Красиво. Очень красиво. Снег этот пушистый, как ненастоящий совсем, кружится, падает. Всё в белом... нет, в серебре. Сверкает. Искрится от лунного света, будто алмазы россыпью. Как в сказке. Только холодно. И она опаздывает почему-то. Раньше всегда в десять минут восьмого, как часы, а сегодня опаздывает. Губы уже обветрились. Снежинки в лицо, щеки немеют. Зима. Ненавижу её. Странно-то как, такую красивую и ненавижу.
Уже на восемь минут опаздывает. Ох, если бы не мороз, ждал бы и слова не сказал. А так уж очень холодно. Может плюнуть и домой, чаю... А она пусть по этой холодине сама идет, вся такая раскрасневшаяся, и прядки волос на лице мокрые от снега... И губу закусывает. Меленькими шажочками по скользким ступенькам во двор... Ну вот, уже и дрожать начинаю.
Нет, дождусь. Сколько ждал её, сколько хотел. Дождусь, раз решил. Тем более то, как она губу закусывает. Зима, будь она неладна. Злюсь-то как. Но это хорошо, это согревает. А вдруг сейчас она из-за угла, и ветер ей в лицо. И она, раздосадованная, юбку поправляет. А я стою у лестницы за деревом, смотрю на её пухлые, алые от этой зимы губы и дрожу.
Но нет, старик какой-то.
Двадцать минут. А вдруг не придет? В животе урчит неприятно. Надо о глазах её думать. Глубоких таких, задумчивых. И ресницы длинные... а на них снег. Взять и растопить их дыханием своим. Горячо, дрожать уже не перестаю. А потом волосы её длинные собрать обеими руками и вдыхать их морозную свежесть... и целовать... а потом шею... и губы... и руки её тонкие раскинуть в стороны на снегу и грудь целовать... живот... и пить её жадно, терпкую, соленую до дна. А потом...
Ох, ну, вот она, наконец-то... красивая-то какая... господи, хоть бы нож не выронить, руки мокрые совсем... только бы не кричала...