Аннотация: Первая Эпоха. Угу. Без всяких вариаций.
Застава.
Несколько раз за эту дорогу Дагнир добром поминал деда-рыбака, научившего переправляться через реку на любом бревне и даже быстро связать из подручного материала небольшой плотик. Можно было, конечно, просто поплыть в челноке вверх по Гелиону - грести против мощного течения не так-то просто, но и руки ведь пока не ослабли. Да вот только с другого берега, с привольного когда-то Белерианда, может долететь стрела, днём железная, человечья, ночью орчья, непонятного металла. И на своём берегу выше впадения Леголина уже начинаются опасные места, а за Талос без кольчуги и не суйся. Лучше уж давно известными лесными дорогами пробираться по своему, левому, берегу, переправляясь через малые и большие Гелионовы притоки, да кормить комаров. Какой мудрец, интересно, насчитал в этом краю всего семь рек?
За Талосом и впрямь ждала засада. Слабовато пущенная стрела отскочила от кольчуги, порвав рубашку, и упала прямо на прибрежный куст ивняка. Дагнир выпустил веером пять стрел на звук - научился этому, когда квенди ходили бить дичь для заставы. Что-то тяжело рухнуло в зарослях, а чуть в стороне кто-то вскрикнул, обозначив новую мишень. В неё полетели ещё три стрелы.
Доспехи у нападавших людей были плохонькие, даже для новобранцев не годились. Дагнир взял только стрелы, калёные, орочьи, предварительно проверив, не смазаны ли они какой гадостью. Тот, кому стрела попала в живот, ещё не умер, но был уже без памяти, и Дагнир довершил дело ножом. Оттащив тела подальше от воды, чтобы не поганили реку, прикрыл лапником и пошёл знакомой тропой - дороги уже оставалось немного, только до впадения Аскера, и он рассчитывал преодолеть её засветло. Почему-то тянуло пройти вверх по течению Аскера, туда, где вымахавший на пожарище кипрей уже давно скрыл то, что осталось от родной деревни. Только уцелевшие яблони, его ровесницы, возвышались над зарослями. Ребята бегали сюда из крепости за травой для чая, а осенью - за яблоками.
Рядом с заставой у Дагнира на миг зашлось сердце, как после прыжка в холодную воду, и отпустило лишь после того, как из-за бревенчатых стен выехал его встречать Халдар с гарнизонными воинами. По большей части то были новобранцы, старых знакомых Дагнира перевели на другое, более спокойное, место, сохраняя для больших сражений, или убили здесь, во время какой-то из вражьих вылазок.
Когда Дагнир с товарищами получили отпуск, жалование за три года и назначение на другую заставу, все остальные поспешили по домам. Ему спешить было некуда, он первым делом повернул к Эред Луин и отдал наугримам половину жалования за два тяжёлых доспеха - для себя и для Халдара. И это при том, что здешние нолдоры платили за службу щедрой рукой - на отдельную комнату в трактире, еду и кувшин доброго вина каждый вечер, да ещё на угощение новым товарищам ушла едва ли четверть оставшегося. Ни разу ещё он не пожалел об этой трате. За три года до того, ещё в первый день службы, ему выдали лёгкий доспех, но теперь, став матёрым рубакой, он мог снести на себе защиту понадёжнее.
Доспех для Халдара он передал с ехавшими к Аскеру воинами - сам Халдар от заставы надолго не отъезжал. Старый друг был не деревенщина, как Дагнир - с детства обучен и мечом рубиться, и на арфе играть. Однако стрела не выбирает, и не стоит доброму воину гибнуть от случайной стрелы. У Дагнира дороже Халдара не осталось никого.
Халдар подъехал, слез с коня, они обнялись.
- Как добрался?
- У Талоса встретил двоих. Не воины, так, шелупонь, из тех, кого орки на один бой из деревни забирают.
- Полторы седьмицы назад мы их недобили. Думаю, еды на дорогу хотели добыть и пробраться потихоньку домой, чтобы хозяева зло не сорвали за неудачную вылазку.
Вот почему, понял Дагнир, у новобранцев у кого рука на перевязи, у кого грудь обмотана.
- Много орки их нагнали?
- Много. Проверяли видно, нельзя ли крепость совсем отбить. Вон, Ламбар ещё одного ведёт.
Ламбар, воин и лекарь из местных квенди, волок под руки из крепости к ближайшему лесочку здоровенного детину с перевязанной головой. Вид у того был глуповато-ошарашенный. Дагнир усмехнулся и подумал, что и сам он после удара по голове вряд ли выглядел бы умнее. Кто ж его так приложил? Как бы не сам Ламбар - рука у него тяжёлая, любой шлем перерубит. И как он только вырос такой у здешних лайквенди, которые по сравнению с высокородными соплеменниками всегда были мелковаты? Ламбаровы движения были плавными и лёгкими, словно и не тащил он на себе тяжеленного мужика. Дагнир, глядя на него, почувствовал смесь облегчения (жив всё-таки) и раздражения (ну почему от этих квенди в первую же минуту головная боль начинается).
- Лекарствует, как всегда?
Халдар кивнул.
- После боя возился с ранеными три дня без отдыха. Ни у кого рана не загноилась. И дурью опять мается, пленных лечит.
Ламбар, лекарь от рождения, был для гарнизона сущим сокровищем. Здесь ему простили бы любую прихоть.
Дагнир продолжил разговор.
- Приятели говорят, ты личину в бою не надеваешь?
Халдар усмехнулся.
- Больно страхолюдными их наугримы делают. Боюсь, свои же новобранцы от меня разбегутся.
На подначку откликнулось сразу несколько молодых голосов. Ребята явно уже считали себя, после трёх-четырёх сражений, бесстрашными воинами.
Дагнир был таким же и в своём пятом бою дуриком, считай, пропустил движение вооружённого мечом врага. Едва не потерял руку, повисшую на двух-трёх жилах, да и помер бы, пожалуй, запросто.
Руку не дал отнять Ламбар.
Голова от питья была постоянно мутной. Даже не боль, а какой-то серый туман. Каждый раз, выплывая из него, Дагнир встречал пристальный, нечеловеческий взгляд Ламбара, точно тот не только не отходил от него, но даже не отводил глаз.
Ламбару пришлось лечить его и от другой болезни. Ненависть, которую он не мог теперь выплеснуть в бою, дурманила голову почище любого питья. Ненависть к иноплеменным, да и к своим, с другого берега, которые шли осаждать крепости, разорять деревни, выжигать поля. Нечеловек отвечал странное.
- Вон, чёрных нагнали. Страшные, будто вовсе не люди, - бурчал Дагнир.
- Вожди у них жестокие, очень жестокие. А самим чёрным что надо? Танцевать, пировать с друзьями, и чтобы жена была рядом и детей много. Обычное дело. У нас с одной стороны орки, с другой - мы. А у вас с одной стороны люди, и с другой - люди. Таких, что совсем на людей непохожи, я редко встречал, раз пять всего.
- А востокане? С врагом можно замириться, но это же предатели.
- Востокане, которых я знал, хороший был народ, тихие, почти как наши. Как минута свободная или соберутся два рода вместе, они сразу петь, играть. Какой певец у них был!
И точно. Люди рассказывали, что над племенем Бора все соседи смеялись. На торгу у приехавших мысли о том, как бы побольше выгадать за кожи, брынзу, мясо. А эти соберутся, продадут всё в первый же день, нет бы поторговаться толком, и сразу к костру, певца своего слушать. Впрочем, подходили к ним потом и иноплеменные, даже квенди подходили, которым человеческие песни редко были интересны.
Где теперь Борово племя? Разбрелись по двое, по трое, скот нанимаются пасти. Квенди ради дружбы с певцом, в битве погибшим, говорят, выводили их лесами. Ламбар и выводил. Совсем ещё мальчишкой тогда был, даже по человеческому счёту, не по ихнему.
А Ламбар тем временем гнул своё.
- Я сражаюсь с ними сейчас как с врагами, не удерживая руки. Но если мы победим, то лет через двести я сяду рядом со внуками их внуков, и мы преломим хлеб и выпьем мёда.
Дагниру после ранения казалось, что шансов прожить ещё два года, защищая заставу, у них обоих столько же, сколько у него, человека, дотянуть до двухсот лет. Собеседника он слушал с отстранённым видом. Клятые эти квенди, то всю душу вымотают своими рассказами, то глядят на тьму вокруг светлей младенца, что только оторвался от материнской груди.
Осень была ещё ранняя, тёплая, спали в палатках. Халдар, как всегда быстрый разумом, дал товарищам расспросить Дагнира о жизни на юге, а потом услал каждого по разным тут же объявившимся неотложным делам. Догадался, что поручение, с которым послан гонец - важное и тайное. Говорили они уже в палатке.
Дагнира, решительного и умного в бою, послали сюда для того, чтобы возглавить вылазку разведчиков в Белерианд. По слухам, там незаметно собирали большое войско, чтобы, минуя заставы в верхнем течении Гелиона, ударить уже на юге, заранее выслав на другой берег своих лазутчиков. Недавнее нападение на заставу вполне могло преследовать две цели сразу: если не захватить её, так хотя бы отвлечь внимание от более опасного наступления. Командир, знавший каждого своего воина как облупленного, мог присоветовать Дагниру, кого взять в небольшой отряд.
Дагнир долго не мог понять, почему Халдар, благородная родня которого жила в больших городах на юге, который год кормил здешний гнус.
Однажды вместо новобранцев в крепость прислали пополнение из обученных стражей, которые, немало пожив по гарнизонам, привезли сюда и хорошего вина, и городской еды. В тот день, расставив по своим постам знающих дело воинов, Дагнир с Халдаром долго сидели за кувшином вина. Халдар вспоминал, как ребёнком бежал со всем своим родом из бывшей столицы:
"Пожитки они несли на себе, их захватили немного, вдобавок на телегах везли стариков и больных. Совсем простые люди. Никто из них не знал ни одного из благородных языков. На каждого, кто был хоть чем-то на них непохож, они испуганно косились. Я понял, что это мой народ, и мне держать ответ за него до самой смерти".
Халдар назвал ему всех людей, годившихся для разведки. Много и не надо было. Нужен был ещё кто-то из гарнизонных квенди. В знании местности и в умении ходить еле заметными тропами равняться с ними было бесполезно. Да и воины они... Дагнир не видал, чтобы люди так же мечом стрелы отбивали.
-Ламбара, - предложил Дагнир.
-Жалко тебе такого лекаря отдавать, - проворчал Халдар.
- Да верну я его. Мы ведь не биться идём. Посмотрим, что делается, захватим пару пленных и назад.
Халдар с сомнением поглядел на него и промолчал.
Разговор был закончен. Подошёл Ламбар, втащил в палатку пленного. Выпытывать у того было нечего - кто станет обсуждать военные планы с простым солдатом. Но для порядка Дагнир окрысился.
- Вот ты лечишь его, а сколько он наших положил, здоровенный такой? Небось в десятниках у врага ходил, а то и в сотниках.
Ламбар красиво пожал плечами.
- Брось. Если ему живым остаться посчастливилось, добивать его что ли? Ты на руки посмотри. Не видишь что ли, кузнец он. Я-то всегда отличу, у меня братишка младший кузнец. Ещё мальчишкой любого квенди был в два раза шире.
Ламбар улыбался во весь рот. Вот, оказывается, вся порода у него такая здоровенная.
Точно кузнец и вряд ли оружейник, тех орки берегут. Деревенщина, гвозди делал, подковы. Этого на наших пленников и менять не станут, кому нужен. Вернее всего, просто велят ему, если холостой, поселиться в предгорьях, там уже много пленных живёт. С наугримами тамошними кузнец, хотя бы из вражьих земель, как-нибудь поладит.
Хотя Дагнир и добрался до крепости, как рассчитывал, засветло, поесть перед сном здешние воины уже успели. Поэтому, на время оставив обычные правила, стол собрали в палатке, решив, что ребятам выставят городское угощение наутро. Тягости дороги наконец можно было спокойно заесть добрым ломтём копчёного мяса, который разделил с ним Халдар. Ламбар отломил кусок от общей краюхи хлеба и неторопливо намазывал его диким мёдом. Не то, чтобы брезговал, просто не едят здешние мяса. Ни одна капелька не упала на пол, не осталась на светлых лекарских усах и бороде. Чистоплотен, как девица на выданье, а не здоровенный мужик. Потом, поев, Ламбар принялся кормить раненого, так же спокойно и аккуратно.
Легли рано, однако Дагнир никак не мог уснуть. И ведь уютно было в палатке. Казалось бы, три здоровенных мужика ночуют, да ещё один лежачий почти безвылазно, вон, во сне опять бредит.
Чем пахнуть должно? Хорошо если портянками сохнущими, а то и покрепче - потом, гноем, тухлятиной. Так ведь нет. Сразу видно, Ламбарова палатка. Лесом сосновым пахнет, малиной дикой, летом, уже прошедшим. Вот за это и не любят их пуще всего, выпендрёжников.
- Вот за это и не любят нас, - услышал он тихое и даже вздрогнул, потом понял - Халдар с Ламбаром разговаривают. Нехорошо чужие разговоры слушать, а куда денешься, если сна ни в одном глазу.
- Все же видят, как мы похожи, квенди и урчи. Все говорят, наши это, порченые. Старшие лица знакомые у них узнают. Я ведь их раненых лечить пытался, как людей. -
Это уж можно не сомневаться. Лечить Ламбар не пытался разве что третьеводнишных покойников. Не зря к нему из ближних деревень в крепость, под стрелы, бегали. Лекарь продолжал:
- Умирают они сразу. От любых наших лекарств умирают, и даже если просто рядом сидеть и смотреть.
Старшие уходить стали. Не могут. Так вот знать, что сколько будешь жить, всегда это перед тобой будет... Счастливые вы, люди. Лучше уж с предателями сходиться, с врагами, с ордой неразумной. Хотя и другого я не пойму - как вы вообще убивать друг друга можете? Не в гневе, не под клятвой страшной, а вот так, бой за боем? Вам всем и так не много отведено, лет сто, ну сто пятьдесят.
Дагнир не расслышал, что ответил Халдар и что сказал ему в ответ Ламбар, ловким и лёгким движением менявший на раненом пропотевшую рубаху. Он думал о своём.
Нельзя Ламбара с собой брать, ох нельзя. Неспокоен он сейчас. Вот примерно так же неспокоен, как сам Дагнир был перед тем, как по руке удар пропустил. Лекарь же не человек. Это человек пить будет, тосковать, со своими ругаться, врагов рубить как оголтелый. Ламбар воин надёжный, до конца с ними пройдёт и назад выведет. Молчать будет, когда они станут пленных допрашивать, а то и заколют потом - в разведке без этого редко обходится. Вот только как бы не лёг он, вернувшись, в сон, от которого не просыпаются клятые эти квенди. Стоял сейчас у Дагнира перед глазами Белег из его сотни. Когда у того друга убили, попрощался он на ночь с командиром, тот не понял тогда - почему, заснул и не проснулся. Белег молодой ещё был парень, человеческих лет, и за свои сорок или пятьдесят мало что узнал, кроме войны.
Нет уж, пусть лучше Ламбар здесь переможет, перетерпит как-нибудь. Смотришь, еще увидит, что лет через двести будет, зараза живучая.