Аннотация: Опубликован в журналах "Машины и механизмы" (Санкт-Петербург) и "Литера" (Йошкар-Ола).
Константин Суринов, рядовой
На подоконнике стоял кактус - здоровенный и безобразный до отвращения. От ребристого "ствола" отходило не меньше десятка скрюченных лап. На них, в свою очередь, топорщилось по три-четыре уродливых отростка. То ли этот зеленый монстр был серьезно болен, то ли всем его собратьям полагалось выглядеть так паршиво, но восторга он однозначно не вызывал.
Казалось, это шипастое недоразумение торчит здесь, чтобы скрасить мое одиночество. Мда... Другой бы радовался, что попал в отдельную палату -- в такие только шишек определяют. Голубая кровь, мать их... Им по статусу не положено слушать чьи-то стоны и нюхать чужую вонь.
Странное все-таки создание человек! Досыта нанюхался пороху, чудом уцелел, но нет, чтобы поблагодарить судьбу - вместо этого возмущаюсь каким-то дурацким кактусом. А ведь мне могло снести полголовы, как Жене Трохимцу. Или намотать кишки на гусеницы - так страшно расстался с жизнью Пашка Горелов. Не снесло, не намотало. Легко отделался - даже крови не пролил. Несколько вражеских дронов прорвали нашу ПВО, сбросили планирующие бомбы, и одна легла рядом. Я успел увидеть вспышку взрыва, а в следующий миг словно получил дубиной по башке. Очнулся уже в госпитале, где меня лечили от контузии. Пару дней вообще ничего не слышал, да и соображал с трудом. Когда меня осматривал врач, видел перед собой только расплывчатую белую фигуру с шевелящейся щелью рта. А потом в голове как будто повернули переключатель. Тут же вернулся звук, наладилась картинка, и я быстро пошел на поправку.
На фронте остро не хватало пушечного мяса, так что я со дня на день ожидал выписки. А вместо этого попал сюда. Сперва даже обрадовался, блаженный дурачок. Конечно, мерзко сознавать, что ребята, пока ты тут прохлаждаешься, сражаются и гибнут. Но оправдание можно найти чему угодно. Не по своей же воле тут застрял, верно? Рад бы исполнить воинский долг, да эскулапы не дают, а им виднее, какой из меня сейчас солдат ...
Что и говорить, не палата, а гостиничный номер! Туалет, душ - все как у белых людей. Японский телевизор на стене. Даже в столовую ходить не надо - еду мне приносят. Неплохая жратва, между прочим. Пару раз даже арбузами баловали. Парни в госпитале обзавидовались бы. Нас там в палате лежало восемь человек. Само собой, никакого телика, удобства - в коридоре, кормежка - добрым словом не вспомнишь. Но зато можно было перемыть кости командирам и уяснить от новеньких, что за каша варится на разных участках фронта. А тут что? Разве можно правду о войне узнать по телевизору? На всех каналах одна ура-патриотическая трескотня.
Поначалу-то, конечно, я, попав сюда, был на седьмом небе. Решил, что это какой-нибудь образцово-показательный госпиталь - чтобы пыль в глаза пускать высокому начальству. Вот, товарищ генерал, в таких условиях лечатся наши чудо-богатыри!.. Но потом начал задумываться. И чем больше шевелил извилинами, тем сильнее на душе скребли кошки.
Почему меня держат взаперти? Выйдя из палаты, я попадал в недлинный коридор. Свернув направо, через несколько шагов утыкался в вечно запертую дверь. Другая дверь, напротив, была открыта, но возле нее постоянно дежурили сменяющие друг друга дюжие молодцы. Настоящие мордовороты! Если Эллочка-людоедка сумела выучить тридцать слов, то мои стражи прекрасно обходились одним: "Нельзя!" Его я слышал в ответ на любую свою просьбу.
У медсестры Маши лексикон был побогаче, но тоже невелик: "Встаньте, пожалуйста", "Дайте руку", "Повернитесь", "Не шевелитесь", "Готово!". Она без конца мерила у меня давление, пичкала таблетками, не говоря уже о том, что исколола всю задницу. А за час до обеда вталкивала в палату какой-то чудной прибор на колесиках. От него отходила целая куча трубок с присосками и зажимами на концах. Опутанный этими "щупальцами", я, наверное, напоминал персонаж из дешевого ужастика. Но что за характеристики снимала с меня Маша, так и не узнал. "Не волнуйтесь, больной, это стандартная процедура". Понимай, как хочешь.
После обеда приходила Белла Анатольевна. Про себя я звал лечащего врача просто Беллой и терпеть не мог. Больше всего меня раздражало ее лицо фарфоровой куклы, наштукатуренное так, что невозможно было понять возраст. Сорок? Сорок пять? Пятьдесят? Еще в первый день, когда Белла представилась, ее фамилия - Резунова - заставила меня вздрогнуть. "От слова "резать", - с неприязнью подумал я. - Самая подходящая фамилия для этой мымры. С такой маской вместо лица хорошо скальпелем орудовать. Чик-чик-чик... Как автомат. Тут эмоции не нужны - только мешают".
Белла долго и подробно расспрашивала меня о самочувствии. Тут болит? А тут? Голова не кружится? Сухости во рту не ощущаете? Когда же я пытался у нее выведать, где нахожусь и что со мной собираются делать, слышал в ответ одно и то же: "Пока ничего сказать не могу. Все узнаете в свое время". Это так меня бесило, что хотелось во что бы то ни стало вывести ее из себя. Хотя бы заведомо неправильными ответами. Но разве можно смутить автомат? Она просто качала головой и повторяла вопрос. А на фарфоровом лице - по-прежнему ноль эмоций.
Один раз зашел Леонид Федорович - насколько я понял, это был здешний бог и царь, то бишь главврач. Надутый, как индюк - у такого вообще бесполезно что-то спрашивать. Он по-быстрому осмотрел меня, потом заставил сделать несколько простых движений. После этого только слушал Беллу, сыпавшую медицинскими терминами, и с важным видом кивал. Вот и вся аудиенция...
Короче, обдумал я свое житье-бытье и сделал окончательный вывод. Собственно, мне эта мысль и раньше приходила в голову. До сих пор удавалось гнать ее оттуда, как незваного гостя, пришедшего, чтобы плюнуть хозяину в душу. Да только нельзя долго жить самообманом. И, когда я понял все, меня захлестнул страх.
Еще до начала войны ходили слухи о секретной лаборатории, где людей превращают в боевых киборгов. Незаконно, конечно: те, кто этим занимается, нарушают целую кучу международных конвенций. Но если чего-то очень хочешь, ничто не мешает собрать все конвенции и спустить в унитаз. Главное, чтобы не застукали, верно?
До настоящих Терминаторов, понятно, наука дойдет еще не скоро. Но нашпиговать человека электронными штучками-дрючками - не такая уж фантастика. Дорого, конечно, зато выгоды налицо. Служивый "старого образца", из плоти и крови, может дезертировать, сдаться врагу, да просто наложить в штаны, когда его пошлют в атаку. А киборг никогда не предаст, не струсит - не позволят чипы в мозгу. Сверхреакция, сверхметкость, сверхживучесть - такой наборчик стоит любых затрат!
Когда разразилась война, слухи переросли в уверенность. Говорили, что засланцы из той лаборатории рыщут вдоль линии фронта и отбирают материал для опытов. В мирное-то время не развернешься. Приглядишь подходящего человечка - а ну как его хватятся, раздуют скандал и прикроют лавочку? А тут... Всегда можно объявить солдатика пропавшим без вести. Родные по нему слезы проливают, а он тем временем превращается в запрограммированного болванчика...
От этой догадки мне стало хреново. Порой накатывал такой страх, что пробирал до печенок. Пытался не брать в голову, но не раз и не два вскакивал посреди ночи, измученный кошмарами. Все сходилось. И молчание персонала - ни к чему подопытному кролику знать, когда его распластают на операционном столе. И обилие малопонятных процедур, хотя я чувствовал, что практически здоров. И то, что отсюда невозможно убежать.
Окно не открывалось, но я прикинул, что моя палата находилась на четвертом этаже. Внизу - асфальт. Хочешь лежать на нем в луже крови и со свернутой набок башкой - прыгай! Но даже если чудом уцелеешь, тебя остановит трехметровая каменная ограда. Знаменитая уловка Шурика из "Кавказской пленницы" тут не сработает...
За оградой - унылый осенний лес. Ни малейших признаков жилья. Можете представить, чтобы обычную больницу возвели в такой глухомани? То-то и оно.
Одно время меня выручала мысль о госпитале. Как-никак, я в нем засветился, а изготовители болванчиков любят, когда все шито-крыто. Но кто знает: вдруг там создали своего рода перевалочный пункт? Может, всех семерых ребят, деливших со мной палату, уже привезли сюда и рассовали по точно таким же одиночкам?!
Я много раз представлял себе, каким стану, пройдя через все операции. Их, наверное, впереди немало, и каждая будет отнимать частичку моего "я". До тех пор, пока перед высокой комиссией не предстанет совершенный солдат. Неутомимая живая машина! Не знает ни страха, ни упрека, ни любви, ни жалости, ни прочих "чуйств", которые мешают делать главное - превращать людей в трупы. Разумеется, такого чудо-воина жалко потерять. Если его повредят в бою, лучшие умы примутся восстанавливать сложный механизм... или все-таки организм? Простого солдатика, без единого чипа в черепной коробке, но зато с кусочком свинца в животе или легком, не кинутся спасать медицинские светила. Слишком дешевая боевая единица...
Помню, когда мне впервые захотелось умереть. Я стоял у окна и разглядывал мокрый от моросящего дождя асфальт. Вот тут-то и подумалось, что лучше сигануть вниз, чем превратиться в эту дорогую машину. Слишком дорогую, чтобы без приказа хотя бы уколоть себе пальчик. Что уж говорить о суициде!
С тех пор приступы малодушия, когда хотелось опередить моих тюремщиков прыжком в небытие, следовали один за другим. Промежутки между ними заполняла тупая апатия, и лишь изредка вспыхивало желание побороться за жизнь. В такие минуты я принимался ходить по палате и прокручивать в голове варианты спасения.
Можно связать из постельного белья подобие веревки и попробовать спуститься вниз. Или, угрожая осколком разбитого стакана, взять в заложники медсестру, еще лучше - Беллу, а если повезет, то и самого главврача. Или, завязав очередной бессмысленный разговор с охранником, внезапно напасть и разбить ему голову тем же стаканом. Любой план казался замечательным, но лишь на начальной стадии. Дальше он неизменно вел к провалу, и меня вновь охватывала апатия.
Белла, что бы я о ней ни думал, была женщиной неглупой. Увидев, что со мной творится, она наконец-то заволновалась - тревога проступала на ее лице даже сквозь толстый слой штукатурки. Однажды, задержавшись в палате дольше обычного, она бросила сопровождавшей ее Маше: "На ночь - релакс-дельта". Медсестра кивнула, а перед самым отбоем сделала мне укол. Не злой, болючий, как предыдущие, а почти неощутимый.
После того как Маша вышла, я долго ворочался. Наконец встал, подошел к окну, и оно неожиданно распахнулось. Легко, от одного моего прикосновения!
Почему-то я этому даже не удивился. Спустил кактус на пол, уселся на подоконник, свесив ноги наружу, и стал разглядывать высыпавшие на небе звезды. В лицо дышало не промозглой сыростью, а невероятным в середине октября летним теплом. Но даже оно меня не поразило. Крепко зажмурившись, я спрыгнул вниз. И, ощутив пятками вместо асфальта податливую почву, воспринял это как должное.
Я открыл глаза.
Звездную ночь сменил ослепительный день. Вокруг меня, волнуясь от набегающего ветерка, раскинулся необъятный зеленый луг. Лишь далеко-далеко, у самого горизонта, он упирался в темную полоску леса.
Одуряюще пахло цветами. От их белых корзинок, пушистых фиолетовых головок, желтых звездочек, розовых и сиреневых воронок-"граммофончиков" рябило в глазах. "Целое море цветов", - вспомнилось мне. Саму песню, если честно, я не считал шедевром, но эта строчка почему-то врезалась в память. Рядом со мной пролетели две бабочки. Одна была пестрая, разноцветная, другая - темная, почти черная, но с яркой лимонной каймой на крылышках. На все голоса стрекотали кузнечики. Я сделал шаг, и они брызнули у меня из-под ног в разные стороны.
Не припомню, чтобы мне доводилось видеть такую красоту. На природу, конечно, с компанией выбирался не раз. Но там совсем не то. Шашлыки, пьяный треп перед девчонками, дурацкие выходки вырвавшихся на лоно городских недорослей - когда восторгаться пейзажами? А тут...
Я упал лицом в траву, перекатился на спину и блаженно раскинул руки. По небу медленно проплывало большое, важное и явно довольное жизнью облако, за ним тянулась цепочка пухленьких карапузов. Высоко над головой резвились ласточки. "К хорошей погоде", - подумал я. Хотя куда уж лучше!
А затем послышалась музыка. Ей неоткуда было взяться, но в этом мире, залитом солнцем, все казалось естественным, единственно возможным. Мелодия изумительной, совершенной красоты лилась прямо с небес. Слушая ее, хотелось вырвать из души все ядовитые сорняки, растоптать и сжечь. А после этого сотворить нечто великое и прекрасное. То, ради чего появляется на свет каждый человек, только мало кто знает, на что он способен...
И вот тут-то, на пике возвышенных чувств, я проснулся. Увидел вместо моря цветов этот нелепый корявый кактус на подоконнике -- и заплакал. Это я-то, двадцатилетний лоб, на которого смерть чуть ли не каждый день замахивалась клюкой и все никак пришибить не могла! Ревел, растирая слезы по морде - точь-в-точь как тыловая крыса, внезапно получившая приказ на передовую!
Может, я и нашел бы в себе мужество дожить до дня Икс. Может, даже решился бы на побег. Но этот сон меня окончательно сломал. Быть в том раю, напоенном ароматом цветов, наслаждаться простором, купаться в музыке, созданной для ангелов -- и вновь провалиться сюда, на больничную койку, с которой меня однажды поднимут и поведут под нож. С небес -- и прямо носом в дерьмо!
Решение возникло почти мгновенно. И меня даже пробрал озноб при мысли, что я могу передумать, испугаться, дотянуть до минуты, когда будет уже поздно, не спасет никакая палочка-выручалочка. Или сейчас, или никогда!
Палочка-выручалочка была спрятана в укромном месте - уголке подушки. Каждое утро медсестра заставляла меня глотать большие розовые таблетки. Они были любопытной формы - почти квадратные, с закругленными уголками. По этой форме я сразу признал в лекарстве комбулан -- сильное успокоительное, от которого делаешься довольным жизнью, как свинья перед полным корытом. Разве что не хрюкаешь... А мне не хотелось быть свиньей. Поэтому я отправлял розовый квадратик под язык и делал вид, что глотаю. Думаю, Белла раскусила бы меня в два счета. Но никак не Маша. Удовлетворенно кивнув и мысленно поставив галочку, она уходила. После чего я выплевывал таблетку (благодаря оболочке ей ни черта не делалось!) и, сунув руку под наволочку, отправлял к дожидавшимся там "подружкам".
Я был наслышан о том, как действует этот новомодный чудо-препарат. Уже от одной таблетки начинаешь видеть жизнь в розовом цвете. От двух, принятых разом, впадаешь в странное отупение. От трех возникает чувство, что у тебя вот-вот остановится сердце. А вот пять-шесть -- это уже путевка на тот свет. С полной гарантией...
В моем тайнике скопилось восемь таблеток.
Я достал их, выложил на тумбочку, затем плеснул в стакан воды из графина. И тут у меня задрожали руки. Левая еще ничего, а вот правая так и ходила ходуном.
"Какого черта, - подумал я. - Не хватало еще передумать. Чем больше тянешь, тем страшнее умирать. Надо быстрее, пока на мне сухие штаны".
Я сгреб левой рукой таблетки и высыпал их в рот. Запил водой и растянулся на койке, пытаясь вспомнить ту божественную мелодию...
Белла Резунова, врач клиники экспериментальной медицины имени Осипенко
Все, раскрываем карты. Бедный мальчик! Чуть ли не с первого дня ты смотрел на нас волком. Были моменты, когда мне казалось - сейчас кинешься и загрызешь. Что ж, побывав на войне, трудно сохранить нормальную психику. Как отчаянно ты пытался понять, что происходит! Не могла же я объяснить, что есть программа, по которой пациент ничего не должен знать раньше времени. Иначе происходит сильный эмоциональный всплеск, резкий выброс гормонов нейтрализует действие наших препаратов и ломает весь график подготовительного этапа.
Но теперь этот этап позади, и можно приступать к главному. Осечки быть не должно -- позади пять лет опытов на животных, все отработано до мелочей. Сколько мы искали пациентов с идеальными данными -- десятками браковали из-за малейших отклонений от разработанного стандарта! Наконец кто-то догадался пробить базу данных по бойцам. Что началось, когда этот идеал нашли! И где -- в госпитале, которым, по словам Леонида Федоровича, заправляют коновалы!
Слава богу, адаптацию ты прошел. С большим трудом, конечно -- уж очень нервничал. У меня даже создалось впечатление, что комбулан на тебя не действует. Такое бывает, хотя чрезвычайно редко. Тогда я и назначила инъекцию релакс-дельта - ничто не умеет лучше снимать тревогу и навевать грезы. И не ошиблась. Какое у тебя было во сне умиротворенное выражение лица!
Кажется, я понимаю главную причину твоей тревоги. Никто в нашей клинике не знает точно, чем занимается лаборатория К-7. Но однажды там допустили утечку информации, и с тех пор слухи о секретных разработках обросли чудовищными подробностями. Конечно, у страха глаза велики, но для меня невыносимо, когда человека в белом халате воспринимают как врага. Слава богу, мы к изготовлению киборгов не имеем ни малейшего отношения.
Ладно, Костя, через минуту все узнаешь. Мы не начиняем человека железом, а ищем биологический путь к бессмертию. Я сделаю тебе предложение начать основной этап, и ты его примешь. Только безумец может отказаться. Ну, до подлинного бессмертия еще далеко, но лет триста полноценной жизни наша методика тебе подарит. Вот и палата. Сейчас, мой мальчик, сейчас...