Единственным украшением старого обшарпанного здания были неумелые граффити, а разброс в их тематике и расстоянии от земли свидетельствовал о многочисленных авторах в возрасте от трех до пятнадцати лет. Самой детворы, однако, не было ни видно, ни слышно - даже скверик напротив пустовал, несмотря на то, что стоял солнечный и довольно теплый для ранней весны день. Только в самом конце улочки двое бомжей деловито обследовали урну. Понаблюдав за ними пару секунд, Дина резко отвернулась и, стараясь прогнать прилив вины, стыда и раздражения, обычно вызываемый у нее подобным зрелищем, снова оглядела едва просматривавшийся на сером фоне стены грязно-белый прямоугольник. Простая железная дверь, без вывески, даже без ручки, краску давно не обновляли, и уж явно не ждали посетителей. Дина недоуменно покосилась на таксиста, но тот только пожал плечами, с одинаковым равнодушием готовый ждать ее, сколько понадобится, или тут же умчаться прочь. Дина подавила вспышку неприязни, расплатилась и с нарочитым спокойствием вышла из машины. Решив, что стала жертвой розыгрыша, и уже придумывая, как за него отомстить, она из одного только упрямства все же подошла поближе к двери. И только тогда разглядела на ней скромную табличку - "Клуб зевак".
Итак, это странное заведение действительно существует и, похоже, его устроители - убежденные антигламурщики... Или прячут за бомжовым фасадом подпольное казино... Или... Дверь была приоткрыта, Дина осторожно потянула ее к себе и вошла. Она оказалась в полутемной комнате, заваленной всяким хламом. Центр комнаты занимала ажурная винтовая лестница, которая никуда не вела, а просто упиралась в потолок. На верхней ступеньке лежал фонарь, его тусклый свет и освещал комнату. Стена напротив была вся утыкана гвоздями, на которых висели разнообразные маски - от венецианской Бауты до африканского Перевертыша. Слева находилась дверь, через которую посетители, по логике, должны были пройти в следующее помещение, но сейчас она недружелюбно поблескивала оскалом замка. Правая же стена была завешана длинной, в пол, плотной портьерой. В замешательстве Дина метнулась к входной двери, но та почему-то оказалась запертой, хотя она помнила, что оставила ее открытой. Несколько секунд Дина оцепенело смотрела на нее, потом с силой постучала и, наконец, что было совсем уж нелепо, крикнула: "Откройте!" Никто не отозвался. Она бросилась к портьере, надеясь обнаружить за ней окно и выбраться наружу или на худой конец позвать на помощь. Но за тяжелыми бархатными складками оказалась огромная ниша, вернее, встроенный шкаф, все полки которого были заставлены бюстами выдающихся деятелей разных эпох. Дина прислонилась к стене и закрыла глаза. Абсурд какой-то! Что все это значит? Кой черт понес ее сюда?!
Утро начиналось, как обычно. Она с трудом разлепила веки, с еще большим усилием оторвала голову от подушки и включила телевизор. На экране два известных политика говорили на перманентно-злободневные темы. Она щелкнула переключателем. Два известных юмориста пародировали этих самых политиков. На третьем канале резвились мультяшки, созданные по образу и подобию тех же политиков. На следующем гламурный красавец выстрелил в нее обоймой новостных анонсов, один хуже другого. Еще на двух полуголые тела старательно дергались под выколачивающую мозги музыку. Дальше шла реклама. Дина отшвырнула пульт. Ненавижу говорящие головы, ненавижу воинствующую сексапильность, ненавижу рекламу, ненавижу продающих, все равно что, ненавижу покупающих... Боже! Что делать, когда тошнит от всего, что делается на свете? И тут она вспомнила о необычном месте, где, по рассказам приятеля, никто вообще ничего не делает.
В закрытые веки ей ударил луч фонаря. Она инстинктивно зажмурилась, но тут же открыла глаза. На винтовой лестнице, свесившись через перила, стоял молодой человек, высокий, худощавый, с аккуратно зачесанными назад пыльно-каштановыми волосами и темными, тяжело внимательными глазами, которые смотрели одновременно и на, и сквозь предмет. Одет он был в стиле кэжуал - элегантные брюки и свитер оригинальной вязки с кожаными вставками, - что свидетельствовало о наличии определенных амбиций. Тогда почему он здесь - в убежище для хронических неудачников и патологических ленивцев? У молодого человека, по-видимому, возник тот же вопрос. Осмотрев ее с головы до ног, он усмехнулся и произнес неожиданно мелодичным голосом:
- Сюда допускаются только члены Клуба и их гости.
Дина поджала губы.
- Дверь была открыта...
- Это случайность. Впрочем, что такое случайность, не знает никто. Я, например, много думал об этом...
- И?
- Что?
- Ну, до чего вы додумались...
- До этого Клуба... Ну, ладно, сегодня я вас проведу, а там...
- А там что?
- Увидите сами. А от кого вы узнали о Клубе?
- Ни от кого. Шла по улице, увидела забавную табличку, дверь была открыта... - она состроила досадливую гримаску.
- Да я верю, верю! Но это очень странно. А вернее, невозможно: мы держим эту дверь запертой. Она должна быть заперта. Всегда, - он нахмурился.
Дина недоуменно воззрилась на него.
- А как же вы?..
- Вход для членов Клуба - со двора, - рассеянно отозвался он. - Минутку!
Выхватив из кожаного кармана на свитере мобильник, он поговорил с кем-то вполголоса, после чего удовлетворенно ухмыльнулся и объявил:
- Я должен был сразу догадаться. Это Пацан, наш неофит, подшутил над вами. Тинейджер отмороженный! Но очень способный. Пойдемте!
Он сбежал по ступенькам, поколдовал над дверью, очевидно, нажал на невидимую кнопку, в помещение хлынул дневной свет. Парень насмешливо поглядел на Дину. Та наконец отлипла от стены, бросилась мимо него на улицу и устремилась вперед, вертя головой, высматривая такси, но мелодичный голос остановил ее:
- Здесь вам такси не дождаться. Лучше вызвать. А еще лучше - из Клуба, за счет заведения.
Она медленно повернулась к нему. На изящного рисунка губах молодого человека играла легкая улыбка, глаза смотрели теперь нисколько не тяжело, а с веселым вызовом. А, все равно ей нечего делать! Ну, пойдет она домой, и что? То, что называется ее жизнью, сократится на еще один пустой день, потом - одинокая постель, кошмарные сны, пробуждению от которых она, тем не менее, не радуется, потому что не радуется утру, потому что ей не хочется открывать глаза и отрывать голову от подушки...
Дина закусила губу. Незнакомец спокойно ждал. Она решительно подошла к нему.
- Дина.
- Абель.
Он с ироничной церемонностью согнул руку, Дина усмехнулась.
- Терпеть не могу нафталинной галантности. И предлагаю вырезать долгий переход с вы на ты монтажными ножницами.
На долю секунды тонкие черты смяло выражение брезгливой досады. Но не успела она подумать, что бы это могло означать, как Абель, хмыкнув, заявил:
- Ты прелесть! Нам туда.
Он повлек ее к арочному проходу во двор, потом в мрачный подъезд. Минуя лифт, они поднялись на второй этаж. Дверь налево была распахнута и перед ней стоял охранник. Увидев Абеля, он кивнул и посторонился.
Дине показалось, что она попала в обычный бар. Разве что там было необычно тихо. Играла легкая ненавязчивая музыка. Посетители сидели за столиками по двое-трое, больше по одному, и все молчали, уставясь, кто в пол, кто в потолок, кто - в пространство перед собой. Время от времени кто-нибудь менял позу, стараясь при этом ни на ком не задержать взгляда. Время от времени то тут, то там раздавался тяжелый вздох. И время от времени кто-то подносил к губам бокал. Вот и все. На появление молодой пары никто не отреагировал. Статисты жизни, подумала Дина, отметив, что лицо каждого хранило свое, особенное выражение задумчивости, а все вместе они являли полную синусоиду вариаций от отрешенной мечтательности до озлобленной угрюмости.
Абель усадил ее за свободный столик у окна и пошел к стойке. Стараясь казаться невозмутимой, Дина с деланной рассеянностью посмотрела в окно и еле сдержала крик восхищения: оно открывалось в очаровательный обсаженный диким виноградом и цветами дворик, посреди которого бил фонтан. Многоглазая виноградная лоза, спускаясь откуда-то сверху, засматривала ей в лицо. Странно, ведь они прошли этим двором, и тогда там не было ничего, кроме машин и мусора. Через минуту она поняла, что прелестный вид - всего лишь иллюзия: окно в мир оказалось экраном. Дина отвернулась. Подошел Абель с двумя бокалами. Она чуть не выхватила у него из рук свой. Мартини. Черт! Она бы предпочла сейчас что-нибудь покрепче. Дина огляделась. Все те же застывшие лица, напоминающие ряды масок в том, похожем на склад, помещении. Все это начинало действовать ей на нервы. Но почему? Ведь приятель описал ей обстановку Клуба очень похоже. Почему же она ждала чего-то другого, неизвестно чего, но другого? Как, впрочем, и всегда. Глупо! Каких-таких развлечений можно ожидать от сборища отщепенцев?! Она искоса взглянула на Абеля. Тот откровенно наблюдал за ней. Дина вспыхнула, ей захотелось запустить в него бокалом, устроить скандал, заставить всех этих уродов... Стоп! А что если именно этого от нее и ждут, хотят вывести из себя, провоцируют? Или испытывают?.. Дина сделала глубокий вдох и улыбнулась. К ее удивлению, Абель тут же улыбнулся в ответ, потом встал и выкрикнул:
- Прошу внимания!
Собравшиеся оживились, по столикам прошелестела волна приглушенной радости. Оглядев зал, Абель выхватил взглядом человека лет тридцати в дешевом мешковатом костюме, повисшего над чашечкой кофе, как осенний лист над лужей. Едва взглянув на него, всякий инстинктивно чувствовал, что знакомства с ним лучше избежать. Это был человек без дна. Психологическая воронка. Его энергетический потенциал был так низок, что ваш начинал перетекать в него, независимо от вашей воли. Но энергию сочувствия он поглощал без всякой пользы. Она просто исчезала в воронке. А человек оставался все таким же несчастным и одиноким. Почувствовав взгляд Абеля, он поднял бутылочного цвета глаза и, когда тот, глядя на него в упор, громко произнес: "Вы!", смутился и забормотал потерянно:
- Простите, господин президент! Я... никак не ожидал... такая честь...
- Ну что же вы, Дример, смелее, начинайте свою историю! - Абель ободряюще, как ребенку, которого просят прочесть стишок, улыбнулся ему.
- Да, да! Хотя должен предупредить, моя история совсем проста, - он посмотрел по сторонам, как бы извиняясь за незаслуженно выпавшую ему удачу, но в глазах его уже загорелся огонек давно сдерживаемого желания излиться.
- Мне 27 лет. Я с трудом закончил колледж, потому что у меня не было ни способностей, ни склонности к какому-либо предмету. Независимо от того, лез ли я из кожи вон или готовился кое-как, мои работы оставались посредственными. И даже мечты мои были посредственными. Да, даже в этом у меня не было таланта. Хотя единственное, что я делал с удовольствием, это мечтал...
Дример мечтал о трех вещах - престижной, хорошо оплачиваемой и при этом необременительной работе, роскошном доме в фешенебельном квартале и красавице-жене, которая подарила бы ему троих славненьких детей и вечерами ждала его в уютной гостиной. Эту картину он рисовал себе каждую ночь, засыпая в доставшейся ему от родителей крохотной квартирке, - в одиночестве или в объятиях дешевой проститутки. Ибо Дример был беден, некрасив и безынициативен. Шансов на повышение по службе у него не было, красивые девушки смотрели сквозь него, совершенно его не замечая, и несбыточность желания иметь то, что имеют люди богатые, красивые, предприимчивые, ложилась тенью на его душу и тяжестью на тело. Тяжестью, которую весы не фиксировали, но она пригибала его плечи к земле и делала медлительным и неловким. Но однажды...
Однажды он проснулся, и ему показалось, что он все еще спит. Он лежал в роскошной постели, рядом с ним, разметав по подушке каштановые кудри, спала красавица, как две капли воды похожая на модель, рекламирующую новый шампунь, а обстановка вокруг напоминала спальные гарнитуры из каталогов дорогущих мебельных фирм. Дример осторожно коснулся перламутровой щеки красавицы, погладил плечо, блестящие волосы... Сомнений не осталось - девушка ему не пригрезилась, она открыла глаза, приподнялась и повернулась к нему. Ореховые зрачки, в которых еще плавали тени сновидений, рассеянно обласкали его, но через секунду ее взгляд посерьезнел. Почувствовав, что она сейчас заговорит, Дример испытал ужас человека, увлекшегося кинофильмом и вдруг обнаружившего себя в центре действия. Что ему делать? Что сказать? Что все это значит?
- Алекс, дорогой, как ты себя чувствуешь? - прошелестели розовые губы, обдавая его теплым дыханием. От нее исходил неизъяснимо волнующий аромат фиалок, и не сразу он сообразил, что она назвала его чужим именем. Отдаваясь ее объятиям, он успокоенно думал, что в недоразумении этом не виноват, что очень скоро все разъяснится, он попросит прощения за невольный обман, а пока...
Однако дни шли за днями, но никто и не думал обличать его в обмане. Напротив, все вокруг внушали ему, что он - полноправный властелин этого сказочного мирка. Постепенно мозаичные детали сложились для него в целостную картину. Он - владелец сети туристических агентств. Отец и мать почили в бозе, передав ему фамильный бизнес и хобби - страстное увлечение лошадьми. Красавица с ореховыми глазами - его жена Лоис. Неделю назад он осматривал новые приобретения в своей конюшне. Черт дернул его сесть на необъезженного жеребца, вопреки уговорам, и тот сбросил его на полном скаку. Ему фантастически повезло - он ничего себе не сломал, но от шока возникла эта досадная амнезия. Однако ничего страшного - со временем память к нему вернется, а что до бизнеса, то он им никогда и не интересовался, дела вели компаньоны - старинные друзья его отца. Все вокруг, начиная с жены и кончая этими самыми компаньонами, были предельно внимательны к нему, терпеливо отвечали на вопросы, услужливо показывали видеозаписи и фотографии, судя по которым он (или его двойник) упоенно прожигал жизнь. И никто, начиная с жены и кончая компаньонами, не ждал от него ничего иного. Но! (Тут Дример сделал паузу. Было видно, что он заново проживает этот момент.) Произошло нечто, не поддающееся разумению. Он, который всю жизнь - вникните, всю жизнь! - грезил именно о таком жребии, теперь, когда мечты чудесным образом реализовались, не мог принять эту сделавшуюся былью сказку. Целые дни он проводил, всматриваясь в запечатленные камерой черты человека, похожего на него, как брат-близнец, но, в отличие от него, носящего дорогие элегантные костюмы с небрежностью денди, чувствующего себя в компании богатых бездельников и умопомрачительных красоток как рыба в воде и полностью довольного собой. Дример переводил взгляд на свое отражение в зеркале и видел испуганного серенького человечка с затравленными глазами, вздрагивающего от каждого шороха. Непостижимо! Нет, он точно знал, он ни на секунду не усомнился в своем уме. Никакой он не сказочный принц. Он - Дример. Жалкий неудачник. Нищий. И перемена обстоятельств не произвела метаморфозы в нем самом. Хуже того, он стал еще несчастнее, ибо не соответствовал этим новым обстоятельствам. А когда он пытался подражать исчезнувшему оригиналу, то даже в глазах слуг читал ужас и жалость. Постепенно вокруг него образовался вакуум, такого одиночества он не знал никогда, это было еще ужаснее, чем отчаянно завидовать баловням судьбы, сидя на продавленном диване в жалкой каморке. Он попробовал объясниться с компаньонами, но ему прозрачно намекнули, что в психушку попадают люди и с гораздо менее серьезными, чем у него, проблемами. Он попробовал поговорить с Лоис, но ореховые глаза смотрели на него с таким раздраженным недоумением, что он понял: новый порядок вещей ее вполне устраивает. Или же она в курсе всего произошедшего. Но что же здесь произошло на самом деле? Внезапно им овладела мысль, что главное - это докопаться до правды, а для этого надо сделать вид, что принимаешь правила игры. С этой минуты Дример обрел покой. Он стал держаться увереннее, домашние повеселели, компаньоны ослабили бдительность. И вскоре ему удалось подслушать разговор.
План "лучших друзей его отца" возник, когда однажды по мелкому поручению их офис посетил клерк, который был бы ничем не примечателен, если бы не одно обстоятельство - он был копией их молодого хозяина, сумасброда, от которого можно было ожидать любой самой безумной выходки. Идея была проста: сымитировать несчастный случай, подменить Алекса двойником - полным ничтожеством, с которым не будет никаких хлопот, и все. Они обретали абсолютную свободу действий, не вызывая при этом ни у кого никаких подозрений.
Итак, случившееся с ним не было ни причудой Фортуны, ни следствием ее небрежности, но обдуманным преступлением. Алекс мертв. А он, Дример, - орудие убийц. С оскорбительной примитивностью школьного теста жизнь поставила его перед выбором:
А - принять условия игры; B - сбежать; C - прибегнуть к помощи полиции.
Несколько дней Дример провел в грезах, воображая, то как он хитроумно и ловко находит улики, сплетает с их помощью сеть вокруг мошенников и, наконец, разоблачает их. То как в роли Алекса устраивает грандиозный бал-маскарад, где тонкими намеками доводит лже-партнеров до отчаяния и тут срывает с них маски. То как, овладев тайнами туристического бизнеса, прибирает к рукам бразды правления фирмой и лишает преступников плодов их злодеяния... Внезапный визит одного из дружков Алекса отрезвил его. Дример понял, что вновь предался любимому занятию - пустым мечтам. Только если раньше оно было невинным ничегонеделаньем, то сейчас - преступным бездействием, превращающим его в соучастника преступления. Его охватил страх. Нужно было что-то решать. Дример впервые серьезно задумался и понял, что ни один из лежащих на поверхности вариантов ему не подходит, он попросту не способен ни на что подобное. Играть какую-либо роль не в мечтах, а в реальности, он, неловкий, ненаходчивый, косноязычный, не сможет. А полиция... да кто не знает, что она вся - куплена?! И Дример выбрал пункт D - "Ваш вариант", на что он раньше никогда не решался, в полной уверенности, что ничего оригинального не придумает. Идея была рискованной, но подходила Дримеру, как ни одна другая, ибо почти сразу освобождала его от бремени исполнителя главной роли. Дример сразу же приступил к ее реализации, благо, возможность для этого ему предоставили сами злодеи, устроив широкий прием по поводу юбилея фирмы. Воспользовавшись свободой, которую предоставляло грандиозное мероприятие, Дример сумел остаться наедине с главным конкурентом компании и рассказал тому все в обмен на обещание покарать виновных, обеспечить Лоис и помочь ему спастись. Конкурент обещание сдержал. Как ему это удалось, Дример не знал, но итог его устраивал. Фирма перешла в руки конкурента, "друзья отца" канули в небытие, Лоис вышла замуж за кузена конкурента, а сам Дример находился в полной безопасности, за тридевять земель от места печальных событий.
Последние фразы Дример выговаривал твердо, но правый глаз у него подергивался, руки нервно сжимались, и было видно, что он измучен сожалением об упущенной возможности зажить полнокровной жизнью, что его поедом ест мысль: а вдруг, если бы он решился на активное действие, у него получилось бы...
Когда Дример умолк, раздались аплодисменты, к нему подсели сразу трое человек и, очевидно, принялись горячо обсуждать услышанное. Впрочем, очень быстро они перестали обращать на него внимание, разговор шел уже только между ними, а Дример снова впал в прострацию.
Дина нахмурилась и опустила голову на скрещенные пальцы, безотчетно повторив движение незадачливого оратора.
Абель погладил ее по руке.
- Что тебя так расстроило в этом рассказе?
- Меня расстроил не рассказ, а то, что ты подставил этого человека, ведь такое не прощается, его наверняка ищут, - солгала Дина. На самом деле ей стало тускло от мысли, что они с Дримером похожи. Она увидела в нем карикатуру на себя. И это было ужасно.
Абель пожал плечами.
- Его никто не принуждал. В случае отказа ему грозило всего лишь исключение из Клуба. Но ведь это не единственное место, где можно сидеть часами над чашкой кофе! Очевидно, потребность выговориться перевесила страх.
- А что толку? Ну выговорился, и что? Ясно ведь, он здесь так же никому не нужен, как и в любом другом месте, где, как ты говоришь, можно...
- Не делай поспешных выводов.
Дина осеклась. Помолчав, она хмуро оглядела зал и как можно небрежнее спросила:
- А как становятся членами Клуба?
Абель усмехнулся.
- Надо только доказать, что ты сделал в своей жизни большой зевок.
- Что?
- Ты играешь в шахматы?
- А-а-а, зевок - упущенная возможность... Так вот почему "Клуб зевак"! А я-то думала... А что потом?
- Что, что потом?
- Ну, расскажут они все свои истории, и что?
- Разве все, что делают люди, имеет суперцель? Разве у тебя она есть?
- У меня - нет, а вот у тебя - точно есть.
- Хм! И какая, по-твоему?
- Этот твой Клуб больше всего напоминает собачий приют. Для чего люди создают собачьи приюты?
- Лучше отстреливать собак, да?
- Нет. Не лучше. Я не знаю, что лучше. Я только знаю, что собакой быть плохо. У богатого ли хозяина в роскошной квартире, в конуре ли, в приюте, на улице - везде.
- А собачником быть хорошо?
- Нехорошо. Но лучше. В этом я не сомневаюсь.
- Это потому, что ты им не была.
- А ты?
В темных глазах мелькнул всполох и тут же погас, но Абель продолжал молчать.
- Это твоя болевая точка? ќ- не сдавалась Дина.
- Нет. Это твоя градация слишком проста. Помимо собак и собачников, к твоему сведению, есть еще...
- ...устроители приютов?
- Не перебивай! Я хотел сказать, ветеринары и зоологи.
- И ты, конечно, зоолог. Что изучаем? Собачий феномен?
- Нет, это слишком сложно... Я ограничился зевачим.
- Ага! И как успехи?
Абель вздохнул.
- До этого еще далеко. Я пока на стадии сбора данных.
Дина прикусила язык. Она сама не понимала, почему злится, почему ей хочется уязвить этого удивительного человека. Неужели, она все-таки из расы собак?!
- Прости за то, что кусалась, - от жизни собачей, сам знаешь!
- Хм! Давай оставим собачью условность раз и навсегда. Перейдем на мои термины. Это очень легко. Просто поменяй "соб" на "зев".
- ОК! Итак, объект исследования - зеваки. Цель - выяснить, почему они зевают.
- Всего лишь одна из задач.
- Ага! Я таки была права - у тебя есть суперцель!
Абель ошеломленно посмотрел на нее и расхохотался.
Дина никогда ничего не добивалась. Если отбросить облагораживающую приставку "до", то от глагола "добиться" останется "биться". За место под солнцем, кусок пирога, любовь... И она не видела принципиальной разницы между честным поединком и боем без правил. Во всех случаях оставались голодные рты, завидущие глаза и разбитые сердца. Поэтому она упорно отказывалась от участия в битве, отступала, отступалась, отдергивала руку от выпавшего ей счастливого билета, если к нему тянулась чья-то другая. Итог оказался плачевным: младший клерк, старая дева, четыре попытки самоубийства. Конечно, она многим отличалась от Дримера - она была привлекательна, хорошо образована и общительна. Но, так или иначе, результаты у них были идентичны - нули по всем показателям. Жизнь прошла в воображении. Горько было сознавать это. Но она понимала, что исправить ничего не в силах. Если судьба снова предложит ей какую-нибудь возможность, она снова откажется.
Однако альтруизм ее шел не от доброты, а от брезгливости. Глядя, как люди ловчат, врут, подличают, добиваясь чего-то, она преисполнялась гадливости и к средствам, и к целям. Было и еще одно. Любая, предоставляемая человеку возможность, предполагает принятие им на себя определенной роли, и это также претило ей. Стремясь к чему-то, люди обычно не принимают в расчет, что, получив желаемое, они будут вынуждены принять и связанные с этим желаемым ограничения. Надев маску Дракона, человек первое время с упоением летает и изрыгает пламя. И вдруг обнаруживает, что он уже не может спуститься к людям и поговорить с ними по-человечески. Маска не дает. Отныне все вокруг либо будут шарахаться от него, либо притворяться. А если человек надел маску Петрушки, то, говори он самые умные и очень важные вещи, его все равно никто не будет принимать всерьез. И т.д. и т.п. Из всех масок наибольшую свободу предоставляет безликая Баута. Но у нее отталкивающий вид и она всегда вызывает подозрения. Что же получается, когда, перебрав все маски, вы не надеваете ни одной? А вот что: люди принимают за маску ваше лицо. Иначе говоря, не верят вам. Глядя на вас и не находя знакомых атрибутов - длинного носа, петушиного пера или золотых блесток, - они начнут приписывать вам тайные умыслы, остерегаться и избегать вас. И тогда вы либо будете носить на людях удобную для конкретных обстоятельств личину либо станете изгоем.
Присущая Дине артистичность позволяла ей входить то в одну, то в другую роль, но ни одну она не выдерживала долго. Так, из-под юбки Коломбины у нее могли выглянуть золоченые туфельки Дамы, а под колпаком Арлекина вдруг обнаруживался длинный нос Лекаря Чумы. И все портилось. В конце концов она оказалась в статистах. Что ж, зато именно благодаря этому она и познакомилась с Абелем. Шесть дней до следующей субботы прошли унылой вереницей, слившись в длинное тире между двумя датами. Наконец субботний вечер настал. Одетая гораздо более изысканно, чем в прошлый раз (намек для Абеля пригласить ее позже в ресторан), веселая, с нетерпеливой улыбкой на лице, она подошла к Клубу. Абеля у входа не было. Забыл? У Дины заколотилось сердце. Улыбка увяла. Ах она, дура, опять навоображала себе невесть что, а он просто забыл о ней! И зачем только она отказалась от предложения заехать за ней? Ну увидел бы он дыру, в которой она живет, ну и что? Зато сидела бы себе дома, а теперь стоит тут, как идиотка, на виду у всех... Уйти! Повернуть назад и бежать, бежать... Какое унижение! Гад! А представлялся таким чутким, галантным... И клуб этот - дурацкое сборище уродов! Чего она так разлетелась сюда?!
Дина резко повернулась и зашагала обратно.
- Что-то потеряла? - мелодичный голос раздался у нее над ухом так неожиданно, что она отшатнулась.
Абель, стройный, подтянутый, в слегка поношенном дорогом костюме стоял, заложив руки за спину, и рассматривал ее с ироничной улыбкой. Дина молчала. Абель удивленно поднял брови.
- Я наблюдаю за тобой минут пять. Не дойдя до меня метров двадцать, ты вдруг остановилась, потопталась на месте и повернула обратно. Так ведут себя люди, внезапно вспомнившие, что что-то забыли, или обнаружившие потерю. Так что ты потеряла? У тебя такое несчастное лицо! Дорогая вещь?
Дина лихорадочно пыталась что-то придумать. Как глупо! Она перепутала подъезд. И даже не догадалась внимательно осмотреться или позвонить. И за несколько минут растоптала в мыслях человека, встречи с которым ждала всю неделю.
- Я... я передумала идти сегодня к вам. Прости. Я хотела потом тебе объяснить...
- Передумала, ну так что, зачем такое несчастное лицо? А почему вдруг? Что случилось за двадцать шагов до пункта В?
- Случилось? Ну да, случилось, только не здесь, а в пункте А. У меня дома. Мне сделали предложение, и я его приняла. Я пришла сюда, потому что обещала и потому что мне было интересно, правда, интересно, - она изобразила любезную улыбку. - А сейчас, вернее, пять минут назад я подумала, что это нехорошо.
- Что нехорошо?
- Что я пришла сюда без ведома жениха. Тебе ведь не понравилось бы, если бы у твоей невесты были от тебя секреты.
Улыбка Абеля была все такой же спокойно-ироничной, темные глаза продолжали смотреть на нее с ласковой насмешливостью. Ему все равно! Она ему безразлична! Господи, и когда она перестанет обольщаться? Так ей, дуре, и надо - с чего она взяла, что он на нее запал?!
- Сколько пафоса! Двадцать первый век на дворе... Странно слышать от тебя такое...
- Мне и самой странно. Но все переменилось в один день. И это так здорово! Здорово ощущать, что ты с кем-то связана. И дорожить этой ниточкой.
Она посмотрела ему прямо в глаза. Ей хотелось, чтобы это получилось уверенно и гордо, но вышло нервно, с горьким вызовом. На лице Абеля снова промелькнуло то самое выражение досадливого разочарования, так удивившее ее в их первую встречу.
- Что ж, раз для тебя это так серьезно, не буду испытывать вашу ниточку на прочность. Мой опытный полигон - в другой плоскости. Тебя проводить?
- Нет, нет!
- Ах да, ты теперь ходишь по струночке, то есть по ниточке. Хотел бы я посмотреть на парня, который держит другой конец.
Дина покрутила головой, повернулась на каблуках и побежала прочь.
Несколько дней прошли в напряженных раздумьях. Ей очень хотелось видеть Абеля, быть рядом с ним, ощущать на себе обволакивающий взгляд темных глаз. Но после всей лжи, что она нагородила, ей казалось, что у нее только две альтернативы: забыть о нем или спешно найти кого-нибудь на роль жениха, заявиться с ним в Клуб, разыграть бурную ссору и... Ого-го, дорогая моя, вот и ты ловчишь, вот и ты вознамерилась закрутить интригу! И тебе отнюдь не противно, а наоборот, впервые в жизни ты почувствовала себя живой. Дина подбежала к зеркалу. Ну да, глаза горят, ноздри - парусами, на щеках - два киноварных мазка. Я - живая, я - такая как все! Лгать и притворяться - это и есть быть настоящей, жить настоящим, а не проводить дни в бесплодных сожалениях, а ночи - ворочаясь без сна на горошине сомнений. А жениха за милую душу сыграет Филипп, тот самый приятель, который и рассказал ей о Клубе.
Филипп согласился сразу. Он принадлежал к самой удачной категории зевак - тех, кого их социальный статус не тяготил, не ущемлял, не казался постыдным. К своему скромному жизненному положению он относился с юмором. Предложение Дины его удивило, но явно обрадовало: приятно было заставить понервничать этого хлыща Абеля. Как член Клуба Филипп мог в любой день пригласить туда Дину в качестве гостьи, но она решила дождаться следующей субботы. Одетая в стиле, который она называла "веселый хаос" (когда кажется, что весь наряд изготовлен из холстов, утащенных с выставки абстракционистов), Дина переступила порог Клуба. Филипп, выглядевший, по ее настоянию, как всегда, и, как всегда, улыбающийся, поддерживал ее за талию. Против ее воли (и безошибочно) глаза Дины, не ища, нашли Абеля. Он сидел в дальнем углу бара с каким-то коротышкой и, похоже, что-то объяснял ему, ибо тот сосредоточенно слушал и кивал. Ее эффектного прихода он не заметил, и у Дины сразу упало сердце. В один миг вся эта затея с женихом показалась ей безнадежно глупой. Зачем добиваться любви человека, который забыл о ней за каких-то две недели? Зачем она пришла сюда? Кто такие все эти люди? Уроды! Отработанный человеческий материал! Что она здесь делает? Да и этот Филипп хорош! Ишь, посматривает на нее масляными глазками...
- Что с тобой, тебе нехорошо?
- Нет, с чего ты взял?
- Ты вдруг сникла вся и смотришь на меня, как на остывший суп.
- Отстань!
- Легче, так не разговаривают накануне свадьбы!
- Чего? Ты рехнулся? Какая свадьба?
- Скромная, только мы и пара-тройка друзей. А медовый месяц проведем у твоей тети в деревне. Старушка будет счастлива.
- Замолчи! Что ты несешь? Какая старушка? У меня нет тети!
- Но ведь ты сама говорила!..
- Я-а-а?!
- Ссоритесь? - мелодичный голос звучал с откровенной иронией, почти насмешкой. Дина в изумлении уставилась на него. Когда он подошел? Что успел услышать? От волнения она напрочь забыла, зачем пришла.
- Н-н-н-ет. Так, пустяки, повздорили немного... Милые бранятся... Вы ведь знакомы с Филиппом?..
- О да! - одновременно воскликнули оба. Филипп привстал и протянул сопернику руку, Абель с комической серьезностью пожал ее.
- Ну что ж, голубки, не буду мешать. Вам сейчас пришлют шампанское в честь... помолвки. За счет заведения, разумеется.
- Не стоит. Мы уходим, - процедила Дина.
- Зря. Советую остаться, сегодня - очередь ВИПа, будет интересно.
Дина вопросительно взглянула на Филиппа, тот с готовностью закивал головой. Абель приветливо улыбнулся ему, поднял в знак солидарности сжатую в кулак руку и отошел. Он вернулся к своему столику в углу и, призвав присутствующих к вниманию, передал слово пожилому господину, выделявшемуся хмуростью даже на этой выставке скорбей. Он был невысок, сухощав, по-военному подтянут. Бросалась в глаза вертикальная морщина, перерезающая лоб и как бы переходящая в необычайно прямой нос, отчего лицо его казалось рассеченным надвое. Это впечатление усиливалось тем, что голову он держал постоянно полуопущенной, даже когда говорил. Генерал в отставке, решила Дина, но ошиблась.
ВИП некогда возглавлял в своей стране, страдавшей от тоталитарного режима, движение за демократию. Однажды с ним связались Очень Большие Люди из Высоких Кругов, заинтересованных в свержении этого режима, и обещали поддержку Движению, а ему лично - президентское кресло в обмен на некоторые услуги сейчас и послушание в будущем. Он отказался. Очень Большие Люди обратились ко второму лицу в Движении, и тот принял их предложение. Движение победило, ненавистный режим был разрушен. Второй стал президентом. А весьма скоро страна, поначалу принявшая все эти перемены с восторгом, оказалась в пучине глубокого всестороннего кризиса. ВИП попытался отмотать пленку назад, возглавил оппозицию и попробовал вернуть выхваченные у него из рук бразды, но не тут то было. Судьба не простила ему упущенной возможности. Когда новоустановленный демократический порядок не оправдал ожиданий и народ, измученный свалившимися на него бедами, поддержал на ближайших президентских выборах ВИПа, итоги голосования сфальсифицировали, и он проиграл борьбу. С поражением, однако, ВИП не смирился, его сторонники потребовали пересмотра результатов выборов, произошли волнения, были жертвы... Во всем этом обвинили ВИПа, возникла угроза для его свободы и даже жизни. ВИП покинул страну.
Больше всего сейчас его мучит вопрос: если бы он принял то предложение, смог бы он потом балансировать на острие скипетра - и Очень Большим Людям угождать, и стране служить? Избежал ли бы народ, с восторгом последовавший за знаменем Движения, экономико-идеолого-социальной катастрофы?
Глухой, с натугой голос умолк. Дина ждала аплодисментов, как в прошлый раз, но их не было. По всей видимости, члены Клуба также осуждали ВИПа, должно быть, каждому было что вспомнить по теме не оправдавших себя демократических реформ. Не поднимая головы, ВИП поглядел по сторонам, все либо демонстративно отводили либо виновато опускали глаза. Экс-политик горько усмехнулся. Дина взглянула на Абеля, но тот, видимо, тоже не считал нужным прийти на помощь к своему протеже. ВИП встал и, чеканя шаг, демонстративно пошел к дверям, но на полпути завернул к стойке и взгромоздился на табурет спиной к залу. Дина поймала себя на том, что ей нестерпимо жаль этого отчаявшегося человека. И в самом деле, как квалифицировать тот его роковой отказ? Как честность или чистоплюйство? Как опередившую свое время гражданскую совестливость или провальную во все времена политическую трусость? У нее не было ответа. Наверное, потому, что ее прошлое изобиловало упущенными из-за щепетильности возможностями и она сожалела обо всех.
Атмосфера в зале была напряженной, словно посетители почувствовали непонятно откуда исходившую угрозу, которая, поколебав привычное для них состояние унылого смирения, вызвала взамен агрессивную тревогу. Дина снова посмотрела на Абеля, но тот был все так же невозмутимо спокоен. И впервые Дина подумала, что он вовсе не стремится обогреть и обласкать этих собранных со всего света неудачников, что Клуб этот вовсе не приют для неприкаянных душ. Но в таком случае, что? Что этому "ловцу человеков" нужно от потерявших всякую надежду горемык?
- Дина, очнись! Если ты не перестанешь глазеть так на своего идола, я буду вынужден вызвать его на дуэль, а мы так не договаривались!
- Что? - недоуменно переспросила Дина, она совсем забыла о Филиппе.
- Ты ведь хотела всего-навсего заставить его немного поревновать. Я против этого ничего не имею - святое дело! Но, похоже...
- Что?
- Прости, Динь-Динь, похоже, ты его не интересуешь.
- Не проси прощенья. Я это уже сама поняла. Но почему?..
- Что почему?
- Почему он тогда... был таким... мне показалось... Я - дура!
Филипп хмыкнул.
- Не ты одна, он со всеми так, мне вначале тоже показалось.
- Что-о-о?!
- Именно. Но потом я понял: он окучивает каждого потенциального клубмена, делает все, чтобы посещение Клуба стало для человека потребностью.
- Не сходится: меня он игнорирует.
- Ты пропустила две недели. Может, он решил, что ты не поддаешься его чарам и не стоит поэтому тратить на тебя время. Знаешь, когда человек ставит перед собой цель, он старается отгородиться от всего, что может помешать ему.
- А какая у него цель?
- Не знаю. Знал бы - помешал.
- Почему?
- Потому что он тебе нравится.
- Я серьезно.
- Потому что он мне не нравится.
- Зачем же ты сюда ходишь? И меня вот... вовлек...
- А ты всегда и во всем логична? Ведь нет?! Вот и я тоже...
У Дины возникло ощущение дежавю, в ту же секунду она вспомнила, что очень похожий разговор у нее был с Абелем. Внезапно ее осенило:
- А знаешь, может, его цель состоит именно в том, чтобы создать у всех нас впечатление о наличии некоей тайны, или иначе - ощущение причастности к чему-то, иллюзию общности...
- Хм! Что-то в этом есть, хотя я не верю.
- ...согласись, что это придает осмысленность бездарному существованию, - не слушая его, продолжала Дина, - поддерживает нас психологически. Ты знаешь, что есть место, куда ты всегда можешь прийти и чувствовать себя избранным, где тебе как будто говорят: да, ты лузер, но именно этим ты нам и дорог!
Дина раскраснелась. В эту минуту ей казалось очень важным убедить Филиппа в правоте своей догадки. Почему, она и сама не знала. Непроизвольно она посмотрела в ту сторону, где сидел Абель. Его там не было. За столиком сидел лишь тот самый коротышка и неотрывно смотрел на нее пронзительно-синими глазами. Внезапно Дина почувствовала себя такой несчастной, что, казалось, у нее сейчас разорвется сердце.
- Уйдем, уйдем отсюда! Скорей! - прошептала она и, вскочив, побежала к выходу, краем глаза уловив, что на глазах у коротышки появилась довольная ухмылка и что Филипп, вовсе не довольный, нехотя плетется за ней.
При первом же взгляде на Марлу человеку казалось, что он видит плохую репродукцию прекрасной картины. Высокая и тонкая, она неприятно горбилась, постоянно держала руки в карманах и всегда искала, к чему бы прислониться. Очень правильные черты обтягивала болезненно бледная кожа. Густые светлые волосы падали на лицо неровными прядями. Большие серо-голубые глаза из-за неопрятных комков черной туши на ресницах были похожи на залепленные грязью цветы. В ней все было необычным. Перефразируя Диккенса, необычное в ее жизни началось с самого начала, когда они с сестрой родились двойняшками, но не близнецами, а антиподами. Марла была беленькой и тоненькой, как одуванчик, а сестра - пухленькой и смуглой, с круглыми блестящими глазками. Марла много читала, отлично училась, увлекалась классической музыкой и скаковыми лошадьми, в каникулы лазила по горам или пропадала на диких пляжах. Сестра проводила дни в спа-салонах, а вечера - с такими же, как она, веселыми и довольными собой друзьями. К Марле родители относились так, как если бы она была старшим ребенком в семье, - ей давали серьезные поручения, с нее строго спрашивали за все про все. Сестру же баловали, и ей все всегда сходило с рук. У Марлы, выросшей в стройную длинноногую красавицу-блондинку, было очень мало друзей и всего один ухажер. Сестра-брюнетка, будучи всего лишь хорошенькой, производила впечатление гламурной дивы, а поклонники ходили за ней табуном. Этот семейный феномен мог бы стать интереснейшей темой для исследователя, у Марлы же в результате постоянного сравнивания своих и сестриных жизненных достижений развилось сильное чувство обделенности. Когда же единственный ухажер бросил ее ради бразильянки, внешностью и темпераментом похожей на ее сестру, Марла вконец возненавидела свою двойняшку. Последним ударом стал несправедливый раздел наследства. Умирая, отец завещал почти все имущество своей любимице, оставив Марле лишь лошадей. Аргументировал он это тем, что Марла - умница, у нее свой бизнес, она твердо стоит на ногах и сможет постоять за себя. В то время как ее сестра, легкомысленная и инфантильная, нуждается в поддержке.
Марла сошла с ума. Она подала на сестру в суд и проиграла, подала на апелляцию и снова проиграла. За долгие годы тяжбы она потеряла все что имела. Бизнес - издательский дом - захирел, и пришлось его продать, а вскоре и расстаться с конюшней. Родные отвернулись от Марлы, она ни с кем не общалась, кроме матери, да и то только по делу. В итоге она стала притягивать беды, как открытая рана - мух. Несколько раз тяжело болела, несколько раз разбивала машину, получая серьезные травмы, постоянно спотыкалась на ровном месте, обо что-то ударялась, или на нее что-то сваливалось. Она стала желчной, едко высмеивала все, что слышала и видела, так что отбивала у новых знакомых всякое желание встретиться с ней еще раз. У всех, только не у Абеля. Президент самого странного клуба на свете сносил все ее колкости, смеялся вместе с ней над всем и вся, в том числе и над собой, перемежая в то же время свою речь очень тонкими комплиментами ее внешности, уму и познаниям. Весьма скоро Марла, с ее искаженной системой оценок, поверила, что он восхищается ею. Что Клуб, который она сразу окрестила обществом анонимных неудачников, ему нужен уже только как предлог для встреч с ней, ибо открыто ухаживать за ней он не осмеливается. И что все эти лузерские историйки поблекнут, стоит лишь ей открыть рот. Клубные собрания с обязательным выступлением-исповедью кого-то из постоянных членов она воспринимала как некий конкурс и ждала своей очереди, не сомневаясь в триумфе.
Появление рядом с Абелем Дины встревожило ее, образ сестры-соперницы зловещей тенью промелькнул перед ней, и Марла вновь ощутила во рту гнилой вкус ревности. Она внимательно оглядела незнакомку. Пепельные волосы, серые глаза под густыми бровями, полные перламутрово-розовые губы, изящная миниатюрная фигурка... Ах ты! Ненависть подкатила к горлу. Марла облизала пересохшие губы. В этот момент незнакомка взглянула на нее в упор. Почувствовала? Марлу пронзил страх. Но что это? Сидящие за соседними столиками вдруг уставились на нее, кто с вежливым, а кто с недоуменным ожиданием. Теперь за дальними шеи повывернули, а вот уже и все собравшиеся подхватили игру в гляделки. Все-все! И мерзавец Абель. Улыбается, ублюдок, кивает... Внезапно до нее дошло, что все это означало. Ее очередь. Ее звездный час. Чер-р-рт! Она не готова. Все в ней клокочет, в мозгу - вихрь, в сердце - раскаленная игла. Она замотала головой, зажмурилась. Когда она открыла глаза, на нее никто не смотрел. Марла сделала глубокий вдох и начала.
Дина слушала историю краха семьи вполуха. Вариации на тему о бедных богатых ее не трогали. Но постепенно негромкий хрипловатый голос, временами падающий до шепота, заворожил ее. Она видела на своем внутреннем экране эпизоды, которые эта лузерша выхватывала из своей памяти с вдохновенной логикой прирожденного режиссера, и содрогалась. "Что за душа?! - подумалось ей. - Как темный холодный коридор, по которому идешь, пугаясь стука собственных каблуков. И все время кто-то страшный идет следом. Хочется забежать в одну из комнат, но за дверьми слышны глухие голоса, рыдания или еще более страшная тишина".
Марла умолкла. Повисла напряженная пауза. Марла сидела, опустив голову, не слыша ничего, кроме гула в ушах. Ей казалось, что и мир вокруг замер в оцепенелом молчании. Но внезапно боковым зрением она уловила какое-то движение и встрепенулась. К ней подошел какой-то человек, поклонился, поцеловал руку, потом еще один, еще... Марла выпрямилась. Вот оно, признание, они все у ее ног! Но, странное дело, она не чувствовала никакого удовлетворения, напротив, глядя на серьезные, сочувственные лица вокруг, она внезапно поняла, что эти люди считают ее своей и сострадают, как своей. Ее! Она привыкла презирать их, привыкла думать, что членство в Клубе само по себе свидетельствует о жизненном поражении. Она - другое дело. Ее появление здесь вызвано совсем иными причинами. Но, выходит, все эти ничтожества думают иначе, они вовсе не видят в ней высшего существа, звезду, на миг, из любопытства свернувшую с Млечного Пути. Холодная змея подозрения обвила ее голову, стиснула виски, скользнула по позвоночнику и свернулась тяжелым кольцом в желудке. Абель! Он тоже! Его интерес к ней объяснялся вовсе не влюбленностью, для него она была всего лишь еще одним экспонатом паноптикума... Боже! Она оглянулась. Его не было в зале. Инстинктивно она поискала глазами Дину. Та была на месте, в обществе своего приятеля, Филиппа, кажется. Марла облегченно вздохнула. Что ж, ничего страшного не произошло, надо успокоиться, надо просто встать и выйти. Встать и выйти.
Стоя у окна в своем кабинете, Абель видел, как Марла сомнамбулической походкой проследовала к своей машине, села. Прошло минут пять. Что она там делает? Плачет? Поправляет макияж? Он представил себе ее, съежившуюся за рулем. Наконец машина сорвалась с места и вмиг исчезла из виду. Он смотрел ей вслед без всякой жалости. Марла разочаровала его. Он полагал, что именно ее абсолютизированный сиротизм самоощущения доведет психомассу Клуба до критической. Но этого не произошло. Что ж, надо искать дальше. Дина? Поначалу он счел, что ее катастрофическое мышление как нельзя больше подходит для его целей. Наблюдая, как она чуть что впадает в панику, он почти физически видел хаотичный разбрызг мыслей в ее мозгу: "Все кончено!", "Это крах!", "Жить не стоит!", "Надо покончить с этим!"... Но как ни странно, она оказалась крепким орешком. Он до сих пор не знает ее истории. Расколется, конечно, рано или поздно, но, пожалуй, не стоит тратить на нее стольких усилий. Лучше попробовать Пацана.
Пацан был его новейшим приобретением. И самым ценным. Впервые Абель увидел его стоящим перед входом в фешенебельный бар, где любили устраивать деловые встречи бизнесмены средней руки. Он был таким маленьким и худым, что Абель принял его за четырнадцатилетнего подростка и, даже узнав позже, что ему семнадцать, не мог отделаться от первого впечатления. Одет он был в стильную рвань, что, как известно, требует либо больших денег, либо больших усилий. Но не это привлекло внимание Абеля, а неожиданная для такого заморыша гордая осанка и выражение яростного презрения на полудетском лице. Парень будто хотел прожечь взглядом дубовую стилизованную под старину дверь и всех, кто за ней находился. Почувствовав, что мальчишка вызвал интерес и у швейцара, Абель выдвинулся на авансцену, предупредив тем самым скандальное развитие событий. Пацан мгновенно оценил ситуацию, но, нисколько не смутившись, смерил его с головы до ног и процедил:
- Тебе чего, непуг?
Проигнорировав странное обращение, Абель ответил вопросом на вопрос:
Абель был уверен, что услышит отрицательный ответ, и приготовился предложить свои услуги, не сомневаясь, что мальчишка тут же клюнет и попадет в уготованные сети. Но Пацан и тут удивил его:
- Нет, он такой же непуг.
- Ну и кто же мы, непуги, такие?
Пацан хмыкнул и Абель решил, что лед тронулся.
- Зайдем, потолкуем?
Парень весь сжался, но взял себя в руки и, боднув головой воздух, пошел вперед, прямо на оторопевшего швейцара. Абель едва успел догнать его. Пока он делал заказ, Пацан сканировал зал, очевидно, выискивая своего недруга. Внезапно его рот скривился, а глаза сузились до кобальтовых щелочек. Абель проследил за его взглядом и уперся в известного адвоката, с которым был давно и хорошо знаком. Тот кивнул ему, и он вынужден был ответить на приветствие. Но, повернувшись к своему визави, застыл в ужасе, потому что сведенные в щелку ненавидящие глаза смотрели теперь уже на него. Абель понял, что ему нужно быть предельно осторожным. Пожалуй, не стоит сегодня интересоваться, чем Пацану насолил адвокат. Мало ли какое зло может причинить жрец правосудия?! К тому же для дела это не имеет значения. В этот момент подошел официант с двумя кружками баварского темного пива. Мальчишка вцепился в свою, и Абель получил возможность понаблюдать за ним. Угловат, неловок, так, что производит впечатление дикаря. Но это, скорее, не от недостатка манер, парень явно знавал лучшие дни, а от сильных эмоций. Он еще не научился управлять ими, вот и дергается, как флюгер на ветру. И это хорошо - идеальное орудие. В этот момент Пацан поднял голову, и Абелю показалось, что тот прочел его мысли. Ого! Надо спешно перехватить инициативу. Абель широко улыбнулся.
- Ты обещал рассказать о непугах...
- Я тебе, фраер, ничего не обещал. Это тебе что-то от меня нужно. Что?
- Хм! Я собираю городской фольклор, в частности, молодежный сленг.
- Это не сленг, это я сам придумал.
- А-а-а... я так понимаю, у тебя своя шкала, свой набор категорий для человеков...
- Зачем набор? Достаточно двух. Люди делятся на непуганых и застраханных. С застраханными все ясно, а непуганые - это те, кто еще не встретил свой страх.
- Хм! Ну а ты у нас кто?
Парень снова смерил его уничтожающим взглядом. Абель пожалел, что не удержался от сакраментального вопроса. Теперь мальчишка опять замкнется и, скорее всего, надолго. Но Пацан удивил его в третий раз. После Абель привык к его экстраординарности и оставил всякие попытки просчитывать его поступки, но тогда он так обрадовался, что контакт продолжается, что даже не сразу вник в его слова. А когда вник, то не знал, как реагировать. Совершенно будничным голосом, без всякой аффектации, Пацан произнес:
- Я сам страх.
Возникла пауза. Абель понимал, что чем дольше она будет длиться, тем нелепее прозвучит его ответ. Любой. Он попытался свести все к шутке:
- Мне уже бояться?
- Тебе еще нет. А вот ему - уже да, - Пацан указал глазами на адвоката. Сколько раз потом Абель ни прокручивал в уме эту сцену, он не мог вспомнить ничего необычного в поведении Пацана - ничего из арсенала триллеров. Тем не менее, его охватил ледяной ужас, он был уверен, что с адвокатом в эту секунду случится - уже случилось - что-то поистине страшное. Истерические вопли, раздавшиеся в то же мгновение, подтвердили его догадку. Не оборачиваясь, Абель положил перед Пацаном визитку с адресом Клуба, расплатился за пиво и вышел, опередив полицейских всего на несколько минут. На следующий день газеты напечатали пространный некролог, где причиной скоропостижной смерти адвоката был указан апоплексический удар. Абель навел справки и узнал, что среди профессиональных подвигов покойного был смертный приговор некоему дегустатору вин, все преступление которого состояло в том, что он оказался в ненужном месте в ненужное время. У дегустатора была жена, которая вскоре повесилась, и сын, которого после случившегося забрали родственники.
Пацан пришел в Клуб в тот же вечер и очень скоро стал завсегдатаем.
Дина познакомилась с Филиппом на студенческой вечеринке. Узнав, что девушка с мраморно-белой кожей и дымчато серыми глазами учится на философском факультете, он удивился так искренне, что Дина, чуть не оправдываясь, выпалила, что собирается его бросить. И была рада, когда парень облегченно вздохнул и тут же заговорил о модных музыкальных тенденциях, причем так увлеченно, что ей стало досадно и она перебила его:
- Вот-вот, вы сделали из музыки нового бога!
Парень осекся. Дина тут же пожалела о своем выпаде, опять прокол, опять она вылезла со своим, вместо того, чтобы терпеливо и внимательно выслушать собеседника, как ей многократно внушали. Но было уже поздно. Впрочем, парень, похоже, не злился и смотрел на нее, скорее, заинтересованно.
- Ну да! В середине прошлого века родилась новая религия - музыцианство. Для миллионов молодых людей по всему миру слушать новую музыку, быть в гуще или хотя бы в курсе музыкальных событий стало высшим жизненным смыслом. Их поведение на концертах модных исполнителей адекватно массовому религиозному экстазу. Модные певцы и музыканты воспринимаются, как божества, а предметы, имеющие к ним отношение, - кусочки одежды, фотографии, автографы et cetera, - как церковные реликвии...
- Ну и что, ведь им хорошо! Я имею в виду публику. Вы представьте: сотни, тысячи людей в одном месте, и всем хорошо!
- Зачем представлять? Я видела много раз: тысячи людей в одном месте, и все орут, дергаются, как испорченные роботы... в давке калечат друг друга, убивают... совершенно как это бывает в местах паломничества, если продолжить мою аналогию...
- А вы почему хотите бросить свой фак? По-моему, это как раз ваше.
Дина тут же сникла.
- Нет, не мое. Сначала я тоже думала, что мое. А потом поняла, что любая философская система ущербна, вернее, каждая из них - это очередная неудачная попытка дать картину мира, объяснить его... И каждая имеет последователей, продолжателей, и все они сосуществуют... смотрят на один и тот же предмет и видят его по-разному, спорят, ненавидят друг друга... Бред!
- Ну и правильно, бросай! Поступишь к нам, на дизайнерский...
Дина засмеялась. Больше они о философии не говорили. Университет Дина не бросила, кое-как доучилась и поступила на работу в социологическую лабораторию. Там ей вначале понравилось, но, поняв, что конечным результатом их работы являются никому не нужные толстенные отчеты, а главное, узнав, как делается статистика, она оттуда ушла. Поменяв так несколько мест, она приказала себе не искать больше "интересную и полезную для общества" работу и устроилась клерком в компанию по продаже авиабилетов.
Филипп был в курсе всех этих перипетий и одобрял каждое ее решение. Ему было все равно, чем она занимается, о чем думает, что заставляет ее страдать. Он всегда был рядом и, казалось, делал все, чтобы помочь ей справиться с очередным приступом депрессии. Но на самом деле был рад ее неудачам, потому что воображал, что они делали их ближе. И всякий раз, когда она, в нервной истерике, звала его, Филипп думал не о том, что с ней произошло, а о том, что вдруг, наконец... Вдруг, наконец она поймет, что у нее нет никого, кроме него, что она не нужна никому, кроме него, и что, став его женой, она по крайней мере перестанет метаться и искать того, чего нет на свете. Что же до самих метаний и исканий, то он их всерьез не принимал. Как и историю с Клубом. Впрочем, возможно, все это ему только на руку, особенно в свете этой затеи с женихом и невестой. Мысли его привычно соскользнули в русло "а вдруг, наконец", но звонок Дины прервал их приятное течение.
- Собирайся, надо идти туда!
- Зачем? Ты же решила больше ни ногой.
- Надо. Он готовит что-то страшное. Я это сейчас только поняла.
- Абель? Страшное? Этот клоун? Да что он может...
- По дороге расскажу. Заезжай за мной.
Месяц назад машину Дины угнали, потом ее обнаружили за городом, разбитой всмятку. И тут выяснилось, что фирма, где она была застрахована, приказала долго жить в связи с глобальным финансовым кризисом. Как ни странно, Дину эта история только развеселила, а сейчас она паникует из-за какой-то ерунды. Филипп твердо решил никуда не ехать, пока не поймет, в чем дело. Дину он нашел в состоянии лихорадочного возбуждения. Серые глаза горели темным огнем, а так восхищавшее его мраморно-гладкое лицо казалось теперь болезненно худым и бледным. Сердце Филиппа сжалось. Впервые он увидел, насколько серьезны для нее "эти сборища". Но почему? Что она разглядела там, где он только забавлялся. Филипп обнял ее за плечи, заглянул в напряженно расширенные глаза. Тут же огонь в них потух, как в одно мгновение притухает блеск дня, когда солнце скрывается за облаками. Филипп, усмехнувшись, отпустил ее, вытащил сигарету из лежавшей на журнальном столике почти пустой пачки, покосился на полную окурков пепельницу.
- Ты никогда так много не курила...
- Мне никогда не было так страшно.
- Да что стряслось, наконец?
Дина покачала головой, прошлась по комнате, потом подошла к нему и резко толкнула в кресло.
- Сядь! И обещай не перебивать. Нет. Сначала скажи, ты помнишь Марлу, ту блондинку, которая...
- Помню, и что?
- Я ее встретила вчера. Случайно. Или не случайно...
- Понятно. Вы встретились по пути в Клуб.
- Можно и так сказать.
- Ты была там вчера?
- Нет. Хотела пойти. Ужасно хотелось пойти. Это было как наваждение. И я пошла. Я дошла до скверика и вдруг остановилась и села там на скамейку. Не знаю, почему. И вдруг поднимаю голову, а она стоит рядом. Оказалось, она тоже дала себе слово больше не ходить туда и тоже не выдержала и пошла, а, увидев меня, остановилась. Мы сразу начали говорить о Клубе, об... Абеле... и она...
- Ну?
- Она сказала, что когда-то Абель ухаживал за ней, старался понравиться, заинтересовать и очень много рассказывал о себе. Я поняла, что Марле, как и всем несчастным влюбленным, хочется поговорить о своем предмете, и, стиснув зубы, приготовилась слушать.
- Почему нельзя было сразу послать ее к черту?
Серые глаза сузились.
- Потому что мне самой этого хотелось.
Филипп опустил голову. Что ж, сам нарвался.
- Прости. Больше не буду.
- Из всего, что она рассказала, мне запомнились две вещи, и потом я все думала, думала об этом, а сегодня меня вдруг осенило, я все поняла, - в глазах Дины снова зажегся лихорадочный блеск.
Испугавшись, что она вновь начнет требовать немедленно ехать в Клуб, Филипп поспешно спросил:
- Какие две вещи? Давай, по порядку.
Дина усмехнулась.
- Первое. Абель много говорил Марле о том, что мир основан на принципе несправедливости. Что все беды человеческие от изначально несправедливого распределения благ.
- Потрясающее открытие, просто открытие века!
- Подожди, не так просто. К этим самым изначальным благам Абель относил не только богатство, социальное положение родителей и т.п., но и личные качества человека - внешние данные, способности, характер и т.п. Один красив и каждой своей клеточкой впитывает вкус жизни, другой уродлив и стыдится себя, а третий никакой. Один - семи пядей во лбу, фонтанирует идеями, а для другого предел - таблица умножения. У одного абсолютный слух, чудный голос, а у другого душа поет, а рот раскроет, и все шикают: замолчи! Одному всегда выпадает удача, другому не удается ничего, даже самое вроде бы надежное дело... Этот ряд можно продолжать бесконечно...
- И он хочет все это изменить? Как? Не с помощью же этих своих клубных придурков!..
- Марла спросила его о том же. И тут начинается самое интересное. Абель сказал, что у него и в мыслях нет ничего подобного, что от века все попытки перекроить мир кончались катастрофой и что человеку это не под силу.
- Так. Хоть это хорошо. А что во-вторых?
- Во-вторых? А... Вторым любимым коньком Абеля была тема предопределения - неразрешимый конфликт между свободой воли и предопределенностью.
- И Абель его разрешил?! - Филипп издевательски осклабился, но Дина совершенно серьезно подтвердила: