Гудок. Долгий, протяжный, отдающийся эхом по всей шахте. Конец смены.
Вытираю пот со лба и, согнувшись едва ли не вдвое, начинаю пробираться по тоннелю. Старые крепи из сигма-бетона давно растрескались, то тут, то там, торчат куски арматуры, под ногами сердито похрустывают мелкие острые камушки - остатки пустой породы. По ноге пробегает подозрительный холодок. Опускаю взгляд. Так и есть: защитная пленка лопнула на колене и норовит разорваться до самого бедра. И ведь раньше, чем завтра утром, ее не заклеить. Недовольно хмыкаю и продолжаю путь.
Еще немного, и прыгающий по стенам луч фонарика выхватывает из темноты ржавый бок четвертой клети. Дверь приоткрыта. Внутри замечаю трех ребят из северного крыла шахты. Коротко киваю.
Ужасно хочется шагнуть в клеть прямо сейчас, но слева и справа от двери стоит по роботу. Их всегда двое. Учетчик и страж.
Останавливаюсь, достаю из узкой поясной сумки горсть поблескивающих черных камешков, осторожно пересыпаю их на весы. Триста двенадцать граммов. Облегченно выдыхаю.
Триста двенадцать - это хорошо. Это на целых шестьдесят два грамма больше допустимого минимума. А это значит, сегодня я просто поднимусь на поверхность, а не получу в спину обжигающий выстрел из парализатора, от которого всю ночь будет сводить судорогой мышцы, а след от ожога останется заметным еще, как минимум, пару недель.
Робот-учетчик осторожно пересыпает собранный мной фьюэллит в контейнер и отступает на шаг - дорога в клеть свободна.
Поднявшись на поверхность, сдаю кирку еще одному учетчику и с хрустом потягиваюсь. Двенадцатичасовой день в шахте окончен. Теперь наружу - пройтись до обрыва, посидеть там с полчаса, давая затекшим мышцам расслабиться, и в барак, спать.
Но стоит мне выйти под вечно затянутое дымом небо Рабшара, как мое внимание привлекают выкрики, доносящиеся из-за террикона. Что такое? Новеньких привезли? О, тогда обрыв подождет!
Огибаю террикон, едва не сталкиваюсь с двумя поднявшими парализаторы стражами и задираю голову вверх. Рассыпая вокруг себя сноп искры, на посадочную площадку опускается видавший виды челнок. Со скрипом отъезжает в сторону закопченный металлический люк, а еще мгновение спустя из люка на растрескавшийся бетон вываливается взъерошенный белобрысый мальчишка. Опять вытолкнули. Ну, хоть бы раз дали пленным выйти по-человечески. Мальчишка поднимается, морщится от боли в сбитых коленках, опасливо оглядывается.
Секунда, две, три. Неужели все?
Люк медленно закрывается, а подоспевшие стражи подхватывают мальчишку под руки и волокут к анализатору. Шаг на платформу, легкое гудение, скрипучий механический голос:
- Рост - сто сорок шесть аллисов, вес - тридцать девять вейтов, возраст...
Анализатор на мгновение перестает гудеть, сердито бряцает чем-то внутри платформы и выдает чуть запоздавший вердикт:
- Возраст - одиннадцать лет.
- Тринадцать! - возмущается мальчишка.
Из собравшейся вокруг анализатора толпы доносится одобрительный гул: малец знает интерлингву!
- Мне правда-правда тринадцать!!! - мальчишка оглядывается, словно ищет поддержки, но все молчат. Анализатор считает возраст местными, а не условными годами, но это новичку объяснят уже потом, когда на планету спустится ночь, нас загонят в бараки, и настанет время для разговоров.
Между тем анализатор выводит на надтреснутый экран мерцающую желтоватым светом формулу соотношение роста, веса и возраста и сообщает то, чего ждут все собравшиеся:
- К работам годен. Рекомендуемый тип труда - второй.
Надо же! Пацану явно повезло. Непригодных к работам сразу отдают роботам-утилизаторам, а пригодных делят на две категории: первая - шахтеры, вторая - мусорщики. По возрасту мальцу явно светила шахта, но, сравнив рост и вес, анализатор счел его слишком щуплым - такие в забое и месяца не продержатся - и определил в мусорщики.
Дожидаюсь, пока стражники доведут мальчишку до барака, и вхожу туда сам.
- Привет! - стараюсь улыбнуться новичку подружелюбнее, хотя подозреваю, что черная от фьюэллитовой пыли физиономия этому не сильно способствует. - Я Торн. А тебя как зовут?
Мальчишка на миг замирает, втягивает голову в плечи, словно ожидая удара, но потом осмелевает:
- Джейк. Джейк Сандерс.
Обычно в первую ночь на никто из новичков не спит. И Джейк не исключение. Он долго ворочается на жесткой каменной плите и, так и не сумев устроиться поудобнее, возмущенно бурчит себе под нос:
- Хоть бы гамаки какие повесили!
Усмехаюсь. Кровати, гамаки, спальные мешки - давно забытая роскошь. Здесь учишься радоваться куда более простым вещам. Например, термуритовым каменным плитам, служащим нам постелями. Однажды нагревшись на солнце, плита остается теплой не меньше недели. Конечно, таскать эту каменюку наружу и обратно в барак - не самое большое удовольствие, зато по ночам не так холодно.
- И подушек не дали, - не унимается мальчишка.
- Подушек тут ни у кого нет, - фыркаю я, - и никогда не было.
- Ну да! - не соглашается Джейк. - А вот у нее есть!
Поворачиваю голову. В шаге от меня, свернувшись клубочком, спит десятилетняя Ки-Линг. Под головой - сложенный вчетверо грубый холст.
Качаю головой:
- Это не подушка. Это картина.
- Картина? - не верит мальчишка.
Что ж - похоже, придется рассказать.
Я помню, как ее привезли - восьмилетнюю, худенькую, напуганную. С четырьмя тонкими косичками и огромным пакетом из прочного упаковочного пластика. Одна из полутора десятков таких же растерянных школьников. Говорят, они летели в созвездие Цефея, на выставку живописи. Не долетели - и все, как один, отправились вкалывать на мусоросжигающий завод. С тех пор прошло полтора года - привезенная когда-то группа юных художников поредела ровно вдвое. И не удивительно: выжить в вечно дымном мире Рабшара - штука не из легких. Кому-то не по силам двенадцатичасовой рабочий день, кого-то доканывают вечный ветер и скудная пища, кто-то просто сходит с ума.
Ки-Линг умудрилась выжить и сохранить рассудок. Хотя многие поговаривали, что девчонка явно свихнулась на своей картине - повсюду таскала ее с собой везде, а уходя на завод, тщательно прятала подальше от посторонних глаз, каждый раз выбирая все новые и новые места. А ночью... ночью картина превращалась в подушку.
Взглянуть на рисунок мне довелось лишь однажды. Случайно оброненный холст раскрутился на каменном полу барака, но даже в вечно царящей здесь полутьме я поразился красоте увиденного. На холсте цвела огненная роза: каждый лепесток - язык пламени, угольно-черный стебель, разлетающиеся в темно-синюю даль крошечные искры. Невообразимо, необъяснимо, волшебно.
Заканчиваю историю и какое-то время лежу, глядя в потолок. На месте тусклой лампочки мне мерещится огненная роза, а в памяти одно за другим всплывают воспоминания о родной планете, вернуться на которую у меня нет ни единого шанса. Синеющие вдали горные пики и заливные луга, манящие красотой лесные дали и звенящие ручьи, свет двух звез-близняшек и бархатная красота ночи.
Вздыхаю и внимательнее вглядываюсь в лицо Джейка. Мальчишка подтянул колени к груди, положил голову на локоть, задышал медленнее и ровнее. Спит. Ну, и славно. Спи Джейк-новичок. Завтра тебе предстоит непростой день.
- Торн! То-о-орн! Проснись!
Приоткрываю глаза. Надо мной склонился Джейк и безбожно трясет меня за плечо.
- Чего тебе? - даже не пытаюсь скрыть раздражение. - Подъема еще не было. Чего вскочил?
- Я это... - мальчишка шмыгает носом, - спросить хотел...
Понимаю, что просто так эта белобрысая бестия от меня не отстанет, и просыпаюсь окончательно:
- Ну?!
- Куда они моего папу дели?
Теперь приходит мой черед удивляться:
- Так ты сюда не один попал?
- Не-е! - Джейк резко крутит головой из стороны в сторону. - Мы вместе с папой летели. Долго-долго. А потом в пространственное завихрение попали. Все приборы... ну, будто с ума сошли. А потом нас - оп - и сюда вынесло. К этому вашему... как его...
- Рабшару, - подсказываю я.
- Угу, - соглашается мальчишка, - Рабшару. Нас сразу силовым полем на станцию, которая там, наверху болтается, затянуло. А там эти - здоровущие, в масках. Сначала обыскали, а потом меня в один челнок, папу - в другой.
- А папа у тебя, случаем, не ученый? - искоса смотрю на Джейка, уже зная, каким будет ответ.
- Ученый! - мальчишка явно удивлен моей догадливостью.
- Ну, тогда его на дальнюю платформу отвезли. Они там всех, кто поумней, держат. И работать на себя заставляют.
- Мой папа, - Джейк гордо вздергивает нос, - на таких негодяев работать ни за что не станет!
- Еще как станет, - зевает разбуженная нашим разговором Ки-Линг. - У них же ты есть. А это все равно, что заложник. Перестанет твой папа слушаться, а они тебя - чпок - и все!
- Чпок? - брови Джейка лезут на лоб. - Это же нарушение конвенции о правах...
- Чихали они на твою конвенцию! - Ки-Линг спускает ноги на пол и ежится от холода. - И на законы, и на соглашения всякие межгалактические.
- А полиция? - цепляется за последнюю соломинку Джейк. - Патрули, проверки всякие?
- На это у них свои люди в полиции есть. - хлопаю Джейка по плечу. - Как-нибудь потом расскажу. А теперь вставай, а то завтрак и одевание пропустим.
Гравитранспортер с едой только показался на горизонте, а у дверей барака уже выстроилась длиннющая очередь. Джейк крутит головой по сторонам, что-то шепчет про себя. Не столько слышу, сколько читаю по губам:
- Филлийцы, кабутры, азеляне...
Да, Джейк, нас тут много. И все мы работаем на зависших там, над планетой, жекконов.
От раздумий меня отвлекает гул двигателей. Гравитранспортер садится, начинается раздача еды.
- Это что такое? - Джейк с сомнением смотрит на густое розоватое варево в своей миске.
- Еда, - мрачно фыркает Ки-Линг, отправляя в рот первую ложку.
Мальчишка поднимает миску к лицу, принюхивается, осторожно слизывает застывшую на краю миски каплю новой для него пищи. И тут же выплевывает прямо на камни:
- Фу, гадость какая!
- Гадость, - соглашаюсь я. - Только все равно советую ее съесть.
- Не-е, - Джейк качает головой. - Я лучше обеда подожду. Может, там что-нибудь посъедобнее будет.
- Не будет, - Ки-Линг на мгновение отрывается от еды. - Тут всего раз в день кормят - по утрам. И меню каждый день одно и то же.
- Из чего только это делают? - Джейк кривится, но послушно отхлебывает варево.
- Из каких-то плодов, которые на второй платформе растут. - вспоминаю я когда-то слышанное от старожил. - Их там роботы собирают, вот в такую кашу перемалывают, и сюда отправляют.
- А здесь, - не унимается Джейк, - здесь разве ничего не растет?
Качаю головой:
- Ни травинки. Да ты потом сам увидишь. А теперь ешь, пока не остыло.
После завтрака сдаю миску роботу-учетчику и иду обновлять защитную пленку.
Чаны с плещущейся в них густой, темно-серой жижей выставляют там же, у барака. Те, кто живет на Рабшаре хотя бы месяц, окунаются в жижу по самую шею, новички же побаиваются - зачерпывают булькающий серый кисель горстями и размазывают по телу.
Окунаюсь и отхожу в сторону. Жижа начинает густеть, на глазах превращаясь в плотную, густо-черную пленку толщиной в добрых полсантиметра. Еще минута - и пленка перестанет липнуть, превратившись в надежный, теплый комбинезон. Остается только оборвать излишки пленки с ладоней - и можно идти работать.
Один рывок. Другой. И два ошметка напоминающего резину покрытия шлепаются на край чана. Минута, и они истончаются на глазах, густой смолой стекают по борту. Жекконам-то, конечно, выгодно - производство почти безотходное. А меня при виде того, как эта резина тает, сердце кровью обливается - подумать только, сколько из нее всего сделать можно было бы: и постель закрыть, и щели в стенах затянуть. Так нет же: только от кожи отлепится, тут же - фьють - в жидкость превращается.
- Ничего себе! - восхищенно выдыхает Джейк, оглядывая меня с ног до головы. - А я вчера подумал, что вы тут все в каких-то водолазных костюмах ходите.
- Ходим, - разводит руками Ки-Линг. - Обычная одежда только у новичков есть, но тут климат такой - и недели не проходишь, как рваться начнет.
- А как же... - Джейк мнется, явно хочет спросить что-то еще, но нас уже делят на две колонны. Левая - в шахту, правая - на мусоросжигательный завод. Вперед, лошадки, работать!
День пролетает быстро. Все как обычно. Двенадцать часов в шахте. Горсть фьюэллита на выходе, скрип поднимающейся наверх клети. Только сегодня меня уже ждут: Ки-Линг сжимает в руках скрученную в рулон картину (и когда только достать успела?), рядом с ней с ноги на ногу переминается новичок.
Не сговариваясь, направляемся к краю платформы.
- Расскажи ему про планету, - бросает идущая впереди Ки-Линг.
А что тут рассказывать? Маленькая планетка на самом отшибе галактики. Непримечательная ничем, кроме найденного здесь фьюэллита. Говорят, поначалу его столько было - едва вывозить успевали. Филлийцы, чей флот открыл и, ясное дело, застолбил за державой крошечный Рабшар, тогда на этом ого-го как заработали. Ну, посудите сами: самое используемое топливо для межгалактических кораблей. Трех-черырех тонн на полгода полета хватает, а если в запасе тонн пятнадцать есть, так и в гипер-прыжок уйти не грех.
Словом, исковыряли филлийцы всю планету так, что места живого не осталось. Огрызок яблока представляете? Вот теперь возьмите три таких огрызка и в серединке перекрестите. Торчат во все стороны черенки-платформы, а между ними пропасть такая, что вниз посмотреть страшно. Поговаривают, до дна километров сорок-пятьдесят будет.
- Поэтому никто и не убегает? - подхватывает мою мысль Джейк.
- Верно мыслишь, - киваю я.
Без особого снаряжения вниз не спуститься, по дну не прогуляться. Хотя иногда страсть, как хочется. Особенно, если дым, что вечно от завода идет, чуток рассеется. Тогда далеко-далеко на западе начинает маячить край шестой платформы. Там жекконы ученых держат. Кстати, чуть не забыл: после того, как филлийцы из планеты все, что можно, выгребли, не нужна она им стала. И оставаться бы ей изрытой и необитаемой, да подвернулись им покупатели. Жекконы. Раса маленькая, кочующая. Своей планеты нет, зато корабль имеется. Большой, мощный... и ни разу не боевой. На таких раньше отели для космических туристов были. В общем, выкупили жекконы Рабшар. Остатки фьюэллита добывают (филлицам эти крохи неинтересны, а жекконам для собственного корабля - самое то), а еще мусор космический вылавливают и челноками вниз свозят. На сортировку и переплавку. И все бы ничего, если бы они сами всем этим занимались. Так нет же. Появилась в этих краях какая-то странная волна. Сбивает корабли с курса и сюда забрасывает. Небольшие - чаще всего прогулочные катера или яхты частные. Вот жекконы их и подбирают. Яхту себе, а всех, кто на ней - вниз, фьюэллит добывать или мусор жечь.
- Это не волны! - Джейк поднимает вверх указательный палец и напускает на себя донельзя профессорский вид. - Это бродячие завихрения! Очень редкое явление. Появляются при повышенной концентрации частиц вельдирита в метеоритных поясах, а потом, отражаясь от объектов диаметром больше шестнадцати тысяч условных миль...
Невольно улыбаюсь:
- Ну, ты и энциклопедия! Откуда столько знаешь?
- Как откуда? - удивляется мальчишка. - Мы же с папой за ними и ехали! Ну, за завихрениями! Папа их математически высчитал! А ему в академии не поверили. Вот он и сюда и полетел...
- А чего ж вы тогда, - хитро смотрит на новичка Ки-Линг, - в это самое завихрение вляпались, если столько про него знали?
- Ну, - Джейк сконфуженно шмыгает носом, - оно раньше, чем мы рассчитывали, появилось.
- Ага, - насмешничает Ки-Линг, - как из-за угла выпрыгнет, как набросится!
- Да ну тебя, - отмахивается Джейк и переводит взгляд на меня. - А что дальше было?
Вздыхаю. Рассказывать толком нечего. Живем на Рабшаре столько, сколько судьбой отмеряно. Хотя вообще недолго. Год-два. Реже - пять. Те, кто лет семь протянет, вообще старожилами считают. Меня вон, как в пятнадцать лет сюда забросило, так шестой год и скриплю. Многие удивляются, но я ж того - модифицированный. Усиленная способность к регенерации, повышенная адаптивность к любым условиям, запрограммированный тип телосложения - "Мезоморф +". Родители, поклон им низкий, постарались. Папа из меня спортсмена вырастить хотел. Не срослось. Зато тут, на Рабшаре, ой, как пригодилось!
А вот, кстати, и обрыв. Джейк наклоняется, опасливо смотрит вниз.
Этот край платформы выше остальных. Весь наш пятак - как на ладони. Шахта, террикон, завод. Налево барак, направо - посадочная площадка. По центру - груда неразобранного космического мусора. Вот, собственно, и все. От одного края платформы до другого - шагов восемьсот, не больше.
На следующее утро меня будит шум спускающегося челнока.
- Еда?! - мгновенно просыпается Джейк.
- Вода, - качаю головой я и ловлю очередной вопрошающий взгляд.
Да, и воды тут тоже нет. Ее привозят раз в три дня и сливают в цистерну за бараком. Иногда челнок задерживается, и утреннюю порцию воды нам не выдают. Зато, если покрутиться возле цистерны в первый день, среди камней можно найти пару мутных лужиц и худо-бедно смыть с себя пыль.
Этим и займемся. Я поднимаюсь с поостывшей за ночь термуритовой плиты и начинаю обдирать с себя защитную пленку.
- Это у тебя что? - Джейк указывает на круглый шрам чуть ниже плеча. - Стреляли?
Усмехаюсь. Нет, не стреляли. Кололи из шприца-пистолета. У меня по всему телу таких отметин знаешь, сколько? Для чего нужны? Да все для того же - чтоб фьюэллит искать проще было. Та дрянь, которую мне под кожу вогнали, его, вроде как, чует. И если в радиусе метра хоть один крошечный фьюэллитик имеется - тут же зудеть начинает и покалывать. Правда, толк от этого только утром есть. К вечеру, когда у каждого в поясной сумке по горсти фьюэллита лежит, все тело так чешется, что ни о чем другом просто сил думать нет.
Один день сменяет другой, Джейк послушно ест розовое варево по утрам, сортирует мусор у входа на мусоросжигательный завод, без понуканий окунается в чан с темной резинистой жижей, и даже почти перестал мучить меня и Ки-Линг своими бесконечными вопросами. Только по вечерам, сидя на камне у барака, все чертит и чертит что-то в серой пыли.
Что ж, надежда - не такая уж плохая вещь. Жаль, здесь, на Рабшаре от нее ровно никакого толку.
- Зря ты так думаешь, - Ки-Линг, которая за полтора года, кажется, научилась ловить мои мысли на расстоянии, неодобрительно качает головой. - Мы выберемся. Не быстро, не прямо сейчас, но обязательно выберемся. Знаешь...
Слова Ки-Линг тонут в разнесшемся по всей платформе противном, режущем слух гудке. Джейк вздрагивает, беспокойно оглядывается по сторонам. Срываюсь с места, хватаю мальчишку за руку, тяну за собой. Топот, гвалт, поднятая пыль, выстроившиеся в два ряда стражи с поднятыми парализаторами. Джейк порывается что-то спросить, но я лишь мотаю головой - потом, все потом.
В толпе таких же, как мы, запыленных и напуганных пленников, подбегаем к террикону и, не сговариваясь, начинаем отшвыривать в сторону режущие пальцы осколки породы. Минута, две, и из-под камней проступает массивный металлический люк. Внутрь! Быстрее! Еще быстрее!
Не проходит и пяти минут, как люк захлопывается, и я с ужасом слышу, как на него, слой за слоем, метр за метром осыпается подталкиваемая роботами порода. Темно, душно и невыразимо - до колик и подкашивающихся коленей - страшно. На люк легло не меньше тонны камня, мы заперты, замурованы, похоронены заживо. Вдыхаю поглубже и пытаюсь взять себя в руки. Который раз прячусь в этом бункере и все никак не могу привыкнуть.
Прихожу в себя, только когда мне в ладонь впиваются пальцы Джейка. Великая галактика! Прости, парень, я совсем забыл про тебя.
Наклоняюсь пониже, чтобы шепнуть хотя бы пару слов успокоения, как вдруг слева от нас зажигается тусклый огонек. Это фонарик: кто-то из шахтеров не успел снять каску до начала тревоги, и теперь у нас есть свет - слабенький, моргающий, но дарящий каждому из нас ту малую толику спокойствия, что поможет нам дождаться момента, когда заваленный породой люк откроется вновь.
- Зачем это? - Джейк дергает меня за руку и кивает на каменные своды пещеры.
Вздыхаю. Совсем скоро там, наверху, на посадочную площадку опустится юркий челнок межгалактической полиции. У нас тут хоть и окраина, а эти ребята все равно время от времени заглядывают. И, казалось бы, именно им мы должны радоваться больше всего, но у жекконов повсюду есть свои люди. Отменить прилет инспекторов они не могут, а вот предупредить об этом - запросто. Незадолго, минут за пятнадцать, двадцать - но роботам этого вполне хватает, чтобы упрятать всех нас под землю. А тех, кто замешкается...
Вздрагиваю и озираюсь по сторонам. Ки-Линг! Как я мог забыть про нее?!
- Ки-Линг! Ки-Линг! - но вокруг только черные от пыли лица шахтеров.
Трогаю одного из них за плечо. Это азелянин Туон.
- Девочка! Ки-Линг. Ты...
Не дослушав меня, Туон указывает в дальний угол пещеры. Покрепче перехватываю Джейка за руку и начинаю проталкиваться в указанном направлении. Шаг, два, десять. Я десяток раз спотыкаюсь, дважды едва не падаю и, наконец, нахожу ее. Прижав к груди большущий помятый холст, Ки-Линг прикусила губу и едва сдерживается, чтобы не расплакаться. Увидев меня, она бросается вперед.
- Я... Я думала, - слезы все-таки берут свое, - думала, вы остались там, думала, что вас...
Опускаюсь на колени, притягиваю всхлипывающую девчушку к себе:
- Все нормально, Ки-Линг. Все нормально. Не бойся.
Обычно нас не держат здесь больше двух-трех часов, но прошло уже не меньше половины дня, единственный фонарик мигает все чаще, и я чувствую, как под сводами пещеры, постепенно набирая силу, начинает прокатываться волна густого, липкого страха.
- Не вытащат, - не выдерживает кто-то из шахтеров. - Побоятся полиции, и не вытащат.
Ему не отвечают. Да и что отвечать, если у каждого второго мысли о том же.
- Помрем здесь. - вздыхают справа от меня.
- Ага, - поддерживают его слева, - или жажда доконает, или воздух кончится.
- Зачем вы так? - просыпается задремавшая было у меня на колене Ки-Линг. - Вы же большие, вы же взрослые.
- Взрослые, - невесело усмехаются из темноты, - и что?
- А то! - Ки-Линг проталкивается поближе к свету, вытаскивает из-под мышки холст, осторожно разворачивает. - Видите эту розу? У нас на планете есть предание. Когда-то давным-давно один злой колдун собрал людей племени ллатаев и приказал им служить ему, а когда ллатаи не согласились, украл с неба солнце и спрятал в своем шатре. На деревню ллатаев опустилась вечная ночь. Колдун думал, что ллатаи не смогут жить без солнца и скоро сами попросятся к нему в услужении. Но у солнца были младшие сестры - звезды. Они пожалели бедных ллатаев и пообещали им светить ярче прежнего, и ночь стала светла, как день. Тогда колдун разгневался, достал лук и принялся сбивать звезды с неба одну за другой, потому что звезды святят лишь на небе, а упав на землю - гаснут. Звезды падали, но не забывали о своем обещании. Они пустили корни и обернулись огненными розами. Розы пылали по всей равнине, и свет их был ярче десяти солнц. Ллатаи увидели, какими смелыми могут быть маленькие звездочки, пошли к колдуну, отобрали у него солнце и вернули его на небо.
- Я нарисовала эту розу почти два года назад, - Ки-Линг шмыгает носом. - везла ее на выставку, но попала сюда. Но несмотря ни на что, я верю, что выберусь. Иногда эта надежда становится совсем слабенькой, и тогда я вспоминаю про розу - и жду дальше. И, что бы вы ни говорили, я знаю, что вы так тоже можете.
Нас выпустили два дня спустя. Подняться на поверхность смогли не все. Но кто знает, сколько еще людей навсегда осталось бы там, в бункере, если бы не легенда маленькой Ки-Линг.
- Джейк! Смотри, что я нашел! - протягиваю мальчишке раскрытую ладонь с крошечным, меньше моего ногтя, голубым камешком. Вдоль камешка бежит золотистая прожилка, на боках посверкивают малютки-искорки.
- Красота! - Джейк заворожено смотрит на камень. - Можно я его себе возьму?
Улыбаюсь. Бери, Джейк, конечно, бери.
Мальчишка сжимает подарок в кулак и бредет прочь - то ли прятать сокровище, то ли хвастаться им перед Ки-Линг. За последнее время они по-настоящему сдружились - вечно о чем-то шепчутся. И если я хоть что-нибудь понимаю, все еще планируют сбежать с платформы. Ну, пусть мечтают. Особенно Джейк. Он и раньше не толстый был, а за последнее время совсем отощал: под глазами залегли синие круги, щеки ввалились, а коленки и локти заострились еще больше прежнего.
Смотрю ему вслед. Держись, пацан, только держись.
И, словно услышав меня, мальчишка оборачивается.
- Что? - кивком спрашиваю я.
Джейк подносит руку к лицу и разжимает пальцы. Голубой камешек с ленцой отрывается от ладони и зависает в паре сантиметров над ней.
Ничего себе!!! Делаю два шага по направлению к мальчишке, и, не веря своим глазам, вижу, как камень медленно опускается вниз.
Мы проделывали это сотню раз. Стоит Джейку или Ки-Линг взять камень и отойти подальше, как он радостно взмывает вверх. Шаг назад, и маленькое чудо исчезает. Кстати, вечером, в бараке, камень напрочь отказывается летать, даже если меня и вовсе нет рядом. Загадка, да и только.
Впрочем, эта загадка, кажется, воодушевила мальчишку. Он опять просиживает на улице до самого заката, задумчиво водит по земле тонким металлическим прутиком и беззвучно шевелит губами. А иногда, когда рядом никого нет, Джейк выдергивает из собственной белобрысой головы пару волосков, осторожно пристраивает их на камешек и смотрит, как тот зависает в воздухе вместе с почти невесомой ношей.
Еще один вечер. Ужасно тянет лечь и уснуть сразу после смены, но меня куда-то тянет Ки-Линг.
- Пошли скорее! Мы тебе кое-что показать хотим!
У обрыва нас уже ждет Джейк.
- Я понял! Я все понял!!! - едва не прыгает от радости он. - К нам на завод сегодня одного из ваших, из шахтеров, прислали. Говорят, в шахте от него больше толку нет, пусть теперь мусор жжет. Так вот, я пока барахло перед плавилкой сортировал, камешек под одну железку у самого края мусорной кучи спрятал - железка сантиметра на два поднялась и висит. Остальным, конечно, незаметно, но я-то знаю. И тут мимо нас этот самый шахтер проходит. И железка сама собой на прочее барахло бряк! Тут я и понял!!! Камень возле тебя не летает, и в бараке обычным прикидывается, и сейчас упал! Выходит, что?
- Что? - не понимаю я.
- Выходит, вы, шахтеры, как-то его... - Джейк замирает подыскивая нужное слово, - глушите, что ли. А чем вы от мусорщиков отличаетесь?
- Весом? - пытаюсь угадать я. - Ростом?
Ки-Линг фыркает и тычет пальцем в один из моих круглых шрамов:
- Вот этим!
И тут меня осеняет.
- То есть та дрянь, которую нам вкололи...
- Она самая! - кивает Джейк. - И если ты сможешь достать еще несколько...
Уже неделя, как я выискиваю в шахте волшебные голубые камушки и по одному выношу на поверхность. Обычно стражей и учетчиков не интересует ничего, кроме фьюэллита, но однажды обнаружив в моей поясной сумке несданный - пусть и совершенно другой камень - для острастки пускают мне в спину короткий упредительный импульс из парализатора.
- Чего это они тебя так? - интересуется зеленокожий кабутр Сонга.
- Да вот, мелочевку какую-то голубую нашли. То ли по ошибке вместе с фьюэллитом прихватил, то ли сама в сумку попала, пока я там среди породы на пузе ползал.
Замолкаю. Вроде, правдоподобно соврал. Мне ужасно хочется поделиться с кем-нибудь новостью о летающих камнях и о дрейф-плоте, который придумал Джейк, но нельзя. Шанс на предательство крошечный, почти невероятный, но, тем не менее, он есть. И поэтому я вру даже дружелюбному Сонге. Ни ему, ни кому-либо еще не надо знать, что в бараке, под треснувшим красноватым валуном, служащим нам чем-то вроде стола, спрятана целая горсть голубых камешков. Это Ки-Линг придумала. Шахтеры работают в две смены, и в бараке всегда кто-то есть. А значит, нашим летучим красавцам ни за что не подняться в воздух раньше срока.
Лето на Рабшаре подошло к концу, вечера все холоднее и холоднее, и термуритовую плиту приходится выносить на солнце не меньше пары раз в неделю. Тяжело, но иначе нельзя: замерзнуть в бараке - плевое дело, а жить, как ни крути, хочется. Особенно сейчас, когда Джейк открыл еще одну тайну голубых камешков. Стоит поднести их один к другому, и подъемная сила этих малюток увеличивается в разы. Я пока не знаю, что выйдет из этой затеи, но, как могу, помогаю этому вихрастому изобретателю.
Каждую ночь мы тайком пробираемся на завод и там, в свете тусклого фонарика собираем плот из кусков фюзеляжа и обломков межотсечных корабельных переборок. Один кусок металла к другому. Главное - тише, главное - незаметнее.
Впрочем, беспечность жекконов нам на руку. Роботы-учетчики на ночь вообще отключаются, а стражи хоть и переходят в режим патрулирования, но катаются по острову неохотно, будто с ленцой - часто останавливаются и замирают на час-полтора-два. Да и какой смысл беспокоиться? Бежать с платформы некуда, оружия у пленных тоже никакого. Тишина, покой, благодать.
А пока я вожусь основой для плота, а Джейк экспериментирует с камешками, Ки-Линг собирает парус. Дрейфовать, никак не управляя плотом - непозволительная роскошь. К счастью, здесь всегда ветрено. Впрочем, парус еще надо сделать, а с этим у нас больше всего сложностей - ткани, хотя бы самой плохонькой, на острове почти нет. И Ки-Линг переворачивает горы мусора, ищет кусочки обивки от старой корабельной мебели и лоскуты полотен-изолятов. Такой роскоши как нитка с иголкой, здесь, конечно, тоже не найти. И я выискиваю для Ки-Линг обрывки проводов и тонкие металлические скобы. Здесь, на Рабшаре, в дело пойдет любая мелочь.
Бессонные ночи дают о себе знать. В шахте постоянно клюю носом, пропускаю осколки фьюэллита даже там, где они выходят на поверхность. И трижды за эту неделю недобираю норму. Три горящих ожога от парализатора не позволяют уснуть даже в короткие часы отдыха, меня то и дело начинает пошатывать, и, если дело так пойдет и дальше - выпихают меня с шахты на завод, жечь мусор. И тогда - прощайте, голубые камешки. К тому же - у заводских порция розовой баланды вдвое меньше шахтерской. Ки-Линг и Джейку кое-как хватает - дети все-таки, а вот я на таком рационе долго не протяну.
Рано утром привозят новых пленных. Трех филлийек и одного рыжего подростка-арунканца. Филлиек сразу отправляют за завод, а вот аруканца, которому прямая дорога в шахту, почему-то не спешат загонять под землю.
- Может у них того, отрава кончилась? - смеется Туон и указывает оставшиеся от шприца-пистолета шрамы.
Захожу в клеть и втайне завидую рыжему: у него будет хотя бы день. День без постоянной боли в спине, без спертого воздуха, и без гудящего от жекконовских уколов тела.
Под вечер, когда все расходятся спать, обращаю внимание на щепчущихся между собой мусорщиков. Подхожу. Не замеченная мной раньше, прямо на земле сидит растрепанная женщина-азелянка. Цетырехпалые руки впились в колени, спина согнута, а в глазах такой страх, что прямо дрожь пробирает.
- Чего это с ней? - спрашиваю.
- Говорит, пес-Шантуан идет, - оборачивается ко мне мальчишка-подросток.- Большой-пребольшой. К ночи тут будет.
Трясу головой. Что за ерунда? Какой еще пес? Открываю рот, чтобы уточнить, что к чему, и вдруг понимаю.
Азеляне - ходячие сейсмографы. А раз этот самый пес такой уж здоровущий... Про вулканы на Рабшаре я вообще ни разу не слышал, а значит что-то не так с фьюэллитовой выработкой. А ну, как обрушение вот-вот начнется? Шляпка платформы невелика, а скальная опора, на которой она держится, все равно уже. Пара трещин - и все, до свидания!
К ночи о псе-Шантуане знают абсолютно все. Сижу, поджав ноги, на термуритовой плите. Слева от меня сжимающая холст Ки-Линг, слева подрагивающий Джейк. Я прислушиваюсь, пытаюсь уловить хоть сколько-нибудь заметные колебания земли, но все напрасно. Как же хочется надеяться, что азелянка ошиблась. Минуты бегут одна за другой, страх то отпускает, то накатывает снова.
Пусть, пусть все это окажется чьей-то злой шуткой. Наш плот почти готов - лежит за стеной завода, заваленный грудой покореженных металлических обломков, до которой никому нет дела - транспортники жекконов ежедневно сваливают на центральную площадку все новые и новые груды железа.
Вы скажете, что пытаться отплыть с острова, зная, что вокруг полно стражей, а с орбиты за планетой следят наши теперешние хозяева - чистое безумие, и будете правы. И - да - я тоже не верю в успешность побега. Но что-то заставляет меня помогать этим двум ребятам. Особенно Ки-Линг. Каждую ночь, пробираясь на завод, она приносит с собой картину - и до самого утра с разлохмаченного по краям холста на нас смотрит огненная роза ллатаев - подбадривает, вселяет надежду, дарит тепло и частичку волшебного золотого света.
- Торн! - Ки-Линг трясет меня за руку, а куда мы поплывем... ну, то есть, полетим, когда плот будет готов?
Ответа на этот вопрос у меня нет, но сказать девчушке, которая ночь за ночью корпит над парусом, что выхода нет - я не могу.
- Ну, я думаю, вот так сразу лететь нельзя: сначала надо подождать, все опробовать...
- Мы полетим к моему папе, - шепотом перебивает меня Джейк. - На дальнюю платформу. Папа умный, он что-нибудь придумает.
Прикусываю губу и стараюсь ничем не выдать своего неверия в успех этой затеи. Даже если плот и в самом деле полетит, даже если Джейк научится регулировать его высоту и не позволит железке перекоситься и сбросить всех в многокилометровую бездну, шансов на успех - никаких. В другой день я бы точно начал придумывать, как задержать ребят на острове подольше, но сегодня - сегодня надо просто дожить до утра.
Время давно перевалило за полночь. На соседних плитах дремлют умаявшиеся за день кабутры и филлийцы, задремал Джейк, тихо посапывает Ки-Линг, и только сбившиеся в кучку азеляне, тревожно переговариваются о чем-то на своем гортанном языке. Почти проваливаюсь в сон, когда по каменному полу барака пробегает дрожь, старые бетонные балки откликаются хрустом, болтающаяся под потолком лампа коротко мигает и гаснет.
Тормошу Джейка, подхватываю с еще теплой плиты сонную Ки-Линг и бегу к выходу. В дверях давка. Я наступаю кому-то на ноги, больно ударяюсь плечом об обшитый металлом косяк, едва не падаю прямо за порогом. Платформа дрожит все сильнее, между терриконом и заводом мечутся включившиеся роботы-учетчики, поднявшие парализаторы стражи оттесняют нас к центральной площадке, а по небу гуляет странный зелено-голубой сполох. Он то взмывает ввысь, то падает к самому горизонту.
Джейк дергает меня за руку, указывает вверх и, перекрикивая грохот осыпающейся с террикона породы, силится что-то мне объяснить.
- од... яч... вих...е...!
Трясу головой. Не понял, повтори!
- родя...ие...за..и...рение!!!
С десятого раза до меня доходит: "бродячее завихрение"! То самое, по вине которого здесь оказался каждый из нас. Только, похоже, сейчас несладко не только нам, но и зависшим на орбите жекконам.
И, словно подтверждая мою загадку, зеленоватый сполох изгибается петлей, делает оборот вокруг своей оси и вдруг сжимается в плотный сияющий шар. А еще мгновение спустя платформу встряхивает так, что высящийся слева от нас мусоросжигательный завод вздрагивает и с грохотом оседает. Нас окатывает волной пыли, пепла и мелких камешков. И, не успеваем мы отвести взгляд от завода, как над нашими головами разносится оглушающий рокот, небо окрашивается сотнями огненных полос. Они становятся все длиннее, все ярче, на миг высвечивают виднеющуюся вдали шестую платформу и с ревом ухают вниз, на дно многокилометровой бездны. До нас доносятся отголоски падения, платформа вздрагивает последний раз и замирает.
Сглатываю и боюсь поверить в услышанное. Жекконы. Их больше нет.
Осторожно оборачиваюсь. В десятке шагов от меня, нелепо согнувшись, застыл робот-учетчик. И половина стражей, кажется, тоже лишилась рассудка - одни кружат на месте, другие, словно ослепнув, раз за разом натыкаются на стены барака, третьи беспорядочно палят в воздух из парализаторов.
Мы переглядываемся. Решение очевидно. Миг - и бывшие пленники набрасываются на стражей. В дело идет решительно все: кирки и обломки труб, куски скальной породы и покореженная корабельная обшивка.
Не проходит и получаса, как вокруг не остается ни одного целого робота. Но и нам тоже досталось - распростершись у террикона, лежит та самая азелянка, что предсказала пришествие пса-Шантуана. Охает и баюкает простреленную руку верзила Туон. Прихрамывая, бредет к обрыву зеленокожий кабутр Сонга. Рывком швыряет робота в бездну рыжий аруканец.
Но стоит дыханию восстановиться, а мыслям - обрести ясность, как на меня вновь накатывает страх. Станции жекконов больше нет. А значит, роботами больше некому управлять. Запаса воды за бараком хватит дня на три. Пищи не будет вовсе. Выходит...
- Гори-и-ит!!! - разносится над платформой отчаянный крик Джейка. Мальчишка срывается с места, и что есть духу несется в сторону завода.
На мгновение замираю - там, на краю платформы разгорается зарево.
Небо светлеет, ночь сменяется ранним утром. Нам помогли. Достали из-под груды мусора почти готовый плот, разыскали едва не потерявшуюся мачту, и даже вытащили из огня парус. Парус, от которого осталась едва ли треть.
Мы сгрудились у восточного края платформы - на противоположном ревет перекинувшийся на груды мусора пожар. Дышать практически нечем. Тушить огонь - тоже.
- Дойдет до террикона, и потухнет, - успокаивает нас Сонга.
Мне очень хочется ему верить, но платформа такая крошечная. Рисковать нельзя. Трогаю Джейка за локоть.
- Я за камнями. А ты ставь мачту.
- Но...
- Ставь мачту, Джейк!
Камни зажаты в креплениях, поднята и закреплена мачта. Только вот парус - узкий и обгоревший - болтается тряпкой. Таким не поймать ветер, не увести плот в сторону дальней платформы.
- Ничего, - треплет Джейка по макушке один из филлийцев. - Мы другой сделаем.
Мальчишка вздыхает. И ему, и каждому из нас понятно - на то, чтобы сделать парус, уйдет целый день, а бушующий на остатках завода огонь движется куда быстрее. Но делать нечего - киваю и принимаюсь разгребать ближайшую кучу мусора.
- Постой! - трогает меня за плечо Ки-Линг. - Не надо! Не ищи! Я сейчас! - и, сверкнув голыми пятками, устремляется в сторону барака.
Не проходит и пары минут, как она появляется снова, вытаскивает из-под мышки холст с розой и, шмыгнув носом, протягивает его мне.
- Только закрепи получше.
- Ки-Линг... - только и могу выдохнуть я.
- Крепи, - девчонка шумно сглатывает и опускает взгляд.
Плот невелик, а нас слишком много. И мы выбираем детей, выбираем тех, кто слабее, тех, у кого меньше всего шансов продержаться на платформе до прибытия помощи. Вздыхаю и пытаюсь не думать о том, что будет, если плот не доберется до шестой платформы, или наткнется там на стражей, или, или, или, или...
Мальчишки и девчонки поднимаются на зависший за самым краем платформы плот, садятся поближе друг к другу. Джейк колдует над камнями, перепроверяя что-то в последний раз, потом оборачивается.
- Вроде как, все.
Мне ужасно хочется пожать руку этому чудесному мальчишке, хочется в последний раз обнять малышку Ки-Линг, но лучше я это сделаю потом. Когда - и если - все получится. Машу рукой и начинаю медленно отступать назад. Прямо за мной - паренек-аруканец. Тоже машет, тоже улыбается.
Едва заметно дрогнув, плот поднимается над обрывом, Джейк поворачивает парус, поднимает голову, и замирает. В то, что я вижу в его глазах, заставляет меня обернуться. Над шахтой поднимается легкий дымок.