Мартовский Александр Юрьевич : другие произведения.

Трясина - 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Какое событие можно назвать самым судьбоносным событием двадцатого века? Ну, конечно же, революцию девяносто первого года. А что мы знаем об этой революции? Да ничего мы не знаем об этой революции. Она упорно умалчивается и оплевывается властьпридержащими структурами. Как бы чего не вышло.
  АЛЕКСАНДР МАРТОВСКИЙ
  ТРЯСИНА - 1
  
  
  КНИГА ПЕРВАЯ
  
  
  'У злых людей нет песен. А почему у русских есть песни?'
  Фридрих Ницше. Помрачение кумиров.
  
  
  ГЛАВА ПЕРВАЯ
  
  Если предположить наш заманчивый мир переполненным смыслом и толикой разума, может выйти весьма забавное зрелище. Ну, а если прибавить сюда пару капель из ржавого котелка или нечто со стенки коллектора, зрелище будет еще забавнее. Жизнь любого героя получит кое-какие бонусы, вроде математической головоломки со множеством неизвестных. Только начало головоломки окажется более или менее известной величиной, если хотите, константой, не поддающейся никаким переменам. Дальше не стоит особенно церемониться, если вы приготовили инструмент, заостренный на логике. Хотя не помешает и несколько наводящих вопросов. Вам нравится логика? Вас интересуют ее заостренные части? Вам нужен ее инструмент? И все это заберет в себя жизнь, попадая с вашей непосредственной помощью на пространственно-временной фестиваль внутри такой маленькой и такой бесконечной вселенной.
  Вы угадали, неплохо бы выкинуть из головоломки само время. Но как-то с ним проще и интереснее. Все-таки стильная штучка, отсекающая неинтересную часть на потребу более интересным или якобы интересным кускам в сложном вареве жизни. Следовательно, кое-что будет на высоте, как говорится, будет съедобным для каждого законопослушного и непослушного гражданина. Ты варишь, и он захотел наварить кое-что съедобное. Тебе надоело, и нам надоело бороться с тухлятиной.
  Опять же эпоха, родители, место рождения и обитания, национальный вопрос, славянофильские славянофобские перепады желудка, прочие стоны несчастной души займут в списке причин более или менее важное место. Потому что они сформировали истинно русский характер. Потому что им разрешается выступить в виде фона для разворачивающихся событий. Мы пока не можем представить, какие это события. Нам хочется определиться и разобраться. Нам хочется чувствовать собственное малоразвитое 'я' в самом центре. Мы призываем рассудок, мы открываем силы души, мы стремимся в муках и злобе. Но куда мы стремимся? За каким ответом? За каким началом? За какой единственной в мире душой, которая успокоит ответ, рассчитает начало, сделается нашим единственным фетишем?
  Конечно, мы не такие скоты, чтобы не понимать, откуда исходит душа. Все-таки главный принцип натурализма и всяческих проявлений его суть понимание. Хотя с другой стороны, душа рождается в чистоте, близкой по чистоте алмазу. Душа вступает в бушующий мир, скажем, робко и очень по-детски до определенного уровня. После определенного уровня душа взрывается неприкаянными слезами целой вселенной и продолжает свой гипервселенский прорыв много дальше и дальше, чтобы дышать и захлебываться высвобожденной после взрыва энергией. Точно так же, как захлебываются прелестью новорожденного мира и жизни самой все без исключения новорожденные души, пока не сливаются с миром, не поглощаются жизнью.
  Но бывает немного иначе. За душой выступает другая душа, совершенно ей неподвластная. Не ожидали, дорогие товарищи? А я здесь, вот она я, вышла в последний момент из чрева вселенной, прорвав межзвездную оболочку и затоптав гипервселенскую плевру. Как мы уже говорили, в неистовстве выступает другая душа, точно созрела она на остатках прогнившего пиршества первой души и ее бесконечной вселенной. Ощущение такое, не может другая душа развернуть другую вселенную, будто не отыскала ничтожного места на этой земле ни в любви, ни в рассудке, ни в счастье.
  За повторной душой начинается ад, тот великий хаос, именуемый вечностью.
  Если ты интеллигент,
  Не скобарь несчастный,
  Не разбитый блатом кент,
  Не партиец страстный.
  Не хапуга, не болтун,
  Не хамло веселый,
  Не подонок, не пачкун,
  Не развратник квелый.
  Путь не трудно рассчитать
  С легкостью и верой:
  Где пристроишься лизать,
  Где сожрешь химеру.
  Где получишь пулю в бок
  Или острый ножик,
  Где рассчитанный рывок
  Станет смертным ложем.
  И удача принесет
  Под землей хоромы,
  И кровавый брызнет пот
  Сладкою истомой.
  Тут выбрасываем головоломку к собачьим чертям. Начинается настоящая жизнь, и приходят в движение все ее неизвестные.
  
  ***
  Благодаря разнарядке судьбы Владимир Иванович Топецкой покинул тепленький материнский животик несколько раньше трухлявого Станислава Ивановича. Больше того, протолкал локотками, коленями, головой единственную тропиночку к свету, которая, как ни суди, оказалась важнее иных магистралей. Больше того, вышеупомянутый товарищ наплевал на разумные пожелания тишины и покоя, возвестив, что хотелось на данный момент торжествующим криком. Мир отозвался такой красоте то ли капелью с замызганных крыш, то ли весенней разборкой клещей, то ли шуршанием почки по почкам, то ли порывами свежего воздуха. А еще отозвался самыми прозаическими смешками кое-кого из тупеньких рожениц:
  - Если лезет вперед головой, непременно начальником станет.
  Хотя можно было сказать и обратное:
  - Если лезет ногами вперед, так и будет всегда волочиться ногами.
  Поаплодировали старшему Топецкому. Он действовал по природе своей. Не кривлялся, не корчил рожи, не прятал фиги в рукав. Он покинул утробу без горечи по оставленной благодати. Он покинул место отсчета с присущим ему хамством, совершив первый в жизни неблаговидный поступок. Если точнее, Владимир Иванович наплевал пухлым носиком в материнский уютный живот, словно в сточную яму. Трудно решить почему, но тюфяк, на который прорвался Владимир Иванович, ему показался гораздо роднее, чем предыдущее место, и заменил собой все остальное, такое достойное прошлое. От подобной замены по жилкам помчался огонь, подтверждающий пришествие в мир еще одной боевой единицы и, соответственно, пришествие нового сына вселенной. Хватит валять дурака, пора за работу, мой мальчик.
  Станислав Иванович вылез потом. Вернее не вылез, вытянули горемычную тушку клещами. Да и вытягивали как-то не очень здорово, по дороге побили в меру сил и возможностей, сплющили и прижали. Результат получился вполне соответствующий текущему моменту, можно было заводить новое 'дело врачей', ибо вытянули дохленький трупик. И не надо никого обвинять в тавтологии. Много трупиков в тот период вытаскивали врачи. Недаром в Одессе считалось, врачи убивают младенцев, чтобы изжить без остатка русскую нацию.
  Правда оно или нет, не имеет значения. Мое исследование не относится к досужим домыслам бабок на лавочке. Я опираюсь на факты, а извлеченный трупиком Станислав Иванович в любом отношении факт. Больше того, Станислав Иванович не только выглядел трупиком и был им на всю катушку, но от него исходил запашок, наводящий на мысль, что трупик готовится разлагаться. Ничего не поделаешь, вселенная под номером два, не успев родиться, попала на грань катастрофы.
  Ах, эта вселенная с дурацким вторым номером. Даже не хочется думать, как ее тащили клещами, как она подложила сюрприз, поставив родителей Станислава Ивановича в не совсем удобное положение. Судите сами, дохленький Станислав Иванович предложил родителям выбор. С одной стороны, вы можете удовлетвориться одиноким ребенком, этаким бузотером, этакой пассией на вашу плачевную старость. Будете баловать и коряво воспитывать маленького дурака с угнетающей сердце тоской по невинноубиенному брату. Но с другой стороны, мы еще не забыли про хитрозадых врачей, изничтожающих русскую нацию. Именно хитрозадые врачи, именно они сделали реальной другую сторону.
  Обсудим еще факты. В деле Станислава Ивановича против врачей есть одна крохотная неточность. Мамочка Станислава Ивановича прямо в глаза утверждает, боролась она до конца. То есть визжала и материлась, распускала руки и ноги. Выглядело это примерно так, если в переводе на нормальный русский язык:
  - Верните мне сына! Верните немедленно!
  Мамочка Станислава Ивановича все достижения в 'деле врачей' приписала своей очень хрупкой, но очень бойцовской персоне. Стоило проявить слабость, вырубиться в ответственный момент, поставить дело на самотек, и страшная мысль, не было бы Станислава Ивановича. Но судьба распорядилась иначе. Группа врачей, руководимая мамочкой Станислава Ивановича, выхватила трупик буквально из-под носа смерти. Не хочу рассказывать, какими садистскими методами изгоняли врачи смерть, но на определенном этапе их усилия увенчались успехом. Маленький Слава хрюкнул нечто возвышенное, соответствующее своему прекрасному имени, затем запищал. Ни лопнувшая струна, ни скрежет ножа по стеклу, ни плач ушибленного котенка не могут передать всю гамму излившихся звуков из сморщенного ротика Станислава Ивановича. Это был стон, это был визг, это было нечто и много другой ерунды, что свалилось в единый поток с бронебойным Вовиным криком.
  Двое новых рабов вступили в сарай коммунизма.
  
  ***
  Нет, пока никакой философии. Тем более никакого базара. Я смотрю и вижу час первенства, который выдался, как бы точнее сказать, звездным и первостатейным часом в жизни двух братьев на долгие-долгие годы. Задержались немного врачи с реанимацией трупика, как уже целый час разделил по жизни Владимира Ивановича и Станислава Ивановича. Первый из братьев получил законный диплом старшинства, второй из братьев данный диплом потерял. Если не нравится, второму брату вообще ничего не досталось.
  А собственно, о какой философии речь? Пока размножаются клеточки в розовощеком куске колбасы, называемом человечищей, мы будем считаться с кое-какими условностями. Пока обрастает хрупкий человеческий каркас чем-то похожим на жилы, на мясо, пока развивается мир в данном сегменте и априоре пространства, никуда не исчезнет, будет существовать величайшая из градаций на сильных и слабых, на старших и младших. Припоминаете, один Топецкой, другой Топецкой. Вот номер первый, вот номер два. Существует, будет существовать такая градация, в которой важны не годы, не месяцы и не дни, но единственный миг между воплями одного и второго номера.
  Мне рассказывали, бывает иначе. Не знаю, не видел, не интересуюсь, времени нет на пустой треп. В данном случае Владимир Иванович как закричал, так и оказался впереди своего брата. Жирный, пузатый, свирепый, какой хотите, товарищ. Не только по метрикам и не столько по ним, сколько в самосознании взрослых товарищей. А чтобы не было никакой подтасовки, врачи добавили к первородному воплю вышеупомянутый один час, и Станислав Иванович уже не смог обойти брата.
  С годами взрослые товарищи усугубили положение.
  - Дети, дети, ау! - их крики предназначались двухлетнему второсортному сопляку.
  - Дети, дети, вы где? - и точно так же более взрослому мальчику.
  Более взрослый мальчик, как вы догадались, это Владимир Иванович. В высокой траве, под забором, в кустах, на помойке только Владимир Иванович, опять-таки только он реагировал на идиотский призыв взрослых:
  - Здесь. И Слава рядом.
  Со временем изменялась филологическая сторона вопроса. Взрослые товарищи расширяли диапазон своего интеллекта, опускаясь до разъяснений собственной позиции для смышленого мальчика номер один. Типа, ужин остыл на плите. Или изволили пошутить. Что-нибудь такое про курочку, что утомилась летать и уснула в кастрюльке.
  - Дети, бегите сюда, будем будить курочку.
  Не въезжаем в систему взрослого воспитания, но в любом варианте множественное обращение 'дети' наталкивалось на однозначный ответ:
  - Иду-иду. И Слава тоже!
  Других ответов не существовало в натуре. Ну, разве что эхо вторило луженой глотке старшего братика. Тогда получался немного странный эффект. Вроде оживала земля, кусты и помойка. Вроде из самой пустоты на мгновение проглядывало нечто очень похожее на человеческое существо, на самобытную и никому непонятную личность. Проглядывало и исчезало. Взрослые товарищи останавливались в недоумении, хлопали глазами, долго чесали затылок. Что это было, черт подери? А было ли вообще что-то? А может, нам показалось? Потихонечку приходим к выводу, что показалось. Не ломай себе голову, старший брат присмотрит за младшеньким.
  И присматривал, как полагается:
  - Э, куда лезешь, пацан!
  Всегда орастый, здоровый, с крепкими кулачками (каждый размером с ведро) старший из братьев легко направлял младшего брата. Младший такой слабачок, споткнется о камень, ударится лбом, потеряется. И вообще, сам не знает, чего ему надо.
  Взрослые умилялись:
  - Это любовь.
  Не хочу спорить, не знаю. В сложившейся обстановке старший характер мужал. Всевозможные шипы и коряги, попадавшие под ноги Владимира Ивановича Топецкого, укрепляли и развивали его характер. Владимир Иванович, можно сказать, жестко въезжал в жизнь, в свою очередь, прикрывая широкой спиной младшего отпрыска рода Топецких. Он не ленился нагнуться, чтобы отбросить шипы и коряги. Ножки у Славы такие жидкие, точно убьется. И еще не ленился Владимир Иванович отогнать всех жуков, червяков, откатить каменюги и вылизать грязь на пути все того же младшего братика.
  Отсюда вполне адекватная реакция взрослой команды:
  - Милые мальчики.
  Вокруг ребят образовалась весьма нетипичная аура:
  - Добрые, дружные.
  Не хватало еще скупой слезы на глазах:
  - Не разольешь, не раздавишь.
  Старший характер мужал. Трудно сказать, что творилось в младшей душе. Там наверху среди воспитателей подрастающей молодежи словно ослепли и поглупели товарищи взрослые. Счастливая жизнь на двоих, много света, много тепла, все равно, что идиллия в розовых тапочках. Так легко примерять тапочки и не думать вообще ни о чем. Вот и не думали там наверху, как не желали вообще замечать очевидные истины. Время покажет.
  
  ***
  Теперь представим мусорный бак. Не одни маромои копаются там, и не одни маромои кое-чего выкапывают. Бывает русскому пацану повезет, самому, что ни на есть чистопородному славянину, по имени Станислав Иванович. Огляделся по сторонам славянин, не заметил ничего подозрительного, например, старшего братика, засунул ручонку по локоть в мусорный бак, вытащил рубль. Дальше можете восхищаться, наметанный глаз у Станислава Ивановича. Маленькую завалявшуюся бумаженцию чувствует на расстоянии среди какой угодно грязи и погани. Не абы как засунул ручонку по локоть младший Иванович. Было произведено вполне осознанное, хочется добавить, целенаправленное механическое движение к вполне осознанной цели. Очень хотел и нашел рубль Станислав Иванович.
  Вы представляете, сколько конфет, сколько игрушек можно приобрести на один единственный рубль, если о нем не узнают родители? Кто-то скорчил скептическую мордочку, не ахти оно сколько получится. Пожалуй, и так. Для большого толстого дяди или для наштукатуренной тети ничего не значит единственный рубль из помойки.
  Но мы остановились на маленьком мальчике славянской национальности, со смешным именем Станислав Иванович. Хотя заткнитесь, вам не разрешали смеяться. Маленький мальчик здорово рисковал, совершая антиобщественное деяние в общественном месте, которое мы называем 'помойка'. Дальше чертовски трудно сообразить, какие винтики закрутились в башке пресловутого мальчика после изъятия им из помойки денежной единицы 'один рубль'. Но Станислав Иванович не побежал в магазин, а решил поделиться находкой.
  - Зачем тебе рубль? - удивился Владимир Иванович.
  Нет, не подумайте, что Владимир Иванович решил заболтать младшего братика и на правах старшего присвоить находку себе. Мысли какие-то у вас гаденькие и неправильные, если такое гадство решили подумать про старшего Топецкого, саму добродетель. Просто наличие помоечного рубля показалось не совсем реальным Владимиру Ивановичу. И что опять же отыскивать рубль по помойкам? Неужели подобное мероприятие способно перерасти в самоцель и повернуть твою жизнь в определенное русло, где на каждом шагу будут валяться рубли на помойках?
  - Это хороший рубль, - сказал Станислав Иванович.
  - Я так не думаю, - отозвался старший Владимир Иванович.
  Что-то было не так. Присутствие помоечного рубля более чем взволновало Владимира Ивановича. Нет, в его голове не появилось даже крохотной мысли о конфетах или игрушках. Хотя задумался над создавшейся ситуацией Владимир Иванович, задумался как никогда, и впервые решил обратиться к независимой экспертизе или к группе товарищей.
  Мудрое решение с любой стороны. Даже в дошкольном возрасте у нас найдутся товарищи, готовые ответить на сложный вопрос, но еще больше готовые присосаться к нашему пирогу под вывеской 'один рубль'. Следовательно, Владимир Иванович не потратил много здоровья, чтобы собрать консилиум возле помойки, и предложил очень вдумчивым пацанам на обсуждение рубль Станислава Ивановича.
  Не представляю, что происходило внутри Станислава Ивановича, когда он показывал рубль каждому из присутствующих товарищей, даже разрешил полизать этот рубль и потрогать. Внешне вполне цивильно выглядел младший Иванович. Немножко смущенная, немножко покровительственная улыбка не сходила с его рахитичной физиономии, крохотные глазки буравчики так и перепрыгивали с объекта на объект, вроде не могли найти себе места.
  Что не говорите, все-таки перед Станиславом Ивановичем собралось общество. А общество шуток не любит. Оно серьезное, правильное, практически не ошибается никогда, оно способно вынести коллегиальное решение на что угодно, даже на счастье. Поспорил с обществом, и где твое счастье? С обществом надо считаться.
  Теперь ближе к делу. Ты такой маленький и несерьезный нашел рубль. Это твоя версия, что нашел на помойке. Знающие тебя товарищи не отрицают твою версию, они согласны, что ты нашел рубль. Но в магазине, куда ты отправился за конфетами, совсем другие товарищи. Вот совсем другие товарищи увидели в твоих руках рубль, только не обижайся, они увидели рубль в руках маленького и несерьезного мальчика. Неужели маленький и несерьезный мльчик пошел и нашел рубль? Рубли целыми пачками разбрасываются по помойкам и почему-то их находят всегда несерьезные мальчики.
  Станислав Иванович сжал губки, готовый заплакать. Но добрые товарищи его похлопали по плечу и успокоили, как оно водится у добрых товарищей. Только не обижайся опять, двести шансов против одного, что тебя не поймут в магазине товарищи взрослые. Там в магазине хитрющая тетя, которая навострилась хватать за шиворот маленьких мальчиков (Я вора поймала!) и тащить этих мальчиков прямо к родителям.
  Теперь Станислав Иванович точно заплакал. Но общественное собрание вошло в такую стадию, где все наплевали на слезы какого-то Станислава Ивановича. Обсуждается хитрющая тетя, обсуждаются ее нетривиальные методы против ребенков с рублем, обсуждается множество вариантов, как избежать привода к родителям.
  Ах, забыл доложиться, старший Владимир Иванович не участвует в коллегиальном собрании. Старший из братьев предложил идею такого собрания (читайте выше), он реализовал идею и вывел на первую роль своего несмышленого братца. Теперь ему кажется не совсем хорошая идея. Нет, обсуждают ребята реальные вещи, опирающиеся на вполне реальные факты. Хитрющая тетя в конфетном магазине существует как факт, но никогда не интересовался конфетами старший Иванович. Есть гораздо более возвышенный интерес, он интересовался своим братом.
  - Пацаны, кончаем базар.
  Недоумение на детских мордочках, но никто не спорит со старшим Ивановичем. Может Иванович маленький-маленький, зато знаете, какие у него кулаки? Точно, как ведра.
  - Мы хотели только помочь.
  Владимир Иванович вынул из кармана грязный платок, послюнявил и вытер плаксивое личико брата:
  - Уже помогли.
  Затем очень нежно, ну вроде бы у больного, Владимир Иванович разжал кулачок брата. С тем самым дурацким рублем. По листочкам ползут букашки, запутался ветер в кустах, вон еще славненькое облачко, похожее на славненького зайчика. Мир прекрасен во всех отношениях, потому что мир существует для нас, веселых и беззаботных парней, не собирающих хлам по помойкам.
  Владимир Иванович подарил пацанам отвратительный рубль:
  - На конфеты.
  
  ***
  Я продолжаю. И вы не подумайте, что мне хочется подыграть одному из двоих Ивановичей. Детские игры в далеком-далеком прошлом, устал. Пальцы не разгибаются после ежедневного и многолетнего разговора с печатающей машинкой. Вроде бы не мои пальцы, а может мои? Кого это интересует теперь, я вышел из возраста братьев Ивановичей. Братья, собственно говоря, тоже вышли из возраста. Годы бегут быстро по нарастающей траектории. Малейшее желание их удержать или приостановить нарастающий бег ни к чему хорошему не приводит, кроме как к ощущению проникающей пустоты и всеподавляющего бессилия в проигранной схватке со временем.
  Скажем так, не шатко не валко мальчики Топецкие достигли одиннадцатилетнего возраста. Лето, счастливое детство, бабушкина дача под Ленинградом, счастливые игры. Почему не порадоваться за взрослеющих пацанов, постигающих мир таким привычным, таким простым способом? Ну и что, если милитаристские игры. Компьютер еще не изобрели, лозунги о непобедимой советской армии еще не убрали. Сама атмосфера того периода была насыщена милитаризмом. Другой игры практически не наблюдалось для настоящих парней, готовых войти в жизнь как настоящие парни, а не какие-то козлы и уроды.
  И не говорите, пожалуйста, что кто-то тогда не играл в милитаристские игры, но закапывал в землю оружие. Кто не играл, тот дурак или лжец. Все играли, все развлекались, все представляли собой молодежь, воспитанную на единой основе могучего коммунистического государства и его армии. То есть на всем известном милитаризме. Нет, я не критикую советскую армию, боже меня упаси! Мальчикам нравилось, мальчики развлекались, как того требовал переходный период из развивающегося социализма в коммунистический строй. Была щепка, теперь танк. Лежал гвоздик, теперь пушка. Если прибавить проволоку, фанеру, дедушкин тапок, бабушкин носовой платок, коробок со спичками и много больших тараканов, поселившихся в голове, то получится вполне реальная картина, как эти мальчики развлекались:
  - Бей не бей.
  - Сам плебей.
  - А по шее...
  Короче, есть над чем посмеяться. И не говорите мне про игру. Шла настоящая жизнь, может суровая, может, нет. Короче, реальная жизнь с побежденными и победителями. Пресловутые деревяхи (простите, боевые машины) не просто участвовали в игре. Они выполняли поставленную задачу, то есть расстреливали деревяхи противника, где за каждое удачное попадание награждались очередным бонусом, то есть звездой на своем деревянном боку (считай на капоте). Особо отличившиеся звездоносные деревяхи к очередному дцатому бонусу получали название: 'тигр', 'кентавр', 'мордобоец' и удивительное преимущество, не подрываться при первом попадании противника. Прилетела гадская спичка, зацепила твой 'тигр', прости, мой брат, не считается. И все бы оно ничего, если бы по теории вероятности было более или менее одинаково звездоносных машин в армиях братьев.
  Но вот ведь какая петрушка у нас вышла. Чуть ли не каждый день на войне братья. Деревяхи выстроились в ряд, гадские спички падают пачками. Все очень честно и благородно: я походил, передаю ход, ты походил, ход вернулся к первой команде. Даже имеются потери в войсках. Вот у одного кустика отдыхает подбитая техника Станислава Ивановича, что-то около четырех десятков. Вон у другого кустика подбитая техника старшего брата Владимира, не промывайте очки, количеством ровно один экземпляр. Плюс ко всему кипятится Владимир Иванович:
  - Не попал.
  - Не валяй дурака.
  - В морду...
  Впрочем, вполне нормальная ситуация. Встречаются такие слабые полководцы, которые никогда не выигрывают. У слабых полководцев встречаются такие слабые армии, которые только и могут оплакивать потери. Прибавим сюда еще дипломатию. Даже в обыкновенной детской игре встречаются такие ничтожные дипломаты, которые не могут установить выгодные им правила. Дальше объединяются все три фактора: слабый полководец, слабая армия, сложности дипломатического порядка, и вот вам вполне узнаваемое лицо - младший брат Станислав Иванович.
  Отсюда выдающиеся успехи старшего брата. Никакого силового давления на более слабую молодежь. Тем более откажитесь от прокоммунистического штампа про эксплуатацию человека человеком. Старший Владимир Иванович всегда боготворил младшего Станислава Ивановича, заботился о нем как родная мамочка, даже много лучше и чаще. Где сейчас родная мамочка, ее не существует на даче. Она взяла тайм-аут на три месяца, отдыхает где-нибудь в Пятигорске, носится по магазинам, покупает каракулевые шубы по тыще рублей, в перерывах пьет минеральную воду. С мамочкой Топецких моральный стресс. Уработалась, убегалась и вообще дошла до нуля мамочка. С тремя мужиками (если прибавить к двум пацанам папочку) полный облом. Так что мамочке необходимы вода, Пятигорск, шубы.
  Ну, и заодно про папочку Топецких, раз он пришелся здесь к месту. Где теперь вышеупомянутый папочка? Дома в Одессе пьет водку с друзьями, ходит по бабам, мамочке телеграфирует через день, как забодала работа. И ни одного письма в Ленинград своим правильным мальчикам.
  Впрочем, вы не забыли, Владимиру Топецкому одиннадцать лет. Станиславу Топецкому на шестьдесят четыре минуты семнадцать секунд меньше. Можем откинуть семнадцать секунд - они не играют вообще никакого значения. Но шестьдесят четыре минуты непреодолимая грань. О такую грань сломается взрослеющий гражданин крепкого непобедимого социалистического государства. Был гражданин, теперь нет. Был победитель, теперь раб. Но разве сломается мальчик? Да еще такой мальчик, как Станислав Иванович.
  Мы рассуждали немало про Станислава Ивановича, скрытного, терпеливого, обладающего удивительными способностями притягивать к себе деньги. Будем считать, в помойке находил пресловутые деньги младший Иванович, но они у него существовали всегда, в отличие от старшего брата. При высокоразвитом социализме наличие денег не такое уже большое преимущество, скорее наоборот. Но и при высокоразвитом социализме всегда подберется некая штучка товарищей, если хотите, люмпенов самого высшего класса, что уважают деньги и только деньги.
  Нечто подобное происходит сплошь и рядом в игре по правилам. Ты проигрался один раз, ты проигрался второй раз, ты проигрался раз сорок подряд, игра тебя забодала. Как забодала вся эта милитаристская галиматья Станислава Ивановича. Причины не объясняются. Старший Иванович придумал игру, старший настругал деревяхи и сколотил армии для себя и для брата, старший придумал к игре правила. А что, простите за назойливость, сделал младший Иванович? По большому счету не сделал он ничего. Можно было разнообразить игру, например, на имеющиеся деньги накупить пирожков и пирожных. Но как-то не додумался на начальном этапе младший Иванович, и пирожки с пирожными заменили дурацкие звезды, опять придумка старшего брата.
  Наваждение какое-то, черт подери! Всюду старший брат, всюду он, заколебал со своей дурацкой активностью и бестолковой любовью. Можно отблагодарить его за игру, проигрывая раз за разом и отдавая ему звезды. Восемь подбитых танков, четырнадцать, сорок два, шестьдесят. Но когда-нибудь забодает такая игра, и вот она забодала.
  А можно пойти по другой дороге. Нахожу мальчика Дятлова. Тупой, недоразвитый, слетевший с катушек ребенок, помешанный на конфетах. Предлагаю Дятлову вполне приличную сделку. Называется просто, игра на военную тему. С танками и катюшами из деревяшек, со спичками вместо снарядов. Положил спичку на борт боевой машины (катюши или танка), закрутил щелбаном, и помчалась спичка-снаряд в расположение вражеской армии. Попал, получаешь звезду. Не попал, кусай локти.
  Ах, простите, в чем, собственно говоря, революционное нововведение, придуманное Станиславом Ивановичем? А нововведение в той самой сделке, которую предложил младший Иванович мальчику Дятлову. Если не возражаете, нововведение опирается на конфеты. Нет, вы неправильно подумали, что даются конфеты за определенное количество удачных выстрелов, как бонус в игре. Зачем Станиславу Ивановичу биться за бонус, приобретенный на его деньги? В подобном варианте бессмысленной получается игра. Я достаю деньги (источник покрыт тайной) и приношу конфеты, которые мне же презентуются на определенных условиях. И чем тогда лучше старшего братика мальчик Дятлов?
  Нет, не такой придурок младший Иванович. Он хорошо продумал систему игры, получая плюхи от старшего братика. Он натерпелся братней любви во многих ее проявлениях. Он на определенном этапе выбрал свой собственный путь, не имеющий ничего общего с силовой позицией брата. И это правильно. Если здоровье твое не очень, если кулаки размером с грецкий орех (про ведерко не упоминаем), тогда какого черта ориентироваться на старшего Ивановича? Старший Топецкой выбрал свою дорогу давно, может еще с момента рождения, и очень уверенно, словно танк, прет по дороге. Младший Топецкой ничего не выбрал пока. Он присматривается, он примеривается, прежде чем сделать выбор.
  Игра в войнушку по сути только начало для Станислава Ивановича. Присутствовала очень неплохая теория, как сделать своего полководца непобедимым, армию не несущей потери, дипломатию верхом совершенства. Станислав Иванович на данный момент поставил на дипломатию. Есть в наличии мальчик Дятлов, что очень любит конфеты. Есть в наличии деньги, чтобы купить конфеты. Станислав Иванович берет деньги и покупает конфеты, затем предлагает конфеты мальчику Дятлову. Но не просто так предлагает, а сообразуясь с величайшим дипломатическим планом собственной разработки. Одна конфета - десять моих дополнительных выстрелов. Две конфеты - десять твоих промахов.
  Все на сугубо добровольной основе. Никто не насилует мальчика Дятлова. Можешь отказаться в любой момент и играть как мужчина: твой выстрел, мой выстрел, снова твой выстрел. Можешь с пеной у рта доказывать свои удачные попадания и мои промахи, посылая к чертям дипломатию. Или что-то не так? Или прошла дипломатия на ура? Что за вопли на территории мальчика Дятлова:
  - Мазила!
  - Шестой незащитанный промах.
  - А в морду...
  Именно за эту игру Владимир Иванович Топецкой избил брата.
  
  ***
  Теперь о школе. Думал ее пропустить, сообразуясь с вполне реальным коммунистическим определением: 'школа, что улица'. Но наступили другие времена, и получилось не совсем подходящим то прежнее определение: 'большое, что малое'. Жизнь перемешивается, если желаете, перетекает из одной ипостаси в другой вариант, из одного перехода в другую канаву. Жизнь не стоит на месте, но трудно ответить, движется ли она, эта жизнь. Поворотов много, выход один, сколько не напрягаешься, подбирая примеры более или менее подходящие к жизни. Можно взять улицу, можно школу.
  Теперь урок географии. Размахнулся указкой и ткнул наугад, подошла бы физика, химия, математика, кажется, литература или военное дело. Нет, о физике, химии, математике пока говорить не хочется, приспичило взять географию. Самый обычный урок из школьной программы, какие проводились одновременно по всей стране в период коммунистического изобилия, формирующего самодостаточную коммунистическую личность. В то время учитель являлся не более чем урокодателем и, по сути, передирал учебник. Хотя иногда попадались неправильные учителя, готовые поступиться школьной программой ради неизвестно каких принципов.
  Каждый из учившихся в семидесятые годы товарищей обязательно учился хотя бы у одного неправильного учителя. Мое понятие 'неправильный учитель' почему-то связано с русской литературой. По прочим предметам мне попадались учителя правильные, иногда правильные до такой степени, что знак качества ставить некуда. Вот только по литературе попадались неправильные учителя. Видимо русская литература не совсем обычный предмет, и о ней мы еще попробуем поговорить в другое время, в другом месте.
  Зато география честно держала школьное знамя в отношении любой правильности. По географии мне всегда попадались правильные и очень правильные учителя, которых по кривой не объедешь, опять же отсутствием атласа не запугаешь. Правильный учитель географии на пальцах объяснит, где Урал, где Кавказ, легким взмахом руки доведет тебя до Аляски или посадит на попу в Америке.
  Я не издеваюсь, братья Топецкие, как остальные советские граждане посещали урок географии. Владимир Иванович не любил, не уважал географию в том ее виде, что называется школьный урок. Владимир Иванович очень любил путешествовать по Жюль Верну, что не имело никакого отношения к географии, преподаваемой в школе. Накануне своего пятнадцатилетия многие ребятишки любили путешествовать по Жюль Верну в семидесятые годы. Здесь не является исключением Владимир Иванович.
  Хорошо открывать новые страны. Хорошо изучать неизвестных зверей. Хорошо бороться с подлыми дядьками и аморальными тетками за какой-нибудь богом забытый народец. Хорошо откопать сокровище, чтобы хватило на новый корабль и команду, готовую прорываться с тобой в неизвестность. Но потерпите, товарищи, о чем это я говорю? Владимир Иванович, взрослый советский мальчик, воспитанный в духе развивающегося коммунизма, достигший чуть ли не половозрелого возраста, мечтает о подобной фигне на разрешенном уроке по географии.
  Хорошо, что мечты не пахнут. Страхолюдная учительница 'географичка' проводит разрешенный программой урок, опираясь как на учебник, так на документы партии и правительства, о которых никогда не упоминалось в антинаучных книжонках Жюль Верна. Все мы знаем, что вышеупомянутый Жюль Верн никогда не путешествовал дальше пивной на соседней улице, он все выдумал, чтобы смущать молодые умы заведомой ложью.
  Другое дело страхолюдная 'географичка', которая путешествовала. Бельмо на глазу есть результат экспедиции по Домбаю. Укороченная нога результат вылазки на Саяны. Скрюченные пальцы опять-таки результат сразу двух экспедиций на Белое и на Черное море. Начитавшись в свое время Жюль Верна, страхолюдная 'географичка' так и не вышла замуж, но исколесила нашу страну, чуть ли не во всех направлениях и из каждой экспедиции привезла вполне весомые результаты своего страхолюдства. Теперь она утеряла интерес к путешествиям, занимается географией по школьной программе, ненавидит Жюль Верна.
  Впрочем, мы уклонились от темы. География существует не для того, чтобы ты набирался ума-разума. Все равно идиот, все равно после школы на стройку. Зачем тебе знать про диковинные закоулки планеты Земля, взбираться на горы, киснуть в пустынях, мокнуть в болоте или скитаться где-то под облаками. Не твое это дело, мой маленький. Кирпич, гвозди, бумага - вот твое настоящее дело, в чем давно разобрался младший Иванович.
  За разговорами мы как-то забыли про Станислава Ивановича, никогда не читавшего Жюль Верна, никогда не интересующегося путешествиями. Пустая затея, скажу вам, товарищи. Даже незначительное путешествие, например, из Ленинграда в Москву стоит определенных средств. Вы растрачиваете средства, заработанные не за красивые глазки, чтобы сесть в скорый поезд и оказаться в Москве, которая вам нужна, как ослу лисий хвост или куриная ножка.
  Нет, не понимает подобный расклад младший Иванович. Родина у нас красивая. Ее омывают потрясающие моря. Ее покрывают захватывающие леса. Она славится сумасшедшими пустынями. Здесь достаточно захолустных местечек, где при самых благоприятных условиях не найти человека. Короче, чертовски географическая у нас родина. С этим не спорит Станислав Иванович. Зачем отрицать стопроцентную истину, если от отрицания стопроцентной истины для тебя никакой пользы?
  Ничего не отрицает Станислав Иванович. Пустые разговоры, как отмечалось уже, являются принадлежностью школьной программы. По мнению младшего Топецкого, несколько хитрых товарищей придумали, разработали и внедрили на единой основе программу, чтобы бесконечная череда неудачников внедряла ее в тупые детские головы.
  Станислав Иванович ничего не имеет против школьной программы. Всего-навсего гвозди, кирпич, бумага, чтобы не отвертеться толковым ребятам с высокоразвитой головой от всеобщего оболванивания в советское время. Впрочем, про 'всеобщее оболванивание' додумался сам Станислав Иванович.
  Советское государство не предлагает советскому гражданину альтернативную систему развития. Как мы упоминали, советские граждане развиваются по единой системе, включающей в определенных дозах Жюль Верна, путешествия и официальный школьный предмет 'географию'. Для кого-то Жюль Верна и путешествий чуть больше, для кого-то чуть меньше, но 'география' для всех одинаковая, исключить ее из системы развития не представляется ни малейшей возможности.
  Станислав Иванович принимает географию, как свершившийся факт. Зачем бороться за гиблое дело, зачем исключать неисключаемые части? Тебе нужна положительная оценка по географии? Или, какая глупость, тебе нужна не просто положительная, но максимальная оценка по географии? Станислав Иванович разработал систему полного погружения в развивающийся социализм, потому что в более развитый коммунизм не верит младший Иванович.
  Вот развивающийся социализм вполне конкретная величина. При развивающемся социализме главную роль займет твое положение в обществе. А положение в обществе, в свою очередь, отразится на количестве и качестве получаемых тобой денежек. Как вы понимаете, денежный вопрос не из второстепенных вопросов для Станислава Ивановича. Станислав Иванович не может рисковать своим положением в обществе, как не может рисковать денежкой. Поэтому он согласен подстроиться под любой идиотский предмет, даже под школьную географию.
  Зато Владимир Иванович не согласен подстраиваться. Школьная география скучная, школьная география пресная, школьная география не стыкуется с представлением Владимира Ивановича о Жюль Верне и вытекающих отсюда путешествиях. Да видал в гробу старший из Топецких вашу дутую географию. Свою пятерку он получит и так, не изучая никакой географии. Открыл учебник, закрыл, на любой вопрос ответит Владимир Иванович. Где расположена какая добыча? Где производство? Куда доставляется то и это сырье? Зачем оно доставляется? Как не напрягается 'географичка', ей не запутать дурными вопросами Владимира Ивановича. А пока напрягается 'географичка', можно под партой книжку открыть (между прочим Жюль Верн написал), и на несколько минут окунуться в настоящую (не школьную) жизнь с путешествиями.
  Блин, опять Станислав Иванович:
  - Дай посмотреть.
  - В ухо дам.
  - Вот не дашь.
  - Точно дам.
  Короче, братья попались. Недооценили старую деву, черт подери, а она тихонько подкралась, цап книжку. Что это такое на государственном уроке по географии? Страшно представить, на государственном уроке крамольный Жюль Верн. Если бы какая-нибудь некрамольная математика или физика, еще могла стерпеть старая дева. Хотя штудирование математики или физики на важнейшем из всех уроков само по себе немалый проступок. Но Жюль Верн уже не проступок, но преступление. Такое не могла простить старая дева.
  - И что мы будем делать?
  В ее очень правильном, заштампованном школьной программой мозгу возник очень правильный план. Нет, ничего личного против двух братьев. Братья Топецкие очень воспитанные мальчики от интеллигентных родителей. Они разбираются в географии, по крайней мере, на том уровне, как положено в ней разобраться по школьной программе. Но Жюль Верн очень плохой дядька. Как мы уже говорили, Жюль Верн исковеркал судьбу одной очень хорошей девушке, преподающей здесь и сейчас урок географии. Опять же Жюль Верн исковеркал многие детские судьбы, превратив потенциальных строителей коммунизма в дураков и уродов. И вот у него появился вполне осязаемый шанс еще наделать уродов.
  - Встаньте, братья, и объяснитесь, кто виноват.
  Учительница географии почувствовала легкий приступ тошноты. Ее скрюченные пальцы задергались. Ее голос едва ли не задрожал, в нем появились слезы. Братья Топецкие имеют прекрасную предрасположенность к географии. Братья Топецкие на пару выиграли все географические олимпиады, проводимые в школе, плюс пощипали своих головастых соперников по району и в городе. Братья Топецкие могли бы составить гордость отечественной географии, если бы не определенная гнильца, разъедающая их молодые неокрепшие души.
  Старая дева знала, что братья с гнильцой. Старший Владимир Иванович выглядел очень солидным и правильным товарищем. В нем чувствовалась определенная сила, можно добавить, внутренняя сила русской земли, которую вот так не расплескаешь по мелочам, и что останется вместе с тобой при любых обстоятельствах. Младший Станислав Иванович какой-то вертлявый, можно добавить, подленький мальчик. Его кукольное личико вызывает не самые приятные мысли. Его сальная улыбочка так и напрашивается получить по губам. Его мерзкие глазки...
  - Выбирайте, кому дежурить в углу.
  Старая дева бросила на стол гадкую книжку. Мальчики, конечно, хорошие, они будут сопротивляться, этот кривой Станислав Иванович по всей видимости избежит наказания. Только сейчас старая дева почувствовала, как ненавидит она Станислава Ивановича. Жопой чувствую, еще тот мальчик. Его хорошие качества, суть наносные, если не против, они оболочка. Под оболочкой скрывается совершенно другой мальчик. Из тех, кто харкается за спиной учителя, показывает фиги, говорит всякие гадости.
  Старая дева напрягла свой старческий ум, а ведь что-то такое есть? Кто назвал ее 'жабой'? Именно из данного класса вышло подобное прозвище и распространилось по школе. Сейчас точно вытошнит, очень обидное прозвище. Старая дева долго страдала и плакала, почему 'жаба'? Она же старается разнообразить уроки, она к детям с открытой душой, она любит и очень любит детей, вот только своих не имеет. Но почему 'жаба'? И почему не поймали засранца, пустившего это обидное прозвище?
  Хотя с другой стороны, старая дева знает, откуда засранец. Она загнала сокровенное знание в тайники своей обнаженной души и похоронила вместе с великим обманщиком Жюль Верном. Она учитель, государственный человек, родина ей поручила неокрепшие детские души. Скатившись до личных разборок с засранцем можно не оправдать доверие родины. А это старая дева позволить себе не могла. Она любила всегда родину. На Домбае, в Саянах, на Колыме. И когда вытаскивали ее из лавины с обмороженными ногами и скрюченными пальцами:
  - Старший, вам первое слово.
  Владимир Иванович послал на заклание брата.
  
  ***
  Земля наша русская, живут на ней русские товарищи, постоянно посылающие куда-то друг друга. Не со злобы или по неведению, черт подери, просто так получилось. При других обстоятельствах могло получиться иначе: скинул телогрейку, обнажил грудь, заткнул амбразуру. Неужели не понимаете, легче самому заткнуть амбразуру (авось выживешь и вернешься героем), чем вот так посылать туда брата.
  Русские товарищи все братья. Если сумел доказать, что ты русский, а не какой-то там скоморошествующий прихлебатель на русской земле, добро пожаловать в братство. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. И ты посылаешь, и будут тебя посылать, и разорвется от боли однажды сглупившее сердце.
  Так что остыньте, пожалуйста. Сердце, переполненное болью, не самый лучший советчик во время путешествия в прошлое русской земли. Чем больше листаю страницы отжившего прошлого, тем больше таких же страниц выплывает наружу. Они вырываются в жизнь, не сообразуясь с моими планами. Они нагоняют волну, не соответствующую моей системе повествования. Они вышли из-под контроля, чтобы в конечном итоге выпасть в осадок. Пусть будет так. Ничего не имею против причудливой мешанины из старых и непричесанных мыслей, что вынесли на поверхность страницы отжившего прошлого. Мне не нравится только осадок. Почему-то неправильным получается данный осадок на русской земле. Не гламурненькие цветочки с синими бантиками, но только черная накипь.
  Ненавижу черную накипь. Ибо черная накипь испортила мысли мои, непроизвольно имплантировавшись в область русского сердца. Сердце пока еще детское, не разучилось мечтать и любить русскую землю. Но внутри его паутинки той черной накипи, на которые реагирует сердце. Паутинок не так чтобы много, однако они есть. Вдруг неожиданно так заколбасят тебя, что потеряешь сознание. Остановился, в глазах темнота. Только что ослепительный свет, точное понимание жизни, раскрывающаяся на всю катушку вселенная. И нет ничего, прихватили за зад паутинки.
  Излечиться от этой болезни нельзя. Очень простая болезнь, свирепствующая только на русской земле, поражающая только одних русских товарищей. Но остановить болезнь можно, если прибавить к страницам отжившего прошлого несколько капель отжившего настоящего, если засадить подобную смесь на бумагу.
  Дальше эпитафия по бумаге:
  - Милая, дорогая бумага.
  С определенным привкусом ностальгии:
  - Почему ты в разводах и вмятинах.
  И отклонением в воинствующий натурализм:
  - Все равно ты низшего качества.
  Я беру карандаш. Не гвоздь, не кирпич, но единственный подходящий для ситуации инструмент, тонкий словно игла в алой пластмассовой оболочке. Беру, вывожу крупную букву, мелкую букву, запятую и точку, следом букву пузатую, что самовар, или совсем рахитичную, вроде истершейся тросточки. Вывел. Вновь приступаю за тот же прием, доколе все буквы несутся не понимаю куда, ломают системность миров и кажутся чистой нирваной.
  Мерзостной швали,
  Подлой скотины
  Мне попадали
  Грязные спины.
  Слюни и сопли,
  Тонны фекалий,
  Гнойные вопли
  Мне попадали.
  Били фонтаном,
  Пачкали гнилью,
  Тупо и рьяно
  Били бессильем.
  В горькой обиде
  Я им смеялся.
  Я их не видел -
  И отрекался.
  А по сути, куда не воткнешься, повсюду сердечная боль и тоска. Кажется, не существует ничтожной лазейки для счастья.
  
  ***
  Худо-бедно Владимир Иванович любил брата. Не распространяемся о русской любви. Русская любовь вообще такая хреновина, для всех идиотская и до конца непонятная. По большому счету, экстаз и ни что другое. Русская любовь может соперничать с эгоцентризмом, обожающим до отвращения собственное незначительное 'я' и ничтожные вещи, его окружающие. При чем отношение к вещам не взаимосвязано с их номинальной ценностью, скорее наоборот. Плохонькие вещи обожаются русской эгоцентричной любовью в противовес прекрасным и более полезным вещам, не имеющим к тебе никакого отношения. Они обожаются чувствами собственника, чувствами господина, чувствами господа бога, может быть, целой вселенной, что время от времени рвется наружу через любовь каждого русского.
  Вывод обыкновенный, старший Иванович любил. Старший из братьев не мог не любить, ибо отсутствие любви скорее похоже на поражение или подлость. Как не любить? В мире, переполненном материальными факторами, материальный фактор, относящийся к твоему 'я', не любить невозможно. Оно же твое этот фактор. Это великое, это низкое, это вселенское, это глупое, практически без точек прикосновения с чужеродным металлом, с запахом чужеродной вселенной. Владимир Иванович не мог не любить. Где-то по своему, где-то иначе. В злобе животной души, в порывах животного взлета на горний простор. Не мог, при всем моем к нему уважении. И не хотел. Ибо корявая сущность товарища сопротивлялась более правильным, то есть нерусским порывам любви, и оставалась всего только тем, чем была подобная штука по определению. Не более. Неправильная любовь старшего брата практически интуитивно поглощала остальные, может быть, более правильные потоки его души, более правильные порывы его горячего сердца, даже саму сущность его, и все остальные предметы вселенной.
  Значит, любил Владимир Иванович? Почему бы и нет? Вселенная может любить. Животное может любить. Птица летает, но имеет определенные чувства. Рыба плавает, но отдается любви. У каждого живого существа есть повод, у каждого существует предмет для любви чуть ли не с раннего детства. Ах, оно детство! Лучше бы такое дело убралось подальше, лучше бы не мешало нормальному парню. Но не получается, мама моя! Так и стоит перед глазами дурацкое детство. Как хрипело, как корчилось, как обрывалось в помоях, как обрывало все силы, все взлеты свои и падения на единственный, между прочим, объект. На младшего брата:
  - Бабушка, отпусти погулять.
  - Только со старшим.
  - А без него?
  - И не думай...
  Лучше не вспоминать детство. Вспомнишь, сломаешься, пропадешь. Будешь себе неприятен, начнешь сомневаться. Снова по младшему брату:
  - Мама, жрать положи.
  - Старший скоро придет.
  - Не хочу его ждать.
  - Ну, тогда отправляйся голодным...
  Тут вопрос не вопрос, судьба не судьба. Солидный кусок вещества преобразуется в малую плесень, ничто попадает на горние выси и долы. Как оно происходит, чертовски важный вопрос, если желаешь единственный раз разобраться в системе. Ан, нет. Не дорос до исследуемого вопроса, не дополз до судьбы, не добрался, не понимаю, зачем в границах все той же системы.
  - Значит, старший любил?
  Другое дело, была ли ответной любовь? Попробуйте вы разобраться.
  
  ***
  Дальше черна ночь. Я стою на отшибе и наблюдаю за фактами. Послушался умных людей: 'А чего однобокий товарищ такой?' Вот именно, однобокий товарищ. В черноте, по мнению кое-кого, превзошел Достоевского. Надо пластинку менять, надо поворачиваться на другой бок, к тому счастливому, светлому, божественному началу, которого вроде бы нет у меня. Как это нет? Вот вам черная ночь. Вот ее край. Вот на краю задержавшейся ночи едва проявилось светило. Яркое, бушующее, непокорное. С которым все хорошо. Я говорю, 'хорошо'. Я знаю, что говорю. Значит, видел светило, значит, с ним породнился, не только валял дурака. У кого один бок, те валяют всякую мерзость до озверения. Ну и валяют, пускай. Черное марево называется белым, белая взвесь называется дымкой. Ложь, эстетизм, негодяйство идут впереди демонстрации, жизнь плетется на кладбищенских дрогах. Спорите? Нет? У вас никаких шансов остановить плетущуюся жизнь. Хотя очень желательно, чтобы конфликты на русской земле разрешались за абсолютно бессмысленным нравоучением стариков, не как-то иначе.
  Этого обозвали, этот цитату сказал, третий придумал стишок, четвертый попрыгал на ножке, лучше всего с Серебряным веком вприсядку. Ах, Ахматова! Ах, Цветаева! Ах, Пастернак! Что за овощ такой? Ничего не понимаю, какие прыжки, какая присядка? Если черная марево в дымке, если только поднялся рассвет, если рядом кучка ничтожеств. Опять же ничтожеств, что всесильны ублюдочным скопом своим. Они не читают, может, не знают вообще ничего про Серебряный век и про овощ. Крыша что ли поехала? Ты один, а их много. У тебя два кулака, а у них? У тебя четыре ноги. Нет, я ошибся, какие четыре ноги? На двоих бы своих продержаться в ночи и немножечко подышать на рассвете. Господи, что опять происходит вокруг? Я послушался умных людей, стал развиваться, стал вычеркивать грубые фразы, облагородил братьев Ивановичей. Мне бы не только рассвет, но полыхающий красками день. Вместо этого драка.
  - Слушай, ублюдок.
  Старшему Топецкому почти шестнадцать. Младшему Топецкому то же самое без нескольких долбанутых минут. Но какая изумительная разница. Младшего из братьев никто не заметил, словно не существовало подобного товарища на русской земле. Замечаются кустики, когда напорешься задом. Замечается деревце, куда врезался лбом. Даже таракан на твоей кухне и очень мерзкий комарик, опять замечаются. Младшего Топецкого никто не заметил, когда пришли гады. Навалились всем скопом на старшего Топецкого. Владимир Иванович жилистый, низкорослый мужик, руки что плети. Не сразу почувствовал, началась драка. Да что опять такое? Да что вы себе позволяете? Никого не трогаю, прохожу, значит, мимо, дают по балде какая-то сволочь и гады. Еще обзываются, твою мать, кино здесь устроили.
  Ничего личного, хорошая штука кино. Морды разбиваются правильно и эстетично, сволочь разбегается. А в жизни немного иначе. Не прошел эстетизм. Не получается мягкий серебряный звон, не получается нечто из просини Мандельштама. Не мандельштамит, как вообще объяснить, настоящая жизнь. Сегодня ты победитель, завтра слюнтяй. Сегодня даешь, завтра прячешься ничуть не хуже других слабаков и ублюдков. Сегодня попробовал действовать словом или стихом, завтра взялся за палку. Особенно, если разбиты в кровь кулаки, если чертовски устал, если не можешь понять, почему оно так получилось. Только черная ночь. Тьма поглощает тебя, неуемный дружок Топецкой. Тьма захлестывает. Не чернуха, ибо чернуху ищите в серебряном звоне лжецов и культурных товарищей. Но настоящая тьма, что практически скушала плоть, что практически утомила бойца, что додавила его до последней черты, на которой нельзя было не сражаться.
  - В чем собственно дело?
  Ты просто попал, парень. Ты знаешь того гавнюка, что сидит на скамеечке с подленькой рожицей. По нашим сведениям он тебе брат. Попридержи язычок, за 'гавнюка' могут набить морду. Тогда, чего спрашиваешь, парень, мы на тебя не в обиде. Просто вот этот гавнюк (ой, извиняюсь, хороший товарищ) нам кое-чего должен. Нет, ничего страшного, он не продавал родину и не проиграл в карты родителей. Мы ребята нормальные, любим родину, уважаем родителей, в криминал не играем. Если по секрету, мелочь должен гавнюк, не хочет ее отдавать, прикрываясь тобой, старшим братом.
  Трудно сказать, на каком этапе Владимир Иванович впервые ударил. Ударов было много, как с его, так и с другой стороны. Утомившиеся товарищи отдыхали, переходя от действия к конструктивному диалогу. Но чем дальше, тем более русский шел диалог, тем меньше было в нем конструктивного мусора. Писк, уходящий почти в облака, из одних междометий. Злоба, не стоящая обрывка бумаги, где можно над ней надругаться. Дальше ад, что по мнению взрослого человека не собирается в недоразвитом организме, не имеет права быть принадлежностью мальчугана в столь нежном возрасте, что не сильнее, чем ложь. В куклы сыграем, если сумеешь, мой ласковый. Правильно выражайся, если ты в форме. То есть будь таким ласковым, нежным, подобострастным, и в тысячный раз выражайся стихами. А стихи вам переведут на нормальный язык:
  - Твою мать...
  И так без конца. Вы понимаете, так происходило сегодня, так будет завтра, так будет множество дней. Пока один не отступит, пока не сломается, пока окончательно не устанет сражаться. Не промахнусь, если добавлю, пока не запросит пощады. И понимаете, снова какая пощада? Вы же взрослые люди. Для вас цифра 'шестнадцать' сущий пустяк. Кажется, детская суета, иногда на уровне неба, иногда на лоне цветов. Чего им хочется этим мальчикам, этим девочкам? Есть у них кушать, есть у них школа. Пускай изучают разную галиматью, пускай развиваются, как приказали. Многие выдающиеся товарищи потрудились для них. Некто свихнулся, некто подох. Все прививали любовь глупым козлам и дурашкам. Вот оно здорово, вот хорошо, как ни в каком ином закоулке вселенной. Выдающиеся товарищи знают, где хорошо, какое прекрасное детство нас окружает на тысячи миль. Это же чудо, не детство, в нем только цветы. Никто никого не калечит, не добивает, не предает. Чего нет, того нет. Выдающиеся товарищи доказали, чего быть не может. Они же выше похвал, так что разрешается не хвалить ваших товарищей взрослых. Их система проверенная, то есть на вершине все той же дурацкой вселенной. Всякие мелочи выходящее за рамки системы не более чем досадное пятнышко, твою мать, о котором забыли.
  Впрочем, я умолкаю. Когда тебе около шестнадцати лет, достаточно одного слова, чтобы набить морду. Остальные слова опять же мусор с помойки. Они не стоят искалеченных кулаков, они не стоят той боли, внезапно пронзившей твое сердце. Черная ночь опускается рваными порциями. Вспышки боли еще пронизывают черную ночь, удерживая твой разум на поверхности, не давая так просто сломаться. Ты не думаешь, что когда-то уйдет боль. Боль тебе даже понравилась. Пускай будет больно, до чертиков больно, но только не страшно.
  Черт подери, ухмылочка на разбитых губах. Вы не представляете, как стоять одному против взбешенной толпы, против всей этой маленькой гребаной сволочи. Стоять и не падать, принимая грудью удары. Практически бесконечный процесс, потому что сволочь у нас бесконечная. Ты выбиваешь ее из строя, разбив кулаки, ценой собственной крови и боли. Но все равно она бесконечная сволочь. Сегодня отвалит один, завтра другой, послезавтра отвалят втроем многократно битые и добитые гадики. А навалятся двое, трое, пятьсот. Потому что не славишь Серебряный век, потому что еще отвратительнее Достоевского, потому что за жизнь, не за ложь. А еще совершенно один. Как этот пацан Топецкой. Ему бы помощь, ему бы чего-нибудь в проклятом мире, на нашей позорной земле, в наше позорное подлое время. Я не говорю, пятьсот человек. Дайте одну только душу! Крохотную, хлипкую, скверную. Дайте сегодня, завтра, на целую жизнь! Чтобы рядом, здесь, под рукой. Дайте мне брата! Ан, нет.
  Брат аплодировал сволочи.
  
  
  ГЛАВА ВТОРАЯ.
  
  Разворачивая роман-размышление, я не ставил перед собой цели кого-то запугивать и расстраивать этим романом. Под руку попалось несколько тривиальных картинок из жизни. Можно было привести две сотни таких картинок или три тысячи восемьсот пятьдесят, как оно модно сегодня. Из главы в главу, из серии в серию. Для чего? Что бы изменилось в романе? Я не собирался кого-нибудь выделить из героев, кого-нибудь сделать злодеем или произвести в абсолютные ангелы. Больше того, я не собирался навязывать читателю субъективное мнение против кого-то на данный момент. Тем более, против старшего Топецкого, или против его младшего брата. Дети росли, они развивались, они совершали поступки. Не могли же сидеть просто так, уподобившись выключенной технике (скажем, роботу) или столам и столбам с проволокой. Они развивались, они совершали поступки. Хорошо или плохо, отсюда другой разговор, товарищи пробирались на горний простор, к самому сердцу вселенной.
  Что еще представляла будущность этих самых детей? Я не продолжаю про сердце вселенной. Сегодня были пеленки, завтра детсад, послезавтра школа. Следом еще школа, следом еще. Кажется, стоило остановиться, где-нибудь следовало осесть, чтобы прочно и навсегда найти свое место. Но как? Вернитесь к первым страницам первой главы, где говорилось о начальных условиях. Вышеперечисленные условия мешали, не давали остановиться, не давали осесть. В семье офицера нет остановок, запрещено несанкционированное оседание по жизни. Должен следовать, должен бежать, должен делать какую-то хрень офицер. Не все ли равно чего и зачем. Кто интересуется нынче судьбой офицера? Сегодня квартира, завтра барак. Послезавтра квартира, дальше сарай. Сегодня целая куча вещей, завтра с одним чемоданом. Со временем только смеешься над поганкой судьбой, если еще не разучился кривить губы.
  С другой стороны, я отметил горний простор. Приятная вещь, как вы ощущаете, степень развития. Не каждому русскому человеку нравится целый день проваляться на пляже, впитывать солнце, чувствовать небо, подползать под морскую волну. Со временем надоедает. Сегодня волна, завтра волна, послезавтра волна. И никакой перемены. Где развитие, где категория 'горний'? Жиреешь, тупеешь, теряешь рассудок. Глаза заплывают, чтобы не видеть вокруг. Рот опухает, чтобы не впитывать и не выплевывать всякие гадости. Уши глохнут, чтобы не слышать, пока не придумал, какую там ересь.
  Нет, оседлая жизнь не для русского человека. Я имею в виду настоящего человека, настоящего гражданина русской земли. Другое дело жизнь на колесах, черт подери, на Колесах с большой буквы! Вы представляете эти колеса, вы представляете этот простор? Сегодня на мягкой траве, завтра на жестких камнях. Сегодня в грязи, завтра на солнце. Сегодня у самого синего, завтра у самого белого моря. А пустыню хотите? Пожалуйста, вам. А северный полюс? Опять же пойдет. Правда, немного сложнее. Желающих расплодилось на полюс.
  Давайте не будем искать крайностей. Семья офицера такая семья, где все по барабану. Первая школа, вторая, третья. Семью офицера не надо испытывать вроде как одного озабоченного старичка из весьма нудной книжки под названием 'Библия'. Хилый был старичок, сомневался в прописных истинах, сомневался в божественной подлости, опять сомневался. С чего оно так? Никогда не ходил в офицерах? Не уяснил себе от босоногого детства принцип меняющейся вселенной. Ты богатый, ты бедный, ты умный, ты труп. Недоразвитый был старичок, только мы не сюда забиваем клинья и гвозди, для нас хватает своих старичков с русским характером.
  Посмотрите, прелесть какая спустилась с небес! Какие сочные краски, какие формы, какие идеи! Нет, идеи остались на травке. Мир развивается, мир прекрасен, мир предлагает себя Владимиру Ивановичу Топецкому и брату его Станиславу Иванвичу. Каждому поровну солнце, каждому поровну небо, каждому по огромной волне, а хотите, по две волны или по три, или по тридцать три с хвостиком. Но каждому. Бери, удерживай, впитывай. Не удержать. Ни солнца, ни неба, ни того, что течет промеж пальцами. Все было, нет ничего. Впереди только взвесь, только горний простор, ты его никогда не пробовал, но он в твоей голове, он должен быть лучше, чем солнце, чем небо. Так говорят:
  - Вы попали на север. Это Россия. Настоящая, буйная, неудержимая. Это родина, которой должен служить офицер. Настоящая родина. Она для тебя. С лучшей на свете культурой, с лучшей на свете душой. Родина развивает, не нянчит, не нежит, может избить до потери сознания, может прижать за одно место. Потому что так полагается при наличии родины. Грубая кожа, суровый взгляд, крепкое тело - и это еще не конец. Ты посмотри, как прекрасна внутри твоя родина.
  Много чего говорят. О погоде, о спорте, о тряпках. Первая школа, вторая, третья. Характер должен крепчать по мере продвижения по шахматной доске, теперь уже называемой жизнью. Характер старшего из Ивановичей, характер младшего из Ивановичей. Тебя развращали прелести юга, больше не развратят никогда. Тебя воспитывали, чуть ли не в тепличных условиях, среди фруктов и ягод, среди женщин и женщин. Больше не воспитают даже за очень большие денежки. Собственно говоря, есть еще шанс воспитаться, все еще впереди в твоем маленьком мире. Для старшего Топецкого и младшего Топецкого, если родина требует их по полной программе:
  - Что было раньше - забудь. Тебя обманули, тебя попытались испортить. Другая культура, другие люди, другой контингент. Не грех отдалиться с прямого пути, не грех испортиться, сделать нечто постыдное, стать дураком. Опять обманули.
  Я понимаю, сырой и испорченный материал. Жизни не знаем, культуры не видели. Соприкасаемся не то что с культурой, но с некоей плесенью, чепухой. Разве солнце похоже на вашу культуру? Разве небо похоже? Разве волна остановится как на картине хотя бы единственный раз и поразит человека до самых корней, как его поражает картина?
  Можно не отвечать. Читатель читает, писатель творит, офицер служит себе помаленьку. Зачем служит, тайна для всех. Сегодня маленький офицер, завтра большой офицер. Сегодня на юге, то есть почти в опале, завтра ждет повышения. И куда? Сами знаете, конечно, на север. Я не добавляю, на полюс, туда просто так не попасть без вселенского блата. Но на север, где лучше народ, где умнее культура, где добрее каждая малая тварь, где что не тварь, то герой или гений.
  Впрочем, это судьба. Было солнце - не стало солнца. Было небо - не стало неба. Существовала волна... Нет, о ней промолчали. Как-то горько представить волну, наплывающую, раздирающую, окутывающую и уходящую в небытие. Лучше заткнуться, потому что новая жизнь хоть ненамного, но лучше чем прошлое. Вместо песка заискрился гранит, вместо синевы плесневелые пятна. Сунешь палец, а палец в грязи. Сунешь лапы, снова в грязи. Сунешь голову... Нет, ничего не изменится. Всюду грязь, всюду гниль, всюду мрак. Лучшие люди бредут, лучшие тучи свистят, лучшая родина русских вгрызается в горло:
  - Здесь на севере...
  Теперь закругляюсь. И так слишком много сказал, когда не просили другие товарищи.
  По разуменью хряка
  Лучше поменьше крякать,
  И предаваясь лени
  Быть бессловесной тенью.
  Отдавший в прогресс ручки
  Не избежит взбучки.
  Отдавший туда ножки
  Не избежит вошки.
  Вздумаешь влезть куда-то,
  Станешь вообще гадом.
  И поплывешь мимо
  Пищи своей любимой.
  По сути, пускай все идет своим чередом. Жизнь сама разбирается, что предпринять в конечном итоге. Жизнь гораздо умнее любой человеческой единицы. Семья Топецких переехала в Ленинград, чтобы воссоединиться с товарищем бабушкой.
  
  ***
  Ну, хватит описывать чугунные узоры оград, каменных монстров и истуканов, шпили, фронтоны, сплошь купола и опять купола, мрамор, золото, медь. До меня потрудились, до меня описали более трудолюбивые товарищи. Кто пожелает, в библиотеке надуховится по самые яйца. Даже представит пришибленность человека, впервые попавшего в этот мир. То есть в мир куполов, золота, истуканов. Собственно говоря, что здесь такого необыкновенного. Новое естество подавляет, встряхивает, разваливает любые устаканившиеся привычки. Не легко сориентироваться в новых условиях и прочувствовать, как тебе повезло в новом мире, на новом месте. Слишком мало прошло времени между накатившейся новизной и твоим прошлым. Вытащили из поезда, сунули мордой не знаю куда, обобществили - крутись маленький. Опять для чего? Стоишь, что пришибленная блоха золотым истуканом. Вылупились глаза, язык торчит ниже пояса. Ты нанимался нечто понять на планете людей, а где оно нечто? Если каждая улица не такая, как представляли ее твои ножки. Если каждое дерево не такое, как предполагал твой дурацкие желудок. Если ограды, шпили, каналы оказывают не совсем адекватное действие на молодой организм. К ним еще привыкать лет шестнадцать. А тебе всего лишь шестнадцать. Не такая простая работа.
  Ладно, к черту пейзаж. Топецкие покинули старое место, Топецкие включились в новый эксперимент по созданию типичного человека и гражданина социалистического общества. Владимир Иванович включился, Станислав Иванович включился. Их не спрашивали, их применили вроде корзины с бельем, вроде посылки или мешка из-под прошлогодней картошки. Сначала сюда применили, затем туда. Сначала в правый угол, затем в левый. Здесь зарегистрируйтесь, там распишитесь. Здесь подождите, там пробегитесь по белой линии. Здесь не нужны и там не нужны. Городу не было дела до Топецких. Еще прихлебатели к его пяти миллионам, еще претенденты на гнилостный воздух, еще дураки. Вы представьте, в стотысячный раз дураки? Сколько дугаков лезет в наш город, сколько примазывается к самому русскому из городов со своей некультурной рожей?
  Никаких наездов и воплей. По собственной инициативе город не собирался хватать предоставленное добро. Первая школа, вторая, третья. Город заставили. Ему навязали младшего Топецкого. Ему повесили старшего Топецкого. Как говорится, не взирая на молчаливое сопротивление города. Потому что и в сопротивляющемся городе подберется какой-нибудь отщепенец, отрицающий основные ценности настоящих товарищей. Скажем так, отщепенец из четвертой школы.
  - Одесситы? - вполне уместный вопрос.
  Опустили описание товарища из четвертой школы. Все товарищи одинаковые со стороны, культура так и прет пачками. Одухотворенность написана во взгляде, в каждой клеточке тела, в каждой складке одежды. Какой рост! Это мне карлику до плеча или еще ниже? Нет, ошибаюсь, духовный рост. Прямо прорыв во вселенную, прямо гиперпространственный переход, отмеченный единственным всплеском, единственным словом. Эх, если бы существовало одно только слово? Но одухотворенность не смеет так устраняться без боя. Одухотворенность требует большего, она обязана показать недоразвитой неодухотворенности класс:
  - А где находится Одесса?
  - Где-то на Черном море?
  Город не принимает прямого участия. Выгляните на улицы. Там камень, там купола, там асфальт. Хилая травка режется сквозь асфальт. Хилые деревца пристроились возле помоек. Хилые кошки вылизывают хилых и рахитичных котят. Хилые ленинградцы ведут под ручку засушенных петербурженок. Все как у Достоевского. Город не виноват, потому что он в стороне, но что-то творится и не совсем понятное в его надуховившихся клеточках по имени школа.
  - Конечно, так и должно быть, - задающий товарищ в женском лице убеждает себя,- Отчего и не быть Черному морю?
  Это культура, поверьте опять, самого русского города:
  - Я Инна Абрамовна. Мои родители родились на Черном море. Черное море такое привольное, очаровательное такое, как нигде, как никогда больше. Родители любили его, нет, они обожали его, может даже ему поклонялись (в кавычках). Они думали, что однажды встретившись, никогда не расстанутся с ним, не бросят родные места, не покинут друзей, не оставят одних соотечественников. Господи, как оно так? До конца жизни не чувствовать море, не выходить на берег его, не наслаждаться, не думать и не страдать, не разговаривать с соотечественниками. Про тени на море, про ветер, про прошлую буйную жизнь, про такие же между прочим мечты. Не разговаривать, точно умер, точно исчез, точно не существует вообще твоего прошлого.
  Снова культура, принимайте ее, как хотите на запах, на вкус, на живот. Подчиняйтесь ей или нет, ничего не могу предложить более современного, более нового во всех отношениях. Сам пропитался такой культурой:
  - Давайте поговорим.
  - После поговорим.
  - Почему после?
  - Потому что.
  Я представил великий город, я прикоснулся к нему, вывел первый характер, попробовал осознать, отделить и до конца разобраться, что оно есть петербуржец, что есть дитя настоящей Руси, настоящего севера:
  - Не волнуйтесь, очень хорошая школа. Даже лучшая в городе. Самые грамотные учителя, самые воспитанные наставники. Передовой опыт преподавания, новые методы роста для высокоразвитого гражданина, для идейно подкованного строителя коммунизма. Школа - бывший славянский лицей, бывших славянских лицеев больше нет в городе. Вам повезло. Вы не успеете огорчиться, что поменяли шило на мыло. Наши передовые учителя стажируются на юге, наши выдающиеся наставники перенимают опыт южных коллег. Мы стараемся быть на вершине современной педагогической науки. Мы всегда на вершине, и вам будет приятно почувствовать себя дома.
  А ведь это культура. Никто не ударил ногой, не взвился, не обругал дураком, не скорчил кислую морду: 'Кого привели?' Почти фантастика, но культура. Попробуйте ее покоцать зубами. Или прочувствуйте между делом, как повезло, как судьба повернула тебя в сторону. Первая, вторая, третья, теперь уже четвертая школа просто пешки в игре, чтобы наигравшись ты выбрал самое лучшее.
  Братья переглянулись.
  - Влипли, - скуксился старший из братьев.
  - Соотечественница, - младший вздохнул.
  Еще подошли товарищи. Серые, стандартизированные, безликие. Не будем описывать их. Подошли, присмотрелись, поспорили:
  - Вы считаете, уровень подготовки высокий?
  - Я ничего не считаю, я учился в этих местах в первом и во втором классе. Затем участвовал в семинаре. Хороший выдался семинар. Только один день без солнца. И кормили почти на убой. Яблоки, помидоры, арбузы. Затем каша, каша и каша. Снова помидоры, арбузы, яблоки. Было очень скусно.
  - Припоминаем ваш семинар.
  - Очень тогда повезло. Рассказывали про игровые элементы учебы. Как держать класс без рукоприкладства. Мне понравилось, хотя все выглядело неприемлемым к современной действительности. Добрый учитель, воспитанные ученики, разумный подход. Нет, все выглядело из царства фантазии. Учитель не повышает ни при каких обстоятельствах голос и не разбрасывается словами. В вдруг кто обидится, вдруг испортишь морально подрастающее поколение. Знаете, вырастет не человек, а убийца. Слово не то сказал, и испортил.
  Захватывающий диалог. Когда разговаривают профессионалы, есть чему поучиться у них:
  - Стоящий семинар.
  - Ну, кто говорит обратное? Наше общество движется по пути совершенства. Наше общество не застоялось, оно совершенствуется. Оно экспериментирует, скажем точнее, выдвигает нечто новое, пока неопробованное, пускай из области фантастических величин, из утопии. Это важно. Не будешь экспериментировать, не поймешь, насколько ты превзошел средний уровень, насколько твоя программа, пускай по старинке, выше другой программы. А еще насколько ты сам профессионал и способен держать детей без игры самого низкого уровня.
  - Как сказать, как сказать...
  Я не развиваю сюжет. Думаю, получилось полезное дело для обоих Ивановичей. Новая культура, новый мир, новые люди и сплошь соотечественники. Нечто родственное в каждой душе, нечто совсем успокаивающее. Ты успокоился, я успокоился. Ты переправил себя в новую форму общественного общежития, я попробовал измениться. Мне, конечно, не просто подобную мощь протащить на поверхность. Но чего не бывает.
  - Куда попали? - сказал старший из братьев.
  - Никуда, - выдавил младший.
  Ребяткам немного пришлось подождать, пока оформят бумаги. Зато они узнали кое-чего, что должны были знать, кажется, с раннего детства. Про тихий опрос, про фронтальный опрос, про опрос пятерых, про взаимоконтроль, про развитие взаимосотрудничества, формирование законопослушания, про ответственность и безответственность ученика, про малые и большие группы. Много чего рассказали ребяткам товарищи профессионалы, в чем оказывается они преуспели на юге.
  - Вы слыхали, подводят к магнитофону ученика? Дают задание, включают магнитофон. Оценка выставляется после повторного прослушивания.
  - Нет, погодите, учитель пошел по рядам. С каждым пошепчется, слово ему или два. Каждый ответит, а что ответит, это знает только учитель.
  - Дети играют. Ставят оценки друг другу, решают, кого наказать и кого поощрить без вмешательства взрослых. Урок ведет ученик, вы представляете такую химеру?
  Короче, довольно. Владимир Иванович Топецкой простоял в уголке с кислой мордой. Станислав Иванович Топецкой так ничего и не придумал, чтобы вмешаться в разговор соотечественников. За них решили, продумали, подписали. И вообще показалась не очень хорошей идея попытать счастье в очередной школе. Чужой город, чужая культура, чужие традиции, все такое непривычное и чужое в некоторой степени усыпили братские помыслы Топецких. Контакт состоялся.
  Владимир Иванович отдал документы:
  - Нам повезло.
  Я сам удивляюсь, как просто решился вопрос в самом лучшем на свете городе.
  - Кругом свои, - прошептал Станислав Иванович, - Кажется, из Одессы не выезжали.
  
  ***
  В классе особая аура. Она захватила новых товарищей, обволокла их по самые уши и привлекла в определенное место. Что это вы себе позволяете, черт подери? Имеются сведения про разлагающую интеллектуальную болезнь, которой подверглась большая часть класса. А вы, значит, лекарство? Значит, пришли лечить? Собственно, больные все на лицо. У кое-кого уши растут не так. У кое-кого два прыща на щеке. Третий номер отличается неприятной веселостью. У шестого номера непонятный оскал. От девятки чем-то разит, что коробит десятый номер. Странная, очень странная публика. Ну, из тех геморройных, загнивших, полуиспортившихся особей, что не способны прожить без вливания крови. Солнца им не хватает, неба им не хватает. Звезды не светят, дождь не стучит по ушам. Нет, я ошибся, то кому надо стучит и в полном объеме. Зато звезды не светят, а в сердце снежные кучи, и не ищите чего-нибудь с огоньком. Холодное сердце, тоскливое сердце, как окружающий город, улицы города, шпили, фронтоны, камень и купола. Серое все такое, промозглое, почти эфемерное. Не впечатляет, не обдает. Ничего хорошего. Плесени больше, чем надо.
  - Кто? - наконец-то первый вопрос.
  - Откуда? - вопрос номер два.
  - Чем увлекаетесь? - становится интереснее.
  - Зачем приплелись? - без комментариев.
  Братья не выглядели нелепо среди навалившейся массы. Рот разрешили открыть, наконец-то можно себя показать в домашних разборках. Забудем про роль врача и его лекарство. Учителю нужен врач. Никакое лечение интеллектуальной болезни в создавшейся ситуации не сравнится с правильно подготовленным лекарством. Учитель любит лекарство, потому что пытается выгнать болезнь любым способом. Через Топецкого Владимира Ивановича, через внутренний мир Станислава Ивановича. А он спросил этот мир? А он подумал, захочет ли Станислав Иванович выступить в роли пилюли? Или насколько гигиеничный Владимир Иванович? Нет, оставили в покое старших товарищей. Класс зашумел, масса обволокла своей потрясающей аурой. Рахитичная - раз. Квелая - два. С недостатками - три. Но на удивление без соотечественников, без воспитателей, без семинара на юге. Достойная масса:
  - Что еще север?
  - Что еще юг?
  - Не скажи, не скажи. Ветер гуляет, плещется дождь, тучи взбесившейся сворой бегут. Характер не камень, но крепче и чище. Попробовали бы русский характер наш одолеть, если не очень боитесь, если не трус, если не жалко собственной шкуры.
  - Что же так грубо?
  - Сто раз не скажи...
  Я повторяю, в классе есть аура. Просматривается практически сразу на любом расстоянии, но принимается очень ничтожными дозами и только на ощупь. Ты какой-то ершистый, он опять же ершистый, мы ершистее всех. Чувствуете, напряжение возросло, болезнь обострилась. Обнюхиваются что ли представители вышеозначенного класса? Может, не понимают, куда положить это новое чудо, этот допинг, это лекарство для развивающегося интеллекта? Следует положить, нельзя же вот так держать, так бросаться, типать его. Вдруг испортишь:
  - Север не юг.
  Собственно, братья сошлись с местной флорой и фауной. Подумали, пофыркали, помахали руками. Так для балды. Вы такие, а мы сякие. Каждый не пальцем деланный, может добавить в общественный супчик перца и соли. Еще выражаем уважение к худшему, но чужому образу бытия. Пускай существует, пускай живет опять-таки образ. Если нравится человекам, чего не уважить, мы же культурные люди. Братья сошлись, не взирая на корень зла не только в самом языке, в манере махать руками, в фасоне одежды. Язык, как язык. Ты захрипел, я закругляю слова. Ты режешь свистящие звуки, я отрабатываю их окончания. Ты немного картавый... Вот неприятный момент, но с другой стороны, можно быстрее вымучивать фразы на ленинградский манер - первую фразу, другую, ну и так далее. Уже не картавишь, понятливая пошла молодежь, мол, понятно.
  С фасоном больше мороки. Класс серый, класс одинаковый, культурное наследие развивающегося коммунизма наложило свой отпечаток. Невозможно сконцентрироваться по одежке. Вот стандартный школьный костюм, вот еще, вот опять. Вот стандартный школьный передник, вот снова, вот снова. С первого взгляда похожие люди, похожие судьбы. Синяя униформа, белая рубашка, черный галстук. Черная униформа, белые манжеты, белый бант. Какая прелесть на фоне культурного города, какая дурь после бескультурного юга. Вольготные куртки приезжих, их аляповатые брюки, их разноцветные джемпера чуть ли не пощечина общественному вкусу, всей вашей больнице и точно такой же казарме. Немножко старовато, зато есть над чем посмеяться. И почему такая культура армейская? И почему так воняет больницей? Или может, шокирует кое-кого другая культура?
  Короче, братья сошлись с ленинградской культурой:
  - Нам по душе.
  И никто не набил морду:
  - Полный порядок.
  Из сплошной ерунды наросла большая-большая куча, где всегда отыщется вечная молодость. А еще задорная музыка глаз, полет наиболее тихой мечты во вселенной, любые рассветы с любыми закатами и много-много хорошего. А чуть позже решили вопрос с языком и одеждой. У взрослых своя система, у молодежи своя. Не стоит смешивать две несовместимые системы и путать не надо. Ничего не получится при любых обстоятельствах. Старики посудачат и отойдут. Как хорошо провел день. Сколько умного сделал, сколько дебильной шпаны научил. Мог ошибиться, не научить, мог устроить нечто не самое верное по государственным меркам. Скажем, сбился с пути. Скажем, прошляпил неправильный выбор за правильным выбором. Такова судьба взрослого человека. Со взрослыми товарищами договориться практически невозможно. Сомневаются, отрицают, бегут куда-то товарищи:
  - Вдруг ошибка.
  - Нет, вы подумайте, хорошее дело можно испортить. Партия не поймет, не поймет комсомол, разозлится начальство, еще заподозрят, подумал не так. А как подумал, сам ничего не знаю.
  - Странная вещь...
  С молодежью сложнее и проще. Смотрят, подходят, толкаются. Им наплевать, кто ты, чужой или свой, гад или лучший на свете товарищ. Был чужой, был злодей, где-то там обитал, на ином обороте земли, в сказочных землях, которых вообще не бывает. Это пока не бывает. Но кто знает, может, в дальнейшем откроются земли. Россия большая, Россия больше других, Россия переполнила собой целый мир и вселенную. Теперь такая переполненная вселенная с разными вариациями на других землях. Или не догадались, там то же есть люди. Мы понимаем, другие, но люди. Без третьего глаза, без третьего уха, без носа пониже спины. А если бы с глазом и ухом, что так? Опять ничего. Для молодежи это не факт. Ты с нами сегодня, ты здесь, значит наш. Может завтра будешь чужой, может подлец, может предатель, может скотина, каких надо вешать. Сегодня сказочный принц. Вон девчонки губки поджали свои, вон парнишки поправили пиджаки. Вон еще масса пошла. Сказочный принц? Почему бы и нет? Принц Владимир, принц Станислав. Масса пошла. Сегодня не остановить никакими идеологическими примочками и лекарством для взрослых товарищей. Завтра будет не так, но сегодня:
  - Вася.
  - Марина.
  - Максим.
  Черт возьми, что-то случилось с массой. Я думал ее пропустить поскорее и отвязаться. Все такие похожие, так мельтешат. Глаза почти осовели от черного, синего, белого цвета. От костюмов и от передников. Мозги почти отупели. Не хотелось бы портить мозги на обыкновенную питерскую мелочевку, разве упомнишь про каждого? С Владимиром Ивановичем никакой суеты. Он что на выставке, он сегодня есть экземпляр номер один. Не то, что можно, нужно упомнить. Про Станислава Ивановича опять ничего не скажу. Станислав Иванович немного сзади Владимира Ивановича, но обратили внимание на экземпляр номер два. Лицо опущено, взгляд исподлобья. Чего стесняется? Чего такой недовольный? Рядом синие брюки. Рядом черные платья. Нет ничего особенного, никто не терзает тебя, не отнимает личность твою, не выясняет, кто ты, маромой или прочая сволочь. Это когда-нибудь позже. Масса в движении. Просто течет, просто бьется о класс, просто раскрепостилась на пару минут, пока разрешили, пока не ударил звонок, пока не попались к учителю в лапы. До следующей перемены, до следующих двух-трех минут. Масса в движении, и вдруг остановка.
  - Максим или Макс.
  Никто не ожидал остановки. Могли договориться в другой раз. Более яростно руки пожать, отнять у кого-нибудь личное время. Все получится для таких хороших мальчишек. Еще сотни уроков и столько же перемен. Еще тысячи разговоров и столько же пауз. Все будет. Лица примелькаются, характеры откроются, отрицательные помыслы будут отвергнуты навсегда, не только на уровне Владимира и Станислава Ивановичей. Ивановичи сами сумеют отвергнуть, кого захотят. Не подошел, выбор за массой, выбор за нами. Все, как во взрослой команде. Нет, лучше. Взрослая команда здесь уступает и просто обязана уступить свои позиции детям. Все точки поставит время. Пусть будет так на планете Земля и во вселенной Ивановичей.
  Нет, не так. Кто это лезет из задних рядов? Задержался, отвык, опоздал. Здоровый такой, мощный до чертиков и плечистый. Грудью в дверь не прорваться. Русский богатырь, твою мать! Шире тумбы, шире стола, головой под косяк снести и окна и двери. Опять опоздал? Здорово лезет, равняет ряды здоровый товарищ. Боком таким же огромным своим и здоровенными ляжками. А мне вообще-то понравилось. Где стихия, где взлет, где настоящая Русь? Не объедешь, не оттолкнешь, не придерешься с дурацкой своей мелочевкой. Русь она Русь. Во, надвигается. Во, выбирает разбег:
  - Э, подожди.
  Плюс куча положительных эмоций. Хороший во всех отношениях некто. Расширил для себя небольшой коридорчик, чуть ли не размером с футбольное поле. Стояли девчонки, стояли ребята, нет никого. Сжались, серенькие такие, синенькие и бесполезные. Наконец, мелюзга, не смотрится, не интересует, не надо. Всякие Васи, Марины, Максимы. Нет, ошибаюсь, кое-кто смотрится, кое-кто впереди. Широкий, бескрайний, здоровый. Что ему кургузенький пиджачок? Лопнул под рукавом. Что ему брючки? Торчат на ладонь над носками. Что ему галстук? Не галстук, но ремешок для часов. Какая вершина, какой размах! Я восхищен, я балдею.
  - Будем знакомы.
  Не рука, но клешня, можно сказать, настоящая лапища мастодонта. Опять полет над вселенной, опять межзвездный простор, опять вершина в метеоритных кратерах. Все прекрасное, все гипертрофированное, все российского качества. Сие есть пилотаж. Высший, черт подери, пилотаж. Снизу посмотришь, комок подступил к горлу. Сбоку прихватишь, заблестела слеза на реснице. Ну, красотища, какая вселенская Русь, какая прелесть и лепота из-под кургузой одежки:
  - Максим Леонидович Супенков.
  Черт подери, вот человек, вот машина, вот зверь! Пора заносить в красную книгу. То есть для всеобщего обозрения, дабы наслаждалась вселенная русской нашей душой. Почему нам можно, почему ей нельзя? Чем она хуже нас, чем погрешила русская наша душа против прочей вселенной? Да вроде ничем.
  - За встречу?
  Максим Леонидович вытащил лапу свою. Повертел этой лапой, что вошек стряхнул. Вы заметили, первая вошка упала на пол. Вы задумались, третья пошла к дуракам. Вы просчитали, еще и еще. Нет, оно здорово как! Максим Леонидович не идиот. Он вытащил, он покрутил, он направил лапу, куда ей положено быть. И бережно, нежели хрупкий хрусталь, помусолил у старшего из Ивановичей пальчики. Эх, я ошибся в стотысячный раз, какие там пальчики? Пальчики потонули по локоть, сами представляете где. Супенков поступил совершенно по-джентльменски, ничего не испортив на настоящий момент и возвращая захваченную добычу, как положено хрусталю или крохотной штучке:
  - Для товарищей Макс.
  Еще одна ослепительная улыбка и такой детский, почти заискивающий взгляд:
  - Будем друзьями?
  Не представляю, что получилось с улыбкой, как накатила стихия на старшего брата. Старший Иванович потерял равновесие и заскользил по инерции в образовавшуюся пустоту, растворяясь в мирах Супенкова. Все остальное просто исчезло, погибло. Владимир Иванович забыл остальные полеты души, плюнул на все остальные дела и проблемы. Он просто и честно отправился путешествовать в бездне. А бездна? Нет более простого ответа на данный вопрос, чем естественная реакция Владимира Ивановича. Вот она мощь, вот она плоть, вот Россия, такая широкая, такая непоколебимая на планете Земля. Кажется, грудью вздохнем, и развалится мрак. Вы представляете, мрак всей предыдущей истории моего человечества?
  Не понимаю, не представляю. Верю только в такую Россию: в такие мощные руки, в такие ляжки, в такую копень белобрысых волос. Чур меня, я верю в непобедимого северянина и варяга. В самый русский из русских и самый культурный город, породивший подобную благодать. Город породил, потому что такой есть на русской земле город. Это вам не Владимир и не Станислав Ивановичи с южных просторов не совсем чтобы русской земли. Я не спорю, что оно есть, но верю.
  Владимир Иванович поймал вопросительный взгляд:
  - Будем друзьями.
  
  ***
  Кажется, никто не ошибся, не поспешил с выводами. Человечеству нравится дружба. Дружба удивляет, облагораживает до неопределенных пределов, ничего нет приятнее дружбы, взлелеянной в пламенном сердце ребенка. Ну, может уже не совсем ребенка, но в пламенном сердце невинного юноши, что не испортилось под навалом материальных цепей, не пошло на поклон к гнилозадому любителю материальных ценностей.
  Все правильно, дурачится взрослая часть человечества, влюбленная в материальные ценности, мамонит и продается за грош. Но такое теперь не про нас, вечно юных, вечно ребячливых, вечно лихих, с нашей огромной и человеческой дружбой. Ничего нет шикарнее вышеозначенной дружбы. Это взлет, это класс. Дружба основана на абсолютном сходстве идей, на характере из характеров, на адекватной судьбе. Для тебя, для меня, для того вот прекрасного парня, чье имя Владимир Иванович.
  И что здесь опять же прекрасного, вы пожелали спросить. Я ничего не ответил. Только подумал про разворачивающиеся вершины на бреющем полете, про высшую степень человеческого бытия, где дурацкий старичок с кучей тугриков потерял свои бонусы. Пусть мамонит, пусть извращается давно повзрослевший зануда, пусть насаждает ублюдочную любовь к денежкам. Ему полезно, старенькому зануде. Он не поднимется никогда гипервселенской межзвездной душой над постыдным или продажным кошмаром нашей планеты. Он покупает, он продает. Другого не надо ему, любимому богу всех стран и народов. А мне не надо его с этой кучкой зловонных монет, с миллионами и миллиардами барахла, чтобы зад подтереть, если кожа крепче железа. Я отрекаюсь от бога буржуев и денежек по одной только причине, я русский.
  - Хорошо быть друзьями.
  Совершенно иной разговор, осмысленный и человеческий, рождает совершенно иные чувства. Мне нравится, очень нравится, с малым привкусом философии вот так разговаривать. Что такое есть дружба? И подружиться в шестнадцать лет разве проще, чем скушать конфетку, сходить на толчок, выпить каплю воды, снова сходить прогуляться, чтобы разделаться с жидкостью? Я рассуждаю в который раз, подружиться не такое шутейное дело, если ты не похож на шута, если в своем уме, если сначала думаешь, затем поступаешь. Попробуйте сблизиться с другим человеком. Он не идол, не дерево, не камень, не фрукт. Он человек, он живой. Можно его обидеть, можно достать, можно вызвать к себе отвращение. А еще? Бывает и хуже и гаже, если уже дружился и уходил, если верил и падал, если надеялся и пропадал, если попробовал сомневаться. Даже на последнем из поворотов, про который я говорю 'сомневаться', торчат острые камни. Вы только попробуйте. Гложет сомнения червь, недоверчивый, мстительный, гадкий, способный опакостить самые лучшие чувства. Кавалерийской атакой подобная гадость не успокаивается. Захотелось найти невинную душу, парить в небесах, впитывать сокровенные мысли и много чего-то на тысячу тысяч планет. Облом, здесь не может быть быстрой реакцией на твое 'захотелось'. Не может быть 'много чего' или 'мало чего'. Червь тихонько сжимает горло:
  - Потерпи, дорогой.
  Совет правильный:
  - Или получишь по морде.
  Такая петрушка, черт подери. Ты сомневаешься не по определенным причинам, но потому что ты сомневаешься. Русские товарищи всегда сомневаются. Червь терзает чертово горло, чего более чем достаточно. Самые восторженные, самые ослепительные слова рассыпались в прах, самые классные мысли погибли, остальное свалилось в колодец в объятия мрака. Мрак, как правильный выход в любой ситуации. Разрушение набирает разбег. Ты мечтал о красивой и правильной жизни вместе с красивой и правильной дружбой, не выйдет. Ты надеялся, что покинешь таким обновленным и просветленным колодец, оказалось наоборот. Что еще булькает там в этом самом колодце? Не надоело ли паренек? Или совсем обалдел, распаляя до крайних пределов себя, набивая до крайности горло?
  Борись - не борись,
  Ликуй - не ликуй,
  Клянись - не клянись,
  Тоскуй - не тоскуй.
  От всех перемен
  Одна маята,
  Все слякоть и тлен,
  Кошмар, пустота.
  Никаких просветов, как разобраться с подобной болезнью.
  
  ***
  Теперь про обещанный урок литературы. На уроке Владимир Иванович Топецкой приглядывался к Максиму Леонидовичу Супенкову. Сначала попробовал сконцентрироваться в другом направлении, то ли на стены, то ли в окно, не получилось. Как не выделывайся, притягивал к себе чертов гигант, заманивал мысли и чувства. Притягивал и заманивал, возбуждая вполне естественный интерес, то ли исследователя, то ли захватчика.
  Владимир Иванович по многим вполне реальным причинам не мог отказаться от Макса. Невозможно было отказаться от этакой груды материи, потому что теперь победила материя. Она скрывалась повсюду. Хотите, в стене. Хотите, в шкафах. Хотите, на разрисованной парте. Она скрывалась и наползала по всему фронту, пока еще несформировавшимися комками, скажем точнее, фантомами или квантами. Кванты кипели, фантомы взрывались, выходила такая битва на грани завуалированного идиотизма, в связи с которой практически пропадал смысл урока. А жаль.
  Как уже говорилось выше, существуют различные типы уроков. На первом уроке засыпаешь, на остальных уже спишь. На второй урок приходишь с больной головой, после прочего выходишь больным идиотом. Учитель скучный, ребята еще скучнее во всех отношениях. Учитель отрабатывает зарплату. Десять лет отрабатывает, двадцать лет отрабатывает, пока не помрет. Я добавляю, физически не помрет. Очень правильная реакция на происходящее действие. Каждый день, каждый час, каждый миг происходит одно и то же. Нудное, гадкое, скучное. Желудок воротит, легкие разорвало к собачьим чертям, затошниловка и блевать хочется. Снова одно и то же, от аванса и до зарплаты. И только два раза (в аванс и зарплату) случается нечто особенное, но это вообще не относится к теме урока.
  - Дети, что значит душа?
  Я, кажется, позеленел. Вы слыхали подобный вопрос на уроке? Как подавали его, как вбивали, как разворачивали учителя перед смущенной аудиторией. Не напрягайтесь, вы не ответите, потому что не существовало вышеупомянутого вопроса. Вот программа, вот прочитаем от сих до сих, вот зазубрите, чего положено. Разрешается с выражением, разрешается без, все равно не догадаетесь, какое оно выражение в натуральных красках по школьной программе. Марья Михайловна выражается так, Надежда Степановна выражается сяк, Петр Изакимович выражается ну совсем на особый манер. Эка он выражается! Вот вы заучите, пожалуйста. Под Марью Михайловну, под Надежду Степановну, под Петра Изакимовича. Вам понравится на двести процентов. Этой повоем, той поскрипим, остальное крутейшим речитативом под глюки и корчи. А душа? Кого интересует душа? И вообще, чего она значит?
  - Учатся не для знания.
  Сенека сказал. Напрасно сказал. Учитель согласен с Сенекой, хотя не читал его опусы, опять же не по программе. Дети согласны, хотя никогда не прочтут, они учатся. Во-первых, скрывать свои чувства. Во-вторых, скрывать свои мысли. В-третьих, растягивать время точно резиновое и не попадаться при этом. А еще подличать и заниматься самообманом. Так называемая жизнь. Учитель не должен учить дураков, не желающих якобы просто учиться. Держим класс - вот задача учителя. Чтобы никто не болтался по школе, чтобы не гадил, не хулиганил, не выл, чтобы был на глазах, черти что, и никаких историй. Снова жаль.
  Вы посмотрите, какой урок! Литература. В любом варианте единственная возможность что-то сказать человеку. Маленькому и недоразвитому, но человеку. Он еще развивается, еще понимает добро и пробует вычислить путь по любимой планете. Настоящий, я добавляю, что ни на есть человеческий путь. Чистый, светлый, просторный. Он человек. От этого никуда не уйдешь. Еще существует душа в недоразвитом тельце. Вы представляете, недоразвился злодей. Полочки шаткие у него, болты не затянуты, винты не забиты. Способен качнуться влево и вправо, способен подняться, способен упасть. Дайте ему шанс на подъем, представьте ему время на спад. Пусть выбирает, пусть прорывается через оковы рассудка, науки, культуры к самой центральной точке, к самой вершине или низине вселенной.
  - Классика знает практически все.
  Конечно же, знает. Но какая великая классика! Какая литература! Какой урок! Горний простор здесь не то чтобы величина, он вообще под руками. Можешь попробовать, можешь потрогать, можешь отдать другому товарищу. Тебе не нравится, значит, не нужен горний простор. А все-таки ты его трогал, ты прикасался к нему, пока не погиб. То есть душой не погиб, не стал таким же, как все, сирым, убогим, практичным. С карандашиком в голове. Почему бы и нет? Более или менее логическое окончание для единственного прорыва в недра вселенной. Среди заснувших и одуревших товарищей, где господин Топецкой сверлит глазами огромного Макса.
  Нет, не могу успокоиться. Тема есть для души. И эта тема Наташа Ростова. Ее обсуждали, протерли до дыр, вот в учебнике все написано. Умные товарищи освоили материал, взяли Наташу за мягкое место. Господи мой, разве нечто подобное возможно на русской земле? Но товарищи взяли, проволокли через тысячи тысяч пробирок, препарировали, обрезали. Что им Толстой? Писатель с неверной позицией. Отлучили недаром от церкви такого писателя. Все ошибался, все ошибался, все ошибался. Найдутся товарищи лучше и без сомнений умнее Толстого. Марья Михайловна раз, Надежда Степановна два, Петр Изакимович... Ух, я балдею от Изакимовича. Товарищи знали Толстого, постигали его, разложили и подтвердили работу свою потрясающим перебором цитат, словечек и фразок. Откуда что набралось? Нынче все ясно товарищам. Мне не ясно, конечно, дурак. А их не объехать на мерседесе, Толстой занял место на полке.
  Теперь про Наташу Ростову. Господи, опять повторяюсь, урок! Такого вообще не встречал никогда в своей дурацкой и переполненной мерзостью жизнью. Разве сегодня, разве единственный раз. Учительница Ольга Николаевна (мадам Иванова) похоже поставила цель препарировать классику. И это в культурном городе, пока не вмешались умные люди, пока не прогнали неправильную учительницу хорошим ударом под зад, пока не вернули обратно великий роман в лоно правильной школьной программы.
  - Давайте поспорим.
  Ольга Николаевна совсем одурела. Как можно спорить? Кто разрешил? Есть у тебя печать с резолюцией, лучше чернилами красного цвета? Или нет? Или ты на базаре, где отстаиваешь две с половиной копейки за каждую овощ и огурец. На базаре много чего разрешается. Вполне нормальный, предусмотренный государством процесс. Старуха в красном орет, старуха в черном орет, старуха в зеленом... снова орет. Думаете, зеленый цвет закупорил старушечий ротик? И не мечтайте, мои дорогие товарищи. Когда разрешили, приходится напрягать ротик. Иначе мерзавец, иначе враг и скотина. Почему отмалчиваешься, где остальные орут? Какое зло затаил на нашу державу, на наш вселенский и суперразумный народ? Не отмолчишься, тебя узнают.
  Другое дело, Наташа Ростова. Такая величина! Как говорится, проверенная историей русской земли и перепроверенная временем. До нее дорасти невозможно. На ее фоне, ты крохотный, мелкотравчатый, из команды пустопорожних плебеев. Над тобой опять же величина. Захватила русскую землю во всех направлениях и задушила вселенную так, что отдается в каждой душонке и в сердце любого приличного человека. Дальше я умолкаю. Вот учебник, открыли его, там все написано. Указания высший класс, светлый ум поработал. Для учителя, для учеников, для посторонних товарищей и туристов, неожиданно посетивших Россию и лучший ее город. Чего захотели еще? Что за ахинея поперла по партам?
  - Только в споре рождается истина.
  Господи, где это я? Куда я попал? В какой такой рай, какого быть не бывает в России.
  
  ***
  Собственно говоря, Владимир Иванович не даром рассматривал Макса. Стояла почти что невыносимая скука. Нет, никаких претензий к мадам Ивановой. Учительница со стопроцентной самоотдачей отрабатывала учительский гонорар. Настоящая зажигалочка, черт подери, столько мощи и столько экспрессии. Только класс толкался на самой начальной черте. Ни взад, ни вперед, ни налево, ни вправо:
  - Образ ранней Наташи типичен для русского интеллигента девятнадцатого века. Перед нами предстает молодая девушка-интеллигент из самого высшего слоя русского общества. Из князей. Девушка образованная, она не может быть недоучкой. В высшем обществе не принято быть недоучкой. Значит Наташа, как член самой высокой касты дворянства знает практически все. Ее учили, при чем хорошо учили. Петь, танцевать, разговаривать. Она даже знала русский язык. Что считалось в те времена чуть ли не высшим классом. Не говорим о других языках. С ними Наташа была ознакомлена чуть не с пеленок. Чтобы петь, танцевать, разговаривать. Иначе, как жить в высшем обществе. Тебя отбросят, тебя засмеют. Ты окажешься не человеком - паяцем. Ты будешь навек презираем, и никогда тебе не отмыться.
  Класс застрял:
  - Нам нравится образ ранней Наташи. В нем нет ничего отталкивающего для сегодняшней жизни, для нашего времени. Образ понятен. Если добавить точнее, это мораль. Или лучше, это прелюдия к более поздней Наташе. Ну, вроде родина-мать. Сначала она еще юная, неуверенная, робкая. Она не умеет не ошибаться, не научилась пока. Но мать. Кому не нравится потрясающий образ матери? Не какой-то плоской, рассчитанной по часам и по формулам. Но настоящей, любящей матери. Сегодня играла, завтра прочувствовала свое назначение на русской земле. Сегодня резвилась, прыгала вроде козочки, порхала как мотылек, завтра стала опорой земли, если хотите, всего человечества. Нет, гармония заключена в каждой клетке Наташи, в каждом поступке ее. Ранний период не затушевать ради последующего периода. Поздний период не вычеркнуть, как ненужную ветвь. Все необходимо, все на своем месте. Наташа есть то, чем обязана быть по определению. Формула непорочной души, исконно Толстовская тема.
  Класс топтался как слон:
  - Толстовская, да!
  - Гений Толстой!
  На большее не тянули классные гении. Душа закоснела, мысль застопорилась, сами слова вылетали сквозь зубы растянуто, нудно и не очень красиво. Лучше бы не вылетали совсем, не портили воздух:
  - Через Толстого мы обращаемся к смыслу жизни. Что такое есть смысл жизни? Как появился на русской земле? Куда исчезнет, когда придет время? Мы не можем ответить на эти и подобные им вопросы. Персонажи Толстого так же не могут ответить на них. Однако пытаются, однако ищут себя в существующей жизни. Жизнь существует, что факт. Нельзя отрицать, будто нет ничего, не существует вообще. Что-то есть. Опять-таки что? Некий смысл, который потребовался в процессе самосознания, за который страдают герои Толстого. Они страдательная величина? Согласны. Они постигают добро? Согласны опять. Они поступают бессмысленно? Не совсем. Как же жить, если нет вокруг ничего, если не веришь в саму жизнь, если жизнь не имеет смысла?
  С другой стороны воздух может и потерпеть:
  - Мы привыкли во всем видеть истину. Герои Толстого не знают истины. На определенном этапе они пожелали истину, они приближаются к ней, но не знают. Герои Толстого еще недоразвитый материал, как не доразвился в свое время Толстой. Умнейший мужик, однако, невооруженный первейшей идеологией современного мира. Тогда еще не было идеологии. Мрачные массы, тупые помещики, блестящее, но бестолковое общество. Это ужасно для нас, таких знающих, таких понимающих конечную цель поиска истины в смысле жизни. Мы нашли саму истину, но герои Толстого еще ничего не нашли. Они страдают, они рвутся к той самой цели, что провозгласил их духовный отец и наставник. Здесь мы опираемся на непостоянство духовных поисков самого писателя, чувствовавшего ошибочность собственной позиции при познавании созданной им вселенной. Если бы писатель дошел до конца, тогда могли добраться до смысла герои. Но Толстой почему-то их бросил.
  Нет, лучше вернемся к Наташе:
  - Наташа ничем особенным не отличается от любимых персонажей Толстого. Скажем, от Каратаева или того же Пьера Безухова, очередного своего духовного наставника и супруга. Наташа родственна миру писателя или всему хорошему, что существует в его мире. Однако, как женщина, вернее неординарная женщина, Наташа страдает вдвое, нет, втрое сильнее, она не удовлетворена обычными способами страдать, она сомневается, даже предопределяет иные пути, чтобы в великом порыве собственной неординарной души, отметим, женской души не оказаться заложницей старого бездуховного мира.
  Получилось гораздо лучше, однако:
  - Наташа есть символ раскрепощенной женщины. В свое время раскрепощенную женщину называли 'синим чулком', но это просто ругательство. Мы не будем ругаться. Наташа есть символ, пренебрегающий мнением света, отметим, глупого света. Наташа не кричит, не надрывается, не доказывает, чего другим не понятно при их прогрессирующей тупости. Она устала учить дураков и потому перешла в разряд отщепенцев, типа раскрепощенная женщина. Что ей советы напыщенного фатовства? Что ей приказы великосветских невежд? Что ей вся мишура и опустившиеся до ничтожества модники? Она не модная, нет. Духовный прогресс не позволяет быть модной Наташе. Прогибаться и извиваться, подличать, как другие товарищи, тратить себя на ничто. Наташа есть символ русской души. А символу русской души не место в фальшивой среде того времени.
  И что дальше? Скучный урок, более или менее скоординированный школьной программой по заданию партии и правительства. Столько научного, высокосерьезного, обоснованного материала, не подвергающегося сомнению фактами. Разрешите смеяться? Мысли прыгают, мысли падают, их подбирают слова, такие же высокосерьезные, обоснованные и научные. Время поздравить участвующих в процессе урока товарищей. Однако не поворачивается язык. Где же начальная установка? Где же спор? Спорить собрались ребята, так спорьте, ломайте, чего не успели сломать, будьте яростнее, будьте требовательнее, чем ваши предшественники, поищите вокруг подвергающиеся сомнению факты. Может, рядом спряталась истина? Еще не цветочек, еще нет, но поищите ребята.
  Впрочем, я пошутил. Вы догадались, пора закругляться, не вышло со спором. Встанет одна личность, выскажет умную речь. Встанет другая индивидуальность, выскажет высокоморальную фразу. Встанет еще кое-кто. Шепелявый, косноязычный, недосягаемый почти для ума. Встанет и расползется по косточкам. Время портянки стирать. Кто еще там? Кто собирается усыпить окончательно класс высокоидейным подходом к высокоморальным основам высококультурного общества? Или еще не дошли? Или не полный апофеоз? Или что?
  Скрипнула парта, пол задрожал, покосилась доска. Светильники над головой тоже чего-то сплясали из партии Мусоргского. Их не просили, по собственной инициативе повеселились светильники, потому что возникла предполагаемая величина. Хорошо или нет, но предполагаемое нечто следовало предполагать на любом этапе развития. Не все еще высказались из тех товарищей, кто не спит. О спящих товарищах особенный разговор, но существовали неспящие товарищи. Такие внимательные товарищи, такие не представляю какие, способные продержаться практически до конца на самом высоком уровне. Ради чего их отправили на покой? Я не знаю, очень серьезное обвинение против коммунистической свободы мысли и слова. Может, поэтому получилось немного не так, как хотели духовники молодежи. Дернулась парта, сместившись к стене. Отлетела крышка от парты с таким грохотом, точно ее нарочито сорвали на публику. Нет, ничего страшного. Один не совсем стандартный живот не сумел развернуться иначе между спинкой парты и крышкой. Теперь развернулся, мама моя. Ослепительный Макс во всем ослепительном великолепии своей античной фигуры предстал перед ликом почти обалдевших духовников:
  - А, по-моему, она была самка.
  Что теперь началось! Мгновенная тишина, слышно, как мягко и медленно Макс возвращается за разбитую парту. Первая мысль, кому ремонтировать парту? Мысль такая же мимолетная и возвращающаяся на круги своя, пока тишина висит в воздухе:
  - Кто сказал, самка?
  Дальше неистовство, взрыв, клокотание внутренней энергии и двуединая философия материализма, единовременно теряющая почву под пухлыми ножками и приобретающая новую почву. Трудно сказать почему, но класс превратился в две силы, которые больше не управляются Ольгой Николаевной (мадам Ивановой) и не имеют никакого отношения к разрешенной культуре. Больше того, Ольга Николаевна вне игры. Она потеряла контроль над проснувшейся массой. Ее учительские манипуляции не больше, чем дань моде, чем робкое желание остановить лавину в конечной точке пути, перед неизбежной теперь катастрофой.
  Короче, доигралась мадам Иванова. Класс разделился на два враждующих лагеря:
  - Возвышенная душа!
  - Тюха-колода!
  Дети едва не вцепились в морду друг друга. Глотая слова, взбрыкиваясь и подавляя противную партию, дети ринулись в бой. Ах, пошутил. Какие вам дети? Это вулканы, мощные и всепоглощающие экосистемы, потерявшие последнюю точку опоры в какой угодно вселенной. Сколько экспрессии, сколько азарта. Видите, брызжет слюна. Видите, искры летят. Еще немного, будут использовать руки и ноги. Экспрессия потихоньку перехлестнула азарт, более или менее дозволенный по школьной программе. Что там у нас? Какая война? Какая схватка с вражеской сволочью? Может, используются не только не совсем дозволенные, но некорректные методы против враждебной системы, подлости, мрази, предательства, и отупляющей пустоты. А еще против нового рабовладельческого государства, что желает поработить этих славных детей в угоду своим отвратительным принципам. Но остановимся, мои сладенькие, мы потеряли детей. Здесь происходит нечто другое, очень знакомое, очень привычное каждому русскому гражданину и человеку. Происходят те самые вещи, от которых мы не в восторге, которые знать не желаем и успешно замалчиваем при каждом удобном случае. Будто мир только наш, только пятнышко в разрисованных и намануфактуренных до идиотизма картинках:
  - Развратница!
  - Чистое сердце!
  Я никогда не встречал подобного класса, может единственный раз. Я никогда не встречал такого учителя, может быть совершенно случайно. Но мне повезло в том единственном случае, что и называется жизнью. Вы посмотрите, это не сон, это жизнь. Класс распустился, учительница вместе с ним расцвела. Учительское лицо, невероятнейший вариант, потеряло стандартную разрешенную раскраску и покрылось фиалками, маргаритками, розами. Маргаритки пошли по щекам, фиалки застряли в носу, розы раскрылись и превратили в благоухающий сад, господи как это не невероятно, но превратили они то ли усталую, то ли поникшую душу. Ольга Николаевна из обыкновенной стандартной дурнушки стала красавицей. Владимир Иванович с удивлением отметил, ведь учительнице не более тридцати, ведь она такая молоденькая, ведь при определенных условиях в нее можно было влюбиться. Хотя какой придурок полюбит учителя?
  Повторяю, литераторша расцвела. Нет, не будем играть словами, вдаваться в подробности, пробовать чувства и мысли. Остановимся, пускай на мгновение, перестанем валять дурака. Мне повезло, вам повезло. Нечто подобное не повторится вообще никогда, ни в твоем, ни в моем мире. Но сегодня, сейчас оно есть. Ольга Николаевна не контролирует класс, она живет с классом, она нужна классу:
  - Факты, давайте факты!
  Я не поднимаю из самой бездны стихию. Мне не выяснить ни при каких обстоятельствах, насколько академический образ Наташи Ростовой. Вы помните, ранней Наташи, поздней Наташи. Мне не добраться до самого сердца русской души за тысячу тысяч часов, не то, что за пару десятков минут, проведенных в повышенном темпе. И зачем? Я не стремлюсь никуда добираться. Кого волнует, была ли Наташа квашней, расползающейся и одуревшей в своем материнстве. Или может, целой вселенной была. Настоящей вселенной. Не той подделкой, что проповедовал свет, не той стекляшкой, что развивало и пожирало ничтожное общество. Я не отвечу на данный вопрос. Умные дяди и тети давно отыскали ответ, сообразуясь с ими же выдуманными критериями развития и падения русской духовности. И все-таки происходит случайно нечто такое, чего не ожидали дяди и тети:
  - Это бред.
  - Нет, не бред, а великая истина...
  Взрыв продолжался вплоть до финальной черты, до звонка. Все рычали, плевались, бранились. Разве что Максим Леонидович Супенков не сказал ничего, более ни единого слова. Будто происходящее не волновало его, совсем не касалось и, знаете, происходило на несуществующем перевале судьбы, на дальнем отрезке вселенной.
  К удивлению стороннего наблюдателя, Максим Леонидович Супенков застыл за раскуроченной партой. Плечи ссутулились, шевелюра поникла, вся фигура расплылась, вроде вселенского колобка или студня, и заполнила, нет, заслонила собой неимоверно маленький, почти незаметный кусочек пространства. Странный субъект, вызвавший апокалипсис в стакане воды, сомкнул веки.
  
  ***
  Ладно, побултыхались, попробовали кусочек чистого духовного бытия, теперь вперед за большим паровозом. Как говорится в документах коммунистической партии, сегодня никто, завтра все. Сегодняшние отношения практически никакие, но дождемся, что будет завтра. Видите, как развиваются, как набухают, как выползают из берегов долгожданные завтрашние отношения. И никаких скидок на темперамент вступающих в отношения товарищей. Ты взрывной, он флегматик. Ты идиот, он интеллектуальное чудо. Ты спешишь неизвестно куда, он никуда не спешит, скорее впал в спячку. В нашем случае это не главное. Противоположности сталкиваются, однородности сталкиваются, толчок захватывает богатые мясопродуктом натуры и груды костей. Мясо притягивает кости, кости его облипают для усиления жесткости. Получается удобоваримый компот. Я пока что не уяснил, насколько удобоваримый компот получается. Так давайте разглядывать, сомневаться, переправлять полученные на конечном этапе продукты в нужную сторону. Все в наших руках:
  - Кто одарен от природы?
  Макс одаренная величина. Хотелось сказать, Максим Леонидович Супенков, но не получается с такой простотой и раскрепощенностью, как с Владимиром и Станиславом Ивановичами. Оба Ивановичи подходят под установленные рамки на девяносто девять и девять десятых процента. Но из другой категории Супенков. Эта глыба, эта масса, этот поток энергии. Кажется, именно такой сокрушающий, такой монолитный поток ворвался в нормальную жизнь с появлением Супенкова, а остальные звенящие ручейки расплескались вообще мелким бисером и заглохли. Максимум максиморум, как говорят ученые математики. Дальше дороги нет. Дальше один удар, словно выхлоп все той же энергии, словно распад атомов на элементарные частицы и прочую гадость. Дальше есть Макс, чем подчеркнуто все, от начала до верхней планки вселенной.
  - Эх, мужики.
  Я продолжаю, слон идет, когда суетятся букахи. Слон не замечает суетящиеся существа по причине их мелкотравчатости и сообразуясь с особенностями своего зрения. Абсолютно по той же причине букахи ползают в коже слона, спариваются, гадят. Мелочное до одури, пакостное бытие вышеупомянутых пакостных насекомых имеет свои плохие и хорошие стороны. Думать противно, почему суетятся букахи, а слон идет, не имея возможности вытряхнуть их из своей кожи. Впрочем, мы предложили не лучший литературный пример в сложившейся ситуации, но в отношении Максима Леонидовича Супенкова пример из самых из подходящих. У Супенкова простая дорога. Мощь, секундный разбег, состояние покоя. Неужели совсем задремал на ходу Супенков? Раз взорвался, теперь отдыхает, теперь экономит энергию. Много надо энергии для следующего шага. И какой будет шаг? Сколько успеют нагадить букахи? Они шустренькие, они суетятся быстрее в три тысячи раз. Они уже посмеялись, а слон не понял совсем ничего, не дошло. Новый смешок, новая шутка, может быть, на десятом витке кое-что доберется из старых запасов. Все позабыли, а слон зашумел, вот дошло. Хобот поднял, стал трубить:
  - Ну, оборзели, ребята.
  Дело прошлое, можно сказать, давно похороненное среди новых запасов. Не получается отреагировать в правильном направлении на запоздалую реакцию Максима Леонидовича Супенкова. Шутка забылась, перешла на новый виток, во вселенной взрываются звезды и ураганы. Не уточняю, насколько вселенские ураганы попахивают букахоподобием, и на каких скоростях бегают, прыгают, гадят букахи. Им хорошо. Они разгулялись в мелкотравчатой экосистеме своей. Маленькие твари все понимают. Слон по имени Супенков схватился за хобот. Стоит, удивляется, ногу заносит для следующего рывка. В равновесии грудища мускулов, мяса, костей. В равновесии разум и интеллект. Вы представляете, что могла натворить эта масса?
  
  ***
  Отвлечемся на пару минут. В классическом русском романе свои порядки духовного образца и свой порядок вещей на материальные вещи. Разрешается думать, затем рассуждать, ставить факты на голову и возвращаться к ним повсеместно в ином качестве. Если за классический русский роман взялся слабый товарищ, то учебник истории твоя настольная книга. Покорпел, покопался, труд романиста по учебнику истории из самых тяжелых. Вот вполне подходящий пример из того же учебника. Вот четыреста тысяч семьсот двадцать восемь примеров. Историческая ситуация складывается между множеством маленьких и одним большим человеком (называется 'личность'). Кому еще нравится маленький человек больше большого товарища? Желаю большого, очень и очень большого товарища. Что даже в своей мелкотравчатости есть загадка природы, что при определенных условиях элементарно разгадывает и подавляет природу. Один большой человек против трех маленьких? Мало. Против пяти? Ничего. Собственно говоря, чем больше, тем лучше. Развлекайся храбрый росс, показывай удаль российской земли, развороты ее и закаты. Развлекайся, пока позволяет родная земля. Будь выше всех, над вселенной, над господом, над природой и прочей хреновиной.
  Более современный пример. Товарищу не из самых ничтожных нравится жизнь. Он любит глядеть на мальчишек, любит глядеть на девчонок. Нравится, как веселятся мальчишки или как веселятся девчонки. Сильные чувства куда веселее, чем слабые. Обворожительное выражение на лице превосходит кривую ухмылку. Не отрицаю, что в поворотах реальной действительности по имени жизнь все получается не настолько красиво и гладко, как в исторических псевдославянских рассказках. Можно напороться и на отрицательный поворот. Через жизнь, через мощь, через нашу, не какую-то недобитую в яме Россию:
  - Подарочек хочешь?
  - Хочу.
  - А воспитывать будешь?
  Не представляю, как вы веселились в свою молодость. В мою молодость это делали так. Стоит в коридоре скамейка, даже скамеечка. Залезает один уставший товарищ. Залезает другой любитель поэзии. Залезают третий, четвертый и пятый. Короче, столько, сколько поместится в математически выверенном и в физически определенном пространстве. Скажем, усядутся в ряд шесть или семь номеров. Про поэзию поговорят. Про театр, про эстетическое, не какое-нибудь клопяное искусство. Вы не верите? Зря. Сядут семь или шесть выдающихся представителей молодежи, поднатужатся и вытолкнут крайнего. 'Бумс!' - это крайний товарищ упал. Но смотрите, встает, улыбается и бежит занимать освободившееся место. Чтобы выдавить следующий номер за крайним.
  Занимательная игра. Пятеро, или шестеро, или сколько поместится номеров, наседают. У них разговор о поэзии, что-то такое с искусством величайшего уровня. Ты вчера Филдинга прочитал? А ты Кафку? И все в сторону того, упирающегося товарища. Сколько выдержит наш дорогой геркулес? Насколько здоровый попался товарищ? Освежает. Такая бодрость во всем теле, считаешь себя чемпионом, если пару секунд продержался. А если четыре? А если пятнадцать секунд? Даже слышать не хочу про пятнадцать секунд, это фантастика. Мучаешься, хрипишь, пар кипит из ноздрей. Вот я сильный какой! Остудись под скамеечкой, мальчик.
  - В рытвину надо?
  - Нет, не хочу.
  - Значит, надо.
  Мы говорили про Макса. Сел, задумался. Кажется, не разобрал, где сидит, в каком математически обезображенном и физически определенном пространстве. Мир потрясающих образов, музыка сфер. Нечто рождается из ничего, оно еще не оформилось, но набухло, как говорится, в большой голове огромное нечто. Дай подсолиться ему. Кто же даст при сложившихся обстоятельствах? Вот набежала команда: один любитель поэзии, четвертый и пятый. Переглядываются, корчат рожи, сами дрожат. Ничего страшного, только нервное напряжение, его немного подмазать, и взрыв. Ну-ка все вместе.
  Макс сидит на скамеечке. Лицо спокойное, белые волосы опутали лоб, извилины напряжены, те, что под волосами. Извилины работают, извилины шевелятся. Кровь протекает по крайней извилине, затем по средней извилине. Настоящая кровь, интеллектуальная, если хотите понять интеллектуальный процесс в мыслительном аппарате большого товарища. Как она хороша, интеллектуальная кровь. Углубила, но не усыпила все прочие мысли. Большой товарищ вроде струны. Натянут, готов, практически перед рывком в обволакивающую и потрясательную бездну вселенной.
  Молодежи пора успокоиться. Чтобы хорошая добрая шутка не вышла из берегов и закончилась ко всеобщему удовольствию. Но вы соглашаетесь, на то у нас молодежь, собравшаяся в количестве пять или шесть, или семь интеллектуально развитых особей, чтобы любое священнодействие превратить в шутку. Макс на скамеечке в позе мечтателя слишком заманчивая цель. Очень трудно, практически невозможно пройти мимо. Владимир Иванович Топецкой не прошел мимо, подсел, поздоровался, посмотрел в потолок, сама доброта и невинность. За ним подсел Станислав Иванович, с отрешенным видом влюбленного девственника. Ну и прочие Васи, Пети, Сережи. Никто не прошел мимо, обратили внимание на скамеечку и подсели. Кому не хватило места, уперлись в бок последнему из подсевших товарищей. Получилось нечто вроде живой очереди.
  - Что не решили задачу? - пришел в себя Макс, - Многовато вас сегодня, но попытаюсь объяснить на пальцах.
  И тут неожиданный взрыв, рывок, можно сказать, смещение точек и линий гиперпространства со всеми вытекающими отсюда последствиями. Треск, дурной запах, шорох и кряк. Эх, как закрякало по коридорам. Весело, весело, весело. Падай, дружок. Ишь чего заупрямился, если вокруг весело? Вроде из ничего возникла волна. Она накатилась, она надавила, она отступила. Ее не ждали, начальный рывок получился непредсказуемым и стихийным, а завершающая стадия перевернула вообще все законы физики. Волна легла по рядам в обратную сторону. Бешеным взрывом страстей, недоумением, опять же кряком и треском.
  Нет, так дела не делаются. Максим Леонидович Супенков повернул голову и с удивлением посмотрел на товарищей. Что это было? На чем я остановился? Вроде обсуждали гавенную задачу по математике или собирались ее обсуждать, как произошло некое сотрясение воздуха, и вполне реальная мысль про задачу исчезла из головы Супенкова, заставив его переключиться в другую сторону. Теперь так просто не вспомнишь, какая была задача. Но кто-то же вспомнит, черт подери, надо спросить у товарищей. И как-нибудь похитрее спросить, чтобы не догадались товарищи, что по совершенно неизвестной причине вылетела задача из головы Супенкова:
  - Вы применяли интеграл или нет?
  Волнуется Супенков. Мощная нога рефлекторно уперлась в косяк двери. Вдруг пацаны догадаются, что у него задрыг с головой, не попросят больше решать задачу?
  - Я бы подумал о дифференциальном исчислении или обратился к методу наименьших квадратов.
  И тут накрыла другая волна. Кто-то пискнул, попав под локоть гиганта. Кто-то хрюкнул, расплющенный и раздавленный корпоративной мощью толпы. Сама вселенная окосела на левый глаз, потому что ее энергия в данный момент была равна энергии атомной бомбы, сконцентрировавшейся в одной единственной точке пространства. Что за хреновина, черт подери? Почему препятствует движению точка? Вечно движущаяся вселенная очень не любит, когда ее движение упирается в точку. Такого быть не должно, не взирая на личные качества точки. Или 'ужо я вам покажу'! Поступила по-русски вселенная.
  - Навались!
  Грохот, треск, сумасшедший дом, ядерная бомба точно сработала, сея вокруг разрушения. Отдача была такой, что задрожали стекла чуть ли не по всей школе. Учительница географии уронила глобус, и север сместился на юг. Учительница химии пролила реактив, и произошла маленькая, но очень яркая реакция. Учитель истории неосторожно открыл учебник, так что у него в руках остались две половинки. Несколько малышей выплюнули молоко, несколько старшеклассников подавились булочками. И один хулиган, смоливший в сортире, обмочил себе брюки.
  - Что за хрень?
  Медленно, как при замедленной съемке, Максим Леонидович Супенков осел на пол.
  Разлетелась дверная коробка.
  
  ***
  Сила силой, но как уже говорили, огромный детинушка обладал и другими похвальными качествами. Одно качество хорошо, два куда лучше. Когда раззудится плечо, его не просто остановить, пока кинетическая энергия верхней части не перейдет в нижнюю часть, добавим точнее, в потенциальную энергию кулака. А кулак известная дрянь. Кулак не остановишь с помощью силы, требуется что-то другое. Мы упоминали другой вариант, то ли нейтрализующий силу по полной программе, то ли загоняющий этакий персик в его бардачок. Дальше легко догадаться, что умственное развитие гиганта и его образ жизни делали не опасным физиологию силы на данном этапе. От силы не было никакого вреда нашей доброй планете Земля, такой же доброй вселенной и их составляющим. Не было ничего, окромя только пользы.
  - Вот все сделаю для других.
  Впрочем, с естественной оговоркой:
  - Что смогем, то и сделаю.
  Встречаются очень злые товарищи, встречаются очень свирепые. Некоторые товарищи, и таких не совсем чтобы меньшинство, выявляют врага. Некоторые товарищи готовы врага уничтожить. Оно в порядке вещей на Руси. Я не упоминаю нашего здорового мальчика. В данном случае порядок вещей отрицается. Ибо само собой получалось у мальчика быть хорошим и добрым, мягким и слабым среди вышеупомянутых товарищей. Опять парадокс. С правого бока сила, с левого слабость. При означенной силе достаточно глазом моргнуть, или голос повысить, или чуть-чуть помахать руками. Нет, с руками мы как-нибудь обойдемся, если каждый щелчок, не то, что удар, способен поставить над классом здорового мальчика.
  Но я продолжаю. Нет щелчка, нет удара, нет окрика. Гипервселенская масса энергии безобиднее муравья. Плечо не поднимется, кулак не сожмется, энергия не пойдет. 'Если врежут тебе по одной щеке'... Это не насмешка и не цитата. Скорее часть жизни, развивающаяся в потрясающем организме. Жизнь развивается, жизнь потрясает сами основы вселенной. Жизнь не имеет права быть адекватной всегда, она вне законов любой человеческой логики. Сильная материя не всегда разрушает слабую материю, слабая материя не всегда защищается. Много хитросплетений на русской земле, много непредсказуемого в нашей вселенной.
  Ну и что? Со вселенной мы разобрались еще в эпоху саблезубых тигров и динозавров. Мы выдумываем религии, вселенная в стороне. Мы пристраиваем законы, вселенная отвергает. Мы размышляем, она философствует. Мы переживаем ошибки, она не переживает их никогда. Что случилось, опять же случилось, хочу я того или нет. Хорошие или плохие тенденции не повернуть в обратную сторону. Сильную или слабую взвесь не сочетать брачными узами. Умную или глупую энергию не представить, как тебе нравится. Со вселенной никто не договаривается по большому счету, потому что договориться с ней невозможно. Лучше не рыпайся и береги свою морду, товарищ.
  - Так нельзя, - говорили ребята, - Невозможно быть праведным или прямым в нашем неправедном мире. Мир не любит нечто подобное. Здесь сама прямота почитается за позорный порок, здесь добро не добро, и вообще никому ничего не докажешь.
  - Докажу, - Макс долдонил свое.
  Над ним смеялись, как вы понимаете, на почтительном расстоянии. Ему не верили, слушать его не хотели, словно слушали некую чушь от большого ребенка:
  - Вы представляете общество. Оно наше. В нем не существует идеального человека, не может существовать ни под каким там бараньим повидлом или свинячьим соусом, даже если есть соус. Где человек? Под воздействием окружающей среды идеалы и добродетели двадцатого века быстро перестают быть идеалами и добродетелями образца девятнадцатого века. Дождь прошел, подготовился град, иней выпал, ну в самый раз на твое идеальное поле. Происходит процесс минимизации (черт его знает, что это такое), но все белое и добродетельное теряет окраску. Через год, самое большее через два или три года наиболее грязные свойства выглядят не так чтобы скверно, а наиболее грязные идеалы приклеиваются к чему-то хорошему, перестают быть в любом варианте слизью и грязью. Больше того, подобная ерунда, скажем так, столь тошнотворное варево, не вызывает отрыжки у определенной группы товарищей, внедряющих саму тошноту в жизнь. Больше того, получается данный процесс научно обоснованным состоянием организма, без чего организм не способен существовать в предоставленном ему ареале. И это нормально. Прежние добродетели отправляются на пенсию, где через год или два становятся вражеской пропагандой, пороком и дрянью.
  Тут бы остановиться большому ребенку, взять большую игрушку или большую конфетку. Чтобы не зашкаливали мысли в большой голове. Государство у нас хорошее, народ вообще доблестный, прослушали твою ерунду вполоборота, пережевали, забыли. Кто-то пошел смолить хачик, кто-то пошел пинать мячик. Самое время остановиться большому ребенку:
  - Вы не правы. Для каждого человека свой собственный взгляд и собственный путь по вселенной. Есть добродетель, есть идеал, есть непристойность в более или менее относительном состоянии. Со временем подобные штуки меняются, или взаимно уничтожаются, но в определенный конкретный момент они есть. Пускай непристойным путем действовать много легче, нежели сложным путем добродетели. Однако сама добродетель (даже сиюминутная и изменчивая) скрывает в себе таковые достоинства, что уже являются для нее достойной наградой.
  Я не разыгрываю спектакль. Поговорили ребята, поспорили. Им хорошо. В данном месте спор прекратился. Любители симбиоза поганки и чистоты обращались к поборнику идеалов в несколько ином ракурсе:
  - Значит ты идеал, а мы нет?
  И в ответ на многозначительное молчание:
  - Дай-ка списать.
  И очень настойчиво:
  - Гони-ка тетрадку.
  Результат получался на пять балов.
  - Просто наваждение какое, - вздыхал Максим Леонидович Супенков, - Расплодилось черт знает сколько отличников.
  - Нет, это хуже, чем наваждение, - чуть ли не плакал Максим Леонидович Супенков, - Вот единственный раз побывать бы отличником.
  Товарищи хлопали товарища по плечам:
  - Оценки всего только фикция на фоне истинных знаний.
  Товарищи хлопали, привставая на цыпочки:
  - Неужели не представляешь, насколько приятно добиться всего без чужой помощи своими руками?
  Максим Леонидович Супенков впадал в транс:
  - А что получите вы?
  И получал стандартный ответ:
  - Да не беспокойся, мужик, как-нибудь успеем покаяться.
  Вослед за покаянием приближался новый урок. То есть снова шныряли тетради по классу, совершалась вполне предсказуемая несправедливость в отношении самого правильного и совершенного из товарищей. Ничего не происходило на курсах вселенной:
  - Маленькие кирпичики складываются в немаленькие кирпичи, составляют целые долины и горы, набивают целые ямы и кручи, поднимаются к свету, чувствуют свет, любят, лелеют его. Еще рвутся, не знаю куда, все вперед, вперед и вперед, не спрашивая на то разрешение. Им до балды. Маленькие кирпичики строят новый и, кажется, более праведный мир. Еще предвещают в строящемся мире новое будущее, более яркое, более чистое, чем оно было в начале процесса. С ярким солнечным взлетом, безоблачным небом, с прямой и великой дорогой к прекрасным мечтам, а так же прямой и широкой надеждой в сияющих звездах. Они не боятся, эти кирпичики, они строят, черт подери! Еще предполагается мост, очень крепкий и очень надежный. Над подлой и гнойной трясиной. И кого волнует теперь, как построится мост, как воздвигнется он, лишь бы лежал себе там, где положено находиться сегодня, на данный момент, лишь бы держал под собой все дерьмо этой бедной земли, все дрянцо этой чистой вселенной.
  Я опять ничего не скажу. В те прекрасные дни, в те благодатные ночи еще не стояла у горла трясина.
  
  
  ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
  
  Самое время поставить монумент и перейти на новый уровень сего невыдуманного повествования. Переход разрешается, дабы не мучить и не мантулить читателя философическими картинами русской земли. Мне нравится Русь, вам нравится Русь. Кому-то не очень она, то есть не очень нравится. Но ведь это дурак, необразованный, неодухотворенный и несвободный. Вполне ожидаемая реакция со стороны дурака. Сучит руками, кряхтит, нечто доказывает. Вот именно, что доказывает. Его не просят доказывать. Разве отечество наше в опасности? Разве не выполнен долг, неизвестно какой? Разве опорочена честь, неизвестно какая? Или наша интеллектуальная работа сводится к забиванию гвоздей и выкручиванию гаечек? Или наше необозримое отечество не постигнуть рассудком советского гражданина, раба и бессловесного труженика.
  Нет, мы еще не достигли умственного подъема на данном этапе. Существующая история нам не нравится по вполне законной причине, это не наш закон. Здесь бы немножко подчистить кое-какие шероховатости и немножко отмыть кое-какую грязь. Было так, случится вот сяк. Развивалось вот эдак, разовьется в совершенно иную сторону. Русскому человеку нравится подчищать подчищаемое и вычленять вычленяемое. Много спокойнее на русской земле, если выкинешь боль, выдавишь взлет, даже расстанешься с жизнью самой ради какого-нибудь подходящего подвига. Зачем тебе жизнь, в которой нет подвигов? Зачем тебе этот лубок с намеком на русскую землю?
  Попробую объясниться. Для каждого крохотного микрокосма, для каждого человечка существует своя среда обитания или своя земля. В среде обитания существуют свои законы, которые не всегда совпадают с законами общества. Пока развивается микрокосм, его не особенно интересует то пресловутое общество. Мелочь, но развивающийся микрокосм скорее реагирует на собственную среду обитания, как источник его развития, чем на все прочие среды. И только становится более чутким ко внешней (можно добавить, общественной) среде в противовес среде своей внутренней. Сегодня одна власть, завтра другая. Закончившему развиваться микрокосму, ему все равно. Главное, чтобы была власть, перед которой можно склонить голову, за которую можно голосовать, которую можно вылизывать. Но развивающийся микрокосм чертовски ершистый товарищ. Этот готовит слюну. Слюна течет по губе. Даже рискует свалиться в чистые и отдезинфицированные хоромы властелюбивого гражданина и труженика.
  Я представляю, для каждого из развивающихся товарищей есть остановка. Первый товарищ остановился в возрасте четырех лет. Следующий товарищ дотянет до двадцати пяти. Лучшие товарищи перевалят за тридцатилетний рубеж на пределе собственных сил и возможностей. Затем все равно остановка. Пик проскочили, закон установлен, любое сопротивление становится не только бессмысленным, но смертельно опасным для твоего здоровья, здоровья окружающей экосистемы и целой страны, потому что произошла остановка.
  Опять ничего личного. Для всех развивающихся, неистовых, бешеных представителей русской земли когда-нибудь произойдет остановка. Не будем загадывать, как и когда, отнесемся к остановке, как к свершившемуся факту. Настанет время, и произойдет остановка. А сегодня:
  - Здравствуй, милое солнышко. Я обожаю тебя. Ты играешь лучами, ты светишь, ты надрываешься. Мне очень весело, мне хорошо. Я люблю. Не конкретный предмет, не конкретного человека, не конкретную истину. Просто люблю. Толстое и худое, хилое и широкое, низкое и здоровое. Вы поглядите, какая любовь, как распространяется она по планете. От светлого моего таланта, от чистой и горней моей души. Как захлестывает всех и всякого. Как захлестывает лгунов, переделывателей истории, жалких чернушников с их окастрированной литературой. И это еще не конец. Улыбайся, милое солнышко.
  Здесь ничего не стоит продолжить повествование. Существующий уровень нравится без комментариев. Владимир Иванович Топецкой познакомился с Максимом Леонидовичем Супенковым. И решил поделиться, как оно полагается, своим солнышком. Почему бы не поделиться? Куда такому дохлятику полтора центнера мяса, костей и мыслей? Не слишком ли огромную добычу попробовал заглотить мальчик, не имея на то разрешающих документов или поддержки со стороны? Опыт, приобретенный на нижних уровнях, здесь не считается. После вегетарианской диеты лучше сразу не переходить на жирные блюда.
  Владимиру Ивановичу повезло. Пришел, увидел, схватил. До него подбирались другие товарищи. Некто зубами увяз, некто лопнул и отступил в свою будку. Отчего бы не лопнуть? Побегаешь, порезвишься, упрешься мордой в живот. Вы понимаете, о каком животе речь? Морда глупая, живот огромный, не просто смотреть снизу вверх, когда никакой тебе пользы. Хочешь запугивать класс посредством тесного комсомольского сотрудничества с вышеописанным животом, не запугивается. Хочешь выбиться в лидеры через дружбу и блат все с тем же товарищем, не выбиваешься. Хочешь стать на три капли умнее. Нет, этого совершенно не хочешь. У нас все товарищи умные, может не до такой степени, как мастодонты, тем более питекантропы, но все равно умные. Ну докажи, что дурак. В румпель не дам, но возникнут проблемы.
  Владимиру Ивановичу дьявольски повезло. Чего не подобрали иные товарищи, он подобрал в определенное время и на причитающемся тому месте. Как говорится, он пришел, он воспользовался. Поэтическому характеру нравится форма. Вот тебе форма, самая настоящая, самая законченная, где потрудилась природа, и форма со множеством восклицательных знаков. Какие руки! Какие ноги! Какой торс! Не нравится вспышка природы? Не нравится мощный подарок ее? Значит, сам не настолько воссоединился с природой, чтобы взмывать в облака, разгуливать по просторам вселенной и чмокать природу. Или тебе все равно? В таком случае, вот мешок, пара костей, кое-что усредненное в коротких штанишках, и хватит.
  Здесь Владимир Иванович поступил, как того следовало ожидать от будущего строителя коммунизма и просто хорошего парня. Он попробовал поделиться с братом:
  - Посмотри, мой хороший, вокруг. Солнце сияет, птички порхают, тучи по небу бегут. Мы покинули мир соотечественников. Нравилось там или нет, обратно уже не вернуться. Все позади, море, обрывы, песок. Море истлело, песок оскудел, что оборвалось, то навсегда оборвалось.
  Старший брат попробовал угостить младшего брата:
  - Если тебе надоели к чертям соотечественники, это еще не повод для суицида. Не всегда прошлое приятнее настоящего, не всегда утраченная ценность ценнее находки, не всегда любовь, добро и мечты в одном флаконе. Но сегодня тебе повезло. Посмотри на разворачивающуюся вокруг красоту. Сколько в этакой твари добра, сколько щедрости и обжигающей страсти. Как прекрасна улыбка, сияют глаза, как надежны руки, суровы суставы и мускулы. Что же надо еще? Просто взять и отдаться душой за такую вот песню.
  Товарищ не жлоб, не скотина, не гад. Вышел с открытой душой, не припрятав себе самый вкусный кусочек. Все для младшего братика:
  - Может быть хорошо.
  Только не видно восторга на мордочке братика:
  - Может вовсе не очень.
  Мы потеряли в прошлой главе Станислава Ивановича. Прятался по углам, тихорился в тени. Маленький, незаметный, сумрачный и деловой. Улыбка непроницаемая, взгляд крадется по полу, вроде нечто значительное разглядел со своей колокольни и спрятался. Снова маленький и незаметный, проскочил мимо мелкими семенящими шажками. Собственно, что происходит? Я ничего не слышал, не знаю, меня здесь не было в настоящий момент. Находился я далеко-далеко и решал совершенно другие, не относящиеся к делу задачи. Так что не будем вот так с бодуна выяснять, что вызывает сердечную боль, что ядовитые спазмы в желудке.
  Владимир Иванович мягко привлек к себе Станислава Ивановича:
  - Сконцентрируйся, парень, на пару секунд, для тебя нашли друга.
  Все равно, какая-та не такая реакция:
  - Кто сказал, что нашли?
  Не нравится подобный подход Станиславу Ивановичу. Разве находят друзей просто так на помойке? Умных, талантливых, преданных и способных на дружбу. Есть у нас кандидат, которому очень нужна дружба. Мы нашли тебя, друг, на помойке, теперь отведем к кандидату, с которым ты будешь дружить, потому что он очень нуждается в дружбе. Если ты будешь дружить хорошо, то получишь большую конфетку от нас и токусенький крохотный шанс поменять неважнецкую дружбу (куда мы тебя привели) на настоящую дружбу.
  Что-то творится со Станиславом Ивановичем:
  - Неужели мой друг это друг брата?
  Не понимает Владимир Иванович:
  - Впрочем, какая разница?
  Мальчику предложили самый, что ни на есть первоклассный товар от чистого сердца. Мальчик ломается, слюни от злобы текут, летят во все стороны сопли. Правильно было сказано про неправильную реакцию мальчика. Кто-то нашел первоклассный товар, он был расторопнее, ему повезло больше, тебе повезло меньше. Такое случается сплошь и рядом, одни находят, другие предлагают, многие пользуются. Что за хренька, черт подери? Что за порочный круг? Неужели ты будешь пользоваться только товаром, добытым твоими руками? Вот этот камешек ты подобрал на дороге, вот этот грибочек занюхал в лесу, вот эту ягодку уронила не так чтобы очень приличная птица. Или другие товары можно спокойно забрать у ребят, потому что они не прошли через руки старшего брата.
  - И почему жирнющий кабан должен стать эталоном для личности?
  Неужели в этом все дело?
  - Не хочу поклоняться ни жирным, ни тощим героям, хочу поклоняться себе и считать себя выше любого героя.
  Неужели так просто?
  - И вообще, кто берется сказать, где находится истина?
  Или мы чуточку переборщили со Станиславом Ивановичем. Дурацкая жизнь, надоедливая, очень тупая. Маленький мальчик забился в свою скорлупу, откуда не вырваться при сложившихся обстоятельствах. Мальчику очень нужна помощь. Согласен на помощь русской земли. Пускай разверзнется земля русская, пускай навалится всей грудью на такого глупого и бестолкового мальчика, пускай прикажет, как жить ему дальше. Или испугалась земля? Листья увяли, прокисли цветы, прыщиков сделалось больше, чем нужно для нашего времени. И никто не придет к Станиславу Ивановичу.
  Разве что старший брат:
  - Соглашайся, и ты будешь счастлив.
  Старший брат навязывал счастье.
  
  ***
  Не такая страшная ситуация. Созданная человеком, продуманная человеком, в какой-то мере представленная на общественное осуждение в корпорацию человеков. Радуйся, наслаждайся, любуйся. Разве не нравится, что очередного придурка заметили? И заметили в то самое время, когда птички поют, цветочки цветут, бутончики распускаются, котята мяукают. Это обычная жизнь, без поворотов и катаклизмов, без молотьбы по башке, без эксцессов величиной не то чтобы с дом, но с моченое яблоко. Снова жизнь. Протекает, как протекала всегда. Хочешь, потрогай грязненьким пальчиком, хочешь, вкуси ее с комсомольскими песнями. Ничего нового. Как и прежде ученые дяди и тети ругаются с пеной у рта, неизвестно о чем, мусолят обычный творожник:
  - Вы спрашиваете, что есть свет, что есть мрак? Мрачное средневековье находится на половине пути к истине. Разобравшись с характером той совершенно обусловленной и наглядной эпохи, вы найдете ответ на свои вопросы. Серое или черное? Какой только серости не пристроилось среди рыцарских замков. Возьмите наоборот, черное или серое? Какой только черни не подвязалось среди безобразных вертепов синьоров и синьорин. Некто считает себя героем. Некто снова герой. Некто возвышенная и вселенская личность. Но на самом деле 'вселенского' материала не существует в эпоху средневековья, а 'возвышенное' бытие такая же чепуха, как добрые марсиане. Вы заглядываете в архивы, там собирается пыль. Вы дышите пылью, будто рассчитываете после опять же вселенских трудов из черной материи вырастить светлую душу, отчистить и отстругать для ваших отстойных теорий светлого средневековья. Напрасная трата времени. Потому и является мрачным средневековье, чтобы отсвечивать современный светлый период добра и прогресса. Только сегодняшний день является центром науки, светочем знаний, поиском истинной вышины бытия в бесконечной вселенной. Каждый современный ребенок умнее синьора. Каждая современная девочка даст сто очков синьорине. Что вам еще? Средневековые распашонки забыты, мрак отступил, посмотрите, как плещется свет в наше время.
  - Вывод хороший. Светлое ничего индифферентнее черного что-то. Интеллектуальная энергия подавляет серую взвесь еще на начальной стадии развития, перед турниром за мировое господство. Но не спешите, мой драгоценный коллега. Средневековье всегда отличалось большими пороками, это факт. Однако пороки не существуют в единственном экземпляре на нашей земле. Тот убивает, этот прощает. Тот надевает оковы, этот спасает раба. С черным мусором всегда состыкуется белая чистота, а за пороком придет добродетель. И вы понимаете, я не бросаюсь словами ради хорошей филологической шутки за доброй рюмочкой коньячка в обществе настоящих философов. Кто придумал веру, надежду, любовь? Кто их выдвинул на вершинный процесс бытия? Конечно не мы, не наше прекрасное время. А может синьоры и синьорины? Почему бы и нет? Они окружали себя не единственно грязным развратом и похотью. От разврата можно устать, сделаться идиотом, если хотите, индифферентным скотом. Или еще лучше, скучным, безмозглым, больным воплощением второй половинки Иисуса Христа, что называли в средневековье Антихристом. Ваша порнуха не впечатляет, хочется и противоположной материи. Но чего опять-таки хочется? Вы ответили сами на данный вопрос. Хочется чистоты, хочется света, большой настоящей любви из морального комплекса 'Не возжелай ближнего своего'. Синьоры и синьорины знали, какой это комплекс, читайте Хейзинга, мой драгоценный коллега. И перестанете путать последующие времена и другие эпохи, когда мораль потеряла свой вес и превратилась в продажную девку буржуев.
  - Хорошо, хорошо, не кипятитесь, коллега. Капиталистическая идеология находится вне пределов вашей и моей компетенции. Идеологи марксизма-ленинизма разобрали вышеозначенное явление не только по косточкам, но практически до мельчайшего атома, и показали нам грешным и недостойным его самые недостойные стороны. В данном месте разврат докатился до горней вершины. Если не отрицаете, да и кто такое посмеет отрицать, буржуазная формация достигла извращенческой, нет, апокалипсической, нет, недочеловеческой формы. В данной области утеряла любовь свое природное назначение на планете людей и превратилась в продажную девку эксплуататорской человеконенавистнической машины. Однако и здесь, прошу вас отметить любовь. Вы знаете, чем сильнее свирепствует черная ночь, тем сильнее сопротивляется белый рассвет. Принцип известный во все времена и у всех народов. Одно еще не развилось до крайних пределов, другое еще окончательно не прошло. Мрак главенствует, но в любой момент он теряет ориентацию (цитирую Ленина) и покрывается гнилью. Буржуазное общество, как и положено отрицательной формации, гниет на корню. Мы исследовали подобную гниль, изучил ее, чтобы прочувствовать сопротивление света над мраком. Как говорится, новый подход к проблеме средневековья. Потому что развратнейшая система капитализма загнила, не взирая на все якобы хорошее, привнесенное туда из более ранней эпохи. Гибель системы стала началом нового общества или нового взаимоотношения между людьми. Белого с черным, серого с белым. Люди взаимосоотнеслись, как уже говорилось минуту назад, более чистыми, более светлыми взаимоотношениями, нежели во времена все того же немытого средневековья, в период синьоров и синьорин с их допотопной любовью.
  - Тут я с вами согласен, коллега. Согласен частями и полностью. Хорошее добро задавило плохое зло, потому что оно развивалось и как следствие должно было всякую дрянь задавить. Интеллект возрастал не то чтобы каждый год, но возрастал в определенных пропорциях. Средние века, новые века, машинная цивилизация - все потрудилось над нами, можно сказать, недостойными. Не думаю, что сегодня найдется философ, способный оспорить концепцию Маркса-Энгельса-Ленина в отношении современного общества. Для такого придурка примером станет Россия. Вот почему я с вами согласен, коллега. Я защищаю средневековье, но разделяю ваше суждение и компетентное ваше мнение о торжестве нового образа жизни над прочими. Мне нравится новый образ, мне нравится такая прекрасная вещь 'коммунизм', которой вообще не страшна никакая трясина.
  - Это так. И забудем слово 'вообще'...
  В данном месте ученые споры вставали в тупик. Умному человеку есть о чем говорить, над чем думать, чем заниматься. Честному гражданину из интеллектуальных слоев палец в рот не клади, если ситуация затрагивает интересы его родины. Гражданин давно разобрался во всех закорючках современной идеологии, причесал свои мысли и все решил, как того требует родина. Теперь с чувством выполненного долга можно расслабиться, сами знаете как. Другое дело, что оно изменит на русской земле? И какая вынырнет дрянь на свободных от мерзости капищах жизни?
  
  ***
  Я возвращаюсь на круг, где вращаются братья Ивановичи, Максим Леонидович Супенков и другие товарищи. Пока мы тут рассуждали, жизнь совершила свой оборот, соответствующий во всех отношениях текущему моменту. Может, друзья не хотели, но притирались друг к другу, потому что вот так решила за них жизнь. И еще кое-что решила она. Как говорится, одной кавалерийской атакой поставила в стойло всех лошадей и набила все морды:
  - Было трое, а стало нас четверо.
  - Все растет и растет команда.
  - Скоро вырастет за пределы вселенной.
  Я ничего не напутал. К первому блюду прибавляется второе блюдо, ко второму блюду прибавляется компот, плюс еще кое-что прибавляется. Если не портит картины само по себе кое-что. Сила, энергия, нерешительность. Это три грани одной вселенной. Давайте четвертую грань. Какая она четвертая грань? Как вы ее различаете и по каким признакам? Может ее различаете в виде уродов, вампиров, скотов? Или нечто прекрасное прорывается в мир, освобождает тех самых уродов и прочую гадость, плывет на воздушных, нет, ослепительных крылах гармонии? О чем разговор, естественно, лучше гармония. Некрасивое чмо надоело, жуткое барахло в горле стоит колуном, вампириозные ингредиенты пусть пугают придурчиков из Америки. Здесь не Америка, здесь Россия, как говорил один удивительный парень по имени Александр Мартовский. Значит, здесь красота, которой нигде не бывает. И баста.
  - Было меньше, стало больше.
  Умные мальчики. Четвертый товарищ пришелся на место в команде. Не север, не юг, не запад и не восток. Скорее все разом. Добрая русская кровь пустила ростки, перемешавшись с нерусской кровью. Не той, о которой подумали вы, такую кровь приличные пацаны не пускают в команду. Просто чуть-чуть побродила на юге достойная русская кровь, чтобы извергнуть затем совершеннейшее создание природы. Дальше молчим и любуемся. Вот создание, о котором мечтает не только ничтожнейший человек, ваятель и гений, мечтает сама природа. Неужели смогла? Неужели мое? Неужели так получилось? Мечтает и молится осчастливленная во всех вариантах природа. Не упоминаем про крохотного человечка, эстета и обожателя красоты. Если нравится, оставили далеко за барьером всех обожателей и обожательниц красоты. Здесь совсем одурела природа:
  - Один только взгляд.
  И это начало:
  - Прошу еще взгляд. Чтобы таяли девки, как свечи.
  У советской телки
  Для кривых и хилых
  Есть одни иголки,
  Есть петля и мыло.
  Грубость и упреки,
  Колотушки в днище
  У младой дурехи
  Табунами рыщут.
  Но для ловеласов
  И для херувимов
  Сладкие припасы
  У нее хранимы.
  Нет, не ругайтесь, товарищи. Никто не нарушил мораль строителя коммунизма. Несколько легковесных предположений в Мольеровском духе вряд ли способны нарушить мораль или поколебать коммунизм до его основания. И вообще, какая мораль? Никто не вышел из рамок приличия. Даже при коммунизме поклонялись любви не самые горячие головы. Впрочем, открою секрет, при коммунизме только и поклонялись любви, а остальному дерьму, например, программе партии и правительства не так чтобы поклонялись. Отсюда повышенный интерес к некоторым продуктам природы и не только женского пола. Случается наоборот, гораздо реже, но в общем случается. После многочисленных экспериментов природа выдает такой идеальный продукт, что в панике девки.
  - Гляди, полегли.
  - Где полегли?
  - По кустам штабелями...
  Собственно говоря, одно не мешает другому. То есть природа с ее экспериментами не мешает процессу любви. Или скажем точнее, предварительной подготовке к любви, где пока что никто никого не любил, просто повеселилась природа. Чего вы хотели? Мы живем не в каменном веке. Коммунистическое общество, облагородившее любовь, вычленило из процесса любви наиболее унизительные стороны. Любовь перестала продаваться за деньги и перешла в разряд чувства. Не только любовь юноши к девушке, но и любовь девушки к юноше. Следовательно, перешла в разряд чувства любовь ко всему прекрасному, что для одной половины человечества может олицетворяться только с другой его половиной. Отсюда новое понимание красоты в коммунистическом обществе. Ибо красота есть не только гармония, но и научно продифференцированное продолжение счастья. Что продолжается, сообразуясь с интересами твоего народа и государства, то не может само по себе отрицать счастье. Поэтому красота есть интернациональная величина в интернациональном коммунистическом государстве. Прятаться большой грех. И что кошмарного, если красивая особь мужского пола покраснела, или опустила восхитительно круглые глазки перед каждой девчоночьей мордочкой, прежде чем приступить к ковырянию пальчиком то ли дыры, то ли пуговицы на пиджаке. Это его право:
  - Ничего не пойму, сам, похоже, нормальный товарищ. Просыпаюсь, живу, засыпаю, как прочие люди. Жизнь простая вокруг, солнце, ветер, вода, никаких неприятностей. Все во мне, все внутри, в этой прекрасной и чистой вселенной.
  - Вот сказал.
  - Но ощущения странные. Никогда не пытался переустраивать жизнь. Вдруг изменится что-то, и ты проснулся не так, как вчера. На мгновение раньше или позднее проснулся, с тупой головной болью. А, проснувшись, ты стал совершенно другим существом, нехорошим, испорченным, гадким. Что-то внезапно погибло внутри, придется жить по-другому, но как, я не знаю.
  Мальчик краснел, но так мило, как шаловливая девочка. Затем начинал городить огород, то ли пробовал показаться умнее, то ли желал показаться суровее в данный момент, нежели могло показаться вообще, при его-то физических данных. Тоже мне с боку бантик, мама моя! Ответная реакция окружающих товарищей выглядела не более убедительно, чем начальный толчок, за которым последовала она. Тоже мне, детские шалости!
  Или как говорил Супенков:
  - Невинность.
  Хотя его тут же валили на обе лопатки:
  - Невинным может считаться цветок, либо капля росы на цветке, либо слезы упавшие в ночь, орошая увядший цвет добродетели. А еще только черная ночь, что скрывает твои благодатные слезы, может выглядеть чистой росой до такой удивительной степени, что ее называют невинностью.
  Ответ Владимира Ивановича Топецкого кажется более чем банальным:
  - Принцесса.
  Очень жалко, что за подобный ответ не бьют морду:
  - Вот и не угадал. Сказка не состыковывается с реальностью, будущее не прикрывается прошлым на одних только штампах. Ошибочное восприятие своей интеллектуальной позиции приводит иногда к более тяжелой ошибке. Где-то услышал, где-то изрек, где-то попробовал применить новый штамп в новых формах. Кого ты обманываешь кроме себя? Неужели росу, неужели цветок, неужели прекрасную ночь? Сам подумай и успокойся, покуда не поздно.
  Плюс очень много совсем бесполезного мусора:
  - Дело не так чтобы в оболочке, в которую облекается красота. Хотя с любой стороны красивая оболочка содержит красивую душу и все предпосылки для очень красивой любви. Если не против, для бесконечной любви, с одним очень маленьким отклонением. Если бы любовь полюбила любовь, вмещающую в себя бесконечную красоту, ну хотя бы единственный раз, и прониклась своей же собственной бесконечной любовью, тогда никаких отклонений.
  Станислав Иванович был более краток:
  - Кончай заливать!
  И более груб:
  - Не ломайся!
  Особенно груб, когда нарывался на очередную жертву красивого мальчика. Мы не уточняем, насколько смотрелась жертва, то есть под каким соусом ее следовало приводить в чувства. Это не главный вопрос и не главный ответ, даже не комплемент. В остальном к миловидной машине не было никаких наводящих вопросов:
  - Ах, эта кровь!
  Звали красавца Кириллом Петровичем Ламерти.
  
  ***
  У Кирилла Петровича есть свое амплуа. В первую очередь по поводу вылазок и развлечений. Можно сказать, чувствовал жопой товарищ, где хорошо вылазить и где развлекаться. Многие солидные товарищи так не умеют, а у него получалось опять-таки без особого напряжения. Чувствовал и не стеснялся Кирилл Петрович организовывать всю эту банду оболтусов, скопище мусора и суеты, от которого голова идет кругом. Здравствуйте, дорогая моя молодежь! Вы устали учиться и изображать из себя праведников? Ваше настроение практически на нуле после шестидневной учебной недели? Не расстраивайтесь, не намыливайте веревку, не привязывайте гири к ногам. Шестидневная учебная неделя обламывала более крепких товарищей. Но и против нее есть прекрасное средство. Какое средство, петух тебе в рот? Вы понимаете, взгляды всегда обращались к Петровичу.
  Я ничего не придумал, Петрович организатор, если не возражаете, организатор от бога. Его комната в коммунальной квартире не лучшее место для проведения организационных мероприятий с позиции какого-нибудь гурмана, но там чертовски приятная обстановка. Петрович любого придурка готов привести к себе в комнату. Зайчика, ежика, бомжика. Заходите, товарищи! Не стесняйтесь, товарищи! Серый день, серый вечер, серая улица. В комнате мягкий свет, в комнате мягкая мебель: вот кресло, вот стул, вот диван и другие удобства. Плюхайся в кресло, можно и на диван, опоздавшим уродам по стулу. На стуле ты такой строгий, такой величественный, такой готовый для спора товарищ, что может вытошнить не готовых для спора товарищей.
  Русские любят спорить. Мальчики или девочки, наши и ваши. Им только тему давай, чтобы не совсем свеженькая, но и не совсем затертая дедушкиными пальцами. Как-то не вяжется благопристойная борода дедушки со всей хренотенью, что организует за три минуты Петрович. Поэтому просто нужна тема, достаточная, чтобы сдвинуть всю хренотень с места. Пока еще заработает механизм, пока еще заголосят спорщики, нет, простите, пока подумают высказаться за и против, слетит с катушек вселенная. Заметьте, занято кресло, диван или стул. На столе расположились буханки, паштеты, баранки. Первый товарищ работает, то бишь скрипит челюстями. Следующий товарищ готовится на компромисс с предыдущим товарищем, потому что чертовски горячий чай в чашке. Наконец, самый злобный из всех оппонентов, он ни к чему не готовится, потому что нет темы. Кусок пирога есть, и яблоко, и апельсин, и миска лапши, но нет темы. То ли ошибочка вышла на данный предмет, то ли материальное вещество возобладало над русской духовностью. То ли дурацкие яблоки, апельсины и помидоры нарушили равновесие в системе вселенского бытия, но тема пока заблудилась на подступах к настоящему месту. И где же Петрович?
  - Давайте о дружбе, - с Петровичем полный порядок. Знает, как подойти, как уважить, как повернуться в критической ситуации. И тема неинтересная. Мусолили, распинали, топтали ее, всем надоело после четыреста сорок четвертой попытки, то есть всем надоело мусолить, топтать, распинать и кривляться. Предложишь подобную фиговину, скорее всего, назовут дураком, крест поставят на мягкое место, или получишь по морде. Другое дело Петрович. Вкрадчивый голос, манеры, таинственный взгляд. Он не навязывал, не просил, не понукал хвататься зубами за неинтересную тему. Ничего конкретного из области плети и пыток. Петрович едва улыбнулся, не разжимая пикантные губки свои. Так, крохотный вздох или звук, никто не заметил. Нет ошибаетесь, даже очень заметил.
  Вот Владимир Иванович Топецкой забрался на стол:
  - Я скажу. Дружба не категория, не символ, не изначальная величина нашей жизни. В математике существует величина, в философии категория, в беллетристике символ. Но они не объясняются как, для чего, почему они существуют. Они скорее запутывают и сбивают с исследовательского пути, чтобы ты никогда не добрался до цели. Следовательно, чтобы не получил конкретный ответ, что такое есть дружба.
  Вот Максим Леонидович, протянувший под стол ноги:
  - Стоп, ребята. Мне казалось, что крепкий союз мужиков исчерпывает настоящий вопрос. Берешь мужика, берешь другого, пятого и еще парочку. Слишком много не следует брать. Количество не улучшает качество дружбы. Если один экземпляр, получается странная и смешная картинка. Если двое - разврат. Еще прибавьте сюда пару-тройку плечистых парней, и получится то, о чем мы говорили, получится дружба.
  Снова Владимир Иванович:
  - Ты упрощаешь. Деревья растут в лесу, птицы гуляют в саду, люди сталкиваются лбами. Кто-то бессмысленно, кто-то с определенной целью. Товарищи потолкались, сыграли в карты, повыли и навсегда разошлись. Атмосфера нечто подобное стерпит, не разверзнутся хляби небесные, не выпадет годовая норма осадков за десять минут. Ничего не произойдет в нашей чертовски умной вселенной, ибо это есть профанация дружбы. Ты догадался, что я говорю? На лицо субъекты твоей же собственной философии: первый, пятый, восьмой элемент системы, и более ничего. Пришел дураком, ушел дураком. Подурачился в очень веселой и не совсем неприличной компании. Попрыгал за счет заведения. Дверь закрылась, тебя больше нет. Не ищите, не следует заниматься подобной фигней, все равно, что исчез, все равно, что в могиле. А кто-то сказал, 'мужики'? Не хочу выгораживать зарапортовавшегося кто-то, но почему 'мужики'? Собрались, выпили, опять разошлись. Желудок болит, голова разламывается, сердце выскакивает из груди. Где прекрасные чувства? Их нет. Где прекрасные мысли? Нигде. Где вселенная чистоты? Не бывает опять и не будет. Как тебе 'мужики'? Лучше девушку взять и дружить. По крайней мере, не больно в желудке.
  Снова здоровый бугай:
  - Ты чего обалдел? Чувство, мысли, экстаз. Не экстаз, а разврат твоя девушка.
  Разрешается продолжать при потушенном свете. Еще тишина, пустые слова, гулкие фразы. Кажется, чайник кипит. Кажется, нет. Подумали про чайник и отвлеклись от общей тематики. Умник карты на стол положил. Глупышка засунул сухарь под язык. Сухарем встала речь, настоящее пламя:
  - Где разврат?
  - Да нигде.
  - Ошибаешься друг. Чистые мысли, чистые чувства будут такими всегда. Я не говорил про экстаз, прорывающийся сквозь оболочку вселенной, хотя если бы говорил, ничего позорного не могло случиться на русской земле. Человек не только скотина. Ты понимаешь, скотине скотское. Выбежать на лужок, потереться, поймать какую-нибудь бяку. Скотина дружит не так, любит не так, и вообще она мне не нравится. Человек и любит и дружит сильнее. Человек состоит из могучих гипервселенских порывов, не имеющих ничего общего с бешенством возбудившейся плоти. Гадость какая, о черт! Скотине оно позволительно, но человеку... Это не так. Соединенные души ищут любви, даже если любовь получилась между мужчиной и женщиной. Ладно, допускается любовь между мужчиной и женщиной, если любовь настоящая, духовная и на уровне целой вселенной, без угарного бреда, без пляски и стонов взбесившейся плоти. Но гораздо умнее поставить на дружбу. Разнополая дружба имеет немало общего с дружбой вообще и способна добраться к вершинам духовной вселенной. Она не заложник постыдных влечений хотя бы уже потому, что она дружба.
  - Очень интересная мысль.
  - И очень правильная. Поднимаясь над уровнем скотства, над животным своим состоянием, человек доказывает, что он человек. Не собака, не обезьяна, не слон. У него еще развиты чистые чувства, у него формируются светлые мысли. Не все опошлено до конца, не все изуродовано физиологической частью человеческой природы и затоптано в похотливую грязь. Не все оказалось позорным, что составляет прерогативу и лучшую часть человечества. Можете не сомневаться, я говорю, будет так. Хотя апология чистого чувства формируется и основывается на прихоти неутоленного естества, это совсем не значит, что утоление естества происходит путем флуктуации некоего возбужденного органа в некие возбужденные сферы.
  В данном месте дело за Станиславом Ивановичем:
  - А что такое есть флуктуация?
  В данном месте влезал Станислав Иванович, куда его не просили, и доставал любимого брата, как поборника чистого, светлого, доброго:
  - А что такое есть что такое?
  И поборника человеческой чистоты вырывало чернушной желчью:
  - Я не паясничаю, я готов расписаться под каждым своим словом. Вопрос глобальный, значит серьезный вопрос. Паясничать будем в бане, для этого существуют мочалка и мыло. Морду намылил, натерся и смыл. При неправильном употреблении банных принадлежностей мыло не только очистит кожу, но закупорит все щели и дыры. Ты почувствовал разницу? Нажрался или голодный еще? Ты попробовал не базарить, когда принимал мыло? Нет, не попробовал. Особенности человеческой конституции не позволяют за один раз совершать более чем одно действие. Человек попросту не способен намыливаться и заткнуться одновременно, как не способен дружить и любить. Только очень немногие избранные товарищи управляют своими рефлексами на уровне подсознания до такой степени, что способны отказаться от дружбы, перерастающей в любовь, и от любви, перерастающей в дружбу.
  Желчь текла, куда полагается ей:
  - Скажем так, сегодняшнее духовное состояние человечества перестало являться его собственностью. Общество наложило лапу на твою и мою личную жизнь и приставило к нам духовных наставников. Видите ли, мы такие придурки, что не научились отличать от любви дружбу, в результате чего находимся в постоянной опасности. А духовные руководители научились за нас. Вроде бы работа такая. Духовники всегда на страже твоих и моих интересов, чтобы неправильная любовь не опошлила дружбу, чтобы не завершилась дружба в кровати. Захотелось кровать? Не получишь ее. Только у кошек с собаками разрешается подобная флуктуация. Помяукали и потявкали, раз. Потявкали и помяукали, два. Погода стоит хорошая, солнышко обалденное, можно сказать, весна на дворе, то есть время, предусмотренное природой для определенных физиологических упражнений. Пробрались наглые твари в подвалы свои и занимаются в этих подвалах любовью.
  Желчь текла, но не долго.
  - Погоди, погоди, - снова Максим Леонидович, - В отношении кошек можно еще согласиться, потому что немногие из товарищей наблюдали кошачью преступную связь на газоне, прямо из собственных окон. Но в отношении или по поводу тех же собак не получается твоя аксиома, хромает на двадцать четыре ноги. Сам додумался, или подсказали другие товарищи? А тем временем эти блудливые твари забыли всяческий стыд, скажем, трахаются, где не попало.
  - А чихать!
  - Твоими молитвами.
  - К слову пришлось.
  - Очень умное слово...
  Я еще не закончил. Сидели, молчали, кушали, пили, играли. Тысяча действий за десять минут. Не пора ли нам разбегаться? Нет, не пора. Что-то маленькое бесится там, выскакивает, кипит. Искры самые, что ни на есть настоящие, огонь и вулкан. Дай порезвиться немного, чтобы взорвать подобную пакость. Такая чудесная встреча, такие прекрасные люди, такие почти, что гипервселенские мысли. И все сомкнулось вокруг Станислава Ивановича. В центре опять же единственный бог Станислав Иванович. По крайней мере, за ним должно быть последнее слово:
  - Неужели мы подеремся?
  В данный момент назревала необходимость в руководящей руке, и быть может в капельке руководящего такта.
  - Ребята, - Кирилл Петрович подводит итог, - Ведь мы говорили о дружбе.
  
  ***
  Можно смеяться, можно вопить, можно надыбать хорошую фишку с бутылками. Все равно человеческие чувства вне компетенции правящих и запрещающих органов, всяких царей, секретарей, президентов, парламентариев. Прекрасная получается вещь, органы далеко, а ты рядом. Свободный, веселый, готовый на звезды. Делаешь все что угодно и как угодно. Или еще не пробрало, мой маленький? Вот родная земля, вот система отчизны твоей, вот загадочный русский характер. Ну, хотя бы единственный раз. Я выворачиваюсь наизнанку, я выворачиваю душу кишками на свет, и придумываю чего-нибудь новенькое. Не русское, не родное, не соответствующее системе ваших указаний и вашим правилам. Не ожидали, черт подери? А вы попробуйте измениться здесь и сейчас, чтобы точно не ожидали.
  - Давайте не будем пошлить, - спрятался Станислав Иванович.
  - Не все получается гладко, - опять же Кирилл Ламерти.
  - Но для каждого время свое, - снова он, - Лучше подумаем о глобальных проблемах. По большому счету человечество растратило себя на позорную мелочь, если не против, на сплетни. Мелочная повседневность есть тот краеугольный камень, о который споткнулось по доброте души человечество. Вот теперь бы ему подняться, расправить плечи, наполнить грудь воздухом и доказать, если не пришельцам из системы Альфа Центавра, то практически каждому из закопавшихся в мелочах человечков, насколько выглядит хорошо человечество. Это не сплетни, это нам нравится, это спорт. Так давайте о спорте.
  - Договорились, - включается здоровяк, - Мальчики любят спорт, девочки любят спорт. Мальчики любят двигаться, прыгать и падать на стадионе. Девочки любят двигаться, прыгать и падать на мальчиков. Что в конечном итоге? Правильно, спорт. Чтобы подняться, сперва научись падать.
  - Я такого не говорил. Спорт сближает людей.
  - Ну, конечно, сближает, твою мать, в новую нацию гермафродитов.
  - Я такого не думал.
  - Шик-карная нация...
  Русского человека не изменила большая пребольшая вселенная. А вы захотели, чтобы русский человек изменился после нескольких взмахов ногами и одного не совсем, чтобы удачного прыжка. Не многовато ли вы захотели? Пускай из тормозных этот русский. Тяжело ворочает языком, тяжело разговаривает, горло набито ватой. И, конечно же, ватой набиты все прочие органы, чтобы циркулировала вата по органам прямиком в горло. Вы чувствуете циркуляционный поток? Он ленивый, неосторожный, если не догадались, почти никакой. Но русский характер не изменить и при никакой циркуляции. Спорит, спорит и спорит. Почти окривел, но есть еще вата.
  - Баба хуже мужчины, - теперь Станислав Иванович.
  - Почему? - законный вопрос.
  - Баба не человек, - видно долго молчал младший из братьев Ивановичей, собирался, как вы понимаете, для созревания. Зрелое человеческое начало вам не зеленый конец. От зеленого конца то ли крепит, то ли тошнит, то ли крючит, то ли канючит в желудке. Лучше созреть до определенной черты, набраться света и мрака, вселенной и бездны, черной и звезданувшейся кашки. Чтобы подобное велилепие разом вместилось в тебя, в твой раскрывающийся внутренний мир и его окрестности. А дальше смотрите, ребята, - Мужик человек!
  - Да где его взять, мужика?
  - Он перед вами.
  Самое время вступиться старшему брату Владимиру:
  - Мы зря и подолгу мараем прекрасное имя женщины, можно сказать, не имея на то морального права. Такое ощущение, что маленький недоразвитый мальчик забрался на маленькую недостроенную колоколенку и оттуда плюхнулся мордочкой в грязь, чтобы надолго и навсегда таким оригинальным способом попробовать женщину. И пошла его маленькая недоразвитая философия. Вы попробовали, черт подери? Зря, зря, очень прискорбно. Пока не попробуешь, не поймешь, что опять же есть женщина. Кто сказал, баба? Это сказал подлец, или холуй, попирающий самое чистое, самое гиперпространственное существо в нашем мире, на нашей земле, среди нашей вселенной. Не слушайте подлеца, он не в себе по причине внутренней подлости, он обманывает, он обманывается сам. Еще не разобрался, с какой целью, еще не прочувствовал, для чего ему нужна подлость. Может просто дурак. Язык работает, и ладно. Щеки надуваются, и хорошо. Я уверен, дурак. Себя обманул, тебя обманул, всех обманул, и такой довольный, такой улыбчатый этот дурак, что завалялся в грязи после маленькой недостроенной колоколенки, и не разбил морду.
  Эх, куда занесло.
  - Не слишком ли много грязи? - версия Максима Леонидовича Супенкова.
  Но уже разозлился Владимир Иванович:
  - Отчего бы и нет? Надоело болтаться на тонкой кишке, надоело четыреста раз повторять для дебилов простейшие вещи. Спросите у новорожденного существа, у всякого сопляка, что такое есть женщина? И он несмышленый ничтожным движением губ докажет насколько у вас непорядок с мозгами. Подсуньте новорожденному существу мужика, и убедитесь, что так поступают придурки. Нет, я не идеализирую женщину, боже меня упаси. Потому что еще существуют продажные женщины, торгующие на углах самым святым, что ни создано природой. Но успокоимся на минутку, товарищи. Торговля есть неотъемлемая часть некоторых сообществ людей, построивших на ней не только собственное благополучие, но и свое государство. По крайней мере, на нашей земле не практикуется такая торговля, потому что свободное государство уважает честь женщины.
  - Лучше сдохнуть.
  Не прав Станислав Иванович, старший брат может применить силу:
  - Ты что-то сказал? Заткнись и сопи через две дырочки, пока не порвали. Взаимоотношения между честью и государством являются непременной основой для развития человеческой личности, независимо от того, ты мужик или женщина. Невозможно унизить одно человеческое существо, чтобы другое такое же существо ненароком возвысилось. Через унижение не возвышаются никогда. Уничтожая святые начала женской души, самое чистое, самое божественное, что существовало когда-либо, существует, будет существовать в нашей вселенной, можешь и не надеяться на возвышение. Послушай, придурок, наехав на женщину, ты обосрал свою мать, продал святыни и попытался святое купить, будто мусор с помойки.
  Обворожительный диалог. Улыбается Максим Леонидович:
  - В неприятной продаже бывают приятные стороны.
  А тут и Слава с подленькой мордочкой:
  - Торговля собственным телом является наиприятнейшей из любого вида торговли. Когда продавец получает два удовольствия за одну цену. С материальной стороны продавцу достаются монеты, с нематериальной еще кое-что, что почище монет, и само по себе стоит бешеной платы.
  Выбили из седла Владимира Ивановича:
  - Чертовы пидоры!
  Максим Леонидович колупает затылок:
  - Это мысль.
  Но всех перекрыл тоненький девичий голосок Станислава Ивановича:
  - В конечном итоге позорное ремесло удовлетворяет главную прихоть ремесленника, вернее, ремесленницы, у которой по эволенте, или как говорят, по профессиональной привычке развивается зуд при отсутствии покупателя. Нет покупателя, так не нужно вообще ничего. Ибо чесотка со временем переберется в болезнь. Я не смеюсь, будет такая болезнь, что со временем сильно понизится плата или больная заплатит сама, чтобы разделаться на единственный миг с рецидивами, приобретенными за деньги.
  Все, хана, со стола свалился Владимир Иванович:
  - Е, ты мое!
  И с кулаками на братика.
  Здесь опять вылезал на арену красивый и очень благоразумный товарищ с пухлыми все равно что девичьими щечками и ангельскими глазками:
  - Ребята, мы говорили о спорте.
  
  ***
  Я ничего не преувеличиваю, развивая интеллектуальные стороны в ущерб всего остального хозяйства. Русские товарищи любят свой интеллект, лелеют его, часто пускают в дело. Гляди, я какой! Они любят, они лелеют. Они зацепились на каждой доске, в каждом маленьком муравейнике. Где двое, где трое сидят и кучкуются с очень интеллектуальными мордочками. Я не говорю о четвертом номере. Русские любят, русские чувствуют толк в подобных забавах. Они законодатели и организаторы вышеупомянутой моды. Но это еще не все. Иногда надоедает сидеть, корчить умного мальчика, или строить суровую девочку, нечто выкрикивать, что через две с половиной минуты легко забывается и забивается куда-нибудь далеко-далеко на три буквы. Поверьте, чертовски надоедает. На это есть своя мода:
   - Отчего бы ни плюнуть на скучный урок?
  - Хорошая мысль.
  - А, плюнув, можно смотаться не знаю куда.
  - Почему не смотаться?
  Я развиваю новую грань. Вам понравилась статика, вас достал интеллект, вы прочувствовали, как здорово выглядят кресло, диван, или стул, или парта. Но существует нечто иное. Улица, город, Невский проспект. Вон машина пошла, вон трамвай, вон мужик с мешком за плечами. Там автобус стоит. Отвалилось у него колесо. Вылезли пассажиры, беснуются, но в разумных пределах. Лица умильные, это судьба. Лица суровые, это само нетерпение. Судьба подпирается нетерпением и переходит в апатию на очень многие буквы и цифры. Снова мужик. Ах, ошибся, это же тетя Маша. Бежит посудачить с бабушкой Верой в своем зипуне. Я думал, мужик. Каждый день вижу тетю и ошибаюсь. Она бежит, она смешно переваливается, точно поддала с утра. Хор-рошая тетя, в любом варианте здесь высший класс человеческой личности. Дети прошли. Двое в красном, один в черном. Затем толпа. Взад и вперед. Не могу сосчитать, сколько боевых единиц попало в данную экосистему. Двести, триста, пятьсот, сто миллионов. Каждый товарищ куда-то направился, у каждого цель. Здорово, твою мать, когда цель, то есть у каждого товарища из ста миллионов. Я не ругаюсь, почти в эйфории.
  Вы понимаете, город лучше одной единственной единицы по имени Александр Мартовский. Вы понимаете улицу, двор в том же улучшенном или полезном аспекте. Вы заметили ключевые тонкости самой жизни, вы разобрались во всем до конца и выбираете путь не то чтобы на работу и в школу, но просто так. Я говорю про бесцельный путь, просто по городу. По его потрясающим улицам, по его площадям, по его закоулкам. Нет, закоулки лежат за чертой моего бесцельного выбора. Там не каждый товарищ бывает в течение правильной жизни своей, а если бывает, только по службе или очень большой нужде. Туда не каждый товарищ стремится, а если стремится, значит, зовет любовь или глупость. Собственно, глупость родная сестра любви. Значит, одна из сестричек зовет. С потрясающего проспекта, от улицы, от площадей в позорную гниль, в эту мразь, в эти помои, на свалки твоего и моего города.
  Все равно красота. Не надо только зацикливаться на городе. Не надо настраивать интеллект на определенный предмет, тебе приятный, тебе интересный. Потерпи, посмотри, разберись во всех прочих аспектах проблемы. Сегодня предмет, завтра еще что-нибудь. Сегодня определенное состояние лично твоей жизни, завтра неопределенное. Ты понимаешь меня, я понимаю тебя. Мы отдаляемся, мы уходим, мы исчезаем из города. Где они улицы? Где они скверы? Зачем- то пропали каналы к собачьим чертям? Мы отдаляемся. Нам надоела помойка. Автобус нам надоел. Машина, трамвай. Тетя Маша и бабушка Вера. Дама с собачкой. Мужик с кирпичом. Сантехник Егор. Электрик Иван. Все надоело. Двадцать пять человек, пятьдесят, миллион. Еще как надоело! Мы исчезаем. Школа давно позади. Споры, уроки, вопли на тысячи миль. Глупо все это, гадко и пошло. Машинная гарь, заводская труха, облезающие дворцы и трущобы, которые развалились, когда появились на свет.
  - Можно смотаться, черт подери!
  И знаете, какая удача, организатор у нас под рукой. Тебя понимает, меня понимает, никаких неуставных отношений, чистая организация. Организуется подобная штука с первой попытки, не успел свистнуть, как организация завершена, маршрут разработан в деталях, сопутствующие товары попали в рюкзак. Вы представляете, здоровенный рюкзак. Для огромного мальчика слегка пошутить и размяться. Не берет мальчик. Тогда дотащит кто-нибудь из команды. Маленький, но мощный опять же товарищ. Для старшего Ивановича рюкзак вроде манны небесной. Может, заткнется на пару минут. Может, почувствует праведным сердцем своим, какая вокруг красота, какая природа вокруг, какая вселенная опустилась на землю. После улицы, после площади, после сквера, после пыльного и контрастного города. Петербург Достоевского? Забудем его. На природу, скорей на природу! Окажитесь единственный раз в такой красоте, вероятно, природа одарит тебя самыми дорогими на свете подарками.
  Если кровь струится в жилах,
  Если ветерок в мозгах,
  И непрошенная сила
  Разливается в руках.
  Нет ей лучше примененья,
  Чем здоровый к черту пот
  И простейшие пельмени
  Не на бешеный рекорд.
  Далее сам себе господин. Хочешь, плетись пешком. Хочешь, классический велосипед. Велосипед интереснее. Всунул ноги в педали, раз крутанул, другой крутанул. Скорость, азарт, размах. Ничего общего с серым подвалом, с мусорной кучей, с залитым бензином асфальтом. Солнце вокруг, небо вокруг. Ветер над головой, ветер в педалях, ветер в спине. Послушай, как ветер свистит и как надрывается. Ему не препятствуют улицы, его не закрывают дома, над ним сила, снова азарт во всех мыслимых и немыслимых по большому счету вселенных. Ты человек, я человек, он человек. Хотя бы на час, хотя бы на тридцать минут. Господи, это вершина, куда так не просто попасть из большого и грязного города!
  
  ***
  Нет, я не мастер описывать нечто. Скажем, город Ленинград в период коммунистического строительства. Скажем, природу в тот же период. Описательское искусство со мной не в ладах, по крайней мере, на ближайшую тысячу лет или больше. Оно, я имею в виду искусство, конечно, возвышенный материал. Только я не возвышенный передатчик возвышенных материалов. Что умею, того и передаю по инстанции. Чем занимаюсь, тем занимаюсь на своей колокольне. Если мне хочется доработать вопрос, что есть собственно дружба, я не оставлю так просто вопрос, чтобы валялся себе, пока не добили ногами. Время от времени я попытаюсь вернуться обратно. Как на пироги, пряник или большой бутерброд. Мне неймется с недоработанной вещью. Я русский товарищ, такой же, как все. Не успокоюсь до самой смерти и другим успокоиться не даю, пока существует маленький шанс довести до конца безнадежное дело.
  Дальше интеллектуальная часть программы.
  - С девушкой, - открывает программу Кирилл Петрович Ламерти, - Глупо думать о дружбе. Она из другой весовой категории. Слово 'дружба' в ее устах обозначает нечто иное, чем следовало бы. Ты замахнулся на звезды, которые в одиночку не одолеваются и не исследуются. Ты продумал преграды, которые в две ноги не проходят товарищи. Ты разобрался, ты рассчитал, где одному хорошо, а где без взаимоотречения, без взаимоконтроля и посторонней помощи можно только откинуть копыта или нарваться. Эта помощь есть дружба.
  - А девушка, - как разбежался все тот же Ламерти, - Она приятная, она возвышенная, чудо какая хорошая. Можно с ней отдохнуть, время с ней провести, в этакой необычной, несколько заторможенной обстановке, при оплывшей свече, при закрытых дверях. Только она, только ты, только вы оба и более никого. Можно раскрепоститься, душу раскрыть. Не знаю какую, интеллектуальную или нет, правдивую или другую душу. Главное, чтобы не было никаких непреодолимых исследований и остальных закидонов. Пока сама не предложит какой-нибудь закидон романтично настроенная девушка.
  Чувствуете, развивается тема, растет, крепчает у нас на глазах, занимает позицию. Нет, не позу, возраст не тот. Солнце, небо, деревья, кусты. Ничего лишнего на данный момент, просто развивается тема.
  - Свет, говоришь? - на подхвате Станислав Иванович Топецкой, - К черту свет. Выбрось свечи, сотри полумрак. Ни цветов, ни жратвы, ни души на сегодня не надо. Надо просто задрать подол, сколько там у тебя получится с недоношенной твоей философией, и послать к дуракам эту милую девушку.
  Где младший из Ивановичей, там его старший брат:
  - Черта с два, заткнись и не вякай.
  Возмущается праведник:
  - Женщина лучший товарищ, какового вообще не бывает больше в нашей вселенной. Я повторяю, она товарищ и друг для каждого интеллигентного человека. Впрочем, и для неинтеллигентного тоже. Запомни, сопливый пацан, женщина лучший товарищ. Дается она единственной и настоящей природой, чем и предназначалась она быть. Ибо женщина не подстилка, не свечи и не подол. Всего лишь цветок, и обращаться с подобным цветком, как с предметом для грязной нужды, есть чистейшая дичь, есть преступление, есть идея врага. Ты себе враг. Сам разбил себе морду.
  Вот и договорились:
  - Дичь не дичь.
  - Враг не враг.
  Каждый крутит педали, каждый хрипит какую-то дикость. Ветер промчался сквозь легкие. Ему бы остыть, ему задержаться на пару мгновений. Зачем налетел какой-то опять-таки ветер? Зачем поспешил в чужую команду? Первый мальчик работает, третий, четвертый. Красивый и некрасивый, сильный и слабый, бешеный и флегматичный работают мальчики. За столом спокойнее получалось, а здесь:
  - Кончай наседать.
  - Будь не просто скотиной.
  Все работает, все рычит, все хрипит. Вот разве здоровый парнишка умолк. Свалился с велосипеда. Слиплись глаза у парнишки.
  
  ***
  Однако мы не решили вопрос, что есть собственно дружба? Нам никто не мешал в процессе работы. Нас не схватили, не повели, не заставили расплачиваться за объедки. Период такой был на русской земле. Самый свободный, кажется, самый чистый период. До него извращение, мрак, смерть невинных младенцев, гибель народа: 'Ротик прикрой!' До него потрясающий идиотизм. Я предаю, ты предаешь, он предает, мы предаем нашу русскую землю. И что это за государство предателей, государство мерзавцев, государство скотов и плебеев? Неужели каждый так называемый гражданин государства решился предать? Пусть погибнет земля русская, пусть подохнет она в страшных конвульсиях. Сам подохну, если прикажут, но ты представляешь, предам свой народ и свою землю. Какое блаженство, какая картина, какой, между прочим, восторг перед казнью! Кончат меня, и тебя, и его, и другого товарища. Думаешь, умный нашелся такой среди глупых товарищей? Думаешь, что отбояришься от своей участи? Не пойдет. Сам скончаюсь, но ты, как собака подохнешь в помоях.
  Я не преувеличиваю, был период на русской земле, о котором со временем как-то стыдливо забыли и сделали вид, что ничего не было. Но сейчас не об этом у нас разговор. Многое растворяется, многое исчезает со временем. Сами знаете, есть разрешенные темы, есть запрещенные. О западе, например. Вы там были? Не довелось. А говорите про запад. Сегодня с ненавистью, завтра с почтением, послезавтра с восторгом. А ненависть где? Неужели забыли, никого там не любят, никого не ласкают, никого не спасают на западе? На улицах отвратительные монстры: убийцы, скоты, извращенцы, гомики, проститутки. Для них извращение - хлеб насущный. Какая дружба? Какая любовь? Ты, мальчик, с Луны свалился, или совсем офигел? Все продается, все покупается, были бы деньги. Понимаешь, маленький мой, что такое есть деньги?
  Я не спорю. Нежные чувства каждого человека и гражданина соблюдает его государство. Лишнее слово может опошлить, может испортить эти самые нежные чувства. Нужен контраст. На черном фоне не очень белое полотно покажется белым. На белом фоне не очень черная простыня покажется черной. Ты не видел, но выслушал тех, кто не видел, зато где-то там прочитал, как оно (то есть всякая мерзость и дрянь) развивается за пределами твоей родины. Написавшие подобную тупость товарищи тоже не видели, зато где-то там услыхали, что чертовски оно хорошо развивается. Впрочем, с написавшими товарищами никаких вопросов, их слухи из той корзины, где слухи перерастают в конкретное слово 'работа'. А за работу конкретное вознаграждение. Так наработал, столько рублей. Сяк наработал, волчий билет. Как вы понимаете, до любого придурка доходит 'работа', даже если чертовски тупой и не догадался товарищ придурок, какой был период, какое прекрасное время:
  - Среди продающихся и покупающихся особей продающегося и покупающегося государства не ищи человека, не думай взобраться на Эверест. Вершины стерты, низины приподняты, ложь на передних рядах протянула лживые ножки. Ложь рекламируют, ложь продают, сегодня одно, завтра другое дерьмо становится ложью. Бессмысленное и тупое дерьмо, что не нужно тебе, без чего обойдешься.
  - Согласен, согласен. Дерьмо продают. Вершина не есть дерьмо. Вершина не нуждается, как никогда не нуждалась, в рекламе. Вершина выпячивает свои наилучшие и наиболее привлекательные стороны, за что ее необходимо стереть. Пусть будет так. Самое чистое, самое неподкупное чувство из арсенала человеческих добродетелей мозолит глаз. Ты чего вылезаешь? Не лезь. Вон поганочка в бозе сидит. Пусть теперь лезет, надо дать порезвиться поганке.
  - И дадим.
  - Конечно, дадим. Как не дать? Маленькая, убогая тварь, без смысла, без цели радует адекватный материал. Не человека, но человечишку. Не героя, скорее ничтожество. Ты такой, я такой, все одинаковые твари. Ты покупаешь, я продаю, или наоборот. Все при деле. Тебе не нравится, а мне нравится. Снова наоборот, мелочью компенсируем мелочь. Много подобного добра, оно под руками, протянул, скомпенсировал, счастлив.
  Вот видите, не всегда ругаются дети. Находят общий язык. Максим Леонидович Супенков находит общий язык с Владимиром Ивановичем Топецким, Владимир Иванович Топецкой находит общий язык с младшим братиком, Станислав Иванович Топецкой подлизался к товарищу Ламерти. Про самого Кирилла Петровича Ламерти нет информации. Классный мужик, палец на язык бесполезно прикладывать. Всегда в хорошей спортивной форме товарищ Ламерти:
  - Как величава родная земля. Не продается, не покупается, сюда не суйся с деньгами. Деньги потратил до последней копеечки и сам оказался пустышкой среди необъятных просторов нашей великой и праведной родины. Дохленький, сирый, пархатый - вот какой дрянью ты оказался. Никто не полюбит тебя, не подружится, не пожелает пожертвовать маленькой капелькой собственной обалденной души за твою обалденную душу. Только заметят чертовы деньги. Ты интеллект, ты ученый, может поэт, каковых никогда не бывало. Но с деньгами никто. Мысли твои никому не нужные, открытия никого не волнуют, вселенский размах по вселенной закрыт навсегда. Ты есть деньги и только.
  Радостный диалог. Соответствует прогулке на велосипеде:
  - В Россию не суйся, мой денежный, со своим презренным металлом. Россия порождает талантливых, умных, влюбленных товарищей. Россия обворожительная держава в своей нищете и в богатстве. Россия моральная и аморальная субстанция во всех отношениях. Она девушка, она женщина. Но вы понимаете, непорочная девушка, непорочная женщина. Ее не использовать, как прочих порочных товарищей при всей твоей потрясающей праведности. Ее не опошлить, ее не купить ни за какие гавенные деньги. Только позорные старцы резвятся вокруг чистоты и невинности нашей России, потому что желают себя обласкать вкусненьким, чистеньким, сладеньким за иудин серебряник.
  - Запад им ерш.
  - Кто же возьмет наших старцев на запад? Так называемые товарищи шестидесятники сами готовы вернуться оттуда, нет, приползти на своих разлагающихся лапках, прикатиться на пузе в Россию. А еще упасть, завизжать, мы такие, черт подери, мы в порядке еще. Мягкий обрубок не твердый, но лучше, когда обернули деньгами.
  - Деньги, деньги. Как надоели они...
  Ощущаю большую усталость. В городе надышался, за городом нахватался чего-то очень хорошего, полный почти инвалид к концу обыкновенной прогулки. Мысли спутались, чувства разлезлись, попав на педали. Быстрее, быстрее, еще быстрее. Опять понимаете, усталость берет свое. Вон один мальчик отстал, задыхается, корчится, лапает бок. Был веселый, разумный, вселенский, однако, отстал. Ты чего Станислав Иванович? Ты же супер? Ты же мужчина? Снова отстал. Что-то такое с головкой у мальчика. И зачем мальчику всякая хренотень, переполненная жизнью, русской душой и природой? Начитался, нанюхался, проскочил неизвестно куда. Лучше бы дома сидел в очень и очень известном пространстве. Там уютно, там думают за тебя, там хорошие люди, разумные как никогда. Разжуют, что не понимаешь с первого слова. Разгребут, что не принял на веру. Поведут, не спрашивая для чего и в какие прекрасные грезы и чувства. Они разумные люди. У них готовый ответ на любой неготовый вопрос. А ты кто такой? Что умеешь? Чему научили такого придурка?
  - Нравится вчетвером.
  Вот оно главное место, главная точка отсчета в нашем невыдуманном романе образца восьмидесятых годов. Один товарищ отстает, потому что устал и сломался, другой отстает, потому что отстал первый. Вот она настоящая дружба, если один из товарищей отваливается, значит, его не бросают на пыльной дороге. Выглядит тривиально со стороны. Пять минут потеряли на маленький инцидент с доходягой, зато привели его в чувства, вытерли слезки на детском придурошном личике, дали водички глотнуть, никаких сюда глупых смешков или брани. Что такое пять или шесть или десять минут с хвостиком? Мы опять вчетвером. На дороге, под солнцем, под ветром, не потеряли идею в кустах и не стали на всякую хрень матюгаться. Хотя опускаю подробности. Нормальное состояние нормальной команды, сплоченной мужской и чертовски правильной дружбой, оно не нуждается ни в подробностях, ни в комментариях. Чтобы там не случилось с тобой на дороге, горний простор или вселенский размах, или грязная тучка на чистое небо, оно не имеет значения. Тучки ползут, цветочки цветут, шины гудят, педали кряхтят. Мы предложили вопрос, мы развернули его, мы попробовали с ним разобраться:
  - Так что же такое дружба?
  Нам не хватило здоровья в последний момент, и ребята забуксовали на самом простом месте. Как-то не получилось с ответом на данный вопрос в хороших традициях русской земли, советского государства, правящей партии и народа. Однако ребята дружили.
  
  
  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
  
  Кончилось лето. За ним проскрипела осень с безграмотной слизью своей. Дождь и грязь, грязь и помойка, скучно, тоскливо, противно. Не порадуешься, не расстроишься, окоченел от вечной тоскливой помойки. Когда закончится подобная ерунда? Когда отсеется грязь, и дождь перестанет стучаться в сердце твое без надежды, без веры, без смысла? Неужели вот так до зимы? Лето, осень, зима. Год пошел на прощальный виток, утрамбовывая остатки помойки, и наступила зима. По большому счету, холодная, тошнотворная и чернушная до отвращения. Можете предлагать любые эпитеты, если еще не потеряли энтузиазм соревноваться в русском языке с настоящим русским писателем по имени и фамилии Александр Мартовский. Однако наступила та самая и никакая иная зима, при которой симпатии четырех человек достигли верхней границы, усилились, закомплексовали, окрепли до потрясающей величины. Чего-то там случилось почти судьбоносное на верхней точке отсчета, ибо эти отношения получили устойчивые и почти что вселенские формы. При чем, не взирая на гнусный смешок за спиной всякой распутной сволочи. Еще бывает такое, еще не дали по морде каждому из любителей посмеяться:
  - Все до первой дыры, и так далее...
  Я понимаю, в чем собственно дело. Мальчикам скучно, они разговаривают, они распаляются всякими глупостями и несуразностями. Можно подумать, что жизнь, исключающая взрывной элемент, не совсем, чтобы настоящая жизнь, а какая-то ненастоящая. Именно взрыв составляет ее настоящую часть, это наркотик. Сегодня его получил этот самый наркотик, завтра его получил, послезавтра желаешь опять получить и не малыми дозами. Наркотик действует, тысячу раз достает твое подготовленное воображение, три тысячи раз распаляет твою пока неготовую плоть и все остальное, о чем ты пока не в курсе, не знаешь. Душа молодая, требует встряски. Организм молодой, стремится восстать и устроить реальную революцию. Но откуда куда? Предоставлена только одна возможность. Спор, взлет души, нетерпение чувств, все как оно полагается. Русская наша система, с воплями, с драками, с идиотизмом плюс потрясающей бестолковщиной. Чем бестолковее, чем азартнее, тем прекраснее русская наша система. Сегодня начистили морду, завтра за белые руки подняли на трон. Сегодня за белые руки подняли на трон, завтра пинками спустили обратно и пуля в желудок.
  - Все до первой размолвки.
  Не сложно прочувствовать тайные замыслы скептиков. Одни очень правильные товарищи веселятся, взрываются и негодуют. Лубочное веселье, шапочное негодование, гиперпространственный взрыв. Ничто не вечно на русской земле даже в гиперпространственной форме. Наркотик действует день или два, или три, затем выдыхается. Квелый совсем наркотик, нет того взрыва, нет того кайфа, который предполагался, согласно рекламной акции. Только подсел на педали, как остановили товарищи, и не успел надорваться. Только открыл идеологически правильную пасть, как отослали тебя же подальше все те же товарищи, и не потерял не то чтобы слух, даже голос. Вершина была так близко, теперь отскочила куда-то совсем далеко, теперь не волнует тебя. Грозы проходят мимо, ураганы почти не встречаются из-за толстых очков. Ты стремишься на настоящие звезды, но заскучал от муравьиной возни в подворотне. Слушайте, заскучал в подворотне товарищ. Ничего страшного, он русский во всем человек. Необходима более сильная доза.
  - Значит до первой?
  Скептики те же козлы. Злорадствуют в уголке, выглядывают крохотные промахи человека, подбираются не то что к провалу всей его сумасшедшей вселенной, но к самой ничтожной царапине на открытых частях тела. Царапнут и пропадут. Вы дружите, боретесь, соревнуетесь, размышляете. Вы такие юные, непосредственные, потрясающие любые основы на родимой русской земле. Перед вами непочатый край красоты. Перед вами райские кущи в зловонных помоях. Вы не замечаете грязь. Не стоит, не надо думать о грязи, на навозных кучах прекрасная роза растет, от смердящего корня питаются плоды с райским вкусом и запахом. Хочешь клубничину взять, а она на навозе.
  Нет, человечество одурело совсем. Доброе добро не поддерживает, подлое зло не отвергает к чертям человечество. Как появится робкий цветок, со стебелечком совсем ничего в один миллиметр, так его топором или танком. Наркотическое опьянение словесами, жестами, злобой превосходит разумные дозы любого порядка. Разума нет. Должен существовать разум, но исчез в неизвестно каких эмпиреях. Должен быть рядом, но запретили определенного рода товарищи. Зачем запретили? Ответьте, пожалуйста, ради чего? Так просто двигаться крохотной группой по русской земле. Мысли общие, чувства общие, надежды один к одному. Двигаться и отбрасывать камни с пути. А так же отбрасывать негодяев и скот. Никакой веры всем остальным группам и вообще никому, кроме своей группы. Прежде чем будет вера, мы до всего докопаемся, то есть до всего докопаемся вместе, и разберемся.
  Это выход, черт подери! А с другой стороны, это тупик среди ясного неба, чистого солнца, доброй дороги и черт его знает чего там еще. Правильно говорится, до первой размолвки, до первой преграды. Пока не столкнешься с такой обычной, такой человеческой вещью, понятной во все времена, понятной у всех народов. Пока не столкнешься с любовью.
  
  ***
  Я не поставщик чего-нибудь необычного. За фантазией, острым сюжетом, за эстетической белибердой обращайтесь в союз писателей. Там означенной кухни выше башки среднестатистического человечка. Гадко и пресно. Каждый из так называемых писателей, входящих в союз, свою среднестатистическую позицию держит на пять, нет, ошибаюсь, на шесть баллов. Каждый мудрствует с очень тоскливым видом, следовательно, тоскливее старого сапога в занюханной писательской оболочке. Надоело, как пить надоело. Я говорю о любви, может, я ошибаюсь и называю подобным словом нечто другое, не соответствующее мировому процессу, не сочленяющееся с нашим и вашим мировоззрением, не подходящее под стандартные рамки. Ну и что? Я говорю, я принимаю любовь, как она есть. С ее метастазами, что страшнее краснухи и гриппа, что имеет последствия трясучки и кори. Меня не волнует моральный аспект, официальная версия или вранье стандартизированной пиитики. Начались метастазы и все. Дальше любовь. Столь непрошенная насмешница пристала и зародилась внезапно за партами класса. Зародилась от легкого вздоха, от нескольких глупых, может быть, неосмысленных взглядов, брошенных как бы невзначай в неопределенном направлении, и вообще на правах чепухи. Дальше созрела любовь, когда не просили ее, выбрала для себя единственно правильный путь и потекла полноводной рекой, не оставляя вокруг равнодушных вершин, а оставляя вокруг огнедышащую помойку.
  Посмотрите на наших детей. Вот говорили ребятки о красоте непорочного, чистого, вечного духа против невечной материи. Отметали чернуху, отбрасывали житейский минимализм, крохотное и клопиное состояние недоразвитой сущности соотносили всего только с крохотным и никаким иным состоянием. Их не следовало смущать, их невозможно было смутить даже хорошей кавалерийской атакой. Одно начало, твое собственное начало, принадлежность к одной касте, к плоти одной, неужели именно это главенствовало в каждой идее, в каждом полете души, в каждой бешеной страсти, пропагандируемой нашей четверкой. Неужели были отвергнуты все остальные начала? Зачем? Кому оно выгодно? Кто рассмеялся, кто ожирел от собственного неповторимого гения? Кто здесь вышколенный и вымуштрованный покоритель вселенной? Кто обманывается на пустом месте, кто обманывает несбыточными надеждами? Я ничего не скажу, здорово говорили ребятки.
  Там и лето прошло с его благодатью. Следом прошла осень, как-то пошленько и незаметно, как впрочем, ей полагается в наших краях, находящихся не в ладах с осенью. Затем наступила зима, опять же наша питерская зима, настоящая. Природа замерла. Холодно, страшно, убого. Разговаривать не очень хочется. Слова коченеют в горле, мыслить противно, мысли кончаются после первого раунда. Может подраться, ну так для согрева? Хорошее предложение, но раньше были в данном месте проблемы, до мордобоя не доходило внутри великолепной четверки, и теперь не дошло. Самые крепкие из бойцов положили оружие в снег и забыли оружие. Точно связали узлами вселенский простор, точно сожгли добродетель на первом костре, точно забыли про прошлую жизнь. Для чего, вопрошаю в стотысячный раз тебе прошлая жизнь? Чтобы испортиться, чтобы дуреть, чтобы выделывать глупые выкрутасы среди совершенно иного пространства, которое ранее засыпали сарказмом:
  - Пожалуй, сильная штука любовь.
  Можно и так. Не каждый прыщик излечивается, тем более глубокий укол или рана. Существуют препараты, они известные, они доступные, они всегда под рукой. Воздержание и еще раз воздержание. Этого не замечаешь, сюда не обращаешься при определенных обстоятельствах. Умный товарищ, решительный, сам голова, не признается, что заболел, что давно растратил решительность и что-то совсем не такое теперь со здоровьем. Маленькой ранки хватило на данном этапе, чтобы вот так заболеть. Больше того, заразил класс. Не стоило шляться с настолько охрененной болезнью, стоило спрятаться и попробовать выздороветь. Но молодость она молодость. Чувствую, не сиделось на месте товарищу, свербело во всех зараженных местах, и расплескал зараженный товарищ саму заразу по классу. День, другой, третий, эпидемия выела класс. Были, конечно, сопротивляющиеся товарищи. Были очень и очень сильные особи, но они то и пали при первых вспышках болезни. Так получается, что любовь пожирает сначала сильных и лучших представителей рода человеческого, затем всякую хрень и сопливую сволочь. Видимо такая особенность у любви. Сволочь маленькая, сволочь прячется лучше и сопротивляется дольше. Но со временем и она попадает в разряд заболевших. Сколько ты тут не прячешься, лекарства, помогающие на начальном этапе, при распространении болезни уже не действуют. Всех заразил. Все попались на чертов микроб, потрясающие и не очень товарищи, рассудительные и не совсем, умники и дебилы. Вот-вот, я опять про дебилов. Все попали в твою эпидемию, чтобы дрыгать синюшными (читай, зараженными) лапками. Только Слава сюда не попался, избежал этот парень заразы.
  - Не понимаю как.
  Твои проблемы, мой маленький. Есть официальная версия, Станиславу Ивановичу Топецкому более чем повезло, рядом не оказалось сказочной феи или воздушной принцессы, или другой мелюзги из сказки, из воздуха. Короче, ничего и никого не оказалось, что могло бы взяться за Станислава Ивановича, подготовить его, истончить, сделать не только эстетом чистейших кровей, гением и потрясающим мужиком. Нет, потрясающие мужики надоели до попы. Здесь бы хватило больше чем крохотного, но человечного человечка без фальши:
  - Принцессы, глупенький мой, существуют для шарлатанов. Хочется получить нечто большее за твои бесполезные денежки, добытые нечестным трудом, вот и появилась мысль про принцессу. А то как-то не вяжется, что ты отдаешь нечестно награбленное добро за нечто честное, правильное и хорошее. Хотя с другой стороны, каждая девчонка, глупенький сопленос, в своем роде принцесса. Каждая, послушай старшего товарища, угловатая да неловкая лапушка, рано или на три миллиметра позднее, но распустится, разовьется и расцветет. Станет кому-то дороже целой вселенной, обязательно станет.
  В общем, хорошая мысль:
  - Значит, неловкая лапушка?
  - А может она не такая неловкая?
  Получается много девчонок на русской земле. Слева да справа, в каждом окне, в любой подворотне. Выйдешь на улицу - не останавливающийся поток из девчонок. Проносится мимо, бурлит этот самый поток, снова проносится мимо. Хватит, честное слово, на всех. Только для Станислава Ивановича ничего не нашлось. Как себя не ценил величайший из гениев русской земли, на его гениальность наехало детство. Село ромбиком, заклокотало из горлышка, залепетало некие странные непереводимые словечки без проблеска мысли. Дальше полный отлуп. Не научился пацан выбирать из толпы, не научился стремиться вперед, как другие товарищи, не научился работать в нормальных условиях и вытягивать малые изумруды из первой попавшейся лужицы. А чему научился, шут его разберет. Э, не следует гадить одну гениальную душу. Это кто у нас инвалид? Выражается гениальный товарищ, куча невыносимых помоев из нежного ротика, кандидаток придирчиво расчленяем на части. Волосы черные не являются на сегодняшний день эталоном. Волосы светлые надоели вчера. Волосы рыжие обязательно доведут до истерики или достанут. И вообще, зачем ему волосы? Кучерявые, жесткие, на пробор, с завитками, с косичкой. Опять чепуха. Не нравится, надоело. Правильно разобрались ребята, что он инвалид, который из младших Ивановичей. Пухнет, злобится, врет. Не пойму, для чего в таком крохотном насекомом столько яда и злобы? А пока насекомое извращалось по пустякам, принцесс расхватали, и фей расхватали, и замухрышки исчезли давно. Только один экземпляр (жир, маромойство, полная тупость) на пару минут задержался на полке:
  - Оно подойдет?
  - Нет, ребята, вы что-то мне не такое показываете.
  - Да, присмотрись попристальнее, какие сочные губы, какие пухлые сиси, какой очень правильный носик с горбинкой.
  - Нет, чего-то не хочется мне.
  - Забирай, или вообще ничего не получишь.
  Подарок не понравился Станиславу Ивановичу:
  - Спасибо, как-нибудь обойдусь.
  Младший из Топецких скорчил достойную младшего братика рожу:
  -- Торговка.
  И очутился, как гордый кастрат, на обочине:
  - Вы подкрадываетесь со всякими мерзостями, но не подкрадетесь ко мне никогда. Вы обманываете меня всякими посулами, но не обманете за самые баснословные деньги. Я никогда не обманывался, никогда не валял дурака. Очень толковый товарищ. Гений, если хотите, среди бестолковых придурков. С детства чувствовал, нет, понимал, что любовь есть обман. Мерзость, если хотите, разврат сродни самой мерзкой пошлятине. Да, да, да, понимал я такое придурство. Не надуете, не развратите меня. Не поддамся, не сделаюсь вашим козлом и блевотиной. Не заставите слушать вашу позорную гниль, упиваться такой же позорной и отвратительной ложью.
  Любезный малышка, черт подери, в праведном гневе его обостренного гения:
  - Вы не считались со мной ни на каком из этапов. Надо же, какие здесь ушлые мальчики и какие здесь хитрые девочки. Будто бы сказка пришла в этот отвратительный мир, будто бы не навязывается отвратительный идиотизм каждой тонкой душе и прекрасной натуре. Тогда ответьте на очень легкий вопрос. Почему тошнит ту самую тонкую душу, почему выворачивает наизнанку ее, и хочется петь непристойные песни? Да, да, да, очень хочется петь непристойные песни. Я очнулся от вашей позорной любви, я всех обманул. Вроде бы тихий и ласковый мальчик, вроде бы очень удобный предмет для битья и позора. Посмотрите, придурки, любуйтесь созданием собственной глупости. Это я, это лучший на русской земле человек. Прятался, но понимал, где скрывается истина. Не рассказывал, но развивался на идиотских примерах. Вы идиоты, запомните раз и навсегда, что упустили единственный шанс поквитаться со мной за мой истинный гений. Вырастили и упустили чертовски удобный момент. Хватит рыдать, я великий, я проницательный и еще много 'я'. Нет во вселенной других человеков, кто сегодня достигнет десятой части моего потрясающего величия. И заткнитесь, поганые твари.
  Младший Иванович брызгал слюной:
  - Лучше смерть, чем любовь!
  Старший из братьев не брызгал ни чем. Он достиг своего идеала.
  
  ***
  Не буду описывать разные ахи и вздохи, которые сопровождают зародыш первого чувства. Они понятны влюбленному товарищу с самым маленьким, самым ничтожным стажем, пускай только на пятнадцать секунд ты оказался в подобной ситуации, то есть сам оказался влюбленным. И, конечно же, они китайская грамота для непосвященного сердца.
  Глупейшие слова,
  Глупейшее молчанье,
  Глупейшие дела,
  Глупейшее свиданье.
  Остекленелый взгляд,
  Шарнирное степенство.
  А в сердце сущий ад
  И сущее блаженство.
  И тысячи чертей,
  И пакостная склока,
  И дикий взлет страстей,
  И фейерверк восторга.
  Не буду описывать горькую сладость надежды, не буду описывать сладкую горечь мечты, не желаю взбираться на прочие взвеси и склоны. Я не маленький мальчик. Скорее, усталый старик, ненавидимый, презираемый, опустошенный самой жизнью. Лицо не лицо, старая морда. Глаза не глаза, старые дыры. Руки не руки, старые плети. Все противное, глупое, бесполезное. Место в автобусе уступают. Никто не злобится поучать, как прожить эту гадкую жизнь по чужим правилам. Все поставили крест, безнадежен. А вы предлагаете слабыми силами моего пера и моими практически смехотворными средствами заниматься такой красотой, как любовь, и упражняться в такой тяжелой работе.
  Не пойдет. Я усталый, я грубый осколок русской земли. Отправляюсь за чувствами в рай, забираюсь за чувствами в ад. Нового ничего не придумываю, потому что не может быть ничего нового в данной точке пространства на планете Земля и даже в целой вселенной. Я путешественник, и только. Из настоящего или прошлого, из прошлого или будущего, из будущего или настоящего куда-нибудь далеко-далеко на звезды. Мне нравится путешествовать, очень нравится, черт подери. Умилился, губы поджал, не страшный, не злой, не свирепый товарищ. Это мерзавцы пытаются мимо пройти со своими мерзкими рожами. Вот же гад! Или скинуть в тот же колодец настоящего-будущего-прошлого мою никому неинтересную сущность. Сдохни скотина! Я не злюсь. Куда мне тягаться с самой жизнью?
  - Мечта есть мечта.
  Не спорю, не осуждаю, не привлекаю. Старенький дяденька пожелал окунуться в трясину русской земли. Его не просили, не уговаривали, сам пожелал. Мало было корочки хлеба, не хватало на сала шматок. Печень испортил, кости разбил, зубы выпали не обязательно на паркет. Волосы держатся, но до какого предела пока не очень понятно. Куда мне тягаться с авторитетами все той же русской земли:
  - Любовь есть любовь.
  Короче, любовь расколола товарищей.
  
  ***
  По сути, команда распалась зимой. Если не возражаете, зима самое лучшее время в славном городе Ленинграде и Ленинградской области. Чистая изморось, солнечная дорога есть ее составляющие факторы. Светопреставление, теневые эффекты, позор и кошмар, поворот и размах сливаются в одно непередаваемое целое и очень хорошо гармонируют с противоположными факторами. Противоположные факторы, как вы понимаете, это чернуха, слепая тоска, отвратительный и выжигающий землю мороз. Еще черное-черное покрывало земли, где земля обязана быть пушистой и белой. Нет, это не начало распада, не естественный образующий переход от лучшего к худшему. Потому что существуют белые-белые мысли, где большая проблема со светом. Вы понимаете, очень гнилое светило в славном городе Ленинграде и в области. Плюс ко всему очень неровные звезды и прочие элементы, излучающие тепло. Холодно. За распадом раскол, за расколом распад. Непредсказуемый, но тривиальный конец любого начала. Почему? Все так естественно, просто, стабильно. Здесь пролегала дорога друзей. Здесь крутили педали. Здесь разговор на заданную тему. Помните или совсем растерялись, забыли? Или исчезло последнее наваждение? Или решили перебежать в другой лагерь? Собственно, команда распалась. Всполох, удар, яркий мрак, слепящая тьма. И быть не могло иначе, если нечто целое стало развалинами. После чего задымились развалины, затмевая более слабые части от целого, освещая более сильные стороны человеческой природы. Неужели вам мало? Неужели надо еще?
  - Какое-то время властвовал страх.
  - Было дико думать про время. Ну, вроде маленькая помеха возникла в налаженном механизме. Или откуда-то появилась неправильная мятежная молекула, не уважающая общий порядок. И появилась с единственной целью сорвать с человеческого естества его смехотворную маску и вычистить страшную накипь вселенной.
  - Маска смеха сорвалась без лишних хлопот.
  - Маска страха сорвалась без лишней тоски.
  - Потому что и не было ничего. Только накипь.
  Так измельчало число четыре. Та же дорога, но снегом покрытая, и вроде не та дорога. Умные разговоры, но страсти в них не хватает, и вроде не те разговоры. Чистые взгляды, но кажется исподлобья, и вроде одно шутовство. Новое самосознание накатывается, охватывает, не отступает, нарвавшись на первый крохотный камешек. Новому самосознанию не желательно отступать, не разобравшись в своих чувствах. Вдруг ошибочка вышла, вдруг неправильные чувства? Ошибающийся разум боится признаться. Отчаявшийся интеллект боится оставить прощальную грань последней и глупой надежды. Но разве надежда была? Разве чего-то кто предлагал за твои подвиги? Не предлагали, не изменяли вообще ничего, команда распалась на самой верхней черте. Вчера было четверо, сегодня нас больше.
  Наплевать на магию чисел. Сокращение числового ряда не всегда его деградация. Расширение того же ряда не всегда ощутимый прогресс. Вроде бы не к чему придраться: летом педали, лыжи зимой. На севере существует такая зима, которая гораздо интереснее, насыщеннее на события и удовольствия, чем пресловутое лето. Хотя с другой стороны, северная зима собирается по кусочкам. Два дня в декабре, три дня в январе, остальное зимнее время приходится на февраль. Это не суть, зима существует. Природа притихла, можно добавить, природа в экстазе. Потому что замерзла, покрылась льдом, перешла в ледяные скульптуры северная природа. Не возражаю, мне нравится так развлекаться с природой. Два дня в декабре, затем в январе и сколько положено на февраль. Главное, не упустить вышеозначенные дни, не проваляться в постели точно последний придурок, вовремя покинуть город, чтобы вырваться на природу. Или какого черта, мой чокнутый, ты обосновался на севере?
  И это не все. Чертовски здорово быть человеком, общаться с природой, глядеть на природу. Ты один, она такая же одинокая и незащищенная во всех ее проявлениях. Чего еще требуется для любви? Поему ты не можешь один наслаждаться природой? Или скользить по заснеженным горкам в чисто мужской компании. Место такое солнечное, недаром оно называется Солнечным. Здесь и полянки, и горки, и лес, и бесконечная твердь ледяного залива за тем поворотом. Неужели как прежде нельзя? Снег, мощь, порыв и восторг, потрясающее приближение к солнцу и звездам. Или такая жизнь тебе надоела? Чего-то быстро она надоела. Или не нравится быть непередаваемой величиной? Со своими лыжами, со своими палками. Или чего-то тебе не хватает опять? Я просто завидую, птица летит, рвется стрела. Молодость, как потрясающее богатство русской земли, объединяет в себе и птицу и стрелы. Ты есть человек, ты слился с природой, ты внутри этой самой природы. Ан недоволен опять? Все неймется.
  Неправильное сегодня число. Развивается в сторону увеличения чисто на позициях математики. Кто-то решил поделиться своими заветными тайнами. В числах нас было меньше, а стало больше. С другой стороны, скорость упала, и прекратился полет от ближайшей точки до точки, не то чтобы к солнцу и звездам. Да и с природой как-то нехорошо получилось, в большом отстойнике сегодня природа. При расширении числовой величины природа перестала быть основной составляющей великолепной четверки, стала не больше чем оболочкой для новой команды. Где лучше не разбегаться и не взлетать. Вдруг упадешь, вдруг окажешься очень смешным, вдруг не выполнишь головокружительный трюк? Опять же впервые в истории великолепной четверки. Трюки выполнялись без подготовки в старой команде, всегда выше высокого, ниже низкого, всегда с прибавлением. А теперь? Корень дурацкий, льдинка тупая, разные гнидства и подлости буквально на каждом шагу. Солнце глаза ослепляет, облако синь закрывает, ветер подставил подножку, очень коварный злодей. И ты промахнулся. Как? А не в курсе, вот так. За взмахами палок, за стертой лыжней, за ничем в никуда. Ты промахнулся. Поехал на лыжах, приехал без лыж. Помчался на крыльях, приехал помятый и дохлый. Существовала белая молния, кончилась черная молния. Воистину магическое число пролегло с такой крутизны по такой круговерти:
  - Зачем догонять, если сердце щемит от восторга?
  Снова не понимаю концепцию магии цифр. Маленькая кучка товарищей, цифра пять, всего одна дополнительная единица. Или не совсем чтобы одна единица? Попробуем разобраться во всех единицах. Номер раз - Максим Леонидович Супенков: толстый, вселенский, такой же вселенской спиной подпирает сосну. Так могем, сяк могем, и вообще, как прикажете, и насколько у вас взыграет фантазия. Номер два - Владимир Иванович Топецкой: легкий, целенаправленный, таким же целенаправленным блещет умом. Сяк привык, так привык, ум в любом отношении инструмент капризный, но ловкий. Номер три - Кирилл Петрович Ламерти: масляный, обволакивающий, такой же масляной грацией двигает лыжи. Так и сяк, и так далее. На четвертом номере мы потеряли бойца, нет Станислава Ивановича. Сварился, пропал, изуродован страшной болезнью младший из братьев Ивановичей, и это не шутка. Нет Станислава Ивановича Топецкого на трассе вообще, потому что его нет. Какая потеря для человечества? И где здесь восторг? И кто эти двое?
  Собственно говоря, слишком много вопросов. Солнечный свет порождает иллюзии. Снег порождает иллюзии. Ветер бушует, рвется, бежит и возвращается вспять. Ветер опять-таки порождает иллюзии. Но цифра два не иллюзия. Не тень, не шелест, не блестки в глазах. Она настолько реальная цифра, что раскололось на части мировое пространство. Мы ее получили простым вычитанием существующей цифры три из вышепредставленной цифры пять, что не можем с ней не считаться. Или плюнуть на все и довериться той сокрушительной силе, что представляет собой изуродованная четверка без Станислава Ивановича? Есть еще крохотный шанс отсидеться за мощной спиной Максима Леонидовича Супенкова, нашего первого номера. Или наш крохотный шанс выпал осадком в ближайшем сугробе? Максим Леонидович Супенков, похоже, совсем не в себе, его сила растаяла по неизвестным причинам:
  - На подъеме закройте глаза.
  А можно еще интереснее:
  - Нет, на спуске закройте.
  Зимний день. Солнце. Восторг. Я говорил про восторг в лучших традициях ленинградской школы. И теперь стал заложником собственной идеи, от которой так просто не отвязаться. Отвязываешься ступенями. Сначала отбросил природное начало, затем отбросил цвета. Или единственный цвет, то есть белый. С черным цветом вопрос особенный, сам по себе измельчал черный цвет на таком обжигающем солнце. Согласитесь, неплохая была идея в зародыше. Более чем легко восторгаться умом, красотой, благородством и прочими чудесами вселенной, которыми восторгаются красивые, умные, благородные души. Вот только попахивает подобная ерунда некоей мистикой, не относящейся к нашей действительности. Что такое действительность, опередившая любую идею? Новая цифра. Два человеческих существа. То есть зарапортовался совсем. Какие еще существа? Два идола, две богини. Вы посмотрите, что происходит с Владимиром Ивановичем Топецким:
  - Неужели она?
  Дальше сдохла команда.
  
  ***
  Хватит, привал. Палки воткнули в снег, сбросили лыжи, сбросили рюкзаки. Все туда же, в единую кучу. И выросла куча в маленький холмик. Красотища необыкновенная. Синие полосы перемежаются с зелеными, красные крапинки перекручиваются с желтыми, серая глубина исчезает в пушистом и мягком снегу. Вот огромные лыжи Максима Леонидовича Супенкова, одна треснутая, другая с завязочкой после ремонта. Вот пижонские лыжи Кирилла Петровича Ламерти, кажется, пластик, боже ты мой! Вот дрова для старшего из братьев Ивановичей. А рядом? Рядом то самое, что желает Владимир Иванович Топецкой обнять и прижать к своему широкому любвеобильному сердцу, растворить в своей непомерной вселенской душе, сделать частью своего бесконечного 'я', при чем очень скрытной и очень таинственной частью. Чтобы никто не заметил, не заподозрил, и не опошлил каким-нибудь неосторожным взглядом и словом. Господи, это ее лыжи! Опять пара самых дешевеньких деревяшек, но ее. Какое блаженство!
  - Эй, наливай!
  Куча сложена, рюкзаки расшнурованы. Максим Леонидович вытащил гипервселенский пакет. Два огурца, кусок сала, хлеб четвертями, пол колбасы. Кирилл Петрович выложил аккуратненький сверточек. Тонкий слой ветчины, сыра кусок, чуть плотнее бумаги булка. Владимир Иванович смутился на пару мгновений. Черный хлеб, масло и все. Фляга с чаем. А собственно, отчего не налить, если хочется. У Петровича термос. У Максима их два. Стараются и наливают товарищи. Первый капли врагу не отдаст. Для второго весь в дырочках снег. Ей наливают, черт подери, пока ломаешься с этой черной краюхой и маслом, пока корежишь холодную флягу. Что с тобой происходит, Владимир Иванович? Что за запоздалая реакция на самые элементарные вещи? Может вылить холодное пойло 'другой'? Закоченеет девчонка от предлагаемого подарка, но наплевать на нее, на 'другую' девчонку. Все равно опоздал Владимир Иванович.
  - Очень пить хочется, - открывает Карина Ефимовна Рыжая ротик с мелкими острыми зубками, - Или станут холодными чувства.
  Совершеннейшая ерунда. Лыжи, рюкзак, кипяток. Улыбающиеся глазенки Кирилла Петровича Ламерти, сумрачная морда Максима Леонидовича Супенкова. Почему улыбающиеся глазенки так ярко и так призывно рассыпались в небесах? И откуда пришел сумрак? Все стоит, замерло, закоченело. Это привал или нет? Да чем вы тут занимаетесь? Кушать не нравится, пить еще противнее, чем первое действие, отдает алюминием пойло из фляги. Масло кое-как выбросил Владимир Иванович, пойло кое-как выплеснул, хлеб кое-как проглотил. Выбросить хлеб не поднялась рука, вот поэтому хлеб кое-как проглотил все тот же товарищ.
  - Мы не первые, мы не последние, - что я слышу, разгорячился Владимир Иванович, заработал проклятый язык на морозе. Его не тянули клещами. Обстановка сложилась вроде бы правильная, соответствующая текущему моменту и настроению прочих товарищей. Прочие товарищи жуют, вроде бы целую вечность не жрали они, прочие плюхают жидкость. Сочная капля врезалась в снег, там дыра. Капля была маленькая, но горячая, а дыра такая большая, такая глубокая. И что за дырой? Какая вселенская бездна?
  - Кто-то придумал весьма занимательную теорию, - заглянул в дыру Владимир Иванович, - Вроде бы мы родились из хаоса. Я не спорю, теория более чем занимательная, но не соответствует истине. Хаос существовал и развивался до нас в рамках определенной системы. Рождалась вселенная, умирала вселенная. Рождались народы, отходили народы. Рождались чувства, отступали под натиском времени. Нам не нравится быть единицей в цепочке среди систематизированного хаоса. Множество звеньев существовало до нас и еще неизвестно, сколько их вырастет после. Нам не нравится продолжать общие правила, потому что мы единица, мы признанный факт. Наши чувства прекраснее всего существующего во вселенной, однако они повторяются с определенными промежутками во времени и пространстве, чтобы всегда оставалась прекрасной вселенная.
  Природа сегодня что надо! Лыжи через сучок, палки через пенек, чай дымится, сало искрится. До безобразия гипервселенская колбаса Максима Леонидовича Супенкова является аргументом в пользу материальной вселенной против всего выдуманного и абстрактного идиотизма. Максим Леонидович не пожалел развязать узелок и поделиться своими богатствами. Или, черт подери, пожалел? Чего он сумрачный, чего заводной и вообще на себя непохожий на прежнего Леонидовича, на русского богатыря Супшу? Морда сегодняшнего Леонидовича не имеет ничего общего с мордой того прежнего товарища. Вот разозлится, вот треснет дурацкая морда. За что? Кажется, какой-то неправильный у нас разговор. Кажется, не на месте сегодня твоя философия. Снова черт, когда заткнется Владимир Иванович?
  И не мечтайте:
  - Народы рождают себя на духовном огне. Не относящееся к духовному процессу бездуховное начало вообще ничего никогда не рождает. Вы представляете грязь, которая по образу и подобию своему только есть грязь, которая чавкает, вроде бы надсаждается выбраться на высоты из грязи. И сказал господь, пусть будет так, создаю человека из грязи, а заодно весь его мир и остальную вселенную. Но при этом ошибочка вышла с грязной вселенной. Получился крохотный выброс, грязевый бунт или грязевый спад. То, что выбросилось потоками грязи, покружило над миром парочку миллионов веков и осело. Вы представляете, как отвратительна грязь, даже в руках самого господа. Без души она только грязнит, но не чувствует ничего и ничего не рождает.
  Неловкий вообще оборот.
  - Ты чего? - дело сделала Карина Ефимовна Рыжая. Как улыбнулась, как губы прижала, как побежала вприпрыжку славная девочка. По прямой линии точно на солнце. Хорошая девочка, ласковая, веселая. Вся ее сущность, даже само имя, как бы это сказать, реально сочетаются с соответствующей обстановкой. Волосы рыжие, личико рыжее, глазоньки рыжие, зубоньки сами под цвет колбасы. Хотя погодите, товарищи, какое-то нерусское имя у солнечного существа. Или снова не так? Плевать с большой колокольни на всю эту дурость.
  - Будешь много базарить, - опять Рыжая, - Стукнешься лбом, и вырастет шишка.
  - Какая еще шишка? - смутился Владимир Иванович.
  Опять и опять Рыжая:
  - Маленькая шишка, от которой закружится голова, споткнешься, и вырастет горбик.
  Между прочим, легкая краска залила щеки Ивановича:
  - Мне не хочется прибегать к силовой философии в период поиска истины. Я не всегда соглашаюсь с методикой силовиков, навязывающих что либо более слабым товарищам. Это обман, профанация истины. Еще это глупость. Опять понимаете, силовая философия как точка в пространстве, от которой нельзя оттолкнуться или с которой нельзя столкнуться, потому что она бесконечно малая величина. Или точнее, пространство соприкасается с силой в одной единственной точке, что невозможно зафиксировать никакими реальными физическими приборами по причине бесконечной малости самой точки. Но с другой стороны, сила была отличительным признаком Средневековья, может быть главным из признаков. В Средневековье не всегда умели иными путями выражать высокие чувства. Вернее, даже очень умели. Недаром прекрасный сонет зародился в так называемое Мрачное Средневековье, а лирическая поэзия достигла апофеоза именно во времена процветания рыцарского обхождения с женщиной. Опять же средневековые рыцари не являются бесконечно малыми величинами, как вышеупомянутая нами абстрактная точка. И вот по какой причине. Рыцарь не прятался в мягкой кроватке, не наслаждался единственно чувствами, песнями, лирикой. Чистый идиотизм! Кто про рыцаря скажет нечто подобное? Кто обвинит мужчину, бойца, одинаково владеющего пером и копьем, способного отстоять свои чувства при любых обстоятельствах, если хотите, в обыкновенной животной драке?
  - Хочу драку, - опять засмеялась Карина Ефимовна Рыжая.
  И нечто доброе, нечто веселое промелькнуло в иных глазах, несколько полуопущенных, несколько полуприкрытых густыми ресницами. Промелькнуло только на миг. Зато как забилось горячее сердце! О, господи, как запрыгало сердце в груди одного шибко умного мальчика по имени Владимир Иванович, как забрякало и затрепетало, сами разбираетесь, в каких величинах. Даже морозный воздух показался раскаленными углями, что наполняли собой сердце.
  - Драка драке большая рознь, - едва отдышался Владимир Иванович, - Между прочим, нельзя сравнивать честный поединок двух интеллигентных, интеллектуально развитых, хорошо защищенных и хорошо подготовленных особей с обыкновенным российским махачем. Неужели не ясно, что в поединке само нарушение кодекса чести или малейший отход от традиции рыцарства, или любая неточность карались законами времени, не только духовными, но часто и государственными? Опять-таки неправый халтурщик и махинатор предавался суду господнему (между прочим, жестокий суд) и имел более чем реальный шанс поплатиться за свои подлости не только в этой, но и во всех будущих жизнях.
  - А сегодня?
  - Есть только сила.
  Владимир Иванович Топецкой отдышался. Теперь прошло. Грудь раскаленная, сердце бездонное. Сам не свой, вы догадываетесь из-за чего и по какой уважительной причине. Я не желаю догадываться. Не моя специальность в лютый мороз подпрыгивать на снегу и нечто придумывать вроде догадки из ряда со многими неизвестными. Есть помоложе товарищи. Кирилл Петрович Ламерти закончил работу над чаем. Остатки слил, термос закрыл.
  - Сильный товарищ всегда проповедует силу, - красуется красивый мальчик Петрович новой импортной курточкой, - Сильный рыцарь не проиграет в честной борьбе. Сильный боец не испугается в беспринципном, бесчестном побоище. Когда обладаешь определенными навыками это уже признак силы. Когда не боишься экспериментировать с привычным тебе оружием это еще один признак. Опять же неплохо, чтобы в голове появлялись кое-какие умные мысли. Тогда никакой разницы, какая подляна собралась в крестовый поход на тебя. Никакие подлости, никакая ошибка в судействе или преднамеренное предвзятое судейство наоборот, с извращенным пониманием законов и правил самого поединка и всеми вытекающими отсюда последствиями, короче, ничто не поможет сопернику.
  - Чего, чего?
  - Наш 'Зенит' всех победит.
  - А при чем тут 'Зенит'?
  Владимир Иванович дошел до предела:
  - Не согласен, детские сказки. Честь превыше всего. Честный поединок не только вершина в физическом понимании, но и духовный полет за гранью вселенной. В данном случае даже слабейший товарищ имеет шанс или два если не на успех, то на достойное сопротивление перед глазами возлюбленной, и тем самым при проигрыше сильнейшему противнику не теряет рыцарской чести, а так же достоинства рыцаря и поединщика. Ты понимаешь, маленький мой, он не теряет, он борется, он победил. Окровавленный, разбитый, почти умирающий. Он на вершине, на самой горней гряде. Опять победил. Возвышенность чувства останется не ущемленной грубой материей. Больше того, проигравший физически, но победивший духовно товарищ поднимется выше каких либо материальных и нематериальных границ в какой угодно из существующих сегодня и несуществующих вовсе вселенных. А дама получит три или два шанса пестовать и лелеять побитого кавалера до нового боя и в предвкушении новой победы.
  Владимир Иванович точно куда-то дошел:
  - Честь и чувства неразделимы между собой.
  И тут просвистела над головой фляга.
  
  ***
  Это отдых. Еще недавно спешили, еще недавно бежали товарищи. В некоторой степени, позиционная борьба и затишье перед настоящей бурей. Ты привыкаешь ко мне, я привыкаю к тебе. Ты правый во всех отношениях, но и я не совершил никакой ошибки. Снова бежали все те же товарищи, теряя по пути более или менее привычные принципы, чтобы приобрести новые качества. Ты показал очень левый полет вон с той крутой горки, но и я не совсем правая личность, может быть мой полет с другой горки окажется еще более левый. Или чего-то не клеится в нашем усиленном коллективе с новыми единицами? Хлеб, чай, колбаса. Термос товарища Супенкова, термос красавчика Ламерти. Плюс совершенно дурацкая фляга и неадекватное поведение всегда такого правильного и адекватного Владимира Ивановича. Ну и что? Встали, остановились, нажрались. Первая чашка, первый кусок, и нет ничего. Черное марево больше не черное, белая изморось больше не белая. Глаза засверкали, лапоньки замахали, ноженьки застучали. И представьте себе, дети почувствовали, что они не одни. Рядом природа.
  Я не восхищаюсь сложившейся красотой судьбоносного дня. Есть другие произведения, где на первом месте природа. Солнышко, небо, сосна. Со второй попытки какая-нибудь ветка в количестве раз, два, три, или пять штук представляет шедевр вселенских масштабов. Ну, и как полагается, дальше снег, дальше лед. Для желающих восхититься открывающейся картиной, или осознать надвигающуюся действительность самое место и время. Наше место и время сужается до конкретной, более чем ограниченной величины. Чувствуете, как расшалились детишки? Говорят, говорят, говорят. Перебивают друг друга, палки в руках. Вот начнется обыкновенная русская жизнь. Нет, по дереву стукнули палки.
  - Интересные времена, - задумался Кирилл Петрович Ламерти, - Честь, достоинство, меч. Груда железа, перья на шлеме, конь вороной. Представишь нечто подобное, душа закричит от радости. Сам величественный такой на коне, то ли статуя, то ли картина, то ли вселенная и немножечко Бог с большой буквы. Интересные времена, позавидовать можно.
  - Не завидуйте, - Рыжая под рукой, - По мне маленькая заварушка лучше рыцарского поединка. Несколько сломанных рук, несколько сломанных ног будет достаточно для удовлетворения моего тщеславия, независимо в честном или бесчестном бою эти ноги и руки сломают.
  Теперь прочувствовали, откуда дерево и откуда пришелся удар:
  - Да ты кровожадная.
  - Не хуже других.
  - Все равно кровожадная...
  Дерево стонет. Палки гудят. Рюкзаками махают некоторые из особенно возбужденных товарищей, в первую очередь Владимир Иванович Топецкой и Карина Ефимовна Рыжая. Кто-то термос задел Леонидовича. Неприятно, но факт. Термос лопнул, звук деревянный на двести процентов, можно добавить, совершенно неправильный звук, не из нашего более или менее реального мира снега и солнца. Никто не почувствовал, не осознал, не обратил внимания на появившуюся нереальность. Звук значит звук, мало ли какие звуки вычленяет сегодня природа. И почему это задрожала физиономия русского богатыря Супши?
  - Да что такое бойцы? - снова красуется Рыжая, - Что они есть, как не раззадоренные петухи, выскочившие на охоту за курочкой? Курочка семечко клюет и на дураков посматривает, в то время как дурни оспаривают невесть какое богатство.
  - Богатство, кажется, есть.
  - Вполне возможно...
  Термос, лучший из двух, пришел к предсказуемому концу. Пять секунд сомневались товарищи, что был лучший именно этот, не другой термос. Теперь не сомневаются, черт подери, точно хорошая вещь. Лет пятнадцать, может, шестнадцать работала. Папочка Макса, мамочка Макса, дедушка Макса любили подобную вещь, пока не пришел Максим Леонидович. Вот тебя, наш драгоценный сыночек, реликвия семьи Супенковых, пожалуйста, обращайся с ней бережно, как продолжатель наших семейных традиций. Но не получилась опять же любовь, невзлюбил хорошую вещь Максим Леонидович. Сам невзлюбил здоровенными неподъемными ножками. И пропала реликвия семьи Супенковых.
  - А жаль, - снова коварная спорщица, - Показуха является для мужика лучшим способом и наилучшим средством понравится девушке. Девушка просто балдеет от мужика, который по существу мордобой и чертовски красивый.
  Владимир Иванович Топецкой снова схлестнулся с коварной девчонкой:
  - Неужели твоя показуха является этаким непременным фактором во взаимоотношениях между любящими существами? Неужели надо кривляться, когда полюбил, то есть кривляться и строить две тысячи раз недобитого комика? Зачем для любви эта чушь? Если все кончится очень плачевно в конечном итоге, если комизм ситуации станет всего лишь позором и завершится на траурной ноте.
  Владимир Иванович грудью полез и попался на Рыжую:
  - Так говорят мужланы, то самое пресловутое мужское начало. А женское начало отличается от мужского начала, что доказано и не только уродами. Женщине, особенно девушке, результат не настолько важен в любви, насколько важен процесс по пути развития результата. Чем более сказочным, более бешеным будет процесс, тем вероятнее, что ты чего-то добьешься.
  Отсюда выводы:
  - Фальшь есть фальшь.
  - Результат выше прочего.
  Не разобраться со стороны, кто более озверел в яркий солнечный день среди сказочных снежных заносов. То ли вступившие в интеллектуальную схватку товарищи, то ли вся прочая молодежь, что наблюдала за разворачивающимся действом. Скажем, Максим Леонидович Супенков. Странная у товарища любовь с термосом, нюхом чувствую, что-то здесь ненормальное. Глаза звериные, почти сумасшедшие глядят в сторону. Губы шепчут некую ересь: хлюп, хлюп или хлюп. Самое время примкнуть к спорщикам и отказаться от остальной ерунды. Или боишься, мой маленький, или еще не дорос до нормального поединка бойцов? Вон буря, вон куча, вон бешенство одухотворенной стихии. Словесные копья летают тучами, фразеологические палки бьют дерево. В нашей интерпретации дерево это щит, на нем во всех формах бешенство находит конец. Копья, чувства и палки, затем одухотворенная стихия. Смейся, пока есть причина для смеха. Давай заводись своим ключиком! Нет, не смеется и не заводится, очень серьезный товарищ Максим Леонидович Супенков. То ли зверь, то ли монстр, то ли какая сякая букаха, сразу не разберешься. Пожирает и расчленяет огненным взглядом старшего из братьев Ивановичей.
  Что опять же старший Иванович? В собственном репертуаре дружок:
  - Не могу согласиться с подобной позицией. Если принять за конечный вывод в любви счастливое разрешение браком, ни в коем случае не пожелаешь поставить рядом с любовью морду фигляра и выходки комика. Всякая фальшь, что замешана на основе любви, не спасется, не скроется от самой крохотной правды. Правда, пускай и крохотная, есть очевидная величина, фальшь всего только величина безобразная. Через год, через два, через тысячи лет неминуемо выплывет на поверхность твоя пресловутая фальшь, испортит любовь, следовательно, испортит само счастье. Ну и как следствие, красивая сказочка превратится в весьма некрасивую гниль, возвышенные и бесподобный чувства устроят позорные лужи и слякоть.
  - А если любовь не окончится браком?
  - В таком варианте она вообще не любовь. Это разврат. Точнее, гнусный разврат. Еще точнее, запланированное и запрограммированное движение похоти, абсолютно ненужное никому на планете Земля и так далее. Когда разговаривают про физиологический фактор любви, я смеюсь и харкаюсь одновременно. При чем тут какой-то физиологический фактор? Чего он решает на пороге вечного бытия? Зачем смущает человеческое существо и низводит смущенного человека до класса амебы? Я повторяю снова, зачем? В нашем мире доброй духовности, среди нашей всеобщей мечты стыдно казаться и быть амебой, стыдно гореть не на духовном огне. Добавим так, на каком-то другом огне (терпком, зловонном) гореть все равно стыдно. После другого огня, после подобных процессов остаются одни угольки, если хотите, раздолбанные головешки вместо воздушного замка и вместо прекрасного неба под облаками. Потому что разумная ипостась после разврата не восстановится ни при каких обстоятельствах.
  - Легкий флирт не обязательно головешка.
  - Легкий флирт - это грубый обман, разрушающий души флиртующих особей. Если девушка не желает любви, если не уважает несчастного рыцаря, ей значительно лучше послать бедолагу к чертям на хорошую сковородку. Вы понимаете, лучше конец, чем неизвестность или заигрывание между собственной добродетелью и добродетелью отвергнутой добродетели. В противном случае игрушка может окончиться очень плачевно, шутка способна зайти далеко, в такие ужасные дали, в такую отвратительную действительность, где вместо хохота слезы.
  - Не все так страшно.
  Что ответить, когда не понимают тебя. Может не стоит вообще отвечать? Есть один шикарный ответ на все случаи жизни на русской земле. И заключается он в единственном слове:
  - Трясина.
  
  ***
  Давайте передохнем, дорогие товарищи. Новая схватка, новый азарт. Оно утомляет. Голова засоряется вышеупомянутой чепухой, извилины загружаются тем же самым. Настроение думать практически на нуле по более или менее определенным причинам. Ты же совсем не на это рассчитывал. Такое чистое время, такое прекрасное детство. Не трудно догадаться, что лучшая в жизни пора. Еще молодой, задорный, активный кусочек вселенной. Уточняю, очень активный кусочек. Твоя деревянная сущность еще не загнулась в непосильных трудах, корни не высохли. Ты есть нечто высочайшего уровня, не боюсь сказать, нечто потрясающее, не то, что старый пенек от загнувшегося в непосильных трудах дерева. Плюс болезненный, желчный, взрывной характер. Разрешите вопросик, отчего же характер болезненный, черт подери? Оттого, что желчь потекла. Тогда спрошу по-другому, отчего же характер взрывной? Та же самая желчь. Все теперь обращается и определяется желчью. Следующее слово, предыдущее слово. Следующая фраза, предыдущая фраза. Мысли желтые, чувства коричневые, цвет какой-то совсем не такой, как оно полагается в столь нежном возрасте. Или все-таки превратилось в пенек дерево? Чувствую, есть доля истины в мыслях про настоящий пенек. С оглядочкой, с подковырочкой, с матюгами. Вроде единственный этот пенек на прекрасной русской земле. Самый размышляющий, самый разобравшийся во всех тонкостях русской земли и не только. Нет для тебя соперников, соревноваться с тобой очень страшно. За тридцать секунд формируется строка, за пятнадцать минут вылетает страница. Наловчился ловец человеческих душ, напробовался быть выше всех остальных человеков, пока не поймали. То есть никто до сих пор не поймал столь неадекватное чудо природы. Никто не заставил представить отчет о каждой сформировавшейся строке и вылетевшей следом странице. Никому нет дела, что были оплеваны и разобраны на фрагментики вполне конкретные души. Время такое, черт подери! Счастливый товарищ.
  А собственно говоря, что оно счастье в масштабе целой вселенной? Мы пошумели, мы успокоились. Они пошумели, они успокоились. Все ребята довольные и по определенному размышлению очень счастливые. Сворачивают рюкзаки, разбазаривают остатки еды, устраивают еще один пикничок птичкам и птичкам. Приятные мальчики, славные девочки. Успокоились и успокоились, потому что так надо. Плюс еще несколько отдельных штрихов технического порядка, связанных с возвращением к лыжам и палкам. А дальше? Куда наших маленьких занесло? На какие вершины и ипостаси? Какая песня сегодня звучит? Ах, эта песня.
  Из души вырывая струны
  И не ведая прочих благ,
  Мы бежим за спиной фортуны,
  Волоча потускневший стяг.
  Но растратив свою отвагу
  На бездарнейшие шиши,
  Очень хочется быть со стягом
  Для иной дорогой души.
  Впрочем, я не уверен в наличии стопроцентного всеобщего счастья. Но Владимир Иванович Топецкой на вершине блаженства.
  
  ***
  Маленький человечек все равно человек. И большой человечек - человек. Для большого человечка хочется большего количества вполне конкретного вещества, чем для маленького. Большая рубашка, большие штаны, кепи иного размера, не совсем стандартная обувь и чего-то еще, что не имеет никакого значения для тебя, маленького. Вы меня понимаете, чтобы все соответствовало, чтобы по правде и справедливости, чтобы никаких извращений. Если маленькому человечку ласковый взгляд, то большому ой еще какой ласковый. Если маленькому человечку обворожительная улыбка, то большому улыбка еще до каковских ушей. Скажем так, научно обоснованный подход типа 'сохранения энергии' или 'геометрическая прогрессия' работает в квадрате на каждый грамм огромного тела. Хочется, да перехочется. Счастье не продается на граммы, не распространяется на литры, не вымеряется на сантиметры, как прочая дребедень и хреновина. Это тебе, это мне, и не надо кривляться, мой мальчик. Счастье не разбирает насколько маленькая величина Владимир Иванович Топецкой, а насколько велик Максим Леонидович Супенков, пресловутый русский богатырь Супша:
  - Вот незадача постигла сегодня.
  Вы о термосе? Я не о нем. Лопнула колба. Изгадил товарищ природу, вывалив стекла на снег. Нехорошо поступил большой и толстый товарищ. Снег растает, осколки рассеются по траве, некто нам неизвестный полезет поспать и порежется. Ах, не полезет? Все равно поступил не по-джентльменски товарищ. Но это с природой. Кто считается с природой, какой идиот в период мучительных раздумий и гнева обратится к природе? Сами чувствуете, никто не считается и не обратится ни при каких обстоятельствах. Природа одна, ты один. Не такой зеленый Максим Леонидович Супенков, чтобы рыдать на природе. А все же не впечатляет морда товарища. Кажется, вот-вот потекут слезы. Кажется, вот-вот заскрипят зубы. Неприятное, между прочим, осталось ощущение после встречи с таким неприятным лицом. Сплющивается, складывается, изменяется лицо большого и толстого мальчика. Мне неприятно, вам неприятно. Или не ожидали, родные мои? Нечто чужое, извращенческое, не стыкующееся с образом русской земли, с русской мощью и русской натурой рвется наружу. Или не так? Или совсем другой Максим Леонидович Супенков, всеми признанный несгибаемый Максимум? Или это не Максимум переползает из Макса в некого мелкого смехотворного микрокосма, не Макса, но Максика. Господи, что там еще? Был богатырь. Ты его знаешь, я его знаю, мы его знаем, как самого себя или лучше. А теперь не узнали. Или особенный день? Не богатырский, но очень странный, или точнее, вообще неизвестно какой. Термос разбит. Богатырское лицо изменилось до неузнаваемости, богатырская спина согнулась до неприличия. Товарищ, за которого жизни не жалко, более не товарищ в прямом понимании этого слова. Даже не человечишка, не микроб. Что такое? Куда я попал? Коренной северянин, житель снегов оказался бревном и болваном. Вот бревно, что вообще разучилось ходить, что на лыжах совсем не стоит. Ни чести, ни мощи, ни красоты, в лучшем случае нечто маленькое и подлое, нечто похожее на маленького подлого клоуна. А какая разница, клоун или болван Максим Леонидович Супенков? Спотыкается чуть не на каждом шагу, падает, ерш ему друг, буквально на ровном месте.
  - Не повезло.
  Каждые двадцать секунд подлый сучок попадается русскому богатырю Супше то под левую, то под правую лыжу. Откуда берутся они, эти подлые обломки природы? То есть откуда берется всякая позорная погань? Лыжи совсем не скользят, но проскальзывают, проваливаются, сворачиваются ромбиком. Ты скользишь, я скользил, все скользят по накатанной до отрыжки лыжне. Впереди развернулась равнина, и негде упасть ни при каких обстоятельствах. Все равно упал Максим Леонидович.
  - Ты чего?
  - Лыжи дрянь.
  - Так смени лыжи.
  Странный день, странный отдых. Хочу вместо странной субстанции всяких странностей нечто огромное, сильное, доброе, Макса хочу. Не этого сморщенного идиотика, паясничающего на лыжне в таком отвратительном образе. Не понимаю, какого черта лучший из представителей русской земли за несколько бесконечных часов сменил собственный образ на позорную клоунады. Так мы не договаривались в начале прогулки. Собственный образ эпического богатыря Супши имел право на более долгую жизнь. Хитроумный создатель данного образа очень надеялся наслаждаться собственным офигенным созданием. Кто посмеет, кто отберет столь гипертрофированную махину из коллекции созданных образов? Он же мой, доморощенный, выпестованный, прекрасный продукт бытия. Представляете плоть и кровь вселенских масштабов? Большое больше большего существовало в создании образа, а вместо этого получилась не то что из области малого величина, но какая-та хрень для придурков:
  - Сегодня плохая лыжня.
  - Лыжи не скользят, палки не отталкиваются?
  - Только падается хорошо, и валяется хорошо, вроде в помойной яме.
  - Ну, завернул.
  - Почему завернул?
  - Расскажи своей жирной собаке.
  Удивительный день. Нет ни Макса, ни Максика, ни Максима Леонидовича Супенкова, ни русского богатыря Супши. Первая сущность русского богатыря Супши по имени Макс погибла в осколках разбитого термоса. Остальные сущности стали собакой. Разговаривать разучилось Максим Леонидович Супенков. Один собачий язык, собачьи термины, собачьи подвохи. Фразы из той же среды. Простые, чистые, детские фразы. Гав! Никто не смеется, но товарищ залаял, уткнувшись мордочкой в снег. Какой урод попросил показать подобную дурость? Никто не просил, сам напросился товарищ. Сначала мордочкой в снег. Неловко так, совершенно по-детски, без признаков профессионализма. Дальше все тот же собачий язык и какие-то неприличные жесты заснеженным телом. Гав, гав! Собственно говоря, удивительная история. Со второго раза над ней потешаешься. С третьего пьешь, что коктейль. На четвертом почти равнодушное отношение, а не хватит ли, мальчик, кривляться? На пятнадцатом злобная морда врага. Гав, гав, гав! И много чего хорошего:
  - Тявкает тварь?
  - Нет, не тявкает тварь.
  - Что же делает, черт подери?
  - И не тварь, только лает.
  День, история, новый образ товарища Супенкова. Вселенская череда определенных событий. Настоящий круговорот обыкновенных вещей. Мы переступаем через более горние грани вселенной. Наша вселенная чувствует поступь нашего времени по горам, и не очень она обижается. Солнечный день, солнечная история в солнечный день, солнечный поворот внутри солнечной истории. Хотел подумать про солнечную собаку. Она мне нравится эта солнечная собака, сотканная из солнечных зайчиков, я тоже ребенок. Абсолютно седой с тридцати лет, но ребенок. Разваливающийся по вселенским мирам, но ребенок. Скептический, но ребенок опять. Не отбирайте мой солнечный гавк. Мне нравится, я не схожу с ума. Максим Леонидович Супенков почему-то сходит с ума. За истекший период совсем одурел, нагавкался и наигрался большой толстый мальчик. Или попала в живот колбаса? В такой-то огромный живот? Значит, попала. Забрал колбасу у собаки. Она осерчала, она озверела эта собака, почувствовала ничтожной свою бесконечное 'я', без колбасы превратилась из солнечной в простую собаку. Все-таки тварь или нет? Если ты никуда не сходил, ни на чем не стоял, значит не с чего отвалить на последнем этапе развития одного из простых эпизодов по имени 'жизнь'. Снова гав! Жалко собаку.
  На трассе свой разговор:
  - Любовь очень правильное, очень равное чувство. Любое неравенство здесь исключается или воздвигает непреодолимое препятствие для следующего этапа. Товарищ, обижающий любовь, тиранящий любовь, извлекающий из любви выгоды не более чем придурок. Ты ничего плохого не сделал, только ошибся единственный раз, может быть, не специально ошибся, но по своей дурости, а тучи прорвались на небосводе, ветер размазал цветы, солнце покрылось пятнами и выпало в бездну. Здесь недавно существовала любовь, теперь только мрак, только бездна.
  - Не скажи, не скажи.
  - Как же так?
  - Потому что женщина выше мужчины. Мужчина выдумывает про небосвод, солнце и звезды, но ему не хватает ума. Мужчина пыжится над обыкновенной детской задачкой, но ему не хватает природной сноровки. Мужчина раскрашенный павиан, но ему не хватает величия женщины. Отсюда вполне предсказуемое неравенство на начальном этапе любви, не зависящее от твоей воли. И не обижайся, что так получилось. Ибо женщина есть источник любви. Она изначальная величина, она прародительница, она продолжатель самой жизни. Она имеет право тиранить любое стороннее существо, как право на исключительное положение, когда мужчина подходит только для рабства. В противном случае мужчина будет тиран, попирающий какую угодно любовь, или хуже того, вычистит о любовь ноги.
  - Но при рабстве и подчинении сильный мужчина превратится скорее в ублюдка, в скота, чем сохранит природную силу. Следовательно, солнце умрет, небо зачахнет, сам околеешь и еще много гадостей. Все будет мелочным, глупым, игрушечным, ненастоящим в твоем ублюдочном мире. Ненастоящая будет любовь, неестественная выйдет мечта, нечувствительная изувечится жизнь. Апокалипсис и только, черт подери! Не знаю, как сие объяснить, но вижу перед глазами, чувствую это.
  - Но почему?
  - Раб всего только раб и не больше.
  В подобном месте, в такой потрясательный по размерам период, когда снежное велилепие расплывалось от ярости спора, когда жара затопляла прекрасные образы спорщиков, именно здесь мир переключался на Макса с его непонятной собакой:
  - Я говорю ей не лай, так она и не лает.
  Не удивительно, что остальная толпа удирала на полных парах от товарища.
  
  ***
  На этом жирная точка. Погуляли, повеселились, поговорили от души. В конечном итоге, прогулка оставила в каждой душе нечто свое, обособленное, не поддающееся описанию. То ли след, то ли крохотный отголосок, то ли укол, то ли огромнейшую дырищу. Посмеялись, поели, остыли с полным на то основанием. В конечном итоге, прогулка заставила каждое сердце немного стучать интенсивнее. Получился весьма занимательный стук: то ли в лучшую, то ли в худшую сторону. Смотря, куда тебя занесло в этой бешеной феерии сердца. Или как заметил организатор вышеозначенного волшебства Кирилл Петрович Ламерти:
  - От сердечного стука еще никто не откидывал лыжи.
  Собственно говоря, разве плохо, что сердце стучит, гонит кровь, гонит боль, гонит призрачную завесу и фантомы реальной жизни, убеждает тебя в собственной незаменимости, по крайней мере, в настоящее время. Любишь, мучаешься, стенаешь. Все от него, от этого сердца. Любишь, радуешься, поешь. Опять от него, или нет? День прошел, существующее велилепие, исчезло, нечто несуществующее распалось в области призраков. И ты один. Только сердце стучит, не дает успокоиться, не разрешает остановиться хотя бы на пару секунд. День с тобой, под покровом сгустившейся ночи. На этой кровати, на этом ковре, среди этих подушек. Он здесь, он прошел и остался. Он растаял и не растаял. Он покинул холодные улицы, снежные трассы и долы, деревья, небо, залив. Он в твоей комнате он, в каждом ударе пока неостывшего сердца.
  - Это от стука...
  В комнате прежняя жизнь. Владимир Иванович Топецкой с улыбкой улегся в постель, тюкнул с улыбкой младшего братика:
  - Скучаешь, а зря. Провалялся на скучном диване, не приобрел, но растратил свою драгоценную жизнь. Не получил, но отдал свое счастье. Книжка в руке. Да какая, мать твою, книжка? Роль Леонида Ильича Брежнева в современной международной политике. А, понимаю, партия, вождь, коммунизм, американский шпион, пионерский герой и так далее. Благо бы чтиво нормальное выбрал среди прочих глупостей. Скажем, единственный раз получилось бы нечто хорошее, нечто из области доброй и пылкой любви. Про рассвет, про закат, про полет над землей. Без вождей, коммунизмов, шпионов. Просто про нашу любовь. Чистую и непорочную, ласковую и настоящую. Ну, еще про вечную такую любовь на бездонных отрогах вселенной. Так ведь не прочитал ничего, не сумел, не дано. Нет ничего под рукой кроме дряни и бреда.
  Впрочем, располагающее начало для интеллигентной беседы. Следует именно так начинать любую беседу с более младшим товарищем, чтобы беседа в конце концов состоялась. Вот именно так улыбнуться и настучать рожу. Или залезть на кровать, глазки закрыть и работать одним языком. Книги, слова. Чувства, любовь. Коммунизм и шпионы. Тогда получишь, чего ожидал со своей колокольни.
  - Как сказать, - Станислав Иванович отвернулся к стене.
  - И не говори, - очень добрый сегодня Владимир Иванович, очень ласковый.
  - А ты не приказывай.
  Никакой доброты, никакого взаимопонимания со стороны Станислава Ивановича. Разозлился чего-то маленький мальчик. Больше того, выплюнул горечь и слюни из пасти своей, неубедительно улыбнулся и задрожал всем неубедительным тельцем. Вот подпрыгнет, вот в подбородок ударит слабеньким кулачком. И наплевать, что удар у него, вроде комариного укуса:
  - Еще никто не убрал коммунизм. Мы его не достигли, что факт, но стремимся к нему, ведомые лучшей частью народа. Нас ведут, мы идем в коммунизм. Нам приказывают, мы выполняем, чего нам приказывают. Здесь не просто детские сказочки. Хилой субстанции не выдержать нечто подобное. Подлость в человеческом облике вытворяют одни только шишки, а остальным гавнюкам и лазутчикам очень обидно. Неужели дойдем? Неужели откроем новый мир человека? Не такой, как теперь, но совсем исключительный мир. Неужели откроется мир под звездой коммунизма? Почему бы и нет? Неужели откроется вместе с вождями? А чем мешают вожди? Есть вожди или нет, мир откроется все равно. Но без шпионов, без сволочи, без скотов и предателей. Всех перебьем по пути к коммунизму. Тюрьмы, пытки, кровавый угар. Все подойдет, все имеет право на нашем пути. На пути настоящих мужчин к настоящей любви к настоящему чувству во благо прочих ненастоящих товарищей. Я говорю, на пути к коммунизму.
  Короче, как разговаривать с младшим братиком? Вроде время иное, коробят слова и высокие фразы. Пахнет от них чем-то не очень хорошим, или точнее чертовски смердит, пока не стошнило. Хотя с другой стороны, нос заткнул, уже не стошнило. Потихоньку да полегоньку отступает вышеупомянутая дохлятина. Не полностью отступает, можно сказать, что чуть-чуть, но в конечном итоге тебе достается капля свежего воздуха.
  Короче, Владимир Иванович Топецкой не принял дохлятину:
  - Можно приказывать только слуге. Можно заставить кривляться раба или думать о том, что ты такой сильный и правильный, что ты кого-то на что-то подвигнул или заставил. Потому что хозяин, черт подери, а он раб. И ты можешь бить рабскую тварь не только ногами. А она должна подчиняться.
  Вот разговор. Выслушал, забыл, отвалил. Не интересно, что происходит на соседней кровати. Бушует ли там стихия, либо загнулась давно по случаю интеллектуального коллапса одного маленького представителя человеческой расы. Хлюпает там коммунизм, либо затих и залез в свою норку. Может коммунистическая программа, которая (я добавляю) из самых гуманных и человеколюбивых программ, может, она расцвела на соседней кровати? С тюрьмами, пытками, со стрельбой и гульбой а-ля русская водка. Ан все равно. Кончился разговор. Глаза закрыты, старший из братьев отправился на покой. Самое время, черт подери. Товарищу снятся приятные сны. Только сны, только они, опять-таки очень и очень приятные. Как говорится, полные ярких цветов, полные солнца и отблесков неба. Конечно, не коммунизм, не толпа, не всеобщее счастье народов, не советско-русский характер, не героическое настоящее, не великое прошлое. Я не углубляюсь, что это, оставим глубокие мысли на будущий день. Все остальное клоповый помет перед этим неумирающим чувством.
  - Не представляю, - выключил сознание старший Иванович, - Какой я дурак. Маленький, глупый и пошлый. Ну, просто дурак, самое место на бочке с порохом. Спорить не умею, говорить не умею, дурак и дурак. Но какими глазами смотрела Она (с большой буквы), как рассуждала без слов, одними глазами.
  Ночь была обалденной для мальчика.
  
  ***
  Что пережил наш огромный и толстый герой Максим Леонидович Супенков под покровом ночным, не представляет никто в этой маленькой и убогой вселенной. Трепыхалась шкура на теле героя, горело и плавилось мясо под героической шкурой. Притронуться было страшно к товарищу. Мама и папа попрятались, сумасшедшая сестренка расплакалась. Ах, я вам не рассказывал про сумасшедшую сестренку Максима Леонидовича Супенкова? И вам оно интересно? Ладно, уговорили, открою секрет, была такая сестренка. Только не делайте скоропалительных выводов, Максим Леонидович Супенков вполне нормальный товарищ. А сестренка его сумасшедшая, как говорили в семидесятые годы, она даун.
  Не знаю, как такое получилось, у нормальных родителей одновременно рождаются нормальные дети и дауны. Нормальные дети, к примеру, Максим Леонидович Супенков, живут нормальной человеческой жизнью, ходят в нормальную человеческую школу, встречаются с нормальными друзьями и отправляются в нормальное путешествие, а дома их ждет даун.
  Нет, все-таки даун твоя возлюбленная сестренка, и не надо к ней придираться. Сестренка тебя очень любит, она тебе строит глазки, она за тобой бегает хвостиком, ты у нее 'милое существо'. И вообще, как на господа бога молится на Максима Леонидовича сестренка. Соответственно молится на его друзей. Глазки им строит, бегает хвостиком, и все они 'милое существо', то есть вот так скопом все 'существо'. А Максим Леонидович бяка.
  Ладно, проехали. Обругал Леонидович ласковую сестренку, обозвал ее дурой и прочими гаденькими словами, едва не прибил. Уже замахнулся, черт подери, на сестренку Максим Леонидович, но вовремя выскочил папа и принял на себя тяжелый кулак Леонидовича. Потом словно маленького ребенка обнял эту вздрагивающую рыхлую тушу за плечи и утащил ее в другой конец комнаты.
  Не очень приятная картина, твою мать. Дауновская сестренка расплакалась. Баба она здоровущая, почти такая же как Леонидович, орать умеет будьте нате, весь дом поставила раком. Заткнулась бы дура, черт подери. Неужели не видишь, не в настроении Максим Леонидович. Так ему больно, так ему тошно. Жизнь у него тяжелая, невыносимая и совершенно неправильная. Мечтал по-другому жить Леонидович. Чтобы жизнь была на грани совершенства и правильная. Не только мечтал, но очень старался Максим Леонидович. А что получилось, я вас спрашиваю, что? Да хрень какая-та, снова черт, получилась, и в довершение даун, который сестренка.
  - Ну, почему мне так не везет?
  Дом содрогнулся от дикого стона, все его пять этажей. Волком завыл Максим Леонидович Супенков. Так дико и страшно, что замолчала сестренка. В доме стоит тишина. Она непроглядная. Сестренка забилась между столом и диваном, натянула подушку на голову. Мама и папа тихо сидят на диване, держат друг друга за руки, молчат. Какие они старые, точнее, безвременно постаревшие, живого места на них нет. Всю жизнь вот так провозились с детинушкой Супенковым и дауном, который сестренка. Вот так целую жизнь. Будто не было в жизни вообще ничего. Тяжелое детство, тяжелые роды, надежда на очень хороших, красивых детей. Или не было даже надежды. Только несколько мгновений между рождением близнецов и той сумасшедшей новостью, что даун сестренка.
  - Ну, почему, почему?
  Дико кричит Максим Леонидович. Дико и страшно. Подползла к Леонидовичу собака, уткнулась горячей мордой в его горячую морду. И заплакал Максим Леонидович. По щекам потекли натуральные слезы. Он просто взял и заплакал, сжимая в объятиях собаку. Такую маленькую, такую дохленькую, комочек шерсти, не больше того. Черт подери, заплакал Максим Леонидович, полились слезы длиной в сумасшедшую ночь. Пытался заснуть и не смог заснуть Леонидович. Мама и папа загнали в кроватку сестренку. Дикая тишина, фантасмагория истинного несчастья. Ничего более. Только страшная мысль, исходящая из тишины и покрывающая собой несчастную русскую землю.
  - Но почему оно так, я не знаю.
  
  ***
  А там самый обыкновенный рассвет. Или точнее, наш питерский полумрак, выползающий из подворотен колодцев и разъедающий любую незащищенную душу. Может быть, кто-то просыпается в такой полумрак с чувством морального удовлетворения, но нормальный ленинградец просыпается с чувством обиды. Может, кто поднимается в такой полумрак свежий и очень готовый на подвиги, но нормальный ленинградец встает с больной головой и почти зомби. Насчет прекрасного нового дня вы меня не пугайте. Нормальный ленинградец, прошедший сквозь питерский полумрак, не доверяет прекрасному дню, но возвращается к жизни, чтобы крушить, чтобы тиранить себя самого, чтобы испортить чистые чувства свои и прекрасные мысли, чтобы перечеркнуть те самые пресловутые, еще неостывшие после просыпу грезы. Он возвращается. Сам пострадал, передай чем страдаешь другому. Лучший из вариантов на русской земле, почему это я пострадал? Почему только я и никто больше? Как вы понимаете, Максим Леонидович Супенков он наш, он ленинградец.
  Отсюда вполне человеческая история про новое ленинградское утро, уютный школьный сортир, про Максима Леонидовича Супенкова и про товарища Владимира Ивановича Топецкого, того самого, который встретил Максима Леонидовича в школьном сортире.
  - Ведь ты подлец, парень.
  Вот они встретились двое. Один счастливый товарищ, спал хорошо. Второй несчастный товарищ, чего-то делал во сне, но не спал, сжимая собаку. Термос приснился, разбитая колба, палки и лыжи, снова лыжи и прочая хрень. Морда чужая, опухшая и много других гадостей. Недавно была своя морда. Нынче чужая, мы понимаем, такая звериная морда. Она не понравилась, понравиться не могла никому эта морда. Себе противно, но вечный твой крест ходить с такой мордой. Противно из Максимума, из Макса перерождаться в одно лишь подобие морды. Дурацкий процесс, неприятный в любых проявлениях. Как остановишь его, как возвратишься назад в счастливое детство? Да никак. Не удержал счастливое детство Максим Леонидович Супенков, русский богатырь Супша. Существовала собака, существовали лыжи, существовали палки. Следом некий, непередаваемый в априорах порыв по вселенной. Он некий порыв, не передается вообще никогда. Вскочил, достал, подкараулил в сортире его вместе с гадами. Счастливая сука, черт опять так! Раньше был друг. Может лучший из прочих друзей. Теперь улыбается, морда поганая, между унитазом и раковиной.
  - Это я-то подлец? - все узнали спокойный шепот Владимира Ивановича.
  Маленький, настырный и очень злой, между прочим, товарищ. Наступил на чужую жизнь, даже не оглянулся. Его не интересует, что у кого-то в семье даун. Тем более не интересует, что кто-то не спал целую ночь, что плакал, обнявшись с собакой. Вот такие товарищи поганят жизнь и здоровье нормальным ребятам. Лучше бы хулиганили по помойкам и портили государственное имущество. Ну что такого, если попортил ты унитаз? Только работа для некоторых ленивых представителей неуважаемого рабочего класса, за которую работу, между прочим, представители неуважаемого рабочего класса получают зарплату. Проснулся, пришел, отремонтировал унитаз, безнадежно испорченные части заменил какой-нибудь пакостью. Благо частей не так чтобы много, на всех хватит. А счастье хрупкое, оно из миллионов частей. Одна мелюзга затерялась, не склеятся остальные осколки. Если таких затерявшихся две или три части, совсем уже плохо. Если еще чего-нибудь лопнуло, вот настоящий кошмар, вот где сунули мордой в самую гниль. И если ты не попал в унитаз, точно сдохнешь под раковиной.
  - Давай объяснимся, - снова Владимир Иванович. Не понимает, что у нас там происходит, не чувствует настоящий момент занудный придурок. У него нет сестры дауна. Сам себе даун, с ехидной улыбочкой на циничных губах. Как посмел, как попробовал испоганить великую жизнь, великого человека, гиганта. Что-то сегодня жестокий и смелый сегодня Владимир Иванович. Откуда ты взялся такой на несчастной земле? Или родили подобную пакость, чтобы уродовать русских богатырей и несчастную русскую землю?
  - А я что? Я ничего? - попробовал выкрутиться Максим Леонидович Супенков, то есть, выражаясь русским языком, попробовал свалить из сортира. Но очень поздно попробовал столь гнилое дело товарищ. В данный момент не сработала реакция кандидата в мастера спорта по самбо. И вообще ничего не сработало. Что-то неправильное случилось у нас с Леонидовичем. После той наболевшей ночи, после всех инсинуаций, тем или иным боком связанных со школьным сортиром. Упала капля воды, отозвался сортир. Упала другая капля, опять отозвался. Звук печальный, почти похоронный. Капли, удары, слезы. Множество капель, град ударов, все такое скользкое, такое неприятное, что очень попробовал слинять Леонидович.
  - Нет, объяснимся, - старший Топецкой схватил за грудки русского богатыря Супшу, - Что-то ты мне не нравишься сегодня. Подлость какая-та в тебе неправильная засела. И с этим надо бороться.
  Опять повторяю, очень и очень попробовал слинять Леонидович. Первая вспышка прошла и принесла с собой стопроцентное удовлетворение после бессонной ночи. В нескольких словах выразил свою боль Леонидович и успокоился. Больше ему ничего не надо, то есть совсем ничего. Получил желаемое Максим Леонидович, потому что выплеснул боль вот таким, может и не совсем обычным образом, но выплеснул ее и точка.
  - Я люблю!
  Но полез с кулаками на здоровенного парня маленький гад Топецкой:
  - Так не пойдет.
  И здоровенного парня прорвало:
  - Понимаешь, люблю.
  Максим Леонидович поперхнулся слезами. Гадко, тошно, но ничего не поделаешь, в который раз, черт. Невольное ощущение, что замерзла вода в унитазе. Ни одной капельки, ну практически абсолютная тишина. Сам не пойму, отчего оно так. Еще недавно вода капала, как вы припоминаете, делала это нарочито раздражающе, со всякой подленькой подковыркой. И вот ничего, то есть совсем ничего. Вся вселенная остановилась в едином порыве. Не знаю, насколько ей гадко, ей тошно, но остановилась вселенная со всеми своими конечными составляющими. Вроде бы заржавел небосвод, вроде разверзлись хляби морские, вроде земля под ногами стала хламом и мусором. Сюда бы для полной картины несколько тучек, еще охренительную грозу и снежок по самые яйца. Но нет, не стоит, товарищи. Все равно в какой-то момент сорвется с места вселенная. И небосвод, и снег, и гроза, и прочие богомерзкая тупость. А еще такая же полная хрень, кретинизм и дерьмо в белых тапочках, когда, наконец, потекли эти чертовы слезы.
  - Пойми, я люблю, как никто не любил никогда, как никто никогда не полюбит. Любовь моего уровня невозможна и через тысячи лет, потому что она вообще невозможна.
  Потекли и закапали слезы:
  - Непонятное чувство опять же во мне. Оно возникло практически из ниоткуда, я не прикладывал никаких усилий, я просто прятался. Но чувство достало и обмануло меня. Такое нежное, такое хрупкое чувство. Ты понимаешь, был одинокий боец в безысходной и отвратительной пустоте. Боролся боец и страдал, потому что его одиночество составляло само страдание по определению и не оставляло бойцу никакой лазейки. Боролся и снова страдал этот парень, черт подери. Холодно было ему. Никто не согреет, никто не поймет его чистую хрупкую душу? Зачем? Хрупкая душа обязана умереть. Нежная ее половина пускай прозябает в грязном отстойнике. Ты никто, ты дурацкий боец, твое дело бороться, а в результате страдать, и ты не имеешь права на нечто большее, чем все та же борьба до победы. Вдруг пришло чувство. Понимаешь, оно просто пришло, со всеми вытекающими последствиями. Вот так взяло и пришло, чтобы отдать свою красоту и родить в одиноком сердце надежду.
  - Ну, поздравляю.
  Владимир Иванович Топецкой хотел еще что-то сказать, но вовремя остановился. Собственно, о чем речь. Ведь никто не видит, не слушает в данный момент Топецкого. Его просто нет. То есть, его не существует на данной земле, в данной точке пространства. А что существует? Черт его знает что. Может опять слезы:
  - Я люблю. Не представляешь, твою мать, до какой степени. Такому как ты очерствелому идиоту и извращенному цинику разве представить нечто подобное? Здесь необходима другая душа. Не глупая, не мелкая, и чтобы в ней никакого цинизма. Где находится такая душа? И вообще, существует ли такая душа? Я запутался, но люблю, но желаю любить по полной программе. Иначе существование есть отвратительный путь в никуда. Иначе ты сам на пути в никуда никому не нужный, ты понимаешь, не нужный, и снова не нужный осколок материи. Лучше совсем умереть. Лучше покрыться землей и червями (согласитесь, здорово завернул про червей богатырь Супша), чем отринуть любовь, чем лишиться ее, этой самой любви, даже настолько необычной и для других неизвестной. Лучше, ты слушаешь, лучше фантом, тайное и несуществующее ничто, но мое тайное и несуществующее ничто, по крайней мере, в любви, чем все остальное.
  Слез хватило на раковину. Теперь не разберешься, кто кого задавил и зажал между раковиной и унитазом. Кто над кем изгаляется, а кто пристает с разными глупостями. Кто великий, а кто ничтожный до отвращения потрох. Много вопросов, много воды. Много чистого чувства, много не так чтобы чистой и праведной горечи. Есть тут у нас спокойные товарищи, сами знаете кто. Есть и наоборот, не скажу, чтобы параноики, но и не скажу, что товарищи со спокойной душой. Вы поглядите, лапки дрожат, что еще за болезнь или дурь? Не помыл что ли их в унитазе?
  - Ладно, - Владимир Иванович добрый сегодня. Выспался, насмотрелся правильных снов, начувствовался до отрыжки. Не худший вариант в жизни старшего из братьев. Голова не болит, ребро не зудит, в желудке нормальный среднестатистический завтрак. Не отложить ли нам наших кроликов на другой день, скажем, на завтра, когда не выспится, рассвирепеет, будет таким же крутым, как огромный дружок, или будет еще круче Владимир Иванович:
  - В общем, проехали. Воду спустили, грязь отошла. Были кое-какие у нас неувязки идеологического характера, оно между друзьями случается. Мы нормальные современные люди. Можем побеседовать о высоких материях в тесном кругу (кивок в сторону унитаза), даже немного поспорить. Между друзьями бывают горячие споры, в которых, по сути, рождается истина. Что такое, черт подери, истина? Если не нечто эфемерное, маловразумительное, не отвечающее никаким канонам человеческого бытия. Нет, я не ухожу в сторону. Мне просто интересно, что оно есть истина. То ли некий занимательный феномен, очень и очень далекий от жизни, какая должна быть, в отличие от жизни, которая есть. Ты подумай, мой мальчик, над данным вопросом, тебе станет легче. Может из истины вырастает не только дружба, но вырастает любовь. Та самая, снова черт, вырастает любовь, что тебя зацепила и так заколбасила. Подумай, пока еще есть время, хороший совет. И на этом закончим.
  Толстый мальчик выкушал слезы:
  - Вот не знаю.
  Владимир Иванович Топецкой протиснулся к выходу:
  - Для чего тебе знать? Само по себе знание является ошибочным догматом, иногда перечеркивающим твою жизнь на пустом месте. Если любишь, если страдаешь в любви, если готов разорваться на множество мелких кусков и вырвать из груди исстрадавшееся сердце, зачем тебе что-то еще? Ты получил совсем немного живительного бальзама по имени 'любовь', тебе мало, тебе еще хочется. Не жадничай, это только первые капли. Сердце само разберется с твоими проблемами. Ему не нужна никакая подсказка на трудном и может непредсказуемом пути в новый мир, что тебе открывает любовь. Это заложено на начальном уровне, это есть в каждой клеточке твоего дурацкого обнаженного от любви сердца. А ты, глупенький, еще убиваешься. И над чем? Над любовью!
  Владимир подвинул к чертям толстяка:
  - Я не мешаю тебе.
  И взмолился толстяк:
  - Почему?
  - Мне не нравится Рыжая.
  
  ***
  Теперь побежали. Кажется, все пересказано, все договорено. Точки поставлены, не следует ворошить устоявшуюся систему, не следует договариваться неким иным способом. Я построил корабль на числе четыре. Не выдержало число четыре самой ничтожной проверки. Невразумительное какое-то оно, не магическое по большому счету число. Значит, треснул корабль и затонул к той самой матери. Появились крысы на развалившемся корабле, задергались и побежали. То ли туда, то ли сюда. То ли на то, то ли на се освободившееся место. Слабенькая вышла команда:
  - В настоящей любви каждый сам за себя. В настоящей любви невозможно найти компромиссов. Невозможно, и не фиг со мной препираться. Каждый робкий влюбленный становится наглым влюбленным, его не прижать к стенке даже хорошим пинком в задницу. Каждый наглый влюбленный робеет от самой тупой ерунды, теряет саму свою наглость.
  - Ты определись в понятиях и не смеши мои тапочки.
  - А зачем? Если правит системой любовь, если она же систему питает, если за пресловутой любовью ползет на карачках система.
  Я успокоился, я не продолжаю раскручивать подобную лабуду. Все было предельно понятным в команде. Никаких треугольников, никаких перехлестывающихся интересов, никакой киношной романтики и отсебятины. Скажем так, ничего в перспективе достойного осуждения. Плюс никакой перспективы. Тихое, вдохновенное и прекрасное чувство. Докоммунистическая, дореалистическая и из тех, что до сотворения мира, любовь. Все согласились, ни сумрака, ни загона, только маленькое озерце с очень прозрачной водой. Никакой, между прочим, трясины.
  Макс распалялся:
  - Отстаньте, черт подери!
  Макс извивался:
  - Не бейте ногами по печени.
  И приходилось за все отдуваться более счастливым товарищам.
  Ты подумай, как я готов
  За один благосклонный взгляд
  Разорвать пелену веков,
  Окунуться в кромешный ад.
  Я за слово готов твое
  Всю вселенную вызвать в бой,
  И надежды сломать копье
  За единственный возглас твой.
  За улыбку и за мечту,
  Что прекраснее нет мечты,
  Я готов покорить звезду...
  Но чего же желаешь ты?
  Счастье развивалось под скрежет зубовный.
  
  
  ГЛАВА ПЯТАЯ.
  
  Дети поссорились. Хотелось рассказать об этом как-то иначе, в более подходящей, в более романтической обстановке. Не обязательно при свечах, но в славном городе Ленинграде и будущем Петербурге обстановка имеет определенный смысл. Некоторые представители местной культуры со всей ответственностью утверждают, такой у нас особенный, неповторимый и вообще только наш город. Традиции города следует соблюдать. Встречи здесь будут особенными, и повседневная жизнь наполняется особенным колоритом, и ссоры, они не такие, как на других перекрестках вселенной.
  Ну и чего вы пристали, в который раз черт? Между детишками пробежала черная кошка. Нет, так не годится, про кошку слишком заезженный штамп. В какой-нибудь деревне или в маленьком городке, пожалуй, еще подойдет кошка. Но мы уже договорились, в каком мы особенном городе. Здесь, конечно же, водятся черные кошки. Они, конечно же, бегают. Или точнее, с чувством собственного достоинства, плавно покачивая бедрами, черные кошки переходят дорогу всяким уродам. Примерно получается так. Я тебе не всякое чмо, я культурная кошка, делаю свое полезное дело с чувством значимости и собственного достоинства. А ты уже разбирайся, в какую тебе сторону.
  Ладно, ваша взяла, нечто плохое устроили дети. Может, погрызлись они? Может, и нет? По большому счету, никто ни кому не разбил морду. Не было дикой истерики и вообще ничего более или менее запоминающегося, где преобладают внешние физиологические факторы. То есть словесное оскорбление, оскорбление действием, прямой удар и членовредительство. Я повторяю, никто никого не задел, никто никого не ударил. Не были высказаны некоторые зашкаливающие слова или фразы, после которых надо ударить. Вы еще не догадались, во всем виноват город. Его улицы и мостовые, его скверы и садики, его неповторимая атмосфера, которая теперь называется аурой. Вот поэтому ничего не произошло, как оно полагается у нормальных русских людей в их счастливой России. Просто выросла трещина.
  Вот сюда направляем силы свои, на вышеупомянутую трещину. Сами глядите, стоял монолит. Дети радовались, дети шутили, дети играли. Было легко, было тепло, было весело. Вокруг никаких намеков на будущее в черных тонах, и вообще ничего черного. Только прекрасное. Ветер стучит по камням, но смеются над ветром культурные камни. Солнце печет в свою очередь, но при этом так много солнечных зайчиков. Звезды рассыпались в музыке сфер, можно послушать и позабыть музыку. Здесь своя красота, здесь своя философия.
  Теперь разбежались. Трещина все испортила. Маленькая трещина по определению, но ветер проник в нее через камни. Квеленькая трещина на глазок, но солнце туда потихоньку пролезло. Не добавляю, не рассуждаю про звезды. Ах, они звезды. Нет покоя, нет радости на русской земле, усыпанной звездами. Не остановиться, не оглядеться хотя бы на пару секунд, чтобы еще больше любить и ласкать эту землю а так же все, что гнездится на ней, от целого города до ничтожной букашки. Короче, попались товарищи. Ветер крепчает, солнце в большой ярости, звезды грызут. Помните малую брешь? Нет теперь и ее. Расширяется малая брешь, раздвигает свои горизонты. Ах, она трещина!
  Мы пока не продумали связь между событиями. Предположительно, где-то подгнило связующее звено, тот самый крохотный гвоздик, на который сперва не взглянули в процессе работы, который вообще не заметили. Или кнопочка. Или шип. Нас не интересует структура звена, которое скурвилось. Подобная штука могла состоять из единой молекулы, из единого атома. А могла состоять и держаться от данной строки до любой из окраин нашего города. Данное место прошло, держатель погнил, следов не осталось.
  Лучше вернемся на ветер, на солнце, на звезды. В вышеозначенной области легче оперировать метагалактическими цифрами и развивать свои мысли. Слишком яростные, нетерпеливые, деятельные у тебя мысли. Такие же точно, как изначальный материал, то есть ветер, солнце и звезды. Не желают они успокаиваться, эти самые мысли, не желают оставит в покое работоспособную и более или менее функционирующую систему. Система потихоньку кряхтит, кружится, пышет и пашет. Не следует трогать ее. Покуда не трогаешь функционирующую систему, получается вполне приемлемая величина со всеми известными к ней составляющими. Но тронешь, получится нечто, не представляю какое оно нечто, уже без известных в нем дырок и глюков.
  Не скажите, положительный переход. Это еще не факт. Было просто на предыдущем этапе всяких ошибок до чертиков. И почему переход называется так: Наталья Сергеевна Репина? Почему не солнце, не ветер, не звезды, не океан или маленькая лужица на худой конец? Куда подевалась пляска стихий? Где проблемы русской земли? Где потрясающая и непередаваемая на всем подпространстве вселенная? Где оно где? Что за блажь охватила старшего из Топецких Владимира Ивановича? Что за дурь присосалась к более или менее развивающейся, но все еще крохотной величине? Или так было запланировано на текущем этапе? Вот мы и отыскали подсказку. Так было запланировано. Некий божественный план, твою мать, о котором тебе размышлять запрещается. Но почему, опять почему? Неужели именно такая дорога судьбы? Неужели именно в такие веси и дали? Неужели именно так распорядились тобой недостойным те самые очень достойные звезды, а заодно и все остальное, включая солнце и ветер? Вот она дорога, не бойся, наш мальчик. Настало время подняться на новый уровень и покорить непокоренные тобой звезды.
  Никто не сопротивляется. Для тебя одного уровень. Эта самая Ната, простите, Наталья Сергеевна Репина. Только для тебя одного. Почему же другие товарищи не замечают ее, не восхищаются, не производят в наисовершеннейшее существо, не представляют идолом, не обожествляют, черт подери? Только один среди прочих товарищей, только этот злодей, Владимир Иванович Топецкой. Только этот предатель, оставивший неизвестно зачем монолит дружбы, а еще силы разума, силы стихии, силы взлета и силы падения в бездну.
  Ах, ему повезло? Не каждому товарищу так повезет. Клопам, например, или букашкам, если хотите. Нечто подобное не распространяется так же на звездную вселенную, вечную и бесконечную в своей пустоте, следовательно, отрицающую само везение, как запрещенное действие. А мальчику, говорят, повезло. Стакнулся с трещиной, сам себя подбодрил и полез, и полез, и полез вот к той самой, к желаемой цели. Какая еще цель? Вам говорили, желаемая. Вы дослушайте очень короткую информацию, не спорьте, не пререкайтесь с авторитетами. Здесь не до вас, дорогие мои. Каждый нормальный товарищ на русской земле способен потявкать, пока не спросили его по всей строгости советских законов. Тявкай паяц, однако не забывайся, тявкающее звено не относится к лучшим ребятам на нашей земле. Зато земля и впрямь лучшая, она молчит, она запитывается нашей русской духовностью и не претворяется шавкой.
  Господи, что-то не так. Первая трещина есть, первый есть переход, похожий на песню, похожий на сказку. Вот тебе Ната, то есть Наталья Сергеевна Репина, коренная и стопроцентная ленинградка, как говорится, дитя севера. А это Владимир Иванович Топецкой, приехавший из Одессы, как говорится, дитя юга. Закружилась метель, повалила вселенская благодать. Видно тянет сближаться и не расходиться несоответствующие противоположности. Видно ветер совсем надоел, его растоптали под звездами. Положительная позитивная реакция на существующую действительность, по крайней мере, создала свой мир для двоих человеков. Будем считать, что случилось добро. А всему отрицательному барахлу предоставили призрачный шанс вернуть все обратно.
  Стоп, ребята. Мы до балды разбежались. Выскочили на обочине, вычистили причинную связь никто не дрался, не подвывал, не выкрикивал бредовые лозунги. Никто никого не давил. Есть дорога на гору, есть дорога с горы. Есть нечто горнее и прекрасное, но и много чего осело в оврагах. Слышите, отрицательный гул. Как несется телега с горы, как она хлюпает, как верещит на ухабах. Очень тяжелая, очень огромная, настоящий кошмар, не просто телега. Камни подбрасываешь под колеса, не останавливается даже на крохотный миг несущаяся телега. Палки подкладываешь, разлетаются в щепочки палки. Несется телега с горы. В образе толстого мальчика, так называемого русского богатыря Супши.
  Теперь обсуждение мальчика девочками:
  - Разве можно такого любить?
  - Разве можно смотреть на такое полено через иную призму, чем глаз дровосека, приготовившего топор, клинья и цепи?
  - О какой любви предлагается речь, если страстный поклонник приходит любиться с собакой.
  Вот она трещина, стоп. Положительный переход перекрутился на отрицательном переходе. Отрицательный переход подтянул сам себя к антиподу с непреодолимой силой или желанием, достойным лучшего применения. Следом подстроился под антипода отрицательный товарищ, что та же собака. Следом хвостик задрал товарищ собака, чтобы ударить собачьей тоской в наиболее незащищенное место. Но в каком-то угаре не дотянуло тоски, не хватило на черное дело ее, как не хватило вообще и хватить не могло при сложившихся обстоятельствах. Отсюда как результат трещина.
  Теперь немного яснее для любителей покопаться в грязном белье и пофилософствовать за стаканом водки. Дружба запуталась окончательно, монолит ее окончательно просел и растаял. Думали из гранита, из мрамора, на худой конец из кирпича монолит. Оказался хиленький лед. Красивый, конечно, искрящийся, только лед и более ничего. А за этой глыбой стена. Что еще за стена? Сам не знаю, знать не хочу, потому что мне надоело просчитывать всякие стены. Но независимо от моего решения дружба уперлась и встала на месте. Уперлась на самый прощальный рывок. Похоже, подобную глупость подставил наш славненький боженька. Надоели божественному товарищу всякие пакости, потянуло на доброе дело. Вот и выполнил дело товарищ, не думая, не согласуясь ни с кем. Дабы не раздавила дружбу стена, но только замедлила последующий рывок и распад. На четыре минуты, на восемь секунд, на мгновение, может быть, только одно. Но нечто такое произошло, вроде на последнем этапе своем сама жизнь обернулась на звезды, на ветер, на солнце.
  - Мы не решили, - поставил диагноз руководитель распадающегося коллектива Кирилл Петрович Ламерти, - Что же собственно дружба?
  Диагноз, можно сказать, правильный. Но чем-то смахивает он на диагноз покойнику. Много-много хорошего сказал в заключительной речи Кирилл Петрович, даже больше, чем того требовалось. Но все равно не ко времени речь. Раньше бы подготовиться к ней, может, чего бы и вышло. Теперь ничего, то есть совсем ничего не вышло. Как поминальную плюху выдал красавчик Ламерти:
  - Мы почти докопались до сути.
  И это не все.
  - Говоришь, докопались? - Максим Леонидович Супенков надел новую богатырскую маску, - Теперь ничего не придется решать. Теперь никуда не придется спешить. За нас подсуетились другие товарищи. Расторопные, хитрые, подлые, с глазками негодяя и чувствами червяка. Поспешили и затоптали нашу прекрасную жизнь, наши светлые, наши вселенские чувства.
  Кому бы еще высказаться на известный предмет? Ах, да. Станислав Иванович Топецкой пока не сказал свое веское слово.
  - Начинать невозможно сначала, - теперь говорит младший из братьев Ивановичей, - Разрешили вчера веселиться скотине, скотина подстроила гадость. Красивые фразы, особенные жесты. Нечто подобное нравится маленьким глупеньким девочкам, можно добавить, за душу берет. Чепуха! Сегодня пустили слюни те самые девочки, завтра прокисла душа, послезавтра вообще настоящая мразь на помойке. А мразь подвизается лишь для одной цели, чтобы напакостить очень хорошим ребятам. И напакостила, черт подери, эта мразь. Дальше испорченный свет и развивающийся мрак. Одно слово, система свалилась с катушек. Вы надеялись, что не погибнет она никогда? Какого черта надеялись? Надежда есть фикция, труп. Если вы разрешили немного свободы скотине и допустили на чистое поле ее, эту тварь, что испохабила дружбу.
  Дальше виден конец. Мы находимся практически перед лицом растаявшей вечности, поглотившей одну субстанцию конечного вещества, чтобы выбросить в жизнь нечто иное. Растаявший монолит, трещина, потуги господа бога, то есть стена все еще здесь. Стена удерживает и прижимает нечто совсем эфемерное. А может не удержать. Что вам? Последняя капля нужна? Точнее, осколочек капли от капли. Крохотный, совсем пузырек, вроде какой распашонки получился в конечном итоге осколочек. Нет, нет, нечто другое совсем. Кажется, атом и тот здесь имеет значение. Думаю, атом от той самой капли от капли. Но единственный среди остальных атомов, но способный исправить последний разлом, вытянуть стену и вытолкать не придумал куда, в какую еще трещину. Чувствую, хватит его. Вот на капле висит исправляющий атом. Вот взрывается капля фонтанами капель. Вот капля... Погодите чуть-чуть. Капля торчала на самом конце, колебалась в пределах своих и не падала:
  - Может, все образуется?
  - Может, наступит идиллия?
  Максим Леонидович Супенков подтолкнул каплю:
  - Нацию надо спасать!
  И шквал пронесся над миром.
  
  ***
  Чтобы прочувствовать на четыре и две десятых процента причины этого шквала, не стоит впадать в философию. Чтобы прибавить к последней десятой еще две сотых процента, не стоит устраивать шум и копаться в истоках любимой Руси. Чтобы остановиться и укрепиться в недоформированном чувстве своем, не обязательно пакостить Русь, тем более шлепать по дебрям любимого до тошноты христианства. Именно нашего христианства, именно русского, черт побери, христианства. С распятым Христом, как у всех. Но со злобой к заветам Христа в классическом виде. Помните классические заветы? Забыли? Да наплевать, что забыли. Кто их читал, кто их знает теперь эти заветы? Если созданы совершенно другие заветы на русской земле. Начиная с распятия Христа, но с потрясающей ненавистью к каждому из распятчиков, к детям и внукам распятчиков, к племени или семени их, ну и так далее. На все, что якобы связано с пресловутым Христом, не смотря на прощение коммунизма.
  Цитирую русского богатыря Супшу:
  - Христианство есть глупая выдумка. Люди любили выдумывать всякую хренотень перед страхом мучений и смерти. Иногда более удачной была выдумка, иногда не совсем, как получилось в рассмотренном случае. Люди выдумали и промахнулись в конечном итоге. Вышла белиберда, над которой разок улыбнется пытливый рассудок и крякнет разок, как над выдумкой, не более. А беспардонная и малообразованная личность может впасть в коллапсирующее состояние и устроить разборки с последователями Христа на его могиле, научно обоснованной коммунизмом.
  Ребята простили, не злые они. Если учитывать из кого были первые коммунисты (чьи они дети и внуки, ну и так далее), можно прийти к выводу, что христианству на русской земле повезло. Кое-чего да осталось, если сослаться все на того же товарища Супшу:
  - Еще христианство - талантливый мрак. Или победа эксплуататоров над эксплуатируемыми товарищами, мракобесов над поборниками просвещения, негодяев и извращенцев над истиной. Вы представляете, какая получается победа? Не абсолютная, но человеконенавистническая получается победа. Не гуманная, но членовредительская она во всех отношениях. Не развивающая, но загоняющая в тот же охристианенный рай, что отвратительней христианского ада. Победа произошла, это факт. Истина ослабела в определенный момент, должна была ослабеть, ибо религиозная тьма захлестнула нашу русскую землю, для мракобесия пришло подходящее время.
  Помните, много чего простили ребята. Опять положительный фактор, стыкующийся с основными понятиями христианства о всепрощении и беззаветной любви. Ну, что порушили энное количество храмов и прочих строений культа в период строительства коммунизма, так наплевать, они устарели те самые храмы и, если послушать все тех же товарищей, не имеют никакой исторической ценности. А что имеет ценность? А вот это, как говорит богатырь Супша:
  - Одна мораль отступает, другая, наоборот, наступает. Разумная мораль не всегда впереди неразумной религии, но со временем разум возьмет реванш за свое поражение в прошлом. Как вышло сегодня, теперь, после двухтысячелетнего мрака. Сами знаете, как вышло в натуре. Под напором методологически обоснованной системы, под присмотром идеологически подготовленной и научно отредактированной позиции марксистско-ленинской философии о христианстве, при осознании вреда христианства и идолопоклонничества для русской земли. Короче, разум воскрес, истина возвратилась назад, выдумка эксплуататоров отступила, издохла. Нет теперь злого прыща между нами, на нашей земле. Ну, если его нет, то не существует Христа, не существует распятия на кресте, не существует религии христианства, христопродавцев и прочих распятчиков.
  Собственно говоря, всепрощение хороший пример. Коммунистическая партия, организованная, сами припоминаете кем (сегодня их называют 'россиянами'), эта партия оказалась на высоте. Похоже, партия помирила русскую душу на нерусском фундаменте. Похоже, она же завуалировала одну из особенностей собственного непартийного народа. Неправильная была особенность, можно добавить, не современная, попахивало пещерой с медведями. Мы цивилизованные люди, государство у нас цивилизованное, русская земля должна быть для всех, даже для нерусских товарищей, или вы так не считаете? Или пожелали обособиться в отдельную касту, под гаденьким названием 'русский народ' и, прикрываясь все тем же названием, эксплуатировать другие народы, в первую очередь каких-то там легендарных распятчиков?
  Чувствуете, подействовало. Русские ребята они ребята разумные, соглашаются выбросить на помойку Христа и его христианство, лишь бы не оказаться среди угнетателей и эксплуататоров неких невинных овечек. Разве мы кого угнетали? Разве мы кого эксплуатировали? Русский народ вкалывает, русский народ рвет свои жилы и загинается в нищете, чтобы некие пришлые удальцы жрали в три горла и пьянствовали. Сначала немчура, теперь вот эти распятчики.
  Отсюда изгнание бога с русской земли, разрушенные храмы и сломанный крест. Не надо прикалываться, что Христос не был русским товарищем. Наш Христос со временем обрусел и превратился в явление мирового масштаба. Наши храмы точно были русскими храмами, со всеми традициями русской земли, с любовью к богатству и мишуре, чего не существовало ни в коей мере в классическом христианстве. Так что по большому счету не на христианство напали распятчики, выкорчевывая из сознания русского народа обрусевшего Христа и его храмы. Не надо песен, черт подери! И после торжества коммунизма русское общество все еще продолжало делиться на христопродавцев и прочих товарищей.
  Вот очередная цитата Максима Леонидовича Супенкова, по совместительству русского богатыря Супши:
  - Верующий человек может заставить поверить неверующего человека. Его лицо верует, его душа верует, его тело повторяет душевное настроение его веры. Конечно же, тело не расходится с душой, следует за ней в полном согласии. Просто человек верующий. С ним соглашаешься на примере его самого. Говорит про разумные материи верующий человек, действует с разумом. Говорит про прекрасную духовность верующий человек, не разрушает самой красоты. Добавляет про жизненные переходы вселенной этот же самый товарищ, но не стесняется смерти. Сие есть верующий человек, которого ты уважаешь хотя бы за веру.
  Следующая цитата, как бы точнее сказать, предшествующая предыдущей цитате:
  - Наши руководители могут делать, чего им вздумается. Они всегда поступали так. Год назад, двести лет, задолго до рождества Христова. Они довольствовались не благом народа или его насущными требованиями. Их не интересовал по большому счету народ. Вылезали, врали, даже не прикрывая фактами ложь. Наглое самодовольное любование собственным мелочным 'я' достигло гипервселенских высот, чтобы создать свой собственный культ, не несущий в себе никакой разумной основы. Я руководитель, ты раб. Нет, не правда. Ты может руководитель, но я не раб. Тебе разрешается корчиться, врать и глупить, будто никто никого не продал, никогда никого не распяли. Будто не продавались лучшие люди русской земли, будто не распинались они на кресте всякой сволочью. Будто не подлежит продаже земля и не продана, чертова блажь, тем, кто желает устроить из этой земли лишь один большой магазин, лишь одно большое распятие.
  Хотите еще:
  - Руководитель ворует, начальник ворует, апологеты снова из воровской мафии. Они не знают отчизны, практически утеряли ее. Им нравится воровать, нравится издеваться над русской землей, нравится продавать по кускам нашу землю. Чем больше продашь, тем больше положишь в карман. Чем больше положишь в карман, тем больше окажется у тебя прибыли. А кто продавец? Мы уже отмечали, продавец, который распял не безызвестного нам Христа, но сначала продал его с потрохами. Ждать прощения продавцу нечего. Поэтому продавец начнет распинать во второй и в стотысячный раз какого угодно Христа, только нарвется на подходящую жилу. Как не использовать опыт, если не запрещают тебе сначала продажу, следом распятие?
  Тут ничего не прибавить. Тут ничего не убавить. Русское общество знает, зачем существует оно. Русский народ не вопрошает, куда ему лезть под руководством определенных товарищей. В этот котел или в тот. Сам продумал, сам рассчитал, сам купился на том же определенном этапе. Был такой период на русской земле, когда несправедливость зашкалила и оставалась одна надежда на Иисуса Христа и его справедливость. Но не послушался зова сердца Христос, не пришел в новом обличии на русскую землю. Зато набежали распятчики и уговорили русский народ совершить очередное распятие. Вполне нормальная работенка, если Христос не пришел, если проигнорировал слезы и боль земли русской. Так что случилось то, что случилось. Хорошо погуляли на русской земле злые распятчики. Но опять же за семьдесят лет постарела и изменилась земля. Отсюда, участвует в разговоре вся наша команда.
  - Не всегда договаривают то, что подразумевается крепким задним умом, - в собственных словах запутался Станислав Иванович Топецкой.
  - Не всегда подразумевается то, на чем зиждется идеология правящей партии, - подыграл младшему из Ивановичей Кирилл Петрович Ламерти.
  - Не всегда остается идеология догмой, - завершаю штрих за богатырем Супшей.
  Здесь свои правила. Шуми не шуми, родная земля не допустит окончательного приговора над прошлым. Помните пережитки якобы нашего прошлого? Снова вранье. Разве сумеешь себя пережить при любом государстве? Разве, меняя фамилию, переменишь себя? Да, вывеска новая. Нет орла, нет креста. Но человек? Разве он изменился? Разве русское бытие стало нерусской хреновиной? Не замечаю пока. Та же кровь, та же боль, та же надежда русской земли. Не изменить ничего. В некоторой степени можно подкорректировать определенную мелочь. Тряпками, прической, манерой держаться. Скажем, на четыре десятых процента, не более, подкорректировать можно. И что у нас получилось? Ау! Где новый тип человека, новый герой? Мы рассуждаем про человека нового общества. Без креста, без орлов, без всякой придурошной мишуры и мелочной накипи. Черт возьми, неужели наше новое общество превратилось в звездное общество? Чувствуете, как приятно спуститься на звезды? Или нет, не впечатляют вот эти вот звезды. Именно эти. Другие возможно и впечатляют. Только не знаю, какие другие звезды? Из каких совершенных миров? Из какой далекой и неизвестной вселенной? Более чем интересный ответ. Для кого? Русское естество отрицает нерусский характер, не собирается смешиваться, так перетак, не собирается отдавать завоеванные веками позиции. Позиции эти особенные, опять черт. В самых глубоких колодцах, на самых высоких вершинах, всегда и везде русский народ не допустит приход к своей вере распятчиков. Даже если в какой момент сплоховал вышеупомянутый русский народ, в конечном итоге, он все равно не допустит.
  Вы еще не уснули? Вы чего-то лопочите? Ах, до вас не дошло, и не надо. Кого волнует такой парадокс среди русских людей:
  - Южный отец Кирилла.
  - Бабушка Мориан, вероятно француженка Макса.
  - Одесское происхождение братьев.
  Мама моя, до чего докатилась Россия?
  
  ***
  Впрочем, мерзость дырочку найдет. Не трудно заметить, как общегосударственная или двурушническая политика подготавливает плацдарм для более страшного зла вселенских масштабов. Причина единственная: все потому, что из мерзостных будет политика. Ей не хочется погибать, как не хочется усовершенствоваться при любом строе. Усовершенствуешься и станешь практически ноль. Кто будет тебе поклоняться из равных? Нет, равное поклонение вроде синдром Дауна. Если забрался чуть-чуть повыше, захочешь забраться еще, чтобы не только чуть-чуть, чтобы по-настоящему поклонялись расположившиеся на нижних этажах особи. Не важен предмет, важен факт. Крест, орел, серп и молот. На этом стояла, на этом стоит, на этом останется, пока не подохнет политика.
  Вы сказали 'подохнет политика', какой абсурд. Изничтоженная политическая платформа цепляется когтями не то что за жизнь, но за подобие жизни. Измельченные политические идеалы готовят почву себе и перекочевывают туда охрененными порциями. Вы не забыли куда подевалась политика? На молодые цветы, на молодые ростки, на новый, на подрастающий мир, который пока что в пеленках, однако скоро покинет пеленки. Не смейтесь, скоро вернется нечто подобное на русскую землю. Сильные русичи ослабеют, слабые распятчики вырастут. Мощная Русь состарится, хилые иноверцы возьмутся за власть. Какой неприятный процесс во всех отношениях. Не разрешает вечно царить в одной вотчине, не разрешает вечно стоять на одном месте вселенная. Как не стоять на одном месте? На то существует политика, все ее исхищренные методы, все орудия злобы и казни.
  Нет, я не утрирую важный вопрос. Старый росток погибает, новый росток расцветает. Старому идиоту завидно, что на свете есть новое идиотство. Такое чистое, такое праведное, такое по-настоящему настоящее идиотство под все тем же названием 'жизнь'. Представляете, экий кошмар, если не измарается чистая новая жизнь хотя бы немножечко грязью, если не облапошится праведная идеология русской земли хотя бы на десять копеек, если не станет смердящей трухой настоящее бытие все тех же товарищей русских. Ведь может случиться не так, как рассчитывали деды и прадеды, как повелось в родимом отечестве, как должно быть по разумению стариков и не только правителей. Снова кошмар! Русская нация очень своеобразная нация. Ее размазывают по полюсам всевозможными способами. Сюда пришли негодяи, сюда спрятались праведники. Негодяев хватает, истинный факт, среди полновесного русского хлама. Но какая комплекция праведности представила саму русскую землю? Смотришь, не видишь конца. Этот талант, этот талант, этот нет, не талант, этот гений. А с другой стороны, чертовски противно и гадко. Знаете сами, кому противно и гадко? Наконец, угадали. Вот и бесится нами представленный счет, то есть представленный русским народом ко всем так называемым праведникам. Лучше для нас негодяй. С ним спокойнее и как-то все ясно.
  Я не оплевываю политику. Я изничтожил подобную мразь на начальном этапе и вырвал из своего сердца. К политике синоним 'клоака'. Хотите, 'зловонный вертеп'. Если не нравится, значит 'лачуга дебила'. Если по существу, старческая политическая система есть антагонист молодого развития русского государства. Старичок не успокоится до тех пор, пока не извратит молодость, пока не опошлит, не выправит с гиперкосмического, то есть божественного пути, на обыкновенный не божественный путь, то есть путь мрака и путь трясины. Молодые силы сопротивляются, но старость использует для борьбы любое оружие, чтобы просто загнобить противника. Зверски, жестоко, пока окончательно не добьет под свои извращения и пороки.
  Так что не удивляйтесь, когда соберутся поспорить детишки:
  - Солнце рождает свет. Звезды рождают мрак. Стебелек опять же рождает другой стебелек, букашка другую букаху. И кто доказал, что свет повинен в своем рождении, или какая-нибудь ерунда вроде новорожденной букахи? Родившееся существо никогда не спешило родиться и не желало выйти на свет по собственной воле. Начиная собственный путь от определенной точки отсчета, даже солнечный луч обязательно доползет до последней точки. У него есть начало, у него есть конец. Тем более будет конец менее стабильной величины, такой как новорожденная из букашки букахи.
  - Что тогда человек?
  - Он приходит в существующий мир, он умирает. Вы считаете, он поспешит родиться опять же по собственной воле, чтобы скорее всего умереть? Пока не родился, еще ничего не потеряно для тебя на будущих заворотах вселенной. Ты вроде бы существуешь, тебя вроде нет. Ты будешь когда-нибудь существовать, то есть когда-нибудь в будущем, но не сегодня. Лучше через неделю, месяцы, годы. Лучше через столетие, через века, в отдаленном, не знаю, каком еще будущем. Пока не родился, можно чего-то исправить в твоем неродившемся 'я'. Но ты рождаешься, ты невиновен, тебя принудили включиться в процесс между жизнью и смертью.
  - Да, человек невиновен. Нечто подобное подсказывает рассудок, если желаете, совесть. Нечто подобное подсказывает сама душа человека. Как хорошо считать себя невиновным хотя бы в нашей вселенной. Я не хотел почему-то рождаться. Почему не хотел? Ты же родился, ты вырвался из небытия в бытие, ты попробовал то, от чего отказаться не смог до другого, скажем так, более подходящего случая. Тебя не спросили в период рождения. И что? Сила жизни, которая проявилась при родах, ответила на вопрос: 'Я хочу'. Сам не ответил, стыдливо молчал. Но сила ответила. Ты понимаешь, процесс начался. Ты поступил на новый поток в данной точке и в данном месте пространства. Ты утратил контроль над собой, тем же способом, что не хотел начинать гонку со временем. Больше того, превратился всего лишь в осколок собственного народа. Может наихудшего из народов планеты Земля, может и самого лучшего. Это не факт. Говоришь, не хотел? А превратился, едва прокричав первый раз. Ты же винтик собственной нации. Что полеты над бездной, что взрыв, что душевный размах, покуда в тебе плоть и кровь твоих предков?
  Собственно, никто ничего не открыл. Открытие сделала молодость:
  - Человек оттого человек, в переводе 'свободное мыслящее существо', что не боится порушить любые основы прошлого. И не важно, что существующие основы устанавливались твоими предками в точно такой же принципиальной борьбе за свободу с их предками. Свободный человек согласен выбросить предков точно так же, как выбросил прошлое, и сделаться единственным господином над собственной судьбой и свободой. Вы слушаете, человек ненавидит рабство и цепи. Сколько не впаривай ему мозги преимуществами самого разсамого золоченого рабства, он не выдержит, он обязательно вырвется на свободу.
  - Пусть будет так. Разве кто спорит про силу и мощь человеческой свободной мысли. Наше исследование перешло на более тонкий предмет, который с первого взгляда ничто, но после детального рассмотрения приобретает важнейшую роль в существующем мире. Человек господин и все-таки раб. Однако чего? Со стихией он справится, смерть отодвинет, мрак одолеет в конечном итоге. Внешние факторы не самое страшное на сегодняшний день. Существует нечто другое внутри человека, и это нечто есть чистота крови.
  - Не согласен.
  - Можешь не соглашаться. Но человек живет в обществе, и общество ценит сей фактор. Вот аборигены, вот инородцы. Вот русский, вот маромой. Ты желаешь все изменить на планете Земля? Чтобы инородец стал во главе государства. Чтобы русский товарищ отправился на лопату и серп. Чтобы маромои заполнили и задушили русскую землю. Они это сделают, не сомневайся, дружок. Не их породила родная земля, не их воспитала, не здесь гробницы и капища предков. И вообще, что ты понимаешь о чистоте крови?
  - Да понимаю чего-то.
  - Ой ли, родной? Родственный элемент тяготится к родственным элементам. Русское существо тяготится к русскому началу, маромойское к своему маромойскому. Иногда выходят частные случаи. Космополитический русский, националистический маромой. Но это уродец в семье. Его не любят ни те, ни другие. К нему не тяготится никто. Он пропадет на определенном этапе, он заглохнет, он будет везде и всегда за ничто, как не попытается развиваться в области интеллекта, науки, искусства. Ты понимаешь, что такое цифра один. Неродственная величина есть один, родственная величина есть множество. Имя родственному множеству - легион. Я родился в таком-то городе, ты родился в таком-то городе, он родился в таком-то городе. Мой отец офицер, ваш отец офицер, его отец офицер. Я работяга, ты работяга, они работяга. Ты понимаешь и представляешь, сколько шансов есть у тебя добиться успеха при подобном раскладе?
  - Сам ты расклад.
  - Проснись, дорогой. Необозримая земля русская. Ее просторы огромные. Захочешь потрогать, сломаешься. Захочешь закопаться, убьет. Это тебя одного, маленького, недоразвитого, смешного придурка. Без помощи родственной крови, без взлета культуры твоей или предков твоих, без корня, который удержит взбешенную землю.
  Как бы там ни было, спорить пока можно. Максим Леонидович Супенков даже простил на время нехорошее поведение Владимира Ивановича Топецкого во время лыжной прогулки и разрешил по обстоятельной просьбе Кирилла Петровича Ламерти присутствовать означенному товарищу Топецкому во время очередного спора. Интересная получается вещь, если снова процитировать русского богатыря Супшу:
  - Наконец, существуют пределы чисто эстетического порядка. Те пределы, в которых грязная кровь не поймет своего назначения, не попробует перестроиться на определенный жизненный путь, не попробует дать себе маленькой капельки чистоты. Зато попробует загрязнить лучшее, чистое, доброе своей отвратительной кровью.
  Зато как-то по-глупому выглядит гадкий предатель Владимир Иванович:
  - Очень прилипчивая грязь.
  Кажется, придавил язычок предательской пакости богатырь Супша правильной философией русского богатыря и героя:
  - Не только прилипчивая грязь, но чертовски заразная. При чем заразная такой заразой, которая не отмывается тоннами мыла, не отмывается порошком, не отчухивается и не отдраивается ради шутки любым недозволенным средством. Средство не помогает. Оно не поможет, если, свершившийся факт, заразу вообще невозможно убрать, ибо она перешла в болезнь, разлагающую здоровое тело. Грязная кровь всюду грязная кровь. Микроб есть микроб, даже если один микроб. Действует сволочь и размножается. Через мгновение - два микроба, через четыре секунды - пятнадцать микробов, через час - миллионы. Болезнь разлагает страну и кончает со временем русскую землю.
  Поток богатырской энергии бесконечен. Спорят мальчишки, спорят товарищи, раздумывают и продумывают аргументы 'за', высказывают и доказывают кое-чего 'против'. Я не притворяюсь, что потрясающий спор. Только будничное явление. У него есть начало, у него есть конец. Но уровень выше, чем прошлой весной, летом и осенью. Хотя какой-то неэстетический и отвлекающий уровень. Отвлекает от жизни, черт подери. Отбивает от чистой струи бытия. Отторгает от горней вершины, не самой паршивой из горних вершин. Но я не ошибся, другой запашок, другие краски, другие чувства, другие мысли. Все абсолютно другое, оно не по нашей вине, даже если оно вызывает изжогу и мучаюсь брюхом:
  - Мы избраны богом, - последняя мысль Станислава Ивановича Топецкого.
  - Мы избраны для великой любви, - за собой пытается удержать последнюю мысль Кирилл Петрович Ламерти.
  - Мы избраны для вселенской власти над миром, - все-таки первый из первых и лучший из лучших в который раз богатырь Супша.
  Дальше такие действия по регламенту: руки раскрыл, охватил существующий мир, с ним обнялся, прижался и сделал нечто хорошее. Добрые дети, добрые люди. Интересуются не одной чепухой, вроде пищи и водки. Подбирают не только тряпицы на каждой помойке. У них собственный мир, не старческий, не убогий, не извратившийся от своей тупости. Но какой еще мир? Чем отличается их бесконечное 'я' от конечного инварианта их же родителей и воспитателей? Где тот предел, за которым юношеское самосознание раздраконило старость:
  - Кто не с нами, тот гнида пархатый!
  Не скажу ничего плохого про всю компанию. Данный вопрос стал безумием Макса.
  
  ***
  Истоки вышеозначенного процесса не имеют никакого значения. Почему оно так получилось, ответить практически невозможно. Мы провели кое-какую предварительную подготовку перед очередным действием Максима Леонидовича Супенкова и остановились в нерешительности. Если хотите, логика здесь отсутствует. То есть, вообще никакой логики нет в действиях Максима Леонидовича, а есть нечто большее, что определяется таким простым словом, как 'злоба'.
  Тогда наводящий вопрос, что мы знаем про злобу? Ну, во-первых, злоба не возникает на чистом или пустом месте. Больше того, злоба не может быть чисто надуманным фактором. Ибо злоба на человеческие существа не вырастает из старой неодушевленной среды, вещей, трухи и бумаги, но вырастает из общей, опять-таки из естественной ненависти ко всему животному миру. Следовательно, различаем злобу на одушевленные и неодушевленные предметы. Во-вторых, определяем ее, как стремление все крушить и ломать без какой-либо видимой причины.
  Я еще ничего не сказал. Только подумал. В предложенном случае наша концепция злобы гораздо ближе находится к цели, чем остальные концепции. Остальные концепции имеют право на жизнь, но они слабоватые и не совсем точные. Если хотите, они подгуляли, смотрятся плохо, пахнут не так чтобы здорово. Для энтузиастов разрешается мероприятие с запахом, чтобы вытошнило окружающую среду тут же на месте и вырвало помоями. Вот сердце, вот печень, вот остальные органы. А это? Ах, это не усмотрел. Кажется, мысли пошли. Кажется, какие-никакие чувства. Э, заворачиваем, ласковые мои, эти самые чувства, подобной твари не надо.
  Но вы понимаете, цель еще не конечная гонка в пространстве. Чего-то здесь не хватает. Скажем так, злобствующий ненавистник может обидеть кошку, или щенка, может ребенка ударить в лицо без объяснения причины такого поступка: 'Мне так хочется, просто хочется'. Ненавистник способен ломать и крушить, что ломается или крушится по определению и в силу той самой физиологии ненависти, которая превращает психически неустойчивые организмы в садистов и монстров. Товарищ не заплачет при этом, тем более не запечалится, каяться не побежит по примеру Раскольникова. Ибо для современной России Раскольников не пример, а интересная аномалия. Зачем? С какой стати куда-то бежать? Жизнь прекрасная, поступок прекрасный, чуть ли не рыцарский, если хотите сказать, поступок. Это же как восхитительно дать по балде топором своему убогому прошлому! И тело остыло, и душа успокоилась. Мама моя, не одни же вокруг ненавистники?
  Тем более удивляют взрывы и буйство людей, не принадлежащих к параноидальной системе, не имеющих ничего общего с аморальной или религиозной моралью. То есть внешне нормальных людей. Которые не повесят котенка, боже меня упаси. Которые не придушат щенка, скорее закормят. Которые обойдут за две тысячи метров дурацкого и соблазнительного мальчика. Нет, здесь другой вариант. Вы присмотритесь, мирно лакает котенок свое молоко. Та же собака грызет свои кости. У мальчугана веселая морда. Ну и зачем? Ненавистника нет, извращенцев и монстров не существует. Простой человек, самый из самых, добрый из добрых. А как изливается, как верещит, сколько экспрессии, точно готов задавить каждый атом из окружающего пространства:
  - Только ариец имеет право на жизнь!
  Или еще:
  - Лучшие бонусы на русской земле должна получить белокурая бестия!
  Голова философа
  Без чужих советов
  Обросла волосьями
  Земляного цвета.
  От земельки ласковой
  Получила силу,
  Чтобы быть затасканной
  До самой могилы.
  Чтобы быть замученной
  Глупыми пинками:
  'По какому случаю
  Обросла кудрями?'
  Завела без ведома
  Колорит чернявый,
  Так вали отседова
  Мерзкая отрава!
  А далее думай что хочешь, делай что хочешь, ковыряйся где хочешь, если ты не относишься к бестиям.
  
  ***
  Стоп. Я не собираюсь вдаваться в теоретические исследования о происхождении русского человека на русской земле. Есть такая задумка, что все мы вышли оттуда, откуда вышли другие народы, скажем, от одной собаки, одной коровы, или одной обезьяны, кому как оно нравится. Это не для меня. Я не размениваю первоначальную из первоначальных причин человеческого бытия на мелкие и вообще нереальные причинки. Другие товарищи попробовали разменяться, но не нашли ничего, собственно говоря, не хватило здоровья. Человеческий кругозор слишком узкий. Человеческий разум слишком разболтанный. Подобными средствами ничего не находится ни на каком уровне. Но я о другом. Система моего исследования не утверждает, а сомневается, не вычисляет, а переделывает, не придумывает, а покоится на реальных событиях жизни. В данном случае потерялись собака, корова и обезьяна. Пускай отдыхают в кустах. Я интересуюсь одним только толстеньким мальчиком.
  И что опять натворил богатырь Супша? Помните, мы исследовали его сильные и слабые стороны. Не самый умный, не самый глупый, не самый отвратительный, не самый прекрасный товарищ среди таких же товарищей. При начальных условиях, сформировавших вышепредставленный характер, можно только удивляться конечному результату. Вот мы и удивляемся, что получился вполне человеческий образец нашей же собственной крови, которая кровь русская. Две руки, две ноги, ну и так далее. Спортсмен, комсомолец, вроде бы активная жизненная позиция и остальные качества, соответствующие облику молодого строителя коммунизма. Так же достоинства и недостатки, не вступающие в противоречие с существующим строем. Как сказали врачи, очень здоровый и правильный образец. То есть здоровый и правильный телом. О голове врачи ничего не сказали.
  А что вообще голова? Вышеупомянутый детинушка спал, просыпался, ходил в туалет, кушал и пил, ну и всякое прочее. После школа, еда и опять же питье. Снова ходка-другая, вечер, кажется, сон. Нет, не сон. Между ходкой и сном еще малая брешь, если хотите, идея. Все тот же детинушка чувствовал эту идею, подготавливался, много читал. Не про ариев, здесь ошибаетесь, филькина грамота, но о последней великой войне и не только из пропагандистской брошюры 'маде ин коммунист', зарубите на морде.
  Все читают. Книги для этого есть от настоящих русских писателей. Лев Николаевич, Михаил Юрьевич, Александр Сергеевич. Чувства хорошие, добрые возникают на данной основе. Создается определенная аура, которая непредсказуема с точки зрения школы. Николай Васильевич, Антон Павлович, Федор Михайлович. Школа не пропагандирует чувства. Школа привыкла преподавать имена, в которых ничего не понимает, с которыми находится в неизбежном разладе, после которых страдает сама от своей ограниченности, вполне предсказуемой тупости и дебилизма. Владимир Владимирович, Иван Сергеевич, Николай Алексеевич. Школа боится что-либо рассматривать на подобной высоте. Она расчленяет и убивает все сущее. Она растлевает и опошляет, чего не убила. Прекрасные мысли здесь не имеют права на существование. Владимир Галактионович, Михаил Евграфович, Николай Семенович. Прекращаем перечислять имена пацанов, которым низкий поклон земли русской. И вот почему. Сколько прекрасных произведений испорчено школой, сколько затерто имен, сколько талантов подвергнуто классификации или перечислению. Чтобы раз разобрали, раз затоптали, дальше никто не подумал вернуться обратно. В дивный мир потрясающей литературы, к этой вселенной добра, на такую недосягаемую и непредсказуемую вершину.
  Все читают. Доступная литература читается меньше. Из школьной программы читают практически через двадцать две строчки, ну чтобы не поставили кривую оценку. Недоступная литература читается больше. А запрещенная литература? Черт подери, в полный аллюр идет запрещенное чтиво. Раз запретили, значит стоит прочесть, мы же понимаем, насколько усредненная мысль укрепилась в усредненном коммунистическом государстве, где на первом месте полуправда и ложь во спасение. Для непонимающих товарищей могу уточнить, государство лгунов, подлецов и скотин никогда не поднимется выше среднего уровня, не отменит свои принципы, на которых основывается ложь. А значит? Вы чувствуете, ветер откуда? Вы догадались, какие выводы? Кроме разрешенной и напечатанной литературы есть еще литература непечатная в так называемых списках. Списки печатаются на машинке в лучшем случае в шести экземплярах на туалетной бумаге. Здесь тебе не миллионные тиражи из разрешенного перечня, а тяжелый, невыносимый, можно сказать, адский труд. И ради чего? Значит так надо. Список в руки попал. Грязный, занюханный, лабуда, я читаю. Чешется тело при соприкосновении с подобной гадостью, все равно читаю. Мучаюсь мочевой болезнью, опять же читаю. Это список. Сегодня в моих руках, завтра исчезнет навеки. Не то, что Толстой, Достоевский, Лесков. Они не исчезнут, вот список уйдет. Они не нужны миллионными тиражами, зато список такая отстойная редкость. Я начинаю сходить с ума, но читаю.
  Ладно, не будем связываться со стареющим маразматиком с седой головой. Искал истину, не нашел и не надо. Похоже, не там искал истину, не на тех героев поставил товарищ. Это его проблемы, за которые расстрелять и повесить надобно школу. Не расстреляют и не повесят, черт подери, никогда школу. Добавят новых писателей, не припомню по имени отчеству. Всякую мелочь пузатую, вроде Анки, Маринки, Бориса и Саньки Мартовского. Те еще ребята, им самое место среди ужастиков, как не надо писать книги. Но в условиях развивающегося общества школа обязана развиваться за счет каких угодно ребят, даже таких, время от времени переквалифицирующихся из неразрешенной в разрешенную литературу. А что наш товарищ? Опять же читает. Анку, Маринку, Бориса бросил читать, как только их разрешили, Саньке Мартовскому обещал набить морду за грехи его тяжкие, теперь читает других, и не только читает, но переписывает на туалетной бумаге.
  Говорят, невозможно испакостить целый народ. Во-первых, народ, сложившийся на исторически крепкой основе, на хорошей и плодородной земле, на здоровой и целостной почве. Говорят, можно испакостить особь, две или три. Добавим, несколько малых, несколько слабеньких особей. Либо заставить подобные ничтожества врать и молчать, чтобы в определенной степени не испортились остальные товарищи. Правильно говорят, но остается открытым вопрос, какая от надувательства польза? И почему мы зациклились на слове 'учить', когда не учит, но издевается школа?
  Я возвращаюсь немного назад. Молодое состояние души прекрасно в любой концентрации. Старое состояние есть отвратительный мрак даже малыми дозами. Молодая душа желает учиться, старость в свою очередь предлагает учить, однако не так, как оно хочется молодости. Наш излюбленный старичок никогда не предложит так, как оно хочется. Старость придумала школы, укрепила их, сделала обязательными и непререкаемыми во всех отношениях. Еще напичкала именами, которые окастрировало на всякий случай. А так же напичкала фактами, которые извратила, как только умеет одна старость. Теперь последний вопрос. Знать хочется, знаний нет. Лучшего хочется, лучшее закопали в могилу. Развиваться полезно, то есть полезно читать, но литература сводится к спискам писателей. И нечего тюкать по темени Макса:
  - Хорошие были люди.
  Пускай пошустрит толстый мальчик:
  - Почему проиграли они?
  Опять же поплачется:
  - А мы победили.
  Дальше еще интереснее. Список между сортиром и сном может подвигнуть на нечто определенное. Спрашиваем, на что? Скажем, к материальной работе над нематериальной идеей списка. И как? Не обязательно покупать автомат. Не обязательно косолапить носатых, крючить чернявых и выводить косолапых. Толстому мальчику не по силам такое высоко интеллектуальное действие. Недавно желудок опорожнил, успокоился, порозовел вышеупомянутый товарищ. Сто двадцать шесть килограммов вам не шутка в розовых трусиках. А с другой стороны требует чего-то такого душа, не знаю какого, ну совсем разтакого разэтакого. Может, игрушки какой для толстого мальчика или модель нацистского танка:
  - Победили, не повезло.
  А с другой стороны, если руки не из попы растут, ты сам творец своего счастья. Есть подходящий материал, клей, молоток, скрепки и гвозди. Модели ложатся на стол. Красивые, черт подери, модели. Не представляю, насколько похожие на реальный нацистский танк, но мальчик считал, что похожие. Говорил себе: 'вж-ж-жи', возил означенные модели, сталкивал их, сплющивал, затем переделывал. Становились еще более похожими и без того похожие модели. Говорил себе: 'б-бах' толстый мальчик, разворачивал снова модели, сталкивал и переделывал. Переделывать приходилось часто. Огромная лапа чуть задрожит, танк испортился окончательно. Возбуждение чуть подкрадется, еще один несоответствующий танк. Глаз сделает промах, опять же куча развалин.
  Но я продолжаю. Толстый мальчик был Максом во всех отношениях и проповедовал более или менее максималистский девиз 'ничего в меру'. Да разве посмеет подобный талантище остановиться на усредненной морали и прочих мелочах усредненного общества коммунизма? Здорово делает танки, здорово делает пушки товарищ мальчик, следом модели нацистских вояк, все тех же бестий из бестий. Нет, никаких компромиссов, не согласится товарищ. У него есть еще обалденный конек, и конек есть бумага. Не туалетная, твою мать! С туалетной бумагой Максим Леонидович Супенков работает в определенном порядке и в установленное время, как говорилось чуть выше. Теперь другая бумага, скажем, не слишком пригодная для первого дела. Жестковатая бумага с одной стороны, формат не совсем подходящий, тот самый инженерный формат, двести десять на двести девяносто семь миллиметров. Когда-нибудь Максим Леонидович Супенков станет выдающимся инженером, научится правильным образом (то есть по инженерному) излагать свои мысли, создаст нечто неповторимое, от чего содрогнется и чем восхитится Россия. Сегодня достаточно выбрать формат и опять-таки приложить к нему руки. Вот прикладывается Максим Леонидович Супенков, рисует. Нарисовал. Что это? Правильно угадали, война на бумаге.
  Конечно, существует партийная литература, существует партийная живопись, вместе с ними партийные правила, как такое дело привести к нужному знаменателю. Зачем сюда знаменатель? Тебе же сказали, нужно. Еще Ильич доказал, умный мужик, от партийности никуда не смотаться. Капельку подрастешь, полезут седые волосы и, соответственно, прибавится мозгов в голове, чтобы понять Ильича не только душой и сердцем. Старенькие товарищи его хорошо понимают, можно сказать, превратили литературу и живопись в государственную работу. За что им почести, за что им денежки, за что им много-много всего хорошего вплоть до признания их выдающегося таланта. Почему бы и нет? По всему миру разбросаны платные литераторы и государственные художники, плюс оплачивается творчество на заданную тему. Другое дело, толстый товарищ. Его батальные опусы не претендуют на мировую известность. Он не рвется в официальные гении, он никуда не спешит. Вот одно полотно, вот второе, вот двадцать пятое. И какое полотно, какой пейзаж, какая идея! Здесь белокурые парни со свастикой на плече расстреливают, вешают, поджигают, давят некие жалкие тени, некую пародию на людей из породы носатых:
  - Все остальное забудется. Канет к черту прогресс, обмельчает наука, скуксится техника. Старая литература умрет, уступит место новой литературе, в первую очередь литературе, что переполнена приключениями, мордобоями, костоломами, ну и чего-нибудь на закуску про очень крутых мужиков с крутыми руками, крутыми характерами. Все умрет. Все задушит песок времени. Лишь останется белокурая голова и крестовый поход против многоголовой вражеской гидры.
  Толстый товарищ шлепал танки и рисовал, рисовал и готовился спать с чистой совестью:
  - Будет вечным крестовый поход. Ибо нужен он нашей земле. Еще никогда, ни в какие века не рождало разумное человечество более выдающуюся идеологию, более правильный образ жизни. Перенаселенная земля, перенаселенная по большей части безмозглыми дураками и многочисленными уродами, такая земля вздохнула свободно под очистительным пламенем арийского 'дранг нах остен', ну точно почувствовала поступь благочестивого очищения от дураков и уродов. Поступь пока оборвалась. Не дотянула она до нужного уровня. Механизм был рассчитан с погрешностью, кроме того, слишком рано его завели, не дождались более благоприятного часа, пока поумнеет процента на три, на четыре еще человечество. И получился обрыв, система заглохла. Но это не значит, что изничтоженная система не возродится вообще никогда. Скоро и очень скоро она возродится от горних высот, дабы сделать прекрасной русскую землю.
  Далее можно не продолжать. Самое удивительное в настоящей истории, что не было в ней ничего удивительного. С одной стороны коммунизм распускал коготки, хрюкал и гукал, цапал и лапал, прижимал кого надо за жирную попку и отоваривал кого надо собственной идеологией чуть ли не до смерти. С другой стороны, толстый мальчик гонялся за бестиями. На виду у толпы. Перед недремлющим оком великого коммунистического государства и его недремлющей партии.
  - Ну и что? - говорило великое государство.
  - Деточка мечется, - вторила партия.
  При дорогом Леониде Ильиче откалывали и не такие фокусы самые тихие, самые добропорядочные мальчики. Вернемся немного назад к нашей партийной литературе. Там все рассказано, все расписано, как растягивать рот до ушей, как превращать этот самый и никакой другой рот в большую, нет, очень большую воронку, как углублять не то что края, но самый центр, но конец той самой воронки. Все расписано и рассказано. Постарались партийные культурологи, постарались партийные литераторы. Они крутые ребята. Буквально прочувствовали правильную позицию Ильича (не Леонида), но того самого, который заварил идеологическую кашу с литературой и живописью, и наставлял из гроба правильной политикой следующего Ильича (теперь Леонида), как поступать со всякими шустрыми мальчиками.
  Фу, разобрались. Нужен последний, но очень правильный штрих. Данный штрих есть заслуга не представляю каких товарищей с какими заспиртовавшимися рожами, что не видели, не желали видеть практически ни хорошего, ни плохого, кроме бутылки:
  - Наливай поскорей.
  - Наливай побогаче.
  - А кто будет лить, какое нам дело?
  Макс повесил свастику на школьный пиджак. И никто ничего не заметил.
  
  ***
  Потерпите, праведные мои, остановите поток справедливого негодования. Я зеваю, и несколько ослабел, мне не угнаться за вашими бреднями. Нынче желательно зачеркнуть и забыть кое-какую бессмысленную лабуду из нашего с вами прошлого. Вам зачеркнуть и забыть. А вместо этого возвести на гиперпространственный пьедестал то самое прошлое, по любым человеческим меркам гиперпространственное, нет, потрясательное прошлое. Которому прошлому нет аналогов, или приличествует единственно белый цвет. Ни единого пятна, ни даже крохотной точки быть не должно на таком прошлом. Вы соглашаетесь, не должно. Ах, какой коммунизм! Ах, какой поворот в душах каждого человека и общества! Ах, какой человек! Опять вспоминаете, я задел человека новой формации, но это не суть. Потерпите пока, не стоит слишком кривляться, не стоит бесчинствовать, не выслушав до конца каждую из сторон, волей судьбы оказавшуюся замешанной в историческом процессе. Можно оказаться смешным. Нет, не смешным, можно оказаться отвратительнейшим лгуном, некоей шестеркой неизвестно чего и откуда, или подстилкой неизвестно каких товарищей. Можно, ох еще чем оказаться!
  Поэтому лучше позиция номер три. Поток негодования приготовился вывалиться из воронки вашего рта. Но рот захлопнули, но воронку убрали. Поток не вывалился, негодование не потекло. Вы поступили единственный раз по-человечески и разумно. Не опозорились, как опозоривались всегда. Не извратились, как извращались семьдесят лет с вашим ласковым коммунизмом, с вашей главной и самой шизнутой формулой: 'Этого не может быть, потому что не может быть никогда'. Где теперь формула? Где та изначальная величина, откуда все вышло? Вот просто так, из воды, из стены, из воздуха. Или вышло от вас дорогие товарищи? Или такого не может быть никогда? Или еще что хотите сказать? Нет, оставьте. Я человек тормозной, однако чертовски зубастый. Сегодня не выступаю, охладел к существующей реальности из несуществующей нереальности. Завтра взорвусь, и достану каждого, кто изолгался сегодня. Поверьте, каждый достойный товарищ получит свое. Так что молчите, товарищи.
  У вашего потока негодования нет цены. На пятачок никто не расколется, за копейку самим отдать жалко. Оставьте негодование при себе, до лучшего времени. Удержите 'кары небесные'. Вы не небо, не солнце и не земля в трех флаконах. Даже не маленький клопик, расползавшийся по земле, если вздумали негодовать из такого ничтожного повода. Ах, я ошибся, все иначе среди пацанов русских? Ребята исправились, стали почти ангелы. Следом набрались ума, стали почти демоны, в лучшем случае этого слова, как у древних народов. Русские товарищи теперь есть бог в едином лице и все сразу. Или опять не так? Или опять по старинке? Ты маромой, он маромой, вы маромой. Только не я. И ругательство лучшее наше в ходу, самое хлесткое из трех букв, но не на буковку 'ха'. Или опять ошибаюсь?
  Ладно, проехали. Чистое небо, ясные звезды, родник. Я представляю слово 'родник'. Оно не совсем похоже на родину. Мне не нравится слово 'родина'. Затаскали, задергали, заковыряли грязными пальцами. Теперь одна грязь. Куда не сунешься, грязь. Насколько не подкрадешься, опять-таки грязь как не посмотришь, снова нарвался на грязь и ее производные. Не нравится 'родина', другое дело 'родник'. Выбивается на поверхность, течет, освежает, бодрит. Если хотите, навевает прекрасные мысли, добавляет прекрасные чувства, превращает крохотный осколок земли во вселенную звезд, а ублюдков в героев. Короче, родник. Еще не трясина. Но потерпите, родные товарищи. Будет трясина, будет скоро она. Вам обещаю, чтобы заткнулись на десять секунд, чтобы уняли свой гонор и прочие гадости. Вы давно надоели и мне и другим, более нетерпеливым искателям истины. Слишком много вопили в прошедшие годы.
  Поругана честь,
  Поругана Русь.
  Проклятую месть
  Затарила гнусь.
  Забила в сердца
  Проклятую слизь
  Дорогой отца
  Проклятая жизнь.
  Кому не дано
  За жизнь отомстить,
  Ступай на дерьмо
  И лучше не жить.
  Потерпите, добрые граждане, твою мать. Сидите и радуйтесь:
  - Чего породили.
  - Чего воспитали.
  
  ***
  В конечном итоге, дети не били нерусских товарищей, не устраивали кровавых погромов, не отправляли целые семьи на керосин, мыло и кожанки. Не тот уровень. Дети только играли в родителей, может не по собственной воле, но воспроизводились в игре души родителей, мысли родителей и их удовольствия. Игра, как вы понимаете, вроде бы повторяла повадки нашей прекрасной отчизны, нашего потрясающего государства, нашего интеллектуально развитого народа. Вы слышите, получалось не абы что, но крохотная невинность перевоплощения прошлого, на которую не стоит гавкать и подвывать. Вас достала невинность? Губки сложил, ручки сложил, носик прочистил, разрешается грязным платочком. Посмотришь вокруг, а вокруг херувимы и херувимчики. Не истинные с точки зрения философии, не пакостные, не вредоносные и не лихие, не гниловатые и не расцвеченные красками. Все такое нормальное, все такое привычное для русских товарищей, не на что посмотреть. Выросло до тебя, будет после тебя, как не старайся:
  - Они ненавидят - мы ненавидим, - сказал красивый мужик Ламерти.
  - Ругают они - ругаемся мы, - добавил вполне тривиальные комментарии Максим Леонидович Супенков.
  - Их религия - наши идеи, - закрыл вопрос младший Иванович.
  Знаете, я охренел вместе с приторчавшими тапочками. Хотелось подобрать другое словосочетание, но не получилось на данном этапе. Мой рассудок слабеет. Иногда останавливаюсь, замираю, фантомы разума не прорываются сквозь оболочку. Они замирают как я. Нечто подобное кажется идиотизмом, но нет. Разум в какой-то мере заглох, утрамбовался, определил ему подобающую позицию и прочее. Разум проглядывает вперед, но не проглядывается. Разум рассчитывает эпохи, но не рассчитывается. Разум пробивает толщу вселенной, но не пробивается сквозь туман человеческой дури. И что еще дурь? Кажется, все естественно получилось на русской земле, но получилось не так, как задумали на начальном этапе. Естественное состояние русской земли деформирует разум гораздо быстрее, чем остальные ингредиенты. Например, пластик, металл, стекловата. Естественная оболочка достает любую искусственную оболочку, и ты понимаешь, что не такое оно в настоящем разрезе своем. А какой настоящий разрез, это без комментариев.
  С другой стороны, наловчился торчать и торчи в тапочках. К данному повороту привыкли на русской земле, не похвалят тебя, не прибьют, как оно полагается. Хозяин барин, вот и весь сказ. Взрослые баре, детишки почти барчуки, детишки детишек... Нет, не стоит напрашиваться в такую глушь со многими неизвестными. Пусть оно будет покрыто туманной завесой. Пусть сама по себе чистота перейдет через грязь, и божественный свет разметает позорный осадок. Хотя бы в моей голове или в твоей голове, мой объективный читатель. Не лучший подход, но приемлемый для нормального человека и всей его нации. Мы заметили, носатых не бьют, значит, дети играли.
  - Их законы - наши законы.
  Я уже говорил, что такое игра. Можно мячик катать по помойкам. Можно выстроить домик. Можно выкопать погреб на зависть всех окружающих. Но кто сказал, что, раздавая партийные клички, ты не играешь? Сама по себе раздача та же игра. Она бестолковая и не совсем безобидная. Ляпнул глупый язык, ляпнул другой, ляпнул четвертый. Третий язык мы пропустили по определению, он промолчал, то ли отвлекся, то ли проблемы какие с интеллектуальной собственностью и языковый барьер, но третий язык мог и ответить. У каждого своя кличка. Старший из Топецких - Соломон, младший брат - Мусаил, стал Азраилом - Максим Леонидович. Здесь куда интереснее, чем заниматься цветами, или сажать огород, или плясать с медвежатами. Цветы не всегда прирастают, огород не всегда обещает плодиться, пляска бывает дьявольской пляской. И это не самое страшное. С точки зрения дьявола каждый неадекватный поступок - игра. Мы поплясали, значит, игра. Мы посажали, снова игра. Мы повыращивали... Что за уродство и глупости? Мусаил, Азраил, Соломон. Я забавляюсь и мне забавно, вроде как рыцарские имена на придурков навешивать, как перерождаться в пиратов, в индейцев или в других литературных героев:
  - А ежели наши придут?
  - Не пропадем вместе с нашими.
  Мне забавно. От маленького колодца к большому колодцу. От маленького чурбана к вселенскому дереву. От маленькой лужицы к целой параше. Здесь существует вода, там существует вино. Здесь подают кучу рыбы и хлеба, а там? Там ничего не получишь, не увлекайся, не жди. Полный мрак, полное опустошение, полная лейкемия. Кровь из раны течет. Густая, мелкая, отвратительная кровь. Один, два, четыре. Где цифра три? И отчего обижается красивый мальчик Кирилл Ламерти:
  - Не хочу быть Сруленком.
  Но кто его спрашивал:
  - Так велел бог.
  Играем по русским законам, предписанным русским богатырем Азраилом, ой, простите, богатырем Супшей:
  - Позади первая стадия. Мы исследовали неисследованное пространство, использовали неиспользованные возможности, прошлись по истории русской земли по полной программе. Можно сказать, вокруг нормальные пацаны и девчонки. Те самые, что всегда в поиске, прощупывают ту самую пресловутую русскую почву с ее возможностями, проглатывают, что прощупали, и продвигают куда-нибудь дальше.
  Вот наступил момент, не имеющий ничего общего с начальным этапом, когда еще можно повременить, приглядеться, выявить лучший ход. Время пришло, когда надоело топтаться на месте, и достал этот самый начальный этап хуже некуда. К нему обращаешься, он молчит. На него наезжаешь, снова молчит. Под него подкапываешься, он молчит и со смыслом. Короче, самое время, тютелька в тютельку. Именно здесь букинистические изыскания Максима Леонидовича Супенкова залезли в такую невыносимую топь, откуда не выбраться. Сзади конец. Спереди тоже конец. Однако нельзя возвращаться назад: мосты разрушены, бомбы подложены, ни какой нормальный и человечный товарищ не ожидает твоих демаршей. Если вернешься, значит, пропал. Полная тупость:
  - Любая идея становится настоящей идеей только тогда, когда начинает приобретать могучих сторонников. Или когда управляет умами, то есть подсказывает, а чаще всего приказывает умам крестовый поход за идею. Не просто крестовый поход. Скорее повальное крестовое рабство большого количества особей, если хотите, рабство народа и лучших его сыновей, порабощаемых не так чтобы худшими сыновьями, но только идеей. Зато идея, поработившая целый народ и лучших его сыновей, поднимает народ на недосягаемую высоту, превращает в нечто несокрушимое, монолитное, не подлежащее гибели.
  Не так смешно, как оно представляется на первый взгляд. Тонкости мальчишеской идеологии не поддаются классификации ни на каком этапе. Сегодня была одна идеология, завтра кое-чего туда добавили букинистические проблески толстого мальчика. Чего-то вычитал толстячок, и закрылась дорога назад в уютное и беззаботное детство. Нет возврата, быть не может его, спереди только дорога в трясину:
  - Коммунистическая мораль, исходя из рабовладельческих предпосылок, выросла в нечто гигантское, хотя зародилась сама в лоне христианской морали. Не будем прикидываться, вышел и отпочковался любимый ваш коммунизм из раннего христианства. Вы этого не осознаете, не пытаетесь осознать по причине вашей инертности. Для вас коммунистическая мораль нечто устоявшееся, почти нормальное явление. Вы привыкли к новому коммунистическому раю, и не задумываетесь, что он всего-навсего перефразировка христианского рая. Христос пришел, Христос сказал, Христос сделал. Коммунизм есть Христосиково дитя, которое уподобилось своему папаше и обокрало его, от первого слова и до прощального жеста. Спрашиваете, для чего? А чтобы самому стать наиглавнейшим на русской земле со своей новоиспеченной моралью.
  Максим Леонидович Супенков пока еще ничего не сказал. Он читал, сами понимаете, какие шедевры. Он подкапывался, не трудно догадаться, в какие места. Он думал, не мог не думать над определенной проблемой, пока не сломался. Однако его способность перерабатывать буквы, знаки, слова ни в коей мере не отражала способность перерабатывать мысли. Я повторяюсь, товарищ читал, и это была не чистейшая влага земли, не прекрасная поросль мечты, не значительная выплата процентов по векселю разума. Всего лишь затравка, если позволите, выбор не знаю чего, между христианством и христианством, между коммунизмом и коммунизмом, между носатыми и носатыми. А главное, что при всем существующем выборе выбора не было:
  - Мы промахнулись в который раз. Нам запретили самим выбирать свою жизнь и судьбу. Нам разрешили пристроиться сзади к родителям и согласиться с родительской формулой, как на коммунистической основе построить коммунистическую мораль нового поколения. А нам нужна такая мораль? Вот и я спрашиваю, почему она будет такая коммунистическая? Почему невозможно послать к чертям милую мамочку и отфигачить любимого папочку с их устаревшими взглядами, а заодно реформировать не наш коммунизм в наш коммунизм и воцариться над миром с более чистой и непорочной идеей.
  Я объясняю, работал малец. В перерывах между вечерней едой и сортиром. Работал упорно, читал. Переваривал прочитанное, читал дальше. Самый естественный процесс для молодого развивающегося организма. Читал, работал и дочитался. Теперь наступило время, когда огроменный детинушка стал выползать из подполья, ибо почувствовал себя настоящим властителем робких сердец, ответственным за будущее своей нации. При подобном раскладе все остальное дичь и дерьмо. Так что не заметил детинушка, как замахнулся в духовной своей чистоте на самое главное в нашем паршивом аду. И это главное называется 'любовь', если вы еще не забыли.
  
  ***
  Пришла весна. Лопнули ледяные запоры, разлетелись ледяные вериги, исчезла холоднющая изморось и прочая дрянь. Как говорится, в дребезги разбазарилось все, что утягивало и утрамбовывало сердца, вполне готовые для любви, и что диктовало свои обледенелые принципы. Вы чувствуете, какая поэзия? Еще за четыре минуты или страницы до представленного места снег лежал на две тысячи километров вокруг. Не верилось в его благополучное разбазаривание на следующем этапе. Может когда-нибудь, может быть не на русской земле оно и случится, но вот так, чтобы внезапно и сразу. Я потратил массу усилий на снег. Не хотел, но потратил в силу сложившихся обстоятельств. Ибо шла холодная, удручающая и удушающая полоса по самой жизни. Я устал от такой полосы, я почти отступил и утратил надежду на нечто лучшее или более светлое в тот самый момент, когда снег отступил без моей помощи. Ледяное пространство исчезло. И что? Не осталось вообще никакой дряни, так потянулись на волю сердца, полезли из-под дерюги замерзших своих оболочек. Короче, полезли, куда полагается им, прокладывая дорогу для новой и восхитительной жизни. А там распустились всякие крохотные листочки и стебелечки, брызнули негой, соком и яркими красками. Дальше воображения не хватает, да и не надо.
  Пришла весна. Похорошели милые девочки. Приободрились милые мальчики. Похорошели и бросились догонять летящее впереди время. Приободрились и вылезли на лучезарную взвесь самого лучезарного взлета мечты во вселенной. Я успокаиваюсь. Мечта есть мечта, вселенная есть вселенная. Другое дело, если подумать про жизнь. Подобная штучка приобрела единственное направление между глазами возлюбленной и прочим поруганным человечеством. Она же приобрела единственную надежду оторваться от серой действительности, выпорхнуть из цепей, выбраться из подвалов, то есть выбраться и полететь в открытую бездну милого, светлого, дорогого всем нам бытия на своих обнаженных чувствах.
  Остальное стало ненужным, никчемным, слишком пустым и даже убогим, чтобы радовать человеческое естество, чтобы чувствовать более настоящую жизнь, то есть чувствовать и наслаждаться самой жизнью, а если вам очень противно, то все равно наслаждаться. Что факт. Вымерли прочие факты, выгнили прочие светочи зла и добра. Добро перемешалось со злом, или его больше нет. Жизнь поступила в новые ипостаси с новой формулой. В новой формуле горы и море, ночи и звезды, малый росток, огромный росток, снова звезды, снова земля и вода. Жизнь напиталась негой весны и прочей прекрасной хреновиной.
  В этот прекрасный, воистину неповторимый момент занесло белокурую бестию:
  - В наши ряды просочились враги!
  Прорвало идеологически подкованного товарища:
  - Наши ряды воняют.
  Следом здоровенный бугай Максим Леонидович Супенков выскочил из своей кельи с собачками и бесноватыми даунами, точно придали ему ускорение хорошим пинком в задницу. Никто его не просил именно так выскакивать. В городе интеллигентов, можно сказать, в культурном городе так не делается. Ты разработай программу, подай прошение в соответствующий комитет, получи роспись и штампик, дальше посмотрим. И вдруг подобная прыть. Или кое-где у тебя зачесалось? Не может на попе сидеть Максим Леонидович. Многое сделано в подотчетный период товарищем. Многое еще предстоит осознать и ответить. За пустые глазницы своей любви, за насмешки, за детскую спесь, еще непонятно за что, может за космос великого господа:
  - Славная Русь, ты послушай меня! Я люблю, я тебя обожаю, я наслаждаюсь. Ты это знаешь, ты не посмеешь отринуть собственного ребенка, ты существовала много веков на этом дьявольском свете. Долго существовала моя драгоценная Русь, созданная кровопролитным трудом поколений и поколений по настоящему бескорыстных, по настоящему доблестных русичей. Ты не сумеешь меня обмануть. Славная Русь, великая Русь, наша родная страна и отчизна. Вспомни, как ты продвигалась предписанными путями к предписанным рубежам, к процветанию, к славе. Никакая чернуха, никакие позорные выверты юга, востока, севера, запада не могли окончательно поработить и окончательно закабалить русскую землю. Черные силы всегда приходили на Русь, пользовались текущим моментом, грабили, гадили, затем получали за это сполна по своим разожравшимся мордам. Получали и отправлялись к собачьим чертям, где вываливали обожравшиеся кишки из распоротого желудка. Черные силы прощались со своим омерзительным существованием, не доглодав до конца желанный кусок, лишь облизнувшись. Все исчезало. Только не ты. Одна непокорная Русь оставалась стоять на костях с гордо поднятой выей.
  Ну что сказать? Пробуждение мальчика не самая приятная вещь. И самое здесь неприятное, что еще неделю назад (для нас две или три страницы) существовал рабовладельческий строй, коммунистическая мораль, путь родителей и христианство в пеленках. Следовало придерживаться хотя бы родителей. Какие проблемы? Русь или коммунизм? Со временем запретят матюгать коммунизм. Десятилетия разрешалось его матюгать, пока находился он в фаворе, хотя и не очень приветствовалось, чтобы каждый был в курсе, какие ожидают за ругань последствия. И вообще, лежачего не бьют, светлое естество не ломают, не будь бесчестным уродом, скотина. А товарищ не разобрался в основных принципах своей родины, шепчет про Русь. И что прикажете дальше?
  Не выдержал Кирилл Петрович Ламерти:
  - Что такое, мой ласковый? Неужели еще не устал, неужели нас агитируешь на маромойский погром против правил нашего общества? Не надоело делать двойную работу? Занимайся, пожалуйста, агитацией где-то в другом месте, скажем, на северном полюсе, где собрались тупые и недоразвитые товарищи. На русской земле, особенно в городе Ленинграде называть масло 'масляным' не самый правильный выбор. В конечном итоге накапливается усталость.
  И Станислав Иванович тут как тут на тоненьких ножках:
  - Мы от тебя устали, пацан. Говори дело.
  Хотя интереснее версия Кирилла Петровича:
  - В школе история, в доме история, на помойке история. Куда не сунешься, всюду она. Наиправдивейшая, самая отработанная, самая честная история всех времен и народов. Разве мы не слыхали такую историю? В нашем случае исторический факт не есть самоцель. Мы чувствуем Русь, мы за русскую землю. Только не агитируйте больше за русскую землю, не стоит. Комсорг агитирует, профорг агитирует, классный руководитель вспотел от тройной агитации. Очень не хочется заниматься подобной фигней, но пришла разнарядка. Руководитель обязан, работа такая, черт подери. Ты какого черта обязан переться сюда со своей агитацией? Ты за что шестеришь, не даешь ребятам расслабиться? Ну и прочая гадость.
  Не помогает против вселенского взрыва товарища Супши:
  - Не гадьте на Русь!
  Не может помочь. Слюни и злоба текут изо рта здорового мальчика. Вы чувствуете, как деформировалась его основная идея, вырвавшись через рот на свободу? Или не уловили в ней никакой разницы? А зря. Наедине с новоиспеченной идеологией чувствует себя гораздо увереннее Максим Леонидович Супенков, чем среди недобитых придурков (вот где правда открылась), что назывались когда-то 'друзьями'. И пусть. Максим Леонидович истинный славянин, следовательно, истинный русский в квадрате и кубе. Русские не сдаются, русские не отступают, русские не бегут с поля боя и никогда не просят пощады. Это себе заруби на носу, и не следует рот затыкать Леонидовичу:
  - Наша коммунистическая идеология имеет много общего с идеологией ариев. Арий и русский почти синонимы. Нет, ошибаюсь, здесь неуместно слово 'почти'. Они синонимы. Шовинистическая идея нацизма более остальных элементов подходит русскому человеку. Коммунизм есть начальная стадия шовинизма. Наше правительство начало действовать не с той точки. Оно ошиблось, оно ошибается нынче и впредь, пока не определится, откуда русские корни. И что такое русский народ? Из маромоев мы или ариев?
  Доблестный мальчик:
  - Война доказала идентификацию обеих систем, обеих идеологий. Коммунистический брат поднялся по глупости на своего более старшего, более разумного брата. Он еретик, на данный момент не развился до надлежащего уровня, чтобы осмыслить ошибки свои. Ему хотелось подраться. Зачем? Дело двигалось по естественной траектории. Более чем разумный брат продумал дальнейшую жизнь, все действия, всю будущность младшего брата. Фашистская идеология кое в чем ошибалась. Не факт. Она была нашим родственником, она вырабатывала особенно подходящие законы для себя и для нас неразумных товарищей. Единая плоть, единая кровь, слепому понятно, какие отсюда выводы. Но правительство не только ослепло, оно враг. Маромои прокрались туда, маромои испортили грандиозный проект грандиозного будущего русской земли. Не нравится маромоям земля русских для русских. Они извратили сам коммунизм, они извратили Россию.
  Пора закругляться. Кто это слушает? Да никто. Разве какой-нибудь официальный представитель общественности. Тот самый из ничтожных продажных людишек, наловчившихся ничего не писать, но всегда оставаться писателями. Такой точно слушает, чтобы выявить мелкие недочеты или похвастаться своей эрудицией, а заодно доказать твою тупость и недопонимание роли каждой точки и запятой в мировом революционном процессе. Ну и попадаются случайные товарищи:
  - Цитируем Ильича?
  Владимир Иванович Топецкой примчался к самым разборкам:
  - Что-то такое Ильич говорил, только другими словами.
  Еще не сбросил ботинки Владимир Иванович, не переоделся в домашние тапочки, чтобы не нагадить на ковре Кирилла Петровича Ламерти, а в душу точно нагадил. Э, мой ласковый, где шлялся так долго и самое главное пропустил? То есть пропустил основную мысль товарища Супенкова и ее составляющие. Не стоило так обращаться с хорошим товарищем. За такие дела дают по губам, затем чистят морду. И вообще, нас не волнуют приколы какого-то Ильича, мы рассуждаем про Ницше.
  Вопрос Супенкова ко всем присутствующим:
  - Кто читал Ницше?
  Гробовое молчание, и соответствующий ответ Супенкова:
  - Ясно, никто не читал. Между прочим, ницшеанство является настоящей наукой. Марксизм-ленинизм в свою очередь не является настоящей наукой, вот ницшеанство является. Марксизм-ленинизм ничего не сумел объяснить следующим поколениям, его притянули за уши, зато ницшеанство сумело. Младшему брату ария очень понравилось ницшеанство, но захотелось (по Ницше) себе самому доказать, что не такой недоразвитый он и не такой безнадежный, отсюда выросли уши. Благо советники подвернулись из маромоев, благо не русские люди. С маромоями разобрался давно Ницше. Хитрые сволочи, они ненавидят весь мир, они ненавидят Россию. Тем более есть причина нагадить России. Много 'наших' прорвалось сюда, куда не посмотришь, на каждом углу маромой, у каждого маромоя своя маромойка. Нет, на словах они любят Россию, даже в паспорте именуются 'русскими'. А ты поверил? Я нет. Нельзя верить, если борешься против врага. Марксизм-ленинизм не боролся, как же бороться с любимыми папой и мамой? Что не нравится правда? Но умные товарищи знают, кто папа и мама по Ницше. Я добавляю, умные и читающие товарищи. Дураки ничего не знают, только прислушиваются, кто аккуратнее и умнее соврет. Если Маркс, значит Маркс. Если Ильич, значит Ильич. Дураки читают школьный учебник. Им не доступен истинный свет, они утратили истинные знания в мире идей маромоев.
  Вот доконал:
  - Скот неразумный. Народ неразумный. Толпа неразумная. Если умеешь прикидываться другом народа, надуешь кого угодно за три секунды и даже быстрее. Главное, не оробеть в начале пути и не заткнуться в тот самый момент, когда происходит потеха. Тебе сказали слово, ты сказал пятьдесят. Тебе подсунули фразу, ты перефразировал парламентскую речь на час или больше. Строчи, разворачивайся, раскрепощайся. И тебя не надуют. Сам разберешься в основополагающих тезисах государственной структуры и ее надуманной идеологии со стороны нерусских товарищей. Но разобравшись, в конечном итоге, поймешь насколько бездарный марксизм-ленинизм и насколько его оторвали от жизни. Это уже правильное решение. Еще немного, и есть у тебя шанс догадаться, какая наука нужна настоящему чистокровному русскому.
  Здесь вопрос:
  - А для прочих товарищей?
  Здесь ответ:
  - Непроверенным и сомнительным гражданам ловить нечего. Для них не найдется места на русской земле ни при каких обстоятельствах. Или ты русский, или никто. Не надо ко мне придираться со своей человечностью, состраданием, гуманизмом. Если никто, имеешь полное право покинуть русскую землю. Вокруг существуют другие земли, очень красивые и чертовски богатые земли. Может там природа не такая суровая, как на нашей земле. Может там песни не такие занудные, как у истинных русских. Повторяю, твое право. Вали поскорее в другие края, обжирайся и упивайся, выделывай всякие пакости, мой нерусский товарищ. Перефразируя известную пословицу, спасение разбегающихся товарищей дело самих разбегающихся товарищей. Там в нерусских краях наберется толпа 'соотечественников': ренегаты, космополиты, враги. Те еще, между прочим, товарищи. Напиваются водкой, называют себя 'русскими' и гадят русскую землю. Там придется ко двору всякий нерусский товарищ. Впрочем, туда тебе и дорога, ласковый мой, самое время определиться, кто же ты есть, и оставить Великую Русь ее истинным детям.
  Еще вопрос и ответ:
  - Да где она, Великая Русь?
  - Как это где? Если не здесь, не в чистоте нашей крови.
  Самое время остановиться. Но у товарища шестеренки зашкалило. Наконец-то дорвался, черт подери, до сладкого пирога и жрет его в три горла:
  - Для дураков повторяю, ничего не дается за так за дармак. Враги захватили ключевые позиции на русской земле, без борьбы их никому не уступят. Слишком долго спал русский народ, чтобы просто так подойти и отнять свою собственность. Враги окопались на русской земле. Всеми правдами и неправдами они разоряли русскую землю, пока не дошли до настоящего момента, если хотите, до того предела, где двигаться уже некуда. Ибо проснулся русский народ. Господи, сколько потребовалось мерзости и унижения, чтобы наконец-то народ осознал свое истинное место на русской земле и проснулся. За годы коммунистической власти произошли перемены русской души. С одной стороны поглупела душа, сделалась плоской и ветхой, трухлявой и низкорослой по сравнению с теми вершинами всего русского, что существовали до революции. Но это есть чепуха. С другой стороны не изменился наш человек, не отбросил истинно русские идеалы, не обмаромоился до конца. Нет, еще раз нет. Русский остался, как был. Пускай перемена в душе вышла на благо врагам человеческим, тому пресловутому скоту и быдлу, что сегодня помоит русскую землю. Ничего страшного. Русский остался царить на своей настоящей, на русской земле. Он земли не отдаст, он зальет своей кровью Россию.
  
  ***
  За окном весна. Была зима, нет зимы. Нынче весна. Усиливаем основополагающую идею, нынче другое время. Ежу понятно, насколько похорошели девочки. Кобыла не отрицает, насколько поправились мальчики. Новый мир, это весна. Старость не котируется на данный момент ни в каком из своих сочленений. Старость существовала, ее отправили на чердак, каким бы прекрасным не представлялось в прошедшем периоде стариковское прошлое. Так бывает. Ты оглядываешься лет на тридцать назад, попробовал ностальгировать в современных условиях, зато остальные ребятишки смеются. Бывает! Ты доказываешь красоты определенного периода, зато остальные ребятишки даже не помнят период. Они не родились тогда, либо родились гораздо раньше и их период смещается по временной оси, проскакивая бушующие восьмидесятые годы. Так должно быть! Ты откатываешься назад, жизнь откатывается вперед. Ей безразличны тупые потуги мысли и всякая рухлядь из ностальгической души одного человечка. Жизнь откатывается вперед, она смеется над теми, кто задержался на прошлом.
  Теперь прощальный аккорд. Пора заткнуться Максиму Леонидовичу Супенкову:
  - Что вы делаете, нет, что мы делаем, братья? В наших руках счастье русской земли. В наших сердцах свобода отечества. В нашей воле выбрать правильный путь. Вы понимаете, путь, подходящий только для русских и только для русских товарищей. Мы просто обязаны выбрать его. Наша жизнь ничего не стоит вдали от России. Вы представляете, о какой России я говорю? Можно жить в самом центре России и быть негодяем, предавать свою родину. Вы разбираетесь, как предавать свою родину? Чтобы страдала Россия без нас, чтобы мерзавцы терзали ее, чтобы нерусская сволочь правила здесь и добивала нашу Россию.
  Ох, пора на покой. Не затыкается соловей. Все щебечет, щебечет, щебечет:
  - Солнышко сияет для дураков. Дураки вылезают из мрачной дыры, открывают гнойные щели глазниц, выпячивают то, что даже не назовешь глазами. Вылезают, снова выпячивают. Вы прочувствовали, куда? Вы слыхали, на солнышко. Далее, мама моя, все поросло мусором, все позабылось. Нет отчизны родной, нет страны, нет идеи рассвета и очищения нашей бедной России. Беснуются дураки. Ах, хорошо! Погладили по головке, подсунули пирожок и удовольствий на три копеечки. И впрямь хорошо. Беснуются дураки, не чувствуют, что от боли осатанела Россия. Так должно быть. Солнечный луч ослепил и усыпил дурачье. Пока дураки не подохнут.
  Впрочем, Макс это Макс:
  - Для русского характера не существует личного счастья и горя. Для русской натуры не существует личной любви и маленькой подленькой ненависти. Русский товарищ обязан отказываться от любви, от такого мещанского, нет, маромойского чувства, извращающего сущность саму человеческую. Он обязан отказываться, чтобы не променять потрясающий облик отчизны своей на чей-то расплывчатый и гаденький облик. Вы слышите, он обязан выбросить грязь и остаться чистым, честным, правдивым товарищем. Ему разрешается жить только так. Только чистая жизнь. Никаких отступлений, никакого возврата в прежнюю жизнь. Родина жаждет. Ее извратившийся коммунизм, ее нарастающее самосознание национального блага, ее белокурые бестии... Родина ждет, чтобы каждый ее представитель себя обуздал ради родины.
  Собственно, отмалчиваемся в сторонке.
  - Долой маромоев! - хрюкнул Кирилл Петрович Ламерти. Смеется товарищ, веселый такой, чуть ли не шаркает ножкой.
  - Убей маромоя! - теперь Станислав Топецкой. Не шаркает и не смеется. Глазища горят, пальцы трясутся. Бешеный пес, даже пена окутала губы.
  - Да пошли вы, - икнул Владимир Иванович.
  Собирает манатки. А ведь мог помолчать, как нормальные люди. Не молчит, что такое случилось со старшим Ивановичем:
  - Маленький человечек залез на трибуну. Заткнитесь суки и бля, он ораторствует, он рассказывает вам про Россию. Умный есть человечек, знает Россию. Выработал тысячу полновесных рецептов, как ее излечить. Применяет лекарственные методы. Не уточняю, откуда достал подобную похабень, но применяет. Очень шустренький человечек. Палец в рот не клади, и убери подальше свое тщедушное горло. Сломает и палец и горло.
  Впрочем, если собрался за дверь, не следует шуметь на пороге:
  - Глупая жизнь человечков вообще надоела. Маленькие человечки болтают, болтают, болтают. Шустренькие человечки шустрят и шустрят. В результате всякая шелуха отливается на русскую землю, заметьте, несчастную землю. Сколько прожектов, столько идей. Сколько теорий, столько руководящего направления к действиям. Я предлагаю, он предлагает, мы предлагаем какую-то пошлость и мерзость. В результате нет ничего, быть не положено, не найдется вообще никогда. Пошлость и мерзость вряд ли поднимут несчастную землю.
  Бешеный парень, черт подери:
  - Пора переходить на вселенский уровень с уровня человеческого. На хрен пошел человечек. Его теория надоела, его изыскания надоели две тысячи раз. Хочется не теории, не изысканий. Хочется счастья сегодня, сейчас. Или не разобрался, какое оно счастье? А если не разобрался, заткни свою пасть в тот момент, когда любовь начинает путь по вселенной.
  Более говорить не пришлось:
  - А ты молчи, ухажер за чернявыми девками!
  - За какими такими девками?
  - Знаешь, небось...
  И Владимир Иванович ушел, не желая поганить имя возлюбленной. Драгоценное, чистое, светлое имя.
  
  
  КНИГА ВТОРАЯ
  
  
  'Люди слишком многого ждут от жизни; им неинтересно просто жить'.
  Джон Голсуорси. Современная комедия.
  
  
  ГЛАВА ШЕСТАЯ
  
  Прозвучал последний звонок. Следом скрипнула дверь, та самая дверь внезапно осиротевшей школы. Ее смазывали, ее подготавливали к судьбоносному празднику. Три тонны масла ушло, две тонны тряпок и тонна бумаги. Хорошие люди смазывали, почти хорошие подготавливали. Должна была выглядеть дверь чуть ли не новенькой или, в крайнем случае, при параде. Цветочки, бантики, улыбка от левой щеколды до правой. Страшно представить через подобную красотищу какие ребята пойдут, какие бойцы, какие герои. Вся страна смотрела на дверь, ожидала чего-то необыкновенного, покуда не разобрались чего. Но смотрела, но ожидала страна с очень большим интересом. И не только на самой высокой трибуне, или на самой широкой площади или от той очень красной звезды. Чего-то сверхчеловеческого ожидала страна, не испугаюсь сказать, исключительного. В результате скрип, пустота, некий дурак проронил прощальные слезы:
  - А дальше?
  Знаю, слыхали. Дежурная речь на случай парада, на свадьбу, на похороны, на вступление в должность, для стариков и для молодежи, для начинающих и заканчивающих, для думающих и глупцов. Чего не слыхали, товарищи? Детство становится сказкой, сказка становится детством. Чистые помыслы переплетается с более чистой материей, нежные чувства с более нежной средой. Судьба вообще не судьба ни за какие безумные деньги. Судьба далеко, она отступила, она очищает дорогу на звезды, по крайней мере, очистить должна в данной точке пространства. С ней понянчились и предупредили очень умные люди. С ней помучались и отвергли известные знатоки подобного дела. Очищенное вещество не загрязняется за четыре секунды. Отвергнутое барахло не восстанавливается за четыре копейки. Здесь поработал такой коллектив, в самую пору лить слезы:
  - Лучшее позади...
  Скромно и грустно. Дали бумагу с некими неразборчивыми каракулями и попросили ее прочитать всенародно. Почему бы не выполнить просьбу любимого коллектива, если такая просьба в последний раз? Короче, можно и выполнить. За тобой идеология масс, за тобой праведное, умное, проверенное твое детство. И неважно, кто проверял: некий гений или дурак. Ты соглашаешься, проверяющий был. Пронесся кометой по небу, почувствовал муки детей, опробовал их мечты и надежды. Не посмел отказаться столь правильный и разумный товарищ от возложенного на него поручения. Страна повелела, точнее, страна приказала сделать именно так. В данной школе и той, в этом месте и дальше. Вы представляете, какая страна? На тысячах перекрестков, в тысячах школ, среди миллионов советских граждан, а к ним еще миллионов сочувствующих товарищей поставила свой диагноз страна:
  - Впереди новый мир.
  Нет, не удержаться, не выстоять против подобного благолепия. Земля круглая, но только на нашей земле, только в нашем прекрасном, нет, праведном обществе дети долго становятся взрослыми, могут думать и выбирать свое будущее, не спеша выбирать, с расстановкой, со вкусом. Чувствуете, какая здесь расстановка? И как вам понравился вкус? Вселенная должна умереть, если ей ничего не понравилось. Космос обязан сломаться, если попробовал отвратить свою мордочку. Возвышенные натуры перейдут в низменное состояние, если они промолчали. Низменные натуры не перейдут никуда, даже если их вопли достигли самого сердца вселенной. Но это уже не имеет значения. Творческий потенциал освобожденного детства вырвался на свободу. Его направленность только вперед, только вверх, только в лучшее светлое будущее. Его выбор практически предрешен. Рассвет предрешен, взлет предрешен, и так далее. В нашей стране не ошибаются никогда. Здесь не бывает убойных провалов, непроходимых болот и всепожирающей бездны. На русской земле не проваливаешься, тем более если ты русский товарищ. Здесь стоит только родиться, а там...
  Нет, ничего не случилось особенного. Просто такое время пришло, когда твоя прошлая, очень хорошая, очень счастливая жизнь должна неминуемо кончиться. Невозможно все время держаться за прошлое. Даже за очень хорошее, очень счастливое детство. Даже за очень разумную, очень счастливую школу. Ты можешь любить это детство, и все свое прошлое, даже саму школу. Неужели не ясно, любовь происходит от красоты, от гармонии, от некого комплекса полноценных ингредиентов, очень родственного простому человеческому счастью? Тебе разрешили любить, вот используй на двести процентов свое разрешенное право. Только здесь, только в наших условиях и только детское естество не отличается от цветов. Ты потрогал цветы, ты потрогал любовь, потому что тебе разрешили. Как это здорово, или как радостно, черт подери! Могли запретить, могли переделать в крохотный агрегат для получения презренного металла. Нет, не совсем правда, могли переделать в крохотный и очень крохотный болтик, почти в заклепочку к очень крохотному механизму. А вместо этого разрешили. Помните, про цветы? Вот о них разрешили мечтать и любить вечно. Какая радость, какой непереносимый восторг! Хрупкая или нежная душа развивается только у нас. Добрая или светлая надежда распускается только в наших условиях. Наши школы, как истинные теплицы человеческой души, управляемые нашими лучшими товарищами и представителями государственной власти, просто здоровье свое надорвали, чтобы было все у детей. Проникаетесь мыслью, лучшее для детей? В механизированной, автоматизированной, компьютеризированной оранжерее, только у нас лучшее отдается детям.
  И закономерный финал прощания со школой.
  Некто пустил слезу. Первую, вторую, десятую. Может не совсем честная получилась слеза, но так оно полагается, когда уходишь из школы. Некто тренировался перед зеркалом чуть ли не две недели, чтобы не просто уйти и раствориться в окружающем пространстве, но чтобы помнили именно такую слезу все уходящие вместе с ним, да и сама школа. Ритуал соблюден. Много говорилось о будущем, когда провожали мы прошлое. Меньше говорилось о прошлом, чтобы не тревожить покойника. Теперь скупая слеза, и другие сопредельные с ней слезы. Все-таки жалко вот так уходить. Хочется еще ласковых слов о школе, о детях, о лучшем все из того же практически стертого прошлого. Не понравились ласковые слова о лучшем? Значит, о самом лучшем и самом-самом, что отдается на русской земле. Отдается в полном объеме, практически без остатка, как отдаются наши достойные силы, наши порывы, наши мечты, сами знаете для кого и для какой потрясающей между нами вселенной.
  Настал неповторимый миг,
  Остались позади преграды,
  Разбиты тысячи интриг,
  Разбиты бешеные гады.
  И грезы нежным полотном
  По небесам лазурным льются,
  И тысячи сердец в одном
  Перемываются и бьются.
  И яркой падают струей
  На остывающие части,
  И начинается с мечтой
  Период пламенного счастья.
  Короче, дверь скрипнула, слезы капнули, школа закрылась. Зато дети выступили в поход номинально совсем взрослыми. Ну и конечно же, бросились завоевывать мир, то есть новые позиции, новые вершины, идеи. А еще порвали бывшие связи, нежность, любовь. Если когда-то была нежность, если существовала любовь с ними самое время расстаться. Ну, как не отбросить бывших друзей вроде ненужный, вроде испорченный хлам, балласт, или мусор? Как поступить иначе, если зовет труба:
  - Вперед, только вперед!
  - Прямо к пылающим звездам!
  Дети ринулись завоевывать мир, а по сути устроили бегство по кругу.
  
  ***
  Владимир Иванович Топецкой избрал институт. Без вариантов. Вполне нормальный запрограммированный выбор вполне нормального гражданина коммунистической формации. Закончил учиться по полной школьной программе, на следующем этапе достанет тебя институт. Всех достает. Лысых и кучерявых, грудастых и впалых товарищей, суперменов и маленьких таких незаметненьких клоунов. Для чего учился на отличные оценки, если в конце концов пролетел институт? Организм не титановый. Надрывается на учебе ничуть не хуже, чем в каменоломнях и на литейном заводе. Вроде бы ты получил какие-то знания, непригодные для жизни и пригодные для института, а на самом деле испортил здоровье.
  По-человечески говоря, хорошая вещь институт, добротная вещь. Человек любит хорошие и добротные вещи. Добавим, когда человек нормальный и правильный. Но Владимир Иванович какой-то другой среди правильных человеков. Не поставили штамп 'ненормальный'. Штамп ставить гадко, штампуют одни палачи и тоталитарное правительство перед казнью. Да и то выборочно. Среди многочисленных претендентов на штамп 'ненормальный' определяются совсем уже неизлечимые особи, которые никогда не будут нормальными, вот они и штампуются. Ибо остальных 'ненормальных' товарищей опускают в нормальный поток для дальнейшего переобучения, исправления и нормализации до величины, предусмотренной обществом. Здесь институт находится не на последнем месте.
  Владимир Иванович размышляет. Точнее сказать, в колебаниях Владимир Иванович. Толкнули где-то его или задели за живое школьные знания не с той амплитудой, как оно должно быть (на дворе все-таки восьмидесятые годы), и система пошла колебаться. Не хочется в институт Владимиру Ивановичу. Да посмотришь вокруг, как одурело само человечество и куда это рвутся другие товарищи: бывшие школьники, бывшие лоботрясы, бывшие любители велосипеда и дружбы. Скорость у них подходящая, можно сказать, обгоняют. Еще присмотришься, локти расставили, кулаки навострили, масса, стена. Времени нет уклониться с прямого пути хотя бы на шаг или два, не то, что устроить там нечто из ряда вон и со смыслом.
  Владимир Иванович так не умеет. Дали месяц от школьной скамьи до другой скамьи институтской. Дали возможность поразмышлять. Если не возражаете, было несколько почти фантастических вариантов реализации новой жизни от метлы до мирного космоса. Будешь хорошо кушать, сделают из тебя большую важную шишку, а захочется голодать, так не рассчитывай больше чем на мелкую шишечку. Разве не интересно? Для нормального товарища может глупость и дурь. Нормальный товарищ давно подготовился. Бумажки подшил, бантики подвязал, неинтересное и бесперспективное место прикончил, перспективное место очистил от грязи. Готов. Вышел на старт, раскочегарился, не угнаться. Для сомневающегося бывшего романтика есть проблемы. Я знаю, что 'хорошо' в нашем правильном обществе, но хочу доказать, что я знаю. Я чувствую, где находится польза, но пробую докопаться до пользы. Какие-то гарантии парню нужны. Только сам, только по собственному почину выбирает новую жизнь. Где они, ваши гарантии? А вот они где:
  - Если тебе повезло, то повезло родиться в советской стране.
  Теперь не действуют подобного рода гарантии, теперь не играют. На выпускном вечере действовало с натяжкой. Смотрел в потолок, стены глазами стругал, к окнам почти обращался, ну вроде к живым. Когда оно кончится, я заклинаю, когда? Теперь оно кончилось. Страна героев какая-та не такая геройская. Страна счастливых покорителей счастья предложила не самое долгожданное счастье и в слишком ограниченном количестве. Страна влюбленных в саму любовь опять же поставила не на такую любовь. Никакая идеология победившего советского образа жизни, никакие вожделенные бонусы от коммунистической морали не властны на данный момент над тобой. Дали месяц, так хочется колебаться.
  Ветвь основная:
  - Скорее бежим в институт.
  Ветвь оппонентская:
  - Не стоит, забудь.
  Вновь основная:
  - Да, что ты умеешь, дружок? К лопате ты не приучен, под танком не ползал, для комсомольской работы тебя не готовили. Звезды твои катятся тихо по небосклону. Робкие и мечтательные, поддельные и бесполезные звезды. Не опереться на них, не приблизиться к ним с таким несущественным багажом, разом потухнут. Они не такие, как прочие звезды, они не умеют светить своим собственным светом, они из учебников.
  Ответ из другой оперы:
  - К черту.
  Однако же неприятный ответ. Не каждому товарищу по душе, не каждому он подходит, когда за спиной вся мощь коммунистической формации и высокоразвитого социалистического государства. Так хорошо упражнялся с учебниками. Некоторые страницы до дыр заглядел и занюхал. Чувствуются глазенки твои в этих самых страницах. На правой формуле левый глаз, на левой формуле правый, между формулами здоровенная дырка для носа. Ты здесь окопался не по собственному желанию, тебя заставляли, чтобы процветала страна, чтобы наука двигала потенциал, чтобы отличался от крокодила, собаки и обезьяны.
  Нравится отличаться, в который раз черт. Владимир Иванович не похож на других строителей коммунизма, на тех самых, более чем отличающихся товарищей. Те самые принимают за оскорбление быть обезьяной, собакой и крокодилом. Те самые на недосягаемой высоте, по крайней мере, в собственном 'я'. Они бегут, они выискивают лазейки, они готовы на все, лишь бы признали за настоящего правильного человека и гражданина русской земли. Сюда не суйся. Нет шансов, сломают.
  Здесь основная идея:
  - Лопата проще учебника. За четыре месяца осваивается заступ, за пять черенок. Восьмилетняя практика научит приемам окапывания, какие не снились и академикам. Но и только Ты остановился в определенной очень конкретной точке, ты деградируешь, ты разучился расти. Еще молодой, еще страждущий, еще прогрессирующий вопреки самому себе механизм практически потерян для общества. Пора выпить.
  Оппонентская ветвь не сработала. Если быть честным, она не совсем не сработала. Три или два булькающих звука выскочили неизвестно откуда и замерли в воздухе. Один или пять пронзительных клекотов появились чуть позже и не улучшили общую обстановку. Гримаса, ужимка, снова гримаса стали истинным воплощением истинной сущности данного безобразия. Та самая неправильность, что находится внутри каждого из нас, то есть внутри каждого истинного представителя русской земли, не уступает без боя. Жесткий, горячий, себе на уме, переполненный мелкобуржуазным упрямством ты сопротивляешься даже устоям самого лучшего государства на свете, своего государства. Из такого товарища можно катать пули. Полетят, ужалят, добьют. Хотя с другой стороны, есть и хорошая новость. Успокойтесь, родные мои, нынче никто никого не ужалит. Доводы разума, всплески более человеческой ветви и основной идеи перетянули доводы мрака в нашем конкретном случае. Владимир Иванович не сумел себя убедить на все сто процентов, но посоветовался с робкой возлюбленной.
  - Ты человек, - сказала Наталья Сергеевна Репина, в просторечии Ната. Больше она не сказала ни слова. Не скорчила губы в язвительную гримаску, не подмигнула и не завернула свою выдающуюся мысль каким-либо доходчивым жестом. Владимир Иванович потерял несколько долгих минут в ожидании этого самого жеста. По логике вещей должно было что-то произойти. За первым действием обычно следует второе действие. Более четкое, более сконцентрированное во многих деталях. Иначе что у нас получается? Дворник есть человек, пекарь есть человек, сумасшедший ублюдок и тот человек, бомж в помоях не худший тип человеческий. Без направляющих указаний партии и правительства ошибиться чертовски легко. Но не раскрывается Ната.
  Как же так? Когда советуешься, перекладываешь ответственность с больной головы в хорошие руки. Голова заболела. Мир ее захлестнул всевозможными ужасами, более нетерпеливый товарищ встретился с терпеливым товарищем. Тому, кто не может терпеть, надоело терпеть. Делая шаг в правую сторону, он удаляется от стороны левой. Пробиваясь вперед он теряет, что отложил сзади. Жалко терять отложенное добро? Согласен. Невыносимо терять? Согласен опять. Лучше остаться на месте и потихонечку дергаться. Чуть вперед, чуть назад, чуть налево и тем же ходом обратно вокруг проверенной области.
  Не дают. Наталья Сергеевна Репина взяла под контроль собственное счастливое будущее и отказалась от комментариев. Время чертовски серьезное, некогда руководить непонятливыми мальчишками. Если перед тобой гора книг по математике, физике, русскому языку за весь школьный курс, начиная с первого класса. Все это надо как-нибудь запихать в голову. Короче, готовится Наталья Сергеевна. Куда она готовится не столь важно. Все туда готовятся после школы. Или почти все. Дураки, как вы понимаете, никуда не готовятся, они давно подготовились. Зачем дураку подготовка, если начитаннее начитанного дурак и подготовленнее самого умного умника. А для начитанной категории граждан у нас любые дороги открытые. Спорт. Искусство. Наука. Главное, вовремя вскочить на паровоз, отправляющийся на станцию 'Будущее'.
  
  ***
  Владимир Иванович Топецкой подумал про спорт. Вещь вполне подходящая для здорового мужика, отличающегося нормальными амбициями от нездоровых товарищей. В детстве тренировался Владимир Иванович. Поднимал одну ногу, поднимал другую ногу. А что? Нет, кроме шуток, шутят за дверью. Те расслабленные и квелые потрохи, которые не поднимают и всякое прочее. А ты поднимаешь. Может родился с кое-какими отклонениями, не соответствующими параметрам абсолютной машины. Но кто рожден абсолютной машиной, тот вообще не родился и не родится вообще никогда. Хотя с другой стороны, в любом организме присутствуют элементы машины. Например, кисть вращается мягко, голень не скрипит, шея почти из железа. Однако в любом организме присутствуют и человеческие элементы. Они не такие важные, но иногда проявляют свой нрав. Например, печень покалывает, селезенка постукивает, сердце... Стоп, не хочу вспоминать, самое гнусное в данной компании сердце.
  Владимир Иванович Топецкой уважает Наталью Сергеевну Репину. Робкая, нежная, говорит мало и больше по существу. Смотрит, словно сочувствует, таким проницательным, точнее пронизывающим взглядом. Глаза опускает, опять же сочувствует, и молчит. Отворачивается, если чего-то ей не понравилось, чтобы вместо сочувствия не получился жесткий упрек на твою беспробудную дурость. Как бы получше, мой маленький, объяснить тебе дурость? Вроде бы не случилось нечто особенное в предыдущие пару секунд, но ты чертовски разочаровал Наталью Сергеевну Репину, и за подобные штучки достоин смертельного наказания. Но чего с малыша возьмешь, решила не пачкаться на таком барахле умная девочка.
  Отсюда первый неправильный шаг Владимира Ивановича. Постоял дурак дураком, ничего не набрался, пошел восвояси с такой же дурью в душе, с какой приперся к Наталье Сергеевне в гости. Неужели не ясно, готовится к институту Наталья Сергеевна? Вроде бы ясно. Немного подумал Владимир Иванович и, подумавши, выбрал спорт.
  Как мы уже говорили, мальчик крепкий, почти машина. Рожден победителем, обязан всегда побеждать при любых обстоятельствах. Как русский, как настоящий мужик, как сын настоящей земли русской. Товарищу трудно, он побеждает с улыбкой на искривленных губах. Товарищу невыносимо, он побеждает без злобы и ненависти. Боль для него не более, чем сопутствующее явление настоящей победы. Чем больше в процессе борьбы, тем сильнее смеется душа и ликует она в предвкушении той же победы. Душа такая светлая и прекрасная, только добавляем про связь ее с сердцем в одной оболочке. Вот с этим дурацким маленьким механизмиком одного дурацкого мальчика есть стопроцентная связь, чтобы вращался весь остальной агрегат и не развалилась машина.
  Государство не запрещает. Сын народа имеет право прославить народ любым способом. Вес поднял, в морду ударил, скорость развил. Прочие механизмы оказались не такие железные, как твой собственный и пролетели мимо рекордной раздачи. Молодые герои молодого коммунистического государства находятся среди нас. Они опять же обыкновенные пацаны и девчонки, как Владимир Иванович Топецкой и Наталья Сергеевна Репина. Они не имеют никакого отношения к разожравшимся старичкам и одутловатым бабешкам. Они просто вчерашние дети, отвечающие личным добром (то есть здоровьем своим) на добро государства, то есть на все прочее. И поэтому они совершают подвиги.
  Почему бы и нет? Коммунизм образца восьмидесятых годов не самый худший подарочек для молодой поросли. Можно просто сидеть над учебниками и готовиться в институт, как это делает Наталья Сергеевна Репина. Можно настроиться (опять же теоретически) на нечто большее в розовых тапочках. Владимир Иванович Топецкой выигрывал школьные соревнования по плаванию, бегу, борьбе и другим дисциплинам. Психология победителя в нем не так чтобы крепко зарыта, она желает вырваться на поверхность. Опять правильно. Коммунистическая формация только за такую искрометную жизнь, только за категорию вырваться на поверхность. Прочие товарищи отдыхают. Для них прямой путь в институт. Только для неистовых, для несдающихся бойцов, для влюбленных в непокоренные вершины романтиков более правильный путь. То есть путь к звездам.
  Так о чем говорила Наталья Сергеевна Репина:
  - Кто человек?
  Нет, она говорила как-то не так, как-то иначе. Владимир Иванович вспомнил. Она говорила с какой-то другой интонацией, зарывшись в учебники. Ее понимание человеческого неполноценного 'я' практически феноменальное понимание. Недочеловек не может быть победителем. В стране победителей побеждают одни человеки, остальные товарищи не только не побеждают, они проигрывают. Для победителей необходим белый труд, то есть труд благородный. И при таком отношении Владимир Иванович сразу отбросил лопату. Лопата символизирует черный труд, а черный труд опять же для черного человека. То есть для недоразвитой пародии на человечка, каковой и является тупеющий мальчик с лопатой. Правильно подметила Ната в единственной фразе своей, как-то не хочется выглядеть черным человеком. Отношение к черной касте уничтожает любые надежды на взлет и вытекающее оттуда дальнейшее самоусовершенствование тебя дурака, и хотя бы крохотный шансик на переквалификацию в белые люди.
  Не уточняю про повседневную жизнь черного труженика, то есть того одуревшего парня с лопатой. Можешь копать, можешь не копать, приз неизменный - стакан водки. Со временем даже нравится такой приз, можно перейти на комсомольскую работу и увеличить количество водки. После лопаты берут с удовольствием в правильные комсомольцы. Все-таки неиспорченная и неразвращенная остается после лопаты душа. Самая что ни на есть комсомольская, черт подери. Ну, и комсомольский работник дружит со спортом.
  Задумался Владимир Иванович. Зачем устраивать нечто запутанное из простых предпосылок? Спорт в молодом коммунистическом государстве относится к юрисдикции молодежи. Пока доберешься до комсомольской работы окольными методами, не трудно растратить здоровье. На лопате здоровье только теряется. В спорте, согласуясь с коммунистической пропагандой, оно увеличивается и укрепляется. Вот отсюда и следует действовать придурковатым мальчикам или девочкам, не желающим идти в институт, чтобы их выбор не потревожил здоровье.
  Очередная прелюдия на слова Натальи Сергеевны Репиной:
  - Про человеков.
  Владимир Иванович хорошо разбирается в человеческих слабостях. Не взирая на коммунистическую пропаганду и так ясно, какая слабая тварь человек. Пускай по коммунистической пропаганде человек способен передвигать горы и поворачивать реки. Все равно чертовски слабая тварь. Владимиру Ивановичу доработавшему свой организм почти до машинных стандартов хорошо видны человеческие слабости. Не упирается в собственном величии Владимир Иванович. Слабое человеческое существо все равно не заменит машину, хотя в определенных границах человек гораздо универсальнее любой универсальной машины. Однако копает товарищ даже самой навороченной лопатой куда хуже, чем самый дрянной экскаватор. Отсюда кое-какие проблески в правильном сознании Владимира Ивановича. Машина мчится без тормозов, ударяется и ломается. Человек просто теряет силы и падает. Сломанную машину выносят на свалку, чтобы поставить на ней крест. Сломанного человека отправляют на комсомольскую работу со всеми его медалями. Ты, конечно, реальный пацан, подвиг твой оценила страна, ты побил этих дохленьких империалистов во славу нашего коммунизма. За такие заслуги перед коммунистической родиной самое лучшее перейти на комсомольскую работу. Где тепло, уютно и можно одним языком ставить рекорды.
  Пошевелил извилинами Владимир Иванович:
  - Или испугался, боец?
  - А кто это тут испугался?
  - Конечно же, ты испугался.
  Противная сложилась ситуация с нормальным мальчишкой. Ради какого-то долбанного института оставила товарища Наталья Сергеевна Репина. Сидит, читает, занимается другой ерундой, будто чертовски умная девушка может сделаться на три копейки умнее от того, что читает. А здесь живое дело для живого ума. И дело такое, как бы представить товарищу спорт, чтобы попасть в точку. Или это опять же паршивое, потное, уничтожающее здоровье занятие? Или это медали, вершины, известные льготы плюс вечная благодарность спасенной тобой нации?
  Без Натальи Сергеевны получается как-то не очень. Нужна старшему Топецкому вредная девчонка Репина. Неужели не понимаете, как на данном этапе ему девчонка нужна? Чтобы своей всеохватывающей мыслью добить прочую дрянь до конца. Например, в таком ракурсе:
  - Дорогой Владимир Иванович, убери подальше спортивный костюм, повесь кроссовки на гвоздь и не смеши муравьев своими хилыми мускулами.
  А если еще не дошло, самое время состряпать какой-нибудь детский стишок и засунуть его под подушку.
  Вышел из мрака
  Походкой свободной
  Робкий на вид человек.
  И по корягам
  Жестоким, холодным
  Выбрал обычный разбег.
  Как опахало
  Сплетенные кудри
  Ветер тиранил, трепал.
  Сердце вдыхало
  Прекрасное утро,
  И человек отдыхал.
  За пеленою
  Родимой природы
  И ароматами трав.
  Вместе с волною
  Колеблющей воды,
  Ветром свистящим в ушах.
  Каждой прорехой
  Двужильного тела
  Он наслаждался и жил.
  Словно успехом
  Свободным и смелым,
  Словно над миром парил.
  Прямо над миром
  С ободранной кожей,
  С чувством похожим на бред,
  Он поднимался
  Безмерно похожим
  На уходящий рассвет.
  При таком отношении как-то не поняли друг друга спорт и Владимир Иванович.
  
  ***
  Жизнь продолжается. Робкая возлюбленная Наталья Сергеевна Репина читает учебник. Формулы мельтешат перед ее задумчивыми глазками. Понятия надоели, графики и другая учебная лабуда оказались хуже, чем предполагалось пол года назад. Ната читает. Ее голова настолько чистая, настолько целомудренная, спешу добавить, она из самых из правильных в нашей безумной России, и мысли в ней правильные. Тот ненормальный товарищ, который хотел откопать более правильные мысли, ошибся. Как хорошо попадает школьная мудрость именно в этот родник. Данной штуковине (то есть мудрости) не с чем сталкиваться, негде взрываться, вызывать катаклизмы и бури. Мудрость хороша сама по себе, как говорится в учебнике. А если мудрость у нас не одна? А если мудростей множество?
  Наталья Сергеевна провела свою жизнь, совершенствуясь в разных науках. Наталью Сергеевну нередко третировали за чрезмерное увлечение книгами. Даже в нашей читающей стране чрезмерное увлечение книгами вызывает некоторый нездоровый интерес у окружающих человеческих особей и вытекающие отсюда последствия. Примерно то же самое, что и чрезмерный отказ от алкоголя. Как окружающие граждане пытаются приобщить трезвенника к радостям сладкой водочки, так они же пытаются оторвать зарапортовавшегося читателя от его бумажных игрушек. Книги до добра не доведут, вот и весь сказ. Или что я такое сказал? Книги, отобранные правильной коммунистической цензурой, всегда являлись помощником правильного строителя коммунизма. Только правильный строитель коммунизма не проглатывал книги неподъемными кучами, как вы понимаете, он строил наш коммунизм. А в неподъемном количестве очень вредные книги.
  Нет, кроме шуток. Машины бегут за окном, асфальт накаляется. Мысли бегут и уносят Наталью Сергеевну Репину в совершенно нереалистические дали и на совершенно нереалистические веси. Наталья Сергеевна точно живет в книгах. Записалась в четыре библиотеки, все более или менее приличное оттуда повытаскивала и проглатывает по томику в день. Не только техническую литературу. Техническую литературу Наталья Сергеевна так же проглатывает. Правильной девушке, кровь из носу, необходимо поступить в правильный институт. Правильный институт для всех времен и народов только технический институт. Технический институт в Ленинграде, опять понимаете, какой институт? Политех называется. Вот в этот правильный Политех и наметила путь Наталья Сергеевна Репина. Остальные институты по ее разумению не так чтобы неправильные, но не достаточно правильные. Туда поступать то же самое, что впустую растратить силы и время. Не желает поступать в не достаточно правильные институты Наталья Сергеевна. Не упоминаются институты гуманитарной направленности. Это уже совсем неправильные институты. Туда на танке не затащить Наталью Сергеевну Репину.
  Ну, чего вы хотите, дорогие товарищи, цивилизация технарей стучит в сердцах молодежи. Не нравится Наталье Сергеевне тупой мальчишка Владимир Иванович. Пришел, оторвал от чтения, наговорил гадостей. Видите ли, он невостребованный спортсмен. Видите ли, ему удавалось выигрывать школьные кроссы, какие-то соревнования по борьбе, что-то такое по плаванию. Скептически относится к плаванию Наталья Сергеевна Репина. С плаванием у нее одна сплошная проблема, за которую лучше не браться, потому что проблема вообще нерешаемая. И на кроссах не очень прилично смотрелась Наталья Сергеевна. Где-нибудь ближе к концу, среди самых жирных жопастых девчонок. Э, не думайте, что такая неповоротливая Наталья Сергеевна Репина. Школа олимпийского резерва по художественной гимнастике билась за маленькую девочку Нату. Гибкость, грация, правильные формы, никакого там несанкционированного жира и так далее. Только покувыркалась разок другой девочка Ната, на что-то обиделась, надула свои обалденные губки, скорчила свою приятную мордашку и побежала к своим книгам с такой скоростью, что тренер за ней не успел увязаться.
  А тут со своей дурью Владимир Иванович. Вроде бы правильный парень, вроде умнее многих и многих своих современников, даже чего-то читал, что чертовски нравится в нем Наталье Сергеевне Репиной. Конечно, Владимир Иванович не Сократ, так уважаемый Натальей Сергеевной. До Сократа далековато Владимиру Ивановичу с его запущенным мышлением и не совсем правильными замашками. Но задумалась Наталья Сергеевна на пару минут, даже книгу из рук выронила. У Сократа были опять-таки не совсем нормативные или правильные замашки. Может быть понравился Сократ Наталье Сергеевне за свою исключительную неправильность, не только за исключительный ум. Мысль вполне здравая. Правильный Сократ не мог понравиться Наталье Сергеевне, а неправильный даже очень понравился. Человек, обладающий Сократическим умом, не может быть правильным. Так в книгах написано. Все настоящие герои не соответствуют общественным канонам и вываливаются из общественной среды до такой степени, что постепенно становятся ненавистными правильному обществу. Сие не просто понимает, но и чувствует Наталья Сергеевна. Отсюда напрашивается вывод, почему невзлюбило общество зачитавшуюся Наталью Сергеевну.
  Должно быть наоборот. Владимир Иванович смотрит обожающим взглядом на Наталью Сергеевну Репину. Он оценил ее исключительный ум. Он оценил ее потрясающую начитанность. Ему нравятся не только ее физические данные, хотя в восторге от собственной физики Наталья Сергеевна. Обыкновенная зубрилка, как вы говорите, красивее Венеры Милосской. Профессиональные фотомодельки и манекенщицы перед ней, что грязь под ногами.
  Снова выронила книгу Наталья Сергеевна Репина. Было определенное время, когда предложили Наталье Сергеевне через знакомых каких-то знакомых занять весьма приблатненное место в Доме Моделей. С негодованием отказалась Наталья Сергеевна Репина. А все-таки было приятно. Значит, не совсем правильная девочка Ната, если ей такое дело приятно, хотя по всем книжным канонам противоположные чувства должна была испытывать Наталья Сергеевна Репина.
  Хотя с другой стороны еще более неправильный товарищ Владимир Иванович Топецкой. Наша коммунистическая действительность предложила более или менее подходящие пути развития для нормальных (читай, правильных) пацанов и девчонок. Это цивилизация технарей в целом и Ленинградский Политехнический институт в частности. В цивилизацию технарей нет разумнее поступка, чем поступление в Политехнический институт после школы. Так должна поступать вся цивилизованная молодежь (опять-таки правильная), чтобы и дальше развивалась цивилизация технарей, чтобы ее антагонисты сидели в глухом тазу и сосали свои культурные лапки.
  Здесь во всем соглашается Наталья Сергеевна Репина. В цивилизацию технарей на технические специальности пробивались настоящие люди. На гуманитарные специальности пробивались одни блатники и дебилы, чтобы потом потрясать жирными телесами в Доме Моделей (ехидная улыбка на сексуальных губах Натальи Сергеевны Репиной). Э, кончайте всякую хрень про сексуальные губы. Наталья Сергеевна и какой-то там дебилизированный секс понятия несовместимые. Сексуальные губы у разных там блатников и гуманитариев, Наталья Сергеевна выбрала правильный путь в технари. Следовательно, никакой сексуальности в действиях Натальи Сергеевны. Она не собирается участвовать в грязных игрушках извратившихся гуманитариев и дебилов. Наталья Сергеевна, как вы понимаете, влюблена в книги, только в книги и никого больше. А как же Владимир Иванович, снова спросите вы? Владимир Иванович просто увлекательный эксперимент, который можно сравнивать с великим Сократом.
  Что за чертовщина такая? Владимир Иванович в сложной ситуации. Его малоразвитый мозг (с точки зрения Натальи Сергеевны) не совсем чтобы воспринимает окружающую действительность. Владимир Иванович слишком весело растранжирил предыдущие годы. По сути ничего хорошего, кроме хороших оценок в школе не приобрел для другой жизни. Пока еще рановато, успеется, приобретем - так или примерно так думал Владимир Иванович. И вот первая ласточка в бардачок туповатому мальчику. Зачем ты родился на русской земле? Какого черта ты будешь таким же, как остальные товарищи? И вообще, для чего ты пакостишь русскую землю?
  Не хочу повторять, что цивилизация технарей образца восьмидесятых годов явление уникальное. Но подобное явление могло зародиться и развиваться только в коммунистической среде, только запитывая в себя и безжалостно эксплуатируя лучшие мозги и лучшие молодые таланты. Поэтому цивилизация технарей имела не только положительные стороны, но и многие отрицательные. А главная отрицательная сторона заключалась в том, что не церемонилась с используемым материалом цивилизация технарей. Сначала захватывала материал, затем использовала и выбрасывала. Некоторые товарищи считали, что это не правда, и очень надеялись, что со временем выдрессируют цивилизацию технарей, подомнут под себя, ужрутся ее потрясающими дарами. Но опять же к подобным товарищам не относится Владимир Иванович.
  - Не хочу шагать с миллионами.
  Вот и весь сказ. То есть та маленькая червоточина, или неправильность, которую подметила Наталья Сергеевна Репина в характере своего пламенного возлюбленного. Очень хочется добавить, Сократическая неправильность. Чтобы спокойно вернулась к учебникам Репина и, успокоившись на всемогуществе неправильного Сократа, перестала думать о неадекватных поступках Владимира Ивановича, этакого новоявленного Сократика. Ну и что, если существует неправильность? По сути Владимир Иванович настоящий технарь. Его спортивные выверты только дань Сократическому началу. Не может смириться с реальной действительностью Владимир Иванович. Не может и все. Нечто более сильное, неконтролируемое поднимается из глубин еще неокрепшей души столь неуспокоенного товарища. А вы уже догадались, насколько неуспокоенный Владимир Иванович?
  Другая девушка давно бы успокоила пацана. За любовь необходимо бороться и кое-чем жертвовать, например, детскими никому не нужными принципами. Любовь любит жертвенность. Или ты не хочешь отдать принципы? Неужели ты не нормальный пацан, но какой-то книжный товарищ? Почему бы и нет? Загадочно улыбается Наталья Сергеевна Репина. Ее избранником может быть только товарищ из книги, может быть даже герой, сражающийся с ветряными мельницами. На книжного героя чертовски похож Владимир Иванович. Хотя с другой стороны в битве героя с ветряными мельницами всегда побеждают мельницы. Даже в прекрасные коммунистические времена мельницы побеждали безоговорочно, не оставляя тебе дураку вообще никаких шансов.
  И это прочувствовал на своей шкуре Владимир Иванович, когда попробовал просочиться в спортсмены.
  - А вы откуда?
  - Извините за любопытство, кто вас сюда направил?
  - Может Иван Сергеевич?
  - Нет, не знаете никакого Ивана Сергеевича?
  - Тогда вы, наверное, от Николая Исаевича?
  - Ах, и такого не знаете?
  - Тогда откуда вы, черт подери, зачем отнимаете наше рабочее время?
  
  ***
  Ладно, стрела в молоко. Почесал в голове старший Топецкой, выпил два литра кефира, чтобы желудок прочистило от накопившейся в нем черной желчи, и сплюнул. Не повезло. Зато повезло с одной умной девушкой, которая проявила свой ум в очередной раз и доказала Владимиру Ивановичу, какой он дурак и (извиняюсь за нескромность) какой еще мальчик.
  Впрочем, нечто подобное следовало ожидать от протекционистской системы, в которую вылился коммунизм во времена дедушки Брежнева. По большому счету не очень-то надеялся на успешное проникновение в спорт Владимир Иванович. По сути его физические кондиции не больше чем широко разрекламированный облик строителя коммунизма. Любой молодой человек или любая девчонка просто обязаны войти в коммунизм крепкими, здоровыми, полными жизненной энергии и способными на любой подвиг. Некоторые подвиги требуют определенные физические кондиции, отсутствие каковых может сорвать подвиг, а присутствие просто твой долг перед будущим твоей родины и коммунизмом.
  Поэтому сплюнул Владимир Иванович и пошел себе 'солнцем голимый' в сторону, где жила Наталья Сергеевна Репина. Чтобы признаться в любви своей гениальной возлюбленной, а заодно похвалить ее интеллект, опять-таки гениальный, что попал таки в точку. Но как-то пошел и не дошел Владимир Иванович. Технические наклонности Натальи Сергеевны несколько притормозили неправильного товарища. То ли время еще не настало, чтобы неправильный товарищ переквалифицировался в правильные товарищи, то ли еще какие причины непреодолимого характера вмешались в квалификационный процесс. Короче, Владимир Иванович потоптался на месте и повернул обратно.
  Мысль, что засела в его голове, на данный момент не имела ничего общего с эталоном нежной возлюбленной. И не надо смеяться. Владимир Иванович Топецкой неожиданно вспомнил о литературе. О какой такой литературе? Да о той самой литературе классического образца, что еще существовала на русской земле до нашествия советских блокбастеров. Навалились блокбастеры, и еще интереснее стала литература. Как там у нас говорят? Пишите детки, пишите. Стране не хватает хороших стихов позитивной направленности. Мол, стихов негативной направленности очень и очень хватает. Были у нас упаднические писатели, всякие там Пушкины, Лермонтовы, Некрасовы. Были у нас позитивно направленные писатели, например, Маяковский. Правда, в позитивную группу кроме Маяковского некого больше включить. Остальные товарищи просто в лепешку расшиблись, чтобы выходили в народ стихи негативные. О тяжелой народной доле, о гнусностях озверевших эксплуататоров, о бесновании бесноватых любителей денежки. И хотя негативная литература сыграла определенную роль в революционном самосознании масс, все-таки нам в советское время необходима другая литература. Никто не утверждает, что нам необходима литература в стиле позитивного товарища Маяковского. Маяковский все-таки один, позитивных писателей необходимы сотни и тысячи, может быть миллионы, чтобы в цивилизацию технарей была наша позитивная техническая литература.
  Задумался пуще прежнего Владимир Иванович. Очень умная девочка Наталья Сергеевна Репина. Все предвидела в своей красивой головке, все рассчитала. Цивилизация технарей суть позитивная цивилизация. Технари и только они в конечном итоге выполнили заветы дедушки Ленина. Технари умеют работать с машинами и разбираются в сложных производственных задачках. Они же лучшие поэты и писатели на позитивную тему. Потому что настоящий технарь обращается с литературой, как с ласковой женщиной, и получает от литературы непередаваемое удовольствие. Пример Наталья Сергеевна Репина.
  Дальше еще интереснее. Понемножку начинает нравиться Владимиру Ивановичу цивилизация технарей. Можно сказать, загорелся идеей Владимир Иванович. Позитивные стишки всегда получались у мальчика. Вот негативные стишки не так чтобы получались. Будучи в расстроенных чувствах пытался работать над негативной литературой Владимир Иванович. Но небо такое синее, солнышко такое яркое, коммунистический строй такая лапочка... Короче, ничего не вышло у старшего Топецкого. Его негативная энергия переквалифицировалась в позитивную энергию. Пошли те самые юношеские стихи непрерывным потоком, то есть те светлые, безыскусные строки от всего сердца, которые у нас в Советском Союзе никто не видел, о которых ходят легенды.
  Дальше немного прозы. Все знают, что литературе необходимо учиться. Вся заморочка в том и состоит, что юношеские стихи в нашей стране сочиняют глубокие старцы. Пацаны подобную красотищу не сочиняют. То ли опыта не хватает, то ли еще чего, но более опытные старцы точно разобрались, чем живет у нас молодежь, во что она верит. Потому что глубокие старцы кроме всего прочего ученые старцы. Потому что они состоят в одном очень правильном месте, в Союзе Писателей.
  Нет, не стоит смеяться, товарищи. Коммунистическая действительность, как мы уже говорили, чертовски правильная действительность. В цивилизацию технарей коммунизм достиг наивысшего рассвета, какового ему уже не видать никогда. Все составляющие коммунизма очутились на вершине вершин именно в данный период. Можете соглашаться со мной, можете корчить козлиные морды. Правильная коммунистическая методология привела весьма слабое и запущенное государство в цивилизацию технарей. Цивилизация технарей сделала из упаднической литературы нечто воистину прекрасное с технической точки зрения. Только опять же старый вопрос. В период упаднической литературы были всякие Тютчевы, Бунины и Жуковские, а в период технической цивилизации вообще никого. Нет, не спешите, родные мои, оно не значит, что не было никого. Вроде бы кто-то был, просто одному очень вредному мальчику по имени и фамилии Владимир Иванович Топецкой не пришел на память никто из апологетов современной позитивной поэзии, кроме одного человечка. Ну, как вы догадались, кроме самого Владимира Ивановича Топецкого.
  - Позор, - фраза из лексикона Натальи Сергеевны Репиной.
  Вот мы и подбили главные пряники. Если Наталья Сергеевна Репина, выдающийся знаток литературы всех времен и народов, не нашла в современной литературе то же самое, чего не нашел Владимир Иванович Топецкой, здесь невозможно отделаться простым совпадением. Черт подери, да и не было никакого совпадения. Более сотни книжек проглатывала за год Наталья Сергеевна Репина, пережевывала вместе с литературными героями, за них надеялась, ну и всякое прочее. Однако позитивных героев там не было. Негативные герои, черт подери, были, позитивных героев не было и быть не могло, потому что их не было.
  А Владимир Иванович был. Да что я еще говорю, перед нами живой и здоровый, с дежурной своей улыбочкой Владимир Иванович. Стихи из него высыпаются пачками. За минуту он сочиняет стишок, за пару часов сочиняет поэму. Настоящий классик советского времени. В голове только чистые помыслы. В помыслах только реалистические надежды. В надеждах только сбывающиеся реалии, несбыточная глупость вообще не реализуется и не признается товарищем Топецким. Короче, неправильный Владимир Иванович просто искрится правильным позитивизмом, а подобный случай невозможно оставить в сторонке и не привлечь на службу отечеству.
  Что такое? Наконец-то вспомнили про отечество. Правильный, практически научно обоснованный ход. Коммунистическое отечество ничего не делает за красивые глазки, но делает ради пользы нас человеков, инертных, неблагодарных и вообще дураков, не научившихся за шестьдесят и более лет служить своему отечеству. Зато Владимир Иванович учился и научился. Есть безумно хорошая мысль, служить отечеству с максимальной отдачей. Теперь вы догадались, какую службу имеет ввиду старший Иванович? Да ту самую службу, на которой старший Иванович способен принести максимальную пользу. Такая служба, как вы опять понимаете, только одна, и она называется 'литература'.
  Хотя с другой стороны следовало посоветоваться с Натальей Сергеевной. Неудача на спортивных полях не так чтобы мобилизовала Ивановича на новые подвиги, но похоже, что ничему не научила его, то есть ничему плохому и ничему хорошему. Не изменился по большому счету Владимир Иванович. Следовало измениться после первой встречи с коммунистической действительностью. Есть же все-таки более умные люди, вроде Натальи Сергеевны Репиной, которые самой судьбой предназначены направлять дураков на путь истинный. Так зачем дело стало? Ни какая-нибудь зануда Наталья Сергеевна. Для хорошего товарища, по большому счету для своего влюбленного мальчика может всегда отложить умную книжку и оказать посильную помощь. Только не надо прикидываться придурком. Или вообще наберешься так-кого позора.
  Со своей стороны Наталья Сергеевна Репина книг никогда не писала, стихи не сочиняла и вообще ни в чем крамольном не замечена, ничем таким не позорилась. Был у нее один маленький недостаток, который по большому счету недостатком не назовешь. Так ерунда, любовь к пению. Не говорю про пение государственное, за которое платят денежки. На дух не переносила Наталья Сергеевна профессиональных артистов, всяких кривляк и ублюдков, по ее классификации, пропившихся и опошлившихся клоунов.
  - Кто так поет? Ну, кто так поет? - иногда ворчала Наталья Сергеевна Репина.
  Правильно, черт подери, ворчала. В пении раскрывается душа человека. В пении выплескиваются эмоции. В пении не просто твои повседневные мысли и чувства, но сама жизнь. Именно так пела Наталья Сергеевна Репина. Как говорится, с душой. Читала книги и пела. Со стороны оно получалось не очень. Чего вдруг распелась девчонка? Денег за левые песни не платят. Опять же в нашей стране петь полагается только на публику. Собираешь публику, закатываешь глазки, срываешь аплодисменты. Ну и денежки само собой. Тут тебе не инженерная работа, это искусство.
  Теперь понимаете, почему Владимир Иванович не посоветовался с Натальей Сергеевной перед своим рывком на литературные нивы? По большому счету сочинительство то же искусство. Но не понимает современное искусство Наталья Сергеевна и не приветствует. Книги она очень и очень приветствует. То есть книги, написанные признанными классиками и другими выдающимися людьми, представьте себе, не за деньги. Но современное искусство, в том числе современные книги, только за деньги. Вся коммунистическая система трудилась над пресловутым искусством, чтобы выхолостить его до неузнаваемости, чтобы в конечном итоге остались одни деньги.
  Нет, пожалуйста, оставайся писателем. Ничего не имеет против писателей Наталья Сергеевна Репина. Человек светлого коммунистического будущего, настоящий технарь во всех отношениях еще и многосторонне развитая личность. Быть писателем не так чтобы поощряется, но и не запрещается Натальей Сергеевной Репиной. Даже как-то приятно, что хороший технарь правильной технической направленности тратит свое свободное время не на карты и водку.
  А что вы хотели, товарищи? Цивилизация технарей породила не только одних технарей, но в некоторой степени приблизила человечество к идеализированному обществу Платона. Наталья Сергеевна чуть ли не влюблена в идеализированное общество, которое предложил нам первый коммунист на планете, и как вы опять догадались, коммунист был Платон. Так вот цивилизация технарей практически вдохновила Наталью Сергеевну своими надеждами. И это правильно. Только технари понимают культуру, как понимал культуру великий Платон. Зато культурные товарищи черта лысого понимают. Их первостатейная задача кривляться по указке более опытных товарищей и выбивать за свои корчи нехилые денежки.
  Отсюда то пресловутое слово 'позор', каковым заклеймила всю мировую культуру образца двадцатого века Наталья Сергеевна Репина. То есть мировую культуру в целом и ее коммунистический суррогат в частности. Ибо есть с чем сравнить вышеозначенную культуру, и сравнение не в пользу двадцатого века. Деньги впрыснутые в культуру коммунистическими боссами сделали культуру продажной, что еще называл Ленин 'партийностью'. И не надо мне втюхивать, будто на западе совершенно другая культура, потому что она не партийная. Про запад все знает Наталья Сергеевна Репина. Там такая же точно культура, как в нашем отечестве. Просто у нас продается культура за государственные денежки, а у них продается и за государственные и за денежки отдельно взятых товарищей. Короче, всюду присутствуют денежки. А там, где денежки, присутствует акт покупки с одной стороны, и продажа культуры.
  Ну, и какая здесь разница? Смеется Наталья Сергеевна Репина. Разницы здесь никакой. Просто на западе продажа за частные денежки называется 'свободой'. Если ты продаешься не частному лицу, но государству, ты не более, чем наемный работник, труд которого оплачивается по определенной тарифной сетке (столько-то копеек за слово), и всю твою культурную деятельность диктует тебе государство. Но с другой стороны, кто докажет, что частное лицо ничего не диктует. Пришел без пяти минут правильный буржуин, сложил жирные ручки на жирное брюхо, залюбовался оплаченной им же культурой. Вот здорово! Вот гениально! Полный нищак! Эй, постойте, товарищи, здесь ужо никакой не нищак! Раскраснелась буржуйская морда, ручки задергались, чувствую, хватит буржуя удар. Он, значится, деньги платил и немалые, государство так не заплатит. А ему за это (то есть за это благодеяние) подсунули всякую гадость.
  Усмехнулась Наталья Сергеевна:
  - Никогда не встречала живого писателя.
  Обрадовался Владимир Иванович:
  - Чем я не писатель?
  Усмехнулась снова Наталья Сергеевна:
  - Действительно чем?
  И ушел озадаченным Владимир Иванович. Нет, не думайте, что его озадачила правильная позиция очень правильной девушки, которую мы все знаем, как Нату, или Наталью Сергеевну Репину. Хотя с другой стороны именно правильная позиция озадачила Владимира Ивановича. И подумал Владимир Иванович про себя самого внутри культурной среды. Точнее, не так чтобы он подумал, но посмотрел со стороны на будущего великого писателя Владимира Ивановича Топецкого глазами Натальи Сергеевны Репиной. Открывшаяся картина, не то чтобы отпугнула товарища от величайшей задумки его стать писателем. Но озадачила, черт подери. И не таким уже уверенным потащился товарищ на встречу с другими писателями.
  А там, понимаете, обстановка какая? Гениальные морды, гениальные речи, сама атмосфера пропитана гениальностью до тошноты. Конкурс, более двадцати человек на место. Все стремятся в писатели, словно слетела с катушек страна победившего коммунизма, и описывать столь великое действие невтерпеж, как оно хочется.
  Совсем стушевался Владимир Иванович Топецкой. Не такой он, как другие писатели. Рожа его не такая, не отличается налетом врожденного таланта и гениальности. Речи его не такие, вроде бы лоска в них не хватает. Никаких вопросов про мысли. Совершенно иначе мыслит Владимир Иванович. Его категории приземленные, почти человеческие. А тут невозможно понять, какие вообще категории. Пыль, сплошной воздух, порыв ветра, эфирные существа из параноидальных снов сумасшедшего. Даже не дошел до приемной комиссии Владимир Иванович. Спросил у первой попавшейся тетки:
  - Чего надо, ну вы представляете для чего?
  И получил вполне законный ответ:
  - Печататься надо.
  Иначе сиди и не вякай.
  
  ***
  Теперь подведем итоги. Существуют обыкновенные институты, существуют необыкновенные институты. Культурный и физкультурный институты - вряд ли попали в обыкновенную категорию. Существуют люди первого сорта, но рядом всегда найдутся люди второго сорта и ниже. Не напираем на сорт номер два, не очень нравится, когда тебя отнесли в неудачники. Может кому-то и по душе оказаться среди второсортных товарищей, чтобы на данной основе построить безбедную жизнь. В любом отечестве найдется подобный любитель с душком. Митингует, лапы протягивает, морда не более кулака, рот метров на десять и больше. Негре ручку пожали, с маромоем считай в кумовьях, жена его - чукча. Чего только не находится на русской земле, если копнуть ее чуточку глубже и не зацикливаться на сорте номер один. А главный фетиш у нас это лопата.
  Кроме шуток, дорогие мои. Пересортица русской земли связана с отклонением от лопаты. Если бы все русские товарищи перестали соревноваться с инородцами в разных высокомудреных дисциплинах и положили глаз на лопату... Нет, слишком идеальный вариант для русской земли. Человек с лопатой во всех отношениях философ, художник, поэт и спортсмен в едином лице. Никаких, твою мать, институтов не надо. Институты опять-таки для нерусских товарищей, продолжающих битву за проклятые иудины серебряники. Русскому товарищу серебряники ни к чему. Русскому товарищу свобода нужна. А свобода опять же лопата.
  - Не получается, черт подери, - вздохнул Владимир Иванович Топецкой.
  - И не получится, - поставила точку Наталья Сергеевна Репина.
  Мальчики учатся в институтах, девочки учатся в институтах. Их учили только учиться. Кто сказал, что чему-то другому следовало выучить влюбленных в учение мальчиков и помешанных на учении девочек? Никто не сказал. И пускай позиция первосортных учеников покрылась прыщами, она сегодня сумела подвинуть лопату. А зря. Лучше бы товарищи купили средство против прыщей. Для уродов и дебилов повторяю в который раз, купите средство. Сегодня маленький прыщ, завтра большой. Сегодня обычный, завтра злокачественный. Я не прикалываюсь, купите. Не следует злоупотреблять здоровьем страны, ибо ваша позиция разлагает страну. В корне неправильная позиция. Вы считаете, что правильная. Вы ошибаетесь, факты опять против вас. Не стоит идти против фактов.
  Страна говорит, институт. Странное слово, великое слово. Когда произносишь его с выражением, помогает. Другой вопрос от чего помогает? Институт это бездна, сравнимая разве что с бесконечной вселенной. Много здесь всякого. Без вариантов, что много хорошего. Как вы понимаете, хорошего в бездне всегда много, но и хватает плохого. С другой стороны, само понятие бездны есть заявка на первый номер. Только первосортные товары обретаются в бездне. Второсортное барахло там не так чтобы обретается, но растворяется, утрачивая свой статус. Хотя постойте, товарищи, про какой это я говорю институт? Естественно, вы догадались, какой? В первосортном правильном институте большие проблемы с культурой и спортом.
  Нет, культура в институте присутствует. Ее там более, чем достаточно. Так называемая институтская культура, если хотите, культура из бездны. Она более целенаправленная, чем культура маленьких мальчиков и таких же маленьких девочек, только что закончивших школу. Если вышел из школы не полным дебилом, по завершении института полный дебил. И не спорьте со мной, потому что институт это бездна.
  Опять же природа не создает ничего подобного. Зато человек создает. Умный, властный, прозорливый на большинстве этапов собственного развития человек придумал другие создания, отличные от созданий природы. Человеку чертовски нравится быть непохожим на свою мамочку, которой до настоящего времени являлась природа. Поэтому человек не отказывается от процесса создания, не имеющего ничего общего все с той же природой. Не хочу походить на природу. Не хочу, твою мать, и вообще человек не есть подстилка и раб обнаглевшей природы. А природа завидует человеку. Неужели не ясно, вошедший в дверь института предмет и вышедший после священнодействия внутри не одинаковые предметы. Как говорят современные литераторы, в один и тот же институт невозможно войти дважды с еще большей степенью вероятности, как невозможно войти дважды в один и тот же поток. А если от входа до выхода целых пять лет, смешно размышлять о каких-то там новых входах.
  - Все предопределено, - процитировали Наталью Сергеевну Репину.
  - Миром правит судьба, - процитировали снова Наталью Сергеевну.
  - Если смелый, сопротивляйся, - снова она.
  Но скажите на милость, зачем? Государство старается, отчизна старается, правители животы надорвали, шестерки правителей плеши проели, шестерки шестерок готовы на рельсы ложиться или под танк. Странная пропаганда в нашем отечестве. Вроде бы распропагандировали институт, вроде наоборот. Нашему дорогому отечеству больше нужны представители второсортных профессий. Всякие там чуханы на лопате, спортсмены и прочие. Вот и не пропагандируется институт. Но и остальное добро не так чтобы на слуху и в сердце народном.
  Тогда наводящий вопрос, зачем подобная хреновина? По теории Натальи Сергеевны Репиной институт не нуждается ни в какой пропаганде. Туда приходят нормальные мальчишки и более чем нормальные девчонки, чтобы подтвердить свою принадлежность к цивилизации технарей. Все-таки в цивилизацию технарей лучше быть технарем, а не каким-то деятелем искусств, тем более дворником.
  Еще одну замечательную особенность подметила Наталья Сергеевна. Человеческое развитие заканчивается на школьной скамье и не обязательно в выпускных классах. Просто с возрастом человек развивается много медленнее, чем на начальном этапе пути, и не так чтобы лучше, но хуже усваивает информацию. Институтские годы никак не приходятся на вершину развития человека. Чистое, светлое, правильное самоощущение человека, с прожилками энтузиазма осталось опять-таки в школе. Институт не работает с подобными категориями. Если тебя интересует развивающая величина в абсолютной ее оболчке, можешь сразу идти в дворники и пропустить институт. Но тогда ты попал в категорию отщепенцев, придурков и гадов, о чем мы уже говорили. Цивилизация технарей прошла мимо, и не заметила твою гениальную личность.
  - Значит, не хочется в институт? - спросила Наталья Сергеевна Репина у Владимира Ивановича Топецкого.
  - Угу, - ответил Владимир Иванович.
  - И не хочется туда поступать? - повторила вопрос очень умная девушка.
  - Ой, как не хочется, - ответил все тот же товарищ.
  - Не хочется, а придется.
  Так величайшая из цивилизаций русской земли поглотила еще одного недостойного мальчика.
  
  ***
  Тише ребята, батюшки вы мои, забыли про Станислава Ивановича. Как забыли, мать перемать? Шибко колоритная фигура пустила корни на русской земле. Неужели не разобрались еще, что такое русская земля без Станислава Ивановича? Только клочок несознательной отупелой материи. По крайней мере, так выражается младший из Топецких. Хотя погодите, почему это он младший? Во всех отношениях умнее, чувствительнее, красивее и обаятельнее старшего брата младший Иванович. Подумал про столь недоразвитого козла, и вытошнило:
  - Связался с бабой.
  Вытошнило прямо на пол Станислава Ивановича. Пришлось мочить тряпку и убираться. Но по большому счету ничуть не расстроился интеллектуальный гений и будущая надежда русской земли:
  - Зато я не связался.
  Весьма гениальные мысли заполнили голову Станислава Ивановича. Нет, ничего предосудительного и эротического там не ищите, пожалуйста. Станислав Иванович Топецкой подумал о будущем русской земли, и ему стало приятно. Русская земля, как определенная формация не имеет ничего общего со всякими бабами. Русская земля находится сегодня в определенном положении, что ей не хватает нормальных ребят, способных силой своего интеллекта поднять из руин эту землю.
  - Чушь собачья, - привожу для сравнения бредовый базар старшего Владимира Ивановича.
  - Нет, не чушь, - кипятится его младший брат.
  Очень любит базарить Владимир Иванович:
  - Нынешняя цивилизация не нуждается в разных Кулибиных и Ломоносовых. Нынешний гений не более, чем аномалия на русской земле. Невозможно терпеть гениальные выходки всякого извращенца, мешающие плановому развитию земли в целом и частностях. Гении нам не нужны. Только высокоразвитая интеллектуальная масса.
  Короче, о чем с дураком разговаривать. Так и хочется нахлестать по щекам:
  - Ответишь за базар.
  И вообще набить морду.
  Но находится в тени гениальный Станислав Иванович. Как уже говорилось не раз, его время не наступило, но его время придет. Русская земля просто обязана избавиться от массового психоза, то есть отказаться от всевозможных общественных уложений в пользу частного сектора. В чем абсолютно уверен Станислав Иванович:
  - Опять бабы.
  Поэтому сколько угодно может кривляться старый дурак Топецкой и пускать свои слюни:
  - Человек общественная машина. Собирался сказать, животное, не понравилось, не сказал. Клоп - животное. Собака - животное. Медведь - при основательном допуске классифицируется именно так. Человек не классифицируется. Он предлагает себя на других уровнях и в других категориях. Значит, машина. Его шестеренки не худшие шестеренки из всех существующих механизмов. Его масло не худшее масло. Ну и прочие мелочи кое-где еще не совсем заржавели, хотя возражение есть. Клоп возражает. Собака пытается возражать. Медведь еще только готовится к интеллектуальной атаке на человечество, все-таки он не клоп, не собака, он нечто большее.
  С философией старшего Топецкого не просто бороться. Под влиянием 'сами знаете кого', и чье имя никогда не упоминает напрямую Станислав Иванович, находится его недоразвитый братец. С влиянием 'сами знаете кого' практически невозможно бороться, да и не борется Станислав Иванович. Вот со старшим придурком по имени Владимир Иванович можно и нужно бороться:
  - Машинную цивилизацию придумали недоразвитые придурки.
  Хотя результат всегда отрицательный. В разных спорах и безобразиях наловчился Владимир Иванович:
  - А кто говорит про машинную цивилизацию?
  И что у нас получается:
  - Ты говоришь.
  - Нет, заблуждаешься, маленький мой. Машинная цивилизация существовала и развивалась в конце прошлого века, когда человечество легло под капот машины. Теперь все иначе, теперь человечество само стало машиной.
  Ерепенится Станислав Иванович:
  - Не вижу разницы.
  Но кто его слушает? Владимир Иванович Топецкой (все из тех же источников) черпает неправильную информацию и выдает ее за единственную во всех отношениях истину. Любая попытка ужучить старшего Топецкого при данном раскладе обречена на провал. Не ужучивается пакостный гадик. Скорее наоборот, по мере общения (все с тем же источником) уверенность в собственной правоте Владимира Ивановича не то чтобы поднимается и приближается к абсолютному значению, но растет фантастическими темпами. Сие чувствует Станислав Иванович:
  - Козел и дурак.
  Но предпринять нечто более существенное, чем матюги за спиной извратившегося братика, не в силах младший Иванович. Его отношение ко всяким машинным или лженаучным цивилизациям прочное. Никакие цивилизации не признает Станислав Иванович, кроме культа личности, направленного на возвеличивание одной личности, или единственной гениальной единицы, которой по существу и является Станислав Иванович.
  А что мы имеем в результате?
  - В начале двадцатого века существовала машинная цивилизация, - вот что мы имеем по мнению все того же трепача Владимира Ивановича.
  - В восьмидесятые годы - цивилизация технарей, - снова его мнение.
  Пора бы угомониться. Нет никакой цивилизации технарей, что в четыре секунды докажет младший Иванович. Может, подобная цивилизация когда-то задумывалась на русской земле, даже существовали для нее определенные предпосылки и более или менее благодатная почва. Но сегодня ничего подобного нет. Не то чтобы не верит в цивилизацию технарей Станислав Иванович. Факты упрямая вещь, говорят факты против притянутой за уши цивилизации старшего Топецкого и его тупой девки.
  - Вам, ребята, лечиться пора.
  Еще высказывание из лексикона Станислава Ивановича. Надоело учить недоразвитых слабаков и подвигать на путь истинный всяких придурков. Повторяю, до тошноты надоело. Не из-за слабого желудка харкается желчью младший Иванович, из-за отчизны родной, опозоренной всякими гадами. Не любит позорных гадов младший Иванович. Гадам вообще не нужна разумная речь, но только разумная порка.
  Тут еще старший из братьев вернулся от своей пассии:
  - Мы говорили про институт.
  Попытался выпороть дурака Станислав Иванович:
  - Да что вы знаете про институт?
  Но не выпорол. Здоровый, наглый, счастливый, с огромными кулаками все тот же Владимир Иванович никого не слушает, ни к кому не прислушивается:
  - Нынче цивилизация технарей докатилась до института. Ната так и сказала, в институте готовятся технари. Правильно Ната сказала, твою мать, только там технари и готовятся.
  Недослушал позорную мерзость младший Иванович. Выскочил из комнаты, закрылся в сортире, опять комок подступил к горлу. Ната сказала то, Ната сказала се. Когда завершат заниматься самолюбованием мелкие гадики? Я вас спрашиваю, оно же когда? Неужели не ясно выразился младший Иванович про отсутствие любой общественной формации на русской земле в настоящий момент и про присутствие культа личности?
  Блин, снова не повезло. Стоит под дверью старший дурак, орет через дверь матом:
  - Что поплохело? Ничего, скоро вылечишься. Удивительные дела творятся сегодня в России. Ната сказала, что новая цивилизация, зародившаяся вместе с нами, поднимет из руин русскую землю и доведет ее до таких необозримых высот в будущем, на которых мы еще не бывали.
  Все, сунул голову в унитаз Станислав Иванович:
  - Заткнись, сука!
  Но не слышит его из-за двери старший товарищ, или делает вид, что не слышит:
  - Ната сказала, недоучке сегодня не прокормиться на русской земле. Все самое чистое и самое светлое сконцентрировалось в цивилизации технарей, то есть у этих ребят и девчонок, что не побоялись посвятить свою жизнь науке и технике. Вот они уже точно прокормятся.
  Вы даже не представляете, как плохо Станиславу Ивановичу:
  - Что еще эта стерва сказала?
  Но голова торчит в унитазе. А за дверью Владимир Иванович похоже слушает только себя самого:
  - Земля русская единственная в своем роде земля. Только здесь и нигде в другом месте вольготно чувствуют себя технари. Только отсюда и ниоткуда еще мы прорвемся в глубокий космос и завоюем все звезды.
  Нет, убить его мало. Какой подлец Владимир Иванович. Где-то там шлялся вместо того, чтобы готовиться в институт. Где-то наслушался гадостей и принес никому не интересные гадости в тихую обитель настоящего светила русской земли, настоящего гения. Если бы не было так плохо Станиславу Ивановичу, никто не сомневается, он бы выскочил из сортира и раздавил позорную гадину. А так очередной отлив в унитаз:
  - Не верю.
  Плюс очередная порция из внешнего мира:
  - Присоединяйся к нам, парень. Брось свои детские глупости и дурные мечты про дурное гуманитарное будущее. Как сказала в который раз Ната, нет гуманитарного будущего. У России его не было и нет. Только техническое будущее возможно для нашей России. Остальное мы снесем на помойку.
  Все, теряет сознание Станислав Иванович:
  - Сука, гад.
  Морда булькнула в унитаз, во всякую хрень, что там плавает. Никакой силы подняться. Боль, тоска, одиночество, несправедливость всего сущего смешались в одном флаконе. Там за дверью родная земля, такая нуждающаяся в личности Станислава Ивановича. Господи, что же будет с этой землей? Я вас спрашиваю, что будет с ней, когда уйдет из жизни младший Иванович. Родная земля слишком слабенькая, слишком ранимая, слишком подверженная нападкам всяких придурков и задолизов, изображающих из себя невесть что, а на деле гадящих эту несчастную землю. Ничего не в силах противопоставить им младший Иванович.
  - Э, кончай придуриваться, - наконец нечто человеческое дошло из внешнего мира.
  Неужели заткнулся старший из братьев? Неужели вся невыносимая дурь выскочила из его дурной головы, и наполнилась голова чем-то более полезным, может быть какими-то мыслями? В конечном итоге, не такой уже мерзкий поганец Владимир Иванович, над ним еще можно работать. Скажем так, при определенных условиях может исправиться Владимир Иванович. Во-первых, если прогнать его суку. Во-вторых, если перевести его в низший разряд и подчинить более разумному брату.
  - Выходи, - легкий удар в дверь.
  Глубже и глубже опускается в унитаз гениальная голова младшего Топецкого. Правильные идеи собрались в означенной голове, чтобы в который раз успокоить столь гениального мальчика. Справедливость обязана восторжествовать. По всем правилам младший брат займет место старшего брата. Если старший из братьев сдвинулся по диагонали, потерял бдительность и якшается со всякими суками, самое время его отправить в отставку. Нет у нас больше старших, нет младших, есть одна справедливость. И справедливость такая, что гений правит придурками. А вашу дебильную цивилизацию технарей драть и драть в задницу.
  - Ну, что за наказание мне досталось?
  Владимир Иванович высадил богатырским плечиком дверь.
  - Опять пирожков обожрался.
  
  ***
  О чем я опять говорю? О какой-то цивилизации технарей, которой может и не было никогда по большому счету. А может она и была. Миллионы товарищей, поступавшие в институт в семидесятые-восьмидесятые годы очень верили в подобную цивилизацию. И прежде всего в нее верила Наталья Сергеевна Репина, как вы понимаете, непререкаемый авторитет для некоторых ненормативных товарищей.
  Хотя с другой стороны, почему это я упомянул про некоторых ненормативных товарищей? Наталья Сергеевна Репина с ее цивилизацией технарей сумела привести в институт не более и не менее, как одного товарища. Подобным счастливчиком оказался Владимир Иванович:
  - Наука и техника сделают будущее России.
  И еще:
  - Или ты не хочешь попасть в будущее?
  Вот почему Владимир Иванович поступил в институт. Не в какой-нибудь лубочный институт с его смехотворными лубочными традициями, а в тот самый лучший из институтов страны, одно название которого произносится с замиранием сердца. Короче, Владимир Иванович не так чтобы очень и рвался в такой институт. Все-таки Политех не для слабонервных или разболтанных маразматиков. Как вы припоминаете, на лопату рвался Владимир Иванович. Мечтателю и поэту, гармонически развитой личности лопата подходит куда более, чем неподъемный багаж знаний. Но с другой стороны, лопата есть прошлое, в чем убедился за свою интересную жизнь старший Иванович. А институт он и есть институт, без комментариев.
  Хотя постойте, товарищи, на столь героический поступок комментарии по большому счету найдутся.
  - Не верится, что я сделал это.
  Тихий летний вечер. Истома внутри города. Солнце уже опустилось, куда ему полагается. Не так чтобы очень темно, не так чтобы очень светло. Можно сказать, почти сумерки. И рядом она, эта удивительная девушка, что помогла прорваться наверх одному очень маленькому и чертовски дурашливому пацану, каковым себя чувствует рядом с ней, то есть рядом с этой удивительной девушкой, Владимир Иванович.
  - Ты сделал это, - может быть лучшая похвала во вселенной.
  В такой потрясающий вечер становится более чем доступной вселенная. Не говорю, чтобы ее благодать разливалась над миром и затопила собой все увлеченные и непокрытые плесенью души. Но нечто похожее есть. Новый мир, новое счастье, новые звезды.
  - Ты сделал это, а я нет.
  Вот с другой стороны никогда не бывает прекрасной и полной вселенная. Мучался, страдал, бегал, бездельничал, ломал копья и отбивался от правильной жизни Владимир Иванович. Но поступил в институт. Некая несправедливость просматривается в результатах его работы. Человек, совершенно неприспособленный к мощной поступи цивилизации технарей, не понимающий и не принимающий данную цивилизацию, оказался в ее эпицентре. И совершенно другой человек, приспособленный к гиперпространственному навалу науки и техники, оказался чуть ли не за бортом, практически раздавленный и уничтоженный все той же цивилизацией.
  Владимир Иванович глупо сглотнул:
  - Что теперь?
  На секунду задумалась Ната:
  - Другого пути нет.
  Хорошая девушка, правильная девушка. Рядом с ней чувствует себя совсем маленьким и на удивление глупым Владимир Иванович. Все его подвиги, все его достижения просто глупость. Он практически не готовился в институт, но поступил. Скажем, так получилось. Попались легкие вопросы, на которые без подготовки ответил Владимир Иванович. Попались легкие задачи, которые не задумываясь решил Владимир Иванович. И преподаватели смотрели на него благосклонно, наш человек. И анкетные данные у него подходящие, все-таки процент ленинградцев должен выдерживаться в Ленинградском Политехническом институте. И прочее, прочее, прочее. Ничего героического не просматривается в поступках старшего Ивановича. Другое дело Наталья Сергеевна Репина:
  - Это судьба.
  Разговорилась молчаливая девочка:
  - Мы не имеем права сдаваться. Сегодня время такое, что каждый уважающий себя человек просто обязан участвовать в общественном процессе и не вываливаться на мостовую, как мусор и грязь. Другого нет выбора.
  Слеза набежала на правый глаз Топецкого:
  - Мы любим друг друга, что еще надо для полного счастья?
  Во второй раз задумалась Наталья Сергеевна Репина:
  - А что такое счастье вообще? И что такое любовь?
  Трудно сказать, какие мысли скопились в ее слишком умной головке. Была ли это обычная женская зависть к удачливому товарищу? Или может парочка упреков для подлой судьбы, отнявшей у достойного существа нечто ему очень нужное и передавшей такое нужное недостойному существу.
  - Впрочем, у меня мало времени.
  Повернулась Наталья Сергеевна Репина и ушла не простившись. Вечерняя мгла растворила ее стройную фигурку, шум большого города заглушил ее и без того не очень громкие шаги. Вот так взяла и просто ушла Наталья Сергеевна Репина. А что она могла сделать в сложившейся ситуации? Владимир Иванович поступил в институт. Хороший парень Владимир Иванович. Не скажу, чтобы очень вредный и злой или с какими-нибудь неправильными наклонностями. Он просто хороший парень, что чувствует, даже больше того, в чем уверена Наталья Сергеевна Репина. Должен был поступить в институт Владимир Иванович, и он туда поступил. Если бы получилось наоборот, то ничего не стоит теория Натальи Сергеевны. То есть та самая теория о цивилизации технарей, взлете науки и техники, прочих бонусах в адрес молодежи восьмидесятых годов. Черт подери, не подкачал Владимир Иванович! А что тогда? Подкачала Наталья Сергеевна Репина.
  Нет, мир еще в полном порядке. Звезды светят, планеты крутятся. Короче, жить можно и нужно. Не поступила в институт Наталья Сергеевна Репина. Где-то ошиблась она. То есть ошиблась в деталях, относящихся именно к ее личности. Должна была поступить в институт. Не говорю, что должна была поступить вместо одного очень доброго и очень глупого мальчика. Просто должна была поступить Наталья Сергеевна Репина. Сие как выдохнуть струю свежего воздуха или отведать глоток родниковой воды. Ничего не должна никому Наталья Сергеевна Репина, но должна была поступить в институт. А вместо этого черная ночь в твоих мыслях и прочая гадость:
  - Попробую еще раз.
  На мгновение приостановилась умная девочка. Может лучше вернуться, сказать поступившему дураку что-нибудь доброе, светлое и немножко хорошее. Не дай бог расплачется. Он же просто дурак, или маленький дурачок. Он не радуется, что поступил в институт. У него такая физиономия, будто черта лысого он поступил, будто его отпинали, не одну неправильную дуреху по имени Наталья Сергеевна Репина. Э, так дела не делаются! Мы знаем, кого отпинали. Не имела права на подобную ерунду Наталья Сергеевна Репина. После чертовски далекого и уже совершенно неинтересного детства все силы были брошены на институт. То есть все силы были брошены на стопроцентный результат, которым является само по себе поступление в институт. Непоступления быть не могло, потому что так рассчитала свой путь Репина. И все-таки оно есть, то чего быть не могло. Одна маленькая ошибочка в одной маленькой математической задачке. И вот уже где институт? А где сама Наталья Сергеевна Репина?
  - Если сумеет - поймет.
  Легкий ветерок обдувал щеки. Такие нежные и такие холодные. Если присмотреться со стороны, куда-то шла себе девушка. Вся расплывающаяся и исчезающая в сумраке липких ленинградских ночей. Просто шла, без какого либо подтекста. Никаких эмоций на ее спокойном лице. Сама уравновешенность, само спокойствие. Если хотите, одна из монолитных фигур, вышедшая из неизвестности и отступающая в неизвестность. Должна была идти, вот и шла себе девушка. В липкую ленинградскую ночь. Без смысла, без цели, без ничего. Вот она есть, вот ее больше не будет. Потому что шла и ушла девушка.
  Но почему? Никто не знает ответа. Можешь кричать, не докричаться до этой стекающей темноты. Можешь стучать, не достучаться до этого липкого безразличия. Можешь доказывать свое исключительное 'я' в исключительной и непередаваемой для кого-то другого вселенной. Кому нужны твои доказательства? Они не больше, чем призраки. Ты нормальный, ты призрак. Ты призрак, однако нормальный опять. Гулкие капли твоих высыхающих слез падают в гулкую пустоту и раздражают своей гулкостью. Были ли слезы вообще? Было ли что-то, что больше не раздражает тебя? Или вообще ничего не было? Я же сказал, ничего. Секунду назад что-то было. Теперь секунда прошла. В нашем безумном мире мы получаем удары и отступаем, не понимая, как оно случилось, откуда такое напало на нас, откуда все это безумие.
  Горький сок истекает по древу
  На холодный и скользкий песок,
  Будто падает в мертвое чрево
  Остывающей жизни кусок.
  И зачем сгоряча изувечил
  Это древо корявый топор?
  Все равно не дождался предтечи,
  Все равно ничего не нашел.
  И остался стоять дурак дураком новоиспеченный студент Политеха Топецкой Владимир Иванович.
  
  
  БЕЗ КОММЕНТАРИЕВ
  
  Прошло еще несколько месяцев. Владимир Иванович оформил все документы, прослушал все лекции и выполнил все практические задания. Я чуть не рассмеялся, поставив последнюю точку. Ну что за товарищ у нас, можно писать с него коллективный портрет строителя коммунизма. И все-таки кое-чего не хватает. Вроде бы полный набор джентльменских качеств старшего Топецкого обязан удовлетворить самых взыскательных почитателей его талантов. Или сделать из парня какого-нибудь комсомольского вожака, пробивающего грудью чертовски тернистый путь для прочих, скажем, не столь хороших товарищей.
  Все равно не хватает. Почему-то ушла Репина. Как полагается вел себя старший Иванович. Ни одной отвратительной мысли в чистой, законопослушной душе. Ни одной ошибки, за которую когда-нибудь будет стыдно и больно. Зачем ты ушла, Ната? Что случилось тогда с нами? Почему растворились в глухой неизвестности все порывы и чувства Ивановича? Ты не должна была так поступать. Ты не должна была уходить. Не знаю по какой там причине, но повторяю в который раз, не должна. Твой уход все равно что предательство. Без тебя всякая глупость, называемая студенческой жизнью, молодежью восьмидесятых, опять же цивилизация технарей, не больше чем глупость. И только с тобой настоящая жизнь. Неужели не ясно, что совершила предательство Репина?
  А с другой стороны, здорово изменился Владимир Иванович. Его природные качества даже здесь проявили свою не лучшую сторону. За несколько месяцев ни с кем не познакомился Владимир Иванович. Другие студенты вроде бы знакомились и познакомились. Только Владимир Иванович сделал вид, что ушел на четыреста сорок четыре процента в учебу. Повторяю, не стоило так, Репина! Очень плохой, очень скверный поступок с твоей стороны. Не стоило так распоряжаться судьбой, будем надеяться, не самого безразличного для тебя существа. И вообще, неужели не ясно, зачем совершал свои подвиги старший Иванович?
  Месяц, другой, черт подери, не возвращается Репина. Самое время забыть про учебу и прочие радости. Сначала не пришел на одну лекцию Владимир Иванович. Затем пропустил практику. Затем пропустил целый день. Затем записался в спортивный зал и стал ходить туда, как на работу.
  - Что понравилось? - по поводу спортивного зала съехидничал младший из братьев.
  Ой, простите, за всеми вышеупомянутыми событиями забыл рассказать, что Станислав Иванович поступил в институт. В тот же самый, куда поступил его старший брат, то есть в самый лучший из всех институтов. И какое совпадение, Станислав Иванович поступил на тот же факультет, что и Владимир Иванович. То есть на самый модный, самый навороченный, самый перспективный факультет во всем Политехническом институте, который, дайте вспомнить, как он там называется? Ах да, называется он Факультет Технической Кибернетики. Или я опять ошибаюсь? Факультет Технической Кибернетики Ленинградского Политехнического института стал Факультетом Технической Кибернетики несколько позднее. В вышеописанный период, то есть тогда он назывался Факультетом Автоматизации Управления или чего-нибудь в этом роде. Сокращенно ФАУ. Студентов там иногда называли 'немцами' или 'ФАУ с патронами'.
  - Нет, не понравилось, - вполне нормальная реакция старшего брата на все действия младшего брата.
  Даже в спортивном зале они вместе. Понимаете, какая морковка получается. Поступали братья вроде бы отдельно, вроде бы не сговариваясь. Каждый пошел своей собственной, независимой от другого дорогой.
  - До свидания, раздолбай.
  - Вали на фиг.
  Шел, шел, и черт его знает куда пришел. Один институт, один факультет, ну разве что специальности разные. Только в восьмидесятые годы сие уже не имеет значения. Какую ты специальность не получил, главное что готовый технарь, то есть наш парень.
  Не стал спорить с младшим братом Владимир Иванович. Нормальные пацаны посещают спортивный зал не для того, чтобы спорить и выяснять отношения. Да и вообще не в том настроении сегодня Владимир Иванович. Двести раз отжаться, пятьдесят раз присесть сначала на правой, затем на левой ноге, пятьдесят раз подтянуться на перекладине. Затем еще сделать подъем переворотом раз двадцать. В обычных условиях оно помогает, и на душе становится легче. Ну, точно вступил в совершенно новую жизнь и в жизни, которая новая, почувствовал себя совершенно другим человеком.
  - Теперь бы холодненького пивца, - подскочил Станислав Иванович.
  Вот же зараза какая. Что-то сегодня не получается у старшего из Ивановичей. Джентльменский набор упражнений не вызывает приятную ломоту в мускулах. Какое-то неприятное возбуждение есть, усталости нет, или чего-то неправильно сделал старший Иванович?
  - Да пошел ты.
  - А я пойду и пойду.
  Младший из братьев забрался на кольца. Несколько классических выходов, уголок, и оттуда сверху чертовски примерзкая морда:
  - У тебя все равно не получится.
  Черт его знает на что намекает сопляк. То ли на дурацкие кольца, то ли еще на какую паршивую хрень. Почему не получится у старшего из Ивановичей? Всегда получалось, черт подери! Все получалось, опять-таки черт! Не может не получаться какая угодно фигня у настолько крутого и очень настырного парня.
  Или я ошибаюсь? Обычный набор упражнений сегодня прошел незаметно. Реакция хорошо натренированного организма практически отрицательная. Не сумел Владимир Иванович разогреться на приседаниях, отжиманиях и подтягиваниях. Чтобы еще такое прибавить к обыкновенной программе? Полторы сотни отжиманий, выход силой раз двадцать, плюс солнышко на перекладине.
  Э, блин, не получается солнышко. Вот оно и не получается. Неужели здесь основная причина несчастий первокурсника Топецкого? Или может иная причина? Не лучше ли заглянуть в раздевалку, пустить хорошую струю из-под крана, подставить опять-таки под струю голову, закрыть глаза и забыться. Что-то сегодня не получается, не самый удачный день в жизни Владимира Ивановича. Что-то не получается не по некоторой конкретной причине, просто не получается. Бывают неудачные дни. То есть просто неудачные дни без всякой причины. Они неудачные по определению, лучше с ними не связываться. Потому что твой неудачный день для кого-то день полный удачи.
  - Ты уходишь? - смеется маленький гадик Станислав Иванович, - А я еще не вспотел.
  Ничего не скажу про Станислава Ивановича. Прокачал свое хиленькое детское тельце, поигрывает мускулами под куцей маечкой. Кто здесь Аполлон? Ну, как вы понимаете, во всем зале один Аполлон, и он Станислав Иванович. Его красивое тело не имеет ничего общего с некрасивым телом старшего брата. Старший братец похож скорее на медвежонка, чем на нормального пацана. Да и вообще в этом зале одни медвежата и бобики. Прокачанным торсом выделяется только младший Иванович.
  Нет, самое время сойти с ума:
  - Закрой пасть.
  Не пошел в раздевалку Владимир Иванович. Странное ощущение укоренилось в душе, будто забыл самое главное. Взял вот здесь и забыл. Следовало доделать сегодня нечто такое, без чего дальнейшая жизнь не имеет вообще никакого смысла. Владимир Иванович взял и забыл. Можно сказать, проснулся с хорошей идеей Владимир Иванович. То ли какие воспоминания одолели, то ли просто он хорошо выспался. Было нечто опять же в душе, не говорю, что очень существенное и судьбоносное, но чертовски необходимое на сегодняшний день именно сегодняшнему Владимиру Ивановичу Топецкому в таком виде, каков он есть, не иначе.
  - И вообще на что ты способен?
  Подошел к перекладине Владимир Иванович. Похоже, что утреннее чувство не возвращается ни при каких обстоятельствах. Ведь связано было оно с одной очень вредной девчонкой, жить без которой не может Иванович. И что такое институт, если ушла не простившись та самая вредная девчонка? Какого черта она ушла? Вот что задумал выяснить старший Иванович. Возникла такая идея, почему бы не выяснить то, что еще можно выяснить? Нет ничего зазорного в том, чтобы вернуться обратно. Весьма некрасивая история получилась между той вредной девчонкой (имени не называем) и вышеупомянутым товарищем, имя которого Владимир Иванович. Не люблю некрасивые истории. Следовало давным-давно разобраться. Может не в первый день, но во второй точно следовало. Иначе зачем жить? За истекшие месяцы без той вредной девчонки прочувствовал всю суету своей жизни старший Иванович.
  - Все равно ничего не получится.
  А что еще за клопик кривляется под перекладиной? Наглая дерзкая морда. Отвратительный кукольный торс. У нас таких называют 'качками'. Ну, вы понимаете, почему их так называют? Есть на то определенные основания. Хочется морду набить, но не поднимается почему-то рука. Вопрос конечно же интересный, почему на других товарищей рука поднимается, на определенную категорию нет. И ответ интересный. На качков черта лысого поднимается.
  - Да пошел ты.
  Мутный взгляд, влажные пальцы. Чего-то не так сделал Владимир Иванович. Он старался всегда делать так, а сделал не так. В результате несколько месяцев вычеркнуты из жизни. Занимался всякой хреновиной, растрачивал и разбазаривал жизнь один очень глупенький мальчик, когда не следовало ее растрачивать и разбазаривать, следовало просто жить. Но свернул не в ту сторону Владимир Иванович. Сначала не той дорогой пошел, затем свернул не в ту сторону. И вот результат.
  - Урою гада.
  Что-то такое или нечто подобное прошипел сквозь зубы старший из братьев. Взгляд его почти безумный. Пальцы совсем влажные. Не стоило вообще сюда заходить, не стоило терять даром время. Вот ты здесь занимаешься всякой хренью, тупой и никому не нужной, чтобы в конечном итоге превратиться в качка. От подобной мысли даже передернуло Владимира Ивановича. А она, то есть одна вредная девчонка, неужели не ясно, она там страдает. Или опять не ясно, не могла она просто так уйти. То есть именно так не могла. Она бы объяснилась в любом варианте, она бы излила свою травмированную душу. Значит что-то было не так, то есть было не так просто, как показалось сначала Владимиру Ивановичу Топецкому. А теперь более чем не просто или почти невозможно что-либо исправить.
  - Зря стараешься.
  Последний вопль в пустоту. Где-то там разворачивается большая-большая вселенная. Еще где-то рождаются и умирают не такие большие, но более или менее приличные звезды. Наконец, где-то маленькие человечки танцуют свой маленький танец под названием 'жизнь'. Чертовски достал танец, но по прежнему развлекаются человечки. Не остановиться никак. Пусть сначала остановится большая-большая вселенная. Затем остановятся не такие большие, но вызывающие уважение звезды. Вот тогда, может быть, отдохнут человечки или выберут более правильный танец.
  - А в лоб.
  Сорвался с перекладины Владимир Иванович.
  
  
  ГЛАВА СЕДЬМАЯ
  
  Тихий вечер нравится больше, чем бурная ночь. Ласковое утро ублаготворяет и развивает гораздо надежнее, чем изолгавшийся полдень. Новая истина более верный товарищ, чем старая истина. Это так и не так. Ты обновленный, ты свежий, ты сбросивший цепи многовекового человеческого рабства. Грудь широкая, сердце широкое, душа правильная. Такая правильная душа радуется на рассвет твоей правильной жизни, и не только радуется она, но пытается просочиться туда, где не существует старого, бурного, лживого мусора. Чертовски правильная попытка. Другое дело, что не вышла правильная попытка с первого раза. Прежде чем умолять другие миры, разберись с собственным миром. Другие миры берутся практически в пол оборота, для этого не обязательно совершать величайшие подвиги. Другие миры берутся потому что они другие миры. То есть они неизученные, не то чтобы до конца, но на тысячную долю и еще на долю от тысячной они неизученные миры. Не потрудился их изучить. Раз взглянул, раз послушал, потрогал, кажется все. Горло в порядке. Сердце стучит. Руки двигаются, ноги двигаются. Что там внутри? Самая малость. Заглядывать вроде бы брезгуешь, докапываться тошнит, и вообще неприлично.
  Я повторяю, разные точки чужой и твоей вселенной. Ты вроде болеешь, страдаешь, чувствуешь, все чужое вроде бы то же самое, но только с приставками 'не'. Там по большому счету собрались одни роботы. У тебя получается через не могу. Каждый шаг тяжело, с ужасающей кровью и болью у тебя получается. Если хотите, каждый твой шаг - героический шаг. Там в другой не твоей вселенной все получается божьим промыслом. И почему опять промыслом? Деньги катятся, награды летят, мечты исполняются. Даже такая ничтожная, неинтересная штучка, которая называется 'боль', даже она по разному вышла. Если представители из другого мира попробуют показать свою боль, в лучшем случае ты не заметил и улыбнешься их глупости. Конечно, тебе больнее, какой разговор. Ты состоишь из одних нервов. У окружающих товарищей не нервы - канаты. По всем показателям эти ребята обязаны тихо сопеть и молчать, что в частной беседе, что перед какой угодно вселенной. Ты за них накричался, накорчился, напредставлял свою бесконечную боль. У тебя не канаты, но тонкие струны.
  - Тает снег на дворе.
  Как оно поэтично. Вылупил глазки самый поэтичный из всех поэтов, самый утонченный из всех мечтателей, самый философствующий из всех мудрецов. До тебя развивались и философствовали одни дураки, после тебя опять-таки дураки заполнят русскую землю. Не поэтичные, не философствующие, не утонченные дураки. Мало что им казалось, они ошибались. Мало ли чего выдавала среда, она ошибалась в который раз. Мало какие там мысли преодолели века, это вовсе не мысли. Мысль сопрягается только с тобой. Болеющим, страдающим, опять утонченным товарищем. Ты есть мысль, не говорю про ее прототип. К дьяволу прототипы со всеми бессмысленными производными. Мысль везде мысль, ты везде ты. В старом или в новом качестве, в умирающем или пробирающемся сквозь дыры, сквозь щели твоем бесконечном высокоразвитом 'я', ну и так далее.
  - Опадает листва перед снегом.
  Снова ты, как лучшая единица вселенной. Снова твоя непомерная гордыня, от которой может быть вытошнило муравья, а тебе кажется, что забилась в корчах вселенная. Кто это столько кривлялся, прыгал и путал нормальных ребят своей гениальностью? Ну, и что в результате? Разве руки стали длиннее? Разве выросла и расширилась голова? Разве внутренний наполнитель, что так отвратительно выглядит со стороны и так неприлично рвет сердце, разве он превратился в нечто приличное? Сочинивший первую строчку товарищ добавит вторую хотя бы для красненького словца. Я закончил прорыв в бесконечность, и он закончил свою безобразную строчку. Все ребятишки чего-то закончили, не подкопаешься больше, не подберешь вариант, который опровергает вот это первое безобразие и не является ни второй, ни какой иной строчкой, который есть хаос, есть мрак. Нет, мне не надобен хаос, не надобен мрак. Я согласен развязаться со всей перечисленной ерундой на определенных условиях, как ты или он, я закончил.
  Самое время собирать плоды после интеллектуального, утонченного порыва души, определяющего будущее в прошлом и прошлое в будущем. А еще после подъема, который рассчитывался природой, ее нежностью, ее силой, ее борьбой за место под солнцем и место на грешной земле. Или после контракта, который сам не подписывал, но подписала вместо тебя реально существующая вселенная: на эти звезды, на это солнце и русскую землю. Вон букашка ползет, она сегодня в контракте. Вон собака рычит, снова в контракте. Вон взорвалась ракета, не отрицаешь, из той же кучи она. Вон постреливают клопы с большими лысинами и очень большими заслугами перед твоим человечеством. Чего постреливают они? Потому что контракт. За тебя подписали подобное удовольствие родная земля, солнце и звезды. Это твой шанс, или подарок небес, природы и твоего бесполезного бога. Черт подери, может единственный шанс, что тебе уготован судьбой, что не отбрасывается вроде клопа на помойку.
  Дорога каждая ведет куда-то,
  Но словно речка, пущенная вспять,
  На плечи твердые подняв армады
  Событий прошлого, обязана молчать.
  По ней спешишь, и терпкое дыханье
  Тебя пьянит и навевает грусть,
  И кажется загадочным молчанье,
  И каждый камень, дерево и куст.
  И ты в порыве нежном и высоком
  Взираешь сам, и чувствуешь в груди
  Твоей пересекаются дороги,
  Что предстоит тебе еще пройти.
  Будь скромнее, товарищ. Ты не выбирал героев. Они сами выбирают себя и заводят на все определенный порядок.
  
  ***
  Кирилл Петрович Ламерти забыл школу. Красивый школяр проснулся в некий момент красивым студентом. Однако студент не школяр, как нам припоминается из предыдущей главы. У школяра есть мама, есть папа. Мама кудахчет по всякому поводу. Папа приказывает без особой нужды. Мама готова глотку порвать. Папа готов на кое-какие очень даже определенные подвиги. Естественно, порванная глотка не принадлежит школяру. Она суть принадлежность кое-каких микробов и прочих вредителей, которые мешают вырасти подобной школярской мелочи в человека, в настоящего гражданина, не представляю во что, чем обязана гордиться и будет гордиться родина. Папа здесь настоящий кулак, мама коготь. Папа и мама вместе похожи на бастионы, прикрывающие отступление школяра и подготавливающие его наступление. На танках не сносятся бастионы. А надо ли танки?
  Кирилл Петрович нынче студент. Я повторяю, красивый студент. Взгляд ангела, фигура бога. Если не нравится, взгляд бога, фигура ангела. Папа забыт до определенной степени, мама забыта чуть меньше, но это не важно. Считайте, их нет. Какой студент помнит папу и маму? Вспомнил, как пить засмеют. Те самые, тоже студенты, у которых вроде бы есть очень правильные, очень надежные родители, как у Кирилла Петровича Ламерти, а вроде бы нет. С которыми вроде живешь в одной плоскости, а вроде в иной вселенной. Это насчет папы и мамы. В школе терпел подобных товарищей. Разговоры, нравоучения, придирки. Не сопротивлялся, маленький был. Нынче другое пришло время. Я говорю, не наступайте, товарищи, на мозоль, самый момент возмутиться.
  Нет, не возмущается Кирилл Петрович Ламерти. Почтительный сын, добропорядочный гражданин своей родины. Школьные удовольствия вытерпел, студенческое добро подобрал. Там своя свадьба, здесь своя свадьба. Там смотрел на благоухающую всеми красками родину и смотрел глазами несостоявшегося пока гражданина. Здесь потрогал. Все то же самое в другом качестве. Студент есть абсолютно новая ипостась во вселенной. Поэт и философ в одном лице, ученый и грузчик в другом. Звезда и дубина, лопух и романтик, нечто светлое по большому счету, но и нечто темное. Папа с мамой ему не нужны ни под каким градусом. Он почтительный сын до порога. А дальше?
  Знаете, в чем заключается логика? Школярствующая логика с одной стороны и студенческая логика, как ее диаметральная противоположность. В первом случае это топор. Как ударяет топор, так ударяет без комментариев. Ты не предугадываешь события, ты подчиняешься действительности. Отрубили крохотный прыщ. Обидно, но подчиняешься. Оторвали любимый орган. Втрое обиднее, но подчиняешься. Придавили вон то трепетное нечто, что вырастает из душевной раны твоей. Совсем не обидно, доподчинялся, предчувствовал, что придавят, но все равно подчиняешься.
  Со студентом не то и не так. Почтительный сын понимает переквалификацию школярствующей единицы с ее относительной логикой в нечто другое, можно сказать, нечто новое. И непочтительный сын понимает. Из крохотной буковки 'а' нарастили крохотную буковку 'бэ', не 'блэ' или 'бля'. Две последние буковки еще неоткрытый, то есть неразрешенный этап. Перебрался через крохотную буковку 'бэ' на другие более интересные долы и веси, и что у нас получается? Угу, получается у нас неполноценный какой-то студент, если не возражаете, просто придурок, каковому к маме пора, за которого девочек трогает папа.
  Теперь успокоимся. Кирилл Петрович послал далеко-далеко школу. Переход совершился. Переходный период со всеми вытекающими отсюда последствиями стоил нескольких седых волос на лысеющей голове Кирилла Петровича Ламерти. Мозготрепка, зубрилка, дурь во всех ракурсах. Ваши умные книги есть дурь. Если их выбросить, человечество не потеряет практически ничего. Скорее приобретет, как трусы за девяносто копеек. Вы представляете, какая роскошь трусы? И всего девяносто копеек! Вот она красота. Этот редкостный дар в лоне серого неба и серого хрипа, серой тоски и чернушной пилюли чернушного города, между всем, что готово себя предложить красоте, но не готово сберечь подобную редкость от грязных ручищ, от опошленных взглядов и жестов.
  Теперь возвращаемся к папе Кирилла Петровича Ламерти. Старенький папа, усталый, не способен взять на семейный подряд самую потрясающую красоту всех времен и народов. Парень красуется, папа работает. Нет, ничего страшного, не скажу чтобы старенький папа перетрудился на самой обыкновенной и даже неинженерной работе. Старичку повезло. Не стоит нести ахинею, не понимаете что ли, как старичку повезло? Он ведь не больше не меньше всего только папа такой потрясающей красоты, которая редкость не только в нашем сереньком городе, но редкость, как мы уже уточняли, на нашей планете Земля и вообще во вселенной. Поэтому старичку повезло. Вот такая выпала удача, не представляю там за какое хорошее поведение. Ты единственный среди тысяч и миллионов. Ты обладатель достояния целой страны. Лучшее достояние стало твоим, и есть надежда, что до конца своих дней будешь здесь наслаждаться. Лучшее достояние тебе подложила судьба. Любит судьба подкладывать всякое свинство, и подложила. Но подложила все равно лучшее. Как принадлежность следующего поколения неистовых восьмидесятников, ну и маленькая радость для предыдущего поколения, откуда попал сюда папа.
  Теперь институт. Кирилл Петрович не маромой, не предатель, не сволочь в правильном коммунистическом государстве. Следовательно, на папины денежки правильно действует Петрович, то есть слушает свое государство. Скажем так, государство запретило ему торговать с его то данными, он не торгует и не торгуется. Возраст вполне подходящий, чтобы принять правильное решение. На глупое предложение, на возвышенную чепуху, на совок, на крылышко мотылька, на любовь. Черт подери, неужели любовь? Кажется ошибся после седьмого стакана водки. Любят студенты, чертовски любят они. Даже обманываются, что любят только себя. Здесь разрешили любовь, как не любить в подобных условиях. В школе не разрешали, в школе была игра. После школы много серьезнее стала жизнь Кирилла Петровича Ламерти.
  Без пошлостей. Народное богатство неизвестно куда заведет. Глас народа капризный и переменчивый. Сегодня ты, завтра ты, послезавтра опять ты, но когда-нибудь подвернутся другие товарищи. Тут зависит от покупателя. Если ласковый покупатель, одна цель. Если неласковый покупатель, цель совершенно другая. Ориентироваться на школу устал Ламерти. Я повторяю, устал быть таким, как полагается в школе, то есть зависимым мальчиком. Есть задумка кое-чего изменить. Чтобы ты покупал, но не покупали тебя всякие потрохи. Точнее, чтобы ты брал. Никакой буржуазной идеологии с ее куплей продажей. Вот на дороге лежит нужная тебе штучка. Отчего не берешь? Огляделся, уже не лежит. Другие проходят мимо, им наплевать на твою штучку. А ты задумался на неопределенный период. Мысли бегают, губы шевелятся:
  - Для любви любая сгодится.
  Неужели это твои губы? Неужели сказал ты? Такой чистый, ангельский, неприкасаемый. В школе был за хрустальный стаканчик или за драгоценную вазочку. Взглянуть и то наслаждение. Но прикасаться? Или не разобрались, какое кощунство, когда прикасаются к вазочке? Или память короткая, или забыл? Захотелось опять в покупатели? Спрашиваю, куда в покупатели? Если внутри твоего образа заключается богатство страны, скульптура, картина, или какой-то еще обалденный шедевр. Именно так, я выставляю шедевр на первое место. Нравится существовать, как шедевр. Смотри, но не притрагивайся к народному добру. Или не нравится? Кто первый тронет, тот первый возьмет самое дорогое и лучшее. Ты не научился еще. Глазки наглые, лапки робкие. Не научился, что факт. Глазки направил не в то русло и лапки засунул не в то место. Хорохоришься, бежишь за толпою таких же ненаучившихся и чертовски корявых товарищей. Сам догадался, они корявые товарищи. У них единственный шанс приобщиться к шедеврам мировой красоты и искусства. И они приобщаются, они не ждут других шансов. Ты не хватаешь, ты ждешь. Страшно приблизиться к мировому шедевру по фамилии Ламерти. Несколько боязно даже в период всеобщей любви. Не для каждой девчонки подобное чудо. Только для избранных.
  - Значит сойдет?
  Откуда-то появился младший из братьев. Вертится под ногами, корчит неудобоваримые рожи. Неужели робкий сегодня студент? Или робкий только Петрович? Нет, не верю, что робкий Петрович. Просто держится из последних сил за настоящую красоту и боится, что кто-то ее распечатает. Ну чего боится Петрович? Какая разница, кто распечатает красоту? Вертится под ногами младший брат Топецкой. Очень ему интересно, какая на красоту замахнется красавица. То есть какая единственная в своем роде красавица? Ох, не спорьте со мной. Золотое добро идет к золотому, серебряное к серебряному, медное к медному. Не следует изменять или рвать красоту грязными лапами. Не следует пакостить всенародное достояние по бомжовским законам и идеалам, или выстраивать сказочный замок в грязи. Что еще следует? Давайте немножечко помечтаем, как это делает младший из братьев Ивановичей. Исключительная красота плюс исключительная красота. Потрясающая добродетель плюс потрясающая добродетель. Богом избранная девственность плюс адекватная девственность. Нравится помечтать? Какой отсюда произошел результат? Даже страшно. Вселенная лопнет, господь помешается, природа попробует пулю в затылок. Нам все равно. Пускай с пулей, пускай все мешается, лопает. Лишь бы узреть хоть единственный раз результат. Господи помоги! Нет, не узрели, куплен товар.
  Первый номер старая баба, гнилая торговка.
  
  ***
  Останавливаемся на первом номере. Фамилия не имеет значения. Физические кондиции ниже плинтуса. Нечто аморфное, вроде тень, вроде призрак, вроде старого студня кусок. Предложили где-то случайно на распродаже в одной из ленинградских подворотен, схватил не раздумывая подобный подарочек Кирилл Петрович Ламерти.
  Дальше обыкновенная сказка для несмышленых детишек. Все-таки любят на русской земле обыкновенные и необыкновенные сказки. Но про нечто необыкновенное мы пока не рассказываем. С нас достаточно, чтобы была под рукой обыкновенная сказка. Где разрешается глаза закатить, напыжиться и представлять всякие красивые фокусы. Кирилл Петрович - он представляет всякие фокусы. Мир такой иллюзорный. Вкусная и сладкая каша рядом с горечью. Чуть отступил, будет сладкая каша. Чуть промахнулся, горечь поднялась из неисследованных глубин твоего бытия. Интереснее не промахиваться. Ради чего промахиваться, если тебя посетила любовь? То есть тебе доказали, что это дело и есть любовь, доказали весьма солидные люди. А при поддержке солидных товарищей кусок студня прекрасен, пускай очень старый кусок студня, однако же нечто новое по сравнению со школьной программой любви на примере тычинок и пестиков:
  - Ах, задул ветерочек!
  - Ух, пролетел мотылечек!
  Деятельница лотка, ставшая самой первой из претенденток на выдающуюся красоту Кирилла Петровича Ламерти, по-своему обаятельная фигурка в восьмидесятые годы. Одевается ярко, красится приторно, целует грузно, прижимает, все кости трещат. Есть в ней определенная прелесть, свойственная грубым животным, так и не научившимся скрывать природную грубость за фальшивым налетом цивилизации. Пепел, огонь, ураган, ну и прочие стихийные бедствия. Все трясется, все рушится. Стены, кажется, треснут, если подобное надругательство над человеческой природой продержится еще секунд пять или шесть и не пойдет на убыль. Мир похоже не выдержит половины того, что навалилось на скромного мальчика.
  Скромный Кирилл Петрович, я не ошибся в определениях. Ему бы тихую гавань. Шторма бушуют, стихии бесятся, слон топочет ногами, бегемот топочет откормленным рылом. Во себе рыло нажрал. Большего, кажется, не откопаешь в целой вселенной. Но почему? Посмотри на фасадную часть Кирилловой пассии. Какие губы, какой язычок. Как засасывают тебя, как притягивают. Чем дальше, тем остервенелее притягивают, только слюни и прочая гадость летят во все стороны. Бегемот тут младенец и клещ из особенно незаметной породы. Пускай забавляется в почве болотной своей. Пассия не забавляется. Она ураган, она стихия, она дорога на эшафот. А ты чего-то там говорил про тихую гавань?
  Смешно вспоминать подобную глупость, смешно говорить на отвлеченные темы перед лицом гипервселенского бешенства. Не получается крохотный домик в глуши или шалаш на колесах. Не получается палисадничек, грядка моркови, грядка капусты, маленький сексуальный лучок среди больших сексуальных цветочков. Не получается сумасшедшее единение душ на трех зернышках чеснока. И вообще черта лысого не получается между красавчиком Ламерти и той самой удивительной девушкой, что распечатала красоту Ламерти. Отсюда выводы. Хотя постойте, какие еще выводы? Есть у нас единственный экземпляр человеческой красоты, переполненный не абы каким лубочным совершенством. Есть у нас истинное совершенство, которому не разрешили спрятаться в шалаше, а если чего разрешили, так опять же только быть совершенством. И не надо мне подсовывать некую утонченность в стиле 'Серебряный век'. Мы рассуждаем не про дурацкую утонченность, мы рассуждаем про само совершенство. Ничем не прославился Серебряный век в восьмидесятые годы. Он осколок серебряной мишуры, этого достаточно. Он не прославился, снова достаточно. Надо прославиться. Утонченное восприятие загрубело на пресловутом лотке. Трахнет по морде лоток, это факт. Затем на кровать. Колупайся парень и выполняй свои простые обязанности.
  В лучшем случае духовная пища:
  - Дураки у тебя друзья!
  Нет изысканней пищи:
  - Настоящие дураки. Трех копеек не стоят.
  Интеллектуал, как вы догадались, привык к подобному обращению:
  - Конечно же дураки. И бабы их дуры.
  Сами понимаете, для выдающейся красоты ничего не значат глупые вопли откуда-то из народа. Выдающаяся красота попала в народ, народ ее получил и использовал. Не уточняем, который народ. Хотелось добавить про русский народ. Но не добавил, задумался. Что-то не нравится мне канитель возле Кирилла Петровича Ламерти. И девчонка его не особенно нравится. Не потому что его девчонка нерусская. Так кажется, что из русских девчонка Кирилла Петровича Ламерти, из самых потомственных петербуржцев, черт его знает какого там года. Вот откуда будет Кирилл Петрович Ламерти? С его потрясающей красотой, да с фамилией, что подгуляла. Потому не стоит крушить вполне нормальный лоток. В восьмидесятые годы любая профессия почетная (читаем программу партии и правительства), любая девчонка красивая. Может быть не настолько красивая, как выдающийся обладатель красоты Кирилл Ламерти, но достаточно красивые у нас по коммунистическим меркам девчонки.
  - Не верю, мой зайчик.
  - Чему ты не веришь, рыбка моя закопченная?
  - Тому не верю, что ты отрицаешь, друзья твои дураки и бабы их дуры.
  - А мне наплевать, веришь ты или нет.
  - Вот поэтому и не верю, что изоврался, мой зайчик.
  Ну и так далее, долгий пустой разговор, продолжающийся часами. Нет в нем ни капельки от интеллектуального уровня Кирилла Петровича Ламерти. Не важно, что мало в нем междометий или матерных возгласов. Если хотите, то доберемся до матерных возгласов, а пока что простая игра в 'верю' или 'не верю'.
  - Мне наплевать, селедка ты вяленая.
  - Кто тут селедка, сам ты селедка.
  - Покривила душой, дорогая моя.
  - Это я покривила? Да что ты за цаца?
  - Сама знаешь, кто я такой и кто у нас будет селедка.
  Может оно нравится, может нет. Тихая комната Кирилла Петровича Ламерти. Ни одной разбитой тарелки, ни одного выставленного окна. Просто комната, откуда на время удалились родители (может в театр или на футбол), чтобы не мешать личной жизни дорогого ребенка. Ну и естественно, что подобной возможностью воспользовался Кирилл Петрович Ламерти. Все-таки девочка у него первая. Все-таки до первой девочки он был только мальчиком, а после первой девочки стал не совсем мальчиком, хотя не знаю, кем стал Кирилл Петрович Ламерти. Вопрос не по существу. Не задумывался над последствиями своего первого становления Ламерти. Как-то оно получилось само собой. Был вчера мальчиком Кирилл Петрович, а сегодня в совершенно ином качестве. Да и подружка у него самая поганая, но при определенных обстоятельствах она даже ничего, заботливая подружка. Что-то там стащила с лотка (или у них говорят 'заработала'), и принесла своему ненаглядному зайчику:
  - Жри, дорогой.
  Ну, как оно жрать? Хорошо трахнули, однако не хорошо чего-то с желудком у товарища Ламерти. Утомился, остыл, красота износилась, характер сломался. Первый, второй, пятнадцатый раз. Больше не выдержать даже прекрасному Ламерти. Неделя прошла, а тяжесть такая, ну точно лопнула вечность. И это не самый диковинный результат в сложившейся ситуации. Вечность сзади, вечность стоит впереди. С десятками или сотнями точно таких же недель. Хотелось сохранить вечность до лучшего времени. Не сохранил, не сохранился, устал товарищ Ламерти. Разве в силах кто сохранить или сожрать вечность? Лоток пусть останется в куче лотков. А ты выбирайся, черт тебе в глаз, выбирайся оттуда.
  Не спорю, в какой-то момент изменился Кирилл Петрович Ламерти. Был Кирюша, маменькин сыночек. Был зайчиком на определенном этапе: первый, второй, пятнадцатый раз. Теперь в лучшем случае лысый козел или просто козлиная морда. Разговаривал длинными фразами, точно великий интеллигент, точно интеллектуал образца девятнадцатого века. Больше не разговаривает. Губами похлопал, поджал язычок - и выпадают слова. Никаких вопросов, какие слова. Они те самые, что в словари не записываются, что передаются в России изустно, от отца к сыну, от сына к его сыну, ну и так далее. Слов немного, так что не ошибетесь, предполагая, как разговаривает нынче Петрович. Ботинки надел, разговаривает. Рубашку заправил в штаны, разговаривает. Выискал гвоздик на стуле. Кто подложил? Что за намек? Не понимает намеков товарищ, совсем озверел и поэтому разговаривает.
  - Цыц, коробуча! - самое мягкое из высказываний Кирилла Петровича Ламерти.
  - Кто коробуча? - вполне законный ответ от его девушки.
  - Ты коробуча! - еще один выпад Петровича.
  - Сам коробуча, - прочая ненормативная лексика.
  Обошлись без мата на начальном этапе. На поле красивого мальчика, в его родном государстве. Где обнаглел до последней степени пресловутый товарищ, где просто жиреет на наших харчах. Есть такая установка, что слишком хилый Кирилл Петрович Ламерти. Просто схватить за грудки подобного хиляка, потрясти и поставить на место. А если не нравится тебе место, то можно разочек напрячься и попихать под ребра товарища Ламерти. Чтобы почувствовал, где настоящее счастье зарыто, где ненастоящее счастье отрыто, и направил все свои помыслы исключительно в сторону настоящего счастья.
  - Ты, значит, жрал мою пищу? - очень хороший вопрос со стороны девушки Ламерти.
  - Не пищу, гадость какую-то жрал, - такой же хороший ответ со стороны самого Ламерти.
  - Да не прикидывайся, сам знаешь, чего жрал.
  - И меня вытошнило.
  Вот так ответил на все нападки судьбы очень правильный и чертовски красивый мальчик. Планировалось ответить как-то иначе, как-то по интеллигентному. Чтобы склочная дура не лапала грязными пальцами выдающуюся красоту. Хватит лапать самое дорогое, самое светлое, самое вечное, что существует на свете. Не для того мы встречаемся, чтобы сплошное убожество измывалось над выдающейся красотой, чистило об нее лапы. Ну и про прекрасные чувства неплохо бы что-то ответить. Только в определенных условиях существуют все те же прекрасные чувства. В неопределенных условиях они не то чтобы не существуют, их просто там нет. Очень хочется, чтобы были прекрасные чувства. Сама по себе красота, как апология прекрасного, должна нести в мир только прекрасное, в том числе и прекрасные чувства.
  Короче, скорчил гадкую мордочку Ламерти. Что-то у него не так получается с первой девушкой, то есть представительницей противоположного пола, лишившей его невинности. Не желает понимать, но понимает Кирилл Петрович, что вместе с невинностью отошел от него кусочек все той же выдающейся красоты и перешел в неизвестное место, и не обязательно к той самой девушке. Или еще точнее, уверен Кирилл Петрович, ничего не получила вредная девушка. То есть вообще ничего. Красота Кирилла Петровича Ламерти просто растворилась в мировом пространстве, сгинула неизвестно куда. Нет этого важного кусочка, лишенного с потерей невинности, у Кирилла Петровича Ламерти. Но и нет его у противной девчонки. Вот вредность и глупость остались:
  - Так значит я шаромыжница?
  - Кто тебе это сказал?
  - Сам и сказал, хмырь поганый. Воспользовался, можно сказать, моей неопытностью, моей наивностью. Теперь ведешь себя как последний ублюдок.
  Не могу согласиться, что точно так, именно такими словами выражалась девушка Кирилла Петровича Ламерти. Ее речь суть отражение идеологии лотка. Постоишь на лотке несколько месяцев, не так научишься выражаться. Толкаются возле лотка всякие хмыри и подонки, которые толкаются с единственной целью обидеть слабую девушку. Больше того, строят из себя хмыри и подонки всяких интеллигентов, ученых и прочую прослойку нашего общества. С хмырями и подонками практически невозможно бороться. Слабая девушка для них не больше, чем грязь под ногами. Потому и пытаются ее обидеть, как можно больше, что девушка грязь. Но не думайте, что так легко обижается девушка.
  - Помнишь, зайчик, как мы повстречались?
  Корчит морду красивый мальчик Кирюша:
  - Может и помню, может и нет.
  Очень ласковая сегодня девушка Ламерти:
  - Эх, Кирюша, все мужики на одно лицо, ни черта вы не помните. Было так хорошо, так хорошо. Было так здорово.
  Ну и что может сделать товарищ Ламерти? Мужик он отходчивый, бодаться с девчонками не умеет. Да и родители скоро придут. Не век же им шастать по кафе и театрам. Родители у Ламерти старенькие, особенно папа. Подобная прогулка для родителей из области экстремального спорта. Не стоит рассчитывать, что надолго хватит родителей Ламерти. Бывали такие случаи, когда возвращались родители после театра, кафе и другого кафе, а ничего не успел еще сделать нерасторопный красавчик Ламерти.
  - Ладно, проехали.
  Подсовывает горячие губки вредная девушка. Черт с ней, если она девушка и настолько вредная. И вообще не верит Петрович Ламерти, что где-то на русской земле есть нормальные, то есть невредные девушки. Все у нас девушки вредные. Просто порода такая пошла, сплошь состоящая из матерщинниц, глупышек и вреден. В данном случае должен вести себя правильно Ламерти. Все-таки он настоящий мужик. То есть не потрох какой и сопливый мальчишка, а настоящий мужик, вкусивший все женские прелести и загадки по полной программе. При подобных обстоятельствах не может быть вредным Кирилл Петрович Ламерти. Попугать девчонку самое милое дело. Чтобы не забывала, кто здесь хозяин. Но и пугать следует не абы как, опять же по определенной программе. Чтобы пугалась девчонка, но не забывала прямую свою обязанность. Вот именно ту самую обязанность, ради которой отправил подальше родителей предприимчивый Ламерти. И старенький папа волочит старые ножки свои по промозглым улицам осеннего Ленинграда. И старенькая мама с трудом поддерживает старенького папу, чтобы не дай бог не свалился со стареньких ножек. А за все отдувается их красивый сыночек:
  - Я тебе покажу красоту.
  - Покажи, твою мать, и как можно скорее.
  Дальше частная жизнь Кирилла Петровича Ламерти.
  
  ***
  В какой-то момент Кирилл Петрович Ламерти попробовал разобраться в своих чувствах. В результате его безымянная подруга получила вполне конкретное имя Коза Ивановна, и красивому мальчику полегчало. В институте учеба пошла, не скажу чтобы на отлично, но с положительным результатом. Выбрал Кирилл Петрович не самый навороченный из всех институтов, как братья Топецкие и Наталья Сергеевна Репина, но и не пристанище для дураков и дебилов. Военмех называется. В не самый навороченный Военмех пробился Кирилл Петрович, можно добавить, по блату. Искали заботливые родители Кирилла Петровича нужного преподавателя по многим не самым навороченным институтам, отыскали его в Военмехе. Ну, а там как полагается, нужный преподаватель стал наставником и репетитором Кирилла Петровича Ламерти. Наставлял он Кирилла Петровича очень серьезно и с полной самоотдачей отрабатывал денежки родителей Ламерти. Так что в результате выдержал вступительные экзамены шибко наставленный Петрович в не самый навороченный Военмех. То есть ничего не скажу, выдержал благодаря глубоким и обширным знаниям. А нужный преподаватель был в экзаменационной комиссии.
  Короче, все сделали любимые родители для любящего сыночка. Плюс, о чем уже говорилось выше, разрешили любящему сыночку за его выдающиеся достижения некий презент в образе Козы Ивановны. Все-таки выполнил их волю Кирилл Петрович Ламерти. Что было на душе у красивого мальчика, об этом мы не знаем, и не узнаем вообще никогда. Родители постарались для Кирилла Петровича Ламерти. Типа, ты поступи в институт, дальше по щучьему велению, по твоему хотению получишь чего пожелаешь. В том числе хоть десяток распутных девок типа Козы Ивановны. Вот и поступил в институт Кирилл Петрович Ламерти, и на какое-то время забыл про родителей.
  Плохой мальчик, черт подери, очень плохой мальчик этот Ламерти. Не следовало забывать про родителей. Они для тебя старались, они отдали последнее, чтобы построить твое будущее. А ты связался с какой-то продажной девкой с какой-то Козой, связался гораздо сильнее, чем того требовалось от послушного мальчика. Очень, очень плохой этот Ламерти. Вот и я повторяю, плохой мальчик. Иногда не лишне оглядеться по сторонам, прислушаться к мнению более старших товарищей, попробовать сделать нечто хорошее, может самую капельку среди кучи плохого, что натворил за последние месяцы Ламерти. А хорошее, как вы понимаете, есть институт. Не важно, что институт не из самых навороченных. Институт всегда институт. Пропустил одно занятие, пропустил другое занятие. Дальше пошло и поехало. Правильные студенты далеко оторвались. Правильные студенты заняли все ниши и крохотные щелочки, заняли даже такие студенты, у кого нет организаторских способностей и с интеллектом проблемы. Но ничего не занял выдающийся красавец и интеллектуал Кирилл Петрович Ламерти.
  А предложения были.
  - Комсорг группы, - предложение номер один.
  - Профорг курса, - предложение номер два.
  - Представитель факультета, - не отмечаю, какое еще предложение.
  Самое время остепениться, подумать о будущем, взвесить собственные силы и силы прочих товарищей. Вон того страшненького кособокого придурка в спортивной куртке, или той страшненькой низкозадой торфушки в маминой кофте. Я повторяю, самое время. Секунды бегут, секунды складываются в минуты. Следом часы, еще дни, еще месяцы. Глупо находиться между небом и землей выдающемуся представителю своего народа и носителю выдающейся фамилии Ламерти. Еще студент, но не специалист. Еще начинающий любитель науки и техники, но не профессионал. Дьявольски глупо стоять в стороне, когда вокруг настоящая жизнь. Время взяться за ум. Да мешает Коза Ивановна.
  - Влип товарищ, - вот она фраза, на которой следовало построить весь разговор влюбленных товарищей. Не настолько большая шишка Коза Ивановна. Не настолько большая ценность ее лоток. Чтобы владеть лотком не обязательно присутствие гиперпространственного интеллекта и других непреходящих человеческих качеств. Но лоток существует, самосознание развивается, то есть развивается самосознание пресловутой самой Козы Ивановны. Сегодня прошло двести семь человек, завтра двести семнадцать, дня через три сто сорок восемь. Оно не суть. Человеки проходят, толпа течет, Коза Ивановна развивается.
  Дальше тест. На сообразительность, естественно. Кто с кислой мордахой стоит у лотка? Придурошные недоноски или клопы стоят у лотка, которых не видит в упор Ивановна. Будешь с кислой мордахой стоять и подлаживаться под извращенного покупателя, быстро сломаешься. Предупреждаю, не делай подобную глупость. Если лоток перешел по наследству от своего любимого пролетарского государства, если дорвалась душа до инструмента настоящего пролетария и гражданина, сохраняем пролетарскую бдительность среди остальных, не таких бдительных представителей не таких правильных классов. Правда не стоит вдаваться в очередную крайность, скажем, бить лотком по балде. Но что опять человеки? Мусор, который рожден для тебя. Ты использовал по совести мусор.
  Новый тест. Подтекает толпа, утекает толпа. Сие не нравится, не может понравиться законной подруге Кирилла Петровича Ламерти. Она не любит всяких придурков с умильными мордочками. Она не любит и не уважает зарвавшихся умников и болтунов. Она не то, что не любит, но ненавидит позорную сволочь, вмешивающуюся по той или иной причине в ее отношения с Кириллом Петровичем. Лоток и есть отношения. Или тебе не нравится лоток? Или ты шибко духовился и надуховился до такой степени, что лоток для тебя олицетворяет нечто позорное или чуждое высокому моральному облику девушки Ламерти? Тогда опять отвали. Не то чтобы ненавидит, но готова порвать на куски всякое чмо правильная лотошница Коза Ивановна. Или не догадались еще, какая у вышеозначенной девчонки душа? То есть она трепетная, возвышенная, полная героических устремлений и, конечно же, чуждая меркантильным порывам двадцатого века. А что век двадцатый прогнил, поклоняясь гаденькой денежке, в этом более чем уверена Коза Ивановна.
  - Ну, ты и влип, парень.
  Вот откуда оказывается ноги растут. Меркантилизация современности имеет плюсовые и минусовые стороны. С одной стороны лотков стало больше, то есть найдется работа для подходящих девчонок, вроде Ивановны. Но и количество завистников не уменьшилось. А это с другой стороны весьма безотрадный факт. Ибо завистники не только завидуют подходящим девчонкам, но и путаются под ногами у них в тщетной надежде срубить какую-нибудь гадость. Отсюда правильная реакция на грубые выходки Кирилла Петровича Ламерти:
  - Видишь ли, кисонька, мы не из одной команды.
  - Почему не из одной команды? Или ты золоченый какой? Или медом намазанный?
  - Может быть и намазанный.
  Неправильное отношение у Кирилла Петровича Ламерти формируется отношением окружающей среды к правильному предмету его обожания и любви. Как мы уже говорили, все понимает Ивановна. Некоторые злобезные гадики подставили под удар ее большую любовь. Черт подери, им не понравилась большая любовь. А ответьте мне на вопрос, в нашем завистливом, подленьком мире кому нечто подобное может понравиться? Вот и пострадала Ивановна. Вся ее нежность, вся доброта, прочие чертовски хорошие качества пострадали от обыкновенной человеческой зависти. И как прикажите с этим бороться? Нет, не знает как с этим бороться правильная девчонка неправильного пацана Ламерти, но поверьте мне на слово, она будет бороться.
  Методы более чем обыкновенные:
  - А пошел ты, сопливый дурак!
  - А катись ты, базарная дура!
  Дальше не продолжаю. Чувствует Коза Ивановна, где слабое место красавчика Ламерти. Именно здесь его слабое место, опять-таки черт. Что-то осталось первобытное и неинтеллигентное внутри Кирилла Петровича Ламерти. Именно то самое что-то, что привело к нему обаятельную лотошницу с неполным средним образованием и здоровенными сиськами. Но не о здоровенных сиськах сейчас беседа между Кириллом Петровичем Ламерти и его первой девушкой, опробовавшей впервые в истории человечества мужское достоинства все того же красавчика Ламерти. Так о чем они там столковались, черт подери? Или же не догадываетесь о чем? Ну, конечно, о той самой любви, которая только приходит и не уходит уже никогда, и о которой мечтает любая лотошница, не обязательно влюбленная в исключительного красавчика Ламерти.
  Теперь стало легче. Правильная лотошница определилась с приоритетами. Она первая сделала мужчиной Петровича. То есть она первая заметила его страсть ко всему прекрасному, например, к прекрасным лотошницам. Больше того, она не только заметила, но довела практически до совершенства вышеупомянутую страсть. Что для нас совершенство? Ну, не представляю, что подобная вещичка представляет для вас. Но для Кирилла Петровича Ламерти совершенство есть красота. Прочие факторы, отличные от красоты, не есть совершенство. Отсюда последующие действия Кирилла Петровича Ламерти:
  - Между двумя электродами пробегает заряд, он совершенство.
  Отсюда ответная реакция Козы Ивановны:
  - Что за фигню ты несешь?
  И новая атака красавчика Ламерти:
  - Я говорю про заряд.
  И такая же реакция его девушки:
  - Я говорю про нашу любовь, до которой тебе никакого нет дела.
  Ну, а дальше любовь, как оно полагается в славном городе Ленинграде конца семидесятых начала восьмидесятых годов с кое-какими подробностями. Ветер, дождь, красивые и одухотворенные лица влюбленных, отвратительные старики с их бессилием что-то порвать и изгадить. Много интересненького на улицах города. Улицы широкие, улицы бесконечные. Жизни не хватит, чтобы породниться с таким городом. И вообще на улицах прелесть такая, если не соглашаетесь, тишина. Бегут человечки, рыгают машины, что-то падает и стучит по балде. Снова ветер, сметающий дождь, или дождь, омывающий ветер. Но самое главное, как мало шансов в столь потрясающем, столь заторможенном городе столкнуться с какой-нибудь обалденной лотошницей типа Козы Ивановны.
  
  ***
  Русский человек по существу тряпичник и барахольщик. Покупает новый платок, но не выкидывает старую тряпку, изношенную от соплей. Покупает новый диван, но оставляет рядом старый клоповник. Начинает новую любовь, но еще возится, еще корчится в старых страстишках. А ведь все понятно, вчера, две недели назад, в прошлом месяце и даже сегодня. Старое барахло разложилось, остыло, практически исчерпало себя, вызывает скорее озлобление, чем надежды, не добавляю чего-нибудь о прорыве на конус какой охрененной вселенной. Это было, этого нет. Склока, рев, удары в живот, глубокие царапины на лице, истерика, если не под кроватью, то в смятой и изуродованной до неузнаваемости комнате.
  Нет, я не моралист с самой крохотной буквы. Не призываю к чистой любви, к единственной и неповторимой в своем роде. Чтобы была любовь для тебя, вы подумайте, для тебя одного. Вот сегодня, завтра, лет сорок спустя. Вы представляете, более ни для какого, самого лучшего или правильного человечка. То есть самого сильного, красивого, мужественного среди других человечков, способного примкнуть к любой обалденной любви, но оказавшегося не у дел перед мощью твоей всепоглощающей страсти. Вот и я говорю, только ты и никто более. Не получается повязать такую любовь с Козой Ивановной. С наивной принцессочкой твоих грез и мечтаний может быть кое-чего получается. На то и плодятся принцессочки, чтобы приходили к ним принцы единственные и неповторимые без посредников и уводили в свое тридевятое царство. Ну и золушки тут подойдут. С их красивыми глазками, тупыми мордашками, вездесущей золой, переходящей местами в мечту все о том же единственном принце. Ладно, я соглашаюсь на золушку, если принцессы нет рядом. Поболтаем о чем-то аморфном и бестелесном за чаем, за сладким, вспомним не один удивительный вечерочек, в конце концов, навлюбляемся. Но постойте, товарищи, где потерялся лоток, ну тот самый, без которого не может прожить золушка? Или постойте в который раз, при чем тут лоток? Золушка ковыряется в определенной среде, называемой золой по определению. Лотком в данном месте не пахнет. Опять же не очень походит на золушку бравая лотошница Коза Ивановна.
  Вот мы и получили ответ, еще не поставив вопросы. Правильные лотошницы очень нужны человечеству на определенном этапе его развития. Распродавая кое-какие мелочи, которые не всегда найдешь в магазине, лотошницы приносят определенную пользу. Не важно, что вещи с лотка имеют не совсем правильный вид, точнее, вид их совсем неправильный. Зато мы имеем правильную лотошницу, руководящую правильным лотком с неправильными вещами. И это не так пошло, гадостно, грустно, как можно себе представить.
  Хотя с другой стороны, какого черта мы привязались к Козе Ивановне? Жила себе девочка без особых приключений, пока не подошел к ней один мальчик, не предложил встретиться после работы. Хотела послать его девочка, как послала многих других мальчиков с подобными намерениями. Но не послала, опять-таки черт. И не послала по той единственной причине, что совершила ошибочку девочка. То есть, приподняла от лотка свои тупенькие глазки, чего не следовало делать по инструкции, заглянула в бездонные глаза того самого мальчика, чего совсем не следовало делать. И утонула навек девочка.
  Дальше правильный ответ комсомольца гаденькому буржуину, всей его буржуйской идеологии, прочим непотребным гадостям. В коммунистическом государстве любая лотошница, не только одна Золушка с большой буквы, имеет право на любовь и на то самое пресловутое счастье. На ответ комсомольца буржуйский ответ. Иметь то лотошница право имеет, но вот как с другими формальностями? В высокоразвитом коммунистическом обществе все еще не добился окончательной победы рабочий класс со своим лотком, топором и метелкой, зато некая асоциальная прослойка под несоветским названием 'студент' кое-чего взяла и добилась. Снова не важно, что студенты являются первыми покупателями с лотка, важно, что у каждого студента есть папа и мама, еще целая куча друзей, таких же точно асоциальных придурков, которые не понимают рабочий класс, в упор не видят нежную душу лотошницы.
  - Ты послал ее далеко?
  - Говоришь, что послал?
  - Ну, и правильно сделал.
  Повторяюсь в который раз про папу и маму. Без студенческой поддержки папа и мама не абы какая величина. Но со студенческой поддержкой они имеют сто шансов сказать свое веское слово:
  - Брось ее, милый, достанем другую.
  Оно хорошо, почти согласился Кирилл Петрович Ламерти. Только последний вопрос, как ее бросить?
  
  ***
  Не считайте Кирилла Петровича подлецом. Ламерти не подлец. Настоящий подлец скрывается, избегает и лжет, если поймали. Ламерти во всех отношениях не настоящий подлец, потому что не научился лгать Ламерти. Все бесчестные или лживые выходки не соответствует его кристальному образу выдающегося человека и гражданина советского государства. И вообще, ложь отскакивает от Кирилла Петровича, как отскакивает всякая мерзость от святоши. Я затронул святую сферу своими грязными рассказками и не раскаиваюсь. Кирилл Петрович почти святой. Да, да, да. Божественная красота, снизошедшая на малый образ твой, господи, кое-чего означает, как не пытаются извратить красоту всякие некрасивые особи. Мы же понимаем, насколько красивый у нас господи, и почему иногда появляется богоподобная красота на русской земле. Да появляется она потому, чтобы не забывали обыкновенные люди про образ господний. Не будет красоты, не останется образа. И ты, вселенский вседержитель, чем предполагаешь еще предстать перед нами, если не так, в некоей крохотной твари, в некоем микрокосме, имя которому Ламерти?
  Отсюда делаю зарубку на дереве. Во-первых, какое отношение имеет подлость к честной, можно сказать, изначальной натуре русского человека? Во-вторых, почему понятие 'подлое' не стыкуется с понятием 'честное'? И что такое по большому счету быть честным товарищем? Травинка, бабочка, бегемот. Что они понимают о честности? Вырастающий организм поднимается вверх. Порхающий микрокосм расширяется вглубь. Углубленный по любому из параметров элемент бесконечной вселенной сам по себе вызывает уважение. Но я человек. Мое человеческое естество от меня потребовало быть честным. Вот так просто взяло оно и потребовало, и я согласился на выбор. Чужой интеллект ни в коей мере мой выбор. Чужая идея снова не подойдет. Чужие советы? Не стоит зацикливаться на подобной хреновине, я повторяю, не надо. Коммунисту нравится коммунизм. Демократу нравится демократия. Ругая демократию коммунист поступает честно. Ругая коммунизм демократ не превышает своих полномочий. Но человек? Кого он хвалит, кого он пинает, чтобы быть честным?
  Господь указал совершеннейший путь через страдания к звездам. Кирилл Петрович Ламерти на данном пути. Он не подлец. Длань господняя определила судьбу Петровича. С недосягаемой вышины добрый боженька протянул длань и распорядился подобной мелочью вроде Петровича. Или еще не понятно, черт подери? Или для всяческой ерунды боженька должен спуститься с небес в нашу юдоль страданий и мрака? Может и должен, я ничего не сказал. Ангелы покидают свой праведный небосвод вместо боженьки, ангелы живут с нами и промеж нас. Они ласковые, они настоящие. Их божественный лик сразу заметен на фоне серого неба и необъятных помоек русской земли. Повернешься, глаза закроешь, но лик все равно с нами. Лик притягивает, он за тем кустиком, на той стеночке. Он просачивается, если не против, он же ломает привычное представление о добре или зле. Это твое представление, которое выше других представлений полагалось за истину. Но спустился ангел с небес, и кто ты такой? Скорее прикрой свою морду.
  Теперь начинает вырисовываться реальная картина происходящего. Черная ипостась ненавидит белое естество. Злобные выродки ненавидит добро в любой оболочке. Коза Ивановна сама сатана. Господь создал женщину во искушение человека, и женщина была Ивановна. Я так полагаю, иначе ради чего трудился господь? Чего-нибудь мелкотравчатое получается за питейным столом. Стопку налил, получается. Вилку поднес, получается. Мелкотравчатое создание не требует вселенских усилий. Тяп да ляп. Но разве совсем обмирщилась и осатанела девушка товарища Ламерти? Вспомните только лоток. Неужели не пробирает до самого сердца?
  - Эй, слюнтяй, - юбчонку снимает Ивановна.
  - Эй, придурок, - снимает то самое под юбчонкой.
  - Эй, шантрапа, - не остановиться никак.
  Что говорилось чуть выше про орудие дьявола? Чувствуете, орудие дьявола существует на русской земле даже в благословенные восьмидесятые годы. Оно направлено на самое лучшее, чем разродилась земля истинных русских. Оно не будет якшаться с мусором, дрянью, позором и прочей ничтожной хреновиной. Мусор не попадает в сферу влияния дьявола. Берешь метлу и метешь себе мусор. Так просто, как никогда, как ни при каких обстоятельствах. Первая пыль, вторая, четвертая. Вроде рисуешь божественный образ на мокром песке. Начало не получается, но ты рисуешь. Конец не получается, опять рисуешь. Середина исчезла, однако ты не исчез, ты рисуешь.
  Сатана и господь - близнецы братья. Привязались, привыкли за долгие годы совместной любви и страданий. Непродолжительное отсутствие одного брата (например, сатаны) вызывает психодилическую реакцию со стороны его родственника (например, господа). Никто не сказал, что в одиночестве скучища такая, что в пору вообще совершить суицид. Ибо суицид непозволительная роскошь для правящей коалиции. Поэтому приходим к консенсусу. Господь создает ангела и низвергает на грешную землю. Сатана создает черта и низвергает в те же края. На каждого свежеиспеченного ангела приходится хотя бы один свежеотструганный черт. Никак не иначе. Или прокиснет вселенская красота на земле, выродится в нечто ублюдочное, кретинствующее на всех уровнях, в пакость и барахло, и кто докажет, что это было нечто прекрасное на уровне вечной и бесконечной вселенной.
  - Трахнемся, братец, разок.
  Снова Ивановна. Стиль философский замучил. В кои то веки захотелось поговорить возвышенным слогом. Может, забыла, кто она есть? И для чего претендует на большие пряники, чем заслужила за прошлую жизнь? И для чего вырывается из-под контроля среды ее породившей и воспитавшей? Может себя поменяла с Петровичем и перепутала? Вот разбежится на новой культурной дорожке Ивановна, начнет городить про картины, про лунную пыль, про цветы. Недаром доброе начало перевоспитывает злобезные принципы, даже если мы отрицаем такое начало. Первая капля упала, десятая, двадцать восьмая на русскую землю слезами праведных ангелов. Вот тебе и все начало. Но дьявол из самых нетерпеливых товарищей. Поигрался и бросил, желает играть по другим правилам. В новом мире, в новой вселенной, на новых куклах и фетишах. Ему надоели праведные ангелы, или всекие Ламерти. Дайте нечто более интригующее для дьявольских козней. Почему бы и нет? На другом уровне всегда создаются другие и может быть потрясающие шедевры.
  Я почти умилился. Не хочу называть орудием дьявола вполне обычную девушку с ее закидонами. Ну, не училась эстетике девушка, книжек она не читала, два плюс два тяжело складывает. Так это дела поправимые. При желании можно легко подучить девушку. Кажется, образумится, заговорит не совсем чтобы возвышенным, но более или менее литературным слогом. Вот меня подучили, почти перестал материться. По крайней мере, по-русски ругаюсь не чаще, чем триста четырнадцать раз в неделю. И вообще, открою секрет, спина чешется. Крылышки верно растут. Когда еще вырастут, не самый важный вопрос, но растут. А я умиляюсь, предвкушая на стариковской спине такие мягонькие славные крылышки. Ну и нечто подобное может случиться с Козой Ивановной:
  - Черная ночь приближается к закату, белый день приближается к рассвету.
  Или еще интереснее:
  - Черное марево ожидает конец, белые всполохи возродятся с рассветом.
  Не уточняю, кто это сказал. То ли ангел, то ли сам сатана. В голове каша, в ушах каша, крылышки растут с удивительной скоростью, спина чешется. Опять же любовь у нас идиотская, но пока существует в лучших традициях русской земли и родного народа. Попробуйте переделать вышеупомянутую любовь или хотя бы чуть-чуть изменить вопреки реальной действительности. То есть вопреки маме Кирилла Петровича Ламерти с ее примочками, и вопреки папе Кирилла Петровича Ламерти с его газетой. Ничего страшного не произойдет, только единственная попытка за целую жизнь. Вырвем с корнем лоток, выбросим базарную тварь, наступим ногами на сатанинскую гниду, на эдакую погань. Ангельский мальчик у нас Ламерти. Все разрешается для богоподобного мальчика. Или еще не дошло? За спиной твоей очередь.
  
  ***
  Для полноты литературного исследования пора заглянуть в библиотеку или задуматься, откуда берутся лотошницы? Рано старящиеся, неопрятные, отличающиеся дырой в голове и бешенством матки. Версия дьявола она интересная и вроде бы поучительная версия на фоне сложившейся бездуховщины и других глупостей. Но принимается подобная штучка с трудом. Что такое по большому счету есть дьявол? Рогатое свинство, не больше того. Он со своими никак не распутается делами, а ты со своими. Только не надо передергивать факты. Даже если принять во внимание, что существует какой-нибудь дьявол на русской земле, вряд ли пересечется с ним новоиспеченный студент Кирилл Петрович Ламерти. Если пересекаться с каждым студентом, не хватит самого жирного дьявола.
  Тогда версия Станислава Ивановича Топецкого:
  - Девочка из деревни.
  Это выход. В городе Ленинграде живут культурные люди, так называемые дети Петровы. Культура передается из поколения в поколение, от самого Петра, родоначальника и вдохновителя всей вышеупомянутой благодати. Петр построил не просто город, но исключительный город. Жемчужину, раз. Жемчужину, два. Жемчужину, три. Человек недоразвитый изменяется под ленинградскими небесами, говорит иначе, жестикулирует иначе, взвешивает поступки свои по иным меркам и принципам, и вы догадались, какие он совершает поступки. Аура города бесконечная аура. Родители наших родителей, другие родители пропитались почти насквозь столь положительной величиной. Каждая клетка у них завывает, я - петербуржец. Снова и снова не важно, что город Петра был какое-то время городом Ленина. Вывеска изменилась, суть осталась на прежнем этапе. Даже Ленин попал под обаяние города.
  Тогда еще одна версия Станислава Ивановича:
  - Девочка олигофренка.
  Снова выход. Организм разрушился по причине неизлечимой болезни, система распалась. Город действует. Он вокруг: его улицы, его площади, его скверы. Каждый дом будто памятник, каждый памятник будто шедевр, каждый шедевр имеет мировое значение. Я ступаю на камень, ему триста лет, Петр обтесывал своими барскими ручками. Я дотрагиваюсь до ограды, снова триста, снова ручки Петра. Он дотрагивался, и я дотрагиваюсь. Душа трепещет. Трепет такой возвышенный. Неужели сам приобщился? Лучше бы не приобщался вообще никогда к потрясающим тайнам столь необычного города, но теперь приобщился и не имеешь права на жизнь, как скотина. История города твоя история, проблемы города твои проблемы, лицо города твое лицо. Забудем про москалей. Ты 'приобщившийся' настолько велик, что москали заболеют с досады.
  Станислав Иванович почувствовал, что кое-кто уклонился от темы, но в его голове есть еще версия:
  - Девочка сирота.
  Это последний этап. Невозможно быть одиноким среди подобного великолепия. Окунаясь в пучины собственного бытия, заползая в дыры и норы собственного идиотизма, все равно ощущаешь присутствие города. Он товарищ и друг, он отец или мать, он протягивает незримую паутинку между тобой и собой. Паутинка протянута, вы повязаны страшной клятвой всепетербургского братства. Нет никакой возможности отбиться от общей судьбы: твоей и твоего города. Потому что крепче танка, непробиваемее гранитной стены судьбоносная связь. Ты есть город. Он это ты. Все закрутилось, имеет свой смысл и останется без изменений до самой смерти твоей или города.
  Подводим итоги про девочку:
  - Сирота, олигофренка, приезжая.
  Разум вроде бы успокаивается. Болезненное восприятие реальной действительности не излечить пастилками или пилюльками из обыкновенной аптеки. Умирающее самосознание зациклившегося интеллигента не поставить на ноги добротным пинком. Урод, прокравшийся в наше отечество, гадит отечество. Мы виноваты, не отстрелили его. Ах, гуманные мы! Но зачем? Какая-та слабость, если не сумасшествие вышеозначенный гуманизм. Нам же нравилось пострелять во всякую погань. Прикладывались и стреляли. Получали добро и стреляли. Не рассуждали, но снова стреляли. К черту всяких козлов и уродов, из хорошей семьи Ивановна. Дедушка деятель культуры, бабушка деятель культуры. Папа гуманитарий, мама гуманитарий. Старший брат почти кандидат тех же самых гуманитарных наук, тему не выговорить, на которой он раскрутил свою гениальность и стал почти ненормальным среди заоблачных гениев все той же культуры. Опять же в порядке Ивановна.
  Нечистый уродец все оболгал. Позавидовал принадлежности человека к нашему городу. Дщерь Петрова что жупел в рогатой его голове. Разрывается и тошнит, поворачивается и ломает рогатую голову от подобных правильных пряников. Разве лотошница не имеет права на город Петра? Или лоток породил менее эстетичные чувства, чем скрипка, чем кисть, чем диплом с гербовой печатью?
  Наше исследование завернуло в тупик. Однако не стоит спешить с выводами. Мы предложили форму для всех представителей так называемой культурной прослойки начала восьмидесятых годов. Мы тронули сам постамент, на котором покоилась вся ленинградская культура того времени. Опять же такая величественная, такая культурная культура. И вообще мы много чего тронули, не спросивши на то разрешение. Вселенная оказалась в наших нечистых руках. Но не простая, не отвлеченная во множестве элементов своих, но весьма конкретизированная вселенная, которая по большому счету и есть город.
  - Познакомь меня с братом, - привязался к девчонке Кирилл Ламерти.
  - Обалдел, маромой, - отреагировала Ивановна.
  - Познакомь меня с мамой, - не отступает Кирилл Ламерти.
  - Как поддать, обалдел, - снова Ивановна.
  - С кем-нибудь познакомь, - кипятится все тот же товарищ.
  Лучше бы не кипятился и не привязывался. Чего ему не хватает на русской земле? Горьких наливочек в избытке, здесь постаралась Ивановна. Да и сладких закусок не меньше, если зашел о том разговор. Все хорошее, что содержит лоток, достижимо для вредного мальчика. Плюс кое-какие подробности. Поцелуют и в морду дадут, обругают и к сердцу прижмут. Никаких ограничений для единственной и неделимой любви все той же Ивановны. Еще что-то такое про город. Про его улицы, энергетические потоки, положительную энергию и отрицательные комплексы. Про его влияние на глупых детей и других еще более глупых детей, про которых не желает думать, но вынуждена думать Ивановна:
  - Зачем тебе папа? Зачем тебе мама?
  - Да так.
  - Скоро сам будешь папой и мамой.
  
  ***
  Кирилл Петрович - сильный характер, но молодой. Восемнадцать годков только-только исполнилось, можно сказать, не успел по-человечески и со всеми друзьями отпраздновать. Что такое есть восемнадцать? Самое время в куклы играть. Взял любимую куклу, прогнал нелюбимую. Не понравилось, разрешается не играть в куклы. Можешь возиться с машинками. Не лучший, но вариант. Машинка возится, колесики крутятся, ну и ты соответственно размечтался, как будет побольше машинка. Ты за рулем, ты красивый. Почему бы и нет? Форма салона соответствует твоей форме, например, носа. Нос еще не разбили многочисленные мордобои и схватки за лучшую жизнь. И машинка пока что не превратилась в тупое старье. У тебя не старье. Все на уровне, все соответствует современному образу жизни.
  Ах, восемнадцать! Я не вслушиваюсь в магию цифр. Что прошло, того нет ни в каких изменениях. С чем распинались в сумасшедшие восьмидесятые годы, с тем распинались практически навсегда. Солнце смотрит иначе, небо другое, ветер не так верещит внутри твоего черепа. Даже город, самый возвышенный из городов земли русской над чем-то задумался в скорбной позе мыслителя. Не объясняю, над чем задумался город. Кажется, проскочили мимо него восемнадцать годков с ехидной улыбочкой. Состарился город. Культурные рожи на подагрических ножках. Культурные мысли опираются на рахитичный живот, приходится превозносить рахитичный живот выше молодости, красоты, ну и всякого прочего. Если стал символом города рахитичный живот, значит это чертовски красиво. Наконец, пора о потомстве подумать, культурное нечто родить для вселенского города.
  Вы понимаете, культура и красота бегают парами. Культура зависит от красоты, красота не опошляет культуру. Гадкое тельце есть платформа дьяволиады. Дьявол пробрался с подобной платформы в мозг человека, если согласны, в компьютер хозяина тельца. Товарища развезло. Зачем развивать интеллект, зачем добиваться вселенского, доброго, вечного бытия, если никто не оценит твои выдающиеся усилия? Посмотрят на тельце, губки сожмут, чего-то весьма непотребное просочится наружу. Значит, красивый товарищ? Ну, ну. Дальше попробуй чего и кому доказать с таким багажом. За все в ответе гадкое тельце.
  Кирилл Петрович Ламерти - настоящий мужик. Он патриот развивающегося и вымирающего города. Его радовало, когда город стремился на более горние рубежи. Его печалило, когда падал и портился город. Здесь невозможно сидеть спокойно. Сторонний наблюдатель сидит с идиотской улыбочкой, как отмечалось чуть ранее. Идиот опять же сидит и возможно вообще без улыбочки. Зловредное насекомое еще суетится, еще подгаживает по кое-каким мелочам, чтобы не утратить свои зловредные навыки. Чем больше ублюдков, тем интереснее. Чем больше придурков, тем аппетитнее. Мир жестокий, практически мир извращенцев. Кто исправит, если не мы, кто спасет вымирающий город?
  Собственно говоря, Петрович почти согласился с аргументацией всех патриотически настроенных товарищей:
  - Культурное начало порождает культуру. Красивая культура порождает красивую жизнь.
  Впервые за столь продолжительный период наехал высокий стиль, я имею в виду, самый высокий. Вот же предательская хреновина, раньше не наезжал никакой стиль, раньше придумывались плюсы и минусы, что хорошо, а что нет. Словно совсем отошел от интеллектуальных упражнений Петрович:
  - Русская нация обеднела за последние триста лет. Где широкая грудь? Где широкие плечи? Но и не только физически обеднела русская нация, ибо сама по себе сгинула широта русской натуры. Все широкие и обусловленные процессом русской истории части попали в узкое место. Хотелось назвать последнюю инстанцию крохотным местом, но не назвал по определенной причине. И крохотное место бывает широким, если не находится в каком-нибудь узком колодце. Вы представляете, Русь. Земля богов и героев. Каждый человек почти бог, не говорю, что герой во всех отношениях. Оно и так ясно. Русь содержит внутри необходимые качества для развития человека. Не надо подталкивать Русь, не стоит пинать человека, ибо качества русской земли развиваются сами и развивают затем человека. Если вселенский по определению человек, если сама ширина беспросветная, если родился на русской земле, кажется, мир для тебя одного. Бери, развивайся.
  И чего ради вылез Петрович:
  - Человек посадил дерево. Это заметил другой человек. Думал спилить, или срезать, но умилился в последний момент, но посадил еще дерево. Два дерева не одно дерево. К ним прибавилась масса деревьев от таких же умиляющихся товарищей. Может где-то за тысячу миль тарахтела пила и работал топор. Здесь ничего не тарахтело, здесь ничего не работало. Самый отъявленный негодяй подползал с виноватой улыбкой, корчился и сажал хотя бы одно дерево. Он негодяй, но дерево посаженное на русской земле русскими руками есть красота. Кто сказал красота? Я не помню, но кто-то сказал из великих товарищей. Человек послушался и сотворил красоту. Он посадил дерево, чтобы пришел другой человек и посадил дерево, чтобы третий приполз со своим деревом, чтобы масса и та пожелала включиться в процесс. Дерево, дерево, дерево. Совсем не мелочь, когда родная земля поощряет подобные вещи.
  Собственно, ничего нового не придумал товарищ Ламерти. Мысли путаются. Слова какие-то неразумные, голова сама неразумная на данном отрезке пути. Все по единственной и очень понятной причине, готовится в папы Петрович. А что такое готовится в папы товарищ Ламерти? Все мы через это прошли или когда-нибудь испытаем потрясающую возможность стать папой и мамой. Следовательно, повел себя адекватно Петрович. Ну, разве что бегает быстрее, чем три минуты назад, подпрыгивает повыше и выговаривает слова не совсем правильно, с неким налетом картавости, вполне простительным для такого товарища. Его картавость не есть обида какая или пародия на некоторых ребят, у которых сие национальный признак и даже особая гордость. Просто так получилось с новоявленным папой Кириллом Петровичем Ламерти:
  - Мир открывают первопроходцы. Первому первопроходцу первый кнут. Докажи, что на грани провала отечество. Так не докажешь, даже если доказывается очевидная истина. Люди устали, они закрыли глаза. Вдруг пронесет не в ту сторону. Сегодня солнце, сегодня куча работы, сегодня красивые старики. Кто сводит саму красоту к старикам, того пронесет. Барахла достаточно на нашей земле. Я повторяюсь, подобного барахла. Отживающее и вымирающее барахло рядится в нечто непередаваемое. Хотел добавить, в саму красоту. Но вовремя остановился, чтобы не потерять свою честь в угоду неким мелким амбициям. Поэтому карлик всего только карлик, карлица всего только карлица даже на многометровых ходулях. От них прогоркла земля. Тошно, противно, всякой заразой несет, и дошли до экстаза чертовы нехристи.
  Монолог очень длинный. Когда тебе восемнадцать слова легко складываются в предложения, предложения легко изливаются на такой благодатный предмет, как твоя родина Ленинград и земля русских. Я уже не упоминаю вполне состоявшийся факт, что для восемнадцатилетнего товарища каждое слово, как первое чувство. Вырвется из раствора нужды, выкарабкается на орбиту, попробует силовые формы и раскрутит чего-нибудь из другой области. Только не надо кривляться и строить дебильного недотрогу. Любовь такая нежная, такая возвышенная. Любовь выражается через любые вещи и чувства. Хочешь руками, хочешь словами. У одного слова бессильные, но говорят руки. У другого руки делают, что полагается им и не отрицают слова. Ни в коей мере нельзя отрицать любую посильную помощь на поприще самой ничтожной любви. Пусть живет эта путанная любовь, пусть гремит это чувство:
  - Я соглашаюсь. Нас окружила вселенная мрака и света. Старческое барахло принадлежит только старческому периоду из чужой жизни. Может, принадлежало когда-то оно к другой ипостаси. Когда улыбка была не та, когда рассудок работал немного иначе. Не уточняю, в каком разрезе иначе работал рассудок. Бывшие молодые товарищи, но нынешние старики соотносились с определенными принципами того времени, то есть закладывали, подставляли, сажали. Лучшая функция молодого поколения их миновала, как миновала любовь. Какая к черту любовь, если самое время закладывать, подставлять и сажать? Нет, не надейтесь на современную старость. Любовь махнула крылом, затем улыбнулась печально, затем исчезла навеки. Мир без любви, вот что несет за собой старость. Собственным детям и детям детей просто нужен до чертиков мир без любви. Вот на чем чокнулась старость.
  Теперь ближе к истине. После двух или трех, трех или четырех монологов почувствовал себя человеком будущий папа Петрович. Ламерти так просто не сдаются, так просто не отступают на скользкой дорожке. Удар по горлу не может, да и не способен ни при каких обстоятельствах свалить Ламерти. Ну и какой-то ребенок не больше и не страшнее, чем тот же удар. Приготовился Кирилл Петрович, давайте ребенка. В конечном итоге, первое чувство любви требует уважения. Первый номер рискует больше, чем остальные товарищи. Первый товарищ на острие атаки. Иногда вырывается острие и пронзает в мягкое место того же товарища первого. Во застряло, режет и заставляет вопить острие. Будто ты не творец собственного счастья, не господин над рабами, не господин над вселенной и остальной шушерой.
  - Давайте ребенка! - даже во сне вопит Ламерти.
  Куда много лучше. Первое чувство не может быть мразью, как не стараются представить его хилые, квелые, отвратительные душонки, что состарились, не испытав первое чувство. Они посчитали любовью фискальство, предательство, злобу и месть, но ни в коем случае не любовь. Ярлык интересный, как вы понимаете. Приклеивание ярлыков является прерогативой старшего поколения. Младшее поколение пока еще ничего не приклеило, не допустили его до подобной работы. Зато читать ярлыки разрешается. Прочитаешь ярлык, и вольется в тебя доброй порцией старческий яд. Короче, попался.
  Мрак, приглушено дыханье,
  И одна сияет цель:
  Мимолетные лобзанья,
  Страсть, объятия, постель.
  А пустые разговоры
  Пусть законопатят пасть.
  Порождает только ссоры
  Ненасыщенная страсть.
  Кирилл Петрович почти прекратил борьбу с обстоятельствами. Раскис, умиляется, морда широкая, как Россия, как наша родная земля. Плечи широкие. Или не очень? Но это уже не имеет значения. Стал немножко другим, может более мудрым штатный красавчик и гордость всего человечества Ламерти. Стал, ну точно новоиспеченный прародитель нового человечества, новой земли, вот этих крохотных ручек и ножек, что побегут когда-нибудь по земле. Или я снова чего-то не так говорю? Или не побегут крохотные ручки и ножки?
  Просьба повторить, на чем остановился товарищ Ламерти.
  
  ***
  Коза Ивановна постарела. Краска сходит с лица, юбка уже не застегивается. Если получилось ее застегнуть эту юбку, то не расстегивается. Пуговица влезла в живот. И живот такой скользкий, такой противный. Голову не опустить куда следовало бы. Вниз посмотрела - вытошнило Козу Ивановну. Результат правильный, то есть от вида дурацкого живота. Предупреждали девчонку, будет живот противный и скользкий. Нечем гордиться в подобных условиях. А кто гордится в подобных условиях? Только вступила в новую жизнь, только попробовала сладенькой кашицы высокородная лотошница Коза Ивановна. Лоток у нее огромный со всякой всячиной. Глаза ее опять же огромные, то есть подкрашенные. Самое время выйти в народ, показать свое превосходство над дебилизированой массой так называемых ленинградцев. Чтобы знали, черт подери, кто здесь главный, кто только чмо подколодное. Или снова облом? Краска сходит. Не человек, но сплошное убожество.
  Так не играет Ивановна. Доходы лотка не дают возможности приобрести новую юбку. А если дают, то это не то, что хотелось Ивановне. Сегодня вещь по фигуре имеет первостатейное значение, и отвергается та же самая вещь, если к ней не подходит фигура. Дальше как в сказке. Бедра дряблые, живот скользкий, грудь не настолько упругая. Должна быть упругая грудь, чтобы соответствовала мировым стандартам на зависть всякой шпане и нестандартизированной швали. Дальше без комментариев. Солнце на небе, тебе оно не понравилось. Дождь моросит, ты состроил злобные губки и глазки. Ветер пошучивает, зато злоба пошла через край. Вот бы схватить и сломать всю вышепредставленную гадость. Не совсем понятно, по какой причине схватить и сломать. Но обязательно нужно схватить, чтобы в дальнейшем с такой же злобой сломать. В трансе Ивановна.
  Нет, не всегда человек бывает хорошим и ласковым. На определенном этапе всякое может случиться, когда со здоровьем полный порядок. Чуть пошатнулось здоровье, чуть заболел, и начинается. Капризы такие, что самому противно, а остановиться нет никакой возможности. Вполне нормальное ощущение, что сволочь и прочее гадство собрались в единой точке пространства и над тобой издеваются. Именно поэтому капризничает Ивановна. Повод найдется. Например, пуговица, вполне подходящий повод. Вы представляете, с пуговицы слезла эмаль? Дальше вопли, истерика, обморок на час или два. Обязательно обморок. Надо приехать к родителям, к интеллигентам тупым и паршивым до рвоты. Надо хлопнуться в коридоре, вот так раскорякой и все заблевать. Чтобы лицо превратилось в сплошное пятно из помоев, чтобы стена напоминала по цвету и запаху то же лицо, чтобы обувь, одежда, короче, что попадется под нежные ручки Ивановны, достигло такой же кондиции.
  Вы говорите, нормальный у нас человек. Наш дорогой петербуржец, или наш ленинградец образца семидесятых-восьмидесятых годов двадцатого века. Может нормальный, может оно в порядке вещей. Культурное поколения культурного города заболевает не абы как, но определенным культурным образом. Чтобы все видели, слышали, осязали, здесь заболел и страдает культурный товарищ. До умывальника шаг, но его никто не пройдет по собственному желанию, не опустится до подобной низости, не удавит свой интеллект, и вообще не покажет себя вот так по-скобарски. Где умывальник? Плевать. Лучше всего в коридоре.
  Дальше проблема. Солнце сияет, небо играет, душа переполнена песней любви. Время такое. Не натешилась, не налюбилась маленькая лотошница Коза Ивановна. Только попробовала любить. Первый раз и серьезно. Серьезнее не представлялась любовь для любвеобильной девчонки с ее дурацким лотком и другими причудами. Там впереди длительная полоса счастья. Там нечто прекрасное, чего вчера еще не было, а завтра и вовсе не будет. С дурацкой пуговицей, с отвратительным животом, с отвратительной грудью и прочими гадостями. Вот и я говорю, гадость. Точный эпитет. Гадко смотреть, гадко думать, гадко любить на означенном уровне. Презираешь себя, словно загнанный зверь. Глаза не глаза, краска опала, теперь это кровь. Сосуды лопаются и кровь застилает глаза. Вместо вселенской любви жажда крови, вселенская жажда.
  Никто не осуждает Козу Ивановну. Фамилия ее плохо запоминающаяся, видно дворянская. Имени не запомнил опять же по какой-то маловразумительной причине. Лицо исчезло. Даже маска, что в большинстве случаев представляла лицо, и та исчезла со временем. Ну что такого, попадаются эпизодические лотошницы в жизни многих, даже очень великих товарищей, в том числе петербуржцев с весьма неопределенными амбициями. Это факт, что всегда попадаются лотошницы, не по какой-либо особой причине, а потому что много в Росси лотков, ну и соответственно на лотках творят свое доброе дело лотошницы. Вот опять говорю, ничего страшного. Ибо кроме лотка еще существует любовь. И почему-то, уже не знаю оно почему, желают любить и любят лотошницы.
  Хотя с другой стороны, любовь имеет свой статус. Или не понимаете, уравнивает она любые категории граждан. Маленького и большого человечка уравнивает. Глупого и не очень дурашливого человечка уравнивает. Тысячи недоносков становятся умными в свете любви. Тысячи очень тупых, очень неразвитых до отрыжки лотошниц тоже становятся умными. Какой потрясающий свет, какой восторг, какое направление бытия! Я выдумываю эпитеты, но не выдумываются они, ибо выдумка только дурь перед настоящей любовью. Вот той самой любовью, которая может быть грубая, может с ударами по голове, может с бешеной гонкой твоего изъязвленного сердца, однако любовь. Кто дал нам право шутить над святынями?
  Нет, не стыкуется у Козы Ивановны. Мама закрылась в комнате (интеллектуальная мигрень), папа читает трактат, дедушка побежал на тусовку в Союзе Писателей, бабушка так и не выползла из консерватории. Правда есть и другие родственники. Старший брат, кажется, еще не самый гнилой в прогнившей интеллигентной компашке, но так занят, так занят. Можно кричать ему в ухо, молчит. Можно ударить по морде, молчит. После десятой попытки мог бы ответить хотя бы единым словечком и взглядом. Не отвечает, вроде не слышал.
  Только Кирюша последняя буковка в матерных воплях Ивановны. Или не понимаете, недавний 'козел' превратился в Кирюшу. Такого хрупкого, такого ласкового, такого возвышенного и очень положительного мальчика. На долго ли хватит его? Новый вопрос, мучительный и непредсказуемый. Не желает решаться вопрос ударными темпами. Не всегда на месте хороший мальчик Кирюша. Институт запустил, комсомол запустил, в профсоюзе его не поймать, даже если принес за три месяца взносы. Дома только ночует. Иногда не ночует и дома. Что-то такое свернулось в красивой его голове? Мол, ребеночек должен родиться здоровым и крепким. Здоровье ребеночка в первую очередь, остальные факторы вообще не имеют значения. Вот родится ребеночек. И вообще... Мол, разврат повредит малышу. Нам не надо козлов и уродов.
  - Что за фигня? - в истерике бьется Ивановна.
  Знаем мы сказки про малышей и другой бред, знаем по какому принципу организуются подобные сказки. Все оно для отвода глаз. Все чтобы запудрить мозги, оттянуть справедливое возмездие за измену и прочую мерзость. Вот почему бьется в истерике наша культурная девочка. Бьется и даже готова лоток разнести по кусочкам. Всякие, мать твою, малыши не являются достаточной причиной для действий товарища Ламерти. То есть для тех самых действий, которые производит гадкий красавчик Ламерти на вышеозначенном этапе. А что за действия производит красавчик Ламерти, мы об этом уже говорили семь строчек назад. То есть ничего не делает Ламерти. Большую часть времени, скажем, девяносто девять и девять десятых процента, Ламерти прячется от своей безымянной лотошницы (кодовая кличка Коза Ивановна). Остальной отрезок времени, будучи пойманным, Ламерти ведет себя точно ангел, спустившийся с небес. Ну и разговоры про малыша, за которые самое время убить и так далее.
  Бьется в истерике бедная девушка:
  - Обманули, черт подери!
  Или хуже того:
  - Обманули и бросили!
  Страшная тоска засела в ее культурной лотошной башке. Не хочется верить, что завершилась любовь на самой что ни на есть прозаической ноте. А была ли любовь? Да что вы такое мне говорите? Просто сама по себе походила любовь на некую тонкую книжицу без названия и без картинок. Опять не хочется верить, что тонкая книжица прочитана до конца, что не захочет ее не то чтобы перечитывать, но даже перелистывать подленький Ламерти, по единственной причине, там нет картинок.
  Вот и бесится до отрыжки Ивановна. Выскользнул между пальчиков, упорхнул Ламерти. Не сумела его удержать правильная лотошница, не прицепила к своей юбке дефицитным лотком. Ах, твою мать, очень падок на дефициты сладенький Ламерти. Но лоток не является концентрацией выдающихся дефицитов, он всего только мелкая сошка по сравнению с более навороченными распределителями, такими как магазин или база. Отсюда можно легко догадаться в какую сторону косит товарищ Ламерти. И догадывается (не дура, черт подери) вышеупомянутая Ивановна.
  Очень много девчонок на русской земле. Неужели не понимаете, как их много этих девчонок? Беленьких, сереньких и зелененьких. Ну, может быть, не совсем зелененьких, но все равно много. Гораздо больше, чем пацанов. И неизмеримо больше, чем сладеньких красавчиков типа Ламерти. Так вот продолжаю нелицеприятные мысли Козы Ивановны. Те самые девчонки, которых неизмеримо много, имеют в своей среде некоторую прослойку из дефицитных девчонок. Ну, дефицитные девчонки, как вы понимаете в очередной раз, просто дуры набитые, сидящие на дефиците. А дефицит из магазина, или страшнее еще, дефицит с базы.
  Дальше чуть не умерла от злобы Ивановна. Она значит вкалывала, она значит вываживала мальчика Ламерти, она значит сделала из мальчика не то чтобы девочку, но настоящего мужика. Что дальше? А дальше сидит с животом товарищ Ивановна, ждет не дождется, когда обратит на нее внимание Ламерти.
  Впрочем, вот где собака зарыта. Ключевое слово 'живот'. Без живота любит Ивановну Ламерти, с животом не любит Ивановну Ламерти, но только придуривается. Дурацкий живот порушил любовь дьявольски потрясающей пары, как славная ленинградская лотошница Ивановна и новоиспеченный студент Кирилл Петрович Ламерти. Не было бы живота, вот тебе любовь до гроба со всеми вытекающими отсюда последствиями. Однако живот есть. И в нем какая-та гадость...
  Хотя постойте, родные мои, кто там хлопочет про гадость? Неужели неуничтожимая штука живот? Нет, не верит в неуничтожимость живота правильная лотошница Ивановна. При определенных условиях можно избавиться от живота и даже очень легко. Страна у нас развитая, наука давно дотянулась до космоса. Ну и против живота существует верное средство. Нет, это не фитнес, вы не угадали. Средство продается в аптеке, стоит пару-тройку копеек за упаковку, рецепт не требуется. Сделал над собой усилие, зашел в аптеку, купил средство. Лучше несколько упаковок, чтобы уже стопроцентный эффект. Не надо ждать месяцы, чтобы избавиться от живота. Просто зашел в аптеку, просто купил средство.
  Не надо опять-таки рассусоливать всякую хрень про аморальность поступка, совершаемого Ивановной. Девушка Ламерти по социальному статусу кто? Правильно угадали, она пролетарий. А пролетарий не совершает аморальные поступки и даже не ошибается. Просто зашла в аптеку девушка Ламерти, чтобы дальше нравиться Ламерти. Просто купила нужное средство, чтобы мерзкий живот не стал причиной разрыва прекрасной и светлой любви между Ламерти и его девушкой. Пришла домой девушка Ламерти, сожрала одну, затем еще одну упаковку, чтобы вернее подействовало средство, чтобы ни в коем случае выскользнул от своей девушки к другой девушке подленький, но очень сладенький Ламерти. Ну и здорово, ну и хорошо. Мир до отрыжки прекрасный, вселенная до отвала возвышенная, все образуется, все на стадии 'плюс' для девушки Ламерти. Осталось последнее действие. Надо бы что-то тяжелое приподнять. Не какой-то там стул или стол, надо бы шкаф приподнять, чтобы крепче любил Ламерти.
  - Сладенький ты мой!
  Короче, через неделю Кирилл Петрович встретил богатую женщину.
  
  
  ГЛАВА ВОСЬМАЯ
  
  Мы потеряли старшего Топецкого в разгар гимнастических упражнений и обрели его снова, но уже в другом качестве на больничной койке. Ничего особенного, более или менее интересного не сделал Владимир Иванович в том самом зале, откуда его положили на койку. Нет, кроме шуток, в действиях старшего Ивановича не было, не могло быть никаких интересных телодвижений, кроме единственного рывка в подпространство.
  Объясню популярнее. Представьте себе, взлет, странное положение без опоры, свобода со всех сторон, бесконечность и вечность. Никто не говорил, что следует представить удар, как окончательную реакцию после полета. Этот удар вывалился из подпространства. Мозг отринул его, сообразуясь с простым инстинктом самосохранения, и вообще сделал вид, что ничего не случилось. Какой такой удар? Ничего не слышал, не знаю. И вообще не мое дело ваши убегающие шарики, распластавшиеся мысли, расширяющаяся вселенная, суживающаяся вселенная, прочая лабуда. Хотя с другой стороны, почему не мое дело? Если существует вселенная во всех ее положительных и отрицательных формах, но не воспринимает вселенная только тебя, только твою форму. Раньше, кажется, воспринимала какую-то твою форму вселенная. Вот этот самый период, где шарики убегали, где мысли распластывались, где между черным проходам и между белой стеной происходила борьба на всех уровнях. Где в одном случае побеждало белое вещество, а на следующий день побеждала черная энергия, чтобы затем опять уступить белому товарищу.
  Соглашаюсь, картина из поэтических самых картин. Образ, краски, восторг выше кустиков и даже того невысокого деревца. В любом варианте должны существовать такие картины, чтобы человеческое бытие не распадалось на отдельные фрагменты, но складывалось. Поэтому мозговая атака против неподдающейся и убегающей вселенной есть первый фактор того самого бытия, а игры в прятки с суживающей вселенной есть следующий фактор. По большому счету, невозможно выпасть из реальной действительности в нечто совсем нереальное, пользуясь силой одного человеческого мозга. На какое-то мгновение нечто совсем нереальное побеждает реальную действительность, дальше приходит сама жизнь с ее действительной атрибутикой, свойственной одной жизни. Что такое сама жизнь, переполненная скалами, тучами, океанами? Я говорю про скалы, порождающие мышь. Или про тучи, извлекающие каплю. Или про океан для одной плесени и другой океан, переполненный мусором. Казалось оно не то и не так. Нереальные краски почти убедили в обратном. Вот фиолетовое пятно, вот зеленое на стене твоей памяти. С желтой памятью много хуже, красная память и все оттенки ее доминируют там где обязано быть желтое пятно. Но почему? Через секунду красный оттенок есть синий оттенок, желтый оттенок есть красный оттенок или зеленый оттенок, чтобы через секунду опять поменять краски. Сердце кружится от восторга.
  Ладно, полет в подпространстве выглядит не совсем привычной для нас вещью. Мы привыкли летать на больших железных машинах, созданных человеческим гением. Некоторые из нас даже выбрасывались с парашютом из больших железных машин и получали при этом кое-какое сомнительное удовольствие. Да и что там за удовольствие, если в результате страдают штаны. Но со временем привыкаешь, даже штаны не страдают. Все стадии развития определены до микроскопической точки. Начальная стадия, то есть отрыв от точки опоры. Середина, то есть земля за бортом. Наконец, последняя стадия, где опять возвращается точка опоры. Там твоя родная земля, мягонькая, пушистенькая, со всеми вытекающими отсюда последствиями, и охрененное чувство господства над покоренной стихией.
  Нет, никаких неприятностей. Иногда полеты на железных машинах заканчиваются не в то время, не в том месте, где следовало. Но процент подобных эксцессов настолько ничтожный, что не дает повода классифицировать железные машины, как порождение зла, а порождением добра они и так не являются по определению. Вот и получаем привычную расстановку пряников со всеми ее первыми, вторыми и прочими стадиями. Жизнь развивается по кругу. От полнейшего беспамятства до пустоты, от пустоты до кончины. Практически нет никакого промежутка, соответствующего несанкционированному парению между жизнью и смертью. Если и есть промежуток, то настолько незначительный и незаметный, как выхлоп газовой трубы, или дым, или гарь, или песня чего-то расплывчатого в очке унитаза. Поэтому незначительный промежуток есть дьявольский промежуток. Ибо куда не стремишься за ним, ибо чего там не делаешь в немногие годы между тем или тем явлением жизни, конец наступает один. Это прах, это черви.
  Впрочем, я уклонился от темы. Точка отрыва, полет в подпространстве, удар. Но удар не конец твоей микроскопической вселенной. Мозг раздавили по определению, душа продолжает скользить по инерции. Хорошо приземляться на голову, если не понимаешь, что приземлился на голову. Полет и земля два полюса или различные две ипостаси одного непрекращающегося процесса. Можно построить себя по образу и подобию своему. Материал вполне подходящий, просто руки чешутся что-нибудь такое построить по полной программе. Земля всегда обрывает полет, полет приближает грешную землю, при определенных условиях построение получается, если успел его провести, пока не наехали черви.
  Ну, а дальше то самое, чем обязательно кончится самый удачный полет над землей, если ты затянул его дольше дозволенного. Полет и удар. Мозг продолжает скользить за границами бытия. Он не предчувствовал подобной развязки, он на 'что-то' надеялся все предыдущее время. Нет информации про 'что-то'. Пускай мое 'что-то' будет ничтожное, но человеческое. Пускай с червями, но только в порядке вещей. Человек обожествляет порядок. Человеку не нравится ковырять всякую несанкционированную ерунду за границами отведенного ему пространства. Это пугает. Такое ощущение, что потерял свое человеческое 'я', ты не ты, но другой организм и вообще никому не понятная единица вселенной. То есть такая непонятная единица, для которой конечной стадии нет, исчезла точка опоры.
  Я уважаю поэзию. Художественная литература любого вида опять же поэзия. Взлет души тоже поэзия. В первом варианте передаются некоторые непередаваемые ощущения другим единицам, во втором они же расточаются твоей собственной личностью. В первом варианте передаются на годы, при удачном стечении обстоятельств и на века, во втором расточаются без остатка. Ты поэтичное животное, как человек. Взорвался, взлетел, растерзал подвернувшийся мрак по клочкам и кусочкам. Что тебе мрак? Ты работал не просто над словом, как любят работать некоторые давно разожравшиеся, приземленные и протухшие черви. Ты взлетел. Вот повторяю в сто тысячный раз, взлетевшее существо под названием 'человек' взлетает при любых обстоятельствах. Слова здесь балласт и нагрузка. Пока не отбросил подальше бессмысленный нагрузочный хлам, ничего у тебя не получится. Великая энергетическая субстанция твоей материальной основы не то, чтобы деформируется, но в постоянном развитии, через расширяющуюся вселенную и через суживающуюся вселенную. Нельзя не то чтобы остановить на мгновение, но немного исправить подобную развивающуюся величину, чтобы она развивалась чуть медленнее или гораздо быстрее. Дальше мрак, катастрофа, тунгусский метеорит и предсмертные хрипы поэта.
  Наконец ушло, ушло былое:
  Радости, невзгоды и мечты
  Утонули, словно под скалою
  Залегли в осколках пустоты.
  И удача стала неудачей,
  И победа превратилась в дым,
  И исчезла в отголосках плача
  Каждым откровением своим.
  И в достойном обществе уродов
  Счастье потекло на эшафот,
  Где на этом самом обороте
  Сдвинуло веков круговорот.
  Я еще ничего не сказал. После всего случившегося для Владимира Ивановича Топецкого есть только одно место на русской земле. И это место больничная койка.
  
  ***
  Кирпичное здание. Окна, что амбразуры. Крыша упирается в небо, подошва в голый асфальт. Если по какой-либо прихоти или глупости захотелось забраться на крышу, подобное желание может стать для тебя последним в череде твоих невыполненных желаний. Ну и по асфальту ходить не так чтобы запрещается, но и не так чтобы разрешается. У человека с ослабленной психикой в определенный момент появляются глюки, кружится голова. У нормального человека, которых здесь не предвидится, просто позыв к рвоте. Потому что не самый обычный асфальт. Слишком чистенький и раскаленный в летнее время. Такой же чистенький, но холодный зимой, как сама смерть. Три хилых деревца там у ограды не могут чего изменить. Листочки в дырах, стебелечки в струпьях. Их бы в реанимацию. Стукнуть чем посильнее, ну каким-нибудь инструментом что ли, который у наших медиков обязан быть под рукой в любое время, что днем, что ночью. Я не говорю про скальпель - означенный инструмент выносить во двор запрещается. А как насчет топора? Или кувалды? Очень хорошее предложение, чтобы при взгляде на струпья и дыры не изойти матом.
  Кирпичное здание, красное здание. Колорит подходящий для человека, вынужденного здесь пребывать не по собственной воле. Колорит революции, колорит крови пламенных патриотов русской земли (или как они там называются), той самой крови, не имеющей ничего общего с голубой водичкой голубых предателей родины, прочих нерусских товарищей. Вы представляете, скрытый смысл? Человек совершает проступок, ему мягко и ненавязчиво напоминают об этом. Человек прокалывается и спотыкается, его не оставляют в беде другие товарищи. Что на свете выше доброго наставления? Если получил наставление, значит свет существует на прежних условиях. Можешь думать о чем угодно и как угодно. Даже разрешается нечто экстравагантное по всем правилам. Ну, например, удариться башкой о какую-нибудь железяку, или вскарабкаться на антенну, или сначала удариться, потом на антенну вместе с товарищами.
  Чуть не забыл самый главный момент. Оно как всегда, только отвлекся на мелочи и разные маромойские ляпы, на главное ума не осталось. Обмелочившийся, изувеченный, под тяжестью собственного интеллекта проползаю мимо самого главного. Куда проползаю? Естественно, под забор. Вы присмотритесь, какой забор. Толстый, монолитный, не перепрыгнуть с помощью всевозможных спортивных примочек. Колючая проволока для украшения. Ток? Нет, об этом пока дискутируют наверху. Электричество надо беречь, его не хватает во внутренних кабинетах, чтобы вот так, чтобы по-идиотски рассвечивать улицу. В противном случае...
  Нет, успокойтесь, родные мои, дискуссия затяжная. Началась не сегодня и не вчера, можно сказать, на заре коммунизма. Закончится не завтра, не послезавтра. Опять-таки разрешается без страха и упреков породниться с забором, погладить его, постучать, ну и прочие санкционированные работы. Без электрификации вполне нормальный забор, даже немного невинный, почти младенец. Ибо со стороны пришел к тебе страх. Ну чтобы не очень кривлялся и извращался, чтобы вел себя хорошо, ради твоей же пользы. И вообще, если смотреть со стороны на забор, обходи стороной это место.
  Для более или менее посвященных товарищей есть кое-какие полезные бонусы. Называются 'щель'. Впрочем, можно придумать другое название, более подходящее для каждого отдельно взятого случая. Назовем подобное дело норой, где постаралось большое животное. Высота норы метр сорок, в отдельных местах плюс минус пять сантиметров. Ширина от восьмидесяти до ста восьмидесяти одного сантиметра. Глубина едва ли пол метра. Повторяю, большое животное постаралось. Скорее всего, это хомяк. Труд огромный бросается сразу в глаза. Доски, фанера, железо, колья, колючая проволока. А беспорядок? Черт задохнется в подобной грязи. Я же сказал вам, хомяк. Тащит скотина, все тащит и тащит.
  С той стороны сараи, помойки, отходы. Глухо. Ветер разбрасывал листья в течении тысячи лет. Ветер лохматил снежинки, чтобы разбрасывать те же снежинки следом за листьями. Серость такая, что хочется выть до отрыжки. Каждый шаг - почти лужа. Каждый вздох - почти яд. Каждая мысль - почти мерзости. Собственно, вой если хочется. Кто тебе помешал в твоих, неприследуемых по закону намерениях? Кто остановил такого печального и дубоватого извращенца именно здесь в тупике? Или выхода нет? Ветер, грязь, одиночество смерти. Сам попал. Сам придумал этого кто. И потерялся.
  Не буду жестоким с маленькими глупыми кроликами, здесь не теряются. Дорога протоптана с той и с другой стороны. Ночью - с той стороны от кровавого здания. На рассвете в обратном порядке. Ночью скорость высокая. Тени почти пролетают через вышеозначенный участок. У теней такой прекрасный, такой возвышенный, такой вдохновенный полет. Осточертела видать местная экзотика, достал до печенок асфальт, три дерева хуже, чем пуля в желудке. Утром - замедленный фильм. Не тени, но нечто похожее на кусок слизи. Не призраки, но зловонные кучи, отбросы. Черт подери, что они делают здесь? Неужели они возвращаются? И с такими огромными сумками?
  Я обещал, все будет тихо. Снаружи ни крови, ни боли, ни зла. Только жизнь. Скучная, бессмысленная, обычная. Не нравится жизнь? Проходи себе мимо, упершись глазами в забор. Перечитывай фразы, те самые, что накорябали для тебя на заборе. Они поучительные фразы. В них вся сила любимой земли. Может быть нежность ее. Может быть отношение к тем, кто ваяет кирпичные здания и ваяет заборы для нашей прекрасной, но очень ранимой отчизны.
  
  ***
  Были снаружи, теперь заберемся в самую суть. От бабки на проходной с ее классической мордой фискала до больничной койки с ее допотопными тапочками лежит непростой путь и очень далекий. Лестница, коридор, поворот, спуск на один уровень, снова лестница, поворот, коридор... Упираешься в двери. Там ты чужой, там своя жизнь. Даже разум какой-то нечеловеческий или более чем человеческий по определению. То есть тот разум, что состоит из точек. Белая точка - стена. Черная точка - окно. Белая точка - кровать. Черная точка - есть ты на кровати. Еще не запутался, значит тебе повезло. Новая более чем человеческая жизнь с новым более чем человеческим разумом. С непривычки здорово путает. Белое, черное, серое. Хотелось представить другие цвета, более яркие, более красочные. Но и с другими цветами вышло не лучшим образом. Опять путает.
  Ладно, с этим мы разобрались. Или точнее привыкли давно к разным паронормальным явлениям за больничной дверью. И что из этого? Черная плесень скушала белую плесень. Белая накипь выбила серую накипь. Серая запятая запараллелила черный квадрат. Черный квадрат возвратился к белому кругу. Остальное паронормальное нечто родило сто сорок кругов новой формации. Вообще-то говоря, не полные сто сорок, но сто тридцать девять кругов с тремя четвертями. Но так захотелось все округлить до более или менее удовлетворительной величины. Ибо круглая величина смотрится куда любопытнее на фоне всяких квадратов. А еще сто сорок округленных кругов соединились в единую и неделимую к черту спираль. Следом спираль наскочила на конус, с точкой в конце и бесконечностью при бесконечном начале. Затем бесконечность свернула в узор остатки серого поля, после чего узор провалился многими синими и зелеными дырами.
  Здесь еще не психушка, но вы почти угадали. Мрак бывает не только в больной голове. Голова - не лучшая часть человека, не самая крепкая. У маленького недоразвитого человечишки голова представляет одну из разновидностей оружия, что-нибудь вроде камня и палки. Жалкий пигмей пирамиду снесет, а подумает, капнула муха. Человек не подумает. Рука заболела, болит голова. Нога заболела, опять голова. Чирь на интересном месте, и все голова. Одурела в конец эта тварь. Чихнешь, улыбнешься, подумаешь про нечто неудобоваримое. Все нудит и болит. Чем не психушка?
  По крайней мере, вид подходящий. Белое, серое, черное. Малость зеленого колера не помешает среди дымящихся развалин. И синева не вульгарная, когда ее использовали с толком и расстановкой. Кто расплескал синеву в наших условиях мы не знаем опять же по определению. Много рядом таких извращенцев, желающих разливать синеву, да еще с неподъемными сумками. Если вы не устали, после обыкновенной хомячьей норы товарищи с сумками обожают вот этаку просинь, как бога, как рай, как последнюю песенку уходящей вселенной... Вы не поверите, но они обожают. Каждый в душе романтик, даже если совсем развалилась и сгнила душа. Попробуй признать, что ты не романтик.
  Но продолжили нашу историю. Сам коридор переполнен излишней материей. Стоят армейские койки, только с шишечками. Вдоль правой стены, вдоль левой стены. В поворотах одна сторона пустая, которая поворачивает. Надо же где-то поставить дежурного по этажу. Перед туалетом наоборот, здесь наглядная агитация. Святое место без агитации теряет свою привлекательность. Время зачем потратил, дружок, если не доразвился до уровня, что тебе обещала твоя дорогая отчизна?
  Пример удачный. Сходишь раз в туалет, не подействует агитация. Сходишь два, опять она не подействует. Но на какой-нибудь двести одиннадцатый раз все может оказаться не так печально или безрадостно. Только с первой ходки тебя ожидает безрадостное развлечение. В дальнейшем взгляд остановился на кое-каких рисунках, настолько доморощенных и аляповатых, что самому захотелось поупражняться в настенной живописи. И поупражнялся, черт подери, может не с первого или десятого раза, но с двадцать первого точно поупражнялся на сто процентов. А если кое-чего дописал от себя, то появляется шкурнический интерес, может другие товарищи тебя прочитали и кое-чего дописали. Пошло, и поехало, за уши не оттянут. Может тебе понравилось, что дописали другие товарищи, может наоборот. Сердце забилось сильнее, душа закипела. Кто разрешил здесь дописывать гадости? Кто здесь с калашной мордой? Да и вообще, как вы смеете рассуждать о чужом интеллекте? Может на всей планете нет твари дурашливее тебя, но это твое конструктивное мнение, к делу не относящееся. Я сделал запись, ты сделал запись, он в свое время что-то подобное сделал. Все остальные интеллектуалы просто толкутся у стенда.
  Для человека запертого в замкнутом помещении мир сворачивается до определенных и очень простых потребностей. Очень простые потребности ограничиваются очень простыми действиями. Очень простые действия всегда предсказуемые действия. Имеешь право разглаживать и заправлять койку каждые десять минут, но лучше такое не делать, чтобы тебя не сочли душевнобольным на самом деле и не перевели в палату душевнобольных из твоей обыкновенной палаты. Имеешь право смотреть в потолок, корчить дурацкие рожи. Но это опять же не выход из положения. Ибо некоторые из более внимательных товарищей, которые не корчат дурацкие рожи, имеют такое же право донести о твоих действиях по инстанции. Там ответные действия со стороны очень ответственных врачей, как и в первом случае.
  Следовательно, остаются у тебя жрачка, прогулка в сортир, снова жрачка и сон. Тем более, что сон разрешается в каких угодно количествах. Насчет прогулки в сортир я немного погорячился, очередь. И не потому что такой удивительный агитационный материал накопился перед входом в святое место. Агитация, конечно, имеет в данном вопросе значение. Но поднимаемся капельку выше и припоминаем тот переполненный коридор, что предшествовал агитации. Не отчаивайтесь, здесь не новое Вавилонское столпотворение. Тетки вповалку лежат с мужиками, и что? Неужели на фоне единственного примера следует делать далеко идущие выводы? Я утверждаю, не следует. Больше того, нынче разгрузочный день, как говорят, не сезон для больных и убогих. Ну, и как вы догадались, много меньше больных и убогих, чем в прочие дни, неразгрузочные.
  Что же бывает в прочие дни? Когда как. Плакаты висят, стенды стоят, в прочем можете не сомневаться. Вот с койками есть проблема. При полной разгрузке койки не имеют значения и не так чтобы раздражают определенных товарищей. При неполной разгрузке появляются в коридоре первые ласточки, то есть первые койки, определенные товарищи начинают не то чтобы раздражаться, но загружаться. Видите ли, в мое дежурство всяких козлов понаехало. Кто такие эти товарищи? Они та самая бабка с ружьем, о которой ходят легенды. Ой, не следовало трогать бабку с ружьем! Она дежурный по этажу, и царь, и бог, и вообще непререкаемая величина, а остальные товарищи мусор и пакость.
  Продолжаем дальнейшее изучение мусора. Ну хотя бы по той причине, чтобы не очень скучать. Мусор при определенных условиях (если ты не дежурный по этажу) не раздражает, но производит обратное действие. А у нас как всегда. Столпотворение, морды потные, ни одного приличного личика, короче, одни морды. Эта морда старушечья, эта, нет эта не знаю какого пола. Как не растеряться? Логика отсутствует. Логичнее ничего не менять в сложившейся ситуации и хотя бы по той причине, что Россия страна контрастов. Вы представляете, что такое контрасты? Толстый и тонкий, голодный и сытый, высокий и низкий контрасты контрастируют между собой в какой-нибудь недобитой Америке. В России другие контрасты. Что у них белое, то у нас серое. Что у них серое, то у нас черное. Что у них черное, то у нас белое.
  Кажется, мы подошли к истине. Шум какой-то на этаже: глухие удары, царапанье напильника по стеклу, рев машины или машинки, перфорация перфоратора. Или у нас не совсем истина, всего лишь наслоение производственных глюков, сопровождающих развитой коммунизм и его выдающиеся пережитки? Нет, все нормально. Мы пропустили несколько дверей по коридору. Первую, вторую, двадцать седьмую дверь, чтобы пробраться в то самое место, где мы еще не бывали и ничего не смотрели. Ах, не смотрели? Оно ошибочка вышла. Пора исправить, посмотрим.
  Очень хороший совет, вполне в духе времени. Чтобы твое негативное настроение стало общественным настроением, но с положительным знаком. Чтобы твоя апатия превратилась в нормальную деятельность и измельчилась в корне тоска крохотного человечка и микрокосма. Луг познания чист. Прочее непознание расплескалось в такой чистоте, отпочковалось на прекрасной лысой траве, исчезло, как есть, или не понимаете, оно просто исчезло. Ни горя, ни желчи, ни ненависти. Хотя бы к себе самому. Бездарная смерть, глупая злоба, отрыжка на человечество не есть отрыжка ко всему человеческому. Слетевшая с катушек вселенная не есть обязательный фактор для человека, который лежит за двадцать седьмой дверью.
  Впрочем, я удаляюсь. Двери открыты. Двадцать седьмая, четвертая, первая дверь. Мусор, штукатурка, цемент. Если не нравится, крошево из кирпича, дерева и металла. Если не успокоились, визги, удары, непрекращающаяся суета. Люди в намордниках.
  
  ***
  Интересное место, почти романтическое. Один вход и два выхода. Про вход мы уже говорили. Про выходы самое время упомянуть, пока не проснулся Владимир Иванович. Четвертые сутки не просыпается Владимир Иванович, красота нашего спорта и эталон человеческой глупости. А что такое Владимир Иванович, вот этот самый, который не просыпается? Он какой-то расслабленный, квелый товарищ, с претензиями на сходство со старой грушей и полуобглоданным яблоком. Улыбка такая блаженная. Облик Христа проглядывается именно в данной улыбке. Трогательный весь Владимир Иванович. Посмотришь и отвернешься, не отсюда товарищ, не от мира сего. Мир настоящего давно отвалил в сторону. Еще точнее, находится далеко позади означенный мир, со своей требухой. На койке справа, на койке слева, где кружатся наглые жирные мухи. В другом измерении нынче товарищ.
  - Мы устали.
  Кто это сказал? Владимир Иванович не говорит по большому счету. Товарищ бормочет некую ересь сквозь плотно сомкнутые губы, он бредит. Нечленораздельная речь прорывается через замкнутое пространство его бытия. Товарищ не собирался чего-то там выпускать в окружающий мир. Просто воля его ослабела, сдерживающие факторы расшатались и, может, распались на множество мелких кусочков. Да и сама система под кодовым названием 'болезнь' не в лучшем порядке. Следовательно, система товарища не от мира сего, не способна выдержать то, что составляет его сущность, что дорого ему на данном этапе. Первый выход самый простой. Здесь выходят своими ногами. Некоторые из наиболее фальшивых товарищей при выходе шатаются. Не обращайте внимания. Они шатались с утра, они шатались в обед, они такими останутся, даже если позвать доктора:
  - Что с нами, доктор?
  Доктор может и скажет, какая случилась напасть в шатающейся вселенной данных товарищей. Опять не имеет значения. Ибо закон человеческого бытия одинаков для всех: для прямоходящих и кривостоящих, для честных и для фальшивых человеческих особей. Организм устает. Боится признаться, но устает согласно тому одинаковому закону человеческого бытия и прилепившимся к нему комментариям. Не все человечество выдерживает бешенство скачки. Ритм жизни настолько высокий, что у тебя две тысячи шансов не выдержать, не смотря на твое спортивное прошлое. Значит честнее признаться, насколько устал человек в этой бешеной скачке. Но кто признается, черт подери? Уходившие на своих ногах товарищи не признались. Они не сообразили еще, откуда уходят. Время, проведенное здесь, не научило их ничему. Нет станка, нет кувалды, нет кульмана. Все оно есть где-то дальше по коридору, за забором, может быть, на соседней улице. Вроде музыки горячо любимого прошлого. Этого нет и не будет. Только другая, не скажу, чтобы на уровне музыка. Булькает, звенит, горячит. Кажется, рай. И вот убирайся.
  С первым выходом разобрались. Он сама проза. Полосатую форму сменил на нормальную одежду, тапочки на штиблеты, иллюзии на бумажный листок чуть меньше тетрадного. Ты никто, ты чужой, тебя здесь не знают, не приглашают вернуться. Можешь оставить пару рублей, то есть просто оставить старухам на добрую память. Старухи любят рубли. В остальном можешь не оставлять ничего. Сердце стучит, душа при тебе. Убирайся скорее, пока не поймали.
  Выход второй опять прозаичнее самой прозы. Не выходишь, выносят. Нагрузили на катафалк, а дальше... Еще недавно существовала великая экосистема по имени человек. Экосистема творила мелкие пакости, занималась дурью и беспрецедентным убийством своего драгоценного времени. Не разговаривала, но ерничала. Не любила, но больше кривлялась. То пресловутое мироощущение, что экосистеме с приставкой 'великая' все разрешается, все можно. Даже ошибки ей разрешается. Ошибки, по крайней мере, можно исправить. Если не исправляются ошибки, то можно на них забить и забыть. Кто осмелится завести разговор про ошибки? Только последний придурок осмелится. Где вы видели такого придурка, связавшегося по своей воле с великой экосистемой по имени человек? Ах, вы видели такого придурка? Ну, поздравляю, значит вы видели пустую трату энергии. Энергия вышла из ниоткуда, чтобы прийти ни во что. Больше того, с отрицательным знаком. Подскажешь не слишком вежливо, получишь кое-куда, а там кирпичное здание.
  Мы передохнули. Но все-таки существовала экосистема. Сегодня радостная, завтра печальная. Сегодня умная, завтра тупица на тысячи миль. Сегодня жирная, завтра одни кости. Наиболее разумные клиенты ставили на сегодня. Остальные товарищи ставили на завтра. Однако по мере пространственного перехода от сих и до сих сегодня перекачивалось в завтра, и новый день посещали новые чувства, новые мысли.
  Я не говорил о подъеме великой экосистемы практически без границ, как оно говорится в чертовски умных учебниках. Без границ поднимаются в бесконечность. Только не хочется подниматься туда. Какая она бесконечность? Владимир Иванович близок к ответу на данный вопрос. Вспомнили про лицо, про божественное нечто, которое и лицом не назвать. Ваши мысли остановились, дальше не проникают, потому что они из внешней среды. Внешность - самый верный признак для ваших поверхностных мыслей. Но если проникнуть чуть-чуть глубже, если попробовать, какая там невыносимая бездна. За этим гипервселенским вздохом и бредом, за кучей совершенно непредсказуемых образов, после прорыва на горний простор. Черт подери, там точно откроется бездна.
  
  ***
  День пятый. Пришел Станислав Иванович. Одет прилично: галстук, пиджак. По сторонам не глазеет, взор устремленный, только вперед. Голова вроде прибита к воротничку. Не шелохнется, долбани раз пятнадцать по голове, будет сидеть, как сидела все предыдущее время. Губы брезгливые. Пытаемся представить капризные губы, не получилось. Более грубый вариант точнее отражает действительность. Не нравится Станиславу Ивановичу имидж капризного малыша, хочется насвинячить, или носик задрать и послать к черту несуразную галиматью про какие-то там губы. Вот пристала зараза.
  - Я считаю, - ведь подготовился парень часа за три до прихода. Не только выгладил, чего следовало выгладить, но и припомадил, чего помадить не следовало, - Нет, я уверен, детство наше ушло навсегда. Мы не жили, играли. Мы не представляли, как оно там за пределами детской вселенной. Наши поступки регламентировались игрой. Ни в коей мере чем-то иным. Поставил пешку, подвинул и присмотрелся к ответной реакции. Не поставил, нечего двигать, не на что будет смотреть. Детство упало с верховного гребня на грешную землю, свалялось и сдохло в земле. Мы попробовали помягче с ним обойтись, с нашим детством. Потому что для нас уходящее детство кажется чем-то похожим на маленькую святыню, которая сдохнет в конечном итоге сама. Да и какого черта тратить на данную лабуду силы и время, все равно сдохнет.
  Какой-то стих наехал на Станислава Ивановича. Пока добирался до койки, складывал буквы в слова, слова в предложения, предложения в нечто более цельное. Некоторые слова не очень понравились перед торжеством наступающего момента. Другие понравились очень и даже очень понравились, но их оказалось чуть ли не подавляющее большинство. И это смутило Станислава Ивановича. Почему для какой-то там падали такие слова? Падаль валяется на больничной койке и всем своим поведением заслуживает хороший пинок в задницу. Ей опять же слова. Нет, так не правильно, так не должно быть. Каждый товарищ и гражданин советского государства имеет право быть человеком, но не имеет права быть падалью. Если с тобой случилось нечто неправильное, если ты утратил свой правильный человеческий облик, оно еще не означает, что о возвращении твоего облика должны позаботиться другие товарищи, которые ничего не утратили. И вообще ни о чем не желает заботиться правильный человек и гражданин Станислав Иванович. Да и не стал бы он заботиться, черт подери! Впереди институт, спортивный зал, зачеты и сессия. А тут падаль. Но как-то неправильно подошли к вопросу родители Станислава Ивановича. У тебя есть брат или нет? Ты уважаешь своего брата или не очень? Откуда в тебе столько эгоизма и ненависти? Нет эгоизма, повторяю в который раз, в братских чувствах Станислава Ивановича. И вообще ничего нет. А чего есть, так только несколько утешающих слов для всяких придурков:
  - Пути ребенка и взрослого не пересекаются. Один закончил свой малозначительный путь, другой начинает не с этого самого места. До чего доигрался первый товарищ, там и закончил. Продолжения нет, правила игры исчерпала игра на девяносто девять и девять десятых процентов, пешка дошла до края доски и заглохла. Если не так, то свалилась бы пешка за край. Ибо за краем не существует вообще никакой пешки. Кому-то хочется, чтобы существовала она. Мир разрезан на сферы влияния. Сферы еще на сферы и сферы. Нет пустоты, пустота немедленно заполняется кое-каким наполнителем. Более крупные части поглощают более мелкие. Слабый наполнитель не в силах сопротивляться процессу его поглощающему. Сопротивление слабого вещества есть конец. Слабая пешка обязательно будет выброшена с той же самой доски, еще не добравшись до края.
  На данный предмет подготовился мальчик. Постелил на койке платок все с той же брезгливой гримасой. Прицелился и посадил себя на платок. Спина стройная, почти палка. Голова гордая, почти барельеф. Разума много, почти дерево. Что там за клоп копошится внизу? Бледный, синий, сморщенный. Настоящий ублюдочный клоп, или лучше червяк самого низкого уровня. Приятно смотреть на подобный уровень. Зрелище высший класс. Неужели такое ничто так ценило в себе человека? Неужели рычало и дергалось? Неужели кого-то желало достать в устоявшемся кретинизме своем? Чем достать? Век бы смотрел Станислав Иванович, нет приятнее зрелища.
  Некоторые товарищи сомневаются. Опять же глупцы. Бывает белая ночь, где глаза не способны привыкнуть к свету. Бывает черная ночь, где глаза не способны разделаться с мраком. Хотя с другой стороны, про глаза мы не спрашивали. Да и кто согласится поставить на эти глаза, не способные выбирать между белым и черным цветами? Очень трудно, чертовски трудно прорваться сквозь белое великолепие черной вселенной или оказаться в уничтожающей темноте всего черного хаоса. Да и зачем? Абсолютная белизна перестает со временем быть абсолютной величиной. Абсолютная чернота опять же перестает высовывать свои когти. Если остановить мгновение между черным и белым, еще останется крохотный шанс на удержание чего-нибудь абсолютного. Но мгновение не останавливается. Ни в космосе, ни на больничной койке.
  - Дети играют, взрослые только живут. Вот чем взрослый товарищ отличается от ребенка. Он созидатель, он чувствует жизнь, он отвечает за каждый шаг и бросок, он тяготится, когда отвечает. Попробовал не отвечать за свои действия - значит маленький, значит не вырос, значит остался в пеленках. Там в пеленках куда легче. Ты не думаешь, ты выполняешь, что думают те, кто меняет пеленки. Ты при всей твоей кажущейся независимости не более чем фрагмент тех самых пеленок. Даже беситься тебе нельзя, потому что не ты меняешь пеленки.
  Слушатель не шевелится, сие обнадеживающий факт. Все бы так слушали. Я добавляю, покорно и скромно. Где-то черная взвесь расплескалась среди белых точек, где-то белая ширь покрыла чернеющие отметины. Другие товарищи (то есть соседи по койкам) не слушают Станислава Ивановича, они не хотят покоряться реальности. Надо чтобы хотели они. С открытым ртом, с детской завистью, даже с надрывом. Надрыв в некоторых ситуациях играет немаловажную роль. Это не грязное, не фальшивое, не ублюдочное позиционирование человеческого бытия. Это один из фрагментов вселенной. Ты волнуешься, тебя надрывает. Ты не волнуешься, все равно надрывает. Думал сказать, заколдованный круг. В который раз промолчал, пускай продолжает оратор:
  - Грязь человеческая начинается от игры. Покуда находишься в игре, игрока не оставляет некое чувство, что это не то, не настоящий прорыв по вселенной. Можешь выкладываться, можешь забыть про игровые бонусы. Можешь выигрывать, можешь сбежать со старта. Умнее сбежать со старта. Ты никому ничего не должен, если сбежал со старта. Человеческая система чертовски слабая или неуравновешенная система. И слабая потому, что воссоздана не единым звеном, не единственным атомом. Цифра один практически не проиграет в игре. Но прибавили к единице не то чтобы цифру, возможно кусочек, возможно ничтожнейший микрокосм или нуль. Что такое на практике нуль? Вот его и прибавили. Мерзкая штука, которая не делится на другие нули, не играет. Но в дальнейшем не только игра, целая жизнь становится ненастоящей.
  Да, подготовился мальчик. Пора согласиться с его непререкаемой позицией и прекратить его выдающиеся возлияния. Крикнул 'привет', значит привет. Спросил про 'здоровье', значит здоровье. Определился с великим единственным 'гением' на великой русской земле, значит определился. Время жесткое, строго регламентированное советскими законами и остальной лабудой. Больные жесткие, не замечают какая безмерная благодать снизошла на их дебильные головы. За стенкой ревет молоток. Ставил на бормашину, но обознался в силу собственной некомпетентности. Почему повсюду глупая, бесполезная, беспринципная подделка под истину? Самое время отбросить интеллигентные штучки и выплеснуть в мир бесконечную череду грязных и неудобоваримых ругательств. О, хотел бы их выбросить Станислав Иванович:
  - Несогласованность человеческой системы заставляет задуматься. Дурак не задумается никогда. Он не согласовывал, не представлял на определенном, можно сказать, на начальном этапе системный набор. Следовательно, он не знает, сколько звеньев содержит система, как далека от номенклатуры один, по какому принципу составляется из звеньев новая неединичная цепь со многими нулями. С дураком и так ясно. Он за старую, не самую пакостную среди прочих систему, чтобы не заплутаться во всем новом. Старая система имеет свои преимущества, вроде бы не понятные, но привычные дуракам. В новой системе новые атомы, новые звенья, переходы и связи. В старой системе такого нет ничего. Разве что доказательство, насколько больная система, состоявшая из этих больных человеков. Ей бы лечиться, ей бы на койку.
  Нет, мы не затрагиваем Станислава Ивановича. Зачем пришел, ради какой таинственной цели прокрался сюда? Гордый, палочный, почти нереальный товарищ. Другие товарищи реальные. Кто с авоськой, кто с рюкзаком, кто с дипломатом. Очень реальные товарищи, вроде собачьей кучи на ленинградском асфальте. И содержимое их реальное. Имеется в виду содержимое рюкзаков, авосек и дипломатов. Сразу все догадались, зачем здесь товарищи. Жизнь величественная, судьба гвардейская, не судьба, а калач. Губы тянутся, зубы клацают. Мировая система социализма превыше всего, когда содержимое рюкзаков, авосек и дипломатов приходит в больницу.
  Насчет духовного уродства своя версия. Дуракам, конечно, везет. Схватили и спрятались, сожрали и выблевали. Станислав Иванович Топецкой не желает думать об вышеупомянутом явлении. Слишком ублюдочно, слишком попахивает плебисцитом. Вытащил из кармана немного монет, чего полагается оплатил - и готово. Нет, не желает думать на данную тему младший Иванович. А как же душа? Самое главное отброшено на помойку. Человек без души есть животное, сколько раз говорили ученые, и на помойку. Не перевоспитаешь животное, не получится человек. Путь тяжелый, но разве пугался доброго дела младший Иванович.
  Мы, кажется, рядом с истиной. Или оно только кажется? Чистая душа разобьется, но победит. То есть она победит тварь и победит мрак, вот это позорное непотребство скотов, с их рюкзаками, авоськами, дипломатами. Скоты есть масса, представляющая собой много звеньев. Душа одинокая и даже лишенная звеньев, но это душа. Вы посмотрите на Станислава Ивановича. Что за брат, что за чувствительный юноша, что за герой? Себя не жалеет, не то что пары паршивых серебряников:
  - Вспомнил, как маленький был? Бегал, игрался, думал за все отвечает система. Неужели так думал, не шутил по природной своей глупости? Неужели верил, будто система и ты в чем-то родные, чего-то совместно собой представляете и означаете? Зря, дорогой. Это была шелуха твоего бесполезного детства. Это опять-таки накипь, что вроде помазала, но не заклеила шелуху, не сложила обратно на ее законное место. Теперь шелуха сконцентрировалась перед глазами. Она заслонила твое мыслительное пространства. Она выдрала твои бесполезные и никому не нужные мысли. Она врезалась в мозг всеми своими углами и мусоринками. Что случилось с тем местом, что ты называл 'мозг'? Или рассчитывал, будет не так, то есть не будет углов и прочего мусора? Какого черта рассчитывал? Вся твоя нынешняя вселенная состоит из углов и квадратов. Первый квадрат раскололся на две равноценных фигуры, которые не есть треугольники, состоящие все из тех же углов. Второму квадрату хватило своих треугольников. Но здесь не самая суть. Неужели не догадался, мой ласковый, что невозможно шутить с треугольниками? Неужели не догадался, какая квадратная на тебя навалилась система, как обломила тебя со всей твоей шелухой из твоего бесполезного детства.
  Теперь попробуйте повторить, что такое сказал Станислав Иванович. Попробовали? Думаю, очень понравилось. Гораздо больше, чем тем нищебродам, которые жрут, которые пьют, которые родину обхаркали и у которых достоинство в пресловутых авоськах. Скомкал последнюю речь Станислав Иванович, не сумел ее донести до сознания несознательного народа в облике Владимира Ивановича на больничной койке. Ну и окружающие долбаки имеют потрясающую возможность послушать. А они вместо этого положили кровавый глаз на поганый рюкзак, ну и все то, что извлекается из подобной поганки. А извлекаемые емкости не такая большая редкость на русской земле, можно достать в любом магазине. Но мысли, но фразы, но чувства и к чувствам величие гениальной души... Этого не найдешь в магазине. Сложная, мать твою, дефицитная вещь, к которой необходимо готовиться. Я повторяю, чертовски сложно и долго готовиться. Чтобы потом все твои мысли, и фразы, и чувства сожрала какая-нибудь отвратительная свинья на больничной койке.
  На мгновение задумался Станислав Иванович. Ведь точно свинья. Блаженная свинья, твою мать, еще улыбается. Пора отбрасывать копыта, свинья улыбается. Пора выбрасываться в окошко, пока другие не вытащили ногами вперед, все равно улыбается. Пора почувствовать, кто хозяин, а кто потерял свои бонусы. Опять никуда не делась улыбка. Неужели не ясно, на какие жертвы ради какой-то свиньи записался Станислав Иванович? И вообще насколько унизилась интеллектуальная сущность младшего Топецкого, чтобы некто, считающий (и несправедливо) себя старшим братом, вкусил от величия Станислава Ивановича. Так есть, но так не должно быть. Величие Станислава Ивановича во всех отношениях божественная величина, не взирая на прочие мелочи и на спутавшиеся в голове мысли. Потому что все это от бога.
  - Вспомнил глупое детство свое? Был веселым таким мозгляком. Много дергался, много себе позволял и не спрашивал никого. Допозволялся товарищ.
  
  ***
  Пятый день без движения. Нет, ваша неправда, товарищи. Видите, не только бормочет всякую хрень и собачую глупость раздавленное существо на больничной койке. Пальцы сжал, колено согнул. Пошевелился? Какое пошевелился, поворачивается к стенке Владимир Иванович. От кого поворачивается? Или совсем не больной пресловутый больной? Вся болезнь - только бред. Хочу добавить, сплошная и отвратительная надуваловка своего отечества и других граждан. Кто закатил глазки? Кто посучил лапками? Откуда подобная лабуда, если мы оставили здесь неподвижное и практически дохлое тело?
  Мне не нравится. Какого черта выдерживать ритуал? Его придумали подлые маромои. Здоровенный мужик, скрученный болезнью обязан выглядеть как последнее чмо среди мусорных баков. Здесь ты сама болезнь. Таблеток тебе принесут. Выпить опять принесут. Обожраться может и не получится, но не дадут умереть с голоду. Понимаешь дружище, болезнь является антиподом здоровья? Или не понимаешь? Пускай приносят сюда атрибуты болезни. Вкусное, сладкое, горькое. Тарелку, судно, стакан. Есть определенная категория граждан, их обязанность приносить определенные вещи. Тебе поручили лежать, вот и лежи. Самый несчастный, самый печальный среди самых-самых в нашей вселенной. Главное не кривляться, не устраивать склоку, чтобы не возникали проблемы для прочих товарищей. Там за амбразурой окна нет ничего хорошего. Все хорошее здесь, в этой палате, на этой койке.
  - Здорово, братец!
  Появились Кирилл Петрович Ламерти и один апельсин, Максим Леонидович Супенков и четыре цветочка. Черт его знает, почему четыре цветочка, если имеется денег на целых четыре цветочка. Ну, что это мы придираемся? Денег на пятый цветок не хватило, а три показалось обидным дарить, когда еще оставалась мелочь в кармане. Главное люди, какие люди! Сильные, крепкие, обладающие более или менее приличным здоровьем. Могли кое-чем заниматься иным с большей пользой для здорового организма, не говорю про всякие удовольствия. Пришли, не посчитались со временем. Руки жмут. Максим Леонидович Станиславу Ивановичу, Станислав Иванович Кириллу Петровичу. Теперь раскачиваемся на каблуках, как в одном старом классическом фильме. Можно больному чего-то пожать? Оно не плохо бы, если больной не заразный. Кто здесь докажет, что он не заразный? По коридору развернутым фронтом прорвались товарищи. Не дай бог коснуться чего. Все подозрительное. Стены подозрительные, морды подозрительные, на лбу не написано, человек или ходячий микроб. Впрочем, пиши не пиши, кто прочтет подобную дребедень с чужой морды.
  - Привет, мужики!
  Кирилл Петрович кладет апельсин. Максим Леонидович туда же цветы. Думал поставить цветы, но не нашел подходящей посуды, а когда схватился за некий странный сосуд, ему объяснили, что это не так чтобы подходящая емкость, но утка. Ничего не понял Максим Леонидович, какая такая утка? Сюда мы не на охоту собрались. Здесь лежат инвалиды, можно добавить, одной ногой будущие покойники. Или у них какая-та охота и утка? Ладно, оставим в покое здорового Леонидовича. Чтобы чего-нибудь не сломал или какую кровать не свернул вместе с ее содержимым. Надо же, столько бутылок вокруг и ни одной для цветов Леонидовича. Ну, разве не понимаешь, пацан, что бутылки снесут в магазин и получат другие бутылки. А ту, которая горлышком влево торчит, ее не снесут в магазин...
  Улыбнулся Максим Леонидович:
  - Она нужна для охоты, она утка.
  Нет, ничего личного. За долгую и суровую жизнь научился общаться с больными Максим Леонидович Супенков, русский богатырь Супша. Что если они такие люди, которые не имеют права на жизнь по определению, вот жить почему-то им хочется. Лучше бы сразу отдали концы. Тогда бы Максим Леонидович взял пресловутую утку, поставил цветы, и закрыл наконец дурацкое мероприятие по посещению дурацкой больницы. А так сомневается Леонидович:
  - Когда еще встанет больной?
  Утешает его Станислав Иванович:
  - Скорее не встанет, чем встанет.
  Но утешает неправильно, и сомневается Леонидович с утроенной силой:
  - Если встанет больной, то увидит цветы.
  Некая гадкая мысль засела под сердцем, особенно после не менее гадкого заявления красавчика Ламерти:
  - Для чего больному цветы?
  Почти разозлился Максим Леонидович:
  - Чтобы поправиться.
  Так слово за слово перешли на личности. Максим Леонидович попробовал развернуть любимую тему, что такое сверхчеловек. Но говорил замкнуто, несвязно, наговорил глупостей. По крайней мере, так показалось Станиславу Ивановичу, что максим Леонидович говорит глупости. Еще за минуту до текущего момента правильные мысли прокручивал Станислав Иванович, вот приперлись какие-то потрохи, и начались глупости. Особенно не понравился разговор про белокурую бестию. Почему-то на эту самую бестию сделал упор Максим Леонидович, что совершенно взбесило младшего Топецкого. Станислав Иванович едва не ударил придурка:
  - При чем тут цветы и какая-та бестия?
  Здесь замолчал Леонидович:
  - Связь она есть.
  И на протяжении следующих пятнадцати минут не произнес ни единого слова. Обиделся, с удовлетворением констатировал факт младший из братьев. А еще бы убрался к чертям Леонидович. Ну, не нужен он здесь. Неужели не понимает, насколько не нужен здесь Леонидович, насколько опять же он контрастирует с окружающей обстановкой и дергающимся тельцем старшего брата Ивановича. А что дернулся старший брат от глупой выходки Леонидовича, в этом более чем уверен младший из братьев. Кто как не он лучше всех знает бедного брата.
  - Не по-русски у нас получается, - попробовал вмешаться Кирилл Петрович Ламерти.
  И посмотрел на него не самым приветливым образом Станислав Иванович. Вот же сука какая! Нет, вы не думайте про Станислава Ивановича, сука есть Ламерти. Пришел со своим толстым другом к несчастной жертве, можно сказать, обстоятельств. Не предупредил толстого друга, что в больнице звиздеть запрещается. Можно задеть чьи-то братские чувства. Или опять ошибаюсь, пакостный Ламерти именно потому притащил сюда жирного мальчика, чтобы досадить Станиславу Ивановичу.
  - Ты еще вспомни русский народ, - так огрызнулся младший Иванович.
  - Что такое народ? - не поняли на соседних койках.
  Но думаю, во всем разобрался подленький Ламерти. Надо бы научиться нам состраданию. Еще неплохо любить и уважать братские чувства. Или опять не дошло? Здесь на койке лежит старший брат Станислава Ивановича. Чертовски злобезный и глупый пацан. Если хотите, та самая белокурая бестия (за вычетом белокурых кудрей), о которой чуть раньше заикнулся дурак Супенков. Но Супенков только последний дурак. То есть из той категории дураков, на которых дрова рубят и воду возят. Не мог Супенков вот так по своей воле поддеть братские чувства Станислава Ивановича. Зато мог поддеть Ламерти.
  - Русский народ самый лучший народ среди прочих народов, - для непонятливой категории пояснил Станислав Иванович.
  - Ага, - успокоились на соседних койках.
  Кажется, с данной проблемой мы разобрались. Все-таки есть среди дураков более или менее приличные люди. Хотя с другой стороны, с дураками всегда разберется младший Иванович. Братская любовь, раз. Братская скорбь, два. Братское отношение ко всему случившемуся, что растянулось на пресловутой больничной койке. Плюс хороший пинок в задницу для белокурой бестии. А это уже кое-что. Не знаю, видит ли Станислава Ивановича его 'горячо обожаемый брат' Владимир Иванович. Но всевозможные недоноски не только слышат, но видят великие братские чувства на одном единственном примере братской любви в образе Станислава Ивановича.
  - Да я за брата...
  Нет, вовремя остановился младший Иванович. Очень захотелось броситься на безвольное братское тело, засучить ручками и завихлять ножками. В стиле 'на кого ты нас оставил'. Но удержался в последний момент, не бросился младший Иванович. Все-таки старший братец порядочная сволочь. А в последующий за последним моментом момент эйфория прошла. Супенков как-то неловко зашевелился и перестал привлекать всеобщее внимание своей неподвижностью. Вроде бы пролетели пятнадцать минут, когда безраздельно царствовал Станислав Иванович. А тем более его братская скорбь по несчастному придурку Владимиру Ивановичу, которому более чем повезло иметь такого прекрасного брата.
  - Мы не хотели тебя обидеть, - мягко сказал Ламерти.
  - Мы этого не хотели, - вмешался в разговор Супенков, - Мы понимаем твои братские чувства.
  - Да чего вы тут понимаете? - неожиданно всхлипнул младший Иванович.
  Вот тебе незадача какая. Начинали про русский народ, про величие русской души, про нечто возвышенное и вполне осязаемое даже на фоне нынешней глупости. Закончили как всегда. Всем заткнул рот гениальный товарищ:
  - Почему настолько несправедливая жизнь? Почему она наваливается на тебя, буйная, сумасшедшая, почти отвратительная в своей безнадежности? Никому не хочется, чтобы она наваливалась неожиданно, без предупреждения, но она наваливается, обступает и давит. Ты хороший, но жизнь еще лучше. Жизнь не прислушивается к твоему мнению. Она живет по собственным законам, опять обступает и давит. Можно придумать иные законы, можно обманываться, можно доказывать каждому встречному и поперечному, что не так. Но все останется так. Где ты оставил дурацкую жизнь, там оставил ее навсегда, больше не суйся туда со своим свиным рылом.
  Потекли из глаз чистые, светлые, братские слезы.
  - Мы понимаем твое состояние, - мягко сказал Ламерти.
  - Точно, - после весьма продолжительного молчания вставил слово здоровый пацан Супенков и положил свою здоровую лапу на вздрагивающее плечо Станислава Ивановича.
  - Ах, ничего вы не понимаете, - сбросил здоровую лапу младший Иванович.
  Неужели никто не видит, не чувствует, как зашевелился больной? Наглому извращенцу, умудрившемуся разбить голову, лучше бы лежать тихо и изображать из себя умирающего. Но он чего-то зашевелился, не дай бог, начнет еще слюни пускать или откроет свой пакостный рот и отвлечет внимание от младшего брата. А внимание всей палаты на Станиславе Ивановиче. И это чувствует Станислав Иванович:
  - Жизнь всего только вещь. Во-первых, бесполезная. Во-вторых, чертовски опасная. Наконец, просто смешная. Хотелось представить ее иначе, хотелось попробовать ее по-другому. Как нечто величественное и великое. Но получилась в конечном итоге одна бесполезная вещь. Еще проблеск страсти, смертельная суета. Растрата чувственной энергии, потрава мечты. И бесконечный облом за все прошлые, настоящие и ожидающие тебя, дурака, ошибки.
  Станислав Иванович картинно высморкался и вытер слезы:
  - Я не могу согласиться, якобы жизнь оказалась глупее, чем ей полагается. Но не могу согласиться и наоборот. Вещь есть вещь. Рассуждая о разных вещах, мы подходим к проблеме вещей, то есть охватываем только эту и никакую среди прочих проблему. Но зачем? Для чего создаются проблемы? Или опять какое-то сумасшествие, свойственное русскому человеку? Очень легко оправдаться, выставляя собственную глупость за чистое золото независимой жизни. Вроде бы как судьба, твою мать. Судьба нашей бедной страны, нашей бедной земли и всего человечества быть заложником жизни. Неужели не ясно, русский человек не может просто так умереть, не имеет на это права. Русский человек просто обязан жить для своей родины. Родина тебя вырастила, накормила и воспитала. Родина предоставила тебе потрясающие возможности для дальнейшего развития к самой жизни. А ты умер. Вот так взял и умер. И тем самым подставил, да что такое я говорю, тем самым ты предал родину.
  Дальше тяжелое молчание, несколько сдавленных вздохов. На больничных койках продолжился прерванный разговор, но как-то совсем невнятно, оно называется, шепотом. Кирилл Петрович отошел к окну и сделал вид, что рассматривает кактусы на подоконнике. Максим Леонидович уперся глазами в пол, затем высморкался так же картинно, как Станислав Иванович. И все высморкались. То есть все присутствующие в палате. Эпидемия что ли какая, твою мать? Про эпидемию ничего не знаю, только подобная хрень не понравилась Станиславу Ивановичу.
  - Мы в каком мире находимся?
  Затошнило где-то под ложечкой Станислава Ивановича. Неправильная жизнь, неправильная судьба, неправильные извращенцы на каждом шагу, полное недопонимание существующей проблемы. И вообще, здесь не театр с его облагороженной публикой. На мгновение задумался Станислав Иванович. Какого черта театр? Какого черта в голову лезут дурацкие левые мысли? Время такое, что мысли не могут быть левые. Стопроцентная концентрация твоих способностей ведет к желаемому результату. Левые мысли вообще никуда не ведут, больше того, они на какой-то момент помешали сконцентрироваться Станиславу Ивановичу. Так хотелось сказать чего-нибудь из театрального репертуара, типа 'милый брат, почему ты такой жестокий'. А вместо этого выдавил всякую хрень младший Иванович:
  - Родная земля...
  Ну, хватит. Старший из братьев сел на кровати. Бессмысленная улыбка, трясущиеся конечности, в голове перекладина, детство, народ. Плюс молотки, клещи, зубила и пилы. Не перечисляю, еще чего в голове. Сунул ноги в разбитые тапочки. Поднялся, пошел. Ничего не сказал, толкнул дверь, исчез в коридоре.
  
  ***
  С исчезновением такого бессмысленного существа стало уютнее всем прочим товарищам. Соседи по койкам перестали корчить из себя девочек над гробиком умирающего, и раскричались, как будто готовились к драке:
  - Э, что ты сказал о моей зарплате?
  - Я вернусь, твою мать, и наведу порядок.
  - Поставь бутыль на балкон, огурцы в холодильник.
  - Что, у этого козла опять двойка...
  Трое пацанов расположились ладком вместо Владимира Ивановича. Петрович очистил свой апельсин. Его попробовали и объявили вполне пригодным. Леонидович потрогал и чуть не раздергал свои четыре цветочка. Да на кой они ляд? Все равно никто не оценит скромное внимание здорового мальчика. Да и вообще понравились Леонидовичу лепестки тех самых цветочков. Даже вырвал один лепесток и отправил кружиться по комнате. Лепесток кружится, настроение поднимается, и как-то чувствует себя хорошо русский богатырь Супша. Ничего серьезного не произошло. Можно сказать, бытовой случай из самых обыкновенных. Сорвался пацан с перекладины, слегка повредил голову, ну и так далее. Разве от этого умирают, решил Леонидович.
  - Русский образ есть человеческий образ, - Станислав Иванович Топецкой почувствовал настроение толстого мальчика, ему не понравилось, - Я думал продвинуть русского человека в сверхчеловеки, однако усомнился в правильности подобной идеи. Это не сверхчеловек, но промежуточная стадия, если припоминаете, наиболее близкая стадия к окончательному результату. Существуют прочие стадии, они ниже и хуже. Народы земли ограничили свой подъем, только русский народ не ограничивал ничего. Зачем нам подобная дурость? Если народы земли пугает бездонная величина, русский народ она не пугает. Русский народ нормален во всех отношениях, вечно ходит над бездной.
  - Оно так, - заметил Максим Леонидович.
  - Ау, - Кирилл Петрович зевнул.
  Кто правый, кто виноватый, пока не знаю. Койка узкая, пружины прогнулись, Максим Леонидович Супенков постарался. Здесь не бездна, в лучшем случае следующий лепесток, пущенный по кругу здоровым мальчиком. А что, неплохая идея, вот бы попасть в настоящую бездну.
  - Не беспокойтесь, - опять Станислав Иванович, - Человечество развивается в поисках сверхчеловека. Хотел сказать про поиски божества, но здесь формулировка неправильная. По большому счету сегодня какое-то неинтересное божество. Оно надоело, оно дьявольски надоело. Обжористое, капризное божество, обижается чуть ли не по каждому поводу и поступает несправедливо даже в том случае, когда от него ожидали приличный и справедливый поступок. Я говорю, надоело. Необходим человек, превосходящий во всем божество. Он из смертных. Пусть будет так. Смерть подталкивает человека к великим делам. Не поспешишь за тот ничтожный период, что называется жизнью, сделать великое дело, и вообще ничего не успеешь. Иногда не мешает хороший толчок. Сила толчка - великая сила прогресса.
  - Русский, твою мать, - Кирилл Петрович зевнул.
  - Сам ты русский, - заметил Максим Леонидович.
  Предупреждал, какая-та не такая борьба интеллектов, что происходит сегодня. Опоздали, прокисла сама интеллектуальная основа борьбы, отскакивает от зубов. Глаза не горят у собравшихся на больничной койке товарищей. Не стоило здесь собираться по версии младшего Топецкого. Но именно здесь и именно так получилось, собрались товарищи. А заодно и поговорили, точно откушали старую жвачку. Только старая жвачка не ублажает желудок. Соки ушли, силы ушли, энергия так же ушла в никуда. Кричи не кричи, ничего не изменится в нашем изменчивом мире.
  Станислав Иванович не совсем чтобы сдался:
  - Только отбросивши слабые элементы своего величайшего 'я' поднимается кверху сверхчеловек. Сегодня был на ступеньку ниже, завтра стал на ступеньку выше. Он не умеет иначе. Его глаза направлены вверх. Он там, он в заоблачном океане грез и надежды. Он никогда не проигрывает, даже в том случае, если выиграть невозможно. Такая земля русская. Здесь маленькие соблазны перерастают в большие соблазны, а маленькие удачи становятся большими удачами. Проиграет сверхчеловек, маленькое ничто проглотит большое нечто в единый момент, и опять позорное божество покажет нам ножки да рожки.
  Нет, все мы это слыхали. Две тысячи двести пять раз. Больше не хочется. Рассудок вообще отупел за несколько месяцев обыкновенной студенческой жизни. Кое-чего попадает туда, то есть на пресловутый рассудок, кое-чего там застревает, но обратный отток не наблюдается. Неужели рассудок такой у студента? Ему говорят, говорят, говорят - он слушает, слушает, слушает. Опять ничего. Вне зависимости какая прекрасная тема. Про отчизну, про счастье, про девок. Лучше про девок. Что стругают нашей отчизне рабов и солдат. Что выполняют свои бесхитростные обязанности, не придуриваясь, не размышляя. Вот еще раб и солдат. Вот еще, вот еще. Тут тебе лучшая тема.
  - Не пора ли? - Кирилл Петрович добил апельсин и выбросил шкурку. Всего пол часа продержался, и появилось внутреннее не совсем хорошее чувство опустошенности. Вроде бы хорошие друзья у Петровича. Никто не спорит, они пацаны то что надо. Только не виделись целую вечность по той причине, что просто не виделись. За отчетный период здорово изменился товарищ Ламерти, и сегодня не в том настроении правильный мальчик, чтобы увидеться.
  Короче, солнышко светит, ветер играет, жизнь продолжается. Не век же вот так куковать среди прочих маленьких мальчиков? Может и не заметно со стороны, но за последнее время более чем изменился товарищ Ламерти. Не говорю, что волосики выпадают рядами на его красивой головке. Просто настала другая жизнь для Петровича. А еще товарищ выбросил шкурку.
  - Ты спешишь? - засуетился Максим Леонидович.
  - Кажется, что спешу.
  - Я тоже...
  Вот и весь сказ. Толстый Максим Леонидович не похудел за отчетный период. Морда его отекшая, в голове по прежнему тараканы и мусор. Почему бы тебе не остаться и, соприкасаясь с выдающейся человеческой мудростью в лице Станислава Ивановича Топецкого, немного почистить свой мусор? Так не делается, черт подери. Это бунт или что? Самое время наказывать расшалившихся дураков. Мы пришли поддержать нашего оступившегося товарища. Или не ясно, насколько нуждается в нас товарищ больной? Без нашей поддержки ему не выкарабкаться из той ямы, куда он залез по своей глупости. Чувствует Станислав Иванович, что придуркам не ясно. Пришли, отметились, отдали свой человеческий долг. Боженька, посмотри, какие мы правильные! Ах, простите, коммунизм упразднил боженьку. Ну тогда, добрый дедушка Ленин, оставь свой коммунистический рай, и послушай, какой ерундой занимаются твои бестолковые детки.
  - И не мечтайте, - грубо и жестко сказал Станислав Иванович.
  Сегодня младший из братьев будет за дедушку Ленина:
  - Наше маленькое эгоистичное 'я' во всех отношениях является продолжением политики нашей родины. Мы не имеем ничего личного, что не относится к нашей родине. Мы вообще ничего не имеем. Даже время, которое вроде бы наше на сто процентов, даже оно распределяется родиной. И родина не простит, если наше эгоистичное 'я' поставит дурные свои интересы превыше самой родины. Родина не девка, черт подери! А что такое девка, вот мы сейчас и решим. Пока не вернулся больной, у нас есть на то время.
  Сцена практически бесконечная. Гул, бутылки, стаканы, вид из окна. Непонимание со стороны бывших товарищей. Всякие там амбиции дураков, и нет лидера. Кто у нас лидер сегодня? Черт его знает кто. Слушай, пацан, ты уже всех забодал. Вот и весь сказ про какого-то ангела. Собственно говоря, какого черта мы здесь затесались? Кто человеческим языком разъяснит, какого черта здесь происходит, и сколько такое терпеть? Я например не дождусь, пока заткнутся товарищи:
  - А что ты знаешь про девок?
  - Немного больше, чем некоторые.
  - Ничего ты не знаешь.
  - Нет, знаю.
  Где, ответьте на последний вопрос, эта божественная тишина? Где улыбка спящего ангела? Сами знаете где...
  - Милая, милая, - Владимир Иванович Топецкой прислонился спиной к унитазу.
  
  ***
  Тем временем милая девочка, оскорбленная до глубины души и разочарованная неправильными действиями перед одним неправильным мальчиком, продолжала свой путь по вселенной. Что-то не сложилось в ее королевстве в тот судьбоносный момент, когда очень рассчитывала Наталья Сергеевна Репина, что все сложится. Экзамен по математике стал переломной точкой в пространстве, где не просто споткнулась товарищ Репина. Нет, не стоит шутить, что не знала Наталья Сергеевна дурацкую математику. Все соглашаются, знала ее Наталья Сергеевна более чем хорошо и достаточно для поступления в любой институт, даже такой навороченный как Политех. Не могла Наталья Сергеевна не знать математику.
  Просто судьба. Где-то на определенном этапе ослабела умная девочка, потеряла правильную ориентацию в мире науки и техники, расслабилась. Дурацкая любовная история сказалась на качестве подготовки Натальи Сергеевны в институт. Умные мысли, связанные с математикой и другими науками, вытеснили другие, не очень умные мысли. Следовало продержаться еще пару месяцев, пару недель, может дней, и не допускать на главенствующую позицию не очень умные мысли. Нет, не против подобной ерунды Наталья Сергеевна Репина. В конечном итоге, математика только наука. Формулы, теоремы, определения, ну и всякое прочее. Наука бывает простой и понятной, пока держишь ее в голове и не загнал в какое-нибудь не совсем удобное место. Зато за любую неточность может жестоко нагадить наука.
  Теперь понимаете, никаких обид на влюбленного дурака Владимира Ивановича Топецкого, на Володю, на Вовочку. Просто наказала себя за неправильное поведение Наталья Сергеевна Репина. Несчастный Вовочка, он так ничего и не понял, стал орудием наказания. Нет, Наталья Сергеевна не изменилась по отношению к Владимиру Ивановичу в худшую сторону. Больше того, с каждым днем росло ее уважение к бывшему возлюбленному. Все-таки он прорвался сквозь чувственные преграды любви и занял в Политехническом институте соответствующее место. Чего так и не добилась Наталья Сергеевна Репина.
  Хотя постойте, кое-чего все-таки добилась она, наказав себя за безвременную любовь и дурацкое брожение чувства накануне экзаменов по математике. Во-первых, пошла работать Наталья Сергеевна Репина. В маленькую конторку, каких у нас пруд пруди, обыкновенной чертежницей. Во-вторых, перевелась на вечерний факультет все того же Ленинградского Политехнического института. Точнее, сначала перевелась на вечерний факультет Наталья Сергеевна Репина, где успешно выдержала все вступительные испытания, затем стала чертежницей.
  И началась новая жизнь. Просыпаешься в шесть утра, завтрак, кальки и тушь, обед около пяти вечера, институт, возвращаешься домой после одиннадцати. Затем тяжелый маразматический сон. Ни одной минутки свободного времени, в выходные дни к институту готовится Ната. Некогда остановиться, подумать, перелистать свое не совсем удачное прошлое. Вокруг солнце и звезды, тучи и дождик, серенькие дворы-колодцы и серенькие улочки твоего любимого города. Тебе бы только остановиться на пару мгновений, только заглянуть в то самое прошлое, откуда все начиналось. Но не останавливается в бешеной круговерти красавица Ната.
  Единственный раз было что-то другое, не связанное с твоей повседневной жизнью. Это что-то ушло и осталось где-то в других измерениях. Возвращаться к нему больно и гадко, потому что оно было и могло еще быть даже сегодня, даже в такой круговерти, куда попала бедная умная девочка. Я уже говорил, чертовски красивая девочка. Нет, еще не осознала свою красоту Наталья Сергеевна Репина. И не только духовную красоту. Между прочим духовная красота все равно, что проклятие для Натальи Сергеевны. Не следовало углубляться в духовные выси и дали, следовало жить просто так, как живут очень многие девочки. Тогда имела все шансы прожить свою жизнь по-другому Наталья Сергеевна Репина. А так беспричинная боль, сжигающая тоска, постоянное самобичевание и остановившийся взгляд в одну точку.
  Господи, что за взгляд у Натальи Сергеевны Репиной? Он и вправду остановился. За обеденным столом, на работе и в институте неожиданно замирала Наталья Сергеевна Репина, взгляд ее прожигал камень. И не то чтобы на пару секунд, а на целую вечность, словно выпадала Наталья Сергеевна из существующей вселенной и окуналась в другую вселенную. Без смысла, без чувства, без ничего. Просто происходил переход отсюда туда, в те неизвестные веси и дали, где поселилась в последнее время душа Натальи Сергеевны Репиной. Этот странный во всех отношениях переход стали замечать другие товарищи.
  - Не пора ли тебе жениться, доченька? - сказала мама Натальи Сергеевны.
  - Нет, не пора.
  - Есть у нас подходящий жених. Закончил военное училище, отправляют служить в Венгрию.
  - Не хочу в Венгрию.
  - А в приданное холодильник, ковер, телевизор.
  - Не хочу телевизор.
  Как-то странно на все реагирует девочка Ната, ой простите, Наталья Сергеевна Репина. Почему-то она не смеется теперь никогда. То есть вообще никогда не смеется. Хмурый взгляд исподлобья, глаза как у затравленного зверя. Господи, какие-то неправильные глаза у Натальи Сергеевны Репиной. И остановившийся взгляд. Нет, не должны быть такие глаза. Неужели никто не догадается, что это неправильные глаза, когда тебе только-только исполнилось восемнадцать. Только изменить ничего невозможно. Это чувствует, на этом зациклилась повзрослевшая Репина.
  - Ненавижу офицеров, - папа Натальи Сергеевны сцепился с мамой Натальи Сергеевны.
  - Лучше молчи и не вмешивайся.
  - Я потомственный рабочий, черт подери, не какая-та шваль. Поэтому правильно говорит доча, нам не нужна Венгрия.
  Дальше патриотические вопли про Петербург. Много народных словечек и междометий, вполне реально определяющих статус советского офицера в современном обществе. Вы представляете, что значит такой статус? Рычит и ругается папа Натальи Сергеевны, пытаясь перекричать маму с ее холодильником, ковром, телевизором и неожиданно выплывшей в последний момент стиральной машинкой:
  - Репины не продаются, твою мать.
  - Чья бы корова...
  - Ну все, найду нашей дуре нормального парня.
  Еще дальше Наталья Сергеевна Репина залезала под одеяло, натягивала подушку на голову и засыпала. Или прикидывалась, что засыпала. Под подушкой было темно, тепло и уютно. Сюда не доносились вопли родителей. А если они доносились, то отсекала подобную глупость Наталья Сергеевна. Про всяких там офицеров и Венгрию. Про нормальных парней на бетономешалке.
  - Зачем рожала девчонку?
  - Ну, так получилось.
  - Я же просил, роди пацана. Что за жизнь? Никто меня не слушает, словно назло получилась девчонка.
  Нет, ничего плохого в адрес родителей. Во всем виновата Наталья Сергеевна Репина, ее постоянное стремление к совершенству. Почему-то хотелось жить и страдать, и любить в совершенной вселенной. Чтобы жизнь была совершенная, и страдание совершенное, и любовь. А получилось не то и не так. Прошелестела в облаках совершенная жизнь, оставив какие-то мелкие гадости. Ну и страдание получилось не очень, ибо по всем современным меркам должна веселиться Наталья Сергеевна Репина.
  Наша страна неуклонно опережает своих противников на международной арене. С каждым годом советские люди живут все лучше и лучше. Но благосостояние народа выражается не обязательно материальными величинами, хотя и материальными величинами оно выражается. Просто наша страна вышла на другой уровень, где основной целью является человек. Следовательно, человек в нашей стране не может быть брошенным. Его пасут по высшему уровню. Опять же человек, которого пасут по высшему уровню не может быть одиноким. Или не догадались, целая страна вместе с тобой, девочка. А ты где-то там далеко. Ты с головой под подушкой. А на улице редкое ленинградское солнышко. Да и день весь такой ласковый, весь такой правильный. Там, возможно, другая, более счастливая жизнь. Там единственная возможность забыть одиночество.
  Или все ждет чего-то Наталья Сергеевна Репина? Шаги за окном. Звонок в дверь. Чего ты ждешь, девочка? Почему не пробовала новую жизнь в ее нормах и проявлениях? Не получается, лежит и ждет Репина. Родители вроде бы отвязались со своими бесконечными разговорами. Тихо, тепло, целый мир под подушкой. Можно собраться с силами и навсегда нырнуть в существующий мир. Только ты, только тепло, только подушка. Плюс тот самый звонок в дверь. Срывается, бежит, шлепает голыми пятками Наталья Сергеевна Репина. Неужели тот самый звонок? Именно тот самый, который должен был случиться когда-то. Ну, хотя бы сегодня, хотя бы сейчас должен был случиться звонок. И он случился, черт подери! Задохнулась Наталья Сергеевна Репина:
  - Неужели это судьба?
  Открой дверь, и узнаешь.
  
  ***
  - Ну, здравствуй, - сказала Рыжая, забираясь с туфлями под старенький плед на подушку, - Давненько не виделись. Позабыла на что ты похожа и с чем тебя есть. Все позабыла.
  - Не огорчайся, ничего страшного.
  - Кто огорчается? Только свинья огорчается.
  Скучная комната у Натальи Сергеевны Репиной. Стол, тахта, секретер. На столе тетради, в секретере книги, на тахте подушка и плед. Еще старый медведь. Шкура белая, похожа на драный тулуп. Лапы синие, похожи на валенок. Нос оторвали черт его знает в какой потасовке с придурошным Вовочкой. Господи, посмотрела на оторванный нос и едва не потеряла сознание Наталья Сергеевна. Лучше бы оторвали глаза. Ибо глаза у медведя такие большие, точно расплачиваются за рот и за нос разом. А еще такие же сумасшедшие, как у Наты глаза, и уставившись в них, падает в бездну Наталья Сергеевна Репина.
  - Ты балдеешь? - Рыжая где-то там на краю бездны.
  - Не балдею.
  - Ладно, не ври, - не отступает, не унимается Рыжая. Плед натянула, медведя выбросила. Какой-то он неприятный медведь, у него слишком грустная морда. От грустной морды сам становишься кислым и грустным. Желудок перекисает на почве этой тупой ерунды и позволяет себе разные глупости.
  - Мне так не кажется, - почему-то попробовала оправдаться Наталья Сергеевна Репина.
  - Вы только послушайте, ей не кажется, - хмыкнула Рыжая, - Не ври, не надуешь.
  За последнее время сильно осунулась Карина Ефимовна Рыжая, можно сказать похудела. В воздухе носились кое-какие слухи, что она пошла в Театральный институт, где благополучно провалилась по причине недостаточной худобы. Что сильно обидело Рыжую с ее идеальной фигурой. Но обида не может быть вечной на русской земле. По крайней мере, решилась на эксперимент Рыжая. Пиво, табак, яблоки. И похудела во всех проблемных местах. Плюс изменился ее голос.
  - Расскажи лучше про свой институт, - перевела разговор Репина.
  - Чего про него рассказывать? Мир материи, вот и весь сказ. Приятный, больше того, потрясающий мир. Материя материальная, она радует. Котенок радует, собака радует. Кирпич, что ударил тебя, тоже радует. Мир материи это жизнь. Движешься, значит живешь. Соприкасаешься, снова живешь. Наслаждаешься, живешь выше прочего. Потрясающий, незабываемый мир. Его мечты реализуются сразу, а если не сразу, то никогда. Только набитая дура станет мечтать о набитом опилками рыцаре. Рыцарь реализовался в свое время, не существует больше его. Существуют опилки.
  Карина Ефимовна заметила яблоко на секретере в маленькой вазочке. Карина Ефимовна взяла яблоко и откусила почти половину. Ротик у нее огромный, как говорят в Театральном институте, рабочий. Оттуда такой перегар яблочно-табачной-пивной диетой, что едва не вырвало Наталью Сергеевну Репину:
  - И какое отношение все это имеет к твоему институту?
  Рыжая дожевала первое яблоко, выплюнула косточки на ковер, потянулась к другому яблоку:
  - Отношение самое прямое. Я не даром тебе говорю об опилочном рыцаре. Он не из мира материи. Он бессмысленный и ничтожный придурок. Им только деток пугать. Вдруг забралась в опилки змея или хуже того, таракан. Вот-вот, таракан. Как представлю себе таракана внутри твоего рыцаря, мир опошляется до неузнаваемости. Душа закрывается до опустошения. В глазах сплошные опилки и снова опилки. Я, может быть, непутевая девочка, но соображающая. Не даром тебе говорю об опилочном рыцаре. Я не пустышка, но знаю, опилки естественный материал для искусства. И вообще, что такое искусство, как не восприятие кучи опилок за нечто реальное и существующее в нашем реальном мире. Следовательно, труха для искусства те же алмазы, если ты не простой человек, какой-нибудь инженеришка с его логарифмической линейкой, если человек искусства.
  - Как-то неубедительно, - сказала Наталья Сергеевна Репина.
  Рыжая дожевала очередное яблоко:
  - Твои проблемы. Искусство вообще не обязано быть убедительным. Просто на определенном этапе хочется и очень хочется чего-то такого, имени которому нет. Вот мы и придумали за чего-то такое искусство.
  Яблоко номер три попалось большое. Карина Ефимовна запихала его целиком. Яблочный перегар, хруст и чавканье, растекающиеся по губам яблочные слюни и разлетающиеся кости.
  - Впрочем, какая разница.
  На несколько мгновений сумела отключиться Наталья Сергеевна Репина. Подумала о своем. Почему она такая босая и неодетая побежала на первый звонок? Что ей сулил этот первый звонок? Какого черта она ожидала увидеть за дверью? Неужели она ожидала увидеть вот эту культурную дуру? Ах, без пяти минут театралка! Ах, еще чуть-чуть похудеет, обязательно все режиссеры у ног. Институт, гастроном, кино. Кого угодно, но только не это позорное чмо ожидала увидеть Наталья Сергеевна Репина.
  - Разница есть, - Рыжая разделалась с очередным яблоком, - Обыкновенные пацаны влюбляются в обыкновенных девчонок с инженерным дипломом и устраивают себе самую тупую обыкновенную жизнь. Только мы, - на слове 'мы' сделала ударение Рыжая, - Только люди искусства влюбляемся в необыкновенных опилочных рыцарей. Оно здорово, черт подери, здорово! Необыкновенному человеку соответствует нечто необыкновенное. Даже материя у него необыкновенная, потому что его материя предполагает наличие необыкновенного нечто. Пускай необыкновенное нечто будут опилки. Какого черта мы отрицаем опилки? Если опилки не больше не меньше как проявление необыкновенной материи опилочного рыцаря. А рыцарю необходима материя, даже если рыцарь опилочный. Дух без материи - чистый покойник. Полетал, полетал, улетел. Не каждому по душе такой дух, который покойник.
  Рыжая кончила яблоко и уцепилась за следующее, не помню какое по счету:
  - Душа надоела, как муха вонючая. Откроешь пасть и проглотишь ее дурацкие крылышки. Что казалось красивым издалека, оно не совсем красивое рядом. Что казалось благоухающим на расстоянии, благоухает иначе, когда поднесли его к носу. Рыцарь есть человек. У него потрясающие носки: можно с гербами, можно из тонкого шелка, можно вообще из железа. Залюбовалась душа на подобную тупость и стала совсем мухой. Вот попробуем носки постирать. Каждый день, каждый час, каждый миг. И что останется от очарования рыцаря?
  Наталье Сергеевне надоело:
  - О чем мы опять разговариваем?
  Совершила она непростительную ошибку, вырвавшись на звонок из своего кокона, и запустив сюда Рыжую. Теперь ничего исправить нельзя, только убить Рыжую.
  - Да ни о чем, - вскинулась бывшая школьная подруга и без пяти минут театралка Карина Ефимовна Рыжая по прозвищу Рыжая, - Просто хотела тебе рассказать, черт с ним с дурацким театром, и кино в нашей жизни вообще не имеет значения, и институт. Мир вокруг нас такой красивый, такой потрясающий. Не стоит размениваться по мелочам, прожигать счастливую жизнь в гнилых институтах. Живи весело. Играй весело. Пускай вокруг тебя собираются всякие рыцари, и не только опилочные. Пускай собираются там же всякие тупари и придурки. Ты самодостаточная величина. Напился пива, укурился до ржачки, сожрал свои яблоки, - Рыжая взяла еще одно яблоко, - В конечном итоге дошло, какая величина. Я повторяю, самодостаточная величина. Или та самая, что не стирает чужие носки, никому не прислуживает, перед которой весь мир на коленях.
  Удивилась Наталья Сергеевна Репина:
  - А как институт?
  И получила новый энергетический коктейль а-ля Рыжая:
  - Да никак. Вот еще я подумала, кому нужен твой институт? Тебе что ли нужен?
  - Может и нужен.
  - Э, прекрати развлекать мои тапочки. Черта лысого нужен тебе институт. Что еще за бумажное самовыражение в неизвестность. Не нужен тебе институт. Раньше был не нужен и сегодня не нужен. Институт всего лишь дурацкая пропаганда. Мол, нужен всем институт. Ошибаешься, моя лапочка, он не нужен вообще никому никогда, кроме дупнутых преподов, получающих на такой бесполезной работе очень полезные денежки.
  Рыжая вытащила из кармана смятую пачку 'примсты', повертела, пожумкала и положила обратно:
  - Послушай меня про свой институт. Та же гнилая опилочная оболочка. Не бывает жизни внутри института. Просто не бывает и все, потому что повесили охрененный замок и дверцу закрыли. Вот поэтому задолбал институт, что закрытая дверца. Все радости, все удовольствия, ну и сама жизнь остались там где-то за дверцей. Внутри просто опилки, хлам и помои.
  Карина Ефимовна добила последнее яблоко:
  - Слушай, подруга, не рвануть ли нам в эту самую, ну как она называется?
  Карина Ефимовна осмотрела пустую вазочку, скользнула затем по тахте, и чуть выше, остановилась на прозрачном, ничего не выражающем лице Натальи Сергеевны Репиной, утонула в ее прозрачных ничего не выражающих глазах с сумасшедшинкой.
  - Все, ухожу, - неожиданно с места сорвалась Рыжая. А еще опрокинула вазочку, напоролась на стул и чуть не сломала ногу, запутавшись в коврике перед дверью.
  - Перебор.
  Ничего не ответила Наталья Сергеевна Репина. Тусклый взгляд в пустоту, темные пятнышки перед глазами, складывающиеся в разноцветные фигуры. Почему так получается? Пятнышки темные, фигуры разноцветные. Почему-то казалось Наталье Сергеевне, что из пятнышек темного цвета должны получаться какие угодно фигуры, но только не разноцветные. А получились в который раз неправильные фигуры, которые просто обязаны быть темными, но никак разноцветными. Почувствовала какую-то неправильность получившихся фигур Наталья Сергеевна Репина. Существовала вполне понятная правильность в том самом месте, где получались правильные фигуры темного цвета. Теперь точно вселенная обвалилась на голову бедной девочке Репиной.
  - Да нет, я просто так заскочила, - уже с порога крикнула Рыжая, - Ты не обижайся, если чего не так. Я не хотела тебя обидеть, видит бог, не хотела. Я понимаю, что у тебя горе! Я понимаю, какое горе! Что оно мое горе со всеми моими опилочными рыцарями против твоего горя. Я все понимаю, значит правда, что говорят?
  Неожиданно отошла тьма перед глазами Натальи Сергеевны Репиной. Все черные и цветные образы раздробил яркий свет, струящийся через стены. Наталья Сергеевна едва не ослепла. Ей захотелось кричать, так больно глазам. Очень больно и очень страшно. Но крик замер где-то внутри ее человеческого я и не прорвался наружу. Только сухой, только лающий кашель. Как-то странно и как-то не по человечески раскашлялась Репина.
  Полезли в голову совершенно дебильные мысли:
  - Ну, почему, почему я? Почему все время со мной? Почему именно так получается? Неужели не получается как-то иначе? Неужели именно так и никак более? Почему такая дурацкая жизнь? Почему всегда не везет? Почему растекается между пальцев и растворяется в пустоте мое счастье?
  Из сухих глаз потекли сухие жгучие слезы.
  Отправляясь в царство
  Зла и пустоты,
  Получи лекарство
  За свои труды.
  Получи награду
  На далекий путь,
  Чтоб не сдохнуть гадом,
  А легко уснуть.
  Наконец-то хлопнула дверь.
  - Значит все правда, - крикнула на прощание Рыжая, - И твой дурак сломал себе шею.
  
  
  ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
  
  Максим Леонидович Супенков весьма колоритный товарищ. Если не возражаете, былинный богатырь. Наряжаем в доспехи его и получаем более чем потрясающую картину. Наряжаем в шкуру его, и получаем не самый кривой вариант нашего обезьяноподобного предка. Наряжаем в кургузый костюмчик и галстук, все равно получается красота с более или менее романтической окраской. И вообще под любым нарядом у нас всегда кое-что получается.
  Максим Леонидович Супенков на лучших позициях. Нет, не на первом месте, присваиваемом в советском государстве по блату и по протекции. Первое место ничего не значит для Леонидовича, по причине его естественной номенклатурности. Сегодня тебе присвоили первое место, завтра присвоенное место точно так же убрали, потому что нашелся более блатной товарищ. А нам не нужны блатные товарищи. Восьмидесятые годы, переполненные возвышенными мечтами и грезами, претендуют только на одно, на возвышенное место. И на этом месте прочно обосновался своей колоритной фигурой Максим Леонидович Супенков. Лучший из лучших в восьмидесятые годы, ну и так далее русский богатырь Супша.
  Первенство нравится. Выигрываешь дистанцию, получаешь приз. Не выигрываешь, не получаешь. На одной дистанции, которая является твоей коронной или выигранной дистанцией, нравится. Ты король, ты самый из самых, ты лучший из лучших. Слегка пошевелил пальчиками или напрягся самую малость, твоя дистанция. Никто не посмел посягнуть на столь очевидное первенство. Ну, кто посмел, тот последний глупец и придурок. Ты самый, ты лучший, ты покажешь, где папа, где бегемот, кому побеждать, а кому убирать мусор. Опять повторяю, хорошо выигрывать, если одна дистанция. В крайнем случае две или три дистанции. Больше не стоит, не надо.
  Максим Леонидович слишком колоритная фигура своего времени. И не потому что возвысился над другими товарищами Максим Леонидович, хотя во всех отношениях он точно возвысился. Его голова плывет над толпой. Его плечи таранят толпу. Сам ледокол, сам громада, если желаете, вечность, которую не одолеть ни под каким соусом, потому что вечность есть вечность. Вот соприкосновение с вечностью разрешается. Каждый фанат может посмотреть на возвышенного товарища Леонидовича. Или к нему втихаря прикоснуться. Или послушать его вдохновенное слово. Ну, что-нибудь вроде:
  - Россия для русских.
  К любым фанатам хорошо относится Леонидович:
  - Если ты русский, можешь остаться в России.
  Все по обыкновенной причине, Максим Леонидович человек. Не представляю иначе, как назвать человечишкой этаку массу. В порыве гнева можно наехать на Леонидовича, разбесноваться и выкинуть столь беспринципную гадость. Да ты придурок со всеми вытекающими отсюда последствиями! Но не обидится на разбесившееся ничто Леонидович, что взять с извращенца и сумасшедшего потроха? В порыве безумия святыни рушатся и исчезают. Свихнувшийся гражданин утерял чувство меры, чувство возвышенного, чувство прекрасного. Маленькое яблоко пересилило среднее яблоко. Средний цветочек перетянул огромный бутон. Огромная туча раздавила вселенную. Ты безумец, иначе не затеряешься среди ненависников Леонидовича. Твои рецепторы сдвинулись от большого в малые величины и от малого в очень крохотное пространство. Некуда двигаться, дальше конец, ты продолжаешь свои богомерзкие корчи, ты покатился в безликую бездну своей извращенной души и позавидовал одному очень доброму, очень хорошему человеку, которого мы называем Максим Леонидович.
  Дальше выводы. Хорошо быть большим человеком с возвышенной душой, с правильной ориентацией, ну и прочими судьбоносными качествами. Маленьким человеком быть так же неплохо, если при всей своей мелкотравчатости ты умудрился чуть-чуть подрасти в глазах других человеков. Однако не каждому маленькому человеку удается правильный рост, ибо возникают проблемы. Какие проблемы? Да те же обыкновенные проблемы, подобающие для мелочевки, что стремится на горний простор, не имея на то никаких предпосылок.
  Маленький человек слишком часто проигрывает. Дистанция вышла не для него, девушка бросила, в институте последний дурак. Вроде нормально, если ты сохранил свое законное место на планете Земля. Не всякие товарищи выигрывают жизненный марафон, кто-то проигрывает, и этот кто-то обязательно маленький человек. Опять же не всяких товарищей любят девушки. Почему-то маленьких человеков, в том числе низкорослых, они любят меньше. Институт такая капризная штучка, что может тебя раздавить, не заметив твой выдающийся научный потенциал или по той же причине, что ты маленький и незаметный. Плюс кое-какие дополнительные неприятности. От малышей слишком много шума и хамства, постоянно путаются под ногами, выскакивают из разных щелей, мешают большим людям. Наступишь на малышню и раздавишь, так самому станет жалко.
  Хотя с другой стороны, призов много. Призы не сосредотачиваются в одних руках. Одновременно разыгрывают сотни, тысячи, может быть миллионы призов. Выложился здесь, но проиграл там. Подумал про это, отвалили нечто противоположное. Миллионы, тысячи, сотни любителей выиграть приз нельзя отвергать по причине их недоразвитости, когда единственный в своем роде большой человек. Ну и позиция верная только у данного человека. У остальных человеков другая позиция, я не говорю, что она стопроцентно проигрышная. Но для маленьких человеков всегда найдется большая проблема в облике большого человека, а на первый их номер другой первый номер, который и лучше и круче.
  Максим Леонидович Супенков есть богатырь земли русской. Славянского вида бабенки его обожают. Хороший размер, все настоящее. Руки - они настоящие. Ноги не хуже, чем руки. Торс античной фигуры, или допустим, торс славянина. Сердце такое большое, такое широкое, в такой настоящей груди, что очень не хочется говорить штампами, на обыденные эпитеты слов не хватает. Обыденные эпитеты здесь какие-то мелкие и недоразвитые, как про маленького человека. На обыденность ничего не стоит забить болт, если поместится. На Леонидовича болт не забить. Все забитое в сторону Леонидовича исчезает, что клопик.
  Впрочем, здесь разговор о любви. Девушки славянской наружности тянулись к товарищу пачками. И они не такие дуры, как кажется со стороны. Дуры давно успокоились, подбирают своих крохотных клопиков и геройчиков по принципу, мой не последний пришел! Дуры и мелкие дурочки подбирают тех 'не последних', которые на самом деле 'очень последние'. Для них существует черта. До черты еще можно на что-то надеяться, клопики разрешают. Сам ломаешься, жилы рвешь по кускам. И жилы такие мелкие, но клопики почему-то не против. Только не суйся дальше черты. Может быть победишь среди крохотных, неудачливых, совершенно ничтожных придурков. У вас свои игры, у нас свои игры. У вас свои награды, у нас опять же свои. И кто сказал, любовь не награда?
  Максим Леонидович баловень этой самой любви. Я повторяю, крупной любви, настоящей, славянской. Славянская любовь была создана именно под вышеупомянутого товарища. Ты настоящий, земля настоящая, жизнь настоящая. Родственная стихия преследует родственные стихии. Мощь не желает родниться со слабостью. От неправильного союза неродственных ингредиентов выйдет ублюдок. Нам не нужен ублюдок. Вокруг хватает нормальных славянских девчонок. Какие руки, какие плечи, какие опьяняющие и подавляющие, ну сами знаете что. А еще очень правильное направление подыскала любовь для товарища.
  Теперь попробуем разобраться, что вышло в конечном итоге. Человек не предмет или вещь. Сие не зависит от твоего веса в обществе, и вообще от твоего веса и прочих характеристик. Ты можешь быть мелкотравчатым существом, а можешь величиной, как Максим Леонидович. Но жизнь за тебя рассчитала твою же любовь, природа на тебя понадеялась, ибо не просто беснуется природа, но созидает необходимые ей величины. Хотя бы еще потому, что природе нужны крупные и настоящие люди. Славянский тип. Обмельчала родная земля, гей славяне! Сколько маленьких недоносков корчится на славянской земле. Кожа да кости, кривые носы, вываливающиеся животы, рахитичные ножки. На подобном материале точно загнется природа. Чтобы этого не произошло, необходимо трудиться до посинения, создавать привычные нам формы. И конечно же, ничего кривого, вывалившегося и рахитичного. Природа подсказывает не предмет, но вариант для создания. Природа добавляет не вещь, но идею. От тебя требуется не сопротивляться природе. Будешь счастливым настолько, насколько счастливая будет природа. Плюс основательный вклад в родную русскую землю.
  Зря стараемся. Гей славяне не в самом соку. Некоторые товарищи пытаются поднять моду на толстозадых славянок. На словах кое-что получилось, но на деле полный провал и барашкина печень. Те самые кости, как новомодное течение на планете Земля вышли на первое место. Зато тип славянина не самый распространенный.после костей. Хватает различных ступенек между первым (костлявым) и окончательным (то есть славянским) уровнями. А победитель теперь среди побежденных товарищей.
  - Жирная обезьяна! - так говорит Рыжая.
  - Ну, почему обезьяна? - поднимается черная взвесь где-то в области сердца здорового мальчика.
  - Тогда бегемот, - опять говорит Рыжая.
  - Выгляжу ничего, если ты так пошутила, - мальчик успокаивается, взвесь не идет дальше.
  Зато не успокоилась Рыжая:
  - Куча навоза.
  Вот это уже слишком. Максим Леонидович интересный мужик. В нем заложено будущее русской земли, будущее целой нации и родного народа. Один, но качественный русский образец мужского пола перетягивает пять миллионов некачественных нерусских образцов. Один, но крупный славянин перевешивает пять миллионов мелких и недоразвитых инородцев. Иногда закроешь глаза и представишь, как бродят по русской земле такие вот Леонидовичи. Не люди, но боги. Радостно представлять целую толпу Леонидовичей. Вера радостная, чернухи здесь нет никакой. Чернуха там, где изображают героев крохотные, кривоногие, пузатые и недоразвитые ублюдки. Ими переполнена родная земля. Теми самыми миллионами, на которые грех жаловаться по причине их недоразвитости и природного инфантилизма. Откроешь глаза, точно грех. Кожа, кости, грудинка для супа. Черная-черная ночь, позорище нашей России.
  - Огузок свиньи, - Рыжая продолжает свои филологические изыскания. Неудача с Театральным институтом привела высокоразвитую девушку в швейное ПТУ, но тяга к театру осталась.
  - Ну, зачем так? - корчится и становится меньше ростом Максим Леонидович.
  - Потому что геморроидальный барбос, - не закрывает рот Рыжая.
  - Ну, посмотри получше, я не такой, - чуть не плачет Максим Леонидович.
  Дальше несколько неприличных жестов и окончательный диагноз:
  - Банка анализов.
  Самое время остановиться. Любовь отчизны практически не имеет границ, что для хороших детей, что для кривых и горбатых придурков. Отчизна любит, отчизна предупреждает, отчизна приводит в твои объятия прекраснейших из своих дочерей славянской национальности. Размножайся, дружок. Нам побольше бы умных таких и огромных как ты. Чтобы знали придурки русскую землю. Но не размножается Максим Леонидович. Злой, скукоженный, огромные руки висят точно плети, невидящий взгляд уткнулся в любимую землю. Нет в ненавидящем взгляде ни смысла, ни жизни, вообще ничего. Дикая ночь, пустота, бесконечные муки и корчи. Не размножается мальчик для русской земли. Жрет обезьяну, кучу, свинью и все остальное по полной программе.
  
  ***
  Как-то за стаканом водочки припомнилось мне, что назвали Рыжую Карина Ефимовна в честь какой-то очень навороченной тетеньки, но для Максима Леонидовича Супенкова она оставалась всегда и была только Рыжая. Личико у девчонки в рыженьких капельках, будто птички нагадили. Опять же специфического цвета волосы, то есть такого цвета, который встречается чертовски редко у нормальных людей, а у русских вообще никогда не встречается. Тем не менее Карина Ефимовна русская. Этот вопрос окончательно и бесповоротно выяснил Максим Леонидович. То есть прокрался Максим Леонидович как-то в учительскую, заглянул в классный журнал, все правильно, Рыжая - русская.
  А вы что подумали? Только в русскую девчонку окончательно и бесповоротно мог влюбиться Максим Леонидович Топецкой, русский богатырь Супша. Только русская девчонка могла составить предмет его бесконечной любви. Не надо мне вкручивать гвозди, что не относится к славянскому типу Карина Ефимовна Рыжая, сие есть грязная клевета и базар, направленные против идеологического воспитания молодежи в восьмидесятые годы.
  - Давай веселиться, медведь.
  Так может сказать только родная, наша девчонка. То есть только девчонка настоящих славянских корней с ее непередаваемой харизмой, исходящей от общего энергетического поля русской земли. Любая другая девчонка скажет не так, но как-то иначе. Не обязательно, что она скажет с другой интонацией, растягивая слова или проглатывая буквы. Но не может сказать то же самое, один в один, чужая девчонка. Зато Рыжая может и очень может сказать, и не только так, но еще кое-что вдогонку.
  - Давай веселиться, кабан.
  Веселится правильно Рыжая. С нашей славянской удалью, не взирая на всякие недоношенные последствия. Скажем так, чтобы набрать побольше воздуха, встать в самом узком колодце (такие колодцы еще остались со времен Достоевского в славном городе Ленинграде), и завизжать, пока не стошнило. Вы не думайте, визжит как положено Рыжая. И смех, и слезы, и животные колики. Плюс стопроцентная уверенность, что именно до подобных вершин мастерства доходили в своем визге славяне. Ну и естественная комбинация света и тьмы. Как вы уже догадались, свет не пронизывает колодец. Верхние этажи еще кое-как освещаются скудным ленинградским солнышком, внизу царит полумрак, черта два разберешься, что происходит внизу и почему так визжит Рыжая.
  - Может не надо?
  Первое более или менее вразумительное действие со стороны Максима Леонидовича.
  - Заткнись, твою мать!
  Ну что за придурок? Согнулся в три погибели, забился в углу, спрятался. Что-то не очень большим и не особенно грозным в сложившейся ситуации выглядит Максим Леонидович. Должен быть очень большим, просто каким-то маньяком и монстриком. Или впустую визжит Рыжая? Несколько окон на третьем, четвертом и на седьмом этаже выходят в колодец. За окнами кто-то находится. То есть реальные люди находятся, вполне законопослушные граждане и ленинградцы. Предположим, что есть там глухие товарищи. Но это совершенно ничтожный процент, не влияющий на результат основного эксперимента, который здесь и сейчас проводит Карина Ефимовна Рыжая.
  - А ну вылезай, твою мать!
  Вполне невинное обращение к жирному дураку Леонидовичу. Суть эксперимента выглядит так. Тоненькая хрупкая девочка попала в лапы маньяка. Жирный кошмарный маньяк пытается сделать чего-то не очень хорошее с девочкой, например отнять ее сумку.
  - Прыгай, и вой, обезьяна.
  Но не сдается отважная девочка. Но отбивается от паршивого гада. Опозоренный ее отпором маньяк убегает. Хотя с другой стороны, победа дается не очень легко девочке. Отсюда дикие вопли, отборный мат, гулкие удары (все той же сумкой) по морде. И конечно же, зрители. Неужели до вас не дошло, очень нужны зрители. Не обязательно в огромных количествах. Карине Ефимовне наплевать на толпу зрителей. Ей достаточно одного зрителя. Но единственный зритель просто обязан быть, чтобы зафиксировать ее безоговорочную победу над злобной маньяческой мордой.
  - Вот тебе сумкой.
  Склонил голову, покорно принимает удары Максим Леонидович. Что-то в нем треснуло, что-то оборвалось от диких надрывных визгов, уходящих чуть ли не в небеса и многократно усиливаемых стенами двора-колодца. Очень хочется убежать Леонидовичу. Но предательская слабость в ногах пригвоздила вот именно здесь и сейчас толстого мальчика. А еще неприятно пучит желудок.
  - Дура, дура, дуралей, - вопит Рыжая.
  - Толстый, толстый, толстопуз, - и это она.
  Ну, не получилось с первой хорошей шуткой. Ни одного открытого окна, никто не выглянул наружу. Короче, во дворе сплошные ссыкуны и придурки. Хотя в соседнем дворе такие же точно придурки. И в третьем дворе ничего хорошего не увидела Рыжая. Ну если не считать Максима Леонидовича Супенкова в обнимку с помойным бачком, за которым сей театральный бандит спрятался.
  - А не так все и плохо, - подумала Рыжая.
  Максим Леонидович Супенков вместе с помойным бачком подогрели ее культурное артистическое сердце. Скажем точнее, электрический заряд, солнечная вспышка и молния проскочили одновременно внутри одной артистической экосистемы, которая называется Рыжая.
  - Ладно, кончай веселиться, - Карина Ефимовна пнула ногой Супенкова. Но почему-то чертовски удачно попала в бачок. Естественно, содержимое бачка высыпалось на Максима Леонидовича.
  - Как скажите, - Максим Леонидович поплелся на выход в дерьме и помоях.
  - И что за дерьмо ты придумал? - догнала товарища Рыжая и пнула его, теперь уже точно в мягкое место.
  Но ничего не сказал Леонидович. Есть душа, твоя мать! Да есть такая душа, вот о чем в данный момент подумал, облитый помоями мальчик. Душа есть, она просто обязана быть. Прекрасная, возвышенная, настоящая. Не подделка, не суррогат, не предсмертная проба больного дебила и дегенерата. Душа одинокая, но есть. Душа без счастья, но все равно на своем месте. Никто не докажет товарищу Супенкову, что у него пустая и ничего незначащая душа. Просто его душа, то есть душа Максима Леонидовича Супенкова не может расходоваться по мелочам. Мелочи, как удел конечного и умирающего элемента материи. Душа не относится к умирающему элементу материи. Она глубокая, она бездонная, она есть, чего достаточно, чтобы верить, чтобы любить бессмертную душу.
  - А вот тебе шляпка.
  Рыжая прихватила коробку с помоями и напялила на высокомудрую голову Леонидовича. При этом пришлось ей подпрыгнуть раза два или три, чтобы кое-как справиться с разногласиями в ее маленьком росте и в росте товарища Супенкова. Но получилось опять-таки здорово. Коробка закрыла высокомудрую голову, помои вывалились, Супенков споткнулся и падая свернул водосточную трубу. Короче, много шума, визга и радостей.
  - Хор-рошая шляпка.
  Рыжая стремительно подскочила к поверженному титану и стала щипать его тонкими пальчиками:
  - Свинья ничего, жира хватает.
  Пальчики цеплялись за разные проблемные места Супенкова, оттягивали куски кожи и то что под кожей, выкручивали. Смех, топот, прыжки, горящие глазки Карины Ефимовны. Тихий сдавленный стон Супенкова, русского богатыря Супши:
  - Не надо.
  Этот стон совсем разозлил Рыжую:
  - Господи, что за свинья мне досталась?
  Еще несколько прыжков, дежурный визг в голову, отошла Рыжая. Впрочем, можно понаблюдать отсюда, со стороны, как жирная свинья Супенков бултыхается в помоях. Не скажу, чтобы потрясающее зрелище, но определенный смысл есть. Жирная свинья Супенков не имеет никакого отношения к Карине Ефимовне Рыжей. Просто мусор, который лежал на дороге. В некий момент подошла Карина Ефимовна к Максиму Леонидовичу и подобрала подобный мусор. Следовало пройти мимо. Очень хороший совет. Но показался на пару секунд для Карины Ефимовны занимательным мусор.
  Так что у нас получается? Выдающийся богатырь земли русской Максим Леонидович Супенков допустил очередную промашку. Его выдающаяся идея души не успела сформироваться до нужного уровня, как извне навалилась антиидея и все уничтожила. Я, кажется, выражаюсь вполне понятно, свернул не туда Супенков, погибла идея. Однако вопрос остается, какого черта свернул не туда Супенков? Вроде бы мы разобрались с его местом под солнцем и с его судьбоносным значением в жизни одной отдельно взятой страны. А вроде не разобрались. Не имел никакого права Максим Леонидович ради одной, пускай самой лучшей девчонки становиться на горло славянской идее.
  Так что опять получается? Две страсти схлестнулись в одном флаконе. Одна чертовски понятная страсть, которая называется любовь к родине. Каждый человек обязан любить родину. Родина не спросила во время родов твое согласие. Ты, может, хотел родиться в другом месте, чтобы была у тебя другой родина. Но родился именно здесь, именно сейчас, потому что так получилось. И ты обязан любит родину. Как говорится, такая первая страсть. Ну, а вторая страсть это просто любовь, то есть любовь совсем непонятная.
  - Да не дрожи, бегемот.
  Можно сказать, любовь со странностями:
  - Дураков распугаешь.
  Я решил разобраться, какого черта здесь дураки? Мы же хотели поговорить про любовь. И поговорили опять-таки про любовь к родине. А хотелось нечто иное, не настолько конкретизированное, не настолько понятное. То есть хотелось простую любовь. Вот такую в пылинках и крапинках, со всеми ее закидонам и остальной дуростью. Не припоминаю оно почему, но просто хотелось. Чего мы боимся, товарищи? Наша система дала сбой. Мы обнаружили многочисленные нарывы и дыры, нам стало страшно. Но почему? Если описанная нами любовь существовала всегда, даже до того момента, как мы чего-то заметили. И солнышко существовало всегда. И солнечный лучик, и множество лучиков. Даже темная ночь существовала задолго до нас, чтобы на время гасить лучики и обижать солнышко. Так какого черта мы окопались в любви, если все было до нас, если все будет всегда, даже в тот самый момент, когда нас не будет?
  - Ну, о чем говорить с дураками? - продолжает свою политику Рыжая.
  - Я не дурак, - робкий протест со стороны Леонидовича.
  - Не тебе об этом судить, - продолжает визжать Рыжая.
  - А кому?
  - А тем самым (ну, как они называются) компетентным товарищам.
  Вот и договорились до какой-то разумной величины наши влюбленные. Неужели не понимаете, как много солнышка в их отношениях и как мало от происков черной ночи?
  - Я давно не ребенок, - морщится Супенков.
  - Это не здорово, - отзывается Рыжая.
  - Не понимаю, черт подери.
  - Ты обыкновенный жирный дурак, потому что не понимаешь.
  - Но есть же какой-то выход из создавшегося положения? Даже непонимающие люди могут договориться.
  - А вот этого делать не следует.
  Весьма колоритная парочка. Карина Ефимовна маленькая, кривенькая, никаких выступающих частей, одни кости. Или точнее, кости Карины Ефимовны и есть выступающие части. Со временем они покроются жиром и мясом, превратится Карина Ефимовна в маленький колобок килограмм на семьдесят с хвостиком. Но ответьте мне на вопрос, когда придет время? Или ответьте еще на один вопрос, когда состыкуются две нестыкуемые величины: Максим Леонидович Супенков и его девушка?
  - Снова не понимаю, - еще трепыхается Супенков.
  - Ну, конечно, с такими заплывшими жиром мозгами.
  Ну, почему любовь к родине не всегда понимает простую любовь, чаще ее отрицает? Вроде бы обе любви из одной ямы. Каждый товарищ, влюбленный в родину, легко становится просто влюбленным. А дальше точно удар по балде. Каждый просто влюбленный товарищ забывает про родину. Потому что простая любовь не желает делиться ни с кем и ни с чем, даже если делиться придется с самой родиной.
  - Но я пытаюсь быть откровенным, - готов разбить себе голову Леонидович.
  - А я, по-твоему, лгунья? - плевала на всякие головы Рыжая.
  Что у нас на повестке дня? Спрятаться в подворотне, выскочить оттуда, распугивая прохожих? Хорошая мысль, можно спрятаться. Или на что другое годится подобный придурок, Максим Леонидович? Карина Ефимовна вынесла свой приговор, он ни на что не годится. Уши красные, морда потная. Вот такому и надо прятаться в подворотне, затем оттуда выскакивать. Но опять за двоих отдувается Рыжая.
  - Помогите, е-мое мать!
  Этот потрох еще назвал ее лгуньей.
  - Нет, ничего подобного.
  Отрицает свое преступление Максим Леонидович. Жирный, потный, от страха еле живой, сейчас наложит в штаны. Рыжая сама догадалась, кого назвал этот потрох. И еще какие-то глупости про любовь. Неужели не догадался позорный жирняга, какая любовь? Здесь тебе не просто слова или бабские вопли. Это любовь. Ты, кажется, распинался, что жизнью готов пожертвовать за любовь? Здесь соглашается Леонидович, что распинался. Он точно готов пожертвовать той самой жизнью, он пожертвует ей без всяких криков и фокусов, если придет время. Предполагаемое время еще не пришло, не жертвует жизнью Максим Леонидович.
  - Да перестань кривляться, слонище, - опять Рыжая.
  Кто сказал, что не пришло время? Нет, ответьте на вопрос, какая гадость сказала нечто подобное? Твое время не только пришло, но давно растворилось в небытие и исчезло. Тебе предоставили очень грамотный шанс использовать, как полагается, твое время. Тебя никто за язык не тянул. Пришла любовь, послушала твои бредни и согласилась. Ты сам хотел пожертвовать жизнью ради любви. Но не пожертвовал, но побоялся. Даже сыграть в спектакле по имени 'жизнь' побоялся. Даже выскочить из подворотни и гавкнуть в толпу. Ну, не знаю, что гавкнуть. Ну, может быть то, что тебе подсказала любовь. Ты не гавкнул, ты побоялся.
  - Это не правильно, - сказал Максим Леонидович.
  Вот и глотай свои сопли.
  
  ***
  Мир не копилка курьезов. Ничтожному собирателю всяческой лабуды очень подходит копилка. Ничтожный собиратель накапливает, чего собирал и в конечном итоге собрал. Во-первых, проблемы. Во-вторых, проблемы. В-третьих, опять же проблемы. Вполне законопослушное и престижное собирательство. Я не включаю сюда нечто неправильное, тем более нестыкующееся с нашими правильными законами и самим образом жизни. Собиратель легко ориентируется в законном пространстве, он собирает саму жизнь только с полного одобрения ответственных товарищей. А заодно собирает любовь, потому что ему разрешили.
  Нет, давайте попробуем разобраться без рукоприкладства. В принципе, чем отличается любовь от остальных проявлений человеческой жизни? Да ничем не отличается. Любовь она и есть жизнь. Кто-то до нас разобрался, что жизнь создается любовью, а смерть создается ненавистью. Если выкорчевать любовь и оставить одну ненависть, то со временем уничтожится жизнь. Вот так просто возьмет и уничтожится, потому что пришла ненависть.
  Или я не в той форме? Не получается без мордобоя. Существовала веревка, теперь узел. Существовал узел, теперь сеть. Существовала сеть, теперь колючая проволока. Много всякого мусора накопилось на русской земле, самое время делать выводы. С выводами как-то не получается. Определенное ощущение, что все мои более или менее типичные случаи перехода из детства во взрослую жизнь вышли из-под контроля. Маленькие дети может и не хотели становиться повзрослевшими детьми, но вот их-то как раз никто и не спрашивал. Кого интересует, что ты еще такой маленький? Твоя проблема, самому разбираться. Была стопроцентная возможность выйти из детства, ты вышел из детства, а уж как вышел, повторяю в последний раз, это тебе разбираться.
  Мир человека - особая ипостась. Жить в мире человека противно. Много шума, много слизи, сплошной океан суеты. Нет, чтобы как-то обошлось без суеты, скажем по именному указу партии и правительства. Никто не разбирается, где главные, где второстепенные уровни в суетной жизни. Никого не интересует, откуда пойдет первоначальный толчок, где угаснет его последняя фаза. Это смех, это дурь. Переход взаимный, из большого в малое подсознание, из малого в большое подпространство, ну и так далее. После каждого удара залипают, но не отталкиваются твои переходные атомы. Чем сильнее удар, тем бесформеннее конечная масса. И никаких комментариев.
  - Начинаю шалить, - вышла на улицы Ленинграда Карина Ефимовна Рыжая.
  - Может, нет? - за ее спиной Максим Леонидович Супенков.
  - Тебя не спросили...
  И так каждый день. Может быть, массы и сталкиваются, но почему-то огромная масса имеет практически минимальное значение в данном процессе. Ее весовые характеристики никакие. Огромная масса вообще не держит удар вопреки всем законам Ньютоновой физики. Но по Теории относительности Эйнштейна она чего-то там держит. Или простите, она опять не держит удар, что наносит ей мелкая масса.
  - Ты устал? - впереди Рыжая.
  - Глупый вопрос, - снова Максим Леонидович.
  - Нет, я чувствую, ты устал, - и далее в том же духе.
  Помахай руками,
  Постучи ногами,
  Вымой черепушку
  До глухого дна.
  Чтобы за соплями
  Бешеное пламя
  В малую лягушку
  Сделало слона.
  Ты такой успешный,
  Ты такой весомы,
  Что любые бяки
  Будут за тебя.
  Выйди, добрый грешник,
  Из родного дома.
  Отпинай собаку
  На пороге дня.
  С мордочкой довольной
  И душой спокойной
  Надо жить на свете,
  Если дали жить.
  Помни, милый грешник,
  Жить совсем не больно,
  И намного лучше,
  Чем на свалке гнить.
  Игра продолжается. Ничего не решилось за многие-многие месяцы. Не надо устраивать наставительную беседу для толстого мальчика. Просто чего-то не так сделал мальчик в присутствии одной шустренькой девочки. Чего он сделал не так, не сказала ему девочка. Просто не сказала и все.
  - Не путайся под ногами.
  - Разве я путаюсь.
  - Мои красивые ножки все в синяках, точно напоролись на жидкую гадость.
  Так или примерно так ответила на вопрос толстого мальчика одна очень шустрая девочка. Никто не докажет, что злость расплескалась в ее ответе. Да не было никакой злости. Неужели, не понимаете, не было там ничего? Просто был толстый мальчик и была шустрая девочка, больше не было ничего и быть не могло. Ну, разве что вечное заблуждение, сообразуясь с которым толстые мальчики почему-то любят шустрых девочек, зато шустрые девочки почему-то не любят толстых мальчиков. Вот не любят, твою мать, хоть тресни.
  А кого любят шустрые девочки? Очень интересный вопрос. Хрен его знает, кого любят шустрые девочки. По логике вещей шустрым девочкам должны нравиться еще более шустрые мальчики. Но откуда такие возьмутся, не просто шустрые во всех отношениях мальчики, но способные перешустрить Рыжую?
  - Может, я тебе надоела?
  - Нет, нет, все в порядке, - к ответу всегда готов Супенков.
  - Ну, а ты мне как надоел...
  Нет, не могу представить товарища, способного подавить Рыжую. Вот Супенкова могу представить.
  - Ты же знаешь, какая любовь во вселенной?
  Рассказ минут на пятнадцать. Про большую-большую вселенную, в которой всегда существовала большая-большая любовь. Про большие-большие звезды, которые рождались и умирали в любви. Про большие-большие планеты, которые откалывались от умирающих звезд и уносились куда-то в неведомые просторы вселенной, чтобы сохранить большую-большую любовь хотя бы таким способом.
  - Все большое и ничего маленького, - подвел итог своему рассказу Максим Леонидович.
  Да вот какая незадача, Карина Ефимовна Рыжая, она маленькая. Ну, не вымахала под два метра и не раздобрела под сто килограммов. Может и раздобреет когда-нибудь Рыжая, но это когда-нибудь, скажем, лет через пять, сегодня она маленькая:
  - Гадость какая-та.
  Дальше совсем чепуха. Не слушает Рыжая про большую-большую любовь Леонидовича. Строит уморительные рожи, вытряхивает урны с мусором на асфальт, пристает к законопослушным гражданам со своими веселыми шутками. Э, постой, девочка, сегодня не первое апреля! Для Карины Ефимовны каждый день, что первое апреля. Почему вы такие грубые? Почему вы такие кислые? Почему такой вид, точно приперлись на эшафот, и пять минут осталось до казни? Ах, вам не нравится, что не по сезону веселая девочка? А мне наплевать, что не нравится. И вообще, кто вы такие, черт подери? Есть желание доказать свою правоту? Ах, если такое желание, то набейте морду вот этой жирной свинье, что лопочет всякую гадость.
  Ну, вы понимаете, вряд ли найдется товарищ, способный набить морду. Вот и приходится Рыжей за все отдуваться самой:
  - Свинка, пора на обед.
  На обед у Рыжей две очень грязных морковки:
  - Жри, свинка.
  Ну и куча обидных эпитетов:
  - Почему не жрет свинка?
  Толстенький мальчик совсем загрустил. Ненормальная полоса отчуждения окутала ненормальную жизнь. А жизнь должна быть нормальная. Все мы знаем, что толстое тело состоит из большого числа клеток. Каждая клетка требует чего-то большого, даже огромного. Ей надоело просить, тем более надоело вымаливать для себя небольшие бонусы. Раньше еще как-то вымаливались бонусы. Солнце и воздух, счастья ничтожный глоток. Раньше ставка была на мольбу. Может мир перевернется или исправится на определенном этапе. Авось доброе слово дойдет по назначению. Оно же доброе слово. Котик его понимает, букашка не разлучается с ним, монстр и тот отступил перед правильной добротой. И вообще, как нам хочется получить это доброе слово.
  Впрочем, вполне резонное пожелание для нормального человека. Вы уже догадались, что лексикон нормального человека есть ограниченная величина. Для кого две тысячи слов, для кого двести тысяч, но все равно величина ограниченная. Мыслителей у нас более чем достаточно, специально заучивающих тысячи слов, чтобы затем блеснуть своей эрудицией. Иногда бывает противно, как натолкнешься на эрудированного товарища, даже специально употребляешь слова, которых нет и не может быть в его лексиконе. Зато представляете, какое удовольствие наблюдать в дальнейшем за товарищем, как он беснуется и выпрыгивает из штанишек. Какое гадкое слово! Какое слово неправильное! Куда идет человечество, если так испохабили русский язык? Что будет с нацией, если мы вовремя не развернем человечество? Короче, совсем взбесился товарищ. Все его интеллектуальные пассажи с двойным и тройным смыслом, с намеком на тонкие обстоятельства, с продолжением завуалированной мысли - все они рассыпались в прах. Их погубило одно только грубое слово:
  - Собирайся, - это слово произнесла Рыжая.
  - И выметайся, - плюс к этому слову еще одно слово произнесла Рыжая.
  Попробовал крикнуть 'люблю' Максим Леонидович. Но застрял его яростный крик в горле, превратился в ворчливый шепот и умер. Казалось, так просто сказать про любовь. Вот так взять и сказать, исходя из прекрасных возвышенных принципов выдающегося товарища Леонидовича. Но что-то не получилось на данном этапе. Глупый, раздавленный, в плевках и помоях, споткнулся и стукнулся о карниз головой Леонидович. Что это было? Что я хотел? Какие-то круги перед глазами? Встал на колени, открыл глаза Леонидович. Нет никого, исчезла его любовь Рыжая.
  
  ***
  Нет, с подобным наваждением не справиться собственными силами. Понимает Максим Леонидович, что его засосала неправильная любовь. На каком-то, может быть, на школьном этапе любовь была правильная. Но прошло время, и правильная любовь превратилась в неправильную любовь. То ли период взросления так сказался на школьной любви, то ли чего-то неправильное сделал сам Леонидович.
  Впрочем, не стоит отчаиваться здоровому мальчику. Вы знаете, для чего существуют друзья? Вот именно для этого они и существуют, чтобы в тяжелых условиях возникнуть рядом с обиженным мальчиком и не взирая на все его физическое здоровье оказать посильную духовную помощь. А как вы догадались, мальчику очень нужна и в гиперкосмических дозах нужна духовная помощь.
  Вот мы и пришли к определенному выводу. Неизвестно по какой причине, но заболел Супенков духовной болезнью, заболел до такой степени, что вывалился из общественного процесса. Значительная потеря для общества. Если сегодня, сейчас не помочь Супенкову, то разовьется болезнь, то общество потеряет еще одного очень хорошего гражданина. Тем более со всякими придурками коммунизм не построить. Супенков на данном этапе почти что придурок. Так его скрутили злобные вирусы вышеупомянутой болезни. Не сопротивляется Супенков все той же болезни. Если не сопротивляться еще какое-то время, то заболевание станет хроническим, то есть перекинется из мягкой стадии в болезненную стадию. Период мягкости постепенно уменьшится, ну и можно догадаться, какими станут норма жизни и образ жизни товарища.
  Друзья хорошие. Они понимают, настало время спасать Супенкова. Надежда русской земли не имеет права погибнуть. Если погибнет надежда, тогда погибнет земля. Маленьких, слабеньких, неродовитых и тупоголовых товарищей еще наберется хреновая куча. Бросили клич, сами бегут товарищи. Первый, второй, сто пятнадцатый, сто миллионный товарищ. Они вездесущие величины. Не свисти, не бросай ничего, но почувствуют твою расположенность к кличам эти товарищи, даже предложат ничтожнейшие услуги свои, чтобы добить несчастную землю.
  Какое-то неправильное решение. Кирилл Петрович Ламерти не согласен с подобным решением. Кое-чего осознал и решил в свои восемнадцать Кирилл Петрович. Свет и тьма не стыкуются на одной платформе. Добро и зло опять-таки не стыкуются. Мы как-то забыли две составляющие субстанции человеческого бытия. Забыли добро и исковеркали зло. Наша система вообще устоялась в существующих условиях. Это прекрасно, но очень паршивый конец. Ибо система распределения среди большого и малого уровней человеческой экосистемы превратилась в обыкновенную уравниловку. То есть приравниваем большую величину к малой величине и считаем обе величины единой величиной одного порядка. Так не должно быть, то есть не должно быть никогда. Кирилл Петрович не попадается на подобную пакость. И вообще, если ты из настоящих патриотов России, или если любишь Россию и жизнь за нее отдашь не понаслышке, ты должен принимать правильное решение, которое есть благо России.
  Вот мы и определили позицию наших товарищей. Друзья не оставили в беде русского богатыря Супшу. Больше того, они решили сражаться. Для многих ублюдков и недоразвитых клопиков слишком лакомым кусочком кажется земля русская. Опять же зловонные гады придумали свои правила, по которым развиваются только зловонные гады и погибают настоящие богатыри типа Максима Леонидовича Супенкова. Если оставить одного Леонидовича, его все равно допекут гады. Вот-вот, та самая мелочевка и пакость навалится на достойного гражданина Руси, совершит свое черное дело.
  Отсюда правильная позиция Кирилла Петровича Ламерти. И вообще, Кирилл Петрович очень правильный человек. Красивая Русь его родина. Сильная нация снова его. Здесь родился товарищ Ламерти, здесь окончит свой путь, здесь попробует кое-чего добиться за отведенный ему период. Возможно силами Ламерти и подобных ему товарищей станет немного другой родина. То есть более светлой, более чистой и правильной во всех отношениях станет родина Ламерти. А для этого надо еще хорошо постараться.
  - Принимаешь лекарство? - вопрос Кирилла Петровича толстому мальчику.
  - Принимаю, - ответ безнадежный, практически вырванный клещами.
  - И помогает? - новый вопрос.
  - Не помогает, - орудуют клещи.
  Но погодите ставить огромный крест на неправильном мальчике. Как мы уже говорили здорово запутался Супенков за последние месяцы. Много путался и запутался. Хотя очень трудно назвать Супенкова бездельником. Борьба Супенкова с депрессией и другими негативными явлениями когда-нибудь займет достойное место среди величайших сражений между духом и плотью за всю историю человечества. Но в данном случае чего-то застряла борьба. Глотает сопли здоровый мальчик:
  - Ах, не говорите друзья, во всем виноваты нерусские.
  Это другой разговор. Болезнь получилась с нарывами. Нарывы созрели. Если не уничтожить нарывы, может произойти неприятность. Ах, лучше не бояться какую-то там неприятность. Отвечаю по существу, в конечном итоге тебя отправят на кладбище. Вот поэтому нарывы взрезаются и гной выпускается, а всякие либерально настроенные советчики отправляются под топор или нож, чтобы не мешали истинным профессионалам. Опять же слушаем толстого мальчика:
  - Не убеждайте меня, все равно виноваты нерусские.
  Начал говорить Супенков, ему полегчало:
  - Почему появился на земле белокурая бестия? Никто не звал белокурую бестию на русскую землю. Казалось, что белокурая бестия не является частью русской земли. Вот мы убедились, является. Ничего не происходит вот так без определенной на то причины. Белокурые бестии есть принадлежность нашего мира. Ослабевший мир, завоеванный чернявыми, требует присутствия бестии. Ибо отсутствие бестии только на пользу врагу и нарушение равновесия в существующем мире.
  Это на что-то похоже. Точнее, это не так плохо, как кажется со стороны. Может быть слабый огонь, однако зажегся в глазах Супенкова. Наша первостатейная задача опять же зажечь огонь. Пускай в не очень больших дозах. Чтобы свет жизни преобладал над тьмой жизни. Чтобы белое вещество подавило всю черную духовность и покрыло собой русскую землю. Чтобы процветала и радовалась родная земля, чтобы враги ее жрали кровавые слезы.
  - Земля у меня хорошая, русская, - не сомневается Супенков, - Только чернушная идеология подлых врагов истребила хорошую землю. И вот почему. Были русские товарищи, развивалось само совершенство. Народные массы питались от корня народной земли, переполненной счастьем и светом. Многовековая Русь проповедовала многовековый свет и достойное существование всякого нормального элемента по имени 'русский'. Чернушная вражеская идеология не тянулась вообще никуда. Она противостояла культуре. Для вражеской идеологии наша русская, наша родная культура была ударом в желудок. Вы понимаете, страшный удар, после которого не способна держаться чернушная идеология, не способна напрыгивать и наезжать на прекрасное чувство любви, на лучшую землю, на русскую землю.
  Здесь пора восхититься. Мальчик дрожит, мальчик чувствует нечто (верный прилив энергии), и оживает. Не зря потратил четыре часа Кирилл Петрович Ламерти. А то ведь случается всякое. Сидит такой мальчик, молчит такой мальчик, затем выбрался на улицы города, пошел налево, пошел направо, оказался рядом с Невой. Через Неву мост. Короче, забрался на мост мальчик. Там на мосту все ясное и чертовски понятное. Там уже нет жизни на этом мосту, зато разрешение твоей проблемы, оно есть. Ты не так чтобы сомневаешься, почему именно там на мосту есть разрешение той самой проблемы. Просто тебя подтолкнули (будем надеяться, некие высшие силы) на разрешение на мосту. Ты вышел из дома, ты поднялся на мост. Боже, как хорошо! Еще лепотища какая! Короче, ты прыгнул.
  Нет, так не нравится правильному русскому товарищу Ламерти. Русская земля опять-таки правильная земля, и пацаны на ней правильные, тем более правильные девчонки. Поэтому все должно происходить правильно. Очень занятый человек Ламерти. Новая девушка Ламерти требует кое-каких авансов от Ламерти, поэтому занятый человек Ламерти. Мог забить на товарища Супенкова, на его беспросветную дурость и всякое прочее. Но не забил русский мужик и хороший друг Ламерти:
  - Все продается теперь.
  И еще:
  - Все покупается в бедной России.
  Но самое главное для Кирилла Петровича, что не пошел на мост Супенков. Повторяю, Максим Леонидович Супенков вылезает из грязи.
  
  ***
  Болезнь тяжелая. Консилиум специалистов постановил ударные средства для скорейшего выздоровления больного и его возвращение на правильный путь коммунизма. Кирилл Петрович двумя руками за шок. Станислав Иванович корчит рожи, но впрочем, он солидарен с Петровичем. Шоковая терапия вылечила многих больных, необходимых нашей стране и не самых необходимых. Шоковая терапия суть новое слово в науке и технике. Клин вышибается клином, как вы понимаете. И хотя я привел чертовски затасканный штампик из нашего прекрасного коммунистического прошлого, однако товарищ, забывший про клин, напрасно пытается кое-чего изменить в своей и чужой жизни, он промахнулся.
  - Нерусские наступают, - очередь за Станиславом Ивановичем Топецким.
  - И я говорю, наступают, - снова Максим Леонидович. Щеки обвисли, зубы вывалились, взгляд какой-то метущийся в пустоте. Как уже отмечалось, за последние несколько месяцев здорово опустился Максим Леонидович. А вокруг прелесть неописуемая, называется 'брежневский коммунизм' или 'эпоха дедушки Брежнева'. Вы ничего не слыхали про такую эпоху? Был у нас сталинизм, то есть когда всех пытали и вешали. Был съезд, кажется двадцатый, или что-то возле того, то есть когда взяли за задницу тех, кто пытали и вешали. Затем пришел дедушка Брежнев. Точнее, дедушка Брежнев тогда еще не считался дедушкой Брежневым, но эпоху свою он построил выше всяких похвал. Заводы, фабрики, жрачка и развлечения, каждому хорошему мужику по девчонке, каждой хорошей девчонке по мужику, ну и всякое прочее. Затем наступили восьмидесятые годы, то есть наступила цивилизация технарей, как последний чертовски лакомый пряничек всей эпохи дедушки Брежнева.
  - Нужна революция, - так сказал Станислав Иванович.
  - Конечно, нужна, - словно попка за ним повторил Леонидович.
  Батюшки, что за дерьмо мы несем. Прекрасная эпоха, свободы хоть удавись и разбей себе морду. Чуть ли не каждая семья получила квартиру. Мальчишки усиленно обрюхачивают девчонок, девчонки усиленно рожают и тех и других. Правда, девчонок рожается несколько больше, что есть отрадная тенденция сытого общества. Как сказал один маромой, если рожается больше девчонок... А вы со своей революцией. Вас что еще не стреляли? Или жирный кусочек в горле застрял? Или из всех карманов вываливаются серебряники? Черт подери, какое хорошее время на русской земле! Даже солнце сияет немножко иначе, даже птички поют не так подло и гадостно. Наше, черт подери, самое лучшее время.
  Хотя подытоживает Станислав Иванович:
  - Плохо теперь белокурой бестии.
  Вот и вся его революция. Про обнаглевших товарищей с маромойскими мордами мы уже слышали. Ну и что, если обнаглели такие товарищи? Всякое бывает на русской земле. Брежневская эпоха всего за три пятилетки исправила тридцать лет сталинизма и прочие гадости. Сильное государство, непобедимая Русь, писают в штанишки гавенные америкосы и прячутся. Вот туда же продолжаем, товарищи. К концу семидесятых годов мы догнали и перегнали Америку. Что от нас требуется теперь? А требуется теперь далеко оторваться.
  Об этом и говорит Станислав Иванович:
  - Слишком добрая политика партии и народа привела к тому, что нерусские товарищи нас перестали бояться. Раньше боялись, раньше чувствовали, кто хозяин на русской земле. Теперь перестали. Нет обрусения русской земли. Процесс приостановился в последние годы, даже с отрицательным знаком процесс. Нечто нерусское проникает в великорусскую кровь. Первая доза, вторая, десятая. Дозы кажутся незначительными по сравнению с русской землей. Россия чертовски великая, Россия такая всесильная, она выдержит миллионы, нет, миллиарды вливаний любой крови. Но это со стороны кажется, что она выдержит. Капнула кровь - и сегодня меньше, чем было вчера нашего русского счастья. Капнула кровь - и завтра чуть меньше, чем было сегодня. Незначительная добавка потеснила первоначальную сущность русской земли. Тьма отодвинула свет, природное превосходство русской земли отодвинулось чуть ли не в бесконечность. Никто не спросил, насколько возможно нечто подобное, все поступили наперекор отчизне своей. Теперь не избежать революции.
  Дальше что-то такое про Афганистан. Русские товарищи решили помогать нерусским товарищам, и что из этого вышло? Не самая распространенная тема в конце семидесятых годов. Зачем-то ребята забрались в Афганистан, может по той причине, чтобы доказать преимущества нашего образа жизни. Или как говорилось в официальных источниках, чтобы поддержать братскую коммунистическую партию. Чушь собачья! Зачем нам нерусские братья? Пускай братская коммунистическая партия сама себя и поддерживает. Неужели на русской земле не хватает иных заморочек? Мы и так оказались в большой заднице, благодаря дальнейшему расслоению города и деревни. Сталинский аграрный коммунизм ушел давно в прошлое. Дедушка Брежнев поставил на техническую интеллигенцию. Может на словах еще были в фаворе рабочие и крестьяне. Но на деле они были в большой заднице. Потому что приближались те самые сумасшедшие восьмидесятые годы, и сумасшедшие технари сносили всякую тварь на своем пути к звездным вершинам.
  Поэтому кое-какие высказывания про Афганистан получились более чем неуместными в устах Станислава Ивановича. Мы знаем, какая у нас армия. Мы знаем, насколько продвинулась дедовщина и как измываются одни пацаны над другими, только лишь потому, что у них год разницы. И вообще о чем разговор? Среди присутствующих товарищей никому не грозит армия. Всякие случаи, когда тебе вырывают глаза, рубят ноги по самые яйца, а заодно и яйца, когда оставшиеся части тела закатывают в цемент - не больше, чем бабушкины сказки. Или метафора, применяемая Станиславом Ивановичем лично для Максима Леонидовича Супенкова, чтобы расшевелить толстого мальчика:
  - Нет никакой иной идеологии, кроме идеологии белого (читай, русского) человека. Прочие цвета необходимо выкорчевать и перекрасить. Никого не волнует, как в процессе корчевания изменится мир. Никого не интересует, в какую сторону повернется Россия. Мы привыкли, Россия сильная. Столько лет колотили русскую землю всякие сволочи, она не сломалась. Столько лет издевались над ней собственные доброхоты и идеологи, опять не сломалась она. Потому что не может сломаться Россия. Так ей положено в длиннейшей цепи мироздания, среди прочих, более чем бесполезных и ломких миров, подверженных гнилостности и распаду. Никогда, твою мать, не может сломаться Россия, пока мы защищаем Россию.
  Впрочем, лекарство действует. Толстенький мальчик порозовел. Не покраснел, как незадолго до этого, когда упоминали Афганистан и позорно застрявшую там армию. Я повторяю, порозовел мальчик. Цвет здоровый, никак не вредит. Здоровье будет крепче, то есть будет жестче у такого порозовевшего мальчика. Мысли будут положительнее и принесут положительный результат. Какого черта тебе отрицательный результат? Или очень хочется натянуть армейскую форму, получить автомат, а с ним разрешение на отстрел чернявых нерусских товарищей?
  - Они рядом, - вывод со стороны Леонидовича.
  - Так и должно быть.
  Здесь уместно вернуться к афганским товарищам, что развязали войну, прикрываясь идеями коммунизма, и втянули в войну обыкновенных русских парней. Русские товарищи, что придурки, втянулись. Теперь это наша кровь, наша боль, цинковые гробы пачками, слезы свихнувшихся матерей и отцов. А заодно очень важный вопрос, за что подвалило такое нам счастье?
  - Плюгавые обнаглели, - следующий вывод со стороны Леонидовича.
  Еще недавно казалось, бросится в Неву мальчик. Видите ли маленькие заботы затрахали. То есть твои маленькие микроскопические заботы, ничего не значащие на фоне любой мировой проблемы, сжигающей русскую землю, заняли первостатейное место в широкой русской душе. Кто-то сказал пару гаденьких слов (не будем напоминать кто) и скурвился мальчик. В это время там на афганской земле такие же мальчики (представь, твоего возраста) превратились в мясо для танков и пушек. Их унижают деды. Над ними бесчинствуют всевозможные командиры и прочие потрохи. Плюс бородатый дядька с ружьем, что сидит в каждой яме, за каждым камнем, что ждет не дождется, как оскопить мальчиков.
  - А ты такой здоровый...
  Вот именно, что здоровый Максим Леонидович. Станислав Иванович Топецкой нашел подходящее лекарство, чтобы вырезать с корнем заразу. Нет, мы ничего не знаем про афганскую войну. В конце семидесятых годов про нее только слухи, которые распространять запрещается. Но мы знаем, что эта война есть. Она рядом, она в каждом доме. В любой момент на любого толстого мальчика, даже на очень правильного студента, могут напялить защитную форму, и послать его так далеко, где обрежут ему ноги и яйца. И тогда какая к черту любовь? Кому ты нужен без ног, со своим выполненным интернациональным долгом и спасенной чужой партией?
  Здесь заверещал Максим Леонидович:
  - Господи, до чего докатилась Россия!
  И ответил ему очень ласково Ламерти:
  - Куда катилась, туда и докатилась.
  А Станислав Иванович Топецкой добавил капельку яда:
  - Всему виной белокурые бестии.
  Ничего не понял Максим Леонидович Супенков. Но на душе стало подло и гадко:
  - Почему опять мрак? Почему нас преследуют неудачи? Почему великий русский народ на одном из величайших этапов своего развития споткнулся и покатился в бездонную, можно сказать, в бесконечную пропасть? Как нам были нужны белокурые бестии. Мы должны были ориентироваться только на нации правильных и полезных людей. Чтобы русский народ, постепенно ассимилируя с другими, опять-таки белыми или белокурыми народами, улучшал, но ни в коей степени ухудшал свою собственную нацию. Как мы должны были ненавидеть прочую чернь и избегать с ней контактов.
  Здесь улыбнулся Кирилл Петрович Ламерти:
  - Хорошее у нас лекарство.
  Но поправил товарища младший брат Топецкой:
  - Это лекарство слабительное.
  И все облегченно вздохнули, слушая, как Супенков матерится до хрипа:
  - Я понимаю, Россия ждала перемен. Прежний образ не соответствовал образу великой русской любви ко всему человечеству. Россия любила и умилялась. Россия любила и страдала. Россия любила и обманывала себя, что любовь спасет человечество. Нас заставляли не умиляться, не страдать, не обманывать, заставляли забыть о любви. Чувство почти бесполезное в условиях развивающегося коммунизма. Зачем любить, пускай работает русская нация. Чем меньше любви, тем больше работы. Научившись много работать, изменишь мир к лучшему. Это все заливались нерусские проповедники. Мир нерусских товарищей связан с работой. Русский мир связан с любовью. Просто люби, само изменится человечество, само перестроится на новый лад, найдет свое счастье. Ибо в любви исчезает бездарное зло и прорастает нечто хорошее. Не будешь любить, не исчезнет опять-таки зло, сколько ты не работай. Результат работы бессмысленный результат. Смысл его нуль. Русский товарищ возьмет и выбросит на помойку бессмысленные штучки, добытые на работе. Только нерусский товарищ не выбросит ничего. Накушался на работе плотью и кровью нашей России нерусский товарищ, и за подобную погань заставили корчиться русскую нацию.
  Кажется, перебрали ребята. Макс матерился и вновь матерился. А ведь недавно смирно сидел на своей толстой заднице:
  - Коммунизм наплодили позорные маромои. Эти ублюдки вырастили и выпестовали коммунизм на руинах правильного русского государства. Им чертовски хотелось выгнать любовь. На других землях любовь выгнали и убили ее навсегда, только по-прежнему любят в России. Хотите узнать, почему? Глаза большие как принадлежность русских товарищей. Сердце большое. Мы падаем, но не сдаемся. В глазах любовь, в сердце любовь. Русский товарищ жалеет ближнего своего. Вот эту девочку, вот этого мальчика. Жалеет и любит. Таракана, собаку, слона. Может ударить, но любит. Рука поднимается с превеликой любовью. Нога поднимается с неменьшей любовью. У нерусского товарища не поднимается ничего. Холодный, скользкий, сплошные иголки, или прыщи, гиперпространственное безразличие к собаке, слону, тарану. Много корчей и воплей. Благоденствие, равенство, братство. Это его слова, то есть слова кривого нерусского. И не важно, какие слова хорошие, если мысли там черные. В словах нет любви, один коммунизм. Если желаете, оргия. Как приятно кривляться над пропастью и толкать целый мир в бездну. Мир подскакивает, беснуется, сама смерть. А ты в стороне. Засмотрелся на бедную землю, на русскую землю.
  Пора успокоиться толстому мальчику. Афганская тема далеко позади. Цинковые гробы прибывают в наш город тихо, без музыки. Безногие инвалиды спрятались по домам и не высовываются. Быть инвалидом на пороге цивилизации технарей величайшее преступление. Коммунистическая формация готовит нового человека коммунистического образа духа и мысли. Коммунистический дух готовится только в здоровом теле с ногами и не имеет никакого отношения к безногому инвалиду с афганской войны. Инвалиду лучше бы сдохнуть. Цинковый гроб для него не самое неудобное место.
  - Время такое, - подвел итог Ламерти.
  - Политика такая, - не отстает Станислав Иванович.
  - А я говорю, время, - опять же Кирилл Петрович.
  - А я говорю, что политика и ничего больше.
  Спор получился, твою мать. Слова упали на благодатную почву, отрицательная энергия выскочила в необходимый момент. Организм страдальца и славянина дождался настоящей разрядки. Его разрядили, опять мать, ему подсунули горькие капли вместо сладеньких капель. Могли подсунуть и сладенькие капли. Любовь - такое лекарство, которое слабит, уничтожает, развивает и выворачивает наизнанку в едином лице. Кое-что зависит от дозы. В данном случае не переборщили товарищи. Вполне нормальная доза. Ты человек, я человек, он человек. Но какой человек? Как вы понимаете, человек русский, то есть повязанный навсегда с любимой русской землей по одному единственному признаку, что земля русская и человек русский. А что такое Афганистан на пороге восьмидесятых годов? Только ошибка дедушки Брежнева. Сошел с ума дедушка Брежнев, переборщил со своей общенародной любовью. Да еще со всевозможными глупостями, как нерусские хоромы уживаются с русскими лачугами, не наоборот. Потому что на самом деле все вышло наоборот. Русский дедушка Брежнев, бывший рабочий и фронтовик, легко ужился с нерусской хреновиной. И потерял свою бдительность. Опять же нерусские товарищи, ну вы понимает, они остались нерусскими и только использовали любвеобильного дедушку.
  - Эй вы, братья славяне.
  Правильный выбор, черт подери, правильно подытожил все Ламерти. Какие мы добрые, братья, какие любвеобильные. Отрицается православие и принимается православие. Отрицается коммунизм и принимается коммунизм. Наша идеология чертовски прозрачная и чертовски туманная. Мы чего-то задумали провести с энергетикой, достойной лучшего применения, но еще не разобрались чего. Мы вступили в борьбу за прекрасное будущее русской земли, но пока не создали никакой программы. Впереди еще много рытвин и кочек. Нас обманывают, нас не замечают, вокруг враги, вокруг негодяи и недоноски. Черная величина задавила белую величину, если не возражаете, белобрысую величину. Подобное белобрысие суть знамя целого народа. Под ним уютно и всякая мерзость не каплет. Кто не белобрысый, тот не славянин. Тем более, тот не русский товарищ. Подвязался гнилой маромой, пристроился черненький, вроде такой красивый, но чернота внутри точно зашкаливает. С подобными господами у нас ничего общего. Нас просто тошнит при виде любого чужого ублюдка не вашей веры и нации. Но мы подаем и руку и ногу любому ублюдку, готовому нас называть русскими.
  - Бей маромоев! - захлебнулся в крике Кирилл Ламерти.
  - Ни одной сволочи на русской земле! - надрывается младший из братьев.
  Ну и Максим Леонидович Супенков почти излечился от долгой и совершенно никчемной болезни:
  - Россия для русских.
  Что такое Афганистан, спрашиваю в последний раз? Снова и снова чужая земля. Там нечего делать нормальному человеку и русскому. Война там чужая, и люди настолько чужие, что даже не стоят ничтожной слезинки, пролитой из глаз товарища русского. А если такое случилось несчастье, что русский товарищ забрался туда, мы можем только ему посочувствовать и пожелать, чтобы он поскорее оттуда выбрался. Или вы думаете, русским парням очень хочется трахать трофейных девок в период успешных тактических операций советской армии, или самим становиться трофейной девкой, когда операция безнадежно провалена? Зря вы так думаете. По крайней мере, тут вам ничем не поможет Максим Леонидович Супенков. У него другая Россия. И совершенно другие мысли об этой России.
  Мысли вечные
  Безответные
  Часто кажутся
  Беспросветными.
  Но утративши
  Горечь дикую
  Возвращаются
  Болью тихою.
  А еще никому не докажешь, что есть господь, распоряжающийся нашими судьбами.
  
  ***
  Все-таки есть господь. Маленький или великий, жирненький или не очень. Я утверждаю, он рядом, за первой канавой, за поворотом дороги, за кустиком. Он притаился, он выжидает в предвкушении подходящего случая. Пока еще ничего подходящего не произошло. Попадается всякая мелочевка, о которую неудобно мараться. Кто поверит, что на подобную мелочевку готов потратить свою энергию господи? Да никто не поверит. Впереди тысячи тысяч дорог. Впереди тысячи тысяч кустов. Пускай один поворот, но самый-самый, но настоящий. Представляете, вчера еще не было поворота. Люди гуляли, резвились, смотрели на солнце. Солнце горячее, оно существует для всех, не утверждаю, что солнце создано господом. Так утверждают некоторые непроверенные источники, а я утверждаю, что солнце для всех. И вдруг некто темный, огромный, непредсказуемый выскочил из кустов и погасил солнце.
  Теперь переходим к нашим бабочкам. Карина Ефимовна Рыжая переехала из коммунальной квартиры в центре города в отдельную квартиру в Колпино. Точнее, переехали родители Карины Ефимовны, ее папа Рыжий, ее мама Рыжая, ну и заодно вместе с ними оказалась Карина Ефимовна Рыжая.
  Для позднего брежневского периода факт заурядный. Во время правления Брежнева более ста пятидесяти миллионов советских граждан получили жилье. Не важно, что жилье оказалось где-нибудь в Колпино. Ибо в центре жилье получить было практически невозможно. Исторический центр Ленинграда очищался от всяких придурков. Чтобы сохранить центр в его исторической красоте и неприкосновенности, приходилось идти на кое-какие жертвы. Например, строить новое жилье в Колпино, Горелово, Красном Селе на Охте или черт его знает где, лишь бы вывести из центра так называемое коренное население города, своей деятельностью разрушающее город.
  Может оно не так плохо, весьма приличный во всех отношениях городок Колпино. Там Ижорский завод, где найдется работа для каждого честного пэтэушника вроде Карины Ефимовны. Честным пэтэушникам очень нужна работа в период правления Брежнева. Это когда рабочий класс унижается, а разрыв между технической интеллигенцией и остальными товарищами увеличивается. Вот тут выступает Ижорский завод, куда берут чуть ли не всех колпинцев, даже если чуть ли не все колпинцы с театральными закидонами, как Карина Ефимовна Рыжая. А еще на Ижорском заводе свои пацаны. Блин, они настоящие пацаны, не такие как жирный придурок Максим Леонидович.
  Вот мы и докопались до сути. Сохранение города на Неве в поздний период брежневской эпохи есть первостатейная задача партии и правительства. Обеспечение полноценной работой и высоким уровнем жизни каждого советского гражданина и будущего строителя коммунизма опять же задача номер один. Задачи не всегда совпадают, тем более не всегда выполняются. Я не утверждаю, что в данном деле замешан господь, сидящий в кустах, но такая тенденция на русской земле, что первостатейные задачи не всегда выполняются.
  Отсюда хорошее настроение Карины Ефимовны Рыжей. И никакой суеты по поводу бывшего ухажера с его разжиревшей собакой.
  - Твою мать, какая собака? - еще одной фразой отметила свой отъезд Рыжая.
  Очень спокойно, с полным самосознанием существующего вопроса вынужден доложить, что никакая собака. То есть теперь она никакая. Ибо собака является принадлежностью толстого мальчика, а толстый мальчик в свою очередь является принадлежностью все той же собаки. Ничего не изменилось за отчетный период в отношениях между Максимом Леонидовичем Супенковым и его четвероногим другом, то есть собакой. Вышел на улицу Супенков, умилился, как обоссала кустик собака. А еще умилился, как она туда же нагадила. И конечно же, умилился в десять раз больше, когда бумажку достал и все это дело убрал за собакой:
  - Эх, вот сейчас бы нас видела Рыжая.
  Черт подери, идиллическая картинка. Толстый, трясущийся Супенков в позе прачки, крупным планом бумажка, четвероногий друг с умными человеческими глазами (по версии Супенкова), ну и прочие радости. Ведь этого всего лишена Рыжая. Гаденькая, сдвинувшаяся на театре девчонка только-только переселилась в свое Колпино. Там никакой идиллии. Там совершенно отстойные пацаны уголовного вида. Плюс пиво, 'примста' и водка. При чем в неограниченном количестве. И что самое главное, отстойные пацаны на дух не переносят какую-то там девственность и на второй минуте базара (ой, простите, интеллектуальной беседы) так и норовят забраться под юбку к одной чертовски противной девчонке.
  - Да все это хрень собачья.
  - А что такое не хрень?
  - А то самое, ну ты знаешь, не хрень.
  - Я не знаю.
  Повторяюсь в который раз, никаких девственников. Вот Максим Леонидович девственник. И собака его девственник. Строго следит Максим Леонидович, чтобы не потеряла собака девственность, раньше чем потеряет ее Максим Леонидович. Нет, никаких исключительных случаев. Сначала попробует и убедится Максим Леонидович, что значит потерянная девственность. Если это не страшно, не больно, кроме того, не имеет судьбоносных последствий для русской земли, то затем на подобный эксперимент согласится собака.
  Ну, и какие опять выводы? Без выводов, черт подери. Мне лично не нравится Колпино. Место там неплохое, люди живут неплохие, возможно когда-нибудь закроют Ижорский завод и центр Ленинграда сместится в сторону Колпино. А место, то есть тот исторический центр, где раньше жила Рыжая, превратится в большой магазин, или в кинотеатр, или в баню. Надо же как-то использовать освобождающиеся площади, если туда запрещается заселять номенклатурных работников после ремонта. Кто сказал, заселять запрещается? Может и не запрещается вовсе. Такие же люди как все эти номенклатурные работники. Так же жрут, так же спят, так же пьют, так же выгуливают с бумажкой собаку. Э, постойте, зато другие собаки у номенклатурных работников.
  Подобную истину в какой-то момент испытал на себе толстый мальчик Максим Леонидович Супенков. Точнее, в какой-то момент то самое дело низверглось лавиной на его четвероногого друга, которого мы почему-то назвали собакой. Короче, кобель Супенкова привык гулять в определенном месте под определенными окнами. И ножку привык задирать на определенный кустик. А тут под определенным кустиком, или точнее над определенным кустиком оказалась другая собака. Черная, плотная, раза в три здоровее собаки товарища Супенкова, какого-то вида неправильного.
  Не скажу, чтобы Супенкову не понравилась неправильная собака. Его глаза покрылись слезами. Его сердце проникло туда за окно. Там за окном некая тень. То есть тень подходит к окну. Черт возьми, неужели это она? Неужели просто вернулась на наше любимое место? Неужели сейчас распахнется окно, и любовь Супенкова расплавит все черные тени?
  Господи, как хорошо! Неужели ты смилостивился над ничтожнейшей тварью своей? Неужели сегодня, сейчас соберется в кулак Супенков? К черту дурацкие чувства друзей! К черту их наставления про белокурую бестию! Ну и что, если Рыжая не белокурая бестия, если она просто рыжая? Белокурые бестии не всегда против рыжих товарищей. Они понимают, что среди рыжих товарищей есть чертовски приличные личности, которые не испортят правильный генофонд и имеют сто шансов на то, чтобы жить среди белокурых товарищей.
  Господи, ну просто сказка какая-та! Вот сейчас распахнется окно, вот сейчас Максим Леонидович Супенков расскажет все о своей настоящей любви. Неужели еще не понятно, какая его любовь настоящая? Ничего плохого не сделал Максим Леонидович. Он только жил и любил. Он только мечтал и любил. Он только страдал и любил. Максим Леонидович не какой-нибудь подлый козел и придурок. Его святая, покрытая ранами и пропитанная невинной кровью любовь способна творить чудеса. Мир изменится в лучшую сторону, потому что в нем есть Супенков. Но самое главное, что Супенков готов предложить лучший мир одному человеку, вы догадались кому, а изменять этот мир вместе.
  - Тяв-тяф-тяф...
  Блин, ну что за фигня такая? Черная собака подмяла под себя четвероногого друга Максима Леонидовича. Как оно получилось даже не заметил Максим Леонидович. И вообще по большому счету ничего подобного не могло получиться, потому что не могло получиться вообще никогда. Правильный кобель Леонидовича за всю свою кристально чистую девственную жизнь не обидел вообще ни одной собаки. Он даже кошечки ни одной не обидел. Как-то попробовал кобель Леонидовича обидеть одну весьма неприметную кошечку. Ну, кошечка оказалась котом. И кот повел себя до отвращения гадко, так что долго потом лечился кобель Леонидовича. А теперь:
  - Тяф, - и долгий протяжный визг.
  Дернулся, подпрыгнул Максим Леонидович. Что ему делать, черт подери? Вот сейчас, именно сейчас, тень материализуется за окном в ее комнате. Еще секунда, она увидит в окно, что внизу Максим Леонидович, и незримая душевная энергия от сердца Максима Леонидовича перейдет в ее сердце а тут такая вот хрень. Попался четвероногий друг, надо рвать пасть чужой шавке.
  
  ***
  Берем скальпель. На консилиуме врачей поступок Рыжей выразил положительные эмоции. Терапия таблетками завершилась более чем удачно. Капельно-воздушный путь позади. Клизма опять позади. Врачебная тайна вообще не имеет теперь никакого значения. Но нельзя закончить и бросить начатую операцию даже после такого успеха. Не всегда удачной оказывается недоделанная операция, бывают подводные камни, бывают всякие гадости. Все потому, что болезнь протекала не лучшим образом. Мощный организм вяло сопротивлялся заразе. Клопы сопротивляются и то интенсивнее. Клопы поставили цель, чтобы пить кровь. Максим Леонидович цели такой не поставил. Почти ручной Максим Леонидович. Его направили в определенную сторону правильные товарищи, не отказался Максим Леонидович. Следовало отказаться, чтобы направили силой. Чем сильнее лекарство, тем быстрее протекает болезнь. Чем болезненнее врачебные методы, тем больше шансов на выздоровление. Не отказался Максим Леонидович. Поступок весьма странный в наше судьбоносное время.
  - Разве я не мессия? - расхныкался мальчик.
  - Разве я не хранитель русской земли? - снизошел толстый лапоть на землю.
  - Разве я не единая плоть, не единая кровь от России? - снова испакостил землю.
  Хорошо, когда соглашается Леонидович под ударами палки, и плохо, когда соглашается он, руководствуясь иными причинами. В России давно догадались в каких таких дозах с больным стоит нянчиться, в каких наоборот. Если ты только нянчился, иногда выздоравливает больной, но чаще выходит из-под контроля. Дикий зверь покинул ошейник. Дикий зверь порвал цепи. Дикий зверь выбрался на охоту. На определенном этапе не то чтобы соображает больной, но в какой-то степени его духовные традиции нарушились, болезнь подавила волю. Поэтому лучше всего сделать так. Сначала жаропонижающее, успокаивающее, предупреждающее лекарство, затем скальпель.
  - Нарыв обнаружен, - поставил диагноз Кирилл Петрович Ламерти.
  - Ждать преступление, - теперь Станислав Иванович.
  - Кто предлагает ждать? - снова Кирилл Ламерти.
  - Дурак предлагает, - не убедить Станислава Ивановича.
  Я плохо разбираюсь во врачебном искусстве. Институтов на данный предмет не кончал, советов за так не даю. Есть более разбирающиеся товарищи. Институтов они не кончали, но разбираются. Любое упоминание болезни для разбирающихся товарищей обязательно заканчивается научным консилиумом, ну и кучей советов. Каждый неверный и слабый симптом легко обсуждается и имеет далеко идущие последствия. Товарищи жизнь прожевали, жвачку запили, остатки выплюнули. А ты сиди тихо и радуйся, или будешь неблагодарной скотиной и гадом.
  - Победа, - сказал Кирилл Петрович Ламерти.
  - Еще не победа, - серьезнее подошел к вопросу Станислав Иванович.
  - Не сопротивляйся, - разумный совет со стороны Ламерти.
  - Не сопротивляюсь, но проповедую истину.
  Что остается толстому богатырю Супше? Миска супа, она остается. Ложка к миске, пожалуй, еще на столе. Соли щепоть, возможно и так обойдется здоровый детина без соли. Разварившаяся луковица опять остается. Еще потрясающая возможность быть интеллектом, мессией, возрожденцем русской земли. Или куча возможностей. Только бы не записали тебя в гады. Очень не хочется получить столь позорный и мерзкий ярлык Леонидовичу. Он не какая-та злобная тварь, и вообще страшно быть тварью. Тысячи глаз напоролись на твое гадство. Они проследили, откуда выползла тварь и куда заползла. Глаза очень едкие, ничего не спасется от их осуждения. Тварь мимикрирует, но не спасется от тысячи глаз. Если ползешь по траве, трава есть враг и предатель. Если ползешь по земле, земля есть предатель и враг. Счет не то что на дни - на секунды. Безрадостно докатиться до твари.
  - Я согласен, - попробовал отбояриться Леонидович.
  Показалось толстому мальчику, что именно отсюда начнутся обычные разговоры про белокурую бестию, вытекающие в обычную перепасовку про Афганистан, интернациональный долг и полную невозможность выполнить вышеупомянутый долг применительно к толстому мальчику. Затем беспредметные разговоры, какие-то сплетни не имеющие ничего общего с реальной действительностью. Возможно, выдержки из центральных газет, например из 'Правды' и 'Красной звезды', где говорится, как мы всех побеждали и победили. Следовательно, еще один шанс выглядеть героически мальчику, не двигаясь с места.
  Почему бы и нет? Вместе с друзьями каждый вопрос кажется более светлым и разрешимым. Максим Леонидович практически поверил в сообщение официальных источников о наших успехах в Афганистане. Да, там ведут себя плохо нерусские товарищи. Но мы ведем себя хорошо и не только ведем себя хорошо, но постоянно доказываем превосходство правильного оружия над партизанской войной и другими происками бандитских группировок на территории Афганистан. Такая версия нравится Леонидовичу. Хотя постойте, почему версия? Это сама жизнь. Более чем уверен Леонидович в торжестве коммунистического строя и коммунистического образа жизни. Сие есть яркая звездочка, радующая Леонидовича в самые беспросветные минуты его жизни. Можно оболгать строй, можно наплевательски относиться к нашему оружию, но не затушить звездочку. Отсюда есть смысл жизни и лучшее лекарство для Леонидовича.
  - Я согласен, - вторая попытка.
  Да и что опять же Афганистан? Только переходный период от белокурой бестии к торжеству русской нации. Русская нация свергла неправильное правительство и установила свое правильное правительство, насаждающее и поддерживающее правильный строй, который сегодня называется коммунизм. Вот где заключается вторая попытка Максима Леонидовича. Никаких конкретных символов, никаких дурацких воплей, только правда самой жизни. Правда она и есть правда. Именно правду освещают яркие звездочки, чтобы в звездочках сияла и наслаждалась все та же правда. Вот и я повторяю, а что такое Афганистан? Не исключение из общей системы национальных ценностей, как пытаются показать некоторые изменники родины, но только ценность, подтверждающая на данном этапе величие родины.
  - Погоди, - Кирилл Петрович перевел дыхание.
  - Не так быстро, - засопел Станислав Иванович.
  - А как быстро? - Максим Леонидович вышел из звездного ступора.
  На пороге цивилизация технарей. Здесь собрались будущие технари, то есть будущая честь и слава русской земли. В конце семидесятых годов все понимают, что умерло рабоче-крестьянское государство. Рабочие и крестьяне из последних сил пыжатся на Афганской войне. К власти пришли технари. Нет, они совершенно законным путем пришли к власти. Никаких противозаконных действий не совершали вышеупомянутые товарищи. Они просто взяли и пришли к власти под чутким руководством дедушки Брежнева, партии и правительства.
  Теперь понимает Максим Леонидович, кто затерялся в темном лесу. Может быть, холодно Леонидовичу. Может, чертовски страшно и больно. Рядом жестокая ночь. Она настоящая ночь, а Леонидович как назло затерялся в темном лесу. Не важно, что ты не верил, маленький мой, что затерялся. Ты не только не верил, ты много кричал, но крики не разогнали тот самый сгустившийся мрак, от которого больно. Зато появилась цивилизация технарей, вернее, первые признаки прекрасной, неповторимой, единственной в своем роде цивилизации. И тьма покатилась на убыль, и отступила поганая боль, и страх оказался не так чтобы страшным.
  Ну, и жизнь чертовски паршивая штучка. Неожиданно подумал про жизнь Максим Леонидович Супенков и попробовал состыковать саму жизнь с реальной действительностью. Кое-чего получилось. Жизнь и впрямь незначительное явление, если ты оказался один, если ты выпал из общественного процесса, если относишься к иному классу, чем правящий класс. Что такое правящий класс на пороге восьмидесятых годов? Мы уже говорили, что это цивилизация технарей и миллионы счастливых интеллигентов, воспитанных советским государством по повелению дедушки Брежнева.
  - Много хочешь, - вряд ли отступится Кирилл Петрович от своей версии.
  - Много получишь, - и Станислав Иванович не отступит.
  Скальпель готовый, пальцы прижали его, рука не испытывает горечи или досады. Цивилизация технарей была подготовлена в брежневскую эпоху. Каждый себя уважающий гражданин и истинный патриот своей родины должен был подготовиться к цивилизации технарей, и он к ней подготовился. А как же марксизм-ленинизм с его убогой теорией правящего рабочего класса? По боку марксизм-ленинизм. Никогда не правил рабочий класс, никогда он не будет править. Просто на определенном этапе дедушка Ленин придумал хороший еврейский гешефт, рассчитанный на рабочих. Можно было сказать, что рабочие быдло, что их место возле параши. Но иначе сказал умный дедушка. Ну, вы понимаете, что он такое сказал, и побежали за дедушкой толпы рабочих.
  Хотя с другой стороны, все это было обман и политика. Никогда не имел никакого значения рабочий класс на русской земле. Да, он работал, раболепствовал, прогибался, потому что от слова 'раб' получился рабочий класс. Он называл себя 'гегемоном', потому что так захотелось дедушке Ленину. Но на самом деле все равно раболепствовал и прогибался рабочий класс. Гегемонами были другие товарищи. Всякие управленцы и политики, твою мать, начиная от шизофреника Сталина и кончая добрым дедушкой Брежневым. Рабочий товарищ по-прежнему прогибался, потому что его умело чесали за ушком и гладили шерстку.
  Теперь цивилизация технарей. Господи, неужели правда, что можно отбросить богопротивную ложь. Все стало на свои места с легкой руки дедушки Брежнева. Технарям не надо прикидываться гегемоном. В семидесятые годы технари ворвались в задыхающийся от постоянной борьбы коммунизм и помогли ему выиграть у буржуазных противников. До технического нашествия наше государство было неуважаемым, слабым и недоразвитым. Технари подняли Россию на недосягаемую вершину. Если говорить фигурально, в семидесятые годы мы практически догнали Америку, а в цивилизацию технарей оставили ее далеко позади. Никакого вам экономического чуда. Просто цивилизация технарей на русской земле и есть чудо, а Америка только Америка.
  - Не ломайся, дружок, - прощальный совет со стороны Станислава Ивановича.
  - Будешь ломаться, можешь остаться без сладкого, - Кирилл Петрович не уступает Ивановичу.
  - За тебя пострадают другие товарищи, - опять младший Иванович.
  - Еще как пострадают, - и все-таки точку поставил товарищ Ламерти.
  Плюс прекрасный и всеохватывающий союз технарей, которому нет и не будет аналогов. А какая-та гаденькая пэтэушница не попала в прекрасный союз. Или еще не разобрался здоровый мальчик, кто есть гаденькая пэтэушница нетехнической направленности, и что такое союз? Ах, спасибо, Максим Леонидович во всем разобрался. Принадлежность к технической интеллигенции есть величайшее благо, непринадлежность к технической интеллигенции есть величайшая беда, в самую пору стреляться. Не относится одна шустренькая и чертовски гаденькая пэтэушница к цивилизации технарей. Как бы она там не кривлялась, как бы не подпрыгивала и не показывала свою значимость, она все равно не относится. Или точнее, она последний хлам на обочине.
  Благодатные слезы
  Омывают чело.
  Среди лютых морозов
  Все вокруг расцвело.
  Сердце стало прихожей
  Для изысканных грез,
  И растекся по роже
  Чудотворный навоз.
  Показалась елеем
  Эта груда стыда.
  Сердце стало добрее
  И ушло в никуда.
  Теперь для полноты картины разберемся, как Станислав Иванович взялся за скальпель.
  
  
  КОММЕНТАРИИ
  
  Чего только не сделаешь для школьного друга? Можно пожертвовать собственным временем, жрачкой и выпивкой. Ну, и здоровьем в какой-то мере можно пожертвовать. Только не таким здоровьем, когда тебя направляют в Афганистан, а друг остается дома, чтобы пялить твою девушку. Впрочем, никто не направляет в Афганистан Станислава Ивановича Топецкого. Ибо Станислав Иванович Топецкой не уделанный хрен с горы, но студент Ленинградского Политехнического института.
  Вот еще один плюс эпохи дедушки Брежнева. Подавляющее большинство институтов в тот благословенный брежневский период обзавелось военными кафедрами. Наличие военной кафедры в институте на сто процентов освобождало студента от армии. Ибо студент по завершении института получал офицерские корочки и благополучно увольнялся в запас, чтобы в цивилизации технарей не появились непоправимые дыры и бреши.
  Так что у нас вытанцовывается? Вроде бы армия общенародная. Вроде бы в нашей армии обязан отмучиться каждый товарищ мужского пола, и противопоказаний против армии практически никаких. Разве что плоскостопие. Но это такое противопоказание, которое ни в жисть не докажешь. Короче, обязан отмучиться каждый пацан, кроме пары десятков счастливцев, попавших под мифическое плоскостопие. Следовательно, каждый или практически каждый пацан имеет конституционное право потерять свои неплоскостопые ноги в Афганистане.
  А что получается вне теории? А то получается, что самые физически развитые пацаны идут в институт, отсыпаются на военных кафедрах и выпускаются с инженерными дипломами и офицерскими лычками. У культурных придурков подобной лафы нет. Как бесполезная для государства накипь, культурные товарищи не заканчивают военные кафедры (по причине их дефицита в культурных учреждениях) и по окончании своих культурных учреждений отправляются отдуваться в Афганистан, или еще куда-нибудь, куда их сумели пристроить блатные папы и мамы.
  Нет, не будем в данном исследовании рассматривать глобальную проблему блата в период брежневской эпохи. Дело в том, что в культурные товарищи шли блатники, имеющие по той или иной причине (например по национальному признаку) отмазку от армии. В технари шли нормальные пацаны и девчонки. То есть в технари шли нормальные русские товарищи. Были там, конечно, и блатники, бьющиеся за места на кафедрах и в институтской науке. Но нормальные пацаны и девчонки не очень-то претендовали на блатные места в технических институтах в целом, и в Политехе в отдельности. Они изначально шли в технари, в инженеры.
  Отсюда мы можем более или менее перейти к студенческой дружбе. Как уже говорилось, студенческая дружба не имела никакого отношения ни к Афганистану, ни к армии. Само понятие 'студент' отрицало понятие 'армия'. Цивилизация технарей огородила себя от армейского рабства, что отрадный факт, за который низкий поклон дедушке Брежневу. Ибо воспитание технаря, способного обогнать и перегнать гребаную Америку, есть весьма трудоемкий процесс. Если втиснуть в процесс воспитания (то есть между школой и институтом) еще армию, то технаря не получится. Пресловутая армия в девяносто девяти случаях из ста превращает потенциального технаря в весьма паршивого работягу, потенциальный борец с американской экспансией для нас оказывается утерянным навсегда, и торжествует Америка.
  Теперь выход. Помощь Станислава Ивановича Топецкого Максиму Леонидовичу Супенкову весьма отрадное явление в истории цивилизации технарей и, может быть, жертва. Как вы понимаете, на последнем этапе ошибся Максим Леонидович в выборе приоритетов, выбрал себе не совсем подходящую модель для любви, что привело к некоторому дисбалансу в его воспитании как технаря. То есть человеческими словами, Максим Леонидович стал плохо учиться.
  Отсюда страшный удар не только по индивидуальности одного очень толстого мальчика. Или удар по всей брежневской эпохе конца семидесятых годов и по цивилизации технарей, которая вот-вот должна была перевернуть мир. Только не надо кривляться, что очень маленькая величина Леонидович. Мы уже доказали насколько означенный Леонидович является величиной и как подобная хренотень может нагадить нашей России.
  Отсюда идет оценка всей деятельности Станислава Ивановича Топецкого. Проснулся Станислав Иванович, встал Станислав Иванович, оделся Станислав Иванович, даже забыл покушать (сказывается волнение предпринимаемого шага), и направился в Колпино. Вот-вот, вы теперь понимаете, куда направился Станислав Иванович, насколько его действия смахивают на подвиг. А если не понимает, то вы совершенно не разобрались в цивилизации технарей и в студенческой дружбе.
  Последняя попытка, черт подери, для всех непонимающих и неразобравшихся особей с куриными мозгами. Максим Леонидович Супенков, честь и гордость эпохи, племенной экземпляр цивилизации технарей попытался предать лучшую цивилизацию всех времен и народов. Максим Леонидович Супенков практически предал цивилизацию технарей, когда связался с девушкой из другого класса. Если бы Карина Ефимовна Рыжая сумела преодолеть свою тупость (что нереально) и поступила в какой-нибудь мало-мальски технический институт, то все ошибки, все предательство Супенкова могли обойтись без последствий. Если бы Карина Ефимовна Рыжая поступила в какое-нибудь театральное училище, Максим Леонидович Супенков мог отмазаться на общих основаниях:
  - Культурные не люди, но в определенной степени цивилизация технарей не отрицает культуру.
  Но поступила совсем в другое место примерзкая Рыжая. Следовательно, своим поступлением она понизила статус Максима Леонидовича Супенкова, низвела его до простого прихлебателя грязных работяг и придурков. Именно так расценил свою миссию Станислав Иванович:
  - Грязный работяга и придурок.
  Классовые взаимоотношения в цивилизацию технарей очень тонкая вещь. Ибо цивилизации технарей нужны полноценные технари, не какие-то полукровки. На данном фоне отступничество Максима Леонидовича Супенкова, не сумевшего преодолеть в себе рабские пережитки его не сосем интеллигентных родственников, есть более чем преступление. Если бы Максим Леонидович Супенков сумел удержаться в классе технической интеллигенции или подтянуть за собой Карину Ефимовну Рыжую, то о подобном казусе можно забыть. Но все не то и не так с толстым мальчиком. Точно знает Станислав Иванович про подвиги Супенкова. Сам Супенков все и рассказывал. Чертовски неудобоваримые подвиги. Если так дальше дело пойдет, то Супенков станет просто собачкой в руках развратницы Рыжей.
  Дальше совсем просто. Настоящие студенты, тем более технари не бросают в беде товарищей. Может быть Станислав Иванович маленький и незаметный на фоне толстого мальчика. Может быть прячется в тени Станислав Иванович. Но в создавшейся ситуации сие не имеет вообще никакого значения. У Станислава Ивановича скальпель. Следовательно, Станислав Иванович обязан использовать данный инструмент, то бишь скальпель, для спасения своего большого и толстого друга. Как используется скальпель, черт подери? А им отрезаются все бесполезные, то есть опасные части.
  Теперь выкладка из мыслей Станислава Ивановича:
  - Маленькое существо вынуждено притворяться. Скажем, долго и нудно терпеть всякие мерзости. Терпение для него оружие. Хотя очень просто слететь с катушек, если оружие долго молчит. Вокруг мерзавцы и сволочи. Злоба перехлестнулась через край и стало совсем гадко. Но маленький товарищ очень терпеливый товарищ. Тебя достали, но ты сумел вытерпеть подобную мерзость. И это главное. Пускай раскрываются более глобальные экосистемы, пускай обнажают свои слабые стороны. Им не обязательно понимать движущую схему твоей системы, для них достаточно парочки пошлых анекдотов и той внешности или видимости, которую ты им предлагаешь, во всем притворяясь. Вот маленькая величина должна пройти дальше. Со временем притворство становится третьей, четвертой, пятой натурой твоей. С ним срастаешься, к нему прикипел навсегда, оно такое воздушное, такое вселенское это притворство. Никакой лжи, похожей на смертный грех или нечто подобное. Мы существуем в мире лгунов. Мы притворяемся или лжем, потому что мы существуем именно в таком мире. Кто не притворяется, тот дурак, тот не наш, с тем пора разобраться без горя и страха.
  Вот насколько интересные мысли Станислава Ивановича:
  - Унижайтесь товарищи. Не стройте гордых и независимых олухов. Унижайтесь сегодня, сейчас, по собственной воле, по собственному желанию. Иначе завтра унизят другие товарищи. Лучше сами сегодня примите свое унижение, чем унизят вас завтра. Унижение более не является непоправимой бедой, когда оно исходит от вас, когда оно ваше. Тактика века, вам говорю. Унижаешься преднамеренно для начала великой борьбы, для великой попытки и самой великой победы своего потрясающего бытия, настоящего центра вселенной и центра души над другими, ненастоящими центрами. Унижаешься не унижаясь. Один беспощадный удар - это все что от тебя требуется. Мир разрушен. Угнетаемое ничто превращаются в угнетателя. Унижающее величие дохнет во прахе и лобызает пальцы той самой ноги, которая не ставилась ни во что, пока не почувствовалась на собственном горле.
  Пресмыкаться хватит,
  Милости просить,
  Недомерка платье
  Потное носить.
  Может недомерок
  Править на свету,
  Показать примеры
  Каждому скоту.
  Показать характер
  Каждой стороне
  И любую пакость
  Высечь на огне.
  Сказанного достаточно. Станислав Иванович вышел из дома. Станислав Иванович направился в Колпино. Его миссия чертовски и в то же время до невыносимости сложная. С Кариной Ефимовной Рыжей должен встретиться Станислав Иванович и выполнить данную миссию. Что мы имеем в активе? Сморщенный лобик, крохотный носик, злобные и невыразительные глазенки. Зеркало тут не причем. Мы получили в активе то самое, чем может похвастаться Станислав Иванович. Никакого обмана, черт подери. Все очень правильно, по взаимному согласию с Максимом Леонидовичем Супенковым делает Станислав Иванович Топецкой, его лучший друг. А Карина Ефимовна просто стерва.
  - Очередное дерьмо.
  Для друга готов на жертвы младший Иванович.
  
  
  ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
  
  В мире много мрака и света. Мрак крадется по закоулкам нашей несчастной души, заполняя собой все свободное от света пространство. Сюда же прибавляется физический мрак. Или та самая пресловутая темнота, которая отрицает и солнце, и звезды, и даже существование вечной и бесконечной вселенной. Отрицание вечной и бесконечной вселенной на физических уровнях является ни чем иным, как отрицанием вечной вселенной души. Получается, что процесс отрицания переворачивает саму душу, выдвигая нечто конечное на первый план в обход бесконечности. Здесь уже придурство и глупость. Почему мы так любим конечную величину? Не по той ли дурацкой причине, что она изменяется более быстро, чем та пресловутая бесконечность. Или точнее, не изменяется бесконечность, потому что не изменяется никогда. Общая бесконечная сумма всех измерений внутри бесконечности может равняться только нулю, отсюда не изменяется бесконечность. Вот определенная конечная величина, вот она изменяется, приводя своими изменчивыми толчками к изменению соседние конечные величины, которые не могут не изменяться, чтобы осталась всегда бесконечной вселенная.
  Идем дальше. Мраку соответствует свет. Не надо обладать особенным или гениальным воображением, чтобы разобраться насколько пресловутая темнота является символом бесконечности. Следовательно, противоположность темноты или свет является символом изменяющейся конечной величины. Для любителей литературного символизма можно представить свет не более, чем оборотной стороной вселенской медали. На одной стороне мрак, на другой стороне свет. Всякое изменение переворачивает медаль, ну хотя бы еще потому, что всякое изменение требует значительного количества энергии. Высвобождающаяся энергия и есть свет в противовес тому самому мраку, который не высвобождает, но поглощает энергию.
  И до чего же мы докатились? Все до той же системы вселенского равновесия, когда любые конечные величины компенсируются в нуль, чтобы поддерживать вечность и бесконечность вселенной. Любая вспышка энергии обязана поглощаться в конечном итоге. Механизм примерно такой: энергия высвобождается, энергия поглощается. Между процессами высвобождения и поглощения лежит некий ограниченный промежуток времени, когда энергия уже высвободилась, но еще не поглотилась. Для вечной и бесконечной вселенной подобный промежуток не имеет вообще никакого значения. Секунда, минута, час, двести лет, миллиарды веков и так далее. Любой самый фантастический временной промежуток окажется несущественной величиной для вечной и бесконечной вселенной. Но та вселенная, в которой живет человек, совершенно другая вселенная. Это вселенная больших и маленьких временных промежутков.
  Отсюда приверженность человека к яркому солнцу, звездному небу, теплому ветру или весеннему дождику. Человек, основываясь на переходных процессах мрака и света, очень трепетно относится к своей собственной, то есть к человеческой вселенной. Человеческая вселенная не много не мало, но только конечная величина. Человек родился в определенный период своей истории, человек когда-нибудь да умрет. Рождение человека сопровождалось сумасшедшими вспышками света, способными поколебать любую конечную величину, но не способными отразиться на бесконечности бесконечной вселенной. Дело в том, что внутри бесконечной вселенной находится бесконечное знание, что на определенном этапе энергия человека уйдет без остатка, поглощенная тьмой, следовательно, восстановится бесконечность бесконечной вселенной.
  Впрочем, ничего страшного. Цикличность светотеневых переходов не нуждается в доказательствах. Вечная и бесконечная вселенная отличается бесконечным высвобождением и поглощением энергии. Гибель очередной человеческой вселенной несет в себе зародыш другой человеческой вселенной. И хотя наша философия поверхностная, можно сказать, та самая философия, которая не проникает в сущность проблемы, но даже при нашем ничтожном опыте внутри человеческой вселенной очень легко представить себе механизм перехода от света во тьму и обратно. Вот именно, что любой переход во тьму несет за собой переход обратно. И хотя тьма является стабилизирующим состоянием вечной вселенной, а свет является энергетическим дестабилизатором, все равно не может обойтись без света вселенная. Здесь, пожалуй, скрывается самая главная, можно добавить, гипервселенская тайна.
  Теперь более сложный вопрос, почему стабильная тьма не является единственным состоянием вечной и бесконечной вселенной? По всем законам логики абсолютное уничтожение или поглощение света есть предпосылка вечной абсолютной тьмы и абсолютной стабилизации вечной вселенной. Пусть будет тьма, и ничего более. Но на деле оно не то и не так. Вечность потому является вечностью, что внутри ее нет ничего стабильного, кроме переходных процессов. Именно переходные процессы являются стабильной величиной. Вы угадали правильно, переход от возрождения к поглощению может быть чем-то стабильным в единственном случае, если за ним следует обратный переход к звездам.
  Плюс естественная реакция человека на подобную чехарду. Ибо создание человеческой вселенной воспринимается человеком не как закономерный процесс бесконечности, а как некое чудо, невозможное без воздействия потусторонней силы. Человеку при всей его ограниченности кажется, что начало человеческой вселенной есть совершенно уникальный процесс, опять же зависимый от потусторонней силы (или от бога). Невозможно вдолбить человеку элементарную мысль, что нет и не может быть никакого бога, что человеческая вселенная только закономерная необходимость существования бесконечной и вечной вселенной.
  Сначала тьма, затем свет, затем опять тьма. Можно выразиться как-то иначе. Сначала свет, затем тьма, затем опять свет. В любом случае нет глобальной ошибки, если не придираться к словам 'затем' и 'сначала'. Для бесконечности подобные слова потеряли значение. Просто человек выбирает определенную точку отсчета, чтобы своим недалеким умом определиться, что было 'сначала'. А сначала вообще ничего не было, потому что не было такого начала. Человек появляется из тьмы. Поэтому для него тьма, как началообразующий фактор. И была тьма! Если бы человек появлялся другим образом, что как вы понимаете невозможно, то у нас бы имелся другой началообразующий фактор. Но человек появляется из тьмы, его преклонение перед тьмой не имеет границ и уходит практически в бесконечность.
  Вот мы и пришли к основной философии человечества. Из тьмы на свет и обратно во тьму. Подобная философия не больше чем недоразумение или ошибка. Она является ошибкой по единственной причине, что в ней только три звена, что отсутствуют прочие звенья. Представьте себе, количество звеньев чуть более, чем три. Нет, не надо ругаться, только представьте. Тьма завершается светом, свет завершается тьмой, затем еще свет и еще тьма. Но тьма номер два на данный момент не спустилась на русскую землю, она находится в процессе развития, она где-то рядом, она впереди. Зато свет номер два уже начинает свое созидающее воздействие.
  И что у нас получилось? Номинально один человек пережил два рождения. Сначала такой человек родился чистеньким, голеньким, способным воспринимать жизнь с листа, без каких-либо противодействующих ей пережитков и факторов. Затем человек умер. Его поглотила тьма. Не важно, что находилось внутри тьмы, то ли сонм ангелов, то ли кипящая сковородка. Мы знаем, что человек умер. Потому что его поглотившая тьма стала единственной реальной действительностью для означенного товарища. Опять же не важно, что произошло с физической оболочкой умершей величины. Если выражаться фигурально, человек превратился в зомби. Ибо его физическая оболочка продолжала выполнять свои функции, а сознание поглотила тьма без просветов. Если быть точным, смерть физической оболочки за смертью души должна была наступить неизбежно, дело только за временем.
  Вдруг опять свет. Резкая вспышка, прорыв смерти, выход на новый уровень. Человеческая вселенная вернулась в старую оболочку. Старая оболочка, практически готовая последовать за угасшим разумом, приняла свет. И тьма отступила. Нет, она отступила не навсегда. Когда-нибудь тьма вернется обратно, чтобы выполнить свое предназначение в компенсирующей матрице вечной и бесконечной вселенной. Но сегодня она отступила, точно была не совсем полноценная тема. А некий недоделанный суррогат, не обладающий достаточной поглощающей силой, чтобы поглотить всю энергию одной единственной величины, чтобы заставить подобную величину исчезнуть навеки.
  Владимир Иванович Топецкой открыл глаза и увидел Наталью Сергеевну Репину.
  
  ***
  Не имеет значения, когда и в каком виде Владимир Иванович покинул больницу. Этот новорожденный мальчик увидел свет, затем стал учиться ходить и понимать окружающую действительность. Путешествие через тьму отразилось на внутреннем мире товрища. Все наносное и несущественное приобрело отрицательный оттенок. С подобной мелочью можно всегда разобраться, подумал Владимир Иванович, а если и не разберешься с ней никогда, значит так надо.
  Никто не утверждает, что после выхода из больницы повзрослел новорожденный мальчик. Скорее наоборот. Когда ты выходишь на новую дорогу, сохранив в памяти все преимущества и отрицательные стороны предыдущей жизни, у тебя есть шанс повзрослеть и больше не делать ошибки. Но с другой стороны, разобравшись в ошибках, тебе только их и хочется делать.
  А кто сказал, что существующий строй не есть сплошная ошибка? Дедушка Ленин жестоко ошибался, провозглашая антагонизм между рабочим классом и капиталом. Оба перечисленные класса имеют так много общего при несущественных различиях, антагонизм между ними практически исключается. Что и доказала прочность капиталистической системы в Америке. Ибо рабочий класс ни в коем случае борется за свержение капиталистических ценностей. Да, рабочий класс борется, но только с единственной целью приблизить к себе капиталистические ценности, при определенных условиях их экспроприировать и присвоить. Отсюда классовая борьба по дедушке Ленину является не больше не меньше, как детской сказочкой на слащавом сиропчике. И всего лишь по единственной причине, что перепутал антагонистические или революционные классы дедушка Ленин.
  Знаете, подобная ерунда сразу пришла в голову Владимиру Ивановичу Топецкому. Он об этом не думал, не рассуждал, мысли сами выстроились ровной цепочкой в мозгу и порадовали в нужный момент Ивановича. Новорожденный мальчик тогда поднимался по лестнице, с трудом преодолевая ступеньки. Шаг левой ногой, отдых на две минуты, шаг правой ногой. Вдруг резкая мысль, точно удар молнии, точно взрыв света. А ведь неправ дедушка Ленин.
  Можете мне не верить, но Владимир Иванович так и застрял на тех пресловутых ступеньках, пока через час с лишним не подошли нянечки, не отволокли парня обратно в палату. Доктор подумал, что есть рецидив у вновь родившегося Ивановича, и наколол ему лошадиную дозу всякой фигни в задницу. На самом деле была только мысль, как я уже говорил, появившаяся ниоткуда и ослепившая новорожденного мальчика.
  Нас обманывали, решил мальчик, все время обманывали. Нам пытались преподнести явную ложь. Сие получилось по той причине, что слишком явной была ложь. Если бы она была не такой явной, результат мог оказаться более чем отрицательным. Но результат оказался более чем положительным, потому что была слишком явная ложь. Рабочий класс, несущий в себе зачатки буржуазии отличается от буржуазии только одним признаком, рабочий класс завидует буржуазии, видит в ней цель собственного существования, очень желает заделаться буржуазией. Но буржуазия никак не завидует рабочему классу. Отсюда экономическая активность товарищей рабочих, по принципу 'деньги давай', и их же политическая пассивность на всех уровнях. Отсюда крепкие позиции советской буржуазии (или номенклатурных работников).
  Господи, что я такое рассказываю. Только пришел в себя мальчик, только преодолел непроницаемую тьму, только увидел своими практически ослепшими глазами первые потоки настоящего света, как его вывернуло наизнанку, как понесло не в ту сторону. Тебе бы, мой маленький, сначала научиться ходить, затем научиться разговаривать, не выслушивать односложные фразы, и наконец научиться видеть. То есть видеть обыкновенными глазами, не каким-то внутренним зрением, которым чему-то там научился преодолевший мрак мальчик.
  Еще кое-что из теории классов. Что вы там не рассказываете про революционность рабочего класса, сие не больше чем революционность бомжаков и люмпенов. Конечным результатом подобной революционности является бутылка. Поманили люмпена бутылкой, он готов выйти на баррикады, а за вторую бутылку черт его знает на что готов люмпен. Ну, хотя бы на революцию.
  Почему бы и нет? Недаром застрял на ступеньках Владимир Иванович. В его голове появилась какая-та революция. Нет, ни в коем случае революция люмпенов. Но самая настоящая революция, раздуваемая технической интеллигенцией. Господи, опять технари? Их так много, они плодятся десятками, сотнями тысяч и миллионами на русской земле. Неужели никто не понимает, что они и есть революция? Неужели никто не догадался, какой опасностью являются технари для коммунистического режима и самого коммунистического государства? Ибо, как мы уже говорили, технари несут в себе революцию.
  Еще подумал Владимир Иванович про тот единственный класс, антагонистический всем классам. И тот единственный класс оказался классом технической интеллигенции. И его потрясающий рост, то есть рост класса технической интеллигенции, в эпоху Леонида Ильича Брежнева ужаснул прозревшего мальчика.
  Хилому калеке,
  Хлипкому дебилу
  Кажутся потехи
  Мерзостью постылой.
  Кажутся удачи
  Грязью задубелой,
  И добром собачьим
  Сломанное тело.
  И в глазах усталых
  Отдается болью
  Каждое начало
  Оскверненной доли.
  Нет, не хочу отрицать все то хорошее, что случилось с Владимиром Ивановичем Топецким на очередном этапе его развития. Тьма не сумела обнулить мыслительные матрицы товарища. Матрицы только немножко перевернулись в другую сторону или немножко очистились. Вынужденный период физического бездействия, когда Владимир Иванович практически заново обучался подносить ложку ко рту и перешагивать через ступеньки, именно данный период выделил такое неимоверное количество энергии в окружающее пространство, каковое невозможно предугадать в одном мальчике.
  И увидел яркий свет Владимир Иванович. И свет предвидения расколол его разум. И почувствовал, вот просто взял и почувствовал Владимир Иванович, что вечно живое вечно развивающееся учение дедушки Ленина не больше чем лабуда на постном масле. По сути не было никакого учения. Была революция, совершенная интеллигенцией того времени. А чтобы закончилась революция с положительным результатом, хитрющие интеллигенты обманули рабочий класс и трудовое крестьянство, то есть завлекли их на свою сторону. Рабочий класс и трудовое крестьянство так и не разобрались, что их поимели классовые противники, и надавали люлей своему идолищу поганому - буржуазии.
  И еще увидел Владимир Иванович грядущую революцию, ставшую неизбежной на фоне безудержного развития цивилизации технарей. Жизнь справедливая штука, черт подери. Одна революция ведет за собой следующую революцию. Все провозглашенное революцией номер один обязательно сметается и отрицается следующей революцией. Вот могильщиком правящей системы при революции номер один и революции номер два выступает один и тот же класс, даже если вам это не нравится. Ну, и система, которую снесет революция, она все та же, черт подери! Имя такой системе:
  - Трясина.
  
  ***
  Я не рассказываю сказки. Обратный путь затянулся. Владимир Иванович на пределе сил и возможностей одолел коридор, одолел лестницу, одолел парадную дверь. За парадной дверью ждала его Наталья Сергеевна Репина. В левой руке фрукты, в правой букет. Наталья Сергеевна ничего не сказала, ни слова. Она ждала. Ее лицо было пасмурным и немного безоблачным. Ее глаза были ласковыми и немного печальными. Ее губы не хмурились, не улыбались. Стояла простая, милая, русская девушка среди обыкновенных русских людей, очень похожих на девушку, но не имеющих с ней ничего общего. В левой руке фрукты, в правой цветы. Хочешь, бери фрукты. Хочешь, цветы. Владимир Иванович потянулся за тем и другим своими полуживыми, можно сказать, деревянными пальцами. Жадность дурацкая, жажда жизни нашла. Зашатало Ивановича.
  - Ты приходила?
  Кивок головой.
  - Значит, ты приходила?
  На какое-то мгновение пол поплыл под ногами, стал заваливаться на бок Иванович. Все-таки какая у нас обалденная жизнь. Все-таки люди у нас обалденные. Сколько на этом свете всего обалденного и замечательного. Да, жизнь у нас замечательная во всех отношениях. Можно высунуться в окошко, глядеть на солнышко подслеповатыми глазами, затем радоваться. Просто глядеть и радоваться, даже если такое солнышко для тебя не больше, чем радужное пятно. Но представляете, как здорово, твои подслеповатые глаза не просто чувствуют, но видят солнышко. И так же с Натальей Сергеевной Репиной.
  - Уже наступила весна?
  Повторный кивок головой.
  - А я это дело проспал?
  Добрая, милая, очень красивая девочка Репина. Из-за ее спины прорывается солнышко. То самое настоящее солнышко, которое к нам приносит весну в Ленинграде. Растворяется фантастический силуэт Натальи Сергеевны Репиной в лучах все того же весеннего солнышка. Такое ощущение, что не обычная девочка Репина, что некий ангел, спустившийся со своих обалденных небес на нашу несчастную, на чертовски грешную землю. Господи, ну за что это мне? Ну, повторяю, за что? Если ангел спустился с небес ради настолько позорного грешника, как Топецкой Владимир Иванович?
  - Каждый день приходила?
  Снова кивок. К чему этот глупый допрос? Он глупый, он безобразный, он не имеет вообще никакого значения, если ты обращаешься к ангелу. Зачем еще ангел приходит на грешную землю? Наверху солнце и чистое небо. Пускай надоело солнце, пускай надоело небо, пускай вселенная размерами с горошинку для обитающих в ней ангелов. Но как опьяняюще хорошо наверху! И какой прекрасной кажется оттуда земля со всеми ее достоинствами и недостатками. И как недальновидно спускаться оттуда на грешную землю. Опять ощущение, точно падаешь в бездну:
  - Я чувствовал, ты приходила.
  Не унимается мальчик. Глаза огромные на исхудалом лице, почти как у Наты. В глазах мировая печаль, перемешанная с весенними вспышками солнечной просини. Господи, какие большие глаза: кажется, существуют только глаза и ничего больше. Там глаза, здесь глаза, опять же очень огромные. Лица из глаз, как у раненного животного. Или бывают такие глаза только у ангелов? Спускается ангел на грешную землю с небес, получает при этом жестокие раны, чтобы когда-нибудь в чуждой ему среде обитания превратиться в животное. У человека подобных глаз не бывает. Я говорил, сумасшедшие лица, на лицах глаза. Или бешенство страсти, призыв в никуда, вселенная без границ и так далее. Сейчас взорвется, сейчас потухнет вселенная. Останутся только глаза. Владимир Иванович знает, останутся на сто процентов глаза, даже если взорвется вселенная. И Наталья Сергеевна знает. Потому что Владимир Иванович знает, что знает Наталья Сергеевна:
  - Ты приходила, я чувствовал. Ты проносилась по воздуху. Такая легкая, такая неосязаемая. Облачко тяжелее тебя. Тень еще тяжелее. Да я помню все страшные тени. Они стояли возле кровати, они не пускали тебя. Им было страшно, вдруг ты прорвешься, вдруг унесешь то что им предназначено. Там на кровати была их добыча. Они держали добычу, они ласкали ее, холодную, мертвую, бесполезную. Они ласкали добычу своими страшными пальцами, они питались добычей из мира теней. Они рассчитывали, что добыча из мира теней будет для них стопроцентной добычей. Но ты проносилась по воздуху, более человечная, чем они. Все их мерзкие происки поглощало сияние жизни, что ты приносила с собой. Они понимали, опять ускользает добыча.
  Какая-та интересная у нас история, переполненная политикой и мистицизмом. Что-то необъяснимое и вообще неопределенное угнездилось в экосистеме по имени Владимир Иванович Топецкой. И почему внутри означенной системы такие необъяснимые и неопределенные мысли? Вы говорите, весна. Вот именно, что весна образца восьмидесятого года, того самого года Московской олимпиады, положившего умопомрачительное начало умопомрачительной цивилизации технарей. Я соглашаюсь, что это весна. Именно та самая, правильная весна, положившая конец терзаниям семидесятников и показавшая нам новый взлет человеческой мысли.
  - Ты не забыла?
  Впрочем, еще один идиотский вопрос. Вместо ответа шаг, практически внеземные шаги через время в несуществующее пространство. Почему несуществующее пространство? Что изменилось за последнее время на русской земле? Так просто взяло и изменилось, не соприкасаясь с другими углами и гранями. Очень хочется понять, что? Яркий свет, яркие пятна, видение ангелов. Ничего не изменилось на русской земле. Разве что несколько уходящих мгновений перешли в разряд вечности. И, конечно же, эти шаги, которые на те несколько уходящих мгновений приблизили вечность.
  - Ты одна не забыла.
  Господи, почему все так глупо у нас начинается? Второе рождение, яркий свет, новая жизнь. Может быть, выбросить к черту цветы, может положить куда-нибудь фрукты? Ангел, спустившийся на безумную землю с небес, только и делает что разбрасывается цветами и фруктами. Затем осеняет своим бесконечным крылом очередное пустое ничто, на которое неизвестно вообще по какой причине снизошла божеская благодать в обличии ангела. Ну, какого черта, ты так развлекаешься, господи? Или тебе доставляет болезненное удовольствие вытаскивать из темноты сирых и убогих? Или еще не научился спокойно любить и лелеять русскую землю в том виде, в каком она есть? Просто взять и любить, не размениваясь по мелочам. Вот тебе земля русская. Вот она вся на виду. Вот и люби свою землю.
  - Я это знал, - сказал Владимир Иванович.
  И неожиданно резко поправился:
  - Нет, я это чувствовал.
  Выпали фрукты из рук одной очень маленькой, очень глупенькой девочки, исчезли куда-то цветы, будто их не было. Подошла глупая девочка к одному очень глупому мальчику, слегка прикоснулась к разбитой его голове, и так нежно погладила эту дурацкую голову. Дальше бездна, полет по вселенным, сполохи мрака и света во всех измерениях. Блуждание в рассеивающейся темноте, которому нет и вообще никогда не найдется конца, потому что всегда бесконечная темнота, потому что нельзя разобраться какого черта и где ты блуждаешь. Дальше сполохи света и мрака. Там за гранью человеческого бытия, в мире больших и малых молекул, в сердце господа, в сердце вселенной, черт его знает, где еще там и в каком еще сердце.
  Теперь возвращение. Неужели вот так и когда-нибудь нам придется вернуться на грешную землю? Неужели сама по себе бесконечность не больше, чем трюк самой жизни? И вообще, какая у нас непонятная жизнь. Неужели нам кажется, что она чертовски и очень чертовски понятная? На самом деле она непонятная. Она просто жизнь, этим все сказано. В неизменной и вечно изменяющейся вселенной. Среди смешных и чертовски серьезных божков твоего еще существующего 'я'. Жизнь не совсем такая, как прежняя. Тихие шаги, выпавшие цветы, ее мягкие пальчики на твоей горящей щеке. Еще этот мягкий, нежный и скорбный немножечко вздох, перевернувший внутри тебя сердце и душу.
  - Я надеялся.
  Что еще можно сказать? Неужели какую-то гадость про глупого дедушку Ленина, который в собственной злобе так и не разобрался в сущности бытия и написал офигенную кучу всяческих глупостей. Почему-то именно в настоящий момент маленький мальчик, живущий внутри старшего брата Ивановича, вспомнил про дедушку Ленина. Вспомнил и улыбнулся. Глупый дедушка, плохой дедушка. Никогда не спускался к глупому дедушке Ленину ангел с небес, никогда не пронизывал ангельским вздохом его черную душу. Ненависть ко всему человеческому, реваншизм, жажда мести и крови, вот и все, что двигало дедушкой Лениным. Его тупая теория о счастье русской земли была просто тупой теорией. Потому что не знал ничего о русской земле плохой и глупый дедушка Ленин.
  - Но почему?
  Это все, что сказали жаркие губы Ивановича. Так мало и много, черт подери. Потому что раскрылось сердце Ивановича. А еще как нелепо шагает Владимир Иванович. Топ, топ, топ. Его фамилия Топецкой, а топать он не умеет. Комарики топают по солнечным лучикам. Ветер гудит в облаках. Сердце выпрыгивает из груди. Смешное опять, дурацкое, что бутерброд сердце. Лучше бы не выпрыгивало к собачьим чертям сердце. Здесь не стадион для прыжков и других упражнений. Ватные ноги и ватные мысли Ивановича переплелись причудливыми узорами в реальном пространстве, чтобы принять существующую реальность. Но существующая реальность все еще ускользает от той нереальности, в которой так долго и так упорно вращался Иванович. Никак не пройти ему грань, отделившую тот нереальный мир от реальной жизни, от солнца и света.
  - Понимаешь, мы очень странные существа, как бы сказать, существа чертовски неправильные. Мы теряем и обретаем без всякой на то причины самое лучшее, что у нас есть, что делает нас человеком. Иногда ощущение такое, ты потерял целый мир, целую вселенную, все огромное, все человеческое, что существовало за две минуты до этого и исчезло. Горечь утраты вполне реальная горечь. Лежал, наслаждался и потерял. За две минуты в твоих руках многообразие мира, после туман. За две минуты у тебя гениальность вселенной, после окрошка. Глупое такое ощущение, но ничего не поделаешь. Кажется, ничего не произошло. Жизнь прежняя, блага прежние. Ты это все потерял и ты потерялся. Внутренний толчок или еще там какая причина, мне не объяснить почему, вышли наружу и ты потерялся. Стал другим, то есть стал потерявшимся существом. Ты не поверишь, каким еще потерявшимся! Мрачный лес - все равно что детская сказка перед твоими потерями. Гнилая канава - почти анекдот. В лесу даже потерявшегося человека найдут, в канаве изловят. Ты потерял слишком значительную частицу жизни своей и так потерялся, что не найдут, не изловят.
  Да черт с тобой, мой маленький мальчик. Ни о чем не говорит, ни над чем не задумывается Наталья Сергеевна Репина. Перед ней не больше, чем новорожденный ребенок. Можно сказать, злой, эгоистичный ребенок, раздавленный своей собственной беспомощностью. Ничего другого не видит Наталья Сергеевна Репина. Она просто вошла в мир реальности, боли и страха. Она видела сколько тут боли и какой всепоглощающий страх управляет реальной действительностью. Она вошла и осталась. Больше ничего стоящего не сделала Наталья Сергеевна Репина. Она вошла и не вышла.
  А вокруг потрясающая весна восьмидесятого года. Самое начало самой величайшей цивилизации всех времен и народов. Самый красивый и самый культурный среди других город. Мне грустно. Город культурный, город не замечает твои маленькие и тупые проблемы. Городу облокотиться, кто это выполз из темноты. Гад ползучий, микрокосм или кто-то еще. Культура вышеупомянутого города представляет определенную касту из посвященных товарищей. Здесь культурные, здесь некультурные товарищи. Культурные товарищи отворачиваются от некультурных товарищей. У них дипломы, у них образование, у них право владеть потрясающим городом. Они отворачиваются и потрясаются. И некультурные товарищи потрясаются. Вот так, выбираясь из склепа, из мрака, из ада. Не верю, что самый культурный и прочая город существует для маленькой ограниченной касты, где точно такие же окопались товарищи с вопящей и бесноватой душой. Культура необходима, чтобы удерживать бесноватые души. Беснование уже не культура. Душа не имеет права на вопль. Если культурная душа, она растекается, она плачет занудными и бессмысленными слезами. Еще интереснее, если загаживается душа. Скользкая, неподвижная, безразличная ко всему находящемуся вне ее компетенции. Воплей нет, только внутренний плач о себе. Вы представляете, как озверела во внутреннем плаче душа? Если не представляете, то поберегите силы и время. Культурный город всегда культурный, более вам ничего не скажу. Не стыкуется с подобной культурой Наталья Сергеевна Репина. Ее культура сегодня среди непостижимых явлений для города.
  - Но почему? - вопрос без ответа, если приходится просто любить одного очень глупого и бесполезного мальчика. Он жалкий, он трогательный ребенок. Вата, невидящие глаза, сумбур в голове. Ничем примечательным не отличается мальчик. Вот разве что только душа. Которая жалкая и которая трогательная. Просто такая душа, которой вообще не придумать название. Такая душа обнажилась в определенный момент, чтобы вернуться обратно в далекое и никому не нужное детство. С такой обнаженной душой не стоит соваться на улицы города.
  - А потому, - ответ в глазах Натальи Сергеевны Репиной.
  И что тебе наш город? Машины бегут, трамваи ползут, автобус опять же тупой и убогий в своем механическом величии. Все равно у тебя нет выбора. Или не догадался еще, кто возвращается, тот обязан вернуться. Обратной дороги нет и не будет. Ты подумал, что возвращаясь пошел по обратной дороге. Но это совсем другая дорога. Она просто другая дорога, она в бесконечную даль, она не имеет вообще отношения к твоему прошлому, потому что ушло навсегда прошлое, как ты только пошел по дороге.
  - Понимаю, - что-то осмысленное появилось в глазах большого ребенка.
  А еще маленькая ручка в ватной руке. Одна ручка совсем маленькая, другая совсем ватная. Одна проваливается в открывающуюся бездну, другая обволакивает, то что осталось. Все равно нет обратной дороги. Автобус, трамвай, машины и прочая ерунда. Город культурный, город рядом. Остальные товарищи тоже культурные товарищи. Они просто живут в городе. Неужели еще не дошло, что в культурном городе нет некультурных товарищей. Все товарищи точно такие, как я описал, живут они именно здесь, именно в этом культурном городе. И ты такой же культурный товарищ, черт подери. И жизнь твоя будет другая.
  - Мы не расстанемся никогда.
  Улыбается Репина.
  
  ***
  Как вы понимаете, дело техники. Можно хорошо научиться ходить после любой катастрофы, если остались при тебе ноги. Можно сделать еще интереснее и научиться бегать. Бегают лошади, бегают кошечки и собачки, мышка и та бегает, тем более человек, неожиданно получивший подобную возможность после длительной обездвиженности и вымученного покоя. Почему бы ему не бегать, особенно после допинга, каким является Наталья Сергеевна Репина?
  Хороший вопрос. Не скажу, что с любовью к физическим упражнениям относится Репина. Ее законная оценка по физкультуре три балла. Не смотря на всю свою природную красоту, возможно только благодаря вышеупомянутой красоте, никогда не поднималась в своих физкультурных достижениях Наталья Сергеевна Репина выше трех баллов. Хотя окружающее физкультурники считали ее физкультурницей (с такой-то фигурой!) и удивлялись, что она не какой-нибудь мастер спорта международного класса.
  Ладно, все это шуточки, что не имеет вообще никакого значения в новой программе Натальи Сергеевны Репиной. Ее программа на сто процентов относится к новорожденному мальчику Владимиру Ивановичу Топецкому. И плохо ползающий Топецкой обязан в конечном итоге не просто ходить, а быть достойным Натальи Сергеевны Репиной.
  Ну, что такое русский характер? Вот и я спрашиваю, что? Какой-нибудь забугорной штучке достаточно посидеть в тени дерева, на которое товарищ с русским характером просто обязан забраться. Вот стоит дерево. Подрулил, положил тряпку, раскрыл суму, покушал всякие вкусности, сфотографировался, можно даже с любимой девчонкой своей, и пошел дальше. Дерево как стояло, так и осталось стоять, потому что ты был не совсем чтобы русский товарищ.
  А что такое Владимир Иванович? Из института поперли на год. Полуживые инвалиды не очень котируются в Политехе. Хотя всевозможных придурков там очень и очень хватает. Но они свои родные придурки, соответствующие гуманной направленности советского государства. Ибо только советское государство (так сказано в программе партии и правительства) помогает придуркам. Но я повторяю, те придурки, с которыми нянчится государство, не срываются с перекладины в гимнастическом зале Политехнического института и не создают все там же проблемы.
  - Так что идите, товарищ, отдыхайте, товарищ.
  Поперли из института Владимира Ивановича Топецкого, чтобы немножечко отдохнул, подлечился и разобрался в своей жизни.
  - Как отдохнете, так возвращайтесь обратно.
  - А что мне делать, пока отдыхаю?
  - Ну, это ваши проблемы. Можете даже жениться.
  Вот и женился Владимир Иванович. Тихая, очень скромная свадьба, минимум гостей, белое платье невесты, одолженное у родственников, слегка придурковатый прикид жениха, который списали на торжественную обстановку. Сами понимаете, редкий мальчишка в подобных условиях не будет выглядеть придурковатым. Все-таки твоя свадьба. А на свадьбе молодые такие красивые и в центре внимания, особенно если они молодые. Ну, здесь даже спорить не о чем, более чем молодые Наталья Сергеевна Репина (ой, простите, Наталья Сергеевна Топецкая) и ее законный жених Владимир Иванович. А гости, как вы понимаете, все знакомые лица. Во-первых, Кирилл Петрович Ламерти и его толстый друг Супенков. Во-вторых, родители новобрачных с той и другой стороны. Дальше родственники, у которых Наталья Сергеевна одолжила свое подвенечное платье. Дальше свидетель со стороны жениха Станислав Иванович Топецкой. Ну и свидетельница со стороны невесты. Можно сказать, единственная неизвестная нам фигура на свадьбе, с которой в процессе свадебной церемонии должен будет однажды поцеловаться Станислав Иванович. Еще дальше формальности.
  Заснул старший из братьев простым человеком, проснулся женатым. Солнышко светит ярко, можно добавить, конец лета. Жена так просто цветочек и зайчик. Все формальности соблюдены. Жизнь чертовски счастливая, жизнь опять же прекрасная. И за что придурковатому пацаненку, такому как старший из братьев Ивановичей подвалило столь откровенное счастье? Очень задумался Владимир Иванович. Нет, он не заслужил подобное счастье. Все его поступки были направлены в обратную сторону. Все его поступки отрицали саму возможность на счастье. И вот пришло счастье. Взяло оно и пришло. Почему пришло счастье, не может ответить Иванович.
  Хочется сказать очень просто и ясно, парень кончай извращаться. Тебе повезло. Ты никто, ты пустое место, может, у тебя все впереди, но сегодня ты только никто. Подслеповатый, еле ползающий слабак с никакими амбициями. Даже из института тебя направили в отпуск. Не понимаешь, что даже там пожалели тебя, как сплошное ничто и развалину. Что практически уникальное явление для нашего здорового коммунистического общества. В нашем здоровом обществе не очень котируется никто. Тебя посчитали настолько ничтожной величиной, что не выбросили на помойку, а просто отправили.
  И вдруг такое везение. Со странными мыслями проснулся в первую брачную ночь Владимир Иванович. Вот его молодая супруга, настоящая фея из сказки. Она могла выйти за генеральского сыночка, отправиться в Венгрию, полностью устроить свою судьбу - и радоваться. Но она не вышла за генеральского сыночка, не отправилась в Венгрию, не устроила свою судьбу - и радуется. Неужели бывает нечто подобное? Какая-та дурость и бред. Неужели настолько красивый, умный, физически развитый Владимир Иванович, что с ним можно радоваться? Я понимаю, со временем взлетный период переживает падение, а черная полоса сменяется другой полосой, которая соответствует взлету. Может статься, под черной нагрузкой вырастут черные крылья и белые перья на каждом крыле. Может статься, разверзнется небосвод, и в просвет небосвода проглянут черные дыры и белые звезды. А дальше? Что ждет тебя дальше?
  Вот только не надо мне втюхивать всякую лабуду, типа:
  - Черные дыры такая вселенская благодать, что они никакие, они не видны среди черных просторов вселенной. Вот белые звезды точно будут видны среди черных просторов вселенной, но черные дыры не будут видны никогда. Они только чувствуются, они проникают сквозь порванный небосвод, они затмевают несчастную и счастливую землю. Разрешается не отвечать на вопрос, как и чего затмевают черные дыры? Разве это имеет значение? Просто дыры на звездной рубашке вселенной, вот что имеет значение. Или бывшие дыры, которые штопали тысячи лет, чтобы держалась и не растаяла в черном безумстве вселенная.
  Хотя с другой стороны можно приветствовать новорожденного мальчика Владимира Ивановича. Он проснулся другим человеком, он увидел белые звезды. Опять же белые звезды такая непредсказуемая штуковина, что не знаешь, нравятся они тебе или нет. И вообще ничего не знаешь. Там в звездах переплелась твоя жизнь, ее падение, ее взлет, ну и всякое прочее. Опять же всякое прочее после взлета обязательно рассыпается искрами, рассыпается звездами. А белое полотно на фоне черной вселенной соответствует гиперпространственному подъему души и всем остальным ее катаклизмам. А черная пустота в белых прожилках соответствует тому же с точностью наоборот. Мелкие искры, мелкие звезды. Белый цвет более чем ощутимая величина, если ты еще не забыл звезды. Белая субстанция восхищает и умиляет, поражает и оставляет мечтать даже маленького глупого мальчика. Ну и финал в духе ушедшего века:
  - Белые перья на черные крылья легли. Нынче не кажутся черными крылья и белыми перья.
  Пора учиться жить заново.
  
  ***
  Сначала ползешь, дальше шагаешь, дальше бежишь. Не остановиться, засасывает бег по дорожке. Ты безумный, ты развалившийся осколок своего собственного прошлого, в тебе ничего нормального не осталось, одно ненормальное стремление действовать. Не ты придумал куда-то бежать с вывалившимся языком, просто время пришло, восьмидесятые годы. Самый сумасшедший период для беговой лихорадки. Вроде бы раньше не очень-то бегал русский народ, тут на товарищей что-то такое наехало, и началась лихорадка. Спортивные клубы просто отяжелели от любителей бега: больных, недоразвитых и убогих. В ленинградском клубе 'Спартак' любителей бега собралось более тысячи единиц, а клубов, которые оспаривали первенство 'Спартака' по всей стране были тысячи. Чувствуете, сколько организованных борцов за здоровье? Неорганизованных бойцов было еще больше.
  Владимир Иванович побежал. Начитался рекламных статеек в газете 'Советский спорт' и сделал соответствующие выводы. Что нам нужно для бега? Во-первых, нам нужно выписывать 'Советский спорт', где очень подробно рассказывается, как нужно бегать. Годовая подписка 'Советского спорта' стоит девять рублей, что доступно любому студенту. Во-вторых, нам придется купить кеды за четыре рубля, или полукеды за трешку, если мы их еще не купили. Потому что в то время кеды являлись обувью номер один для честного советского гражданина и труженика. Наконец, спортивный костюм. Вещь более чем распространенная, если не хватает нескольких рублей на новый костюм, старый всегда найдется на полке. Ну и моральная поддержка со стороны товарищей.
  Здесь притормозил Владимир Иванович. Государство, спровоцировавшее беговой бум, отнеслось положительно к действиям Владимира Ивановича разве что на словах. Справку в спортивный клуб, такой как 'Спартак' или 'Динамо' ему не дали. Инвалид, твою мать, вдруг откинет коньки и кому-то придется ответить за это. А если... Никаких если. Здесь тебе не балаган, здесь государственное медицинское учреждение, Спортивный диспансер называется. Мы обслуживаем только здоровых товарищей, которые в принципе могут заниматься физкультурой и спортом, и не откинут коньки на дорожке. Вот вылечись и приходи к нам. Как можно вылечиться? Для этого надо заниматься физкультурой и спортом.
  Плюс еще один фактор. Как-то не очень понравилась идея Владимира Ивановича Наталье Сергеевне Топецкой, бывшей Репиной.
  - Слушай, заинька, я хочу, чтобы ты вылечился.
  - Вот я и вылечусь, только бы мне это дело дожать до конца.
  - Конечно, ты вылечишься, но почему таким рискованным способом?
  - В 'Советском спорте' сказали, что способ верняк.
  - Мало ли чего наболтают в 'Советском спорте'.
  Нет, не понравилось Наталье Сергеевне новое увлечение ее молодого супруга Владимира Ивановича. Можно сказать, только-только вернулся на грешную землю Владимир Иванович, сделал первые шаги и подправил пошатнувшееся здоровье. Понимает Наталья Сергеевна, сколько еще впереди работы для нее и Ивановича, прежде чем завершится процесс, возвратившийся мальчик станет не хуже, чем прежний Иванович. Тяжелая работа, черт подери, но решаемая. Нежность, любовь, маленькое счастье, плюс правильная атмосфера, которой окружила Наталья Сергеевна новорожденного Владимира Ивановича должны сыграть свою роль. Нет, не может так рисковать бывшая девочка Репина, чтобы какой-то 'Советский спорт' отнял у нее Ивановича.
  - Нет, нет и нет.
  - Но у нас мало времени.
  - Почему мало? Впереди целая жизнь. Можно любить друг друга и наслаждаться жизнью малыми каплями. Если сумеешь сберечь эту жизнь, она принесет тебе счастье.
  - Но мы и так счастливы.
  - Тогда зачем чего-либо менять? Зачем рисковать своей жизнью?
  - Так надо...
  Вздохнула Наталья Сергеевна. Ей не нравится позиция Ивановича. Ей не нравится вся вышеперечисленная дурь, способная раздавить маленькие песчаные замки и карточные домики, построенные на почве любви бывшей девочкой Репиной. И зачем я сменила фамилию? И зачем я пошла замуж? В мире так много гадостей, подстерегающих тебя на каждом углу. И вообще очень трудно бороться, но не бороться еще труднее, совесть замучает. Поэтому сменила фамилию и пошла замуж Наталья Сергеевна. Но разве предполагала она, что так трудно будет бороться?
  Впрочем, вот откуда ноги растут. Наталья Сергеевна развернула борьбу за счастливое будущее Владимира Ивановича, связав с его будущим, которое во всех вариантах счастливое, свою дальнейшую жизнь. При предложенных условиях не может быть несчастливым будущее Владимира Ивановича. Но и Владимир Иванович не представляет свое будущее как некий пассивный элемент. Очень хочется чтобы было счастливое, но не такое пассивное будущее, то есть будущее с участием Владимира Ивановича.
  - Правильно, заинька, будущее будет с твоим участием.
  Вроде бы гарантирует Наталья Сергеевна млечные реки в кисельных берегах, но не поддается на гнилое дело Владимир Иванович:
  - Знаю, что будет.
  Представьте себе, что делать Ивановичу, если нет дома Натальи Сергеевны? Работа, институт, ну и всякое прочее - не часто бывает дома Наталья Сергеевна. А если находится дома она, то держит за маленького Ивановича. Не бегай, не прыгай, к плите не подходи, за метелку не берись, телевизор не смотри. Что делать Ивановичу? Можно смотреть своими подслеповатыми глазками, как со всем легко управляется Наталья Сергеевна Топецкая, бывшая девочка Репина, теперь законная жена Владимира Ивановича.
  - Ты еще маленький, заинька.
  - Может, я помогу чем-нибудь?
  - Ты и так мне неплохо помог, пока отдыхай, заинька.
  Короче, попался Владимир Иванович. Жизнь у него обалденная. Жена у него заботливая и лучшая в бесконечной и вечной вселенной. Любви, сочувствия и других бонусов более чем хватает. И все-таки чего-то ему не хватает, попался Иванович. Лучше бы наезжала жена. Или давала какие-нибудь задания. Не обязательно задания невыполнимые или издевательские, но какие-нибудь. Чтобы между делом чего-нибудь делал Иванович. Иначе задание у него в единственном экземпляре, то самое, что называется 'отдых'. И что это вообще за задание? В институте говорят - отдых. Родители говорят - отдых. Врачи говорят - отдых. Ну и всякое прочее, если прибавить сюда Наталью Сергеевну. Все как будто договорились, чтобы добить окончательно бедного мальчика.
  Зато земля у нас русская, и народ у нас русский, и мечты у нас русские, и действительность, и все дальнейшие выводы. Из самых из русских истоков русской земли Владимир Иванович. Бьется головой об стенку, ломает руки и ноги. Ей богу чего-нибудь разобьет или сломает столь экспансивный товарищ. Головой об стенку раз, рукой об стенку два, ногой об стенку три, свалился с дивана Иванович. Наталья Сергеевна вернулась домой, на полу ее любимый лежит. Глаза выкатились, на губах пена.
  - Что с тобой, заинька?
  - Отдыхаю.
  Ну и что вы прикажете делать бывшей девочке Репиной? Работу вот так не оставишь, за это в коммунистическом государстве очень жесткие санкции. Институт вот так не бросается, за это в коммунистическом государстве останешься без образования. На полу валяется несчастный Иванович. Пена на губах, глаза выкатились. Ну и растаяла бывшая девочка Репина:
  - Чего тебе хочется, заинька?
  Этот паршивец вскочил, как ни в чем не бывало:
  - Сама знаешь, чего хочется твоему заиньке?
  Ну и все вытекающие отсюда последствия. То есть старые кеды, спортивный костюм и часы. Ах, я забыл рассказать про часы. Очень важный предмет марафонца. На причуды своего глупого заиньки согласилась Наталья Сергеевна только в том случае, если будут часы. Значит так, надеваешь часы, рапортуешь Наталье Сергеевне на работу время отсчета, плюс контрольное время, когда позвонит Наталья Сергеевна. И не дай бог, если в контрольное время не уложился Владимир Иванович.
  На улице солнце и ветер, и прочая красота. Знаете, какие набережные в Ленинграде? Вы не пробовали пробежаться по набережным? Вот так просто взять и пробежаться. Скажем, от Литейного моста до Телебашни, и от Телебашни до Петропавловской крепости. Затем через дворцовый мост на Кировский мост и мимо Крейсера 'Аврора' в начальную точку. Ах, вы не пробовали. Значит, ничего вы не пробовали. Серая жизнь, маленькие глупости, жалкое существование, ну и так далее. Там за порогом вашей бессмысленной жизни солнце и ветер, и бесконечные набережные города на Неве, и наше бесконечное ленинградское счастье.
  Как бы это все объяснить бывшей девочке Репиной? Впрочем, нечего ей объяснять. Кеды, спортивный костюм и часы. Очень добрая девочка, мягкая, очень отзывчивая. Она понимает, что очень нужна одному мальчику. Ни на работе, ни в институте она никому не нужна. Восьмидесятые годы выработали у советских людей какой-то странный комплекс ненужности. Опять получилось какое-то странное чувство ненужности, не покидающее тебя в восьмидесятые годы. Вот работы навалим мы сколько угодно, вот в институте заучим тебя до смерти. Плюс еще общественная работа, когда ты не просто учишься или заработался на себя, когда работа для общества.
  Не понимает Наталья Сергеевна, какая такая работа для общества. Ее общество вот этот мальчик, полуослепший и только-только вставший на ноги. Здесь ее общество. Не может оставить слабого и не совсем чтобы умного мальчика Наталья Сергеевна. То есть не может его одного отпустить в общество. Потому что ее мальчик. Если у мальчика пыль и труха в голове, с этим смирилась бывшая девочка Репина. Сегодня она никакая не Репина, сегодня она Наталья Сергеевна Топецкая. Плевать ей на всех остальных величайших героев русской земли. Перед Натальей Сергеевной Топецкой другие задачи.
  В марафоне проснулась природа
  И сумела себя обмануть,
  Чтобы хилые выгнать народы
  На широкий и праведный путь.
  Чтоб душевные силы изведать
  У сердец непокорных на зло
  И добиться, быть может, победы,
  И вообще неизвестно чего.
  Или бросить вселенной под ноги
  То ли вой, то ли праведный стон,
  За которым приходит жестокий
  И великий как жизнь марафон.
  А еще беспощадные ветры
  Рвут вселенной прощальную ширь:
  Километры, опять километры,
  Мусор времени, вечности пыль.
  Жизнь такая прекрасная рядом
  Задержала вселенскую прыть,
  Что не надо, а может быть надо
  Хоть единственный раз пережить.
  Нет, это не путь в никуда. Но то самое логическое завершение всех поступков и всех духовных порывов Владимира Ивановича Топецкого. Ну и если хотите, его путь в вечность.
  - Пусть будет так.
  Не остановила безумца Наталья Сергеевна.
  
  ***
  В восьмидесятые годы десятки и сотни тысяч советских пацанов и девчонок вышли на марафон, чтобы закончить его к обоюдному удовольствию. Не у каждого получилось подобное удовольствие с первого раза. Были слезы, была боль, была кровь, кто-то упал на дистанции, кого-то увезли заботливые врачи, кого-то и вовсе не допустили, чтобы не дай бог не отбросил копыта. Были отбросившие копыта, но это столь мизерный и вполне нормальный процент среди активных товарищей. Чего бы ты не делал в нашей стране, у тебя есть шанс отбросить копыта. И в марафоне подобный шанс есть, но он порядка на три ниже, чем для любителей спорта по телевизору.
  Теперь понимаете, что такое восьмидесятые годы? Марафонская Мекка. Даже буйные врачи обходятся народными способами. Способ номер один, стартовать зайчиком. На дистанции стакан воды тебе поднесут и накормят, результат на финише скажут. Способ номер два, найти среди марафонцев врачей правильной ориентации, а таких тьма тьмущая, и познакомиться. Способ номер три, получить на работе или в институте маленькую такую аккуратненькую справочку, где разрешается тебе 'бегать трусцой' и дописать туда корявым врачебным почерком 'на 42 км 195 м'. Есть еще способы, например, подставить вместо себя товарища или найти затрапезный клуб, в котором неизвестно по какой причине все еще нет марафонцев.
  Нет, ничего не скажу. Предстартовая суета здорово выбивает из колеи. Она вообще основная причина, чтобы откинуть копыта. Человек со слабыми нервами или неуравновешенной психикой чувствует себя совершенно разбитым еще перед стартом. Плюс обыкновенное человеческое чувство самосохранения. Кто сказал, что ему не страшно? Дурак сказал, что не страшно. На деле каждому страшно. Ибо любой марафон, будь он первый, пятидесятый, сто первый, все равно есть новая книга. Ты до определенного момента не открыл книгу, ты не знаешь что впереди и чем книга закончится, поэтому тебе страшно. Повторяю в который раз, человек всего лишь животное, а животное не может существовать без страха ни при каких обстоятельствах. Ибо страх помогает животному ориентироваться среди подводных камней и ловушек, подстерегающих на протяжении всей его жизни.
  Так что не надо мне впаривать, что у марафонцев крыша поехала, что они вообще ничего не боятся. Они такие же пацаны и девчонки, как мы с вами. Даже после пятидесятого марафона я не подавил окончательно свои животные чувства. Не скажу чтобы остался страх, но что-то такое осталось, о чем марафонцы не любят рассказывать. Вот этот остаточек можно квалифицировать, как предвкушение неизвестности. Именно неизвестность есть лучший друг марафонца. Если бы марафон превратился в прочитанную книгу, вряд ли у тех десятков и сотен тысяч пацанов и девчонок могло возникнуть желание пробежать его снова и снова. А вы видели хотя бы раз, как обнимались на финише те пацаны и девчонки, как они плакали и говорили сквозь слезы друг другу, что это самый лучший день жизни? Затем обессиленные валились в траву и вырубались со счастливой улыбкой на изъязвленных солью и кровью губах. А некоторые так и умирали счастливыми.
  Господи, да что такое я говорю? Брежневский коммунизм принес с собой много хорошего. В стране, где ничего было нельзя и все можно, жили совершенно другие, никому непонятные, неподдающиеся описанию товарищи. Лживая советская пропаганда влетала в одно ухо, после чего в другое с неменьшей скоростью вылетала. Сам Леонид Ильич понимал смехотворность коммунистической пропаганды в 'эпоху Брежнева', но по доброте душевной с ней не боролся. Пусть живет. Скажите пожалуйста, чем помешала тебе пропаганда, если ты все равно не распропагандировался, только прочистил уши?
  Отсюда простая история про марафон. На старт выходят обычные пацаны и девчонки, начиная с дошкольного возраста и кончая брюхатыми дедушками и дремучими бабушками. Есть марафонская элита, о которой рассказывать даже не хочется. Это более или менее поддельные профессионалы-любители, которые исключительно рубятся за призы, которые в случае неудачи (то есть если приз пролетел мимо) сходят с дистанции. Ну и есть остальная масса, где так легко стать героем.
  Хотя не понимаю в который раз, что тут геройского? Ты проснулся пораньше, ты оторвался от телевизора, ты набил в рюкзачок спортивную форму, немного еды и воды пару литров. Ты добрался до старта, прошел медкомиссию, получил номер. Тебя немножечко потрясло, такая умеренная дрожь по всему телу, ты побывал в сортире за тридцать, за двадцать пять, за пятнадцать и десять минут до старта. У тебя подскочило давление прямо на старте и пульс перевалил за сто двадцать. Наконец, ты подумал, что если через минуту не произойдет старт, то кое-кого, не будем упоминать фамилии, выбросят на помойку. И вот старт. Стартер для больших понтов хлопнул из своей пукалки, заревела сирена, кто-то крикнул 'поехали'... Ну и точно, поехали. Разнородная, разношерстая, разновозрастная масса точно в замедленном кино стронулась с места. В первые доли секунды, когда произошел старт, ты точно почувствовал, что участвуешь в замедленном кино. Такое все непонятное, нереальное, вроде бы не отсюда, то есть вообще свалилось с небес на грешную землю. Но вот ускорилась пленка, и все пошло своим чередом, ты в деле.
  
  ***
  Недалеко от Ленинграда есть небольшой курортный городок Сестрорецк. Добраться туда можно на автобусе от Черной речки, что не самый хороший вариант. А можно электричкой с Финляндского вокзала, что куда интереснее. Если рассказывать историю Сестрорецка, когда-то здесь жили русские пацаны и девчонки, затем жили финны, затем финны и русские, затем пришла революция, и Советский Союз все поставил на свое место. А заодно вспомнили, как на озере Разлив скрывался дедушка Ленин со своей боевой подругой Надеждой Константиновной от наемных убийц царской охранки. Ну и сделали курортный городок живым памятником дедушки Ленина. А заодно вколотили сюда кое-какие мероприятия, связанные с подготовкой величайшей революции всех времен и народов.
  Последнее воскресение октября, можно сказать, самый канун Октябрьской революции. Перед райкомом партии, или как он там называется, красные флаги и куча народа. Знаменитый Сестрорецкий марафон для больных и раненных чайников, вроде как Владимир Иванович Топецкой. Сюда слетаются чайники со всего Союза. Погодные условия очень мягкие, можно сказать, мягкая классическая ленинградская осень с мягким классическим ленинградским солнышком, ну и в исключительных случаях мягкий снежок, который почему-то не раздражает, но радует.
  Условия опять-таки мягкие. Клуб бега 'Спартак', как один из организаторов марафона относится с уважением к чайникам. Спартаковская элита, там не меньше шестидесяти Мастеров спорта, чайников не обижает, даже позволяет им любоваться собственной крутостью. Спартаковские новобранцы, более чем наслышанные об столь замечательном марафоне, ведут себя очень пристойно. Очень хочется не опозориться перед элитой. Жизнь длинная, чего не бывает. А вдруг, хотя оно и фантастика, но освободится маленькая лазеечка в верхних спартаковских кругах и туда удастся пробраться. Короче, каждый новобранец (по-нашему 'чайник') мечтает стать одним из элиты. Отсюда выводы.
  Наталья Сергеевна Топецкая среди болельщиков. Какие-то ненормальные собрались болельщики. Все волнуются, трясутся, подпрыгивают. Видишь того пацана в красной кепочке? Это мой. А вон тот в полосатых семейных трусах? Он из наших. Какие-то ненормальные, можно еще раз сказать, взбудораженные болельщики. Много тут пацанов в красных кепочках и полосатых семейных трусах. 'Мой самый красивый, - подумала Наталья Сергеевна. - Он не такой как другие. Ему не совсем, чтобы повезло, он ошибся единственный раз и запутался. Может его судьба исключительная. Может он единственный неправильный человек на вечном празднике жизни'.
  Как-то все разом подумала и ужаснулась Наталья Сергеевна. Эти другие, эти настоящие марафонцы, то есть они правильные марафонцы. Все что происходит вокруг есть праздник для правильных марафонцев, чтобы вышеозначенные товарищи сюда приходили и праздновали. Как вы понимаете, чертовски легко, если ты среди правильных марафонцев. Все правильные марафонцы в своей правильной марафонской стихии. Нет, они не какие-то титаны из сказки, они ничуть не лучше, чем маленький мальчик Владимир Иванович. Но в любом случае они правильные марафонцы, и этим все сказано. Черт возьми, остановившийся взгляд, помутнело в глазах у Натальи Сергеевны. Еще пятнадцать секунд, нет, десять, нет, пять... Надо бы подобную глупость остановить, или вырубится бывшая девочка Репина.
  Выстрел. Толпа всколыхнулась. Пестрые кепочки, майки, трусы замелькали перед глазами. Все, началось. Ничего больше не останавливается. Людская масса пришла в движение. Тот пресловутый толчок, всколыхнувший людскую массу, уже в прошлом. Секунду назад еще казалось, что все останавливается и исправляется. Но секунда прошла, взрыв, толчок, яркие смешивающиеся краски, нечто неописуемое и сумасшедшее, выводящее кого угодно и что угодно из ступора. Очнулась Наталья Сергеевна. Где мой мальчик? Мальчика нет. Толпа подхватила и понесла мальчика. И тут же заволновалась команда болельщиков. Кто-то бросился следом за уходящими марафонцами, кто-то пристроился в хвост, где больные и раненые, кто-то попробовал хоть немного продлить для себя праздник света и жизни.
  Где же мой мальчик? Снова подумала Наталья Сергеевна. Все ее мысли, какие-то непроизвольные, выплеснулись наружу и подтолкнули вообще неизвестно куда очень уравновешенную девочку. Сорвалась с места Наталья Сергеевна. Шаг, другой, побежала Наталья Сергеевна, так же как некоторые, совершенно обезумевшие девчонки на каблуках и старушки с неподъемным рюкзаками и сумками. Шаг, другой, задохнулась Наталья Сергеевна. Черт, ничего не получается! Ну, не получается ничего. Колонна вкатилась на мост, вильнула хвостом и исчезла. Даже не заметила Наталья Сергеевна, как затерялся среди других ее мальчик.
  Ну, что за дикость такая? Очень долго, очень нудно готовилась нынешняя девочка Топецкая к первому марафону Владимира Ивановича. На свою не шибко внушительную зарплату чертежника приобрела приличный спортивный костюм, чтобы не казаться пришельцем или гостем опять же на празднике жизни. Затем приобрела Владимиру Ивановичу новые кеды, чтобы он не казался среди других марафонцев безродным придурком. Затем решила подбить кое-кого из родственников в болельщики Владимира Ивановича, но передумала. Какого черта здесь родственники и остальное позорное чмо? Наш праздник, только наш праздник, то есть праздник Натальи Сергеевны и Владимира Ивановича. Это должен быть исключительный праздник. А получилось как-то не то и не так. Колонна махнула хвостом и исчезла.
  Постояли, помолчали. Так много сегодня сказано бывшей девочкой Репиной. Куда больше, чем сделано. Сделанное дело по большому счету привычнее пареной репы или каши из пшенки и тыковки. Сделанное дело кажется мелочью на фоне встающего дня, и только в словесной своей оболочуе оно вроде вершины. Не докажешь, что не вершина эта самая словесная оболочка. Много чего говорила Наталья Сергеевна своему упрямому мальчику перед его прорывом на марафонские вершины вселенной. Не беги медленно, не беги быстро. Не напрягайся и не равняйся на слабаков. И вообще ты сам по себе, они из другой команды. Много и хорошо говорила Наталья Сергеевна. Слова попадали вроде спелые гроздья в голову мальчика. У нас что, голова или репа? Ах, это репа. Не спорю, пускай ее репа. С репой почти стопроцентный покой. Скушал, запомнил, забыл. Репа такая экстравагантная, когда распарят и завернут в кашу. Больше того, она вписывается в образ марафонца, трусы и кроссовки.
  Господи, до чего мы тут докатились? Существующее государство воспитывает строителей коммунизма правильными коммунистическими методами. Правильные коммунистические методы воспитывают русский характер до определенной степени, чтобы он не слишком тиранил и пакостил русскую землю. Русская земля, как объект государственности, еще тот воспитатель. Вы не подумайте, что происходит обыкновенная манипуляция винтиками и веревочками, тряпочками и сопелочками. Кое-чего эпохальное происходит на данный момент. Вот именно, эпохальное, чего не было никогда, ни при каких других государствах. То есть не было вот такого свободного волеизъявления масс накануне главного коммунистического праздника Октябрьской революции. Марафон это так, ну как говорится, не больше чем приложение к празднику.
  - А как же мой маленький?
  Задохнулась Наталья Сергеевна Топецкая:
  - Как же он без меня?
  Едва не потеряла сознание:
  - На этой страшной дороге.
  
  ***
  Марафон как вселенная. Марафон как мечта. Марафон больше чем образ жизни и путь в неизвестность. Если попадаются любители средних, коротких и очень коротких дистанций, что-то в них проглядывает не наше, неправильное. Сорвался с места, выпучил глаза, свалился на самом финише, корчишься, ножка болит. Вот и я повторяю, что-то неправильное. Ну, просто картина из самых бессмысленных и очень далеких от жизни картинок. Короткая дистанция она только короткая дистанция. Вот жизнь такая длинная, со всеми ее перепадами и безобразиями, жизнь не больше чем жизнь. И нет никакой возможности так просто сорваться, сделать несколько охрененных шагов, упасть победителем.
  - Ты победишь, - перед стартом сказала Наталья Сергеевна.
  - Я уже победил, - перед стартом ответил Владимир Иванович.
  Не надо стучать кулаками и палками. Мол, собралась кучка больных дураков. Мол, устроили малоинтересную тусовочку в курортном городе Сестрорецке: между Финским заливом, рекой Сестрой и любимым озером дедушки Ленина. Кому нужна подобная тусовочка? В городе Сестрорецке ленинградцы и так тусуются толпами. Много жрача, бутылка, костер. Место чертовски хорошее, особенно в солнечный день и когда золотая осень. Значит, достал бутылку, поздравил друзей, костер, шашлыки, и так далее. Не надо нам никаких марафонов.
  Нет, постойте товарищи. Россия неправильная страна, и философия русских неправильная. Тем более восьмидесятые годы неправильные. Приходишь на стадион, чтобы пить водку, а заодно посмотреть на тех дураков, что бегут свои сто метров. Место такое у нас стадион, где почему-то самая вкусная водка. Но могу предложить вам другую историю. Идешь по дороге, несешь водку. Неожиданно нагоняет толпа дураков:
  - Мужики, будете?
  - Наливай.
  И кажется невыносимой гадостью водка.
  Но ответьте, пожалуйста, на последний вопрос, почему? То есть почему такая земля у нас странная и люди такие странные, а все что у других товарищей правильное, то у нас совершенно неправильное? Должна быть другая земля. Бегут дураки, взбивают пыль на дороге, мы (нормальные пацаны и девчонки) стоим на обочине, пьем водку:
  - Что тут у вас?
  - Да бежим.
  - За инфарктом?
  Они бегут, мы пьем водку. Почти идиллическая картина для русской земли. Все довольные, все счастливые. Вот на западе голые телки (то есть в одних сапогах) выскакивают на трассу и целуются с марафонцами, и марафонцы с ними целуются. У нас нет голых телок (то есть в одних сапогах), поэтому пьем водку.
  В конечном итоге, марафон дело совести каждого. В восьмидесятые годы население России разделось на две неравнозначные категории. То есть на тех, кто сумел одолеть марафон и на прочих товарищей. Только вы не подумайте, что прочие товарищи лучше пьют водку. Они то же ее пьют и даже чертовски неплохо, но их водка сплошное ничто против той водки, что пьют марафонцы. Проверено временем. Марафонец, который не пьет водку, он не настоящий марафонец, он слабачок, который в конечном итоге упадет на дистанции. Ибо водка единственный стимулятор, единственный допинг для марафонца. Никакие другие примочки, никакое другое питание, вплоть до тысячедолларового допинга, не могут вывести тебя на максимум спортивной формы, притупить в тебе чувство страха с такой силой, как это делает водка. Ну и обратный процесс. Только стакан водки возвращает марафонца к нормальной жизни. Если не пьешь водку, это боль, это страх, это муки небесные, иногда летальный исход и прочие яйца.
  Стоп, не надо ругаться, товарищи. Все мы люди, все человеки, все создание русской земли, все живем под одним солнцем, объедаемся одной пищей, упиваемся, как вы догадались, одной водкой. Еще с молоком матери вошла в нашу кровь водка, обратно не вышла. В дальнейшем мы можем пить водку, можем не пить водку. Это уже не имеет значения. А что имеет, черт подери? А то самое, что называется водка.
  Вот мы и разобрались. Владимир Иванович Топецкой, как любитель и почитатель газеты 'Советский спорт' съел большую тарелку овсяной каши с изюмом, после чего запил все это дело компотом из черноплодной рябины. Следовало бы остеречься при выборе неправильного напитка, исходя из всего вышесказанного. Но газета 'Советский спорт' есть печатный орган советского спорта. Печатный орган советского спорта может рекомендовать своим почитателям только компот из черноплодной рябины. Вот подобной штукой, которая из черноплодной рябины, побаловался Владимир Иванович.
  И немного добаловался. Каждому профессионалу известно, что компот из черноплодной рябины при определенной концентрации сшибает с ног марафонца. Ну, и в свою очередь, едва удержался на ногах Владимир Иванович. Хотя с другой стороны, низкое давление на старте, обеспечиваемое черноплодной рябиной, есть определенный бонус при дальнейшем прохождении дистанции. Если вы еще не забыли, продолжительная физическая нагрузка несколько увеличивает давление марафонца. Профессиональный марафонец есть гипертоник. Так же потенциальная жертва врачей, потому что он гипертоник. Легче попасть на марафон чайнику, чем профессиональному марафонцу. Чайник еще не бежал марафон и у него более или менее нормальное давление. В то время как профессионалу нужна черноплодная рябина.
  - Просто порочный круг, - подумал Владимир Иванович.
  - А кто сказал, что будет легко? - удивилась Наталья Сергеевна.
  - Никто не сказал.
  - Тогда пролетели.
  Снова какая разница, если первые километры такие простые, такие реальные. Не успел отойти от черноплодной рябины Владимир Иванович, впереди две трети колонны из тех товарищей, что не употребляют черноплодную рябину, а употребляют правильные напитки. Зато позади семь километров. И что опять же семь километров? Сущий пустяк, когда выявляются лидеры, слабаки и репродуктивная масса, вышедшая на марафон ради удовольствия. Никаких тебе еще питательных пунктов, почти минимальная поддержка болельщиков, конец марафона так далеко, что думать не хочется. Э, постойте, какое там думать про какой-то конец? Правильный марафонец не думает про конец на седьмом километре, плохая примета.
  Вот следующие пять километров уже что-то. Сердобольные организаторы могут поставить первый питательный пункт на отметке двенадцать, садистские организаторы поставят питательный пункт на отметке пятнадцать. Впрочем, и это почти не имеет значения. Некоторые профессионалы привозят на трассу группу поддержки, располагают нужных ребят в нужные точки на трассе. Кушать подано, товарищи профессионалы! А для какого-нибудь пацана типа Владимира Ивановича Топецкого лучше всего не кривляться, но тупо придерживаться регламента.
  Итак, следующий у нас километр двадцать первый. В Сестрорецком марафоне очень важная точка. До двадцать первого километра тебе попадается целый вагон плюс маленькая тележка всяческих радостей. Я не говорю про красоты природы. Природа здесь очень красивая, она чаще всего попадается под ногами. Опять же природа радует глаз своей ненавязчивостью. Ну и соответственно, природа излечивает любые раны души, даже самые страшные. Вот раздолбанные домики, покосившиеся сарайчики и памятник дедушке Ленину, они не совсем чтобы относятся к лекарственной среде, они не совсем чтобы лечат. Если хотите, они диссонанс с прекрасной ленинградской природой. Особенно раздолбанная железная дорога, вдоль которой не то чтобы километр или два, много-много таких километров лежит марафон. Ну, какой недоносок придумал дорогу?
  Стойте, ребята, не надо ругаться, и вообще, при чем здесь дорога? Мы все ребята нормальные, разбились на группки, затем пробежали точную половину пути, то есть двадцать один километр и сколько-то там метров. Теперь успокоились. Скстрорецкий марафон из самых простых марафонов, действует по принципу туда и обратно. Мы пробежали туда, поворот, питательный пункт, теперь самое время вернуться обратно.
  Двадцать седьмой километр. Много это или мало? Для американца, может быть, много. Для русского человека и гражданина жизнь только начинается, птички поют, снежинки летят, солнышко спряталось за тучку, не будет тебе радуги, ножки немножко устали. Вот именно, что устали твои ножки. Не обязательно, что ощущается сегодняшняя усталость. Ибо усталость накапливалась месяцами тренировок. То есть она накапливалась и накопилась перед ответственным стартом, чтобы проявиться в самый ответственный момент. Короче, поганенькая штука усталость. Плюс такой трюк, который стопроцентно срабатывает. Поворот на двадцать первом километре он вроде допинга. Не обязательно быть Владимиром Ивановичем Топецким (инвалидом по определению), чтобы испытывать после поворота потрясающий подъем сил и энергии. Все испытывают после поворота потрясающий подъем сил и энергии. Неприятность заключается в том, что подобной красоты в лучшем случае хватает еще на шесть километров.
  Идем дальше. Двадцать восьмой километр, двадцать девятый, тридцатый. Что-то мы топать стали сильнее, мой мальчик? Или кеды у нас увеличились на четыре размера, или ножки отваливаются? Может и кеды увеличились, и ножки отваливаются. Дело такое, тебе повезло, если к тридцатому километру отваливаются одни ножки. Все-таки предмет натренированный, можно потерпеть, если крепкие нервы. А если нервы не очень крепкие? Тогда ложишься в кустах и ждешь, чтобы тебя подобрали. Оно не так позорно упасть за двенадцать километров до финиша. Ну и никакого ущерба здоровью. Завтра разрешается бежать второй марафон, как будто не было первого.
  Я не утверждаю, что после тридцатого километра идет распаковка на метры. Но распаковка идет. То есть марафонские группки распаковываются, веселый галдеж стихает, индивидуальность 'оставшихся в живых' такая напряженная, что хоть топор вешай. Еще появляются зрители. То есть зрителей хватает на трассе от первого до тридцатого километра, но какие-то они неактивные и неинтересные. Кричат тихо, бутылками размахивают вяло, стакан предлагают через раз. Впрочем, подобному феномену есть объяснение. Зрители активизируются вечером в черте города, а за двадцать один километр какая черта города? Другое дело, когда таких километров осталось двенадцать.
  - Берегись этих чокнутых, - совет Натальи Сергеевны Топецкой марафонцу Владимиру Ивановичу.
  Более чем идиотский совет. После тридцатого километра именно зрители являются единственным твоим допингом, что действует лучше любой водки. Нет, никакого общения. В начале дистанции просто острить и кривляться, показывать непотребные жесты, для девушек крутить задницей. После тридцатого километра только тупая индивидуальность, остановившийся взгляд, целеустремленный прорыв сквозь все толпы придурков, которых назвали мы зрителями. Ничего не вижу, ничего не знаю, ни на что не отвечаю. Но уши твои пока что не отвалились. Они принимают все выходки сторонних товарищей, и принимают точно целебный бальзам, даже если это обычные маты и ржачка.
  В лучшем случае пять километров после тридцатого километра тебе гарантировано. Дальше облом. Жизнь клочьями, вселенная струпьями, все порвалось и лопнуло по частям, а ты, ласковый мой марафонец, провалился в черное марево, откуда нет и не может быть возврата. Ты не думал, что провалился, но неожиданно провалился. Вроде бы и осталось совсем немного, каких-нибудь семь километров. Тут облом и обвал. Черная-черная ночь подкралась сзади, ударила по башке и вышибла дух из такого хорошего мальчика.
  А вокруг такая интересная жизнь! И ты еще здесь, еще отрабатываешь пыль на дороге.
  
  ***
  Господи, закрой ротик, пожалуйста. Никто не притязает на хоромы твои, на гипервселенское и гиперпространственное величие. Людишки не притязают в который раз. Они не умеют одновременно вынашивать тысячи планов и разукрашивать тысячи дел яркими лентами. Ты просто собираешься с силами, ты делаешь одно дело. Вот то самое дело, которое называется марафон, делаешь. Ну и вытекающая отсюда картинка про нашу счастливую жизнь, правильное комсомольское детство, такую же старость, достойную настоящего человека в обществе равных возможностей.
  Тридцать пятый километр. Кошмар марафонцев. Можно добавить, бессовестное, алкающее чудище, сожравшее больше невинных овечек, чем все остальные спортивные дисциплины вместе взятые за последнюю сотню лет в спорте. Почему именно такой километр? Я не знаю оно почему. Видимо так получилось, что в марафоне должен быть километр, само воплощение ужаса и кошмаров. И такой километр есть. Он тридцать пятый.
  Хотя постойте, товарищи, кошмары могут с тобой познакомиться еще задолго до тридцать пятого километра. Только сие не есть правило. Кого там заинтересовало, когда вываливаются на асфальт чайники? Вся дурацкая накипь (объясняю в стотысячный раз) может вываливаться с первого километра и через каждые пол метра. Но только профессионалы получили право на настоящий марафонский кошмар под номером тридцать пять. И только здесь все начинается.
  А я о чем говорю? Общество равных возможностей, счастливые лица, потрясающая молодежь... У тридцать пятого километра только одна на всех морда. Оскаленная, щербатая, с залитыми потом и кровью глазами, на грани жизни и смерти. Каждый из марафонцев видел щербатую морду. Ощущения, скажу вам, не из самых приятных. Ты одолел тридцать пять километров, впереди только семь. И вдруг появилась такая страшная морда.
  Но почему? Ответ отрицательный. Умные врачи пытались во всем разобраться. Было немало споров про особенности человеческого организма, обмен веществ, психотропные функции, сжигание жира и гликогена. Чего только не было. Все кончилось в мусорном ящике. Так и не разработали выдающиеся товарищи универсальное средство против тридцать пятого километра. Нет, никаких претензий к врачам. Средств разработано было много, от принципиального допинга до какой-нибудь пилюли от запора. Запор, конечно же, вылечился, допинг, конечно же, запретили. Но тридцать пятый километр все тот же, во всей красе, во всем своем безобразии.
  Хотя есть хорошая новость. За тридцать пятым километром начинается тридцать шестой километр. За тридцать шестым километром, надо же какая радость, начинается тридцать седьмой километр. И если тридцать шестой километр еще состоит в группе риска, то тридцать седьмой километр он такой лапочка, он совершенно нестрашный. А перед тобой совершенно конкретная задача.
  Только не надо размахивать красными флагами. До тридцать пятого километра поддержка болельщиков, бабки с бидончиками и пирожками, официальный пункт питания, мужичок с бутылкой или просто красивая девушка есть стимулирующий фактор. На тридцать пятом километре ничего нет. Вернее оно есть, но его нет. Удар по мозгам, бесконечный кошмар, кровавые глюки в глазах, провал, трясина и бездна. Неужели не понимаете, что это такой километр, который является чем-то сугубо личным, чем-то для тебя одного и ни для кого более. Только ты, только он, только схватка один на один, ну и конец в этой схватке.
  Слава богу, когда-то да происходит конец. Если ты не сломался на тридцать пятом километре и сумел проползти на зубах перед тридцать шестым километром, дальше случается нечто необыкновенное. Врачи сказали, что завершилась перестройка твоего организма с гликогенного на жировой баланс, теперь сжигаются в организме жиры вместо дупнутых углеводов. Пускай будет так. Пускай сжигаются к черту жиры или любая ненужная дрянь. Лишь бы тебе удалось проскочить тридцать шестой, тридцать седьмой ну и прочие километры. Хотя ощущение такое, что очень не хочется проскакивать прочие километры. За пять километров до финиша появляются птички, цветочки и звездочки. И вообще эйфория такая, точно ты очутился в раю, точно под ногами лежат облака, и молочные реки ласкают нашу прекрасную землю.
  Вопрос на финише:
  - Вам понравился марафон?
  Ответ на вопрос:
  - Господи, сие самое лучшее, что было в моей жизни.
  И еще вопрос, исключительно к Владимиру Ивановичу Топецкому:
  - В другой раз побежите?
  Но оттеснила всю журналистскую шушеру Наталья Сергеевна и подхватила под белые ручки своего болтливого мальчика:
  - Э, мужики, не пойти ли вам далеко?
  По всем правилам должен слететь с катушек и вырубиться к чертям мальчик. Все-таки позади марафон, можно еще раз добавить, целая жизнь, или не представляете, что оно есть марафон? Или крыша поехала? Так если крыша поехала, отойди лучше в сторону, пока не расплатился за все мордой.
  - Конечно же, побегу, - вырывается мальчик.
  Разрешается добавить, нормальная реакция на последние пять километров. Для всех непосвященных, для всех свалившихся до тридцать пятого километра товарищей, для всех, кто никогда не бежал марафон, невозможно раскрыть последнюю марафонскую тайну, то есть тайну последних пяти километров. Если вы думаете, нет никакой тайны, зря вы так думаете. Ибо тайна такая есть, это тайна выхода из адского пламени на горние кручи и веси вселенной. Тайна для избранных.
  - Да что вы такое нам говорите?
  Нет, не стоило говорить про избранных товарищей. Коммунистический строй есть стопроцентное достояние общества в целом и достояние каждого человека в отдельности. Здесь нет, не может быть ничего избранного. Мы все миром беремся за марафон. Так же как мы беремся за водку и хлебушек. Наши бабки они влюблены в марафон, наши дедки от марафона балдеют, наш рабочий по имени 'гегемон' только и занимается после работы, что марафонами. Про молодежь даже упоминать не хочется. Все как один мы готовы бежать марафон или болеть за того, кто бежал марафон. И ничего в пользу западной пропаганды. Радость для всех, счастье для всех, вселенная опять же для всех, даже если вселенная в последних пяти километрах.
  Впрочем, решающее слово за Натальей Сергеевной Топецкой, бывшей девушкой Репиной:
  - А засунь себе карандашик, знаешь куда?
  Сегодня наш праздник.
  
  
  ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
  
  Годы растаяли в какой-то зловонной канаве, но кажется ничему не научили Максима Леонидовича Супенкова. Ибо реакция освобождающегося организма оказалась обычной реакцией освобождающегося организма. То есть нормой, не больше того. Душа гиганта требовала отдыха для неподъемного тела гиганта, или наоборот, уставшее тело гиганта перепрофилировалось под все остальные параметры. Тело, оно точно устало, ну и опять же устала душа. Нечто из данного ряда происходит на каждом шагу. Вчера шевелился душой, сегодня устал и не шевелишься даже на пару копеек. Полный покой. Страшное мироощущение позади, вспоминать не приходится это страшное нечто. Его отрезал, нет, отрубил со стопроцентной гарантией. Попробуешь вспомнить, снова конвульсии, снова истерика, снова провал. Долго себя затормаживал на предыдущих этапах, поэтому тебе не понравился предстоящий провал. Еще отвратительная истерика, отвратительные конвульсии и сама жизнь, которая отвратительная без меры. Максим Леонидович всем доказал, он не настолько слабый товарищ, то есть не истеричный, не конвульсивный и не очень-то напоминает бабку с базара. Или вы утверждаете, что ошибается Леонидович, то есть он истеричный, он конвульсивный, он и есть бабка.
  Нет, вы зря раскудахтались. Хороший парень Максим Леонидович. Перенес операцию скальпелем и заткнулся. Поздновато оно. Раньше следовало подумать о последствиях своих маленьких глупостей. И сестренка его бы совсем не слетела с катушек, и собачка осталась живая. Ах, вы наверное забыли про Машеньку Леонидовну? Бедная-бедная Маша, ее задавил в материнской утробе Максим Леонидович, вылезла Маша с ярко выраженными психическими дефектами. Не важно, что в разговоре она заикается. Важно, что с головой непорядок. Эх, был бы помягче с единоутробной сестренкой Максим Леонидович.
  В конечном итоге чокнутые сестренки не всегда самые неправильные. Есть у них сдвиг по фазе в сексуальную сторону. Потому что чокнутые сестренки вроде как растение или животное. Они не думают, они не оценивают, они не зацикливаются на общей неразберихе или прочей фигне. У них внутри самая настоящая жизнь, которая так и рвется наружу. Вырваться ей никакой возможности, потому что никто не пускает наужу сестренку.
  Тогда наводящий вопрос, при чем здесь кобель Леонидовича. Ну, с Машенькой Леонидовной мы вроде бы разобрались по полной программе. На дворе весна. Что-то более чем необычное чувствует Машенька, чего-то ей хочется. Но не понимает свое состояние Машенька, потому что она только чувствует. Другое дело кобель Леонидовича. Можно сказать, очень воспитанное животное, никогда не слетало с катушек, наподобие Машеньки Леонидовны. Просто кобель, может с немного оторванным ухом и исполосованным брюхом после знаменитой встречи с черной собакой. Но опять же только кобель, которым может гордиться Максим Леонидович.
  Зато Максим Леонидович занимается всякой фигней. Он решил войти в новую жизнь. Он решил избавиться от позорного прошлого. Ну, и чтобы избавиться от позорно прошлого забаррикадировал комнату Максим Леонидович. В забаррикадированной комнате поставил таз Максим Леонидович. В тазу развел большой пионерский костер все тот же товарищ.
  Стоп, не так быстро. Зачем большой пионерский костер одному мальчику, который решил начать новую жизнь? Вот и я не понимаю, зачем пионерский костер? Есть такой мальчик, который до этого занимался всякой фигней и прожигал свою жизнь на всякие глупости. Теперь решился на новую жизнь мальчик. Отсюда большой пионерский костер, где сжигаются кое-какие ненужные фетиши прошлого. Во-первых, обертка от мыла, каким умывала Она руки. Во-вторых, ниточка из полотенца, каким Она вытирала умытые руки. В-третьих, кусочек туалетной бумажки, который подобрал Леонидович после Нее в туалете. Только не надо доказывать, что чужая бумажка, потому что немало фигни натерпелся Максим Леонидович в том туалете. В-четвертых, цветок, который Она потоптала ногами сорокового размера. В-пятых, цветок, который Она понюхала. Ну и конечно же, прочая лепота, от которой заплакал Максим Леонидович.
  Ах, зачем ты пришло, прошлое? Никто не просил тебя приходить, прошлое. Никто не искал тебя в похолодевших анналах души. Ты такое ненужное, прошлое. Короче, заплакал Максим Леонидович. Особую жалость вызвала пуговка, срезанная с Ее школьной формы. Над пуговкой долго работал Максим Леонидович, здесь он едва не попался. Теперь он не может оставить себе пуговку. Очень хочется оставить пуговку Леонидовичу, но условия не позволяют ему. В новую жизнь не войти с прошлым.
  Теперь комсомольский костер. Фетиши смердят и дымятся, Леонидович глотает гадкие, подлые слезы. Нет, я все понимаю, очень хорошая новая жизнь. Без новой жизни никак, слишком запутался в старой жизни детинушка Супенков. Не следовало так делать, но запутался Супенков, посему старая жизнь стала смертельно опасной, и решил с ней разделаться Леонидович.
  Нет, ничего страшного, все мы когда-нибудь принимаем то или иное решение. Кое-кто становится бабником, кое-кто трезвенником или, хуже того, предателем родины. Хотя с детства не был предателем вышеупомянутый товарищ, но так получилось, что где-то прошляпила родина, вот вам готовый предатель. Нет, никаких наездов на Леонидовича. Он не предатель, но очень нормальный пацан, однако, как подсказали друзья, даже здесь может с катушек слететь родина.
  Фу, кажется разобрались. Пришло прошлое, ушло прошлое. Ты находишься в развивающемся государстве. Твое государство построило социализм и почти построило коммунизм. Оно такое твое государство, что не может не развиваться, тем более не может смотреть в прошлое. Следовательно, и ты не можешь смотреть в прошлое. Ты не более чем продукт развивающегося государства.
  А там за дверью, там прошлое:
  - Плохой песик!
  Кто это там кричит:
  - Злой песик!
  Визги, лай, чего-то шандарахнули об дверь, посыпалась мебель. Разбаррикадировался Максим Леонидович. Мама Максима Леонидовича ушла в магазин и оставила Машеньку Леонидовну на попечение братца. Мол, посмотри за Машенькой, чтобы вела себя хорошо, чтобы чего-нибудь несъедобное между делом не скушала. Долго и нудно ворчал Леонидович. Я вам не раб, не обезьянка какая-та, не куча помоев. Только мама ушла в магазин, не дослушала толстого мальчика. А как эта мама ушла, забаррикадировался Максим Леонидович, чтобы заняться своим прошлым. И тут такая непруха. Вой, глухие удары, истерика, что-то похожее на грызню и вообще неизвестно на что, в чем не разобрался Максим Леонидович. Но отодвинул от двери комод и кровать, убрал баррикаду. А дальше...
  Впрочем, какая разница, что такое сделала Машенька Леонидовна, пока провожал прошлое ее брат Максим Леонидович. Кобеля Леонидовича похоронили под кустиком. Ночью вышел во двор Супенков, отыскал кустик и закопал кобеля. Спи мой верный товарищ по прошлому. Спи мой свидетель несчастной и безответной любви. Если честно, тебе повезло, ты окончил свой путь в чистоте и покое. Хотя подумал про пресловутый покой Максим Леонидович, и его вытошнило:
  - Что за дурацкая жизнь!
  Вскинул голову в небо Максим Леонидович:
  - Почему мне так не везет?
  Затем убрал заступ в рюкзак и пошел черт его знает куда, только подальше от сумасшедшего дома, где все еще буйствовала Машенька Леонидовна:
  - А что у него гадкое между ножек?
  
  ***
  Теперь расскажу, куда ушел Максим Леонидович Супенков, будущая надежда русской земли и всякое прочее. Он никуда не ушел, то есть он все-таки ушел, но не так чтобы далеко. В соседнем дворе заметил Максим Леонидович свет в одном из подвалов. Вроде бы вполне нормальное явление. Ну, горит себе свет и горит. Кто сказал, что свет не горит, что нет на означенное мероприятие никаких шансов. Ничего подобного, в подвале увидел свет Леонидович. Как-то машинально толкнул дверь, дверь поддалась, попал в подвал толстый мальчик.
  В подвале ничего из рассказок про злого врага. То есть никаких укурившихся ублюдков, подготавливающих свержение коммунистического режима. Точнее, об ублюдках даже не подумал Максим Леонидович. В данный момент его мысли были о красном дипломе. Как дико не выглядит подобная дурь, но почему-то подумал о красном дипломе Максим Супенков, да в красном дипломе и потерялся. Что такое красный диплом? Зачем тебе красный диплом? Но почему-то подумал про красный диплом наш толстый и умный товарищ, когда толкнул дверь, когда сделал свой первый шаг в неизвестность.
  А там обыкновенные пацаны и девчонки. Никто не удивился, что пришел Максим Леонидович. Ну, пришел и пришел:
  - Заходи, брат.
  Поставили стул:
  - Садись, брат.
  Представились:
  - Брат Властимил.
  - Сестра Ярославна.
  - Порфирий Великий.
  - Фон Грау.
  Ну и спросили, вроде бы для порядка:
  - А как зовут тебя, брат?
  Задумался Максим Леонидович. Я повторяю, сидят обыкновенные пацаны и девчонки. Брат Властимил разложил на столе два десятка железных колец и потихоньку их ковыряет напильником. Сестра Ярославна огромной цыганской иглой с суровыми нитками пришивает кольца к рубашке. Порфирий Великий рисует плакат, на котором то ли медведь, то ли здоровый мужик в мишкиной шкуре размахался дубиной. За рисунком, то есть за тем, как рисует Порфирий Великий, наблюдает фон Грау, время от времени подправляя цветными мелками товарища.
  Ничего не сказал Леонидович Супенков. Скромно повернулся и скромно закрыл за собой дверь, как называется, с той стороны. Затем так же скромно вернулся под куст, где недавно закапывал четвероногого свидетеля своего прошлого. И как-то почувствовал себя хорошо Леонидович. Даже не знаю, почему почувствовал себя так Леонидович. То ли наваждение какое, то ли дурацкие мысли про красный диплом, то ли сама жизнь в ее новых одежках и формах.
  Бросил на землю рюкзак, сел на рюкзак Леонидович:
  - А тебя то как называть?
  И закрыл руками буйную голову:
  - Все-таки как?
  Интересный вопрос, вроде бы не имеющий отношения к новой жизни. Уничтожая свое прошлое, думал о других ипостасях Максим Супенков. Ему хотелось просто взять и уничтожить свое прошлое. Потому что достало его прошлое. Понимает товарищ, насколько достало его прошлое. Теперь все вроде бы на своем месте. Рыжая была в прошлом, и кобель в прошлом, и институт. Хотя успокоились, не следует отрицать институт. Решил поставить на институт Максим Леонидович. Ну, заодно на красный диплом энд на прочие полезные штуки. Но дальше все ерунда. Как-то вовремя откатила прошлая жизнь, как-то потянулся за новой действительностью толстенький мальчик.
  - Это судьба.
  Еще крепче задумался Максим Леонидович. Странное стечение обстоятельств вмешалось в его не менее странную жизнь. Долго сопротивлялся, ломался и корчился Супенков, не желая топтать свое прошлое. Вдруг в одночасье решился все бросить. Просто плюнуть и бросить. Навалилась другая, неизвестная жизнь, не имеющая, как я уже говорил, ничего общего с прошлым. Странно оно очень, решился на неизвестную жизнь Супенков. Он не представил, какой будет жизнь, которая неизвестная. В определенной степени это контрольные, курсовые, практические, лабораторные и прочая хрень, без которой нельзя прожить в институте. В определенной степени другая жизнь, ну и так далее.
  Встал с рюкзака Супенков. Прошел под окнами своей собственной квартиры, прислушался. Вроде бы мамочка успокоила Машеньку Леонидовну. По крайней мере, Машенькины визги не раздаются на улице. Хотя постойте, чего-то там происходит среди Супенковых:
  - Злой песик!
  И еще тише:
  - Грязный песик.
  Но даже не поморщился Максим Леонидович Супенков. Может ему почудилось что-то про песика? Четвероногий товарищ честно закончил свой путь по русской земле. Не рассчитала силы Машенька Леонидовна, такое случается не только с дебильными Машеньками. Если представить, что Машенька Леонидовна чуть пониже Максима Леонидовича Супенкова, но зато чуть потолще, то ты понимаешь, оно точно случается. Четвероногий друг Супенковых уснул вот здесь под кустом. Двор-колодец, единственная клумба, единственный куст, и под ним последний свидетель твоего дурацкого прошлого.
  Чуть не подавился Максим Леонидович Супенков. Почему все мысли про прошлое? Хотелось бы кое-какие мысли про будущее. Опять-таки про красный диплом, студенческие победы над тупостью и косностью преподавателей, какая-нибудь студенческая известность и слава.
  Нет, все-таки подавился Максим Леонидович Супенков. Вы же понимаете, он нормальный, то есть он русский товарищ. Он ничем не хуже, чем брат Властимил, сестра Ярославна, Порфирий Великий и фон Грау. Опять-таки интересная мысль. Почему подумал про всяких сестер и братьев толстенький мальчик? Да кто они такие, черт подери? Нет у Супенкова сестер и братьев. Машенька Леонидовна не считается. Машенька Леонидовна, твою мать, не сестра. Она отвратительный монстр, перечеркнувший четвероногое прошлое Леонидовича. Тут что-то другое. Тут сестры и братья.
  Прошу без обид, я на самом деле порадовался за русскую землю. Ну и что, если почувствовал несколько необычно себя Максим Леонидович. Вопрос чисто риторический, почему вышло так необычно. Много раз заходил в соседний двор Максим Леонидович, и возможно видел подвал, и свет за дверью подвала. Но не помнит, что видел чего-то там этот славный и очень хороший товарищ. Он не помнит, потому что на самом деле он ничего там не видел. Обыкновенный двор, обыкновенный подвал, обыкновенный свет. А вы говорите, какие-то братья и сестры.
  Стоп, шум в квартире Супенковых усилился:
  - Я хотела посмотреть.
  - Ну, нельзя же так, Машенька.
  - Я только хотела.
  - Ну, хотела и хотела.
  - А он гадкий песик.
  Максим Леонидович сел на землю, накрыл рюкзаком голову. Итак, необходимо сосредоточиться. Это чертовски трудно. Я повторяю, это не просто трудно, но практически неразрешимая задача. Но сосредоточиться в любом случае придется. Значит, существует подвал. В подвале существует некая организация. В организации нормальные пацаны и девчонки. Не знаю, кто разрешил им такую организацию, отсюда последний вопрос. Все пацаны и девчонки комсомольского возраста, вот комсомол и разрешил, чтобы во славу комсомола организовались пацаны и девчонки. Ничего не имеет против Максим Леонидович.
  Но дальше начинаются проблемы. Организация обязана иметь устав. В организацию обязаны платить взносы. С организации всегда есть контроль. То есть появляются в определенный момент взрослые дяди и тети и контролируют, что ты здесь делаешь. Впрочем, легко обойти контроль. Для взрослых товарищей всегда открыта с парадного входа организация. Но это еще не все, этого мало. Очень хорошо понимает Максим Леонидович, какие цели, какие задачи поддерживает организация, но совершенно не понимает, какого черта она возникла именно в данном подвале, именно в данный момент. И нечто подобное нравится Леонидовичу.
  Шум в квартире Супенковых становится невыносимым:
  - Нельзя так поступать со слабыми беззащитными существами, кошечками и собачками.
  - Он злой песик.
  - Все равно нельзя. Мы должны любить кошечек и собачек, и делать все, чтобы они стали хорошими.
  - Даже если злой песик?
  Я не скажу, чтобы озверел Максим Леонидович. Ничего подобного. Все знают, насколько спокойный человек Супенков. При его толщине и гигантском росте нельзя волноваться. Вот и не волнуется Максим Леонидович. Он вообще никогда не волнуется. Но понимаете, как-то не очень здорово сидеть в двенадцатом часу ночи на могиле своего четвероногого друга с рюкзаком на голове. Любой товарищ ответит, как-то не очень. Максим Леонидович давно догадался, что он ни в той ситуации, когда звезды спускаются с небес и ублаготворяют грешную землю.
  Тогда простая арифметика, что мы имеем на данный момент? На данный момент мы ничего не имеем. Заглянул толстый мальчик в соседний двор и обнаружил там новую жизнь, которую раньше не замечал другой Максим Леонидович. То есть тот старый Максим Леонидович не замечал новую жизнь, потому что он был старый Максим Леонидович. Новый Максим Леонидович он даже очень и очень такое дело заметил. И почему-то понравился странный подвал Леонидовичу.
  Россия, черт подери! Страна чертовски необычная и чертовски неправильная. Здесь хлопот не оберешься, потому что страна неправильная, есть возможность провалиться по самые уши в неправильность, где и погибнуть. Но есть другая возможность. То есть возможность для настоящего русского. Величайшие просторы русской души. Потрясающие красоты русского характера. Обалденная оторопь русской поэзии. Ни с чем несравнимое будущее нашей, не какой-то там маромойской, России.
  - Пойми, Машенька, не бывает злых песиков.
  - А он злой.
  - Я тебе говорю, не бывает.
  - А я говорю, грязный, гадкий, злой песик. И что-то висит у него гадкое.
  Плюнул Максим Леонидович Супенков. Отбросил рюкзак к растакой матери, поднялся и посмотрел на окна своей квартиры. Что мы собственно знаем про нашу Россию? Еще раз плюнул и очень крепко задумался Супенков. Мы ничего не знаем, как-то обходится без нашей дружбы Россия, и без нашей помощи она как-то обходится. Мы живем в этой самой России, вот и все, чем мы тут занимаемся, то есть просто живем. По большому счету у нас подходящая жизнь. Именно настолько подходящая жизнь, чтобы нравиться русским.
  - Ты плохая девочка, ты обидела песика.
  - Нет, я хорошая, хорошая, хорошая...
  Блин, чего они так раскричались. Старая жизнь давно позади. В той старой жизни были всякие песики, хорошие и плохие, и вообще всякие. Теперь ничего этого нет. А что есть? Не знаю, что есть. Мы же договорились, что просто есть жизнь. Та самая пресловутая жизнь, в которую вступает Максим Леонидович. Ну и со всеми вытекающими отсюда последствиями.
  - Нет, плохая девочка.
  Пауза.
  - А если я помирюсь с песиком?
  Еще пауза.
  - А если меня простит песик?
  Все надоело. Максим Леонидович прошелся и вытер о рюкзак ноги. Хрен с ним, пускай валяется, может кто-нибудь подберет и унесет с собой последнюю память о прошлом. Максим Леонидович вышел из собственного двора и заглянул в другой двор. Оно получилось как-то непроизвольно. Не подумал Максим Леонидович, что необходимо заглянуть в этот двор, который другой. И вообще он ничего не подумал. Просто откуда-то вышел, просто почему-то куда-то зашел Леонидович.
  Что сегодня представляет наша Россия? Я не знаю, что представляет наша Россия. Но ведь кто-то знает, что представляет Россия. Есть определенные люди, которые знают. Просто есть такие люди, которые обязаны знать. Чувствует Леонидович, что такие люди есть, потому что обязаны быть. Они совсем рядом. Они не только знают, но любят Россию.
  - Россию нужно любить, - вот дежурная фраза товарища.
  Максим Леонидович зациклился на любви. Не важно, какая жизнь впереди, то ли новая жизнь, то ли старая. Но жизнь имеет смысл только вместе с большой любовью. Неужели не догадались, о какой любви мечтает Максим Леонидович? Гибель четвероногого друга только жертва в бесконечной цепочке по имени любовь. Большая любовь она еще более бесконечная, чем какая-та бесконечная цепочка. С большой любовью связано только одно имя. Думаю, вы догадались, что это за имя? Или не догадались еще? Ну, это имя, которое произносится на одном дыхании одними губами. Или еще такое имя, от которого перехватывает дыхание. Тебе становится сладко и хорошо одновременно, вся твоя жизнь превращается в нечто другое, чем она была до этого имени.
  - Россию надо жалеть, - новая мысль и дежурная фраза.
  Неужели чего-то сказал Максим Леонидович? Собственно говоря, какая нам разница? Сонный двор, сонный подвал. Свет просачивается оттуда сюда и несет с собой не только одну информацию о каком-то таинственном уголке, где могут прятаться люди. Э, погодите, родные мои, почему кто-то там должен прятаться? Все у нас происходит по честному. Очень мягко, можно сказать, на цыпочках прокрался в подвал Максим Леонидович. Затем постоял, подумал, и что-то такое, что можно назвать 'придержал дыхание' Максим Леонидович. Наконец, толкнул дверь и вошел в помещение, где брат Властимил, сестра Ярославна, Порфирий Великий и фон Грау были заняты своим незатейливым делом.
  - Меня зовут Супша, - сказал Максим Леонидович.
  
  ***
  Хорошие звезды светили над русской землей. Хорошие песни звучали под звездами. Мальчикам нравятся хорошие звезды с хорошими песнями, ну и девочкам нечто подобное нравится. Дяденьки с тетеньками не совсем в восторге от того, что нравится мальчикам и во что влюбились хорошие девочки. Но на них наплевать. Недалекие дяденьки, недобитые тетеньки не понимают хорошие звезды, не представляют родные напевы русской земли. Или не догадались еще, они не из нашего поколения, поэтому не представляют. Почему-то для дяденек с тетеньками привычнее нечто другое, они любят классику. Во саду ли в огороде хлопнули китайца! Классика высший класс. Дяденьки не жуют, но балдеют от классики. Тетеньки не ворчат, но трясутся все там же. Я говорил высший класс. На этом стою. Обворожительные звезды, сверхчеловечные песни только для нашего поколения, только для молодежи восьмидесятых годов, только для тех, кто в цивилизацию технарей был молодым, беспокойным и дерзким.
  А если вопрос рассмотреть с другой стороны? Катится дождь, прыгает снег, съеживается пламя души, ветер из самых привычных примочек для самого лучшего города. Он в Петербурге привычная величина, даже если не Петербург называется город, а Ленинград. Ветер вообще точно символ нашего города. Не надо спрашивать, какой такой символ? Занудливый, настырный, елки-метелки, ругаться хочется, или какой еще символ. Но не всякий товарищ ругается в нашем городе, нарвавшись на всякие символы, в том числе нарвавшись на ветер. Я уже говорил, стопроцентному петербуржцу и ленинградцу нравится именно этот и никакой другой город. Значит здесь нравится все. Нравится дождь, нравится снег, нравится ветер.
  Полный порядок, пламени не осталось. Кипело, горело, потухло. Песнями раздували, музыкой разгоняли, не потянуть одному человечку подобное дело, даже если большой и неумеренно толстый выдался человечек, а вокруг него только приверженцы со счастливыми лицами. Не потянуть и не надо. Почему бы для начала не потратиться на мелкие пряники? Что-нибудь удобоваримое, например, славянская шапочка с железными кольцам, какая по общему мнению была принадлежностью славянина в шестом веке, это уже кое-что. Почему бы тебе не пошить шапочку, ну и заодно воткнуть в нее кольца?
  Затем можно взяться за что-нибудь более интересно и судьбоносное. Например, за славянский нагрудник образца двенадцатого века. То есть пошить себе славянский нагрудник из любой маминой юбки и воткнуть туда кольца. Знаете, чертовски увлекательное занятие. Хотя Максиму Леонидовичу Супенкову, как человеку горячему, больше нравится совсем гигантское дело. И совсем гигантское дело связано с настоящим славянским оружием образца второго или третьего века. Кто-то сказал, что не было никакого оружия во втором или третьем веке, и братьев славян тогда не было. Вот Максим Леонидович очень считает, что было оружие и были славяне.
  Просто сегодня мы сделались очень холодными по своей удивительной тупости и не разбираемся в элементарных вещах, кто когда был, кого когда не было. Но разбирается, даже очень разбирается Максим Леонидович. Брат Властимил показал Леонидовичу, как изготавливать славянскую шапочку, а к ней славянский нагрудник. Сестра Ярославна рассказала все тому же Леонидовичу или новоиспеченному брату Супше историю славянской шапочки, а заодно и историю славянского нагрудника. Порфирий Великий поделился своими мыслями про прекрасные традиции славянской Руси, ну и заодно показал свою шапочку и посетовал, что потерялся нагрудник. Фон Грау нарисовала Максима Леонидовича в славянской обновке.
  Что я вам говорил, не так плохо на русской земле. Да какое там плохо, на русской земле хорошо. Ничего особенного не сделал Максим Леонидович, однако приобрел себе новых товарищей. Весьма немногословных, но эрудированных в одной удивительной области, где вращаются пачками славянские шапочки и нагрудники. Может о подобных товарищах мечтал Леонидович, может и нет. Но самым лучшим и самым пламенным бойцом в клубе 'Славянская бочка' стал новоиспеченный брат Супша.
  Уже кое-что, если учитывать, что в клубе 'Славянская бочка' не только шьют шапочки и покрывают железными кольцами мамину юбку. Клуб 'Славянская бочка' есть оплот Фрунзенского района города Ленинграда, откуда родом Максим Леонидович. Отсюда интерес комсомольских и партийных организаций к клубу 'Славянская бочка'. Во-первых, это спортивный клуб. Все члены 'Славянской бочки' занимаются подводным плаванием. Во-вторых, это клуб исторический. Все члены 'Славянской бочки' принадлежат истории по единственной причине, они ищут затопленные культурные ценности братьев славян. В-третьих, это такое место, где с пользой для общества можно провести время. Ибо культурные ценности братьев славян не находятся, но члены клуба 'Славянская бочка' продолжают свой поиск. Здесь их холодным рыбьим натурам, воспитанным на ленинградском тумане и дождике, очень не хватает пламенного героя вроде Максима Леонидовича Супенкова, небезызвестного в узких кругах под именем Супша.
  Попробуем подвести итог. В начале восьмидесятых годов самосознание масс претерпело кое-какие радикальные изменения. Русская нация оказалась на гребне волны и устремилась оттуда к сияющим звездам. Снова отрадный факт, русские товарищи заинтересовались русской историей. Даже появились писатели, интерпретирующие русскую историю, как большую игру. Народные массы приняли их заведомо лженаучную игровую литературу за чистую монету. Ну и вытекающие отсюда последствия.
  Найдите такого русского пацана или девчонку, которые откажутся послужить земле русской. Здесь вам не армия, не Афганистан, или другие позорные происки номенклатурных товарищей. Армия в восьмидесятые годы являлась позорным гнойным прыщем на теле русской земли, Афганистан доказал всю ее мерзостность и непригодность в самых простых ситуациях. По большому счету скурвилась армия. И основная задача псевдонаучной игровой литературы, направленная на поддержку скурвившейся армии, так же прошла даром.
  Кто сказал, что псевдонаучная литература поставила своей целью поднять армию? Вот сейчас придет русский богатырь Супша и набьет такой гадине морду. Ах, не приходит русский богатырь Супша. Восьмидесятые годы перечеркнули военную мощь советского государства не только путем разложения армии советского государства. Советская армия начала разлагаться задолго до цивилизации технарей. Еще в шестидесятые годы она начала разлагаться, породив в своих праведных недрах некое омерзительное явление, имя которому 'дедовщина'.
  Ладно, немного притормозили и возвращаемся в шестидесятые годы, когда родился русский богатырь Супша. Что опять-таки 'дедовщина'? Ну, как вам объяснить потолковее. Дедовщина всегда существовала на русской земле в весьма умеренных дозах. Ты пришел в детский сад, а там дедовщина - карапузы на годик постарше метелят карапузов на годик помладше. Ты поступил в школу, и там дедовщина - школяры из следующего класса метелят школяров из предыдущего класса. Ты пришел в институт...
  Стоп, обломились товарищи. Именно цивилизация технарей создала настолько удивительную обстановку, что из института исчезли малейшие проявления дедовщины. Неважно, студентом какого курса являешься ты, важно что этим студентом являешься. Ну и если хотите, студенты они как единая семья. Пьют водку, влюбляются, женятся, рожают детей, смотрят на звезды. На краю земли, в любой банановой республике, где угодно и когда угодно, если ты встретил совсем незнакомого человека, закончившего Политех, будь уверен, тебе он поможет. Другое дело попасть в армию.
  Вот почему обломился русский богатырь Супша. Ах, Россия, родная земля! Ах, твои долы и веси! Ах, твоя потрясающая духовность! Рядом с тобой так легко поглупеть! Не удивительно, что в определенный момент поглупел Максим Леонидович. Нечто в том же духе с каждым случается, если переносишь реальную действительность из одной области в другую, ей не соответствующую область. Вот и перенес Максим Леонидович институт на загнившую армию.
  В армии образца шестидесятых бардак. И в армии образца семидесятых бардак. Не говорю про армию образца восьмидесятых годов, когда бардак дошел до последней крайности, когда практически армия разделилась на дедов и сынков, а остальное (в том числе боевую мощь) отправили далеко-далеко на три буквы.
  Нет, вы не думайте, что в Афганистане русские проиграли войну. Несколько вшивых абреков были для нас не более злого комарика. Хлопнул лапой русский медведь и уделал комарика. Это если бы правильно хлопнул медведь. Только вот какая незадача, медведь все время хлопал неправильно. Размах у него был хороший, и более чем здоровенная лапа, и удар будьте нате. Только все время в ненужное место ложился удар, после чего комарик выскакивал из-под лапы. И обливалась кровью мишкина морда.
  Еще остановочка. Максим Леонидович Супенков, по совместительству русский богатырь Супша, начитался той самой патриотической литературы, на которую оказались богатыми восьмидесятые годы. Максим Леонидович Супенков перенес студенческое братство, возникшее в цивилизацию технарей, на раздолбанную бардачную армию. Так и не догадался Максим Леонидович Супенков, что цивилизация технарей имеет отклонение единственно к технарям и не распространяется на гниющую армию. Очень распространенная ошибка в восьмидесятые годы.
  Тем более что армия разваливалась и расплывалась кучами гноя и слизи под собственной тяжестью. Афганистан, война, рвутся снаряды, свистят пули. Деды метелят сынков, придумывая все более изощренные издевательства. Это уже не жизнь, это спорт. Кто придумает наиболее изощренное издевательство, кто воплотит его в жизнь, тот победитель. Никого не интересует, что после такой грандиозной победы растут потери внутри армии. Или один сопливый душман может вырезать целую роту.
  - Наглая ложь!
  Закругляемся, дорогие мои. Русский герой Супенков пришел в существующий мир не для того, чтобы слушать враждебную пропаганду. Перед нами Россия. Перед нами святая земля. Россия всегда существовала для русских. Другие народы приходили на русскую землю, гадили, и уходили с русской земли. Только русские здесь были всегда, только они любили и отчищали от всяких гадостей свою землю.
  Так что не следует задевать русского богатыря Супшу. Да, есть еще некоторые недостатки на русской земле, есть еще с чем побороться. Ну, и борется со всей этой поганью Максим Леонидович Супенков. С открытым забралом, в нагруднике из колец, с настоящим мечом, ну и так далее... Неужели не догадались еще, почему это борется былинный герой Леонидович? И почему он, вошедший в новую жизнь, так трепетно любит свою землю?
  
  ***
  Теперь небольшая история простой русской девушки с очень странной фамилией Грау. Ой, простите, ошибся. Фамилия у девушки вовсе не странная. Наша девушка и впрямь русская, только корни ее уходят в тмутаракань, где пересекаются с остзейскими (или хрен его знает с какими) немцами. Поэтому правильно называть девушку не какой-то там Грау, а легко и изящно с приставочкой фон. Так и назвал девушку Максим Леонидович:
  - Фон Грау.
  Кстати, Максим Леонидович вполне нормальный мужик. Ему сразу понравилась девушка. Вся такая худенькая, вся такая черненькая и в черной одежде. Она чем-то напомнила темную ночь Леонидовичу. А заодно и яркие звезды в ночи. Не разобрался, где эти звезды сиятельный богатырь Супша. Но ночь показалась столь потрясающей, завлекательной, великолепной, что не мог удержаться от романтических мыслей все тот же товарищ:
  - Какая чудесная ночь.
  Даже не улыбнулась фон Грау:
  - Над Россией всегда ночь.
  Попробовал подойти с другой стороны Максим Леонидович:
  - И ночь бывает чудесная.
  Ничего не ответила таинственная девушка из остзейских немцев. Просто взяла иголку, просто стала шить нарукавники для русского богатыря Супши. Нужны богатырю нарукавники. Разве не понимаете, насколько ему нужны нарукавники? Меч, сделанный общими усилиями, пока еще не очень лежит по руке. Вот поэтому и нужны нарукавники. А что касательно глупых разговоров про ночь и какие-то там чудеса, без глупых разговоров обойдется пока богатырь. Сперва нарукавники.
  Черт подери, хорошая мысль. Примостился на табурет Максим Леонидович, вытащил ржавый напильник, попробовал полировать меч. Нет, ничего криминального. Меч из такого ржавого огрызка железа, что невозможно наточить его до смертоносного оружия славянского воина, а полировать его можно. Чем и занялся Максим Леонидович.
  Все-таки чем-то зацепила фон Грау. Не будем сравнивать новую девушку Леонидовича с прежней девушкой Леонидовича. Как вы понимаете, первая любовь есть любовь ни с чем несравнимая. Сколько не пытался отбросить первую любовь Леонидович, она так и осталась на своей недосягаемой высоте, где ей самое место. Но все равно зацепила богатыря Супшу фон Грау. Может быть здесь кроется решение любовной задачи. Никогда, ни при каких обстоятельствах не могла зацепить Максима Леонидовича Супенкова малоизвестная девушка из остзейских немцев, которая к тому же на два года старше, чем Максим Леонидович. Зато русского богатыря Супшу зацепила фон Грау.
  И что мы имеем с наших правильных кроликов? Да, не имеем мы ничего. Любители идиллических картинок получили уникальную возможность наблюдать в деле Максима Леонидовича Супенкова, то есть за полировкой оружия. Любители девичьих прелестей могут легко обращаться к фон Грау. Красота вышеупомянутой девушки не есть абсолютная величина. Но с другой стороны, очень хорошо вписывается в подвал девушка с остзейскими корнями. Движения ее мягкие и ласковые. В глазах ее все та же темная ночь, от которой почему-то становится не по себе Леонидовичу.
  Зря он так зациклился на темную ночь. Наваждение души или просто ошибка. Пора перестать заниматься детским глупостями. Вся наша жизнь представляет собой естественную смену дня и ночи. Только одному товарищу нравится день, другому товарищу нравится ночь, а кому-нибудь ничего не нравится. Вот и не стоит уподобляться подобным товарищам. Русскому богатырю Супше обязано все нравится, начиная от необъятных просторов русской земли и кончая легкой снежинкой на посиневшей щеке. Даже если снежинка через секунду растаяла, или посиневшая щека принадлежит не безызвестной фон Грау.
  - Ты сегодня какая-та усталая.
  - За жизнь приходится расплачиваться.
  - И чем приходится расплачиваться?
  - Самой жизнью.
  Не могу сказать почему, но постепенно стал лидером славянского клуба Максим Леонидович. Брат Властимил и сестра Ярославна оказались совсем непригодными для бремени лидерства. Брат Властимил, озабоченный судьбами русской земли, постепенно скатился в черную полосу безысходности и кликушества. Впрочем, поступки брата Властимила не так называются. Но черная полоса называется именно так. Приходил не всегда трезвым брат Властимил к своим братьям и сестрам.
  Опять же сестра Ярославна. Опять же на определенном этапе пути все заметили увеличивающийся живот вышеупомянутого товарища. Что случилось, сестра? Честный славянский вопрос, без какого-либо подвоха. Но сверкнула сестра Ярославна кошачьими глазками и не ответила на вопрос. Как-то нечестно повела себя сестра Ярославна со своими товарищами. Хотя такая нечестность не повлияла в меньшую сторону на увеличивающийся живот сестры Ярославны.
  Тут с катушек свалился Порфирий Великий. Привел в подвал толпу пионеров и школьников. Прочитал пионерам и школьникам трехчасовую лекцию из истории русской земли, касательно ее славянского периода. Затем разрыдался, стал биться о стену башкой без славянской шапочки, назвал всех присутствующих 'предателями'. И под занавес вышеизложенного безобразия сорвал со стены отполированный Максимом Леонидовичем меч, стал гоняться за вышеупомянутыми пионерами и школьниками.
  Нет, вы не подумайте, ничего существенного не произошло. Никто не пострадал во время лекции Порфирия Великого, если не считать самого Порфирия Великого. Данный товарищ просто исчез из подвала. С ними исчезли нарукавники, поножи, шлем, нагрудник, рубашка с кольцами и отполированный меч Максима Леонидовича. Плюс кое-какая художественная литература про братьев славян и непобедимую русскую землю.
  - Он все равно был чужим, - только и сказала фон Грау по поводу исчезновения Порфирия Великого.
  - Скотина. Поймаю, морду набью, - сумел выдавить из себя брат Властимил, будучи в очень сильном подпитии.
  - Наплевать, - поставила свой диагноз сестра Ярославна.
  Так что вы хотите от подобных товарищей? После подлого ухода Порфирия Великого едва не повесился на собственных подтяжках Максим Леонидович. Нехорошо поступил Порфирий Великий. Так соратники не поступают, даже если им плохо. Всякому бывает плохо на русской земле. Ибо земля у нас необыкновенная, а ее мироощущением владеют лишь избранные единицы. Не суть, учатся такие единицы в институте или нет. Вроде бы нигде не учился Порфирий Великий. Что относительно работы, то здесь не сомневается Максим Леонидович, вроде бы нигде не работал Порфирий Великий.
  - Братья славяне свободный народ. Они никогда ни на кого не работали. Мы, подражая нашим выдающимся предкам, не будем работать.
  Подобная позиция Порфирия Великого не нравилась русскому богатырю Супше. Но когда сидел среди братьев, говорил и возился с плакатами на славянскую тематику Порфирий Великий, ничего не имел против Максим Леонидович. Все-таки земля наша русская, земля бескрайняя. Врагов у русской земли более чем достаточно. Друзей не очень хватает. Поэтому во всеобщем походе за русскую землю пригодится любой человек, даже такой раздолбай, как Порфирий Великий. Короче, не наезжал никогда на подобного потроха русский богатырь Супша.
  И что получилось, когда сделал ноги Порфирий Великий, прихватив с собой достояние целой организации нормальных пацанов и девчонок? А ничего не получилось. Главное место сбора - подвал - осталось за русскими богатырями и их сестрами. Ну и то самое, о чем мы говорили чуть выше, повысил свой статус Максим Супенков:
  - Кто теперь главный?
  Если учитывать пожелания фон Грау:
  - Да каждый, кому не лень.
  Или пожелания брата Властимила:
  - Нет у нас главного.
  Или категоричный ответ сестры Ярославны:
  - Только не я.
  Тогда понятно, почему так возвысился в славянской среде русский богатырь Супша.
  
  ***
  Теперь обратная сторона медали. В подвале 'Славянская бочка' висел легкий водолазный костюм с сопутствующими ему принадлежностями. Где достали костюм, не имеет значения. Существует легенда, что водолазный костюм здесь находился всегда, что какие-то легендарные спасатели из подвала 'Славянская бочка' переспасали кучу народа.
  Возможно и так. Каждому клубу, тем более клубу повязанному исторической тематикой, необходима своя легенда. Клубная легенда может быть не просто пустым клубным фетишем, а чем-то вроде испытания на вшивость всех новоиспеченных товарищей. Ну, и ответный ход. Как вы понимаете, в славянской дружине очень необходимо какое-нибудь испытание. Чтобы пресловутое чувство локтя приобрело реальность, чтобы другие братья и сестры отнеслись к новичку по-братски.
  Вот мы и договорились до чего-то конкретного. Каждый уважающий себя славянин просто обязан участвовать в церемонии посвящения в братья славяне. Чтобы провести подобную церемонию наберется масса путей. Например, обозвать елку 'славянским деревом', навешать на елку славянских тотемов и побрякушек, сплясать чего-нибудь очень и очень славянское под новоявленным 'славянским деревом'. Или следующий путь, битва на мечах. Приходит новичок, дают ему меч, выводят опытного славянина с другим мечом (или опытную славянку), затем сама битва.
  Ничего не скажу, предложенные пути чертовски заманчивые. Только 'славянское дерево' выглядит пионерским праздником для детсада. Когда-нибудь введут обязательное славянство в детских садах. Вот тогда и начнется великая эпопея 'славянского дерева'. Для взрослых товарищей требуется что-нибудь посерьезнее, например, та же битва с мечами. Но с мечами облом. В клубе 'Славянская бочка' только один меч, который полировал Максим Леонидович и который унес с собой подлый выродок Порфирий Великий. Значит, в клубе 'Славянская бочка' нет ни одного меча. Когда-нибудь напрягутся братья и сестры славяне и накуют себе сотню мечей. Но пока их задумка в пролете. А легкий водолазный костюм есть реальность.
  Короче, договорились. Какой настоящий мужик не мечтает спуститься под воду? Там под водой не только омут и камешки. Там много прекрасных, то есть исторически ценных предметов. Туда не просто приятно спускаться ради собственного удовольствия, или чтобы доказать свое мужество и верность клубным идеалам. Но ты получил шанс поработать для русской земли и хотя бы на мгновение, но приоткрыть завесу над русской историей.
  Теперь по поводу богатыря Супши. После предательской деятельности Порфирия Великого в клубе 'Славянская бочка' не осталось ни одного приличного водолаза. Брат Властимил в постоянном подпитии потерял интерес к водолазному делу. Сестра Ярославна с ее разбухающим чревом открестилась от горячо обожаемых погружений, как черт от ладана. Фон Грау не погружалась вообще никогда. Сие может показаться невероятным, все погружались, только одна девчонка не погружалась. Но черноглазая фон взяла на себя с самого начала техническую сторону вопроса (уход за костюмом, заправка баллонов, первоначальный нструктаж) и таким образом профилонила погружение.
  Неужели земля русская должна ждать? Есть удивительные ребята на русской земле. Они приняли на себя заботу о русской истории. Если не понимаете, во времена коммунизма несколько ослабела история, которая русская. Хитрозадые коммунисты переделали историю согласно тезисам дедушки Ленина. То есть до коммунизма существовала одна история, после коммунизма появилась другая история. Хитрозадые коммунисты решили из общей русской истории сделать русскую коммунистическую историю. Это когда вся история русской земли как бы является предысторией коммунизма.
  - Гнусная ложь!
  Э, что я там слышу за крики, вырывающиеся сквозь толстые губки Максима Леонидовича Супенкова?
  - Нерусские гады заполонили отчизну славян. Можно сказать, тихо подкрались и сделали свое черное дело, и стала черной отчизна.
  Ведь верно, надевает водолазный костюм богатырь Супша:
  - Проклятые предатели русской земли, мерзкие гады нерусские.
  Тихий теплый вечер. Берег Невы. На берегу брат Властимил с бутылкой. Совершенно отрешенная одиночная фигура в спускающихся сумерках: мелким планом брат Властимил, крупным планом бутылка. Рядом сестра Ярославна. Фотоаппарат, кажется 'Смена' без вспышки. Чего-то снимает сестра Ярославна. Может эти самые сумерки, может, как кривит толстые губки правильный брат Супша:
  - Всякая пакость от них, от нерусских. Воровство, неразбериха, куча смердящая, идеологическая война, проституция в любом эшелоне власти. Все испортили гады, везде постарались они. В душах людей, в механизмах машин, прогресс, наука, культура. Ей богу, достали нерусские.
  Еще наводящий вопрос, а где из остзейских немцев фон Грау? Неужели и здесь захалявила? Это когда встал грудью за русский народ богатырь Супша:
  - Опозорили гады правду славян. Опозорили и искромсали великую правду. Правда такая нежная, такая скромная. Опозорить проще простого. Бери и позорь. Славяне не возмущаются, славяне не бьют по зубам. Они готовы терпеть даже гадов, которые опозорили правду.
  Ничего страшно. Фон Грау делает свое маленькое дело, она готовит русского богатыря Супшу к его первому погружению в славянские воды Невы. Она не просто делает свое дело, но уже кое-что сделала. Проверила на герметичность костюм, проверила давление в баллонах, ну и так далее. Практически готов к погружению Супша:
  - Никакой пощады нерусскому меньшинству. Если смирно ступаешь по русской земле, если не издеваешься, не крадешь, что тебе не положено, мы тебя допускаем, мы к тебе относимся с уважением. Ступай и помни, ты только пришелец на русской земле. Русская земля добрая, русская земля правильная, русская земля не отвергает всяких позорных пришельцев, но принимает их с распростертым объятиями. Только не думай позорить русскую землю.
  Что там еще? Костюм на Супенкова надели, по крайней мере до пояса, в ботинки подошвы вложили, чтобы не болтался мальчик, словно дерьмо в проруби. Остались голова и баллоны:
  - Вся история русской земли есть история противоборства русских и нерусских товарищей.
  Брат Властимил лихо пьет водку прямо из горлышка. Сестра Ярославна убила последний кадр на ленинградские сумерки. Фон Грау ищет хомутик:
  - Блин, опять затерялся.
  И только на все забил Максим Леонидович Супенков. Ой, простите, русский богатырь Супша. Сегодня не абы какой знаменательный день посвящения Максима Леонидовича в братья славяне. Сегодня знаменательный день для русской истории. Неужели не догадались, во что превратится история, как только попробует с ней развязаться Максим Леонидович? Никаких принципов коммунизма. Ничего субъективного, черт подери! Только с объективных позиций возьмется за историю Максим Леонидович. Каждое его погружение на дно Невы станет торжеством для объективной русской истории:
  - Сегодня другой период, сегодня закончилось противоборство русских и нерусских товарищей. Русские победили и взяли под свою защиту нерусских. Нерусские осознали эту победу и согласились на эту защиту. Остальные пускай заткнутся. На них приготовлены вилы, лохань и топор. Или вам не понравилось? Тогда будут пушки, ракеты и танки. А для маленьких пакостных гадиков еще найдутся гранаты и бомбы. Каждое озеро, каждая речка, каждая лужа наполнится кровью. И не спорьте, пожалуйста. Кровь потечет, кровь очистит русскую землю от мусора, кровь уничтожит последствия нерусских гадов и гадства. И воспрянет Россия.
  Слава богу, передохнула фон Грау. Несколько профессиональных движений, наконец-то упаковали буйного славянина в легкий водолазный костюм. Затем захомутали его (хомутик нашелся) и нацепили сверху мешок с баллонами.
  - Ну, ты красавчик, - обхохотался брат Властимил и бросил в Неву пустую бутылку.
  - Э, кончай засорять природу, - взъелась сестра Ярославна.
  - А я чего? - хрюкнул брат Властимил.
  - Ну, ты подлец, - чуть ли не на вопль перешла сестра Ярославна.
  - У нас теперь новый брат, - повалился на бок брат Властимил и задергал ногами.
  - А что новый брат?
  - Он подберет бутылку.
  Схватила манометр сестра Ярославна:
  - Ну, ты и сука, - и замахнулась манометром на трясущегося брата.
  Еще секунда, и полетел бы в брата манометр. Но вмешалась фон Грау:
  - Ты чего?
  Ее цепкие тонкие пальчики вцепились в пухленький славянский локоть сестры Ярославны.
  - А он чего?
  И все забыли про русского богатыря Супшу.
  
  ***
  Сгустившийся сумрак, Нева, бутылка, качающаяся в легкой ряби, легкое головокружение внутри легкого водолазного костюма. Там внутри Максим Леонидович Супенков, лидер братьев славян и опора русской земли на ближайшие годы. Вы опять понимаете, как повезло русской земле, когда вокруг такие потрясающие пацаны и девчонки. Они не просто кривляются в несуществующей любви к русской земле и не просто эксплуатируют русскую землю. Это наши пацаны и девчонки. Всякая мелочь не в счет. Сестра Ярославна бьет брата Властмила по почкам:
  - Ну, ты и сволочь порядочная.
  Корчится брат Властимил:
  - Ой, не могу!
  Верещит благим матом:
  - Ой, оттащите от меня сумасшедшую!
  Не унимается сестра Ярославна:
  - А раньше что говорил? И солнышко, и зайчик, и свет в окошке. Теперь сумасшедшая.
  Корчится пьяный брат:
  - Может и говорил.
  Бьет сестра Ярославна по почкам:
  - А кто признавался в любви под луной? Мол, люблю. Только Ярка моя и Россия.
  Корчится далее брат:
  - Ой, больно! Может, и признавался.
  Звереет и ярится Ярославна:
  - Что за позорная хрень? Что за хреновая жизнь? Что я за дура набитая? И кому я поверила, дура?
  Схватила гаечный ключ. Сейчас ударит сестра Ярославна:
  - Ах, ты скользкая пакость!
  Но не ударила Ярославна. Цепкие тонкие пальчики отобрали гаечный ключ. Вмешалась фон Грау:
  - Чего-то не понимаю вас, братья и сестры?
  Истерический смех, бросила брата Властимила сестра Ярославна. Обхватила белыми пухлыми ручками настоящей славянки тощее остзейское тельце фон Грау:
  - Что ты вообще понимаешь?
  И оттолкнула фон Грау:
  - Ты просто дура набитая.
  И показала на свой раздувающийся живот:
  - А это ты понимаешь?
  После толчка отлетела метра на три остзейская девушка. Упала, поднялась, оправила платьице, захлопала черными глазками:
  - Господи, и какая я дура?
  Истерически засмеялась, один в один, как сестра Ярославна:
  - Значит ты? Значит он?
  Хлопнула себя руками по тощему животу:
  - Поздравляю.
  Ничего не ответила сестра Ярославна. Опустилась на колени перед корчащимся братом:
  - Тебе больно, мой душенька?
  - Угу.
  - Хочешь, я тебя приласкаю?
  - Э, только не так.
  - Я тебя хорошо приласкаю.
  Нева, сумерки почти абсолютные, бутылка пропала в холодных и сумрачных водах. Как-то не очень возрадовался Максим Леонидович Супенков на разворачивающуюся рядом идиллию. Запотели стекла в легком водолазном костюме, внутри которого находится Максим Леонидович Супенков. И вообще, все как-то не очень. Такое ощущение, чего-то не подключила к костюму фон Грау. Может и подключила фон Грау полный комплект молодого подводника, но что-то не то и не так чувствует Супнков в судьбоносный момент, когда разворачивается идиллия.
  - Только, пожалуйста, без ног.
  - Слушай, мой душенька, мы начнем нашу жизнь заново.
  - Только не надо по печени.
  - И любовь начнем заново. Будто не было ничего никогда. Будто мы еще совсем маленькие. Будто только родились и очень хочется новой любви.
  - Что, прямо сейчас и начнем?
  - Сейчас и начнем, душенька.
  Потрясающая картина русской земли. Брат Властимил и сестра Ярославна раскрыли друг другу объятия. Пускает слюни брат Властимил, держится за живот сестра Ярославна. Рядом согнулась почти пополам остзейская немка фон Грау.
  Ох, вы братья славяне! Эх, все у вас не как у людей! Вы такие непонятные, такие неправильные. Или простите, очень правильные братья славяне только для братьев славян. Для остальных недоумков они такие неправильные. И кто разберется в нашей славянской любви? Разве что остзейская немка фон Грау:
  - Благословляю вас, детки.
  Черт, что это за шум на заднем плане? Кажется, упал легкий водолазный костюм. А внутри Максим Леонидович Супенков. Спекся брат Супша.
  
  ***
  Я понимаю, снова любовь. Другая, с другого конца и другого начала. На наших страницах хватало любви. Но новой любви ничто не годится шнурки на ботинках завязывать. Сами понимаете, какая любовь, если долго откачивала брата Супшу фон Грау. Ну, и откачала, как полагается. Очнулся Максим Леонидович без легкого водолазного костюма, в одних трусах и носках. Лежит, значит, он на набережной Невы, как раз под литейным мостом, нет никого. Только трусы, только носки, только Максим Леонидович.
  Ой, простите, все-таки кто-то есть. Этот кто-то остзейская девушка фон Грау. Отошла девушка на минутку, сворачивает водолазный костюм и к нему принадлежности. Нет, ничего страшного, не оставила русского богатыря Супшу фон Грау. Вот Максим Леонидович на определенное время оставил сей бренный мир. Как-то не получилось у Леонидовича первое погружение в Неву и запланированный переход в братья славяне. Но не виноват в данном обломе Максим Леонидович. Видит бог, парень очень старался, просто не получилось.
  Лежит Максим Леонидович на холодном граните, впитывает в себя просторы русской реки, вообще наслаждается жизнью. Жизнь она чертовски приятная штука. Никто не скажет, что неприятная жизнь. Если кто скажет, что она неприятная, так это полный козел и придурок. Не бывает жизнь неприятная, но бывает с проблемами. Поэтому нарвался на кое-какую проблему Максим Леонидович.
  Властимил с Ярославной ушли. Вот так обнялись и бестолково ушли в ночь. Тем более, что никто не расскажет, зачем ушли Властимил с Ярославной. Но забегая вперед, констатирую факт, они ушли без возврата. То есть никогда не вернутся брат Властимил и сестра Ярославна в славянский клуб 'Славянская бочка'. Этап закончился. Нормальные ребята когда-нибудь встречают нормальных девчонок, нормальные девчонки когда-нибудь встречают нормальных ребят. Становится ненужным славянский клуб 'Славянская бочка'.
  Теперь вернулись обратно. Лежит Максим Леонидович. Довольный, счастливый, влюбленный в новую жизнь. Рядом ненавязчиво суетится фон Грау. 'Кстати, - подумал Максим Леонидович, - Как зовут эту девушку?' Очень хорошая, почти гениальная мысль. Много месяцев встречаются богатырь Супша и остзейская немка фон Грау, но так и не узнал Максим Леонидович, есть ли у этой немки нормальное имя. В нашей любимой стране не может быть нормальным именем сочетание слов 'фон Грау'. Здесь дикость какая-та, не сочетание слов, в чем абсолютно уверен Максим Леонидович.
  - Эй, послушай, - попробовал крикнуть герой Супша.
  Получилось не очень. Клекот, какой-то неправильный хрип из утробы, самые что ни наесть вообще нечленораздельные звуки. Но почему-то услышала остзейская баронесса фон Грау. Бросила свой водолазный комплект, подошла поближе к товарищу Леонидовичу:
  - Что случилось?
  - Один вопросик, - опять прохрипел Леонидович.
  Мол, не понимаю, замотала головой Грау. Однако наклонилась над русским богатырем и чуть не засунула ухо в рот Леонидовичу:
  - Говори громче.
  Собрался с силами, набрал побольше воздуха, гавкнул на всю мощь Леонидович:
  - Как тебя зовут?
  Черт подери, обратный эффект. Отскочила метра на три остзейская девушка, уставилась круглыми глазами на Леонидовича:
  - Марианна Васильевна, твою мать.
  И тут же прикусила язык:
  - Грау.
  Ничего не сказал в ответ Леонидович. Легкие у него горели, словно туда маленькие гномики повтыкали иголки. В остальном вполне сносно почувствовал себя Леонидович. Какая-та сладостная истома покатилась по древней русской реке, ворвалась все в ту же изъязвленную грудь Леонидовича. Жизнь чертовски полезная штука, черт подери! И Россия у нас полезная в определенных условиях. Можно просто любить Россию, можно ей наслаждаться, как наслаждается в данный момент богатырь Супша.
  Почему бы и нет? Вернулась к своей тележке фон Грау. Ой, простите, Марианна Васильевна Грау, о которой теперь мечтает и думает Максим Леонидович Супенков. То есть он думает об такой потрясающей девушке, как о Марианне Васильевне Грау. Все-таки многого добился Максим Леонидович за последнюю пару часов. Вот он лежит живой, здоровый и толстый под Литейным мостом. Вот рядом с ним чертовски хорошая девушка. Вот он узнал кое-что, может быть, самое главное из жизни опять-таки удивительной девушки, а именно, что зовут ее Марианна Васильевна Грау.
  Черт, да ты везунчик, Максим Леонидович. Жизнь твоя вроде бы складывается в нужную сторону. Не всем вот так повезло на коротком участке в несколько лет. Не все сумели пережить последствия первой несчастной любви и найти в себе силу для новой любви, которая обязательно будет счастливая. Или что-то не так? О счастливой любви задумался Максим Леонидович. Его огромное толстое тело просто желает счастливой любви. Всяких несчастий и гадостей было достаточно. Пора перейти на другой уровень.
  Улыбнулся Максим Леонидович:
  - Русские не сдаются.
  Его слова прозвучали отчетливо ясно под Литейным мостом. Да еще так отчетливо, что чуть не споткнулась Марианна Васильевна Грау:
  - Вот и хорошо.
  А затем наклонилась над Леонидовичем:
  - Напугал ты нас, Супша, или как там тебя, здорово напугал.
  И поцеловала горячими губкам в лобик великого русского богатыря и защитника русской земли Супшу.
  
  ***
  Как-то между делом завершился институтский период. Ребята и девчонки, дотянувшие до столь знаменательного события, получили карт-бланш на свободную жизнь и разбежались в разные стороны. Но прежде чем разбежаться те же ребята и девчонки успели перевлюбляться, пережениться и нарожать славненьких деточек. Время такое, черт подери, цивилизация технарей называется! Вы не подумайте, что технари суть бессердечные роботы. Цивилизация технарей суть такое время, когда жили лучшие люди на русской земле за всю историю русской земли и вели себя лучшие люди только так, как ведут себя лучшие люди.
  Не могу удержаться от комментариев. Студенческая жизнь в восьмидесятые годы была похожа на один неувядающий цветочек. Не скажу, чтобы злобные преподы не запытывали студентов. По моему разумению в восьмидесятые годы особенно неистовствовали злобные преподы. 'Мы должны научить!' - стало знаменем профессорско-преподавательского состава в восьмидесятые годы. И они учили. На старом оборудовании, устаревшими методами, без каких-либо поблажек на толстые обстоятельства. Учили и научили, опять-таки черт! Хорошее время.
  А я о чем говорю? Цивилизация технарей сделала советское студенчество не просто разрозненной массой придурков и раздолбаев. Здесь, именно в студенческой среде сформировалось будущее России, или те самые пацаны и девчонки, что снесли коммунизм, захлебнувшись в его отстойных помоях. Бог ты мой, что за чудо восьмидесятые годы? Все такое правильное, такое искреннее! Мечты правильные, любовь правильная, плюс искренняя надежда на завтрашний день, который несет за собой счастье.
  Вот мы и заглянули в завтрашний день, куда со счастливыми улыбками тянулись нынешние студенты и будущие технари. Кто-то вел под руку девушку, кто-то нес на руках ребенка. Лица открытые, глаза светящиеся. Никакой подлости, мелочного эгоизма и прочей фигни на этих лицах и в этих глазах. Господи, как хорошо. Неужели целая жизни впереди? Неужели все самое лучшее, самое светлое и настоящее только теперь начинается? Неужели нам еще жить и любить, и мечтать в потрясающем мире любви и надежды?
  Впрочем, мечты бывают разные, в зависимости от своего наполнителя. Максим Леонидович Супенков мечтал о красном дипломе и горбился за пресловутый диплом. Его феноменальная усидчивость сыграла не последнюю роль в данном процессе. Красный диплом Леонидовича прорисовывался единственным в группе и лучшим на всем потоке. Максим Леонидович обошел головастых евреев, нахрапистых блатников и прочую шушеру, не имеющую никакого отношения к братьям славянам. Он по-настоящему был лучшим этот Максим Леонидович. Он доказал превосходство славянской нации над другими народами в тот непростой период на русской земле, когда ничего не хотели доказывать братья славяне.
  Прекрасная земля русская, счастливая любовь русская и опять целая жизнь впереди, если вошел в жизнь в восьмидесятые годы. Невозможно понять, почему ничего не доказывали братья славяне. Красный диплом всего лишь бумажка в неумелых руках. Он ничем хорошим не отличается от обыкновенного диплома. Настоящий студент имеет разносторонние интересы. Девушки, книги, кино, счастливое светлое будущее, полет на Луну, рывок к звездам. Настоящий студент любит науку и технику ради спортивного интереса и ковыряется в железяках, потому что его задело подобное действо. Но никогда, представляете, никогда не думает настоящий студент о красном дипломе.
  Дурной тон, твою мать. Прогибаться перед преподавателями ради отличных оценок могут головастые евреи, нахрапистые блатники и прочая шушера. Наши пацаны и девчонки не прогибаются ни при каких обстоятельствах. Впрочем, девчонки иногда прогибаются. Их почему-то заводит красный диплом. Они даже готовы пуститься во все тяжкие ради неправильных красных корочек. Но настоящие пацаны не прогибаются никогда. Пришел на экзамен, пальцы веером, бешенная энергия в глазах. Я знаю, что я ничего не знаю. Ну и пусть, что я ничего не знаю, но ни за что не прогнусь за красный диплом. Или ребята со мной перестанут здороваться.
  Господи, повторяю в который раз, почему же так хорошо? И откуда берутся придурки, подобные Леонидовичу, что променяли единственную в своем роде студенческую вольницу на какую-то неправильную бумажку неправильно цвета? И почему Марианна Васильевна Грау не оставила странного толстого мальчика в тот момент, когда закрылась 'Славянская бочка' и разбежались братья славяне?
  Может виной всему красный диплом? Долго и упорно рассказывал славянинке фон Грау о красном дипломе Максим Леонидович. Красный диплом чуть ли не превратился в связующую ниточку между двумя мирами - студенческим миром русского богатыря Супши и тем миром, откуда вышла Марианна Васильевна Грау. А про мир Марианны Васильевны Грау вообще ничего не известно. Где-то работала девушка, на каком-то заводе, то ли сторожем, то ли дворником, то ли уборщицей. Вот и вся биография баронессы фон Грау.
  Дальше про красный диплом и потрясающую возможность для Супенкова наслаждаться мечтами о красном дипломе в обществе Марианны Васильевны Грау. Очень простая механика. Максим Леонидович получал телефонный звонок. Одно только слово 'сегодня'. Максим Леонидович складывал стипендию в такой аккуратненький сверточек. Стипендия Максима Леонидовча составляла не много не мало семьдесят пять рублей, как стипендия будущего краснодипломника в Военно-механическом институте. Вот эту стипендию, то есть все семьдесят пять рублей складывал в сверточек Леонидович. Затем собирался и уходил из дома.
  Нет, не подумайте, что кого-нибудь интересовали ночные прогулки богатыря Супши. Кроме борьбы за красный диплом успевал на другие подвиги богатырь Супша. Железная дорога, булочная, ночные смены, лом, кайло, молоток. Всюду успевал богатырь Супша. В месяце тридцать дней, или тридцать один (февраль не считается), но только единственная конспиративная ночь. Повторяю для дураков и дебилов, ночь единственная. На единственную ночь может потратится богатырь Супша, никто не узнает. Зачем кого-то впутывать в ночь, что осталась в единственном экземпляре от всего славянского братства?
  Ух, пронесло. Кажется, объяснил более или менее близко к тексту непростые отношения между баронессой фон Грау и богатырем Супшей. После позорного бегства брата Властимила и сестры Ярославны развалилась организация 'Славянская бочка'. К сожалению, брат Властимил заведовал казной братства, которая исчезла после исчезновения брата. Сестра Ярославна занималась связям с общественностью, а проще, она доказывала на некоем партийном уровне необходимость клуба 'Славянская бочка'. Сбежала сестра Ярославна, и необходимость опять же исчезла. Теперь формальная сторона дела. Пришли какие-то дяди и тети с кувшинными рылами, конфисковали легкий водолазный костюм, все опечатали.
  - Кто у вас главный?
  - Главный Максим Леонидович.
  - А пожалуйте, Максим Леонидович, ключ от входной двери.
  - Нет никакого ключа, потерял Максим Леонидович.
  - Тогда послушайте, любезный товарищ, хороший совет. Не приближайтесь к входной двери на пушечный выстрел, или вас самого потеряют.
  Занавес, немая сцена, два осиротевших героя русской земли: Максим Леонидович Супенков и баронесса фон Грау.
  - Мы не сдадимся, - сжала сухонькие кулачки баронесса, когда исчезли дяди и тети с кувшинными рылами.
  - Ни за что не сдадимся, - машинально повторил богатырь Супша.
  И знаете, что-то опять повернулось в огромной широкой душе толстого мальчика. То ли там повернулся ключ от 'Славянской бочки', который якобы потерял Максим Леонидович. То ли почувствовала земля русская истинно своего защитника в лице Леонидовича. Все может быть. Мы существуем внутри чертовски прекрасной вселенной, которая переполнена чувствами. Если чувствует по большому счету вселенная, то почему не чувствовать русской земле, как ее маленькому кусочку?
  Короче, почувствовал свое новое предназначение Максим Леонидович, потому что почувствовала родная земля, как ей нужен герой, и этот герой Максим Леонидович. Что почувствовала баронесса фон Грау чертовски трудно сказать, не покопавшись в черепной коробке товарища. Может чего и почувствовала баронесса, опять же не факт. В ее глазах, темных как ночь, не отразились подобные чувства. Просто взяла и почувствовала фон Грау некоторую взаимосвязь между собственной жизнью, появлением Максима Леонидовича Супенкова, гибелью клуба 'Славянская бочка'.
  Мамочка милая, это судьба. Вот что почувствовала баронесса фон Грау. Ничего не случается абы как на русской земле. Неужели не догадались, мои дорогие товарищи, ничего не случается абы как, потому что вообще ничего абы как не случается. Только некое шевеление в воздухе, написанное невидимой рукой, которое мы назвали 'судьба'. Невидимая надпись в воздухе существовала давно, но не знали про надпись русские богатыри Максим Леонидович Супенков и баронесса фон Грау.
  Только не надо мне втюхивать, как повезло Леонидовичу. Просто жизнь, просто судьба. Так должно было получиться при определенном стечении обстоятельств. Так получилось, потому что сложились те пресловутые обстоятельства в определенную цепь. Они могли не сложиться в определенную цепь, если бы на определенном этапе Карина Ефимовна Рыжая осталась на старой квартире, а Машенька Леонидовна не заинтересовалась некоторыми деталями анатомического строения кобеля Леонидовича. Они могли вообще ни во что не сложиться, если бы ненавидел свою страну Леонидович и поклонялся распространяющейся по русской земле маромойской заразе. Скажу откровенно, много чего могло не сложиться в восьмидесятые годы. Даже цивилизация технарей могла не сложиться, если бы отвернулись от цивилизации технари и побежали рубить денежки. Но не отвернулись от цивилизации технари, не побежали рубить денежки. А вместе с ними остался великий боец Супша.
  Ты думал, сумеешь уйти и покончить
  С мечтами, что раньше лелеял, любил.
  А может, которые корчил и корчил,
  И дикой улыбкой разврата дарил.
  Но в мире ликуют другие законы,
  Но чувства нельзя под кустом закопать.
  Покуда не вешаешь черту иконы,
  Не надо, не стоит судьбу проклинать.
  Забудь о себе, погоди, успокойся.
  Забудь и во всем разберись неспеша,
  И сердцу горячему смело откройся,
  Пока не закисла в помойке душа.
  Вот теперь я спокоен за мальчика.
  
  ***
  Ладно, забыли, проехали. Толстый мальчик собрал семьдесят пять рублей (всего-навсего одну студенческую стипендию) и отправился на свидание с худенькой девушкой. Мальчик не такой уже маленький, чтобы потеряться по пути к девушке. А там большая-большая любовь. А там потрясающие мечты. А там настоящая ночь, достойная наших великих славянских предков. Короче, у худенькой девушки ждет только самое лучшее толстого мальчика. Семьдесят пять рублей не есть плата.
  Неужели до вас не дошло, какие серьезные отношения сложились на русской земле между истинными славянами? Баронесса фон Грау очень гордая, очень независимая девушка. Баронесса не продается за миллионы рублей, города и села, всякие тряпки и драгоценности. Баронесса милостиво дарит любовь одному смешному толстому мальчику. И дарит такую любовь с легкой барской руки, какую могут дарить только братья славяне. А ничтожные семьдесят пять рублей месячный взнос Супенкова в новый славянский клуб 'Баронесса и воин'.
  Господи, как же нам всем повезло! Жизнь создается для чистого неба. Жизнь умывается веком машин, не забывая при этом о маленьком человеческом счастье. Жизнь интересная, бронебойная и святая. Я не ошибся, она святая, она не имеет ничего общего с человеческим храмом. В храме другие святые. Вычурные святые, если не возражаете. Лубочные святые, если не нравится первое слово. И вообще, надоел дурацкий лубок. Не святые, но черти ползают в храме. Человеческое сознание на определенном этапе порождает только чертей и прочие гадости, чтобы подменять подобным безобразием настоящую жизнь, чтобы влиять при этом на маленькое человеческое счастье.
  Ну, и отдельные мысли про маленькое человеческое счастье. Может, оно как обычная суета. Может, нечто обыкновенное, предоставленное судьбой или ее заменителями только тебе и никому более. Родился рабом, будешь рабом, вот и все твое счастье. Общество не упустит, общество воспитает. Воспитатели есть. Подобного барахла сколько угодно на русской земле. Хочешь банками, хочешь цистернами, если идет разговор о твоем счастье. Такая земля русская, такая у нас родина, что каждому хочется откусить кусочек от твоего счастья. И это правильно. Подумай, мой ласковый, как тебе повезло, у тебя есть счастье. И еще раз подумай, сколько товарищей на твоей любимой земле, у которых нет ничего, у которых нет счастья.
  Теперь совсем хорошо. Мы вошли в храм. Позади одна жизнь, впереди совершенно другая. Не обязательно, чтобы была позади несчастливая жизнь, а впереди только прекрасная и только счастливая. Я повторяю, мы вошли в храм нашей жизни. Некоторым товарищам более чем повезло. Они родились в шестидесятые годы, в тот благодатный период, когда гайки раскручивались, когда наука бежала вперед семимильными кроками. Я не знаю, что такое есть 'кроки', но звучит убедительно. Родиться при раскрученных гайках и быть готовым бежать за наукой уже само по себе счастье.
  Затем наступили семидесятые годы, которые не так чтобы подвинули шестидесятые в смысле гениальности или буйства стихий, но стабилизировали положение, сделав науку и технику не так чтобы достоянием избранных товарищей. Здесь очень хочется помянуть добрым словом семидесятые годы. Любая кухарка получила возможность попасть в институт, следовательно, управлять государством. Ну и все те же товарищи, что родились в шестидесятые годы. Им опять повезло. Чистое, незамутненное, счастливое детство мягко переросло в искрометную юность со всеми вытекающими отсюда последствиями.
  А дальше цивилизация технарей. Здесь вам не компьютерная математика, это сама жизнь на недосягаемой доселе вершине. Мы выросли, мы вошли в храм, который называется храм науки и техники. Ничего не скажу, попадались другие храмы. В других храмах молились вполне нормальные люди, те же шестидесятники и семидесятники, родившиеся в сороковые и пятидесятые годы. Вполне нормальные люди молились семейным трусам, яркой кофточке, босоножкам на охрененной платформе, телевизору, даче, машине и прочей фигне. Молились и не заметили, как открылся еще один храм среди их многочисленных храмов, как туда потянулись их дети.
  Нет, не могу удержаться от воплей восторга. Господи, точно нам повезло! То есть нам повезло родиться в шестидесятые годы. Еще повезло возмужать в семидесятые годы. Больше всего повезло, что наше прекрасное детство, наша волшебная юность закончились цивилизацией технарей, что мы не только увидели, но сами участвовали в лучшей цивилизации на планете Земля и даже в целой вселенной.
  Для прочих товарищей, не попавших в нашу компанию, хочу сказать несколько слов. Во-первых, не расстраивайтесь, товарищи. Кому-то достаются семейные трусы, машины и дачи, а для кого-то цивилизация технарей. Не так чтобы это несовместимые понятия, но невозможно отхватить сразу все и по полной программе. Даже будучи миллионером и миллиардером, человек получает только ничтожную часть вселенской благодати, именно ту часть, за которую он молился в своем храме.
  Нравится в храме? Впрочем, бестактный вопрос. На определенном этапе пути человек выбрал храм. Ему показалось, что выбор осуществлялся на добровольных началах. Ну, как же так, у меня миллиард (не рублей, а долларов), и я не могу выбрать храм? Правильно мыслишь, ласковый мой. Не ты выбираешь храм, храм тебя выбирает. Вот не надо биться мозгами об стенку. У тебя миллиард потому что тебя выбрал храм, где как мусор валяются миллиарды (не рублей, а долларов). И попавши в такой храм ты никогда не сумеешь смотаться оттуда.
  Не я придумал. Сама жизнь. Буйная, непонятная, неконтролируемая. Та самая жизнь, которая существует в единственном экземпляре для одного человека. Но которая размножается на необъятное множество экземпляров по количеству всех человеков. Господи, как хорошо, что существует подобная жизнь! Что у нее есть начало, есть продолжение, есть конец. Что когда-то начавшись, например, в шестидесятые годы, она имеет возможность подняться на потрясающие вершины цивилизации технарей и когда-нибудь кончиться.
  А с другой стороны, не ругайте товарищей, что по дороге в свой собственный храм проскочили мимо храма науки и техники. Для них восьмидесятые годы стали только очередным этапом между жизнью и смертью. Мучились, юродствовали, за что-то боролись такие товарищи, например, за семейные трусы, телевизор, машину и дачу. Они даже не заметили цивилизацию технарей. Не было такой цивилизации, быть не могло. Все придумал один придурок, как бишь его...
  Ну, не важно, если проспали подобное счастье товарищи. Земля круглая, и счастья хватает для всех. Просто кому-то повезло родиться в шестидесятые годы и стать принадлежностью цивилизации технарей в восьмидесятые годы. Кому-то не повезло. Прошли мимо восьмидесятые годы, вроде их не было. Растворилась цивилизация технарей, исчезла практически без остатка. А что осталось? Черт его знает что. Может семейные трусы и кучка серебряников. Или может нечто прекрасные, вдохновляющее на достойную жизнь и на подвиги. Должен же кто-нибудь совершать подвиги.
  Трудно в жизни быть человеком,
  Пусть ни гением, ни героем.
  Трудно двигаться в ногу с веком,
  Если даже судьба с тобою.
  Шаг один - и конец, отступленье,
  Исчезаешь в огне бесследно.
  Годы в гору ползешь, в мгновенье
  Потерять можешь все победы.
  Потерять можешь крохи счастья,
  На осколки сорваться с неба.
  И из жизни уйти кипящей,
  Будто в жизни и вовсе не был.
  Теперь занавес. Давайте не трогать вообще ничего. Возвратимся на круг, как возвращались всегда в предыдущие годы. Так хорошо себя чувствовать маленьким чистеньким мальчиком, еще не потерявшем невинность первой любви. И так хорошо себя чувствовать маленькой глупенькой девочкой, еще не потерявшей веру в любовь. И так хорошо путешествовать по русской земле, в мире надежды и грез, с крепко зажмуренными глазами. И не чувствовать под ногами трясину.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"