нужно, чтобы незнакомец успел переменить тактику. Ибо он уже понял, что взять меня нахрапом и враз подмять под себя мой, пока еще скромный, но многообещающий бизнес, не удастся.
- Я давно к тебе приглядываюсь.
Снова пауза. Что-то не то. Не переборщить бы с независимостью!..
- И вот что я думаю. Большое ты дело задумал. Такое большое, что одному тебе, даже с твоим талантом, - он остановился, пристально посмотрел на меня. Я поблагодарил его кивком и ответил таким же серьезным взглядом.
- ...и даже со всеми твоими связями и друзьями тебе не осилить. Это дело требует большого размаха. Как и все дела национального значения.
Сердце у меня екнуло, но мне удалось изобразить невинное удивление. Впрочем, оно было искренним, поскольку такого поворота я не ожидал. Я ждал долгого изнурительного торга вокруг процентов, готовясь "продаться" так, чтобы гарантировать себе достаточную степень свободы. Этот же говорит совсем о другом. Куда он клонит? Неужели что-то почуял? Но как?
- Что ты забеспокоился? Да, я вижу за твоим бизнесом дело национального значения. Ты, может, и не видишь, по молодости, а я - вижу. Чую. Это самое то. То, что нам нужно. Ты, парень, сумел попасть в яблочко. Ты нашел то, что всем нам может помочь. Должно помочь. И именно поэтому я решил помочь тебе. Помочь, а не ограбить, как ты, наверное, подумал. А?
Я хмыкнул.
- А кто бы не подумал?
Он закивал, понимающе.
- Да, беда наша - алчность, смертный грех. Кабы не алчность, мы... Выигрывая гроши, теряем миллионы. Другое дело, многим, чтобы понять это, надо заиметь столько, чтобы душа потребовала другого качества жизни. Вот как мне.
Он улыбнулся. На этот раз весело и почти по-дружески.
- А чтобы ты понял, что я не шучу, предлагаю тебе самому продумать условия нашего сотрудничества. Все. Иди и думай.
Обмен визитками, рукопожатие, и я, торопливо рассчитавшись, поспешил домой, где меня ждал еще один сюрприз.
Наспех поставив в гараж "тойоту", с головой, полной неясных планов, и с зудом в руках от нетерпения поскорее сесть за компьютер, чтобы набросать черновик новой генеральной стратегии, я позвонил в дверь. Открыла мне красавица с волосами цвета тусклого золота и глазами, тоже казавшимися золотыми, то ли от освещения, то ли от бьющего из них счастья, в которой я с трудом узнал Лили. Из гостиной слышались громкие голоса, среди которых я сразу выделил резкий баритон Арно. На мой вопросительный взгляд Лили только мотнула головой.
- Потом, у нас гости.
- Подожди!
Я притянул ее к себе, взъерошил мягкую шелковистую копну.
- Мой любимый цвет! Но как это ты...
- Сказала - потом! Иди же, у меня кофе убежит!
С Арно я познакомился при совершенно необычных обстоятельствах. Молодой, еще мало кому известный ювелир, он часами простаивал на Вернисаже у Дома кино, разложив свои работы - украшения и миниатюрные статуэтки - на столике, покрытом потертым черным бархатом. Вокруг было множество столов с грудами самых разных изделий из камней, металлов, стекла, дерева, кожи. Но стол Арно был из очень светлого дерева, резной, его собственной работы, и привлекал внимание еще издали. И сам он, высокий, худой, с нервной пластикой движений и острым цепким взглядом, служил живым магнитом, притягивающим разношерстную публику. Я искал кольцо в подарок Лили к юбилею нашей встречи и, конечно, сразу увидел серебряные фигурки на матово-черном фоне. Фигурки изображали всю гамму человеческих эмоций от глубокого отчаяния до эйфории. Это было гениально. Я завороженно рассматривал одну за другой, как вдруг услышал тяжелое сопение у себя над ухом, и затем - властный бас: "Сколько просишь за все?" Пауза. У меня мучительно сжалось сердце. Ну, конечно, бедняга не устоит перед искушением заработать, и эта серебряная феерия достанется сопящему монстру (впоследствии я узнал, что это был чиновник очень высокого ранга). И тут я услышал: "Сто тысяч". - "Чего? - ошеломленно переспросил вельможный покупатель, - долларов?!" - "Нет. Евро", - последовал ответ, прозвучавший так спокойно, что чиновник не мог взять в толк, издевается тот или просто сумасшедший. Посопев еще немного, он продолжил: "Это почему? Почему так дорого? Сколько сейчас стоит грамм серебра?" Арно усмехнулся и выпалил: "Килограмм мяса на рынке стоит тысячу драмов , ты весишь сто килограмм, что же, твоя цена - сто тысяч драмов? (Примерно двести долларов.) Это была такая неслыханная дерзость, что чиновник чуть не задохнулся от ярости и только мотнул головой охране. В ту же секунду Арно пустился наутек. Тяжеловесные качки неуклюже бросились за ним, а их хозяин, развернувшись многопудовым корпусом, следил за погоней. И зрелище было хоть куда! Гибкий, легкий Арно перебегал с места на место, выкрикивая в адрес телохранителей обиднейшие издевательства, и наконец исчез, как сквозь землю провалился. Разъяренный чиновник приказал охранникам реквизировать товар наглеца. Однако место происшествия тем временем опустело. Исчез и его стол со всем добром, и даже столики других торговцев в радиусе нескольких метров. Изделия гениального нахала, завернув в бархатную скатерть, собрал и унес с Вернисажа я, а его собратья-соседи догадались смыться сами. Когда Арно получил назад свои шедевры, банальных слов благодарности не прозвучало, но много было сказано о властях предержащих и много было выпито караунджа - армянской водки, которую выдерживают в особых каменных печах. А дня через три он неожиданно заявился к нам с большой компанией, объявил, что у него день рождения, и что в этот день он, в отличие от всех прочих, сам дарит подарки, надел на палец Лили преоригинальное кольцо с изумрудом, а мне протянул те самые трубку и табакерку. Так я подружился с этим сумасбродным гением и приучился курить трубку...
Однако надо идти к гостям. Я наскоро освежился, сменил рубашку и, захватив свои зарисовки, чтобы, пользуясь случаем, посоветоваться с Арно, направился в гостиную. И сразу понял, что поговорить о делах не удастся. В комнате стоял дым коромыслом, по столу были разбросаны распечатки выкачанных из интернета литературных новинок, а собравшиеся, похоже, спорили уже не один час. В эпицентре дискуссии явно находилась женщина лет тридцати, которую я видел впервые и которую тут же окрестил Смуглой леди сонетов. Она была вся из противоречий. Слушая собеседника, оставалась до странности неподвижной, и тогда в глаза бросались почти болезненные худоба и бледность. А из сощуренных темно-карих глаз смотрела тысячелетняя древность. Но стоило ей заговорить, как резкая живость движений, нервическое подрагивание губ и срывающийся от волнения голос превращали ее в подростка. И она казалась не старше шестнадцатилетних учениц Лили ќ- Маринэ, Сони и Лолы, облепивших Арно. Два других ученика чуть постарше - Гарик и Вова что-то сосредоточенно рассматривали, примостившись в углу дивана. Как оказалось, это был диплом, полученный на недавно прошедшем в Париже Prêt-à-Porter подружкой Арно Мадлен. Сама Мадлен - пепельная блондинка с аметистовыми глазами и матово-белой кожей - сидела напротив Смуглой леди и, как мне показалось, была ее основным оппонентом. Прекрасные глаза сверкали лиловым гневным пламенем. Она почти кричала.
- Это шовинизм, расизм и, я не знаю, это - призыв к крестовому походу. Такие книги только разжигают ненависть. Из-за них может начаться религиозная война, которая приведет к Армагеддону!
- Ну и что? По мне уж лучше Армагеддон, чем такой худой мир, из которого прямая дорога к обществу, описанному Чудиновой , - вставил Гарик.
- Ну это ты зря, - неожиданно резко и с какой-то особенной горечью оборвала его незнакомка.
В комнате повисла тишина. Не понимая ее причины, я тем не менее решил воспользоваться паузой и из полумрака коридора, где все это время стоял, никем не замечаемый, шагнул вперед.
- Ого, а вот и хозяин!
- Вохчуйн, Давид-джан, вонцес? ( "Привет, Давид, как ты?")
- Где пропадаешь? А мы тут без тебя...
- Так его, так, - присоединилась к хору Лили. Она подкатила к спорщикам столик с кофе и сладостями и, обняв за плечи Смуглую леди, громко сказала:
- Познакомься, Майя, это мой непутевый муж.
- Так это вы Майя? - вырвалось у меня. Она только пожала плечами, но мне стало понятно все - и болезненный облик, и горечь. Лили много и часто рассказывала о ней. Почти все наши беседы изобиловали ее "А вот Майя говорила..." или "А Майя бы сделала не так..."
Майя была журналисткой и по заданию какой-то общественной организации поехала в Ирак, где попала под бомбежку, чудом осталась жива, но, по выражению Лили, "повредилась мозгами, хотя и раньше была с приветом".
Я поцеловал смуглую ручку с тонкими узловатыми пальцами. Рука чуть дрогнула, и я почувствовал, что между нами пробежала та самая искра - предвестница мучительного романа, которых так много было в моем прошлом и от которых я бежал. "Ого! Надо быть начеку", - подумал я, а вслух сказал:
- Простите, невольно перебил вас. Так вы считаете...
- Она считает, что надо позволить мусульманам заполонить Европу, а потом и весь мир. А вы тоже думаете, что Чудинова - расистка или там националистка? ќ- подал голос Вова, тоже подсевший к столу.
- Нет, хотя я и полагаю, что главную героиню она сделала полукровкой, да и "негритяночку Мишель" вставила именно с целью предупредить подобные обвинения. Нет. Тем более что мусульмане, конечно же, не раса и не нация, а общность людей, объединенных единой ментальностью.
- Вы хотели сказать, религией?
- Да нет, я не оговорился. Громадное большинство современных мусульман на удивление некомпетентны в вопросах религии. Главное, что их отличает, - убеждение в своем праве на насилие и бездумное подчинение приказу. А это - свойства не религиозного характера, а ментального. Просто в языке еще нет названия для такой общности.
- Менталия, - бросила Майя.
- А что? - исламская менталия, европейская менталия, американская... Хорошо! Молодец, Майя! - Лили снова обняла ее за плечи и прижалась к ней щекой.
- Точно, а когда-то были коммунистическая и фашистская, - вставила Лола.
- То-то, я слышала, немцы тысячами принимают ислам, - подхватила Маринэ.
- Еще бы! ќ- турки в Германии на втором месте по численности после немцев.
Я перестал слушать. Я не верю в крах западной культуры. Кризис - да. Тупик? - может быть. Но из тупика есть великолепный выход - вверх. Я вспомнил тест, который нам как-то задали в школе. На чистом листе бумаги был изображен круг, в центре которого красовалась жирная точка. Нам было велено провести линию. Одноклассники быстро справились с заданием и сдали свои листки. Я один замешкался и спросил учителя: "Как провести?" - "Как хочешь", - последовал ответ, сопровожденный косым взглядом. Это вызвало у меня гневный протест, и я заявил: "Ну тогда я проведу так!" И с силой ткнул карандашом в лист, имея в виду, что моя линия проходит вне плоскости листа. В результате по тесту вышло, что я - гений. Остальные ребята продемонстрировали заурядные способности с небольшими вариациями: их линии все лежали в плоскости листа и проходили в основном через центр круга; человек пять-шесть прочертили линии вне центра и двое-трое - за пределами круга, что свидетельствовало об определенной независимости мышления. Этот тест сыграл в моей жизни двоякую роль. С одной стороны, учитель не только не проникся почтением к моей особе, а, напротив, невзлюбил еще больше, что обострило во мне дух противоречия. С другой же, я на всю жизнь запомнил: рывок в неизвестное лучше тьмы решений, лежащих на поверхности.
Я сделал Арно незаметный знак и выскользнул из гостиной, где уже вовсю спорили об экуменизме. Через несколько минут Арно присоединился ко мне в кабинете, и я поведал ему о полученном сегодня предложении. Взглянув на визитку, Арно присвистнул.
- Братишка, тебе крупно повезло! Если Казарян берет тебя под свое крылышко, значит, он уверен в успехе дела и заинтересован в нем. Все. Можешь считать, что финансовых проблем у тебя нет.
- Твоими бы устами... Впрочем, мой внутренний голос твердит то же самое.
- Ну вот, нас уже двое. А ты что?
- А я очень хочу поверить внутреннему голосу, хотя этот паскудник не раз подводил меня под монастырь. Но, видишь ли, до сих пор мы с Лили как-то выкручивались сами, а если какой-то заказ требовал чего-то сверх нашей компетенции, привлекали эксперта и платили ему из наших гонораров. И тут всякое бывало. Нас очень часто подводили - то уедут, то в последнюю минуту откажутся, то просто не сделают в срок, ну, что называется, армянский вариант... Приходилось извиняться, клянчить, чтобы сроки передвинули... Сейчас же я хочу, я должен обеспечить размах и четкость. Нужно подобрать офис и, главное, надо собрать команду, а я...
- А чего собирать? Команда уже собралась, - Арно кивнул в сторону гостиной.
- А что, в этом что-то есть! Положим, Лили - культура речи и ведение деловой корреспонденции на пяти языках; Мадлен - все по части одежды; Гарик заканчивает архитектурный, у него диплом по современному дизайну, блестящая работа; Вова - менеджер по туризму; консультации по светским манерам на первых порах могу взять на себя я. Костяк, можно сказать, есть, а дальше...
- Что сейчас голову ломать. Главное - "процесс пошел".
- И это правильно! Засяду сегодня же за контракт с Казаряном. Отточу концепцию, стратегию, тактику, et cetera и - пакетом - ему.
ќ- Намек понял. Считай, что нас уже нет.
- Куда ты, зачем? Останься, может, подкинешь свеженькую идейку...
- Нет, Даво, время не ждет.
Арно удалось оперативнейшим и деликатнейшим манером увести гостей. Я уже хотел уединиться в кабинете, как вдруг услышал приглушенные голоса и звяканье посуды, доносящиеся из кухни. Наверняка Лили и Смуглая леди. Кухонная классика - наследие советских времен - моют посуду и философствуют или (вариация) ведут бабий разговор. Однако все оказалось не так. Посуда с остатками еды неприглядным натюрмортом громоздилась в раковине. О ней попросту забыли. Моя новоиспеченная златовласка, расставив на столе хрустальные бокалы и вазы - изделия разных веков и фирм, - разъясняла гостье различия, то и дело проводя по краю бокалов особой палочкой и извлекая из них мелодичный звон. А ее подруга рассеянно слушала, перелистывая какие-то записи.
Я хмыкнул.
- Хрустальная музыка - это конек Лили. Я даже предложил ей обучать этому своих подопечных за небольшую доплату.
- С вашим размахом вы можете позволить себе любой спецкурс, даже "искусство подписываться".
Я непроизвольно вскинул брови. Лили нахмурилась.
- Прости, дорогой, я рассказала все Майе.
Я не знал, что и подумать. После того, как она клятвенно обещала соблюдать строжайшую тайну! Ну что ж. Я умильно улыбнулся и нежнейшим тоном спросил:
- И что скажете, леди?
Она усмехнулась.
- Здорово. Мне все это очень близко. Особенно то, что вы поставили во главу угла создание нового образа жизни, ссылаясь на старинный уклад. Уклад жизни - это вообще невероятно интересно, невероятно ценно. У предков это был сосуд, сообщавшийся с природой; жизненный поток не просто обретал в нем некую форму, но настаивался, бродил и рождал вино жизни. Разрушив сосуд, бунтари последних столетий создавали взамен либо причудливые тонкостенные формочки без основания, из которых драгоценная влага утекала без возврата, либо грубо сработанную тару, в которой она застаивалась и гнила.
У меня возникло ощущение разговора с самим собой. Она будто озвучивала мои мысли. Лили почувствовала это и победно стукнула бокалами, мол, знай наших.
- Кстати, - неожиданно спросила гостья, странно блеснув глазами, - как вы собираетесь назвать свою программу? Я поддерживаю предложение Лили - "Программирование жизни". Думаю, что именно это нам и нужно - взять и начать самим создавать свою жизнь в комплексе - от и до, если уж нам все так испохабили...
- Надо подумать, - вежливо ответил я, хотя полагал, что название скорее оттолкнет здешнюю публику.
- Ведь вы не бизнес задумали, - продолжала между тем она. - Ведь за этим гораздо большее. Бизнес - это так, ширма, вернее, трамплин. Так?
У меня внутренне отвисла челюсть. Об этом Лили уж никак не могла проболтаться, поскольку я не рассказывал ей о своих далеко идущих планах. Это уже чистая интуиция. Тем не менее надо было что-то отвечать. Промолчать было бы грубо, да и неумно. Да, с этой леди надо держать ухо востро.
- Не надо.
- Что, простите?
- Не надо так напрягаться. Хотите держать свои намерения в тайне - ваше право. Просто знайте, что у вас есть союзница, готовая поддерживать вас во всем. А если предложите какую-нибудь работенку в офисе, буду бесконечно благодарна.
- Всенепременно что-нибудь приищу.
- А у нас так много всего! Куда ни ткни - клад. И все это пропадает. Вам, чехам, этого не понять.
Я похолодел. И почувствовал, что и Лили вся напряглась.
- А почему ты сказала "вам чехам"? - глухим голосом спросила она. - Давид не чех. Он просто там жил несколько лет, работал. Я тебе рассказывала, Майя, ты забыла?!..
На лице у Майи появилось такое обиженно-ошеломленное выражение, что мы оба расхохотались.
- Ну да, я оговорилась, - пролепетала она. - Вернее, у меня произошло мозговое смещение: очевидно, в Чехии вы пропитались духом старой Европы, вот это и сбило меня с толку.
- Давайте, Майя, договоримся: с этой минуты мы на ты и можете считать себя Chief Creative Officer в нашей фирме. Заодно и подумайте, как ваша, прости, твоя должность будет называться по-армянски и по-русски.
- Вы хотите...
- Ты.
- Да, конечно. Ты собираешься вести дело - услуги, документацию - на трех языках?