Аннотация: /Человек не приспособлен к тому, чтобы есть плесневелые сухари и тухлую солонину, пить гнилую воду, страдать от качки./
"Тр-р-р-р" будильника. Солнце. Солнце. Солнце.
Антону в последнее время казалось, что он живёт в каком-то нудном комиксе. Рыжий котёнок завозился на подушке, пробрался ему в ноги и уселся умываться. Бери пример, хозяин.
Смотреть на собственную мультяшную морду в зеркале не хотелось совсем. Однако ординатура - не лучшее время для душевных метаний. Антон, не глядя, умылся, почистил зубы, но, сводя отросшую за день щетину кремом для бритья, ему всё-таки пришлось разглядывать и затычки-модуляторы в ушах, и радужный отблеск глазных линз-фильтров.
Высокий лоб. Удлинённое скуластое лицо. Близко посаженные глаза.
Вполне достаточно для героя комикса. Избыточные подробности линзы успешно отфильтровывают. Антон попробовал улыбнуться, и изображение в зеркале тут же скроило одну из двух-трёх улыбок типовых, хотя изнутри молодой медик чувствовал, что выражение лица вышло кривоватым.
Завтрак он проглотил с обычной жадностью молодого врача - когда-то снова поешь. Хорошо, что ощущения вкуса и запаха зависят от более древних структур, чем зеркальные нейроны, и послушникам их не модифицируют...
У двери в штанину вцепился Рыська и стал пробираться вверх, оставляя на костюме рыжие шерстинки. Накормили, напоили, а поиграть? Конечно, соседки-медички зайдут в середине дня, принесут рыбки, посюсюкают. Но котик твёрдо знал, что хочет внимания любимого хозяина.
На Рыськину фигурку фильтры не действовали, однако мелкий хулиган с коротеньким хвостиком всё равно выглядел слегка игрушечным. Антон поднял его к груди и стал чесать за ухом. Котик тем временем посасывал кусок рубахи, по которой расплывалось влажное пятно.
Послушникам почти всегда рекомендовали завести животное. В изменившимся мире оставалось хоть что-то привычное и близкое. Обнаружив залитый молоком пол или подранные шторы, Антон начинал выговаривать шкоднику, но каждый раз размякал на второй минуте. В конце концов, любого кота ругать всё равно бесполезно.
Раннее утро. Полупустой подъёмник на двадцатый уровень. Рутинный обход больных, с недавнего времени - мучение. Лица тех, кто ожидал его, уже сидя на кроватях. Лица. Лица. Лица. Искажённые модулятором голосà без выражения. Ординатору теперь никак не удавалось поймать момент, когда следует изобразить на физиономии уверенность мудрого доктора "ситуация-под-контролем-мы-уже-знаем-как-вас-лечить". Оставалось почаще ссылаться на руководителя, Сержио Белотти, который играючи добивался почтительности от самых капризных пациентов. Белотти вёл самые тяжёлые случаи, он пропадал в отделении до глубокой ночи, он лично присутствовал при каждой ответственной процедуре. Это было хорошо для всех, кроме Антона, которому новоявленный шеф почти не мог уделить внимания.
Собственно, постоянным его руководителем был Джамаль Росси, молодой, лет на пятнадцать постарше ординатора, профессор, сам прошедший через послушничество. Но Росси две недели назад вылетел на Гидрию и, судя по вестям оттуда, ждать его скорого возвращения не приходилось.
После обхода Антон надолго погрузился в больничную рутину. Читал ориентировки по проявлениям аллергии на неземные продукты, школил студенток-медсестёр. Уходя из комнаты, он услышал, как одна из девушек ехидно сказала: "Невозмутим и непоколебим как скала". Невозмутимым он себя вовсе не чувствовал. Антон знал, что оттягивает посещение соседнего отделения, как только может.
Раньше ему надо было бы проходить через бокс, но земные бактерии и вирусы оказались безвредны для велигеров, как и их аналоги на Люфтланде. Подготовка ограничилась тем, что Антон положил за щёки резонаторы. Он откинул рычаг. Лязгнула железная дверь. В комнате без окон высотой в две больничных палаты, сидело существо, почти целиком состоявшее из пяти пар суставчатых ног. Бòльшая часть внутренностей тоже была расположена в ногах, а туловище закрывал спавшийся воздушный мешок. У взрослых велигеров он раздувался, истончаясь до слоя толщиной в несколько молекул. Мешок служил и для парения, и для фотосинтеза. Голова была подогнута под туловище, торчали только две пары глаз.
Неодобрительно глядя на Антона, существо засвистело и затренькало. Молодой медик был знаком с основами языка велигеров. Но такое же треньканье, издаваемое доцентом Адлером, легко разбивалось на фонемы и складывалось в корни. Сейчас же Антон слышал лишь бессмысленный шум.
Он знал, что никакие другие звуки человек не может воспринять с той скоростью, с которой воспринимает речь. Но это создание, сидевшее перед ним, его мозг наотрез отказывался признать способным к осмысленному разговору. Проблема была не в подготовке Антона, а в его психологии. Как, собственно, большинство проблем с чужими.
Самые большие сложности создавало именно то, что и сделало когда-то людей людьми. Наиболее перспективным умением обезьян оказалось обезьянничанье. Умение передразнивать, повторять за соседями, ощущать их настроение и передавать им своё. Теперь развитая система зеркальных нейронов напрочь отказывалась воспринимать непохожих на человека разумных существ как чувствующих и мыслящих. Фильтры, которые, не снимая, должны были носить послушники, как раз и предназначались для того, чтобы отключить привычные связи, заставить мозг перестроиться.
В теории. На практике всё, что мог сейчас Антон - это, дождавшись пауз, пытаться самому насвистеть с помощью резонаторов:
- Мы хотим тебе помочь.
- Мы хотим тебя осмотреть.
- Если ты можешь летать, мы отвезём тебя домой.
Минут через пятнадцать Антон почувствовал, что должен закончить это бессмысленное действо. На выходе из отделения его перехватила Мария. Ему казалось, что даже фильтр неспособен исказить это чётко очерченное лицо, приглушить блеск карих глаз, испортить завитки чёрных волос. Мария, звезда комиксов. Сердце колотилось: "Пригласит меня куда-то? Или просто хочет поболтать?"
.- Знаешь, - сказала она. - Давай встретимся после этой твоей странной практики. У меня такое чувство, что ты в карантине, и нам разрешено видеть друг друга только на паршивом мониторе. Ты даже на моё кокетство перестал реагировать.
Поговорили, называется. Антон изо всех сил надеялся, что они расстаются не навсегда. Как он теперь без неё? Вот как?
Следующий день начался всё с той же рутины. Раннее пробуждение, подъёмник, обход. Антону представлялось, что его жизнь зациклилась в бессмысленное кольцо. После обеда Белотти согласился сопровождать его к велигеру. Антон ожидал, что тот посоветует хоть что-то. Но Белотти постоял, послушал, как он пытается разговаривать, бросил: "Ну что ж, продолжайте. Все материалы по этой расе я вам дал". И ушёл.
Антон с тревогой поглядел на велигера. Хотя в глазах землянина тот и выглядел ожившим скелетом, за проведённое на поверхности детство парусник успел накопить вполне достаточно питательных веществ. И грозило ему не истощение. Взрослые велигеры спускались вниз, сдувая парус, для того, чтобы оставить потомство. До поры их дети питались как животные и росли под приглядом родителей. Потом наступало время старшим умереть, а молодым раздуть парус и подняться в воздушный океан.
Похоже, сдувшийся парус был для организма взрослых сигналом о завершении жизни. Сколько времени должно пройти, чтобы для этого велигера смерть оказалась неизбежной? Антон не знал.
Сидевшему перед ним паруснику на редкость не повезло. Когда он впервые набирал высоту, шлюпка, вылетевшая из земного челнока, прошла слишком близко на высокой скорости. Оглушённый воздушной волной, молодой велигер начал медленно выпускать газы из паруса. Шлюпка успела подхватить его ещё до поверхности, а челнок доставил странное создание в земной госпиталь. При осмотре оказалось, что повреждения летуна невелики и хорошо регенерируют. Но как вернуть его в родную стихию? Раздувание паруса было сложным, отчасти сознательным процессом. Готов ли велигер снова начать его ровно тогда, когда это будет необходимо? Ведь если парус начнёт расти во время перелёта, велигера просто не вытащат из корабля. Антон с сожалением поглядел на летуна и вышел.
Вот он и дома. Остаться одному и отдохнуть. Зачем приоткрыта дверь?
Марио поднялся ему навстречу. Подвижная физиономия, блестящие глаза. У Антона всегда поднималось настроение, когда он встречал его живой взгляд и слышал насмешливую речь. Но проклятый фильтр даже не давал по-настоящему разглядеть лицо однокурсника.
- Зачем пожаловал?
- Естественно, в корыстных целях. Ты же у нас послушник, половину дежурств с тебя сняли. Не хочешь поменяться со старым приятелем?
- Ладно, лучше отпахать завтра, чем послезавтра. Собираешься прожигать жизнь?
- В точку. Собираюсь охмурять барышню. Веду её туда, где читают стихи и поют, в том числе и твой покорный. На женщин надо действовать сильными впечатлениями.
Интересно, знает он про Марию? Или так сказал?
Марио уже хлопотал над кофе. Чашка тёмно-коричневой, концентрированной бодрости.
- Песню для привлечения барышень не послушаешь?
Гитарный перебор звучал, как обычно, мягко и вкрадчиво, и голос на его фоне казался донельзя мультяшным. Что же он там поет?
.... Бедный рыцарь, закрытый в себе, как в консервной банке,
....Кто научит тебя, как добраться до первых звёзд?
Чёрт возьми, а ведь песня-то, похоже, сочинена специально для него.
Марио взял последний аккорд и сказал:
- Знаешь, Джамаль ведь и мне предлагал стать послушником. Но я сдрейфил. Понял, что просто рассудком подвинусь.
- Ну, а я нацепил на себя эти фильтры. И что толку? Джамаль в отлёте, а Белотти мне тут не учитель.
- Белотти вообще, похоже, тебя избегает. У него племянник погиб во время послушничества. Падение с высоты. То ли самоубийство, то ли несчастный случай.
- Не знал.
Зато Марио, как всегда, знал про всех и обо всём. Неожиданно Антону захотелось спросить о том, что раньше не приходило ему в голову:
- Слушай, а чего ты не выложишь всё это в широкий доступ? Песни там, стихи.
- В этом широком доступе знаешь уже какая помойка? На вечере, куда я собрался, будет один человек... Если ему понравится, то может и выложу.
Антон вдруг понял, что его лёгкий и беспечный друг уже много лет подряд не может решить, начать ли ему относиться к своим песням всерьёз, сомневается, мучается. Вот так открытие. И сделал он его сейчас, когда общаться приходится, будто двум десантникам в скафандрах. Как в консервной банке, в самом деле.
Они ещё немного поболтали о чём-то необязательном, а когда Антон ложился спать, ему пришла в голову странная идея.
Дежурства в отделении у него назавтра не было, только посещение велигера. Выходя из комнаты, Антон сунул за пазуху котёнка. Тот пригрелся, и вылезти не пробовал, зато никак не мог согласиться с тем, что ему нельзя высунуть голову и обозревать окрестности. Ничего, прикроем халатом. В конце концов, у зверёныша тоже не ах с этими горемычными зеркальными нейронами, может быть что-то получится.
В огромной палате котёнок вёл себя почти так же нагло, как у себя дома. Минут через пять парусник пошевелился, зверёныш соизволил его заметить и атаковал ближайшую к нему ногу. Антон знал, что лёгкому и на редкость прочному телу велигера ничего не грозит. "Что я делаю, - мелькнуло в голове у медика - он же просто раздавит Рыську". Но существо начало перебирать конечностями, осторожно подставляя для атаки то одну, то другую. Котёнок, получивший новую игрушку, выпускал когти и пытался мяукнуть. Минут через десять парусник снова замер. Он заговорил, и Антон неожиданно обнаружил, что разбирает отдельные слова.
- Я думал много. Я устал. Уходи к себе.
Для начала уже неплохо. Антон сгрёб Рыську в охапку и затворил за собой железную дверь.
На следующий день перед выходом его начала колотить нервная дрожь. Теперь, когда хоть что-то стало получаться, было так легко всё испортить. На беду Антона, подъёмник сегодня был забит множеством людей, выходивших на разных уровнях, и тащился невозможно медленно.
Грубо очерченные лица. Резкие, дёргающиеся движения. Ему казалось, что на него отовсюду глядят глаза - серые, карие, чёрные. Мозг выдал резкий сигнал тревоги. Антон судорожно вздохнул и почувствовал, что воздуха не хватает. Кто-то обнял его за плечи и вывел на одном из уровней. Глядя сквозь толстое стекло на городок с игрушечными домами, Антон впервые осознал, на какой огромной высоте находится. Колени подгибались. Его развернули лицом от окна. На Антона взглянул человек с чётко прорисованным лицом поселенца из комиксов - широкий лоб, квадратная челюсть.
- Послушник?
- Да, - выдохнул он.
- То-то я смотрю, у тебя линзы в глазах. Братишка мой послушничал. Тяжёлое это дело. Проводить до твоего уровня?
- Пожалуйста..., - выдохнул Антон.
Попутчик довёз его до двадцатого уровня, вывел, хлопнул по плечу.
- Ну, держись.
Антон подумал, что на следующий день даже не сможет узнать его лица среди похожих лиц. В каком-то смысле его поддержало сейчас всё человечество.
Технология дальних перелётов оказалась немыслимо, анекдотически простой. Неожиданный подарок судьбы, получите и распишитесь. Люди едва успели прибраться у себя дома, кое-как восстановить биосферу, решить самые насущные социальные проблемы. Сложности начались потом. Космос был заселённым. Очень заселённым. Множество детекторов, локаторов, глаз были уставлены на человечество и их обладатели ждали от него подобающего поведения. А люди ... на эмоциональном уровне людям оказалось трудно воспринимать большинство из них как разумных созданий.
"Человек вечно лезет туда, где жить ему нельзя, - думал Антон, - вечно пытается прыгнуть выше головы. С тех пор, как мы стали разумны, для нас открылся мир. Весь мир. Даже те его кусочки, которые не были для нас предназначены. Человек не приспособлен к тому, чтобы есть плесневелые сухари и тухлую солонину, пить гнилую воду, страдать от качки. И всё-таки плавать по морю необходимо, жить не столь уж необходимо".
Парусник встретил его треньканьем и хрустом. Антон невольно поднял руку, призывая говорить помедленней, и неожиданно оказался понятым. Очень внятно его спрашивали:
- Этот чужой живёт с вами? Он ест живых. Вы его не боитесь?
- Они давно живут с нами. Они прогоняли вредных. Они забавные.
- Он вырастет большой? Как ты?
- Поменьше.
- Он очень хочет вырасти большим.
- Ты понимаешь, что он чувствует?
- Я взрослый. Мы все это понимаем. Люди говорили с детьми. Люди могут не знать.
Вот так сюрприз. Раса с универсальной эмпатией. Третья степень сложности контакта. И в материалах, которые дал ему Белотти, об этом ничего не сказано.
По хорошему, такое задание следует передать кому-то с большим опытом. Но как его передашь, если контакт уже налажен, а времени нет?
- Почему вы меня боитесь? Те, в корабле, меня не боялись. Я не знаю, что мне делать. Боюсь вам повредить. Нельзя вредить разумным.
Команды кораблей набирались из прошедших послушничество.
- Нам надо учиться не бояться.
- Как мы учимся летать?
- Да.
- Ты хочешь вернуться и летать?
- Да. Но есть проблемы.
После разговора парусник дал себя осмотреть. Повреждения восстановились. О каких же проблемах он говорил?
На следующий день Антон освоился настолько, что решился прямо спросить:
- Если мы вернём тебя, ты не умрёшь? Как те, что спускаются на поверхность?
- Я не умру. Здесь высоко. Я чувствую. Иногда мы летаем и ниже. На поверхность мне нельзя. Тогда умру. Как вы называете летающую вещь, из которой меня выловили сетью?
- Шлюпка, - Антон с трудом подобрал подходящую серию звуков.
- Я взлечу со шлюпки. Если она сможет зависнуть в воздухе.
Это требовало высшего пилотажа, но Антон знал, что лётчика, способного на подобный трюк, можно найти. Интересно, как парусник чувствует высоту, находясь в закрытом помещении?
Челнок был готов через два дня. Кроме капитана с ними летел пилот шлюпки. Сержио Белотти, недовольно ворча, что его отрывают от дел, тоже собрался лететь с курируемым.
Для Антона это был первый переход. До него он и не поверил бы, что это выглядит так просто. Капитан оказался асом. Они выскочили прямо рядом с Люфтландом и начали вход в атмосферу.
- Ты хороший, - говорил ему парусник, сидя на поджатых ногах. - Когда я вернусь, я сплету о тебе сеть. И об этом, рыжем.
Ну да, велигеры же плетут парящие в воздухе сети. Но никто ещё не знал, что это что-то вроде картин или рассказов.
Антону было хорошо, он чувствовал, что привык-таки к своим линзам. Перед полётом он познакомился с капитаном и Джеком, пилотом шлюпки, они болтали, шутили. А ведь совсем недавно разговор с незнакомыми людьми стал пугать его как ночной кошмар. И всё-таки к этому "хорошо" неизменно примешивалась постоянная неясная тревога, он просто смирился с ней и покорно следил за её приливами и отливами. Вот и сейчас что-то погнало его в кабину к капитану.
- Через десять минут уже посадка, - тот был недоволен. - Расходитесь по местам, пристёгивайтесь.
- Нам нельзя приземляться, - выкрикнул он. - Нельзя. Тормозите!
- Белотти велел садиться.
- Этот проект веду я, а не Белотти. - крикнул Антон, задавив в себе привычную любому медику субординацию. - Тормозите, надо отправить шлюпку.
- Ну и задачку ты мне задал, парень, - буркнул капитан. И добавил, уже в микрофон - Все в шлюпку, быстро.
Когда Антон, цепляясь за скобы на стенках, добрался к шлюзу, пилот уже занял своё место, а парусник бочком пробирался в люк.
- На какой высоте зависать? - спросил Джек, перекрикивая грохот.
- Километров десять.
- Маловато, - прокричал пилот.
Но шлюпка пошла на снижение. Небо оказалось безоблачным. Внизу стали видны буроватые холмы и озёра Люфтланда.
- Скажи паучку, чтобы выбирался через шлюз, - добродушно сказал Джек.
Съёжившись, парусник начал протискиваться наружу. Когда отсек закрылся, Антон онемел от страха. Он понимал, что теперь велигеру надо будет пробраться на крышу шлюпки и, сидя на ней, раздуть парус. Страшно было даже подумать какой ветер сейчас там, снаружи. Шлюпка зависла, но её слегка болтало из стороны в сторону.
По обшивке что-то заскребло. Минут через пять в иллюминаторах с обеих сторон показались огромные, выставленные на полную длину ноги. Спустя ещё десять минут стал виден бежевый низ паруса. Парус надувался и рос. Их раскачивало всё сильнее.
- Всё, - закричал пилот. Слишком сильный ветер. Больше не удержу.
Но тут ноги снова заскрежетали по обшивке, шлюпку качнуло, и Антон понял, что велигер поднялся в воздух.
В иллюминатор Антон видел, как парусник, стремительно удаляясь, летит прочь. Его дважды перекувырнуло, и велигер едва не вошёл в пике, но выправился, раздувая ещё больше огромный треугольный парус. Издалека к нему направлялась разноцветная стайка сородичей. Только теперь, когда тревога отпустила, Антон понял, как красивы эти воздушные странники, красивы непривычной, чужой красотой. Они кружились, слетались, разлетались, легко меняя направление, несмотря на ветер. "Кажется, это называется "идти галсами"", - вспомнил он.
- Здорово, - сказал лётчик. - Хорошо, что камеры работали. Останется на память.
Джек сделал ещё пару кругов, издалека любуясь парусниками, и через полчаса они уже стыковались с челноком.
Белотти охладил их суховатым: "Ну что, всё-таки живы? Сумасшедшая была затея". Антону очень хотелось спросить, почему он требовал посадки, но в нём снова пробудилась субординация.
Скоро они вновь оказались на Земле. Спускаясь по трапу, пилот протянул Антону записи. Белотти видел это. Он молчал всю дорогу до клиники, и лишь рядом с подъёмником сказал:
- Отдай.
Молодой медик упрямо мотнул головой:
- Это ведь единственное доказательство, что всё прошло как надо.
- А как надо? Откуда ты вообще взял, что людям надо общаться с любыми инопланетными тварями? Для блага человечества? Твои велигеры не так уж развиты. Что они могут нам дать? Вы едва не угробились сами, чуть не угробили шлюпку. Чьё благо для тебя важнее, людей или этих пауков?
- Человечества, - твёрдо сказал Антон. Его затошнило от собственного пафоса, но он понимал, что не может объяснить иначе.
- Я буду против того, чтобы тебе зачли ординатуру. Я вообще против этого дурацкого проекта, который гробит одних и ломает жизнь другим. В конце концов, пусть издеваются таким образом над космонавтами, над ксенологами, а медиков оставят в покое.
Антон пожал плечами. После недавнего напряжения он чувствовал себя почти полностью опустошённым. Оставалось положиться на судьбу. Три дня он послушно совершал обходы, делал назначения, гонял медсестёр. Рутина успокаивала, едва ли не вгоняя в сон. Белотти с ним не заговаривал.
На четвёртый день прилетел Джамаль, и состоялся долгий и бурный разговор. В оставленных им материалах, как выяснилось, говорилось об эмпатических способностях взрослых велигеров, о механизме программированной смерти и о многом другом. Антону вообще не должны были поручать уход за парусником без опытного куратора, но Белотти почему-то принял такое решение.
Узнав это, Антон почувствовал, как с него слетает прежнее безразличие. Теперь он испугался, испугался по-настоящему, до дрожи в коленках. Летуна спасло чудо. Ординатор знал, что это глупо и бессмысленно, но снова и снова задавал себе один и тот же вопрос. Понял бы он намерения Белотти, если бы мог видеть его настоящее лицо и слышать не модулированный голос? Когда тот посещал велигера и глядел на него, нет, даже не как на врага, просто как на пустое место? И что важное, может быть жизненно важное, упускает он сейчас? Привычные приливы и отливы тревоги временами нестерпимо усиливались. Никогда он не начнёт повторять за Белотти о поломанной жизни. Но Антону стало яснее, почему говорят, что прошедший послушничество уже никогда не будет прежним.
Ещё через день заседала комиссия. Ординатору зачли послушничество и разрешили досрочно избавиться от линз и модуляторов. Сор из избы выносить не стали. Сержио Белотти остался главным врачом, и только отделение ксеномедицины вывели из-под его подчинения.
У выхода Антона, словно освобождённого из темницы, дожидалась Мария. Он глядел на неё во все глаза и видел, что Мария действительно рада ему, счастлива, что они вместе. Искорки в карих глазах, единственный на весь мир изгиб улыбки. Но он знал и другое. У каждого своя судьба, у него, у Белотти, у Марии. До разговора с Марио он не задумывался о том, что замечает обычно лишь сиюминутные чувства. Теперь привычная тревога заставляла его искать и угадывать линии чужой жизни. Его ждёт судьба ксеномедика, и готова ли девушка быть рядом с ним? И поймёт ли Мария, что он уже не тот, что был раньше?